Любимец

ГЛАВА 1 Любимец влюбился

Я точно помню, что увидел ее впервые в пятницу шестого мая сразу после обеда.

Я решил позагорать у бассейна – купаться еще холодно, но если лежишь рядом с водой и солнце уже обжигает, можно вообразить, что наступило лето.

Я лежал так, чтобы поглядывать на соседний участок – с утра туда переехали новые соседи вместо Злобницы, улетевшей к мужу на Марс.

Я закрыл глаза и задремал, но вдруг проснулся, хотя ничего не мог услышать, – по газону шла рыжеволосая девушка.

Их бассейн начинается сразу за невысокой живой оградой, разделяющей наши участки. Она уселась на край бассейна, окунула в него пятку и сразу поджала ногу – не ожидала, видно, что вода такая холодная! Откуда она приехала, если не знает, что у нас в начале мая еще не купаются?

Думая так, я разглядывал ее, и девушка это заметила, кинула в мою сторону острый быстрый взгляд и отвернулась, словно только что смотрела не на меня, а на муху.

– Привет! – сказал я. – С приездом.

– Ax! – тихонько воскликнула она. И подняла левый локоть, чтобы скрыть от меня очертания полной груди.

– Вы надолго сюда? – спросил я, делая вид, что не заметил жеста.

– Мы здесь будем жить. – Ее тяжелые волосы падали на белые плечи.

– Меня Тимом зовут, – сказал я, поднимаясь. Мне хотелось, чтобы она увидела, как я сложен. Недаром я пробегаю стометровку за двенадцать секунд.

– Очень приятно, – ответила она с улыбкой, но не назвала себя.

Но тут же – о, ирония судьбы! – от дома послышался голос:

– Инна! Инночка, ты где? Скорей беги ко мне.

– Вот видишь, – сказала Инна, – мы и познакомились.

Она грациозно выпрямилась и побежала к дому. Мне очень понравились ее спина и ноги – у нее были длинные, прямые ноги с крепкими округлыми икрами.

На бегу она обернулась и помахала мне рукой.

Знакомство состоялось.

Я рассказал о ней Вику – цинику двадцати с лишним несчитаных лет, кудрявому, голубоглазому, породистому.

Вик – корыстный, наглый парень, я знаю ему цену, но дружу с детства.

– Да видел я ее, – отмахнулся Вик в ответ на мои похвалы в адрес Инны. – Ты редко бываешь в свете, сидишь сиднем дома, ни на выставке тебя не увидишь, ни в парке. Так что первое же смазливое личико в пределах твоего зоркого взгляда – и ты готов!

– Я мечтаю о ней, – сказал я хрипло, чем вызвал вспышку хохота у моего друга.

– Ромео! – повторял он. – Ромео с голым задом!

Я хотел было врезать ему за слова, которые болью отозвались в моем оцарапанном сердце, но Вик увернулся. Я с трудом догнал его у самых ворот, повалил на траву и заломил руку за спину.

– Сдавайся! – прорычал я. – Не то растерзаю!

Тут, как назло, домой вернулась госпожа Яйблочко.

– Как дети! – закричала она, вываливаясь из флаера. – Сейчас же прекратите, уши оторву! Земля же холодная!

Она кинулась за нами, но куда ей догнать двух молодых людей.

– Ну ладно, ладно, – крикнула она нам вслед. – Я пошла готовить ужин, слышишь, Тимошка?

Она отлично знает, что я ненавижу это собачье имя. Я сделал вид, что не слышу.

Мы отбежали с Виком к старой трансформаторной будке.

Когда-то еще мальчишкой я любил прятаться здесь и воображать, что я подкрадываюсь к неуязвимому дракону в джунглях Эвридики… Я вырос, джунгли вырубили, дракона держат в зоопарке, а трансформаторная будка так и стоит, сто лет никому ненужная…

– Сегодня третью серию будут показывать, – сказал Вик.

– Если у нее есть сестра, – сказал я, – ты с ней тоже можешь познакомиться.

– Больно ты шустрый, – ухмыльнулся мой друг. – Ты уверен, что тебе разрешат с ней общаться?

– Я никого не намерен спрашивать.

– Ай-ай-ай, какие мы смелые!

– Тимофей! Тимоша! – Яйблочко звала меня самым ласковым из своего набора голосов. – Кушать, кушаньки, беги сюда, мой мальчик!

– С ума сойти! – засмеялся Вик. – Она намерена кормить тебя грудью до тридцати лет.

Тут я стукнул его кулаком по затылку, чуть голова не отвалилась. Он ахнул и примолк.

А я пошел домой вовсе не потому, что послушался Яйблочку, а боялся, что, если уж очень разозлю ее, она не допустит меня вечером к телевизору.

– Ноги вытер? – спросила Яйблочко, когда я вошел в дом.

Я не стал отвечать, а продолжил путь на кухню.

Яйблочко восседала за столом, перед ней стояла емкость с пойлом – ей доктор прописал. На моей тарелке лежал кусок трески, посыпанный зеленью. Редкое по нашим временам лакомство.

Прежде чем приняться за обед, я подошел к окну и поглядел в него – окно выходило к дому Инны. Но самой девушки не было видно.

После обеда мы отдыхали, а потом Яйблочко повела меня гулять.

Я не люблю эти почти ритуальные прогулки – Яйблочко не та спутница, которую человек выбирает по доброй воле. Но я ее не выбирал.

