Любовь бродяги

Глава 22

— Что ж ты такое сделал для Пенелопы, англичанин, что она позволяет тебе распоряжаться на своем камбузе в столь поздний час?

Сидящий за столом Энтони невольно вздрогнул и посмотрел на внезапно возникшего у него за спиной Рэмзи.

— Я выбирал для нее обои, — пошутил он.

О'Киф засмеялся и, подойдя к белому холодильнику, достал из него большое блюдо с холодным мясом и фруктами, оставленное Маргарет специально для него.

— Ага! Значит, будет пир! — улыбнулся Тони и, быстро поднявшись со стула, извлек из хлебницы большой свежий батон, прихватив по дороге майонез, горчицу и салат-латук из холодильника и, водрузив все это на стол, вновь опустился на свое место.

Рэмзи скептически оглядел съестные припасы, прочитал этикетку на пакетике из-под хлеба и, еще раз напомнив себе, что нужно будет узнать смысл слова «калория», недовольно заметил:

— Ты не слишком-то откровенен со мной. — Сев за стол, он отхватил ножом солидный кусок ростбифа, взгромоздил на него не менее значительный ломоть сыра и обложил свое произведение двумя кусками хлеба, создав неоклассический английский сандвич. — Я думал, ты уезжаешь вечером.

— Торопишься отделаться от меня?

— Разве я указывал тебе на дверь?

— Пока еще нет. Но мне так или иначе пора перебираться в гостиницу.

— Неужто Пенни не предложила тебе комнату в доме? — Рэмзи удивленно посмотрел ему в лицо. Его неприятно задело такое невнимание к людям.

— Да я и сам не хочу здесь жить, — ответил Энтони. — Пенелопа слишком ворчлива по утрам. К тому же в гостинице лучше обслуживают. Кстати, жить в доме клиента не совсем этично.

— Клиента? — вновь удивился О'Киф. — Так ты ее адвокат?

— Вот именно. — Тони развернул лежавшую на столе газету и внимательно просмотрел заголовки. — И эта работа очень выгодна для меня.

— Что же ты делаешь?

— Консультирую. Кроме Пенни, у меня еще пять актеров, два писателя и один не в меру темпераментный певец. Но все они платят от случая к случаю. Если, например, Пенелопа ничем не занята, то и у меня нет работы.

Рэмзи фыркнул и едва не уронил на пол сандвич.

«Тоже мне работа», — подумал он.

— Я думаю, ты занимаешься непотребщиной.

— Выбирай, пожалуйста, слова! — рассердился Энтони.

Минуты две они с неприязнью созерцали друг друга, скрестив, как шпаги, негодующие взгляды. Каждый ел другого глазами, позабыв о фруктах и ростбифе. Так что, казалось, продлись это еще пару мгновений, и на стульях посреди кухни остались бы лишь две небольшие кучки тщательно обглоданных костей. Но к счастью, этот бурный гастрономический поединок закончился далеко не так печально, как можно было предположить. Оба дуэлянта, видимо, поняли нелепость подобного кухонного скандала и, опустив долу отточенные клинки своих неприязненных взглядов, предпочли не слишком благовидное отступление чересчур благородному мордобою.

— Извини, Тони. Я немного погорячился, — пробормотал смущенный О'Киф. — Просто никак не могу поверить, что Пенелопа тоже артистка.

— Ради Бога, — поспешил пойти ему навстречу Уэйнрайт. — Но прежде чем судить о ее профессии, стоило бы посмотреть, как она играет, — Эти забавы не по мне, — усмехнулся его несговорчивый собеседник.

— Но ты можешь посмотреть ее на видео, — не сдавался упрямый Энтони.

— Да? — удивился Рэмзи. — Прости мне излишнюю назойливость, но не мог бы ты мне объяснить, что такое видео.

Тони минуты две ошарашенно смотрел на него, решая, как лучше ответить на этот вопрос: упасть в обморок или, расхохотавшись, разбудить весь дом. Посмотрев на пол, он подумал, что падать в обморок было бы не слишком гигиенично, а будить спящих не очень этично. Поэтому, выбрав из двух возможных неприятностей третью, Уэйнрайт решительно прервал столь любезную его сердцу трапезу и обратился к О'Кифу с не менее любезным деловым предложением:

— Пойдем-ка, брат, я дам тебе один наглядный урок.

