Луна трех колец

Глава 1 Крип Борланд

Что такое космос? Это пустыня, познать которую не дано человеку, даже если бы он обладал сотнями, тысячами жизней, чтобы провести дороги между солнечными системами и планетами, чтобы расспрашивать, чтобы пытаться узнать, что находится за следующим солнцем, за следующей системой.

Подобные искатели знают, что не должно быть пределов человеческой вере в чудесное, которая отсутствует у тех, кто следует проторенными дорогами, не принимает ничего, отказывает собственным чувствам.

Те, кто осмеливаются проникнуть в неизвестное, — первые разведчики пространства, исследователи и, не в меньшей мере, Вольные Торговцы, рвущиеся за пределы Галактики, — быстро привыкают к тому, что легенды и фантазии одной планеты легко могут оказаться счастливой или мрачной действительностью на другой. Каждое приземление на новую планету приносит свои тайны и открытия.

Быть может, это вступление в какой-то мере псевдофилософское, но я не знаю, как начать иначе, потому что раньше я рассказывал обо всём произошедшем со мной только в том объёме, в каком это требовалось для отчёта в Лигу Вольных Торговцев. Когда человек собирается описывать невероятное, ему трудно начать.

Перворазведчики во время своих бесконечных путешествий по мирам и системам сообщают в Управление много странного и необычного. Но планеты, ставшие благодаря их работе доступными людям, могут хранить свои тайны и после того, как их признают удобными стоянками для кораблей или даже пригодными для новых поселений.

Вольные Торговцы, целиком зависящие от внешней торговли и не получающие для поддержки жирных кусков, какие дают своим монополиям Объединения планет внутренних систем, то и дело сталкиваются с явлениями, неизвестными даже в Управлении. Так и случилось на Йикторе во время Луны Трёх Колец. И кто может рассказать об этом лучше меня, с которым всё это произошло, хотя я был всего лишь помощником суперкарго на «Лидисе», к тому же последним в списке команды этого корабля.

Благодаря специфическому образу жизни, за годы своего существования Вольные Торговцы стали почти что обособившимся племенем Галактики. У них нет домов, у их кораблей нет постоянного порта приписки, они всегда скитаются. Поэтому для нас корабль — единственная наша планета, и вне его мы все выглядим иностранцами. Но это не значит, что мы неприязненно относимся ко всему непонятному, чужому; тяга к исследованию и восприятию окружающего нас внешнего пространства стала уже неотъемлемой частью нашей природы.

Мы рождаемся торговцами, потому что семьи живут на больших кораблях. Так было решено уже давно, и это было гораздо лучше для нас, чем короткие непрочные связи в портах, могущие привести к потере своего корабля. Крупные космические станции-порты являются городами, торговыми центрами для каждого сектора, где совершаются крупные сделки, и где семьи могут насладиться чем-то вроде домашнего уюта в промежутках между вояжами.

Но «Лидис» — корабль Д-класса для холостяков, предназначенный для торговли на опасных окраинах, на которую отваживаются только одинокие мужчины. Я, Крип Борланд, был очень доволен, что взялся за это дело. Мой отец не вернулся из последней экспедиции уже много лет тому назад. Моя мать, по обычаю Торговцев, через два года снова вышла замуж и уехала куда-то со своим супругом. Так что меня некому было уговаривать, когда я записывался в команду.

Нашего капитана Урбана Фосса считали хорошим командиром, хотя он был молод и любил риск; но именно последнее и устраивало членов его команды: они хотели иметь вожаком человека, который каким-нибудь рискованным предприятием продвинет их в ряды тех, кто пользуется солидным авторитетом в торговых центрах. Джел Лидж заведовал торговым отделением. Он не любил давать лёгких заданий, но я повздорил с ним только один раз, и то из-за того, что он ревниво охранял торговые секреты, заставляя меня доискиваться до всего самому. Но, может быть, это и было лучшим способом обучения — держать меня в постоянном напряжении во время вахты и давать возможность подумать, когда я был свободен от своих обязанностей.

Мы совершили уже две удачные экспедиции до того, как приземлились на Йикторе, и, конечно, возомнили о себе бог знает что. Вольные Торговцы никогда не забывают об осторожности. Когда мы совершили посадку, то прежде чем открыть люки, Фосс включил для прослушивания магнитофонную запись, содержащую все предупреждения, необходимые на этом свете.

Единственный порт — так как это действительно был окраинный мир — находился вблизи Ырджара — главного города планеты (если вообще можно говорить о существовании городов на Йикторе), расположенного в центральной части большого северного материка.

Мы приурочили наше прибытие к большой торговой ярмарке — встрече купцов и простого люда со всей планеты, что происходило раз в два планетарных года, в конце сезона сбора урожая.

Как и во многих других мирах, когда-то эти сборища имели, да и до сих пор не утратили до конца, религиозное значение. Считалось, что эта дата связана с битвой древнего народного героя с каким-то демоническим врагом, в которую он вступил ради своего народа и одержал победу, но погиб и был похоронен с необычайными почестями. До сих пор разыгрывалось подобие этой битвы, после чего следовали соревнования, в которых феодалы соперничали друг с другом, ставя на своих чемпионов. Победившие в каждом соревновании получали богатые призы, а главное — престиж не только для себя, но и для своего хозяина вплоть до следующей ярмарки.

Глава 2 Крип Борланд

Общество на Йикторе находилось в феодальной стадии развития. Несколько раз за историю его существования короли и завоеватели пытались объединить под своей властью целые континенты, хотя бы на время своего правления. Эти объединения порою существовали и в последующие династии, но, как правило, вскоре распадались в результате междоусобиц. Развития не происходило. Священники, правда, хранили какие-то легенды о ранней цивилизации, достигшей большой стабильности и более высоких технических знаний.

Никто не знал, почему они остановились на этой стадии, и никто из местных жителей не хотел знать, существует ли другой образ жизни, или не верил в это. Мы прибыли во время полной разрухи и беспорядка, когда шесть феодалов напали друг на друга, но ни у кого не оказалось ни должной ловкости, ни смекалки, ни везения, чтобы взять верх. Таким образом, имело место своего рода равновесие власти.

Для нас, Торговцев, это означало некоторые трудности и неудобства, ограничивая нашу деятельность, чем мы были очень недовольны. Это означало «запрет на мысли» и «запрет на оружие».

Давным-давно, ещё в самом начале Вольной Торговли, для защиты от власти Патруля и якобы для того, чтобы не раздражать Контроль, Торговцы осознали необходимость этих двух предосторожностей на примитивных планетах. Определённая техническая информация ни в коем случае не должна была продаваться, как бы ни высока была предлагаемая цена. Оружие внешнего мира, а также секреты его изготовления, находились под строжайшим запретом. Когда мы совершали посадку на такую планету, всё оружие, не считая небольших дубинок, запиралось в сейф и доставалось только после того, как мы покидали планету. Мы также проходили профилактику, чтобы из нас нельзя было вытянуть никакой запретной информации.

Может показаться, что в результате всего этого мы оказывались абсолютно беззащитными перед грубой силой какого-нибудь феодала, решившего узнать от нас как можно больше. Но закон ярмарки полностью охранял нас от опасности, по крайней мере до тех пор, пока мы придерживались правил, установленных жрецами в первый день.

По закону, общему для всех миров Галактики и кажущемуся везде естественным и справедливым, территория ярмарки являлась нейтральной площадью и святыней. Смертельные враги могли встретиться тут, но ни один не посмел бы взяться за оружие. Если кто-нибудь из преступников достигал ярмарки и не нарушал её законов, он был полностью свободен от преследования и наказания до её окончания. Сама ярмарка имела свои законы и полицию, и любое преступление, совершённое на ней, жестоко каралось. Таким образом, ярмарка представляла собой также место переговоров между феодалами, где они разбирались в своих междоусобицах и, возможно, заключали новые союзы. Нарушивший закон ярмарки объявлялся вне закона, что было почти равносильно приговору к смертной казни, только более продолжительной и мучительной.

Всё это мы хорошо знали, однако терпеливо выслушивали запись; на торговом корабле никто никогда не относится к такого рода предупреждениям как к простой трате времени. Затем Фосс вновь обратился к распределению обязанностей во время пребывания на планете. Во время экспедиций на разные планеты мы выполняли их по очереди. Охрана корабля была постоянна, остальные же были относительно свободны и могли работать парами. Начиная с утреннего гонга и до сумерек мы должны были налаживать контакты с местными купцами. Фосс один раз уже побывал на Йикторе как помощник капитана на «Коал Сэк» и теперь вытащил свой дневник, чтобы освежить в памяти образ жизни планеты.

На всех кораблях Вольной Торговли безотносительно к тому, что суперкарго руководит распределением товара и основными сделками, каждый член команды может работать самостоятельно, смотреть во все глаза и предлагать по собственной инициативе выгодные сделки. Так что, разбившись на пары, мы исследовали рынки, выясняя нужды местных жителей, которые можно было бы удовлетворить во время следующей экспедиции, а также подыскивали возможные предметы экспорта.

Основной груз, который мы забирали в Ырджаре, был спрод — густой сок, выжатый из листьев местных растений и спрессованный в блоки, которые мы легко укладывали в нижнее отделение, когда оттуда были выгружены тюки с мурано — блестящим плотным шёлком, который жадно расхватывали ткачи с Йиктора. Они терпеливо распускали его на отдельные нити и смешивали с лучшей пряжей местного производства, в результате чего работа занимала вдвое больше времени. Иногда какой-нибудь феодал платил все деньги, вырученные за сезонные работы, за платье, целиком сшитое из нашего шелка. На обратном пути мы рассчитывали сбыть блоки спрода закатанам, которые перерабатывают его в вино. Они считают, что это вино повышает умственное развитие; в этом отношении они и так нас сильно обогнали.

Но спрод не составлял полного груза, и мы должны были искать новые товары. Догадки не всегда оправдывались, случалось и так, что сначала казавшееся сокровищем, на поверку оказывалось бесполезным грузом, и его выкидывали. Но предыдущие операции прошли настолько удачно, что мы были уверены — нам повезёт и на этот раз.

Каждый Торговец, участвующий в опасных операциях, имеет возможность довольно скоро заключить контракт с хозяином и получать большую долю прибыли. Поэтому каждый из нас был очень внимателен, запоминал результаты предыдущих экспедиций и старался чутьём определить то, что невозможно понять даже в результате упорной подготовки и обучения.

Конечно, всегда можно столкнуться с заметными товарами — новое производство, драгоценные камни, это бросается в глаза. Опытный Торговец замечает их сразу во время больших ярмарок. В таких ярмарках, как эта, и заключается основной соблазн для инопланетных торговцев.

С другой стороны, существуют товары-загадки, которые вы вынюхиваете в расчёте на спекуляцию. Чаще всего это неизвестный товар, который местные купцы привозят на ярмарку, надеясь продать его с выгодой — какие-нибудь мелкие предметы, лёгкие и удобные для перевозки, с расчётом продать свои безделушки в тысячу раз дороже, чем они стоят, простофилям из этой толпы инопланетян, которые всегда ищут что-то такое, чем можно удивить поседей.

Ходят легенды о том, как однажды повезло Фоссу с Эспанскими коврами — шедеврами качества и сочетания цветов. Их можно свернуть в рулон не длиннее человеческого предплечья, в развёрнутом же виде это — огромные сверкающие полотна, целиком покрывающие пол большой комнаты, прочные, радующие глаз переливами цветов. Мой же непосредственный начальник Лидж был причастен к открытию дальхе на Крантаксе. Случилось так, что этот незаметный сморщенный плод оказался чрезвычайно нужен в промышленности, и это принесло Лиге порядочное количество кредитов, перевело Лиджа на следующую должность и оказалось выгодным планете. Конечно, в самом начале службы на такие удачи рассчитывать не приходится, но я думаю, что весь младший состав нашего корабля в глубине души тешил себя подобными надеждами. Хотя и так имеется много возможностей выслужиться и улучшить свою характеристику более мелкими находками.

В первый же день я отправился на встречу с местными торговцами вместе с Лиджем и капитаном. Встреча происходила в Большой Палатке — средних размеров здании, находящемся в поле за стенами Ырджара, в центре ярмарки. В то время как вся архитектура на Йикторе довольно мрачная и тяжёлая — здания строятся так, чтобы в любой момент стать крепостями, — Палатка, которой не грозят никакие нападения, выглядит немного веселее. Её стены сложены из камня только частично. Внутри просторно, лишь по краям стоят колонны, поддерживающие остроконечную крышу, края которой далеко выступают за стены и представляют собой прекрасное укрытие от ненастья. Впрочем, ярмарка проводится обычно в сухую погоду. Освещение в Палатке гораздо лучше, чем в других домах Йиктора.

Мы были единственными представителями Вольных Торговцев в порту, хотя тут стоял ещё имеющий лицензию корабль Синдиката. Но он перевозил только спецгрузы по контракту, против чего мы не возражали. Это был редкий случай перемирия между инопланетянами, и не было необходимости изворачиваться.

Наш капитан и суперкарго Лидж сидели по-дружески со старшими купцами, мы же устроились с меньшими удобствами. Мы приравнивались к их торговцам второй гильдии и по правилам должны были помещаться в других отделениях; кроме того, мы должны были, помимо демонстрации товара, ещё и вести счёт. Эта двойная работа отделяла нас от наших офицеров и внушала местному населению, что инопланетники глупы и нуждаются в таких помощниках, потому что расчёт — это движущее начало разумной торговли. И вот мы усаживались на высокой платформе, для вида записывали экспонаты и расхваливали предлагаемый товар.

Здесь продавали северные меха глубокого красного цвета, отливающие золотом, когда торговцы, показывая, вертели их в руках. Ткани стояли в рулонах на подставках, принесённых помощником. Много было металлических изделий, главным образом, оружия. Мечи и копья — видимо, самое универсальное и примитивное оружие в Галактике — ковались мастером, явно знающим своё дело. Были здесь и кольчуги, шлемы с миниатюрными животными или птицами на гребнях, щиты. Торговец, прибывший последним, с важным видом показывал военные материалы. Двое его подручных демонстрировали стрельбу по мишени из самострела нового типа, и его превосходство доказывалось оживлением, вызванным этой демонстрацией.

Выставка оружия, которая была немаленькой для местного рынка, надоела нам. Конечно, время от времени кто-нибудь из нас покупал меч или кинжал, чтобы потом продать какому-нибудь коллекционеру. Это была небольшая спекуляция с минимальным риском.

Торговля — дело другое. Местные купцы делали перерыв, чтобы освежиться, подходили к бочкам их лучшего, но для нас неприемлемого, пива, и к «твёрдой еде», состоящей из оладий с фруктово-мясной пастой, а нас отпускали с заходом солнца. Как обычно, капитан Фосс и Лидж шли на специальный банкет, который давала администрация ярмарки, а мы, второсортные, возвращались на корабль.

Младший представитель Синдиката, деливший со мной неудобное сидение на платформе, с усмешкой потянулся, предварительно засунув для безопасности свои записи под ремень.

— Вот и всё, — сказал он. — Ты свободен? Пошли в порт?

Как правило, Вольные Торговцы и люди Синдиката не общались между собой. В прошлом у нас было много неприятностей с ними. Торговец с единственным кораблем не может и надеяться на победу. Однако в наши дни вещи охраняют лучше, чем они того стоят. У Лиги сильная рука, и лидеры Синдиката дважды подумают, прежде чем толкнуть локтем Торговца, имеющего такую защиту. Но чувства и память идут ещё от тех времён и держат нас в стороне, поэтому я ответил не слишком сердечно:

— Не сейчас, после рапорта.

— Всё равно, — если он и понял смысл моей холодности, он ничем не выдал этого. Наоборот, он уселся ждать меня, а я медлил, давая ему возможность уйти. Но он не ушёл.

— Меня зовут Гек Слэфид.

— Крип Борланд, — я неохотно двинулся за ним.

Выход был забит торговцами, и мы, как полагается иноземцам, среди них не толкались. Он бросил взгляд на мой значок, я сделал то же. Он был с грузового судна, но по его диску проходило две полосы, а у меня только одна. Правда, продвижение по службе в Синдикате шло тогда более медленно.

Никогда нельзя судить о планетном возрасте тех, кто большую часть жизни проводит в космосе. Некоторые даже и сами не знают, сколько им лет. Однако я прикинул, что этот Гек Слэфид немногим старше меня.

— Ещё не подкалымил? — спросил он.

Это был слишком наглый вопрос даже для людей Синдиката. Я подумал было, что он просто не соображает, что подобных вопросов не задают никому, кроме родственников и близких друзей. Возможно, что он слышал об обычаях больных Торговцев и воспользовался этим неудачным способом завязать разговор.

— Нам ещё не освободили порт, — я не стал показывать, что оскорблён: может, его вопрос был совсем безобидным, хотя и выглядел скверно. Надо уметь отвести оскорбление в сторону, когда имеешь дело с чужаком, а Синдикат для нас более чужой, чем иные негуманоиды.

Видимо, он уловил мои ощущения, потому что не стал развивать эту тему. Пока мы шли по заполненным народам улицам, он указывал на безвкусные флажки и полосы ткани, где были написаны местными загогулинами объявления о всевозможных развлечениях — от совершенно невинных, до граничащих с пороком. На ярмарке собирались продавцы и покупатели, жрецы и уважаемые люди, так что здесь сосредотачивались все, кто добывал себе средства к жизни предложением развлечений для ума и чувства.

— Здесь есть на что посмотреть — или ты дежуришь вечером? — не был ли его тон чуть-чуть покровительственным, или мне показалось? Я решил не доискиваться. Мы не были связаны какой-нибудь торговлей, а я был осторожен.

— Да, мне говорили, что тут есть кое-что интересное. Но я ещё не отстоял вахту.

Он ухмыльнулся и поднёс руку ко лбу, как бы салютуя.

— Тогда у тебя счастье впереди, Борланд. Мы уже отстояли, и ночь у меня свободна. Если освободишься, посмотри это, — он повёл рукой, указывая на полосу ткани в конце улицы.

Та не блестела красками, как другие, а была странного серого оттенка с розовыми прожилками, однако от неё нельзя было отвести взгляд.

— Это что-то особенное, — продолжал Слэфид. — Конечно, если тебе нравятся шоу животных.

Шоу животных? Я снова смутился: я полагал, что у людей Синдиката совершенно другие понятия о развлечениях — что-нибудь близкое к извращениям, почти упадочным удовольствиям внутренних планет. Затем у меня возникло подозрение — не эспер ли этот Гек Слэфид? Ведь он безошибочно спикировал на такое развлечение, которое должно было в первую очередь заинтересовать меня. Я развернул один из усиков своего мыслеискателя — не имея целью вторгнуться в мозг, конечно, этого я ни в косм случае не должен был делать — а только чтобы осторожно обнаружить ауру эспера. Её не оказалось, и я, слегка подосадовав на себя за подозрительность, ответил:

— Если мне повезёт, я обязательно последую твоему совету.

Тут моего собеседника наконец-то окликнул кто-то, носящий знак его корабля, он лёгким поклоном простился со мной и пошёл к своему другу. Я же постоял некоторое время перед этой почти бесцветной рекламой, пытаясь понять, чем она так привлекает взгляд. Такие вещи очень важно знать Торговцу. Действует ли это так сильно только на меня или на других тоже? Мне почему-то так важно было получить ответ на этот вопрос, что я решил найти самого спокойного члена нашей команды и проверить на нём действие рекламы.

Мне повезло. В эту ночь я был свободен. Команда «Лидиса» была столь мала, что незанятыми обычно оставались только четверо, и трудновато было заставить их ходить по двое, если у них разные понятия о развлечениях. Мы считались младшими, и я вышел вместе с Грисом Шервином, вторым механиком. Прекрасно! Мне нужен был практичный спутник для проверки рекламы, а Грис подходил как нельзя лучше. Он был потомственным Торговцем, как и все мы, но основной его любовью был корабль, и я не думаю, что он так уж интересовался торговлей — кроме тех случаев, когда от него этого ждали. К счастью, я вспомнил, что неподалёку от рекламы шоу животных висела тёмно-малиновая реклама выставки мечей, и воспользовался этим, как приманкой для Гриса. Он был игроком, но такая деятельность не рекомендуется на чужих планетах. Игра, наркотики, пьянство и чересчур пристальное внимание к дочерям чужеземцев могли привести к неприятным последствиям, вплоть до угрозы кораблю, так что подобные желания временно блокировались, и мы, в конце концов, соглашались, что это разумно.

Улица, где располагалось шоу, была теперь ярко освещена фонарями, висевшими каждый над своей рекламой и окрашенными в тот же цвет. Светящиеся изображения на них извещали о том, что происходит внутри. Серая с розовым полоса всё ещё висела здесь, фонарь в виде серебряного шара качался над ней, и никакие изображения не разбивали его перламутровый свет.

— Что это? — спросил Грис, подойдя.

— Говорят, шоу животных, — ответил я.

Поскольку Вольные Торговцы большую часть жизни проводят в космосе, понятно, что у них мало контактов с животными. Много лет на всех кораблях жили кошки — в том числе и для защиты груза, поскольку они охотились на всяких паразитов, прячущихся в трюмах. Веками они считались членами команды. Но число их всё уменьшалось: они уже не приносили так часто и много потомства. Мы уже забыли, откуда родом эти животные, и не могли добыть для них притока свежей крови, чтобы восстановить их размножение. Несколько кошек осталось на базах, их высоко ценили, охраняли и заботились о них в надежде, что размножение восстановиться. Все мы пытались время от времени заменить кошек другими животными из многих миров. Один-два вида обещали размножение, но большинство животных так и не смогли приспособиться к корабельной жизни.

Вероятно, желание иметь компаньонов-животных так привлекало нас к инопланетным зверям. Не знаю как Грис, но я считал, что просто обязан посетить палатку под лунным шаром. Оказалось, что уговаривать Гриса не потребуется: он охотно пошёл со мной.

Откуда-то доносился глухой тяжёлый звук гонга. Постепенно стихали смех, разговоры, песни на улицах: толпа платила дань призыву храма. Но тишина длилась недолго, потому что, хотя ярмарка и имела свои религиозные традиции, они с годами потускнели.

Мы прошли под тенью серой рекламы в сиянии лунной лампы. Я рассчитывал увидеть какое-нибудь изображение животного, могущее послужить приманкой для публики, но там оказался только экран с надписью на местном языке, а над дверью качалась странная эмблема — маска — не животного, не птицы, а комбинация того и другого. Увидев её, Грис издал негромкое восклицание:

— Что это?!

Его тон меня не удивил. Я слышал его и раньше, но только в тех случаях, когда Грис стоял перед новой и непонятной машиной.

— Это же настоящая находка!

— Находка? — переспросил я, решив, что речь пойдёт о какой-нибудь удачной покупке.

— Настоящее зрелище, — поправился он, как будто прочёл мои мысли. — Это шоу Тэсса.

Грис, как и капитан Фосс, бывал на Йикторе и раньше. Я же мог только повторить:

— Тэсса?

Я думал, что изучил ленты Йиктора достаточно внимательно, но смысл этого слова ускользнул от меня.

— Пошли! — Грис подтолкнул меня к стройному туземцу в серебряной тунике и высоких красных сапожках, принимающему плату за вход. Туземец взглянул на нас, и я поразился.

Вокруг нас гудела толпа йикториан. Они лишь немногим отличались от людей нашей породы. Но этот юноша в бледной одежде казался более чужим этому миру, чем мы.

Он был так хрупок, что казалось, ветер, треплющий рекламу над ним, может закрутить его и унести. У него была очень гладкая кожа без всяких признаков бороды, очень белая, почти без красок. Черты лица человеческие, за исключением громадных глаз, таких тёмных, что нельзя было определить их цвет. Брови подходили к самым вискам так, что сходились с серебристо-белыми волосами.

Я старался не пялиться на него. Грис заплатил, и туземец поднял полотнище палатки, чтобы впустить нас.

Глава 3 Крип Борланд

Там не было сидений, только ряды ступеней в одном конце палатки, которые легко убирались после представления. Перед ними возвышалась эстрада, пока ещё пустая, за ней колыхался занавес того же серо-розового цвета, что и вывеска. Наверху висели фонари серебристо-лунного цвета. Всё это выглядело просто, но элегантно, и никак не вязалось с показом дрессированных животных.

Мы, видимо, пришли вовремя: складки занавеса раздвинулись и перед публикой появился мастер-дрессировщик. Несмотря на ранний час, здесь было много народу, в основном, дети.

Мастер? Нет, несмотря на тунику, брюки и высокие сапоги, такие же как и у привратника, это явно была женщина. Её туника не облегала горло, а поднималась сзади стоячим воротничком-веером, отделанным по краю маленькими рубиновыми искорками того же цвета, что и сапожки и широкий пояс. Тунику облегал короткий жилет из золотисто-красного меха, какой я видел сегодня утром в Большой Палатке. Её рук сжимали бич, которым большинство дрессировщиков подкрепляет свои указания, и тоненький серебряный жезл, который не мог служить ни для наказания, ни для защиты. Он подходил по цвету и блеску к её высокой причёске, заколотой шпильками с рубинами. В середине лба блестел серебряный арабеск с рубином, неизвестно как прикреплённый — он не шевелился при движениях её головы. В ней чувствовалась уверенность, как у всех мастеров, умеющих владеть собой и своим искусством.

— Лунная Певица! — выдохнул Грис с некоторым оттенком страха — редкой эмоцией у Торговцев. Я хотел было попросить у него объяснений, но в это время она взмахнула палочкой, и все разговоры смолкли. Публика относилась к ней с явно большим почтением, чем толпа на улице к храмовому гонгу.

— Дамы и господа! — прозвучал низкий, напевный, вызывающий желание слушать голос. — Окажите внимание нашему маленькому народу, который рад повеселить вас, — она отошла и снова взмахнула жезлом.

Драпировки раздвинулись, чтобы пропустить шесть маленьких пушистых созданий.

Они шли на задних лапках, прижимая к круглым брюшкам маленькие рубиново-красные барабаны. Их передние лапки очень походили на человеческие руки, с той лишь разницей, что пальцы животных были длиннее и тоньше. На круглых головках с высоко поставленными бесшерстными блестящими острыми ушками поблескивали глаза, которые, как и у их хозяйки, были очень велики по сравнению с круглой широконосой мордочкой. Позади крючком загибался пышный шелковистый хвост. Они гуськом прошли в противоположный конец сцены и уселись там, поставив перед собой барабаны и положив на них передние лапы. Видимо, она подала какой-то сигнал, потому что они стали бить в барабаны, но не как попало, а в определённом ритме.

Снова раздвинулся занавес, и появились новые артисты. Эти были крупнее барабанщиков и, видимо, менее ловки в движениях. Обладая слишком массивными телами для своих размеров, грубой шерстью, приличным ростом, длинными ушами и узким вытянутым туловищем, они выглядели гротескно и по-настоящему чуждо. Они шли в такт барабанам, ритмично покачивая головами и шевеля кончиками морд. Однако они служили всего лишь верховыми животными для ещё одной группы зверюшек. У всадников были маленькие кремовые головки с большими, более тёмного цвета кругами вокруг глаз, что придавало их мордочкам довольно удивлённое выражение. Похоже, что они, как и барабанщики, пользовались своими передними лапками не хуже, чем мы руками.

Тапироподобные «лошади» и их всадники церемониальным маршем прошли по авансцене. Вот тут-то я и стал свидетелем явной магии. Я повидал немало шоу с животными в разных мирах, но ничего подобного не встречал. Тут не было ни щёлканья бича, ни словесных приказов. Они выступали не как обученные трюкачи, а скорее как будто привносили что-то своё, неожиданное для тех, кто не относился к их породе. Стояла полная тишина, нарушаемая одними лишь рваными ритмами, отбиваемыми мохнатыми музыкантами, и сложными звуками, которые время от времени издавали артисты. Всадники и «лошади» были первыми, но только после ухода артистов я сообразил, что мы видели по крайней мере десять разных пород.

Хозяйка ещё раз вышла на середину эстрады и отсалютовала своим жезлом.

— Мой народ устал. Если он понравился вам, дамы и господа, он этим вознаграждён. Завтра они выступят снова.

— Я никогда не… — я взглянул было на Гриса, но тут кто-то дотронулся до моего плеча. Я обернулся и увидел юношу, который впускал нас сюда.

— Достопочтенные Люди, — сказал он на Бэйсике, а не на ырджарском наречии, — не желаете ли вы взглянуть на маленьких артистов поближе?

Я не мог понять, с какой стати нам было сделано это предложение, но жаждал его принять. Однако укоренившаяся в нас осторожность предъявила свои права, и я заколебался, поглядывая на Гриса. Поскольку он, как видно, что-то знал об этих Тэсса (кем или чем бы они ни были), я предоставил решение ему. Но у него, похоже, сомнений не было. Мы встали и последовали за нашим гидом через сцену за занавес. Там странно пахло животными, но очень чистыми и ухоженными, травяными подстилками и чуждой для нашего носа пищей. Пространство, открывшееся перед нами, было раза в три больше театра. Его разгораживал широкий деревянный экран. Рядом с ним стояли фургоны вроде тех, в которых перевозят продукты, это была линия для крупных ездовых животных — казов. Рядами, почти как город с узкими улицами, тянулись клетки. В конце ближайшей «улицы» стояла женщина. Я не мог определить её возраст, но издалека она казалась девочкой. При ближайшем рассмотрении хитроумная причёска, украшение на лбу и самоуверенность выдавали паутину лет. Она всё ещё вертела в руках серебряную палочку, словно якорь спасения. Не знаю, почему мне пришла мысль: в её манерах и выражении лица не было ничего, указывающего на неприятности.

— Добро пожаловать, Достопочтенные Люди! Меня зовут Майлин, — произнесла она на Бэйсике.

— Крип Борланд.

— Грис Шервин.

— Вы с «Лидиса», — это был не вопрос, но утверждение. Мы кивнули. — Малик, — обратилась она к юноше, — может быть, Достопочтимые Люди выпьют с нами?

Он не ответил, но быстро прошёл куда-то по «улице» из клеток с решётчатой стенкой с правой стороны для охраны животных. Майлин продолжала изучать нас, а затем указала жезлом на Гриса.

— Вы что-то слышали о нас, — и она повернула жезл ко мне, — а вы — нет. Грис Шервин, что вы о нас знаете? Только ни о чём не умалчивайте, ни о плохом, ни о хорошем — если что-то хорошее действительно было.

Грис был загорелым, как и все мы, живущие в космосе. Рядом с этими людьми он казался почти чёрным. Но даже через эту черноту было видно, как он вспыхнул, и я понял его самочувствие.

— Тэсса — Лунные Певицы, — сказал он.

— Неточно, — она улыбнулась. — Только некоторые из нас воспевают власть Луны для пользования ею.

— Но вы как раз из них.

— Это правда, — она ответила без улыбки, — раз уж вы, Торговцы, об этом знаете.

— Все Тэсса — иной крови и рода. Никто на Йикторе, кроме, может быть, вас самих, не знает, откуда вы пришли. Вы древнее, чем самые старые записи у лордов или в храмах.

— И это правда, — Майлин кивнула. — Что ещё?

— Остальное — слухи. О власти над добром и злом, которой не имеет человеческий род. Вы можете наслать беду на человека и весь его клан, — он засмеялся.

— Суеверие? — спросила она. — Однако существует множество способов омрачить человеческую жизнь, Достопочтенный. Слух всегда имеет две стороны — правдивую и фальшивую. Но мне кажется, нас нельзя обвинить в том, что мы желаем зла кому-нибудь в этом мире. Мы и в самом деле древний народ и хотим жить по своим обычаям, не мешая никому. Что вы думаете о нашем маленьком народе? — она резко повернулась ко мне.

— Я никогда не видел равных им.

— Как вы думаете, их хорошо встретят в других мирах?

— Вы имеете в виду шоу в космосе? Это рискованно. Перевозка животных требует различной пищи, специальных забот. Некоторые животные вообще не могут переносить полёт. Можно, правда, построить и экипировать корабль, Достопочтенная, но это будет…

— …стоить целое состояние, — закончила она. — Да, об эту скалу разбивалось немало грёз, не так ли? Но если показывать не всё представление? Может быть, некоторые мои артисты смогут путешествовать. Пойдёмте, посмотрим на мой народ — вам будет что вспоминать потом.

Она была совершенно права. Когда она провела нас над одним рядом клеток и под другим, мы увидели, что эти клетки были для животных не местом заключения, а только местом для их защиты от вреда, который может принести им человеческое любопытство. Животные приближались к передней решётке своих жилищ, когда она подходила к каждому и официально знакомила нас. И у нас усиливалось ощущение, что это действительно народ с мыслями и чувствами, странный, но приближающийся к моим собственным мыслям и чувствам. Это пробуждало во мне страстное желание иметь такого товарища на корабле, хотя осторожность возражала против подобного безрассудства.

Мы подходили к концу последней «улицы», когда прибежал один из «мальчиков», слоняющихся по ярмарке и зарабатывающих монетку, бегая по поручениям, а возможно, и менее легальными способами. Он переминался с ноги на ногу, словно у него было важное поручение, но он боялся потревожить Тэсса. Она резко оборвала свою речь и повернулась к нему.

— Госпожа, продавец животных… Ты велела мне узнать — у него есть один мохнатый в тяжёлом состоянии, — посыльный замолчал.

Её лицо как бы сузилось, губы сжались. Сейчас она выглядела ещё более чужой, и мне показалось, что она вот-вот зашипит, как разъярённая кошка. Затем она вновь надела маску спокойствия.

— Похоже, то существо нуждается во мне, Достопочтенные. Малик останется с вами, а я скоро вернусь.

— Достопочтенная, не могу ли я пойти с вами?

Не было никаких оснований полагать, что ей нужен помощник, и я ожидал, что она так и скажет. Но выражение её лица изменилось, и она кивнула.

— Если желаете.

Грис поочерёдно оглядел нас, но не предложил себя в сопровождающие, а пошёл с Маликом в жилые помещения. Мы же двинулись за посланцем. В этот поздний час на улицах было полно народу, хотя существовало правило, по которому торговцы и покупатели могли действовать только при свете дня, когда ясно видны недостатки товара. Ночью мужчины и женщины искали развлечений, и мы шли как раз через ту часть ярмарки. Я обратил внимание, что местные жители, узнав мою спутницу, уступали ей дорогу и глядели вслед с каким-то опасением, даже со страхом, как если бы она была жрицей. Она же ни на кого не обращала внимания.

Мы шли молча. Согласившись на то, чтобы я пошёл с ней, она как бы забыла обо мне и сосредоточилась на чём-то более важном.

Вскоре мы добрались до конца широко разбросанной коллекции развлекательных заведений и увидели претенциозную палатку, кроваво-красную, с ядовито-зелёными пятнами, откуда доносились крики игроков. Там стоял такой шум, словно выигрыш зависел не от умения игрока, а от силы его рёва. Через открытую дверь я мельком увидел стол, где играли в распространённую в Галактике игру «Звёзды и кометы». И за этим столом сидел мой сегодняшний знакомый Гек Слэфид. Видимо, на его корабле не было той дисциплины, что у Вольных Торговцев, потому что перед ним лежал столбик фишек, более высокий, чем у соседей, которые, судя по одежде, принадлежали к местной знати, но были слишком молоды для правителей.

Когда мы проходили, Гек поднял голову и пристально посмотрел на меня, а затем, не спуская глаз со стола, приподнял руку, будто хотел то ли помахать мне, то ли позвать. Один из потомков лордов тоже уставился на меня с таким изумлением, что я отстал на шаг от Майлин и так же внимательно оглядел его. Он смотрел не то с вызовом, не то просто с любопытством, я не смог понять, но мысли читать не осмелился.

За игорной палаткой сгрудились маленькие хижины — как я предположил, жилые дома для прислуги. Оттуда несло странной кухней, тошнотворными запахами. Мы снова повернули, держась на почтительном расстоянии от хижин.

Затем мы подошли к палатке, где пахло совсем уж гнусно. Я подумал, что слышу яростное шипение Майлин, когда она толкнула полотнище у входа своим серебряным жезлом, как бы не желая касаться его руками. Внутри отвратительный запах перебивался другим, поднимающимся душным облаком, и там стоял невообразимый шум от лая, ворчания, рычания и шипения. Мы стояли в тесном пространстве между клетками. Они отнюдь не были заботливо отделанными жилыми квартирами, а служили, скорее, тюрьмой для несчастных обитателей.

Торговец животными, который ни о чём не заботился, кроме быстрой наживы, вышел из тёмного угла. Его губы растянулись в улыбку, но глаза не выражали приветливости. Когда же он узнал Майлин, его улыбка исчезла, в холодных глазах сверкнула ненависть, умеренная страхом перед властью той, кого он ненавидел.

— Где барск? — спросила Майлин тоном оскорбительного приказа, даже не поздоровавшись.

— Барск? Какой дурак захочет иметь дело с барском, Госпожа? Барск — зло, демон безлунной ночи, это всем известно.

Она оглянулась и прислушалась, как будто в шуме, производимом несчастными зверями, уловила единственную ноту и пошла по следу к источнику этого звука. Она не обращала больше внимания на хозяина, а просто шла вперёд. Я увидел, что его ненависть поборола страх, и что он собирается остановить Майлин. Он сунул руку за пояс, и моя направленная мысль как луч света показала мне его оружие — интересную, тайную и очень опасную штуку, не похожую на честную сталь: небольшой, прячущийся в ладони крючковатый коготь, смазанный чем-то зелёным, так что, видимо, всякая царапина, сделанная им, стала бы смертельной. Хотя его снедала злоба и ненависть, я не был уверен, что он пустит оружие в ход. Но шансов у него всё равно не было: из моего станнера вылетел слабый луч, и пальцы его, державшие оружие, онемели. Он отшатнулся, ударился об одну из своих вонючих клеток и отчаянно заорал, когда животное в клетке попыталось добраться до него. Майлин оглянулась и вытянула жезл.

— Дурак, двойной дурак! Не хочешь ли ты, чтобы я обвинила тебя в нарушении мира?

Можно было подумать, что она плеснула ему в лицо ледяной водой: так быстро исчезло с него пламя ярости. Ненависть в его глазах сменилась страхом. То, чем она грозила торговцу, могло поставить его вне закона, а это было на Йикторе самым страшным наказанием.

Он пополз на коленях и локтях назад в темноту. Однако я счёл всё же нужным держаться настороже и сказал об этом Майлин. Она покачала головой.

— Нечего его бояться. Если хотите знать, низшие не могут обмануть Тэсса!

Она не то, чтобы презрительно назвала его «низшим», как ничтожного прихлебателя. Она просто констатировала факт.

Она прошла за занавеску, где стояло ещё больше клеток и ещё большее зловоние, и бросилась к тюрьме, находившейся поодаль от других. Тот, кто жил в ней, лежал без движения. Я подумал, что он умирает, когда увидел, как выпирают его кости под шкурой, и услышал слабое редкое дыхание.

— Здесь тележка… — она встала на колени перед клеткой и внимательно вгляделась в животное, а её жезл указывал на доску на колёсах.

Я подтолкнул доску вперёд. Мы вдвоём поставили на неё клетку и покатили к выходу. Майлин остановилась, достала из кошелька два денежных знака и бросила их на одну из клеток.

— Пять весовых единиц за барска и две за колёса, — сказала она торговцу, всё ещё корчившемуся в тени. — Хватит?

Мыслеуловитель сказал мне, что торговец только и мечтает, чтобы мы ушли. Но за страхом пробудилась жадность. Он заскулил:

— Барск — редкий зверь…

— Этот барск вот-вот умрёт, и даже его шкура ничего не стоит, потому что ты заморил его голодом. Если не согласен — подавай в суд, — я заметил, что этот разговор её забавляет.

Обратно мы шли другой дорогой.

Когда клетка приблизилась к тягловым казам, те принюхались, зафыркали, некоторые встали на дыбы, вскинув головы и раздувая ноздри.

Майлин остановилась перед ними, поводила жезлом и тихо запела. Это успокоило животных. Мальчики отвезли клетку подальше и остановились. Навстречу вышли Малик и Грис. Юноша Тэсса заглянул в клетку и, покачав головой, расплатился с ребятами.

— Он безнадёжен, — сказал он Майлин, когда она отошла от успокоившихся казов. — Даже ты не сможешь повлиять на него, Певица.

Она задумчиво посмотрела на клетку. Всё ещё сжимая в одной руке свой жезл, другой она гладила мех короткого жилета, как будто это было любимое избалованное животное, живое и дышащее.

— Возможно, ты и прав, — согласилась она. — А может, его смерть ещё не занесена во Вторую Книгу Моластера. Если ему придётся пойти по Белой Дороге, то пусть начнёт это путешествие спокойно и безбоязненно. Он слишком истощён, чтобы бороться с нами. Открой клетку, потому что его тошнит.

Они открыли клетку и перенесли животное в одну из своих, побольше и пошире, на мягкую подстилку. Этот зверь был крупнее тех, что выступали в этот вечер на сцене; если бы он мог встать, он оказался бы на уровне моих нижних рёбер. Его шерсть запылилась и свалялась, потускнела, но сквозь грязь проглядывал тот же красный цвет, какого был и жилет Майлин.

Это животное имело странные пропорции: маленькое тело и такие длинные и тонкие ноги, будто они достались ему по ошибке от кого-то другого. Хвост заканчивался веерным пучком, а между острых ушей, по шее и вокруг плеч лежала острая грива более светлого оттенка. Нос был острый и длинный, за чёрными губами виднелись крепкие зубы. Не будь он таким измождённым, я бы сказал, что это опасный зверь.

Он слабо огрызнулся, когда они укладывали его на подстилку в новую клетку. Майлин слегка коснулась его жезлом, ласково проведя им по носу животного, и его голова перестала дёргаться.

Малик принёс чашку с какой-то жидкостью, окунул в неё пальцы и влил чуть-чуть питья в запёкшийся рот, из которого высовывался почерневший язык.

Майлин стояла рядом.

— Сейчас мы больше ничего не сможем сделать. Остальное… — её жезл нарисовал в воздухе символ. Затем она повернулась к нам:

— Достопочтенные, час уже поздний, а этот бедняга будет нуждаться во мне.

— Благодарим за вашу любезность, Госпожа, — мне показалось, что она довольно-таки резко отсылает нас. Похоже, у неё были какие-то основания пригласить нас, но теперь мы стали лишними. Собственно, эта мысль не подтверждалась никакими фактами, но была мне почему-то неприятна.

— И вам спасибо за помощь, Достопочтенный. Вы придёте ещё раз.

Это был не вопрос и тем более не приказ, а просто утверждение, с которым мы оба были согласны.

На обратном пути к «Лидису» мы с Грисом мало разговаривали, я только рассказал ему, что произошло в палатке торговца животными, а он посоветовал мне сообщить об этом в своём рапорте — на случай каких-либо осложнений.

— Что это за зверь — барск? — спросил я.

— Ты сам видел. Их мех был выставлен утром, из него же сшит жилет Майлин. Они считаются умными, хитрыми и опасными животными. Время от времени их убивают, но вряд ли часто захватывают живыми. Может, только этого…

Мы уже миновали охрану порта, когда я неожиданно почувствовал поток ненависти, и не одну только ненависть торговца животными, но связанную с резким, направленным против меня умыслом. Это соединение эмоций ударило в мозг как копьё, входящее в тело. Я остановился и обернулся навстречу этому мозговому удару, но в темноте ничего не увидел. Грис, стоящий рядом, сжал в руке станнер, и я понял, что он тоже почуял это.

— Что?

— Торговец животными и ещё кто-то…

Я часто мечтал иметь полную внутреннюю власть эспера. С ней можно иногда без оружия искалечить человека. Грис предложил сообщить капитану.

Конечно, он был прав, но мне почему-то крайне неприятно было согласиться с этим. Капитан Фосс может запереть меня на «Лидисе» до самого отлёта. Осторожность — щит торговца в чужих мирах, но если человек только и делает, что хватается за щит, он может прозевать удар меча, который навсегда освободит его от каких бы то ни было опасностей. И я был достаточно молод, чтобы вести свой собственный бой, а не сидеть в укрытии и ждать, пока меня унесёт штормом. Итак, угроза исходит от двоих, а не от одного. Я мог понять вражду продавца зверей, но кто присоединился к нему? Какого ещё врага я приобрёл на Йикторе и как?

Глава 4 Майлин

Талла, Талла, волей и сердцем Моластера и властью Третьего Кольца, должна ли я начать эту часть рассказа так, как начал бы любой певец какого-нибудь лорда?

Я — Майлин из Контра, Лунная Певица, водитель малых существ. В прошлом я была многим другим, а теперь — вновь под оковами на время.

Зачем мне было остерегаться лорда или Торговца в этой встрече на ярмарке в Ырджаре? Для нас они не более, чем пыль городов, что душат своей грязью, жадностью, шумом и продажными мыслями тех, кто живёт добровольно в подобных тюрьмах. Но нет необходимости говорить о Тэсса, об их верованиях и обычаях, надо сказать лишь о том, как моя жизнь была вытолкнута из одного будущего в другое, потому что я не остерегалась людских действий и не замечала людей, чего никогда не делала с малыми существами, которых уважала.

Озокан пришёл ко мне в полдень, сначала прислав своего оруженосца. Я думала, что он держался так больше из страха, что он станет обращаться со мной, как с низшей, — местные жители считают Тэсса бродягами, не говоря, однако, этого нам в глаза. Он просил разрешения поговорить со мной — так сказал этот молодой щенок из крепости. Мне это показалось интересным, потому что я знала репутацию Озокана — довольно мрачную репутацию. Людям свойственно часто менять власть. Тот, кто сумел подмять под себя своих соперников или избавиться от них, становится королём. Так нередко бывало в прошлом. Под властью одного человека устанавливался непрочный мир, который немедленно нарушался снова, и уже на протяжении многих десятилетий здесь не царствовал Верховный лорд, а правило множество мелких, ссорящихся между собой.

Озокан, сын Осколда, горел желанием совершить великие дела, жаждал власти. Такие желания в сочетании с ловкостью и удачей могли привести человека на трон, но если подобного соединения не происходило, он весьма тяжело переживал это.

Наверное, со стороны Тэсса было не вполне разумно безразлично относиться к ссорам других, потому что это усыпляло мудрость и предвидение.

Я не отказалась принять Озокана, хотя Малик счёл это неразумным. Признаться, мне хотелось знать, зачем Озокану понадобился контакте Тэсса, раз он считает нас ниже себя.

Хоть он и прислал своего меченосца договориться о встрече, сам он пришёл без эскорта, только с инопланетником, молодым человеком с приятной улыбкой и любезными словами, но за его испытующим взглядом таилось что-то тёмное. Озокан назвал его имя — Гек Слэфид.

Они церемонно поздоровались, и мы пригласили их к столу. Нетерпение, которое могло свести Озокана и все его планы к нулю, заставило его влезть в дело по-настоящему опасное — в основном, для него, а не для меня, поскольку законы, связывающие его, не являются Уставными словами для моего народа.

Всё стало более или менее ясно: Озокан желал получить сведения об оружии других планет. Вооружив преданных ему людей, он мог немедленно стать Военным лордом всей страны и таким королём, какого доселе не знали.

Мы с Маликом улыбались про себя. Мой голос не выдавал внутреннего смеха и звучал по-детски наивно, когда я достаточно вежливо ответила:

— Господин Озокан, известно, что все инопланетники знают способ прятать знание, прежде чем ступить на землю Йиктора. А на их кораблях принимаются такие меры безопасности, которые невозможно преодолеть.

Озокан нахмурился, но его лицо быстро разгладилось.

— Для обеих этих преград мне нужно одно решение. С вашей помощью…

— Наша помощь? О, мы имеем древние знания, господин Озокан, но они ничуть не помогут вам в данном случае. И я думаю, что наша репутация среди местных жителей может в какой-то мере пострадать. Возможно, сила Тэсса и могла бы сломать барьер инопланетника, но она никогда не станет делать этого.