В тот день, идя рядом с ней, я впервые глубоко задумался о несправедливости судьбы. Ведь каждый из нас таков, каким он родился, каким его воспитали. Я предпочел бы иную судьбу, пускай не такую надежную и сытую, пускай полную лишений и опасностей, как у бродяг и охотников. Впрочем, я их никогда не видел.

Чем ближе к центру городка, тем больше встречалось парочек, подобных нашей. Яйблочко раскланивалась с ними, приседала, покачивала бедрами, звенела нитями железных бус, а когда она наклоняла вперед бюст, мне все казалось, что сейчас она угодит этими бусами мне по темечку – и я замертво рухну на мостовую.

Я понял, что Яйблочко направляется в бар «Олимпия» при торговом центре. Там она будет сосать неудобоваримые напитки с себе подобными дамами, а я побуду с людьми.

Мы подошли к бару, и Яйблочко, добрая жаба, заявила:

– Тимоша, если ты побудешь в общей комнате, мы потом в кино сходим, хорошо?

Я отвернулся. Она должна думать, что я расстроен больше, чем на самом деле. А я не имел ничего против того, чтобы поболтать со старыми приятелями, пока ты, голубушка, вкушаешь свое вонючее зелье.

Так что я молча посмотрел на нее красивыми, выразительными серыми глазами.

Но Яйблочко выдержала мой укоризненный взгляд и вытащила из сумки намордник. Я побледнел, но Яйблочко показала на объявление над входом в комнату:

ПОМЕЩЕНИЕ ДЛЯ ДОМАШНИХ ЛЮБИМЦЕВ

ВХОД БЕЗ НАМОРДНИКОВ ВОСПРЕЩЕН

Объявление мне было знакомо и унизительно. Но я не стал спорить и капризничать, не то настроение.

Я сам подставил лицо, и Яйблочко не грубо, я бы сказал, с неуклюжей нежностью приспособила мне на лицо намордник, который прикрывал нижнюю часть лица. Я вполне допускаю, что когда-то, по недоразумению, кто-то из домашних любимцев укусил другого человека. Но кто и почему дал право возвести этот случай в ранг правила? С чего они решили, что мы обязательно должны бросаться друг на друга и кусаться?

В большой комнате, где хозяева оставляют домашних любимцев, пока пьют кофе, болтают в кафе или выбирают что-нибудь в магазине, было человек тридцать, не меньше. Все в намордниках, но если у меня он был простой, почти невидимый, – мы с Яйблочкой старались свести унижение к минимуму, то у других людей на физиономиях порой красовались нелепейшие защитные сооружения: у кого из кованой проволоки, у кого в виде керамического цветника.

Я сразу увидел Вика, который сидел перед телеэкраном, на нем был розовый намордник, имитирующий хоккейную маску вратаря Хризабудкина – мне было бы стыдно появиться в обществе в таком виде. Я обвел присутствующих взглядом, надеясь, что среди них есть Курт, который обещал мне жвачку. Мерзавец Вик неправильно истолковал мой ищущий взор и, поправив завитую гриву волос, ехидно заметил:

– Сюда самочек не заводят. Может плохо кончиться!

– Я Курта ищу.

Я и без него знал, что девушке здесь не место. Среди домашних любимцев встречаются скоты.

– Нет здесь Курта, – сказал Вик.

– А что по телеку показывают?

Вик не ответил. Показывали исторический фильм о первой высадке спонсоров на Землю.

…Толпа поселян в уродливых одеждах радостно гоготала при виде того, как из открытого люка корабля не спеша выходят три спонсора. Они массивны, они куда крупнее и тяжелее человека, некоторые достигают четырех метров. Из скафандров высовываются чешуйчатые зеленые лапы с длинными, цепкими, словно без костей, пальцами. Зеленые, блестящие, словно смазанные жиром головы покрыты чешуйками. Пришельцы здороваются с поселянами.

– Сегодня юбилей! – произнес вдруг сидевший рядом со мной средних лет мужчина в какой-то глупой попонке. – Столетие! Столетие первого счастливого контакта!

– Выпить бы, – произнес какой-то жалкий замарашка. Порой в комнату для отдыха домашних любимцев проникают с улицы бродячие люди. Затерявшись среди нас, они могут рассчитывать на стакан лимонада или на горсть орешков. – Выпить бы, я сказал! По случаю счастливого юбилея!

Он смотрел на меня в упор, словно я сейчас вытащу из-под мышки бутылку самогона.

Чтобы не встречаться с его наглым взглядом, я обратился к экрану. Странная мысль посетила меня: как изменилась жизнь на Земле за прошедшие сто лет! Хоть меня тогда еще не было на свете, я знаю по старым пленкам и журналам о мире насилия, неуверенности, ранней смерти и нищеты, о мире, в котором господствовало право сильного, где люди, будто стремясь к самоубийству, уничтожали реки и отравляли воздух… страшно подумать, что было бы без Визита!

Замарашка уже приставал к Вику, и я слышал его занудный голос:

– Ну глоток достань, ну достань, братишка, ты же можешь, ты же гладкий!

Я с радостью смотрел, как на экране спокойно, с чувством собственного достоинства двигаются спонсоры, вбирая лучащимися добротой глазами окружающую действительность. Интересно, какие мысли проносились в тот момент под этими высокими зелеными лбами! Яйблочко как-то, поглаживая меня по спинке, рассказывала мне о ее отце – одном из первых спонсоров. Она уверяла, что спонсоры были огорчены тем, что увидели на Земле.