Они поднялись со своих нагретых мест — причем Рэмзи не забыл прихватить свой недоеденный сандвич — и медленно двинулись по коридору в неизвестном О'Кифу направлении. Энтони хорошо знал внутреннее расположение дома, потому что, несмотря на окружающую темноту, уже минут через пять новоиспеченные приятели остановились перед узкой дверью в незнакомую Рэмзи комнату.

Вспыхнувший свет осветил голубоватые обои в красную полоску, красные плинтусы вдоль стен и красные подушечки, лежавшие на всех, на этот раз, увы, не красных, кушетках, стульях, пуфиках и даже столах. «Веселенькое место! — подумал удивленный таким изобилием красного гость, — Напоминает мясную лавку». И он с наслаждением оторвал зубами огромный ароматный кусок от своего сандвича. Пока он жевал, Тони решительно подошел к большому полированному шкафу и раздвинул створки одного из ящиков. Глазам недоумевающего Рэмзи предстало несколько темных разнокалиберных коробок, снабженных массой разнообразных кнопочек и рычажков. Он подошел поближе, чтобы лучше разглядеть эти диковинные предметы.

— Ты, вероятно, и телевизора никогда не видел? — спросил его Энтони.

Не прерывая ответственный процесс тщательного пережевывания пищи, О'Киф медленно покачал головой и слегка наклонился, чтобы лучше разглядеть то, что он принял сначала за книги на книжной полке. Каково же было его удивление, когда вместо знакомых картонных переплетов он обнаружил странные блестящие коробочки, раскрашенные подобно обложкам книг и скрывающие в себе необычные полупрозрачные прямоугольники с какими-то колесиками и окошками. Подивившись этой замысловатой подделке под библиотеку, Рэмзи с изумлением прочел на корешке одной из фальшивых книг довольно дико звучащее заглавие: «Терминатор».

— Это видеокассеты, — пояснил Тони, заметив его недоумение. — То, что на них записано, можно посмотреть вот здесь, по телевизору.

Он ткнул пальцем в одну из больших блестящих коробок, покрытую с лицевой стороны стеклом. Коробка презрительно зашипела, и по ее просветлевшему стеклянному лицу поплыли мутные маленькие морщинки.

— Боже милостивый! — испугался О'Киф, едва не подавившись недожеванным куском мяса. Кассета выскочила у него из рук и весело запрыгала по столу.

Энтони засмеялся, и Рэмзи, кинув на него негодующий взгляд так, что непременно ушиб бы, обладай этот взгляд хоть каким-нибудь весом, принялся внимательно следить за переменами выражения на стеклянной физиономии. Маленькие морщинки сменились какой-то мутноватой жижей, напоминающей овечий помет, затем за стеклом густыми хлопьями повалил сырой снег, и наконец на повеселевшем лице волшебной коробки появилась чужая, сползшая набок улыбка. Она возникла на губах выглянувшего из снега смуглолицего сухощавого молодого человека, что-то быстро и непонятно говорившего из сумрачной голубоватой глубины. О'Киф был потрясен и не скрывал этого. А Энтони испытывал странное чувство смущения и радости, которое, вероятно, переживал Господь Бог, впервые показывая Адаму чудеса сотворенного им мира. Все это было очень странно, но факт оставался фактом: Рамзи, оказывается, действительно никогда не видел телевизора.

Тони попытался коротко рассказать ему историю развития телевидения, но понял, что известных ему сведений явно недостаточно. Тем более что его внимательный слушатель хотел узнать мельчайшие детали не только этой истории, но. и самого устройства телевизионной техники.

— Боже, Рэмзи, как ты любопытен! — наконец не выдержал Уэйнрайт. — Если хочешь, я дам тебе специальную книгу по этому вопросу.