— Нам нужно захватить Вольного Торговца. Этот господин, — он указал на своего спутника, — снабдил нас информацией.

Озокан достал из поясного кармана исписанный пергамент, прочитал его, а затем разъяснил. Инопланетник улыбался, кивал и старался обшарить наш мозг, чтобы узнать, что там. Но я держала свои мысли на втором уровне, так что он решительно ничего не добился.

План Озокана был достаточно прост, но бывают такие моменты, когда простота поддерживается дерзостью исполнения, и это был как раз такой случай. Вольные Торговцы поощряли своих людей разыскивать новые товары. Таким образом, требовалось только выманить кого-нибудь из членов команды Торговцев за пределы ярмарки и её законов и захватить его. Если Озокану не удастся выжать из пленника нужную информацию, он возьмёт её с капитана корабля как выкуп.

Слэфид согласился с этим.

— Вольные Торговцы гордятся своей заботой о команде. Если одного из них захватить, они охотно заплатят за его освобождение.

— А какое отношение к вашему плану будем иметь мы? — спросил Малик.

— Вы послужите приманкой. Шоу животных заинтересует некоторых из них, поскольку им запрещено пить, играть или искать женщин на чужих планетах, и мы не можем соблазнить их обычными способами. Пусть они придут на одно из ваших представлений — пригласите их посмотреть как вы живете, постарайтесь их заинтересовать, а затем придумайте какой-нибудь предлог, чтобы они вышли за пределы ярмарки. Пригласите одного из них посетить вас ещё раз — и ваше участие в этом деле закончится.

— А зачем вам это? — спросил Малик с некоторой враждебностью.

Озокан посмотрел нам в лица.

— Я ведь могу и пригрозить…

— Грозить Тэсса? — я засмеялась. — Ох, господин, вы смелый человек! У меня нет причин играть в вашу игру. Поищите другую приманку, и пусть вам сопутствует счастье, то, которого вы заслуживаете, — я протянула руку и опрокинула гостевой бокал, стоящий между нами.

Озокан покраснел и схватился за рукоять меча, но инопланетник дотронулся до его локтя. Озокан злобно взглянул на него, встал и вышел, не простившись. Слэфид опять улыбнулся, делая вид, что ничуть не расстроен, а просто вынужден искать другие пути к цели. Когда они ушли, Малик захохотал.

— Они что, считают нас дураками?

Я катала гостевой стакан по гладкой зелёной поверхности стола. Потом тихо спросила:

— С чего они взяли, что мы станем их орудием?

— Да, — Малик медленно кивнул. — Почему это? Может, они думают, что выгода или угроза также сильны, как наш связующий жезл?

— Видимо, я поступила неразумно, отпустив их слишком быстро, — меня раздражало, что я сделала это недостаточно тонко. — И вот ещё что: почему один инопланетник готов похитить другого? Озокан нахватает неприятностей с любым пленником, которого он захватит.

— Не представляю, — ответил Малик. — Существовала старая вражда, хотя в наши дни она забыта, между людьми, проверяющими грузовые корабли, и Вольными Торговцами. Может, по каким-то причинам эта вражда снова ожила? Но это их дело. Тем не менее, — он встал и положил руки на пояс, — мы поставим Старейших в известность.

Я не высказала ни согласия, ни возражения. В те дни я испытывала какие-то неприятные чувства по отношению к некоторым нашим Верховным, но это было моим личным делом и не касалось никого, кроме моего клана.

Наш маленький народ показал днём свою магию и доставил зрителям огромную радость. Моя гордость расцвела, как цветок лалланда под луной. Я, как в прежние годы, договорилась с мальчишками на ярмарке, чтобы они выискивали для меня животных. Это была моя личная служба Моластеру: я выводила из рабства — где и как могла — мохнатых существ, которые страдали от дурного обращения тварей, которые смели считать себя людьми.

В тот вечер, когда зажглись лунные шары и мы приготовились к вечернему представлению, я сказала Малику:

— Возможно, найдётся способ узнать об этом побольше. Кто-нибудь из Торговцев придёт посмотреть шоу. Если они покажутся тебе безвредными, предложи им пройти сюда, после спектакля я поговорю с ними. Всё, что мы сможем узнать, станет пищей для разума Старейших.

— Лучше было бы не вмешиваться… — начал он и замялся.

— Дальше этого дело не пойдёт, — пообещала я, не зная, сколь быстро это обещание превратится в утренний туман, тающий в лучах солнца.

Слэфид оказался более чем прав: на представление пришли два Торговца. Я не умею определять возраст инопланетников, но была уверена, что они молоды, тем более, что на их туниках отсутствовали какие-либо нашивки. Кожа их была смуглой, как у всех космонавтов, волосы тоже были тёмные и коротко подстриженные, чтобы шлем лучше держался. Они не улыбались всё время, как Слэфид, и мало разговаривали друг с другом, но когда мой маленький народ показал свои таланты, они восхищались как дети, и я подумала, что мы могли бы стать друзьями, живи они на Йикторе.

Как я и просила, Малик после шоу пригласил их к нам. И когда я взглянула на них поближе, я поняла, что они не такие, как Гек Слэфид. Возможно, они были простыми людьми, такими, как мы, Тэсса, считаем большинство рас, но это была хорошая простота, а не невежество, которое легко поймать на хитрость и честолюбие. Я заговорила с одним из них, назвавшимся Крипом Борландом, о моей давней мечте — показать маленький народ на других планетах.

Я встретила в нём родственный интерес, хотя он тут же указал мне на множество опасностей, которые могут стать непреодолимыми препятствиями, и на то, что выполнение этого желания потребует много денег. Глубоко во мне вспыхнула мысль, что я, возможно, тоже имею цену, но эта мысль быстро угасла.

Этот инопланетник был по-своему красив: не так высок, как Озокан, но гораздо стройнее и мускулистее. И я подумала, что если бы он сразился с сыном Осколда даже голыми руками, то последнему наверняка не поздоровилось бы. Мой маленький народ очаровал его, и это расположило меня к нему, потому что животные, такие как наши, умеют читать в душах. Фэтэн, который очень застенчив с чужими, при первом знакомстве подал ему лапку и кричал вслед, когда инопланетник отошёл, так что юноша вернулся и ласково поговорил с ним, как будто успокаивал ребёнка.

Я намеревалась и дальше изучать этого человека и его товарища, но прибежал Уджан, мальчик с ярмарки, и рассказал о барске в жестоком плену, и я бросилась туда. Этот Борланд спросил, не может ли он пойти туда со мной, и я согласилась, сама не зная, почему — разве что мне хотелось побольше узнать о нём.

И, наконец, быстрота его реакции спасла меня от беды, когда этот мучитель мохнатого народа, Отхельм из Ылта, захотел пустить в ход нож с когтистой зарубкой. Борланд воспользовался своим инопланетным оружием, которое не могло убить, но наносило большой вред, и остановил возможное нападение, предоставив мне время сбить желание этого низшего.

С помощью инопланетника я отняла барска и привезла его домой. Но тут же поняла, что не смогу заниматься чем-то ещё, пока ухаживаю за этим безнадёжным существом, и отпустила Торговцев с той вежливостью, на какую была способна в своём нетерпении.

Проводив их, я сделала для барска всё, что могла, применив всё искусство служанки Моластера. Я увидела, что тело его можно вылечить, но с его мозгом, угнетённым болью и ужасом, не удастся восстановить контакт. Однако я не могла найти в себе силы отпустить его по Белой Дороге. Я погрузила его в сон без сновидений, чтобы лечить его тело и избавить от тяжёлых мыслей.

— Бесполезно, — сказал мне Малик перед рассветом. — Тебе придётся держать его спящим или дать ему вечный сон.

— Возможно, но подождём пока. Тут есть кое-что… — я сидела за столом, ослабев от напряжения, тело как бы налилось свинцом, и я с трудом думала. — Есть кое-что… — но груз усталости не давал мне продолжить. Я с трудом встала, свалилась на кровать и крепко заснула.

Тэсса могут спать по-настоящему, но только в обстоятельствах контроля. То, что я рисовала себе в глубине сна, было поворотом памяти, смешивающей гротескное с настоящим и рождающей возможное будущее. Во-первых, я Держала в объятиях кого-то, кто кричал в отчаянии, потому что ему было тут плохо, и смотрела на другого, с безупречно красивым юношеским телом, но без малейшего признака разума, который нельзя вернуть. Затем я шла с молодым Торговцем, но не по ярмарке, как сегодня ночью, а где-то на холмах, и знала, что это место печальное и страшное. Но человек превратился в животное, и рядом со мной шагал барск, который вертелся туда и сюда и смотрел на меня глазами, полными угрозы; сначала он умолял, а потом ненавидел. Но я шла без страха — не из-за жезла, у меня его больше не было, а потому, что животное не могло разрушить оковы, связывающие его со мной. И в этом сне всё было ясно и имело большое значение, но когда я проснулась с тупой болью в глазах и с неотдохнувшим телом, это знание ушло, остались только обрывки призрачных воспоминаний.

Но я знала, что этот сон остался в глубинах моего разума и намеревался расти там, пока не проявится ясной мыслью. Я не отступлю от этой мысли, когда придёт время привести её в исполнение, потому что она заполнит всё моё существо.

Барск был всё ещё жив, и моё внутреннее зрение сказало мне, что его тело поправляется. Мы оставили его в глубоком сне, потому что для него это было самым лучшим. Когда я опускала занавески вокруг его клетки, я услышала металлический звон сапог и радостно обернулась, думая, что пришли Торговцы. Однако это оказался Слэфид, на этот раз один.

— С добрым утром, Госпожа, — приветствовал он меня на городской манер, как человек, полностью уверенный, что он здесь желанный гость.

Желая знать причину его появления, я ответила на приветствие.

— Я вижу, — он огляделся вокруг, — что всё в порядке.

— А почему бы и нет? — спросил Малик, выходя из загона казов.

— Здесь ничего не потревожено, но зато в другом месте прошлой ночью… — Слэфид поочерёдно оглядел нас и, поскольку наши лица ничего не выражали, продолжал:

— Некий Отхельм из Ылта подал на вас жалобу, Госпожа, и упомянул инопланетника.

— Да?

— Использование инопланетного оружия, кража ценной собственности. По законам ярмарки и то, и другое — тяжкие преступления. В лучшем случае вас ждёт судебное разбирательство, а в худшем — штраф и изгнание.

— Правильно, — согласилась я. Самой мне не страшны жалобы Отхельма, но случай с Торговцем — дело другое. Был ли это тот случай, который Озокан мог повернуть в свою пользу? Портовый закон разрешал Торговцу носить личное оружие, потому что оно было относительно безопасным. В сущности, оно было куда менее опасным, чем мечи и кинжалы, без которых лорды и их оруженосцы и шагу не делали. А Борланд, защищая меня, применил своё оружие против запрещённого ножа, за ношение которого Отхельм может быть наказан строже, чем он думает. Но дело в том, что любое столкновение с законами ярмарки восстановит начальство Торговцев против Борланда. Мы хорошо знали о строгости их правил поведения на чужих планетах.

— Сегодня начальником городской стражи Окор, родственник Озокана.

— Что вы хотите этим сказать? — нетерпеливо спросил Малик, в упор глядя на Слэфида.

— Это значит, что вы всё же выполнили желание Озокана, Господин, — улыбнулся Слэфид. — Я думаю, вы можете потребовать благодарности за это, даже если он не намерен воспользоваться результатом.

— Я пока не улавливаю сути. В чём дело?

Он всё ещё улыбался.

— Тэсса считают себя выше местных законов. А если здесь появятся новые законы, Госпожа? И что, если легенда о Тэсса окажется, в основном, только легендой, и потребуется немногое, чтобы всё изменить? Разве теперь вы — Великий народ? Говорят, что нет, даже если когда-то вы и были великими. Вы так далеки от местных жителей, что они не считают вас людьми. Как вы бегаете под Тремя Кольцами, Госпожа, — на двух ногах, на четырёх или парите на крыльях?

Я почувствовала себя как воин, получивший удар меча в жизненно важные органы, потому что такие слова и то, что за ними крылось, были мечом, оружием, которое, если им умело воспользоваться, может вырезать весь мой народ. Вот, значит, какова была угроза Озокана, с помощью которой он хотел прижать нас! Но я гордилась тем, что ни я, ни Малик не показали, что удар достиг цели.

— Вы говорите загадками, Достопочтенный, — ответила я на языке инопланетников.

— Спрашивать о загадках и отгадках будут другие, — ответил он. — Если у вас есть безопасное место, Госпожа, вам лучше всего собираться в будущем там, иначе вы можете исчезнуть в войне, как меньший вид. Вас будут искать, пока вы не объявитесь.

— Никто не может говорить за всех, пока его не послали под щит объявлений, — заметил Малик. — Вы говорите от имени Озокана, Достопочтенный? Если нет, то от имени кого? Что инопланетник собирается делать на Йикторе? Почему угрожает войной?

— Что такое Йиктор? — засмеялся Слэфид. — Маленькая планетка с отсталым народом, который не может добиться ни богатства, ни славы, ни оружия других миров. Его можно разжевать и проглотить, как ягоду тэка, мимоходом.

— Значит, мы всё равно, что ягоды тэка? — теперь уж засмеялась я. — Ах, Достопочтенный, может, вы и правы. Но если съесть ягоду за один день до того, как она созреет, или лишь часом после её созревания, желудку будет очень скверно и неуютно. Да, конечно, мы — малый и отсталый мир, и я только удивляюсь, ради каких сокровищ великие и далёкие миры так заботятся о нас.

Я не надеялась легко поймать его и не поймала. Но зато и он, я думаю, ничего не узнал о нас, по крайней мере, ничего существенного, такого, что показал он сам, когда наносил свой удар, чтобы принудить нас ответить на его вопросы.

— Благодарим за предупреждение, — мысли Малика шли параллельно моим. — Нам есть что ответить суду. А теперь…

— А теперь у вас есть дела, которыми лучше заниматься без меня, — весело согласился инопланетник. — Я ухожу сам, на этот раз вам не придётся опрокидывать кубок, Госпожа.

Когда он ушёл, я взглянула на Малика.

— Тебе не кажется, родич, что он ушёл, весьма довольный собой?

— Да. Он говорил о… — но даже дома, где его мог подслушать только наш маленький народ, неспособный проболтаться или предать нас, Малик не захотел выражать свою мысль словами.

— Старейшие…

— Да, — кивнул он. — Сегодня полнолуние.

Жезл заскользил в моих пальцах, не холодный на ощупь, и не горячий — его меняла лишь жизнь моих мыслей.

Итак, в самом центре этой могущественной, теперь враждебной территории таилась опасность. Однако Малик был прав: необходимость сильнее риска. Он прочитал в моих мыслях согласие, и мы занялись рутинной работой по подготовке шоу.

В течение дня я дважды подходила к барску, каждый раз с мысленным зондом. Его тело поправилось, но ещё не настолько, чтобы его можно было вывести из сна и попытаться коснуться его мозга. Да и не время теперь для подобных экспериментов, когда на нас давило другое.

К нам, как всегда, пришло много зрителей, и наш маленький народ был счастлив и доволен своей работой, а мы постарались закрыть свой разум, чтобы наша озабоченность не встревожила животных. Я огляделась, нет ли в зале Торговцев — если не тех двоих, что были у нас, то других. Ведь если Борланд доложил о том, что случилось в палатке Отхельма, кто-нибудь из них мог прийти к нам по поводу этого дела. Но никого не было.

В полдень Малик послал Уджана посмотреть, кто занимается покупателями в палатке «Лидиса». Мальчик доложил, что ни Борланда, ни Шервина там не увидел. Может быть, они быстро закончили работу и ушли.

— Разумно с их стороны, — заметил Малик. — Чем меньше мы их будем видеть, тем лучше. Почему эти инопланетники ссорятся между собой и почему это на руку Озокану, нас не касается. Возможно, нам тоже придётся Укладываться и уходить на днях.

Но вот этого-то мы и не могли сделать. В воздухе пахло слежкой. К вечеру беспокойство достигло маленького народа, несмотря на все мои усилия поставить мозговой заслон для их спокойствия. Я дважды воспользовалась жезлом, чтобы изгнать страх из их мозга, и выключила лампы, чтобы в палатку пришла ночь. Пока всё было спокойно. Страж ярмарки не потребовал меня к ответу на жалобу Отхельма. Я уже не раз подумала, что было бы разумней первой подать на него жалобу.

Мы разместили маленький народ по клеткам, и я зажгла по четырём углам нашего дома лунные лампы средней мощности. Затем мы с Маликом осмотрели барска и пошли за нашим посланником.

Длиннокрылый осторожно завозился, когда Малик поставил его на стол в комнате, слегка развернул сильные крылья и заморгал, как будто только что проснулся.

Я зажгла порошок, чтобы крылатый напился дыма. Он полураскрыл клюв, и его тонкий язычок задвигался туда и обратно с невероятной быстротой. Затем Малик взял в ладонь его голову, чтобы я смогла зафиксировать своим взглядом красные глаза птицы. Я запела, но не так громко, как обычно принято, а полушёпотом, чтобы никто чужой не услышал.

Я вложила чересчур много усилий, сжимая жезл в ладонях, пока он не загорелся жарким огнём, и тогда замерла, чтобы его энергия смогла перелиться через меня в посланца. Когда я кончила петь, моя голова откинулась назад, и у меня едва хватило сил сесть на стул, чтобы не упасть. Теперь Малик смотрел в глаза посланца и говорил быстрым резким шёпотом, вкладывая в его мозг слова, которые посланец должен был передать в том далёком месте, куда он полетит.

Закончив, Малик надел плащ, закрыл им птицу, которая прижалась к его груди, и вышел в темноту. Он отправился на луг, где паслись наши животные, в сторону от палаток и ларьков.

У меня не осталось сил даже, чтобы встать, и я продолжала сидеть, чувствуя тяжесть во всём теле. Собственно, я и не сидела, а почти лежала на столе, обхватив его руками, близкая к обмороку. Но я не спала. Мои мысли бесконтрольно носились туда и сюда, а память пробивалась сквозь них, требуя здравого и осторожного размышления.

Я ещё раз увидела медленно проплывающее изображение: лицо Торговца в темноте над тем лицом, которое я знала гораздо лучше. И оба стёрлись, превратившись в рычащую маску проснувшегося животного. Мне показалось, что это очень важно, но я не могла понять, почему именно. Затем у меня возникло желание послать читающую мысль, хотя я и знала, что нужная для этого концентрация пока вне пределов моих возможностей. Но я твёрдо решила, что сделаю это.

Узнаем ли мы по этому лучу будущее или только одну из его вероятных линий? Послав читающий луч, не повернём ли мы бессознательно на тот путь, который нам откроется? Я много раз слышала споры учёных по этому поводу и почти поверила, что это оказывает влияние на выбор личного будущего, к чему многие относятся с отвращением. За пользование этим лучом Старейшие могут призвать нас к ответу. Но я должна это сделать, когда моя сила вернётся ко мне. Приняв решение, я уснула. Тело моё было скрючено и напряжено, но зато мысли ушли и оставили меня в покое.

Глава 5 Крип Борланд

Закон причины и следствия не из тех, что наша или любая другая раса может отменить. Можно надеяться на лучшее, но лучше быть готовым к худшему. Мне пришлось безвылазно сидеть на корабле, и я, рассуждая здраво, не мог спорить с этим. По-моему, мне ещё повезло, что капитан Фосс не добавил к этому минимальному наказанию чёрную отметку в моих документах. Другие командиры так бы и сделали. У меня имелась личная плёнка, которую мы все носим в поясе, она дала правильный отчёт о скандале в палатке торговца животными и подтвердила, что мои враждебные действия были вызваны необходимостью защиты уроженки Йиктора, а не просто собственной шкуры. К тому же Фосс знал о Тэсса и их положении больше, чем я. Он с удовольствием бы запер не только меня, но и всю команду. Я оставался в нашем ларьке в течение нескольких часов торговли, но мне дали ясно понять, что дальнейшее нарушение приказа приведёт Крипа Борланда к полнейшему краху. И капитан сказал мне, что ожидает какой-нибудь жалобы со стороны властей ярмарки, но будет защищать меня в любом суде, и лучшим аргументом послужит плёнка.

Большая часть утра прошла в ларьке как обычно. У меня даже не было возможности пойти поохотиться для себя, так как меня лишили этой привилегии на Йикторе. В свободные минуты я вспоминал о мечте Майлин выйти в космос с шоу животных. Насколько мне известно, такого ещё никогда не было. Но все препятствия, которые я изложил ей, действительно существовали. Животные не всегда привыкают к космосу. Некоторые из них не могут жить вне своего родного мира и едят только очень специфичную пищу, которую нельзя транспортировать, или просто не переносят жизни на корабле. Но, допустим, какой-нибудь вид сможет преодолеть такие трудности и привыкнет к звёздным странствиям — станет ли подобное рискованное предприятие прибыльным? Разум Торговца всегда первым делом поворачивается к этому вопросу, и Торговец готов мчаться к любому солнцу, если ответ будет положительным.

Я мог судить о представлении прошлой ночью только по собственной реакции, а личное суждение может быть случайным. Мы издавна привыкли проявлять свой энтузиазм при первой вспышке интереса и были далеки от того, чтобы проверять и перепроверять всё, прежде чем пуститься в какую-нибудь авантюру.

Я вспомнил барска, которого Майлин так решительного спасала. Почему именно его? Ведь там были и другие, явно подвергающиеся дурному обращению животные, но её интересовал именно барск. Да, это животное редкое, его не увидишь в неволе. Но почему?

— Господин!

Кто-то дотронулся до моего рукава. Я стоял в дверях, спиной к улице. Обернувшись, я увидел оборванного босого мальчишку, перебиравшего грязными ногами. Он прижимал руку к животу и часто-часто кивал головой в «великом поклоне». Я узнал его: это тот самый, что вёл нас прошлой ночью.

— Чего тебе?

— Господин, Госпожа просит тебя прийти к ней. Так она сказала.

Больше для порядка, я на секунду задержался с ответом.

— Передай Госпоже, — я начал свою речь в стиле йикторианской вежливости, — что я нахожусь под влиянием слова лорда моей Лиги и поэтому не могу поступить так, как она желает. Мне очень прискорбно, что я должен говорить так, клянусь Кольцами Истинной Луны и Цветением Хресса.

Он не уходил. Я достал монетку и протянул ему.

— Выпей сладкой воды за меня, посланец.

Он взял монетку, но не ушёл.

— Господин, Госпожа очень этого желает.

— Разве может поклявшийся на мече следовать своим желаниям, если он под приказом своего лорда? — возразил я. — Скажи Госпоже то, что я тебе ответил, у меня в этом деле нет выбора.

Он ушёл, но так неохотно, что я удивился. Извинение, которое я дал ему, звучало вполне приемлемо для любого человека на Йикторе. Вассал связан со своим лордом, и приказ лорда выше, много выше любых личных желаний, выше, чем жизнь. Зачем Майлин послала за мной — инопланетником, почти ей незнакомым, если не считать совместного участия в маленьком приключении с барском и его хозяином? Осторожность говорила, что лучше держаться подальше от палатки Тэсса, от маленького народа и от всего, с ними связанного.

Однако я хранил воспоминание об её рубиново-красном наряде, о ней самой, как она стояла не рядом со своими животными, а в стороне, как будто тоже смотрела на них. Я вспомнил, как она заботилась о барске, её высокомерное презрение, заморозившее продавца животных, когда её жезл связал его. Люди приписывали Тэсса странную силу, и, похоже, в этих слухах имелась доля истины — по крайней мере, Майлин вызывала подозрение, что так оно и есть.

Мне не пришлось долго рассуждать, потому что в ларёк буквально влетели два северных купца. Сами они не торговали, но предлагали различные изделия в обмен на наш лёгкий груз — мелкие предметы роскоши, которые легко было поместить в корабельном хранилище и получить хороший доход при малом объёме. Капитан Фосс приветствовал их как своих постоянных покупателей, которых привлекал не обычный груз «Лидиса», а наши лёгкие изделия. Это были подлинные аристократы купеческого класса, люди, которые сколотили себе твёрдый капитал и теперь спекулировали вещами, выуживая деньги из кошельков дворян.

Я подал гостевые кубки — пласта-кристалл с Фарна — отражающие свет бриллиантовым блеском. Они так сверкали в руке, будто были сделаны из капель воды. На их круглые чаши можно даже наступить магнитной подошвой космического ботинка, и они не разобьются.

Фосс налил в них вино с Арктура, и тёмно-розовая жидкость засияла в них, как рубины на воротнике Майлин.

Майлин… Я сурово изгнал её из своих мыслей и почтительно стоял, ожидая, когда Фосс или Лидж подадут мне знак что-нибудь показать.

С купцами вошли четыре носильщика, все старые служащие, встали возле своих хозяев и поставили перед ними маленькие ящички, принесённые с собой. Несмотря на мир на ярмарке, они подчёркивали ценность своего груза тем фактом, что были вооружены не кинжалами, как обычно, а мечами для его защиты.

Однако я никогда не видел, чтобы они держались так настороженно. Снаружи через дверь донёсся пронзительный свист, и вся волна шума, к которому мы уже привыкли, разом смолкла, настолько, что можно было услышать слабый звон мечей, извещающий о прибытии отряда судейских чиновников ярмарки. Их было четверо, и они были вооружены так, словно собирались осаждать крепость. Их вёл человек в длинной мантии, одна половина которой была белой (хотя и сильно запылённой), а вторая — чёрной, что символизировало обе стороны правосудия. Он был без шлема, увядший венок из цветов хресса болтался на его голове. Мы поняли, что это жрец, чья временная обязанность состояла в том, чтобы хоть слабо, но напомнить, что это дело имеет священное значение.

— Слушайте внимательно! — провозгласил он высоким голосом, специально натренированным для жреческой декламации. — Это правосудие Луны Трёх Колец, милостью Доматопера, по воле которого мы ходим и двигаемся, живём и дышим, думаем и действуем! Пусть выйдет вперёд тот, кого призывает Доматопер, — тот инопланетник, что поднял оружие в границах ярмарки Луны Трёх Колец!

Капитан Фосс мгновенно очутился перед жрецом.

— По чьей жалобе присягнувшие Доматоперу вызывают моего вассала? — ответил он, как полагается отвечать на вызов.

— По жалобе Отхельма, клявшегося у алтаря и перед мудрейшими. Ответ должен быть дан.

— И он будет дан, — согласился Фосс и чуть заметно кивнул мне, чтобы я подошёл. Моя личная плёнка была в кармане его туники. Она вполне могла оправдать меня за применение станнера. Но, коль скоро мы должны были передать её смешанному суду жрецов и торговцев — это дело простое, а я так понял, что переговоры между капитаном и северными торговцами имели важное значение.

— Отпустите меня, — сказал я на Бэйсике, — если они предлагают сразу же судить меня, я пришлю записку…

Вместо ответа Фосс обернулся и крикнул в глубину ларька:

— Лалферн!

Эльфрик Лалферн — длинный тощий парень — не имел постоянных обязанностей в ларьке, кроме помощи по распаковке и упаковке товаров.

— Этот человек, — объявил Фосс жрецу, — пойдёт как мои глаза и уши. Если присягнувший мне на мече попадёт под суд, этот человек известит меня. Это дозволено?

Жрец посмотрел на Лалферна и через секунду кивнул.

— Дозволено. Давайте этого, — он повернулся ко мне.

— Сдай оружие.

Он протянул руку к станнеру в моей кобуре, но пальцы Фосса уже держали рукоять, и капитан вытащил оружие.

— Оружие ему больше не понадобится и останется здесь. Как и полагается.

Я подумал было, что жрец запротестует, но капитан был прав, поскольку на Йикторе считалось, что оружие подчинённого является законной собственностью лорда и может быть востребовано в любое время, особенно если лорд считает, что присягнувший ему на мече нарушил какое-то правило.

Итак, оставшись без всяких средств защиты, я шагнул вперёд и занял своё место между двумя стражниками. Лалферн пошёл сзади, в нескольких шагах от нас. Хотя станнеру далеко до бластера, я носил его чуть ли не всю жизнь и прямо-таки сжился с ощущением тяжести на поясе, так что теперь я чувствовал себя каким-то голым среди необычайной настороженности вокруг. Сначала я пытался уверить себя, что это просто реакция на то, что я, безоружный, нахожусь в зависимости от чужого закона чужой планеты. Но моё беспокойство возросло, когда я понял, что это одно из предупреждений, идущих наравне со самым слабым даром эспера, которым обладали большинство из нас — прирождённых космонавтов. Я оглянулся на Лалферна как раз вовремя, чтобы увидеть, что он тоже обернулся через плечо и взялся было за рукоятку станнера, но снова опустил руку, сообразив, что этот жест может быть неправильно истолкован.

И только тогда я обратил внимание на путь, которым меня вели. Мы должны были направиться к Большой Палатке, где во время ярмарки размещался суд. Покрутив головой, я увидел её широкий карниз крыши над палатками и ларьками впереди, но значительно левее. Мы же шагали к границе ярмарки, пересекая участок, где стояли палатки тех дворян, которые не жили в Ырджаре.

— Последователь Света! — громко обратился я к чёрно-белому жрецу, который шёл так быстро, что нам пришлось ускорить шаг, чтобы не отстать от него. — Куда мы идём? Суд находится…

Он даже не повернул головы и не подал вида, что слышит меня. Теперь я увидел, что мы отвернули от последнего ряда ларьков к палаткам лордов. Здесь никого не было, кроме двух-трёх слуг.

— Хэлли, Хэлли, Хэлл!

Из какого-то укрытия вывалился целый водоворот людей и врезался в наш маленький отряд, подняв на дыбы своих верховых животных, которые били пеших своими тяжёлыми копытами. Я услышал яростный крик Лалферна, затем стражник справа дал мне такого толчка, что я, пытаясь удержаться на ногах, влетел в пространство между палатками.

Острая боль в голове — и на время всё кончилось.

Боль отправила меня во тьму, но она же и вывела меня из неё и сопровождала весь период, когда я неохотно приходил в сознание. Сначала я не мог понять, что терзает моё тело. Наконец я осознал, что лежу, привязанный, ничком на спине грузового каза и меня больно подбрасывает при каждом шаге животного.

Я услышал шум, человеческие голоса, стало ясно, что меня сопровождают несколько всадников. Но говорили они не по-ырджарски, и я ничего не понимал, кроме отдельных слов.

Не знаю, долго ли длился этот кошмар, потому что я несколько раз впадал в беспамятство. Под конец, измотанный болью, я даже взмолился, чтобы больше не выходить из благостного мрака, и он тут же вновь поглотил меня.

Жизнь в космосе закаляет тело, оно привыкает к стрессам, напряжениям и опасностям и нелегко сдаётся при Дурном обращении, что я болезненно констатировал в последующие дни. Меня сняли с каза самым простым способом: перерезали путы и сбросили на жёсткую мостовую.

Перед глазами мерцали факелы и фонари, но моё зрение было так затуманено, что я лишь смутно различал фигуры моих похитителей, тенями мелькавшие вокруг. Затем меня схватили за плечи и потащили, после чего толчком выпихнули на крутой склон, и я скатился в какое-то довольно тёмное место…

Я не понял сказанного мне, и фигура рядом тяжело опустилась. В лицо мне плеснула жидкость, и я чуть не задохнулся. Но вода была хороша для моих пересохших губ, и я облизывал их горящим языком. Меня схватили за волосы, чуть не вырвав их с корнем, подняли голову, в рот полилась вода, и, едва не захлебнувшись, я всё-таки ухитрился сделать несколько глотков.

Этого, конечно, было мало, но всё же мне стало легче. Рука, державшая мои волосы, разжалась, я ударился головой об пол и опять впал в беспамятство.

Когда я пришёл в себя после обморока или сна, или того и другого вместе, кругом стояла кромешная пугающая тьма. Я моргал, пытаясь прояснить зрение, пока не сообразил, что виноваты не глаза, а место, где я находился. С бесконечными усилиями я приподнялся на локте, чтобы получше разглядеть место моего заключения.

Тут не было ничего, кроме грубо сколоченной скамьи. По полу была разбросана гнилая солома, которая крепко воняла, и тем сильнее, чем больше я принюхивался. В одной стене на высоте моего роста было прорезано узкое оконце, не шире двух пядей, через него сочился жидкий сероватый свет, терявшийся в тёмных углах. На скамье я увидел кувшин, и он сразу сделался для меня самой желанной вещью в мире.

Я не смог встать на ноги. Даже попытка сесть вызвала такое бешеное головокружение, что пришлось закрыть глаза, уносясь куда-то в пространство. Но всё-таки я добрался до сосуда, обещавшего воду, — дополз на животе, извиваясь, как червяк.

Пока я полз, во мне попеременно брали верх то надежда, то отчаяние, но в кувшине действительно оказалась жидкость — и не просто вода, а с чем-то смешанная, поскольку у неё был весьма кислый вкус, сводивший рот. Но я жадно пил — ведь приходилось лакать и хуже — и представлял себе, что это вино. Я попытался было разумно ограничить себя, но как только вода попала на язык, облегчая муку пересохшего горла, мои намерения отставить кувшин, пока жидкость ещё плещется в нём, разлетелись в пух. В голове наконец-то прояснилось, и вскоре я уже мог двигаться без приступов головокружения. Возможно, странный привкус воде придал какой-то наркотик или стимулятор. В конце концов, я доковылял до оконной щели — посмотреть, что там, снаружи.

Там ещё светило солнце, но его лучи доходили до меня только отражённым светом. Поле зрения было исключительно узким. На некотором расстоянии возвышалась крепкая серая стена, похожая на стены любой крепости Йиктора. Больше ничего не было видно, кроме мостовой, которая, видимо, шла от основания здания, в котором я находился, до той стены.

Зато мимо моей щели прошёл человек. Он ни на миг не задержался, но мне хватило одного взгляда, чтобы понять, что это вассал какого-то лорда — он был в кольчуге и шлеме, на плаще выделялась жёлтая нашивка с чёрным гербом. Я не успел рассмотреть герб, да, впрочем, и не смог бы узнать его, поскольку геральдика на Йикторе не касалась Торговцев.

Но жёлтое с чёрным — ведь я видел эту комбинацию! Однако, когда и где? Я прислонился к стене и постарался вспомнить. Цвет… В последнее время я часто думал о цветах, о серебряном и рубиновом костюме Майлин, гвоздично-розовом и сером её вывески, оказывающей столь странное влияние, вывесках других мест развлечений… тускло-красная с зелёным вывеска игорного дома, которая не просто зазывала — она прямо кричала!

Игорная палатка! Обрывки памяти сложились в мысленную картину… Гек Слэфид за столом, столбики фишек, как башни удачи, и слева от него — молодой дворянин, который так пристально вглядывался в меня, когда мы с Майлин проходили мимо. На нём тоже был плащ, блестящий, полушёлковый, ярко-жёлтый с вышитым на груди чёрным знаком орла. Но из этих обрывков я не мог пока сложить приемлемую модель.

У меня была ссора всего с одним йикгорианцем, Отхельмом, но никак не с молодым человеком в чёрном и жёлтом. Я не мог найти логической связи между двумя так далеко отстоящими друг от друга людьми. Продавец животных никак не мог попадать под протекцию лорда. Моё знание йикторианских обычаев было полным настолько, насколько плёнки Торговцев могли их описать, ведь для того, чтобы изучить все нюансы социальной жизни и обычаев планеты, потребовались бы многие годы. И вполне могло быть, что именно ссора с Отхельмом привела меня к теперешнему неприятному положению.

Однако где бы я теперь ни был, это место наверняка не в районе ярмарки. Это опять-таки было более чем странно. Я мог вспомнить, да и то с трудом, только часть пути на спине каза, а до этого меня схватили в Ырджаре, и я был насильно выведен из-под юрисдикции суда ярмарки — факт, настолько противоречивший всем нашим знаниям о местных обычаях, что трудно было поверить в случившееся. Те, кто захватили меня, а также тот, кто отдал такой приказ, и посредник, который договорился об этом деле, могут быть поставлены вне закона, как только станет известно о моём исчезновении.

Но какую ценность я представлял собой, чтобы похищать меня, пренебрегая такой опасностью? Только время и мои похитители могли ответить на этот вопрос. Но, похоже, это предстояло не скоро, потому что время шло, а ко мне никто не приходил. Я проголодался и, как ни старался растянуть запас воды, всё-таки выпил её до последней капли и опять почувствовал жажду.

Тусклый свет окончательно рассеялся, когда кончился день, и ночь окутала меня тёмными волнами. Я сидел, прислонившись к стене напротив двери, и прислушивался к звукам двора, чтобы собрать хоть какую-нибудь информацию. Время от времени до меня доходили искажённые и приглушённые голоса. Прозвучал горн, видимо, возвестивший о чьём-то прибытии. Я снова встал и поплёлся к окну. На серой стене плясал луч фонаря, я услышал голоса. Потом промелькнули человеческие фигуры, одна была в дворянском плаще и шла шага на два впереди трёх других. Вскоре я услышал звяканье металла на лестнице. Что-то толкнуло меня вернуться на старое место — к стене напротив двери. И только когда они вошли в камеру, я немного разглядел их.

Это были те, что прошли мимо окна. Теперь я узнал в дворянине юношу из игорной палатки.

Есть один трюк, старый как мир, и я применил его: молчи, чтобы твой противник заговорил первым. Так что я не стал обращаться с просьбой о разъяснении, а просто спокойно изучал их.

Двое поспешно отодвинули скамью от стены, и лорд сел с видом человека, которому всегда обязаны предоставлять удобства. Третий сопровождающий повесил фонарь на крючок в стене, так что теперь вся комната была освещена.

— Эй, ты! — не знаю, удивило лорда моё молчание или нет, но в его тоне ясно послышалось раздражение. — Ты знаешь, кто я?

Это было классическим началом разговора между йикторианскими соперниками — похваляться именем и титулами, дабы подавить возможного врага грузом своего положения в обществе.

Я не ответил. Он нахмурился и наклонился вперёд, положив руки на колени и расставив локти.

— Лорд Озокан, старший сын лорда Осколда, Щит Йенледа и Юксесома, — пропел голосом профессионального герольда человек, стоящий возле фонаря.

Имена сына и отца мне ничего не говорили, и земли, которые они представляли, были мне не знакомы. Я продолжал молчать и не заметил, чтобы Озокан сделал какой-нибудь жест или отдал приказ, но один из его первоклассных молодчиков шагнул ко мне и так хлестнул по лицу ладонью, что я стукнулся головой о стену и чуть не потерял сознание от боли. Усилием воли я поднялся на ноги, стараясь, насколько возможно, сохранить ясность ума. Но будет ли это возможно? Они собирались силой отнять у мена что-то, нужное им. И Озокан не стал тянуть с объяснением, чего они желают.

— У вас есть оружие и знания, инопланетный бездельник, и я получу их от тебя тем или иным способом.

Только тут я в первый раз ответил, с трудом шевеля распухшими от удара губами:

— А ты нашёл на мне оружие? — я не стал титуловать его.

— Нет, — он засмеялся. — Ваш капитан весьма умён. Но ЗНАНИЕ при тебе. А если твой капитан захочет увидеть тебя снова, то мы будем иметь также и оружие, и очень скоро.

— Если ты хоть что-нибудь знаешь о Торговцах, то должен знать, что у нас в головах поставлены ограничители против подобного разглашения на чужих планетах.

— Да, я слышал, — его улыбка стала ещё шире. — Но у каждого мира свои секреты, ты это тоже знаешь. У нас имеются несколько ключей к таким мозговым щеколдам. Если они не сработают — очень жаль. Но твоему капитану будет о чём поразмыслить, и он должен будет сделать это быстро. А что касается знаний — выкладывай их, да побыстрее, — последний его приказ щёлкнул, как кнут.

Я не хочу вспоминать о том, что происходило после в комнате с каменными стенами. Те, кто принимал участие в допросе, оказались настоящими мастерами своего дела. Не знаю, то ли Озокан был действительно уверен в том, что я смогу, если захочу, выдать ему знания, то ли занимался этой игрой для собственного удовольствия. Большая часть всего этого полностью исчезла их моей памяти. Всякий эспер, даже самый слабый, может частично закрыть сознание, чтобы сохранить равновесие мозга.

Они не смогли узнать ничего стоящего и были достаточно опытны в своём грязном ремесле, чтобы не терзать меня беспрерывно. Но я весьма долгое время не знал об их уходе и вообще о чём бы то ни было. И когда боль вновь подняла меня, за окном уже стоял новый бледный день.

Скамья опять стояла у стены, и на ней снова был кувшин и ещё блюдо с чем-то вроде застывшего жира.

Я подполз к скамье, выпил горькой воды, и мне стало чуть-чуть лучше, но прошло довольно много времени, прежде чем я решился попробовать пищу. Только сознание необходимости поддерживать силы заставило меня давиться этой тошнотворной массой.

Зато теперь я знал: Озокан похитил меня в надежде обменять на оружие и информацию — без сомнения, для того, чтобы с их помощью захватить королевский трон. Дерзость этого факта означала, что он либо имел сильную поддержку и мог противостоять законам ярмарки, либо надеялся столь быстро захватить трон, что власти не успеют выступить против него. Безрассудство его поступка граничило с крайней глупостью, и я просто не мог поверить в подобные надежды. Только позже я сообразил, что он к тому времени настолько перешагнул границы, что ему больше ничего не оставалось, как держаться этого опасного пути. Он не мог повернуть обратно.

Нечего было и думать, что капитан Фосс заплатит за меня требуемый выкуп. Хотя Торговцы всегда тесно связаны между собой, и начальство, как правило, ведёт себя честно со всеми, ни команда «Лидиса», ни вся добрая слава Вольных Торговцев не могут и не будут подвергаться риску ради жизни одного человека. Капитан Фосс мог только пустить в ход машину йикторианского правосудия.

Знает ли он, где я, и что сталось с Лалферном? Если моему провожатому удалось удрать, то Фосс уже знает, что я похищен, и может принять контрмеры.

Но в любом случае я должен был рассчитывать не на пустые надежды, а только на собственные силы. Я думал и думал.

Глава 6 Крип Борланд

Как я ни был измучен, первым делом попытался пустить в ход мыслеуловитель, поскольку попал как раз в такое место и положение, когда могут помочь только отчаянные методы. Так как мыслеискатель взаимодействует с различными расами и народами весьма специфически, я не надеялся на какое-то открытое сообщение, может, и вообще ничего не случилось бы. Со стороны это могло выглядеть так, будто я пытаюсь вести перехват радиопередач в столь широком диапазоне, что мой противник при попытке обнаружения сможет уловить лишь смутный узор.

Я же уловил не слова, не отчётливые мысли, а только ощущение страха. И эта эмоция временами становилась такой острой, что я ни капли не сомневался: тот, кто излучал её, был в большой опасности.

Укол здесь, укол там — возможно, каждый из них сигнализировал об эмоциях разных людей, защитников крепости. Я поднял голову к бледному окошку и прислушался. Оттуда не доносилось никаких звуков. Я кое-как встал и выглянул. Да, уже день — узкая полоска солнечного света застыла на той стороне. Там царило полное спокойствие.

Я снова закрыл глаза от света и послал улавливающую мысль к одному из уколов страха, чтобы чётче определить источник эмоций. Большая часть их всё ещё плавала вне поля моего действия. Но одно такое ощущение я поймал поблизости от двери моей тюрьмы — по крайней мере, мне так показалось. Я стал зондировать этот мозг со всем усердием, какое только мог собрать. Это было равносильно чтению плёнки, которая была не только перепроявлена, но и изображала чужие символы. Эмоции ощущались, потому что базис эмоций одинаков для всех. Всем живым существам знакомы страх, ненависть, радость, хотя источники и основания этих чувств могут быть самыми различными. Как правило, страх и ненависть — самые сильные эмоции, и их легче всего уловить.

В этом мозгу ощущался растущий страх, смешанный с гневом, но гнев был вялым, скорее всего, порождённый страхом. От кого? От чего?

Я закусил губу и послал весь остаток сил, чтобы узнать это. Страх… боязнь? Нужно… нужно избавиться… Избавиться от меня!

И я понял, как будто мне сказали это вслух, что причиной страха служило моё присутствие здесь. Озокан? Нет, я не думал, чтобы лорд, который силой пытался выудить у меня сведения, сменил позицию.

Укол… ещё укол. Я готовил свой мозг, подавляя изумление, возвращаясь к терпеливой разработке этих путанных мыслей. Пленник… — опасность… — не я лично был опасен, но факт моего прибывания здесь, как пленника, мог быть опасным для думающего. Может, Озокан настолько преступил законы Йиктора, что те, кто помогал ему или повиновался его приказам, имели полное основание бояться последствий?

Могу ли я рискнуть пойти на контрвнушение? Страх очень многих толкает к насилию. Если я усилю перехваченный мною страх и сконцентрирую его, меня легко могут тут же прикончить. Я взвесил все за и против, пока устанавливал контакт между нами.

В том, на что я решился, было крайне мало надежды на удачу, тень полного провала витала над замыслом. Я собирался послать в этот колеблющийся мозг мысль, что с исчезновением узника уйдёт и страх, но узник должен обязательно уйти живым. В самом простом сигнале, какой только я мог выдумать, и с максимальным усилием послал я эту мысль-луч по налаженной линии связи.

Одновременно я медленно продвигался вдоль стены к скату, который вёл в камеру. По дороге я прихватил кувшин, выпил остатки воды и крепко сжал его в руке. И тогда же судорожно старался вспомнить, куда открывается дверь, поскольку глаза мои были ослеплены, когда вошёл Озокан. Наружу? Да, конечно, наружу.

Я поднялся до половины ската и прогрузился в ожидание…

Освободить пленника… не будет страха… освободить пленника…

Сильнее передача — он идёт ко мне! Остальное будет зависеть только от удачи. Когда человек кладёт свою жизнь на такие весы — это страшное дело. Я услышал звон металла. Дверь открылась. Ну!

Дверь качнулась назад, и я бросил вперёд не только кувшин, но и сильнейший заряд страха. Кувшин ударился о голову стражника, тот вскрикнул и отлетел назад. Я поднялся наверх, собрав последние силы, и вывалился в Дверь.

Моим первым действием было обыскать стражника и взять его меч. Даже с незнакомым оружием я почувствовал себя увереннее. Стражник не сопротивлялся. Я подумал после, что заряд страха, ударивший в его мозг, оказался гораздо более сильным и неожиданным, чем нанесённый его телу кувшином.

Я взял его за плечо и столкнул вниз, в погреб, откуда только что вылез сам. К счастью, он оставил запирающий прут в двери, так что я быстро повернул его и поспешил удалиться.

Для начала я осмотрелся. Свет больно резал мои привыкшие темноте глаза, но я решил, что сейчас поздний вечер. Сколько дней мне пришлось провести в камере, я не знал, поскольку смены дня и ночи ускользнули от меня. Во всяком случае, в тот час в этом коридоре не было никого, а мои планы не шли дальше сиюминутного. Мне надо было добраться до выхода, а я вовсе не был уверен, что не встречу кого-нибудь из гарнизона. Мыслеуловитель слишком ослабел для подобной разведки: я полностью израсходовал свой талант эспера, когда заставлял стражника открыть камеру. Поэтому мне приходилось рассчитывать только на физические средства и на оружие, которым я не умел пользоваться.

Коридор повернул влево. В него выходил ряд дверей, и откуда-то впереди доносились голоса. Но другого пути не было, и я крадучись пошёл вдоль стены, сжимая в руке меч.

Первые две двери, врезанные в стену, оказались закрыты, за что я вознёс бы благодарственную молитву, если бы имел возможность ослабить внимание. Я знал, что мои способности эспера упали совсем низко, но всё-таки старался использовать их остаток на установление какой-нибудь жизни поблизости.

