Любовь на острие меча (СИ)

Глава 1

— Шевонн! Шевонн!

Это утро началось именно так. Я едва успела проснуться и привести себя в порядок, как с лестницы послышался взволнованный мамин голос. Нашу семью не назовешь образцовой, так что, приготовившись услышать все, что угодно, я спешно вышла из комнаты. И тут же чуть не столкнулась с мамой. Губы дрожат, в глазах стоят слезы, голос срывается. Я уверенно взяла ее за плечи и легонько встряхнула.

— Шевонн, это катастрофа!

— Мама, успокойся. Что случилось?

— Твой отец…он…

— Что, мама?

Я продолжала удерживать ее, но почувствовала, что если она прямо сейчас не скажет, в чем дело, держаться мы будем уже друг за друга.

— Он проиграл…все наше имущество, — выдохнула она.

А я поняла, что беспокойство, передавшееся от мамы, плавно превращается сначала в непонимание, а затем и в злость.

Да, мой отец — позор славного рода О’Грэди — заядлый игрок. Причем из тех, кому патологически не везет.

— То есть, как это проиграл все? Где он?

— В своем кабинете.

— Его что, опять всю ночь не было?

Мама на это лишь рассеянно кивнула. Мы привыкли, что отец часто возвращается домой за полночь, иногда под утро. Из дома уже давно пропали все дорогие вещи, вроде антикварных статуэток и серебряных столовых приборов. Все это, конечно, пряталось от него, но все равно рано или поздно пропадало.

Я твердым шагом направилась прямо к отцу в кабинет. Зашла, даже не постучавшись. Он сидел за столом, вцепившись пальцами в собственные волосы. На столе перед ним — стакан, полный виски, запасы которого отец исправно пополняет, тратя деньги, коих у нас и так не слишком много.

Ему явно было очень плохо, но я все равно громко рявкнула:

— Папа!

Он вздрогнул, поднял голову и, поморщившись, сказал:

— Шевонн. Это ты. Не кричи так, голова болит.

Кажется, это стало последней каплей моего терпения. Да, это мой отец. Но он худший из отцов, я давно в этом убедилась. И сейчас у меня не было никакого желания ему потакать. Поэтому я растянула губы в насмешливой улыбке и протянула:

— О, это значит, что она у тебя есть, — и закончила уже совсем другим тоном. — А вот совести у тебя нет! Маму трясет, будто война началась. Говорит, ты проиграл все наше имущество.

— Так и есть, — кивнул он.

И этот спокойный, равнодушный тон окончательно вывел меня из себя.

— Что ты говоришь, папа? Ты что, совсем с ума сошел? Решил оставить нас на улице?

— Как ты разговариваешь с отцом? Следи за своим языком! — он резко вскочил и уперся ладонями в стол.

— А как еще с тобой говорить? Ты ведь обещал больше не играть. Клялся, прощения просил, и что теперь?

Он как-то резко успокоился, сдулся, словно воздушный шарик и устало опустился в кресло.

— Я разберусь, Шевонн. Я со всем разберусь.

Как же, разберется он. Сейчас зальет глаза и проспит до вечера. А вечером снова уйдет. Только что он будет ставить на кон, на этот раз? Нас с мамой?

Выйдя из кабинета, я с силой захлопнула дверь и поспешила найти маму. Она сидела в гостиной и мяла в руках кружевной платок, уже даже не пытаясь вытирать им слезы, непрестанно катившиеся из глаз.

Подойдя к ней, мягко обняла ее и прошептала:

— Не переживай мама, все будет хорошо.

— Ох, Шевонн, детка, я ведь знала, что этот день когда-нибудь придет. Нужно было развестись и уйти от него еще тогда, десять лет назад, когда все это началось.

Ого, вот это речи. Слышать от тихой, интеллигентной Кэролайн О’Грэди подобное мне еще не приходилось. А значит, предел ее терпению наступил. Только теперь-то что? Разводись, не разводись, ставка уже сыграна.

— Что же нам теперь делать? Ведь скоро наверняка придут, требовать долг, — с надрывом проговорила она.

— Мама, мы обязательно что-нибудь придумаем. Постараемся договориться. Мы ведь даже не знаем, с кем он играл. Может, с таким же неудачником, как он сам, и тот уже забыл обо всем.

