Лучший дуэт галактики

Глава 1

Когда на шести прогулочных палубах роскошного круизного лайнера «САК» — «Перл Бей» тревожно зазвенели баззеры аварийного предупреждения, пассажиры поначалу не слишком перепугались. Ну что может угрожать огромному и наполненному всеми мыслимыми системами безопасности круизному лайнеру, да еще здесь, на одном из самых популярных маршрутов, проходящем вблизи оси Келлингова меридиана. Даже знаменитый Агламба Керрор и тот опасался заходить в эти области пространства. Предпочитая промышлять много южнее. Да и, в конце концов, Аглаба Керрор был уникумом… ну и плохо кончил, в назидание последователям. Так чего было бояться?

Сказать, что «Перл Бей» был летающим городом, было бы не преувеличением, а преуменьшением. Это был не просто роскошный лайнер, на котором пассажиры перемещались из точки А в точку Б (хотя, конечно, многие из тех, кого называют сливками общества, так и делали), это был целый мир. Причем мир, предназначенный для того, чтобы на неделю, две или месяц оторваться от серых буден и погрузиться в настоящую сказку, причем сказку роскошную. Здесь были огромные леса, наполненные самими экзотическими растениями. И величественные водопады, низвергавшиеся с заоблачных горных вершин. И бескрайние моря с широкими песчаными пляжами. На самом деле леса тянулись вглубь всего ярдов на триста, а все, что дальше, было сплошной голограммой, хотя и чрезвычайно качественной. Но если первые двести ярдов растения были рассажены так, что образовывали всего лишь уютные тенистые заросли и мягкие лужайки, то затем чаща становилась все более непроходимой. Ярдов за двадцать до голостены начинались заросли колючего кустарника, а за восемь — колючие кусты уже не просто царапали, но и жгли, так как их иглы вырабатывали сильный токсин (впрочем, вполне безопасный для человека). Так что даже самые любопытные туристы не рисковали приближаться к стене вплотную. Так же и горные вершины с водопадами, позволяли забраться по своих сначала довольно отлогим, но затем все более и более отвесным скалам, только до высоты полутора десятков ярдов. Выше начинались практически отвесные склоны, которые были чрезвычайно скользкими от висящей в воздухе водяной пыли. Ну а когда отважные пловцы пытались углубиться в океан, ярдов через сорок от пляжа их принимало в свои объятия созданное специальными насосами встречное течение. И чем сильнее они работали руками и ногами, тем сильнее был встречный поток воды. Так что и океанские дали так же были недосягаемы для упорных первооткрывателей неизведанного из числа скучающих туристов. Компания САК берегла психику своих гостей от травм разочарования. То есть гости, естественно, знали, что все, что они видят вокруг, всего лишь иллюзия, но знать — одно, а потрогать пальцем и убедиться — другое. Компания с удовольствием рассказывала обо всех технических ухищрениях в своем красочном буклете, но дозволить туристам самим попробовать все это на зуб — не позволяла. Чем ставила себе на службу психологический эффект — если видит око, да зуб неймет, то это вызывает лишь больше восхищения (и соответственно работает на репутацию компании). Впрочем, было еще одно соображение. В каждом заезде всегда находятся некие молодые люди с перекачанными в дорогих атлетических залах мышцами и явно недокачанными мозгами, которые в скором времени начинают создавать неприятности окружающим и персоналу. Так вот, персоналу в таких случаях негласно рекомендовалось слегка «подзадорить» подобных индивидуумов, дабы подвигнуть их достигнуть противоположного «края» лесов или «вершины» гор. После каковой попытки большинство из них становились совершенно адекватными и более не доставляли никаких хлопот до конца круиза. Ну а остальным вполне хватало для развлечений ресторанов, ночных клубов, бассейнов, спортивных площадок, спа-центров и иных заведений, предназначенных для того, чтобы человек почувствовал себя в раю. Так что никто из пассажиров и не подумал о чем-то серьезном, типа столкновения с метеоритным потоком или, не дай бог, с шальным астероидом. Печальная история «Титаника», далеким потомком которого был «Перл Бей», давно изгладилась из памяти человечества.

Еще меньше пассажиры думали о вооруженном нападении на лайнер. Конечно, на некоторых трассах пошаливали — перехватывали грузовые суда, пакетботы, маленькие яхты, но чтобы кто-то осмелился напасть на лайнер компании «Сак» — такого и в мыслях никто не держал. Ведь гарантию безопасности компании поддерживало правительство Содружества Американской Конституции, а это что-то да значит! Многие из пассажиров даже не оторвали своих задниц от удобных кресел уютных кафе, посчитав эту тревогу результатом излишней озабоченности капитана. Мол, согласно правилам безопасности в начале круиза положено провести две учебные тревоги — дневную и ночную, а наш ретивый капитан решил подстраховаться и провести еще и третью. Однако мелодичный голос пассажирского диспетчера, раздавшийся в динамиках, заявил, что, хотя особых поводов для беспокойства нет, капитан настоятельно просит всех пассажиров разойтись по своим каютам. Так как в настоящий момент корабль будет совершать маневр уклонения от внезапно возникшей на маршруте области гравитационных возмущений и большая часть рекреационных и развлекательных комплексов будет отключена от энергетической сети корабля, дабы создать необходимый для маневра резерв мощности.

Спустя несколько минут после этого объявления, когда большая часть пассажиров еще не успела добраться до своих кают, двигатели корабля действительно резко изменили тембр, а сам корабль содрогнулся, будто от удара. Это породило легкую нервозность, но, в общем-то, пошло только на пользу, поскольку заставило большинство заметно ускорить процесс возвращения в свои каюты, которые на время стали им собственным домом. Что ни говори, а четыре стены своего жилища отнюдь не эфемерная поддержка, иначе и не возникла бы в незапамятные времена поговорка: мой дом — моя крепость. Однако на этот раз крепость не выдержала штурма…

Когда абордажная команда неизвестного судна, с легкостью взломавшая внешнюю обшивку в районе грузовых трюмов, подавила слабое сопротивление экипажа и ворвалась в капитанскую рубку лайнера, ни один пассажир даже не подозревал о том, что лайнер захвачен пиратами.

Поэтому, когда на экране информационно-развлекательных терминалов пассажирских кают возник молодой и привлекательный мужчина в боевом скафандре с откинутым на спину шлемом, все было решили, что началась трансляция какого-то шоу. Этому способствовало еще и то, что мужчина широко улыбнулся и, вскинув правую руку на уровень плеча, громко, почти нараспев, произнес:

— О-о, демос, хайрэ! («Народ, радуйся!» — стандартное древнегреческое приветствие.) — Затем он перешел на стар-инглиш, и из его дальнейшей речи выяснилось, что лайнер захвачен. Но не обычными пиратами, а «гетайрами Александра». Видимо, поэтому пассажирам, как представителям части народа, и было предложено радоваться. Как ни странно, положительных эмоций никто не испытал — все с тревогой ожидали, что же последует дальше. Из речи молодого человека выяснилось, что он — капитан корабля пиратов, захвативших лайнер и зовут его Филота. И вообще, все, что здесь происходит, — не обычное пиратство, а первый шаг к будущему единению человечества в гомойоне «равенства людей в разуме». Ибо то, как устроен мир сейчас, — несправедливо, а целью Александра Великого и его гетайров является возвращение в этот мир справедливости. Определение понятия «справедливость» дано не было, из чего пассажиры и команда заключили, что, скорее всего, оно заключается в лозунге «грабь награбленное».

Вывод «демоса» был вскоре подкреплен действиями пиратов: началась вполне объяснимая и обычная для всякого пиратского нападения суета по взламыванию сейфов корабля, фильтрации пассажиров, освобождению их от всяческих ценных вещей и отбору заложников для получения выкупа, не сопровождавшаяся, однако, столь ожидаемой в такой ситуации грубостью. Более того, отобранным заложникам предоставили право взять все необходимое из личных вещей, а затем проводили к шлюзу сквозь коридор выстроенных по обе стороны галереи молодцов, замерших с клинками наголо, будто почетный караул. Остальных пассажиров, а также всех членов команды, собрали в самом большом ресторане лайнера под названием «Мауитин блюю», в котором «гетайр Филота» приказал накрыть столы и выставить на них несколько сотен бутылок коллекционного шампанского «Дом Периньон» и еще большее количество двенадцатилетнего элитного виски «Гленфидиш». Причем карта рассадки была продумана таким образом, что рядом с каждой дамой-туристкой оказался молодой (и как выяснилось затем, чрезвычайно галантный) пират, а рядом с полудюжиной мужиков пират постарше и покрупнее…

Так что когда «гетайр Филота» наконец встал и, произнеся тост «За Александра Великого!», приказал пиратам покинуть корабль, его и его людей сопровождали не проклятия ограбленных людей, а женские вздохи и рев полупьяных мужиков, сердитых на то, что разрушают «такую славную компанию».

Впрочем, посмаковав столь пикантные подробности, общественное мнение сначала все равно сначала восприняло нападение на «Перл бей» как наглую попытку одного из неофитов криминального мира примерить на себя славу Агламбы Керрора. А поскольку сразу, как только информация о нападении достигла столицы Содружества американской конституции, с военных баз тут же стартовали усиленные патрульные эскадры, все сошлись на мнении, что подобные нападения больше не повторятся. Но, как оказалось, теперь все обстояло совсем не так. Как выяснилось, на этот раз на торговых путях действовали несколько хорошо оснащенных эскадр. Спустя всего полторы недели в двух с половиной парсеках от атаки первого круизного лайнера был взят на абордаж другой. Капитан, захвативший его, назвался именем Перддика и так же представился одним из «гетайров Александра». И так же он и его подчиненные обошлись с пленниками, в высшей степени благородно и учтиво. Однако, поскольку эти «гетайры» давно умершего героя древности посягнули на самое дорогое, что есть у любого гражданина Содружества — его собственность и банковский счет, пресса уже вовсю затрезвонила о глобальной угрозе галактического масштаба. И тут случился инцидент с торговым судном «Мустанг».

Глава 2

Абордажный бой скоротечен, яростен и неистов.

Ушли в далекое прошлое времена, когда неповоротливые галеоны, хищные фрегаты или стремительные бригантины сходились к «борту борт», предварительно обменявшись залпами раскаленных ядер или рвущей паруса картечи. Канули в Лету сцепившиеся в сражении парусники, среди перепутанных снастей и обломков такелажа которых в сумасшедшей схватке перекатывались от бака к юту и обратно озверелые полуголые флибустьеры. Дым покрывал палубу, скользкую от крови, падали обломки мачт, калеча и убивая противников, и частенько, если побеждала одна сторона, находился смельчак, который предпочитал умереть с честью, но не посрамить флага, пусть это и был «Веселый Роджер». Смерть от клинка или пистолетного выстрела в упор он предпочитал плену и рабству, а если была возможность — пробивался к крюйт-камере, и тогда над морем взмывали в дыму и пламени обломки кораблей, и акулы рвали на куски обожженные тела погибших и немногих выживших при взрыве пороховых погребов…

В схватке с военными кораблями пираты не ждали пощады и не давали ее, другое дело, если удавалось перехватить неповоротливую каравеллу, перевозившую вожделенное золото, драгоценности или редкие пряности. Состоятельные пассажиры могли надеяться, что останутся в живых при условии, что выкуп будет достаточно велик. Все прочие отправлялись за борт, и хорошо, если в шлюпках.

За несколько сот лет пиратский промысел так и остался одним из самых выгодных, если, конечно, не учитывать возможность нарваться в конце концов на боевые корабли. Пеньковый галстук уже не грозил, но и рудники, на которых человек угасал в течение нескольких месяцев, мало кого привлекали.

Стремительное нападение из засады, короткий огневой бой, если жертва осмеливалась продолжать путь после требования застопорить ход, и абордаж — вот основная тактика, приносящая успех как столетия назад, так и в эпоху гравитационных орудий и расстояний, измеряемых не милями, ярдами и дюймами, а парсеками и световыми годами.

«Мустангу» не повезло. Несмотря на мощную энергетическую установку и двигатели, разгоняющие его до скорости, сравнимой со скоростями дальних перехватчиков, первый же залп «тарантулов» накрыл его. Капитан Эванс проклинал себя за то, что понадеялся на быстроходность «Мустанга» — энергетическая установка вышла из строя, и корабль теперь двигался по инерции, выбрасывая в пространство струи мгновенно кристаллизующегося воздуха.

— Прикажете спустить флаг? — меланхолично спросил старпом — бледный датчанин с прозрачными глазами и редкими почти бесцветными волосами.

«Спустить флаг» на жаргоне транспортников означало связаться с пиратом и попытаться выторговать наиболее приемлемые условия для сдачи.

— Черта с два! — прорычал Эванс. — Ты что, не понял, что нас ждали? Какая-то крыса в конторе заложила нас с потрохами, выдав время вылета. Ты представляешь, какой процент от выручки десяти тонн фруктов и отборных вин, произведенных на старушке Земле, он получит? Нет, Бьерн, нас не отпустят живыми. По всем частотам непрерывно передавать «SOS», команде — приготовиться к отражению абордажа.

— Есть, капитан. А пассажиры?

— Заприте в каюте, чтобы не путались под ногами. Не хватало мне еще утирать сопли романтическим дамочкам и мальчишкам, — капитан склонился к обзорному экрану. — Этот ублюдок не больше корвета так, что если отобьем десант, есть надежда, что кто-то успеет на помощь.

Пиратский корабль, как было ясно видно, в прежней жизни был грузовиком с неплохим ходом и дальностью действия. Какая судьба превратила его из мирного корабля в рыщущего по судоходным линиям хищника, теперь не узнал бы никто. Довооруженный шестью «тарантулами» — орудиями среднего калибра, и десятком «единорогов», он представлял опасность только для небольших транспортов, и «Мустанг», на свою беду, оказался именно таким.

Два десантных бота отвалили от корабля и, набирая скорость, понеслись к «Мустангу».

— Человек тридцать, — пробурчал Эванс, — разбить экипаж на две группы и перекрыть коридоры к рубке и грузовому отсеку. Бьерн, бери на себя трюм, я встречу их здесь.

Боцман Олаф Тьерндаль, коренастый, с бычьей шеей, круглой головой и маленькими глазками на красном лице, откатил дверцу каюты и посмотрел на ее обитателей — двух подростков шестнадцати и пятнадцати лет. Если бы не разница в росте, он бы ни за что их не различил — ребята были похожи, как две капли воды. Они стояли рядом, исподлобья глядя на него.

— Так, парни, сидеть в каюте и носа не высовывать. Мы напоролись на скалу…

— Ладно заливать-то, Олаф, — сказал тот, что был повыше, — что мы, не отличим попадание в двигатели от шального метеорита? Пацаны с первого курса и те поймут, в чем дело. Пираты?

— М-м… а хоть бы и так, — проворчал боцман, — слышали, что я сказал? Я вас заблокирую. Может, и пронесет. Пират небольшой, есть надежда отбиться. Капитан уже послал «SOS».

— У вас каждый человек на счету, — сказал второй парнишка, и глаза у него загорелись, — Олаф, мы не подведем.

— Сидеть здесь и не дергаться, — взревел Тьерндаль, дико вращая глазами в надежде запугать ребят, — это вам не в спортивном зале сабельками махать. Вы хоть раз бывали в рукопашной? Штаны не успеете обгадить, а из вас уже лапши нарежут. Все, парни, отбой.

Тьерндаль отступил в коридор, из притолоки каюты выдвинулась толстая стальная плита и заскользила вниз по пазам.

Младший мальчишка дождался, пока плита чмокнет, присосавшись к полу, и бросился к своей койке — в маленькой каюте их было две, а кроме того, еще небольшой умывальник, совмещенный с туалетом.

— Слышь, Серый, может, не надо? — спросил тот, что постарше, озабоченно хмуря брови, — небось боцман не сам решил, а слово капитана — закон на корабле. Мы ведь даже не гардемарины.

— То-то и оно, — младший уже достал из сумки складной нож и, выбрасывая вещи, с головой полез в сумку, — присягу мы еще не приняли, к команде отношения не имеем, так что вольные птицы. Ты представляешь, как ребята обзавидуются? Есть! — Он победно потряс лазерным размыкателем и бросился к двери: — Ну-ка, помоги.

Старший взял нож, выщелкнул автоматическую отвертку и принялся снимать панель, справа от косяка двери. Несмотря на возраст в тандеме братьев Григорьевых Юрий играл вторую роль, пытаясь по мере здравого смысла сдерживать необузданные порывы младшего брата Сергея…

«Мустанг» едва слышно дрогнул.

— Боты пришвартовались, — прокомментировал старший, снял панель и отступил в сторону, освобождая место брату.

Почти тотчас корабль содрогнулся — вышибные заряды прорвали прочный корпус. Падение давления на мгновение вызвало звон в голове. Застучали переборки, изолируя поврежденные отсеки, затем давление выровнялось, и Юрка сглотнул несколько раз.

— Та-ак, ну-ка, посмотрим… — примерившись, Сергей повел размыкателем. Свет в каюте мигнул и погас. — Не то, а здесь? — щелкнул, выключаясь, озонатор.

— Дай мне, — потребовал Юрка.

— Да тут один контакт и остался, — сказал Сергей. Чуть слышное шипение воздуха показало, что теперь он разомкнул то, что надо — контакт аварийной переборки.

— Ох и влетит нам от капитан-лейтенанта.

— Стриж сам юнгой участвовал в десанте на Найроби. Забыл?

— Так то юнгой, — пробурчал Юрий, глядя, как Серега отвинчивает от стены штангу аварийного крепления индивидуальных средств спасения, по-простому — скафандров.

Самих скафандров не было, поскольку в маленькой каюте, рассчитанной на одного человека, едва уместилась вторая койка. Братья с помощью сложных маневров договорились с капитаном Эвансом о том, что полетят на его корабле до самого Нью-Вашингтона, куда шел «Мустанг» — уж очень не хотелось им торчать на Земле еще неделю в ожидании рейсового на Переяславль. «Мустанг» был быстрым кораблем и должен был сэкономить братьям еще сутки отпуска. Экономия, правда, вышла боком…

— Интересно, а Грейс и Валли тоже замуровали? — словно в задумчивости сказал Юрий.

— Только девчонкам не хватало сопли вытирать, — сказал Серега, почти слово в слово повторяя реплику капитана Эванса, — рукопашная — мужское дело!

Две студентки из Калифорнийского института журналистики оказались их попутчицами и возвращались с практики, проведенной в одной из старейших газет Земли «New York Times». Капитан Эванс был дядей Грейс и согласился взять на борт ее и подругу. Больше пассажиров не было, да «Мустанг» и не был рассчитан на перевозку людей — команда и груз, в основном скоропортящийся, чем и объяснялась быстроходность судна.

— Приподними переборку, — приказал Серега, стоя со штангой наперевес.

Юрка чуть присел и прижался к плите ладонями и грудью, лицо его покраснело. Между переборкой и полом образовалась узкая щель.

— Выше, — командовал Сергей, примеряясь подсунуть под переборку штангу, — еще выше.

— В ней килограммов сто, — прохрипел Юрка.

— А кто у нас рекордсмен по тяжелой атлетике? Давай, гордость курса!

Плита еще немного приподнялась, и Сергей ловко всунул в щель штангу.

— Есть! Сейчас поднимем ее — и в рубку.

По коридору накатилась волна звона и криков, ребята отпрянули от двери — кто-то бился не на жизнь, а насмерть прямо возле их каюты. Они узнали голос боцмана, подбадривающий своих людей. Потом раздался крик, от которого по коже продрал мороз. Сергей побледнел и взглянул на брата. На скулах Юрки ходили желваки. Звон клинков отдалился, братья переглянулись.

— Ну что, все еще хочешь подраться? — спросил Юрий.

Сергей сверкнул глазами и вместо ответа потащил к двери койку.

— Взяли.

С помощью штанги они приподняли переборку. Плита неохотно пошла вверх. Пока старший брат удерживал ее, младший втолкнул под нее спинку койки и ужом проскользнул в коридор. Юрий оглядел каюту, сунул в карман нож и последовал за ним.

Прямо перед дверью лежал труп матроса Сергей узнал его — это был рулевой. Только два часа назад они спорили за завтраком, обгонит «Мустанг» русский фрегат типа «Бойкий» или будет глотать выхлоп, а теперь он лежал, раскинув руки, и голова его была вывернута под неестественным углом, потому, что держалась на лоскуте кожи. Шея матроса была почти перерублена ударом секиры. Ее обладатель — худой верзила в потертой абордажной броне, далеко не ушел: схватившись ладонями за взрезанное горло он еще дергался в агонии. Стены и даже потолок были забрызганы кровью, ее тошнотворный запах пропитал воздух, будто на бойне.

Возле стены, придерживая окровавленными пальцами распоротый живот, сидел Олаф Тьерндаль. Он повел затуманенными мукой глазами на мальчишек и прохрипел:

— Парни… вытащите из каюты студенток и попытайтесь пробраться к спасательным капсулам. Они не берут пленных…

Юрка скрипнул зубами и подобрал абордажную саблю боцмана.

— Все равно уйти не дадут — расстреляют, как в тире, — сказал он.

Сергей метнулся в каюту и через секунду появился вновь с аптечкой в руках. Он вкатил боцману обезболивающее, взял саблю рулевого и, морщась, вытер рукоять от крови.

Переглянувшись, братья не сговариваясь бросились в сторону рубки, откуда еще доносились звуки боя.

— Эх, пацаны… — прошептал Тьерндаль.

Под началом Эванса оставалось всего семь человек — остальные погибли в коридорах, отстаивая каждый метр палубы. Силы были неравны — пираты, привычные к ближнему бою, дрались умело, лишний раз не подставляясь под удары абордажных сабель. Они не ожидали столь яростного сопротивления, однако теснили экипаж «Мустанга» шаг за шагом, чтобы блокировать в рубке, без помех забрать груз, после чего расстрелять корабль из «онагров».

Сергей увидел перед собой спины в абордажных скафандрах и бросился вперед, нацелившись на здоровенного пирата с бритой головой, деловито орудующего широкой кривой саблей.

— Обернись, — закричал он, не желая бить в спину, — обернись, ты, лысый!

Пират оглянулся, небрежно отвел бронированным предплечьем удар сабли и коротко размахнулся. Серега упал на колено, увидел, как опускается кривой клинок и закрыл глаза, однако удара не последовало. Вместо этого раздалось яростное рычание, на лицо ему упали теплые брызги и чья-то рука, подхватив за воротник, вздернула на ноги.

Юрка, увидев, как брат не удержался на ногах и лысый пират вот-вот снесет ему голову, с размаху рубанул его через загорелое лицо. Лысый схватился за глаза, взревел и опрокинулся на спину.

— Вперед, ребята, — заорал Эванс.

Пираты, не ожидавшие нападения с тыла, опешили. Сабельный бой перешел в свалку, в которой, пусть и на короткое время, верх одержал экипаж «Мустанга». Пираты отпрянули, не желая умирать, когда добыча, считай, в кармане и Эванс, приказав подобрать раненых, отвел людей в рубку.

Юрка, схватив брата за грудки, прижал его к переборке и зашипел в лицо, яростно сверкая глазами:

— Ты что, Д’Артаньян хренов, на дуэль собрался? Если кто не успел защитить спину — это его проблемы, понял? A la guerre comme a la gueree! Может, ты еще и перчатку ему бросить собирался?

— Ну ладно. Юр… ну чего ты… — бормотал бледный Серега, — ну, понял я все.

Юрка отпустил брата, потрогал разбитую губу и сплюнул кровь. Серега шмыгнул носом.

— А здорово ты его, — сказал он, — видел, как глаз вытек?

Юрка внезапно позеленел, согнулся, и его бурно вырвало.

— Так, парни, — капитан Эванс, бинтуя ладонь, подошел к ним. Саблю он держал под мышкой, — какого черта вы здесь оказались? Я приказал сидеть по каютам.

— Есть приказы, капитан, — звенящим голосом ответил, вытянувшись во весь рост, Сергей, — которые не позволяет выполнить честь русского офицера!

Юрий встал рядом с ним, украдкой вытирая рот.

Эваис хмыкнул, разглядывая ребят. Один был бледный, другой — нежно зеленый, но глаза у обоих горели, и у капитана язык не повернулся высказать все, что он думал про сопливых мальчишек.

— Лишняя пара сабель не помешает, — солидно сказал Юрка.

— Но и не спасет, — буркнул Эванс, — ладно, будем думать, что делать дальше. Сюда они не полезут — зачем им людей терять. Блокируют нас, заберут товар и взорвут к чертям. Стало быть, выход один — пробиться к трюмам — там Бьерн, если еще жив, и держаться там. Может, кто и подоспеет.

Собрав вокруг себя остатки команды, капитан разъяснил задачу. Лица экипажа были угрюмы, и на них читалось явное нежелание снова лезть в драку, однако все понимали, что выхода нет.

— Какие мы офицеры? — шепотом укорил Юрка младшего брата. — Третий курс только. Вечно ты ляпнешь, не подумав.

— Ну будущие офицеры, — Серега упрямо мотнул головой, — зато представь, что скажет капитан-лейтенант Стриж!

— Он и говорить ничего не будет — надерет задницу и мне и тебе, а потом в наряд на весь год определит.

— Да брось ты…

Они пробились к трюмам, потеряв еще двоих, но все было напрасно — команду Бьерна вырезали всю — их тела валялись в коридорах. Эвансу топором развалили плечо, и остатки экипажа, сгрудились вокруг капитана, из последних сил отбиваясь от пиратов.

Двойной удар по корпусу приостановил схватку. Видимо, капитан пиратского корабля, не дожидаясь доклада о захвате «Мустанга», выслал призовую команду.

— Все, — выдохнул Юрий, — все, Серега. Кранты…

— Эх… прости, Юрок. Это я тебя втянул…

— Справа смотри! — крикнул Юрий, отталкивая брата в сторону.

Бородач с малайским крисом и серпом на цепи ударил Сергея справа длинно, с потягом, через грудь. Волнистый крис должен был развалить Сергея пополам, но встретил клинок старшего брата. Юрий отвел удар, потерял равновесие, и серп, свистнув, ширкнул его по горлу…

В пылу сечи никто не заметил, как переборка шлюзового отсека пошла вверх. Звонко щелкнули арбалеты. Толстые стрелы пробили абордажные скафандры, разом уполовинив количество пиратов, и в гущу сечи ворвались сверкающие серебром брони молчаливые бойцы.

Через три минуты все было кончено: оставшихся в живых пиратов поставили на коленях вдоль стены, остатки экипажа «Мустанга», не веря в избавление, все еще не опускали оружие.

Вперед вышел мужчина в вороном с синим отливом скафандре. Худое хищное лицо излучало властность, в каждом жесте чувствовалась привычка повелевать, в коротких вьющихся волосах красноватого оттенка чуть заметно серебрилась седина.

— Опустите оружие, господа, — властно сказал он. Эванс, с трудом поднявшись на ноги, подтвердил его распоряжение жестом.

— Вы удивительно вовремя, — сказал он, — кого нам благодарить за спасение.

— Меня зовут Гефестион, — ответил мужчина, — я — гетайр Александра Великого.

— О, черт! — сказал Эванс. — Рано я обрадовался.

— Как знать, — усмехнулся Гефестион, — однако вы здорово бились, капитан.

— Что толку? Это все, что осталось от команды, двигатели разбиты, энергетическая установка повреждена, а груз… — Эванс махнул рукой, — думаю, он и вам пригодится.

— Я, капитан, обычно брезгую надкусанным яблоком, — высокомерно ответил гетайр, — так что оставьте ваши терзания относительно груза. Энергетическую установку мы вам наладим и разгоним «Мустанг» до нужной скорости. Вы только немного опоздаете в порт назначения.

— Я не верю своим ушам, — буркнул Эванс, — вы точно не из армии спасения?

— Определенно нет. От вас лишь потребуется рассказать все, что вы увидели и увидите, — Гефестион заметил стоящего на коленях возле тела брата Сергея. — Молодой человек из вашей команды?

— Нет, пассажир.

Сергей осторожно, будто боясь причинить неудобство, отпустил тело Юрия и поднялся на ноги. Губы у него предательски дрожали.

— Юрий и Сергей Григорьевы, кадеты Его Императорского… имени… третьего курса… — слезы хлынули у него из глаз, и он, не сдерживаясь, заплакал, всхлипывая и даваясь рыданиями, — что я… маме скажу?

— Что ваш брат погиб как герой, — сказал гетайр.

— Матери это все равно, — хмуро проворчал Эванс.

Глава 3

«…завидовать стране, воспитавшей юных героев! Не случайно флот Российской Империи, сходный по составу боевых кораблей и их техническим характеристикам с флотами и Содружества, и Лиги, и империи Ниппон, не говоря уже о флоте Султаната Регул, намного превосходит их по боевому духу экипажей. Регул уже успел в этом убедиться и не дай, как говорится, Господь, если русским придется показать свое превосходство еще кому-нибудь. Хочется надеяться, что и Александра и его гетайров минет сия горькая чаша.

Гетайр Гефестион приказал воздать воинские почести погибшему кадету Юрию Григорьеву, после чего поступил таким образом, что мне пришлось усомниться в его приверженности демократическим принципам и гуманизму, но с моих уст не сорвется ни слова осуждения. Весь экипаж пиратского корабля был оставлен на собственном судне, после чего корабль гетайра — „Миеза" расстрелял его в упор.

Заявление гетайра Гефестиона, содержащее предупреждение так называемым флибустьерам нового времени, уже прозвучало по всем новостным каналам, так что мне нет смысла приводить его. Я отмечу главное: в галактике появилась новая грозная сила, и от доброй воли народов и правительств зависит, как принимать ее. Как угрозу обществу либо как путь к новому миру, в котором сотрутся границы секторов и вышедшее в безбрежный космос человечество заживет в согласии, совершенстве и справедливости.

Если Александр Великий обладает хотя бы половиной дара убеждения, шарма, галантности и чувства ответственности за людские судьбы, который проявили его гетайры, то дай Бог побольше таких…».

Статья очевидицы событий на «Мустанге» Грейс Диллингем в «Нью-Вашингтон геральд» наделала много шума, однако правительственные круги хранили молчание, в котором чувствовалась растерянность. С одной стороны, Александр Великий и присные — явные пираты, пусть и прикрывающиеся красивыми лозунгами, с другой — жесткие меры по отношению к новоявленному мессии могли вызвать народное недовольство. Русские пока также хранили молчание, хотя в «Петербургских ведомостях» промелькнуло сообщение о награждении орденом «Честь и слава» третьей степени Сергея Григорьева и Юрия Григорьева (посмертно). От Лиги Неприсоединившихся Государств быстрой реакции ждать вообще не приходилось — там, как обычно, долго раскачивались, империя Ииппон сделала невнятное заявление о безграничности Вселенной, в которой места хватит всем, а в султанате ждали появления на свет очередного отпрыска султана Махмуда и потому меньше всего были озабочены каким-то там Александром, пусть и Великим.

Пока правительства пребывали в затруднении, произошло еще одно из ряда вон выходящее событие.

Полторы недели спустя был захвачен конвой с «мороженым мясом» для Небесной Луанды, набранным на диких планетах Окраин и в самых бедных провинциях султаната Регул. Для пиратов это был из ряда вон выходящий случай. Дело в том, что такие конвои сами по себе считались пиратством, и военные патрули всех цивилизованных государств в случае перехвата с ними особо не церемонились. Однако прибыль окупала любой риск. Но пиратский капитан, рискнувший пойти на захват конвоя, тут же восстанавливал против себя самых влиятельных боссов криминального мира. Однако один из «гетайров Александра» на этот раз назвавшийся именем Птолемей, в жестокой схватке разодрал в клочья эскадру прикрытия и захватил три транспорта с «мороженым мясом», но вместо того, чтобы продать десятки тысяч лежащих в глубоком анабиозе рабов на черном рынке, привел транспорты к Ракуоле, независимой планете, находящейся под протекторатом Содружества американской конституции, и объявил, что, «следуя поучениям Аристотеля, устремлениям Александра и собственной воле, возвращает рабам свободу и заявляет, что отныне ни один человек не может властвовать над жизнью и смертью другого так, как это делается с людьми, заключенными в этих летающих тюрьмах». Этот поступок произвел настоящий шок в цивилизованном мире. К тому моменту из плена начали возвращаться заложники, за которых был уплачен выкуп. И они рассказали просто удивительные вещи. Во-первых, все они пребывали в полном восторге от «невероятного приключения», в котором побывали, пусть и не по своей воле. По их рассказам, ко всем, взятым в заложники, отношение было в высшее степени предупредительным. Их поместили в апартаменты, не слишком уступающие в роскоши и удобствах, чем те, которые они занимали на борту своих круизных судов. Охрана была вышколена, обслуга крайне предупредительна, а на ежедневных обедах непременно присутствовал кто-то из «гетайров Александра», каковые показали себя людьми благородными, великолепно образованными и утонченными. Пару раз на обедах присутствовал и сам «Александр Великий» оказавшийся молодым человеком весьма привлекательной внешности (некоторые дамы назвали его чрезвычайно сексуальным) и явно незаурядного ума. Лорд Веллингтон, попавший в заложники одним из первых и также одним из первых освобожденный, настолько попал под его очарование, что даже заявил во всеуслышание, что «когда молодой человек попадет в руки правосудия, я предоставлю ему своего личного адвоката и оплачу его услуги».

Всеобщая истерия восхищения Александром Великим и его гетайрами приняла небывалый размах.

Песня «Возьми меня в плен», исполненная всеобщей любимицей, актрисой и певицей Айрис Хейденхолд и посвященная Александру Великому, стала международным хитом и заняла первые места в хит-парадах Содружества, Лиги Неприсоединившихся Государств и даже империи Ниппоп. На волне успеха композиции появилась целая индустрия компьютерных игр, предлагавших разыгрывать космические баталии, выступая в роли Александра или его гетайров, а в награждение получить любовь прекрасной Айрис. Кстати, певица и актриса пообещала продюссировать съемки нового блокбастера, в котором сыграет главную роль и где Александр Великий приходит к власти в освоенной части Вселенной и перед ним склоняются и Содружество Американской Конституции, и Лига Неприсоединившихся Государств, и Российская Империя, не говоря уже о империи Ниппон. По сценарию лишь султанат Регул пытается противостоять божественной власти, но мусульмане, охваченные всеобщим порывом восхищения новым мессией, сметают монарха и отдаются под руку Александра и его прекрасной подруги Айрис.

Межзвездное Сообщество геев и лесбиянок приняло Александра в почетные президенты, мотивируя оказанную честь тем, что сексуальная ориентация самого Александра Македонского до сих пор не была определена. Парад, проведенный приверженцами однополой любви в столице Содружества в честь избрания, обернулся массовыми драками с «натуралами», которые шли под лозунгами: «Оборвать голубые и розовые лапы, протянувшиеся к великому полководцу».

Родившихся младенцев повсеместно нарекали именем Александр, сходившие со стапелей яхты называли исключительно «Македония», «Фаланга», в крайнем случае — «Стремительный аргироспид».

Член российской государственной Думы от партии социал-либералов С. А. Шлагбаум публично сменил имя и потребовал, чтобы к нему теперь обращались не иначе, как Гай Юлий Александрович-Македонский.

Группа католиков с планеты Бразилиа потребовала от престола Святого Петра немедленно канонизировать Александра Македонского, его отца Филиппа, мать Олимпиаду, а заодно, вероятно под шумок, нападающего сборной планеты по футболу Кристиана ди Сарье. На осторожный вопрос папского нунция (осторожность была вызвана тем, что католические приходы на отдаленных планетах все больше удалялись от христианских догм и суровый запрос мог отторгнуть полумиллиардную паству), чем же таким отличился футболист, ему было заявлено, что судя по феерической игре нападающий несомненно является одним из ближайших сподвижников Александра, а возможно и родственником.

Средства массовой информации наперебой строили предположения, кем на самом деле является Александр и его сподвижники, именующие себя гетайрами, и чем невероятнее версии выдвигались, тем больший успех они имели у обалдевшей от напора прессы и других масс-медиа публики. Появились слухи, что один из гетайров, принявший имя Лисимах, — сын одного из столпов финансового мира Содружества американской конституции Иеронима Арсфельда, другой, выступающий под именем Антигон, на самом деле знаменитый генерал Манштейп, лишившийся левого глаза во время Ортольской десантной операции (настоящий Антигон I носил прозвище Одноглазый), а тот самый Птолемей, после своего головокружительного шоу с «мороженым мясом», почти единогласно награжденный в принявшей правила игры глобальной прессе прозвищем «Сотер», то есть «Спаситель» (каковое носил и тот самый первый Птолемей — настоящий полководец Александра Македонского), вообще племянник русского императора.

Среди хора славословий почти незамеченными проскользнули сообщения о нападении чрезвычайно мощной безымянной эскадры пиратов (каковую, по прогнозам аналитиков могли собрать только так называемые гетайры со своим Александром) на рудники компании «Юниверсити Маунтейн». Орбитальные охранные комплексы были уничтожены вместе с персоналом, которому не дали возможности спастись, после чего в район рудников был высажен десант. Загнав рабочих и служащих в грузовик, прилетевший недавно для очередной смены шахтеров, пираты подняли его на орбиту, после чего вывели из строя двигатель. Оборудование рудников вывезли в неизвестном направлении, прихватив также обогащенную руду, добытую за последние полгода.

Патрульный корвет Содружества едва успел перехватить грузовой корабль с рабочими — через два часа грузовик с полутора тысячами людей сгорел бы в атмосфере. Это как-то не вязалось с предыдущими заявлениями Александра о ценности человеческой жизни, однако на фоне общей увлеченности новым героем прошло незамеченным.

В результате нападения акции «Маунтейн» упали на тридцать четыре пункта, чем и воспользовался концерн «Макнамара инк.», давно точивший зубы на горнорудную компанию. Скупив акции по дешевке, Майкл Макнамара получил контрольный пакет акций, и теперь семьдесят процентов добычи френиума были сосредоточены в его руках.

Посол Содружества Джон Прескотт был вызван в министерство иностранных дел Российской империи, хотя по просочившимся в прессу слухам, сам добился этого приглашения. В отсутствие журналистов посол задал прямой и недвусмысленный вопрос, насколько заинтересовано правительство России и сам император в пресечении деятельности этой новой пиратской республики. Посол получил такой же прямой ответ, что флот его императорского величества готов согласовать действия объединенной эскадры при условии, что командовать ею будет русский адмирал. Поскольку правительство Содружества было заинтересовано в пресечении деятельности Александра больше, чем русские (пираты действовали именно в секторах Содружества), предложение было принято, хотя и завуалировано введением кроме поста Командующего флотом еще и поста Командующего Объединенными силами, который должен был занять один из американских адмиралов пенсионного возраста.

Таир выделил легкий крейсер и четыре эсминца. Лига Неприсоединившихся Государств также выразила готовность принять участие в операции двумя тяжелыми крейсерами, шестью эсминцами, десятью корветами и финансовой поддержкой. Империя Ниипон выделяла авианосец «Микадо», три легких крейсера и флотилию фрегатов, и только султанат Регула высказался в том смысле, что границ султаната Александр пока что не нарушал, а потому солнцеликий, бесстрашный и грозный Махмуд, повелитель Вселенной и всего, до чего дотянется его могучая рука, не имеет к нему претензий.

Претензии появились очень скоро — рейдер, под командованием гетайра Лисимаха устроил засаду на пути следования каравана, перевозящего ежегодные дары правителей подконтрольных Махмуду планет своему владыке. Несколько тонн золотых украшений, драгоценности и меха, редкие животные, призванные радовать взор султана, и диковинные птицы, способные пением обласкать тонкий слух бесстрашного и грозного, перешли в руки гетайра. А также много чего по мелочи, как то: редкоземельные металлы и обогащенная руда для промышленных центров султаната. Но главное — на личной яхте султана, по размерам сравнимой с круизным лайнером, перевозилось обновление гарема солнцеликого: семьдесят семь наложниц, избранных услаждать ночи Махмуда, даруя ему негу и покой после ежедневных непосильных трудов на благо подданных.

Все это двигалось в составе шести транспортов и яхты, сопровождаемых двумя крейсерами и пятью корветами в направлении Регула.

Оба крейсера, охранявшие транспорты с флангов, были выведены из строя, напоровшись на минные поля, прикрытые пассивными полями отражения. Пока два из пяти корветов спешили на помощь крейсерам, три оставшихся, сгруппировавшиеся ввиду тревоги в авангарде конвоя, получили залп планетарной мортиры, которую рейдер загодя привел к месту схватки. После чего против Лисимаха остались только легкие суда и, маневрируя, он расстрелял пытавшиеся сблизиться с ним оставшиеся на ходу военные корабли. Ответный огонь был не эффективен — орудия корветов сильно уступали нападающим; кроме того, командиры были деморализованы неожиданной и эффективной атакой.

Золото, драгоценности и промышленные товары испарились в необъятном космосе, а яхту с наложницами и транспорт с животными, без экипажей, через неделю обнаружили на орбите Рио-де-Луна, веселой планеты, обеспечивающей развлечениями сектор пространства на границе империи Ниппон, Содружества и Лиги. Все семьдесят семь красавиц обеспечили себе безбедное существование, продав экзотических животных и птиц, а также яхту и транспорт и приняв подданство Содружества.

На месте боя остались поврежденные крейсера, планетарная мортира, которую невозможно было использовать, поскольку после единственного выстрела она вышла из строя, и обломки двух корветов.

То, что операция Лисимаха была спланирована заранее — одна доставка орбитальной мортиры требовала длительной подготовки, не говоря уже о расстановке минных полей, было ясно даже обозревателям новостей. Суровые меры последовали незамедлительно: по обычаю султаната допустившие промах военачальники и приближенные лишались при выходе в отставку не только должности, но и головы. Не ограничившись чисткой флота, обуреваемый жаждой мести султан, попавший в смешное положение, выделил две эскадры с целью покарать зарвавшегося пирата, однако ни русские, ни Содружество не пропустили флот Махмуда через свои сектора, а идти на Александра по периферии Келлингова меридиана было слишком долго и накладно. После долгих переговоров Махмуд согласился объединить усилия и передать карающий меч из своей могучей руки в руки командующего объединенным международным флотом адмирала Белевича.

