Любовь колдовская...

I

Над степью раскинула свои черные крылья темная ночь. Где-то высоко в небе мерцали неверным светом звезды, равнодушно взирая на девушку и парня, лежавших на траве под открытым небом. Легкий ветерок обдувал их разгоряченные лаской тела. Эти двое были счастливы, как может быть счастлива только цветущая молодость. В такие моменты для них не существовало никого и ничего, кроме них самих…

Парень лежал на спине, закинув руки за голову, и смотрел на звезды. Девушка расположилась рядом, нежно поглаживая его грудь. Парень вытащил из-под головы руку, на которой она лежала, и обнял ее, прижав к себе.

— Хорошо-то как! — тихо произнес он и поцеловал девушку в губы.

— Хорошо, — согласилась она и заглянула в его глаза. — Чтой-то неспокойно у меня на душе, Ванечка. Чует сердце, быть беде!

— Что ты, Дарьюшка!

Она подумала, сказать или нет? Но ничего не сказала, только еще крепче прижалась к своему любимому.

— Даш, а, Даш? — вдруг позвал ее парень. — А правду ль люди сказывают, что твоя бабка — ведьма?

Она улыбнулась.

— Правду. А ты что, боишься?

— Да нет, — пожал плечами парень. — Ты ж знаешь, я не верю в подобную чушь.

Девушка погладила его по волосам.

— Зря. Знаешь, я ить тож ведьма! Вона как тебя приворожила, не оторваться!

Он рассмеялся.

— Ну, и выдумщица же ты у меня, Дашка! Взрослая девка, а веришь в такую чепуховину! Колдовство!.. — фыркнул парень. — Ты мне лучше вот чего скажи… Ты чего это до се в комсомол не вступила?

— А чего я в нем забыла, в этом вашем комсомоле?

От возмущения парень даже сел.

— Как это — чего?.. Вся сознательная передовая молодежь состоит в комсомоле!

— Ну, а я — несознательная! — смеясь, ответила девушка и села рядом с ним.

— Нет, ты погодь! — парень схватил ее за руку. — Ничего смешного тут нету! Я, как секретарь партячейки, не могу пройти мимо этого возмутительного факта!

— Чего же тут возмутительного, Ванечка? — удивилась девушка. — Разве ж я одна такая?

— Ты — невеста секретаря партячейки, об этом все знают! — разъяснил парень. — Вскорости станешь мне женою… Значит, должна соответствовать! Я тебе столько талдычу об этом, а ты все мимо ушей пропускаешь!

— Ну, вступлю я в твой комсомол, и чего дальше?

— Работать будешь, агитировать несознательную молодежь за светлое будущее, за идею мировой революции и победы коммунизма во всем мире!

Девушка недоверчиво усмехнулась.

— С кем? С Яшкой Рыжим, что ль?.. Так он, паскудник, только и могет, что девок в темноте щупать, а больше толку от него никакого!.. Аль взять хоть бы нашу учителку… Человек она хороший, спору нет, но окромя учебы у нее голова только одним забита: как бы найти себе жениха подходящего!.. А больше у нас комсомольцев и нету!

— Да, в этом плане ты права, — согласился парень. — Тут наша недоработка… Ну, да ничего, с энтим делом мы разберемся. Я ужо давно к ним приглядываюсь… А ты всеж-таки подумай. Нельзя стоять в стороне от классовой борьбы!

— Ой, Ванечка, какая классовая борьба? У меня ж семья зажиточная! Чего ж мне, супротив своих идтить, что ли?