– Ай! – Отчаянный крик разорвал мирный шумок комнаты отдыха.

Я вскочил. Все вскочили. Так я и думал: Вик, элегантный, милый, казалось бы, генетически лишенный агрессивности, как дикий пес набросился на замарашку, и они катались по полу, пытаясь вцепиться зубами в горло друг другу. Остальные вскочили со своих мест, окружили спорщиков кольцом и аплодисментами и криками подбадривали их. Такое поведение моих товарищей меня возмутило.

– Как вы себя ведете! – закричал я. – Постыдитесь! Вы забыли о том, что наши спонсоры не жалеют времени и сил, чтобы научить нас высокому пониманию добра! Мы не имеем права падать до элементарной драки. В любую минуту нас могут увидеть!

Но, как назло, никто не слышал меня. Зато на шум ворвались два магазинных милиционера с электродубинками. Они вели себя так, словно мы все были преступниками и хулиганами – колотили дубинками, валили на пол, топтали ногами. Мы были вынуждены забиться в углы комнаты, но и там нас доставали эти садисты.

Меня всегда возмущали те люди, которые не видят границы между любовью к нашим спонсорам, сотрудничеству с ними и услужению им за счет своих соплеменников. Как говорится, «служить бы рад, прислуживаться тошно!» Вот это – мое кредо.

Но кредо не могло защитить меня от ударов, меня, пальцем никого не задевшего и не принимавшего участия в этой постыдной драке, спровоцированной, как я честно признался Яйблочке, когда она взяла меня из комнаты отдыха, проходимцем-замарашкой, возможно, агентом деструктивных сил, выступающих под ложным лозунгом: «Земля для людей!»

– Где бы они сейчас были, – проворчала в ответ Яйблочко, натягивая поводок, на котором вела меня домой и предназначенный (в моем конкретном случае) только для того, чтобы защитить меня в случае неожиданной опасности. – Если бы не наша экспансия, они бы вымерли от собственных нечистот.

Разумеется, я полностью согласен с моей милой, добродушной Яйблочкой, четырехметровой неуклюжей лягушатиной!

Я решил воспользоваться ее тревожным настроением и сказал:

– Госпожа, я тут видел трехцветный электронный ошейник.

– Зачем тебе? У тебя совсем еще новый.

– В него вживлена система предупреждения. Если меня захотят украсть, то он сразу даст сигнал.

– Небось бешеных денег стоит, – проворчала моя хозяйка.

И я понял, что ее постоянный страх потерять меня, лишиться ее лапушки, псеночка-котеночка, дорогого моего человечка, которого она искренне почитала членом семьи, заставит раскошелиться. Такой триколер уже купили Вику, вся наша улица с ума посходила от зависти.

Мы повернули к дому. Скоро должен был вернуться со службы сам спонсор Яйблочко, и мы с госпожой всегда с трепетом ждали этого момента.

– Пока ты дрался в зверинце, – продолжала Яйблочко (я попытался было возразить, но она не слушала меня, она думала вслух), – мы с дамами как раз обсуждали новости из Симферополя. Это же надо – ограбить курортный автобус! Я не сторонница жестокого обращения, но всякому терпению есть предел. И этот нелепый лозунг…

– «Земля для людей!» – сказал я, и получилось чуть более вызывающе, чем мне того хотелось.

И тут же Яйблочко перетянула меня по голой спине плетью, которую всегда носила с собой, чтобы отгонять от меня поклонниц.

Это меня глубоко оскорбило. Если ты больше и сильней, это не означает, что можно пускать в ход плетки. Я лег на голый пыльный асфальт. В знак протеста я решил тут же умереть!

Яйблочко дернула меня за поводок. Я не сопротивлялся. Она потянула сильнее и буквально поволокла меня, не думая о том, что я могу оцарапаться и у меня начнется нагноение, откуда всего шаг до гангрены!

Я поднялся на ноги. Ведь не ей мучиться перед смертью – тупой скотине! Если они захватили Землю, потому что у них есть одуряющие газы, лазерные пушки и черт знает еще какое оружие, это не означает, что люди – рабы. Нет, мы не сказали еще последнего слова! Мы тоже цивилизованные люди!

Яйблочко, видно, почувствовала гнев, исходящий от представителя порабощенного, но не сдавшегося народа, потому что перестала тянуть за поводок и сказала виноватым голосом:

– Отряхнись, Тимоша. Нельзя же так себя вести – люди смотрят.

– Пускай смотрят, – сказал я, но все же подчинился. Я человек добрый и отходчивый.

Мы продолжали наше движение к дому.

Порой нам встречались другие спонсоры и спонсорши, совершавшие послеполуденную прогулку с домашними любимцами. Спонсоры раскланивались и перекидывались фразами на своем языке, и это давало возможность и нам, любимцам, также обменяться приветствиями и новостями.

– Слышал, Тим, – спросил меня Иван Алексеевич из хозяйства Плийбочико, – у Сени чесотка. Его на живодерню отвезли.

– Не может быть!

– Ты с ним не общался?

Иван Алексеевич мне неприятен. Всю жизнь он служит своим спонсорам за пределами разумного. Он даже бегает для хозяйки в магазин и качает их ребенка. Нельзя же так унижаться!