О'Киф поблагодарил его за предложение и стал с интересом наблюдать за появившейся в это время на экране молодой стройной женщиной, не спеша прогуливающейся по пляжу. Голос за кадром рассказывал в это время о каких-то прокладках. «Интересно для чего?» — подумал Рэмзи и тут же стал красным, как лежащая на столе подушечка, поняв в конце концов, о чем же идет речь. «Никакого стыда нет у современных людишек, — возмутился он про себя. — Неужели нельзя найти более благолепную тему, чем женские ежемесячные недомогания?»

Энтони покосился на него и, заметив, что тон его лица стал необыкновенно гармонировать с цветами окружающего интерьера, сочувственно заметил:

— Многим не нравится реклама. Тут ты не одинок. — Он указал на стоящий перед телевизором стул:

— Садись сюда. — И, передав О'Кифу пульт дистанционного управления, опустился на одно колено перед полками с видеокассетами, выбирая подходящую. Достав одну из них, он подошел к видеомагнитофону и, не забывая объяснять гостю все свои действия, вставил кассету в магнитофон. — Посмотрим, пожалуй, вот это.

Экран на мгновение потемнел, потом вновь озарился голубоватым светом, и по нему побежали строчки титров. Тони показал Рэмзи, как надо пользоваться пультом управления, и тот так увлекся этой забавной игрой, что Уэйнрайту пришлось напомнить ему о цели их прихода. Когда О'Киф вновь взглянул на экран, на нем появилось написанное большими алыми буквами название того фильма, в котором снялась Пенелопа: «Природный инстинкт». И Рэмзи, затаив дыхание, приготовился к просмотру.

На переднем плане появилось улыбающееся лицо Пенни. Его было видно так хорошо и отчетливо, что казалось, стоит лишь протянуть руку, и ты коснешься этих розовых тонких губ. Рэмзи захотелось подойти ближе и нежно поцеловать ее в щеку. Но его внимание отвлек Энтони, опустившийся рядом с ним на кушетку. И О'Киф, посмотрев в его сторону, спросил:

— Когда ты уезжаешь?

— Скоро, но я еще не видел финала этого фильма. На видео он записан недавно.

— А его можно увидеть и каким-то другим образом?

— Да. В кинотеатре. Это дом с большим залом, где висит экран в сотню раз больше этого.

Рэмзи недоверчиво пожал плечами и подумал, что профессия Пенелопы не очень похожа на профессию театральной актрисы. Он спросил у Тони, играла ли она когда-нибудь на сцене.

— Конечно, — ответил тот. — Именно так она и начинала. Не спеша поднималась по лестнице карьеры. Сначала — костюмерная, затем — кордебалет, потом — роли статистки, и только после этого она получила свою первую главную роль в «Мертвых орхидеях». Но с тех пор уже не она искала режиссеров, а режиссеры искали ее. Кстати, этот фильм тоже лежит где-то там. — Он махнул рукой в сторону полки с кассетами. — Пенни любит время от времени просматривать свои старые работы.

О'Киф остановил просмотр фильма и, повернувшись к Энтони, задал ему еще один вопрос:

— А как ты познакомился с ней?

Уэйнрайт невольно улыбнулся, вспомнив ту дерзкую шестнадцатилетнюю девчонку, какой она впервые появилась перед ним. Нахальная, остроумная, смелая.

— На репетиции, — сказал он. — Видел бы ты ее тогда! Веселая, находчивая, упрямая. Курила без перерыве, ругалась, как пьяный матрос. — Он вновь улыбнулся и весело тряхнул головой, насмешливо посмотрев на Рэмзи, который казался крайне удивленным его рассказом. — На студии ставили «Ромео и Джульетту», и роль Джульетты досталась ей. Играла она, надо сказать, бездарно, но в ней чувствовался какой-то священный огонь, настоящая страсть. И я сразу заметил ее, подумав еще тогда, что из этой девочки при хорошей школе выйдет замечательная артистка, как из невзрачной куколки великолепная бабочка. Именно тогда я взялся за ее воспитание как репетитор, агент, адвокат, даже, наверное, как опекун.

— Это было весьма благородно. Но неужели у нее не было родителей, чтобы присмотреть за ней?

— Нет, — покачал головой Тони. — Но если ты хочешь побольше узнать об этом, — он виновато посмотрел на свои ботинки, словно извиняясь перед ним за неразговорчивость, — тебе следует расспросить саму Пенелопу.