— Надо отбросить эти мелкособственнические взгляды, Дашка! А что касаемо твоей семьи… Сагитируй отца вступить в коллектив! Мужик он у тебя неплохой, хоть и кулак! В Красной Армии у Буденного командовал эскадроном. Чего он привязался к этому хозяйству, не пойму? Вроде и казак-то неглупой, должон понимать, что к чему… Он ить не такой, как те же Фроловы, Курков, Бородин! Батрака своего не забижает, платит ему аккуратно, зерна не прячет, все сдает вовремя…

— Ты ничегошеньки не понимаешь, Ванечка! — вздохнула девушка. — Он ить начинал с нуля… За несколько годков сумел развернуться, все евонное мелкособственничество круто полито потом! Как же ему не держаться за свое хозяйство? Ить все своими собственными руками…

— Вот и ты, Дашка, его защищаешь, — сказал парень. — В коллективе-то ему было б лучше! Батрака не надо было б содержать, из кулацкого состава исключили бы! А нам евонные быки, кони и сельхозмашины во как сгодились бы! — Он провел ладонью по горлу. — Попробуй, сагитируй его, а, Даш? Я знаю, он тебя любит…

— Хорошо, я попытаюсь. Только бесполезно это все… — Она взглянула на небо и вдруг засуетилась: — Ой, Ванечка, заболтались мы с тобой! Глянь-кось, уже светает!

Она вскочила на ноги и стала быстро одеваться. Он лежал, подперев голову рукой, и любовался ее стройным, красивым телом, вызывавшим восхищение не только у него, но и у любого, кто видел ее хоть раз.

Дарья Гришина была очень красива. Ладное тело, упругая грудь, сильные руки, черные, как вороново крыло, волосы, черные бездонные глаза и яркие полные губы притягивали к себе взгляд так сильно, что хотелось смотреть на нее, не отрываясь. Она расцвела в одночасье. Иван Востряков раньше не замечал девчушки, не сводившей с него своего восхищенного взора. Он, вернувшийся в родной хутор краснознаменцем, сразу стал секретарем партячейки взамен убитого бандитами. Парень сумел сколотить вокруг себя хуторскую бедноту и обезвредить банду своими силами. Но вот однажды глаза его раскрылись, он увидел идущую ему навстречу Дарью, красивую и стройную. И потерял герой сон и покой…

Девушка аккуратно скрутила свои длинные волосы на затылке, наклонилась и поцеловала Ивана. Ей было все равно, что разница в возрасте составляла почти десять лет, что он был партийным начальником, а ее семья числилась в кулацких. Для нее важным было лишь одно: чтобы ее Ваня был с нею!

— Ладно, Ванечка, побегла я! — сказала она.

— Давай, — ответил тот и сказал. — Ночью приходи сюда же, хорошо?

— Хорошо! — улыбнулась девушка и побежала прочь, счастливая любовью, переполнявшей ее…

Перед подворьем Гришиных Алена Кирзачева в нерешительности остановилась. Конечно, бабы сказывали, что бабка Василиса — колдунья, но что, если они трепались? С другой стороны, у нее не было другого выхода. Она специально под покровом ночи улизнула со стана, где трудились остальные члены коллектива, чтобы сбегать в хутор и успеть вернуться до рассвета. Если бабка не поможет, ей оставалось только одно — камень на шею и в омут!

Решившись, она осторожно проскользнула к маленькой хате, стоявшей на отшибе. В ней жила бабка Василиса, она почему-то не желала ночевать в одном доме со своей дочерью, зятем и внучкой. Поэтому Степану Гришину пришлось построить ей отдельное жилье…

Девушка осторожно постучала в окошко. Занавеска отдернулась, выглянуло сморщенное лицо. Старуха долго вглядывалась в ночную гостью из-под сухонькой руки, потом кивнула и показала на дверь. Алена быстренько проскользнула к входу. На минуточку остановилась, собираясь с духом, и решительно отворила дверь…

Жилье старухи отличалось простотой и неприхотливостью. В единственной комнате стояла печь, в которой варилось что-то пахучее в горшке, закрытом крышкой. С любопытством и легким страхом Алена оглядывалась по сторонам. В переднем углу не было привычных образов, вместо портретов по стенам были развешаны пучки засушенных трав, связки сморщенных корешков и кухонная посуда. Девушка подумала, что, наверное, бабы говорили правду.