Пока разведка пыталась обнаружить базы Александра, флот отрабатывал слетанность входящих в объединение эскадр — такое объединение международных сил требовало серьезной боевой подготовки. Полную секретность было, конечно, невозможно обеспечить и приходилось мириться с тем, что флоту будет оказан «горячий» прием — успехи Александра и его гетайров позволяли предположить, что противостоять объединенным силам будет блестящий тактик и стратег.

Глава 4

Перед Небогатовым швейцар вытянулся, выпятив грудь колесом и поводя от усердия заиндевелыми усами — в черной шинели и высокой папахе вид у капитана первого ранга был и впрямь представительный. Широко распахнув дверь, он пропустил Небогатова, придержал ее перед Полубоем — благодаря огромной фигуре, затянутой в зимнюю форму морских пехотинцев, тот поневоле внушал почтение. Бергер удостоился беглого взгляда и вежливого поклона, поскольку был в штатском и смотрелся хоть и элегантно, но обыденно, как, впрочем, и следовало выглядеть при его профессии.

Сбивая снег, затопали в мраморный пол, Небогатов о ладонь небрежно выбил снег из папахи.

В дверях зала уже встречал приветливый метрдотель. Склонив голову с редкими на темени, прилизанными волосами, он приветствовал гостей общим поклоном и жестом пригласил следовать за собой.

— Вполне могли поговорить в «Трех пескарях», — пробурчал Полубой, чувствуя себя неловко.

Рядом с друзьями, ловкими и привычными к атмосфере ресторана, он казался себе фермером, ввалившимся на детский праздник прямо в рабочей одежде. Еще в училище в то время, как многие пытались «откосить» от нарядов, Полубой с радостью шел в любой наряд, если на этот день в расписании стояло занятие по этикету, поскольку искренне считал, что три вида ножей, два вида ложек и четыре вида вилок, умение пользоваться каковыми считалось непременной принадлежностью русского офицера, придумали какие-то жутко коварные враги и именно с целью насолить лично ему, Полубою.

— В «Три пескаря» будешь ходить со своими орлами, — сказал Небогатов.

— Ну в штабе могли поговорить, — продолжал бурчать Полубой, — а здесь, у всех на виду…

— Я есть хочу, а в штабном буфете одни пельмени, — перебил его Небогатов. — Костя, объясни господину капитану третьего ранга, что чем меньше мы будем скрываться, тем менее подозрительно будем выглядеть.

— Совершенно верно, — кивнул Бергер, цепко оглядывая зал, — просто встретились три старых закадычных друга, решили в кои-то веки вместе пообедать. Кому это интересно?

С высокого потолка, поддерживаемого колоннами, украшенными лепниной, спускались хрустальные люстры. Гул голосов, звяканье приборов, звон бокалов и запахи изысканной пищи постепенно примирили Полубоя с обстановкой, однако по инерции он продолжал ворчать:

— Довела Дума — в столице империи от шпионов спрятаться негде. Куда государь смотрит?

— Не от шпионов, Касьян, — поморщился Бергер, — ну не строй из себя деревенского увальня. Не дай бог корреспонденты узнают что-нибудь о вашем задании. Шум будет на всю галактику.

Метрдотель проводил их к столику недалеко от полукруглой эстрады, задрапированной черным бархатом, подождал, пока гости рассядутся, и, приняв от официанта меню, с поклоном передал Небогатову — столик заказывал он.

— Что порекомендуете, Федор Модестович? — спросил Небогатов, откладывая меню в сторону.

— Сегодня прекрасный выбор блюд. На закусочку рекомендую устриц…

— Надеюсь, не средиземноморские?

— Как можно, Кирилл Владимирович? — метр слегка развел руками в недоумении. — Мы берем исключительно на фермах Емельянова. Ставриакис хоть и рекламирует свой товар, однако цена явно не соответствует качеству. У нас исключительно атлантические устрицы. Конечно же потреблять следует с лимонным соком. Впрочем, если господа пожелают, можно подать и соус Табаско, однако я считаю это лишнее.

— Вино?

— Рекомендую Chablis Ropiteau. Свежее, живое и очень сбалансированное вино с преобладанием минеральных и сланцевых тонов.

— А пивка… — начал было Полубой.

— Касьян! — укоризненно сказал Бергер.

— Разумеется, есть и пиво, — метрдотель пожевал губами и посмотрел вдаль, будто опасаясь выдать свое недоумение выбором клиента.

— Ни в коем случае, — прервал его терзания Небогатов, — устрицы и шабли. Думаю, горячей закуски не надо, а вот от холодной не откажемся. Ну а на первое, может быть, что-то из французской кухни. Консоме…

— Кирилл, договорились же! — остановил его Бергер. — Ты заказываешь закуски и десерт, а я остальное.

— Ладно, — Небогатов махнул рукой, — итак, закуска?

— Салатик из перепелов с раковыми шейками на закуску, или салат «славянский» со свежей зеленью, физалисом и свининой.

— Перепелов.

— Отлично, — метр сделал пометку в блокноте. — На первое рекомендую ушицу ростовскую с форелью и с рыбными расстегайчиками либо соляночку «Екатерининскую» в горшочке. С морозца исключительно впечатляет.

— М-м… неплохо, — одобрил Бергер.

— С морозца водочка впечатляет, — не согласился с метрдотелем Полубой.

— Сколько?

— Ну-у… думаю, по триста «Династии».

— Триста на всех, — поправил Бергер, — мне уху, Кирилл? Тоже. Касьян? Ну, стало быть, две ухи и солянку. Что со вторыми блюдами?

— Завиванцы из свиной вырезки с мозгами и белым соусом, телячья ножка с красной фасолью и заморскими овощами…

— А что-то сугубо русское, — прервал его Бергер, — что-то наше, славянское?

— Зайчик по-русски в сметане, — мгновенно отозвался метр.

Полубой пренебрежительно скривился.

— Что с того зайчика? Так, косточки обглодать.

— Ну это вы напрасно, господин майор, — загорячился метр, — упомянутый заяц размерами истинно орловский рысак, вот не сойти мне с этого места, — метрдотель истово перекрестился, — зимний, нагульный…

— Значит, решено: нагульного рысака по-русски в сметане, — усмехнулся Небогатов, — а с десертом, Федор Модестович, идите, пошепчемся.

Метр склонился к нему и они вполголоса обговорили десерт.

Бергер дождался, пока метрдотель отошел, достал из кармана акустический детектор, положил его на стол и накрыл салфеткой под насмешливым взглядом Полубоя.

— Посторонний интерес к беседе нам без надобности, так не будем полагаться на наше русское «авось» — пояснил Бергер.

Из троих друзей он был наиболее ярым славянофилом, несмотря на фамилию, что служило постоянной пищей для шуток. Впрочем, от далеких немецких предков у него осталась только фамилия и семейная традиция называть первого ребенка в семье именем Карл, как завещал основатель династии Бергеров. Сам Карл Иеронимус Бергер, химик и врач, начинал службу в России еще в конце семнадцатого века и умер, ликвидируя очаг холеры под Астраханью в одна тысяча семьсот двадцать шестом году.

— Если будет посторонний интерес, я тебе и так скажу, — негромко сказал Полубой.

После миссии на Хлайбе он открыл в себе странные способности, и обостренный слух был одной из них. Поначалу это сильно мешало, но постепенно Полубой приспособился фильтровать ненужные звуки, слыша лишь то, что представляло для него интерес.

Небогатов, Бергер и Полубой познакомились при поступлении в высшее военно-морское училище имени цесаревича Трифона, по-простому именуемое «Тришка». Они попали в одну группу, как тогда им казалось, случайно. Старший преподаватель, капитан-лейтенант Воронцов, приказал Касьяну Полубою подтянуть курсантов Бергера и Небогатова по физической подготовке, Бергеру — помочь Полубою и Небогатову в освоении высшей математики, физики и других точных наук, а Небогатову, в свою очередь, вытащить Бергера и Полубоя из глубокой ямы отсутствия навыков фехтования, верховой езды и политеса. В результате курсанты сдружились настолько, что первые три курса жили в одном кубрике, да и после, когда выбранная специальность разбросала их по разным факультетам, не изменили дружбе, продолжив ее и после окончания училища. Как впоследствии оказалось, политика единения будущих офицеров, выходцев из разных сословий, была принята повсеместно во всех учебных заведениях империи. Из дворян ты, интеллигенции, фермеры твои родители или работяги — значения не имело. В армии все решало умение и военные заслуги, но основы внеклассового армейского сообщества закладывались в кадетских корпусах и офицерских училищах.

Кирилл Небогатов, происходивший из старинной дворянской семьи, поначапу пытался верховодить друзьями, однако первобытная сила Полубоя и острый ум Бергера быстро заставили его признать за ними первенство хотя бы в этом. Что касалось организаторских способностей и знания военного дела, то здесь Небогатов был вне конкуренции. На тактических занятиях ему не было равных, и, как следствие, он стал одним из самых перспективных офицеров флота, первым из выпуска получив под свое командование боевой корабль — корвет «Ураган». Теперь он командовал эсминцем «Дерзкий», но по, слухам, его уже прочили командиром третьей флотилии дальней разведки, в которую входили три эскадренных миноносца и пять фрегатов.

Константин Бергер служил в разведке флота, и служил неплохо: имел звание капитана второго ранга и руководил отделом специальных операций. Полубой, разжалованный в мичманы после досадного инцидента на Белом Лебеде, отстал от друзей в звании, но, получив после Хлайба индульгенцию и поощрение от Верховного в личное дело, надеялся вскоре догнать Небогатова и Бергера. Впрочем, за званиями и почестями он не стремился никогда, так же как и Бергер, который так и говорил: государева служба уже есть честь для любого русского офицера. Другое дело Кирилл Небогатов. О его амбициях во флоте ходили легенды, и если бы не послужной список капитана первого ранга, его посчитали бы болтуном. Не было за последние пятнадцать лет ни одного инцидента с участием вооруженных сил Империи, куда бы Кирилл Владимирович не попросился добровольцем, и, что любопытно, ему почти никогда не отказывали в подобных просьбах. Небогатов был награжден золотым оружием, имел несколько орденов, среди которых был и редкий орден Святослава второй степени.

Бергер также имел несколько наград, но надевал их редко, поскольку и мундир носил нечасто, у Полубоя имелись два Георгия, «Честь и слава» и именной игловик от командующего корпусом морской пехоты. Сегодня он был в повседневной форме, а потому орденов не надел, ограничившись колодками.

На столе, как по мановению волшебной палочки, возникли устрицы и белое вино.

— Ну что ж, господа, приступим, — призвал Небогатов, разливая шабли, — первый тост предлагаю за нашего морпеха: чтобы одна звезда на его погонах сменилась на две, а то и на три в ближайшее время.

— Служить Отечеству… — начал Бергер.

— Ты прав, почетно в любом звании, — кивнул Небогатов, — но мне просто хочется, чтобы справедливость восторжествовала. За тебя, Касьян!

Над столом поплыл звон тонких бокалов. Полубой залпом выпил вино, сдержал готовые сорваться с языка слова о французской кислятине, и подхватил устрицу.

Бергер и Небогатов отпили по глотку. Пока они не торопясь занимались моллюсками, Полубой мгновенно высосал ракушки и с тоской оглядел стол.

— А что, правда эту слизь с Земли доставляют?

— Это ты хватил, — Небогатов ловко вскрыл очередную раковину и капнул на моллюска лимонным соком, — устриц разводят здесь, но завезены они с Земли, это верно.

— Нашли чего за пятнадцать световых лет тащить, — мрачно сказал Полубой.

Он, конечно, бывал в ресторанах, в том числе и со своими друзьями, однако предпочитал пищу скорее простую, чем изысканную. Предложение Кирилла пообедать втроем, а заодно и обсудить задание он воспринял без энтузиазма — была бы его воля, можно было бы все обсудить и у кого-нибудь дома. К примеру у него. Купили бы пива, заказали закуски в таверне «У Семеныча», где он был завсегдатаем. Однако двумя голосами против одного было решено обедать в «Яре», и Полубою пришлось смириться.

Отправив последнюю устрицу в рот и сопроводив ее глотком вина, Небогатов вытер губы салфеткой.

— Как у тебя с Лив? — спросил он Полубоя.

— Никак.

— Не помирились?

— Мы не ссорились. Просто жить так, как предложил я, она не хочет. Вернее, не может, — угрюмо сказал Полубой, — а заводить семью, когда у мужа одни интересы, а у жены другие, я считаю неправильным.

— А ты предложил ей сидеть дома и растить детей.

— Да, я хочу возвращаться в свой дом, где меня встретят жена и дети, что в этом плохого? — насупился Полубой.

— В этом ничего плохого нет, — согласился Небогатов, — но, видимо, Лив считает, что ей рано приковывать себя к семейному очагу.

— Так бывает, — согласился с ним Бергер, — и она и ты сильные личности. Таким трудно ужиться, если нет общего интереса. Может, все еще наладится. Кирилл, а что Верочка?

Жена Небогатова, Вера Алексеевна, урожденная Урусова, находилась на последнем месяце беременности.

— Спасибо, неплохо, насколько это возможно в ее положении.

— Кого ожидаете?

— Мы не стали программировать пол ребенка и даже не хотим знать, кто родится. Пускай это будет сюрприз, — Небогатов чуть смущенно улыбнулся. — Вы не поверите, но мне хочется, чтобы это была дочка. Верочка только о ней мечтает, и пусть так и случится.

Салат ели в молчании, а перед первым блюдом Полубой разлил водку. Игравший хрустальными гранями графин казался в его огромной ладони лабораторной мензуркой.

— За девицу Небогагову, — провозгласил он, поднимаясь с места.

— Касьян, мы привлекаем внимание, — негромко сказал Бергер.

— Ничего не могу поделать, — ухмыльнулся Полубой, — если ты не забыл — русские офицеры за дам пьют стоя! Хотя если шпионы не считают себя офицерами…

— Чтоб вам! — пробормотал Бергер, вставая.

Уха и солянка прошли под молчаливое одобрение, выраженное взглядами в сторону метрдотеля. «Рысак по-русски» в сметане также оказался выше всяких похвал. Федор Модестович, похаживающий невдалеке от стола в течение обеда, получил перед десертом еще одну порцию благодарностей и оставил клиентов, почувствовав, что им предстоит деловой разговор.

Небогатов раскурил сигару, Бергер достал пачку папирос «Пластуновские», Полубой вылил коньяк в кофе и помешал ложечкой.

— Итак, господа, — Небогатов пыхнул сигарой, заволакиваясь синим дымом, — что мы имеем?

— Мы имеем великовозрастного балбеса, задержавшегося в подростковом возрасте, — сказал Полубой.

— Касьян, речь идет о племяннике императора, — Бергер продул папиросу аккуратно примял мундштук и раскурил ее, — выбирай выражения.

— Я называю вещи своими именами.

— Согласен, однако некоторые вещи не следует называть именами собственными, как бы этого ни хотелось.

— Не будем отвлекаться, господа, — сказал Небогатов. — Костя, что ты можешь добавить к тому, что мы слышали от адмирала?

Бергер задумчиво затянулся несколько раз, приподнял салфетку кинул быстрый взгляд на детектор и немного наклонился вперед.

— Господа, есть мнение, что в э-э… неадекватном поступке его светлости замешана дама. Мне не хотелось бы называть имен…

— Да весь флот знает, что его светлость Кайсаров-младший слетел с катушек, когда Катька Дашкова дала ему от ворот поворот.

Бергер сделал постное лицо, Небогатов прыснул, поперхнулся дымом и закашлялся.

— Ох, Касьян… нет, ты кого хочешь уморишь.

— Спорное по формулировке, однако верное утверждение, — поморщившись, признал Бергер. — Для всех его светлость граф Николай Кайсаров находится по сей день в длительной командировке. В длительной и опасной.

Мне поручено передать вам, господа, так сказать, конфиденциально, что окончательное решение, отозвать ли его из командировки или с прискорбием констатировать героическую гибель Николая Кайсарова на вверенном ему посту, предоставляется на ваше усмотрение.

У Небогатова вытянулось лицо, он отложил сигару и повел плечами, будто ему внезапно стало холодно. Полубой облокотился о стол, положил подбородок на сплетенные пальцы и заглянул Бергеру в лицо.

— Очень интересно, — протянул он, — ну-ка, растолкуй поподробней.

— Да, — кивнул Небогатов, — это требует пояснений.

— Что тут пояснять? — Бергер раздраженно ткнул папиросу в пепельницу и тут же прикурил новую. — Ваше дело нейтрализовать Кайсарова до начала боевых действий флота против Александра Великого и не допустить разглашения инкогнито, под которым граф действует. Сведения о том, кем на самом деле является гетайр Птолемей никоим образом не должны просочиться в средства массовой информации. Замешана императорская фамилия, господа.

— Сведения уже просочились, — сказал Небогатов.

— Пока только на уровне слухов, — уточнил Бергер.

— Что значит «нейтрализовать»? — спросил Полубой.

— Есть вещи, которые не позволит сделать честь офицера, — добавил Небогатов, кривя губы.

— Есть еще честь императорского дома, — напомнил ему Бергер.

— Жизнь — цезарю, честь — никому, — процитировал Небогатов, — до сих пор я жил, следуя этому девизу, надеюсь жить с ним и впредь.

— Вот потому тебе и предложили обеспечивать силовое прикрытие, а основную фазу проведет Касьян.

— Угу… Касьяну терять нечего, — хмыкнул Полубой, — ну снимут с Касьяна погоны в очередной раз, только и всего. Видно, на роду мне написано помереть мичманом. А все-таки: что значит нейтрализовать?

— Изъять. Или… — Бергер решительным жестом загасил папиросу. — Но это только в крайнем случае. Пока он еще пуще не начудил во славу своей дамы. Короче, либо ты доставляешь сюда, на Династический совет этого фраера, — Бергер был большой любитель городского шансона двадцатого века и частенько вставлял в речь непонятные слова. — либо он исчезает в необозримом космосе. Как понимаешь, такое э-э… пожелание сделано не от моего начальства, а с самого верха. Причем инициатива исходит от брата императора.

— Ну Великий князь Михаил Дмитриевич за императора не только сам ляжет, но и всю семью положит. Старая школа, — невесело усмехнулся Небогатов. — Однако, я тебе не завидую, Касьян.

— Плевать, — Полубой огляделся, — а что, если нам еще водки заказать?

— Это без меня, — сказал Бергер, — дела. Извините, ребята.

— Ага, огорошил, как поленом по темечку, и в кусты. Константин, твоя работа оказывает на тебя губительное воздействие. Перебирайся к нам, в морскую пехоту, — предложил Полубой.

— Когда научусь пить, как ты, — усмехнулся Бергер, — а следовательно — никогда.

Оставшись вдвоем, Кирилл и Касьян заказали бутылку коньяку. Разговор не клеился — Небогатову было неудобно за то, что самая грязная работа досталась Полубою, а он при любом раскладе останется в стороне. А Полубой понимая, что другу не по себе, искал, каким способом разрядить гнетущую атмосферу.

— Слышь, Кирюха, — сказал он наконец, — а может, надраться, как в старые времена?

— Рад бы, да не могу. Верочке обещал, что сегодня пораньше вернусь.

— Ну давай, хоть коньяк пить, — Полубой разлил «Camus». — А мне жалко Кайсарова. Лихой парень, что бы ни говорили.

— Да, я помню его в деле над Серениусом. Если бы не его перехватчики — гореть «Славе Синопа», как свечке.

Полубой приподнял рюмку, они чокнулись, выпили, взялись за порезанный дольками лимон.

— Неужели и впрямь из-за женщины? — сокрушенно покачал головой Полубой.

— Как тебе сказать, — Небогатов взял сигару из пепельницы, осмотрел ее, будто подозревая, что сигару подменили, пока он отвлекся на коньяк, — я полагаю, что отказ Екатерины Гордеевны был лишь последней каплей. Основная же причина в другом. В среде молодого офицерства весьма сильны либеральные настроения. Открыто это мало кто признает, но Кайсаров-младший мог себе позволить во всеуслышание критиковать наш государственный строй. И ведь демократ-то его светлость какой-то половинчатый — он не за республику, а за парламентскую монархию, хотя в идеале видит государственный строй, подобным демократии Древней Греции. А тут подвернулся этот Александр Великий.

— Но позволь! Если Николай Кайсаров один из приближенных этого Александра, то он примкнул к нему не более года назад. Не мог же он занять такое место едва только прибившись к этим пиратам!

— Как знать. Принимая во внимание его происхождение и военные заслуги, вполне мог. Ну, естественно, мозги ему промыли. Основательно, но осторожно, чтобы не спугнуть. При современных методах психического воздействия это раз плюнуть.

— А какого черта Александру и всем остальным вообще надо? Ну не верю я в современных Робин Гудов! — Полубой выплюнул лимонную корку на стол и вновь разлил коньяк.

— И я не верю, — кивнул Небогатов, мельком взглянув на часы, — тут дело вот в чем… если позволишь провести краткий курс философско-экономического ликбеза, то, думаю, тебе многое станет понятно.

— Давай! — Полубой, никогда не интересовавшийся ни экономикой, ни философией, отставил рюмку — Кирилл Небогатов славился умением разложить любую проблему на составляющие и донести се решение до слушателя доходчиво и четко.

По словам кавторанга выходило, что нравится это кому-то или не нравится — справедливость и целесообразность в области общественно-экономических отношений суть понятия-антогонизмы. Самое справедливое всегда наиболее нецелесообразно, а самое целесообразное — несправедливо. Поэтому любое устойчивое сообщество людей вынуждено учиться лавировать между этими понятиями, попеременно склоняясь ближе то к одному, умножая справедливость и делая жизнь многих несколько легче, но умеряя пыл и внося разочарование в жизнь тех немногих, что двигают общество вперед к большему богатству, влиянию и процветанию, то ближе к другому, заставляя многих терпеть большую долю несправедливости, но давая обществу возможность продвинуться дальше, а его самым деятельным членам накопить жирок, часть которого можно будет потом изъять и распределить, вновь уменьшив долю несправедливости и поправ целесообразность… И так всегда, ибо жить вообще без справедливости ни один человек не может, а при отсутствии хотя бы зачатков целесообразности жизнь вообще быстро превращается в сущий ад. Вот так и получается, что все самые ужасные страдания на долю людей выпадают именно тогда, когда они отвергают целесообразность, объединяясь под знаменами справедливости. Именно так и происходит во времена всех и всяческих революций… Александр Великий, как себя называл главарь пиратов, сыграл именно на стремлении людей к справедливости. Что будет потом, если он ее добьется, вряд ли знает и он сам, поскольку очень похоже, что им в свою очередь управляет кто-то весьма умелый.

Полубой задумчиво потер подбородок. Читая сводки о нападениях гетайрок Александра и о его заявлениях, сделанных устами его подручных, он никак не мог понять, что казалось ему знакомым. Теперь, похоже, все потихоньку вставало на свои места. Управление людьми, слепо подчиняющимся приказам, Полубою уже встречалось. Он и сам, было дело, поддался мгновенному гипнозу. Не хотелось верить, что здесь та же природа управления сознанием, но пока все сходилось. Жаль что Бергер ушел — можно было бы попытаться узнать у него, дали ход докладу Полубоя, сделанному после миссии на Хлайб. Если да, то выбор Полубоя, как главного действующего лица в возвращении Птолемея-Кайсарова, неслучаен. Ох, Константин Карлович! Не зря пораньше слинял, мерзавец… наверное почувствовал, что у Полубоя могут возникнуть вопросы, на которые придется давать ответ, а начальства, чтобы посоветоваться, рядом не наблюдается.

Разговор вернулся к графу Кайсарову. После его доставки обратно его судьбу по традиции должен был решить Династический совет, но Кирилл Небогатов, сам происходящий из аристократической семьи, особых проблем не видел. Никаких преступлений против самой империи либо ее подданных племянник лично не совершал, равно как преступлений, подходящих под понятие международных, а что касается обвинений в пиратстве… Все-таки то, чем он занимался, не было обычным пиратством… а кому из молодых людей, воспитанных в благородной традиции, не кажется, что он либо вот-вот найдет, либо уже нашел способ сделать счастливым все человечество, забывая, что счастье — это нечто, что человек может создать ТОЛЬКО САМ и только для себя. Ну в крайнем случае он может ПОМОЧЬ стать счастливыми еще одному или нескольким людям, с которыми ощутит особую близость, но НЕ БОЛЕЕ. А в жаркой молодости так хочется осчастливить ВСЕХ!

— Если бы не уточнение Константина относительно судьбы Кайсарова, то дело было бы несложным, — продолжал Небогатов. — Отследить корабль Птолемея, атаковать и взять на абордаж — простейшая операция. Я уверен, что «Дерзкий» разнесет любую одиночную посудину Александра, а твои ребята не оставят его команде ни шанса. Главное — не нарваться на основные силы, но в группе гетайры действуют редко.

— Тебе может показаться, что я заразился от Бергера шпиономанией, — сказал Полубой, — но что, если они предусмотрели подобный ход? В негласном возвращении или нейтрализации некоторых гетайров по разным причинам заинтересованы и мы, и Содружество, и Лига Неприсоединившихся Государств. Подобный ход легко просчитывается, и расставить силки на охотников не так уж и сложно.

— По-моему ты усложняешь. У тебя есть какие-то соображения? Так выкладывай.

— Я просто готовлюсь к худшему. К самому худшему, что может случиться, и пусть меня считают хоть паникером, а хоть и психом. Вот послушай, Кирилл: снарядить даже один корабль для каперских действий требует немалых денег, а у Александра несколько своих эскадр, помимо нанятых пиратов-одиночек. Это, кстати, тоже влетает в копеечку. Далее: ты заметил, насколько здорово действует его разведывательная служба? С тех пор, как большинство транспортных линий взято под охрану, он нападает только на одиночные суда или караваны, следующие удаленными маршрутами. Его гетайры перехватывают караваны конкурентов, а уж они-то готовятся в полной секретности — иначе любой военный флот перехватил бы их моментально. Следовательно разведывательная сеть готовилась не один год и инфильтрация агентов достигла высших сфер как государств, так и мафиозных структур. Пресса слилась в таком мелодичном хоре славословия в адрес Александра, что создается впечатление, будто все это — тщательно разработанный план, а не дерзкая импровизация людей, одержимых благородными идеями, как все это представляется широким массам. Кто-то дирижирует всей компанией, Кирилл, — Полубой пристукнул кулаком по столу и Небогатов поймал подпрыгнувшую рюмку, — кто-то сидит и дергает за ниточки и он уже просчитал ответные реакции на свои действия.

— А-а, вот ты о чем, — Небогатов усмехнулся, поставил рюмку и налил коньяку. — Касьян, тебе не кажется, что, обжегшись на молоке, ты дуешь на воду? Брось ты свои заморочки. Было ведь официальное расследование, установили, что у вас с Лив были галлюцинации, вызванные субстанцией, под аппетитным названием Гной, вот и все. К тому же со стороны американцев, которым явно должен был доложить нечто подобное агент их Федерального бюро, не поступило никаких сигналов и никаких признаков того, что они серьезно восприняли подобную информацию. Это значит, либо твой приятель Сандерс не имел подобных галлюцинаций, либо проведенное Федеральным бюро расследование пришло к таким же выводам, что и ведомство Бергера. Если бы в ареале расселения людей объявился кто-то, обладающий способностью порабощать людей одним своим видом, его уже искали бы разведки всех государств. Давай допьем коньяк, и мне пора, — Небогатов приподнял рюмку. — Ты радуйся, что возвратился живой, что суд офицерской чести постановил вернуть тебе звание и награды, что император, САМ император, соизволил занести в твое дело поощрение. Скажу по секрету, я слышал, что документы на твое представление к следующему чину посланы в штаб. Осталось только выловить графа Николая Михайловича Птолемея, и будем пить здоровье кавторанга Полубоя! Ну, давай!

Полубой насупившись выцедил рюмку. Как объяснить другу, что его доклад о событиях на Хлайбе не был следствием галлюцинации. Если уж Кирилл не верит, то умники из разведки точно решили, что у него было временное помутнение рассудка. Может, он и впрямь перестраховывается, однако в таком деле, как говорится, лучше перебдеть, чем недобдеть. Интересно, Ричарду поверили в Федеральном Бюро? В то, что тот доложил обо всем, что случилось под Развалинами, подробно и не опуская мельчайших деталей, Полубой был уверен. Все-таки Дик был профессионалом высокого класса, несмотря на любовь к бабам и основательные загулы. К тому же слабости Сандерса работе не мешали.

Небогатов расплатился, и они, сопровождаемые метрдотелем, проследовали к выходу.

На улице крутила метель, огни реклам делали снег разноцветным, похожим на конфетти. Кирилл предложил поймать такси и подбросить Полубоя до дома, но Касьян сказал, что прогуляется по морозцу, попросил передавать привет Верочке Небогатовой и скрылся в снежной пелене.

Небогатов откинулся на спинку сиденья в салоне глидера и закурил папиросу. «В лепешку расшибусь, а помогу Касьяну доставить Кайсарова целым и невредимым, — подумал он. — Только бы Полубой его не пришиб в горячке, а то ведь так не только погоны — голову снимут и на заслуги не посмотрят».

Глава 5

Комплекс зданий министерства обороны поражал воображение. Больше всего он напоминал кусок Великой китайской стены, по чьей-то странной прихоти привезенный с Земли и поставленный на окраине столицы там, где не было ни жилых районов, ни деловых контор. Столицу окружала парковая зона, шириной в пять километров и комплекс стоял посреди леса, теперь заснеженного, несуразный, неприветливо-серый, подавляющий своими размерами.

Бергер поставил глидер на стоянку, ввиду позднего времени почти пустую. Он имел право ставить машину на внутреннюю парковку, которая была расположена под крышей, но потом пришлось бы спускаться на пятьдесят с лишним этажей. Ему же хотелось побыстрее отчитаться перед начальством и вернуться домой, в свой холостяцкий дом, к привычному, почти математическому порядку, который он поддерживал с тех пор, как стал жить один. Кроме того, некормленый с утра Тихон непременно наделает лужу в коридоре, а если Бергер задержится, то и кучу навалит посреди ковра перед любимым креслом возле камина.

Темная громада министерства нависала, подобно гранитной скале, готовой сорваться и раздавить в лепешку неосторожно приблизившегося путника. Бергер прошел к крайнему подъезду, почти возле торцовой стены комплекса, глянул влево. Тридцатиэтажная стена с редкими светящимися окнами терялась в сумерках и метельной круговерти. Климат-барьер сличил внешние данные и пропустил его беспрепятственно, но это был лишь первый этап проверки. Бергер потопал, стряхивая снег, вытер ладонью лицо от растаявшего снега. Пока он проделывал эти манипуляции, датчики сверяли параметры его ДНК, психофизические данные с теми, что были заложены в охранную систему.

— Константин Бергер, первый отдел Управления разведки и контрразведки флота.

Он сказал это обычным голосом, хотя в молодости, когда только поступил на службу, на пари с такими же охламонами, только что выпущенными из училища, сумел обмануть систему, изменив модулятором собственной конструкции тембр голоса. Это стоило ему пяти часов медицинских процедур — световые шокеры и акустические парализаторы, вкупе с усыпляющим газом сработали вполне эффективно, и первого выговора от начальства. Предложение от научно-технического отдела перейти на работу к ним Бергер отверг.

Набирая личный номер и код доступа, он попытался представить, где сейчас находится кабинет Леонидова — система безопасности «поплавок» постоянно перемещала помещения, закрепленные за сотрудниками и отделами по всему объему сектора, выделенного разведке. Угадать расклад трехмерной «пятнашки» было невозможно, и одно это бросало вызов Константину Бергеру, не без оснований считавшему себя неплохим математиком и аналитиком. Исходя из того, как двигался кабинет начальства в течение предыдущего дня, он составил в уме простенький алгоритм. Видимо, слишком простенький. Система безопасности выиграла и в этот раз — Анатолий Остапович Леонидов сегодня любовался зимним пейзажем, открывающимся из окон в торцовой стене здания министерства.

Секретарь Леонидова — капитан-лейтенант Смидович подмигнул Бергеру.

— Как, угадал?

— Я не гадаю, а провожу анализ, основанный на…

— Значит, не угадал, — констатировал секретарь.

За его спиной в стеклянные стены, прозрачные только изнутри, бил летящий снег, высокие ели и голые дубы раскачивались под порывами ветра, и казалось, еще немного и метель ворвется сюда, погребая присутствующих под сыпучими сугробами.

— Что «царь»? — спросил Бергер.

Леонидова за глаза звали «царем» по аналогии с легендарным правителем Спарты.

— Ждет доклада — велел проводить немедленно.

— Так веди!

— Прошу, — Смидович указал на окно.

Бергер, мысленно поежившись, шагнул в метель и оказался в кабинете Леонидова. Он считал подобные изыски конспирации лишними в здании министерства обороны, однако начальству виднее.

Полковник Леонидов взглянул на Бергера через экран, с которого читал последние новости, опубликованные в «Питерском ветеране», и радушным жестом предложил присаживаться. Он был невысок ростом, плотен, с короткой стрижкой светлых волос. В углах глаз отпечатались «гусиные лапки» морщин, как у завзятых весельчаков. Леонидов не был весельчаком, но чувство юмора имел. Правда, весьма своеобразное.

Кабинет отражал мнение хозяина по поводу полагающейся на рабочем месте обстановки — ничего лишнего. «Царь» любил простоту что в общении, что в быту, во всяком случае декларировал это. Простота, однако, не подразумевала панибратства, хотя взаимоотношения в разведке и строились не совсем как в общеармейской среде — здесь предпочитали обходиться без чинов и званий. Повелось так потому, что большинство чинов УРК в свое время работали полевыми агентами, а это предполагало отказ от привычных армейских и флотских стереотипов поведения.

— Слушаю вас, Константин Карлович, — сказал Леонидов своей обычной скороговоркой. Голограмма «Ветерана» свернулась в точку и убралась в полированную столешницу. — Как прошла встреча старых друзей?

— Как и предполагалось — почти без накладок.

— Почти?

— Как мы и предполагали, наибольшее неприятие вызвала перспектива ликвидации э-э… причины, вызвавшей озабоченность императорского дома.

— И естественно, со стороны Кирилла Владимировича, — кивнул Леонидов.

— Вы правы, Анатолий Остапович. Полубой воспринял эту возможность с неудовольствием, но, кажется, с пониманием. Однако он сразу разобрался, что отвечать придется ему, и мне, как его другу, было довольно неловко…

— Тут у меня есть кое-какие соображения, Константин Карлович. Хочу с вами вот о чем посоветоваться: вам не кажется, что господин Полубой больше не подходит для работы в том ведомстве, в котором служит? Вырос, так сказать, как из коротких штанишек. Думаю, в морской пехоте и без Касьяна Матвеевича найдется, кому разбивать головой кирпичи и штурмовать оплоты супостата. Так?

— М-м… — задумался Бергер, — признаться, я не думал об использовании Полубоя в разведке. Хотя… в этом что-то есть. Конечно, он сильно прибавил в плане интеллекта, но вот так сразу…

— А зачем же сразу? И потом: в нашей работе есть много возможностей проявить себя и принести пользу государству, — Леонидов поднялся из-за стола и прошелся по кабинету. — Наши специалисты поработали с материалом, который предоставил Полубой после возвращения с Хлайба. Я бы хотел, чтобы вы ознакомились с выводами. Они касаются как ближайшего будущего, так и весьма отдаленных перспектив. Должен сказать, что перспективы эти отнюдь не радужные. Боюсь, что очень скоро людям придется столкнуться с неприкрытой агрессией извне. Конечно, выводы будут корректироваться с поступлением новой информации, однако прогнозы самые неутешительные.

Менять тему разговора вот так резко тоже было любимым занятием Леонидова. Он полагал, и, возможно, не без оснований, что так заставит собеседника держаться в тонусе. Бергер к этому уже привык, но поначалу следовать за извилистой мыслью «царя» было сложно.

— Когда я смогу… — начал Бергер.

— Прямо сейчас. Хочу предупредить, что информация, которую вы получите, доступна лишь нескольким людям в империи, включая государя. Всем, кроме его величества, введена блок-схема пятого уровня.

Бергер замер. Введение в подсознание блок-схемы пятого уровня означало, что при попытке ментоскопирования мозг сжигал всю информацию, превращая своего владельца в идиота, способного вести исключительно растительный образ жизни.

— Вы вольны отказаться, Константин Карлович. «И сдувать пыль в архивах до отставки», — подумал Бергер.

— Я согласен.

— Я не сомневался в вас, — кивнул Леонидов. — В утешение добавлю, что компания возможных идиотов подобралась неплохая: кроме его величества и вашего покорного слуги, еще трое весьма достойных господ из родственных нам ведомств.

Все прошло довольно буднично. Они вышли из кабинета в лабораторию, где Леонидов сам подключил Бергера к аппаратуре.

Когда Бергер очнулся, они вернулись в кабинет, где на столе стоял ждал кофейник с крепчайшим кофе, что пришлось весьма кстати. Леонидов не торопил подчиненного — он помнил, что когда информация была загружена в его мозг, он несколько часов находился под впечатлением открывшейся ему апокалипсической картины.

— Насколько можно доверять этому прогнозу? — спросил Бергер после третьей чашки кофе.

— Я бы сказал, процентов на шестьдесят, — ответил Леонидов, — нам придется наделе проверить старинную поговорку: Si vis pacem, para bellum. В чем, собственно, и состоит наша работа.

— Да, — согласился Бергер, — к войне лучше быть готовым. Особенно к такой, как напророчили наши мудрецы. Пожалуй, я теперь понимаю, почему вы хотите привлечь Полубоя. Буферная зона будет просто необходима. Вы уже продумали, какими ресурсами она будет обладать?

— В общих чертах, — Леонидов сделал неопределенный жест, рисуя в воздухе нечто расплывчатое, — полагаю, это будет что-то вроде пиратской республики. Нет, это слишком резкое определение. Запорожская Сеча? Ну не будем навешивать ярлыки, пусть этим займутся журналисты, когда придет время. И думаю, нам есть с чего начать. Кажется, где-то на границе меридиана действует две-три эскадры этих… — «царь» прищелкнул пальцами, — лихих людей.

— Ушкуйники? Ну это несколько разорившихся купцов, примкнувшие к ним дезертиры, невезучие фермеры и тому подобные отбр… неудачники.

— Но действуют они вполне эффективно. Поработайте с этим материалом. Кстати, я упустил из виду Хлайб. Что там происходит?

— Ничего существенного. Доктор сообщает, что после смерти Ван Хорна произошел передел сфер влияния. Его положения это не коснулось. Активности в Развалинах не наблюдается, оставленные в Гное датчики не фиксируют ничего. Ренегат, после того как его обвинили в убийстве своего босса, предпочел исчезнуть. Скорее всего, его уже нет на планете.

— А это действительно была его работа?

— Не уверен, — ответил Бергер, после небольшого молчания, — слишком уж явные были против него улики. Я считаю, что кто-то подставил его. Очень грамотно подставил.

— Конкуренты Ван Хорна?

— Вряд ли. Они в то время грызлись за наследство Сигевары. Детали может прояснить сам Ренегат, но, конечно, если снова выплывет на поверхность.

— Он слишком деятельная натура, чтобы прозябать в безвестности. Однако, — Леонидов взболтнул кофейник, — хотите еще кофе? Я распоряжусь.

— Нет, благодарю вас, — Бергер поднялся, — я, если позволите, поеду домой.

— Куда вам торопиться, Константин Карлович, — Леонидов улыбнулся и в углах глаз обозначились морщинки, — вы — холостяк… ах, да. Кот некормленый.

— Вы правы, — Бергер сдержал улыбку — начальник, как всегда, был осведомлен о личной жизни подчиненных и не преминул это показать, — кроме того, может, на лыжах пробегусь. Проветрюсь. Погодка в самый раз.

— Завидую вам, — Леонидов проводил его к окну, — а у меня от сидячей работы брюхо растет, — он похлопал ладонями по обрисовывающемуся под костюмом округлому брюшку. — Ну понятно, бумаги перебирать — не уголек грузить. Завтра попрошу ко мне во второй половине дня, скажем, часа в четыре. Жду ваших предложений по организации буферной зоны: численности, составу населения, вооружению, ну и всего прочего, — Леонидов протянул руку. — Не заблудитесь там на лыжах — ишь, как метет.

«Все-таки подколол „царь“, — подумал, усмехнувшись, Бергер, вводя в курсограф маршрут домой, — не может, чтобы не подпустить шпильку напоследок. Какие лыжи, если всю ночь и целый день придется заниматься новоявленной Сечей? Нет, Сеча тоже не пойдет. Лихие люди… ушкуйники… Вольная республика Ушкуй! А почему бы и нет?»

Глава 6

— Еремеев, — вполголоса сказал Небогатов, обернувшись к двери каюты.

— Я, Кирилл Владимирович, — в дверях показался матрос, лет двадцати с круглым лицом, курносым носом и усыпанными веснушками щеками.

— Организуй чайку нам с капитаном третьего ранга. И закусить слегка, — добавил он многозначительно. Матрос скрылся за дверью, а Небогатов, подмигнул Полубою: — По рюмке коньяку не помешает. За удачное начало похода.

— Можно, — прогудел Касьян, снимая портупею и расстегивая куртку.

— Как твои устроились? — Кирилл взял со стола бумаги, бросил в сейф и щелкнул кодовым замком.

— Нормально. У тебя здесь почти хоромы. Вот, помню, на тральщике добирались как-то, это — да. Спали кто где, даже в коридорах.

— Ну кто не терпел в жизни неудобств, тот не способен оценить комфорт, — философски заметил Небогатов. — А живоглоты где?

