Пустыня казалась бескрайней. Огромное пространство было усеяно неровными песчаными дюнами, контуры которых четко вырисовывались на горизонте.
Джаг и Кавендиш продвигались вперед, словно лунатики. Губы у них побелели, кожа потрескалась, глотки пересохли. Тела обоих путников были покрыты волдырями, которые виднелись сквозь прорехи изорванной в клочья одежды.
Уже три дня и две ночи они брели по этому аду, и ничто вокруг не предвещало каких-либо изменений.
Время от времени кто-нибудь из путников взбирался на вершину дюны, которая казалась выше, чем предыдущие, и там, заслоняя ладонью глаза от нестерпимо яркого солнечного света, подолгу всматривались вдаль, надеясь увидеть там что-нибудь другое, кроме опостылевших песчаных холмов.
Напрасно.
Пошатываясь, совершенно обессилевшие путники, словно роботы, молча двигались дальше. Они уже давно перестали разговаривать друг с другом, поскольку каждое произнесенное слово требовало больших затрат энергии.
Легкий ветерок, поначалу казавшийся почти ласкающим, вскоре усилился, подняв в воздух тучи песчинок. Порывы этого ветра хлестали по щекам, словно пощечины, и путникам казалось, что в лица им летят металлические опилки. На теле Джага не было ни единой капельки пота. Его высохшая и обгоревшая на солнце кожа лопалась в складках, образуя болезненные трещинки.
Кавендиш испытывал те же мучения.
Потеряв всякое ощущение времени, путники продолжали чисто механически продвигаться вперед, утопая ногами в песчаной пыли.
Перед тем, как оказаться в этой пустыне, они остановились в странной таверне, где хозяйничали две весьма сговорчивые девушки. Две миловидные, не избегавшие прикосновений мужских рук, самки, не раскрасавицы, конечно, но хорошо сложенные, чистоплотные девицы, бархатистая кожа которых пахла душистыми маслами. Веселые и здоровые, они не были обременены какими-либо комплексами и полностью посвятили себя своим гостям. Слово «полностью» еще никогда не находило более лучшего применения.
Ночь превратилась в безумную вакханалию…
Джаг и Кавендиш многократно обменивались своими партнершами, жадными до удовольствий и абсолютно лишенными чувства собственности.
Но все хорошее обязательно когда-нибудь заканчивается, и на рассвете мужчины отправились в путь настолько уставшими, что задремали в седле.
Более молодой и сильный Джаг первым выбрался из сладкой дремы. Затуманенный мозг не сразу позволил ему сообразить, что произошло. Ругаясь, Джаг растолкал Кавендиша, который продолжал похрапывать, уткнувшись подбородком в грудь и покачивая головой из стороны в сторону.
— Как мы здесь оказались? — пробормотал разведчик, ошалело озираясь.
— И я хотел бы это узнать, — сказал Джаг, всматриваясь в песчаные дюны.
Утром они двинулись по дороге, которая проходила через обширную лесную зону. Эта территория раскинулась на многие сотни квадратных километров и должна была «приютить» путников на добрую неделю, прежде чем они достигли бы холмистой местности, усеянной небольшими озерами. И вот, вместо непроходимого леса вокруг простиралась пустыня!
Кавендиш попытался остановить свою лошадь, но она, не обращая на своего седока ни малейшего внимания, продолжала идти вперед.
— Черт бы побрал эту клячу! — выругался разведчик, соскользнув с седла на землю.
Пегая будто только этого и ждала. Заржав, она тяжело завалилась на бок. Дернувшись всем телом, она вдруг выпрямила ноги и опорожнилась, наполнив сухой воздух отвратительным зловонием.
Кобылу Джага, которая отъехала чуть вперед, постигла та же участь. Лишь благодаря своей реакции Джаг не оказался придавленным собственной лошадью.
— Это называется, приехали, — процедил сквозь зубы разведчик. — Лошадей у нас нет, и мы понятия не имеем, где находимся. Довольно мерзкое начало путешествия.
— Животных отравили, — констатировал Джаг, внимательно осмотрев зрачок своей лошади. — Это яд замедленного действия, который вначале сводит с ума, а потом убивает. Посмотри на наши следы! Мы ехали напрямик, преодолевая дюну за дюной. Ни одна здоровая лошадь не шла бы таким путем.
Разведчик нахмурился.
— То же самое ожидает и нас! — сказал он. — Эти похотливые самки накормили нас черт знает какой дрянью!
Вдруг, матерясь, словно ломовой извозчик, он принялся лихорадочно обшаривать свои карманы.