Мама только покачала головой, но говорить ничего не стала. И так ясно, что скоро нам предстоит война за собственный дом.

— Тебе пора на работу, — напомнила я ей.

Она вдруг встрепенулась и посмотрела на меня совершенно ясным взглядом, лишь легкая припухлость век говорила о том, что совсем недавно эти глаза плакали.

— Шевонн, проследи за ним, прошу.

Я только горько усмехнулась.

— Он ведь все равно вечером уйдет, ты же знаешь.

— Пусть идет, — сказала она и вышла.

И я готова поклясться, что она проглотила окончание фразы, хотя очень хотела сказать: «И не возвращается».

Так нельзя, наверное, но я была с ней согласна. И пусть меня накажут боги.

Мама работает учителем в лицее. Получает она прилично и этого вполне хватало бы на содержание дома, и мое обучение, если бы не отец.

Правда, мы рассчитываем, что вскоре станет немного легче, ведь месяц назад я с отличием окончила Клауверский колледж прикладной магии. Сколько себя помню, я всегда была очень любознательной, училась хорошо и прилежно, и интересовалась всем вокруг. Но самой большой моей любовью были руны и символы. Мой дед по отцовской (какая ирония) линии был талантливейшим рунистом. К сожалению, я его не застала, но талант этот проявлялся во мне с раннего детства. Благодаря оставшимся от него многочисленным дневникам и записям, я знаю и умею очень многое.

О том, чтобы поступить в столичную академию магии, без преувеличения лучшую во всей Ароне, я даже и не думаю, ведь обучение там стоит больших денег. Их можно было бы заработать, чем я с большим удовольствием занялась бы, применяя свои знания и продавая всевозможные амулеты с нанесенными на них рунами и печатями, некоторые из которых я создала сама. Но, к сожалению, я не имею право на такую деятельность до достижения двадцати одного года. Нет, кое-что по мелочи для знакомых я все же иногда делаю, но этого хватает лишь на мелкие расходы. Да и не слишком я этим злоупотребляю, ведь если законники узнают, придется платить штраф.

Так что, чтобы хоть как-то помочь маме, я вот уже третий год по вечерам подрабатываю официанткой в местной гостинице, на первом этаж которой располагается кафе. Да, не слишком-то подходящая работа для дочери некогда богатого рода, но что есть, то есть.

Отец был в ярости, когда узнал, но для меня его мнение и слово уже давно ничего не значат. Он не хочет принимать нашего бедственного положения, воспитанный в «лучших» традициях богатых семейств, ничегошеньки не создал и не заработал за свою жизнь. Единственное, что у него получается по-настоящему хорошо — это проматывать наследство. Он проиграл все, что досталось ему от родителей, а теперь оставил ни с чем и собственную семью.

Я пыталась успокоить маму, но сама понимаю все безнадежность ситуации. Папа не играет в крупных игорных домах, у него попросту не хватает денег на крупные ставки. Да и нет здесь таких заведений. Он играет в подпольных казино и мелких клубах, где принимают все, что ты можешь предложить. И контингент там соответственный, поэтому даже представлять не хочу, что ожидает нас в ближайшем будущем.

Наш род древний, но за последнее столетие мы почти обнищали, а папа нам в этом очень помог. Все, что у нас осталось — это большой дом, принадлежавший нашей семье уже не одно поколение. Ну, и кое-какие украшения, оставшиеся в наследство от маминых родителей. Стоимость их не так велика, но ни я, ни мама никогда их не надевали, кое-что за них все же можно было выручить, и они лежат в опустевшем семейном хранилище, куда отец, к великому своему сожалению, попасть никак не мог. Потому что защиту и охранные чары на хранилище я устанавливала лично. Взломать созданную мной печать вряд ли сможет даже профессионал.

Хотя, скорее всего, скоро там и хранить будет нечего. Это единственное, что у нас есть, и чем мы сможем откупиться от тех, кто наверняка придет требовать долг. По крайней мере, я очень надеюсь, что удастся договориться. Само собой, мы будем отстаивать дом, ведь если его заберут, жить нам будет негде.