— В каюте у меня. Без приказа не выйдут, — успокоил его Полубой.

— Будем надеяться.

В дверь деликатно постучали.

— Входи, — пригласил капитан первого ранга. Вошел Еремеев с подносом, на котором позвякивали в серебряных подстаканниках тонкие стаканы, стояла бутылка коньяку, рюмки, блюдечко с лимоном и вазочка с сушками.

Матрос ловко переставил все на стол, придирчиво оглядел сервировку и вытянулся, ожидая дальнейших приказаний.

— Спасибо, отдыхай до шестой склянки, — Небогатов скрутил крышку с бутылки, вынул пробку. По каюте разнесся божественный аромат. — Первую — по рюмкам, вторую — по-марсофлотски?

— Ну а как же!

Выпили под лимон, Небогатов снял китель, бросил на койку. Полубой отхлебнул чай, выбрал сушку, сжал ее в кулаке, раскрыл ладонь и огорченно крякнул — в руке остались мелкие крошки.

— А ты еще здоровей стал, Касьян, — усмехнулся Небогатов, — или передо мной красуешься?

— Да чего красоваться? — Полубой ссыпал крошки в вазочку. — Сам не понимаю, однако после Хлайба стал замечать, что-то со мной творится. Слышать стал, как кошка, зрение, — он махнул рукой, — не поверишь, только что через стены не вижу. Ну и силенки добавилось.

— Куда тебе еще силенки? Поделился бы. Слушай, а Лив? С ней тоже такая чертовщина?

— И с ней тоже. Мы как-то поспорили в кабаке, ну насчет того, как дальше жить, она кулаком ка-ак даст по столу, и столешницу проломила. Сама испугалась.

— А зверюги твои?

— Ну у них не спросишь, хотя на первый взгляд все в порядке.

Небогатов отхлебнул чаю, долил стакан коньком. Полубой проделал ту же операцию. Едва заметно мигнул свет, пол дрогнул, по налитому вровень с краями стаканов чаю пробежала рябь.

— Выходим на крейсерскую скорость. — пояснил Небогатов. — Кстати, ты мне так и не рассказал, где ты их подобрал.

— Кого? Риталусов? О-о, это отдельная история, — Полубой хрустнул сушкой, запил чаем, — был я тогда молодой, упертый, как барак и все мне было по плечу. Словом, дурак дураком был. На первом году службы, помню, вернулись с очередной операции, прошло все отлично, получил благодарность от командира корпуса и две недели отпуска. И поехал я к отцу с матерью на наш Луковый Камушек, чтобы полюбовались на сына-героя. Ага. Приехал, а отец кивнул этак хмуро и пошел в коровник — все простить не мог, что я с фермы ушел. Мать, конечно, слезу пустила, усадила за стол, да ей-то всего не расскажешь — спать неделю не будет. Ну и решил я друзей проведать, раз уж дома не ко двору пришелся…

Отпили чаю, Небогатов снова долил коньяк в стаканы и приготовился слушать.

Полубоя дважды просить не приходилось — о своей планете он мог рассказывать долго и с удовольствием.

Друг детства, Кондрат Пилипенко, с которым они пацанами, бывало, наперегонки пахали ноля — отцы имели соседние наделы, перебрался жить в предгорья, к Зеленому хребту. На богатых землях средней полосы он завел приличное хозяйство. Пока Касьян долбил науку в училище и набирался военной мудрости, выстроил дом, хозяйственные пристройки и даже успел жениться. Встретил он старого друга с распростертыми объятиями. Его жена ждала первенца и рано легла спать, а они засиделись, рассказывая друг другу про житье-бытье, и уже под утро, в изрядном подпитии, Кондрат поведал Полубою о местной диковинке — необычных животных, обитавших на скалистом плато за Зеленым хребтом.

Фермы вдоль хребта стояли нечасто, однако взаимопомощь у фермеров была налажена четко — на волков облаву устроить или запчасти для техники занять, откликались по первому зову. Кондрата, как только он перебрался на новое место, сразу предупредили, чтобы за хребет на Змеиное плато лучше не соваться потому, что живут там диковинные звери и никого рядом не то что не потерпят, но и через свою территорию пройти не дадут. Местные прозвали зверей дикушами, поскольку не только отловить — увидеть их удавалось считанным единицам. Плато было единственным местом в горах, где не было никаких хищников: ни волков, ни лисиц, ни медведей. Снежные барсы и то обходили Змеиное плато стороной, хотя название не слишком соответствовало самому месту — змей диковинные звери вывели начисто, хотя летом гадюки, полозы, гюрзы и всякие другие твари кишмя кишели в близлежащих горах. Зато зайцам, косулям, горным баранам на плато было раздолье.

Неведомые животные сторонились людей, никогда первыми не нападали, но уж если кто-то по недосмотру или с какими другими целями вторгался на их территорию, спуску не давали.

Старожилы еще помнили, как около семидесяти лет назад два шалопая из пришлых, не сработавшись с фермерами, поскольку больше думали о самогоне, чем о работе, пошли добывать зверей на плато, чтобы поправить финансовые дела. Мол, раз зверь диковинный, так шкурки можно загнать в столице весьма прибыльно. Мужички были пришлые и, хотя местные предостерегали их от этого занятия, ушли, экипированные двумя охотничьими лучевиками, медвежьими капканами и отравой на волков. Через неделю фермер, у которого они снимали избушку для гостей, забеспокоился, а через полторы пятеро фермеров снарядились, как на войну и пошли за хребет. Горе-охотников нашли сразу, едва перешли за перевал. Мужики лежали возле палатки с разорванными глотками, и тела их уже начали разлагаться. Над лицами потрудились птицы, и определить, кто из них есть кто, не представлялось возможным. Отравы и капканов в палатке не обнаружилось — видно, успели поставить. Оба лучевика были приведены в негодность, причем таким способом, что у фермеров глаза на лоб полезли: оружие было перекушено пополам там, где начинался короткий ствол. На пластиковых ложах остались следы зубов, а металл был смят в лепешку и словно разорван. Батареи в лучевиках были наполовину разряжены, и по отметинам на каменистой почве было видно, куда пришлись заряды охотничьих «ежей». Два десятка опаленных выбоин начинались за семьдесят метров до лагеря и заканчивались перед самой палаткой. Чтобы два ушлых мужика, явно не в первый раз увидевших оружие, из двадцати выстрелов промазали по мишени на таком расстоянии — в это было трудно поверить. Обследовали следы и сошлись на том, что охотников порешил один-единственный зверь. Возле следа от последнего выстрела, у самой палатки, нашли продолговатую чешуйку, похожую на рыбью, только толстую и прочную, будто она была выкована из легированной стали. Чешуйка блестела с одной стороны, как зеркало, и была матово-синяя, под цвет прокаленного железа, с другой. Кто-то из фермеров, видевший дикушу, издали, в мощный бинокль, да и то мельком, сказал, что, по его разумению, чешуя эта сбита с тела зверя, но почему в таком случае дикуша перегрызла глотки охотникам, а не окочурилась на месте, непонятно. Выстрел из охотничьего лучевика «Еж-Т17» опрокидывал идущего в атаку подраненного кабана на двадцать пудов весом, а дикуши были размером едва с лайку, а то и меньше.

Пока четверо фермеров долбили землю под могилу, один отошел чуть в сторону и наткнулся на изломанный медвежий капкан — будто кто-то жевал его, плюща и разрывая прочнейшую сталь. В сумерках, когда мужиков похоронили и водрузили над могилой крест — люди, все ж таки, хоть и непутевые, самый зоркий и молодой из фермеров заметил в полусотне метров дикушу. Зверек стоял, чуть опустив острую морду и смотрел на людей, словно соображал, напасть на них или дать закончить работу. Парень вскинул к плечу лучевик, и дикуша будто сквозь землю провалился: только что стоял как вкопанный и вдруг обнаружился на десяток метров ближе. Всем сразу стало понятно, почему в зверя попали только один раз. Лучевик у парня выбили и, накостыляв по шее, поспешили уйти с плато.

К несчастью, чешуйку с тела дикуши кто-то догадался отправить в Каменный Донец — столицу планеты. Не прошло и месяца, как прибыла небольшая экспедиция. Оказалось, что дикуша нигде на планете больше не обнаружена, и отделение ксенозоологии местного института решило исследовать редкий вид. Исследовать не удалось, поскольку в первую же ночь, которую экспедиция решила провести в лагере на Змеином плато, на них напали, испортили оборудование, растерзали трех волкодавов и изорвали палатки. Ученые мужи бежали с плато кто в чем: двое без сапог, а один только в подштанниках, и с тех пор дикуш оставили в покое. Этому способствовало и то, что фермеры и сами отваживали любителей экзотики, поначалу прибывавших к Зеленому хребту поглядеть на местную диковинку. В конце концов плато объявили заповедником. Экспедиция университета Киото, состоявшая из пяти бойких ниппонцев, неведомо как получившая разрешение на отлов одного экземпляра дикуши, потеряла четырех человек, несмотря на то что в снаряжении у них были абордажные бронники, рассчитанные иа попадание из стандартного плазмобоя с расстояния в десять метров. Молоденький ниппонец со сломанными ребрами и выбитой рукой притащился на ферму к Кондрату, толком объяснить ничего не смог, но Кондрат понял, что демоны в одночасье лишили жизни подданных ниппонского императора, хотя одного из демонов удалось уничтожить. В мешке ниппонец приволок обгорелую тушку дикуши. Как впоследствии рассказал Кондрату начальник местного полицейского участка, ниппонцы умудрились в рюкзаках, в разобранном состоянии, протащить через таможню плазмобой, из которого и подстрелили дикушу. Этот инцидент был последним, когда губернатор планеты разрешил кому бы то ни было проводить исследования на Змеином плато.

— И я загорелся, — Полубой хмыкнул и долил остатки коньяка по стаканам, в которых чаю уже почти не осталось, — а что ты хочешь — во мне уже литра полтора очищенной сидело, да и Кондрат лыка не вязал. Он пьяный-пьяный, а пытался меня отговорить. Я — ни в какую. Добуду, говорю, дикушу живьем, или пусть они меня в лоскуты рвут! Ну ты знаешь, я животных всегда любил.

— Я бы и спьяну к таким тварям не полез, — сказал Небогатов, — это ж надо, из лучевика не прошибешь!

— Да-а… — протянул Полубой, возвращаясь к воспоминаниям, — взял я у Кондрата палатку, одеяло, пяток банок консервов и пошел на Зеленый хребет. Прямо ночью и пошел, и оружия не взял — только нож свой десантный. Кондрат меня остановить хотел, так я его в погребе закрыл и ушел.

Еще до рассвета Полубой добрался до предгорий. Дальше стоял хвойный лес, переходящий в кустарник. Палатку он бросил по дороге из пьяной удали: или не морпех он и на голой земле не переночует? Одеяло свернул в скатку, наподобие шинели, повесил через плечо и двинул вверх по склону, который по мере подъема становился все круче.

Хмель постепенно выветривался, и вскоре он понял, что свалял дурака, однако вернуться с пустыми руками не позволяла гордость. Как же, пальцы гнул перед другом, мол, морпех нигде не пропадет и кого хочешь добудет. На абордаж хаживали, а зверюгу тупую не взять? Да не бывать этому!

К полудню он вышел к плато. Если внизу, в долинах, стояла золотая осень, то здесь зима уже вступала в свои права: посвистывал пронизывающий ветер, летел мелкий колючий снег, мерзлая земля, и летом твердая, превратилась в камень. Полубой прошел вперед на полкилометра, развел костер и съел две банки тушенки, соображая, где искать логово зверя. Впрочем, если верить рассказам Кондрата, они сами должны были к нему выйти. Прошел час, другой, метель улеглась, выглянуло тусклое солнце, но вокруг, сколько Полубой ни напрягал зрение, не было ни следа животных. Ни косуль, ни горных баранов, ни, тем более, мифических дикуш Касьян решил, было, пройти глубже на плато, как вдруг мимолетный блеск привлек его внимание. Вытащив нож и намотав на левую руку одеяло в качестве примитивного щита, он осторожно двинулся вперед.

От опьянения не осталось и следа, и Полубой хорошо понимал, на что идет — в случае нападения дикуши его не спасет ничто, однако опыт общения с животными на ферме и в кинологическом центре, принадлежавшем корпусу морской пехоты, давал ему небольшой шанс. Он уже не думал о том, как поймать зверька, он хотел просто поглядеть, что же это за чудо.

Солнечный луч снова отразился от чего-то блестящего, мазнул Касьяна по глазам и внезапно он опустил нож. Впереди не было опасности. Он привык чувствовать настроение животного: раздражение, апатию, гнев или голод, но сейчас он ощущал нечто иное. Это было похоже на жалобу, на одиночество и страх перед неизведанным. Будто кто-то маленький заблудился в большом мире и ждет, когда кто-нибудь большой и сильный поможет ему выбраться на дорогу.

Полубой нахмурился и ускорил шаги. Снег быстро таял под солнечными лучами, и сначала Касьян не понял, в чем дело — в яме, едва сантиметров пятьдесят глубиной, копошились комочки грязи, чуть слышно попискивая. Полубой присел на корточки, подхватил один комок, потом второй. Оба прекрасно уместились в сложенных ковшиком ладонях, мало того, писк прекратился и Касьян почувствовал, что исходящий страх, который он ощущал, уступил место спокойствию и умиротворению. Он протер от налипшей земли зверьков. Дикуши были размером с крысу, с остренькими мордочками. Светлая, почти прозрачная чешуя была мягкой, глаз почти не было видно, так, щелочки какие-то. Они тыкались черными носами в пальцы, щекотали ладонь коготками на коротких лапах, смешно помахивали хвостами. Полубой встал во весь рост и огляделся. Мать могла находиться рядом и не потерпела бы чужака рядом со своим потомством.

Касьян аккуратно положил зверьков на землю, вернулся к костру, взял одеяло, отнес к яме и, расстелив, устроил дикуш на нем, соорудив нечто похожее на логово. Повозившись, обустраиваясь, они прижались друг к другу и уснули.

Полубой провел на плато три дня, дожидаясь, когда к зверькам выйдет мать, но так никого и не увидел. Он пытался кормить дикуш консервами, сушил подмокшее одеяло, подкладывая под дикуш на это время свою куртку. Утром третьего дня Полубой в последний раз оглядел заснеженное плато. Консервы кончились еще вчера, мороз с каждым днем усиливался, и одеяло уже не согревало зверьков — они скулили все жалобнее и даже пытались ковылять за Касьяном на слабых лапах, когда он возвращался к костру.

Полубой взял дикуш в руки, устроил их за пазухой, забросил на плечо одеяло и двинулся в обратный путь.

Возле леса у подножия Зеленого хребта его встретил Кондрат, который пошел искать то, что осталось от друга.

— Говорит: помолился, с женой простился, взял лучевик и двинул косточки мои прибрать. Ох и ругался он, — Полубой усмехнулся и покрутил головой, — ну и Таисия, жена его, дома еще мне добавила. А ночью проснулся я, а они, зверята эти, сидят возле кровати и смотрят на меня. Стало быть — глаза у них открылись.

— Так они что, слепые, что ли, были? — спросил Небогатов.

— Ну да. И все, стали за мной ходить, как на веревочке. Я ж хотел их у Кондрата оставить — лучших сторожей и не сыщешь, но он отказался, да и жена ни в какую. Того и гляди младенец народится, а тут зверюги, которые железо грызут, будто мозговую кость. Пришлось мне их с собой взять. Уж как с планеты вывез — лучше и не спрашивай. В сумку, в тряпки замотал и молился, чтобы не вякнули, а они будто почуяли, что нас разлучить могут — сидели, как мыши в подполе, когда кот рядом. Ни звука.

Полубой допил то, что называлось марсофлотским чаем, разогнал перед лицом дым — Небогатов искурил полпачки «Гвардейских».

— Вот так и приобрел я этих зверушек, — сказал Касьян, поднимаясь и потягиваясь. — Однако пора и на боковую. Я ребятам сказал, что завтра тренинг устрою — хочу на аварийный выброс из подбитого модуля их погонять.

— Ты постой. А как же ты этих дикуш приручал, натаскивал?

— Да никак. Привел к кинологам, как чуть подросли — они через полгода уже с кролика были. Ребята из собачника меня на смех подняли: куда, говорят, котят этих? Ну загрузили в кибера имитацию атаки, попер он на меня. Никто и глазом моргнуть не успел, как от того кибера только потроха электронные полетели. След они держат чуть ли не полугодовой давности, команды я им не подаю, просто думаю, что хорошо бы сделать вот так, а иной раз даже и подумать не успеваю, а они уже все делают. Ну бывают накладки. Агламбу Керрора порвали прежде, чем я остановить успел — не до него мне было, а так смирные, даже ласковые, я бы сказал.

— Ты своих ласковых все-таки в каюте держи, — хмыкнул Небогатов. — Ладно, до района операции еще неделя пути. Ты во сколько завтра своих гонять начнешь?

— Думаю, с утра.

— Могу ход сбросить, могу остановиться. Ты не стесняйся, говори, что надо. Как-никак мы здесь все на тебя работаем.

— Ничего не надо, — сказал Полубой, надевая куртку и беря в руку портупею, — мы на ходу все отработаем. А чаек у тебя славный, — сказал он, уже выходя в коридор.

— Вот Кайсарова возьмем — угощу еще. А пока — сухой закон.

Глава 7

— Итак, — Небогатов включил тактический тренажер и над столом повис шар проекции с точками звезд и пылевидной туманностью, — пора и делом заняться. Что видите, господин капитан третьего ранга?

Полубой сдвинул густые брови и прошелся вокруг голограммы, внимательно ее разглядывая.

— Туманность… здесь вроде астероиды. А где это?

— Туманность Серебряная Пыль. Вот это самая близкая к месту действия звезда, это — скопление астероидов, планеты и спутники планет.

— Ага, — Полубой кивнул, — теперь понял. Здесь Птолемей расшарашил Секиру Мауро и забрал «мороженое мясо», так? Вот в этом секторе.

— Хорошо, что тебе не приходится делать доклады на военном совете. «Расшарашил»! Блестяще спланированная и не менее блестяще проведенная операция по перехвату конвоя сопровождаемого почти вдвое превосходящими силами! Именно после боя у Серебряной Пыли наши аналитики насторожились. — Небогатов поиграл сенсорами клавиатуры, увеличивая масштаб. Голограмма расцветилась красными и синими точками. — Красные — конвой, синие — Птолемей. Это его флагман — «Демосфен». Вот здесь, на своей «Лилии» находился Мауро. Чтобы тебе было удобней, классифицируем его корабли по принятой в военном флоте системе.

Полубой присел на стул напротив голограммы, с комфортом вытянув нога, и зевнул, слегка прикрывшись ладонью.

Он знал за своим другом слабость — любую беседу превращать в лекцию, а уж о тактике Кирилл мог говорить часами. Небогатов подозрительно покосился на него, но промолчал. Собственно, расклад сил перед боем Касьян знал — все это подробно разбиралось в прессе, однако раз Небогатов решил уделить этому время, значит, у него были свои интересные соображения.

У гетайра было девять кораблей, в то время как Секира Мауро располагал двадцатью одним вымпелом, из которых шестнадцать были боевыми кораблями. По принятой классификации судов эти корабли были чем-то средним между корветом и фрегатом, то есть его эскадра была однородна по составу.

«Демосфен» Птолемея по вооружению, энергетической установке и численности экипажа подходил под определение эсминца, но с некоторыми оговорками: на нем почти не было противоабордажных орудийных установок, однако три «Онагра» и двенадцать «тарантулов» могли пресечь любую попытку выйти на дистанцию выброса абордажных команд. К тому же, видимо, предполагалось, что «Демосфен» сам будет нападать и ему не придется отбиваться от чужого десанта. Из восьми кораблей три были фрегатами, а пять подходили под определение тяжелых «дестроеров» — перехватчиков дальнего радиуса действия.

Мауро издалека обнаружил противника и выдвинул вперед кулак из семи корветов, два оставил при себе, непосредственно в ордере транспортников, приказав остальным прикрывать фланги — пользуясь численным превосходством, он решил прорваться сквозь строй противника с ходу.

Птолемей начал бой, расставив свои силы по классической схеме, принятой Александром Македонским: фалангой являлся «Демосфен», конницу слева заменяли «дестроеры», а фрегаты выполняли роль малой фаланги и агироспидов.

Секира Мауро ввязался в бой без разведки, и это было его главной ошибкой — он принял за фрегат прикрывшийся полем отражения «Демосфен». У Мауро был шанс победить, если бы он попытался охватить группу гетайра с флангов, однако он атаковал в лоб.

Конвой торговцев «мясом» сблизился с Птолемеем на дистанцию выстрела его главного калибра, но гетайр не открывал огня, скрывая до поры свое преимущество. Лишь когда корветы авангарда Мауро вступили в бой, «Демосфен» открыл свою сущность самым печальным для пиратов образом. Ответный залп трех «онагров» был ужасен: один корвет мгновенно превратился в небольшую звезду, еще два окутались клубами пара и застопорили ход, а на четыре оставшихся обрушились фрегаты, поддерживаемые огнем с «Демосфена».

«Дестроеры» тем временем навалились на корветы правого фланга, терзая их, словно катафракты персидскую пехоту. Мауро, который не знал, то ли идти на помощь авангарду, то ли отбиваться от перехватчиков, заметался. Он двинул вперед силы левого фланга, однако «Демосфен» даже не позволил им приблизиться на дистанцию прицельного выстрела — его орудия поставили перед корветами непроницаемую стену гравитационных возмущений, подобную стене копий сарисфоров фаланги Александра Македонского.

В создавшейся ситуации Секира Мауро принял единственно верное решение: приказал транспортам уходить, надеясь задержать противника оставшимися кораблями. Он хорошо понимал, что потерю сорока с лишним тысяч рабов ему не простят, однако было уже поздно — флагман Птолемея двинулся вперед и, ворвавшись в ордер транспортников, выбросил абордажные боты.

Бой превратился в свалку, «Лилия» получила серьезные повреждения, из прикрывавших ее корветов один разваливался на глазах Мауро, а на втором шла абордажная схватка, в исходе которой сомнений не было — к корвету присосалось сразу два абордажных бота.

Пираты бросились врассыпную, четырем удалось уйти, но один из «дестроеров», которым командовал, как оказалось впоследствии, сам Птолемей, догнал и добил поврежденную «Лилию» Секиры Мауро. Пленных Птолемей не брал.

— Тебе ничего не показалось странным в тактике гетайра? — спросил Небогатое.

Полубой глубокомысленно кашлянул. На самом деле ему совсем не хотелось размышлять о тактических схемах, тем более флотских сражений, но, чтобы не обидеть Кирилла, он принял задумчивый вид.

— Ну то, что он не брал пленных? Так я на его месте поступил бы так же — ненавижу торговцев «мясом».

— Я не о том, — нетерпеливо отмахнулся Небогатов, — после этого боя в нашей разведке и заподозрили, что под именем Птолемея скрывается кто-то, служивший в русском флоте, причем не на последних ролях.

— Он стал преследовать Мауро до уничтожения? — озарило Полубоя.

— Нет. Думай, Касьян! Чему тебя учили? Ну!

— Чему учили — все забыл, — буркнул Полубой и поднял глаза к потолку каюты, — м-м… э-э…

— Что ты блеешь, как баран стреноженный? — осерчал Небогатое.

— Баранов не треножат, — поправил его Касьян. — Чего ты пристал? Сдались мне твои загадки!

— Эх… — Небогатов переключил проекцию, — посмотри, он же вломился в середину ордера! Ни в одном флоте этому не учат, только у нас и только на курсах по каперской тактике.

Полубой встал и шагнул ближе к голограмме. Широкой как лопата ладонью он отсек на проекции отметки транспортов от корветов Мауро и ухмыльнулся.

— А ведь верно. Молодец парень!

— О чем и речь, — кивнул Небогатов, — в противном случае, какое у Птолемея ни было бы преимущество в орудиях, в конце концов к нему подобрались бы вплотную, связали ближним боем, а транспорты тем временем ушли. Парни из разведки выяснили, кто из офицеров состава флота, окончивших курсы каперов в последние пять лет, находится вне пределов русского сектора, и в результате проверки вышли на сына Великого Князя.

Полубой опять плюхнулся в кресло и пожал плечами.

— А нам-то это каким боком поможет? Мы и так знаем, кого надо ловить.

— Тебе, может, и не поможет, но мне — еще как. Его «Демосфен» и мой «Дерзкий» почти однотипные корабли, но у меня преимущество в вооружении, значит, на лобовое столкновение он не пойдет.

— Это если данные разведки верны и на «Демосфене» только три «онагра».

— Верно, однако вот здесь у меня, — Кирилл постучал пальцем по пульту тренажера, — все операции, в которых участвовал капитан третьего ранга Кайсаров и если придется брать его с боя, то лучше знать, чего можно от него ожидать. Согласен?

— Согласен. Еще бы выяснить, сколько у него людей в экипаже и сколько из них абордажников с опытом боевых действий, а больше нечего и пожелать.

— С опытом — все. У Александра новичков нет, но количество придется определять на месте. А «Демосфен» придется уничтожить.

Полубой хмуро взглянул на Небогатова.

— Угу. Вместе с командой. Насколько я понял Константина, наверху сильно озабочены, чтобы все, близко знавшие гетайра Птолемея, хранили молчание.

— Ты правильно его понял. Ладно, не будем о грустном. Абордаж я обеспечу, твое дело — захватить и вывезти Кайсарова. — Кирилл помолчал и добавил многозначительно. — Или его тело.

Глава 8

Кэптен Мэтью Рендал, коренастый, плотный, с массивной челюстью, выдающей упрямый нрав своего обладателя, проводил взглядом долговязую фигуру контр-адмирала, дождался, пока створки лифта сомкнутся за ним, и перевел дух. Присутствие начальства на вверенном ему корабле всегда раздражало Рендала, но только в дурном сне могло присниться, что командовать операцией назначат Стивена Хаксли и что он пожелает поднять флаг на «Тихуане». Второй помощник, Анхель Субисаретта, чья вахта подходила к концу, с пониманием взглянул на кэптена.

— Кофе, сэр?

— Неплохо бы, — согласился Рендал, — вызови-ка «Юкон».

Субисаретта отдал распоряжение, и через несколько секунд на экране возникло спокойное загорелое лицо Кристофера Макензи — командира крейсера «Форт Юкон», который висел над Нойрадисом в переделах прямой видимости с «Тихуаны». Под немного насмешливым взглядом Макензи Рендал отхлебнул кофе и поморщился. Обычно для вахты заваривали натуральный кофе, но в присутствии контр-адмирала, по молчаливому одобрению кэптена, кок стал варить бурду, которая входила в рацион команды согласно принятым во флоте стандартам. Всем было известно, что Хаксли строг до анекдотичности в том, что касалось устава и порядка, и потому кок решил попусту не рисковать.

— Тяжело? — участливо спросил Макензи.

— А ты как думаешь? — огрызнулся Рендал. — Господи, есть на свете справедливость или ее вовсе нет? Почему все проверяющие прутся ко мне, почему как ни парад, так именно «Тихуана» должна представлять Четвертый флот, почему, наконец, тебя посылают для ремонта в Голдбей, а меня в гнилую дыру, где пиво варят из кукурузы, а виски пахнет мочой?

— Потому, что твой корабль самый лучший на флоте, — серьезно ответил Макензи и прикусил губу, чтобы не улыбнуться. Рендал мог и обидеться, а кто тогда составит еженедельную пару для партии в бридж Макензи и его жене?

Рендал взглянул в обзорный экран на планету, опостылевшую за пять дней ожидания. Как обычно экваториальная часть была скрыта темными облаками, отчего Нойрадис казался разделенным на два полушария, висящих в пространстве независимо друг от друга. Кэптен прихлебнул из кружки и с досадой поставил ее на пульт.

— Что от Петерсона и Намиена?

Две группы фрегатов под командованием коммандеров Петерсона и Намиена прятались за лунами Нойрадиса в готовности по зеленому коду. Им было запрещено вести радиообмен и поэтому переговариваться они могли только световым кодом.

— Ничего, — пожал плечами Макензи, — сидят в радиомолчании, энергетические установки держат в одной десятой — только для прикрытия. «Москиты» молчат?

Рендал угрюмо кивнул. «Москиты» — беспилотные разведчики, выброшенные за двести тысяч миль от Нойрадиса, должны были предупредить основные силы о появлении противника.

А противник ожидался серьезный.

Месяц назад министр обороны Содружества созвал совещание высшего командного состава флота с участием представителей разведки. Встреча продолжалась более полутора часов. Через сутки после совещания из состава Четвертого флота была создана ударная группа кораблей в составе тяжелых крейсеров «Тихуана», «Форт Юкон» и приданных им двух флотилий фрегатов под общим командованием контр-адмирала Стивена Хаксли по прозвищу «сарыч».

Командующий флотом Содружества четырехзвездный адмирал Контениус в коротком приказе поставил ударной группе задачу: предотвратить нападение гетайров Александра Великого на рудники компании «Макнамара инк.» на планете Нойрадис. Разработка операции не заняла много времени и проводилась в глубочайшей тайне, что было вполне объяснимо — во-первых, общественное мнение, управляемое Средствами Массовой Информации, успело сделать из Александра защитника обездоленных, объявив его чуть ли не посланником самого Господа. А во-вторых, флот посчитал, что Госдепартамент, согласившийся на наглое требование русских о передаче им верховного командования объединенными силами, умалил честь Вооруженных сил Содружества. Так что успешная (первая успешная!) операция против гетайров Александра должна была не только реабилитировать флот, но и заставить русских слегка поумерить амбиции. Поэтому операции и придавалось столь большое значение, и ее подготовка была окутана столь большой секретностью. Даже семьи офицеров и старшин не знали, в какой сектор космоса следуют корабли их мужей и отцов.

План операции базировался на том, что разведка впервые получила абсолютно достоверные сведения о планах Александра (желание успеха было столь велико, что редкие голоса сомневающихся были отметены как голоса паникеров и гипертрофированных скептиков). Штабом было решено организовать засаду, и при выходе кораблей гетайров к Нойрадису, пользуясь преимуществом в вооружении, нанести им как можно больший урон. Остатки пиратов должны были предстать перед судом, на котором наконец-то можно было бы развенчать Александра Великого, показав народу Содружества его истинное лицо. Даже не лицо, а личину обыкновенного бандита, скрывающегося под маской освободителя и защитника, призывающего людей в лучезарное справедливое будущее.

Ударная группа прибыла к Нойрадису пять суток назад.

Количество служащих компании «Макнамара инк.» на планете не превышало трех тысяч человек, включая сотню вооруженную легким оружием охрану. Четыре рудника, расположенные на архипелаге, протянувшемся по экватору с севера на юг, добывали тридцать процентов френиума от общего мирового объема. Орбитальной защиты планета не имела. Над экваториальной зоной висели два огромных терминала, с которых грузовые суда забирали добытую и переработанную на планете руду. Обычно грузовики Макнамары забирали френиум раз в два месяца, и по данным, источник которых разведка, как обычно, не назвала, гетайры Александра должны были перехватить ценнейшее сырье. Если учесть недавнее нападение гетайров (в чем аналитики разведуправления флота ничуть не сомневались) на рудники компании «Юниверсити Маунтейн», то четко прослеживался интерес Александра к мировой добыче френиума. Правительство Содружества никак не могло допустить, чтобы промышленность испытывала недостаток редкого минерала, а потому было решено преподать Александру наглядный урок: одно дело пиратствовать на пассажирских линиях и совсем другое затронуть интересы могущественных компаний, поддерживаемых государством…

Контр-адмирал Хаксли прибыл на «Тихуану», выслушал рапорт Рендала и немедленно сделал ему строгое замечание по поводу отсутствия двух световых элементов в ограждении причальной платформы.

За время полета к Нойрадису три раза в сутки, точно по уставу, играли боевую тревогу, ежедневные проверки боеготовности всех помещений корабля от орудийных постов до гальюнов довели команду до тихого бешенства, вахты боялись больше, чем противника, поскольку контр-адмирал мог нагрянуть в рубку или на боевые посты в любую минуту. Рендал, опасаясь, что кто-то из команды сорвется, попытался переговорить с Хаксли, как офицер с офицером, однако получил очередное замечание по поводу неправильно пришитой эмблемы, плюнул и отступился. Оставалось только надеяться, что нападение гетайров не заставит себя ждать и операция, под названием «Королевский горностай», прозванная командами кораблей ударной группы «Е...й хорек», наконец закончится.

Сегодня Хаксли, ко всему прочему, обнаружил погрешность в наведении «баллист» — главного калибра «Тихуаны», превышающую стандартную на ноль целых сколько-то там тысячных и заставил Рендала начать корректировку орудий. Возражения кэптена, что в случае огневого контакта придется ограничиться стрельбой из средних орудий, в расчет приняты не были. Хаксли заявил, что он отвечает за все, но рапорт о низкой боеготовности крейсера будет подан в любом случае. Скрипя зубами Рендал начал корректировку.

Доклад оператора «москитов» прозвучал для кэптена как глас свыше.

— Контакт с группой неопознанных объектов. Поле отражения третьего класса, силовое поле — ноль пять, идут в походном ордере э-э… двумя колоннами. Время до огневого контакта — двадцать семь минут.

— Наконец-то! — воскликнул Рендал, считывая с дисплея данные. — Боевая тревога. Это по-вашему ордер две колонны? Куча-мала какая-то. Крис, как насчет бриджа?

— Ждем вас с Элионор в субботу, как обычно, — улыбнулся Макензи, кивнул и отключился.

Баззеры боевой тревоги прозвучали в отсеках небесной музыкой, означающей конец тоскливому ожиданию.

Сцепившиеся силовыми каркасами с терминалами крейсера были невидимы для постов обнаружения кораблей гетайров, что позволяло им подпустить противника на расстояние «пистолетного выстрела». Кэптен Рендал рассчитывал показать пиратам, что игра проиграна, первым же залпом отсекая гетайрам пути отхода. Флотилии фрегатов высадят на корабли пиратов призовые команды, после чего останется только отконвоировать пленных и получить заслуженные награды. В том, что наградами не обойдут никого, Рендал не сомневался. Конечно, больше всех поздравлений придется на долю Хаксли, но кэптена это не огорчало. Главное, чтобы контр-адмирал как можно быстрее оставил мостик «Тихуаны».

Хаксли, как выяснилось, имел на предстоящие события свою точку зрения. Появившись на мостике он первым делом занял место Рендала, заставив того пересесть в кресло первого помощника.

— Не слышу доклада, — проскрипел «сарыч», устраиваясь тощим задом в кресле командира крейсера.

Оператор повторил доклад, скорректировав время до контакта. Хаксли повернул лысую голову к Рендалу.

— Силовое поле ноль пять? Да они совсем обнаглели, — контр-адмирал выпятил нижнюю губу. — Ваши предложения, кэптен?

— Отсекающим огнем перекрыть пути отхода, после чего предъявить ультиматум. В случае сопротивления…

— Они не примут никаких условий, — отрубил Хаксли, — это же ясно, как божий день! Мы не должны подвергать наши корабли ни малейшей опасности, если есть такая возможность. Огонь на поражение, после чего подбираем оставшихся. — Контр-адмирал отвернулся, считая разговор исчерпанным.

— Но, сэр… мы еще не получили данных о типах кораблей. Наш главный калибр…

— А кстати, вы закончили корректировку «баллист»?

— Нет, по…

— Весьма прискорбно, однако это мало что меняет. Связь с «Форт Юкон», — приказал Хаксли.

Макензи, выслушав приказ, попытался возразить — план боя они с Рендалом разработали еще до подхода к Нойрадису.

— Я принял к сведению ваши возражения, кэптен Макензи, — сказал Хаксли. — Радуйтесь, что вся слава достанется вам — главный калибр «Тихуаны» не готов к бою, так, что мы будем работать по площадям. Класс кораблей определен?

— Если судить по размерам и интенсивности поля отражения, то не ниже эсминцев. Корабли однотипные.

— Семь эскадренных миноносцев! — воскликнул Хаксли. — И вы предлагаете начать с ними переговоры? А если они прорвутся на дистанцию применения ракет?

— Сэр, залп «баллист» превратит любой эсминец в пыль, — угрюмо сказал Макензи, — если мы хотим доставить в Нью-Вашингтон пленных, то нам следует пересмотреть план боя.

— Выполняйте приказ, — отрезал Хаксли. Макензи козырнул и исчез с экрана.

Медленно потекли минуты. Рендал не мог отделаться от впечатления, что где-то они сделали ошибку. Не могли испытанные уже не в одном бою гетайры вот так переть напролом. Без разведки, без флангового прикрытия, без тщательного прощупывания пространства вокруг Нейродиса.

— Сэр, — наконец решился кэптен, — я все-таки настоятельно рекомендую предложить противнику капитуляцию. Наша задача…

— Можете подать рапорт о несогласии в действиях с командующим группой, кэптен Рэндал, — сухо сказал Хаксли.

— Не премину это сделать.

Корабли противника вошли в пределы досягаемости «баллист», и счет пошел на секунды. Рендал беспомощно следил, как истекают последние мгновения перед залпом, по предпринять что-то было не в его силах.

Объединенные в одну системы управления огнем выдали приказ на открытие огня.

Дрогнул пол, сместившиеся на мгновение линии силового поля тряхнули «Тихуану». Свет на мостике мигнул — «баллисты» забирали при общем залпе семьдесят процентов энергии крейсера.

Гравитационные возмущения накрыли приближающиеся корабли. Рендал выпятил челюсть. Он бывал не в одном бою, но то, что происходило сейчас, нельзя было назвать схваткой. Это была бойня, избиение…

Жалкое силовое поле не могло оказать сопротивления выстрелам главного калибра крейсеров. Два корабля противника взорвались мгновенно, превращаясь вместе с экипажем в сгусток нестерпимо-яростного света. Еще три были отброшены и, распадаясь на части, беспомощно повисли в пустоте. Оставшиеся пытались выйти веером из-под удара, но второй залп «баллист» накрыл и их.

Экран расцветился множеством отметок.

— Ага! — торжествующе воскликнул Хаксли. — Они все-таки пытаются выбросить абордажные боты. Петерсону и Намиену — отразить нападение.

Сейчас контр-адмирал оправдывал свою кличку как никогда. Вытянув худую шею, вцепившись в поручни кресла, он навис над обзорным экраном, будто ждал, когда загнанная добыча прекратит сопротивление и можно будет без помех насладиться падалью.

Фрегаты окружили остатки группы гетайров. Заработали «единороги». Отметки ботов одна за другой исчезали с экранов. Внезапно фрегаты, один за другим прекратили огонь.

— В чем дело? — каркнул Хаксли. — Почему без приказа прекратили огонь?

На экране возник бледный, как полотно, Макензи.

— Сэр… это не Александр. Это не гетайры и даже не боевые корабли. Это транспортники.

Два часа спустя Рендал сидел в центральном посту сгорбленный и жалкий, будто постарел за эти часы на несколько десятилетий. Фрегаты и спущенные с крейсеров модули продолжали подбирать в районе катастрофы немногих уцелевших и обгорелые, раздавленные, разорванные заледеневшие трупы.

Транспорты везли несколько тысяч переселенцев на Нойрадис, завербованных компанией Макнамары для освоения и эксплуатации природных ресурсов планеты. Это были работяги, фермеры и служащие, почти все с семьями. Причем большинство из них было ГРАЖДАНАМИ СОДРУЖЕСТВА!

Поднятый на борт фрегата капитан одного из кораблей бросился на Петерсона с кулаками, остановили его только с помощью шокера. Когда он пришел в себя то, даваясь рыданиями, рассказал командиру фрегата эпопею каравана.

Они вышли из порта Литтл Рок, где формировался караван, десять суток назад. Семь транспортов приняли на борт около шести тысяч переселенцев. Два раза отбивались от одиночных пиратских кораблей, а в третий раз отбиться не смогли. Три пиратских корабля шли с караваном параллельным курсом и методично обстреливали транспортники. Орудия у корсаров были среднего калибра и рано или поздно они принудили бы караван остановиться. Как в сказке появились два корвета, под командованием гетайра Неарха. Он уничтожил один пиратский корабль и заставил двух других уносить ноги. На караване думали, что попали из огня в полымя, однако Неарх сопровождал транспорты оставшуюся часть пути, а напоследок пожелал им доброго пути, удачи в их трудной миссии. Его корабли отвалили несколько часов назад, когда каравану, казалось бы, ничего не угрожало. Казалось…

— Это было тяжело, сэр, — Петерсон, белобрысый, нескладный внешне, но очень дельный офицер, старался говорить спокойно, однако было видно, каким трудом это спокойствие ему дается, — этот старик… капитан транспорта… старый космический волк, грубый, можно сказать: неотесанный. Он плакал, как ребенок…

— Оставьте сантименты, коммандер, — прикрикнул Хаксли, — слезливые подробности меня не интересуют. Каковы потери в людях?

— С нашей стороны? — сухо спросил Петерсен, и Рендал ему мысленно зааплодировал.

— Со стороны вероятного… потенциального… черт вас возьми! Вы меня поняли, отвечайте на вопрос!

— На данный момент мы подобрали около девятисот человек. Если бы мы сделали предложение о сдаче… — начал Петерсон.

— Продолжайте поиски, — прервал его контр-адмирал, — и не лезьте не в свое дело.

Петерсон отключился. Рендал переглянулся с Макензи. Лицо командира «Форт Юкон» шло пятнами, словно ему надавали пощечин. Рендал только усилием воли заставлял себя оставаться на мостике, пока идут спасательные работы, так бы он давно заперся в каюте и напился до розовых слонов.

— Что передать в штаб флота? — спросил он.

— Сами сообразите, — скрипнул Хаксли, — не могу же я все за вас решать. Он взглянул на экран, откуда на него не мигая смотрел Макензи, перевел взгляд на Рендала и скривился, — этого следовало ожидать, если принять во внимание состояние боеготовности вверенных вам кораблей, господа.