– Наверное, это преувеличение, – сказал я, а у самого сердце сжалось от жалости к Сене, вежливому, воспитанному человеку.

Яйблочко неожиданно потянула меня дальше, и ошейник впился в горло. Хорошо еще, что она не услышала о Сене. А то бы потащила к ветеринару!

Зрелище, открывшееся моим несчастным глазам, отвлекло меня от физических страданий.

Навстречу нам по бульвару шел жабеныш и вел на золотой цепочке мою возлюбленную!

Нет, я никогда не спутаю ее ни с кем на свете! Ее светлый образ запечатлелся в моем мозгу до конца дней.

– Ты куда? – закричала Яйблочко и так дернула меня назад, что я потерял равновесие и, чтобы не упасть на землю, был вынужден встать на четвереньки.

Девица, которая улыбнулась было мне как старому знакомому, при виде моего несчастья рассмеялась – мелодично, звонко и обидно. Ее спонсоренок остановился и тоже принялся смеяться, как смеются они все – хрюкая и выпячивая живот.

– За что? – только и спросил я, поднимаясь и стараясь сохранить чувство собственного достоинства. – Неужели тот факт, что сто лет назад вам удалось покорить Землю, дает вам основания так обидно и горько унижать ее население?

Видно, в сердце этой туши что-то шевельнулось, потому что Яйблочко строгим голосом приказала жабенку-спонсоренку прекратить смех. У них с дисциплиной строго.

Жабеныш замолчал и потащил мою возлюбленную на боковую дорожку. Она так элегантно и легко бежала рядом с ним, чуть подпрыгивая на бегу, линия ног столь плавно переходила в круглый задик, рыжие кудри так нежно и игриво струились по узкой спине, что у меня перехватило дух. И все попытки и потуги Яйблочко оторвать меня от этого волнующего зрелища были тщетны. Ей пришлось подхватить меня на лапы и, прижимая к жесткой грудной чешуе, отнести домой.

Мы больше не разговаривали с Яйблочкой. Она не скрывала своего недовольства, я – обиды.

В хорошие дни меня кормят вместе со спонсорами, в гостиной, но тут Яйблочко поставила мне миску на кухне в углу. Я взял ее, сел на подоконник, чтобы похлебать, глядя в окно в надежде, что моя возлюбленная вернулась с прогулки, но Яйблочко заглянула на кухню, дала мне подзатыльник и согнала с подоконника. Я готов был отомстить ей и отказаться от ужина, но страшно хотелось кушать, и я отложил месть на следующий раз.

На этом мои несчастья не закончились. Ни с того ни с сего моя жабина устроила уборку в чулане и отыскала там книжку комиксов про супермена Иванова, которую я выменял у Вика за старую монету. И когда домой заявился со службы мрачный спонсор Яйблочко, она еще до обеда подсунула ему свой трофей.

Голодный и потому особо опасный для человечества пришелец Яйблочко вытащил меня из-под дивана, куда я пытался забиться, и безжалостно избил электрическим хлыстом. Его желтые глазки при этом горели яростным садистским огнем, но при том он беседовал со мной, словно не причинял мне немыслимую боль, а распивал чай.

– Неужели ты до сих пор не усвоил, хомо сервилиус, что чтение – прерогатива разумных существ? Сегодня ты начал читать…

– Но это же только комикс! Ой, больно!

– Будет еще больнее… Сегодня ты читаешь комикс, а завтра ты выйдешь на улицу с пластиковой бомбой!

– Никогда я не посмею поднять руку на своего кормильца!

– Ты не поднимешь, пока ты нас боишься, но как только исчезнет страх, ты станешь опасен.

Рассуждая, спонсор Яйблочко продолжал меня колотить.

Я уже захлебывался от слез и боли и был близок к тому, чтобы потерять сознание, когда госпожа Яйблочко вырвала меня из рук супруга и отнесла на подстилку.

Они говорили за дверью на своем зверском языке, который я знал как собственный. Любопытно, что ни один спонсор не верит, что человек может выучить их язык – это как бы за пределами наших умственных возможностей. Хотя практически все домашние любимцы, кроме уж самых тупых, понимают разговоры спонсоров. А как иначе? Они решат отправить тебя на живодерню, а ты будешь хлопать глазами?

– Пожалуй, ты был с ним излишне жесток, мой повелитель, – сказала госпожа Яйблочко.

Ее муж что-то прохрюкал в ответ.

– Ведь он же нам не чужой.

Опять неразборчиво.

Я подполз к двери, волоча за собой подстилку. Идиотский запрет людям одеваться, который свел в могилу уже много тысяч человек, особенно ужасен, когда тебя побьют. Тебя знобит, а накрыться нечем.

Кое-как натянув подстилку на синяки и царапины, я улегся у двери в их комнату.

– Но мы взяли его малышом! Помнишь, какой он был забавный!

– Он уже не забавный. Надо думать, что делать с ним дальше.

– Он безобидный.

– Ты не думаешь о животном! У него тоже свои потребности, – рассудительно и размеренно говорил спонсор. Но почему надо называть меня животным, если давно уже доказано, что люди разумны?

– Какие потребности у Тимоши?

– Потребности взрослого кобеля!

– Ну уж!

Затем последовала пауза. Видно, спонсор доканчивал ужин, а его супруга размышляла. Она размышляет со скоростью улитки.

– Ты прав, – услышал я ее голос. – Я сегодня уже об этом думала.