Я пошёл дальше. Голоса стали громче. Я уже различал слова на незнакомом языке. Было похоже на ссору. Из полуоткрытой двери лился яркий свет. Я остановился и осмотрел дверь. Она тоже открывалась наружу, и щеколда запиралась как обычно в тюрьме — прут вставлялся в отверстие и поворачивался. Я держал взятый мной прут в левой руке, но подойдёт ли он к этой двери? Смогу ли я прикрыть дверь, чтобы люди внутри не заметили? Я не рискнул заглянуть в комнату, но голоса там уже поднялись до крика, и я надеялся, что в своей ссоре они не обратят внимания на дверь.

Я сунул меч за пояс, взял прут в правую руку, а ладонью левой осторожно нажал на дверь. Она оказалась слишком тяжела для такого лёгкого прикосновения. Я толкнул и замер: любой предательский скрип, какой-нибудь перерыв в разговоре мог показать мне, что я сделал ошибку. Но дверь всё-таки продвигалась, дюйм за дюймом, и наконец плотно села в свой косяк. Скандал в комнате продолжался. Я вложил прут в отверстие скользкими от пота пальцами. Тот слегка упирался, и я готов был уже бросить это, но вдруг он с лёгким щелчком встал на место, и я повернул его.

Всё в порядке — замок закрылся.

Там, внутри, так шумели, что даже и не заметили, как их заперли. Мне уже дважды повезло, и я подумал, что такая удача слишком хороша, чтобы продолжаться и дальше.

Коридор ещё раз повернул, и я смог заглянуть в окно. Догадка оказалась правильной: наступал вечер, отблески заходящего солнца лежали на мостовой и на стене. Ночь, как известно, друг беглеца, но я ещё даже не думал, что буду делать в незнакомой местности, если выберусь из крепости Озокана. Одновременно двумя ногами не шагнёшь — и я думал только о том, что делать сию минуту.

Передо мной предстала широко открытая дверь во двор. Я всё ещё слышал ссорящиеся голоса позади, но теперь пытался уловить и звуки снаружи. Оттуда донёсся резкий высокий звук, но это кричал каз, а не человек. Я спрятался за дверью и выглянул, держа меч в руке. Налево — навес, где стояли казы, их треугольные пасти с жёсткой шерстью качались туда-сюда. Из пастей свисали изжёванные листья, и я понял, что им только что задали корм.

На миг я задумался над возможностью взять одного из животных, но с сожалением отказался от этой затеи. Мыслеуловитель работает с животными даже чуждой породы лучше, чем с гуманоидами, — это верно, но концентрация сил, требуемая для контроля над животными, сейчас мне не по силам. Я должен был рассчитывать только на себя, на свои физические возможности.

Здание, из которого я вышел, отбрасывало длинную тень. Я не смог увидеть других ворот, но попытался побыстрее добраться до самого тёмного места между двумя тюками корма, и это мне удалось.

Отсюда я видел много лучше. Справа располагались широкие ворота, крепко запертые, над ними высилось что-то вроде клетки. Я уловил в ней дыхание и тут же присел за тюк. Часовой! Я ждал оклика, стрелы из лука или другого знака, что меня заметили. Но прошло несколько секунд, а всё оставалось тихо. Я начал думать, что часовой обязан смотреть по ту сторону стены, а не во двор, прикинул, как мне двигаться — сначала под прикрытием тюков, затем позади навесов, и медленно пошёл, хотя каждый нерв во мне требовал скорости. Бег мог привлечь внимание, а передвигаясь ползком, я сливался с тенью. Проходя мимо загона, я сосчитал животных, надеясь получить некоторое представление о численности гарнизона. Тут было семь верховых животных, четыре вьючных, но это ничего не давало, поскольку в гарнизоне могли быть и пехотинцы. Однако малое количество верховых животных в загоне, явно построенном для большего количества, указывало на то, что в резиденции оставался лишь костяк. Это означало также, что Озокан и его приближённые уехали.

Вокруг двора располагались ещё несколько вышек для часовых, но, осторожно следя за ними, я не заметил на них никого. Едва я нырнул за выступ стены, как послышались тяжёлые шаги: мимо прошёл мужчина. На нём была кольчуга пешего бойца, шлема на голове не было, а на плечах он нёс коромысло с вёдрами воды, которые он опорожнил в каменный желоб. Вода медленно стекала по нему в стойла.

С пустыми вёдрами он пошёл обратно. Я же в своём укрытии почувствовал внезапный подъём духа: как раз в это время человека охватило такое сильное желание, что оно дошло до меня совершенно отчётливо. Страх в нём уступил место решимости, а решимость была столь сильна, что я смог уловить это. Возможно, он отличался от своих товарищей какой-нибудь мозговой извилиной, которая сделала его более открытым для моего дара эспера. Такие вариации существуют, как известно, у любой расы. Это был третий подарок судьбы за сегодняшний день.

Я был уверен, что человек станет действовать, отложив свои прямые обязанности, но пользуясь ими как прикрытием для своих целей. И для него наступил момент, когда требовалось немедленное действие, иначе он может не успеть. С коромыслом и пустыми вёдрами он открыто зашагал вдоль стены, а я тенью скользил за ним, потому что он шёл как раз туда, куда мне хотелось.

Колодец был расположен в другом конце двора. К нему из центра здания тянулось крыло, оно под острым углом огибало колодец, как будто каменный блок протягивал руку, чтобы укрыть источник драгоценной воды. Частые полоски узких как щели окон расходились от тёмного проёма двери. Человек, за которым я шёл, не остановился у колодца, а быстро огляделся и прислушался. Видимо успокоенный, он вошёл в дверь. Я подождал немного и последовал за ним.

Первое помещение оказалось чем-то средним между арсеналом и складом. На стенах висело оружие, разные приспособления были аккуратно сложены у стен. Отчётливо пахло зерном и другой пищей для людей и животных. Позади одного тюка с провизией валялись вёдра и коромысло. Смешавшиеся эмоции страха и желания у моего гида точно вели меня по следу. Я прокрался в другую дверь, полускрытую мешками с зерном, и вышел на узкую лестницу, достаточно крутую, чтобы у человека, посмотревшего вниз, закружилась голова. Здесь я остановился, потому что услышал впереди шаги, а, значит, и он мог меня услышать.

Сжигаемый нетерпением, я ждал, пока шаги не затихли. Затем я медленно двинулся вниз, с усилием ставя ноги и опасаясь, как бы моё измученное тело не подвело меня.

К счастью, спуск был коротким. Внизу от лестницы отходил узкий коридор. Здесь было совсем темно, но я не увидел ни искорки света, которая бы указывала на то, что мой гид пользуется фонарём или факелом. Видимо, он хорошо знал дорогу.

Я ничего не видел и не слышал в тёмном проходе. Затем по линии нашей мозговой связи пронёсся взрыв облегчения, который засверкал в моём мозгу, как фонарь перед глазами. Он достиг своей цели — вышел из форта, чтобы найти безопасное, по его мнению, место. И я не думал, что он задержится у выхода.

Лёгкой рысцой я устремился в темноту, чтобы найти этот выход. В кромешном мраке я больно ударился об острый выступ, но не упал, после чего вытянул вперёд руки, чтобы пользоваться ими вместо глаз. Передо мной оказался пролёт новой лестницы, вверх по которой я и пополз на руках и коленях, не будучи уверен, что осилю её другим способом.

Время от времени я останавливался проверить, не появилось ли каких-либо признаков выхода. Наконец я нашёл люк и толчком открыл его. Там тоже не было света, будто я попал в погреб или отвал в скалах, который вряд ли был естественным, скорее, он был сознательно замаскирован под естественный, чтобы скрыть этот люк. В стране, где по всякому поводу затевалась война, такая нора была необходима в любой крепости. Я подумал, что, наверное, никому ещё она не была нужнее, чем мне теперь.

Впервые в жизни я полностью сконцентрировал свою силу на том, чтобы меня не заметил часовой на стене. Выход скрывался в скалах, и единственный способ пройти через него — ползти на животе. И я подумал, что мог бы набросать чертёж этих скал, поскольку они показались мне частью более древней, а ныне разрушенной крепости.

Того дезертира, что пробрался передо мной через эту дыру, не было и в помине, но я всё-таки двигался с изрядной осторожностью. Наконец я вышел из-под укрытия. Наверное, развалины тут кончались, так как вокруг было много осыпавшейся земли. Теперь я мог оглядеться.

Небо пылало тем жутким цветом, которым окрашивался закат солнца на этой планете. В этом свете форт казался тёмным пятном, уже скрытым тенями, усиливавшими его мрачный вид. Форт состоял из одного внутреннего здания и внешней стены, он оказался меньше, чем я думал. Пожалуй, это даже не было крепостью, а, скорее, пограничный пост, охраняющий и защищающий земли лорда, поскольку вокруг не было ни жителей, ни возделанных полей. Это был солдатский лагерь, а не убежище для фермеров, каким мог стать любой замок.

Между рядами холмов проходила дорога, ведущая в неведомую равнинную местность. По-видимому, она связывала два центра — этой области и внешнего мира, возможно, даже вела в Ырджар. Этим и следовало руководствоваться.

Моё путешествие сюда прошло, можно сказать, вслепую, и я не имел представления, где находится порт — на север или на юг отсюда. Впервые я подумал, что моё удивительное везение закончилось: у меня был меч, но не было ни пищи, ни воды, ни защиты от непогоды. И энергия, порождённая волей, которая так долго поддерживала мое истерзанное тело, угасла. Я мог бы задать себе вопрос, но боялся, потому что ответ был слишком ясным.

Форт и развалины, из которых я вынырнул, находились на склоне холма.

Проход в камнях, которым я шёл, должен был сообщаться с подземным ходом, и часовой мог легко заметить меня. Я заставлял свои ноги двигаться вперёд, пока было возможно, потом полз, извивался, перекатывался — одним словом, делал всё, что мог, лишь бы двигаться.

Мне ещё повезло, что средства допросов помощников Озокана причиняли сильную боль, но не калечили тела, так что теперь оно было способно на необходимые усилия. Но я впал в какое-то оцепенение, в котором верх взяла та часть мозга, что не могла сознательно понимать, планировать или жить, а лежала глубоко подо всем этим.

Дважды я вдруг замечал, что бреду по более гладкой дороге и какой-то таинственный сигнал предупреждает меня о скрытой опасности. Оба раза я оказывался способным снова сойти с дороги и пробираться там, где кусты и скалы могли укрыть меня. Один раз мне показалось, что следом крадётся какой-то ночной хищник. Но, видимо, это создание не сочло меня подходящей добычей и незаметно исчезло.

Луна светила так ярко, что её Кольца сверкали в небе огнём. У этой луны всегда было два кольца, но через определённое количество лет появлялось третье, что служило великим предзнаменованием у местных жителей. Я смотрел на них без удивления, только с благодарностью, потому что их свет освещал мне путь.

Уже светало, когда я прошёл через ущелье между холмами. Рот у меня пересох, его словно осыпали пеплом, сжигавшим язык и внутреннюю поверхность щёк. Только тренированная воля заставляла меня двигаться, и я боялся остановиться на отдых, потому что потом мне наверняка не удастся не только идти, но и ползти. А мне необходимо было миновать место, где дорога шла только в одном направлении — в западную сторону. Потом — я клятвенно обещал это своему телу — потом я отдохну в первой же попавшейся норе.

Наконец-то холмы остались позади. Я вильнул с открытого пространства в кусты и проталкивался в них до тех пор, пока не почувствовал, что дальше ползти некуда. Последний толчок просунул моё избитое и исцарапанное тело в канаву между двумя кустами.

Я вытянулся и так потом и не вспомнил, что последовало непосредственно за этим.

Река, драгоценная влага, река обливала меня водой, давая новую жизнь моему высохшему телу. И был гром, удары воды о пороги речки. Я не решился пуститься вплавь по дикому течению, потому что меня разобьёт о скалы. Вода… Грохот…

Не было никакого потока. Я по-прежнему лежал на твёрдой поверхности, но я действительно был мокрым, и влага лилась всюду, образуя сплошную завесу дождя. И гром на самом деле громыхал, но только в небе.

Я приподнялся и провёл языком по губам, слизывая воду, льющуюся по моему лицу. Над холмами сверкали стрелы молний. Наверное, был ещё день, но стояла такая темень, что трудно было хоть что-нибудь разглядеть. Я поднял голову и раскрыл рот, чтобы дождь напоил меня.

Громовые раскаты неслись отовсюду с затянутого тучами неба, разрываемого жуткими вспышками молний, и при свете этих молний сквозь щель между кустами я увидел отряд всадников, скакавших к востоку, как будто их гнал дождь. На них были плащи с капюшонами. Отряд растянулся длинной вереницей, уставшие животные отставали, пена капала из их пастей. Весь вид этой компании говорил о том, что их гонит какая-то неотложная необходимость. Когда они проехали мимо меня, я почувствовал их эмоции — страх, злобу, отчаяние — которые были так сильны, что меня как бы ударило. Под плащами я не мог видеть цветов и геральдических знаков, указывающих, чьё походное знамя полощется над их головами, но я был уверен, что это люди Озокана. И, значит, они охотятся за мной.

Моё тело так болело, что я едва поднялся. Первые неуверенные шаги были для меня сущей пыткой. Наверное, меня распустила и разбаловала жизнь Вольного Торговца, и работать теперь, в условиях дискомфорта, было прямо невмоготу. Но я всё-таки снова двигался в тумане, который так плотно укутал меня, что казалось, будто я попал в охотничью паутину краба-паука с Тайдити.

Ручьи быстро бегущей воды прокладывали себе путь в земле, словно с небес выпало столько дождя, что вода уже не могла впитаться и бежала по поверхности. Время от времени я пил, не думая о том, что в воде могут быть какие-нибудь вредные для меня элементы. Но если воду я имел, то пищи не было, и воспоминания о жирной массе, которую я так неохотно ел, — когда это было? прошлой ночью? две ночи назад? — преследовали меня, принимая пропорции авакианского банкета с его двадцатью пятью церемониальными блюдами. Через некоторое время я нарвал листьев с кустарника и стал жевать их, выплёвывая мякоть.

Время теперь не имело значения. Сколько дней лежало позади, я не знал и не хотел знать.

Ярость дождя постепенно утихала. Что-то слабо светило в небе, но это ещё не было светом.

Свет? Я внезапно понял, что твёрдо иду к свету. Но не к жёлтым фонарям крепости или Ырджара…

Лунный шар… серебристый… зовущий… Только там был такой шар-лампа. Последний предупреждающий шёпот в моём мозгу быстро увял… Лунный шар…

Глава 7 Майлин

По воле Моластера я обладаю властью Певицы и всем, что с ней связано: дальним зрением, всесторонним зрением, растягиванием колец. Иногда это отягчает жизнь, когда внутренне желание входит в противоречие со всем этим.

Если так случается, тогда желание Майлин идёт насмарку. Я желала только одного: оставаться на ярмарке со своим маленьким народом, а проснулась от первого ночного зова, поняв, что пришёл зов, хотя и не знала от кого и откуда. И я услышала, как скулил и хныкал мой маленький народ, чувствительный к влиянию власти, потому что её сильное принуждение задевает также и их, принося недовольство и страх.

О них и была моя первая мысль. Я накинула плащ и пошла, поводя жезлом вверх и вниз, чтобы они смотрели на меня и забыли страх. Когда я дошла до того места, где мы положили барска, я увидела животное на ногах. Оно стояло, чуть опустив голову, как бы готовясь к прыжку, его глаза горели жёлтым огнем, и в них жило безумие.

— Послание? — Малик подошёл ко мне.

— Да, — согласилась я, — но не от языка или мозга Старейших. Если не они воззвали к власти, то это ответ не им, а мне!

Он серьёзно посмотрел на меня и сделал жест, частично отрицающий мои слова. Мы были кровными родственниками, хотя и не близкими, и Малик не всегда был одного мнения со мной. Он часто предостерегал меня от того, что считал безрассудством. Однако он не мог не верить Певице, которая говорит, что получила сообщение, так что теперь он ждал. А я взяла жезл в ладони и медленно его поворачивала, потому что теперь мой маленький народ успокоился, и страх был отгорожен от их мозга барьером власти. Пока я направляла жезл на север, юг, запад, он не шевелился в моём слабом захвате. Но когда я повернула его на восток, он сам собой выпрямился, указывая точное направление. Он стал горячим, требовательным, и я сказала Малику:

— Это требование долга. С меня. Нужна расплата.

При требовании долга нельзя колебаться, потому что данное и взятое могут быть уравновешены на весах Моластера. Для Певицы это ещё более справедливо, потому что только так власть питает и хранит вспыхнувший свет.

— А как насчёт инопланетника и Озокана, которые составляли тёмные планы? — спросила я.

— Озокан может заявить о кровном родстве с Ослафом, который… — Малик слегка замялся.

— …который был избран по храмовому жребию представлять лордов в трибунале ярмарки в этом году. И не говорил ли также инопланетник Слэфид о другом родственнике Озокана — Окоре, капитане стражи? Но всё-таки никто не может ломать все законы и обычаи.

Правда, моя уверенность скоро увяла, потому что Малик не слитком быстро согласился со мной. Я видела, что он смущён, хотя и не опустил глаз. Он ведь Тэсса, и между нами всегда только правда и откровенность. И я сказала:

— Есть что-то, чего я не знаю?

— Да. Вскоре после полуденного гонга стражники взяли инопланетника Крипа Борланда отвечать на жалобу Отхельма, продавца животных. На отряд напали всадники из-за границы ярмарки. Произошла схватка, и инопланетник исчез. Думают, что он вернулся к своим, поэтому глава жрецов приказал закрыть ларёк Торговцев, а их самих удалить с ярмарки.

— И ты мне этого не сказал?!

Я не рассердилась, разве что на саму себя: я не учла возможности, что Озокан решится действовать. Я должна была лучше разобраться в нём и понять, что он из тех, кто готов на всё и не думает о последствиях своего импульсивного акта.

— Наиболее вероятно предположение, что он вернулся к себе на корабль, — продолжал Малик. — Все знают, что Вольные Торговцы держатся друг за друга и вряд ли верят в справедливость суда.

— Тогда это нас не касается, — чуть резко сказала я. — Вернее, не касается Тэсса. Мы связаны клятвой не вмешиваться вдела равнинных жителей. Но это мой личный долг. И я прошу тебя по праву кровного родства, чтобы ты нашёл капитана «Лидиса». Если Крипа Борланда нет среди экипажа, расскажи обо всём, что произошло.

— Мы не получили ответа от Старейших, — возразил он.

— Беру это на себя и отвечу за содеянное перед весами Моластера, — я дохнула на свой жезл, и он засиял серебряным светом.

— Что ты думаешь делать? — спросил Малик. Но я знала, что он уже отгадал ответ.

— Я отправлюсь искать то, что должна найти. Но для моего ухода должна найтись уважительная причина: я не сомневаюсь, что теперь за мной будут следить не одни глаза и уши, и каждый мой уход и приход будет отмечаться. Итак, — я медленно повернулась и посмотрела на клетки, — мы ставим их в фургон, я беру Борбу, Ворсу, Тантаку, Симлу и… — я показала на клетку барска, — этого. Мы скажем, что они больны, и я боюсь, как бы они не заразили остальных животных, поэтому вывожу их на некоторое время подальше.

— А этого зачем? — он указал на барска.

— Для него-то эта причина как раз правильна. Может быть, на открытой местности его мозг поправится, и можно будет его коснуться. А здесь ему всё напоминает о прошлых мучениях.

Тень улыбки скользнула по губам Малика.

— Ах, ах, Майлин, ты всё ещё не отказалась от своей мечты? Ты всё думаешь о том, чтобы стать первой и единственной, кто принял барска в свою компанию?

— Я терпелива, и у меня сильная воля, — я тоже улыбнулась. — И я знаю, что БУДУ командовать барском. Не этим, так другим, не сегодня, так завтра!

Я знала, что он считает это безрассудством, но с теми, к кому приходит послание, никто не спорит, тем более, если послание касается уплаты долга. Так что Малик впряг казов в ярмо фургона и помог мне разместить в нём тех, кого я выбрала, а клетку барска поставили отдельно и закрыли экраном. Как ни истощено было это создание, оно следило за нами и рычало, когда мы приближались, а мои мысли вновь не смогли проникнуть ему в мозг и отогнать безумие.

Поев, мы послали Уджана за жрецом, который присмотрел бы за нашей палаткой, пока Малик ходит по моему поручению на «Лидис», а сама я повернула упряжь на восток. Правда, Малик требовал, чтобы я подождала его возвращения, но во мне росло ощущение настоятельности, и я поняла, что ждать нельзя, надо ехать. Я уже была вполне уверена, что инопланетник не среди своих, что он где-то в другом месте и в страшной опасности, иначе послание о долге не навалилось бы на меня так резко и без предупреждения.

Фургон шёл не очень быстро, а я ещё должна была сдерживать шаг казов, пока мы оставались на виду у всех, потому что нельзя трясти больных животных, — иначе у любого наблюдателя возникнут подозрения. Однако всё во мне требовало скорости и даже больше, чем скорости. Я пустила казов лёгким шагом, когда проехала последний ряд палаток. Кто-нибудь мог спросить, куда я поехала, хотя я осторожно объяснила причину своей поездки жрецу и Уджану.

Те, кого я выбрала сопровождать меня, имели более острый ум и большую агрессивность, чем остальные. Борба и Ворса — глассии из горных лесов. Длина их — четыре пяди, тонкие хвосты такой же длины, что и тела, мех чёрный, как грозовая беззвёздная ночь. У них длинные лапы с очень острыми когтями, которые они обычно прячут, но при случае без колебаний выставляют их, как лезвия мечей. Головы их увенчиваются пучком серо-белых жёстких волос, которые плотно прижимаются к черепу, когда они готовятся к бою. Они по природе любопытны и бесстрашны, открыто идут на врага, который крупнее их, и нередко оказываются победителями. Их редко видят в низинах, и поэтому они вполне могут сойти за редких и ценных животных, которых мы боимся потерять.

Тантака же выглядит более опасной, чем есть на самом деле, хотя однажды разбуженная у неё ярость не утихает весьма долго и делает её более проворной в атаке, чем можно предположить по виду. У неё довольно жирное тело с тупоносой мордой, маленькими закруглёнными ушами и обрубок хвоста, обычно прижатый к бедру. Она вдвое шире глассии, с мощными плечами, потому что её любимая пища на воле прячется под большими камнями, которые приходится сталкивать, прежде чем пообедать. Её желтоватый мех такой грубый, что больше походит на перья, чем на волос. Она некрасива, неуклюжа, гротескна, и когда она участвовала в шоу, зрители диву давались, как такое казалось бы неуклюжее животное может выделывать столь сложные штуки.

Симла сродни барску, но её шерсть очень короткая и прилегает к коже. Издали кажется, что у неё вообще нет шерсти, только голая расцвеченная кожа, потому что по кремовому заду и бёдрам идут тёмно-коричневые полосы. Хвост круглый и очень тонкий, как кнут. Ноги выглядят так, словно на них совсем нет мышц, только шкура и кости, так же смотрится и голова, на ней даже видны черепные швы. Симла некрасива, как и Тантака, но в противоположность неуклюжей на вид Тантаке она производит впечатление быстрой и выносливой. Так оно и есть, поэтому венессы издавна используются для состязаний в беге.

Я почувствовала лёгкое недовольство меленького народа: они не понимали смысла этой поездки. Тогда я передала им ощущение опасности, и они отозвались, каждый по-своему. Как только мы потеряли ярмарку из виду, я повернула клетки таким образом, чтобы их обитатели могли видеть местность и пользоваться своими чувствами, как гидом. Ведь глаза их видят куда больше, чем человеческие, носы извлекают из ветра сведения, которые мы и не заметим, уши слышат то, что мы упускаем — и всё это было теперь к моим услугам.

Симла явно пребывала не в духе — и не потому, что сидела со мной рядом в лучах утреннего солнца, а из-за барска. Остальные не были близки к его роду и не обращали на него внимания, как только поняли, что он не может повредить им. Но клану Симлы он достаточно близок, она знала о нём, и я успокаивала её, потому что безумие — нечто столь чуждое, что вызывает панику в тех, кто сталкивается с ним.

На Йикторе встречается сумасшествие, при котором мозг либо спит, либо живёт в хаосе. Про таких больных говорят, что их коснулась рука Умфры — первобытной власти. Такому больному никто не сделает зла. Их отдают под присмотр жрецов и отправляют далеко в горы, в некую Долину. И от воспоминания об этой Долине мой мозг содрогнулся. Нанести вред такому сумасшедшему или убить его — значит, принять в собственное тело болезнь, которая жестоко трясёт жертву. Так думают жители равняй.

Но если животные доходят до безумия, их убивают, и я думаю, что это лучше, потому что на Белой Дороге нет ни страдания, ни печали. Они поднимаются к стране великой власти Моластера и остаются там под присмотром и уходом. Я боялась, что мне придётся поступить так с барском, но продолжала оттягивать этот последний шаг. Как сказал Малик, это было моим давним заветным желанием — присоединить редкого независимого скитальца к нашей группе. Возможно, я гордилась собственным могуществом и хотела увеличить ту небольшую славу, которую уже имела как хорошо умеющая работать с маленьким народом.

Мы переправились через реку вброд и не встретили на том берегу никого, кроме нескольких запоздалых ярмарочных фигляров. Им я из осторожности сказала, что болезнь моих животных заставила меня выехать из дома. Но после полудня я съехала с дороги на тропу, тоже ведущую на восток, чтобы какие-нибудь прохожие не стали удивляться, чего ради я еду так далеко искать спокойного места для больных животных.

Перед заходом солнца мы приехали на луг к ручью и здесь разбили лагерь. Я распрягла казов, чтобы они спокойно паслись, да и остальным дала побегать на воле. Они с видимым удовольствием обнюхивали всё кругом, полакали из ручья, но далеко не отходили. Барск остался в фургоне один.

Потом мои спутники были накормлены и легли спать. Всё было хорошо, и я смотрела, как встаёт луна. Третье кольцо было уже более заметно. Ещё одна или две ночи — и оно засияет и останется некоторое время. Жезл в моих Руках вбирал этот свет и делал его просто ослепительным. Мне страшно хотелось направить читающий луч, но я здесь была одна, а тот, кто читает такой луч, должен, образно выражаясь, выйти из тела. Но связь так увлекает, что ему одному нелегко вернуться в себя, и я побоялась, хотя желание снедало меня, и пришлось встать и походить взад-вперёд, чтобы успокоить нервы. Потом я снова взяла жезл: он твёрдо показывал на восток.

Наконец я решила воспользоваться K-Лак-Песней и призвать сон, потому что тело может взять власть над мозгом только в случае крайней необходимости. Певица рано познаёт искушение забыть, что тело сильно и может противиться. Итак, я пропела четыре слова на пять тонов и открыла свой мозг отдыху.

Я слышала чириканье и писк в траве и видела утренний туман. Я ещё раз выпустила маленький народ на прогулку, пока готовила еду и запрягала казов. Барск был накормлен и спокойно лежал на своей подстилке. Прикосновение к мозгу показало, что он слабеет, возрастает летаргия, как будто съедавшая его вчера ярость повредила ему, и я размышляла, так ли плоха эта слабость, если она даёт мне возможность успокоить и, возможно, довести эти импульсы до нормального состояния. Но проба показала, что время для этого ещё не настало, и неизвестно, настанет ли.

Мы снова двинулись в путь. Тропа, по которой мы ехали, становилась всё более неудобной. Я боялась, что дальше начнётся непроходимый для фургона участок, и хотела даже вернуться, чтобы поискать другую дорогу.

Вскоре вокруг почувствовалось какое-то напряжение, словно туманом разлитое в воздухе, и мы все его заметили. Я знала, что это не предупреждение о дурном, а, скорее, предзнаменование того, что могут дать Три Кольца тому, кто откроет свой мозг их могуществу. В это время куда больше ограничений лежит на том, что может испытать смелый, хотя смелости всегда не хватит, когда имеешь дело с властью.

Мы шли по холмам. Хотя местность и была незнакомой, я знала, что в этом направлении лежат земли Осколда. Хотела бы я знать — неужели у Озокана хватило ума привезти сюда пленника — разве что слишком большая дерзость такого поступка скроет его следы; никто не поверит, что он тайно привёз пленника в центр отцовских владений. Но если Осколд сам участвовал в этом? Тогда всё принимает другую окраску, потому что Осколд — человек умный и хитрый. И если он готов пренебречь законами и обычаями, значит, у него в резерве имеется мощное оружие, которое смутит врага.

Я вспомнила скрытую угрозу в словах инопланетника Слэфида, что о Тэсса известно больше, чем нужно для нашей безопасности. Я надеялась, что наше сообщение расшевелит Старейших, заставит их принять контрмеры. Среди равнинных жителей всегда ходило много слухов о нас. Правда, мы жили здесь раньше их и когда-то были великим народом — прежде чем научились другим способам измерять могущество и величие. Мы тоже строили города, от которых ныне остались лишь только разбросанные камни, наша история знала взлёты и падения. Либо люди прогрессируют, либо разрушают сами себя и погружаются в туманное начало. Волею Моластера мы прогрессируем по ту сторону материального, и для нас все эти ссоры и схватки вновь прибывших — то же самое, что суета нашего маленького народа, да и надо сказать, маленький народ движим простыми нуждами и идёт своим путём честно и открыто.

Весь день Постоянного Влияния Трёх Колец напряжение действовало на нас. Мой маленький народ выражал возбуждение криком, лаем или другими звуками, заменявшими им речь. Один раз я услышала, что и барск подал голос, но то был печальный вой, полный душевной боли. Я послала мысль — желание спать — чтобы успокоить его. Симла предупредила меня, что к вечеру что-то случится. Я остановила фургон, вылезла и пошла за Симлой по ещё не побитой морозом траве и через кустарник на вершину холма, откуда была видна восточная дорога. По ней ехал отряд всадников под началом Озокана. Он ехал без обычной пышности, просто возглавляя небольшую группу, и не было ни знамён, ни горна, будто Озокан хотел проехать по этим диким местам как можно более незаметно. Я проводила их взглядом и вернулась к фургону. Мои казы были не в настроении надрываться и шли ровным, неменяющимся шагом. В больших переходах они могли легко обогнать таких быстрых верховых животных, как у людей Озокана, но на рывок были не способны, и мне приходилось мириться с этим.

Уже ночью мы подошли к холмам. Я спрятала фургон и прошла вперёд, чтобы разведать дорогу. Удалось найти только одну тропу, где мог пройти фургон, и она вела к тракту. Мне очень не хотелось снова ехать по нему: слишком открытое место, где какому-нибудь лорду вполне может прийти дурацкая мысль выставить пост. Я пустила вдоль дороги Симлу, и она быстро нашла два поста с часовыми, выбранными за остроту зрения. Здесь могли не поверить моим причинам для столь далёкого пути. Опасно это или нет, но я должна была этой ночью призвать власть, потому что ехать наугад было бы просто глупостью.

Я послала Борбу и Ворсу найти то, что нам нужно — безопасное и уединённое место не очень далеко от дороги. Они сначала побежали вдвоём, потом разделились. Вскоре Борба нашла требуемое. Фургон мог остаться на некотором расстоянии от этого места, спрятанный в кустарнике и закиданный сверху травой. Казов я отпустила пастись на лугу. Борба уселась на одного из них — не потому, что они могут заблудиться, а потому, что здесь нашлось полное воды озерцо, где росли сочные плакены по колено высотой. Барска я погрузила в глубокий сон, а остальных взяла с собой. Мы поели из взятых мною запасов, потому что телесная сила должна быть опорой силе мысли, которая мне понадобится, когда взойдёт луна. Затем я выбрала стражей из маленького народа, и они послушно растаяли в темноте. Я, как могла, успокоила свои мысли, хотя Кольца действовали в обратном направлении. Спокойствие — чтобы усилить подъём, когда настанет время.

Я начертала жезлом защиту и повторила рисунок на ровном песке за озерком, отметив белыми камнями вершины деревьев. Лунный шар-лампу я поставила на камень, чтобы её лучи освещали весь этот участок. Затем я запела песню защиты, глядя, как из моих камней поднимается по спирали видимая энергия. Когда вызывают власть с таким слабым ощущением проводника, как было тогда у меня, то принимают всё, что видят, не удерживая и не собирая, а только отбирая и запоминая кусочки того, что позже можно собрать воедино. Так было и со мной: я как бы висела в воздухе над маленькой крепостью и мысленно смотрела внутрь.

Я заметила там Озокана и инопланетника Крипа Борланда и видела, что делали с инопланетником по приказу Озокана. На заре приехал вестник. Озокан и его люди оседлали животных и уехали.

Я не могла добраться мыслью до инопланетника: между нами стоял барьер, который я вообще-то могла бы разрушить, но сейчас у меня не было времени, и, кроме того, я не решалась тратить силу — это могло дорого обойтись. Я видела, что его дух силён, и что победить его нелегко. Единственное, что я могла для него сделать — оказать некоторое влияние на его путь, чтобы судьба помогала ему, а не мешала, хотя главные усилия он должен был сделать сам. Затем я вернулась обратно.

Рассвело, и моя лунная лампа побледнела и погасла. Но теперь я получила ответ: никуда не двигаться, а ждать здесь. Иной раз ждать бывает намного труднее. Прошёл долгий день. Мы спали по очереди, мой маленький народ и я. Мне страшно хотелось знать, достаточно ли я помогла тому, кто находился в далёкой крепости, но хоть я и Певица, я не из Старейших, которые могут видеть и посылать приказы на расстояние в половину мира.

Я заходила в фургон позаботиться о барске. Он проснулся, поел и попил, но только потому, что я принуждала его к этому. Мозг его стал апатичным и не смог бы позаботиться о нуждах собственного тела, если бы я не поощряла его к таким действиям. Малик был прав, печально думала я, ничего не остаётся, как отпустить его на Белую Дорогу. Но я не могла взяться за это, словно надо мной висел какой-то приказ, которого я не понимала.

Пришла ночь, но луну закрывали тучи, сплетавшиеся в широкие сети, душившие звёзды, — те солнца, что светят над неведомыми нам мирами. И я снова поразмышляла о возможности побывать на других мирах, больше узнать обо всех чудесах драгоценных грёз Моластера — и тихонько пела, но не Великие Песни Власти, а те, что поднимают сердце, усиливают волю, питают дух. Маленький народ собрался вокруг меня в темноте, и я успокаивала их сердца, отгоняя тяжёлые мысли.

Перед рассветом разразилась гроза, поэтому заря не рассеяла гнетущий мрак, нависавший над холмами. Мы нашли место под наклонной скалой и сжались там, пока гром прокатывался по вершинам холмов. Я видела такие грозы в наших высоких землях, где живут Тэсса, но не так близко к равнинам. Мне было тепло от прижавшихся мохнатых тел, я тихонько напевала, чтобы им было спокойно, и радовалась, что это занятие отгоняет моё собственное беспокойство.

Наконец гроза утихла. Меня коснулось сообщение — не отчётливое послание, а, скорее, намёк. Я подошла вместе с маленьким народом к озерку, сняла с камня лунною лампу, которую уже захлёстывала поднявшаяся вода, и спустилась ниже в долину, где трава была менее густой и обнажились камни. Я поставила на один из них лунную лампу и снова зажгла её, как маяк для кого-то. Я не знала ещё, для кого именно, но во мне росла уверенность, что тот, кого я хотела спасти, находится в достаточно трудном положении, несмотря на удачу, которую я для него сплела.

Симла внезапно зарычала и вскочила, оскалив зубы. Борба и Ворса подняли головы, готовясь к бою, а Тантака раскачивалась, припав на передние лапы.

По склону вскарабкалась человеческая фигура. Я схватила его за плечо, напрягая силы, чтобы повернуть массивное тело. Лицо его было в грязи, но я узнала того, кого надеялась увидеть.

Инопланетник вырвался от Озокана. Теперь я была готова заплатить свой долг — но как? Похоже, что он попал из одной опасности в другую. Мы находились на границе владений Осколда, где подчиняются его приказам. Крип был в глубоком оцепенении разума, возможно, для него это сейчас самое лучшее.

Глава 8 Крип Борланд

В моих ушах звучала песня, низкая, монотонная, как ветер, который так редко ощущает на себе рождённый в космосе. Крип Борланд умер в каком-то тайном месте, но теперь его снова возвратили к жизни, соединив вместе тело и дух. Когда я открыл глаза и огляделся, я увидел себя в странном обществе. Однако странность его совсем не удивила меня, словно я надеялся увидеть всё это — лицо девушки с серебряными волосами, выбивающимися из-под капюшона, мохнатые морды с блестящими глазами, внимательно поглядывающими вокруг.

— Вы — Майлин? — мой голос удивил меня — это было какое-то хриплое карканье.

Она рассеянно кивнула и повернула голову, вглядываясь вдаль, будто чего-то боялась. Все другие головы повернулись тоже и зарычали низко и рокочуще, каждая на свой лад. Моё сонное довольство исчезло, проснулись опасения.

Она подняла руку, и жезл в её пальцах засветился. Она осторожно прижала его к ладони другой руки и не двигала его, а он сам повернулся и указал то же направление, в котором она смотрела.

Как по сигналу, мохнатые создания исчезли во мраке за пределами освещённого места, на котором я лежал. Майлин снова подняла свой жезл и указала им на лампу, которая тут же погасла. Затем Майлин подошла ко мне. Её плащ взметнулся как крылья и накрыл нас обоих.

— Тихо! — выдохнула она почти беззвучно.

Я стал напряжённо вслушиваться. Свист ветра, журчание воды где-то неподалёку, другие звуки такого же рода — и больше ничего, кроме биения моего сердца.

Мы ждали — не знаю, сколько времени, но, кажется, очень долго. Затем она сказала — может быть, мне, а может, просто подумала вслух:

— Да. Они охотятся.

— За мной? — прошептал я, хотя, в сущности, не нуждался в подтверждении.

— Да. Слушай, — быстро продолжила она, — более чем вероятно, что подчинённые Озокана ищут и идут с двух сторон, — тут она засмеялась. — И я не знаю, как нам пробиться сквозь сеть, которую они для нас раскинули…

— Это же не твоя забота…

Кончики её пальцев прижались к моим губам, крепко и спокойно.

— Мой долг, человек со звёздных путей, — моя расплата — так говорят весы Моластера… — проговорила она и, помолчав, зашептала снова: — А если я дам тебе другую кожу, Крип Борланд, чтобы обмануть врагов?

— Что ты имеешь в виду?

Хотя нас накрывал плащ, и под ним было темно, мне показалось, что её глаза искрятся морозным светом, как глаза зверя отражают свет факела в ночи.

— В мой мозг пришёл ответ Моластера, — она выглядела смущённой своей откровенностью, и я заметил, что она вздрогнула. — Но ведь ты не Тэсса… не Тэсса… — тихо протянула она и замолчала, но затем заговорила с прежней уверенностью: — Будет так, как ты захочешь! Что выберешь, то и будет! Так слушай, инопланетник: я не думаю, что у нас есть хоть один шанс избежать встречи с теми, кто обыскивает эти холмы. Я читаю в их мыслях, что они хотят твоей смерти и убьют тебя сразу же, как найдут.

— Не сомневаюсь, — сухо ответил я. — Хватит ли у тебя времени уйти отсюда? Хотя меня и не учили сражаться мечом, но…

Видимо, это ей показалось забавным, потому что у неё вырвалось что-то вроде смешка.

— Храбрый, ох, и храбрый звёздный скиталец! Но мы ещё не дошли до такой крайности. Есть другой путь, очень необычный, и ты, может быть, предпочтёшь пасть от мечей Озокана, чем пройти по этому пути.

Возможно, мне почудился вызов в этом, что было всего лишь предупреждением, и я немедленно отреагировал на её слова:

— Покажи мне этот путь, если считаешь, что он спасёт меня.

— Он состоит в том, что ты можешь обменяться телами…

— Что?! — я хотел вскочить, но только толкнул её, и мы оба покатились по земле.

— Я не враг тебе, — её руки упёрлись мне в грудь, задев мои синяки и заставив сморщиться от боли. — Я сказала — другое тело, и именно это я имела в виду, Крип Борланд!

— А как же моё тело? — я не мог поверить, что она говорит серьёзно.

— Люди Озокана возьмут его и позаботятся о нём.

— Ну, спасибо! — сказал я. — Значит, я либо потеряю жизнь в своём теле, либо они убьют моё тело и оставят мой дух в другом месте!

Полнейшая глупость сказанного заставила меня рассмеяться, правда, несколько истерично.

— Нет! — возразила Майлин и откинула плащ. Мы сидели друг против друга, и я видел её лицо, но не мог понять его выражения, хотя поверил, что она говорила вполне серьёзно и именно то, что думала. — Они не повредят твоему телу, если ты уйдёшь из него. Они будут считать, что ты под плащом Умфры.

— Значит, они отпустят моё тело? — пошутил я. Мои мысли смешались в полном беспорядке, поскольку в этой авантюре не было ничего реального по моим стандартам. Я решил, что это один из тех ярких снов, которые иной раз посещают спящего и погружают его во внутреннее пробуждение, так что ему кажется, что он не спит, когда берёт на себя невозможные подвиги. В таком реальном сне всё кажется возможным.

— Твоё тело не может остаться незанятым, потому что два духа переходят из одного тела в другое. Так и должно быть, чтобы мы могли потом снова взять твоё тело и произвести обратный обмен.

— Так они оставят его здесь? — продолжал я следовать по этой фантастической линии.

— Нет, они отнесут его в Храм Умфры. Мы пойдём следом за ними в Долину Забвения.

Она отвернулась, и я почувствовал, что эти слова имеют для неё какое-то значение. Для меня же они не значили ничего.

— А где буду находиться я, когда мы последуем за моим телом?

— В другом теле, возможно, даже более пригодном для того, что может произойти.

Конечно, это был сон. Я больше не спрашивал, не интересовался, что ещё может случиться. Правда, я всё это видел не во сне — и свой побег из крепости, который сложился на удивление удачно, кошмарное путешествие по холмам и моё появление здесь. Может, и предшествующее тоже было сном — никто не похищал меня с ярмарки, и я сплю себе спокойно на своей корабельной койке и всё это вижу во сне. Во мне проснулось страстное любопытство: теперь мне захотелось узнать, как далеко заведёт меня этот сон, какие новые удивительные события произойдут со мной?

— Пусть будет так, как ты хочешь, — сказал я и засмеялся, зная, что ничего не будет, когда я проснусь.

Она снова посмотрела на меня, и я опять увидел в её глазах те же искры.

— Ты и в самом деле из сильной расы, звёздный скиталец. А может, ты видел в космосе так много забытых дорог, что потерял способность удивляться тому, что может или должно случиться. Но тут дело не в том, чего желаю я — это должно быть ТВОИМ ЖЕЛАНИЕМ.

— Пусть будет так, — даже во сне мне хотелось сделать ей приятное.

— Оставайся здесь и жди.

Она взяла меня за плечи и потянула назад, чтобы я лежал, как тогда, когда только что оказался в этой части сна. Я лежал и гадал, что будет. Может, я проснусь на своей койке на «Лидисе»? Не все сны интересны слушателям, но этот сон так необычен, что, если я его вспомню, когда проснусь, я обязательно расскажу его. А пока я лежал на траве и смотрел в небо, вдыхая запахи лесной местности, слыша ветер и журчание воды.

Я закрыл глаза и захотел проснуться, но не смог: сон продолжался, такой же яркий и живой. Что-то зашевелилось рядом, я повернул голову и открыл глаза. Мохнатая голова пристально смотрела на меня. Мех был чёрный, а торчащий вверх гребень — серый. Казалось, животное носит шлем из чёрного металла с серым пером, вроде тех, что носят морские бродяга на Ранкини.

Морские бродяги на Ранкини… Мысли путались, плыли… Но они явно не были частью сна — этого или какого-нибудь другого. Я действительно находился на одном из плавучих торговых плотов и менял стальные наконечники гарпунов на жемчужины Аада. Ранкини, Тир, Горф — я знал эти миры. Я перебирал их в памяти, как бусины на нитке. Теперь они кружились, кружились… нет, это я кружился.

Память исчезла. И, наконец, закрылось сознание.

«Айе, айе, беги на четырёх ногах,

Глубже вдыхай сообщение ветра,

Будь мудрым и быстрым,

Сильным и справедливым.

Подними голову и приветствуй луну.

Волею Моластера и закона Квита силы твои удвоятся.

Поднимайся выше в горы, бегун!

Приветствуй солнце после ночи,

Потому что это — заря твоего рождения!»

Я открыл глаза и вскрикнул: мир исказился. Появились странные цвета, все предметы так изменились, что меня охватил ужас. И я услышал — не свой крик, а какой-то испуганный вой.

«Не бойся, обмен прошёл хорошо! Я могла только надеяться, но всё прошло хорошо! Ты прошёл через всё и пришёл к цели!»

Непонятно, услышал ли я эти слова, или они сформировались в моём мозгу.

«Нет, нет!» — я попытался издать тот вопль, который тщетно выбивали из меня люди Озокана, но у меня снова вырвалось что-то похожее на лай.

«Чего ты боишься? — голос звучал удивлённо, даже раздражённо. — Я же тебе сказала и опять повторяю, что обмен прошёл прекрасно. И как раз вовремя: Симла говорит, что они идут. Лежи пока».

Лежать пока? Обмен? Я хотел поднести руку ко всё ещё кружившейся голове, но она не поднялась, хотя мышцы повиновались сигналам мозга. Я взглянул на неё — это была лапа, покрытая красным мехом, длинная и тонкая, прикреплённая к телу… И в этом теле был я! Нет, этого не может быть! Это неправда! Я дико боролся с кошмаром.

Проснуться! Я должен проснуться! От такого сна человек может сойти с ума! Проснуться!

«Выпусти меня», — кричал я как ребёнок, запертый в тёмном, страшном чулане, но из моего рта выходили не слова, а жалобный визг. Я смутно сознавал, что эта паника ведёт меня в темноту, из которой я могу не вернуться вообще. И я боролся, как никогда раньше — не с внешним врагом, а с тем ужасом, который был пленён вместе со мной в этом чужом теле…

Я почувствовал мимолётное прикосновение к моей голове и увидел глаза, смотрящие на меня с кремовой остроконечной мордочки. Высунулся язык и лизнул меня.

Это прикосновение успокоило мои взволнованные чувства и каким-то образом отвело меня от бездны безумия. Я замигал, стараясь лучше рассмотреть своего компаньона, и нашёл, что небольшая сосредоточенность меняет дело: искажение исчезло, исправилось. С каждой секундой я видел всё яснее и яснее. Меня облизывали, и это принесло мне чувство комфорта.

Я даже решил встать. Меня качало из стороны в сторону: стоять на четырёх лапах — вовсе не то же самое, что на двух. Я поднял голову, и мой нос погрузился в запахи. Они так плотно набились в ноздри, что я не мог дышать. Однако я всё-таки вдохнул воздух, и запахи начали приносить сообщения, которые я понимал только частично. Я старался передвигаться, как человек на четвереньках, и зашатался. Животное, которое лизало мне голову, прижалось ко мне плечом и поддерживало до тех пор, пока я смог стоять, не качаясь. Мне ещё надо было научиться видеть под новым углом зрения, но это никак не получалось, потому что позади началось волнение.

Животное у моего плеча зарычало, и я услышал ответное громыхание из кустов чуть подальше. В этом рычании так ясно слышались угроза и опасность, что я поднял голову как можно выше, чтобы увидеть, кто там идёт. Искажение оставалось, меня сбивало с толку новое восприятие объёмов, и запахи брали верх надо всем. Однако я сумел разглядеть Майлин, стоящую спиной к нам, длинные складки её плаща тянулись по земле. Напротив неё стояла группа людей. Двое были верхом и держали на поводу казов, а трое — пешими, с блестящими мечами в руках. Я почувствовал, как мои губы оттянулись, обнажив зубы, — бессознательная реакция на присутствие людей. Я теперь открыл, что у эмоций есть свой запах, и здесь чувствовалась ярость, жестокий триумф и опасность. Рычание животного рядом со мной стало громче.

— Веди к нему! — сказал один из людей.