Рендал расстегнул воротник кителя. Его душила ярость, и если бы не присутствие на мостике вахтенного офицера и нижних чинов…

— Тебе проще, Мэт, — тихо сказал Макензи, — ты бил по площадям. Это я расстрелял караван.

— Не говори ерунды, — прошипел Рендал, покосившись на контр-адмирала, отвернувшегося к обзорным экранам, — я тоже накрыл транспортники. Мы выполняли приказ, так об этом и думай.

— Приказ… — повторил Макензи, — они летели, чтобы начать новую жизнь. Мужчины, женщины, старики, дети. Дети… ладно, Мэт. — Он кивнул, глядя перед собой остановившимися глазами.

Экран погас. Рендал откинулся на спинку кресла, пытаясь составить рапорт Контениусу. Нет, это подождет.

— Где размещают выживших? — спросил он второго помощника.

— Намиен доложил, что места на фрегатах хватит для всех, — отозвался Субисаретта. — Не так уж много и осталось этих бедолаг.

— Прикажите проложить курс на базу, — раздался голос Хаксли, — фрегаты коммандера Петерсона останутся и доставят на планету м-м… спасенных.

Строго оглядев присутствующих, он направился к лифту.

— Запрос с «Форт Юкон», сэр, — доложил оператор.

— Что там еще?

На экране возник коммандер Раусе — первый помощник командира крейсера. На него было жалко смотреть: губы офицера тряслись, лицо кривилось.

— Что? — одними губами спросил Рендал.

— Кэптен Макензи… застрелился. Принимаю командование крейсером на себя, — доложил Раусе.

— Мальчишка! Истеричка! — рявкнул Хаксли, входя в лифт.

Рендала будто порывом ветра сорвало с кресла. Он почти успел остановить смыкающиеся створки дверей, когда дорогу ему преградил второй помощник.

— Сэр!

— С дороги, лейтенант! — зарычал Рендал.

— Нет, сэр! Нет. Не стоит он того, — твердо сказал Субисаретта.

— Анхель! — Рендал схватил помощника за отвороты мундира. — С дороги! Иначе…

— Сэр, — голос старшины, оператора связи, отрезвил Реидала, — коммандер Петерсен запрашивает, что делать с оставшимся на ходу транспортом? Пробоины они залатали.

Кэптен вернулся в кресло. Машинально он отдавал приказы, согласовывал с командирами флотилий дальнейшие действия, пытался составить рапорт о случившемся. Он попытался предвидеть последствия провала операции. Макензи мертв; если трибунал будет разбирать действия командиров кораблей, то против его, Метью Рендала, слова будет слово контр-адмирала Хаксли. Свидетелей — Субисаретту, навигатора и операторов, вряд ли примут в расчет, да и допрашивать, скорее всего, не будут. Просто прикажут молчать — слишком уж грязное дело. Стало быть, отвечать будет он. Стало быть — отставка…

Кэптен Мэтью Рендал не мог предугадать политических последствий катастрофы над Нойрадисом, а они были гораздо серьезней выводов военного трибунала.

Глава 9

Вторая неделя полета подходила к концу. Корабль жил походной жизнью — сменялись вахты, проводились плановые учения, Полубой ежедневно изматывал свою команду тренингами чтобы, по его выражению, кровь в жилах веселей бежала. Касьян со своим помощником — лейтенантом Андреем Старгородским, который был штатным командиром взвода, принимали пищу в кают-компании «Дерзкого» на первой палубе и успели перезнакомиться со всеми офицерами корабля. Темы, обсуждаемые в кают-компании, были типичны для мужчин, на неопределенный срок оторванных от благ цивилизации и вынужденных общаться только друг с другом. В основном обсуждались спорт, проблемы флота, знакомые женщины, проявлявшие благосклонность к холостым офицерам. Реже поднимались темы искусства, еще реже — политики, которую почитали делом грязным и недостойным обсуждения. Флот всегда находился в несколько привилегированном положении относительно армии — здесь было вполне позволительно «пройтись» по начальству вплоть до министра обороны и даже обсуждение особ императорской фамилии было в порядке вещей. Исключение составляли единственно Его Императорское Величество и члены его семьи — императрица София, наследник престола царевич Владимир и княжны Мария и Наталия… Нет, и в армии тоже считалось, что «дворянин всегда может высказать свое суждение о другом дворянине», но большинство армейских офицеров были дворянами первого, так сказать, поколения, получившими дворянство вместе с первым офицерским чином. И потому подсознательно испытывали некоторый излишний пиетет перед большими чинами (во всяком случае изначально). А флот всегда был заповедником аристократии. Специальной дискриминации в этом не было, просто для поступления во флотские училища всегда нужно было быть чуть лучше, там всегда были чуть сложнее экзамены, чуть выше проходные баллы. То есть подготовка рядового школьника для поступления во флотские училища всегда стоила заметно дороже и не всем была по карману. Либо надо было быть выпускником какой-нибудь элитарной школы, в которую, опять же, не все могли поступить. Так что, сыновья фермеров, инженеров и менеджеров среднего звена, бредящие военной службой, встречались во флотских училищах заметно реже, чем в армейских…

Небогатов, если не был на вахте, также участвовал в разговорах в кают-компани, однако здесь ни звание, ни должность не давали ему преимущества — его мнение выслушивалось, принималось к сведению, но и только. Оспорить его высказывания позволяли себе даже лейтенанты Титов и Ковалев, и было это, как понял Полубой, в порядке вещей. Сначала его это несколько коробило, однако когда он высказал свое недоумение Кириллу, тот пожал плечами.

— Флот всегда отличало некоторое фрондерство. А кают-компания в этом отношении вообще заповедник. Ну как в войсках офицерское собрание. И это единственное помещение на корабле, где официально хозяин не капитан, а старпом. Причем даже не хозяин, а скорее распорядитель… Просто в войсках в офицерское собрание приходят не каждый день, поскольку и так есть куда пойти, а мы здесь все в одной железной банке…

— Да уж, — хмыкнул Касьян, — в банке… Как те самые, как их… скорпионы. Геннадий Никифорыч, вообще ядом уже не плюется, а дышит.

Кирилл усмехнулся.

— Ну Сергей Александрович (корабельный врач), как-то при всей честной компании после очередного эскапе заявил, что даже без всяких анализов может диагностировать у него несварение желудка, воспаление желчного пузыря и систематические запоры. Полубой гулко расхохотался.

— Но при этом специалист он первоклассный и человек чести. И заметь, при всей критике, которую ты слышишь, при всей язвительности формулировок и замечаний, никто из офицеров не позволит себе критиковать решения государя или подвергнуть сомнению существующий порядок вещей, в том числе и государственный строй. Либералы неуместны в армии и на флоте.

За время полета произошел только один инцидент: комендор первого класса старшина второй статьи Снегирев заявил сержанту Умарову, что морская пехота на эсминце суть пассажиры, а потому нечего тут строить из себя крутых парней. Сержант мигом доказал свою крутость, что стоило старшине Снегиреву подбитого глаза, после чего оба смогли продолжить дискуссию на гауптвахте, роль которой на эсминце выполнял так называемый «канатный ящик». Канатов, естественно, там никаких не было, но крохотное, едва отапливаемое помещение на корме «Дерзкого», выделенное боцманом Опанасенко для всякого рода дебоширов, и «трехразовое питание» (т. е. пища выдавалась только в понедельник среду и пятницу, а все остальное время только вода), быстро примирили спорщиков.

Полубою была предоставлена каюта, тогда как лейтенант Старгородский, ввиду отсутствия свободного места, жил с остальными морпехами, которым выделили два кубрика на второй палубе, где жили матросы и старшины и находились вспомогательные службы. Энергетическая установка, реактор, накопители и ангары для ботов и разведчиков занимали третью палубу.

Поддерживая крейсерскую скорость эсминец двигался к точке, по достижению которой Небогатов должен был получить указания, относительно конечного пункта — зоны барражирования вблизи района, контролируемого гетайрами. С чем была связана подобная необходимость: с повышенной секретностью задания или разведка окончательно еще не определила район операции, было неизвестно ни Кириллу, ни, тем более, Полубою. В два тридцать по корабельному времени Небогатов сдал вахту Гаркуше, сделал обязательный обход боевых постов и уже направился к своей каюте, когда его срочно вызвали на мостик. Вряд ли первый помощник стал беспокоить командира по таким пустякам, как обнаружение грузового или пассажирского лайнера — эсминец шел, используя всю мощность поля отражения и был невидим для встречных кораблей, за исключением разведывательных, и капитан первого ранга поспешил вернуться в рубку.

— Приняли «SOS», — коротко доложил Гаркуша, — транспортник под флагом Лиги терпит бедствие — после отказы системы предупреждения попали под удар метеорита, возможен взрыв реактора. Они успели сбросить накопители плазмы, но рубка управления разрушена, жизнеобеспечение отказало. Могут продержаться около четырех часов. Масса покоя транспорта около трехсот тысяч тонн, команда — шестьдесят человек.

— Где они находятся?

— Вблизи Тантала, это дельта Медузы. На полном ходу мы будем возле него через полтора часа.

— Меняем курс. Поддерживайте с ними связь, меня разбудить, когда будем на подходе. Приготовить все, что есть, для снятия экипажа: посадочные модули, абордажные боты и «кречеты», — распорядился Небогатов, — поле отражения поднять до максимума — может, обойдемся помощью в ремонте, а демаскироваться не хотелось бы.

Шагая по направлению к каюте Полубоя, он ощутил, как дрогнул пол — «Дерзкий» набирал скорость.

Касьян спал, по обыкновению вольготно раскинувшись на койке. Кирилл только наклонился, как Полубой мгновенно открыл глаза и посмотрел на него, будто и не спал вовсе.

— Что?

— Мы сменили курс. Транспортник терпит бедствие. Будем на месте через полтора часа. Возможно, понадобится помощь твоих ребят — там может быть много раненых.

— Понял, сделаем, — коротко сказал Полубой и отвернулся на другой бок, — но еще часок мой…

В четыре часа Касьян проснулся, привел себя в порядок и направился в кубрик к своим бойцам. По дороге он заглянул на камбуз и попросил кока заварить на всех кофе покрепче и через десять минут принести его в кубрик.

Пехотинцы поднялись как по тревоге — знали, что командир просто так среди ночи будить не будет. Полубой спокойно объяснил, что тревога не учебная, но и не боевая, а тут и кофе подоспел.

— Значит, так, — буднично, почти по семейному, Касьян расположился на чьей-то койке с кружкой в руке, — мы идем на помощь транспортнику. Насколько я понял капитана Небогатова — придется высаживаться, потому что там могут быть раненые. Андрей, ты и сержант Умаров пилотируете боты. Пойдете без второго номера, чтобы взять побольше людей. Остальные высаживаются на транспорт, эвакуируют пострадавших. Если там паника — пресекать сразу, в зародыше, но без стрельбы. Все понятно?

— Все, — ответил за всех Старгородский. — Это, помню, летел я на…

— После твои байки послушаем. Броню со скафандров снять, из оружия — только личное. Заодно еще разок отрепетируем абордаж. Готовьтесь. — Полубой допил кофе и вышел из кубрика.

Обзорные экраны пестрели пометками обломков скал и астероидов, большинство из которых не уступали размерами эсминцу, а многие превосходили. «Дерзкий» снизил ход. Транспортник удалось обнаружить не сразу, что объяснялось составом вещества, из которых состояли астероиды — это был своего рода космический рудник, в котором наряду с железом присутствовали и редкие металлы. Команда «Дерзкого» несла вахту, согласно ордеру «к терпящему бедствие».

Полубой присоединился к Небогатову на мостике как раз, когда лейтенанту Титову удалось нащупать датчиками висевший без хода корабль.

— Поле отражения фрагментарное, силовое поле соответствует третьему классу, задействовано на сорок процентов. Странно, я не вижу повреждений, — пробормотал лейтенант, закончив доклад.

— Подойдем поближе — увидим, — сказал Гаркуша, — помехи мешают. Связь есть?

— Видео нет, — ответил оператор, — они говорят, что команда сосредоточена возле грузового трюма, просят выслать спасательные партии. Запрашивают, какого класса корабль.

— Передай — класс корабля как раз подходит для их спасения. Или они будут ждать кого-то другого?

До терпящего бедствие судна было не более десяти миль. Небогатов обернулся к Полубою.

— Твои смогут подойти?

Полубой нахмурился, разглядывая картинку на экране. В пространстве хаотически перемещались обломки скал, то и дело закрывая подходы к транспорту. Эсминцу они не причинили бы вреда, но боты и модули могли пострадать.

— Можно попробовать, — с сомнением сказал Касьян.

— Готовь команду. Титов, отсканируй его, — Небогатов кивнул на экран, — интересно, что он перевозил и для чего забрался в такую глушь.

Полубой связался с лейтенантом Старгородским и приказал грузиться в боты.

Титов, сосредоточенно бегал пальцами по сенсорам, морщился, переключал режимы сканирования и наконец недоуменно взглянул на капитана первого ранга.

— Не могу отсканировать. То ли внешние помехи, то ли м-м… они ставят.

— Кто?

— Транспорт.

— В каком состоянии их энергетическая установка, можешь проверить?

— Могу.

— К выходу готовы, — раздался в рубке голос Старгородского.

Полубой предупредил его, что на подходе к транспорту много обломков, на что лейтенант ответил, что не впервой, и Касьян кивнул Небогатову.

— Снять силовое поле, — распорядился Кирилл, — команде спасателей — выход.

— Есть сканирование, — радостно доложил Титов, — энергетическая установка в норме, работает в режиме холостого хода, готовность к запуску — ноль. Господин капитан первого ранга, — в голосе лейтенанта прозвучало недоумение, — у них шесть «скорпионов», десять «единорогов», силовое поле третьего класса. Все в норме. Повреждений не обнаружено.

Небогатов с проклятием ударил по ярко красному грибку кнопки «боевая тревога». Баззеры взорвали тишину.

— Команде спасения — отставить выход, силовое поле на максимум, орудия к бою. Цель — транспорт.

Приказ запоздал на десятые доли секунды. Залп шести «скорпионов» будто кувалдой ударил по эсминцу. Пол вздыбился под ногами, заливисто запищали датчики герметичности. Застучали падающие в пазы переборки, отсекая поврежденные отсеки. Полубоя отбросило на переборку, сбило с ног.

— Огонь! — крикнул Небогатов.

По кораблю пронесся низкий гул — в дело вступили «онагры» «Дерзкого».

Операторы наперебой докладывали о повреждениях, векторах сближения с целью и еще десятках параметров. Полубой ошалело вертел головой, не понимая, как в этом бедламе Кирилл мог командовать кораблем.

Гравитационный удар «онагров» пробил в плавающих скалах между эсминцем и фальшивым транспортником широкий коридор и обрушился на неизвестное судно. Противник явно не ожидал, что заманит в ловушку боевой корабль, и это ему дорого обошлось.

Главный калибр сделал свое дело — транспорт, смятый посередине корпуса и ставший похожим на песочные часы, доживал последние мгновения. Пар окутывал судно, на мгновения скрывая его от глаз наблюдателей, внутренние взрывы рвали обшивку, выбрасывая в пространство трупы экипажа.

Голос Титова перекрыл общую скороговорку.

— Шестьдесят градусов по корме, 12–37, атакующий корабль, класс — корвет. Готовится открыть огонь. Приоритет цели — единица.

Небогатов довернул эсминец, чтобы ударить по противнику всем бортом. Вновь по кораблю пронесся гул.

— Есть накрытие!

— Огонь на уничтожение.

Корвет не рассчитал свои силы — «онагры» прошили его силовое поле, как ветхую ткань, взломали корпус, раздирая переборки, превращая в пар оборудование и людей.

Полубой подобрался к обзорному экрану, над которым навис капитан третьего ранга Гаркуша.

— Что случилось-то?

— Пираты, — буркнул первый помощник.

— А сигнал бедствия? «SOS»? Они что же, подманивали нас? Разве так можно?

— Как видите — можно. Вряд ли они ждали боевой корабль. Отстаньте, майор, не до вас. Господин капитан, они выбрасывают спасательные капсулы.

— Добивайте, — угрюмо скомандовал Небогатов. — Помимо того, что это — бандиты, они еще и идентифицировали нас.

Через двадцать минут все было кончено — от двух пиратских кораблей остались жалкие обломки, рассеянные в радиусе десятков миль от места схватки.

Выслушав доклад о полученных повреждениях, Небогатов выругался, врезал кулаком но приборной напели и свирепо посмотрел на Полубоя, который счел за благо не соваться с расспросами.

Небогатов включил громкую связь.

Офицерам корабля собраться в кают-компании.

Глава 10

К назначенному Небогатовым времени офицеры собрались в кают-компании. Длинный стол, за которым обедали свободные от вахты офицеры, был пуст, стулья с высокими спинками придвинуты вплотную к столу — все ждали появления командира.

Негромкие разговоры велись в основном вокруг прошедшего боя с засадой пиратов. Судно-ловушка «Дерзкому» попалось впервые, хотя учения по отражению внезапного нападения противника, замаскированного под терпящие бедствие транспорты, проводились регулярно. «Дед» — это прозвище по традиции перешло от механиков морского флота к офицеру, отвечающему за энергетическую установку космических кораблей, капитан-лейтенант Трегубов, багровый от возмущения, нападал на артиллеристов.

— Если темнит, значит — враг! Врезал бы ему раз-другой, а потом разговоры разговаривай!

— Петрович, тебя послушать, так сначала я должен был раздолбить его на отсеки, а потом смотреть: грузовик это или ловушка, — отбивался старший лейтенант Краснов. — Кирилл ждал, пока он проявит себя, а если за кормой не уследили, так это вон кому претензии предъявляй. — Краснов указал на командира постов обнаружения и целеуказания капитан-лейтенанта Голубовича.

— Господа офицеры! — прервал спор первый помощник — в кают-компанию, в сопровождении Полубоя, вошел Небогатов.

— Присаживайтесь, господа, — предложил капитан первого ранга, — о чем речь?

— Вот, Григорий Петрович виноватых ищет, — сдерживая улыбку, сказал Краснов и искоса посмотрел на Трегубова.

— Виноватых нет, господин капитан-лейтенант. А ваш юмор, Сергей Александрович, считаю неуместным. Под угрозой выполнение нашей основной задачи, и давайте будем шутить после возвращения на базу. Так, прежде всего: Аркадий Вадимович, что у вас?

Лейтенант Вайнштейн, начальник медицинской службы эсминца, поднялся на ноги, задумчиво пригладил ногтем тонкие усики и лишь потом заговорил. Так же неспешно, как делал все — он по натуре был нетороплив, но, как ни странно, успевал следить за всем: проверять продукты, проводить обследование экипажа, следить за сменой дыхательных и биозащитных фильтров в скафандрах. За что Небогатов его и ценил.

— Ничего серьезного, Кирилл Владимирович. — Вайнштейн и Небогатов знали друг друга не один год и медик мог себе позволить обращаться к капитану первого ранга по имени-отчеству, — два перелома рук, ребра, ссадины, ушибы. В основном в двигательном отсеке.

— Ну это понятно, — кивнул Небогатов. — Григорий Петрович, теперь вы. Что скажете о состоянии двигателей и энергетической установки? Только без этих ваших терминов.

Трегубов поднялся с места, обвел всех из-под нахмуренных бровей суровым взглядом, задержавшись на Краснове и, по привычке шмыгнув носом, приступил к докладу.

— Реактор в порядке, но в установке первичного нагнетания произошли смещения по осям «z», «j», «r» и «w». Если добавить микротрещины в малой камере…

Офицеры потупились, скрывая улыбки. «Дед» все-таки сел на любимого конька — о двигателях и энергетической установке эсминца он мог говорить даже сам с собой в отсутствии слушателей и исключительно понятными ему одному словами.

Небогатов значительно кашлянул, и Трегубов осекся, непонимающе взглянул на него, потом просветлел лицом.

— Вот я и говорю: двигатели в порядке, но энергетическая установка может выдать едва половину мощности без угрозы неуправляемой реакции. Следовательно, потеря пятидесяти процентов тяги, силового поля и поля отражения. Если вас устроят пятьдесят процентов скорости…

— Ни в коей мере не устроят, — отрезал Небогатов.

— Тогда не знаю, что и делать…

— Паруса ставь, — подсказал Краснов.

— Господин старший лейтенант! — повысил голос Небогатов. — Рекомендую оставить шутки до более подходящего случая. Продолжайте, Григорий Петрович.

— Ну-у… В принципе ремонт пустячный, господин капитан первого ранга, и в условиях дока займет не более трех-четырех суток.

— Док исключается. Что мы можем сделать сейчас, не заходя в порт?

Трегубов моргнул раз-другой и беспомощно развел руками.

— Э-э… мало что. Видите ли, какое дело: придется снимать…

Небогатов прервал его движением руки, потер подбородок, будто проверяя, хорошо ли выбрит, и, поднявшись, двинулся вдоль стола.

Полубой, с комфортом устроившись в углу кают-компании, лениво наблюдал за ним. Эти посиделки в кают-компании казались ему бессмысленными — решать должен командир. То ли дело в морской пехоте! Там, пока будешь созывать совет да выслушивать всех, кто пожелает высказаться, мигом голову снимут и в футбол ею сыграют.

В задумчивости обойдя стол по кругу, Небогатов вернулся к своему месту, но присаживаться не стал.

— Положение серьезное, господа. Мы не могли игнорировать просьбу о помощи с терпящего бедствие судна, однако я должен был предвидеть подобный оборот событий. Подумаем, что мы можем сделать в сложившейся ситуации. У нас есть два варианта: следовать в указанный район, попытавшись силами экипажа устранить неисправности, и как альтернатива — зайти в ближайший порт для ремонта. Командование оставило вопрос о вариантах продолжения операции на мое усмотрение. Выполнение боевой задачи по поддержке группы «Бешеных медведей» майора Полубоя с теми повреждениями, которые имеются, я считаю проблематичным. С другой стороны: секретность нашей миссии вызовет определенные трудности при заходе в любой порт и породит вполне объяснимый интерес. Власти уместно озаботятся, например, таким вопросом: что может делать одиночный эскадренный миноносец вдали от района базирования? Теперь, господа, прошу высказываться за и против одного из двух вариантов. По традиции начнем с младшего офицера. Прошу вас, Алексей Андреевич.

Лейтенант Титов был командиром первого поста целеуказания, расположенного на юте. Он был румян, светловолос, за словом к карман не лез и был способен на неуместные, с точки зрения своего начальника, капитан-лейтенанта Голубовича, мальчишеские выходки. Однажды его однокашник по офицерскому училищу и закадычный приятель лейтенант Коваленко на свою беду разыграл его, сообщив, что Титову за отличные показатели на учениях присвоено внеочередное офицерское звание. Титов сделал несколько голографических снимков в парадной форме с погонами старшего лейтенанта и послал помолвленной с ним девушке. Шутка была неудачная — помолвка едва не была расторгнута, поскольку девица посчитала ниже своего достоинства общаться с пустохвалом. Возмездие настигло Коваленко на очередных учениях. После поступления вводной об отказе электронной оптики и автоматической наводки орудий, лейтенант Коваленко, в присутствии проверяющего, контр-адмирала из штаба Северного флота, откинул защитные шторки с утопленного в пульт экрана наведения и резко склонился к нему. Тут же рубку потряс дикий крик и лейтенант Коваленко грохнулся в обморок. Причина выяснилась мгновенно — в гнезде экрана лежала здоровенная дохлая крыса с голым мерзким хвостом и размозженной головой. Небогатов, естественно, понял, кто виновник диверсии, однако наказывать никого не стал, полагая, что молодые офицеры разберутся между собой сами. Тем более что вопль Коваленко и труп грызуна произвел на контр-адмирала странное впечатление: он поставил «зачет» всему экипажу и резво удалился, отказавшись от обеда в кают-компании.

Титов вздернул подбородок, показывая, что собственное мнение он будет отстаивать, невзирая на чины и звания.

— Господин капитан первого ранга, господа офицеры! — начал он звонким голосом. — Считаю, что приоритетным перед всеми решениями должно быть то, которое обеспечит скорейшее выполнение задания командования. И дело не в вопросах, которые возникнут при заходе в порт: право властей задавать вопросы, а наше право — отвечать или нет, поскольку проход «Дерзкого» через сектор, подконтрольный Содружеству, согласован с министерством обороны САК. Дело чести нашего экипажа… — Титов сбился, сообразив, что слишком уж выспренно начал изъясняться в кругу сослуживцев, — в общем, задача ясна, и ее надо выполнить любой ценой. Я считаю любое промедление неоправданным.

— Устами младенца глаголет истина, — одобрительно прогудел Полубой, — чего тут обсуждать. Я всегда говорил: есть приказ и…

— Господин майор, — перебил его Небогатов, — в кают-компании вы не имеете права голоса. Извольте не мешать.

Полубой набычился и побагровел, однако промолчал, пообещав себе, что припомнит Кириллу его слова.

Лейтенант опустился на стул, быстро смахнув выступившую испарину — все-таки, выступая перед офицерами, которые имели за плечами боевой опыт, он чувствовал себя не слишком уверенно.

Дальше высказывались все присутствующие. Коваленко поддержал приятеля безоговорочно, однако потом мнения разделились. Первый помощник, капитан третьего ранга Гаркуша, подытожил аргументы сторонников ремонта эсминца в порту:

— Господа, не забывайте, что мы можем столкнуться с превосходящими силами гетайров и тогда нам понадобится вся скорость и вся мощность силового поля. Отказавшись от ремонта, мы рискуем не только не выполнить задание, но и ставим под угрозу корабль и экипаж. Что касается секретности, то есть много возможностей обеспечить ее, вплоть до отмены увольнений на берег. — Коротко поклонившись в знак того, что закончил, он сел на свое место рядом с Небогатовым.

— Итак, я внимательно выслушал ваше мнение, господа. За последствия этого решения перед командованием, государем и собственной совестью отвечаю только я. Приказываю: навигатору проложить курс к ближайшей звездной системе, в пределах которой возможно осуществить ремонт корабля. Все свободны. Господин майор, прошу остаться, — добавил Небогатов.

Офицеры задвигали стульями, направляясь к выходу и вполголоса разговаривая. Приказ никто не обсуждал — время обсуждения и обмена мнениями прошло, задача была поставлена, и теперь каждый мог думать, как лучше ее решать.

Кирилл Владимирович дождался, пока последний из присутствующих на собрании выйдет и дверь скользнет в пазы, после чего подошел к Полубою и присел на край стола напротив него. Касьян сделал вид, что сильно заинтересован заусеницей на среднем пальце. Он даже попытался ухватить ее зубами.

— Ты что, голоден? — спросил Небогатов.

— Нет, — удивился Полубой, — с чего ты взял?

— Тогда прекрати глодать пальцы и слушай: пока что ты — пассажир. На этом корабле я царь и Бог. Вот ты строишь обиженную физиономию, а между прочим, если бы я не поставил тебя на место, то потерял бы часть своего авторитета среди офицеров. Да-да, мой милый господин майор. Ты должен знать, что на совещании в кают-компании имеют право высказываться только офицеры корабля. Если, конечно, тебе не предложат выступить. Тебе предлагали?

Полубой сконфуженно кашлянул.

— Ну ладно тебе… ишь, как обернул! Я же еще и виноват оказался.

— Авторитет командира нарабатывается не один день, не один месяц, а может, и не один год. У вас что, не так? То-то и оно. Ладно, проехали. Давай лучше подумаем, как соблюсти секретность. Может и вправду, отменить увольнительные?

— Нет, — Полубой покачал головой, — вот тогда и возникнут вопросы: почему экипаж не отпускают на берег? Чего боится капитан Небогатов? Поговори со старшинами — они личный состав знают лучше офицеров, и тех моряков, которые могут себе позволить лишнего, — Касьян прищелкнул пальцем по горлу, — придержи на борту. С остальными придется провести душеспасительную беседу о соблюдении секретности, но это уже мелочи.

— Добро. А вот насчет твоих ребят у меня есть отдельное соображение. Помнишь историю морского права?

— Откуда, — удивился Полубой, — столько лет прошло.

— А я вот помню. Был такой указ Петра Первого, и касался он, как мне теперь представляется, таких же парней, как твои. Небогатов прикрыл глаза, делая вид, что вспоминает. — Ага, вот как он звучит: «Морских служивых людишек, кои окажутся по роду службы в иноземных портах, на берег не списывать. Ибо эта чернь слова доброго не скажет, а драку учинит незамедлительно».

— Ну… ты… — от возмущения Полубой потерял дар речи, — да мои орлы…

Небогатов расхохотался, хлопая себя по коленям.

— Купил… как я тебя купил, а? — он отсмеялся, вытер выступившие слезы и посерьезнел. — Нет, дело, конечно, не в указе Петра Великого. Просто уж очень сильно твои «медведи» отличаются от моряков. Достаточно внимательный взгляд сразу определит, кто есть кто. Ну а так как пассажиров на борту эскадренного миноносца не бывает по определению, то уж извини — придется тебе с ребятами куковать на борту.

— Да, не повезло, — согласился Полубой, — а хоть в какой порт идем, скажешь?

— Пойдем ко мне в каюту, — Небогатов поднялся и прошел к двери, — прежде всего — доклад адмиралу.

Глава 11

В ближайшей звездной системе оказалась только одна планета, которая была терраформирована — Сан-Анджело. Колонизировали ее выходцы с Содружества Американской Конституции сто пятьдесят лет назад. Численность населения была невелика для освоенной планеты — всего около миллиона человек. Из двух материков — восточного и западного больше был освоен восточный — там нашли полезные ископаемые, и горнорудные компании принялись завоевывать планету всерьез. Еще сто лет назад на ней практически не было ничего — законсервированная база флота Содружества и разрозненные поселки, в которых люди обходились тем, что могли вырастить, и товарами, несколько раз в год доставляемыми из метрополии. В нынешнем году на Сан-Анджело родился миллионный житель, хотя и до сих пор основной прирост населения шел за счет поселенцев.

По материкам были разбросаны семь городов и несколько десятков поселков, от базы флот Содружества давно отказался, продав землю и оборудование на аукционе, и теперь у планеты был собственный грузо-пассажирский терминал, включающий несколько наземных и один орбитальный доки.

Всю эту информацию Небогатову доложил навигатор, успевший наметить курс к Сан-Аиджело.

Дав добро на смену курса, Небогатов по личному каналу связался со штабом флота.

Вице-адмирал Свидерский выслушал доклад капитана первого ранга молча. Видно было, что адмирал чем-то озабочен.

— Ну что ж, Кирилл Владимирович, выбор твой одобряю, — сказал Свидерский, — однако возникли некоторые сложности. Впрочем, надеюсь, вас это не коснется. Майор, ваши люди готовы?

— Мои люди готовы всегда, господин вице-адмирал, — ответил Полубой.

Свидерский усмехнулся.

— Узнаю морскую пехоту. Как же без апломба! Вот что, господа, — он поморщился, — ремонт мы, конечно, оплатим, но на Сан-Анджело могут возникнуть непредвиденные обстоятельства.

— А в чем дело? — спросил Небогатов.

— Наши коллеги из Четвертого флота Содружества здорово начудили. Э-э… да что говорить! Обосрались, как сопливые пацаны, — вице-адмирал побагровел, но, несколько раз глубоко вздохнув, успокоился. — Силами ударной группы в составе двух тяжелых крейсеров и двух флотилий фрегатов они устроили засаду на гетайров Александра над Нойрадисом. Это четвертая планета Беты Сарацина. Не знаю, что там произошло: то ли разведка подвела, то ли их подставили, но вместо кораблей гетайров крейсера расстреляли транспорты с переселенцами.

— Как же так, — проворчал Полубой, — глаза они, что ли, дома забыли?

— Какие корабли участвовали в операции? — спросил Небогатов.

— В группе были крейсера «Форт Юкон», «Тихуана» и две флотилии фрегатов.

— М-м… — Кирилл Владимирович прищурился, вспоминая, — командиры: Кристофер Макензи и Мэтью Рендал? Дельные офицеры.

— Общее командование осуществлял контр-адмирал Хаксли. Насколько я знаю — штабист, помешанный на соблюдении устава.

— Потери? — деловито спросил Полубой.

— Больше пяти тысяч человек. Командир крейсера «Форт Юкон» кэптен Макензи застрелился.

— …твою мать!!! Простите, господин вице-адмирал.

— Ничего, майор. У меня была точно такая же реакция. Вам сейчас, естественно, не до мировых новостей, но советую взглянуть. Все планеты Содружества трясет от демонстраций. Назревает правительственный кризис. Ко всему прочему выяснилось, что гетайр Неарх выручил караван переселенцев по пути к Нойрадису — на них напали пираты, а гетайр отбил нападение. Черт знает что творится! Министр обороны Содружества подал в отставку, «свободная пресса» визжит, обвиняя разведку, флот, правительство и президента, демонстранты ходят с плакатами, громят армейские и флотские призывные пункты и под шумок грабят магазины. Ох уж мне эта американская демократия… — Свидерский выплюнул эту фразу, как изжеванный кусок червивого яблока.

— Господин вице-адмирал, — Небогатов в раздумье пожевал губами, — вам не кажется, что это происшествие отрицательным образом скажется на планах, относительно совместных действий против Александра?

— Вы, как всегда, видите самую суть проблемы, Кирилл Владимирович, — одобрительно кивнул Свидерский, — группа сенаторов сделала запрос правительству по поводу намеченной операции против гетайров Александра. Средства массовой информации требуют отозвать корабли, приданные группе адмирала Белевича. Несколько крупных компаний, такие как «Берне и Фишер электронике», «Макнамара инкорпорейтид», «Стил энд кемикл», пригрозили свернуть производство и добычу полезных ископаемых на отдаленных планетах, если правительство не примет немедленных мер.

— А меры, видимо, имеются в виду такие: оставить в покое Александра. Так?

— Ну впрямую это не говорят, но похоже на то. В общем, господа, посмотрите информационные каналы Содружества. Много полезного не почерпнете, однако составите собственное мнение.

— И будем готовы к осложнениям на Сан-Анджело, — добавил Небогатов.

— Да, антирусские настроения могут проявиться в любой форме. Кирилл Владимирович, докладывайте о ходе ремонта и обстановке каждый день. Желаю удачи, господа, — вице-адмирал коротко кивнул и отключил связь.

Полубой потянулся, покосился на сидящего в задумчивости Небогатова.

— Ну, Кирюха! Чего пригорюнился? Осложнений испугался? Будут проблемы — будем решать. Не ломай голову попусту. К тому же если адмиралтейство вовремя переведет деньги за ремонт, то, я думаю, никаких проблем не возникнет. Они же за деньги о чем хочешь забудут. Что им пять тысяч поселенцев и застрелившийся командир крейсера?

— Я не о том, Касьян, — Небогатов поднял голову, и Полубой увидел тоску в глазах друга, — я ведь знал кэптена Макензи. «Форт Юкон» в прошлом году заходил в Нарву, и он два дня гостил у нас с Верочкой.

— М-да… — протянул Полубой.

Небогатов открыл небольшой настенный бар, вынул бутылку «Династии», две рюмки и налил граммов по пятьдесят.

Выпили не чокаясь, молча помянув Кристофера Макензи.

— «…Нью-Вашингтона. Если такое творится в столице, то можно представить, что сейчас происходит в других городах!» — Корреспондент, брызгая слюной, вещал самозабвенно и неистово, будто и впрямь проникся чувствами демонстрантов за своей спиной. Камеры слежения оператора новостей выхватывали из толпы наиболее ярких участников шествия, покрасневшие от крика лица, поднятые кулаки, лозунги на парящих над толпой транспарантах. — «Адмиралов — к ответу, правительство — в отставку, президента — на ранчо, Александра — в Белый дом», «Хаксли, ты — сволочь!», «Флот Содружества — на базы. Отзовите убийц!», «Русские — идите в задницу!».

— Можно подумать, что мы их силой тащили, — проворчал Полубой, брезгливо глядя на экран, — слушай, а ведь государь император тоже любит на ферме поработать, как и их президент.

— Ну и что? Я, к примеру, легавых держу.

— А я рыбу люблю ловить, — Полубой запрокинул голову, и на его лице появилось мечтательное выражение. — Знаешь, как здорово на зорьке…

— Помолчи, — остановил его Небогатов и прибавил звук.

— «…президента Содружества Американской Конституции Генри Банистера».

На экране, на фоне флага Содружества, появился президент — моложавый мужчина с благородной сединой на висках и приличествующим случаю скорбным выражением на невыразительном лице.

— Дорогие сограждане! Друзья мои, — голос президента дрогнул, — в этот тяжелый день, когда все мы в горестном недоумении вопрошаем: за что, Господи, посылаешь ты нам столь суровое испытание? Я хотел бы принести свои самые глубокие…

— Я уже насмотрелся, — заявил Полубой, — и наслушался.

— Погоди. Я не думаю, что он ограничится соболезнованиями.

— …лучшие из лучших. Все мы знаем, как трудно решиться покинуть родной дом, чтобы нести свет демократии, осваивая новые миры, которые наши дети…

— Ты знаешь, какой обычно социальный состав переселенцев? — спросил Небогатов.

— Приблизительно. Не уверен, что те, кто доволен жизнью, полетят осваивать новые планеты.

— Правильно. Разорившиеся фермеры, безработные, словом, те, которым не нашлось места и кто мечтает выбиться в люди и обеспечить приемлемую жизнь хотя бы своим детям. Ненавижу, когда вот так пускают розовые сопли, расписывая, каких отличных специалистов и прекрасных людей потеряло общество. Что ж их отпустили, если они были такими прекрасными. Лучшие из лучших… — в голосе Небогатова прозвучала горечь.

Президент Содружества склонил голову в память погибших. Когда он вновь посмотрел на зрителей, в его лице не осталось и следа печали и скорби. Это было лицо уверенного в себе человека, умеющего принимать непростые, подчас жесткие, но необходимые решения.

— Сограждане! Мы живем в демократической стране, и я не могу не прислушаться к голосу народа, который здесь, в стенах Белого дома, слышен даже лучше, чем на заполненных демонстрантами улицах. Принимая во внимание трагические события последних дней, я принял решение, — президент сделал эффектную паузу и, повысив голос почти до крика, продолжил, — отозвать наш флот, готовящийся в составе объединенных сил к совместной операции, — Банистер подался вперед, и экран заполнило его лицо. — Довольно потерь, довольно слез, сограждане! Мы не можем позволить нашим ребятам умирать за чужие интересы. Наши парни летят домой, друзья мои!

Небогатов отключил канал новостей.

— Будто исключительно нам интересно прищучить гетайров. Кирилл, тебе сильно мешает Александр Великий со-товарищи? — спросил Полубой. — Мне так вовсе не мешает. Почему мы всегда за всех отдуваемся? Они расстреляли собственные транспорты с собственными гражданами, а мы виноваты?

— Остаются еще корабли Лиги, Ниппона и султаната. В конце концов с Александром мы справимся и сами, но меня вот что волнует: слишком уж быстро организовали демонстрации протеста, слишком слаженно завопила пресса, и чересчур согласованно действовали те, кто был против совместной операции против гетайров. Запросы в сенате, выступления конгрессменов. Ведь и двух суток не прошло.

— Да, — согласился Полубой, — похоже, это была не ошибка, а провокация. И ее ждали.

— Ладно, — Небогатов помотал головой, отгоняя тяжелые мысли, — у нас своя задача, Касьян, но скажу тебе: я бы отдал месячное жалованье, только бы побыстрее оставить Сан-Анджело за кормой. Чувствую, хлебнем мы лиха.

Предчувствия не подвели капитана первого ранга Небогатова. Проблемы начались еще до того, как «Дерзкий» вышел на орбиту планеты.

Глава 12

Полубой скучающе смотрел на планету через обзорный экран. Отсюда Сан-Анджело напоминала апельсин, слегка попорченный плесенью — на обращенной к кораблю стороне планеты была пустыня желтого, почти оранжевого цвета, по краю которой проходил серый облачный фронт.

«Дерзкий» застопорил ход около трех часов назад по требованию фрегата планетарной обороны. Сам фрегат под скромным названием «Звездный ястреб» висел милях в двух по правому борту. Небогатов вел переговоры с капитаном — лейтенант-командером Мерридитом, полным немолодым уже человеком с остатками светлых волос на висках и темени. Переговоры затягивались, и Полубой начинал злиться. В самом деле, можно подумать, что они везут незарегистрированный груз, или их подозревают в контрабанде «мороженым мясом». Интересно, командир фрегата так же ревностно исполнял бы свои обязанности, заявись к планете парочка гетайров?

Переговоры шли так вяло еще и потому, что Мерридит, как только командир русского эсминца задавал неподходящий вопрос, сносился с планетой, с офисом губернатора и, извиняюще улыбаясь с экрана, ждал ответа, после чего доводил его до Небогатова.

— Как это корыто еще летает, — пробормотал подошедший к Полубою Гаркуша, — страх на что похоже.

— А нельзя его того… подвинуть? — спросил Касьян, покосившись на первого помощника.

— Ну-у… Касьян Матвеевич. Это все-таки корабль союзника. Да и рассыпаться может. Мне кажется, он в планетарной обороне по той причине, что его боятся выводить в открытый космос. Самое место этому «ястребу» в музее.

Небогатов отключил связь и подошел к офицерам.

— Ну что? — почти в один голос спросили Палубой и Гаркуша.

— Добился приема у губернатора, — сказал Небогатов. — Юрий Данилович, принимайте командование кораблем.

— Слушаюсь.

— Может, мне с тобой? — спросил Полубой.

— Извини, Касьян, но из тебя дипломат… сам знаешь, какой.

— Давай хотя бы модуль поведу, — попросил Полубой.

— Ладно. Жди меня возле шлюза. Юрий Данилович, подыщите майору флотскую форму.

Через полчаса Полубой встретил Небогатова возле посадочного модуля, переодетый в форму старшины первой статьи. Кирилл Владимирович критически осмотрел его и попросил застегнуть пуговицу на воротнике.