– А что случилось?

– При виде одной… особи женского пола он чуть было поводок не оборвал.

– Я же говорил! Отвезем его в клинику. Пять минут – и больше не будет проблем.

– Нет! – почти закричала госпожа спонсорша. – Только не это!

– Почему? Миллионы людей проходят через эту операцию. Она сразу снижает уровень агрессивности, улучшает характер животного. Если операцию вовремя не сделать, это может кончиться трагедией. Ты же знаешь, сколько молодых самцов убегало из домов, попадало под машины, в облавы, на живодерню!

– Только не это! Я не переживу. Я не знаю, как мне жить без моего Тимошеньки!

– Не раскисай. Он тебе будет только благодарен.

За дверью наступила зловещая страшная тишина. Я физически ощущал, как тяжело думает моя спонсорша. Она всерьез обдумывает проблему: не уничтожить ли во мне мужчину? Она – существо, с которым мы вместе живем уже около двадцати лет, она, которая вставала ко мне ночью, когда у меня была скарлатина, которой я приношу ночные туфли и подогретый бульон, если у нее бессонница… Неужели госпожа Яйблочко согласна на то, чтобы я, самое близкое к ней существо, подвергся страшной операции. О нет!

– Ну ладно, – услышал я голос госпожи, – ложимся спать. Завтра еще раз обсудим.

Дверь открылась, госпожа велела мне идти наверх в спальню, ложиться на коврик у их постели. Я с трудом подчинился. Все тело ломило. Ужас сковывал мои члены.

Господа заснули быстро, но я, разумеется, не спал. Они занесли топор над самым важным даром природы, над моим естеством! Я знаю этих несчастных рабов, этих домашних любимцев, лишенных мужского достоинства. Это ничтожные счастливые тени людей, которые доживают свой растительный век, не оставив следа на Земле.

Я бесшумно поднялся и подошел к окну.

Отсюда, со второго этажа, был виден газон, разделяющий наш дом и дом, где живет Инна. И тут я увидел в ночной полутьме, как она, легкая, душистая, вышла на этот газон, легла на спину и потянулась. Вот вся она – нега, ожидание любви, томление, счастье!

Хлопнула дверь, высунулся ее жабенок. Позвал спать. Моя возлюбленная лениво поднялась и вернулась в дом. А я был готов умереть…

На следующее утро никто не вспоминал о вчерашних бурных событиях. И я, проснувшись в ужасе от кошмара, который мне приснился, тут же пришел в себя, услышав ласковый голос спонсорши:

– Тимоша, скорей мыться и за завтрак! Я тебе кашку сварила!

Она погладила меня по голове и сказала, что поведет на завивку, а я ждал только момента, чтобы меня выпустили погулять в садик, и я там увижу…

Как назло, она долго не отпускала меня. Сначала ей пришло в голову сделать мне педикюр, потом ей показалось, что у меня жар, и она заставила меня поставить градусник. А я старался не глядеть в окно, чтобы не вызвать в ней подозрений.

– А на господина Яйблочко ты не сердись, – говорила спонсорша, перебирая мои кудри, – он бывает груб, но он всегда справедлив. Ты же знаешь, у него в части много организационных проблем, и он не может позволить себе расслабиться. С вами, людьми, все время жди подвоха. Вы как испорченные дети.

– Почему испорченные?

– Потому что норовите сделать гадость исподтишка, потому что не помните добра, потому что лживы… потому что… миллион причин! А ты чего на меня уставился? Наелся – иди погуляй. Но за забор – ни шагу.

Я послушно поклонился Яйблочке и подождал, пока ее зеленая чешуйчатая туша уплывет из кухни. И тут же кинулся в сад. Сердце подсказывало мне, что Инна ждет меня там или выглядывает из своего окошка, чтобы выйти, как только я появлюсь.

Я прошел через газон, присел у бассейна, пощупал ступней воду. Вода была холодной. Я прошел к кустам, что разрослись у изгороди и надежно скрыли бы тех, кто пожелал уединиться от любопытных глаз.

Там было пусто. И пустота эта была насыщена звоном насекомых, щебетом птах и подобными мирными, совсем не городскими звуками. Старшие говорят, что раньше на Земле было не так тихо и красиво, но спонсоры запретили вонючие двигатели и разрушили вредные заводы. Сами они не нуждаются во многих вещах, производимых людьми, и люди тоже быстро отвыкли от таких предметов, как ботинки или печки, даже от одежды, отчего теперь, как мне рассказывали, люди живут только в теплых местах нашей планеты.

– Тим, – сказала Инна, заглядывая в кусты, – я так и знала, что найду тебя здесь.

– А я специально сюда пришел, – сказал я. Я был счастлив. Но не мог объяснить мое чувство. Оно не было тем чувством, в котором меня так подозревали хозяева. Мне хотелось смотреть на Инну и если дотронуться до нее – то только кончиками пальцев.

– Тебя били? – спросила Инна.

– Вчера, – сказал я. – Из-за тебя.

– Из-за меня? – Глаза у нее были синие, ласковые.

– Они решили, что я слишком… слишком несдержанно себя веду. Что пришло время меня… – И тут язык у меня не повернулся сказать, в чем дело, хотя в этом не было тайны или чего-нибудь необычного – больше трех четвертей мужчин после двадцати лет подвергались ампутации этих органов для их собственного блага и в интересах демографии.