Бессмысленные казалось бы звуки облекались в слова.

Быть может, я читал их через мозг Майлин, которая не выражала ни удивления, ни страха.

— То, что вы оставили от него, лежит там, — она повернула голову, указывая глазами на то, что они искали. Кто-то сидел, вернее, полулежал на земле. С отвисшей губы стекала слюна. Я моргнул и плотно зажмурился, но когда снова открыл глаза, увидел то же самое. Кто из людей видел себя не как в зеркале, а так, будто их тело живёт отдельно от разума, от их сущности? Я счёл бы это немыслимым. И вот теперь я стоял на четырёх лапах и смотрел чужими глазами на СЕБЯ!

Майлин подошла к этому полуваляющемуся телу, взяла его за плечи и подняла. Но, похоже, моя оболочка была именно той оболочкой, которую ничто не одушевляло. Она жила, как шелуха, так как я видел поднимающуюся и опускающуюся грудь под рваной туникой. Когда Майлин поднимала его, он стонал. Я зарычал: один из меченосцев остановился и уставился на меня.

«Спокойно, Джорт», — раздались в моём мозгу слова Майлин, и я угадал, что она сказала это мне, а не тому волочащемуся существу, которое она, наконец, поставила на ноги и поддерживала, потому что оно явно собиралось снова упасть. Люди смотрели на странное, бессмысленное, неохотно двигающееся создание.

— Ваша работа, оруженосцы? — спросила их Майлин.

— Таким оно пришло ко мне, а вы знаете, кто я.

По-видимому, они знали и глядели на неё с опаской, Даже со страхом. Я увидел, что двое сделали жест, как бы отгоняя дурную судьбу.

— Итак, я накладываю сей долг на вас, люди Осколда, — она внимательно смотрела на них. — Это существо — под плащом Умфры, вы не отрицаете?

Один за другим они неохотно кивнули. Меченосцы вложили мечи в ножны.

— Тогда делайте с ним то, что полагается делать.

Они переглянулись, и я подумал, что они станут возражать. Но даже если они и склонялись к этому, чары Майлин подавили протест. Один из них подвёл каза и привязал к спине существо, которое больше не было человеком. Затем они повернули на юг.

«Что это? Почему так?» — из моего рта вырвалось только тявканье, но Майлин, видимо, читала мои мысли. Как только воины уехали, она быстро подошла, встала передо мной на колени и взяла в руки мою голову, глядя прямо в глаза:

— Наш план сработал, Крип Борланд. Теперь дадим им немного удалиться и поедем следом.

«Что это? — я старался думать, а не издавать звериные звуки. — Что со мной сделали и зачем?»

Она снова посмотрела мне в глаза, и её поза выражала недоумение.

— Я сделала то, что ты пожелал, звёздный скиталец: дала тебе новое тело и постаралась спасти старое, чтобы ты не истёк кровью под их мечами. Итак, — она медленно покачала головой, — ты не верил, что это возможно, хотя и дал своё согласие, однако, дело сделано и теперь всё лежит на весах Моластера.

«А моё… то тело — я получу его обратно? И кто я теперь?»

Она ответила сначала на второй вопрос. Тут была лужица, в темноте напоминающая блюдце с водой. Майлин взяла меня за загривок, подвела к луже и провела над ней жезлом. Вода успокоилась, и я посмотрел в неё, как в зеркало. Я увидел голову животного с густой гривой между ушами, сбегающие вниз плечи, красный, с золотым отливом мех.

«Барск!»

— Да, барск, — сказала она. — А твоё тело они обязаны взять и поместить в убежище, иначе рано или поздно встретятся с тёмными силами. Мы пойдём за ними и, оказавшись в Долине Забвения, будем спасены от Осколда. Это ведь были его люди, которые являлись в здешних краях смертельной ловушкой для тебя, будь ты ещё в своей прежней коже. Спасшись от Осколда, ты снова можешь стать самим собой и пойти, куда захочешь.

Она говорила правду и знала это. Я уцепился за последнюю ниточку надежды.

«Это сон», — сказал я себе, а не ей.

Её глаза снова встретились с моими, и в них было то, что оборвало эту нить.

— Нет, звёздный странник, это не сон, — и она встала.

— А теперь поедем, но не слишком быстро, чтобы никто ничего не заподозрил. Осколд не дурак, и я думаю, что это Озокан своим безрассудством толкнул отца на такую глупость. Я спасла тебя единственным способом, который знаю, Крип Борланд, хотя по-твоему это плохо.

Я пошёл за ней из ложбины, как преданное ей животное, потому что обнаружил, что, хотя в теле барска живет человеческая сущность, она теперь настроилась на новый лад в соответствии с формой, которую носила, и я смотрел на мир уже более правильно. Те четверо, что шли со мной, были не слугами, идущими за хозяйкой, а чем-то большим — компаньоны разных пород состояли в союзе с той, которая понимала их, и они полностью доверяли Майлин.

Мы подошли к одному из фургонов, какие я видел тогда в палатке с клетками. Мои спутники доверчиво подошли, прыгнули в фургон, открыли лапами неплотно прикрытые дверцы клеток и улеглись там. Я остался на земле и зарычал. Клетка… Я в этот момент был больше человеком, чем животным, с меня достаточно клетки в башне Озокана.

— Ладно, Джорт, — Майлин мягко улыбнулась, — так я тебя назвала, потому что на древнем языке это означает: «Тот, кто является большим, чем кажется», и было прославлено как боевое имя Мембера из Йитхэмена, когда он выступил против ночных волков. Я тебе расскажу об этом нашем герое.

Меньше всего на свете мне хотелось сейчас слушать фольклор Йиктора, когда я слепо ехал в будущее, казавшееся таким далёким, что только с немалым усилием воли я мог думать о нём. Однако я сел радом с Майлин и изучал мир своими новыми глазами, которые всё ещё приносили мне странные сведения.

Потом я начал понимать, что в желании Майлин рассказать о подвигах Мембера заключалось не только намерение отвлечь мои мысли от бедственного положения. Она мысленно беседовала со мной, и способность моего мозга воспринимать становилась всё полнее и крепче. Возможно, те телепатические возможности, которыми я пользовался в своём человеческом теле, всё ещё работали.

Надо сказать, что я оценил её рассказ. Речь шла об Йикторе, но не о сегодняшнем, а о древнем, о куда более сложной цивилизации, тогда укоренившейся здесь. Тэсса были последними её представителями. Многое из того, о чём она говорила, лежало за пределами моего понимания, упоминания о незнакомых событиях и людях вызывали во мне желание заглянуть за воображаемые двери и увидеть то, что лежало за ними.

Фургон шёл не по тропе, а более открытым путем, через дикую местность. Мы ехали вдоль восточных склонов холмов, которые составляли барьер между владениями Осколда и равнинами Ырджара. Но возвращаться в порт в моём теперешнем обличье я совершенно не желал. Майлин продолжала уверять меня, что наша окончательная цель — таинственное убежище среди высоких холмов, куда везут моё родное тело. Она объяснила мне, что по местным верованиям умственные расстройства вызываются некими силами. Такие люди становятся священными, и их надо поместить как можно быстрее под опеку жрецов, умеющих о них заботиться. Но мы не могли подойти слишком близко к этому месту, чтобы люди Осколда не заподозрили какой-нибудь хитрости — она говорила мне об этом и раньше. Наконец я спросил:

«А каким образом ты сделала меня барском?»

Она помолчала, а когда заговорила снова, её мысли были настороженными и отчуждёнными.

— Я сделала это, хотя давно дала клятву не совершать подобного. За это я отвечу в другое время и в другом месте, перед теми, кто имеет право требовать ответа.

«Зачем же ты сделала это?»

— На мне лежал долг, — ответила она ещё более отчуждённо. — Моя вина, что ты попал в такое положение, и я должна была уравновесить шкалу.

«Но причём тут ты? Это дело рук продавца животных…»

— Здесь и моя вина. Я знала, что у тебя есть враг, а, может быть, и не один, и не предупредила тебя, считая, что дела других не касаются Тэсса. За это я должна отвечать.

«Враг?»

— Да.

И она рассказала, как Озокан приходил к ней с человеком с корабля Синдиката — Геком Слэфидом — и уговаривал её завлечь Вольного Торговца в раскинутые ими сети. Хотя она открыто не поступила по их желанию, но её любопытство послужило их целям: с этого началась цепь событий, приведших к моему похищению.

«Это неправда. Это была случайность, пока…»

— Пока я не соткала для тебя лунную паутину? — перебила она. — Ах, теперь тебе это кажется величайшим вмешательством. Но, возможно, когда будущее откроется перед нами, а потом станет прошлым, ты сочтёшь совершённое мной тем, что принадлежит только Тэсса.

Она замолчала, и я почувствовал, что её мысли ушли далеко за барьер, через который я не могу пройти. Её тело оставалось здесь, а глаза смотрели внутрь; она ушла, и я не мог последовать за ней.

Казы беззаботно шли вперёд, словно в их мозг были вложены директивы, которым они следовали как навигатор по карте с постоянной скоростью. Над нами сияло жаркое солнце. Я стал изучать своё новое тело, к которому пока не вполне ещё привык — наверное, потому что так и не мог внутренне поверить в случившееся.

Глава 9 Крип Борланд

Мы ехали так два дня, останавливаясь на ночлег в Укромных уголках. Я начал привыкать к своему телу и нашёл, что у него есть и некоторые преимущества. Тот, кто путешествует на четырёх лапах и смотрит на мир глазами животного, быстро усваивает уроки. Майлин время от времени впадала в состояние прострации, но в промежутках много рассказывала — то легенды, то рассказы из своей скитальческой жизни. Я обратил внимание, что она редко упоминала о своём народе в настоящем времени, а больше говорила о прошлом. Я задавал вопросы, пытаясь поставить ей ловушку, но она легко и ловко избегала ответа, словно зная о моих намерениях.

На третье утро, когда мы залезли в фургон, Майлин слегка нахмурилась и сказала:

— Теперь мы входим в страну деревень и людей. Возможно, нам придётся обратиться к мастерству маленького народа.

«Ты имеешь в виду — давать представления?»

— Да. Дорога в Долину одна, здесь нет обходных путей. И мы сможем узнать кое-что о тех, кто проходил тут перед нами.

Мысль о том, что моё тело ехало впереди, приводила сознание почти в шоковое состояние. Это ощущение трудно выразить словами. Майлин всё время успокаивала меня, утверждая, что те, кто везут это безмозглое существо, будут бережно хранить в нём искру жизни, потому что в их суеверном представлении всякая небрежность будет иметь роковые последствия для них.

«Я тоже буду участвовать в вашем спектакле?»

— Если захочешь, — она ласково улыбнулась. — Если ты согласен, то на твою долю придётся очень большая часть, потому что, насколько мне известно — а мне ведомо немало — никто ещё не показывал барска.

«Но ты мечтала показать».

— Да, я мечтала.

«А что случилось с разумом…»

— Того, чьё тело ты теперь носишь? Он повреждён. Ещё день-два, и я должна была бы из сострадания послать его по Белой Дороге.

«Значит, ты проделывала такие обмены и раньше?» — прямо подошёл я к тому, что давно пытался узнать.

— У каждого свои секреты, Крип Борланд, — она посмотрела на меня. — Я же сказала тебе, что это моё бремя, и не тебе, а мне придётся отвечать за то, что случилось.

«И ты будешь отвечать?»

— Буду. Теперь давай посмотрим на то, что перед нами. По этой дороге мы в середине дня приедем в Йим-Син.

Мы вышли ниже дорожной насыпи, и казы повернули вверх. Майлин продолжала:

— В Йим-Сине есть храм Умфры. Мы там остановимся и, если удастся, узнаем о людях Осколда, хотя они могли проехать и другой дорогой, с западной стороны гор. В эту ночь мы дадим представление. Так что подумаем, чем барск может ошеломить мир.

Я охотно согласился с её планами, так как целиком зависел от неё. Управляет кораблём тот, кто знает, как это делать. И мы принялись работать над представлением, чтобы я выглядел как хорошо дрессированный зверь. Когда мы подъехали к уже убранным полям, и спустились с холмов, Майлин остановилась. Я сошёл со своего места рядом с ней и забрался в клетку, такую же, как у остальной компании.

Животные дремали: двое были по природе ночными, а Тантака была ленива, когда сыта. Я увидел, что моё новое тело имеет свои привычки, которые тут же проявились: я свернулся, уткнул нос в хвост и уснул, а фургон покатился дальше.

Запахи изменились, стали острыми, бьющими в нос. Я услышал голоса, будто вокруг фургона собралась толпа, снаружи доносились пронзительные голоса детей. Видимо, мы уже в Йим-Сине.

Это была деревня фермеров с двумя гостиницами и храмом — приютом для тех, кого отправляли в Долину. Часто те, кто имел там родственников, приезжали погостить у них. Все знали, что иногда жрецы Умфры делали Чудеса — не все, попавшие сюда, были безнадёжно больными.

Поля были невелики и небогаты, но зато здесь выращивался крупный виноград. Лендлордов в окрестностях не было, только судебные приставы и надсмотрщики в двух башнях у дороги, по которой мы ехали.

Я пытался понять, что кричат люди, но они говорили на местном диалекте, а не на языке ырджарских купцов. Вспомнив об Ырджаре, я задумался: хотелось бы знать, что случилось там после моего похищения. Обратился ли капитан Фосс к начальству ярмарки? Надо полагать, кто-то из авторитетов ярмарки или их подчинённых участвовал в моём похищении, иначе оно вряд ли бы произошло. И что они сделали с Лалферном? Тоже захватили или убили? Почему я был настолько важен, что они пошли на такой риск? Ведь Озокан должен был знать, что я просто не могу выдать ему то, что он хочет. И Фосс тоже не может выкупить меня за требуемую цену. Майлин потянула за одну ниточку, которая могла бы дойти до клубка, — участие в игре Гека Слэфида. Но война не на жизнь, а на смерть между Вольными Торговцами и Синдикатом ушла в прошлое — почему же она ожила снова? Я читал все записи прошлых лет, когда борьба была жестокой и переносилась с планеты на планету. Теперь же Синдикат имел дело в основном с внутренними планетами и иной раз впутывался в их внутреннюю политику — когда с пользой для себя, а когда и с убытками. Но что могло заинтересовать их на Йикторе?

Фургон проехал к стоянке. Запах — вернее, вонь для носа барска стала гуще. Я посмотрел из-за занавески на окружающее, осознавая, что теперь ношу шкуру зверя, о смертельной опасности которого ходили легенды. Борба и Ворс тоже выглянули из клеток. Симла проскулила приветствие, на которое мои голосовые связки ответили на октаву ниже. Их мысли отрывочно доходили до меня.

«Марш-марш…»

«Стук-стук…» — это Тантака.

«Вверх-вниз…»

Они предвкушали своё участие в представлении. Видимо, они рассматривали свою работу на сцене как развлечение и радовались.

«Много запахов», — постарался ответить я.

«Марш-марш, — хором сказали глассии. — Хорошо!»

Их лёгкие вскрикивания слились в пронзительный писк.

«Пища, — ворчала Тантака, — под камнями пища», — она фыркнула и снова задремала.

«Бегать, — задумчиво размышляла Симла. — Бегать по полям хорошо. Охотиться — хорошо! Мы вместе охотимся…»

Инстинкт моего тела ответил ей:

«Охотиться — хорошо!» — и я был с этим согласен.

Майлин открыла заднее полотнище фургона и влезла внутрь. Мужчина из жителей равнин, одетый в чёрную мантию с перекрещивающимися белыми и жёлтыми штрихами на спине и груди, подошёл к ней, улыбнулся и защебетал что-то на деревенском диалекте, но через мозг Майлин смысл его слов доходил и до меня.

— Нам очень повезло, Госпожа, что ты выбрала этот сезон для посещения. Урожай был хорош, и люди собираются устроить благодарственный праздник. Старший брат скажет, когда настанет удачное время для праздника. Он оплатит западный двор для тебя и оплатит все издержки, так что твой маленький народ сможет порадовать всех своей ловкостью.

— Старший брат действительно творец счастья и силы в этой благословенной деревне, — ответила Майлин несколько официально. — Но позволит ли он выпустить маленький народ побегать и размять лапы?

— Конечно, Госпожа. Что бы тебе ни понадобилось — позови кого-нибудь из братьев третьего ранга, и они будут служить тебе.

Он поднял руку. В пальцах его были зажаты две плоские дощечки из дерева, и он глухо щёлкнул ими. У задней стороны фургона сразу же показались две головы. Коротко остриженные волосы и выжженная на лбу рука Умфры говорили о том, что это жрецы, несмотря на совсем мальчишеский вид. Они широко улыбались и, по-видимому, были очень рады служить Майлин. Она открыла клетку Симлы. Кремовая венесса немедленно выскочила и радостно помахивала хвостом, пока Майлин одевала на неё красивый ошейник. Остальные тоже были наряжены и выпущены.

Похоже, что животные были давними друзьями молодых жрецов, потому что те здоровались с ними, называя каждого по имени, и так серьёзно, что стало ясно: маленький народ Майлин был для них больше, чем просто животные. Затем Майлин протянула руку к щеколде моей клетки. Старший жрец шагнул вперёд, чтобы получше рассмотреть меня.

— У тебя новый мохнатый друг, Госпожа?

— Да. Иди сюда, Джорт.

Когда я прошёл через открытую дверь, жрец вытаращил глаза и прошептал:

— Барск!

Майлин как раз надевала на меня ошейник, сшитый ею на последнем привале, — чёрная полоса с рассыпанными по ней сверкающими звёздами.

— Барск, — гордо ответила она.

— Но ведь… — жрец был полностью ошеломлён.

Майлин выпрямилась, всё ещё касаясь моей головы.

— Старший брат, ты знаешь меня и моих маленьких созданий. Это действительно барск, но он более не пожиратель плоти и не охотник, а наш товарищ, как и все путешествующие со мной.

Он смотрел то на неё, то на меня.

— Ты и вправду из тех, кто делает необычайные вещи, Госпожа, но это удивительнее всего — чтобы барск пошёл по твоему зову, позволив положить руку ему на голову, и ты дала ему имя и приняла в свою компанию. Но раз ты говоришь, что он больше не встанет на путь зла, каким идёт его род, люди поверят тебе, потому что таланты Тэсса, как и законы Умфры, постоянны и неизменны.

Он посторонился, чтобы мы с Майлин вышли из фургона. Молодые жрецы держались несколько в стороне, их изумление выражалось ещё более открыто, чем у их наставника. Они пригласили нас пройти вперёд.

Выпущенные животные подбежали к нам. Симла дружески лизнула меня в шею и пошла рядом со мной. Через двустворчатые ворота мы вышли со двора, где стоял фургон, в другое отгороженное место. Почти всю его площадь покрывала мостовая из чёрного с жёлтыми прожилками камня. Двор был пуст, только вдоль стены, куда не доходила мостовая, тянулись виноградные лозы и деревья. Слева бил фонтан, вода которого лилась в каменный бассейн.

Одно из животных бросилось к бассейну и стало лакать воду. Я последовал его примеру. Вода была холодной и очень вкусной. Тантака сунула в бассейн не только свою тупую морду, но и передние лапы, и зашлепала ими, разбрызгивая воду во все стороны.

Я сел и огляделся вокруг. В другом конце двора поднимались три широкие ступени, которые вели к портику с колоннами — дверь за ними была покрыта искусной резьбой с вытянутым рисунком, которого я не разобрал. Это был вход в здание, вероятно, в центральную часть храма. Во всей стене не было пробито ни одного окна, только резные панели из чередовавшихся белых и жёлтых камней оживляли черноту стен.

Майлин командовала мальчиками-жрецами, которые принесли из фургона несколько ящиков и поставили их у ступеней. Я заметил, что жрецы продолжали поглядывать на меня с некоторым страхом. Когда они закончили, Майлин со словами благодарности отпустила их и села на нижнюю ступеньку. Я немедленно подбежал к ней.

«Ну?»

У меня была только одна мысль: узнала ли она что-нибудь о людях Осколда и о том, что они везли с собой.

Майлин взяла в руки мою голову и повернула, чтобы посмотреть мне в глаза.

— Согласись, звёздный странник, что я хорошо знаю пути народа Йиктора. У них есть правила, которые они не нарушают, даже когда нечего опасаться. Можно надеяться, что Осколд и его люди этому правилу не изменят и тем или иным путём принесут в Долину то, что принадлежит тебе.

— Ах, Госпожа, значит, это правда? — внезапно раздался голос позади, и я вздрогнул, потому что впервые «услышал» слова, которые до сего принимал лишь через посредство Майлин. Я вскочил и невольно зарычал, посмотрев наверх, на ступени.

Там стоял мужчина в мантии жреца — он был уже совсем стар, чуть сгорблен и опирался на посох, который служил скорее официальным жезлом, потому что почти доходил до его лысого черепа. В его улыбке читались мягкость и сострадание.

— Ты действительно сотворила чудо, — он спустился на одну ступеньку и взял Майлин под руку, приглашая подняться. Отчуждение, которое всегда чувствовалось между Майлин и равнинными жителями, полностью исчезло, в её тоне зазвучала почтительность, когда она ответила:

— Да, Старейший брат. Я привезла барска. Джорт, покажи свои манеры.

Это был первый из трюков, которые мы отработали, и он был показан стражу храма: я трижды поклонился и пролаял «приветствие» низким тоном. По-прежнему улыбаясь, жрец вежливо поклонился мне в ответ.

— Да пребудут с тобой любовь и забота Умфры, брат с верхних дорог, — явно благословляя меня — зверя! — объявил он.

У Вольных Торговцев мало верований, и мы редко выражаем их, даже в своём кругу. Для присяги кораблю, при выборе постоянного спутника жизни, при усыновлении ребёнка у нас имеются клятвы и силы, к мудрости которых мы взываем. Я думаю, что каждый разумный человек признаёт: есть что-то, лежащее выше. Иначе он рано или поздно погибнет от своих внутренних страхов и сомнений, превысивших выносливость духа. Мы уважаем чужих богов, потому что они — искажённые человеком образы того, кто стоит за непрозрачным окном в неизвестное. И теперь в этом человеке, посвятившем свою жизнь служению такому богу, я увидел того, кто очень близко подошёл к великой истине, как он её понимал. Вероятно, это и была истина, хотя и не та, в которую верил мой народ. Я забыл, что на мне шкура зверя и склонил голову, как сделал бы это перед тем, кого глубоко уважал.

Когда я поднял голову и взглянул ещё раз на его лицо, то увидел, что улыбка куда-то исчезла. Он внимательно смотрел на меня, как на что-то новое, захватывающее, и сказал как бы про себя:

— Что мы знаем о барске? Очень мало и, в основном, плохое, потому что смотрим на него через экран страха. Возможно, здесь мы узнаем больше.

— Мой маленький народ совсем не похож на своих диких собратьев, — быстро ответила Майлин, и я понял её недовольство и предупреждение.

Я залаял, поймал насекомое, жужжащее над моей головой, и побежал к другим животным, к бассейну, надеясь этим исправить свою ошибку.

Майлин осталась со жрецом. Их тихий разговор не доходил до моих ушей, потому что она оборвала мысленный контакт со мной, и это мне не нравилось, но я не осмеливался подслушивать каким-нибудь другим способом.

Ранним вечером мы дали представление для всех жителей деревни, которые смогли поместиться во дворе, а затем повторили ещё раз, для остальных. Портик храма служил нам эстрадой, мальчики-жрецы помогли Майлин поставить нужную бутафорию. Они делали это с таким умением, что я догадался — это им не впервые. Но я не знал, зачем Майлин приезжала сюда раньше.

Действия спектакля были менее отработаны, чем те, что вся труппа показывала на ярмарке. Теперь в барабан била одна Тантака, а Борба и Ворса маршировали и танцевали. Симла прыгала на задних лапах по лесенке из наклонных брусьев, лаем отвечала на вопросы публики и играла на маленьком музыкальном инструменте, нажимая передними лапками на широкие клавиши. Я вставал на задние лапы, кланялся и делал другие маленькие трюки, которые мы запланировали. Я думаю, одного моего появления было бы достаточно, потому что крестьяне были поражены и испуганы. Я всё больше и больше удивлялся страшной репутации хозяина моего сознания.

Когда представление было закончено, мы вернулись в свои клетки, и на этот раз я не протестовал против такого дома — я полностью вымотался, словно весь день работал по-человечески.

Я узнал, что сон барска не похож на человеческий. Барск спит не всю ночь подряд, а сериями коротких дрём. В промежутках я лежал, бодрствующий и бдительный, энергично улавливая носом и ушами всё, что происходило за занавеской фургона. Во время одного такого пробуждения я услышал движение в передней части фургона, где спала Майлин в плохую погоду, или когда по каким-либо причинам нельзя было спать на воле. Щеколда моей клетки не была закрыта, я открыл дверцу и вышел, хотя знал, что в деревне это делать опасно. Я обнюхал дверь и заглянул в щель.

Майлин сидела на кровати, скрестив ноги и закрыв глаза. Похоже, она спала, но тело её качалось взад и вперёд, как бы в такт музыке, которой я не слышал. Читать в её мозгу я не мог, так как натолкнулся на плотный барьер, как человек с разбега налетает на стену. Её губы были полураскрыты, из них выходил слабый шипящий звук. Поёт? Я, правда, не был уверен, песня ли это или какое-то заклинание, а то и жалоба. Её руки лежали на коленях, серебряная палочка образовала мост между её указательными пальцами, и из него выходили слабые лучи света.

Воздух вокруг меня был как бы наэлектризован. Моя грива стала жёсткой и поднялась дыбом, шкура вздрогнула и закололо в носу. У нас — корабельных людей — есть свой род энергии, и мы никогда не отрицали, что в других мирах есть такие виды энергии, которые мы не понимаем и не можем контролировать, поскольку искусство такого рода должно быть прирождённым, а не выученным. Это была как раз такая энергия, но я не знал, к себе призывает её Майлин или посылает куда-то. В эту минуту я отчётливо понял, насколько Майлин чужая — гораздо более чужая, чем мне казалось.

Она замолчала, и электризация воздуха стала убывать. Наконец Майлин со вздохом опустила голову, встрепенулась, как бы просыпаясь, легла и положила потускневшую теперь палочку себе под голову. Свет исчез. Я был уверен, что Майлин заснула.

Утром мы выехали из Йим-Сина, провожаемые добрыми пожеланиями жителей и просьбами приезжать ещё. Мы поехали по дороге, теперь всё время поднимающейся вверх. Это были уже не холмы, а горы. Воздух стал холодным, и Майлин надела плащ. Когда я сел на своё место рядом с ней, я заметил, что моя толстая шкура не нуждается в дополнительной одежде. Запахи возбуждали, и я почувствовал сильное желание соскочить со своего места и бежать поросшими лесом склонами в поисках чего-нибудь.

— Мы въезжаем в страну барсков, — с улыбкой сказала Майлин, — но я не советовала бы тебе, Джорт, знакомиться с ними, потому что, хотя здесь и родина некоторой части тебя, имеется немалый риск быстро оказаться в невыгодном положении.

«Почему все так удивлены, что в твоей группе находится барск?» — спросил я.

— Потому что барска знают только с одной стороны. Это звучит загадочно, но, видимо, это так и есть. Немногочисленные жители высот — кроме Тэсса — убивают барсков, которые, в свою очередь, терпеливо и ловко выслеживают охотников. О барске существует множество легенд, его наделяют почти такой же силой, какую приписывают Тэсса. Многие люди жаждут иметь барска в клетке только для того, чтобы узнать, действительно ли он либо выбирается на свободу, либо умирает по собственной воле. Дело в том, что барск не терпит никакого ограничения своей свободы. Дух, который живёт теперь в твоём теле, как раз и желал умереть, когда произошёл обмен.

«А если это ему удастся?» — я даже вздрогнул.

— Нет, — твёрдо сказала Майлин, — он не сможет. При обмене ему были поставлены ограничения. Твоё тело не умрёт, Крип Борланд, и оно не будет пустой оболочкой, когда мы его найдём. А теперь, слушай! — резко перешла она к другой теме. — Здесь есть сторожевой пост Юлтревена, но большая часть людей сейчас собирает урожай на склонах гор. Нас не задержат, однако лучше, если часовой увидит тебя запертым в клетке.

Я неохотно отправился назад в клетку. Вскоре Майлин обменялась приветствиями с двумя вооружёнными людьми, вышедшими из небольшого домика у дороги. Один из них приподнял заднее полотнище фургона и заглянул внутрь. Я забился в глубину клетки, чтобы он меня не заметил, и снова подумал, что они знают Майлин, и что она точно бывала тут раньше.

Мы ещё раз остановились на ночлег на открытом месте.

Майлин сварила котелок какого-то супа, от которого шёл такой соблазнительный запах, что мы все собрались у костра и жадно принюхивались. Должен признаться, что я лакал свою порцию далеко не с лучшими манерами, как это делал бы настоящий барск.

Всё время дневного путешествия меня томило ожидание, так как мы были уже совсем близки к цели. Но когда я устроился на ночь в своей клетке — Майлин по каким-то причинам считала, что так безопаснее, чем вне фургона, — я немедленно уснул и на этот раз отдыхал, не просыпаясь.

С первыми лучами солнца мы встали, утолили голод чем-то вроде хрустящего печенья с кусочками сушёного мяса, и фургон двинулся дальше. Дорога стала ещё круче, так что казы с видимым усилием налегали на упряжь. Мы остановились и дали им отдохнуть, а Майлин подложила под колёса небольшие камни, чтобы фургон не скатился назад. Но для полдника мы не останавливались, а снова просто перекусили печеньем и напились воды.

Ближе к вечеру фургон достиг вершины горы. Теперь дорога пошла вниз между двумя холмами. То, что лежало внизу, скрывалось в тумане, который время от времени расходился, и создавалось неопределённое впечатление бездны.

— Долина, — проговорила Майлин плоским, лишённым эмоций голосом. — Оставайтесь в фургоне, нам надо точно придерживаться дороги. Тут есть барьеры и охрана, которую не так-то просто увидеть.

Она подала команду казам, и фургон пополз вниз, в туман и тайну.

Глава 10 Майлин

«Смотри незамутнёнными глазами на свои желания», — говорили Старейшие в кругу Тэсса. Можно не сомневаться, что все их мысли светлы, мотивы открыты, и они движимы каким-то скрытым принуждением, как маленький народ повинуется моему жезлу, когда мне нужно поднять их энергию. Не проснулось ли моё внутреннее желание, когда я оставила Ырджар, честно говоря себе и Малику, что я только повинуюсь закону весов Моластера? Если так, то это желание, действительно, было глубоко скрыто раньше. Может быть, это вспышка жизни — после того, как я нарушила клятву и пересадила инопланетника из его тела в тело барска, и это действие посеяло семена?

Возможно ли, что кто-нибудь их нас считает некоторые указания Моластера слишком далёкими от реальности, слишком сложными для понимания? Для Старейших такой аргумент — святотатство. Они считают, что каждый ответственен за свои действия, хотя и принимают во внимание мотивы наших поступков, если эти мотивы достаточно сильны.

Но моя мысль уже была близка к осуществлению в Йим-Сине, и я это знала, однако, отказалась от неё. Когда жрец Окин разговаривал со мной наедине, он сообщил мне плохие известия и оставил меня обдумывать это в бессильной ярости и отчаянии. И когда мы поехали в Долину, где было похоронено столько надежд, я всё время боролась с искушением, хотя и не могла поверить, что ничего не может быть хуже.

В то время мне очень трудно было думать о тяжёлом положении Крипа Борланда, и я решила, что, как только мы найдём то, что он ищет, я быстро произведу обратный обмен, чтобы обмануть этот соблазн, но я не могла не думать о том, кто находится здесь, и чьи дни явно сочтены.

Сквозь холодный туман мы спустились в Долину, в ту её часть, где принимали прибывших. Я отвечала на вопросы инопланетника так кратко, как только могла, потому что всё время боролась с собой. Перед восходом солнца мы въехали во внешний двор главного храма, предназначенный для посетителей. Стражник-жрец подошёл и поздоровался с нами. Я знала его в лицо, но не помнила имени — иногда бывает нечто подобное, вроде милосердного забвения — этот человек приветствовал меня здесь в разных обстоятельствах, которые я старалась не вспоминать. Я попросила разрешения поговорить с Оркамуром, но мне сказали, что он занят и не может принять меня.

Мы поставили фургон во второй двор. Я распрягла казов и накормила маленький народ. Крип Борланд мысленно задавал мне вопросы, и на некоторые у меня не было ответов.

Я зажигала в фургоне лунные лампы, когда пришёл жрец третьего ранга и сказал, что Оркамур, наконец, хочет меня видеть. Крип Борланд выразил желание пойти со мной. Он думал только о том, чтобы обрести своё тело и соединиться с ним, но я сказала, что должна подготовить Оркамура и осторожно объяснить всё, чтобы наша история не показалась ему бредом. Инопланетник согласился.

Не окрепла ли во мне вера, что я нуждаюсь только в одном действии, и тогда большая часть груза, который я так давно несу, отпадёт? Если это так, то я всё ещё имела мужество сопротивляться. Оркамур не молод, ноша его тяжела и с годами не уменьшается. Он не похож на Тэсса с их стройными долговечными телами, каждый раз, когда я вижу его, он кажется ещё более сморщенным и призрачным. Однако в нём горит такое сильное пламя воли и необходимости откликаться на зов о помощи, что дух его возрос, в то время как плотская оболочка ссохлась. С первой же минуты видишь только дух, а не одевавшую его человеческую форму.

— Добро пожаловать, сестра, — его голос был сегодня усталым и тонким, как звуки флейты.

Я наклонила голову над своим жезлом. Мало кому ещё Тэсса выражают такое же полное почтение, как своим Старейшим, но Оркамур заслужил признательность всего Йиктора. Я сделала три знака жезлом.

— Старейший брат, мир и благо тебе!

— Мир и благо тебе, — на этот раз голос его прозвучал глубже, сильнее, он как бы победил усталость волей. — Однако между нами не нужны успокаивающие слова, сестра. Я не могу сказать тебе, что всё идёт хорошо.

— Я знаю, потому что проезжала через Йим-Син.

— Надо ли было там появляться, сестра? Ты ничего не сможешь сделать, а иной раз, когда смотришь на обломки крушения, все прошлые печали охватывают сердце. Лучше вспоминать живых в расцвете сил, чем на закате зрелости.

Мои руки сжались на жезле, и я знала, что Оркамур видит это, но рядом с ним я не стала остерегаться — в своё время он видывал и худшие случаи потери самообладания.

— Я пришла по другому делу, — решительно перевела я разговор в нужное русло. — Это…

Я быстро рассказана Оркамуру об инопланетнике. Это можно было сделать, потому что Оркамур был тем, кто он есть, и он не нашёл бы в моих действиях ничего такого, что уронило бы меня в его глазах. Жрецы Умфры и Тэсса ближе друг к другу, чем мы — к жителям равнин.

Когда я закончила, он посмотрел на меня без большого удивления и сказал:

— Путь Тэсса — не путь человеческого рода.

— Я и сама знаю это, — вырвалось у меня. Всё, что я вытерпела, пока ехала от Йим-Сина, сказалось в этом резком ответе. Я тут же начала просить прощения, но он отмахнулся.

— Ты должна была подумать о цене, прежде чем это делать, сестра. Ваши нелегко смотрят на такое, разве цена инопланетника выше твоей?

— Это был долг.

— …за который он не должен был требовать оплаты, знай он все последствия. А теперь я должен сказать: люди Осколда ничего не приносили.

— Может быть, — поначалу я даже не очень огорчилась, — они сначала вернулись к Осколду за решением? Хотя фургон идёт медленно, мы ехали коротким путём.

— А что, если его не привезут, сестра?

Я взглянула на жезл, который вертела в руке.

— Они же не могут.

— Ты надеешься, что они не могут, — поправил он меня.

— Из всего, что ты рассказала, ясно: Озокан попрал закон ярмарки, захватив человека, и впутал своего отца, когда запер пленника в пограничный форт. За инопланетником охотились люди, носящие цвета Осколда, чтобы убить его в твоём лагере. Возможно, они собирались спрятать тело — пусть потом враги доказывают преступление. Что бы ты Думала на месте Озокана?

— Если бы я жила с мозгом жителя равнин — то подумала бы, что тот, кто был…

— Кто был под плащом Умфры? — Оркамуру не надо было читать в моём мозгу, чтобы продолжить эту мысль, — если человек нарушил один закон, ему легче нарушить и другой.

— На ярмарке они нарушают человеческие законы — но осмелятся ли они нарушить закон Умфры?

— Ты рассуждаешь как Тэсса, — сказал он уже более мягко, как говорят с чужими. — У вас немного Уставных слов, и ваши смертные правила так надёжны, что редко оказываются под угрозой. Только, сестра, как насчёт твоих собственных действий под Луной Трёх Колец?

— Да, я нарушила закон и отвечу за это. Возможно, основания для подобного действия перевесят само действие. Ты знаешь суд моего народа…

— Однако ты нарушила закон с открытыми глазами и не из страха за себя. Страх — великий бич, которым силы страха мучают людей. Если страх очень велик, ему не могут противостоять ни человеческие, ни божеские законы. Я кое-что слышал об Осколде. Он сильный, но грубый человек. У него один наследник — Озокан, и это погибель для юноши, потому что отец слишком его балует. Как ты думаешь, Осколд спокойно примет объявление его сына вне закона?

— Но как он надеется скрыть…

— Люди могут сказать о том, что они знают, но ведь нужно и доказать сказанное. Полным доказательством злого дела Озокана является тело инопланетника.

— Нет!

Конечно, я должна была бы об этом подумать, какая я была слепая!

— Сестра, чего ты хочешь на самом деле? — он снова коснулся моего мозга и увидел то, чего я не желала ясно видеть сама.

— Я клянусь… дыханием Моластера, клянусь, я не… — я оборвала бормотание и снова овладела собой.

Оркамур спокойно смотрел на меня, и правда, или то, что теперь было правдой, стала ясной для нас обоих.

— И ты думала, сестра, что такое может случиться? Говорю тебе: не тело делает человека, а то, что живёт в нём. Нельзя заполнить пустой каркас и ожидать, что в нём оживёт прошлое, и всё будет, как раньше. Многое могут сделать Тэсса, но вернуть жизнь умершему и они не в состоянии.

— Я не думала об этом и отрицала саму мысль об этом, ранее скрытую, а теперь так ясно видимую в моём мозгу. Я же спасала жизнь инопланетнику — иначе они бы безжалостно убили его.

— И что он выбрал, когда ты ему разъяснила?

— Жизнь — в последнем вопросе большей частью цепляются за жизнь.

— И ты теперь хочешь предложить ему новую жизнь в новых условиях?

— Я могла бы, это не трудно. Крип Борланд был просто убит, когда осознал себя Джортом. Станет ли он колебаться, когда получит возможность снова обрести человеческую оболочку, если будет доказано, что его собственное тело нельзя больше вернуть? Нельзя вернуть… — я вся сжалась против искушения. — Я не сделаю такого предложения, пока не буду уверена, что всё пропало.

— Но сейчас ты скажешь ему об этом?

— Скажу только, что его тело ещё не прибыло в Долину, это ведь правда?

— Мы всегда должны полагаться на милосердие Умфры. Я отправлю посланца на западную дорогу. Если они в пути, мы будем готовы, если нет — могут прибыть какие-то известия.

— Спасибо, Старейший брат. Можно мне…

— Хочешь ли ты этого на самом деле, сестра? — доброта и великое сострадание снова согрели его голос.

Какое-то время я не могла решиться. Возможно, Оркамур был прав — мне не следует смотреть на того, один вид которого терзает сердце. Я откажусь пройти эти несколько Шагов до внутренней комнаты, до неё так же далеко, как До звёзд, которые знал Крип Борланд. Крип Борланд, если бы я знала, смогу ли выдержать собственное решение, смогу ли отогнать желание?

— Сейчас сказать не могу, — прошептала я.

Оркамур поднял руку для благословения.

— Ты права, сестра. Может быть, Умфра вооружит тебя своей силой. Я пошлю гонца, спи спокойно.

Спи спокойно — хорошее пожелание! Но не для меня, подумала я, возвращаясь к фургону. Инопланетник ждёт известий. Часть правды — это всё, что я могу ему предложить. Возможно, остальное было не правдой, а только предположением, может быть, посланец Оркамура встретит отряд, который мы искали, и всё сложится правильно, по крайней мере, для Крипа Борланда. В этом мире многое правильно для одних и неправильно для других. Я должна отогнать эти мысли.

Я была права насчёт инопланетника и его вопросов. Он был вне себя от горя, что отряд Осколда ещё не прибыл, и лишь чуть успокоился, узнав о посланце. Я побоялась слишком долго мысленно разговаривать, чтобы каким-то способом не выдать то, что узнала в самой себе, и, сославшись на усталость, пошла к своей постели, а потом долго лежала без сна, слушая, как сопит и вертится в клетке барск.

Жрец на вершине храмовой башни возвестил приход зари. Я слушала пение, которое, как и у Тэсса, таило в себе власть их рода. В этом месте, где печаль и отчаяние лежали на всём как чёрное покрывало, слуга Умфры пел о надежде, о мире и сострадании, и этим пением осветился и мой собственный день.

Я выпустила маленький народ во двор, и два жреца третьего ранга с улыбками принесли нам вещи и кувшины с водой. Крип Борланд сидел рядом со мной и каждый раз, когда я оглядывалась на него, то видела, что глаза барска следят за каждым моим движением, как будто таким пристальным наблюдением он пытался поймать меня в ловушку. Почему я так подумала? Такие мысли из ниоткуда несут в себе зародыши истины.

— Крип Борланд, — имя «Джорт» могло, как мне казалось, усилить его подозрительность. Он должен думать о себе как о человеке, лишь временно живущем в теле барска. — Сегодня, возможно…

«Сегодня! — жадно подхватил он. — Майлин, ты бывала здесь раньше?»

— Два раза, — что развязало мне язык и заставило сказать правду? — Здесь живёт тот, кто считается моим родственником.

«Тэсса?» — он, казалось, удивился, и я поняла, что он смотрит на мою расу с тем же страхом, какой питали к Тэсса жители равнин.

— Тэсса, — сказала я горько, — такие же люди, как и все. Мы истекаем кровью, когда кто-нибудь поднимает против нас нож или меч, мы страдаем многими болезнями, мы умираем. Не думаешь ли ты, что мы недосягяемы для того, что мучает других людей?

«Возможно, по дороге я так и думал, — согласился он, — хотя должен был бы знать, что это не так. Но увиденное у Тэсса позволило мне думать, что они не похожи на остальных йикториан».

— Есть опасности, грозящие только нам одним. Наверное, и у тебя есть такие же, специфические для твоего народа. Инопланетники встречаются с опасностями?

«Их больше, чем я могу рассказать. Но твой родственник — тот, кто получил убежище здесь, — зачем ему это, ведь он может…»

— Нет, — резко прервала я. Объяснять, почему он попал под покров Умфры, я не могла. Это слишком близко касалось плачевного состояния самого Крипа Борланда.

Те из нас, кто становился Певцом, должны были подвергаться определённым испытаниям, которые показывали, есть у нас такой талант или нет. Маквэд пострадал как раз в такое время, но не по своей воле, а от несчастного случая, которыми наугад стреляет судьба. Мы передали то, что ещё оставалось живым, в руки Умфры — и не потому, что боялись помешанных как большинство равнинных жителей, а потому что знали: здесь будут бережно обращаться с жизнью, которая осталась в его оболочке. Ведь у Тэсса нет теперь своего дома.

Когда-то мы имели свои дома и города. Затем выбрали Другую дорогу, и необходимость требовать определённого Места для жизни клана исчезла. Старейшие оставались в тайных местах, где мы собирались на совет или в дни поминовений. Мы скитались по своей воле и жили в наших фургонах, а заботиться о таких, как Маквэд, нам было нелегко. Он был не первым, кого мы доверили Умфре. К счастью, таких было немного.

«Когда мы узнаем насчёт…»

Я очнулась от своих мыслей.

— Как только вернётся посланный. Пойдём, я должна представить тебя Оркамуру.

«Он знает?»

— Я сказала ему, так как это было необходимо.

Человек в теле барска встал не сразу. Прислушавшись, я с удивлением прочитала его эмоции, которые поначалу не разобрала: стыд. Это было так чуждо любому Тэсса, что моё удивление возросло ещё больше.

— Почему у тебя такое ощущение?

«Я человек, а не барск. Ты видишь во мне человека, а этот жрец — нет».

Я всё ещё не могла понять. Это была та минута, когда двоим кажется, что они откинули особенности своего происхождения, но прошлое тянет их в разные стороны.

— Для некоторых на Йикторе это может иметь значение, но не для Оркамура.

«Почему?»

— Ты думаешь, что один в этом мире носишь шкуру, бегаешь и изучаешь воздух длинным носом?

«Ты… Ты делала это тоже?»

— И я, и другие. Слушай, Крип Борланд! До того, как я стала Певицей, способной дружить с маленьким народом, я тоже бегала по холмам в различных телах. Это часть нашего обучения. Оркамур знает об этом, как и те, кого мы посетили недавно. Мы иной раз обмениваемся знаниями. Видишь, я сказала тебе то, что ты можешь повернуть против Тэсса, подбросив это как головню в собранный урожай.

«И ты… ты была животным?»

В его мыслях вихрем пронеслось смятение. Но затем, поскольку он был умным человеком и с более открытым мозгом, чем у привязанных к планете, он добавил:

«Но это действительно путь к обучению!»

Я почувствовала, как часть его недовольства исчезла, и подумала, что мне надо было рассказать ему обо всём этом раньше. Теперь же я говорила об этих вещах в силу необходимости: вполне могло случиться, что опасения Оркамура сбудутся. Но Крип Борланд не должен знать сейчас, что случилось с Маквэдом, не должен видеть его.

Через внутренний зал храма мы вышли в небольшой садик, где Оркамур давал отдых своему хилому телу. Он сидел здесь в кресле из дерева храта, глубоко врытом в землю, так что дерево снова ожило и пустило ветви, защищающие теперь сидящего от ветра. Этот садик был местом глубокого мира и тот, кто его создал, пока ни в чём не нуждался. Оркамур приходил сюда не только для обновления духа, но и принимал здесь тех, для кого свет померк с тех пор, как любимые им попали под покров Умфры. Здесь присутствовала сила, которую мы все называем по-разному и которая на расстоянии внушает страх, даже ужас, так как очень редко она поднимается утешающей рукой над страдающими. А тут было именно так, и всем, кто входил сюда, становилось легче.

Оркамур повернул голову и посмотрел на нас. Его улыбка больше чем слова сказала, что он рад нам. Мы подошли и остановились рядом.

— Настал новый день, чтобы мы записали на него желаемое, — повторил он сентенцию из нравоучений Умфры. — Справедливая запись извлечёт из нас лучшее, — он повернулся к Крипу Борланду: — Брат, Йиктор даёт тебе большее, чем записано на эти дни.

«Да», — мысленно ответил инопланетник.

Оркамур знал внутренний язык. Без этого он не смог бы стать тем, каким его знали.

— Всякому человеку дано учиться всю жизнь, и учению этому нет границ. Но он может отказаться от знания и тем отрезать себя от многого. Я никогда ещё не разговаривал с инопланетником.

«Мы — как все другие люди — мудры и глупы, добры и злы, живём по закону или нарушаем его. Мы истекаем кровью от ран, смеёмся шуткам, кричим от боли, — не так ли ведут себя люди во всех мирах?»

— Справедливо и, может быть, даже более справедливо для того, кто повидал много миров, как ты, и имеет возможность сравнивать. Не согласишься ли ты поговорить с привязанным к планете стариком и рассказать что-нибудь о том, что лежит над нашим небом и граничит со звёздами?

Оркамур не смотрел на меня, но я поняла, что он хочет отпустить меня. Почему он хотел остаться наедине с инопланетником, я не знала и была смущена, но всё же вышла, так как не могла подумать, что Оркамур хоть чем-то может нанести вред. Вполне возможно, что им действительно руководило только любопытство. Он был далёк от мира в своём призвании и временами забывал, что он — тоже человек с человеческими интересами.