— На шее не сходится, — виновато сказал Полубой.

— Давай, давай. Мы должны выглядеть как военные моряки, а не какие-нибудь штафирки.

Сам капитан первого ранга смотрелся очень представительно в парадной форме, с кортиком у бедра.

Полубой привычно устроился в ложементе, дождался, пока Небогатов пристегнет страховочные ремни, и попросил разрешения на вылет. Створки шлюза поползли в стороны, открывая звездное небо и шар Сан-Анджело. Полубой осторожно вывел модуль.

— Давай к фрегату, — скомандовал Небогатов, — Мерредит лично вызвался проводить.

На подходе к «Звездному ястребу» их встретил челнок. Приглашая следовать за собой, он качнулся с борта на борт и направился к планете. Вблизи фрегат производил еще более удручающее впечатление, чем на обзорном экране. Было видно, что корабль доживает отведенный ему век — между плитами обшивки были заметны грубо заваренные щели, из восьми «единорогов» три отсутствовали, и пустые барбеты выглядели неряшливо и сиротливо.

— Даже разговаривать не желают, — заметил Полубой, разворачиваясь в кильватер челноку.

— Мне кажется, Мерридит чувствует себя виноватым, — отозвался Кирилл. — Ты же видел, как он всякий раз ждал подсказки с планеты.

— Союзнички хреновы, — пробурчал Полубой.

По мере приближения планета росла, нависая над модулем оранжевым шаром. Скоро уже можно было различить синие ленты рек там, где пустыня переходила в среднюю полосу.

Небогатов тронул Касьяна за плечо.

— Впереди, по правому борту.

Парившее на орбите ажурное сооружение было похоже на сеть, сплетенную исполинским пауком.

— Вот то, что нам нужно, — сказал Небогатов, — док. И какой док! Ну-ка, давай поближе.

— Только договориться осталось, — остановил восторги Кирилла Полубой.

Вблизи док подавлял размерами — модуль мог бы совершенной свободно пройти через ячейки стен, похожих на соты. Ошвартованные к мастерским буксиры, размерами лишь немного уступавшие встретившему «Дерзкий» фрегату, могли завести в док любое судно, вплоть до линкора.

Дальше, за доком, виднелся грузовой терминал, возле которого зависли несколько транспортников.

— Не сказал бы, что у них здесь работы невпроворот, — заметил Небогатов.

— Периферия, спячка, — отозвался Полубой и развернул модуль вслед челноку.

Пробили тонкий слой облаков. Космопорт располагался в долине на окраине столицы с одноименным планете названием. Город лежал на нескольких холмах, дальше на севере синело море, похожее на кусок синего стекла.

Модуль вышел на посадочную глиссаду, Полубой с шиком притер его к плитам полосы, остановив рядом с челноком.

Воздух был наполнен запахами степи — за посадочной полосой желто-зелеными волнами колыхались травы. Вдали, в дымке, вставали небоскребы Сан-Анджело.

Глядя на вразвалку приближавшегося к ним мужчину в форме космофлота Содружества, Небогатов негромко сказал:

— Останешься в порту. Посмотришь, послушаешь. Словом — оцени обстановку.

— Угу… если не сразу морду набьют, значит — все в порядке.

— Только не ввязывайся ни во что, я тебя умоляю.

Мужчина вяло поднес ладонь к пилотке с одинокой серебряной звездой.

— Лейтенант-коммандер Мерридит.

— Капитан первого ранга Небогатов. Офицеры обменялись рукопожатием.

— Прошу, кэптен, — Мерридит указал на приближавшийся от здания космопорта глидер, — вас ждут в штаб-квартире губернатора.

— Господин капитан первого ранга, — прогудел Полубой, — дозвольте хоть в порту побродить. Три недели земли не видели.

— Вы не против? — спросил Небогатов у Мерридита.

— Пожалуйста, — лейтенант-коммандер окинул равнодушным взглядом Полубоя в слишком тесной для него форме и с побагровевшим лицом — воротник все-таки был туговат.

— Ладно, проветрись, — согласился Небогатов и погрозил пальцем, как непоседливому ребенку, — ты смотри у меня! Чтобы ни капли!

— Как можно, господин капитан первого ранга. Что ж мы, не понимаем.

Пилот челнока, невысокий и сухой как щепка сержант, примерно одного с Касьяном возраста, с разрешения Мерридита вызвался составить ему компанию. Глидер подбросил их к зеркальному кубу терминала и влился в поток машин, двигавшихся к городу.

— Ты как насчет пивка? — спросил сержант.

— Ну если чисто символически. За встречу союзников, — Полубой с наслаждением расстегнул душившую его пуговицу.

На втором этаже полупустого зала ожидания они присели за столик кафе. Сержант, как хозяин, заказал пиво. Полубой с интересом оглядывался. Соседние столики пустовали, только за двумя чинно обедали две семьи с детьми. Не было обычной толчеи пассажиров, объявлений о прибытии рейсов, встречающих-провожающих, толпящихся у таможенного поста.

— В основном пассажиры с местных рейсов, — пояснил сержант, — отпускники. Здесь у нас и летать-то особо некуда. Модных курортов нет, а что ты хочешь? Кто полетит за тридевять земель к нам, если в центре полным-полно планет, на которых можно оттянуться по полной.

— Да я что… — неопределенно сказал Полубой, — мне все равно. Ну, за знакомство, — он приподнял банку с пивом, — Касьян Полубой.

— Николас Харпер. Давно лямку тянешь?

— Пятнадцать лет. А ты?

Пиво было теплым.

— Двадцать почти. Надолго к нам?

— Как получится. Ухарь один энергоустановку нам разбил. Сам далеко не ушел, но теперь ремонт требуется. — Полубой прихлебнул пива. — А ваши что-то темнят.

Николас задумчиво поболтал банкой.

— У нас здесь своя политика. Ты думаешь, губернатор заправляет? Черта с два! «Стал энд кемикл» и «Макнамара инк.». Они губернатора ставят, они работу людям дают, что хотят, то и воротят. Управляющий «Макнамары» к губернатору без стука заходит, только что ногой дверь не открывает. Скажут: помогите русским — так и будет, скажут: посылайте подальше — пошлют. Так-то.

— Мне-то что, — пожал плечами Полубой, — вот, пивка попью — уже хорошо. Только тоскливо здесь как-то, — он еще раз огляделся, — а что, повеселей места нет? Порт все-таки.

— Есть и повеселей, только публика там сам понимаешь, не аристократы.

— Ну я тоже не из князей, — усмехнулся Полубой. Идти оказалось недалеко. Сразу за пассажирским терминалом они свернули в узкий переулок. Дома здесь были невысокие, в два-три этажа. Первые этажи занимали лавки сувениров, букмекерские конторы и крохотные гостиницы, сдающие номера на ночь, а то и на пару часов. Подобные заведения Полубою были знакомы. Возле них обычно прогуливались женщины определенной профессии, но сейчас в переулке было пусто — вечерняя смена жриц любви еще не началась.

Свернув еще пару раз и оказавшись на улице, где стояли совсем уж непотребные заведения, вроде тату-салонов и стриптиз-баров, они оказались перед баром «У хромого Дью». Сержант, открыл дверь и пропустил вперед Полубоя.

— Вот самое место для истосковавшихся по земле моряков, — заявил он.

Ударивший в нос запах перегара и травки не оставлял в этом сомнений. Полубой, будто невзначай, огляделся. Народу было немного, видно, завсегдатаи. К вечеру подтянутся сошедшие на берег моряки, проститутки, карманники и сутенеры, а сейчас здесь царила сонная атмосфера. Только в одном углу возле музыкального автомата, сдвинув вместе два стола, сидела кучка бородатых мужиков в живописных костюмах. Все были в основном в коже, но без металлических погремушек, которыми любит себя украшать молодежь. Мужики степенно выпивали, сдвигая стопки и опрокидывая их в бороды, закусывали и вели негромкие разговоры.

Харпер покосился в угол и присел за стол недалеко от двери лицом к залу.

— Берни! — крикнул он бармену, — налей-ка нам пивка.

Толстый бармен с засученными по локоть рукавами когда-то белой рубашки нацедил две огромные кружки, ухватил их волосатыми лапами и принес на столик.

Полубой сдул пену, отхлебнул и подмигнул сержанту.

— Совсем другое дело! Чего ж сразу сюда не пришли?

— Я думал, ты служака, — ответил Харпер. — Кэптен тебе фитиль не вставит, что выпиваешь?

— Нет. Мы с ним давно летаем. Нормальный мужик, хоть и занудливый. Конечно, если я на бровях к модулю приползу, то «канатный ящик» обеспечен, но я свою норму знаю. А твой коммандер как, не буйный?

— Ему до пенсии три года и на все плевать.

— Ну, давай, чтобы и нам до пенсии дотянуть!

Пиво быстро кончилось, и Полубой заказал еще по кружке.

От угла, где сидели бородатые посетители, отделился один низенький, кривоногий, с косым шрамом от правого глаза к углу рта, и направился к их столику.

— Спокойно, — сказал Харпер, — эти ребята тихие, если их не задирать.

— Кто такие?

— Учуж… Ужуч… черт! Короче — пираты.

Полубой медленно кивнул, с интересом разглядывая бородатого мужика. Было в нем что-то знакомое. Может взгляд с хитринкой, может развалистая походка, а может ровно, лопатой подстриженная борода. Не то чтобы Касьян встречал именно его, но такие типажи ему уже попадались. Вспомнить бы где…

Мужик остановился возле столика, мельком глянул на Харпера и, склонив голову к плечу, стал рассматривать Полубоя.

— У меня что, нимб вдруг вокруг головы или рога вдруг выросли? — спросил Касьян.

— Прощенья просим, — тотчас отозвался мужик, — эта… как его… форма больно знакомая. Ты не с русского корабля, мил человек?

— С русского, а что?

— Ха! Парень, ну-у… — мужик обернулся к компании, — ребята, да это свой, я же говорил!

В углу подняли в знак приветствия стопки, одобрительным гулом выражая восторг. Полубой приподнял кружку пива. Он понял, кого ему напомнил бородатый — фермера, крестьянствующего не одно поколение. И дети его выросли бы на ферме, и внуки и приобрели бы ту же самую развалистую походку — так ходит хозяин по своей земле. И тот же хитроватый, а на самом деле оценивающий прищур глаз. Пшеницу ли взошедшую осмотреть, к лошади прицениться. Только вот что он делает здесь, этот крестьянин, за десятки парсеков от пашни, от коровника, от семьи?

— За вас, мужики! — провозгласил Касьян.

— А пойдем за наш стол, — сказал мужик, — ты давно ль с России?

— Недавно. Я не один. — Полубой кивнул на сержанта.

— Пойдем и ты, союзник.

Касьян и Харлер взяли кружки и присоединились к компании. Верховодил здесь высокий крепкий бородач в повязанном на голове красном платке. Он представился первым, звали его Иван Зазнобин. У него был перебитый нос и вдавленная переносица и по-детски голубые, будто удивленные глаза. Вслед за ним назвали свои имена остальные. По знаку Зазнобина бармен принес еще две стопки и бутылку местной водки. Иван выбил пробку, ударив по дну бутылки ладонью, налил всем и поднял стопку.

— Ну за встречу.

Тост был короток, но больше, по мнению Полубоя и говорить ничего не надо было. Все одобрительно загудели, разом сдвинули стопки. Глухо звякнуло толстое стекло.

Харпер, по примеру остальных, залпом влил в себя водку и налег на крупно нарезанную ветчину. Полубой небрежно подцепил ломтик, отправил в рот и, обернувшись к бармену, сделал знак — повторить!

По примеру Зазнобина он саданул ладонью по дну бутылки. Пробка улетела в другой конец зала, из горлышка вырвалась струя водки.

— Эх ты! Здесь тоже сноровка требуется, — укорил его мужик со шрамом — Егор Раскатов.

— Научусь, — пообещал Полубой и разлил водку. Взяв стопку он поднялся на ноги: — За Россию!

Мужики задвигали стульями, вставая. Харпер недоумевающее повертел головой, потом тоже поднялся. Выпили стоя, Касьян, не присаживаясь, разлил по новой.

— За государя императора!

Зазнобин покрутил головой.

— Ты, Касьян, не гони лошадей. Или ты нас проверяешь: будем за Россию ли пить, а за императора станем ли? Ну за кого там еще?

— За русский флот.

— Точно. За все выпьем, только не торопись. Посидим, поговорим. Ты нам столичные новости, мы тебе — местные сплетни. Глядишь, и сгодимся друг другу, а?

— Уверен, что сгодимся, — усмехнулся Полубой. Мужики уже лет пять, как не были дома, и любая новость от соотечественника была им в радость. И не важно, что ни один не был в столице, а Полубою не довелось побывать на Волхове, откуда все они были родом. Их интересовало все: и кто сейчас премьер-министр, и как здоровье наследника престола, и почем нынче пшеница. На вопрос о пшенице Полубой ответить не смог, но обо всем остальном рассказал в меру своих знаний.

На вопрос, чем они тут, за тридевять земель, занимаются, Зазнобин махнул рукой и сказал, что так, по мелочи больше.

— «Макнамара» нас подрядил транспорты свои сопровождать. Платят они немного, но раньше, бывало, и того не имели. А теперь у нас патент и полное право имеем владеть вооруженным кораблем.

— Это когда же раньше? — спросил захмелевший Харпер.

За столом воцарилось молчание. Сержант, сообразив, что вопрос был неуместен, схватился за бутылку. Зазнобин кивнул.

— Это правильно. Ты лучше выпей, друг.

Но Полубой уже понял, чем промышляли мужики из разговора. Ходили они на трех бывших грузовозах, вооруженных каждый парой «онагров» и полудюжиной «единорогов», так что вопрос о том, как они существовали до того, как их наняла компания Макнамары, был и впрямь лишним.

— А ты, значит, с эсминца?

— Ну да. Дальняя разведка. Да вот паразит какой-то подал «SOS», а как мы подошли; оказалось, что он сам-три. И всадил нам бортовым. Делать нечего — пришлось сюда плестись. Хотим в доке на ремонт встать.

— Это как повезет, — сказал Зазнобин. — Слыхал, что в Содружестве делается? То-то. Нас-то не трогают, мы вроде как и не русские, по их мнению, а до вас могут зацепиться.

— Ничего, командир договорится, — отмахнулся Полубой.

Вскоре Касьян увидел, что каждый тост с ним пьет кто-нибудь один, в очередь. Тогда он подмигнул Зазнобину и вышел, вроде как по нужде.

— Старшой, — сказал Полубой, дождавшись Ивана, — не дело затеяли. Я к вам со всей душей, а вы меня подпоить решили?

— Сам виноват. Какая-такая «дальняя разведка»? Мы хоть училища офицерские не кончали, но кое-что тоже понимаем. Да и знаешь ты для старшины слишком много.

— Что сказал — то сказал, — отрезал Полубой, — большего не услышите. А напоить меня еще никто не смог.

— Хвалилась девка, что целка… — ухмыльнулся Зазнобин и ткнул Касьяна кулаком в плечо, — ладно, не обижайся. Пойдем к мужикам. Может, придумаем, как вам помочь.

— Слушай, мне сержант, когда я его спросил, кто вы такие, попытался какое-то слово выговорить. Не смог. Что-то вроде: ущучить.

Зазнобин так расхохотался, что бармен выронил из рук грязноватое полотенце, которым протирал кружки и стопки.

— Ущучить, говоришь? Тоже не плохо звучит. А на самом деле прозываемся мы — ушкуйники. Были такие лодки на Руси в стародавние времена. Ну а поскольку корабли наши были сработаны на наших вервях, на Волхове, то и назвали мы их ушкуями. Так-то, брат.

Глава 13

Небогатов допил остывший кофе, поставил чашку на стол и требовательно посмотрел на секретаршу губернатора. Девица ответила на его взгляд ослепительной улыбкой.

— Еще кофе, кэптен?

— Благодарю, но четвертую чашку я не осилю, — сдерживаясь, сказал Кирилл Владимирович, — вы не могли бы напомнить его превосходительству обо мне.

Девица поиграла пальчиками над селектором и сказала, очаровательно улыбаясь:

— Господин губернатор, кэптен Небогатов ожидает приема, — глядя в пространство, она выслушала что-то, доступное только ей, и перевела взгляд на капитана первого ранга, — Его превосходительство просит вас еще немного подождать.

Небогатов встал, поправил кортик и, подойдя к столу секретарши, оперся о него, склонился к девушке и сказал, постаравшись вложить в голос как можно больше сердечности:

— Передайте господину губернатору, что я возвращаюсь на корабль и немедленно передаю в штаб флота, что его превосходительство не желает сотрудничать. Согласно дополнению к договору о взаимопомощи от пятнадцатого декабря пятьдесят восьмого года, государственные служащие, отказывающиеся сотрудничать с представителями армии и флота союзного государства, подлежат смещению с должности, и в отношении данных представителей власти возбуждается уголовное дело. Всего доброго. — Небогатов четко развернулся и направился к двери.

Он не успел сделать и трех шагов, как за спиной раздался внушительный баритон.

— Господин Небогатов! Ну что же вы так вот, сразу… Я же не отказываюсь вас принять.

Губернатор, словно по волшебству появившийся в комнате, шел к Небогатову, протягивая руку для рукопожатия.

Арчибальд Старберт был высок, дороден и обладал положенной для губернатора представительной внешностью. Седина оттеняла его загорелое лицо, глаза лучились доброжелательностью, а улыбка как бы приглашала не принимать близко к сердцу такое ничтожное недоразумение, как долгое ожидание.

Рука у него была пухлая и потная.

— Вы же не откажетесь от кофе? Дороти, организуй, пожалуйста, — сказал губернатор, под руку проводя Небогатова в свой кабинет.

— Нет, благодарю. Не надо кофе, — отказался Кирилл Владимирович.

— Тогда, может, виски, коньяк? Или, — губернатор заговорщицки понизил голос, — водки?

— Я не пью на службе.

— Да-да, конечно, — смешался Старберт, — я, собственно, тоже.

Усадив гостя в удобное кресло и устроившись рядом, чтобы подчеркнуть свою заинтересованность в беседе, губернатор тяжело вздохнул.

— Вы не представляете, господин Небогатов, сколько обязанностей налагает государственная служба. Вздохнуть некогда, чашку кофе выпить нет времени, не говоря уже о том, чтобы уделить внимание таким достойным и уважаемым гостям, как вы, — его превосходительство пригорюнился, приглашая капитана первого ранга разделить его печаль.

— Да, конечно. Я все понимаю и не в обиде, — отозвался Небогатов.

— Вот и отлично! Итак, что привело ваш прекрасный корабль в тихую гавань Сан-Анджело?

— Нам требуется небольшой ремонт, — уставший от ожидания в приемной, Небогатов решил говорить прямо.

В нескольких деталях он обрисовал губернатору создавшееся положение, помянул нападение пиратов, после чего попросил разрешения воспользоваться доком и ремонтными службами космопорта.

— Какая безответственность и безнравственность! — воскликнул его превосходительство. — Подумать только: заманивать корабли сигналом о помощи! В высшей степени возмутительно!

— Полностью согласен с вами, — поддержал праведное негодование Старберта Небогатов, — так я могу рассчитывать на вашу помощь?

Губернатор нахмурил брови, пожевав губами, поднялся, подошел к селектору и раздраженно ткнул в него пальцем.

— Дороти, где же кофе?

Секретарша внесла поднос с единственной чашкой, и Старберт, жестом отослав девушку, принялся смаковать напиток. Наконец он отставил чашку и перевел взгляд на капитана первого ранга.

— Видите ли, мой дорогой кэптен. Боюсь, что удовлетворить вашу просьбу довольно затруднительно. Дело в том, что док давно простаивает, оборудование износилось, а от ремонтных мастерских осталось одно название.

— Мы справимся своими силами. Все необходимое оборудование у нас имеется, — успокоил губернатора Небогатов, надеясь на сметливость и опыт Трегубова.

— Кроме того, — продолжал Старберт, не желая сдаваться, — хотя во флоте Российской империи ваш корабль классифицируется как эсминец, по системе классификации Содружества он вполне может быть причислен к легким крейсерам. Наш док просто не сможет вместить крейсер!

Небогатов покачал головой. На его аргумент у губернатора находился свой, и дальнейший спор представлялся бессмысленным.

— Жаль, что вы настроены столь враждебно к кораблю, представляющему союзную державу, — холодно сказал он и коротко поклонился, — честь имею, господин губернатор.

Старберт вышел из-за стола и, прижимая руку к сердцу, направился к Небогатову.

— Поверьте, кэптен, если бы это было в моих силах…

Дверь в кабинет резко распахнулась, прервав излияния губернатора. Толстенький невысокий мужчина вкатился в кабинет, пробежал мимо Небогатова, мельком похлопал губернатора по плечу и плюхнулся в кресло.

— Как дела, Арчи? Я слышал, на орбите висит русский крейсер. Это что, нападение? — коротышка заливисто и самозабвенно рассмеялся сомнительной шутке.

— Ну что вы, Патрик. Это просто визит вежливости, — с чуть заметной досадой ответил Старберт. — Бот, кстати, командир корабля — кэптен Небогатов. А это управляющий компании «Макнамара инокрпорейтед» на Сан-Анджело, Патрик О’Киф.

— Очень, очень приятно, — О’Киф подкатился к капитану первого ранга и сунул ему свою ладонь. Рукопожатие у него было крепким и энергичным. — Давно мечтал познакомиться с офицером русского флота. Надеюсь, пребывание на Сан-Анджело будет приятным для вас и вашей команды.

— Сомневаюсь, что пребывание на этой планете будет для нас продолжительным и уж тем более приятным. Нам требуется некоторый ремонт, но господин губернатор, увы, не может нам помочь, — Небогатов решил использовать нового знакомого, хотя и не представлял, чем он может помочь.

— Как? — воскликнул в смятении О’Киф. — Арчи! А где же наше прославленное сан-анджелосское гостеприимство?

— Дело не в гостеприимстве, Патрик. Мы просто не в состоянии помочь кэптену… — замямлил губернатор, отводя глаза.

— Господин Небогатов, — О’Киф обернулся к Кириллу, — вы не оставите нас на минутку.

Небогатов вышел в приемную, чувствуя, что выигрывает. Он оказался прав. Через несколько минут секретарша указала ему на кабинет Старберта.

— Ну вот, мой дорогой кэптен, все и разрешилось! — воскликнул О’Киф, сияя улыбкой. — Завтра же можете ставить ваш корабль на докование.

— Н-да… прошу простить за досадное недоразумение, — пробормотал губернатор, — совсем замотался, знаете ли.

Небогатов поблагодарил его превосходительство и управляющего отделением «Макнамары» и поспешил оставить штаб-квартиру. Мало ли что, а вдруг передумают?

На улице он осмотрелся, взмахнул рукой, подзывая желто-зеленый глидер-такси, и вызвал по коммуникатору Полубоя. Касьян отозвался не сразу. Его лицо, спроецировавшееся на экране, казалось виноватым.

— Ты где? — спросил Кирилл.

— Ну-у… недалеко от порта.

— Давай к модулю. Все в порядке, возвращаемся на корабль.

Дорога в космопорт заняла не более пятнадцати минут. Служба охраны, видимо, была оповещена и пропустила Небогатова на летное поле беспрепятственно. Полубой уже поджидал его. Возле челнока, прислонившись к стойке шасси, стоял сержант Харпер. Он казался сильно уставшим.

Полубой запустил двигатель. В салоне явственно пахло алкогольным перегаром. Небогатов выразительно посмотрел на Касьяна и показал ему кулак.

— Все в порядке, господин капитан первого ранга, — дурачась, рявкнул Полубой, выводя модуль на взлетную полосу, — земляков встретил. Во такие ребята! — он широко улыбнулся и показал Небогатову оттопыренный большой палец. — Между прочим — пираты!

— Самая подходящая для тебя компания, — проворчал Небогатов.

Глава 14

Поскольку расстановки мин не предвиделось, минный ангар еще перед полетом освободили для команды Полубоя, и «медведи» устроили в нем оружейную и тренажерный зал. Касьян, заглянув в кубрики и не найдя там своих людей, направился к ангару.

Все одиннадцать человек были здесь — тренировали отход группы со спасенным заложником. Это была стандартная ситуация, наработка которой входила в курс спецназа. Спасения заложника, правда, в ближайшем будущем не предвиделось, но если удастся захватить гетайра Птолемея, то не исключено, что его попытаются отбить.

В ангаре пахло машинным маслом и потом, было прохладно и дышалось тяжело — в целях экономии системы жизнеобеспечения работали здесь на пятьдесят процентов.

Лейтенант Старгородский играл роль заложника — его, согнув три погибели, чтобы предохранить от выстрелов, вели в середине «малого» круга четверо «медведей». Остальные бойцы образовали «периметр», контролируя окружающую обстановку. Полубой остановился возле входного люка. Никто не филонил — все отрабатывали задачу, как положено, с полной отдачей.

Внезапно «заложник» подсек ноги двух ближайших бойцов, вырвал у одного «вепрь» и, упав на спину, повел вокруг стволом.

— Бах-бах! — сказал он, — все убиты, а я пошел пить водку с Александром и остальными гетайрами.

Один из тех, кого он свалил, поднялся и проворчал:

— Не было такой вводной, лейтенант.

— А думать кто будет, сержант? Мы же не заложника будем брать, и тащить его придется помимо воли. Он будет использовать каждый шанс для освобождения. Давайте еще разок.

— Отставить, — скомандовал Полубой, — лейтенант прав, ребята. Надо постараться предвидеть все.

— Вас, никак, во флот перевели?

— Маскировка. На сегодня закругляйтесь. Всем отдыхать.

Старгородский потянул носом воздух.

— А кто-то уже отдохнул, — с заметной завистью сказал он.

— В порту земляков встретил. С Волхова мужики. Работают в конвоях на компанию «Макнамары», а раньше, между прочим, были ушкуйниками. Слыхали?

— Как не слыхать, — отозвался сержант Якимов, — я сам с Волхова. У нас детям говорят: не будешь учиться — попадешь в ушкуйники. А у пацанов постарше они вроде как герои. Грабят награбленное. Рисковые мужики.

— А как порт? — спросил Старгородский. — Я ведь бывал на Сан-Андежло. Даже родня здесь имеется.

— Ну ты где только не побывал, — усмехнулся Полубой. — Все, парни, по кубрикам. Завтра встаем в доки, начинаем ремонт. Возможно, понадобится наша помощь.

— Железки ворочать, — буркнул кто-то.

— Может и железки, — отозвался Полубой, — одно дело делаем. Но, скорее всего, местных пасти будем. Капитан первого ранга сказал, что не все гладко прошло. Команду будут отпускать в увольнение, а нас — вряд ли. Небогатов не хочет светить спецназом.

Бойцы потянулись к выходу. Полубой задержал лейтенанта.

— Что там за родня у тебя? Чем занимаются?

— На побережье гостиницу держат. Маленькая, уютная. Домики на берегу, до моря двадцать шагов. Касьян, ты только скажи — я им звякну, встретят в порту на самом большом представительском глайдере. Поселят в «генеральском» номере. Он, правда, один и, наверное, занят. Но в остальных тоже хорошо. Удобства, конечно, относительные, но магнолии цветут, море плещется, а до него всего-то шагов пятьдесят. Все как в сказке будет — только скажи.

— Посмотрим, — кивнул Полубой, — а от города далеко?

— На южной окраине. Так и называется: турбаза «Юг». Я там с подругой бывал. Эх, класс! Пляж там галечный, вода — чистейшая. Девяносто шесть шагов от порога море — сам считал. А хочешь, я сам поеду, встречу подготовлю. Там рынок местный, связи у меня есть. Икры черненькой возьму, паюсной. А? Ее на хлеб с маслом этак ложкой положишь, стопочку махнешь… Нет, лучше красной возьму. Килограмма два, под водочку. Небогатов икорку уважает?

— А кто не уважает? — Полубой почувствовал, как рот наполнился слюной.

— Во! Возьму пару кило, чтобы ложками черпать и закусывать. Нет, — Старгородский задумался, — надо бы чем-то местным тебя угостить, колоритным. А-а, знаю, там у родни на огороде баклажаны растут. Пожарить, с чесночком — мировой закусон.

— Я бы и от икры не отказался, — пробормотал Полубой. — Ладно, там видно будет. Организуй пока пять двоек в караул. Ты — разводящий. Как в док встанем — заступите.

В десять утра следующего дня «Дерзкий» встал у стенки дока — два буксира, сцепившись с эсминцем силовыми каркасами, осторожно маневрируя, завели корабль. Небогатов послал Трегубова в мастерские. Адмиралтейство без звука вызвалось перевести требуемую сумму, и теперь требовалось только обеспечить скорейший ремонт.

Команду, свободную от вахты, построили на артиллерийской палубе, и капитан третьего ранга Гаркуша разъяснил обстановку, делая упор на то, что порт — союзнический, не бузить, не ронять звание русского моряка, а если будут провокации, что, в связи с общей политической обстановкой, не исключено, стараться на них не поддаваться.

Первая партия из двадцати матросов и старшин, в сопровождении старшего лейтенанта Краснова, была доставлена в порт, с указанием быть на борту не позже девятнадцати ноль-ноль.

Полубой проверил расставленные Старгородским посты: на юте, на баке и там, где с эсминца снимали покореженные листы обшивки, чтобы добраться до энергетической установки. Десантники держались в тени причальных штанг и конструкций, чтобы не мозолить понапрасну глаза, но успевали подметить все. На юте Полубою доложили, что от грузо-пассажирского терминала подходил небольшой тендер, обошел вокруг дока, однако к эсминцу не приближался, и Полубой мысленно похвалил Небогатова. Кирилл оставил на вахте посты дальнего обнаружения и электронной разведки. Помимо этого носовые «онагры» находились в боевой готовности, а шесть «единорогов» были готовы пресечь любую попытку несанкционированного приближения к кораблю.

Понаблюдав, как подчиненные капитан-лейтенанта Трегубова, маневрируя ранцевыми двигателями, снимают кожух с энергетической установки и грузят его на транспортный бот, Полубой вернулся в корабль.

Небогатова он нашел в его каюте — Кирилл составлял смету расходов на ремонт.

— Брось ты эту бухгалтерию, — призвал Полубой.

— А чем еще прикажешь заниматься? Ремонт займет трое суток, так лучше я сейчас подготовлю документы для адмиралтейства.

— Ваня Зазнобин, капитан одного из кораблей ушкуйников, приглашал нас с тобой. Сказал — разговор есть.

Кирилл, не вставая от компьютера, сладко потянулся и с усмешкой посмотрел на друга.

— Ты так и хочешь меня втянуть в какую-нибудь авантюру. Сам посуди: командир эсминца флота его Императорского Величества идет в гости к пиратам! Да с меня погоны снимут в два счета.

— А кто узнает?

— Ха… найдутся добрые люди. Ты бы посмотрел на губернатора. Вот кто с удовольствием доложит, что кэптен Небогатов пьянствовал в компании с сомнительными личностями.

— Но сейчас они на официальной службе у «Макнамары», — возразил Полубой, — ты сам говорил, что управляющий компании помог уговорить этого хмыря.

— Помог-то помог, только вот зачем это О’Кифу? — задумчиво сказал Небогатов. — А что, говоришь, приглашали разбойнички?

Глава 15

Вечер был теплым, над не остывшей от дневной жары полосой плясали миражи, искажая здания космопорта и грузовые ангары. Полубой посадил модуль поближе к пассажирскому терминалу, однако в зал ожидания не пошел, а поманил Небогатова за собой, в обход портовых служб. Миновав дверь, ведущую к посту таможенного контроля, они свернули направо и какими-то подземельями, пригибаясь под трубопроводами, вышли на площадь через подземный гараж.

— Сержант этим путем меня вел, — пояснил Касьян, — пьян был в дым, но дорогу хорошо помнил. Видно, не раз пользовался.

Он критически оглядел Небогатова. Гражданскую одежду командиру ссудил лейтенант Титов, Полубой надел десантную куртку без знаков различия и брюки, которые ему дал капитан третьего ранга Гаркуша, схожий с Касьяном комплекцией. Глядя на друга, Полубой досадливо поморщился. Странно смотрелись на капитане первого ранга стильные штаны лазоревого цвета и куртка из кожи серувианского гиппопотама, украшенная заклепками и светящаяся на сгибах.

— В таком прикиде так не ходят, — сказал Полубой, — расслабься, что ты, как на параде. Плечи вперед, руки пусть болтаются, а голову наклони, будто смотришь, кому в рыло дать.

— Я и так на сутенера похож, а ты из меня вообще не пойми кого сделать хочешь!

Полубой покачал головой, высмотрел свободный глыдер на стоянке и махнул рукой.

Таксист, когда узнал, куда надо везти пассажиров, сначала отказался наотрез.

— Да вы что? Я оттуда пешком вернусь, а то и вовсе там останусь. Мне жизнь дорога.

Но Полубой пошептался с ним, показал новенькие купюры, которые обменял, когда возвращался с Харпером из бара, и водитель согласился.

Город плескался в море огней, легкомысленно одетые жители сидели в кафе, прогуливались, глазея на витрины. Возле стадиона шла массовая драка молодых парней в одинаковых бело-зеленых майках с полицейскими. Стражи порядка одерживали верх — против шокеров и парализаторов у толпы были только камни и палки. Кое-кто, правда, размахивал цепями, но таких вычисляли быстро, и к ним бросалось сразу несколько полицейских.

— Наши сегодня выиграли, — пояснил водитель, — вот на радостях и буянят. Надо народу дать возможность выпустить пар. Позавчера ходили с плакатами: «Убийц из Четвертого флота к ответу», хотели пикет у русского консульства устроить, мол, оставьте в покое гетайров Александра. Только русских у нас нет, вернее, консульства нет, а русские есть. Как раз там, куда едем, но к ним лучше не соваться. Тот район даже мафия обходит.

— Они что же, сами как мафиози? — спросил Небогатов, выразительно поглядывая на Касьяна.

— Много чего говорят. Только в городе они никого не трогают. Говорят, — водитель понизил голос, — они раньше на транспортных линиях между Сан-Анджело и Содружеством промышляли, а потом им сказали: хватит, парни. Позабавились и будет, не то флот вызовем. Они: нам на флот плевать, дело говорите. Ну Макнамара им предложил отступного и работенку непыльную, они и согласились. Там, — водитель мотнул головой, — они как у себя живут. Семьями обзавелись, а кто оттуда, из России привез. Вот и живут.

Небоскребы вокруг постепенно теряли высоту, будто проваливаясь в море рекламных огней. Вскоре по сторонам улицы, за палисадниками появились двухэтажные аккуратные дома, все одинаковые, будто не построенные, а выращенные в инкубаторе, однако водитель проехал дальше.

В открытое окно повеяло солоноватым морским воздухом. Улица шла вверх, и когда глидер выплыл на вершину длинного подъема, впереди, внизу, за огнями прибрежного района, Небогатов увидел море. Темное, таинственное, с лунной дорожкой, протянувшейся от повисшей над горизонтом луной.

— Красота, — сказал Полубой.

— Да… отвыкли мы от такой жизни. Эх, Касьян, ближе к природе надо быть.

— А кто мешает? Купи дом у моря и живи.

— Нет, отравлены мы. Городом отравлены, — вздохнул Кирилл.

— Почти приехали, — предупредил водитель, искоса посматривая на странных пассажиров.

Один, ну прямо вылитый педик из сиреневого квартала, второй — громила, что при одном взгляде сердце екает, а любуются морем… Может, психи?

Водитель прибавил скорости, хотя улицы стали узкими, и разогнаться особо было негде. Здесь не было ослепляющих огней, не ревела из баров и кафе музыка, не фланировали едва одетые девицы вдоль тротуаров. Нет, проститутки были и здесь, однако держались они не в пример пристойней, чем там, среди небоскребов.

Впереди дорогу не спеша перешла группа молодых людей, и водителю пришлось сбавить скорость. Парни шли как на прогулке, совершенно не заботясь о том, что идут по проезжей части. Один даже остановился, прикуривая на ходу, затем посмотрел на плывущий глидер, выдохнул в его сторону дым и вразвалку последовал за приятелями.

— Во, видали? Не любят здесь чужих, — водитель явно терял остатки самообладания, — давайте-ка дальше пешком. Тут всего ничего осталось.

Пришлось вылезать. Полубой расплатился, и глидер, взмыв вопреки правилам над домами, развернулся и унесся в сторону видневшихся за холмом небоскребов.

Улица казалась спокойной: в домах светились окна, откуда-то доносился запах жарящегося мяса — видимо, готовили барбекю, соседи переговаривались через заросли ежевики, разделявшей участки. Если бы не чужие созвездия над головой и слишком большая луна, Небогатов решил бы, что он дома.

— Куда дальше?

— Сейчас узнаем. — Полубой заметил возле дверей кафе группу местных жителей и направился к ним.

При его приближении все замолчали. Взгляды, которыми они рассматривали чужаков, сложно было назвать приветливыми.

— Добрый вечер, — приветствовал всех Касьян по-русски, что немного разрядило атмосферу, — не подскажете, как нам найти Ивана Зазнобина?

Жители продолжали молча смотреть на него, будто вопрос прозвучал только у Полубоя в голове, а вслух он его высказать забыл. Наконец один, высокий парень с копной нечесаных волос, лениво растягивая слова, спросил:

— А кого это интересует?

— Да мы вот с приятелем познакомились с Иваном в порту, так он приглашал заходить, — как можно дружелюбней сказал Полубой.

— Это вон тот, что ли, приятель твой?

— Ну да, — Касьян оглянулся.

Небогатов стоял, заложив руки за спину и, покачиваясь с пятки на носок, свысока разглядывал компанию. Может быть, в офицерской форме он и смотрелся бы внушительно, но сейчас выглядел странно. И уж конечно на этой тихой улице он казался в своей светящейся куртке и рассыпающих искры штанах совершенно неуместно.

— С таким приятелем Иван вряд ли бы стал знакомиться, — усмехнулся невысокий стриженный под ноль вертлявый мужчина с приплюснутым носом, — он все больше по бабам.

Послышались сдержанные смешки, Полубой также улыбнулся, чтобы показать, что и он оценил шутку, однако капитану первого ранга она явно не понравилась.

— Я попросил бы вас думать, о чем говорите, молодые люди, — заносчиво сказал Небогатов.

— А я и подумал, — сказал вертлявый, — иначе я бы прямо сказал, что педики к нам не ходят. Вали отсюда и ты, и этого, — он мотнул головой в сторону Полубоя, — забирай.

Касьян заметил, как от группы отделились двое и стали обходить его с боков. За кустами, возле ближайшего дома ему почудилось движение. Он склонил голову, прислушиваясь.

— Дашка, принеси-ка лучевик. Кажись, чего-то будет, — тихо сказал кто-то за кустами сирени, отделявшими дом от проезжей части.

Полубой отступил и поднял руки ладонями вперед.

— Не хотите говорить — не надо, — сказал он, — пошли, Кирилл.

— А может, оставишь приятеля. Мы бы с ним тоже познакомились.

Полубой схватил за куртку рванувшегося на голос Небогатова.

— Тихо. Пусть болтают. Не хватало еще здесь, среди своих драку учинить.

— Пусти, — рвался Кирилл.

— Господин капитан первого ранга! — прошипел Полубой.

Небогатов сник, невесело усмехнулся и покачал головой.

— Эх, иной раз я даже завидую штатским.

— Что за шум, а драки нет? — спросил знакомый Полубою голос.

— Да вот тут двое каких-то убогих Боярина спрашивают, — ответил высокий парень.

Касьян обернулся и увидел идущего к ним через дорогу Аверьяна Потехина — одного из тех, с кем он познакомился в баре «У хромого Дью». Аверьян, узнав Полубоя, прищурил и без того узкие глаза, улыбнулся во все круглое лицо и раскинул руки.

— Касьян! Какими судьбами?

— Здорово, Аверьян. Вот, решил к Ивану зайти, а у вас тут гостям не рады.

— Это кто тут не рад гостям? — Аверьян развернулся к молодым людям.

Под его взглядом парни стушевались. Высокий, видя, что все молчат, выступил вперед.

— Ошиблись мы, Аверьян. Извините, мужики, — он неловко поклонился Касьяну и Кириллу, махнул рукой, и компания поспешно скрылась в темноте. За забором тоже затихли и про лучевик не вспоминали.

Потехин проводил компанию недовольным взглядом и обернулся к Касьяну.

— Извини, друг. Ребята молодые, горячие. Кто на кораблях служит — те поспокойнее, ну да места на всех не хватило. Вот если еще себе кораблик добудем… А парни тоже правы, по-своему. Год назад на нас местная мафия попыталась наехать. Не вовремя попали — экипажи дома были. Ну вломили мы им крепко, но с тех пор нет-нет, да и проверят на вшивость. — Аверьян оценивающе посмотрел на Кирилла: — Да-а… одежда у вас не самая подходящая.

— Капитан первого ранга Кирилл Небогатов, — представил Полубой.

— Ух ты, целый полкан? — радостно удивился Аверьян, — ох, простите. Так вы, стало быть, командир эсминца? Очень приятно. Однако Ивана нет, и практически никого из экипажей вы здесь не найдете. По срочному вызову все на кораблях. Если хотите — я Ивана предупрежу, а он с вами свяжется.

— Ну, что ж, давай так и сделаем, — согласился По-лубой.

— Вот и договорились, — Потехин пожал руку ему и Небогатову, — извините, спешу.

Кирилл посмотрел ему вслед, взглянул на Полубоя.

— Это что за клоун? Аверьян, да еще и Потехин. Если он не из Поднебесной, то я — Александр Великий.