О'Киф согласно кивнул и вновь включил видео. Замершие на экране, будто их внезапно, как мамонтов, сковал свирепый полярный холод, люди, словно оттаяв, задвигались, заговорили. И Рэмзи снова сосредоточил свое внимание но том, что происходило в коробке.

— Здесь, как ты видишь, — пояснял Энтони, — она играет бедную сироту, которую еще ребенком отдали в богатый женский монастырь, где она провела много лет под строгим присмотром монахинь, пока вдруг объявившийся отец не забрал ее оттуда.

— Свинья! — обругал героя кинофильма О'Киф. — Как он мог оставить маленького ребенка в таком неприветливом месте?!

— Но он же ничего не знал о ее существовании, — засмеялся Уэйнрайт. — И не стоит так переживать из-за придуманных героев, ведь это все не совсем всерьез. Как в спектакле. Ты же, я надеюсь, видел, как разыгрывают пьесы?

— Да, видел.

«Удивительное простодушие, — подумал Тони. — Словно он только вчера с луны свалился. А не мешало бы свалиться чуточку пораньше. Что такое пьеса, он, похоже, знает. Но черт возьми, при этом не имеет никакого представления ни о кино, ни о видео. Будто на своей луне изволил лицезреть какие-то допотопные балаганы. А еще называет себя капитаном! К нам же явился как младенец: без одежды (если не считать, конечно, его странный дикарский наряд), без денег (по крайней мере без тех, на которые можно что-нибудь реально купить), к тому же — вооруженный до зубов (что, впрочем, на ребенка уже не похоже). Извольте видеть: младенец-пират! Конечно, он, кажется, внимателен, иногда даже не в меру, но уж больно горд. Я бы сказал — надменен. Интересно, он стал таким лишь в доме Пенелопы, или уже в колыбели сурово хмурил брови и вызывал на дуэль каждого, кто косо посмотрел на его погремушку? И все же в каком-то странном обаянии ему не откажешь. Право, он, пожалуй, даже привлекателен. А впрочем…»

Энтони недоуменно поскреб свою бороду. Психологические изыскания ему явно не давались. Рэмзи заметил его задумчивость и дружелюбно обратился к нему:

— Ты хочешь о чем-то спросить. Не стесняйся. Какие церемонии между друзьями?!

Уэйнрайт почувствовал себя польщенным таким доверием и решил отплатить собеседнику тем же. Взяв из рук О'Кифа пульт управления, он остановил видео и спросил:

— Ты не читал о себе в прессе?

— Нет. А что? — ответил насторожившийся Рэмзи.

— Не пугайся — это обычное дело. Знаменитые люди всегда были объектами самого пристального рассмотрения. Стоит полиции хоть что-нибудь обнаружить, и на эти сведения тут же налетает целый рой одержимых репортеров. Как мухи, они облепляют свежую новость со всех сторон, снуют, жужжат, потирают лапки, а через несколько часов она уже попахивает чем-то нехорошим. Именно поэтому я и просил тебя остаться в доме Пенелопы. А теперь еще хочу попросить не обращать внимания на то, что ты прочтешь в газетах, да и на то, что скажет сама Пенни.

— Будь уверен, с ней ничего дурного не случится.

— Ну, если ты это серьезно…

— Ха! — фыркнул О'Киф. — Когда это я лгал тебе? Думаю, моего слова вполне достаточно. Не хочешь же ты, чтобы я клялся на крови?

— Не стоит. Я и без того теперь совершенно спокоен. Ну а теперь мне пора собираться. Иначе я опоздаю на самолет. Всего доброго.

Энтони вернул ему пульт и, приподняв над головой воображаемую шляпу, вышел из комнаты.

Рэмзи углубился созерцание происходящего на экране и оказался в маленькой часовенке рядом с коленопреклоненной худенькой девочкой, в глубоком молитвенном молчании замершей перед алтарем. На вид ей было лет десять — двенадцать, и трудно было поверить, что эту юную послушницу играет Пенелопа Гамильтон. Да он, казалось, и забыл об этом. С искренним сочувствием следил он за судьбой этой маленькой бедной девочки, силою обстоятельств вынужденной ютиться в пустой сумрачной келье и с гордым терпением сносить попреки своих сухих чопорных воспитательниц. Карен — звали маленькую послушницу. И сердце Рэмзи не раз замирало от жалости при виде того, с каким стойким смирением несет она тяжкий крест иссушающих душу строгих католических канонов, лишенная заботы и сочувствия своих утраченных родителей.