— Какие же мы с тобой болваны! Эти шлюхи заморочили нам мозги, а потом обокрали! Можешь быть уверен! Ах, стервятницы!
Но вскоре его рука вынырнула из одежд, сжимая кошелек из черного бархата. Выражение лица Кавендиша смягчилось, когда он убедился, что драгоценное содержимое мешочка не пострадало. Разведчик держал в руке горсть сверкающих камней. Это были бриллианты чистой воды, которые он добыл в подземельях Додж Сити — точной копии одного из городков времен Дикого Запада. Это был город-западня, построенный подземными людьми-мутантами, чтобы завлекать к себе путников и использовать их для собственного развития.
Парадоксально, но Кавендиш не испытал большой радости, увидев, что его камни на месте. Предпочитая во всем видеть здравый смысл, разведчик не любил загадок. Теперешнее положение вещей представлялось ему совершенно запутанным…
— Они ничего не взяли, — ошеломленно пробормотал он, наморщив лоб. — А у тебя?
Джаг пожал плечами.
— А у меня ничего и не было.
— Но почему? — удивился разведчик. — Бессмыслица какая-то!
— Только на первый взгляд… Первое впечатление зачастую обманчиво.
— Полагаешь, они намеренно хотели затащить нас сюда?
— Да, зачем-то им понадобилось отправить нас в пустыню. Вообще-то нам следовало бы вернуться назад по следам… Тогда мы смогли бы заставить этих сук сказать правду.
С сомнением покачав головой, Кавендиш принялся отыскивать наилучший выход из создавшейся ситуации.
— В идеале, возможно, ты прав, — наконец, произнес он. — Но идеал не имеет ничего общего с действительностью. Возвращение назад займет уйму времени. Если судить по положению солнца, мы проспали часов десять. Все это время мы были в пути, а не стояли на месте. Так что, я считаю, нам лучше двигаться прежним курсом, направляясь прямо на юг. Эта пустыня не может тянуться бесконечно. Поверь, я предлагаю наиболее разумное решение. Ветер наверняка уничтожил наши следы. Хороши же мы будем, не зная, куда топать. Нам не остается ничего другого, кроме как двигаться вперед.
Мысленно потешаясь над умозаключениями разведчика, Джаг принялся разгружать свою уже окоченевшую лошадь. Кавендиш последовал его примеру.
Нагруженные, словно мулы, с седлами на плечах, путники двинулись на юг.
Предположения разведчика вскоре начали сбываться.
Поднялся ветер. Вначале он был теплым, ласкающим, почти освежающим, а потом превратился в настоящую пыльную бурю.
И путники очутились в аду.
Шквальный ветер гнал песок, перемещал дюны, беспрестанно меняя картину ландшафта.
— Странная пустыня! — высказал Джаг свое мнение в момент затишья.
— Это место мне ни о чем не говорит, — пожаловался Кавендиш. — Я его не чувствую! Какая-то искусственная пустыня, будто специально созданная для того, чтобы здесь не мог жить человек.
— Глупо!
— Это с твоей точки зрения! Но каждый привык смотреть со своей колокольни…
— Ну кто мог сотворить эту пустыню, осушить такую территорию.
Подумав, разведчик ответил:
— Наверняка какой-то могущественный самодур-Проктор. Он решил окружить себя пустыней, как другие отгораживаются забором из колючей проволоки.
На этом они прекратили разговор и двинулись дальше, пользуясь тем, что буря утихла.
Наступила ночь. Холодная, почти ледяная.
Не сумев найти ничего, что можно было бы использовать для костра, путники поужинали копченым мясом и сразу же легли спать, рассчитывая встать утром пораньше и пройти как можно большее расстояние. Каждый надеялся, что вскоре им удастся выбраться из пустыни.
Они шли и шли, но пустыне не было ни конца, ни края. Они оставили позади не один десяток километров, перевалили через тысячу дюн, но ничего, кроме песчаных барашков на необозримом пространстве, не заметили.
От слепящих солнечных лучей у путников болели глаза, и им все труднее становилось различать линию горизонта. Марево перегретого воздуха деформировало пейзаж, делая линии и цвета расплывчатыми, неясными.
Приставив ко лбу руку козырьком, Джаг уже в который раз всматривался в колеблющиеся струи горячего воздуха. К вечеру путники были измотаны и физически, и морально. Сомнение и страх пустили в них свои первые ростки.
— Надо избавиться от всего лишнего… — сказал Кавендиш, массируя пальцы ног и морщась от боли. — Почему ты не снимаешь свои сапоги?
Джаг покачал головой.
— Если я их сниму, то больше уже не натяну. Мои ноги стали в два раза толще.