Я собралась наконец с духом и сделала то, на что не решилась прошлой ночью: повидала Маквэда. Говорить об этом мне не хочется. Возобновлять в памяти печали прошлого и переживать их снова — тяжёлое и бесполезное дело. И я снова удивлялась, сколько делается здесь для безнадёжных.

В полдень я опять пришла во двор, где оставила фургон. Маленький народ дремал в тени, но тут же все вскочили и подбежали ко мне. Крипа Борланда с ними не было. Я удивилась: неужели Оркамур разговаривает с ним всё утро? Ведь у него всегда немало срочных и нелёгких обязанностей. Я подозвала одного из жрецов, что приносили нам пищу, но он сказал, что не видел барска, и что Оркамур сейчас в комнате для медитации, где его нельзя беспокоить.

Я встревожилась. Хотя жрецы Умфры не поднимут руку ни на одно живое существо, сюда приезжают и другие люди, которые могут не подумав отреагировать на неожиданное появление животного.

Я уже вернулась к фургону, когда подошёл второй жрец и хмуро сказал:

— Госпожа, пришло послание с западной дороги, принесённое птицей. Те, кого ты ищешь, не проходили в городские ворота.

Я механически поблагодарила, но лишь малая часть мозга отреагировала на его слова. Все мои мысли были заняты исчезновением барска.

— Барск… — начала было я — и остановилась: почему, собственно, жрец, не занимающийся материальными делами храма, должен знать о моих животных?

— Он был здесь. Я недавно видел, как он шёл с братом Офкедом, и обратил на это внимание, потому что никогда не думал, что барск может идти рядом с человеком.

— Когда это было, брат?

— Удара за два до полудня. Гонг прозвучал, когда я уже пошёл искать тебя.

Как давно! Я мысленно поговорила с Симлой. С некоторым возбуждением она коротко взлаяла и бросилась к воротам.

— Похоже на то, брат, что мой барск удрал куда-то. Я должна его найти.

Ещё до того, как мы вошли в Долину, я предупреждала Крипа Борланда о ловушках, в которые может попасть тот, кто не знает местности или останавливается на открытых местах. Я никак не могла догадаться, почему он ушёл из храма. Сомнительно, чтобы он решился на такую глупость после разговора с Оркамуром. Симла легко найдёт его по следу, но барск за это время мог уйти далеко, если, конечно, не попадёт ни в какую западню по пути.

Мы с Симлой дошли уже до внешних ворот, когда меня окликнули. Я нетерпеливо обернулась и увидела молодого жреца с гостевого двора.

— Госпожа, говорят, ты ищешь барска?

— Да.

— Он не мог далеко уйти. Барск пил из бассейна, когда пришло послание. Странное дело… — он замялся. — Можно подумать, что барск слушал наш разговор, когда я это заметил, он залаял, но обернувшись в следующий раз, я его уже не заметил.

Мог ли инопланетник понять их? Жрецы говорят между собой на высоком языке, в основном, ментообразном. За весь разговор они иногда произносят вслух два-три слова, Но всё остальное передают мысленно.

— О чём вы говорили, когда он подслушивал?

— Старший брат спросил, где ты, — жрец отвёл глаза.

— Мы… мы немного поговорили о нашем пациенте. Затем Старший брат сказал, что ты ждёшь тех, кто должен привезти поражённого ударом, но они так и не появились.

Неужели он бросился искать своё тело?! Но почему он не пришёл ко мне?

Глава 11 Крип Борланд

Я лежал на земле, и вокруг пахло землёй, растениями, корнями, жизнью, запах был густой и навязчивый. Я не знал, далеко ли отошёл от Долины, и лежал, зализывая израненные лапы. Сейчас я был больше Джортом, чем Крипом Борландом.

Человек? А был ли вообще человек, звавшийся некогда Крипом Борландом? Жрецы Умфры сказали, что с территории Осколда не выходил отряд с пустой скорлупкой от человека. Зачем же тогда привезли меня в Долину? Какой цели должен был я служить, чьим желаниям — Майлин или своим? Когда я услышал, о чём говорили между собой жрецы, во мне взметнулось подозрение, и я по-новому взглянул на беседу с Оркамуром в саду. Мы говорили о внешних мирах, но в основном он хотел знать о людях, вышедших оттуда, о том, что они делали до того, как стали звёздными скитальцами. Мне казалось, что он пытается понять: почему я рискнул превратиться в барска ради спасения своей жизни, сделав шаг туда, откуда мог не вернуться и принять, в худшем случае, такую судьбу на веки вечные.

Когда Майлин заговорила об обмене, в её словах была логика. Она знала опасность, ох, как прекрасно она знала её! Ведь жрецы, которых я подслушал, говорили не только о моём без вести пропавшем теле, но также рассуждали о Майлин и о том, что неоднократно приводило её в Долину. Был другой, который бегал в зверином теле — возможно, по её приказу, и обратного обмена сделано не было.

Человеческая оболочка жила теперь в Долине, но про тело животного жрецы не упоминали. Быть может, этот несчастный сидит теперь в клетке среди её маленького народа?

Это удивительно тренированная группа — а что, если все они, или большая часть, были когда-то мужчинами и женщинами, а не животными? Не таким ли образом Тэсса набирали животных? Возможно, и то название, которое они дали своим превращённым, — маленький народ — полностью соответствовало истине? Ей давно хотелось присоединить барска к своей труппе, в чём она сама признавалась, и я попался в эту ловушку с наивной доверчивостью ребёнка. Может быть, она подействовала на меня какой-то силой, когда мой мозг был смущён и растерян?

Но сейчас важно не то, что случилось и что нельзя изменить, а то, что ещё можно сделать. Где моё тело, моё человеческое тело? Живо ли оно вообще? Я должен найти его, обыскав земли Осколда. Правда, я не имел никакого представления о том, что я буду с ним делать, если найду, но горячее желание отыскать своё тело захватило меня вопреки разуму и логике. Возможно, я был уже слегка не в своём уме.

Теперь меня донимали голод и жажда. Я учуял запахи фермы и человека, встал, вздрогнув от боли в лапах, и стал продираться сквозь кусты. Наверное, теперь во мне было больше от животного: человеческое знание стало помехой охотничьему мастерству. В тусклом двойном свете я скользил от тени к тени вдоль стены из небрежно сложенных камней, мои ноздри улавливали и классифицировали сведения.

Мясо… С языка закапала слюна, в брюхе заурчала пустота. Запах мяса…

Я скорчился в кустах, заглядывая на открытый двор фермы. Там стоял каз, переступая тяжёлыми ногами, были также четыре форса — домашних животных, длинная Шерсть которых шла на изготовление прочной и очень тёплой зимней одежды. Они недовольно поворачивали Длинные шеи, изгибали головы под странными углами и поглядывали на стену. Один из форсов глухо и тревожно закричал: если я унюхал его, то и он, по всей вероятности, узнал о моём присутствии. Ни одного из них я не мог взять, они были в полтора раза больше меня. Зато довольно близко от моего укрытия бродила птица с длинными ногами и острым клювом, который всё время что-то склёвывал с земли. Птица приближалась ко мне и, видимо, не чувствовала опасности. Я выскочил из-за куста и схватил её. Птица завертелась с такой скоростью, какой я от неё не ожидал, и больно клюнула меня, едва не лишив глаза. Только быстрое отступление спасало меня от новой атаки, и я отскочил, понимая, что запросто мог лишиться зрения. По всей вероятности, барски были достаточно хитрыми охотниками, но я-то не был барском. Животные подняли шум, и я поспешно убежал, довольно далеко, прежде чем болевшие лапы и утомлённые лёгкие заставили меня остановиться.

В моём новом теле ночь не ослепляла глаза. Я видел в темноте, как на свету, вероятно, ночь была днём для глаз барска. Перед рассветом я жадно, конечно, не как лакомство, съел какое-то змееподобное существо, которое извлёк из щели между камнями в русле ручья. Затем я отыскал дупло в поваленном дереве, забрался в него и уснул, просыпаясь время от времени и зализывая лапы в надежде, что они смогут нести меня дальше. Я решил перенести путешествие с дневного времени, когда меня могут увидеть, на ночное, что было более естественно для барска, и дремал в дневные часы, ковыляя дальше, когда всходила луна.

Три кольца вокруг лунного диска ярко сияли в эту ночь. Я поднял голову и, не успев сдержать порыв, завыл низким воем, который был как бы эхом звучавшего во мне крика. Это не было просто приветствием, обращённым к небесному страннику. Что-то притягивало и привораживало в этом удивительном зрелище, и я начал понимать, почему жители Йиктора приписывают этому феномену психическую силу.

Луна Трёх Колец означала могущество и власть. Но я жаждал только одной власти — той, что вернёт мне человеческое тело. Вернувшись к ручью, я снова принялся за охоту и на этот раз несколько более успешно, потому что сумел поймать теплокровное животное, пришедшее на водопой. Я пировал как настоящий барск, отогнав на время еды человеческую память, затем вдоволь напился и принялся осматриваться в поисках дороги, вдоль которой следовало идти.

Я побежал по тропе, ведущей с востока на запад через лес, потому что кустарник вдоль главной дороги кончился и вокруг теперь лежало открытое пространство. Земля Осколда была заселена не густо, по крайней мере, в этой части. До наступления зари я прошёл мимо второй крепости, такой же, как и та, где меня держали в плену, только при этой был посёлок — лагерь с бараками для тех, кого не могли вместить стены. С восточной стороны расхаживали часовые, там же были привязаны верховые казы в несколько рядов. Мне показалось, что силы Осколда приведены в полную боевую готовность в ожидании вторжения врага. Я прошёл довольно близко от одного каза. Он принюхался и заорал, а его собратья подхватили вопль. Люди закричали, осветили фонарями хижины, но я поспешно юркнул назад.

Если внешние границы области были совсем не тронуты плугом, то новая местность, куда привела дорога, стала другой, и разумнее было идти ночью, а не днём. Миновав лагерь, я дошёл до деревни и прошмыгнул через поля. Урожай почти по всей стране был убран. Когда я крался мимо какой-то фермы, меня испугало тявканье охотничьей собаки, в котором прозвучало предупреждение. Другие животные подняли тревогу и всполошили всю деревню. Я опять увидел свет фонарей, услышал крики людей и дикий лай собак.

Реакция населения Йим-Сина и слова Майлин уверили меня, что барск — редкое и опасное животное. Допустим, меня увидят, и какой-нибудь фермер спустит собак на странного нарушителя границ. Что тогда? Идти в густонаселённую местность равносильно самоубийству. Я бродил в чаще, выбирая место для дневного сна и слыша скулёж в собственных мыслях. Но ведь где-то в землях Осколда скрывался ответ на вопрос о судьбе моего тела, и я ДОЛЖЕН был узнать его!

Наученный горьким опытом, я не рискнул охотиться в фермерских дворах. Но дикой пищи было мало, и она была пуглива, так что поиски пищи привели меня наконец к огороженному полю. В эту ночь на небе не сверкали Кольца, всё было затянуто тучами. Это придало мне храбрости в попытке ещё раз попытаться завладеть домашней скотиной.

На одном поле мне попались фоду, а я уже знал, что Майлин везла с собой именно их сушёное мясо, хотя эти были довольно малы. Вероятно, у них с Тантакой были какие-то общие предки, но одомашнивание и направленное размножение укоротили им ноги, сделали фоду более толстыми и явно более глупыми. Передо мной стояло только одно затруднение: они спали, сбившись в кучу, и всё стадо вкупе могло испортить всю охоту.

Я крался вдоль стены, осторожно принюхиваясь, не пахнёт ли собаками, но пролетавший ветерок доносил до меня только запах спящих фоду. Если бы у меня был напарник, всё прошло бы очень просто: один обошел бы стадо по ветру и спугнул животных прямо в ждущие зубы партнёра. В конце концов я решил, что моё лучшее оружие — быстрота, и побежал по ветру. Долго ждать не пришлось: куча спящих зафыркала и распалась. Я кинулся на визжащее животное, схватил его и поднял, несмотря на сопротивление. Перебраться через стену с таким грузом оказалось весьма нелегко, но голод — лучший помощник, и я утащил добычу в кучу камней на берегу, которая могла послужить мне крепостью, хотя я и не думал, что меня станут осаждать.

Я утолил голод, а затем из осторожности прошёл вниз по ручью, чтобы запутать следы, по которым ограбленный фермер может спустить собак. Через ручеёк был перекинут мостик, и под его аркой я вышел из ручья и вылизал воду из шерсти.

За этим занятием я расслышал глухой стук копыт и неподвижно скорчился в темноте. Стук слышался с двух сторон, и скорость, с которой всадники ехали навстречу друг другу, говорила, что они спешат. Я подумал, что они проедут близко от меня, и прислушался: слова, которыми они перекинутся, могут объяснить их спешку.

Топот замедлился — видимо, оба всадника придержали своих казов. Прячась у края моста, я приподнял голову в надежде услышать что-нибудь важное. Мне не были известны местные диалекты, кроме ырджарского, но мысли жрецов Умфры доходили до меня так же ясно, как слова на Бэйсике. Однако теперь трудно было рассчитывать на такую удачу.

Всадники остановились. Я услышал тяжёлое дыхание казов и звуки человеческих голосов. Но слова оказались лишь бессмысленной серией звуков, как любая человеческая речь показалась бы настоящему барску, и я изо всех сил активизировал способности эспера, чтобы подслушать мысли.

«…посылает на помощь…»

Удивление, некоторая горечь.

«…осмелится, после этого… осмелится!»

Отчаяние, интенсивное, как мозговой удар.

«Напрасно! Наш лорд вернул человека… предложил выкуп. Больше он ничего не может сделать».

Эмоции двоих на мосту были так сильны, что их отрывочные мысли становились для меня всё яснее.

«…бежать…»

«Сумасшествие! Нашему лорду уже противоречат в Совете и из Йамака, и из Йимока — те, кто всегда зависел от него. Нас поддержит только граница. Кто станет защищать лорда, если его объявят вне закона?»

«Пусть сам решает…»

«Он решит… Те же слова и услышишь. Если инопланетники имеют власть Ю, то объявление вне закона вполне может состояться. Они имеют право отказаться от платы. Ведь они назад получили не человека, хоть ты его так и назвал. Ты же его видел».

Словесного ответа не последовало, только эмоции — гнев и страх, а затем крик человека, подгоняющего животное, и каз, что шёл с запада, понёсся галопом. Другой Всадник не спеша направился к границе.

Я опустил голову на лапы, слыша только журчание воды. Человек может лгать языком, но его мысли говорят правду. Теперь я узнал, причём чисто случайно, что моё тело не находится больше во владениях Осколда, а вернулось к моим товарищам на корабль. У меня не было сомнений, что всадники говорили обо мне.

Теперь моей целью был Ырджар, порт. Моё тело — на «Лидисе», наш врач сделает всё для этой неразумной скорлупы. Допустим, я каким-то образом доберусь до корабля, до своего тела — и что я смогу сделать?

Но у Вольных Торговцев открытый мозг, а Майлин — не единственная Тэсса на ярмарке, там оставался Малик. Смогу ли я добраться до него, чтобы воспользоваться его знанием для прояснения ситуации? Возможно, он даже сможет произвести обмен…

Как много сомнений и страхов стоит между мной и успехом! Однако я цеплялся за всякую надежду, чтобы человек не был навсегда поглощён животным.

Назад! На восток через холмы, вниз, к равнинам Ырджара! Там красный мех барска будет очень заметен, но что делать — выбора у меня не было.

В глотке пересохло, как будто я и не пил, ноги подкашивались, по шкуре пробегала дрожь. Но убежища здесь не было, и я вошёл в воду и поплыл по течению к югу, а потом выбрался на отмель.

Теперь незачем было идти вдоль дороги и рисковать встретиться с кем-нибудь. Тёмные холмы служили неплохим ориентиром. Далеко за ними лежали равнины, где расположены Ырджар и порт. Я быстро проносился по открытым полям или бежал рысцой по заросшим лесом местам. Я обнаружил, что, хоть барсков и считают горными животными, их удивительно небольшие тела на почти гротескно длинных ногах идеально приспособлены для быстрого бега по ровной местности.

На заре я миновал ту самую крепость, где начались мои несчастья. Там, по-видимому, теперь стоял гарнизон — люди разбили лагерь под стенами, и мне пришлось сделать большой крюк, чтобы обойти линию казов.

По дороге я размышлял о том, что невольно узнал от тех всадников. Тот, кто ехал на запад, был, бесспорно, из свиты Осколда. Не должен ли он собрать помощь для Озокана и его людей? Известно, что Осколд дорожил своим наследником, но, судя по реакции второго посланца, такому отношению пришёл конец. Осколд предложил плату за мою гибель — иными словами, он попытался единственным на Йикторе законным путём разрешить спор между своим сыном и Вольными Торговцами, предложив капитану Фоссу плату за члена экипажа. Такая плата предлагалась за непреднамеренное убийство в мирное время, но почти никогда не принималась, если жертва имела близкого родственника, способного носить оружие, потому что кровная месть рассматривалась как более благородное решение. Но если у жертвы в клане оставались только женщины и дети, слишком юные для битвы, тогда плату принимали, и сделка записывалась в храме Ырджара.

Поскольку экипаж «Лидиса» рассматривался как мой клан, возможно, предложение было сделано в надежде, что его примут. Я только удивлялся тому, что Осколд вернул моё тело. С его стороны было бы логичнее убрать как можно скорее это позорное свидетельство против его сына. Может, их напугал гнев Умфры?

Во всяком случае стало ясно, что капитан Фосс потребовал полного наказания — чтобы Озокана объявили вне закона. Немилость распространялась вширь, так что старые враги Осколда получили удобный случай рассчитаться как с сыном, так и с отцом, и земли Осколда были близки к состоянию осады. Хотел бы я знать, не пошёл ли Осколд против всех законов и обычаев, посылая помощь сыну. Если так, то станут ли его люди поддерживать хозяина? Лояльность людей к своему лорду крепка и противостоит пыткам и смерти, как говорится в балладах. Но это работало в двух направлениях: если лорд был также честен по отношению к тем, кто присягал ему в верности. Такое укрывание сына могло, я думаю, расцениваться как открытое нарушение клятвы, подвергавшее его людей слишком большой опасности.

Я мысленно представил себе город Ырджар. Трудно было сосчитать, сколько дней прошло со времени моего похищения, так что я даже не был уверен, работает ли ещё ярмарка. А что, если… — я даже прибавил скорость — что, если «Лидис» уже ушёл? Эта мысль была так ужасна, что я постарался отогнать её.

Но если «Лидис» продолжал стоять в порту, может, и Малик ещё на ярмарке? А если нет? Я облизал всё ещё болевшие лапы и тихонько заворчал. А сможет ли барск снова стать человеком? Что, в сущности, случилось с тем, кого по просьбе Майлин приютили жрецы Умфры. Может, он так долго бегал в теле зверя, что животное взяло верх и бегает теперь по холмам, не имея никаких связей с человеком? Мне хотелось опустить голову и завыть, как я выл на луну по нечеловеческим причинам. Однако я задушил этот вой в горле.

Грис Шервин посетил со мной шоу, он видел, как мы привезли барска, и слышал мой рассказ о том, что произошло в палатке продавца животных. Он сможет открыть, свой мозг, если барск придёт к нему теперь, и будет способен к какому-то контакту. Мы все имели способности эспера, одни — больше, другие — меньше. Лучшим эспером на борту «Лидиса» был Лидж. Только бы удалось подойти к нему достаточно близко! Нет, Крип Борланд ещё не был побеждён!

По этим холмам можно было свободно идти как днём, так и ночью. Я выкопал из мягкой земли несколько мелких животных и съел их, но этого едва хватило, чтобы лишь чуть-чуть приглушить чувство голода. Я поднимался всё выше и выше. Захватывало дух от морозного воздуха, застывшая почва терзала натруженные лапы. Я лизал снег, чтобы утолить жажду, и с тоской вспоминал реку, где мог напиться всласть.

Около полуночи я прошёл через перевал и мог бы спускаться в долину, но так устал, что вынужден был поспать в укромном месте.

Когда я проснулся, солнце пригревало мою спину, покрытую густой гривой. Прищурившись от яркого света, я оглянулся и потянул носом. Сильно пахло человеком. Раздалось слабое шарканье по твёрдой поверхности — такое могли произвести только сапоги. Кто-то шёл снизу справа от меня, стараясь производить как можно меньше шума.

Я нагнулся, коснувшись мордой передних лап, и посмотрел вниз. Человек? Нет, люди, потому что я увидел второго, ползущего в гору уже почти рядом со мной. Поверх кольчужной рубашки на них были грязные плащи со странными цветными пятнами. Я подумал, что только острый взгляд животного может разглядеть эти пятна на расстоянии, если они замрут в неподвижности.

Не враги ли Осколда удирают? Неважно, кто они, лишь бы не нашли меня. Я начал медленно отползать в кустарник. Куда они направлялись, я не мог угадать, потому что поблизости не было ни крепости, ни поста, но решимость их не подлежала сомнению.

Придётся снова повернуть на юг, так как ползущие по холму были частью отряда, остановившегося внизу, а мне известно только то, что Ырджар находится где-то на западе.

Я лёг и терпеливо принялся ждать ночи, чтобы под Тремя Кольцами Луны пуститься во весь опор. Всю ночь я попеременно то бежал, то шёл, пока не был вынужден остановиться возле озерка, измученный нестерпимой болью в лапах. Там мне удалось также и закусить какой-то птицей, что приблизилась, обманутая моей неподвижностью. Это была отличная еда — лучшая, какую я нашёл после фоду. Затем я зарылся в кустарник, но долго спать не пришлось.

На этот раз сначала появился звук, а не запах: это были собаки с фермы, и они охотились за кем-то, кто бежал в моём направлении.

Когда я был человеком, на этих холмах за мной охотились люди Озокана. Теперь я зверь и снова вижу охоту. Лай собак, наверное, должен наводить ужас на того, за кем они гонятся. Я спокойно прислушивался, полагая, что их дичь не я.

Из кустов выскочило длинноногое животное и помчалось прочь крупными прыжками. Я узнал его — дикое жвачное с равнины. Его мясо сушат на зиму, и оно считается обычной добавкой к меню. Охота, видимо, началась недавно, потому что животное убегало легко. Но свора была нетерпелива и молча неслась по горячему следу, лишь изредка взлаивая.

Я снова направился к югу, далеко обходя тропинки, по которым бежало преследуемое животное. Хорошо, если собаки будут поглощены изначальной целью и не обратят внимания на мой след. А, может, они тоже боятся барска?

Меня тревожило, что я приближался к открытой местности, где не было ни скал, ни кустарника, ни деревьев и негде было укрыться от глаз охотников: кругом голые поля, где на фоне серо-жёлтого жнивья мой красный мех будет отчётливо виден.

Вскоре я почувствовал запах воды и вспомнил о ручье, бежавшем из озерка, где я пил и омывал лапы. Не пойти ли мне по ручью, чтобы сбить следы? Я знал об этом по тем плёнкам, которые, бывало, рассматривал для собственного удовольствия. Но такие охотничьи воспоминания, собранные с точки зрения человека, вряд ли могли быть полезными в моём теперешнем положении.

Однако лучшего выхода я не видел, поэтому вошёл в воду и пошлёпал по течению. Я не успел уйти далеко, как услышал глухой шум в том месте, где лежал раньше. Этот шум прозвучал реальной угрозой. Случилось самое худшее: собаки взяли мой след и, к моему несчастью, решили, что я — лучшая добыча.

Меня охватила паника, которая могла привести к гибели. Я перестал соображать и бросился удирать, но мои силы к этому времени были уже изрядно подорваны. Я знал, что далеко не убегу, поэтому, перескочив через ограду, помчался по полю и… Под моими лапами больше не было почвы. Я падал…

Глава 12 Крип Борланд

Вокруг меня взметнулся песок, тело ударилось о землю с такой силой, что прервалось дыхание, я некоторое время ничего не чувствовал и только спустя некоторое время попытался встать. Всё поплыло перед глазами, но постепенно зрение прояснилось настолько, что я смог увидеть каменные стены… колодца!

Человек выбрался бы из него, цепляясь за неровности стен, но мои четыре лапы с прямыми когтями здесь были бесполезны. Я откинул голову назад и зарычал. Этот рык, усиленный земляной воронкой, которая держала меня, заставил свору на некоторое время замолчать. Как бы ни возбуждены были преследованием собаки, ни одна из них не осмелилась прыгнуть ко мне вниз, так что им оставалось только изливать свою злобу в бешеном лае.

Затем кого-то из них отшвырнули в сторону, и я увидел смотрящих на меня людей. Один в изумлении отшатнулся, другие уставились на меня, вытаращив глаза. Кто-то поднял лук, и я подумал, что мне, загнанному таким образом, не удастся увернуться от стрелы. Но человек, стоящий рядом со стрелком, с гневным криком ударил по луку.

Какое-то время я лежал, задыхаясь, а собаки и один из людей следили за мной. Остальные люди исчезли. Затем раздался глухой стук, и на меня упала масса верёвок. Я вскочил. Именно этого они и ждали. Сеть была мгновенно затянута, а я, беспомощный, медленно вытащен из колодца.

Собаки бросились на меня, но были отогнаны хозяевами, потом ворох верёвок со мной внутри бросили на телегу, привезли на ферму и заперли, связанного, в тёмном сарае.

Там пахло животными и человеком. Я тяжело дышал, во рту пересохло. Хотя бы несколько капель воды… Но часы шли, а к сараю никто не приходил.

От падения в колодец болело всё тело, но всё заглушала потребность в воде. Я сделал слабую попытку послать мысль, хотя и опасался, как бы суеверные местные жители немедленно не убили меня.

Поблизости оказался не один человеческий мозг, но как я ни старался изо всех своих слабых сил вложить в какой-нибудь из них мысль о своей жажде, здесь не нашлось никого, кого можно было бы удержать достаточно долго, чтобы довести до его мозга моё желание.

Я впал в апатию, неспособный более к борьбе. Возможно, они даже сочли меня мёртвым, когда вошли в сарай. Сколько времени прошло, я не знаю, но на улице уже стемнело. Меня снова швырнули на телегу, и она поехала через мост. Услышав запах воды, я поднял голову и заскулил, но тут же получил жестокий удар и потерял сознание.

Дневной свет бил мне в глаза, а уши оглохли от криков, которые я не понимал. Телега остановилась. Двое мужчин стояли возле неё и осматривали моё тело.

«Воды…» — попытался я выговорить, но из моей широко разинутой пасти вырывался только отчаянный хриплый визг. Один из мужчин подошёл ближе и сказал на ырджарском наречии, на котором я тоже когда-то говорил:

— Барск… Десять весовых знаков.

— Десять? — взорвался другой. — Ты когда-нибудь выдел здесь барска? Да ещё живого?

— Пока живого, — согласился первый. — Посмотрим, доживёт ли он до вечера. А шкура — можно, конечно, выделать, но мех ничего не стоит.

— Двадцать.

— Десять.

Голоса их звучали монотонно, колыхаясь туманным занавесом, упавшим мне на глаза. Мне хотелось уплыть в темноту, которая обещала покой без страданий.

Но меня снова грубо вернули к жизни, когда стащили с телеги и отнесли в более тёмное место, где спирало дыхание от плохо содержащихся животных. В моей памяти, как искра, мелькнуло забытое. Я когда-то слышал подобную вонь. Где?

Железные тиски вокруг моего горла, жёсткие, удушающие… Я слабо попытался скинуть их, разгрызть, но меня втолкнули в маленькое тёмное помещение. Я оказался в тесной тюрьме, крышка которой быстро захлопнулась. Два отверстия в стене давали немного света и очень мало воздуха. На полу валялось немного вонючей соломы — видимо, не я один был здесь пленником. И пахло здесь не только другими телами, но и мыслями, наполненными страхом, ненавистью, отчаянием.

Я кое-как свернулся и, положив голову на лапы в поисках какого-либо облегчения, попытался откинуть память, мысли, всё окружающее. Я тянул существование, но уже не жил.

Воды здесь не было. Я думал или смутно грезил о воде, о том, как шёл по ручью, и вода бурлила вокруг моих ног, приглаживая мех, и казалось, что всё это было сном и никакого мира не существует вне этого тесного ящика. Время исчезло, остались только вечные муки.

Над головой раздался щелчок. Верх ящика поднялся, впустив струю воздуха и свет. Я хотел поднять голову, но что-то тяжёлое ударило меня по шее, пригвоздив к вонючему полу. Я не видел, кто стоял надо мной.

— …скоро сдохнет. И ЭТО вы предлагаете моему лорду?

— Это же барск. Ты когда-нибудь видел живого барска, Господин?

— Живой? Вот-вот сдохнет, я же сказал. А его шкура ничего не стоит. Ты просишь пятьдесят весовых знаков? Созрел для Долины, если запрашиваешь такую цену.

Давление на мою шею исчезло, и крышка тут же захлопнулась.

«Скоро подохнет — скоро подохнет — скоро… — жужжало в моих ушах. — Барск… скоро подохнет…»

Барск — животное. Но я не животное, я человек! Они должны знать, должны выпустить меня! Я человек, а не животное! Искра жизни, которая едва мерцала, готовая угаснуть минутой раньше, теперь загорелась снова. Я хотел прислониться к стене ящика, чтобы сражаться за свою свободу, но ничего не вышло. Мускулы сводило судорогой, все силы покинули меня.

«Я человек! Человек!» — я не мог произнести никакого звука, кроме тихого визга. Но мои мысли устремились в мир по ту сторону клетки.

«Здесь умирает человек! Не животное, человек!»

И мысль, отчётливая и сильная, сплелась с моей. Я буквально вцепился в неё, как вышедший из корабля в космос цепляется за свой спасательный трос.

«Помогите умирающему человеку…»

«Где?» — пришёл вопрос, такой ясный, что его сила подняла энергию моего мозга.

«В клетке — в теле барска — человек, не животное… — я пытался удержать этот мысленный трос, который, казалось, выскальзывал из моего захвата, как корабельный трос из смазанных маслом перчаток. — Человек — не животное!»

«Думай, держи мысль! — пришёл приказ. — Меня надо вести, так что думай!»

«Человек, не животное…» — я не мог держать линию связи, она ускользала. Я снова попытался из последних сил:

«Человек, не барск, в клетке — не знаю где, но в городе…»

«Ырджар? В Ырджаре?»

«В клетке… как барск… барск… не барск — человек!»

Мне не хватало дыхания, тьма наваливалась так плотно, что раздавливала меня.

«Человек… я — человек», — я цеплялся за одну единственную мысль, но тьма становилась всё плотнее и приходилось отбиваться от небытия.

«Здесь!»

Сквозь тьму снова пришёл этот ответный мозговой удар, быстро и остро пронзивший меня, но я уже не мог слышать. Во мне оставалась только тьма и конец всякой борьбы.

Далёкий свет и ничего не означающие голоса. Затем две руки приподняли мою голову. Я смутно увидел лицо.

«Слушай, — пришёл в мозг приказ, — ты должен помочь мне. Я сказал, что ты из моего маленького народа, что ты дрессированный. Ты можешь подтвердить это?»

Подтвердить? Ничего я не могу подтвердить, даже то, что я человек, а не зверь, бегающий на четырёх ногах и загрызающий по ночам добычу.

Вода полилась на мой распухший язык, в пасть, но я не смог проглотить её. Затем руки снова взяли мою голову, а глаза встретились с моими.

— Джорт! Выполняй приказ!

Когда-то это обозначало… я никак не мог вспомнить. Кто-то дал мне это имя и…

Я кивнул головой и попытался поднять передние лапы. Там были ступеньки, и на них сидел человек в чёрно-жёлтой мантии и смотрел на меня. Значит, я должен поклониться и сделать всё то, что мы вместе планировали. Мы? Кто это — мы?

— Это моё животное!

— Ещё не доказано, Господин.

— Я отдам тебе то, что ты заплатил за него, или мне позвать уличного стражника?

Уверенные руки продолжали держать мою голову. В рот снова полилась вода, и на этот раз я смог чуточку проглотить. С водой понемногу возвращалась жизнь, но руки пока не выпускали меня.

«Соберись с силами. Мы скоро уйдём».

Голоса над моей головой стёрлись. Затем руки подняли меня и понесли. Я взвизгнул и зажмурился от яркого света. Тот, кто нёс меня, опустил моё тело на мягкий мат, и я растянулся, не в силах двигаться. Поверхность пола покачнулась, и я услышал стук колёс по булыжной мостовой.

Мы ехали в фургоне. Запах города душил меня. Я даже не пытался смотреть по сторонам — у меня на это не было сил. Грохот, скрежет, опять грохот… Фургон остановился.

— Дрессированное животное…

Полотнище в задней части фургона отдёрнулось и снова закрылось. Фургон двинулся.

Воздух посвежел. Опять остановка. Кто-то сошёл с переднего сидения, подошёл ко мне и опустился на колени. Мою голову снова подняли и влили в рот жидкость — на этот раз не просто воду, а с какой-то кислой и острой добавкой. Я открыл глаза.

«Майлин?» — мысленно позвал я, но увидел не женщину Тэсса, толкнувшую меня в это безнадёжное приключение, это был мужчина, бывший с ней на ярмарке. Память слабо пробивалась сквозь навалившиеся сверху тяжёлые события.

«Я — Малик, — пришёл ответ. — Теперь отдыхай, спи и ничего не бойся. Мы вовремя вырвались».

Смысл его слов не полностью дошёл до меня, потому что я послушался его приказа и уснул, но это уже не было оцепенением приближающейся смерти.

Когда я проснулся, то увидел неподалёку от себя костёр. Языки его пламени несли успокоение в мою измученную Душу. Человек и огонь — его древняя защита и оружие. С Давних времён огонь связывался в нашем представлении с безопасностью, он поднимает наш дух, когда мы смотрим на отблески пламени.

Позади костра показался другой свет, и я, увидев его, зарычал — и тут же смолк: когда я проснулся, то в первый момент осознал себя Крипом Борландом, — и как же тяжело было снова оказаться Джортом.

На моё рычание пришёл ответ из тени, до которой не доходил ни свет костра, ни лучи лунной лампы. Мой нос подсказал мне, что здесь много живых существ.

Человек вошёл в свет костра с котелком в одной руке и с ковшиком в другой. Он шёл вдоль ряда чашек, стоявших на земле, и наливал в каждую из котелка, а затем подошёл ко мне.

«Малик из рода Тэсса», — мысленно поприветствовал я его.

— Крип Борланд из рода инопланетников.

«Ты знаешь меня?»

Он улыбнулся.

— Здесь только один человек в теле барска.

«Но…»

— …меня не было, когда ты надел меховую шкуру, хочешь ты сказать? Ты воспользовался властью Тэсса, мой друг. Неужели ты думаешь, что это могло пройти незамеченным?

«Не я ею воспользовался», — возразил я.

— Ты не думал об этом пути, — с готовностью согласился он. — Однако это пошло тебе на пользу.

«Вот как?» — отозвался я.

— А разве нет? Не думаешь ли ты, что тебя бы оставили в живых подчинённые Осколда, если бы Майлин не сделала для тебя всё, что смогла, и притом очень своевременно?

«Но дальше…»

Он присел на корточки, так что я, сидя, был чуть выше его.

— Ты думаешь, что она воспользовалась тобой для своих целей?

«Да», — правдиво ответил я.

— У всех рас есть свои нерушимые клятвы. Так вот, я клянусь тебе: то, что она сделала в ту ночь, — исключительно ради тебя, спасая твою жизнь.

«В ту ночь — возможно, но затем? Мы пришли в Долину, моего тела там не оказалось, но было другое…»

Он, похоже, не удивился, да я и не думал, что Тэсса выкажет свои эмоции, как это делают другие расы. Он некоторое время молчал, потом спросил:

— Почему ты так решил?

«Она говорила мне о каких-то опасностях, но у неё были свои причины привезти меня в Долину. И это было не для моего, а для её блага».

Он медленно покачал головой.

— Послушай, инопланетник, она не подвергла бы тебя ни одной опасности, которой не испробовала сама. Если бы ты не убежал, ты не оказался бы в такой беде, в какой я тебя нашёл. Ни один Певец Тэсса не получает возможности призывать власть, пока не побывает в меховой шкуре или оперении. Майлин прошла этим путем ещё до того, как твой звёздный корабль приземлился в порту Ырджара.

«А тот, что в Долине?»

— Разве я говорил, что на пути не бывает никаких опасностей? Мы не убиваем живых существ в нашей зоне, но это не значит, что смерть обходит её стороной. Маквэд был в теле животного, когда лорд пришёл охотиться без нашего разрешения и пустил роковую стрелу. Это был один шанс из десяти тысяч, потому что давно уже никто не ходил по нашей святой земле, и мы не остерегались. А что касается тебя, то подумал ли ты, что Майлин придётся расплатиться за использование нашей власти для помощи чужаку? Она искренне верила, что люди Осколда принесут твоё тело в храм и всё будет хорошо. Помни это…

«Но моё тело в Ырджаре…»

— Да. И теперь нам нужен новый план, и я не отрицаю, что стоит поторопиться. Твои друзья не поймут и в своём неведении будут лечить твоё тело, тем самым убивая его.

У меня мороз пробежал по коже.

«Нам надо идти в Ырджар…»

— Не сразу. Сейчас мы выехали из Ырджара. Мне Удалось вывезти тебя из города только потому, что я обещал увезти тебя подальше от населённых мест. Майлин знает или скоро узнает, где мы. Она приедет сюда, потом зайдёт к твоему капитану и поведает ему всё — если он из тех, кто может поверить необычному рассказу. Затем мы контрабандным образом доставим тебя в порт, и Майлин исправит то, что было сделано. Но не знаю, — нахмурился он, — что обо всём этом подумают Старейшие, потому что это — нарушение Уставных Слов, дающее в руки тех, кто не из рода Тэсса, тайное оружие, о котором мечтают наши враги.

«Разве равнинные жители не знают, что вы можете меняться телами?»

— Нет. Подумай — эти люди не имеют понятия о духе, они знают лишь тело и мозг. Расскажи невеждам, что в этом мире живут такие, кто может превратить человека в животное, а животное в человека, и представь себе, что случится.

«Страх побуждает людей к убийству».

— Именно так. Начнётся такая охота, что Тихие места утонут в крови. Мы уже знаем, что говорят о нас, от того инопланетника — Гека Слэфида, который собирался использовать это знание как рычаг для торга. То ли он выудил эту информацию у Озокана, то ли ещё у кого — мы не знаем. Думаю, всё-таки не у Озокана, иначе песня Майлин не спасла бы тебя от гибели, его слуги убили бы тебя в любом облике — барска или человека. Никаких намёков от местных жителей пока не доходило. Теперь наши Старейшие ищут Мыслью. Мы идём по узкому, осыпающемуся краю земли над бездной.

«Здесь постоянно сражаются, соседи Осколда пошли против него. Если один лорд ссорится с другим, не выигрываете ли вы время?» — спросил я и рассказал о посланцах, которых встретил на холмах.

— Да, его соседи увидели шанс скинуть Осколда, но, как ты думаешь, не ухватится ли он за возможность оторвать их от своей глотки и кинуть на Тэсса? Поэтому Гек Слэфид и молчит.

«Если вы обменяете меня обратно, я навсегда уеду с этой планеты и клянусь, что никто здесь не услышит об этом от меня».

Он хмуро посмотрел на меня.

— Старейшие позаботятся о том, чтобы языки зря не болтали. Конечно, чем скорее мы произведём обмен и отправим тебя с Йиктора, тем лучше. Сейчас Озокан и его приспешники объявлены вне закона. Они не могут жить только набегами, и ни одна рука не поднимется помочь им. Рано или поздно люди объединятся, выследят его и прикончат. Не знаю, какие оправдания получил от своего сына Осколда и поддерживает ли он его хотя бы тайно. Если он предполагает это сделать, он должен действовать очень скрытно, иначе его собственные люди скажут, что он нарушил клятву и оставят его. Объявление вне закона — не пустяк, и те, кто помогают такому отверженному, сразу же сами становятся проклятыми. Достаточно клятвы трёх свободных арендаторов, чтобы осудить человека. А Осколду хватает забот ещё и с теми, кто вторгается в его земли.

«Теперь, значит, мы будем ждать Майлин», — вернулся я к своим делам. Ссоры феодальных лордов не касались моего будущего — по крайней мере, я так считал.

— Будем ждать Майлин, — подтвердил Малик. — Затем она пойдёт в Ырджар, к твоему капитану. Как я уже говорил, многое зависит от того, насколько открыт его мозг. Возможно, ты передашь с ней что-нибудь, подтверждающее её слова, — скажем, о каком-нибудь инциденте, который известен только вашим, а на Йикторе о нём никто знать не может. Если он примет её рассказ, мы договоримся о дальнейшем.

У Вольных Торговцев открытый мозг. Они повидали так много в разных мирах, что не могут сказать: «Такого не бывает!» Но это дело настолько исключительное — может ли вера простираться так далеко? Намёк Малика был неплох: я принялся размышлять над тем, что могло бы подтвердить рассказ Майлин и пойти мне на пользу.

Когда время становится главным фактором в жизни, оно может быть таким же тяжёлым бичом, каким подгоняют рабов-гребцов на Корфу. Малик занимался животными, а у меня были только мысли, острые, как шипы. Они гоняли меня с места на место мимо костра.

Пища и питьё, что давал мне Малик, видимо, содержали не только питательные вещества, но и стимуляторы, потому что совсем скоро я почувствовал удивительную бодрость — впервые с тех пор, как оставил Долину для напрасных поисков.

Малик покончил со своими обязанностями и сел перед огнём, повернув вниз лунную лампу. Я сел рядом с ним, желая уйти от всего, что давило, и неожиданно спросил:

«Почему Тэсса выбрали бродячую жизнь?»

Он посмотрел на меня, и его большие глаза, казалось, стали ещё больше. Он ответил вопросом:

— А почему вы хотите крутиться от мира к миру, не имея своего дома?

«Потому что я рождён и воспитан для такой жизни. Ничего другого я не знаю».

— Теперь знаешь. Мы — Тэсса — тоже рождены и воспитаны для такого образа жизни. Когда-то мы были разными народами, родственниками тех, кто живёт на равнинах. Затем наступил момент выбора. Нам был показан другой путь следования. Но всё в мире чего-то стоит, и за этот новый путь пришлось заплатить. Это означает, что надо было вырвать собственные корни и отвернуться от всего, что казалось безопасным и нерушимым. Нас более не окружают стены, мы тесно сплотились одним кланом и держимся в стороне от жизни других людей. Теперь равнинные жители смотрят на нас как на бродяг, не имеющих крова. Они не понимают, почему мы не нуждаемся в том, что им кажется ценным, — и сейчас, и для будущего; они сторонятся нас. Время от времени люди смотрят на то малое, что дал нам этот выбор, и держат нас в страхе, хотя и сами боятся больше. Мы участвуем во всей жизни, а они нет. Ну, не совсем во всей жизни, кое в чём мы не принимаем участия: в росте дерева, в появлении листьев, в созревании плодов. Но мы можем взять птичьи крылья и изучать небо по примеру крылатых созданий, можем надеть меховую шапку и побегать на четырёх ногах. Ты знаешь многие миры, звёздный странник, но никто из вас не узнает жизнь Йиктора, как знают её Тэсса.

Малик умолк и уставился в огонь, подкармливая его время от времени хворостом из кучи. Между нашими мыслями возник барьер. Хотя у Малика не было такого отрешённого взгляда, какой я видел у Майлин однажды ночью, я подумал, что он близок к такому же состоянию полной прострации.

Ночной воздух доносил до моего носа массу сведений. Через некоторое время я прошёлся в темноте вокруг лагеря. Большая часть маленького народа спала в своих клетках, но некоторые были часовыми, и вряд ли кто-нибудь мог незамеченным пробраться в лагерь.

Майлин приехала перед восходом солнца. Я услышал её запах раньше, чем до моих ушей донёсся скрип колес фургона. Позади меня раздались одновременно сигналы и приветствия. Малик очнулся от своего забытья у почти погасшего костра, и я подошёл к нему. Мы стояли рядом, пока Майлин подъезжала к полутёмному лагерю.

Она посмотрела на меня. Не знаю, чего я ожидал. Может быть, выговора за моё глупое исчезновение из Долины, хотя я не считал, что оно было глупым, если принять во внимание то, что я знал или подозревал в то время. В конце концов, как могут Тэсса понять, что означают их обычаи для другого человека?

На её лице лежала тень усталости, как у человека, долгое время простоявшего на часах без смены. Малик протянул ей руку, чтобы помочь сойти, и она со вздохом приняла помощь. Раньше я видел её сильной, теперь она изменилась, но я не понял, как именно.

— На холмах всадники, — сообщила она.

— Они осаждают Осколда, — Малик пригласил её к костру, снова раздув умиравшее пламя. Затем он вложил ей в руку рог, в который налил что-то из фляжки. Она медленно пила, останавливаясь после каждого глотка. Затем, прижав рог к груди, она сказала мне:

— Время не терпит, Крип Борланд. На рассвете я выеду в Ырджар.

Я думал, что Малик запротестует, но она даже не взглянула на него, а смотрела на огонь, потихоньку отпивая из рога.

Глава 13 Крип Борланд

Было яркое утро. Крепкий, как вино, ветер освежал нос и глотку, солнечные лучи слепили незащищённые глаза. Человек и животное чувствовали, что жизнь хороша. Ещё до того, как солнце осветило наш лагерь, Майлин села на верхового каза, которого Малик оседлал для неё, и выехала на запад. Мне очень хотелось бежать рядом с ней, но здравый смысл, останавливающий меня, был крепче любых прутьев клетки.

Когда Майлин скрылась из виду, Малик прошёл вдоль ряда клеток, открывая дверцы, чтобы их обитатели могли выходить и входить по их желанию. Некоторые ещё спали, свернувшись меховыми шарами, другие моргали, просыпаясь. Вышли немногие. Симла толкнула дверцу плечом и бросилась ко мне, пронзительно визжа в знак приветствия, её шершавый язык уже готовился ласково облизать меня, но Малик опустил руку на её голову. Она сразу же посмотрела на него, припала к земле и, метнув взгляд по сторонам, исчезла в кустах.

«Что это значит?» — спросил я Малика.

— Майлин говорила, что на холмах люди. Возможно, они и не собираются нападать на Осколда, но где-то рядом бродят объявленные вне закона.

«Ты думаешь, они нападут?»

— Чтобы выжить, нужна пища, а достать её они могут только одним способом — силой. У нас очень мало запасов, но отчаявшийся человек будет драться за каждую крошку.

«Животные…»

— Некоторые вполне могут послужить мясом для такого отряда. Других просто уничтожат, потому что люди, лишённые надежды, убивают ради убийства. Но если придёт беда, маленький народ может спастись, бегством.

«А ты?»

Ответ последовал не сразу. Малик занялся приготовлениями, словно считал, что набег вот-вот произойдёт. На поясе у него висел длинный нож, который у жителя Йиктора считался обычной частью одежды. Меча на поясе не было, но в лагере я видел боевой лук. Теперь Малик улыбался.

— Я хорошо знаю местность, лучше, чем те, кто может напасть на нас. Наши часовые поднимут тревогу, и налётчики найдут лагерь пустым.

Я догадался, что Симла ушла в дозор.

— А ты, если хочешь… — продолжал Малик.

Почему бы и нет? Я бросился в кусты по примеру Симлы и пустил в ход нос, глаза и уши. Через несколько минут я оглянулся назад, на фургоны. Их было четыре — на одном, поменьше и полегче остальных, приехала Майлин, а три других Малик, видимо, привёл из Ырджара. Но кто же правил ими? Ведь Малик был один, если не считать животных. Я задумался. Возможно, казы просто шли следом за тем фургоном, которым правил Малик.