— Может и из Поднебесной, однако в ушкуйниках кого только нет. Я так понимаю, берут всех, кто к ним прибьется, а уж время покажет, нужен ты честной компании или дальше гуляй. Ну а если себя показал, тогда уж становишься свой в доску, — он хмыкнул, — как у нас на Луковом камне. Я, пока во флот не попал, даже представить себе не мог, что Махтимагомедовы или Шнеерсоны — ну вроде как не совсем русские фамилии… Ну что, на корабль вернемся?

Небогатов глубоко вдохнул воздух, полный незнакомых пряных и терпких ароматов. Где-то недалеко шумел прибой, подмигивали с неба чужие звезды.

— Пойдем на берег, — сказал он, — дома никак не выберу время к морю слетать, так хоть здесь… Если что — вызовут.

Они пошли вниз по пустынной улице вдоль кустов сирени, скрывающих палисадники, под пятнами света от прячущихся в листве деревьев фонарей. Трещали цикады, и Полубой вспомнил, как они с Лив неделю прожили на острове после возвращения с Хлайба. Он получил отпуск, а Лив вообще не была никому подотчетна, и они решили: чем киснуть в городе, уединиться где-нибудь подальше от людей. Был июль, море было теплое, и они сняли рыбацкий домик на окраине единственного на острове поселка. Во дворе росли карликовые кипарисы, к морю, среди кустов туи, сбегала тропинка. Галечный пляж был крохотный, как раз на двоих — местным пляжи были без надобности. Как заметил Полубой, те, кто живет у моря, перестают чувствовать, какое это чудо — безбрежный простор, горячие камни, прозрачная солоноватая вода. Днем они с Лив валялись на пляже, вечером сидели на скалах и пили сухое кислое вино, а ночью любили друг друга, а потом плавали в темном море и опять любили друг друга. На пляже…

А потом они поссорились в очередной раз, и Лив ушла, а он не стал удерживать ее. Никогда никого не удерживал, не стал и теперь.

Полубой выругался вполголоса. Не полегчало.

— Ты чего? — спросил Кирилл. — Что за страдания?

— Так, вспомнил кое-что. Мы с Лив были в июле на море целую неделю. И чего это в голову пришло… Прорвемся, а, Кирюха?

— А то! — в тон ему ответил Небогатов.

Последний фонарь остался за спиной, улица кончилась, впереди, сквозь небольшую рощицу акаций темнело море. Под ногами захрустела галька, сразу накатил шум прибоя, запахло водорослями, волосы взъерошил ночной бриз.

Небогатов пошел вперед, ориентируясь на белую пену прибоя. Он опустился на корточки и, зачерпнув воды, плеснул в лицо.

— Слушай, — вспомнил Полубой, — а ведь у моего лейтенанта здесь родня пансионат держит. Он говорил — только скажи — все как в сказке будет. Давай я ему звякну, переночуем здесь, с утра искупаемся, а?

— Согласен. Дел на корабле все равно нет. Полубой вызвал «Дерзкий» и попросил ответившего Гаркушу подозвать Старгородского.

— Андрей, я сейчас в городе, как раз у моря. Ты говорил, здесь где-то родня твоя?

— М-м… ну… значит так, — сказал Старгородский, — пансионат так и называется «Юг». Э-э… ну это, ты спроси сторожа Витька. Мол, Андрюха-медик привет передает и просит на ночь устроить. Ага?

— Погоди, ты ж говорил — родня!

— Э-э… что-то связь барахлит, товарищ майор. — Старгородский отключился.

Полубой пожевал губу, недоуменно посмотрел на Небогатова. Кирилл пожал плечами.

— Как в сказке, говоришь? Сторож Витек и Андрюха-медик? Ладно, пойдем искать пансионат «Юг».

— Ну Андрюха, ну сказочник, — проворчал Полубой, — в карауле сгною!

— Да брось ты. Приключение, опять же.

— Что я ему, щелкопер какой-нибудь безответный?

Полубой бормотал проклятия, пока они бродили по пляжу и прилегающим улицам. Наконец кто-то объяснил Небогатову, как найти пансионат «Юг». Через двадцать минут сторож Витек, с трудом вспомнивший Андрюху-медика, поселил их в пустовавшем домике. Собственно, все домики пустовали, но этот был в приличном состоянии.

В баре, почему-то работающем при отсутствии отдыхающих, выпили по три чашки кофе, заедая его местными орехами — очень уж есть хотелось, после чего Небогатов предложил искупаться. Разделись в домике. Полубой из принципа посчитал, сколько шагов до моря. Оказалось — восемьдесят восемь.

Неуклюже разбежавшись по гальке, Касьян с диким криком рухнул в воду. Небогатов не торопясь зашел по грудь и нырнул. Потом они плавали наперегонки, ныряли в черную глубину, хотя черная, как чернила, она была только для Кирилла. Полубой быстро приспособился и видел все в голубовато-зеленом свете: медуз, паривших в толще воды, прилепившиеся к камням раковины, снующих у дна мелких рыбок. Он хотел проверить, сколько сможет находиться под водой, но в присутствии Кирилла не решился. Почувствовал, что долго, а сколько… какая разница?

Спать решили тоже на пляже: прямо возле воды положили деревянные лежаки, улеглись, негромко переговариваясь и глядя на звезды. Сквозь дрему Полубой услышал какой-то посторонний звук, не придал ему значения, однако Небогатов вскочил с лежака и кинулся к дому.

Через минуту он вновь появился на пляже.

— Касьян, подъем!

— Что случилось?

— Полчаса назад в док, недалеко от «Дерзкого», встал на ремонт транспорт частной компании.

— Ну и что? Может, ему…

— Только что он начал сканирование эсминца.

Глава 16

— Будет скандал, — предупредил Полубой, глядя, как Кирилл выставляет коммуникатор в режим маяка.

— Знаю. «Несанкционированное проникновение в воздушное пространство планеты, находящейся под протекторатом дружественной державы», — процитировал Небогатов. — Плевать.

Челнок зашел со стороны моря. Сначала что-то темное пересекло лунную дорожку, затем стал слышен приглушенный рокот двигателя, и наконец в свете звезд прямо на них вышел кургузый силуэт.

— Свет включи, — скомандовал Небогатов в коммуникатор, — еще сядешь нам на головы.

Сноп света ударил в глаза. Полубой прикрыл лицо ладонью. Челнок завис в двух десятках шагов от них, танцуя на тонких струях холодной плазмы — двигатели работали в режиме малой тяги, отводя тепло в атмосферу. Во все стороны полетела гаиька. Корпус челнока треснул продолговатым отверстием, отвалилась крышка люка, таща за собой трап. Небогатов первый взлетел по ребристым ступеням, и едва Полубой последовал за ним, как челнок ударил в пляж форсажным выхлопом и рванулся вверх.

Пилот, старшина первой статьи, покосился на Небогатова, когда они вошли в кабину.

— Здравия желаю, господин капитан первого ранга. Вам бы и господину майору лучше присесть и пристегнуться — за мной, кажется, местные перехватчики увязались.

— Что на «Дерзком»?

— Не могу знать. Было приказано доставить вас как можно быстрее. Капитан-лейтенант Краснов так и сказал: хоть усрись, а чтобы командир был здесь через полчаса.

— Ну и как? — ухмыльнулся Полубой.

— Что? — не понял старшина.

— Ну, это…

— Отставить, — буркнул Небогатов, — Касьян, не время. Что перехватчики?

— Вон, поджидают, — старшина указал пальцем три этметки на экране.

Перехватчики парили в верхних слоях атмосферы, отслеживая нарушителя.

— На запросы не отвечать. Связь с «Дерзким». Старшина сунул ему гарнитуру и щелкнул тумблеэом. С эсминца отозвался первый помощник. Не дожидаясь вопросов, он доложил, что Титов поставил выборочные помехи: на анализаторы выхлопа, на «микроволновку», на биодетекторы и прочее оборудование, не положенное эсминцу по штату. Сканирование с транспорта продолжалось.

— Чей корабль? — спросил Небогатов.

— Только что идентифицировали. Грузовоз компании «Макнамара». Капитан — Джеймс Макдиган, масса покоя…

Модуль с ревом рвал атмосферу, за бортом крутились плазменные вихри. Полубоя вдавило в кресло, однако сильного дискомфорта он не ощутил и потому удивился, увидев на датчике, расположенном на панели управления, что перегрузка составляет 5g.

Небогатов попытался что-то сказать в микрофон, эднако смог только хрипло выдавить — «отбой».

Старшина с налитыми кровью глазами навис над тультом. Кисти рук со вздутыми венами плавно порхали над сенсорами управления — видно, старшине было не впервой стартовать на запредельном ускорении.

Перехватчики нагнали модуль только перед самым доком, когда старшина уже ввел его в обозначенный габаритными огнями коридор подхода.

Магнитные захваты со звоном цапнули модуль и завели его в ангар. За обшивкой засвистел нагнетаемый воздух. Не дожидаясь, пока давление окончательно выровняется, Небогатов спрыгнул на палубу и устремился к лифту, ведущему на мостик. Полубой едва поспевал за ним.

На мостике находились Гаркуша, Краснов и лейтенант Титов. Небогатов приказал включить проекцию обзорного экрана на максимальное увеличение. Теперь транспорт был виден во всех подробностях: побитый, местами в подпалинах корпус, вскрытые грузовые секции — видно, недавно разгрузились, прилепившийся к корме доковый буксир.

— Что предприняли? — спросил Небогатов.

— Пока ничего, — ответил Гаркуша, — в принципе можно его не трогать — ничего они не узнает.

— Но дураков надо учить. — Небогатов посмотрел на Титова. — Ну-ка, лейтенант, просканируй его. Не настолько же они идиоты, чтобы предположить, что мы не заметим сканирование? А каков вопрос — таков ответ.

Через пять минут офицеры с интересом разглядывали расцвеченную схему транспортника. Гаркуша, в начале карьеры служивший на корвете в охране транспортных караванов, со знанием дела разъяснил расположение основных узлов и агрегатов корабля. Впрочем, в основном для Полубоя, поскольку остальные и так прекрасно разбирались в предназначениях корабельных отсеков.

— Мостик, рубка связи, кубрики команды, энергетическая установка. Лейтенант, переключитесь в режим определения электромагнитных излучений. Ага, — Гаркуша ткнул пальцем, — вот откуда они пытаются нас рассмотреть. Что-то не помню я, чтобы на грузовиках стояли сканеры такой мощности.

Небогатов повернулся к обзорному экрану и недобро прищурился.

— Сергей Александрович, вы, помнится, мечтали испытать «микроволновку» в боевых условиях?

— Разрешите приступать? — с готовностью отозвался Краснов.

— Действуйте. Точка фокуса на обшивке, а по мере распада — углубление до источника излучения. Режим — метал и сплавы.

Краснов быстро устроился за отдельным пультом, поиграл пальцами в воздухе, как пианист, разминающийся перед концертом, и опустил руки на клавиатуру.

Гаркуша увеличил изображение участка корпуса транспорта, по которому наносился удар. Полубой подался вперед, стараясь увидеть все в подробностях.

Несколько секунд ничего не происходило, затем внезапно кусок внешней обшивки исчез, будто кто-то огромный откусил кусок транспорта. В образовавшееся отверстие, диаметром не менее полутора метров, ударил фонтан мгновенно кристаллизующегося воздуха.

— Титов, что на сканере?

— Засуетились, господин капитан первого ранга.

Сканер показывал хаотические перемещении биологических объектов по всему грузовому судну — команда занимала места по аварийной тревоге.

— Сергей Александрович, а теперь медленно продвигайтесь вперед. Пусть успеют эвакуировать отсек.

Через пятнадцать минут в борту транспорта образовался тоннель, углубившийся в корпус почти до половины его диаметра. Металл в месте воздействия «микроволновки» менял структуру и терял молекулярные связи, рассыпаясь в пыль. Часть команды выбросилась в аварийных капсулах, к которым от мастерских и ремонтных боксов спешили спасательные катера, другая часть, задраив люки и переборки, ожидала спасателей на корабле. Сканер и рубка связи были полностью разрушены, однако никто из людей не пострадал.

— Ну вот, — удовлетворенно сказал Небогатов, — а мы вроде бы и не при чем. Так, господа офицеры?

— Летают на ржавых гробах — вот и результат, — первый помощник сокрушенно развел руками.

— Да, космос не прощает разгильдяйства. Кстати, Титов, запросите транспорт: не нужна ли наша помощь?

Полубой отвел Небогатова в сторону.

— Ты говорил, что управляющий «Макнамары» помог получить разрешение на ремонт в доке.

— Да, — кивнул Кирилл, — теперь понятно, зачем ему понадобилось помогать нам. Я уверен — это не частная инициатива капитана грузовика. Но для чего проводилось сканирование?

— Или для кого? — уточнил Касьян.

— Думаешь, стоит запретить увольнения на берег?

— Вот тогда они и почувствуют, что здесь что-то не то. Эту аварию могут списать на изношенность корпуса или что-то в этом роде?

Небогатов в задумчивости потер подбородок.

— Скорее всего. «Микроволновка» — секретный экспериментальный образец и, видимо, в серию не пойдет и на вооружение взята не будет — слишком небольшая дальность применения. Это — оружие каперов или диверсионных групп. Но даже если О’Киф узнает, в чем дело, то винить, кроме себя, ему будет некого. Вряд ли губернатор, сколь он ему ни обязан, поддержит его, если управляющий решит жаловаться на «неспровоцированное нападение» русских.

К исходу дня «дед» Трегубов доложил Небогатову что ремонт будет закончен через сорок восемь часов. Не такой уж и большой срок, если принять во внимание повреждения, которые получил «Дерзкий», однако и не маленький. Тем более что, как показали дальнейшие события, компания «Макнамара инк.» не собиралась ограничиваться только сканированием русского эсминца. К тому же О’Киф чувствовал себя вправе сделать попытку отыграться за неудачу.

На всякий случай Небогатов решил подстраховаться и послал запрос начальнику порта, в котором выразил обеспокоенность соседством «Дерзкого» с аварийным судном и попросил отбуксировать транспорт подальше. Просьба была удовлетворена — грузовик оттащили в дальний конец дока.

Глава 17

Следующие сутки прошли спокойно — больше никто не пытался ни сканировать эсминец, ни еще каким-то образом воздействовать на «Дерзкий». Сменялись вахты, ремонтные бригады в авральном режиме перемонтировал и энергетическую установку. Главный по энергетике — капитан-лейтенант Трегубов за прошедшие двое суток не сомкнул глаз и держался только на стимуляторах, пообещав Небогатову, что отоспится, как только эсминец выйдет в открытый космос.

Неприятности начались к вечеру. Отбывшая в увольнение команда, во главе с лейтенантом Титовым, запросила разрешения вернуться на борт раньше положенного срока на два часа. Титов попросил, чтобы в шлюзе команду встречали санитары.

Кроме санитаров модуль встречали Небогатов, Вайнштейн и Полубой.

Из распахнувшегося люка первым выскочил лейтенант Титов, пропустил санитаров, хотел, было, помочь им, но, увидев командира, подошел с рапортом.

— Господин капитан первого ранга, — губы у лейтенанта были разбиты, нос свернут на сторону и в тонких щегольских усиках запеклась кровь, — группа матросов и старшин прибыла из очередного увольнения. Происшествий не случилось, за исключением…

— Короче, лейтенант, — проявил нетерпение Небогатов, — не на плацу. В чем дело?

— С местными зацепились, господин капитан первого ранга. — Титов обернулся к модулю, из которого санитары осторожно выгружали носилки. Лейтенант Вайнштейн, склонившись к раненому, что-то тихо говорил ему, — ей-богу, мы ни при чем.

— Кто это?

— Старшина Неволин. Стилетом в бок…

— Постройте команду.

Мимо пронесли носилки, лейтенант Вайнштейн на ходу распоряжался по коммуникатору готовить операционную.

Через минуту прибывшие были построены. Небогатов пошел вдоль строя, разглядывая людей. У большинства парадная форма была порвана. Кто щеголял синяками, у кого лицо было расцарапано, словно его волочили головой по асфальту. У боцмана Опанасенко один глаз закрылся напрочь, зато второй горел боевым задором и усы топорщились, как у дикого кота. Небогатов остановился напротив боцмана.

— Как же так, Гаврила Афанасьевич? Уж от тебя-то не ожидал. Ладно, лейтенант Титов — у него кровь играет, НО ТЫ!

— Так это… господин капитан первого ранга! Разве ж можно стерпеть, как Расею позорят?

— И каким же образом позорили Россию?

— Ну зашли мы по кружечке пропустить. Бар такой симпатичный, «Безрогая улитка» называется, ага. А за нами компания вваливается и давай ребят задирать. Я к хозяину — вызывай полицию, а он, сук… вредитель, говорит: что, обосрались? А тут один орет: вы, говорит, пидоры неумытые, хотели наших ребят на смерть послать под вашим еврейским адмиралом! Это они, значит, о вице-адмирале Белевиче…

— Я понял, о ком они. Дальше что было?

— Ну… эта… он, значит, вот так вот сделал, — боцман согнул правую руку и ударил по сгибу левой, — и говорит: вот, говорит, вашему жиденку и вам всем, вместе с вашим императором! А вас, говорит, сейчас к стойке поставим и будем… эта… ублажать, значит. А тебя, старый пердун, это про меня, охальник, так говорит, будем учить, значит, сосать с заглотом. Я, говорит, люблю, когда мне яйца усами щекотют.

Полубой закусил губу, чтобы не расхохотаться — уж очень старательно боцман перечислял оскорбления и делал это настолько живописно, что сцена предстала, будто Касьян сам в ней участвовал.

— Подробности можно опустить, — сказал Кирилл.

— Ага… ну, я самого говорливого приложил раз, — боцман поднес Небогатову кулак с небольшой арбуз величиной с ободранными костяшками пальцев, — вот не сойти мне с этого места, господин капитан первого ранга! Только один раз и приложил, а он… того… вырубился. А дружки его на нас полезли. Ну мы «Дерзкий» не посрамили, вот только Володьке перо… старшине Неволину стилетом под ребро кто-то ткнул. Не уследили мы — уж очень много их набежало. Едва к космопорту пробились. Спасибо — какие-то мужики в кожаных куртках помогли. По-нашему базарили, ага.

Полубой помянул про себя добрым словом Ивана Зазнобина и его друзей.

Боцман тяжело вздохнул и виновато опустил голову.

Небогатов оглядел строй.

— Лейтенант! Был приказ не поддаваться на провокации. Вы что, не могли удержать людей?

Титов начал что-то мямлить, старательно пряча руки за спину, и Полубой понял, в чем дело — кулаки у лейтенанта были сбиты и кожа содрана чуть не до кости. Не иначе, как о чужие зубы — уж Касьян знал толк в подобных травмах.

— Могли или нет? Не слышу ответа, господин лейтенант!

— Никак нет, — внезапно четко сказал Титов, твердо глядя на командира, — не мог я удержать людей и не стал бы этого делать.

Небогатов, прищурившись, долго смотрел на него, но лейтенант не отвел глаз.

— За невыполнение приказа до конца ремонта под домашний арест, — сказал Небогатов и затем после паузы продолжил: — А за то, что сумели вывести людей из-под удара, объявляю благодарность. Остальным — разойтись, привести себя в порядок. Боцман, выдать людям новую форму.

Оставшись с Полубоем в опустевшем ангаре, Небогатов заложил руки за спину и прошелся вокруг модуля, насвистывая скабрезную песенку про горничную Машку, на которую молодой господин адвокат сначала глаз положил, а потом кое-что потяжелее. Полубой молчал, боясь спугнуть то, на что надеялся.

— Ну что, господин майор? — спросил Небогатов, остановившись перед Касьяном. — Не пора ли вам принять участие в игре?

— Фу-у… — выдохнул Полубой, — я уж подумал, что ты решил запереться на корабле, будто ничего не случилось. Пойду, обрадую ребят — засиделись хлопцы в седлах.

— Эх… — мечтательно сказал капитан первого ранга Небогатов, — вот бы и мне с вами. Давненько я… — тут он опомнился и строго добавил: — Оружия не брать. Слышишь?

— Да на кой леший оно, оружие? — искренне удивился Полубой.

Если вчера бар «Безрогая улитка» и пострадал во время драки моряков с «Дерзкого» с неизвестными, то сегодня этого было незаметно. Даже зеркала за стойкой, перед которыми выстроились шеренги разноцветных бутылок были целы, хотя, как рассказал Полубою лейтенант Титов, целой вчера ни осталось ни одной стекляшки в помещении бара.

Разноцветные панели перемигивались в такт незатейливой тоскливой мелодии, лившейся неизвестно откуда, посетители пили пиво, виски, водку, текилу, словом — все, что могла предложить усталому и страждущему моряку любая портовая забегаловка.

Полубой отобрал на дело полдюжины пехотинцев — остальные несли службу в карауле. Лейтенант Старгородский, как разводящий, должен был бы остаться на корабле, но упросил Касьяна взять его. По глазам лейтенанта Полубой понял, что если откажет в просьбе, то поможет насмерть обидеть своего толкового взводного — несмотря на все свои понты, лейтенант службу знал хорошо и имел солидный боевой опыт.

Боцман Опанасенко, с разрешения Небогатова, вызвался сопровождать морпехов, чтобы указать на вчерашних обидчиков. В том, что они непременно появятся в баре, Полубой был уверен — ведь, по их мнению, сражение с русскими они выиграли. Правда, моряков было всего десять человек плюс лейтенант Титов, а нападавших в два раза больше, но кто сказал, что драка должна идти по-честному? Оказался в меньшинстве, не сдюжил — вытирай кровавые сопли и махай кулаками с орбиты.

Глава 18

Бар «Безрогая улитка» находился довольно далеко от космопорта — минутах в тридцати ходьбы, но Полубой решил, что лучше заранее прокачать пути отступления. Мало ли как дело обернется. Квартал был веселый — крохотные непременные гостиницы, проститутки, с интересом поглядывающие на любого встречного, сутенеры, пасущие своих девочек. Большинство лавок торговали либо местной экзотикой, вроде мускусных желез той самой безрогой улитки, способствующей небывалой потенции, либо товарами секс-индустрии, либо спиртным.

Пехотинцы были в гражданской одежде, которую им ссудили на благое дело моряки эсминца, кроме сержанта Умарова и еще трех человек, выряженных в парадную морскую форму. Для «формы» Полубой специально отобрал из своей команды ребяток, выглядевших понеприметнее. Впрочем, настоящий опытный глаз обмануть трудно. Культуру-то движений никуда не денешь. Хотя откуда здесь будет опытный глаз? Так, уличные банды… Старгородский выпросил у Титова искрящиеся лазоревые штаны и куртку, которая не сходилась на его объемистом брюшке, а Полубой оделся так же, как в прошлый раз, когда по милости своего лейтенанта ему пришлось заночевать на пляже.

В бар входили разными группами — сначала те, кто был в гражданке, а потом переодетые в форму, которых будто бы боцман вывел в очередное увольнение. Опухоль с глаза Опанасенко уже спала, но фиолетовый синяк придавал лицу зловещее выражение. К тому же усы его так и не приняли свое обычное положение — вниз вдоль углов рта — и торчали вперед вызывающе и нахально.

Бармен, узнав Опанасенко, вроде забеспокоился, но, заметив, что с ним всего четыре моряка, расслабился и даже позволил себе гнусно ухмыльнуться. Боцман, как ни в чем не бывало, подошел к стойке и заказал кружку пива, после чего ухмылка бармена стала еще шире — он решил, что этот пожилой моряк решил задобрить вчерашних врагов выпивкой. Иначе то, что он пришел в бар всего лишь с четырьмя спутниками, было не объяснить. Откуда ему было знать, что этих четверых хватило бы не только на то, чтобы оставить от его бара развалины, но и захватить весь «веселый» квартал и удерживать его столько, сколько потребуется. В принципе для «науки» можно было бы ограничиться и этими четырьмя, но Полубой решил создать как минимуму трехкратный перевес сил, ибо не исключалась возможность того, что «в процессе» к противнику подойдут подкрепления. Да и вообще, разумный перевес всегда, во-первых, сокращает время операции и, во-вторых, существенно снижает потери. Хотя в данном случае таковые должны были, скорее всего, свестись к синякам и царапинам…

Отбившись от наглых приставаний двух потасканных шлюх, Полубой, оглядев напоследок улицу, толкнул затейливо украшенную вращающуюся дверь и зашел в бар. Его парни были уже здесь — сидели кто за столиком, кто у стойки. Старгородский клеился к какой-то молодящейся особе с невообразимо огромным бюстом, Опанасенко угрюмо тянул пиво, посверкивая внимательными глазами из угла. Увидев Полубоя, он отрицательно покачал головой — вчерашних дебоширов пока не было.

Ждать пришлось недолго — брякнул колокольчик на Двери, и Полубой заметил, как бармен, глядя в сторону входа, будто случайно наклонил голову к углу, где сидел Опанасенко. Касьян сдул пену с пива и сделал крупный глоток — вряд ли потом удастся допить. А колокольчик все звенел и звенел, пропуская в бар новых посетителей. С сожалением отставив пустую кружку, Полубой медленно обернулся к двери.

Впереди выступал, именно — выступал, вальяжно, не глядя по сторонам, с чувством собственной значимости, крупный блондин в узких темперных брюках, балахонистом плаще и ярком шейном платке, обвивавшем крепкую шею. Волосы у него были прилизаны назад и светились в полутьме бара, в левом ухе висела серьга с золотистым таирским жемчугом. Чуть позади блондина, то пытаясь забежать вперед, то, будто испугавшись собственной прыти, отступая за его спину, вился вертлявый узкоплечий парень с испуганно-вызывающим взглядом и фиолетовым фингалом во всю левую половину лица. Он был одет в короткую куртку и прошитые серебряной нитью бесформенные штаны, заправленными в модельные сапоги. За ним, настороженно осматривая бар, двигался угрюмый черноволосый тип с короткой стрижкой и татуированными мощными руками, выглядывающими из кожаной жилетки.

Остальных Полубой не стал запоминать, просто прикинул количество. Получалось, что против семерых морпехов, плюс сам Касьян, плюс боцман Опанасенко, было почти два десятка парней, явно считающих себя (и, несомненно, не без оснований) грозой здешних улиц и подворотен. Касьян пригляделся, как эти ребятки двигаются, куда смотрят, и удовлетворенно кивнул. Соотношение сил, как он и рассчитывал, было как минимум три к одному в пользу морпехов.

В баре сразу стало тесно, посетители торопливо допивали напитки и бочком, стараясь не задеть вошедших, выскальзывали на улицу. Их пропускали беспрепятственно — целью был Опанасенко и четверо моряков в форме русского военного флота.

Бармен отложил полотенце, которым протирал стойку, а заодно и бокалы, отступил чуть назад, наверное, чтобы не упустить ни одной детали будущего представления, в успехе которого он не сомневался, и сложил руки на груди. Похоже, он собирался наблюдать за происходящим, как из первого ряда партера.

Блондин шевельнул пальцами, и его люди начали разворачиваться полукругом, охватывая пятерых русских в форме. Полубой подался вперед, надо было срочно вмешиваться. Пятеро против двух десятков — опасное сочетание, может просто не хватить глаз, и прежде чем встрянут остальные, боцман (за своих Касьян опасался меньше) вполне может словить что-то вроде вчерашнего стилета. Но первым «сработал» лейтенант… Шлюха, которую клеил Старгородский, вскочила из-за стола, отпихнула его и устремилась к выходу. На лице лейтенанта отразилась горькая обида. Он огляделся, будто недоумевая, кого так испугалась его подруга, и остановил взгляд на блондине.

— Ой! Это кто же к нам пожаловал? — спросил Старгородский, ни к кому персонально не обращаясь. Он качнул шеей, будто разминал позвонки, двумя пальцами взялся за отвороты куртки и сделал вид, будто поправляет ее на плечах, чтобы она не мешала движениям. Выпятив брюшко (похоже он даже что-то туда подложил, чтобы выглядеть менее опасным) и неприятно цыкая зубом, лейтенант направился к блондину, слегка повиливая бедрами.

Опанасенко поднялся с места, не выпуская из левой руки кружку с остатками пива. Он встретился взглядом с Полубоем и перевел глаза на татуированного верзилу. Касьян едва заметно кивнул. Еще в модуле он попросил боцмана показать того, кто ударил стилетом старшину — прощать такое было нельзя.

Вперед выскочил вертлявый с фингалом.

— Ты, мужик, привянь. Не с тебя сегодня спрос! — рявкнул он, пытаясь придать голосу угрожающие интонации.

Получилось не очень — визгливые нотки пробились сквозь нарочитый баритон. Блондин наклонил голову, исподлобья разглядывая лейтенанта.

— Что-то я тебя раньше здесь не встречал, — заявил он.

— Вот и познакомимся, — ласковым голосом ответил Старгородский, — ты зачем же мою женщину напугал? — Лейтенант вдруг побагровел, закатил глаза и заорал, что было сил: — Клещ протравленный?!! Требуху вырву!!!

Блондин отпрянул от неожиданности, затем быстро сунул руку под плащ. Вертлявый заорал фальцетом, подскакивая к Опанасенко, и боцман, не долго думая, наотмашь огрел его кружкой. Взбрыкнув ногами, вертлявый рухнул на пол.

Стоявшие до сих пор без движения громилы бросились на Опанасенко, однако их встретили десантники в морской форме, мгновенно прикрывшие боцмана.

В руке блондина появилась короткая стальная плеть с телескопическими сегментами. Коротко размахнувшись, он обрушил ее на лейтенанта. Старгородский рывком убрал корпус с траектории удара, схватил блондина за кисть, дернул на себя и боднул головой в лицо. Встречный удар отбросил блондина назад. Он взмахнул руками, пытаясь сохранить равновесие, и Старгородский врезал ему ребром ладони по открывшемуся горлу, тут же добавив с левой под вздох.

Верзила в жилетке скользнул к лейтенанту, и Полубой увидел в его руке тонкое длинное жало стилета.

Бармен моргнул — ему показалось, что здоровяк в полувоенной куртке на мгновение пропал из глаз и проявился уже рядом с татуированным.

Полубой перехватил руку с зажатым стилетом и развернул верзилу лицом к себе. Глаза у того были пустые, лицо спокойное, будто он делал привычную для себя работу. Касьян медленно сжал кулак, чувствуя, как плющатся в руке чужие пальцы. В пустых глазах плеснулся страх, потом боль. Верзила попытался левой рукой ударить Касьяна в промежность, но тот перехватил и вторую руку. Хрустнули фаланги пальцев, и верзила заорал, обдавая Полубоя вонью изо рта. Касьян медленно согнул руку со стилетом, развернул по направлению к его обладателю и резко ударил в живот. Верзила выпучил глаза. Полубой рванул стилет вверх, приподнимая дергающееся тело, захватил левой рукой жилетку и, резко развернувшись, швырнул труп в сторону набегающих от двери бандитов.

Это задержало их лишь на мгновение, но заминка стоила им дорого — с флангов в них врезались переодетые в гражданку десантники, а спереди Полубой методично выбивал мощными ударами то одного, то другого. Сейчас он был в своей стихии, и не хватало лишь привычной тяжести проверенного клинка с келимитовым напылением в руке. Впрочем, клинок вполне заменила металлическая ножка табурета, который он прихватил от стойки. Табурет развалился после второго удара, но оставшаяся в руке увесистая труба была даже удобнее. Что-то ударило в затылок Касьяну, за шиворот потекла резко пахнувшая сивухой жидкость. Полубой оглянулся. Бармен, запустивший в него бутылку, уже размахнулся, чтобы повторить бросок.

Полубой кистевым движением метнул свое оружие, попав бармену точно в лоб. Закатив глаза, тот рухнул под стойку.

— Бармена мне оставь, Касьян Матвеич! — услышал Полубой отчаянный крик Опанасенко.

Драка уже разбилась на отдельные очаги, которые десантники умело локализовали, пресекая попытки сопротивления в зародыше — Полубой еще на корабле проинструктировал всех не увлекаться эффектными приемами, а вырубать противника как можно быстрее. В условиях, когда численное превосходство было не на стороне морских пехотинцев, к тому же в тесноте ограниченного пространства, такая тактика была предпочтительней.

Бар был разгромлен — в горячке драки Касьян не заметил, как уютное помещение превратилось в руины, усеянные обломками мебели и стонущими, а то и неподвижными, как куклы, телами. Под ногами хрустели осколки световых панелей, крутящаяся дверь была выбита вместе с косяком, столы и стулья превратились в щепки.

— Полиция, алло, полиция! — надрывался в настенный коммуникатор выползший из-под стойки бармен.

Полубой перемахнул через стойку и с лета треснул его кулаком по бритому загривку. Бармен со звоном впечатался в коммуникатор и сполз по стене на пол.

Касьян оглядел бар. В темном из-за разбитых световых панелей углу Умаров лениво лупил двух уродов, еще пытающих шевелиться. Впрочем, все шевеление заключалось в том, что они норовили подняться на ноги и увернуться от кулаков сержанта.

Страгородский от голограммы к голограмме, таская блондина за шиворот и поясной ремень штанов, колол картинки головой верзилы, с удалым гиканьем придавая ему ускорение. Остальные пехотинцы деловито крушили оставшуюся мебель и выбрасывали через сорванную с петель дверь бесчувственные тела.

Боцман Опанасенко заглянул за стойку и с обидой посмотрел на Полубоя.

— Господин майор, просил ведь бармена мне оставить.

— Ну не получилось, — развел руками Касьян, — извини, Гаврила Афанасьевич. Он полицию хотел вызвать, а нам это совсем ни к чему.

Да, теперь, пожалуй, за один день бар в порядок не приведут — ремонт потребуется капитальный. Нужна была завершающая акция, последний штрих, так сказать! Полубой заметил кран разлива пива, поднимающийся прямо из пола. Он открыл вентиль и наклонился, ловя губами тугую пенную струю. Пиво приятно охладило. Утолив жажду, Полубой ухватился за кран и рванул на себя. Паркет под ногами затрещал — пиво подавалось откуда-то снизу, из подвала. Касьян крякнул, взялся покрепче и с усилием потянул сверкающий медью кран, отступая назад. Труба пивопровода, выламывая паркет, потянулась за ним. Выдернув около трех метров, Полубой согнул трубу дугой, потом, медленно, будто работая на публику, завязал в узел и удовлетворенно выдохнул.

— Ну ты… вы даете, господин майор! — восхитился Опапасенко.

— Что можем — то можем, — скромно отозвался Касьян. — Все, ребята, уходим!

Умаров двумя ударами вырубил упрямых бандюганов, Старгородский напоследок выбил блондином дверь туалета и, отряхивая руки, направился к выходу. Бойцы, оправляя одежду, не спеша покидали разгромленный бар. Напоследок Полубой поднял за грудки слабо ворочающегося бармена, притянул к своему лицу и, оскалившись, прошипел:

— Если еще кто тронет русских моряков — весь квартал разорю! Понял?

— Понял, — просипел бармен.

Возле входа, в обломках двери, вповалку лежали тела. Улица была пуста, лишь издалека, из подворотен и подъездов за происходящим наблюдали разбежавшиеся проститутки, сутенеры и зазывалы.

— Раненых нет? — спроси п Полубой.

— Никак нет, — ответил Умаров.

— Эх, славно оттянулись, — воскликнул Старгородский. Из носа у него капала кровь, по куртке змеился длинный разрез, но было видно, что такие мелочи не могут омрачить лейтенанту удовольствия. — Вот, помню, на Лазурной, зашли мы…

— После расскажешь, — оборвал его воспоминания Полубой.

Он уже несколько мгновений прислушивался, и теперь у него не осталось сомнений — едва слышный вой сирен становился все отчетливее. Бармен все-таки успел вызвать полицию.

Как назло на улице не было ни одного глидера.

— Бегом — марш, — скомандовал Полубой и устремился в ближайший переулок.

Позади рассыпался топот ног — морская пехота вопросов не задает: сказано — бегом, значит — бегом. Только боцман попытался выяснить, куда это они бегут, но Старгородский посоветовал ему беречь дыхание, и Опанасенко замолчал.

По самым скромным прикидкам Полубоя им предстояло пересечь около двадцати городских кварталов. Конечно, была надежда, что удастся перехватить такси, но в одну машину все не влезут, а чтобы поблизости оказалось три свободные машины — это было уже из области фантастики. Что-что, а фантазировать Полубой не любил — в любом, самом фантастическом совпадении или случайности он искал рациональное зерно и действовал исходя из собственной теории: если что-то не поддается рациональному объяснению — следует немедленно прояснить ситуацию. Ну а если что не поддается разумному толкованию, то следует от такого явления держаться подальше. В данном случае, когда он увидел впереди два полугрузовых глидера, почти перегородившие переулок, то остановился и сделал знак бойцам рассыпаться — это вполне могла быть ловушка. К примеру: бармен сообщил о драке не только полиции, но и дружкам тех, кого пехотинцы обработали в баре, и теперь команду Полубоя поджидали, чтобы не позволить насладиться заслуженной победой.

Сирены полиции, смолкшие, было, на короткий промежуток времени, завыли с новой силой, и Касьян принял решение — прорываться. Назад хода не было — полицию трогать было нельзя, но и попадать в участок тоже не хотелось. Оставался один путь — вперед. Полубой поднял руку с растопыренными пальцами и несколько раз сжал ее в кулак. Через несколько секунд бойцы собрались за углом дома, где он стоял. Последним, задыхаясь, прихромал боцман.

Полубой показал большим пальцем через плечо.

— Парни, вот там два транспортных средства, которые нам очень нужны. Однако печенкой чую — с ними не все так просто… Сзади — полиция, так что или мы берем эти шушлайки на абордаж, или сдаемся местным легавым. Что скажет командование по такому поводу, сами представляете. Потому — вперед. Андрей, помоги боцману.

Никто не задавал вопросов типа: а есть ли у тех, кто в глидерах, оружие и сколько там может быть народу. Придет время — проявятся сами и оружие предъявят.

Движением пальцев Полубой послал четверых людей на противоположную сторону переулка, дождался, пока они займут позицию, коротко выдохнул и выскочил из укрытия. Он обогнал своих людей шагов на двадцать, хотя бежать было всего ничего — от силы пятьдесят метров. Глидеры стояли, почти смыкаясь капотами так, что проскочить между ними не было никакой возможности. Но это и не входило в планы Полубоя.

Подлетев к правой машине, он рванул на себя дверцу, одновременно уклоняясь в сторону, на случай, если из салона в него выстрелят. Однако никто и не собирался в него стрелять. Из глидера на него глядел, улыбаясь во весь рот, Аверьян Потехин. Больше в машине никого не было.

— Ну, слава богу, — сказал Аверьян, и его узкие глаза превратились в почти неразличимые щели от широкой улыбки, — а я все думаю: долго ты там, за углом, прятаться будешь.

Побежавшие пехотинцы остановились, недоуменно слушая Аверьяна.

— Это что за император династии Мин? — брякнул Старгородский.

— А кто во втором? — спросил Полубой Потехина, отмахнувшись от лейтенанта.

— Денис Калюжный — наш парень. Давайте, мужики, а то полиция на подходе.

Сержант Умаров открыл дверцу второго глидера и оторопел.

На месте пилота сидел тощий ушастый парень, похожий на подростка, но не это поразило видавшего виды Умарова. Сержант даже заглянул в салон, проверяя, нет ли там кого-нибудь еще. Однако никого больше в машине не было.

— Ни х… себе — Денис!

Денис Калюжный оказался негром, причем с иссиня-черным цветом кожи, явно говорящим о том, что его предки были выходцами из Центральной Африки.

— А ты ждал хохла с оселедцем и куском сала в зубах? — напористо спросил ушастый парень.

— Ну… — только и смог выдавить сержант.

— Тогда запрыгивай, пока всех в участок не свезли!

Бойцы мигом погрузились в глидеры. Машины взмыли над заплеванным тротуаром, присели на корму и с ревом взвились в небо. Высоко подниматься не стали — попетляли между небоскребами, а когда убедились, что никто не преследует, влились в общий поток машин.

— Куда вас? — спросил Аверьян.

— В космопорт. Откуда вы взялись? — спросил в свою очередь Полубой.

— Боярин просветил. Приказал — подстраховать вас, на случай неприятностей, ну а если в участок попадете — отмазать. Хотя, правду сказать, отмазать не удалось бы.

— Почему?

— По всем полицейским частотам передают о группе террористов, переодетых в форму русского флота. Так что сидели бы вы в кутузке до посинения.

— А где сам Зазнобин?

— Скажу — не поверишь, — хохотнул Аверьян, — пусть тебе сюрприз будет.

Глидеры вышли к космопорту со стороны грузовых пакгаузов. Шаттлы, забиравшие контейнеры с крупнотоннажных транспортников, не приспособленных к посадке на планеты, доставляли грузы к гравиплатформам, которые, в свою очередь забивали контейнерами ангары, пакгаузы или распределяли их по таможенным терминалам. На первый взгляд здесь царила неразбериха, однако ни один шаттл не ждал очереди на посадку, ни одна платформа, увенчанная пирамидой контейнеров, не задерживалась перед диспетчерской башней, и ни один гравикар не простаивал в ожидании груза. На контейнерах, ангарах и пакгаузах Полубой разглядел вензель из двух перевитых букв М.

— Здесь проскочим, — сказал Потехин, внимательно глядя в сторону диспетчерской вышки, — здесь, в статис-барьере между государственной собственностью и частным полем есть лазейка. Как раз для глидера, если, конечно, знать где.

Глидер, глухо рыча двигателем, рвался вперед, качаясь из стороны в сторону, однако Аверьян удерживал его, прикрыв сопла.

— А ты знаешь?

— Наизусть изучил, — сверкнул улыбкой Аверьян, — ну а если не судьба — барьер движок мигом спалит, и ка-ак грохнемся мы со всего хода на полосу. Тогда полиции хлопот меньше, а дежурной смене больше — собирать нас по кускам.

— Смешно, аж описаться можно, — проворчал Старгородский.

— А поверх барьера? — спросил Полубой.

— Засекут и вам на модуле даже взлететь не дадут.

— А так дадут?