Они замолчали. Никто не решался заговорить о том, что волновало их больше всего.
— Могущественный самодур-Проктор сумел защитить себя, — произнес Джаг, усмехнувшись.
Гримаса недовольства перекосила лицо разведчика.
— Эта пустыня хуже петли на шее.
Джаг пожал плечами.
— Пустыня — она и есть пустыня, — вздохнул он. — Если в скором времени мы отсюда не выберемся, то останемся без воды.
— Надо экономить.
— А чем мы занимаемся в последние два дня? У меня уже горло, словно из пакли.
— Ну, раз ты еще способен молоть языком, ничего страшного…
Не испытывая ни малейшего желания спорить, Джаг промолчал. Лежа на песке, он созерцал усыпанное звездами небо. Дитя нового дикого измерения, он с трудом принимал некоторые реалии, в число которых входили и звезды. Джаг всегда видел их такими далекими, такими маленькими, и никак не мог поверить в то, что небеса сжимаются и звезды сбегаются в одну точку.
К примеру, падающий сверху камень обязательно увеличивается в размерах. Звездная же россыпь на протяжении многих лет оставалась неизменной. По словам Кавендиша, этот феномен объясняется огромным расстоянием. Туманное объяснение. Если какой-то предмет приближается к наблюдателю, расстояние между ними сокращается. Если же этого не видно, то разговоры о падающих звездах — пустая болтовня. С тяжелой головой, разбитый и усталый, Джаг уснул, так и не найдя ответов на беспокоившие его вопросы.
Рано утром они отправились в путь, взяв с собой лишь необходимый минимум вещей: оружие и фляжки с питьевой водой.
Продолжая ориентироваться по солнцу, они с огромными мучениями преодолевали метр за метром. Наклонившись вперед и перенеся таким образом центр тяжести, они двигались, толкаемые весом собственных тел. Пошатываясь, они шли, падали, поднимались и снова шли. Неожиданно ветер изменил направление и задул им в спины.
Не останавливаясь, они брели уже шесть часов подряд. Обессилевший Кавендиш неожиданно упал у основания дюны и, машинально отвинтив пробку фляжки, припал к ней губами. Безрезультатно. Фляга была пуста.
Джаг молча упал рядом и протянул разведчику свою флягу. Удивленный Кавендиш схватил ее дрожащей рукой и потряс у своего уха.
— Ты всегда был здравомыслящим человеком, — вздохнул он, услышав тихий плеск воды.
— Постарайся что-нибудь оставить, — попросил Джаг.
— Ты же меня знаешь!
— Да, конечно…
Джаг поднял голову и прищурил глаза. Солнце стояло в зените. Настоящее пекло! От вида чистого, безоблачного неба у Джага закружилась голова.
Взглянув на него, разведчик тяжело вздохнул.
— Я бы дорого дал, чтобы тучи заволокли небо, — тихо сказал он.
— Все бриллианты?
— Все! Не задумываясь! На кой черт они нужны мне в аду?
Джаг криво усмехнулся.
— Начинаешь умнеть.
Кавендиш пожал плечами.
— Поумнеешь, когда смерть топчется рядом. Пустыня бесконечна, нам не выбраться отсюда. Те две сучки сыграли с нами плохую шутку. Лучше бы они нам подсыпали отраву, а не лошадям. Хоть бы унаследовали мои камешки и наших лошадей…
— Наверное, на этот счет у них были свои соображения.
— Какие еще соображения? Ну что они выиграли, заведя нас в эти пески?
— В свое время мы узнаем это.
— Ничего мы не узнаем. Да я и знать не хочу! Кстати, я никуда отсюда не пойду! Буду сидеть на заднице возле этой дюны и дам отпор любому, кто попытается заставить меня пошевелиться! Я…
Вдруг он замолчал: Джаг попросил тишины, приложив указательный палец к губам.
Кавендиш замер, напряженно прислушиваясь.
Наконец, его ухо уловило легкий, бархатистый шум двигавшейся толпы…
Несколько секунд путники пребывали в оцепенении, прислушиваясь к глухому топоту.
— Это не люди, — сказал наконец Джаг. — Слишком легкая и мягкая поступь…
— Животные, — выдохнул Кавендиш.
Охваченные волнением, они вскочили на ноги, схватившись за оружие.
Откровенно игнорируя свой винчестер, Джаг вытащил из-за голенища сапога охотничий нож с длинным, широким и крепким лезвием.
Разведчик передернул затвор любимого карабина «аншутц-сэвидж» с оптическим прицелом и громко выругался, обжегшись о раскалившийся на солнце металл.