– Не может быть! – догадалась Инна. – Только не это!

– Почему? – вырвалось у меня. Мне хотелось услышать приятный для меня ответ.

Инна отвернулась. Вопрос ей не понравился. Видно, показался циничным.

– Прости, – сказал я. Я почувствовал себя виноватым перед этой девушкой. Я любовался ее профилем – у Инны был короткий нос, который чуть подтягивал к себе верхнюю губу и приоткрывал белые зубки. – Прости, зайчонок.

– Ты – дурак, – сказала Инна. – У тебя, наверное, никогда девушки не было.

– Откуда? – согласился я. – Меня ведь щенком взяли, из питомника. Так и живу домашним любимцем. Я другой жизни и не знаю.

– А я помню мою маму! – сказала Инна.

– Не может быть!

Это было так удивительно. Никто не должен знать родителей. Это преступление. Это аморально. Любимец принадлежит тому спонсору, который первым сделал на него заявление.

– Она сама созналась, – прошептала Инна. – Рассказать?

– Конечно, расскажи.

Инна подсела ко мне поближе, так, что наши плечи касались. Я положил ладонь ей на коленку, и она не сердилась. Почему, подумал я, она упрекнула меня тем, что у меня не было девушки? Значит, у нее кто-то уже был?

Эта мысль несла в себе горечь, какой мне никогда еще не приходилось испытывать.

– У нас в доме была еще одна любимица, старше меня, – сказала Инна. – Она меня многому научила. И она мне рассказывала о людях, которые живут на воле.

– Ты об этом не знала?

– Я только знала, что плохо жить не в доме.

В этот момент совсем близко затрещали сучья, затопали тяжелые шаги. Я даже не успел отскочить – отвратительный жабеныш, сынок спонсора Инны, навалился на меня и стал заламывать мне руки.

– Вот чем ты занимаешься! – рычал он.

Я успел увидеть, как он наподдал ножищей в бок Инне, и она отлетела в сторону. Но я был бессилен помочь ей – жабеныш уже тащил меня из кустов, выворачивая руку, и я вопил от боли.

На мой вопль выскочила госпожа Яйблочко.

Она возмущенно заверещала:

– Как ты смеешь! Это не твой любимец! Сейчас же перестань мучить Тимошку!

А жабеныш, не отпуская меня, верещал в ответ:

– А вы посмотрите, вы посмотрите, чем он в кустах занимался! Она у нас еще девочка, она еще невинная, насильник проклятый! Ты от меня живым не уйдешь.

Он наступил мне на живот, и я понял, что еще мгновение, и я погибну – видно, это почувствовала и моя Яйблочко. И несмотря на пресловутую сдержанность и рассудочность спонсоров, мысль о возможной потере любимца настолько ее разгневала, что она кинулась на жабеныша и принялась безжалостно молотить его зелеными чешуйчатыми лапами. Тот сопротивлялся, но был всего детенышем, да еще детенышем, посмевшим на чужой территории драться с хозяйкой дома, – так что я был спасен, и через несколько минут, подвывающий от боли и унижения, наш сосед удалился в свой садик и принялся оттуда ворчать:

– Где эта мерзавка, где эта тварь развратная? Я ей покажу… Мама-а-а-а, меня госпожа Яйблочко избила…

– Вот видишь, – сказала моя спонсорша, помогая мне подняться и дойти до дома, чего без ее помощи я бы совершить никак не смог. – Мы были совершенно правы: если тебе не сделать операцию, то ты и. дальше будешь попадать в неприятные истории. И не надо отворачиваться и плакать, не надо слезок, мой дорогой. Это так быстро и под наркозом. Ты проснешься счастливым, а я тебе испеку пирожок. Ты давно просил у меня пирожок с капустой.

Я молчал, борясь со слезами. Она ведь была, в сущности, доброй спонсоршей. У других людей хозяева бывают куда более жестокие и грубые. Иной бы даже и говорить ничего не стал – отвезли куда надо, сделали что надо – и ходи счастливый!

Я лежал на подстилке в своем углу, и странные, несвязные мысли медленно кружились в голове. Вдруг я подумал, что у меня, наверное, никогда не будет разноцветного электронного ошейника, как у Вика. Ведь спонсоры мной недовольны. И тут же мысль перескочила на мое собственное преступление, и я понял, что преступления не было. Я даже хотел было вскочить и пойти к хозяйке и сказать ей, что я и не пытался обидеть Инну, то есть напасть на нее, и, в конце концов, это наше дело, дело людей, как нам обращаться друг с другом! Я не собираюсь целовать спонсоршу Яйблочко! Тут я неожиданно для себя хихикнул, но, к счастью, она меня не услышала. Она уже уселась за вышивание флага для полка спонсора Яйблочко, потому что старый истрепался на бесконечных маневрах и парадах.