Хотя клетки были вытащены из фургонов и расставлены вокруг ещё дымящегося костра, остальное имущество не было распаковано. Я видел, как Малик ходил от фургона к фургону и делал что-то внутри них. Возможно, он снова увязывал то, что нужно было взять с собой.

Я не мог понять, зачем Малик привёз нас в эти опасные земли. Взобравшись на холм, я нашёл хорошо скрывающий меня кустарник. Хотя листья уже облетели, частая поросль, по-моему, была отличной маскировкой. Отсюда я хорошо видел лагерь и местность вокруг него. Дороги к лагерю тут не было, только следы от колёс фургонов были пока ещё видны на увядшей траве и на земле, но вряд ли можно было уничтожить их.

Малик скрылся в одном из фургонов, не было видно и животных, вышедших из своих клеток. Сцена выглядела спокойной, сонной, убаюканной ожиданием. Утихающий ветерок донёс до меня лёгкий запах. Я стал принюхиваться. Симла, видимо, скрывалась с южной стороны. На западе, надо думать, тоже находились стражи.

Солнце плыло по безоблачному небу, играло совершенно по-летнему, хотя стояла уже середина осени.

Из фургона вышел Малик с коромыслом на плече, на крюках покачивались ведра. Он спустился к ручью, которого мне отсюда не было видно — только вспыхивающие тут и там на воде солнечные блики слепили мои глаза. Затем один раз громко пролаяла Симла.

Я выскочил из своего укрытия. Порыв ветра донёс предупреждение и до меня. Я прыгнул вниз, в густой кустарник, и пополз, хотя он жестоко кололся. Единственный военный клич Симлы — и больше ничего… Ничего, только запах и звуки, которые человеческое ухо не могло бы воспринять, но барск слышал их как фанфары. Я выскользнул из кустов, пробрался ползком в лагерь и подлез под фургон.

Малик, шатаясь, поднимался по склону от ручья. Коромысло и вёдра исчезли. Он спотыкался и скользил, одна его рука была прижата к груди, а другую он откинул, как бы пытаясь ухватиться за какую-нибудь опору, но рука ничего не находила…

Он упал на колени, дополз до клеток и медленно качнулся вперёд. Между его лопаток дрожала от тяжёлого дыхания стрела. Он попытался оттолкнуться от земли, но тщетно. Вскоре он затих.

Остававшиеся до сих пор в клетках животные, как по сигналу, выскочили и молча разбежались. Возможно, они и скрылись от человеческих глаз, но не от моего слуха и обоняния.

Я пополз, хотя такой способ передвижения был трудноват для барска. Кто-то поднимался с берега, пытаясь двигаться бесшумно, в чём, с моей точки зрения, мало преуспел.

Держась в тени фургона, я подбирался к костру. Малик не шевелился, но напавший на него был очень осторожен. Возможно, он не знал, что Тэсса был в лагере один, не считая животных. Я коснулся мозга Малика. Он был ещё жив, но уже не осознал моего мысленного послания.

Я добрался до конца фургона. Здесь стояли клетки, но у меня не было уверенности, что они достаточно высоки, чтобы послужить укрытием. Может, мне лучше бежать открыто, изображая испуганное животное? Пока я раздумывал, слева от меня мелькнула рыжая полоса. Симла! Что она тут делает?

Она не остановилась возле Малика, а свернула к тому, кто был в разведке перед лагерем. Я вскочил и помчался за ней. Ещё не видя её добычи, я услышал человеческий вопль и в следующий момент увидел яростную битву человека и венессы. Человек больше не кричал, а только старался оттолкнуть её зубастую пасть от своего горла.

Я тоже прыгнул и вцепился в него, а Симла вгрызлась ему в горло. В эти секунды я был больше барском, чем человеком, во мне кипела дикая ярость, которую, кажется, нельзя было потушить.

Раздался крик, что-то просвистело так близко от моего плеча, что меня как бы обожгло. Симла всё ещё терзала свою добычу. Я прыгнул второй раз и опрокинул тело врага на землю своим весом.

«Оставь! — послал я мысленный приказ. — Оставь и беги!»

Снова пролетела стрела. Запах крови распалял мою звериную ярость, но я боролся против этих эмоций.

«Оставь и беги!»

Я разинул пасть, чтобы схватить Симлу. Тогда она выпустила свою жертву, посмотрев на меня сверкающими красным блеском глазами, и зарычала, как бы отгоняя меня от её законной добычи.

«Беги!» — я снова бросился на неё, и на этот раз Симла откатилась от мёртвого тела. Она опять зарычала, но едва успела вскочить на ноги, как стрела вонзилась в землю в том месте, где она только что лежала. Симла злобно щёлкнула зубами над дрожащей в земле стрелой и бросилась за мной вверх по холму.

Они продолжали стрелять, и я бежал зигзагами, надеясь, что Симла последует моему примеру. Мы примчались в лагерь и оказались всего в нескольких дюймах от Малика, который лежал там же, где упал. Симла обнюхала его голову и жалобно завыла.

«Вперёд!» — настаивал я. Она обернулась, оскалила зубы, как бы собираясь напасть на меня. Затем красный свет в её глазах погас, и она побежала со мной, плечо к плечу, между фургонами за пределы лагеря.

Я не имел представления, куда скрылись остальные животные, но улавливал их смешанный запах и подумал, что они пошли той же дорогой. Я даже не был уверен, сколько их и каких они пород.

«Наверх!» — приказал я Симле. Она остановилась и оглянулась на лагерь. Её обычно мягкий мех жёстко топорщился на спине, голова опустилась между сгорбившимися плечами, когда она, рыча, морщила нос. В открывшейся пасти виднелись окрашенные кровью клыки. Она сделала было шаг-другой в обратном направлении, но затем снова повернулась и уже сама на дикой скорости повела меня в заросли.

Мы проделали немалый путь к вершине холма, пока, вконец измученные, не остановились и залегли, чтобы следить за лагерем. В нём метались люди, которые пинали открытые дверцы клеток, тыкали мечами во внутренность фургонов, как бы выгоняя кого-то, кто там мог прятаться. Из фургона Майлин они выкинули ящики и разламывали их, доставая запас печенья и сушёного мяса. По нетерпению и жадности, с какими они пожирали эти запасы, было видно, что люди давно уже не видели пищи. Они оттащили тело Малика в сторону и затолкнули под фургон. Двое прошли вдоль линии казов, которые фыркали, рвались с привязи и лягали всех, будто не верили, что там никого нет.

В разгромленный лагерь приехали ещё трое. Один человек поддерживал другого в седле, а третий ехал сзади, прикрывая тыл. Теперь настала моя очередь зарычать: с тем, кого они так обихаживали, я встречался в пограничном форте. На лагерь напал отряд отверженных Озокана, и их вождя, видимо, недавно крепко потрепали: его правая рука была прижата на перевязи к груди, а лицо казалось бледным и исхудалым. Это был жалкий призрак того самонадеянного князька, который пытался диктовать свои условия Вольным Торговцам.

Разграбление фургонов продолжалось. Люди вытаскивали содержимое ящиков и корзинок. Пища, видимо, была их первой заботой, и они жадно ели, а остатки складывали в седельные сумки. Затем некоторые пошли в юго-западном направлении и вскоре вернулись с верховыми казами.

Некоторые казы хромали, и на всех лежал отпечаток тяжёлого и долгого перехода.

Однако люди не спешили покидать лагерь. Они сняли Озокана с седла и положили на диван, вытащенный из фургона Майлин. Тот, кто поддерживал Озокана в пути, согрел воду на костре и взял на себя заботу о ране вождя. Похоже, Озокан больше не командовал, потому что по приказу того, другого, грабители принялись наводить порядок в том разгроме, который поначалу учинили. Новый командир встал на колено у фургона, под которым лежало тело Малика, и внимательно осмотрел жертву. Затем по его приказу тело Тэсса вытащили и унесли в кусты.

Я почувствовал, как рядом со мной напряглись мышцы Симлы, услышал её почти беззвучное рычание и послал ей мысль:

«Потом, потом… подожди».

Я не знал, смогу ли удержать её, но чётко оценивал наше положение как печальное. Майлин уехала в Ырджар и скоро должна вернуться, а отщепенцы, похоже, не собирались скоро покидать лагерь. Наоборот, они сложили всё вытащенное назад в фургоны и убрали с глаз разграбленные ящики. Один прошёл вдоль пустых клеток и не только расставил их в прежнем порядке, но даже закрыл дверцы на щеколды.

Когда всё было сделано, офицер оглянулся вокруг и кивнул. Насколько я понимал, они старались, чтобы лагерь выглядел нетронутым. Это могло означать только одно: они считали, что Малик не единственный Тэсса здесь, и устроили западню для других. Знают ли они о Майлин? Может, они выследили её накануне и теперь ждали, чтобы захватить?

Я шумно втянул воздух, многие запахи были знакомыми. Маленький народ хотя и разбежался, но оставался Рядом. Мой нос обнаружил десять или двенадцать животных неподалёку от того места, где спрятались я и Симла. Попытавшись открыть им свой мозг, я испытал слабый толчок. Животные не только собрались здесь все вместе, Но и объединились в единой цели, чего я никак не ожидал от обычных животных, да ещё разных пород. В их мозгах и мысли не было о побеге, они думали только о сражении.

«Нет!» — я старался передать свою мысль от мозга к мозгу, но они противились этому. Я не был Маликом или Майлин и не являлся лидером, которого они признавали.

«Потом!» — я приходил в отчаяние от того, что не мог повлиять на них. При дневном свете, против сильных вооружённых людей мохнатая армия почти не имела шансов на успех.

«Майлин!» — я мысленно нарисовал образ Майлин, какой я её видел, облечённой властью, в рубинах и серебре, дирижирующей своим маленьким народом на сцене. — «Майлин!» — посылал я мысль. — «Вспомните Майлин!»

Симла заскулила, очень мягко — она вспомнила. А как другие? Доберусь ли я до них? Почти закрывшись от мира света, звуков, запахов, я сосредоточился только на мысли и нарисовал образ Майлин, пытаясь получить ответ на это обращение.

«Майлин!»

И они ответили! Я уловил облегчение и возбуждение в этом ответе и сосредоточился на том, что собирался выдать им сейчас.

«Майлин идёт».

Усиление возбуждения.

«Нет сейчас, — поторопился я исправить то, что могло вызвать роковое движение. — Но скоро… скоро…»

Нечто вопросительное.

«Скоро. Те люди внизу — они ждут Майлин…» — я шёл на ощупь, пытаясь быть твёрдым, сознавая, что могу совершить ошибку, которая пошлёт их в то место, куда нельзя идти.

Гнев, подъём ненависти.

«Мы должны найти Майлин, пока она не пришла сюда, — я, насколько мог, нарисовал мысленное изображение Майлин, на этот раз едущей к лагерю. — Найти Майлин до того, как она приедет!»

Эта мысль покатилась, как морская волна, от одного маленького мозга к другому. Теперь я знал, что они пойдут, но не к лагерю и врагам внизу, а далеко обойдут опасное место и направятся в западные равнины.

Я лежал на прежнем месте, продолжая наблюдать за лагерем. Хотя у меня не было военного опыта, я считал, что правильно интерпретировал действия врага.

Озокана поместили в фургон Майлин, его опекун и страж спрятался там же. Остальные притаились в других фургонах или под ними. Один человек поил и кормил казов. Ещё один, посовещавшись с офицером, исчез в западном направлении — разведчик, как мне показалось.

Я передал Симле:

«Оставайся здесь, следи…»

Её губы поднялись над клыками:

«Останься… следи…»

Её первое возражение погасло, она заворчала.

«Не сражаться, следить… Майлин идёт».

Её согласие было смазанным, нечётким, не таким, какое я мог получить от Майлин, от Малика или другого человека. Мне оставалось только надеяться, что она останется в том же настроении, когда я уйду.

Моим первым объектом был разведчик. Я выполз из укрытия — надо было далеко обогнуть лагерь. Те, кто спрятался там, наверняка недоумевали, что случилось со сбежавшими животными, и, надо думать, наблюдали как за двуногими, таки за четвероногими путешественниками.

Я не заметил у банды отверженных никаких собак и считал, что никому из нас ничего не грозит, если только мы сами по глупости не обнаружим себя. Так что, когда между мной и лагерем лёг порядочный кусок лесной местности, я понёсся так, как было естественно для моего длинного тела, взяв курс на запад. Я рассчитывал пробежать по холмам и пересечь дорогу тому разведчику, чтобы напасть неожиданно и довольно далеко от лагеря, скрыв это от банды.

Дважды я встретился с животными труппы Майлин и спрашивал их о разведчике, но оба раза получал отрицательный ответ. Однако я задерживался достаточно долго, Чтобы внушить им необходимость скрываться, пока не Встретят хозяйку.

Малика убили около полудня. Майлин должна была вернуться в лучшем случае через два дня. И я надеялся, что тем, кто устроил засаду, надоест пребывание в лагере. Стратегия, с помощью которой я поставил животных вне опасности, могла сработать, лишь бы только они не потеряли терпение и не вернулись в лагерь.

Захват разведчика может иметь двойную выгоду, размышлял я, продолжая свой поиск. Если человек не вернётся, они могут послать другого — ещё одна моя добыча — или подумают, что им тут грозит опасность, и уйдут.

Я спустился к реке и увидел там следы, оставленные бандой, когда они ехали к нам. Я вволю напился и, перевернув носом один из камней, достал тамошнего жителя из норки и перекусил. На настоящую охоту не было времени, хотя тело требовало топлива.

Начало смеркаться, а я всё ещё бегал туда-сюда, пытаясь улавливать запахи и что-либо разглядеть или расслышать глазами и ушами. Ход вражеского отряда легко прослеживался, хотя с тех пор прошло много часов. Но я до сих пор не нашёл следов разведчика. Затем я вспомнил, что среди всех запахов один возникал снова и снова — запах каза. Я ошибочно связал его со старым следом, а ведь он был совсем свежим. Я решил исследовать его поближе, и пятно на влажной почве объяснило мне всё. Оно сильно пахло казом, но отпечаток не был сделан копытом каза и вообще не походил на след какого-либо животного. Я в отчаянии сунул в него нос и глубоко втянул запах. Он был так силён, что почти забивал все остальные, потому что там подмешивались ещё два запаха. Я снова принюхался. Сквозь зловонный запах каза пробивался запах какой-то травы — словно человек, желающий избежать тех, кому нюх служит сильным помощником, натёрся травой, чтобы отбить собственный запах, а затем надел сверху что-то, пахнущее казом. Это могло быть ответом на загадку, и я принял такой ответ. Значит, следовать за этим «казом»…

Всё ещё сомневаясь в своих способностях пользоваться инстинктом барска, я, тем не менее, двинулся дальше в своих рассуждениях. Возможно, животных нашей труппы можно таким образом одурачить. За этим стоял Озокан или офицер, принявший теперь командование. Они были умны и использовали этот способ как раз против того, что делал я, — против преследования. Я побежал по следу, шедшему от этого неясного отпечатка. Запах был мучительно сильным, но время от времени я различал в нём другие запахи и не рисковал бежать за «казом» по прямой, потому что он то и дело пересекал ранние следы настоящих казов, очевидно, тех, на которых ехали отверженные.

Сумерки сгущались. След «каза» по-прежнему вёл на запад, теперь уже по более открытой местности, где было мало укрытий и преследователя легко увидеть. Я сел и послал мысленный зов.

Первым пришёл ответ с севера — либо Борба, либо Ворса. Я попытался спросить:

«Существо, пахнет казом, но не каз. Где?»

«Не каз?» — ответили вопросом.

«Пахнет казом, но не каз», — повторил я.

«Нет», — последовал выразительный ответ.

Я снова послал зов и получил слабый ответ.

«Каз, но не каз?»

«Каз… да…»

Я повернул на юг. Может, это был фальшивый след, но требовалось проверить. И тут я открыл, что объект моей охоты был мастером в этой игре, потому что снова наткнулся на свежую и резкую вонь от следов каза. Я так обрадовался, найдя искомое, что подбежал и глубоко втянул в себя воздух, прежде чем понял опасность.

Резкая боль заполнила мой нос, и лапы прямо-таки подбросили меня вверх. Я сунул нос в землю, а потом долго тёр его лапами. Гнусный запах так пристал ко всей голове, что мои глаза наполнились слезами.

Я катался по земле, снова и снова зарывая в неё нос, пока тупыми когтями не порвал кожу. Я не чувствовал более никакого запаха, кроме этой вони, которая, казалось, стала частью моей плоти. И меня так тошнило, что я крутился и тёрся мордой о землю, пока, наконец, не заставил себя вспомнить подходящее средство. Я встал, и Меня сразу вырвало.

Ум заработал не сразу. Либо тот, кого я выслеживал, подозревал, что за ним идут, либо он принял предосторожности на всякий случай, но его путь был залит какой-то тошнотворной жидкостью, которая убила такое важное для меня чувство, как обоняние. Мои глаза продолжали слезиться, но всё-таки видели, в носу болезненно пульсировало. Но у меня оставались ещё глаза и уши и, возможно, помощь других животных.

Я снова послал зов. Откликнулись трое — с близкого расстояния. Я сообщил:

«Каз — не каз — человек, злой запах…»

Быстрое согласие всех троих, видимо, запах дошёл и до них. Издалека ответила Борба:

«Человек идёт…»

Я ещё раз обтёр голову о землю. Глаза слезились, но видели. Ночь создана для активности барска, для меня тени не были густыми, как для человека. Я остановился за скалой, прислушался и ждал, забыв о своём злосчастном носе. Конечно, настоящий барск или другое животное удрали бы от такого оружия. Несчастье разведчика заключалось в том, что ему встретился не настоящий барск. Он шёл медленно. По виду походил не на человека, а на какой-то бесформенный тюк, скрывающая его шкура каза свободно болталась на нём. Я приготовился…

Время от времени он останавливался, вероятно, пытаясь разглядеть в темноте какие-то ориентиры.

Может быть, барск нападает с криком, я же молча метнулся вперёд, нацелившись на ту часть приближающейся округлой формы, которую посчитал своей лучшей мишенью. И каким бы ловким он ни был, я победил его неожиданностью.

Глава 14 Крип Борланд

Я совершил убийство по образцу, показанному мне Симлой, и, задыхаясь, лёг рядом с тем, кто ещё недавно был человеком, кто ходил и дышал. Я смутно удивлялся, что не чувствую тяжести содеянного, словно был больше барском, чем человеком. Я убил — но этот факт ничуть не задевал меня. Мы — Вольные торговцы — пользовались оружием для защиты, но никогда не несли с собой войны, предпочитая при затруднительных обстоятельствах обходные пути. Я видел мёртвых и до того, как попал на Йиктор, но они, в основном, умирали своей смертью или от несчастного случая. Если же это было убийство, оно случалось только в результате ссоры между чужаками и отнюдь не касалось Торговцев, а я не имел к этому никакого отношения.

Но в это убийство я был втянут, как, наверное, не вовлекались мои предки за целые века. Однако меня это не тревожило, и я даже был удовлетворён хорошо проделанной работой. Правда, внутри шевельнулось опасение, что чем дольше я остаюсь в этом теле, тем сильнее становится во мне звериное начало. И это будет продолжаться, пока, наконец, не останется только четвероногий Джорт, а двуногий Крип Борланд исчезнет.

Но теперь не время было поддаваться страхам, и я поспешил отогнать тревожные мысли и предпочёл обдумать задачи, непосредственно стоявшие передо мной. Если я оставлю этого разведчика здесь, его может найти тот, кого пошлют за ним. Может, ему лучше исчезнуть вовсе?

«Мёртвый — мёртвый!» — из кустов вышел один из большеухих зверей, которых я видел бьющими в барабаны на эстраде Майлин на ярмарке. На его спине сидел всадник, загнувший колечком хвост. Оба они уставились на разведчика, и от них исходила волна удовлетворения.

«Мёртвый», — согласился я, облизал лапы и потёр ими всё ещё болевший нос.

Большеухий зверь понюхал тело, выразил своё отвращение и отступил. Я посмотрел на останки и решил оставить всё, как есть. На мягкой земле остались отчётливые следы. Оба существа посмотрели на меня с удивлением. Их вопрос ясно читался.

«Оставить знаки — всё против людей», — объяснил я, хотя вовсе не был уверен, что они поймут. Возможно, они повиновались лишь тогда, когда моё внушение совпадало с их собственными желаниями. Но насчёт идей я сильно сомневался.

Они пристально посмотрели на землю, где я оставил свою подпись — отпечатки. Затем маленький спрыгнул со спины своего товарища и поставил обе передние лапки с сильно расставленными пальцами рядом с моими следами. Встав на задние лапы и склонив голову набок, он осмотрел результат. Его отпечатки походили на следы маленьких человеческих рук.

Большеухий неуклюже прошёлся взад и вперёд, оставляя путаные следы своих ног с длинными пальцами. Затем маленький вновь оседлал его. Я осмотрел почву. Пусть теперь разведчика найдут. Запись следов вокруг него заставит призадуматься: трое совершенно разных животных, похоже, сообща разделали человека. Если враги поверят, что все животные лагеря выступают против них, им придётся дважды оглядываться на каждый куст, каждое дерево, и они будут ждать нападения даже из-под листвы.

Трудно представить себе, что такая разношерстная компания животных могла объединиться против общего врага, это не в их природе. Однако Тэсса имеют власть, которая уже и так держит равнинных жителей в страхе. Поставленные вне закона были людьми достаточно отчаявшимися, чтобы убить Малика. Возможно, теперь они решат, что против них действуют не только природные, но и сверхъестественные силы. А для людей, и так уже скрывающихся, такое соображение может оказаться гибельным и вконец сломить их.

Первое время мы шли, не только не прячась, а, наоборот, оставляя отпечатки лап троих зверей, путешествующих вместе, но потом стали скрывать следы: пусть следопыты решат, что мы растаяли в воздухе.

Заря застала нас в ложбине, где журчал ручей. Там были скалы, в которых мы и укрылись. Мои товарищи задремали, как и я, но были готовы проснуться в любой момент. Мы находились к востоку от лагеря и достаточно близко к тому пути, которым должна была вернуться Майлин. Но как скоро мы её увидим? Мой нос был всё ещё забит той вонью, и я ничего не мог уловить.

Это был необычный день: солнце скрывалось в облаках, но не было и намёка на дождь, только дымка заволокла горизонт. Создавалось впечатление, что за пределами видимости прячется значительное и, возможно, опасное изменение, независимо от того, что сообщали нам глаза. Мне очень хотелось, чтобы у кого-нибудь из нас имелись крылья и можно было бы полнее и лучше осмотреть местность.

Но если среди маленького народа и были птицы или какие-то летающие создания, я никогда их не видел, так что наши возможности обзора были ограничены землёй. Самым удивительным в этот день стал просто невероятный контакт с остальными разбежавшимися животными, которые так соединили усилия своих разумов, что фрагментарные сообщения быстро шли по достаточно широкой линии связи, и я надеялся, что эта линия перекроет весь путь, по которому может вернуться Майлин.

Там образовались несколько парных комбинаций — вроде той пары, что была со мной в ложбине — большеухие животные и их наездники. По-видимому, такое партнёрство существовало не только на сцене, а оставалось и здесь. Отвечали все: Борба, Ворса, Тантака, те, кто барабанил на сцене, и те, кого я не смог распознать. Симла, видимо, оставалась у лагеря, как я и просил, поскольку от неё ответа не последовало.

В этот день я обнаружил, удерживая и читая мысли маленького народа, что он не ставит Тэсса рядом с равнинными жителями, а рассматривает последних как естественных врагов, избегая их и относясь к ним враждебно и презрительно. Тэсса же принимались маленьким народом сердечно, как родственники и надёжные товарищи. Я вспомнил слова Майлин и Малика о том, что Тэсса, готовящиеся стать Певцами, поселяются на время в тела животных. В чьём теле жила Майлин, когда бегала по камням? Была ли она Ворсой, Симлой или кем-нибудь из тех, кто сейчас сопровождает меня? Или же это происходило случайно, как со мной, потому что барск был болен и оказался под рукой?

В течение дня я дважды выходил на открытое место, скрываясь, как мог, и смотрел, не появятся ли какие-нибудь путешественники. При второй вылазке я заметил отряд, едущий к холмам. Эти всадники шли под знаменем какого-то лорда, вооружённые и, возможно, только что завербованные, но они находились довольно далеко к югу, и я знал, что никого из нас они не смогут увидеть.

К ночи наше нетерпение возросло. Мы держались на ногах и ходили по линии, которую сами наметили. Мне пришлось оставаться с пустым брюхом, потому что невозможно было унюхать дичь. Зато воды хватало, и я решил, что не умру, если похожу голодным.

К ночи пришло сообщение:

«Идёт!»

Я подумал, что только одна особа могла вызвать такое сообщение от тех, с кем я разделил ночное бдение. Я послал в ночь настоятельный зов:

«Майлин!»

«Иду!» — незамедлительно пришёл ответ — тихий, шепчущий, если можно так сказать о мыслях.

«Майлин, — сообщил я по контрасту как бы криком, — беда… Берегись! Жди… Дай нам знать, где ты».

«Здесь», — мысль прозвучала громче, и это послужило сигналом для нас выскочить из кустов и травы.

Она появилась в лунном свете на своём верховом казе. После сумрачного дня ночь была ясной, Три Кольца горели во всём своём великолепии. На Майлин был плащ, голова скрыта капюшоном, так что мы видели не женщину, а всего лишь тёмную фигуру на казе. Я прыжками бросился к ней.

«Майлин, беда!»

«Что?» — её мысленный вопрос снова опустился до шёпота, будто вся сила ушла из неё, и она держалась теперь только усилием воли. Меня ущипнул страх.

«Майлин, что случилось? Ты не ранена?»

«Нет. Что произошло?» — её вопрос прозвучал громче, тело выпрямилось.

«Люди Озокана напали на лагерь».

«А Малик? А маленький народ?»

«Малик… — я заколебался, не находя способа выразиться лучше. — Малик умер. Остальные здесь, со мной. Мы ждали тебя. В лагере засада».

«Так! — слово прозвучало, как удар хлыста. Её усталости как ни бывало. — Сколько их там?»

«Человек двенадцать. Озокан ранен, командование принял другой».

В моей злобе присутствовала ненависть и что-то обжигающее, а в той волне эмоций, которая исходила от Майлин и теперь коснулась меня, возобладал один лишь холод, холод и смерть. Это была настоящая бездна, и я невольно подался назад, как будто увёртываясь от удара.

Лунный свет заискрился серебром не её жезле, и из него полился свет, когда она подняла его над моими глазами. У меня закружилась голова. А Майлин запела, сначала низким бормотанием, которое входило в душу, пульсировало в венах, нервах, мускулах, а потом всё громче и громче. Пение западало в голову, изгоняя всё, кроме стремления к цели, к которой Майлин призывала нас; пение делало из нас единое оружие, державшееся в её руках крепче, чем меч в руках равнинных жителей.

Я увидел, как серебряный жезл двинулся, и послушно пошёл за ним со всей мохнатой труппой. Майлин и её присягнувшие на мече выступили в поход.

Я ничего не помню из этого путешествия с холмов, потому что, как и все, кто шёл со мной, был полон стремлением — утолить жажду, вызванную во мне песней Майлин, жажду крови.

И вот мы тайно подползли к лагерю. Он выглядел пустынным, только казы били копытами и кричали в своих загонах. Но мы чуяли, что те, на кого мы охотимся, всё ещё здесь. Майлин снова запела — а может быть, во мне продолжало звучать эхо её прежней песни — и пошла вниз по склону, покачивая жезлом. Ночью жезл буквально горел в лунном свете, и теперь, когда уже светало, он всё ещё сверкал, а из его верхушки капал огонь.

Я услышал в лагере крик, и мы кинулись туда.

Эти люди обычно имели дело с животными, которых считали низшими существами: охотились на них, убивали или приручали. Но животные, которые не боялись человека, которые объединились, чтобы убивать людей, — такого просто не могло быть, это противоречило природе. Люди это знали, и необычность нашего нападения с самого начала выбила их из колеи. Майлин продолжала петь. Для нас её песня служила призывом, поощрением, а чем она казалась изгоям — не знаю, но помню, как двое людей в конце концов бросили оружие и катались по земле, зажимая руками уши и издавая бессмысленные вопли, так что расправиться с ними было нетрудно. Конечно, не всем нам повезло, но узнать об этом довелось только после того, как песня кончилась, и мы остались в лагере, чтобы подсчитать потери.

Я словно очнулся после странного яркого сна, увидел мертвецов, и одна часть меня знала, что мы наделали, но другая, проснувшись, отогнала все воспоминания.

Майлин стояла здесь же, смотря не на мёртвые тела, а устремившись куда-то вдаль, как будто боялась хаоса, царившего вокруг неё. Её руки безвольно повисли, одной из них она сжимала жезл, но он более не мерцал живым светом, а стал тусклым и мёртвым. Её лицо было пепельно-серым, глаза смотрели в себя. Я услышал жалобный крик.

К Майлин ползла Симла, на её заду зияла большая кровоточащая рана. Затем послышались крики и визг других раненых животных, пытавшихся добраться до своей хозяйки. Но она не видела их, оцепенело глядя в пространство.

«Майлин!»

Страх закрался в мой мозг. То, что стояло здесь, не обращая внимания на всё происходящее вокруг, — не было ли это лишь пустой оболочкой женщины Тэсса?

«Майлин!» — снова мысленно закричал я, собрав все силы.

Симла застонала, подползла к ногам Майлин и положила голову на её пыльную обувь.

«Майлин!»

Она шевельнулась — неохотно, словно не желая возвращаться из небытия, державшего её. Пальцы разжались, и жезл покатился в кровавую грязь, к мертвецам. Затем её глаза ожили и взглянули ни Симлу. С отчаянным криком Майлин опустилась на колени и положила руку на голову венессы. Я понял, что она снова вернулась к нам.

Теперь надо было перевязать раненых и посмотреть, что ещё можно сделать для оставшихся в живых. Из людей не выжил никто. Я нашёл ведро и принёс воды, потом ещё и ещё: Майлин варила питьё для раненых. Во время третьего такого похода мой нос, освободившийся наконец от захватившего его зловония, сообщил мне об опасности. Человеческий запах, сильный, свежий, уходил в кусты. Я бросил ведро и обнюхал след, но дальше не пошёл, потому что уловил мысленный оклик, приглашавший меня вернуться.

По-моему, лучше всего было как можно скорее пойти по этому следу, но всё-таки я вернулся. Видимо, кто-то спрятался от битвы в фургонах. Но ведь даже один человек может залечь над склоном и перестрелять нас из боевого лука. С этими мыслями я побежал в лагерь, но не успел рассказать о своём открытии, так как Майлин обратилась ко мне:

— Я должна сказать тебе…

«Майлин, там…» — я попытался прервать ее.

Почти величественно она отказалась слушать меня и продолжала:

— Крип Борланд, я привезла из Ырджара плохие новости.

В первый раз за эти часы я вспомнил о Крипе Борланде и его бедах, и меня испугала болезненность возвращения от Джорта к Крипу.

— Капитан «Лидиса» обратился к Закону Ярмарки, когда тебя похитили люди Озокана, а твоего товарища ударили и бросили, считая мёртвым. Его нашли, и он, рассказав о том, что произошло, опознал клан похитителей. Дело дошло до Верховного Правосудия, и был предъявлен иск Осколду, на земле которого нашли твоё тело. Тело привезли в Ырджар и решили, что твой мозг разрушен пытками Осколда. Врач «Лидиса» сказал, что оказать тебе помощь можно только дома. И вот… — Майлин сделала паузу, её глаза встретились с моими, но ничего не выражали, потому что она смотрела мимо меня, на что-то большее, чем Крип Борланд или Джорт. — И вот, — начала она снова, — «Лидис» ушёл с Йиктора, унося твоё тело на борту. Вот и всё, что я смогла узнать, потому что в городе творится что-то страшное и тревожное.

Что-то подсказывало мне: она говорит правду. Майлин говорила что-то ещё, но всё это уже не имело значения, и я ничего не понимал, будто она говорила на другом языке.

Нет тела! Эта мысль билась в моей голове, звучала громче и громче, пока я не завизжал в том же ритме. В голове звучали только удары, и я ничего не понимал. Теперь Майлин смотрела не в пространство, а на меня, и мне казалось, что она пытается добраться сквозь этот грохот до моего мозга. Но ничего не действовало. Я не Крип Борланд и никогда не буду им снова, я — Джорт!

Я слышал звуки и видел Майлин сквозь красный туман — её большие глаза, шевелящиеся губы. Её команды доносились откуда-то издалека, заглушаемые грохотом. Я был Джортом, я был смертью, я — охотник…

Затем я пошёл по следу, обнаруженному в кустах у реки. Свежий сильный запах наполнил мои ноздри. Убить… Только ради убийства стоит ещё немного пожить. Нельзя быть беспечным, барск коварен… барск…

Зверь с вековой хитростью владел моим мозгом. Пусть Джорт будет полностью Джортом. Я отогнал, спрятал как ненужные остатки то, что когда-то было человеком, и следил за выходом зверя на его извечное дело — охоту. Я различал три разных запаха, смешанные вместе. Не казы — эти люди шли пешком, и вокруг одного распространялся тошнотворный запах, говоривший о повреждении тела. Трое направлялись к холмам. Их можно выследить, но для этого потребуется хитрость. Туда носом, сюда носом, следить издали за всем, что может оказаться засадой. Возможно, человеческая хитрость всё ещё сочеталась во мне со звериной.

Похоже, они не смогли подняться по более крутым склонам. Вероятно, раненому было трудно идти, потому что перед его следами отпечатались следы более лёгкие.

Я нашёл место, где они останавливались. Там виднелись окровавленные тряпки, которые я пренебрежительно обнюхал. Однако люди упорно шли вперёд, к границам земель Осколда. Я бежал по следу захватчиков, ни на секунду не допуская, что у меня отнимут добычу.

Что-то постоянно пыталось коснуться моего разума откуда-то издалека, хотя я и поставил барьер против этого, отказавшись открываться зову. Я был Джортом, а Джорт охотился — и это было единственной реальностью.

Всё выше и выше… Я добежал до места, где были срублены два молодых деревца, и затем уже шёл по следу только двоих людей. Они несли третьего, их шаг замедлился.

Войдя в овраг между крутыми склонами, я рванулся вперёд, потому что подумал, что моя дичь может остаться внизу на ночлег, но не понёсся наугад, а пополз от одного укрытия к другому. Я не тыкался носом ни во что пахнущее, памятуя о трюке, сыгранном со мной разведчиком.

Наступала ночь, а я всё ещё не видел их и даже удивился способности людей уйти так далеко с грузом — разве что они оставили лагерь ещё до нашей атаки. Луна помогала мне, где отчётливо выделяя пейзаж, а где пряча его в тени и скрывая моё продвижение.

Наконец я увидел их. Двое стояли, прислонившись к скале. Затем один соскользнул на землю и сел, опустив голову на грудь и безвольно уронив руки между вытянутых ног. Другой тяжело дышал, но оставался на ногах. Третий вытянулся на носилках, издавая слабые стоны.

Двое вконец обессилены, решил я, но за третьим, стоящим, следовало внимательно следить. Наконец тот пошевелился, встал на колени и поднёс фляжку к губам лежащего на носилках, но тот махнул рукой и с резким раздражённым звуком оттолкнул фляжку. Она разбилась, Ударившись о камень, на нём остались тёмные брызги от Жидкости. Тот, кто держал фляжку, хрипло заворчал и стал собирать осколки, затем поднял голову и дико огляделся, как будто искал в окружающей их дикой местности что-то, что могло бы избавить его от несчастий.

Всё это время сидящий не шевелился, только иногда медленно покачивал головой из стороны в сторону, как бы вглядываясь в темноту. Вдруг он встал, опираясь о скалу. Теперь луна освещала его лицо, и я узнал в нём стражника, который охранял Озокана с тыла, когда они вели своего раненого лорда в лагерь Тэсса. Я узнал и другого: он выполнял волю своего хозяина в тесной камере пограничного форта.

Крип Борланд… Кто такой Крип Борланд и что призывает Джорта-барска к мести? Неважно… Главное — убить…

Поскольку я рассматривал их как свою законную добычу, то выскочил на открытое место, издав боевой клич моей породы — глубокий грудной вой. Тот, кто лежал на носилках, скорее всего, был беспомощен, а двое других пусть сражаются за жизнь. Это был самый лучший путь.

Я прыгнул на стоящего человека. Видимо, отупевший мозг и уши не смогли предупредить ею о моём присутствии прежде, чем я всем своим весом ударил его в грудь, сбив с ног, а мои клыки нацелились куда надо. Лёгкая добыча!

Я грыз его и рвал, а затем вскочил и встретил другого. Он ждал, полусогнувшись, между мной и носилками, и его рука сжимала меч, сверкающий в лунном свете. Человек закричал. Был ли то военный клич или призыв на помощь — какое мне дело? Это не для моих ушей, и меня не касалось.

Меч ожил, и мы закачались друг перед другом в сложном рисунке какого-то ритуального танца. Я всё время заставлял человека вертеться и раскачиваться, и это помогло мне, потому что смертельная усталость сковывала его члены. Наконец мои челюсти сомкнулись вокруг его запястья, меч выпал, и за этим для него последовал быстрый конец.

Задохнувшись от этого танца смерти, я повернулся к носилкам. Тот, кого несли на них, теперь сидел. Может быть, страх поднял его ослабевшее тело и вернул ему энергию. Я увидел, как вскинулась его рука, вспышка света пронзила воздух и ударила меня между шеей и плечом, уколов сильно и глубоко, как нож. Но поскольку человек не убил меня сразу, он не спас себя.

И вот я лежал среди мертвецов и думал, что скоро здесь умрёт и Джорт — барск, который только частично был человеком. Это был хороший конец для того, кто не имел больше надежды вернуться назад по странной тропе, приведшей его в это время и место.

Глава 15 Майлин

Весы Моластера… Давно — ночи и луны назад — я вступила на свой странный путь в согласии с этими весами. Но теперь они вышли из равновесия, как всегда бывает, и вместо добра мои усилия приносят зло. Удивительно, как много зла таится в надежде на добро. Я думаю, что Моластер оставил меня, и я брошена в прилив и не могу выплыть. Видимо, чересчур уверовав в себя и свои силы, теперь приходится терпеть наказание.

Я стояла в лагере среди мёртвых — и врагов, и моих маленьких существ, и смотрела вокруг, зная, что всё это началось частично из-за меня, из-за моих действий, за которые только мне нести ответ. Некоторые думают — может быть, и правильно, — что мы всего лишь игрушки в руках великих сил и движемся туда-сюда не по собственному желанию. Но если такая вера успокаивает чьё-то сердце и отгоняет чувство вины, она не поддерживает того, кто знает дисциплину Певца. Я, например, отказываюсь в это верить.

Мой друг оплакивал маленький народ и Малика, хотя я знала, что Белая Дорога не тяжела для тех, кто в близком содружестве с нами. Иногда гораздо тяжелее возвращаться к этой жизни, чем пройти через ворота на дорогу, которая ведёт куда-то в другое место. Мы не можем позволить себе горевать о тех, кто ушёл: ведь они только снимают старые одежды и надевают новые. Это относится и к моему Маленькому народу. Но тех, кто ещё страдает… ах, я также чувствую и их боль, их лихорадку, их несчастья. Я должна также нести груз жизни и за другого — того, кто убежал из лагеря с такой грозой в душе, какая бывает только у человека, идущего на смерть. Я считала себя в глубоком долгу перед ним и поэтому должна была найти его, если смогу.

Я подозревала худшее — что в глубине души сама желала именно такого конца. И когда столь сильные желания взвешиваются на весах, то они влияют на происходящее. Хотя я не воплощала эти желания в жизнь пением, можно ли быть уверенной, что бессознательно я не влияла на будущее?

Я знала, что могу предложить один выход человеку, который был Крипом Борландом из другого мира, и если он его примет, то…

Я говорила моему маленькому народу успокаивающие слова, говорила им то, что должна была сказать, и пела над жезлом, хотя был ещё день, а не ночь, поскольку не могла ждать темноты. Затем я накормила и напоила тех, кто так долго были моими товарищами. После этого я села рядом с Симлой и рассказала ей, куда мне нужно уйти и почему.

Солнце закатывалось, когда я вышла из лагеря. Борланд входил в тело Джорта, а мой жезл помогал этому и мог теперь найти барска, куда бы он ни ушёл по земле Йиктора. Я взяла с собой рюкзак с продуктами, поскольку не знала, далеко ли придётся идти, хотя и чувствовала, что Джорт уже близко.

Поразмыслив, я отказалась от того, чтобы мысленно искать его: может быть, теперь он закрыл свой мозг от меня, или, возможно, мой зов отвлечёт его как раз тогда, когда понадобятся вся его ловкость и хитрость для спасения собственной жизни. Я была более чем уверена — он не просто бежал, куда глаза глядят, когда узнал правду, он, скорее всего, ушёл искать битвы. И вполне возможно, что он намерен умереть в этой стычке.

Когда мы принимаем форму маленького народа, то всегда знаем, что одновременно принимаем и свойственные им мерки. А когда человек находится в таком состоянии, в каком пребывал Крип Борланд, он реагирует в новой форме самым диким образом. Из всех животных барск — самый хитрый, умный и свирепый, и эти три качества резко отличают породу барсков от всей другой жизни на Йикторе. Только потому, что барск был болен от дурного обращения, я не смогла работать с ним, пока в мой лагерь не пришёл Крип Борланд.

Вот почему я была уверена, что создание, которое я ищу, стало на время диким охотником. Он наверняка преследует какого-нибудь беглеца из банды Озокана. Среди убитых не нашлось тела Озокана, возможно, теперь он и служит приманкой. А сколько людей с ним? Все, кого мы застали в лагере, теперь покойники, но ведь захватчиков могло быть и больше.

Дорога вела к границам владений Осколда. Настала ночь, и с ней пришла луна, всегда помогавшая Тэсса. Я запела — не словами, выводящими мою власть наружу, а внутренне, спрашивая, почему жезл не указывает направление. И я не устала, потому что жезл расцвёл и питал мой дух.

Когда поёшь, то не думаешь ни о чём, кроме цели, образующей ноты. Я шла с единственным желанием — найти потерявшегося. Если Моластер поможет мне хоть самую малость, всё ещё может кончиться хорошо.

Дорога вела меня вверх, но всё вокруг лежало в полной темноте. Я жила в неустойчивом мире: луна воевала с тьмой, поочерёдно захватывая друг у друга полосы земли. Шла я быстро, потому что тот, кого ведёт песня и жезл, не может плестись нога за ногу.

В предрассветных сумерках я вошла в долину, где господствовал запах смерти, устрашающий дух. Я увидела тела трёх людей. Двоих я не разглядела, потому что не знала их, а третьим был Озокан. Когда я подошла к тому месту, где он лежал на грубых носилках, как будто ему так и полагалось по рождению, я увидела того, за кем пришла.

Я поискала мысль, боясь найти молчание мёртвого тела. Но нет! Дух мерцал слабо, но всё ещё держался! Я поспела как раз вовремя.

Воткнув жезл в грязную землю, я послала пламенную благодарность Моластеру, а затем осмотрела раны в красном мехе, таком близком по цвету к крови, что страшно было смотреть.

Серьёзной была только одна рана, причинённая глубоко вонзившимся поясным ножом. Он так и торчал в ней. Я стала работать, как никогда ещё не работала. По отношению к моим маленьким существам я действовала из любви и жалости, а здесь я должна была спасти разум, чтобы последний шанс каждого из нас не был потерян. Я победила смерть своими руками, своим знанием и властью песни.

Обычно мы боремся со смертью, не переходя последней баррикады. Среди Тэсса не встретишь таких, кто посягнул бы на свободу другого и отрицал бы его право на Белую Дорогу, если тот уже сделал по ней первые шаги.

Вытаскивать его обратно с дальнего пути — это значит повредить его будущему. Но в данном случае речь шла не о Тэсса. Я встречала расы, разделявшие наш взгляд на Великий Закон. Для некоторых же народов, я знаю, смерть считается полным уничтожением, и они относятся к ней с ужасом, омрачающим им жизнь. Я не знала, как Крип Борланд смотрит на смерть, но была убеждена, что он имеет право сделать свой выбор — видеть ли в смерти врага или врата. Поэтому я старалась для него, как ни для кого из своих. Дух ещё жил в нём, но останется ли он, смогу ли я его удержать, об этом я боялась думать.

Ранним утром я снова запела, на этот раз громко, призывая всю власть, которую могла собрать. И когда под моим жезлом слабое биение сердца усилилось, я поверила, что нить стала более крепкой. Наконец я подняла безвольное тело. Оно оказалось легче, чем я думала. Я почувствовала кости под шкурой, как будто Джорт долгое время голодал.

Мы возвращались через холмы, и я всё время пела и пела, борясь за жизнь существа, которое удержала на земных путях.

Когда мы пришли в лагерь, маленький народ так обрадовался, что нарушил мою сосредоточенность своими криками и мыслями. Я опустила Джорта рядом с Симлой. Она всё ещё была жива, на что я не надеялась. Я снова перевязала её рану, но видела, что Симле осталось недолго.

Я взяла её обеими руками за голову, как делала часто, и задала ей Вопрос. Венесса долго сидела так, а потом дала Ответ. Остальные расположились вокруг и тихонько повизгивали. Ведь маленький народ — не Тэсса, им нужно много мужества, чтобы дать такой Ответ, они не верят, как мы. Я вызвала у Симлы самые лучшие воспоминания и пустила её блуждать по ним, в то время как вся боль покинула её истерзанное тело. Симла была довольна и счастлива. И в наивысший момент её счастья я дала освобождение согласно Ответу. Но в меня будто вонзился меч, потому что память и горька, и сладка, и это стало добавкой к моей тяжести.

Я завернула Симлу — ту её часть, которая больше не имела отношения ни к нам, ни к той части, что освободилась, — и положила среди скал. Джорт крепко спал. Если возможно выздоровление, то оно начнётся…

Затем я осмотрела лагерь, зная, что должна уйти и найти помощь, если смогу, и сделать это быстро. Потому что если пришёл Озокан, могут прийти и другие. Поев сама и покормив маленький народ, я занялась приготовлениями к отъезду.

Один из фургонов пришлось оставить, и я взяла из него всё, что могло нам понадобиться. Грабители многое уничтожили, но всё, что осталось из пищи и лекарств, я погрузила. Клетки маленького народа я поставила в два фургона и удобно устроила их обитателей. Джорта я положила на мягкий мат за своим сидением в передней части фургона и приказала казам отправляться. Фургоны следовали один за другим, так что задним фургоном не было нужды управлять.

Солнце светило неярко, потому что уже приближалась зима. Каждый сезон имеет своё очарование. Некоторые считают осень печальным явлением, потому что многое, жившее при жаркой погоде, как бы умирает и исчезает с земли, и приход зимы страшит их. Но ведь у каждого времени года своя жизнь и энергия, и каждый сезон имеет какие-то свои преимущества перед остальными.

Для Тэсса зима — время отдыха, встреч членов клана и духовного общения, время суда и обучения. И в этом году я, Майлин, предстану перед судом моего народа. Но пока ещё осень не ушла из страны. Хотя искра жизни Джорта чуть тлела, она пока ещё не угасла совсем.

Дважды издали я видела отряды всадников, но даже если они и видели мой маленький поезд, то не обратили на нас внимания, потому что искали не меня. Может быть, было и к лучшему, что мы ехали открыто, средь бела дня — ведь Тэсса всегда были чужаками для равнинных жителей и известными бродягами, а ночное путешествие могло возбудить подозрения.

Казы, хорошо отдохнувшие в лагере и вдоволь накормленные и напоенные, уже много часов шли небыстрым, но ровным ходом, и я намеревалась проехать больше того расстояния, что обычно проходили за день. Я спешила, потому что время было мне не другом, а страшным врагом. Иногда я останавливалась и смотрела на свой народ. Больше всего мне не хватало Симлы.