С печки зыркнули два светящихся глаза, заставив ее испуганно вздрогнуть. Присмотревшись, она поняла, что это — старый ворон, и облегченно вздохнула.

— Здравствуйте, бабушка! — неуверенно произнесла Алена.

— Здравствуй, Алена! — услышала она скрипучий старческий голос, заставивший ее вздрогнуть.

Из темного угла к ней вышла сгорбленная старуха, державшаяся правой рукой за поясницу. Черный платок был надвинут на самый лоб так, что глаз почти не было видно. Алена с интересом рассматривала старуху. Разные слухи ходили о ней. В основном из-за ее затворнического образа жизни. Старуху редко видели на улице, но те, кто видел, утверждали, что она могла оборачиваться в домашних животных: кур, уток, свиней. Антипка Кривой рассказывал как-то, что один раз видел, как рано утром к ведьминой избушке проследовали башмаки, сами по себе, без хозяина, и скрылись в домике. Правда, ему особо никто не поверил. Мало ли что могло показаться мужику с пьяных глаз…

Как бы то ни было, Алена испытала страх, увидев ее воочию. Ее страшило даже не столько то, что она пришла к ней, сколько то, с чем она пришла.

— За любовным зельем пришла, голубка? — поинтересовалась старуха и, не дождавшись ответа, закивала головой. — Знаю, знаю… Ты хочешь отбить Ваньку у моей Дашки!

У Алены внутри все оборвалось. Возникло сильное желание развернуться и броситься прочь из дома, бежать, куда глаза глядят.

— Да ты не боись, не трону! — старуха дотронулась до нее рукой. — Дюже любишь?

Девушка закивала головой.

— Больше жизни люблю, бабушка! Без него мне не жить на этом свете!

Старуха пристально посмотрела на нее снизу вверх.

— Ладно, девонька, я тебе подсоблю, — совершенно неожиданно для Алены сказала она. — Ты принесла с собой чего-нибудь евонное?

Девушка достала носовой платок и бережно развернула его.

— Здеся волосы. Я состригла клок, когда он спал… И утирка тож евонная.

Старуха взяла носовой платок и заковыляла к печи. Она взяла ухват и вытащила оттуда горшок с зельем. Потом вытряхнула туда волосы и вернула платок обратно Алене.

— На, возьми, мне она без надобностев. Возверни ее Ваньке…

Алена быстро спрятала платок на груди и принялась наблюдать, как колдует старуха. Та низко-низко наклонилась над горшком (так, что клубы пара скрыли ее лицо) и что-то быстро зашептала. Алена стояла ни жива, ни мертва, боясь пошевелиться и разрушить колдовские чары. Много вопросов крутилось у нее в голове… Бабка ведь знала, что она придет к ней. Откуда? Даже зелье уже приготовила… И почему бабка Василиса, зная, что она хочет приворожить Ивана, все-таки взялась ей помогать? Этот вопрос мучил ее особенно сильно. Но спросить старуху об этом она не решилась…

Бабка Василиса закончила колдовать, сняла с полочки маленький глиняный кувшинчик и зачерпнула им дымящееся варево. Алена даже глаза закрыла, она думала, что старуха сейчас обвариться. Но та подошла к ней и ткнула ее рукой с зажатым в ней горшочком.

— На, держи! Смешаешь с каким-нибудь питьем и дашь ему выпить… Только смотри, девка, о том, что это я тебе пособила, никому ни слова! Сболтнешь, пусть даже и нечаянно, прощевайся с жизней! Поняла?

— Поняла, бабушка! Благодарствую!