И лишь один раз глухая затаенная тоска промелькнула на мгновение в кротких глазах бедной девочки, напомнила ему странное выражение глаз самой Пенни, которое он заметил в тот знаменательный для него день, когда оказался на борту маленького морского катера. Карен молила Бога ниспослать ей хотя бы надежду на спасение из каменного мешка глухих монастырских стен, и О'Киф всей душой желал ей обрести эту спасительную для нее свободу, потому что сам слишком хорошо знал то томительное смятение духа, которое охватывает человека, невластного вырваться из тягостных условий своей безрадостной жизни.

Когда фильм наконец закончился, Рэмзи утомленно провел рукой по лбу и подумал о том, с какой легкостью удалось Пенелопа заставить его забыть, что все сыгранное ею происходило не на самом деле. «Да, она, несомненно, талантлива, — решил он. — И у ее поклонников есть повод для восхищения». Но странно, что он никогда не видел ее радостной. Похоже, Пенни что-то скрывает от него. Или и в его присутствии она тоже играет роль? Эти мысли больно задели его самолюбие. Но он тут же вспомнил, что и в отношении полиции или Бейли Пенелопа была столь же сдержанна. Видимо, это стало для нее уже естественной, привычкой, и не стоит приписывать ее холодность дурному отношению к собеседнику. О'Киф почувствовал, что окончательно запутался в своих мыслях, и решил отложить эти безнадежные изыскания до более подходящего времени суток.

Фильм уже близился к завершению, когда Пенни остановилась перед дверью красной комнаты и с любопытством заглянула внутрь. То, что она увидела, ничуть не рассердило ее. Она уже привыкла к разнообразным неожиданностям, случавшимся в ее жизни в последние несколько дней, и теперь относилась ко всему происходящему философски. Вот и сейчас несколько нагловатое самоуправство Рэмэи не оскорбило, а даже, наоборот, позабавило ее.

Он сидел, широко развалившись, на низкой маленькой кушетке, и его голые пятки покоились на круглом кофейном столике среди бутылок с ликером и пустых баночек из-под пива. В одной руке он держал полупустой бокал, изящно декорированный с краю густой белой пеной, капающей на ковер, а другой сосредоточенно скреб взъерошенный затылок.

Пенелопа с интересом наблюдала за его поведением. Так многоопытный зоолог внимательно следит за повадками хмурого деловитого дикобраза, чтобы потом удивить сенсационными выводами своих потрясенных коллег. Она вложила часть души в образ маленькой Карен, и теперь ей было крайне любопытно, как отнесется к этому фильму Рэмзи. Тем более что жизнь бедной послушницы взволновала ее в свое время до глубины души.

Отзывы критики ничуть не беспокоили Пенни. Она не нуждалась в их высокомерных псевдоученых наставлениях. Благо, как добиться популярности, ей было хорошо известно. Но мнение такого благодарного, непосредственного зрителя, как Рэмзи, ее очень интересовало. Она видела, как он сжимает кулаки, скрежещет зубами, изрыгает проклятия, и эти живые, простодушные знаки внимания были ей дороже, чем все изощренные комплименты солидных бородатых киноведов.

Она пришла в полный восторг, но тем не менее постоянно напоминала себе, что ей, собственно, все равно, как отнесется к ее работе этот невежественный, темный моряк. «Тоже мне эксперт, киноман-маринист! Ему только акул арифметике учить!»

Шагнув вперед, она решила войти в комнату и присоединиться к увлеченному фильмом О'Кифу. Но тут же замерла на месте, почувствовав в своей ладони старинный витой ключ, который она все это время сжимала в кулаке. Сердце ее болезненно дрогнуло, и, спрятав ключ в карман, Пенни резко повернулась спиной к двери и не спеша удалилась по коридору.