Она значила для меня больше, чем другие, потому что нас связывал давний обмен. Эту связь нельзя объяснить словами. Никто другой не смог бы заменить мне Симлу. Если бы я ушла из жизни раньше её, она тоже почувствовала бы такую же пустоту.

Интересно знать: если Крип Борланд снова получит своё тело, а дух барска вернётся в свою законную оболочку, будет ли этот инопланетник считать себя объединённым с иной формой жизни? Никто из его рода не испытывал такого обмена.

Мы опять ехали в Долину. Теперь я думала о Старейших. Что случилось с нашим посланием из Ырджара? Малик говорил мне, что ответа не приходило. Придёт время, которого я не могу и не хочу избегать, когда я должна буду предстать перед собранием, рассказать обо всём, что сделала, и обосновать содеянное. Однако я не верю, что мои причины будут достаточно сильны, чтобы противостоять весу гнева Старейших.

Я изгнала эти размышления из своего мозга, потому что тёмные мысли навлекают несчастья. Вместо этого я собрала всё, что могла, для блага, и выбрала песню роста, ибо рост — близкий родственник выздоровления и, может быть, один — часть другого. Казы по-прежнему шли к Йим-Сину, я пела для Джорта и для маленького народа. В такой песне вся энергия связана в единую волю-желание, но может и распасться, если понадобится.

Наступила ночь, и я увидела в темноте отблеск огня, указывающий на какое-то насилие. За холмами лежала страна Осколда, мы ехали сейчас по равнине. Может быть, Осколд объявил войну захватчикам, а может, распространилась какая-то давняя ссора. Я вспомнила разговоры, услышанные в Ырджаре, о том, что «Лидис» ушёл с планеты, чтобы избежать какой-то опасности.

Во времена войн равнинных жителей Тэсса, следуя древнему правилу, поднимались в горы, в безопасные места. Так что, размышляла я, возможно, и другие фургоны движутся в эту ночь, но не рискнула послать мысль. Я пела, и в этой песне заключалось больше могущества, чем обычно, так как мы ехали под Луной Трёх Колец.

Я поняла это, когда повернулась на сидении и подняла свою палочку над исхудалым телом барска. И почувствовала, как она ходит вверх и вниз, не касаясь ни кожи, ни меха, и изменяет всю энергию за одно движение. Моя рука устала, во рту пересохло, горло саднило. Я отодвинула жезл в сторону и наклонилась. То, что едва мерцало подобно искре, теперь горело ровно. Я слишком устала, чтобы посылать мысль, но теперь знала, что это чуть не погибшее создание будет жить. И с возвращением жизни наверняка будет принято то, что я могла ему предложить.

Мы остановились у поворота на главную дорогу в Йим-Син. Я выпустила тех животных, которые хотели побегать, и занялась оставшимися. Но вскоре прибежала Борба с сообщением, которое немедленно выгнало меня из фургона на дорогу.

Мой нос не мог ощущать того, что было ясно написано Для моего маленького народа, но и мои глаза видели, что по этой дороге проехали большие отряды всадников. Я не слышала запахов, как мои животные, но зато улавливала в воздухе нечто иное. Здесь проехали опасность и злоба, причём проехали совсем недавно. Ехать за ними могло быть опасно.

Однако выбора у меня не было. Кого выслеживают эти люди? Всем известно, что эта дорога ведёт только в Долину, а этого места обычно остерегались, туда ехали только те, кого посылал рок. Я не могла поверить, что какой-то всадник поедет туда добровольно. Была только одна причина, которая могла объяснить такое безрассудство и пренебрежение обычаями: Долина имела два выхода, с запада, с той дороги, где мы сейчас находились, и с востока, где путь шёл через земли Осколда. Неужели какой-нибудь из его врагов, движимый безумной ненавистью, решился ввести своих людей в Долину, чтобы выйти затем в центр владений Осколда? Для любого местного вождя такое оскорбление обычаев было почти невероятным, однако, во время диких войн творилось и худшее, что потом удивляло людей, оглядывавшихся назад и неспособных поверить, что подобное произошло. Людей вело безудержное желание победы над врагами, и они сметали всё, что случайно попадалось на их пути.

Я думала о тишине и покое Умфры и о тех, кто хранил этот покой несчётные годы и никак не мог поверить, что кто-то может смутить его. Они могли оказаться в роли насекомых под чьими-то неосторожными шагами. Конечно, всего этого могло и не быть. Да у меня и не было другого пути, так что я собрала всю свою компанию, накормила и напоила её, и мы стали ждать луны. В эту ночь мне обязательно нужна была луна, она поднимала и укрепляла мой дух, давала мне силу.

Луна взошла, её не закрыли облака, но свет потускнел от огней внизу. Я увидела это и закусила губу: огонь поднимался от Йим-Сина, и такие красные цветы выращивала только война. То, чего я боялась, действительно произошло!

Я снова запрягла казов и выехала на дорогу. По её гладкой поверхности мы ехали быстрее. А, собственно, зачем торопиться? Приехать в разграбленные развалины Йим-Сина? У меня есть свой род оружия, но это не для таких баталий.

Можно было свернуть с дороги. Впереди находилась некая точка, от которой я легко могла добраться до безопасной высокогорной области. Если весь Йиктор сошёл с ума, здоровым лучше собраться вместе и отсидеться — пусть остальные уничтожают друг друга.

Но тут позади послышалось то, за чем мои уши внимательно следили — слабое движение мата. Я оглянулась. Глаза барска были открыты, но никаких признаков разума в них не горело. Меня кольнул страх — неужели Джорт действительно взял верх, а человек ушёл в небытие? Иногда случалось, хоть и редко, что человек не мог пересилить звериную природу.

«Крип Борланд!» — мысленно окликнула я его, резко, как призыв к оружию, со всем своим мастерством.

Его глаза оставались пустыми, в них ничего не ожило. Как будто я снова смотрела на барска, которого отобрала у Отхельма, на животное, глубоко поражённое бедствиями и уже уходящее из жизни.

«Крип Борланд!» — ещё раз воззвала я к его мозгу.

Его голова шевельнулась, как будто он хотел избежать удара. Он и в самом деле отступил, его мозг был так же далёк от меня, как его жизненная сила была далека от прежней.

«Крип Борланд!» — я подняла жезл, подставила под лунный свет и опустила на голову барска.

У него вырвался крик боли и ужаса, такой плач, какого я никогда не слышала ни от одного животного, и мой маленький народ ответил ему, каждый на свой лад. Барск попытался встать, но я положила руку на его плечо, стараясь не касаться раны, и под давлением он снова лёг.

«Ты — Крип Борланд! — я выпускала каждое слово, как стрелу из лука, вбивая в его мозг и крепко удерживая, чтобы они не выскочили. — Ты — человек! ЧЕЛОВЕК!!!»

Он снова взглянул на меня глазами животного, но в них Уже мелькнуло что-то иное. Отвечать он не пытался. Если его оставить в покое, он снова уйдёт. Я не могла допустить этого, потому что не была способна вернуть его к жизни вторично.

«Человек, — повторила я. — И пока человек жив, живо и его будущее. Клянусь тебе… — я поставила пылающий жезл между нами и увидела, как его взгляд переходит с жезла на меня и обратно. — Я клянусь тебе властью этого жезла, а меня такая клятва связывает больше, чем жизнь или смерть, что ещё не всё потеряно!»

Готов ли он принять эти слова, понять их, а поняв; поверить?

В это время и в этом месте я ничего больше не могла сделать, остальное зависело только от него самого. А что я знала о движущих силах инопланетников и могла ли указать ему ту или иную дорогу?

Долгую-долгую минуту я боялась, что всё пропало, что он понял, но не поверил.

«Что осталось?»

Его мысль-речь была очень слабой, я с трудом ухватила её.

«Всё!» — я торопилась поддержать и укрепить контакт.

«А что всё?»

«Временно — новое тело, человеческое тело. В нём ты сможешь беспрепятственно отправиться в Ырджар. Там ты либо последуешь в космос за своим кораблём, либо найдёшь способ вызвать его за собой на Йиктор».

Примет ли он это?

«Какое тело?»

Меня подбодрило, что его мысль окрепла. Он больше не отталкивал контакт со мной, как вначале.

«Оно ждёт нас».

«Где?»

«На холмах».

Я надеялась, что говорю правду. Я должна верить, что это правда, или всё пропадёт. Он посмотрел мне в глаза.

«Ты, видимо, имеешь в виду то…»

Контакт снова ослабел, но на этот раз не по его воле, видимо, утомилось тело.

«Да. Но ты серьёзно ранен, тебе надо спать».

Я была больше чем уверена, что, пока он так слаб, надо отложить решение или немедленные действия. Он снова положил голову на мат, закрыл глаза и уснул. Фургон тихо ехал дальше. Мне было не до сна. Я не могла подвергнуть опасности маленькие жизни, тесно связанные со мной. Один раз я воспользовалась ими, приняла их помощь. Теперь же надо было доставить их в безопасное место. Как только мы доедем до поворота в наше высокогорье, мы разделимся. Я вложу в мозг казов программу движения на день-два. Затем, конечно, если Тэсса не уловят сигнал бедствия, который я тоже пошлю, животные могут уйти в пустынные места для безопасности. Это было лучшее из того, что я могла сделать для них.

Всё прошло так, как я и запланировала. Я остановила один фургон, а два отправила, вложив приказ в мозг казов. Правда, через несколько часов он мог ослабеть, но я дополнительно включила маленький механизм, который заставит их держать направление к возвышенности и известит Тэсса, что животным нужна помощь. Я оставила их в незакрытых клетках и приготовила им пищу и воду.

Потом я долго смотрела вслед фургонам, и только когда они скрылись из виду, вернулась в свой фургон. Джорт всё ещё спал. Нас везли два самых лучших каза, хорошо приспособленных к тяжёлой работе. Я вновь посмотрела на далёкий огонь. Он несколько потускнел. На заре следующего дня мы наверняка попадём в опасность, но в чём она заключается, я даже не пыталась угадать.

Глава 16 Майлин

Как и всем Тэсса, возвышенные места нравились мне больше, чем равнинные, где иногда трудно дышать, где столько пыли от земли и от людей с их тупым мозгом и тяжеловесными мыслями. Я не знала, откуда пришла наша Раса, наша история так длинна, начало её спрятано в туманной дали времени. Некоторые считают, что мы, возможно, и не с Йиктора, а происходим из иного мира, и что на этой планете мы чужаки, как тот инопланетник, Что едет со мной. Но если это и так, мы здесь уже настолько давно, что даже легенд о нашем прибытии сюда не осталось.

Когда мы ещё жили под крышами, наши города располагались в горах, поэтому мы без затруднений остались наверху, когда другая раса пришла из-за моря и поселилась здесь, на равнинах. Они обжили низины, а мы — высокие места.

Теперь, когда фургон поднимался к Йим-Сину, моему сердцу стало чуть легче, как бывает с каждым странником, когда он входит в страну, где его рады видеть. Но одновременно возрос и страх. Будь здесь Симла, она могла бы разведать всё, была бы моими глазами и ушами. Но никто не мог заменить мне её.

Солнце вставало, но было ещё скрыто вершинами холмов, так что ни свет, ни тепло не пришли пока в горы. Я поехала, не останавливая фургона, но больше не пела, потому что растратила почти все силы после всех призывов, которые я сделала за последние несколько часов, а то, что осталось, могло понадобиться в качестве оружия. На дороге всё ещё виднелись следы отряда, прошедшего перед нами.

Склоны холмов покрывали виноградники. Их листья увяли и покраснели. Но не было ласкового ветерка, шевелящего листья, только запах гари. Я уже угадывала, что найду в Йим-Сине. Дым до сих пор тянулся из куч золы, а из зернохранилища валили маслянистые клубы гари. Я намочила шарф и завязала нос и рот. Глаза ело.

Огонь пощадил только храм Умфры, но большие ворота криво сидели на петлях, и было видно, что их протаранили. Йим-Син был захвачен внезапно, и только горстка его обитателей ухитрилась добраться сюда в надежде, что святыню не тронут.

Эти убийства и разрушения были так бессмысленны, как будто сделавшие их были всего лишь оболочками людей, причём куда более скверными, чем любой человеческий дух, обитающий в этих оболочках. Каким же может стать человек, когда он сбрасывает всякий контроль над зёрнами жестокости и зла, живущими в нём! Я — Певица, и для получения своей силы прошла через множество проверок и испытаний. То, что я увидела в Йим-Сине, превосходило всякое понимание. Меня трясло и тошнило, я не могла поверить, что это сделали называющие себя людьми.

Если такое случилось с Йим-Сином, что же с Долиной? Правда, в Долине имелась стража, готовая грудью защищать тех, кто там жил. Может быть, стражники унесли их, чтобы спасти от убийц?

Я прошла обратно к фургону и отдала приказ казам. Джорт поднял голову и взглянул на меня.

«Что случилось?»

Я откровенно рассказала ему о том, что нашла здесь, и добавила, что смерть идёт перед нами.

«Кто? Почему?»

«Ничего не могу сказать. Предполагаю только, что враги Осколда идут к нему через Долину».

«Я думал, что Долина и её дороги священны, неприкосновенны…»

«Во время войны богов оскорбляют или забывают. Так часто случается».

«Но как могли равнинные жители сделать такую вещь только ради того, чтобы потихоньку напасть на лорда», — настаивал он.

«Я думала об этом, но не нашла ответа. Прошлой ночью на равнине пылали пожары. Я предполагаю, что это не просто вторжение в земли Осколда, конфликт распространился гораздо шире, и, может быть, уже вся страна в огне и крови. То, что я видела здесь, не отвечает здравому смыслу. Объявленные вне закона могут совершать такие акты, но их банды не столь велики, чтобы напасть на городок, да и кто эти отщепенцы? Ведь Озокан и его люди Умерли».

«Но мы пойдём туда, в Долину?»

«Я поклялась тебе, — устало ответила я. — Я сделаю всё, что смогу, чтобы хоть как-то исправить содеянное. Смогу ли — ответ на это ждёт нас в Долине».

«Ты хочешь предложить мне тело Маквэда?»

Меня не удивили его слова. Он не глуп, а сложить два и два не так уж сложно.

«Да, тело Маквэда, если ты согласен. Затем ты можешь пойти в Ырджар, и я пойду с тобой. Мы всё расскажем, на твой корабль сообщат, и он, конечно, вернётся».

«Очень уж много „если“. Скажи, Майлин, почему ты отдаёшь мне его тело?»

«Потому что оно — единственно возможное», — медленно сказала я.

«У тебя нет других причин? Например, желания, чтобы Маквэд снова жил?»

«Маквэд умер. Осталось только то, что пока поддерживает жизнь — тусклый образ».

«Значит, вы, Тэсса, отделяете человека от тела?»

Я не совсем поняла, что он хотел сказать.

«Ты — Крип Борланд. Разве ты чувствуешь себя менее Крипом Борландом, раз находишься в другой внешней оболочке?»

Он молчал, обдумывая. Я надеялась, что правильно ответила на его мысль. Если он согласится, что главное — не тело, а то, что в нём живёт, тогда обмен не станет слишком тяжёлым для него.

«Значит, вашему народу всё равно, какое тело вы носите?»

«Конечно, нет! Я была бы безумной, если бы утверждала подобное. Но мы верим, что внутренняя часть неизмеримо выше внешней, она и составляет нашу истинную сущность, а внешняя часть — только одежда для глаз и чувств. Внешняя оболочка Маквэда ещё жива, но то, что было Маквэдом, ушло из оболочки и от нас. Я предлагаю тебе его бывшее тело, чтобы ты опять стал человеком».

«Тэсса», — поправил он меня.

«А разве это не одно и то же?»

«Нет! — резко возразил он. — Мы очень разные. Как Джорт, я узнал, что остаток законного обитателя всё ещё живёт в этом теле и может влиять на меня, не получится ли так же, если я испробую другое перемещение. Не стану ли я Крипом-Маквэдом вместо Крипа Борланда?»

«Кто руководит Джортом — человек или барск?»

«Человек, я надеюсь… теперь…» — нерешительно ответил он.

«Разве Крип Борланд не останется Крипом Борландом независимо от тела, в котором он живёт?»

«А ты уверена?»

«Есть что-нибудь в этом мире, под любым солнцем, в чём можно быть абсолютно уверенным?»

«Только в смерти».

«А вы, инопланетники, уверены в смерти? Вы верите, что она — конец, а не начало?»

«Кто знает? Вряд ли мы можем получить правильный ответ на вопрос, какой хотели бы задать. Итак, ты предлагаешь мне тело, близкое к моему, пропавшему. Ты сказала, что потом мы отправимся в Ырджар. Но, похоже, нам придётся иметь дело не только со своими заботами, но и с войной, лежащей между нами и Ырджаром».

«Крип Борланд, разве я обещала тебе, что всё будет легко и просто?»

«Нет, — согласился он. — Но как ты вообще можешь обещать мне тело, если те, кто идёт перед нами, расправятся с Долиной, как с Йим-Сином?»

«В Долине есть стражники, а здесь их не было. Они могут защитить тех; кто там живёт. Я предложила тебе лучшее из того, что могу, Крип Борланд. Большего не может сделать никто — ни человек, ни Тэсса».

«Согласен».

Он, видимо, только теперь заметил отсутствие остальных членов нашей компании, потому что спросил:

«А где животные?»

«Я отослала их туда, где, надеюсь, мой народ встретит их. Если же этого не случится, они будут бродить по своей воле».

После небольшой паузы он сказал:

«У всех у нас изменилась жизнь после той прогулки на ярмарке в Ырджаре. Я никогда не поверил бы этой истории, если бы не пережил её сам».

«Готовый материал для легенды, — согласилась я. — Говорят, что если глубже покопаться в любом древнем сказании, то в нём обязательно найдёшь зёрнышко истины».

«Майлин, кем для тебя был Маквэд?»

Я была застигнута врасплох, и он, видимо, почувствовал это. Неожиданность вызвала у меня правду.

«Он был спутником жизни моей родной сестры Мерли. Когда… когда он ушёл от нас, я боялась, что она последует за ним. Она до сих пор отворачивает лицо от полноты жизни».

«Скажи, вернётся ли эта связь с возвращением Маквэда?» — второй его вопрос был так же остр.

«Нет. Ты будешь носить тело Маквэда, но ты не Маквэд. Однако, увидев тебя, она, может быть, примирится с правдой и снова выйдет из тьмы к свету».

Наконец-то моё несчастное, раздражающее Делание было высказано словами.

«Но твой народ узнает, что я не тот, кем кажусь?»

Он, видимо, не слышал моих последних слов. Я улыбнулась, но улыбка вышла кривой.

«Не думаешь ли ты, что скроешь от Тэсса свою истинную сущность, Крип Борланд? Всякий узнает тебя с первого взгляда. И я должна сказать тебе, что они этого не одобрят. Я нарушаю все наши Уставные законы, отдавая тебе жилище Маквэда даже на время. Они не могут предотвратить это действие, но я за него отвечу»..

«Тогда зачем…»

«Зачем я это делаю? Надо ли спрашивать, инопланетник? Я поклялась самой сильной клятвой моего народа, что сделаю для тебя всё, что в моих силах. Не могу сказать, почему всё это свалилось на меня, но тот, кто несёт груз, ниспосланный Моластером, не должен жаловаться».

Больше он ни о чём не спрашивал, и я была рада, что он погрузился в свои мысли, потому что я занялась своими. Я сказала ему чистую правду. Он будет в теле Маквэда, но Маквэдом не станет. Однако, как зверь влияет на вселившегося в его тело человека, так и Маквэд в какой-то степени повлияет на него. Тем более, что этот инопланетник восприимчив к власти эспера.

Маквэд был Певцом второй степени. Он должен был по своим знаниям подняться выше, когда его убили в теле животного. Это было молодое животное, ещё не разу не использованное для обмена, и после тяжёлого ранения оно впало в каталепсию, так что мысленные приказы не достигали мозга. Но животная часть не могла полностью завладеть всем человеческим мозгом, как и человек не может полностью овладеть животным. Значит, что-то осталось в Маквэде, может быть, даже большая его часть? Даже Старейшие не знают, насколько полным бывает обмен. Во всей нашей истории не было случая, чтобы человек вернулся в человеческое тело, но не в своё. Допустим, что этот остаток в теле Маквэда проснётся и повлияет… Я не была уверена в том, но надеялась, что даже часть Маквэда может осветить на время дни Мерли и заставит её вернуться к нам.

Я смотрела на спины казов и на дорогу, но не видела ничего, кроме лица Мерли и обмена, который может привести к тому, что Маквэд — часть Маквэда — какое-то время будет рядом с ней. Но даже если того, о чём я мечтала, не произойдёт, я всё равно сдержу клятву — мы поедем в Ырджар и постараемся проделать окончательный обмен, если это удастся.

Я размышляла также о Долине и о том, что могло там случиться за эти дни. По всем признакам те, кто покончил с Йим-Сином, должны уже достичь Долины, а мы двигались медленно. Мы проехали участки, где когда-то стояли часовые и спрашивали путешественников о цели их поездки. Теперь там часовых не было, и я не останавливалась искать их. Я не торопилась со спуском, чтобы не приехать как раз во время сражения. Стража Долины может не разобраться, кто друг, а кто враг. И кто знает, возможно, какая-то доля здравого смысла заставит всадников вернуться наверх.

Мы остановились на отдых в пустынном месте. В горном потоке бурлила вода. Я распрягла казов, чтобы они попаслись.

«Никаких других следов?» — спросил инопланетник, Когда я принесла ему воды.

«Кроме них, никто не проехал этим путём. Но кто они и зачем они здесь…» — я покачала головой.

«Ты могла бы своей властью ограничить их?»

«Ты можешь послать мысль. А владеешь ли ты телепортацией или чем-нибудь подобным?»

«Нет. Есть такие, кто владеет, но я ещё не встречал ни одного. Но я думаю, что Тэсса…»

«Могут совершать ещё более удивительные действия? Иногда да, но для этого должно быть подходящее время и место. Имея и то, и другое, я могу послать читающий луч и частично увидеть будущее, вернее, усреднённое будущее».

«Усреднённое? Разве оно разное?»

«Да, потому что оно зависит от действий. Разве человек всегда думает одинаково — сейчас и через час, сегодня и завтра? То, что кажется разумным и верным сейчас, позднее выглядит иначе. Следовательно, можно прочесть будущее только в широком смысле. Но наше положение в будущем меняется из-за необходимости встречаться с тем или иным кризисом. Я могу сказать тебе о судьбе нации, но не о судьбе отдельного ее члена».

«Но ты могла бы сказать о будущем Долины?»

«Возможно, будь у меня время, но у меня его нет. Долина слишком далека».

«Ну, скоро мы узнаем это на себе. Когда я встретил тебя в той ложбине? Давно это было? С тех пор я потерял счёт дням».

«Дни, носящие числа, — я покачала головой, — не касаются Тэсса. Мы давно перестали иметь дело со счётом дней. Мы помним, что произошло, но в какой именно день, не знаем».

Будь Борланд человеком, он бы рассмеялся.

«Вы совершенно правы, Госпожа! Того, что случилось со мной на Йикторе, вполне достаточно, чтобы забыть счёт дням. Но когда я пришёл из крепости Озокана в ваш светлый лагерь, я думал, что вижу какой-то живой и очень неприятный сон, и я был склонен время от времени возвращаться к этой уверенности, потому что это могло объяснить случившееся, и это легче, чем думать, что я наяву жил и живу… здесь».

«Я слышала, что в иных мирах существуют методы, чтобы вызывать такие сны. Возможно, ты испытал их и поэтому готов был поверить в такое и здесь. Но если ты спишь, Крип Борланд, то я-то не сплю! Если только я не часть твоего сна…»

«Майлин, ты замужем?»

Я вспомнила, что за всё время этого странного приключения, в котором мы участвовали, мы ни разу не задавали таких вопросов и не интересовались прошлым друг друга.

«Нет. Я Певица. Пока я пою, у меня нет спутника жизни. А у тебя? Я слышала, что Торговцы имеют семьи. Может, у вас, как у Певцов, либо — либо?»

«Что-то в этом роде».

И он рассказал мне о жизни своего народа, повенчанного со многими звёздами, а не с одной. Торговцы женятся, но только тогда, когда достигают определённого ранга в своих компаниях. Иногда женщины с планет принимают ради мужа жизнь Торговца. Но чтобы Торговец покинул свой корабль ради женщины — это немыслимо.

«Ты похож на Тэсса, — сказала я. — Укорениться в одном месте — для нас смерть. Мы летаем по всему Йиктору, суше и морям, по одной своей воле. У нас есть определённые места, где мы собираемся, когда нужно. Но в остальное время…»

«Цыгане».

«Что?» — спросила я.

«Древнее слово. Обозначает народ, который всегда странствует. Видимо, когда-то существовала такая нация, очень-очень давно в каком-то далёком мире».

«Вот и у Тэсса пристрастие к свободному пространству. Я говорила тебе однажды о корабле, о маленьком народе и посещении других миров».

«Такое в принципе возможно, но будет стоить больше весовых знаков, чем хранится в сокровищнице храма Ырджара. Такой корабль надо строить в другом мире после Долгого изучения и экспериментов. Это только мечта, Майлин, потому что ни у кого нет и не может быть такого богатства, чтобы воплотить эту мечту в жизнь».

«Что является сокровищем, Крип Борланд? Что есть богатство? В разных мирах оно принимает разные формы?»

«Сокровище — это редкая и ценная вещь на каждой отдельной планете. В некоторых случаях редкость — самое прекрасное и ценное, в других же — самое бесполезное. На Закате сокровище — это знание, закатане считают его своим богатством. Привези им неизвестный артефакт, легенду, намёк на что-то новое в галактической истории — и ты дал им сокровище. На Сарголе — это мелкая травка, когда-то бывшая самой обычной на забытой Земле, она неотразима для сарголийцев, которые охотно отдают в обмен на неё драгоценные камни. А на другой планете в обмен на такой камешек величиной с ноготь твоего мизинца человек может жить, как лорд на Йикторе лет пять, а то и больше. Я могу насчитать тебе целую кучу сокровищ для четверти Галактики, так как они проходят через наши склады. Так вот, у каждого мира — своё сокровище, то, что кажется целым состоянием на одной планете, — а на другой окажется либо ничем, либо даже большим».

Он мысленно засмеялся, даже пасть барска раздвинулась в слабом подобии улыбки.

«Но чем меньше, тем больше. Лучше всего камни, потому что камни и произведения искусства у многих рас и народов считаются ценностью и тщательно оберегаются».

«А какого рода сокровища понадобятся в тех местах, где могут построить такой корабль для моего маленького народа?»

«Всё, что является высокой ценностью. Люди на внутренних планетах пресыщены самым лучшим из сотен миров. У них есть торговля, есть корабли, привозящие им сокровища, какие только можно достать. Нужно что-то очень редкое, никогда не виданное, или такая сумма торговых кредитов, на которую можно купить половину наших складов».

Я запрягла казов, и мы снова двинулись в путь. По дороге я думала о природе сокровищ и о том, как по-разному они ценятся в разных мирах. Я знала, что инопланетники берут на Йикторе, и представляла себе, какой груз считается обычным. У нас есть камни, но не такие редкие, чтобы инопланетные торговцы стремились их покупать. И я решила, что в глазах экспертов Йиктор может считаться весьма бедной планетой.

«Тэсса не собирали материальных богатств, как равнинные жители. Если у нас оказывалось больше вещей, чем было необходимо, мы оставляли лишнее в тех местах, где собирались, чтобы их взяли те, кому они понадобятся. Наши шоу животных собирают много денег, но мы не копим их. Мы рассматриваем шоу как тренинг и для животных, и для Певца, и кроме того, как хороший предлог для скитальческой жизни.

Сидеть на каком-то сокровище и беречь его — это чуждо нам. Если мы поступали так в прошлом, когда жили в городах, то теперь забыли об этом».

Пока мы медленно ехали по дороге, я спросила:

«А что у вас считается самым драгоценным? Камни? Какие-нибудь редкие вещи?»

«Ты имеешь в виду меня или мой народ?»

«И то, и другое».

«Я отвечу одним словом, потому что как для меня, так и для моего народа, самое дорогое — корабль».

«И вы ничего не собираете?»

«Мы собираем, сколько сможем, те сокровища, которые нужны другим, и всё это, за исключением, конечно, того, что мы тратим, вкладываем в корабль на наш счёт».

«И много ли ты когда-нибудь соберёшь?»

«Может быть, столько же, сколько в поместьях лордов на Йикторе. Им тоже нелегко завоевать состояние, хотя способы у нас разные».

«А ты уверен, что у тебя будет когда-нибудь это богатство?»

«Никто добровольно не расстаётся с мечтой, даже когда возможность её реализовать ушла в прошлое. Я думаю, человек всегда надеется на счастье, пока жив».

Мы сделали привал, но не на всю ночь, а лишь на Несколько часов. Я смотрела, как восходит луна, но не сделала ни одного движения, чтобы призвать её власть — сейчас не время, так что я не поднимала жезл и не пела. Я только помогала казам мысленной силой, когда и где могла.

Луна низко висела, когда мы подъехали к спуску в Долину. Барск завозился и попытался встать. Я остановила его.

«Мы над Долиной. Лежи, отдыхай, пока можно».

«Ты спускаешься?»

«Я приму все предосторожности», — я выставила жезл, запела внутреннюю песню и стала спускаться.

Глава 17 Крип Борланд

Когда я проснулся с сознанием, что всё ещё жив, перевязан Майлин и нахожусь опять в фургоне Тэсса, мне показалось, что сон, завладевший мной, совершил полный круг.

Когда мы спускались в окутанную туманом Долину, Майлин вела фургон точно по середине дороги. Я читал в её мозгу, что те предосторожности или защита, о которых она говорила, вполне могут стать нашей гибелью, несмотря на то, что мы шли с миром. Могло случиться, что мы разделим участь тех, за кем следуем.

Еще одна печаль изводила меня. Хотя мой мозг и был насторожен, тело было ещё совсем слабым и не повиновалось мне. Если на нас нападут, я ничего не смогу сделать, даже защитить себя. Я мог только поднять голову и вытянуть лапы, лёжа на мате. Если я делал глубокий вдох, начиналась боль. Майлин владеет властью исцеления, это я знал, но может ли она сделать что-нибудь с такой раной? Были все основания полагать, что лезвие Озокана прошло глубоко, и что возвращение к жизни моего теперешнего тела не означало выздоровления.

Когда я выслеживал Озокана и его приверженцев, я искал смерти. Поражённый известиями, привезёнными Майлин из Ырджара, я впал во временное безумие. Но в каждом человека, по крайней мере, в моей породе, сидит упорное сопротивление концу существования. И теперь крохотный клочок надежды послужил оплотом моему духу. Альтернатива, внушённая мне Майлин, предоставляла некоторые возможности. Обрядившись в тело Тэсса, я действительно мог вернуться в Ырджар. У Торговцев на планете имеется консул. Я видел его, когда «Лидис» приземлился здесь. Я мог пойти к Прайдо Алсею, рассказать ему всё и просить его известить капитана Фосса. Проще простого составить такое сообщение, какое мог послать только Крип Борланд, и тем самым удостоверить свою личность. Затем, когда вернётся моё собственное тело, последует новое переключение, и я по-настоящему стану самим собой.

Конечно, на этом трудном пути множество препятствий и ловушек. И какие-то из этих ловушек, может быть, лежали прямо перед нами. Я постарался сдвинуться, поднять отяжелевшую голову, чтобы взглянуть на переднее сидение, но ничего не вышло, и я лежал, страдающий, слабый, встревоженный своим состоянием.

Только теперь я начал осознавать, что Майлин не просто направляет казов вниз по дороге: вокруг неё вилась аура, исходящая из мозга, посыл энергии. Я лежал так, что мне видел был её профиль, суровый и неподвижный. Волосы были не уложены затейливыми локонами, как при нашей первой встрече, а подняты вверх и слабо связаны, как серебряный шлем. Не было и арабеска из серебра и рубина на лбу. Глаза её были полузакрыты, веки опущены, она словно смотрела внутрь себя. Однако в лице женщины Тэсса был такой свет, что я даже опешил. То ли свет падал на её прекрасную кожу, то ли это был внутренний свет — отражение хранившейся там силы. Сначала я видел в Тэсса человека, но теперь она казалась мне более чужой, чем животные, с которыми делил я жизнь и сражения в эти последние дни.

«Принять предосторожности», так она это назвала. Я бы сказал: «Вооружиться». Я опустил тяжёлую голову и больше не видел Майлин, но осознание её, как она сидит, что Делает, было во мне, как будто я по-прежнему наблюдал за ней.

Пока фургон громыхал по дороге, к нам пришло новое ощущение — нечто вроде предупреждения, как если бы некий разведчик с отдалённого холма отгонял нас, и так как мы не послушались этого предупреждения, беспокойство возрастало, и в мозгу появилась тень предчувствия, становившаяся всё чернее. Может, это был кто-то из защитников Долины, я не знал. Но, по-видимому, на Майлин это не произвело какого-либо эффекта и не отклонило её с пути.

Моя усталость всё увеличивалась. Временами я сознавал, где я и что со мной, а потом продолжал кружить в пустоте небытия, результатом чего я получил страшное головокружение, и даже не мог сказать, был ли реальным туман, заволакивающий мои глаза, когда я пытался рассмотреть какую-то часть фургона, или туман пришёл как порождение моей невероятной слабости.

Путь казался бесконечным. Время исчезло, вернее, его нельзя было измерить. Я был потерянным, словно лежал на челноке, снующем туда и сюда и ткавшем будущее, которое ускользало от меня.

Воздух дрожал и бился вокруг — может, от качания челнока, который нёс меня? Нет, это была пульсация, прерываемая ритмом, который удерживал меня в фургоне. Затем я услышал звук, составлявший часть этого биения, — наверное, песню. Звук исходил не от Майлин, а поднимался из Долины, и он становился громче с каждым шагом казов.

Это странное биение звуков делало меня сильнее, будто в моё вялое тело вливалась жизненная сила, ушедшая с тех пор, как нож Озокана искал моей смерти. Я лежал и чувствовал, как сила входит в меня. Правда, что-то снова отходило, отказывалось, но то, что оставалось, бодрило меня. Теперь я уже не просто угрюмо цеплялся за жизнь, я был способен думать о чём-то, помимо собственного тела.

Я ещё раз приподнялся и взглянул на Майлин. Она откинула голову и протянула руки перед собой, держа жезл между ладонями. Он кружился, разбрасывая серебряные искры, которые падали ей на голову и грудь, незаметно исчезая. И она пела песню — не ту, что до сих пор витала в воздухе, но высокую и нежную, и звуки её неудержимо притягивали меня.

Я кое-как опёрся передними лапами о пол, и мне удалось встать. Теперь мои глаза оказались на уровне сидения Майлин. Я бросил взгляд наружу: ещё стояла ночь или очень ранее утро. Луна уже не сияла. Впереди внизу виднелся другой свет, но не оранжевый свет пожаров, а голубые отблески ламп, подобных лунному шару Майлин, только они не были зафиксированы, а качались, как мощные фонари. Как раз из этого освещённого места поднималось пение, становясь всё сильнее и глубже. Я подтянулся дальше, пока не поднял, несмотря на боль, одну переднюю лапу на сидение и положил на неё голову. Майлин не обратила на меня внимания, она была поглощена пением.

Двое мужчин с лунными шарами пришли встретить нас. Я увидел чёрные с белым и жёлтым узором мантии жрецов. Однако они не приветствовали Майлин и не остановили нас, а лишь стояли, один справа, другой слева. Лица их оставались бесстрастными, и они продолжали свою песню, слов которой я не понимал.

Мы проехали мимо многих жрецов Умфры, занятых работой на дороге. Я слышал вонь горелого, и нос барска улавливал в нём запах крови. Нет, Долина не избежала участи Йим-Сина. Однако я посчитал, что несчастье здесь не столь полное, как в городке.

Казы повернули без всякого видимого знака от Майлин, и мы проехали через ворота. Весь портал покрывали трещины и зарубки, стены ощетинились стрелами из боевых луков. Дым разрушений стоял, как туман. Мы въехали в первый двор храма. Только тут Майлин сдвинулась с места, подняла свой всё ещё сверкающий жезл и приложила его к своему лбу. Свет, выходивший из него, погас, и когда она снова опустила руки, в них была всего лишь палочка. Майлин открыла глаза. К нам подошёл Жрец. Его голова была забинтована, правая рука на перевязи.

— Где Оркамур? — спросила Майлин.

— Он осматривает свой народ, Госпожа.

— Зло крепко поработало здесь, — она серьёзно кивнула. — Как велико это зло, брат?

— Большая часть стен разрушена, — мрачно проговорил он. Поднятое к нам лицо с глубоко сидящими глазами было лицом человека, вынужденного стать свидетелем разрушения того, что было большей частью его самого. — Но фундамент уцелел.

— С Йим-Сином поступили хуже. А кто эти люди?

— Насчёт Йим-Сина мы знаем. Кто они? Люди, впавшие во тьму, выросшую из откуда-то принесённых семян. Однако они не преуспели в своём зле.

— Они убиты?

— Они сами себя убили, потому что не обратили внимания на стражников, но после себя оставили руины.

— А те… те, кто находился под покровом Умфры… — начала она почти робко. — Что с ними, брат?

— Тот, кого ты держишь в сердце, жив. Некоторые другие отпущены Умфрой по Белой Дороге.

Она вздохнула и, положив жезл на колени, потёрла лоб.

Итак, Маквэд остался жив. Я ухватился за это.

Приступ боли в груди заставил меня отползти назад и свалиться на мат. Последние остатки сил покинули меня.

Яркий свет ударил мне в морду, проник в неплотно зажмуренные глаза. Я попытался отвернуться, но меня удержали. Я вдохнул резко ароматизированный пар, и в моей голове прояснилось. Открыв глаза, я увидел, что лежу в комнате, а Майлин наклонилась надо мной с чашей золотистой жидкости, от которой исходил пар, приведший меня в чувство.

Здесь же находился человек, чьё старое доброе лицо было мне знакомо: когда-то, очень давно, мы с ним сидели в тихом саду и разговаривали о жизни за той звездой, что служит Йиктору солнцем, о людях, выполняющих своё предназначение во многих чужих местах. Это был Оркамур, слуга Умфры.

«Младший брат, — его слова проникли в мой мозг, — ты желаешь… в самом деле желаешь оставить своё теперешнее тело и получить другое?»

Слова, слова… Ну, да, конечно, я этого желаю! Я был человеком — человеком! Я требую человеческое тело. И это поднялось во мне не как простое желание, а как просьба, сконцентрированная со всей силой, на какую я был способен.

— Будь по вашему желанию, сестра и брат!

Оркамур ушёл из моего поля зрения, как бы отплыв назад. Майлин снова наклонилась надо мной с чашей, чтобы оживляющие пары очистили мой мозг.

«Повтори, Крип Борланд, слово в слово: я желаю со всей своей силой избавиться от меха и клыков и снова стоять и ходить, как человек!»

Я медленно и торжественно мысленно проговорил эту просьбу. Мне хотелось бы произнести её вслух, громко, с вершины какой-нибудь горы, чтобы меня услышал весь мир.

— Пей! — она ближе поднесла чашу с ароматной жидкостью. Я стал жадно лакать, мне показалось, что это холодная вода из горного источника. Я не осознавал своей жажды, пока не сделал первый глоток. Это было очень вкусно, и я пил, пока чаша не опустела, пока язык не слизнул последнюю каплю.

— Теперь… — Майлин убрала чашу и выдвинула вперёд одну из лунных ламп. В комнате и так было светло, а теперь стало ещё светлее. — Посмотри на неё! Отпускай, смотри и отпускай!

Отпускать? Что отпускать? Я уставился на лампу. Это был серебряный мир, какой можно было увидеть на видеоэкране «Лидиса», когда корабль снижается над планетой в новой системе: серебряный шар вытягивался, притягивая к себе…

Кто бродит на серебряных шарах, и что они там видят? Из каких-то глубин пришла ко мне эта мысль. Это был не сон, а явь, однако, мне не хотелось открыть глаза и посмотреть, потому что тут было нечто иное, и какая-то осторожная часть меня желала изучить это иное, ничуть не торопясь.

Я глубоко вздохнул, ожидая, что мой нос барска расскажет мне обо всём. Но обоняние как будто усыхало, умирало. Конечно, запахи тут были — аромат какого-то растения, другие запахи, но все они были очень слабыми. Я не решался двигаться, но когда ещё раз глубоко вдохнул, то оказалось, что боль, которая не покидала меня и стала почти частью меня, исчезла! Я открыл глаза. Искажение! Цвета стали, с одной стороны, менее отчётливыми, а с другой — пронзительно яркими. Я щурился и мигал, чтобы окружающее стало выглядеть нормально, но сразу этого не произошло. Потребовались немалые усилия, чтобы заставить глаза снова послушно служить. А ведь это случалось уже один раз — мелькнуло в моей памяти.

Я уставился вдаль. Широкое пространство, стена, в ней окно. За окном колышутся на ветру ветки. Мой мозг легко давал названия всему, узнавая то, о чём сообщали глаза, хотя видели они совсем по-другому. Я открыл рот и хотел облизать свои острые клыки, но язык стал короче и касался зубов, а не клыков барска.

А лапы? Я приказал передней лапе вытянуться в пределах моей видимости, так как не решался ещё поднять голову, и увидел… руку, кисть, пальцы, сгибающиеся по моему приказу.

Рука? Значит, я не барск, а человек!

Я резко сел, и комната, всё ещё какая-то искажённая, стремительно завертелась. Я был один. Я поднял человеческие руки, осмотрел их, потом взглянул на человеческое тело. Оно было бледным, таким бледным, что почти неприятно было смотреть. Это неправильно — я должен быть смуглым. Я сел на край постели и внимательно оглядел своё новое тело, его бледность, худобу, близкую к истощению. Затем ощупал лицо. Оно было явно человеческим, хотя я не мог определить на ощупь, похоже ли оно на лицо похищенного на ярмарке в Ырджаре Крипа Борланда. Нужно зеркало. Я должен УВИДЕТЬ!

Слегка покачиваясь от усилий держаться прямо, как человек, после того как долго бегал на четырёх лапах, я встал и неуверенно сделал шаг вперёд. Руки мои балансировали, пока я покачивался с одной ноги на другую. Но стоило мне повернуться, чтобы подойти к окну, как моё доверие к такому способу передвижения вернулось, будто прежнее умение, забытое на время, снова ожило. Я огляделся, ища глазами мохнатое тело, которое звалось Джортом, но его не было видно. Я так никогда и не увидел его больше.

Комната была маленькой, большую часть её занимала кровать. В противоположной стене была дверь, в углу сундук, служивший также и столом, судя по тому, что на нём стояли на подносе чашки и кувшин. Из Окна несло холодом, так что я вернулся к кровати, снял с неё одеяло и завернулся в него. Мне страшно хотелось увидеть своё лицо. Судя по телу, я был Тэсса — Маквэд…

С некоторым удивлением я обнаружил в себе смутное сожаление о чувствах, которыми так хорошо пользовался Джорт. Похоже, Тэсса обладают теми же ограничениями, что были у бывшего моего тела.

Я подошёл к сундуку и посмотрел на чашку. Она была пуста, но кувшин полон. Я осторожно налил в чашку золотистую жидкость. Она была холодной, прекрасно утоляющей жажду, и по моему телу распространилось ощущение радости бытия, единства с моим новым телом. Я услышал покашливание и увидел жреца с забинтованной головой. Он поклонился и, подойдя к кровати, положил на неё одежду с красными крапинками, какую носят Тэсса.

— Старейший брат хочет поговорить с тобой, брат, когда ты будешь готов, — сказал он.

Я поблагодарил и начал одеваться, ещё не вполне уверенный в своих движениях. Одевшись, я подумал, что, наверное, теперь похож на Малика.

«Малик!» — болезненно кольнуло в памяти. Малик вывел меня из ада, уготованного барску в Ырджаре, и каков был его конец! Я так мало его знал и так много ему должен!

На моём поясе висел длинный нож, но меча не было и, конечно, не было жезла, какой носила Майлин. А мне хотелось бы схватиться за оружие при мысли об убийцах Малика.

Как мне ни хотелось, но без зеркала я не мог увидеть весь облик, который теперь имел. Выйдя из комнаты, я встретил ожидающего меня мальчика-жреца. Он хромал, и На лице его лежал тот же отпечаток шока и усталости, как и у старших жрецов. Здесь всё ещё пахло горелым, хотя и не так сильно, как пахло для Джорта.

Мы пришли в тот же садик, где Оркамур однажды уже принимал меня. Он сидел в том же кресле из дерева с побегами, только листья на них увяли и засохли. Теперь там стояла ещё одна скамейка, и на ней сидела, опустив плечи, Майлин. Глаза её были пустыми, как у человека, затратившего большие усилия к собственной невыгоде. Во мне вспыхнуло желание подойти к ней, согнать это её равнодушие, взять её вялые руки в свои, поднять её. Когда я тайно подглядывал за ней в Ырджаре, она казалась мне чужой, и чужой она была всё время наших путешествий. Теперь казалось, что только она имеет права на меня, что она устала и измучена. Но Майлин даже не взглянула на меня и не поздоровалась. Глаза Оркамура встретились с моими и так всматривались, будто он хотел видеть каждую мысль, как бы глубоко она ни пряталась. Затем он улыбнулся и поднял руку, и я увидел на ней большой, страшного вида кровоподтёк, а один из пальцев был расщеплён и туго связан. Жест его был изумлённо-радостным.

«Сделано, и сделано хорошо!» — он сказал это не вслух. Его мысль вошла, видимо, и в мозг Майлин, потому что она встрепенулась, и её глаза, наконец, остановились на мне. Я увидел в них изумление и, в свою очередь, удивился: ведь она сама проделала этот обмен, почему же результат её удивляет? Она сказала:

— Это хорошо сделано, Старейший брат.

— Если ты имеешь в виду, сестра, что выполнила то, чего желала — да, это сделано хорошо, если же ты думаешь о том, что это приведёт к ещё большим осложнениям, — тогда я не могу ответить ни да, ни нет.

— Мой ответ… — прошептала она, если можно мысленно шептать. — Ладно, что сделано, то сделано, а это надо было сделать. С твоего разрешения, Старейший брат, мы поедем и увидим конец всего этого.

Она пока ещё не говорила со мной и не хотела смотреть на меня, потому что после первого взгляда опять отвернулась. Я похолодел, как если бы протянул в приветствии руку, а её не только не взяли, но и самого меня игнорировали. Теперь я не стал бы делать никакого движения, чтобы привлечь снова её внимание.

Мы вышли поискать еду. Майлин ела явно только по необходимости, как заправляют машину перед поездкой. Я тоже поел и обнаружил, что моё тело с удовольствием принимает всё, что я ему даю. Майлин была как за стеной, и я не мог ни пробить эту стену, ни перелезть через неё.

Мы вышли во двор храма. Там не было и признака фургона, но нас ожидали два оседланных каза, через седла были перекинуты дорожные плащи, седельные сумки полны провизии. Я хотел помочь Майлин забраться в седло, но она оказалась проворнее меня, и я пошёл к своему казу. Неужели она теперь относится с отвращением к любому контакту со мной?

Мы ехали по опустошённой Долине. Там до сих пор дымились почерневшие от огня руины, повсюду виднелись и другие признаки ударов ярости, которые калечили, но не полностью разрушали. Майлин поехала по дороге в Йим-Син. Видно было, что она отчаянно пытается осуществить свой план — вернуться со мной в Ырджар и разрешить, насколько возможно, роковое сплетение, опутавшее нас.

Она по-прежнему не смотрела на меня, даже не обменивалась мыслями. Неужели ей так неприятно, что я нахожусь в теле её близкого родственника, который теперь кажется ей умершим дважды? Меня это стало раздражать. Я не виноват в том, что со мной случилось, и я ни о чём не просил. Ан нет, ответила мне память, дважды в какой-то степени я просил ритуалов Тэсса для этих обменов. И они дважды спасали меня от смерти.