Я повернулся на спину, но спина болела – что-то мне этот зеленый жабеныш повредил. Пришлось лежать на боку… Я понимал, что обречен, и хотя мой опыт в любви был умозрительным и за те девятнадцать лет, что я прожил на свете, мне не приходилось быть близким с женщиной, другие любимцы показывали мне картинки и рассказывали – чего только не наслушаешься в комнате отдыха для домашних любимцев! Раньше я не знал, что теряю в случае операции, которой должен покориться, да и не задумывался об этом… Но теперь я встретил Инну и все изменилось – мысль об операции для меня ужасна… но почему? Ведь не стал мне отвратительней дантист после того, как заболел зуб? Глупо и наивно… Какое мне дело до продолжения какого-то рода? Нас, домашних любимцев, это не касается. Хотя как-то в комнате отдыха рассказывали, что у одних спонсоров жили вместе и спали, на одной подстилке домашний любимец и домашняя любимица, хоть это и строго запрещено. И когда они подросли, то стали… В результате у любимицы родился маленький ребеночек. Его хотели утопить, чтобы скрыть преступление, его кинули в речку, а он не утонул, его подобрали, а потом один умный следователь разгадал эту тайну… Впрочем, не помню, врать не буду.

Так я и заснул… потому что был избит и морально подавлен.

Я несколько раз просыпался за тот день. Сначала от шума, потому что пришли соседи – спонсорша и ее жабеныш, который нажаловался на мою хозяйку. Был большой скандал, причем обе зеленые дамы угрожали друг дружке своими мужьями, и это было курьезно. Потом соседка начала кричать, что меня надо обследовать на случай, если у меня заразная болезнь, на что моя хозяйка сказала, что это у Инны заразная болезнь… В общем, жабы развлекались, а я прятался на всякий случай за плитой, потому что не исключал, что меня побьют.

Обошлось. Соседи ушли, а хозяйка пришла на кухню, встала у плиты и, заглядывая сверху в щель, прочла мне нотацию о том, что бывают неблагодарные твари, в которых вкладываешь силы, нервы, время, а они не отвечают взаимностью. Я догадался, кто эта тварь, и огорчился. Значит, они все же повезут меня на операцию.

Вечером я получил подтверждение своим страхам – хозяева, как всегда убежденные в том, что ни один домашний любимец не выучит их паршивый язык, – спокойно обсуждали мою судьбу.

– Я убеждена, что наш Тимошка и пальцем ее не тронул, – говорила госпожа. – Она сама его заманила в кусты с известными намерениями. Ты же знаешь, как быстро развиваются их самочки.

– Но соседский детеныш тоже хорош!

– Я виню себя в несдержанности.

– Он напал на тебя на нашей территории.

– Но он еще слабый и глупый…

Я дремал, вполуха слушая этот неспешный разговор.

И вдруг проснулся.

– Ты завтра позвонишь ветеринару? – спросила хозяйка.

Еще ничего не было сказано, а в мое сердце вонзилась игла.

– А почему ты сама не сможешь?

– У него наверняка очередь месяца на два – сколько приходится проводить операций!

– Это точно, я все-таки сторонник гуманной точки зрения, – бурчал мой спонсор, – лишних надо топить. Топить и топить. И тогда не будет проблем с ветеринарами.

– Ты хотел бы, чтобы Тимошу утопили?

Хозяин понял, что хватил через край, и отступил:

– Тимоша исключение, – сказал он. – Он как бы часть дома, он мне близок, как этот стул…

Сравнение было сомнительное. По крайней мере для меня оно прозвучало угрожающе. Старые стулья бросают в огонь.

– Ладно, – сказал спонсор, – я сам позвоню и договорюсь… А ты напиши официальное примирительное письмо соседям. Я его отнесу. Нам с ними жить, а он второй адъютант гарнизона.

Мне было грустно, что мои хозяева – не самые сильные на свете. Мне хотелось бы, чтобы они были всесильны и не боялись каких-то паршивых жабенышей… Потом я стал уговаривать себя, что ветеринар так занят, что не сможет сделать операцию еще целый год, а к тому времени мы что-нибудь придумаем и, может, даже убежим вместе с Инной, или мои спонсоры сжалятся над моими чувствами и купят Инну у наших соседей. Мы с ней будем жить здесь и спать на моей подстилке, а нам купят с ней одинаковые трехцветные ошейники… С такими счастливыми мыслями я заснул.

Но, проснувшись, я понял, что радоваться нечему. Каждый телефонный звонок я воспринимал как звон погребального колокола, каждый пролетающий флаер мне казался вестником злой судьбы. Но судьба молчала до шести вечера. Именно тогда позвонил хозяин. Его зеленая морда занимала весь экран телефона, и я, стоя за спиной хозяйки, слышал каждое слово.

– Все в порядке, – сказал спонсор, словно разговор шел о том, чтобы купить мне на зиму новую попонку, – я нажал на него, сказал, что Тимофей представляет опасность для окружающих ввиду его чрезвычайной агрессивности, но нам бы не хотелось его усыплять, потому что моя жена к нему привязана… в общем, он согласен.

– Когда же? – спросила госпожа Яйблочко.

– Сегодня в двадцать один тридцать!

– Ты с ума сошел! У меня в двадцать двадцать массаж.

– Придется поступиться своими интересами, – сказал спонсор, – ради интересов домашнего любимца.

– Это ужасно! Я даже не успею приготовить тебе ужин!

– Как хочешь, – рявкнул спонсор. – Я не буду снова унижаться перед ветеринаром!

– Хорошо, хорошо…

Госпожа обернулась ко мне – она догадалась, что я стою за ее спиной.

– Вот все и обошлось, – сказала она, как будто операция уже прошла. – Мы с тобой это сделаем и уже завтра обо всем забудем. Не печалься, выше голову, мой человечек! – Хозяйка погладила меня, и я был готов укусить ее за чешуйчатую ладонь, но удержался. Человек я, в конце концов, или нет! – Иди в садик, погуляй пока, – сказала она. – Я ужин приготовлю и пойдем. Тут недалеко.