— Ну полиция же не знает, где вы и куда подевались. Они вас еще в городе надеются перехватить. Сами видите, в порту — тихо.

Увидев что-то, только ему ведомое, на диспетчерской вышке, Потехин рывком освободил заслонки выхлопа. Полубой, наклонившийся, было, вперед, влип в спинку сиденья. Позади, из салона, послышались сдавленные ругательства. Касьян оглянулся — там, на полу, образовалась куча-мала из его бойцов, сброшенных со скамеек вдоль борта диким ускорением.

Далеко впереди Касьян различил модуль, на котором они приземлились. Глидер покрыл расстояние до него в считанные секунды. Потехин ударил вперед из маневровых сопел и вырубил антигравы. Глидер плюхнулся на полосу, проехал несколько ярдов на днище и остановился рядом с модулем.

— Приехали, господа, — сказал Потехин, — извиняйте, если что не так.

— Спасибо, Аверьян, — Полубой пожал ему руку, — с меня причитается.

— Заметано!

Вторая машина отстала на несколько секунд. Десантники вываливались из нее почти на ходу и ныряли в открытый люк модуля.

Перед тем как закрылась крышка люка, Полубой увидел, как белозубо улыбнулся и махнул рукой Денис Калюжный, и глидеры, царапая взлетную полосу, сорвались в сторону грузовых пакгаузов.

— Лихие мужики, — одобрительно сказал Умаров, — а этот Денис… ну прямо хоть сейчас к нам, в пехоту. — В устах сержанта это была высшая похвала.

— Взлет, лейтенант! Веселей поворачивайся, — поторопил Саргородского Полубой, — если успеем в ангар «Дерзкого» нырнуть — хрен нам что сделают.

— Успеем, — успокоил его лейтенант. И они и вправду успели.

Четыре перехватчика, поднятые вслед модулю с военной базы, прикрывающей космопорт, покрутились возле дока, однако вскоре отвалили ни с чем — нарушитель теперь находился вне юрисдикции властей Сан-Анджело. То, что вскоре придется объясняться с губернатором, Небогатова, который ждал Полубоя в каюте с докладом, ничуть не беспокоило.

Глава 19

Касьян, ввалившись в каюту капитана первого ранга, слегка оторопел, но потом вспомнил слова Потехина про сюрприз и закрыл рот — в каюте, за накрытым столом, в компании с Небогатовым сидел Иван Зазнобин.

— Какими судьбами?

— Вот, заглянул на огонек, — пояснил Иван.

— Присаживайся и рассказывай, — предложил Касьяну Небогатов. Потянув носом воздух, он вопросительно взглянул на Полубоя.

Тот с досадой повел плечами.

— Местной самогонкой окатили, — пояснил он. Опуская подробности драки, Касьян рассказал, как прошел рейд возмездия, но честно признался, что если бы не люди Зазнобина — сидеть бы ему сейчас не в каюте Небогатова, где почему-то даже чаю не предлагают, а куковать в полицейском участке с перспективой загреметь на каторгу куда-нибудь в Долину Духов на Мардере.

— Так что, Иван, я теперь твой должник, — закончил рассказ Полубой.

— Сочтемся, — отмахнулся Зазнобин.

— А откуда ты узнал, где мы будем?

— Так вы еще, наверное, и приземлиться не успели, как он в гости пожаловал, — пояснил Кирилл, — а как узнал, куда ты направился, попросил разрешения связаться со своими ребятами.

— Надо сказать: парни у тебя, Иван, что надо, — сказал Полубой.

— Других не держим, — с притворной скромностью ответил Зазнобин, — а я к вам в гости решил наведаться.

— Ты представляешь, Касьян, — Небогатов хлопнул себя по коленям, — он пешком пришел.

— Это как?

— По доку.

— Меня с той стороны местный челнок высадил, — пояснил Зазнобин, — они ж с поверхности много всякого материалу доставляют, ну и смены… А у нас среди персонала свои прикормленные люди есть. Все хотят жить хорошо, ну мы им кой-чего и подкидываем… Пока дошлепал до корабля, весь вспотел. На магнитах, знаешь ли, не очень-то походишь.

— И что, охрана не остановила? — помрачнев, спросил Касьян. — Ну я им…

— Да нормально все. Твои хлопцы меня скрутили, аж в глазах потемнело, — успокоил его Иван, — приволокли в шлюз, доложили, как положено, а я уж Кириллу Владимировичу представился. Вот, сидим, чаи гоняем.

Небогатов позвал вестового и, подождав, пока тот не принесет еще один стакан с чаем, и передав Полубою початую бутылку коньяку, произнес:

— Мне тут господин Зазнобин интересные вещи рассказывает.

— Да? Какие?

— Расскажи, Иван Савельевич, — попросил Небогатов.

Зазнобин, как опытный рассказчик, не торопясь похрустел сушкой, затем отхлебнул чаю и только после этого заговорил.

Утром ему пришел вызов из дирекции компании «Макнамара», лично от главного управляющего на Сан-Анджело, Патрика О’Кифа, в котором Зазнобину, как командиру группы кораблей охраны, состоящему из «Псковитянки», «Садко» и «Колокольного звона», было предложено явиться в штаб квартиру компании. Посоветовавшись с капитанами, Зазнобин приказал отозвать экипажи из увольнения, вывести корабли из стояночного в дежурный режим, поднять мощность энергетических установок до пятидесяти процентов и поддерживать получасовую готовность к старту. Была вероятность, что в системе опять объявились приблудные пираты. Два таких отморозка полгода назад перехватили два грузовика, выбросили команды в спасательных капсулах и скрылись в неизвестном направлении. Экипажи транспортов спасли, но только тех, кого смогли обнаружить — капсулы не были оборудованы двигателями и разлетелись, затерявшись в космосе. Компания «Макнамара» весьма щепетильно относилась к совему имиджу и такого не прощала. Через месяц после инцидента О’Киф сообщил Зазнобину координаты стоянки одного из пиратских кораблей. Боярин на своей «Псковитянке», при поддержке «Колокольного звона», которым командовал Валентин Раскатов, накрыли пиратов, взяли на абордаж, а пленных передали полиции Сан-Анджело. По слухам, пленные уже рубили руду на отдаленных шахтах в горах Сьерра-Пунта.

Возможно О’Киф, неведомыми Зазнобииу путями, обнаружил и второй пиратский корабль, и поэтому следовало быть готовым к немедленному выходу.

Речь, однако, пошла совсем о другом. Вернее, о чем речь, Иван Зазнобин понял только к концу беседы. До того как перейти к главному вопросу, О’Киф живо интересовался настроением экипажей, состоянием кораблей, заботливо выспрашивал, не нужно ли чего людям Зазнобина и самому «уважаемому Ивану Савельевичу» лично, и угощал его кофе, коньком, предлагая и водку и виски, однако Иван, насторожившись при таком непривычном внимании, ограничился рюмкой коньяку.

Управляющий зашел издалека. Для начала он обрисовал экономическую ситуацию в освоенном человечеством космосе, на которую Зазнобину, говоря по правде, было глубоко наплевать, после чего перешел к политике. Ивану и политика была до лампочки, но с таким коньяком, как ему предложили, он мог слушать про что угодно, хоть о способах обогащения руды на предприятиях «Макнамары». Вопрос, который ему неожиданно задал О’Киф, не застал Зазнобина врасплох по причине индифферентного отношения к теме разговора.

— А вас, уважаемый Иван Савельевич, устраивает ли подобное положение вещей.

Сказать «нет» — значит признаться, что он всегда готов вернуться к прежней, весьма неуважаемой профессии флибустьера, сказать «да» — подставиться под очевидный вопрос: а почему?

Зазнобин выбрал нейтральный вариант.

— Ну… как сказать. Если подумать, то ничего хорошего нет, однако что уж тут. Как есть — так идет.

О’Киф нахмурился, пытаясь понять, что хотел сказать Зазнобин, однако, решив, что с подобной публикой церемонии ни к чему, перестал ходить вокруг да около. В конце концов, в пираты этот русский подался за наживой, а значит, и разговор надо строить исходя из его интересов.

— Ну оставим в покое политику, это дело грязное, — доверительно, словно сообщил нечто секретное, сказал О’Киф, — другое дело — прибыль. Прибыль, — он поднял палец, — капитал, деньги, вот что правит миром. Вас вот, к примеру, устраивает ваше нынешнее положение, капитан?

— Ну… вроде и ничего, однако если присмотреться, то и так себе, — снова увильнул Зазнобин от прямого ответа. Он никак не мог сообразить, ждать ли повышения премиальных или долгая прелюдия была нужна, чтобы урезать содержание экипажей его кораблей.

Оказалось — ни то, ни другое.

Управляющий выразил пожелание, чтобы следующие его слова остались между собеседниками, и сделал паузу, ожидая согласия на продолжение разговора. Иван неопределенно взмахнул рукой с таким видом, что жест можно было истолковать и как обещание хранить тайну, и как нежелание принимать лишних обязательств. Решив удовлетвориться, О’Киф подлил в рюмку Зазнобина коньяку и перешел к сути.

— Есть возможность поправить ваше финансовое положение и при этом приобрести гораздо более высокий социальный статус, которого вы, капитан, несомненно заслуживаете.

— Это как?

Теряя терпение О’Киф заговорил словами, понятными собеседнику, которого он считал неотесанным чурбаном с захолустной планетки, чудом выбившимся в капитаны корабля.

— Заработать хотите?

Зазнобин просиял.

— Кто же не хочет. Лишние деньги, они того, никому еще не мешали. А про какой статуй вы там сказали?

— Социальный статус? Это значит, что все у вас будет, мой дорогой Иван Савельевич. Все, о чем может мечтать человек: деньги, власть, бабы! — сказал О’Киф и налил себе коньяку, чтобы успокоиться.

— Деньги? Бабы? Ха! Так чего ж вы тут бодягу развели? А что от меня требуется?

— Поступить на службу в одну организацию, которую не совсем устраивает существующий порядок вещей. Организация не совсем легальная, и некоторые государства, управляемые, скажем прямо, недальновидными людьми, желают прервать ее деятельность. Но мы-то с вами понимаем, что сегодня ты на нелегальном положении, а завтра — совсем наоборот. Не так ли?

— А как же служба на «Макнамару»? — спросил Зазнобин.

— Видите ли, мой друг, в данном случае наша компания может поступиться толикой своих интересов ради Достижения всеобщего блага. Я не требую от вас немедленного ответа — вам придется поговорить с капитанами других кораблей, с экипажами, но надеюсь, вы понимаете, что подобные предложения делаются только один раз. Не упустите свою удачу, капитан!

Теперь роли переменились: Зазнобин выспрашивал, что за работа да сколько лично он и его люди получат за нее, а управляющий не скупился на посулы и назвал такую цифру премиальных, что Зазнобин насторожился. Цифра только его контракта превышала все, что он вместе с командой своей «Псковитянки» получал за год у «Макнамары». За такие деньги работа не могла быть простой — так Иван и сказал.

О’Киф не долго темнил.

— Вам, Иван Савельевич, будет предложено заняться прежним ремеслом, — сказал управляющий и, видя, что Зазнобин вытаращил глаза, счел за благо объясниться, — не подумайте, что я толкаю вас на скользкую дорожку, капитан. Однако надо сказать, что пират… э-э… вольная охота во все времена была делом людей, я бы сказал, с искоркой романтики в душе, однако не чуждых земных радостей. В то же время, в э-э… вольные охотники шли люди решительные, смелые, предприимчивые. Умеющие повелевать и знающие, как выбраться наверх из серой толпы! Вы — именно такой человек, это я понял сразу, как только вас увидел капитан. Ваше волевое лицо, ваша твердость, ваш ум и талант…

Зазнобин не верил своим ушам — неужели это все про него?

— …самоотверженность и в то же время осмотрительность, умение ладить с людьми, одновременно строго спрашивая с них — вот предпосылки человека, способного занять куда более высокий пост, чем мостик ржавой лоха… даже такого прекрасного корабля, как «Псковитянка».

Зазнобин допил чай, отставил стакан, давая понять, что закругляется, и развел руками.

— Ну как я мог отказаться?

— Да, предложение заманчивое, — согласился Небогатов, — но ведь не просто же так пиратствовать тебе предлагали? Видмо, были какие-то условия.

— Кирилл Владимирович, ты прямо в корень зришь! Самое интересное началось, когда я спросил, в какие сроки и где я должен начать действовать. «Псковитянка», «Садко» и «Колокольный звон» должны будут присоединиться и прибыть в указанный район через полтора месяца, то есть в начале весны, если считать по календарю Нового Петербурга. О’Киф, видимо, чтобы развеять мои сомнения, что не один я такой жадный до денег и баб, назвал несколько имен. Это, так сказать, мои бывшие коллеги. Причем из тех, чья слава больше похожа на известность палача или наемного убийцы. Гвендинор Слезливый, Ариман Ломейни, Ким Дук-Удавка — этих я знаю, но и о других слышал. У каждого в подчинении от трех до десяти кораблей. Если сложить все силы вместе, получится эскадра в сто сорок вымпелов. Это по грубым прикидкам.

— Однако, — Небогатов, не скрывая удивления, откинулся на спинку кресла, — они что, собираются захватить какую-нибудь планету?

— Нет. Эти силы соберутся на короткое время, чтобы координировать свои действия. А в предстоящих операциях не будет ничего нового — разбой на коммерческих линиях. Самое интересное я услышал под конец нашей беседы. — Зазнобин замолчал, выдерживая паузу.

— Ну, Иван, не томи! — сказал Полубой и, подкрепляя свои слова, плеснул в стакан Зазнобина коньяку.

Тот, не взглянув на коньяк, подался вперед.

— Районы операций: Новый Петербург-Кедр-Святослав; Новый Магдебург-Бремен-Габсбург; Киото-Великая Окинава-Нью Нагасаки и Эль-Хадр-Мекка-Дамаск.

В каюте повисло молчание. Небогатов раскурил папиросу, выпустил несколько колец и взглянул на Полубоя. Касьян кивнул.

— Да, это понял даже я. Государства, участвующие в подготовке к нападению на базы Александра Великого. Ты заметил — Содружество отсутствует.

— Ну да. Они же отозвали свои корабли. В каждом районе будут действовать около трех десятков пиратов. Это — перебои в поставках, людские потери и, как возможный результат — политический кризис. Даже если объединенный флот успеет приблизиться к базам гетайров, его отзовут для наведения порядка. Ну, видимо, отзовут не все. Мы останемся, Лига — серединка на половинку, а вот султанат отзовет точно. У него не такой большой флот.

— Что ты ответил? — спросил Полубой. Зазнобин взял стакан, изящно оттопырив мизинец, выцедил коньяк и, вытерев губы тыльной стороной ладони, блаженно улыбнулся.

— Да ничего по существу. Я хоть и валенок волховский, но перед тем, как подписываться на самоубийство, должен все хорошенько обдумать, — он хитро подмигнул офицерам.

— Стало быть, тебя нанимали гетайры, — задумчиво сказал Полубой, — а значит, компания «Макнамара»… — Он вопросительно посмотрел на Небогатова.

— Я бы не делал скоропалительных выводов, — не согласился Кирилл, — это может исходить и лично от Патрика О’Кифа. Но так или иначе — предупредить адмиралтейство мы обязаны.

— Ладно, господа военные, — сказал Зазнобин, поднимаясь, — это уже ваши проблемы, а мне пора. Вам я, конечно, скажу: мы не ввяжемся в эту историю. Слишком уж она воняет. К тому же, как я слышал, гетайры эти — язычники все поголовно, ну а честным православным с ними не по пути.

— Как будешь выбираться? — спросил Небогатов. — За нами, видимо, теперь смотрят во все глаза.

— Есть способ. Если хочешь — продемонстрирую. Однако капитану первого ранга не удалось увидеть, как Зазнобин решил выбраться с эсминца — в коридоре его остановил первый помощник Гаркуша и доложил, что губернатор Старберт немедленно требует на связь кэптена Небогатова.

Кирилл развел руками.

— Все из-за тебя, Касьян. Ты там от города хоть чего-то оставил нетронутым?

— Цел его городишко, — проворчал Полубой, — хотя и следовало красного петуха подпустить.

Простившись с Зазнобиным, Небогатов направился в рубку.

В шлюзе, надевая видавший виды скафандр, Иван показал Касьяну кислородный лайфшот, которым иногда пользовались ныряльщики.

— Вот с этой штукой я от вас и уйду, — пояснил он. Полубой почесал подбородок, но тут же просиял:

— Понял!

— Ага. На пятнадцать минут хватит, а там меня ребята подберут. Сам понимаешь, если жизнеобеспечение включить — засекут моментально, а так я — считай, невидимка.

Они обнялись. Касьян похлопал по гулкой броне скафандра и вышел из шлюза. Сквозь панорамный экран он видел, как Зазнобин, неуклюже из-за магнитных присосок, вышел из шлюза, взобрался на балки арматуры и зашагал по выносной причальной стреле.

Обернувшись, Зазнобин махнул рукой, присел и, сильно толкнувшись, поплыл в открытый космос.

Глава 20

Метель захлопнула дверь за спиной Бергера, отсекая его от круговерти летящего снега. Придерживая подбородком охапку поленьев, он толкнул плечом дверь в холл, прошел к камину и вывалил поленья поближе к стене. Тихон, дремавший в кресле, приоткрыл глаза и укоризненно посмотрел на Бергера. Чего, мол, расшумелся?

— Ты и так целый день спишь, — пробормотал Константин Карлович.

Мороз стоял градусов под двадцать пять, да еще с ветром. Немудрено, что Бергер, выскочивший в сарай за дровами в одной меховой душегрейке, замерз до посинения. Растирая на ходу уши, он направился к бару, плеснул в бокал немного коньяку и выпил залпом. Постояв, прислушиваясь к ощущениям, он удовлетворенно кивнул и вернулся к камину. Присев, он выбрал полено без сучков, маленьким топориком расщепил его на несколько частей и сложил в камине колодцем. Пристроив внутрь заготовленную загодя бересту, поднес длинную каминную спичку. Огонь облизал бересту, распустился пышным цветком.

Бергер любил разжигать камин, но признавал только дрова — никакого торфа, угля или, не дай бог, газа. Дымок должен отдавать древесной смолой, вот тогда это настоящий огонь. Аккуратно подложив еще пару поленьев и, подождав немного, чтобы убедиться в том, что огонь разгорелся, он сходил на кухню и заварил чай с мелиссой. Поставив на поднос чайник, стакан в серебряном подстаканнике, он прошел к столику возле кресла перед камином и поставил на него поднос. Если уж придется провести половину ночи в раздумьях, то лучше это делать с комфортом. Поколебавшись, Бергер принес на столик коньяк и бокал, согнал с кресла кота и, опустившись в него сам, с удовлетворением вздохнул.

Итак, прежде всего выпить крепкого чаю — первое средство от сна, вернее от отупляющей дремоты. Спать Бергер не мог уже трое суток — приходилось включать гипноизлучатель, а он этого не любил. После такого сна наутро всегда ощущение, будто ты вчера изрядно повеселился в компании Касьяна Полубоя, причем выпивал с ним на равных.

Бергер уже понял, что бессонница — последствия той информации, которую ему ввел «царь». Может быть, блок-схема укладывалась слишком долго, может быть еще что, но стоило Бергеру прилечь, как подсознание услужливо повторяло факты, выводы и рекомендации, с которыми он ознакомился. Вот и сейчас сначала перед глазами всплыли обрывки информации, потом они оформились во что-то цельное, расцветились диаграммами и графиками, запестрели отчетами и докладами и Бергер уже то ли забылся в тяжелой дремоте, то ли грезил наяву…

…следует признать, что отсутствие должного внимания к проблеме исчезновения кораблей на периферии освоенного пространства в системе планеты Зоврос явилось одним из факторов, отрицательно влияющих на своевременное распознавание и идентификацию глобальной угрозы.

Факты, допустим, он знал и до этого — они не составляли большого секрета, за исключением некоторых, однако чтобы интерпретировать их настолько однозначно, нужен был именно сверхмощный компьютер, вернее, искусственный мозг, который располагался на самых нижних уровнях комплекса Министерства Обороны.

Да, многое было упущено из виду, многое списывали на трагическую случайность, нелепые слухи не брались в расчет, но и задача была другая — освоить то, что было открыто. Заселить внеземелье, дать людям пространство, свободу передвижения и выбора, где жить. Разведывательные корабли исчезали не только в системе Зовроса, ну а то, что никто не озаботился подсчитать, в каком секторе потери наиболее ощутимы, так этому есть разумное объяснение: мы считали свои потери, Содружество — свои, Лига — свои и так далее. Какое, например, нам было дело, сколько судов потеряла Лига, если на большинстве наших планет жили впроголодь и буквально боролись за выживание? И так было везде. Просто не было ни времени, ни ресурсов, чтобы посмотреть, что там дальше, живет ли кто за пределами освоенного мира, как живет, как он отнесется к людям. Друг он или враг!

Каким, скажите на милость, образом можно было увязать исчезновение пяти с лишним десятков кораблей, как коммерческих, так и военных и научно-исследовательских в системе Зовроса за последние сто пятьдесят лет, с пандемией психических расстройств, охватившей северо-восточный архипелаг Зовроса около семидесяти лет назад? Или с чего было вдруг решить, что союз с периферийной планеткой Фионимар пойдет на пользу не только империи, но и всему человечеству?

Крупные государственные образования, провозгласившие приоритетом независимость и безопасность человеческой цивилизации, декларировали защиту освоенного пространства союзными усилиями, однако практическое исполнение данного заявления ограничилось разведывательными полетами научно-исследовательских кораблей вдоль границы освоенного космоса.

Фронтир оставался неизменным на протяжении трехсот семнадцати лет, что объяснялось избыточными усилиями по экспансии человечества в первоначальный период освоения. Границы были растянуты сверх всяких логически объяснимых пределов ввиду открывшегося с возможностью межзвездных перелетов потенциалом расширения заселяемых миров.

А время-то какое было? Если бы не взяли империю в кулак, не позволяя разбросанным за тысячи парсеков колониям кучковаться по интересам и в конце концов разбежаться, остались бы с десятком планет. Маленькие, но гордые? Нет, это не для нас. Гордость должна подкрепляться силой, иначе это пшик, туфта, пыль в глаза. Пыль сотрут, разглядят, кто есть кто, и сожрут без соли и хрена. Это понимало и Содружество, и Лига, и Ниппон и султанат, а потому все были заняты исключительно собой.

Отсутствие контактов с внеземными цивилизациями породило уверенность, что Вселенная если и населена разумными существами, то вероятность встречи с их представителями является сугубо прикладной темой по сравнению с терроформированием вновь открытых планет, заселением их, налаживанием инфраструктур межзвездного сообщества, включающих связь и сообщение с находящимися на периферии Келлингова меридиана колониями.

Построение государства — вот какой был приоритет и на науку, а тем более с такой отвлеченной темой, как поиск братьев (или, наоборот, НЕбратьев) по разуму отводились гроши. Это было естественно, это все понимали, и никто не спорил — ни разведка, ни вооруженные силы. А если бы не опасность, что встреченный разум окажется враждебным — и тех грошей не было бы. Даже институты переключились на более насущные задачи: увеличить производство зерна, мяса, сублимационных и синтезированных продуктов. Опять же недостаток людских ресурсов. Какими только способами не пытались увеличить рождаемость. В парламенте шли серьезные дебаты, стоит ли разрешить полигамные браки на всей территории империи — где-то не хватало мужчин, а где молодые женщины были в дефиците. Слава богу, Патриарх вмешался, пристыдил. Выкрутились, заселили планеты, накормили народ и только вздохнули, как на тебе…

Возможность сбора и аналитической обработки получаемой информации разведывательного характера в интересах всего человечества была упущена, поскольку структуры, отвечающие за данную область в каждом отдельно взятом государстве были ориентированы на взаимопроникновение и защиту прежде всего интересов собственного государственного образования как в тактическом, так и в стратегическом плане.

Оказалось, не только мы выкрутились. Все вздохнули с облегчением, и начались обычные дрязги: вы у нас урвали во-он тот сектор. Что, вы первые успели? Ну и что? Он гораздо ближе к нам, и население там не православное в массе своей. Отдайте добром. Не отдаете?

И началось: строительство флота — тридцать лет как в лихорадке, все бегают, будто наскипидаренные — Отечество в опасности. Православное отечество, демократическое, исламское, неприсоединившееся и даже синтоистское.

Бергер очнулся на минуту — оказывается, он автоматически прихлебывал чай, который некстати закончился. Константин Карлович заварил еще, но, сообразив, что пора подкрепиться, глотнул коньяку. Пусть говорят, что хотят, но в разумных дозах алкоголь бодрит. Тем более хороший коньяк. Хотя бы до поры до времени. Закурив папиросу, Бергер снова прикрыл глаза.

Политическая составляющая сообщества, не связанная ответственностью перед человечеством в целом, не приняла во внимание вероятность выхода на контакт с иными цивилизациями.

Ну эта публика вообще не любит ответственности. У нас, или на Регуле, да и в той же империи Ниппон хотя бы государь спросить может, а если, не приведи Господь, демократия? Вот клянется такой деятель, что если оплошает — ляжет, к примеру, на рельсы! И что же, ляжет? Никогда! Будет кричать громче всех: я отвечаю, но спросите: чем ответишь перед страной, перед народом? В отставку уйдешь? А мы будем разгребать то, что ты наворочал? Нет, дружок, головой отвечать надо, в крайнем случае — свободой. За иные ошибки надо платить полной мерой!

Ха, политическая составляющая! Им не до контакта с цивилизацией, им протащить свои задницы в парламент, а там и трава не расти. Она когда-нибудь за что-нибудь отвечала? За все ошибки политиков платит народ, а теперь, похоже, расплачиваться придется всем миром.

Исходя из вышеизложенного можно считать, что контакт с представителями гуманоидных цивилизаций, имевший место на планете Хлайб, является скорее случайным успехом, не обусловленным предыдущими действиями.

Знать бы где упасть — соломки бы подстелили. Хорошо, наверное, ворочать мозгами, растекшимися мысью даже не по древу, а по десяти с лишним гектарам, гонять нейроны туда-сюда, сопоставлять данные, подчитывать вероятности. Поставили конкретную задачу — думаешь, размышляешь, а если мало данных — требуешь добавить. Посмотрел бы я, как можно работать, думать, когда результат был нужен позавчера, сказали тебе об этом сегодня, а от ответа зависит будущее миллионов, и если ответ будет неправильный, то лучше взять лучевик, ткнуть в висок и … только сделать это надо быстро, чтобы не передумать или не увидеть, как гибнет все, во что ты верил.

Случайный успех… если бы не Касьян и его зверушки, и такого успеха не было бы. Ну пропали люди на Хлайбе. Может, Керрор раскрыл и уничтожил охотников, может местная мафия, мало ли что. Успех, он успех и есть, а случайный или закономерный — после разберемся.

…в связи с чем наибольший интерес представляет существо, выполняющее главенствующую роль в отношениях с представителями других видов. К сожалению, анализ ДНК и психонейрофизических параметров останков не представляется возможным из-за полного распада тканей, включая мозг, нервные окончания, а также костные образования. Обращает на себя внимание эффект пирокинеза, следствием которого и явилось разрушение организма данного существа.

Да, здесь ты прав, подземный затворник. Те, с кем Касьян и Сандерс бились врукопашную — не самое страшное. Они, скорее всего — охрана, а стало быть, расходный материал. А этот, сгоревший в секунды до пепла, сумел мгновенно сломать, поработить психику двух подготовленных профессионалов, не говоря уже о Лив Уилер. Касьян говорил: еще немного и я бы собственные кишки на кулак намотал и радовался бы при этом, как ребенок. И ведь никаких вопросов: кто вы, люди, какие у вас проблемы, что привело вас ко мне. Конечно, если они изучают нас несколько десятилетий, а то и столетий, то уже во всем разобрались, но вот так сразу убивать? Не попытавшись использовать, не выбив информацию? Впрочем, и выбивать бы не потребовалось — сами бы рассказали, да еще горюя, что не все помнили, не обо всем знали.

…визуальное, подкрепленное акустическим воздействие, как следует из доклада участвующих в контакте респондентов, является основным видом влияния на сознание контактеров. Но уместно так же предположение о наличии особого рода способов влияния, включающих гипноз, телепатию, а также неизученные виды экстрасенсорного воздействия.

А если информацию он считал так же мгновенно, как нейтрализовал волю к сопротивлению? Чем можно будет защититься от такого воздействия? Ну от визуального и акустического, в общем-то, не сложно, это можно отработать, проверить на м-м… добровольцах. Тут главное — успеть закрыть глаза, заткнуть уши. Фильтры какие-нибудь, слуховые реверберы по типу тех, что у спецназа, а вот телепатия… и скорость. Скорость реакции, скорость движения. Если верить Касьяну, а он врать не будет — не способен человек двигаться с такой скоростью, и никакие миомерные мышцы не помогут. Убили его риталусы, но где столько риталусов набрать? Еще вопрос: если это существо настолько вооружено самой, так сказать, природой, то насколько обогнала нас его техника? Приятно, конечно, представить, что, удовлетворившись способностями организма, они не уделяли должного внимания техническому прогрессу, но это было бы слишком хорошо. И потом, судя по докладу Касьяна, окружавшая его охрана была вооружена вполне соответственно, а следовательно, и технически они, как минимум, не уступают, а скорее всего, превосходят нас. Какого же черта они медлят? Почему не берут человечество за жабры?

…«тролль», употребляемое контактером, было описано в данных, переданных беспилотной капсулой с научно-исследовательского корабля «Гленн», исчезнувшего в системе планеты Зоврос девяносто три года назад. Также прилагалась видеозапись контакта с вышеупомянутым существом, к сожалению не сохранившая достаточного объема полезной информации по причине прохождения капсулы через скопление радиоактивного газа в системе Трой-11. Однако то, что материалы с научно-исследовательского корабля «Гленн» были доведены до заинтересованных сторон только пять лет назад, является еще одним доказательством неприемлемого отношения к проблеме контакта.

Только им на Зовросе и дел, что передавать научной общественности побитые капсулы с непонятными записями. Чудо еще, что сохранилось хоть что-то. Если бы Таир не сделал запрос относительно археологической экспедиции, изучавшей какие-то древности на Зовросе, и того не было бы.

А название «тролль» вполне подходит. Касьян их подробно описал. По его словам, рукопашники они не слишком сильные, во всяком случае, сравнимы по силе и скорости реакции с человеком, но против них бились два профессионала. Какой Касьян в драке я знаю, Сандерс, очевидно, тоже неплох, но где набрать армию, состоящую исключительно из Полубоев и Сандерсов?

…фон Борнштайн неоценимую помощь. Поставленное перманентным конфликтом с тиранией Зовроса в тяжелое положение королевство Фионимар, если исходить из задач, поставленных перед баронессой фон Борнштайн, готово пойти на контакт с существом, не являющимся представителем человеческой цивилизации, либо использовать знания, на данный момент закрытые для человечества. Следовательно, сотрудничество с разведкой королевства Фионимар, по возможности ограниченное исследованием проблемы пришельцев, следует перевести в разряд первоочередных задач разведывательных служб империи.

Да, это задача из первоочередных, только что мы сможем предложить Фионимару? Поделиться выводами и сказать, что человечество в опасности, что вам в случае конфликта тоже не удастся отсидеться в стороне, воззвать, наконец, к совести — люди вы или нет? Неужели не дорога вам цивилизация, вскормившая вас, выведшая к звездам? А они скажут: плевать нам на цивилизацию. Будет ли война с пришельцами, еще на воде вилами писано, а Зоврос — вот он. Зубы точит, агрессию готовит. Помогать оружием, ссужать деньги или, может, послать ограниченный контингент? Никто на это не пойдет…

Забросить удочку Вилкинсону? В Бюро не дураки и должны были засуетиться после доклада Сандерса. Надо будет «царю» намекнуть, что не плохо бы прощупать, что думают по этому поводу в Бюро, но это не мне решать.

…полученным сведениям более двухсот лет. Согласно информации, поступившей в последнее время, исследования, проводимые как над крупными социальными структурами (регулирование развития цивилизации на Зовросе), попытка контроля над ограниченной территорией (миссия «Хлайб»), так и отдельными людьми (операция «Секта»), переходят в активную фазу, включающую психологическое воздействие с целью полного подчинения личности. Выделение из сообщества групп людей, а возможно и целых этнических образований, подкрепленное инфильтрованными в высшие эшелоны власти, бизнеса и средств массовой информации агентов, с задачей расколоть общество по расовому, социальному либо экономическому мотивам, представляется следующим этапом развития внечеловеческой экспансии. Военное противостояние на данном этапе может включать в себя попытки пресечь межсистемные связи и затруднить вспомоществование удаленным колониям с целью отделения их. Также возможно появление разнообразных обществ закрытого типа, провозглашающих своей целью демагогические понятия, доступные всеобщему осознанию.

Вот это что-то знакомое. Что мы поимели с появлением Александра Великого, идеально подходящего под определение «общество закрытого типа»? Попытки пресечь межсистемные связи в чистом виде! А уж какую демагогию развели, так дальше и некуда. И общественное мнение, которому «открывают глаза» на то, что происходит, послушно включается в процесс обожествления гетайров и их предводителя. Пока еще в спектакле заняты знакомые лица, человеческие, так сказать, а вот режиссер, который за кулисами… что он готовит к финалу пьесы и сколько актов еще продлится представление?

…дальнейшем перерастет в прямой конфликт, к которому человечество не подготовлено, даже с учетом объединения вооруженных сил под единым командованием, чего в принципе ожидать не приходится. Численность населения освоенного пространства не может идти в сравнение с численностью населения поливидовой цивилизации, представители которой, под управлением существ, по многим физическим параметрам и техническому оснащению превосходящих человека, имеют общую социальную структуру, общие интересы и общую цель, каковой является исключительно экспансия с последующим включением в цивилизационное пространство новых разумных видов. Одним из этих разумных видов должен стать человек.

Прелестно… Лучезарные перспективы.

Стакан снова был пуст, но чаю больше не хотелось. Бергер, не жалея, плеснул коньяку, отпил глоток и посмотрел на огонь. Где-то он читал, что цивилизация выходит к звездам только при определенных условиях, и одним из них является численность населения. Тесно становится на материнской планете. Тесно не только физически, но и духовно. Вот когда число разумных существ, которым духовно тесно дома, переваливает за определенное число, стремление к звездам уже не остановить никакими доводами. Что нам пытались внушить: на Земле места еще много; еще не все проблемы решены; еще нет материальной и технической базы; еще некому вести нас в путь по Вселенной, однако мы вышли к звездам, и вряд ли кто жалеет об этом. Сколько нас было тогда? Около двадцати миллиардов? Если в поливидовой цивилизации всего два вида — это уже двукратный перевес, но это вряд ли. Это было бы слишком хорошо. Так сколько же разумных, полуразумных и дикарей они ведут против нас? Каким оружием они располагают, подготовлены ли плацдармы, пути снабжения, резервы?

…не более ста лет с возможным вектором движения от системы Зовроса к центру Келлингова меридиана. Наиболее предпочтительным противодействием на первых порах представляется создание некоей буферной зоны, перекрывающей подходы со стороны первоначально утраченных человечеством систем к занимаемому Российской Империей сектору пространства. Поскольку расположение буферной зоны предполагается в секторах, подконтрольных Содружеству Американской Конституцией, султаната Регул и Лиги Неприсоединившихся Государств, исключается всякое использование вооруженных сил Российской Империи в организации буферной зоны и оснащении ее ресурсами, людьми и техническим оборудованием. Использование непрямой поддержки с задействованием секретных служб является наиболее предпочтительным.

Не более ста лет. Похоже, он еще успеет увидеть, когда, где и как они нанесут первый удар. Отодвинуть начало войны не в наших силах, но вот подготовиться вполне возможно. Бесполезно предупреждать, кричать на всю освоенную Вселенную об угрозе — мы утонем в объяснениях, в бесконечных переговорах, в бессмысленных призывах объединяться, надо готовиться самим, чтобы перенести неизбежный первый удар с наименьшими потерями.

Да, буферная зона — это единственное, что сможет если не отвести удар, то смягчить его. Партизанская война на просторах вселенной, как это ни глупо и архаично звучит, может оказаться действенной. Бить в спину, громить коммуникации, не позволять расслабиться, а самим в это время готовиться к драке. Перенимать технологии, оценивать тактику и искать противодействие. Время — вот что необходимо будет выиграть прежде всего!

…вне закона, но не нарушившие принципы сосуществования, принятые за норму в человеческом сообществе. Романтизация выбранного образа жизни будет способствовать притоку желающих, независимо от конфессиональной и этнической принадлежности, вступить в независимое братство. Вместе с тем, исходя из дальнейших задач по движению к объединению человечества под флагом Российской Империи после отражения внешней угрозы, ключевые посты и так называемые «избранные должности» в буферной зоне следует любыми средствами оставлять за выходцами из Российской Империи.

Касьян Полубой — первый, кто приходит на ум. Герой, но не слишком удачливый и не до конца оцененный командованием. Организаторских способностей ему не занимать, а что касается гибкости, стратегического мышления… но ведь он будет не один.

Ну до отражения внешней угрозы еще далеко, поскольку сама угроза только чисто умозрительное, но похоже, верное заключение. Неизвестно, когда начнется война, а уж когда закончится и чем закончится… Нет, закончиться она может только нашей победой! А там уже будет видно, объединять ли человечество под одним флагом или оставить как есть. Главное, чтобы человечество БЫЛО!

Камин почти погас, развалившийся на ковре Тихон поглядывал на Бергера, словно приглашал заканчивать эти полуночные бдения и двигаться в постель. Если Бергер включал гипноизлучатель, кот уходил из спальни, выражая таким образом протест, однако и сегодня ему придется устраиваться здесь, в кресле. Бергер уже понял, что снова придется воспользоваться гипносном.

Душ слегка расслабил его, однако голова была по-прежнему чугунная, и он не сразу сообразил, что неприятный звук, пробившийся сквозь плеск воды, идет из холла. Выключив воду, Бергер выскочил из ванной и нажал клавишу приема.

«Царь» выглядел спокойным и даже расслабленным и только слегка приподнял бровь при виде голого Бергера.

— Константин Карлович, боюсь, вам сегодня не придется отдохнуть — вы мне нужны.

— Буду через полчаса, — сказал Бергер.

— Нет. Вы будете ждать сопровождение. Вас доставят сюда, на проспект Александра Первого, семнадцать, — Леонидов пожевал губами. Как понял Бергер — в сомнении, сообщать ему причину вызова или дождаться приезда. Видимо, сомнения были отринуты, потому что Леонидов продолжил: — В особняк генерала Амбарцумяна.

Бергер вдруг ощутил озноб, словно метель ворвалась в дом и окутала его, голого, колючим морозным одеялом.

— Да, — кивнул Леонидов, — вы правильно поняли. Начальник контрразведки империи найден в невменяемом состоянии. Судя по всему имела место попытка насильственной ментоскопии. Сопровождение будет у вас с минуты на минуту. Поторопитесь, Константин Карлович.

Глава 21

Отец Герман передал кадило служке, поддернул рукава одеяния и положил мощную длань на бритый загривок стоящего перед ним голого по пояс татуированного детины. В церкви наступила тишина, только еле слышно потрескивали свечи перед ликами святых. Бледная рука священника резко контрастировала с темной кожей мужчины.

Повинуясь, детина наклонился и погрузил голову в купель. Священник приложил некоторое усилие, удерживая в купели голову, потом вынул руку и вытер пальцы поданным служкой полотенцем.

Татуированный вынырнул, вращая глазами и отдуваясь. Стерев воду и с лица, он оглянулся. Иван Зазнобин взял со стола серебряный крестик на тесьме и с улыбкой надел ему на шею.

— Ну, раб Божий Юрий, теперь перекрестись, как положено. Не забыл?

Детина сложил троеперстие и медленно перекрестился справа налево, настороженно наблюдая за реакцией священника и Зазнобина. Со стороны стоящих вокруг купели мужиков с «Псковитянки» послышались одобрительные возгласы.

— Молодец! — воскликнул Иван и сам размашисто перекрестился.

Священник последовал его примеру и подал Ивану свидетельство о крещении.

— Ну, Иване, как крестный отвечаешь теперь за обращенного в православие отрока Юрия перед людьми и перед Богом.

— И перед собой, — добавил Зазнобин и спрятал свидетельство в карман.

Отрок Юрий, которому было лет тридцать, взял на ладонь крестик, внимательно его рассмотрел, как ребенок подаренную игрушку, затем надел через голову поданную Зазнобиным полотняную рубаху свободного покроя и счастливо улыбнулся. Лицо его, также как и тело сплошь покрытое татуировкой, расплылось, губы приоткрылись, показывая отсутствие четырех передних зубов.

— Ну, доволен? — Иван обнял его.

— Нет, это не то слово, которое я хочу сказать, — ответил новообращенный. По сильному акценту и тому, как он подбирал слова, можно было понять, что русский язык для него не родной. Собственно, и весь вид его смуглого, с вывернутыми губами лица говорил о полинезийской крови предков, — радость, счастье и… я не могу сказать — нет таких слов.

— И не надо ничего говорить. Пойдем к мужикам.

Моряки с «Псковитянки», «Садко» и «Колокольного звона», которым не хватило места в церкви, поджидали окончания обряда на церковном дворе. Разговоры смолкли, и взгляды обратились к Зазнобину. Иван вытолкнул вперед смущенного крестника в белой рубахе, и толпа взорвалась приветственными криками. Выждав некоторое время, Иван поднял руку. Крики постепенно стихли.

— Братья! Сегодня к нам присоединился еще один человек, пожелавший принять православную веру. Вот он, этот отрок!

— А чего он такой немытый? — выкрикнул кто-то, явно успевший хватить пивка, но скорее — водочки для разминки перед праздником.

— Каким цветом Господь осветил его шкуру, такая и сгодится. Главное — чтобы душа была белая и чистая. Я вижу, некоторые уже успели принять по сто граммов и не виню — ждать всегда тяжко, — усмехнулся Иван, — однако есть у меня к вам, братья, серьезный разговор.