Поскольку мы ехали быстрее, чем в фургоне, то выехали из Долины ещё до заката. На рассвете мы могли бы увидеть Руины Йим-Сина, но мы поехали прямо через равнины к Ырджару. И всё-таки, что тут произошло? Мне нужно было хоть чуть-чуть заглянуть в будущее, поэтому я заставил себя обратиться к своей спутнице:

— Рассказали ли слуги Умфры, что тут случилось?

— Те, кто пришёл с запада, — ответила она, — были иноземцами. Похоже, что Йиктору угрожает новый враг, гораздо более безжалостный, чем любой равнинный народ, и эта сила идёт от инопланетников.

— Но ведь Торговцы… — я был так поражён, что у меня перехватило дыхание.

— Не все Торговцы такие, как на «Лидисе». Эти пришельцы режут друг друга, чтобы укрепиться на нашей земле, завоевать власть и основать своё королевство. Часть лордов уже разбита, потому что среди их людей тайно велась подрывная работа, других привлекли обещанием большого богатства, их натравливают одних на других и помешивают в котле войны той ложкой, которая заставляет его яростно кипеть. Не знаю, что мы найдём в Ырджаре, не уверена даже, что мы попадём в город. Но попытаемся…

Всё это не слишком-то обнадёживало. Похоже, случилось большее, чем мы предполагали. Страшно было углубляться в страну, где каждый поднимал руку на соседа, но порт находился на границе Ырджара, и там находилась моя единственная надежда на возвращение на «Лидис».

До Ырджара было ещё далеко. Обдумывая сказанное Майлин, я представил себе, каким долгим покажется нам это путешествие, да и разумно ли ехать вообще?

Я крутил в мозгу эту мысль так и сяк, когда пришёл зов, резкий и сильный, как сигнал горна, но я услышал его не ушами.

Минута тишины — и снова трезвон, приказ, которому нельзя было не повиноваться. Лёгкий протестующий крик Майлин…

Помимо своей воли мы повернули казов направо, к диким горам, на зов, которому должны подчиняться и мозг, и тело. Это был внутренний горн Тэсса, он звучал только в исключительно важных случаях.

Глава 18 Крип Борланд

Йиктор, который я знал, был похож на все планеты этого типа: равнины, перемежающиеся холмами, соответствующая растительность в разных климатических поясах.

ЬІрджар, форт Озокана, Йим-Син, храм Умфры имели свои аналоги на многих планетах, но там, где мы ехали сейчас, всё было по-другому.

Призыв накладывал такие обязательства, что нам и в голову не приходило ослушаться его. И мы ехали дальше и дальше на север и поднимались всё выше и выше. Здесь уже не было ни деревьев, ни кустарников, и только небольшие участки, покрытые травой, уже убитой первым дыханием зимы, прерывали общее уныние камней.

Поистине печальная местность. Я бывал на планетах, сожжённых атомной войной в незапамятные времена, задолго до того, как мой народ вышел в космос. У каждого, кто видел эти руины, сжималось сердце. Здесь же всё выглядело ещё более чуждым: бесконечное, безбрежное одиночество, отвергающее ту жизнь, которую мы знаем, обглоданные кости самого Йиктора.

Тем не менее, жизнь была и здесь. Пока мы углублялись в дикую страну камня и песка всё дальше и дальше, мы видели следы тех, кто прошёл тут до нас — следы фургонов и верховых казов.

Мы ехали как очарованные. Мы не разговаривали друг с другом, и у меня не было желания оглянуться на равнины, на то, что раньше казалось мне самым неотложным делом. Наступала ночь. Время от времени мы спешивались, давали отдых казам и затем снова пускались в путь.

На рассвете мы проехали между двумя высокими утёсами. Я подумал, что когда-то, на заре йикторианской истории, здесь пролегало русло великой реки. Здесь были песок, гравий и валуны, но ничего живого, даже обычного кустика высохшей травы. Это речное русло вывело нас в громадную круглую чашу. Видимо, когда-то здесь плескалось озеро, по краю которого шёл целый ряд широких отверстий, обрамлённых резьбой, теперь уже почти незаметной. И теперь в этом каменном жилище были обитатели, Поскольку перед ним стояли фургоны и поднимался дым от костров. Но людей не было видно.

Майлин подъехала к частоколу, сошла с каза и тут же Расседлала его. Каз потряс головой, лёг и с фырканьем стал кататься по песку, мой каз проделал тоже самое, когда я расседлал его.

— Пойдём, — обратилась ко мне Майлин впервые за эти часы.

Я положил седло и пошёл через долину к южной точке стены. Там открывался вход раза в два больше остальных. Я подивился затейливой резьбе, но не смог понять, что там было изображено, настолько она стёрлась от времени.

Где же Тэсса? Повсюду я видел только фургоны и казов и получил ответ на свой вопрос, лишь когда подошёл к двери: оттуда доносился звук, который был гораздо большим, чем просто песня. Он каким-то образом смешивался с движением воздуха — в нашем словаре нет слов, чтобы описать это. Я бессознательно уловил ритм и тогда понял, что мне хорошо. Рядом со мной подняла в песне голос Майлин.

Через тяжёлый портал мы вошли в зал. Там было светло от лунных ламп, висевших высоко над головой, и мы шли в лунном свете, хотя в нескольких шагах за дверью светило солнце. И Тэсса здесь было так много, что и не сосчитать. Перед нами в самом центре зала находилось возвышение, и Майлин подошла к нему. Я неуверенно ступал шага на два позади. Песня звучала в ушах, билась как кровь, стала как бы частью нас.

Мы подошли к овальной платформе, на которую вело несколько ступенек. На платформе стояли четверо: двое мужчин и две женщины. Они были крепки телом, с живыми блестящими глазами, но над ними витала такая аура возраста, авторитета и мудрости, которая поднимала их над другими так же, как их теперешнее положение на платформе ставило их физически выше остальных.

Каждый из них держал жезл, но не такую относительно короткую палочку, как у Майлин — верхушки их жезлов доходили до головы, а концы упирались в пол, и свет, сиявший на древках, соперничал со светом ламп и даже заставлял его бледнеть.

Майлин не стала подниматься по ступенькам, а остановилась у их подножия. Когда я нерешительно подошёл и встал рядом, я увидел её замкнутое холодное лицо.

Они все пели, и мне стало казаться, что мы не на твёрдом полу, а плывём в волнах звуков. Мне казалось, что я вижу не Тэсса, а каких-то духов. Я не видел их полностью — они были призраками тех, кем могли бы быть.

Долго ли мы стояли так? Я по сей день не знаю и могу только догадываться о смысле того, что происходило. Я думаю, что своей объединённой волей они составляли большую силу, из которой черпали, сколько требовалось, для их целей. Это очень неумелое объяснение того, к чему я присоединился в этот день.

Песня умирала, слабея в серии рыдающих нот. Теперь она несла с собой тяжкий груз печали, как будто вся личная скорбь старого-старого народа просочилась сквозь века, и каждая мельчайшая капля отчаяния хранилась для будущей пробы.

Эта последняя песня Тэсса не предназначалась для посторонних ушей. Я мог носить тело Маквэда и каким-то образом соответствовать путям Тэсса, но всё-таки я не был Маквэдом и потому зажал уши — я не мог больше выносить эту песню. Слёзы текли по моим щекам; из груди рвались рыдания, хотя вокруг меня люди не выражали никаких внешних признаков нестерпимого горя, которое они разделяли.

Один из четверых на возвышении качнул жезлом и указал им на меня — и я больше ничего не слышал! Я был освобождён от ноши, которую не мог нести. И так продолжалось, пока не кончились песни.

Затем пошевелился второй главный в этом собрании и Указал жезлом на Майлин. Её собственный символ власти сам собой вырвался из пальцев девушки и полетел к большому жезлу. Майлин вскинула руку, как бы желая Удержать его, но тут же опустила её и застыла.

«Что ты скажешь в этом месте и времени, Певица?»

Вопрос, прозвучавший также и в моей голове, не был высказан вслух, но был от этого не менее понятным.

— Дело было так… — начала Майлин и рассказала всё Просто и ясно. Никто не перебивал её, не комментировал Чаши невероятные испытания. Когда она кончила, женщина на помосте сказала:

— И ещё что-то было в твоём уме, Певица: в твоём клане есть одна, испытавшая сердечный голод, и если подобие того, о ком страдает её сердце, вернётся, возможно, это принесёт ей облегчение.

— Это правильно? — спросил мужчина, стоявший справа от говорившей.

— Сначала я не думала об этом. Позже… — рука Майлин поднялась и упала в слабом жесте покорности.

— Пусть та, кого это касается, выйдет вперёд! — приказала женщина.

Лёгкое движение в толпе — и к нам вышла девушка. Хотя я не силён в определении возраста Тэсса, я сказал бы, что она была ещё моложе Майлин. Она протянула Майлин руку, их пальцы сцепились во взаимном приветствии и глубокой привязанности.

— Мерли, взгляни на этого мужчину. Тот ли это, кого ты оплакивала?

Она быстро повернулась и посмотрела на меня. На секунду на лице её появилось что-то вроде пробуждения, глаза вспыхнули, как у человека, увидевшего чудо, затем они погасли, а лицо затуманилось.

— Это не он, — прошептала она.

— И не может быть им! — резко сказала другая женщина на помосте. — Ты и сама это знаешь, Певица! — её резкость усилилась, когда она обратилась к Майлин. — Уставные слова не могут измениться, Певица, ради личных причин, каковы бы они ни были. Ты давала клятву, и сама же её нарушила.

Мужчина на возвышении поднял свой жезл и провёл его светящейся верхушкой по воздуху между Майлин и остальными тремя Старейшими.

— Уставные слова, — повторил он. — Да, мы полагаемся на Уставные слова, как на якорь и поддержку. А теперь мне кажется, что эта печальная спираль началась как раз из-за Уставных слов. Майлин, — он один назвал её по имени, и в его голосе слышалось страдание. — Первый раз она спасла этого человека, уплачивая долг. За большую часть того, что случилось с тех пор, она также не ответственна. Поэтому мы обязаны сделать то, что она предполагала — вернуться с ним в Ырджар и исправить то, что было сделано её властью.

— Она не может этого сделать, — сказала женщина с резким голосом, и я расслышал в её голосе удовлетворение.

— Разве вы не слышали, что случится с Майлин-Певицей, если её там увидят?

Майлин подняла голову и с удивлением посмотрела на неё:

— Что ты имеешь в виду, Старейшая? Какая опасность грозит мне в Ырджаре?

— Инопланетники, которые зажгли пожары, убивали людей и выпустили барсков войны, объявили, что Майлин околдовала Озокана, сделала его сумасшедшим, и её нужно убить. Многие этому верят.

— Инопланетники? Какие? И зачем? — я вмешивался вроде бы не в своё дело. Оно касалось только Майлин и правительства её народа. Но инопланетники? Причём тут они?

— Не твоего племени, сын мой, — сказал один из мужчин. — Это тот, кто приходил к Майлин до всей этой истории и хотел сделать её своим орудием, а также тот, для кого он действовал. Похоже, что у тебя и твоего народа тот же сильный враг, что принёс войну на Йиктор.

— Но… если ты имеешь в виду людей Синдиката, — я ничего не понимал. — У меня нет личных врагов среди них. В древние времена наш род и их враждовали, это правда. Но в последнее время наши разногласия были улажены. Это какое-то безумие!

Одна из женщин на платформе печально улыбнулась.

— Всякое убийство и война — безумие, будь то между человеком и человеком или между человеком и животным. Однако по каким-то причинам те люди сражаются на равнинах и назначили цену за Майлин. Возможно, они боятся, что она слишком много знает о них. И ехать теперь в Ырджар…

— Как Майлин, — сказала девушка, стоявшая рука об руку с моей спутницей, — наверное, нельзя. А как Мерли?

Старейший задумался, затем кивнул почти с сожалением.

— Сейчас самое время. Третье кольцо уже начинает бледнеть, а только под ним можно по-настоящему обменяться Тэсса с Тэсса. У вас это сохранится не более четырёх дней.

— Наверное, надо, — сказала Мерли, — произвести обмен не здесь, а на холмах, на границе с равнинами. Тогда четырёх дней будет достаточно, чтобы съездить в Ырджар.

Майлин покачала головой.

— Лучше уж я поеду в своём теле, чем рискну твоим, сестра. Я сама плачу свои долги.

— Кто говорит, что ты не платишь, — возразила Мерли.

— Я прошу только, чтобы ты следовала мудрости, а не глупости. Ты говорил, — Мерли обратилась к вождю, — что Майлин имеет право довести эту авантюру до конца. В Ырджаре многие знают, что Маквэд и я были спутниками жизни. Если мы пойдём вместе, кто нас в чём-нибудь заподозрит? Это самый лучший способ.

Наконец было решено, что её план хорош. Меня не спрашивали. По правде сказать, я был занят мыслями об инопланетниках. По словам Майлин, Слэфид с самого начала был замешан в интригах Озокана и угрожал Майлин и Малику. Но ведь я знал, что он всего-навсего младший офицер на корабле Синдиката. Зачем Синдикату война на Йикторе? В прошлом они устраивали такое на примитивных планетах — мы знаем об этих кровавых историях — и ловили рыбку в мутной воде, когда обе воюющие стороны истощались. Но на Йикторе, насколько я знал, нет таких богатств, чтобы стоило идти на риск привлечь внимание Патруля.

Я ломал себе голову над этим, пока мы ехали обратно по своему же следу. Ехали мы верхом — я, Майлин, Мерли и двое мужчин Тэсса, ехали с такой скоростью, на какую только были способны животные. Через три дня стачки мы добрались до укромного уголка у спуска на равнины и разбили там лагерь.

Мы проспали всю ночь и на следующий день оставались там же, так как обмен между Майлин и Мерли требовал не напряжённых, отдохнувших тел. Тем временем я пытался узнать всё относительно инопланетников. Понимая мою заинтересованность, все обсуждали со мной этот вопрос, но никто не мог представить себе, по каким причинам Йиктор оказался мишенью для подобного вмешательства.

— Ты говорил о сокровищах, которых во Вселенной множество и самых разных, — сказала Майлин. — Ты говорил, что вещь, стоящая в одном мире дороже человеческой жизни и свободы, в другом мире — ничто, детская игрушка. И я не знаю, что у нас есть такого ценного, что принесло нам бедствие со звёзд.

— Я тоже не знаю, — сказал я. — Ничего нового и потрясающего на ярмарке не появилось. Все товары, что были там, уже известны Вольным Торговцам. Мы, наверное, взяли на Йикторе выгодный груз — иначе «Лидис» не ушёл бы — но груз не столь дорогой, не тот, что мог заставить Синдикат броситься в набег.

— Матэн, — сказал один из Тэсса своему товарищу, — когда мы снова поедем, нам, пожалуй, не придётся говорить: «это не наше дело, пусть равнинные жители сами разбираются», потому что весь наш мир может оказаться запутанным в это дело, и тогда это коснётся и нас.

— В Ырджаре есть консул-инопланетник, — я ухватился за последнюю надежду узнать, как и почему случилось всё это. — Он должен знать, хотя бы частично!

На вторую ночь заработала магия Тэсса. На этот раз я в ней не участвовал, и меня послали ждать ту, что выйдет из маленькой палатки, которую они поставили для своих действий. И когда она вышла, одетая в плащ и готовая ехать, мы с ней направились к равнинам. Сопровождавшие нас ранее Тэсса остались.

Признаки войны были теперь заметны и здесь, и мы старались как можно меньше быть на виду. Я уже начал сомневаться, попадём ли мы вообще в Ырджар. Вполне возможно, что город в осаде. Майлин, пребывавшая в теле Мерли, не разделяла моего пессимизма. Ырджар всегда был нейтральным городом, местом для встреч, даже когда ярмарка не работала. И если восстание действительно спровоцировано инопланетниками, они первым делом постараются сохранить свободный доступ к космопорту. Войны на Йикторе в основном проходят в набегах, быстрых атаках, а не в осадах хорошо укреплённых фортов. От такой осады мало пользы, и свободно организованные бойцовые объединения быстро теряют терпение.

К счастью, нам не надо было въезжать в окружённую стеной часть города, так как дом консула стоял на краю площади порта. Поэтому мы свернули на юг, оставив дорогу в Ырджар в стороне, и никем не замеченные добрались до порта. Там стоял всего один корабль — официальный курьер, и я заметил, что он стоит необычно близко к дому консула. В остальном порт был абсолютно пуст. Мы ехали медленно, усталые от двухдневной скачки. Наши казы чуть не падали от усталости, и нам нужны были новые, если нам, вернее, Майлин придётся ехать снова. Если всё пойдёт хорошо, меня выгонят из Ырджара только на корабле.

Мы доехали до края поля без какого-либо оклика, и мне не понравилась тишина, ощущение, что жизнь существует только по ту сторону, в остальном мире. Мы осторожно подъехали к воротам консульства и там были остановлены, но не стражниками, а силовым полем. Видимо, оно окружало всё здание.

Я приложил ладонь к переговорному устройству внешнего поста, хотя ладонь Тэсса ничего не значила для силового замка, и сказал в микрофон, что у меня важное дело к Прайдо Алсею. Долгую, очень долгую минуту я думал, что либо войду в пустой офис, либо покажусь столь подозрительной фигурой, что немедленно скорчусь от удара луча.

Но затем экран осветился, и я увидел лицо консула и знал, что он тоже меня видит.

Когда я заявил о своём деле, я говорил на языке Торговцев, и теперь консул смотрел на меня с удивлением.

— Что у вас за дело? — спросил он по-ырджарски.

— Важное, и именно к вам, Достопочтенный, — ответил я на Бэйсике.

Видимо, он не поверил мне, потому что не ответил. Но через несколько секунд отворилась дверь во внутренний двор, и консул появился там с двумя охранниками. Да и силовой щит был достаточно надёжной защитой против любого оружия, известного на Йикторе.

— Кто вы?

Я решил сказать правду, в надежде, что кажущаяся ложь разбудит его любопытство, и он позволит мне рассказать всё.

— Крип Борланд, помощник суперкарго, Вольный Торговец с «Лидиса»!

Он уставился на меня и сделал какой-то жест. Один из стражников подошёл к стене, и на мгновение свет силового поля исчез. Оба охранника направили на нас излучатели, как бы захватывая нас лучом. Мы въехали на качающихся казах во двор, и я услышал свист, будто за нами задвинулся экран.

— А теперь, — торопливо сказал Алсей, — для разнообразия начните с правды.

Все, кто ходят по звёздным переулкам, должны принимать самые невероятные вещи, переходящие всякие границы дозволенного. Однако я думаю, консул в Ырджаре нашёл мой рассказ наиболее странным из всего, что когда-либо слышал. Но хотя я и выглядел Тэсса, я выложил столько инопланетных деталей, что консул согласился, что такое мог знать только тот, кто служил на корабле Торговцев. Когда я закончил, он долго смотрел то на меня, то на Майлин.

— Я видел Крипа Борланда, вернее то, что от него осталось, когда его принесли. А теперь являетесь вы и рассказываете мне обо всём этом. Что вы хотите?

— Сообщить на «Лидис». Позвольте мне самому составить сообщение. Я могу указать детали, которые докажут, что я говорю правду.

— Я дам вам разрешение, Борланд, — он сухо улыбнулся, — передать всё, что вы захотите — если вы сможете.

— Как это — если смогу?

— Я, как вы могли бы угадать по моему приёму, больше Не являюсь агентом Вольных Торговцев на Йикторе. Тут работает спутник-перехватчик на орбите.

— Спутник-перехватчик! Но…

— Вот вам и «но». Сто лет назад это было бы обычной, вполне приемлемой ситуацией, но в наше время это просто ошеломляет, не правда ли? Кобург — глава Синдиката — или какие-то его агенты — представители этого Синдиката — высадились здесь и теперь полностью уверены, что всё в их руках. Я видел доказательства их безжалостных действий.

— Но чего они добиваются? — спросил я. Как он справедливо заметил, сто лет назад такое пиратство никого не удивляло, но сейчас! Патруль давно уже подрезал аппетиты крупных компаний и Синдиката, и за подобные Действия строго взыскивалось.

— Что-то здесь есть, — ответил Алсей, — но что именно — не вполне ясно. Итак, ваша проблема становится относительно малой — разумеется, не для вас. Дело в том… — тут он замялся. — Наверное, я не должен рассказывать вам об этом, но вы должны быть готовы. Я видел ваше тело, когда оно вернулось сюда. Ваш врач не был уверен, что вы сможете лететь, и протестовал. «Лидис» получил частное предупреждение от местных купцов и согласился отвезти моё письмо на ближайший пост Патруля. Потом из разных намёков и слухов я понял, что «Лидис» стартовал как раз вовремя.

Я взглянул на свои руки, лежавшие на столе. Длинные тонкие пальцы, кожа цвета слоновой кости — чужие руки, но они служат мне хорошо и слушаются моих команд. А что, если консул прав, если Крип Борланд, взятый обратно на «Лидис», теперь мёртв, положен в гроб по обычаю моего народа и будет вечно кружиться среди звёзд?

Рядом зашевелилась Майлин.

— Я должна ехать, — голос её был слабым и очень усталым. Я вспомнил: обмен между Майлин и её сестрой не может длиться долго. С каждой минутой опасность для них росла.

— Вы так и не узнали, чего здесь хочет Кобург?

— Тут многое. Недавние перемены в совете, особенно потому, что они касались правительств некоторых внутренних планет. Этот мир может послужить убежищем или базой, временной, конечно, но, возможно, необходимой для какого-нибудь экс-президента, которому не повезло в его родном мире. Здесь он может натренировать армию, а потом вернуться с нею.

Это звучало неправдоподобно, но консул был лучше меня подготовлен к угадыванию правды. Ясно, что сейчас нечего и думать добраться до «Лидиса». Если капитан Фосс сумел попасть на пост Патруля, то пройдёт некоторое время, прежде чем они появятся на Йикторе.

С другой стороны, у Майлин остаётся очень мало времени. Нам лучше вернуться к её народу и переждать войну. Я попросил аппарат для звукозаписи и продиктовал письмо, по которому, как я надеялся, меня узнают на «Лидисе». Затем я сообщил Алсею, что собираюсь делать, и он одобрил мой план.

Он дал мне новых казов, правда, не таких выносливых и привычных к горам, как те, что везли нас в Ырджар. В сумерках мы выехали из порта. На этот раз нам не удалось остаться незамеченными: нас выследили, и только благодаря влиянию Майлин на казов мы ушли от преследования. Пение ещё больше истощило Майлин, и она потребовала увеличить скорость, так как боялась упасть раньше, чем мы достигнем лагеря. Под конец этой кошмарной скачки я пересадил Майлин на своего каза, потому что она не могла больше сидеть одна. Выбиваясь из сил, мы въехали в овраг между двумя холмами, где остальные должны были ждать нас.

На земле валялась скомканная, разодранная палатка. Запутавшись в её складках, лежал один из Тэсса. — Мунстэнс! — Майлин вырвалась из моих рук и кинулась к нему. Она взяла соплеменника за голову обеими руками, вглядываясь в неподвижное лицо и прислушиваясь к его Дыханию. Весь перед его туники покрывали алые пятна, однако он каким-то образом удерживал последние капли Жизненных сил до нашего приезда.

«Мерли, — раздался его мысленный шёпот, хотя ни одного слова не слетело с помертвевших губ, — её увезли, Думали, что это ты».

— Куда? — одновременно спросили мы.

«На восток…»

Он многое сделал для нас, но это был конец. Лёгкий вздох — и жизнь ушла из него.

Майлин взглянула на меня.

— Они искали меня. Хотят моей смерти. Если они поверили, что теперь я в их руках…

— Мы поедем следом! — обещал я, и — будь, что будет — но я сдержу свое слово!

Глава 19 Крип Борланд

Я увидел, что воля человека может заставить его перейти границы физических возможностей: Майлин, которую я вёз почти на руках, проявила такую волю, выехав из разорённого лагеря.

Я закатал тело Тэсса в лоскут палатки и огляделся в поисках следов нашего другого спутника.

— А где Матэн?

Майлин уже сидела в седле, закрыв лицо руками.

— Он ушёл вперёд, — ответила она.

— Тоже пленником?

— Моя сила так быстро падает. Я не могу сказать, — она уронила руки и взглянула на меня такими пустыми глазами, будто жизнь до конца вылилась из них. — Привяжи меня. Я не знаю, смогу ли ехать сама.

Я сделал, что она меня просила, и мы выехали из оврага по следу налётчиков, которые даже не потрудились скрыть его. Там оставалось множество следов казов. Я подумал, что тут появлялось не менее десятка всадников.

Мы ехали теперь не по дороге, как раньше, а через холмы. Майлин не правила своим казом; тот сам вплотную следовал за моим. Она опять закрыла лицо руками, и я подумал, что она скрылась как от физического, так и от умственного мира, чтобы поддерживать связь, ведущую к цели.

Ночь сменилась днём, и мы обнаружили место привала, где зола была ещё горячей. Голова Майлин опустилась, руки бессильно повисли, она тяжело дышала и поднялась только по моему настоянию. Я влил ей в рот воды и увидел, как ей больно и трудно глотать. Она выпила совсем немного.

Странно было видеть её такой покорной, в то время как я привык считать её одарённой сверхчеловеческой властью. Полузакрытые глаза девушки остановились на мне, когда я напоил её, и в них было знание.

— Мерли ещё жива. Они везут её к какому-то Верховному лорду, — еле слышно прошептала она.

— А Матэн?

Я надеялся, что второму Тэсса удалось избежать смерти или пытки, и что он сможет присоединиться к нам в слабой попытке отбить Мерли у захватчиков.

— Он… ушёл.

— Умер?!

— Нет. Он ушёл звать…

Её голова снова упала на грудь, стройное тело качалось на ремнях, которые удерживали девушку в седле. Я не стал поднимать её. Я растерянно стоял в пустом лагере врага и думал, что же теперь делать. Майлин явно не может продолжать путь, а ехать одному глупо. Но бросить след я тоже не мог.

— Ах-х-х… — не то вздох, не то тихое пение послышалось со стороны Майлин. Я подскочил к ней. Этот звук Действительно исходил из её губ, но она ещё не вышла из оцепенения.

В кустах зашуршало. Я быстро обернулся, неуклюже выхватив нож Тэсса, — я ещё не привык к этому оружию. Из кустарника, до сих пор сохранившего листья, появилось животное — нет, животные, причём разных пород. Первый зверь, высунувший клыкастую морду из кустов, вовсе не был похож на остальных. Тут были Борба и Ворса, похожая на них Тантака, были и похожие на Симлу — в общем, великое множество!

Животное, которое привело это молчаливое, целеустремлённое воинство, оказалось новым для меня: длинное гибкое тело, грациозные кошачьи движения, остроухая голова и… глаза, светящиеся человеческим разумом!

— Что это? Кто это? — встретил я лидера вопросом.

— Матэн!

А другие? Тоже Тэсса? Или кто-то из тех, кого отпустила Майлин? Может быть, компаньоны других хозяев и хозяек?

«И те, и другие», — ответил Матэн, мягко прыгнул к казу Майлин, встал на задние лапы и посмотрел на неё.

— Ах-х-х… — снова протянула она, не открывая глаз и не глядя на Матэна и компанию. Это была именно компания, а не полк.

Снова шелест веток, новые головы. На меня смотрели суженные глаза животных.

— Она не может ехать дальше, — сказал я Матэну. Мохнатая голова повернулась, круглые глаза встретились с моими.

«Она должна! — он схватил зубами один из ремней, которыми она была привязана, и резко дёрнул. — Это удержит. Она ОБЯЗАНА ехать!»

Если он и дал своей армии какую-нибудь команду, я её не слышал, но они хлынули живым потоком мимо Майлин к западу и исчезли. Не знаю, сколько их было, но, во всяком случае, много больше, чем я когда-нибудь видел. Кошка-Матэн пошёл перед нами, и мы поехали. Я старался держаться рядом с Майлин, чтобы поддержать её, если понадобится. Она наклонилась вперёд и почти легла на шею каза, полностью забыв о нас и о дороге.

Животные появлялись и исчезали, временами они подбегали и смотрели на Матэна. Я был уверен, что они приносили сообщения, но никакой информации уловить не смог. Мы быстро ехали по холмам, и дорога привела нас не к ущелью, а к крутому подъёму. Я спешился и пошёл рядом с Майлин. Здесь не было даже признака какой-нибудь тропы, и мы некоторое время потихоньку двигались по острому гребню скалы. Я не поднимал глаз от своих ног, чтобы не закружилась голова.

Наконец мы вышли на ровное пространство. Здесь шёл снег, и тонкие его хлопья жалили мне ноздри, яркими точками сверкая в воздухе. На равнинах ещё стояла осень, а здесь зима уже пригладила землю. Я плотнее запахнул плащ на Майлин, она зашевелилась под моей рукой. Я чувствовал, как пробегает дрожь по её тонкому телу, слышал её тяжёлое дыхание, затем раздался крик. Она оттолкнула мою руку, села, как не сидела уже несколько часов, посмотрела на меня, на скалы, на снег сначала диким невидящим взором, а потом узнавая всё.

— Майлин! — пронзительно крикнула она. Ей ответило эхо и низкий рык животного с глазами Матэна. Она сразу же прижала руки к губам, как бы желая заглушить свой крик.

Только что усталая и беспомощная, она теперь сидела прямо, как будто в неё вливались волны силы. На её щеках появился даже нежный румянец, более яркий, чем я когда-либо видел у Майлин.

Майлин? Теперь мне стало ясно, что это уже не Майлин. Мерли вернулась в своё тело. Прежде чем я успел высказать это или спросить, она кивнула.

— Мерли.

Это я и сам угадал. Время Майлин кончилось, обмен совершился без всякой церемонии и без внешних признаков.

— А Майлин? — спросили мы с Матэном — я вслух, а он мысленно.

— С ними, — она вздрогнула, и я знал, что не от холода, хотя дул сильный ветер.

Она обвела глазами пики, как будто искала ориентиры, а затем показала на один из пиков справа.

— Их лагерь там, на дальнем склоне.

— Надолго? — спросил Матэн.

— Не знаю, они ждут кого-то или какое-то распоряжение. Они держат Майлин по приказу начальника. Не Думаю, что у нас много времени в запасе.

Матэн снова зарычал и исчез, блеснув красновато-серым мехом, и я знал, что не все те, кого он призвал в свой необычный отряд, помчались за ним. Мерли взглянула на меня.

— Я не Певица. У меня нет власти, которая могла бы помочь нам сейчас. Я могу быть только проводником.

Она погнала каза вслед за Матэном, и я поехал за ней. В эти минуты я хотел бы снова оказаться в теле барска и бежать за воином Тэсса. Бег уверенно ступающего животного в этом лабиринте скал и обрывов куда быстрее, чем наши осторожные шаги. Меня подгоняло нетерпение, я еле сдерживался, чтобы не обгонять Мерли.

Она несколько раз бросала на меня быстрый взгляд и тут же отводила его, как будто искала что-то и каждый раз убеждалась, что этого нет. Я знал, что именно привлекало и затем отталкивало её.

— Я не Маквэд.

— Нет. Глаза могут обмануть, они — врата для иллюзии. Ты не Маквэд. Однако я рада, что ты сейчас носишь то, что принадлежало ему. Майлин попала в спираль, не соответствующую её вращению. Сердце не один раз предавало мозг.

Я не понял её слов, да это и не имело значения, потому что я знал только одно: пусть я Тэсса только внешне, я никуда не сверну с дороги, лежавшей теперь перед нами. Был ли я всё ещё Крипом Борландом, спрашивал я себя, не скрывая перед самим собой сомнений. Когда я жил в теле барска, случалось, что человек терялся перед животным, теперь я тоже мог соединиться с тем, что оставалось от Маквэда в его оболочке. А если я снова вернусь в тело Крипа Борланда — на что теперь оставалось весьма мало надежды — стану ли я прежним Крипом Борландом?

— Зачем им нужна Майлин? И как они нашли вас?

— Они не случайно нашли нас, а выследили, но как именно, не знаю. Зачем им Майлин, тоже трудно сказать. Я слышала, что они хотят возложить на неё вину за то, что с ними случилось. Думаю, что они собираются как-то воспользоваться ею, чтобы склонить Осколда на свою сторону и открыть какую-то дверь на западные земли, где он может стать Верховным лордом. Тем, кто её держат, дан приказ — только держать и больше ничего. Решать будет тот, кого они ждут.

Мы поднимались, спускались и опять поднимались по дикому бездорожью, но где казы всё-таки могли ставить ноги. Мы уже достигли тени пика, на который указывала Мерли. Вокруг стояла тишина, не было ни одною животного из той армии, что маршировала с нами, если не считать чётких подписей — отпечатков лап то там, то тут.

— Казы дальше не пройдут, — Мерли спрыгнула с седла.

— Отсюда мы пойдём сами.

Путь был крутым и опасным. Временами мы почти висели, удерживаясь кончиками пальцев, но всё-таки дюйм за дюймом продвигаясь вперёд. Мы обогнули скалу и вышли на другую сторону горы.

Снегопад прекратился, но сменился морозом, щипавшем лёгкие при каждом вздохе. Мы вошли в нишу и заглянули вниз, в красноватую бездну у подножия восточных холмов страны Осколда.

Наступила ночь. Я жалел, что у меня теперь нет глаз Джорта, чтобы видеть в темноте. Земля была такой же жёсткой и шероховатой, как и пещера, где мы укрылись. Спускаться в темноте было очень рискованно, но медлить мы не могли. Мерли показала:

— Там!

Ни палаток, ни фургонов, только костёр. Видимо, там не боялись привлечь внимание. Я попытался определить место на склоне, где мог находиться их пикет разведчиков. Мелькнула тень. И сразу прикосновение к мозгу — это прибежала Борба.

— Иди… — она качнула головой, показывая тропинку, и мы побрели за ней следом, стараясь как можно меньше шуметь. Спускаясь, мы заметили чёрную кучу. Из неё высовывалась рука ладонью вверх, с неподвижными пальцами. Борба оскалила зубы, зарычала и прошла мимо руки и того, что лежало на земле. Отсюда нам не был виден маяк лагерного костра, пришлось положиться на мохнатого проводника. У меня не было больше обоняния Джорта, но, возможно, нос Тэсса устроен лучше, чем у моей породы: я улавливал запахи животных и мог сказать, что армия Матэна залегла здесь в ожидании. Затем как из-под земли выросло животное покрупнее, и я уловил мысль Тэсса:

— В лагерь идёт отряд. Торопись!

Мы пошли в тени скалы. Огонь костра поднялся выше, дал больше света: двое мужчин энергично подбрасывали в костёр топливо. Я насчитал восемь человек в поле зрения. Все они, по-моему, были копией любого присягнувшего на мече, которых я видел в Ырджаре. Эмблемы на их плащах я не смог рассмотреть.

— Чьи? — послал я мысль Матэну.

— Люди Осколда — тот, тот и тот, — указал он на троих.

— Остальные… Я никогда не встречал этой эмблемы.

Резкий и отчётливый звук горна оборвал разговор в лагере. Секунда молчания — затем зашумели приветственные крики.

— Где Майлин?

— Там, — ответила Мерли. В свете костра неподвижно лежало то, что я принял за свёрток одеял. — Они боятся её, боятся взглянуть ей в глаза. Они укутали её плащами, чтобы она не обратила их в животных. Они говорят, что не только она, а все мы можем делать это.

Я не слышал рычания Матэна, но чувствовал вибрацию мохнатого плеча, прижавшегося ко мне.

— Если мы подберёмся к ней… — начал было я, но тут на свет костра вышел другой отряд. На плащах и шлемах сверкал и искрился орнамент.

Предводитель был заметно выше остальных.

— Осколд, — опознал его Матэн.

До нас донеслись голоса, но слова чужого, неизвестного языка я не понимал и попытался распознать эмоции. Торжество, удовлетворение, злоба. Да, эмоции легче понять, чем слова.

Один из тех, кто занимался костром, схватил узел с Майлин и потянул вправо. Другой выступил вперёд, взялся за ту часть плаща, которая покрывала её голову и плечи, и сдёрнул. Её серебряные волосы оказались на свободе. Гордо подняв голову, она стояла перед Осколдом.

— Берегись, лорд, она превратит тебя в зверя! — крикнул один из спутников Осколда, оттаскивая его назад. Его мысль была так интенсивна, что я смог прочесть её.

Осколд засмеялся. Его рука в перчатке, усиленной кастетом с металлическими шипами, размахнулась и ударила Майлин в лицо. Она упала. Так Осколд дал нам сигнал. Как только Майлин упала, из темноты выпрыгнули тени — они рычали и визжали, выли и рвали, рвали, рвали. Я услышал крики людей, вопли животных и бросился к Майлин.

Я не мастер меча, и мой нож был для меня плохим оружием, но я снова почувствовал в себе ярость Джорта, в мозгу вспыхнул красный занавес, закрывающий мысли и оставивший мне только одну цель. Так было, когда я гнался за Озоканам и его людьми…

Она не шевельнулась под моей рукой, в ней совсем не было жизни, лицо было обращено к небу — кровавое месиво из костей и мяса. Я наклонился над ней и зарычал, как те мохнатые существа, которые сражались рядом.

Что произошло с отщепенцами, убившими Малика, то случилось теперь и с этими. Их охватил дикий ужас от такого способа ведения войны, человеческий ум не мог постичь его. Волны животных обрушивались на них. Некоторые от страха лишились присутствия духа, хотя были воинами, другие сопротивлялись, убивали, третьи отступали, но животные преследовали их, сбивали с ног и убивали.

В этой вражеской группе для меня существовал только один, и я пошёл на него, сжимая в руке нож. Несмотря на внезапность нашего нападения, один из охранников Осколда держался рядом с ним, ограждая его своим щитом от напора двух венесс, которые прыгали и снова отскакивали, ожидая удобного момента. Споткнувшись о чьё-то тело, я упал вперёд, едва не угодив в костёр. И руки мои попали на лучемёт — вещь, которую я никак не предполагал найти здесь, но которая улеглась в моей ладони также привычно, как разношенная перчатка. Я даже не стал вставать, а лёжа нажал кнопку оружия, которое не имело права быть здесь.

Его луч пронёсся опаляющим глаза огнём. Никакой щит Не мог устоять против него, не только человек. Я хотел, Чтобы Осколд почувствовал на себе мои руки, но я держал то, что послала мне судьба, и воспользовался инопланетным оружием. Раз… два! Осколд, наверное, уже упал, но там дрались и другие его люди. Шипение — и луч умер, кончился заряд. Я швырнул лучемёт в костёр и бросился к Майлин.

Её глаза над ужасной раной были теперь открыты. Она увидела меня и узнала — в этом я был уверен. Я поднял её и отнёс к скале, где сидела Мерли. Я слегка пошатывался и вынужден был прислониться к холодному камню. Мерли была всё ещё там, она не дотронулась до того бедного свёртка, который я держал, а только положила руку мне на плечо. Поток сил перелился от неё ко мне.

Это была жуткая битва, здесь сражались и умирали и люди, и животные. Для меня она осталась таким кошмаром, что я даже не помню деталей. Наконец всё успокоилось, и мы снова подошли к костру. Всё выглядело как наша победа, но вполне могло оказаться и поражением.

Я положил Майлин на платье Мерли, которое она расстелила прямо на земле. Майлин всё ещё смотрела на меня, на Мерли, на животных, на остававшегося пока кошкой Матэна, у которого кровоточила рана на боку. Но мысли Майлин не доходили до меня. Только глаза её говорили, что она жива. Внезапно я почувствовал, что не могу ни на кого смотреть, встал и пошёл куда глаза глядят, спотыкаясь о мертвецов. Кто-то пошёл за мной и, подпрыгнув, ухватил зубами мою болтающуюся руку. Я взглянул — это была Борба. Из её разорванного уха капала кровь, но неустрашимые глаза пристально смотрели на меня.

«Иди…»

Ничто теперь не имело значения, и я пошёл за нею. Мы пробрались через кусты и подошли к ряду казов. Кто-то двигался впереди, раненый. Борба зашипела и потянула меня за руку, понуждая идти туда. Фигура, нащупывая поводья, повернулась ко мне. В темноте я не мог разглядеть лица, но понял, что это беглец из лагеря, и тут же бросился на него. Он упал под моим весом, но попытался сопротивляться. Я нанёс ему такой удар, что моя тонкая рука Тэсса онемела. Но и тот подо мной не шевелился более. Я схватил его за воротник и потащил к свету.

«Крип Борланд!» — донёсся до меня призыв. Я бросил бесчувственного пленника и побежал к тем троим, что ждали меня. Матэн лежал, положив голову на колени Мерли, а Майлин… Я не мог собраться с духом и взглянуть на неё. Но ведь это она призывала меня! Я опустился на колени и взял её руки в свои. Они не ответили мне пожатием. Жили только её глаза. Рядом с ней кто-то шевелился и скулил — Ворса или кто-то из той же породы.

Мерли пошевелилась. Матэн поднял голову. Было светло от костра, и над нами висела луна. Её три кольца, бывшие такими яркими и отчётливыми в начале нашего безумного приключения, теперь затуманились. Видимо, они скоро исчезнут.

«Луна! — чуть шептала мысль. — Матэн, луна!»

Её руки были совсем холодными, и не существовало ничего, что могло бы согреть их. Глассия вдруг пронзительно вскрикнула. Голова Матэна поднялась выше. Из его горла вырвался громкий крик, но это не было звериным рёвом, это было пение, которое входило в мою голову, в кровь, проходило сквозь меня. Мерли подхватила песню, она не могла быть запевалой, но вторить могла. А глаза Майлин были прикованы к моим, они старались найти что-то, прикоснуться к той части моего теперешнего мозга, о которой Крип Борланд ничего не знал. И я, кажется, тоже запел, хотя не особенно в этом уверен. Мы сидели в лёгком тумане угасающих лунных колец и песней помогали Майлин выйти из смерти в новую жизнь.

Когда я снова обрёл полное осознание окружающего, мои руки сжимали руки оболочки, которую покинул дух. А на сгибе моего локтя лежала маленькая, тёплая мохнатая головка…

Я выпустил руки смерти, чтобы прижать к себе тепло и жизнь.

Пленник, захваченный мной у привязи казов, видел меня, когда мы привели его в чувство, но, конечно, не Узнал. Зато я узнал его: он мало изменился с того дня, когда внушил мне мысль встретиться с Майлин. Гек Слэфид? Он попытался торговаться с нами — это с Тэсса-то! Такой глупости я от него не ожидал — разве что мой способ брать в плен временно лишил его разума. Затем он стал угрожать, рассказывая, что случится со всеми Тэсса, если его немедленно не отпустят, намекая на тех, кто стоит за ним. Тут, видимо, его тоже подгонял страх. Но мы услышали достаточно для того, чтобы я смог угадать остальное…

Алсей попал в точку относительно начала всего этого. К Йиктору уже не первый год приглядывались те, кто нуждался в примитивной планете как базе и складе боеприпасов. Кобург так глубоко увяз в политической игре, что мог утонуть, если эти гангстеры не помогут ему. Они считали, что Тэсса представляют угрозу, и планировали организовать против них великий крестовый поход. Предполагалось объединить лордов в армию под одним вождём, чтобы можно было отправить эту армию куда потребуется. Однако старинная вражда и соперничество между лордами затрудняли работу, и было решено воспользоваться столкновением Майлин с Озоканом, чтобы подхлестнуть этот крестовый поход.

Кто знает, к чему это могло привести? Теперь Слэфид выбыл из игры, и я уверен, что сознание этого съедало его, и он без устали бормотал, отказываясь признать крушение своих честолюбивых планов.

Мы взяли его с собой в ту странную долину на дне бывшего озера. И там мы все предстали перед Старейшими. На Слэфида они почти не потратили времени, а отдали его мне, чтобы я отвёз его в порт и поставил перед судом его собственного народа. Они знали, что он моей крови, и потому должен пребывать под моей ответственностью.

Затем они судили Майлин по своим законам. Мне не позволили ни спрашивать, ни говорить, и дали понять, что только из любезности разрешают мне присутствовать.

Когда я уезжал оттуда, я вёз с собой мохнатое существо, но не Ворсу, а другое.

Таков был их приговор — она остаётся в теле, добровольно отданном ей той, которая любила её, и будет жить в нём до тех пор, пока луна и звёзды не встанут в благоприятном для неё положении, согласно каким-то неясным подсчётам Старейших. И всё это время она должна оставаться со мной, поскольку, как они сказали, я стал её жертвой — с чем я не был согласен.

Мы привезли Слэфида, впавшего теперь в мрачное молчание, в Ырджар. Здесь ему пришлось заговорить — с офицерами Патруля, которые прилетели по письму, доставленному «Лидисом». Так кончилась эта инопланетная авантюра, по крайней мере в том, что касалось Йиктора. Планете же предстояло зализывать раны и наводить хоть какой-то порядок в хаосе.

И вот я уселся с капитаном Фоссом и остальными членами экипажа «Лидиса» и поглядывал в зеркало, висевшее на стене жилой комнаты консула. Там я видел Тэсса. Но в теле Тэсса жил, может, изменившийся, но всё-таки Крип Борланд. Пути Тэсса — не мои пути, я не был настоящим Тэсса и не мог жить их жизнью. Они открыли бы для меня свои фургоны и палатки — Матэн, снова приняв человеческий облик, приглашал меня в свой клан, но среди них я был бы кем-то вроде однорукого, хромого и одноглазого калеки.

Всё это я рассказал Фоссу, но, по нашему обычаю, решение принадлежало не только ему, но всей команде. Ведь пустая скорлупа от Крипа Борланда, увезённая с Йиктора, умерла и была выброшена в космос. И теперь я ждал, сочтут ли Крипа Борланда действительно умершим или позволят ему вернуться к жизни.

— Вольный Торговец, — задумчиво сказал Фосс, — я видел за свою жизнь много вещей и много обменов в разных мирах, но впервые вижу обмен телами. Ты сказал, что эти самые Тэсса смотрят на свою внешность, на мясо и кости, как мы смотрим на одежду, и могут сменить её в случае необходимости. Это остаётся в силе и для тебя?

Я покачал головой.

— С моим собственным телом — да, но не с другим. Я Тэсса только по виду, но не по власти. Я навсегда останусь таким, каким вы меня видите.

— Вот и хорошо! — Лидж ударил ладонью по столу. — Раньше ты знал своё дело, делай его и в другом теле. Как, ребята, согласны?

Он взглянул на Фосса и на остальных. И я почти прочёл их вердикт ещё до того, как услышал его. По правде сказать, я внутренне сомневался, имею ли я право просить о возвращении на «Лидис»: ведь во мне сосуществовала какая-то часть Джорта и Маквэда. Возможно, я получил не только тело. Но если они считают меня Крипом Борландом, я постараюсь стать им полностью. Я должен отбросить всякие сомнения. Джорт и Маквэд ничто по сравнению с тем, чего ждали от меня. Я Крип Борланд, Торговец, вот и всё. Так и должно быть!

Но я увёз с Йиктора не только новое тело. Мою каюту и мои мысли делит маленькая мохнатая особа. Я часто вижу её не такой, какая она сейчас, а какой она была. Она пришла по своей воле и по воле Тэсса.

Время между звёздами растягивается, и судьба поворачивается то хорошей, то дурной стороной. Есть сокровища и сокровища. Может, одно из них попадёт в наши руки и лапки. И мы обретём свой корабль и с компанией маленького народа пойдём по звёздным трассам. Как знать?

Я — Крип Борланд с «Лидиса», и все уже забыли, что я раньше выглядел по-другому. Но я не забыл, кто живёт в шкурке глассии и в один прекрасный день снова пойдёт на двух ногах. Мы снова увидим Йиктор, и если он пребудет тогда под Луной Трёх Колец — кто знает, что может случиться?

Загрузка...