Алена схватила заветный кувшинчик и опрометью бросилась прочь из дома. Старуха посмотрела ей вослед и тихо произнесла:

— Прости меня, Дарьюшка, так надо…

Когда Дарья вернулась к месту ночевки своих, ее встретил отец, крупный, кряжистый казак с загрубевшими от тяжелого физического труда руками. По его виду девушка поняла, что ничего хорошего ждать не приходилось.

— Ты где была, Дарья? — строго спросил отец, уперев руки в бока. — Где шлялась всю ночь?

— Гуляла, — ответила она.

— Гуляла? — его глаза гневно сверкнули. — Знаю я эти прогулки! Опять к Ваньке бегала? Ты что ж творишь, стерва? Вся деревня уж знает!.. Позоришь семью!.. Гляди, Дашка, принесешь в подоле, убью!

Она вздрогнула. В словах отца было столько злости, что ей стало страшно. Но пути назад уже не было…

— Иди, буди наших, — сказал отец. — Будя им спать, работать пора. Да гляди, не засни у меня, не то вожжами отхлещу!

— Я в комсомол хочу вступить, — вдруг сказала Дарья.

— Чего? — не расслышал отец.

— Хочу вступить в комсомол, — повторила девушка.

Она ждала, что отец взорвется, начнет ругать ее, но он вдруг улыбнулся.

— Вот это дело, дочка! Вступай, коли хочешь, неволить не буду… Ну, ступай, ступай…

Дарья удивленно посмотрела на него, но ничего не сказала. И в этот момент боль вдруг стальными тисками сжала сердце. Она охнула и схватилась рукой за грудь.

— Ваня! — прошептала она.

— Что такое? Что с тобой? — всполошился отец и крикнул. — Мать, иди скорей, Дашке плохо!

— Ничего, ничего, зараз отойдет, — прошептала девушка, превозмогая боль.

Она уже знала, что с ее любимым случилось что-то страшное…

Иван столкнулся с Аленой, когда подходил к стану. Девушка шла быстрым шагом, но, увидев его, остановилась. В руках она держала крынку молока.

— Здравствуйте, Иван Андреич, — поздоровалась она, потупив взор.

— Здравствуй, Алена, — ответил он, чувствуя неловкость оттого, что девушка заметила его возвращение. — Куда это ты бегала поутру?

— На хутор. Вон, молочка парного принесла… Не хотите испить, Иван Андреич?

— Это можно, — согласился он, принимая от нее крынку…

Вкус у молока был какой-то странный. Голова закружилась, руки вдруг ослабели, пальцы разжались, и крынка полетела на землю, разбившись вдребезги.

— Что с вами, Иван Андреич? — как сквозь сон услышал он голос девушки.

— Ничего страшного, — ответил он и затряс головой. — Прости, я разбил твою крынку!

— Ничего, ничего, Иван Андреич! — защебетала она. — Может, вам помочь? Обопритесь на меня, я доведу вас.

— Не надо! — решительно отказался он. — Все нормально…

И потерял сознание…

Он очнулся и увидел перед собой встревоженное лицо Алены. Иван не знал, сколько провалялся без сознания. Головокружение прошло, но ощущение того, что что-то изменилось, осталось. Мысли с трудом ворочались в голове, и поначалу Иван никак не мог понять, что с ним и где он находится. С удивлением огляделся он по сторонам, и тут его взгляд наткнулся на Алену. Иван вдруг совсем по-другому посмотрел на эту девушку. Красивая, работящая, из бедняцкой семьи… И, кажется, без ума от него. Впрочем, ему она тоже нравилась, и чем дольше Иван смотрел на нее, тем больше раскрывались его глаза. Как же он раньше не обращал внимания на эту скромную девушку?

Иван встал на ноги и сказал:

— Алена, не говори об этом никому. А то пойдут, понимаешь, разговоры… Ни к чему это! Сам не пойму, что случилось…

Девушка с готовностью кивнула головой. Иван улыбнулся ей и сказал:

— Ну, что, Алена, пошли? Наши, поди, уже проснулись…