Просить, умолять – бессмысленно. Спонсорам чужды наши человеческие чувства. Они живут в рациональном мире, и даже странно, что в свое время, в дни Великого покорения, они не истребили всех людей. Может быть, именно наша эмоциональность, наши чувства, наши слабости вызвали в ком-то из спонсоров ответные чувства? Ведь недаром их психологи так рекомендуют держать человека в доме, в котором есть жабеныш, простите – детеныш.

Наступил зябкий, вялый весенний вечер. Я вышел в сад. Конечно же, Инны не было видно – ее спрятали за семью замками. Но, может, она глядит сейчас в окно?

Я сорвал цветок ромашки и стал его нюхать, показывая всем своим видом, насколько я удручен и опечален. Если она смотрит, то тоже плачет. Что же делать, думал я, если бы было место на Земле или вне ее, хоть какое-нибудь место, чтоб там мог спрятаться и прожить оскорбленный и униженный человек – представитель гордой расы людей. Но я не желаю стать бродячим псом, который будет рыться на свалке и ждать того момента, когда его поймают и отвезут на живодерню! Нет уж лучше смерть, лучше операция… Я видел этих замарашек, я видел, как их везут через город в фуре с решеткой и они скалятся на прохожих, потому что им ничего больше не остается, как скалиться. Нет, человек – это звучит гордо! Пускай я буду оскоплен, но я не склоню головы!

Рассуждая так, я отбросил ромашку и ходил по газону, заложив руки за спину и порой отмахиваясь от навозных мух, которые норовили сесть на мое гладкое, нежное тело.

– Эй, Тимоша! – услышал я насмешливый голос.

Мой друг Вик перепрыгнул через изгородь и оказался рядом со мной.

– Как только тебя пускают одного гулять по городу! – удивился я.

– Ты же знаешь – моя старая жаба не в состоянии за мной уследить. Да и не стал бы я слушаться.

– Вик, – сказал я, – у меня горе!

И я поведал ему о том, что скоро меня поведут к ветеринару.

– Честно сказать, – произнес Вик, выслушав мой короткий рассказ, – если бы такое произошло со мной, я бы убежал или повесился. К счастью, меня отобрали в производители, и мне пока ничего не грозит.

– Но почему тебе так повезло? Почему?

– Я из очень хорошей породы. Меня еще в детстве измеряли и исследовали. Целый месяц держали в евгеническом центре.

– Где?

– Там, где проверяют породы и выводят новые.

– А мне нельзя в этот центр?

– Поздно, мой друг, поздно, – сказал Вик. – Да и работа эта не по тебе. Все время ты должен заниматься спортом, соблюдать диету, быть готовым работать в любое время дня и ночи.

– А почему твоя спонсорша на это согласилась?

– Тщеславие, тщеславие, – вздохнул Вик. – Таких, как я, очень мало, а породистого детеныша хотят многие семьи. Не уличного, не случайного – именно породистого. Кстати, я и здесь не случайно. В двенадцать мне – в этот дом. На работу.

– Что? – Меня как током ударило. – Что ты имеешь в виду?

– Инна, которая здесь живет, ну, которая тебе понравилась!

– И ты… ты что?

– Сегодня с утра ее хозяйка позвонила моей и просит: мне срочно нужен ваш самец! Наша девица, говорит она, созрела, и вокруг нее уже вьются ухажеры… Тим, Тимка, ты что? На тебе лица нет.

Он отступил передо мной…

– Я как раз подумал, – продолжал он говорить, отступая, потому что был большой дурак и не мог замолчать, пока не выскажет все, что в нем накопилось. – Вот смешно, ты к ветеринару, а я к ней. Правда, смешно?

Тут я и врезал ему в морду. Между глаз, изо всей силы.

Он был крупнее меня, он был сильней, но он не ожидал, что я могу его ударить. Домашние любимцы, особенно породистые, из хороших семей, никогда не дерутся. Спонсоры будут недовольны! Он вырвался и побежал прочь, но я догнал его и повалил на газон. Он пытался оторвать мои пальцы от горла, он хрипел и дергался, он бил меня ногами, и уже со всех сторон бежали люди и спонсоры. Моя хозяйка стала отрывать меня, а жабеныш бил меня когтистыми ножищами – он ненавидел меня и хотел убить. За открытым окном мелькнуло лицо Инны, искаженное страхом, я отбивался, царапался, кусался – я был диким зверем, которого надо убить. И если бы меня убили в тот момент, я бы не удивился и не считал это неправильным – такому, как я, не было места в нашем хорошо организованном цивилизованном мире.

Меня оттащили, Вик бессильно лежал на газоне, непонятно – живой или мертвый. Что-то кричали… А я существовал на уровне животных инстинктов. Мною правил инстинкт самосохранения.

Я рванулся и покатился по траве.

– Ты куда? – кричала госпожа Яйблочко.

А я уже перескочил через ограду и побежал прыжками, пригибаясь, виляя по мостовой – ожидая в любой момент пули или лазерного луча в спину, я несся куда-нибудь, меня вел инстинкт самосохранения – за город, в лес, на старую свалку… Я знал, что меня поймают, как всегда ловили всех беглецов и даже показывали эти операции по телевизору, чтобы другим неповадно было убегать. Но я все равно бежал…