Толпа подалась к паперти — если уж командир «Псковитянки» решил сообщить что-то, отложив традиционное веселье в честь нового брата во Христе, значит, дело и впрямь серьезное.

Зазнобин оглядел обращенные к нему лица. В основном это были выходцы с планет, подконтрольных Российской империи, однако встречались и желтые с узким разрезом, и черные и смуглые. Это были те, кто захотел служить в командах ушкуйников и принял православную веру — без этого условия будь ты хоть самым лучшим комендором или штурманом во Вселенной, не служить тебе на русских кораблях. Вернее, на кораблях тех, кто называет себя «ушкуйниками».

— Не знаю, как вам, братья, а мне надоело просиживать штаны и сопровождать ржавые лоханки Макнамары от пункта А в пункт Б. Правильно, когда мы согласились на эту работу, выхода не было: или мы работаем на компанию, или нам перекрывают кислород. Сами помните — эсминцы Содружества были на подлете к системе, и деваться нам было некуда. Но теперь дело другое. Появилась возможность вспомнить старое ремесло, если, конечно, мы еще не окончательно приржавели к этой убогой планете. Деньги предлагают такие, что месяц работы окупит пять лет безделья. Как, разомнем косточки, мужики? Не стыдно вам отсылать домой копейки, когда можно взять кошель с золотом и поделиться им с родней, которая прозябает на Волхове, на Ильмене или на Лесной?

— Давно пора, Иван Савельевич!

— Сколько можно выхлопом атмосферу коптить, пора и по другим системам пробежаться!

— Стало быть, решено! — Зазнобин поднял руку. — Сегодня — гуляем, а завтра — подготовка кораблей, проверка систем, закупка продовольствия, ну сами знаете, что делать. Валентин Петрович и Станислав Тимофеевич, прошу ко мне. Обговорим условия.

Капитаны «Садко» и «Колокольного звона» — Валентин Раскатов и Станислав Юхтин отделились от толпы, которая повалила к воротам церкви, и поднялись по широким ступеням к Зазнобину.

Иван вернулся в церковь, перекрестившись на входе. Отец Герман ждал его и поманил за собой в маленькую неприметную дверцу рядом с царскими вратами. Зазнобин пропустил вперед Юхтина и Раскатова и, оглядев полупустую церковь, вошел следом за ними.

Коротким узким коридором священник проводил их в маленькую комнатку с побеленными стенами, грубым столом, накрытым гобеленом с распятием Христа сундуком у стены и лампадой в красном углу. Спросив, не надо ли чего и получив отрицательный ответ, он с едва видимой иронией извинился перед гостями, что мебели маловато — спит он на сундуке, плоть умерщвляет, поклонился и вышел, оставив капитанов одних.

Зазнобин откинул гобелен с сундука и поднял крышку, под которой обнаружился пульт системы подавления электромагнитных излучений. Иван поколдовал над пультом, прислушался к возникшему комариному гудению аппаратуры, удовлетворенно кивнул и повернулся к капитанам.

— Ну, други, а теперь поговорим по существу.

— Вроде вчера все решили, — сказал Раскатов, присаживаясь на край стола.

— Ага, мы решили, да за нас перерешили, — проворчал Зазнобин.

— Давай не темни, Иван. — Юхтин устроился на сундуке, собрал в кулак светлую бороду и сверкнул зелеными глазами: — Что, за глотку взяли?

— Еще как вязли, — подтвердил Зазнобин. — Капитан Небогатов правильно рассудил — нанимают нас гетайры.

— Язычники, — скривился Раскатов.

— Да, язычники. Когда я сегодня передал О’Кифу наше решение — что нам и здесь неплохо, он прямо заявил: Макнамара нас увольняет, но из системы нам уйти не дадут. Там, — Зазнобин поднял палец к потолку, — ждут нас две группы кораблей Александра Великого, по пять единиц. Одной командует Ким Дук-Удавка, а второй — Гвендинор Слезливый. Это на случай, если мы попытаемся уйти. Не знаю, как Ким, а Слезливый с удовольствием перережет нам глотки. Вот так, мужики.

— А если здесь попробовать отсидеться? — спросил осторожный Юхтин.

— Не получится. О’Киф дал понять, что губернатор не потерпит нашего присутствия. Мы не можем драться против всей планеты. Всех на каторгу, корабли — на слом, или Макнамаре под грузовики пойдут.

Раскатов крякнул, вскочил с табурета и истово перекрестился на икону.

— Как знал, что этим кончится. Эх, выпить бы! Может — башка соображать начнет.

— Все уже сообразили, Валентин, — сказал Юхтин, — и сообразили правильно. Поступаем к Александру, но нос по ветру держать будем. Командам — ни слова. Не удержится кто: под рюмкой или из похвальбы сболтнет, и все, кранты. Я так думаю, Иван, что раскидают нас по эскадрам, так что соображай, как нам вместе собраться. Сигнал какой нужен или знак.

— Что-нибудь придумаем, — согласился Зазнобин, — а с Александром и его шавками сочтемся еще. И с Макнамарой тоже. Все, теперь пошли к народу, а то скажут: зазнались капитаны. Уже и нос воротят — выпить с мужиками зазорно, — он отключил систему подавления, перекрестился на икону. — Ну, Господи, помоги.

Подойдя под благословение к отцу Герману и поставив по свечке Николаю-угоднику, они вышли из церкви.

Экран крупно взял лица появившихся на паперти капитанов.

О’Киф склонил голову к плечу, задумчиво их рассматривая. Капитан Макдиган, развалившийся в кресле, закинул ногу на ногу.

— Думаете, согласятся?

— Им деваться некуда, — сказал О’Киф и отключил экран, — жаль, что не удается разместить аппаратуру в церкви, впрочем, это и не обязательно. Думаю, они поставили по свечке своему святому Николаю, испросили благословения у батюшки, а теперь со спокойной совестью пойдут пить свою водку. Дикари. Ну да ничего, Александр их живо обломает.

— Дикари не дикари, а воевать умеют, — проворчал Макдиган.

— Вот их умение и пригодится. Эсминец ушел?

— Да, утром снялся с бочки и покинул систему. Направление мы засекли, но это ничего не значит.

— С постов перехвата что-то новое докладывали?

— Прошло несколько передач, но все кодированные. Не с нашим оборудованием читать, что они докладывают адмиралтейству. А кораблик хорош. — Макдиган покачал головой и восхищенно причмокнул: — Нам бы таких десяток-другой.

— Будут, будут корабли и не хуже, а лучше, Джеймс, — сказал О’Киф, — имейте терпение. Что удалось узнать сканированием.

— Немного. Эта чертова аномалия уж очень не вовремя проела корпус. Никогда с таким не встречался.

— Может, это русские? Они ведь знали, что вы их сканируете.

— Все может быть, однако никто из-за сканирования скандал поднимать не будет, если только не хочет что-то спрятать. Они нас тоже просканировали, да и плевать. Характеристики эсминца я уже передал. Вооружение по сравнению с обычной серией усилено, энергетическая установка явно не стандартная, но это объяснимо: «Дерзкий» — лидер серии, а кроме того, выполняет одиночное патрулирование и разведку. Экипаж по численности соответствует такому классу судов. Меня больше смущают участки корабля, которые мы не смогли разглядеть.

— Думаете, могут быть неприятные сюрпризы?

— Как это обычно у русских — самый главный сюрприз представляют их командиры и экипаж. Честно говоря, я не хотел бы столкнуться в открытом бою с капитаном Небогатовым, даже имея двукратное преимущество.

— Вы преувеличиваете, Джеймс, — коротко рассмеялся О’Киф, — сейчас все решает количество орудий и дальность действия артиллерии. А экипаж… ну что ж, значит если придется брать русских на абордаж, понадобится чуть больше людей, вот и все. Сила солому ломит, мой друг.

— Вы не солдат, Патрик, иначе так не говорили бы. Кстати, в баре у ваших людей было чуть ли не трехкратное превосходство, а чем дело кончилось?

О’Киф огорченно махнул рукой. Инцидент в баре «Безрогая улитка» стоил ему лишних седых волос.

— В баре русским помогла мафия. Сейчас этих людей ищут, и можете мне поверить, губернатор не остановит поиски, пока не обнаружит виновных.

— Какая мафия, Патрик? Вся мафия на Сан-Анджело под вашим контролем. Я бы понял, если бы русским помогли ушкуйники, но они ни при чем. Ваши люди, а заодно и полиция здорово обгадились. Сейчас бы эсминец висел здесь, требуя освободить своих людей, посольства обменивались нотами протеста, а мы бы спокойно разобрались, с каким заданием и куда направляется капитан Небогатов.

— Вы не все знаете, старина. Если нужные сведения не удается получить из одного источника, всегда найдется другой. Это — азы разведки. Пусть полагают, что обвели нас вокруг пальца, но здесь была только попытка решить проблему. Одна из многих и предпринятая в основном с отвлекающими целями. Это просто удача, что эсминец попался в ловушку к пиратам. Думаю, они даже пожалеть об этом не успели, а уж то, что он решил ремонтироваться на Сан-Анджело — так это и вовсе чудо из чудес. Но любой, даже самой чудесной случайности нужно иногда помогать или хотя бы воспользоваться ею. Мы задержали «Дерзкий» на четверо суток, а большего и не требовалось, мой дорогой Макдиган.

Глава 22

Зеленоватый свет приборов панели управления бросал едва заметный отблеск на лицо пилота. Плечами Бергер чувствовал двух охранников, сидящих справа и слева — под теплыми куртками ребят из «трешки» ощущались «бронники» индивидуальной защиты. Глидер сопровождения шел чуть сзади и выше в готовности ударить или подставиться под удар, защищая машину Бергера, лидеры пробивались сквозь метель на предельно низкой высоте, заходя к особняку генерала Амбарцумяна со стороны казарм гвардейской пехоты — единственного полка, расквартированного в столице империи. Конечно, удобнее и быстрее было бы зайти с парадного входа, с бульвара Александра Первого, однако к чему привлекать лишнее внимание — жизнь на проспекте не замирала ни днем ни ночью. Великосветские приемы в особняках высшей аристократии, кабаре, театры, словом, проспект всегда был заполнен шикарными выездами, и торчать в пробках, ползти черепашьим темпом было сейчас неприемлемо. К тому же в целях безопасности кружной маршрут был предпочтительнее — пилоты «трешки» постоянно держали пространство вокруг машин под присмотром, тогда как на проспекте в толчее гарантировать безопасность мог только господь Бог.

Удар гравитационной завесы был неожиданным, хотя Бергер и готовился к нему. Стандартное обеспечение секретности: подходящие к особняку генерала машины замирали, повисая, как мухи в паутине в силовых линиях на те несколько мгновений, которые требовались датчикам, чтобы сканировать пассажиров, идентифицируя личности, просветить содержимое багажных отсеков, проверить на наличие взрывчатых и отравляющих веществ.

Наконец проверка закончилась, и глидеры вползли под купол «тишины», наведенный службой собственной безопасности контрразведки, чьим шефом и был генерал Ашот Амбарцумян.

Бергер сглотнул несколько раз — купол глушения «тишина» давил на барабанные перепонки, будто он нырнул слишком глубоко и забыл компенсировать давление. Здесь даже метель летела беззвучно, и впечатление было, будто ты спишь — уж слишком нереально было наступать на сухой снег и не слышать его скрипа, видеть, как беззвучно захлопывается дверца глидера.

Под елями, обрамлявшими парковку, он заметил машину с характерным угловатым силуэтом, с неубирающимися короткими крыльями. На такой старине летал начальник Службы Безопасности Империи Григорий Лиховцев. Стало быть, и СБИ здесь. Возможно, и разведка Главного штаба пожаловала. Словом, начальства больше, чем работников.

Бергер огляделся. Да, следов, конечно, не найдешь — замело. Он направился ко входу у заднего крыльца и, только подойдя почти вплотную, различил заснеженную фигуру охранника. Еще дома активировав вживленный в десну комм, Бергер активировал его, но сказать ничего не успел.

— Заходите, Константин Карлович. Охрана предупреждена, — раздался в голове голос Леонидова.

Через кухню, пропитанную аппетитными запахами, он прошел в холл. Несмотря на то что снаружи особняк генерала казался погруженным во тьму, холл был ярко освещен — помимо собственной иллюминации здесь еще рассыпали неестественно-яркий свет привезенные следственной группой софиты, работающие в нескольких световых спектрах. В глаза бросилось бурое пятно, пропитавшее бежевый ковер возле камина.

Бергер кивнул нескольким знакомым — ему раньше приходилось работать совместно с контрразведкой. Ответили весьма сдержанно. Как же, собственное начальство не уберегли, это раз, а два — приходится принимать помощь коллег, а это всегда неприятно.

По мохнатой ковровой дорожке, прижатой к ступеням медными прутьями, Бергер поднялся на второй этаж. Здесь его встретил еще один охранник, массивный из-за поддетого под костюм бронежилета. На площадку выходило несколько дверей. Бергер вопросительно посмотрел на охранника, и тот кивнул на одну из них, светлого дерева с массивной бронзовой ручкой.

Здесь, судя по всему, находился рабочий кабинет Амбарцумяна. Пульт связи в углу, стол с панелью головизора, книжные шкафы, утопленные в стену, и длинный кожаный диван с придвинутым к нему журнальным столиком.

За столом хозяина кабинета сидел генерал-лейтенант Данченко в шитом золотом парадном мундире. Бергер, было, испугался, что явился в штатском, но заметил, что Лиховцев, вальяжно развалившийся на диване, тоже в обычном деловом костюме, а Леонидов и того пуще — в пятнистой форме горных егерей и унтах, и успокоился.

— О-о, — протянул Лиховцев, картинно вплеснув руками, — еще один кандидат в идиоты.

— Григорий Данилович, — строго сказал Данченко, — ты того… выражения выбирай. А то еще государя императора в идиоты запишешь.

Начальник разведки генштаба был человек неглупый, однако выражать свои мысли ему удавалось не всегда четко, чем и не преминул воспользоваться Лиховцев.

— Это ты сказал, Василий Тарасович.

Данченко побагровел, вздернул подбородок, будто стоячий воротник душил его, однако Леонидов, стоявший у окна, вскинул руки.

— Господа! Прошу вас! Проходите, Константин Карлович.

Бергер поклонился присутствующим.

— Здравствуйте, господа. Я бы хотел сначала осмотреть э-э… место…

— Там нечего осматривать, — буркнул Данченко, — ты что, специалист по отпечаткам или по психам?

— Налево вторая дверь, — сказал Леонидов. — Смотреть, действительно, не на что, но для общего развития взгляните.

— Будете знать, что вас ожидает, — небрежно добавил Лиховцев.

— Нас всех, — поправил его Леонидов, а Данченко только раздраженно махнул рукой.

В спальне из-за установленной медицинской аппаратуры было не развернуться, но Бергер все-таки протиснулся к профессору Синявскому, директору военно-медицинской академии. Профессор был специалистом по нервно-психическим расстройствам, однако ничего внятно объяснить не смог. На первый взгляд налицо был кататонический синдром, но чем он мог быть вызван… профессор пожал плечами. Ничего конкретного до полного обследования пациента он сказать не мог.

В спальне сильно пахло потом и фекалиями. Профессор, заметив, что Бергер поморщился, пустился в пространные объяснения, из которых было понятно только, что генерал вернулся в состояние грудного младенца. Это было понятно и непрофессионалу — лежавший на постели Амбарцумян издавал бессмысленные звуки, хаотично двигая руками и ногами. Зрелище было жалкое — Бергер знал генерала как отличного контрразведчика, и видеть его в таком положении было неприятно.

Вернувшись в кабинет, Бергер вопросительно посмотрел на Леонидова. «Царь», присев на край тола, ввел его в курс дела.

Тревогу подняла дочь генерала, явившаяся к отцу с еженедельным визитом — она с мужем жила в пригороде Нового Петербурга. Позвонив у парадной двери и не получив ответа, она открыла дверь своим ключом. Первое, что она увидела в холле, был повесившийся на люстре охранник. Второй секьюрити лежал с простреленной головой возле камина. В руке у него был зажат «соболь» — стандартное оружие сотрудников третьего отдела, обеспечивающего охрану генералитета, членов правительства и государя императора. Сомневаться в самоубийстве не приходилось — никаких следов борьбы в холле не было. Генерала дочь нашла в спальне. Амбарцумян лежал одетый на застеленной кровати, бессмысленно пялясь в потолок и пуская пузыри изо рта. Он не узнал ни дочь, ни зятя — полковника конных гренадеров. Дочь, решив, что у отца сердечный приступ, хотела вызвать домашнего врача, благо тот жил неподалеку, однако полковник рассудил иначе. Первым он известил адъютанта генерала, который и сообщил о печальном событии в ведомства Леонидова, Лиховцева и Данченко.

— Вот, собственно, что мы знаем, — закончил Леонидов.

— Хочу добавить, что мы пришли к единому мнению: имела место попытка извлечь из нашего коллеги сведения, которыми он располагал, — Лиховцев отставил руку, рассматривая холеные пальцы. — Да, которыми он располагал. Основной вопрос звучит так: что именно пытались у него узнать? Это могли быть и наши «заклятые друзья» по мировому сообществу, могли быть какие-либо заговорщики, готовящие государственный переворот… да, Василий Тарасович, я понимаю, что это маловероятно, — сказал Лиховцев, заметив, что Данченко хочет его прервать, — но я разбираю все версии. Наконец — самая неприятная: генерала пытались допросить в связи с информацией, обладателями которой мы с вами, господа, стали совсем недавно. Я понятно выразил свою мысль?

— Более чем. — Данченко расстегнул воротник и тяжело вздохнул: — Что докладывать государю будем?

Бергер заметил, как Леонидов поморщился. Манера генерала-лейтенанта думать сперва о том, как встретят его доклад наверху, была общеизвестна и вызывала однозначно-негативное отношение и в разведке флота и в СБИ.

— Может, это все-таки болезнь? — с надеждой спросил Данченко.

— Это — несбыточная мечта, — вяло усмехнулся Лиховцев.

— Да, нейтрализация охраны эту версию исключает полностью, — согласился Леонидов, — что скажете, Константин Карлович?

— Я бы хотел поговорить со следователем.

— Все, что они раскопали, нам уже известно. Спрашивайте.

— Следы?

— Вокруг дома, естественно, следов не обнаружено. Собаки тоже оказались бесполезны. Самое интересное, что и в доме — ничего. Ни следа обуви, ни отпечатка пальца. Впечатление такое, что здесь побывал какой-то падший ангел: прилетел, сделал свое дело и тем же путем исчез. Охрана в количестве трех человек покончила жизнь самоубийством. О двух вы знаете, третий повесился в ванной напротив спальни генерала.

— Наведенное излучение могло способствовать…

— Нет. Дом экранирован полностью.

— Камеры наблюдения?

— Здесь кое-что есть, но не уверен, что это нам поможет. Запись стерта.

— Как это? — удивился Бергер. — Ведь запись дублируется на геостационарный спутник.

— Все верно, Константин Карлович, — Лиховцев поднялся с дивана и, потянувшись, подошел к книжным полкам, — запись дублируется на саттелит. Вот именно там она и стерта. Интересно, правда?

Лиховцев присмотрелся к корешкам книг, взялся за одну, выдвинул наполовину, и часть полки откинулась, открывая небольшой бар.

— Коньяк, господа? Армянский, между прочим.

— Мы не на пьянку собрались, Григорий Данилович, — веско заявил Данченко, — а впрочем, налейте. Голова совершенно не варит.

Лиховцев взял за ножки четыре бокала, в другую руку бутылку, расставил бокалы на столе и откупорил коньяк. Бергер дождался, пока все разберут бокалы, и взял свой. Коньяк был превосходен даже по сравнению с тем, что имелся у него дома.

— Каким образом стерта запись на саттелите? — продолжил он расспросы.

— Прошел закодированный сигнал, включающий аварийную систему уничтожения. Есть там такая на случай тревоги. Сигнал подается отсюда, с аппаратуры записи, которая расположена в подвале. Фиксация событий после этого прекращается.

— Сигнал подается автоматически?

— А вы молодец, Бергер, — Лиховцев улыбнулся уголками губ. — Если вдруг Анатолий Остапович вас уволит — гарантирую двойной оклад в моей конторе. Сигнал может подаваться автоматически, но был подан одним из охранников.

— Какое это имеет значение? — раздраженно спросил Данченко.

— Это значит, что сигнал был подан до того, как генерала обработали, — терпеливо пояснил ему Леонидов. — Не надейся, Григорий, Бергера я не уволю.

— Жаль, — Лиховцев поводил тонким острым носом над бокалом. — Что еще вы бы хотели узнать?

— Какого типа запись велась здесь, в доме?

— Насколько я знаю подобные системы — запись велась в трех разновидностях: аналоговая на полимерную ленту, цифровая на кремниевый носитель и молекулярная на кристалл памяти. Какая вас интересует — все в одинаково девственном состоянии.

— Анатолий Остапович, — Бергер повернулся к Леонидову, — кристаллы памяти моделируются в одной лаборатории. Стандарт меняется ежедневно. Если узнать, когда был изготовлен кристалл, то можно будет попытаться восстановить молекулярную решетку по стандарту. Полностью запись прочитать не удастся, но кое-что…

— А может, не будете ждать увольнения? Двойной оклад и место моего заместителя по оперативной работе.

— Нет, благодарю, Григорий Данилович.

— Вот и славно, — Данченко допил коньяк и поднялся. — Думаю, анализ кристалла лучше провести в моей лаборатории, господа. Мои спецы что хочешь расшифруют. Эй, кто там, — зычно крикнул он в сторону двери. В кабинет заглянул охранник. — Давай-ка, милый, позови сюда умников, что в подвале ковыряются. Одна нога здесь, другая — там.

— Очень ему хочется доложить, что это он раскрыл дело, — шепнул Бергеру Лиховцев.

Бергер вежливо улыбнулся.

В министерство обороны добирались Данченко в глидере с Лиховцевым, а Бергер с Леонидовым. Машины шли высоко над городом, метель улеглась и сквозь прозрачную крышу были видны звезды. Позади маячили четыре глидера охраны.

— Твое мнение, кто это был? — спросил «царь», отгородившись от водителя полистеклом.

Бергер взглянул ему в лицо. Леонидов казался бледным, хотя может быть это только казалось из-за сумрачного освещения.

— Это были ОНИ, Анатолий Остапович.

Леонидов, отвернувшись, побарабанил по боковому стеклу.

— А знаешь, меня ведь под Белоярском нашли. Старый друг заманил поохотиться. Н-да… Думаю, ты прав, Константин. Ашота выпотрошили не люди. И если мы почти можем быть уверены, что информация под блоком считана не была, то все остальное…

— Например? — спросил Бергер.

— Амбарцумян знал о миссии «Дерзкого». Без имен и фамилий, но об эсминце знал.

Ждать ответа из лаборатории разведки Генштаба пришлось почти два часа. Лиховцев предложил устроиться у него в кабинете, предложил на выбор кофе, чай, коньяк. Все предпочли кофе, хотя Данченко пробурчал, что махнул бы стопочку армянского, но вот, увы, не догадался прихватить у Амбарцумяна. Тому, мол, теперь не до коньяка. Шутку никто не поддержал.

Лиховцев предложил коллегам сигары, однако Данченко отказался, Леонидов не курил, а Бергер предпочел свои «Пластуновские». Ожидание затягивалось, и Данченко каждые десять минут звонил в лабораторию и дергал специалистов, требуя доклада, пока «царь» его не урезонил. Наконец в пятом часу утра из лаборатории доложили, что работа закончена.

Лифт опустил всех на пятнадцать этажей. Данченко, выгнав из лаборатории всех, кроме руководителя группы, приказал показать запись. Хмурый и задерганный майор предупредил, что запись восстановлению не подлежала, но кое-что разглядеть все же удалось.

— Как так? — сдерживая ярость, спросил Данченко.

— Два фрагмента молекулярной решетки остались нетронуты, господин генерал-лейтенант. Бывает, что фрагмент кристалла остается целым. Кто-то поленился провести повторное уничтожение записи, иначе мы ничего бы не прочитали.

— Ладно, показывай, что там.

Длительность фрагмента, по словам майора, составляла около трех наносекунд. Это был даже не фрагмент записи, а статичное изображение, на котором запечатлелись гардины на окнах в спальне генерала Амборцумяна.

Данченко выругался.

— Что за черт?

Леонидов подошел вплотную к голоэкрану, рассматривая изображение.

— Подожди, Василий Тарасович. Давайте попробуем разобрать, что здесь?

— Цветочки! — рявкнул генерал-лейтенант. — Цветочки на шторах.

— Тень, — негромко сказал Лиховцев, — здесь отразилась чья-то тень. Мне кажется, человек был в скафандре, — он также подошел к экрану и показал пальцем, — вот шлем, вот сигнализатор радиоактивности, это — датчик универсал-тестера, а это… Константин Карлович, ваше мнение?

— Я могу ошибаться, но на наших скафандрах шлемы другой конфигурации. Это похоже на… корону.

— Не смеши, подполковник, — Данченко махнул рукой майору. — Отчет завтра ко мне на стол. Все, господа, извините, сегодня уже ничего не придумаем. И вообще, лучше дождаться результатов медицинской экспертизы и выводов следствия.

Данченко попрощался, приказал вызвать охрану и улетел домой. Леонидов и Бергер по приглашению Лиховцева поднялись в его кабинет. Теперь уже никто не отказался от рюмки коньяку — на сон грядущий, хотя спать оставалось не более двух часов.

— Ну, господа, кто что думает по поводу данного фрагмента? — спросил начальник Службы Безопасности Империи, уютно устроившись в кресле и попыхивая сигарой. — Константин Карлович, вы сегодня себя превосходно зарекомендовали, вам и первое слово.

Бергер задумался на мгновение, потом вскинул голову и четко произнес:

— Я не думаю, что кто-то поленился окончательно уничтожить запись. Нам оставили визитную карточку, господа!

Глава 23

Через неделю после того, как «Дерзкий» оставил гостеприимную планету Сан-Анджело, Небогатов собрал в рубке первого помощника Гаркушу, «деда» Трегубова, начальника систем связи обнаружения Голубовича, штурмана — капитан-лейтенанта Погребняка и Касьяна Полубоя.

Корабль шел в стандартном маршевом режиме, дежурная смена только что заступила на вахту, и операторы постов негромко переговаривались, проверяя данные приборов.

Небогатов подошел к голографическому кубу и вывел мелкомасштабную развертку обитаемых миров.

— Господа, с сегодняшнего дня приступаем к боевой работе, — сказал он, цепко оглядывая лица офицеров, — час назад я получил из адмиралтейства шифровку с данными, которые позволяют непосредственно приступить к заданию. В шифровке сведения о нашей непосредственной цели — корабле гетайра Птолемея: параметры выхлопа, системы вооружения, численность экипажа, технические характеристики судна, а также координаты сектора, в котором нам предстоит патрулировать в ожидании контакта.

Полубой усмехнулся, заметив, как насторожились операторы дежурной смены, боясь пропустить хоть слово командира. Скоро «матросское радио» разнесет все, услышанное в рубке, по всему кораблю. Но таиться все равно не было смысла. Матросы — народ толковый, все поймут, прикинут, сделают свои выводы и оценки, лучше уж пусть просто знают…

Небогатов провернул голокуб на горизонтальной оси и увеличил масштаб, сфокусировав увеличение на северо-восточном секторе проекции, с помощью световой указки обведя мерцающей красной линией две звездные системы.

— Система Лотар и система Шанталь. По данным адмиралтейства, в одной из этих систем находится база гетайров Александра Великого. Точнее можно будет сказать после того, как беспилотные разведчики объединенного флота обследуют системы. Однако случится это не ранее как через две недели, а к тому времени мы и сами сможем ответить на этот вопрос. Нам предстоит скрытно, повторяю: скрытно, вести наблюдение за перемещением сил гетайров, имея конечной целью захват корабля Птолемея и пленение непосредственно самого гетайра. Расчетное время выхода на позицию — трое суток.

— Наше задание как-то связано с маневрами объединенного флота под командованием адмирала Белевича? — спросил Гаркуша.

— Связано напрямую. Объединенный флот планирует нанести удар по базам Александра в первых числах марта по календарю Нового Петербурга. Мы должны выполнить свою задачу ДО начала его атаки. Таким образом, в нашем распоряжении полтора месяца. Вадим Маркович, что можете сказать об этих звездных системах?

Капитан-лейтенант Погребняк пригладил жидкие усики, свисавшие по углам рта, и озадаченно приподнял брови.

— Вот так сразу немного, господин капитан первого ранга. Система Шанталь ближе к границе освоенной части пространства, однако изучена несколько лучше, чем система Лотар. Объясняется это просто: Шанталь более растянута и свободна от скоплений газа, пылевых облаков, метеоритных потоков и астероидов. Другое дело — Лотар. Насколько я помню, в лоциях гражданских компаний не рекомендовано проходить через эту систему. Очень замусоренная система. Как говорят в торговом флоте — суп с клецками. Неким образом научный феномен. Поскольку и планеты имеет, и материала для их формирования еще море осталось. Да еще не весь этот мусор располагается в плоскости эклиптики… Так что не система, а сплошная загадка. О степени колонизации планет смогу сказать после того, как посмотрю материалы и карты, но могу предположить, что если выбирать из этих двух, то база, скорее всего, находится в системе Шанталь. В Лотар уж очень затруднена навигация…

— Жду доклада к четырем часам пополудни. Юрий Павлович, прошу вас довести боевую задачу до членов экипажа. Григорий Петрович, в каком состоянии двигатели и энергетическая установка?

— Шунты сброса тепла…

— Без технических подробностей.

— В норме, Кирилл Владимирович.

— Поле отражения будем использовать по максимуму, а двигатели постоянно должны быть в состоянии минус десять.

— Неэкономичный режим, — засомневался Трегубов.

— Экономить будем, когда в отставку выйдем, Григорий Петрович. Я не могу рисковать, а десятиминутная готовность к разгону даст нам необходимую фору во времени, в случае, если нас случайно обнаружат. Системы обнаружения и идентификации должны работать как часы, особо прошу обратить внимание на анализаторы выхлопа и автономные разведывательные комплексы. Всю информацию о типе двигателя корабля Птолемея, используемом топливе и степени распыления вещества ввести в анализаторы немедленно.

— Слушаюсь, — козырнул Голубович.

— Все свободны, господин майор, прошу ко мне в каюту.

Полубой с недоумением взглянул на Небогатова. Мол, что это так официально? Однако кивнул и прошел к выходу с мостика.

В каюте Небогатов указал ему на стул, прошел к сейфу и набрал код.

— В шифрограмме было кое-что для тебя, — Кирилл достал распечатку и бросил Полубою на колени.

Касьян пробежал глазами листок и застонал, как от зубной боли.

— Что такое? — забеспокоился Небогатов.

— Требуют отчет по встречам с ушкуйниками и характеристику на каждого, с кем контактировал.

— Ну и что?

— Не люблю я писанины, ты же знаешь. Слушай, — Полубой просветлел лицом, — может, ты напишешь? По-дружбе. А с меня…

— Я, кроме Зазнобина, ни с кем не встречался.

— А я тебе всех опишу!

— Нет уж, Касьян. Свои отчеты пиши сам. Мне еще составлять донесение о работе «микроволновки». Кстати, у меня потребовали характеристики их кораблей, тебе Иван ничего не говорил?

— Нет, — хмуро ответил Касьян, забрал распечатку и направился к себе.

Риталусы как всегда встретили его у дверей каюты. Касьян хмуро кивнул — если сделать вид, что не заметил, дикуши будут мозолить глаза, пока не обратишь на них внимания. Зверьки юркнули под койку, а Полубой, вздохнув, присел к столу. Рапортом лучше было заняться немедленно — потом будет и вовсе лениво, а сейчас хотя бы свежи воспоминания о встречах с космическими бродягами.

Он вывел на стол проекцию клавиатуры, развернул экран и задумался, с кого из ушкуйников начинать свой отчет. По старшинству или в порядке убывания? Начальство любит порядок, а тем более адмиралтейское. Полубой стал вспоминать своих новых знакомых: Зазнобин, Раскатов, Аверьян… как его… китаец, в общем. Негр с хохляцкой фамилией… во набрали мужики экипажи! Сами они с Архангельска, Двины и Канина Носа — это надо отметить.

Полубой набрал имена ушкуйников и вдруг замер. А зачем это, интересно, адмиралтейству понадобились сведения о покинувших пределы империи людях? Что-то здесь было не так. Уж морскому ведомству какое дело, кто на какой-то Двине или Канином Носе разочаровался в спокойной жизни и решил побродить по безбрежному пространству? Единственный ответ — отчет нужен разведке или, не дай бог, Службе Безопасности Империи. Неужели хотят спросить с мужиков за пиратство? Вряд ли. Как спросишь, если до них через половину освоенных систем добираться, но тогда зачем? Родня у них осталась дома, но сейчас не те времена, чтобы за чужие грехи спрашивать с родственников. Объявят вне закона? Так уже, наверное, объявили.

Полубой плюнул с досады. Вот ведь как — довелось и стукачом стать, а куда деваться? Адмиралтейство не отлипнет, и если не отчитаться, пристанут, когда вернешься на Новый Петербург.

Касьян с раздражением отключил комп, завалился на койку и, заложив руки за голову, уставился в потолок. Подождет отчет, не к спеху. Только ему и дел сейчас, как бумажки для штабных крыс составлять…

Через двое суток полета звездные системы, которые предстояло обследовать, приблизились настолько, что можно было смоделировать расположение планет, их спутников, астероидных полей и проходящих через системы метеоритных потоков. Как выяснилось из лоций, система Шанталь, как и система Лотар не представляли интереса ни с точки зрения колонизации планет, ни с точки зрения добычи полезных ископаемых. Объяснялось это тем, что планеты системы Шанталь находились слишком далеко от звезды. Это были ледяные миры с жиденькой аммиачной атмосферой. Всего планет было три, и у каждой имелось по паре спутников, представляющих из себя скалистые голые планетоиды. Несмотря на то что оборудовать базы на планетах было бы слишком дорого (по оценкам аналитиков, подобных средств у гетайров, несмотря на то что они явно не бедствовали, просто быть не могло), Небогатов решил не упускать их из виду. Но основной интерес, вопреки первоначальному мнению капитан-лейтенанта Погребняка, для него представляла система Лотар. Выведенная наголокуб, она напоминала абстрактную картину: сквозь пылевые облака едва проглядывали семь планет, астероидные поля постоянно меняли границы, сталкиваясь и расходясь под действием притяжения звезды и планет. Пространства, свободные от космического мусора, напоминали прозрачные струи воды, вливающиеся в болотистую жижу. Когда Погребняк в первый раз вывел систему на обзорные экраны, на мостике повисло тягостное молчание — как подступиться к исследованию подобной каши, никто не представлял. Впрочем, Небогатов напомнил офицерам, что задачей «Дерзкого» является не непосредственное обследование системы, а лишь разведка пространства вокруг нее и вероятность того, что базы гетайров находятся именно здесь. Расположение системы по отношению к освоенным мирам было довольно удобное — она была смещена от оси Келлингова меридиана и находилась примерно на равном удалении от основных грузопассажирских линий и обитаемых систем. Тот факт, что никто до сих пор не позарился на систему Лотар, объяснялся исключительно трудностью ее освоения.

«Дерзкий» выпустил оба истребителя-разведчика. «Кречеты» подобрались к системе Шанталь и выпустили несколько тысяч автономных датчиков-анализаторов, на обратном пути оснастив анализаторами пространство вокруг системы Лотар, и теперь оставалось только собирать информацию и ждать.

Анализаторы подавали собранные сведения каждый час, и первые же результаты были обнадеживающие — в системе Лотар было отмечено интенсивное передвижение неидентифицируемых по принадлежности кораблей. Сутки Небогатов и вся команда жила как на иголках — сведения, адмиралтейства о возможном местонахождении баз Александра могли не подтвердиться, и тогда весь полет, бой с судном-ловушкой и последующий непростой ремонт на Сан-Анджело оказались бы напрасными. Однако на вторые сутки слежения за системой поступила информация, которая позволила капитану первого ранга вздохнуть с облегчением — датчики зафиксировали след уже знакомых кораблей гетайров: Лисимаха и Гефестиона. Не было только того, ради которого была и затеяна операция — корабль гетайра Птолемея обнаружить не удавалось. Возможно, он находился на одной из планет, но возможно, что был в очередном набеге, и теперь оставалось только дождаться его появления.

Потекли томительные дни, сменялись вахты, сдававшие дежурство отводили глаза, будто это они были виноваты в том, что ничего обнаружить не удалось, заступающие с надеждой вглядывались в экраны, считывая отчеты датчиков, но все было напрасно — Птолемея не было.

Морские пехотинцы тоже скучали, и Полубой каждый день проводил тренировочные бои на обшивке эсминца, занятия в спортзалах, фехтовальные поединки. Сам он участвовал в поединках редко, выступая в основном в роли рефери, однако-таки провел несколько боев, причем с одним и тем же противником — командиром взвода лейтенантом Старгородским. Лейтенанту это обошлось дорого — Полубой, вспоминая свои с Небогатовым мытарства на Сан-Анджело, не жалел своего заместителя — поставил ему несколько синяков и иссек учебным эспадоном два комплекта обмундирования.

— Чтобы понты пустые не кидал, — шепнул он, в очередной раз отбив атаку лейтенанта и перетянув эспадоном вдоль спины, — ты ж меня перед лучшим другом трепачом представил.

Старгородский шипел от боли, однако не жаловался.

К исходу третьих суток, как эсминец болтался в пространстве, собирая информацию, которую передавали анализаторы, Небогатов заглянул в спортзал и поманил Полубоя.

— Пойдем пошепчемся, Касьян, — сказал он.

Полубой похлопал Старгородского по плечу, предупредив, что сейчас же вернется, и последовал за Кириллом.

Небогатов привел его в помещение компьютерных тренажеров и, связавшись с мостиком, попросил перевести проекцию системы Лотар на тактический тренажер.

Схема повисла над консолью, Небогатов взял в руку световую указку.

— Не устал отдыхать?

— А чем тут можно заниматься? Бока в каюте отлеживать? — пожал плечами Полубой.

— Есть предложение. Смотри: вот звезда системы Лотар. По информации анализаторов и датчиков слежения получается, что база гетайров, во всяком случае основная, расположена вот на этой планете. — Небогатов ткнул указкой в светящуюся точку. — Мертвый ледяной мир, период обращения вокруг звезды — четыре земных года. Из всех планет мы изучили эту лучше всего — она ближе к границам системы, и пыль и астероиды не мешают наблюдению. Как я понял, с нее же и стартуют корабли гетайров, однако на ней не наладишь нормальный отдых экипажам, а выход на освоенные планеты любого сектора для гетайров, как сам понимаешь, закрыт. Значит, должна быть как минимум еще одна планета земного типа. Если мы сможем подобраться ближе — все станет сразу понятно: численность флота — сейчас мы не можем пробиться настолько глубоко в систему, чтобы что-то разглядеть, внутрисистемные инфраструктуры, доки, верфи и тому подобное. Поскольку я не могу принять такое решение единолично, то хочу предложить тебе подумать вот над чем: мы выходим на орбиту звезды, повисаем на границе короны и оттуда, даже не используя активные средства, пасем все, что движется, и слушаем все внутрисистемные переговоры. Кроме того, таким образом мы сокращаем подлетное время к кораблю Птолемея, будет он возвращаться из рейда либо пойдет в очередной набег. Как тебе такое предложение?

Если Небогатов думал, что Полубою понадобится много времени на раздумье, то он ошибся.

— Я согласен, — сказал Касьян.

— Что, вот так сразу?

— А чего тянуть? Времени до удара объединенного флота все меньше, а мы толчемся на одном месте. Если Кайсарова не удастся взять до подхода флота, то он непременно будет участвовать в отражении атаки, и тогда уже любой трибунал — офицерский или обычный — приговорит его к высшей мере, невзирая на заслуги и положение. Кроме того, скандала тогда не избежать. Давай, Кирилл, действуй.

Спустя тридцать шесть часов «Дерзкий», прикрываясь максимально возможным полем отражения, вышел на орбиту звезды системы Лотар. А еще спустя двенадцать часов он был атакован.

Глава 24

Леонидов покосился на Бергера. Константин Карлович сидел прямо, был бледен, серьезен, а губы его иногда подрагивали, будто он повторял что-то про себя, как плохо выучивший задание ученик.

— Днями был на приеме у графини Розенталь, — негромко сказал Леонидов, — прелестная женщина. Спрашивала у меня, почему давно не видно Константина Карловича. Кажется, она находит вас неплохой партией для своей младшей дочери.

— Э-э… — Бергер непонимающе взглянул на Леонидова, — в каком смысле?

— В прямом. Голубчик, не волнуйтесь вы так. Я уверен, государь настроен вполне благожелательно, иначе он не собирал бы это совещание. — Леонидов похлопал Бергера по колену. — Вы лучше подумайте, какие могут возникнуть возражения у Лиховцева и Данченко.

— Я как раз об этом и думал, — улыбнулся Бергер. — Григорий Данилович, насколько я знаю, понимает, что мы делаем общее дело, и от него могут поступить только конструктивные предложения. А вот господин генерал-лейтенант…

— Да-а… Василий Тарасович политик известный. К тому же он будет весьма огорчен, что докладную записку государю не согласовали с ним. Тут надежда только на то, что император отнесется благосклонно к вашей идее.

— К нашей, — поправил Бергер.

— К нашей, к нашей, конечно, — согласился Леонидов, — поверьте мне, государь — весьма искушенный стратег и по части реализации долгосрочных проектов даст фору и вам, и мне, и, уж конечно, генерал-лейтенанту Данченко.

Машины сопровождения отвалили в стороны. Глидер клюнул носом, на приборной доске загорелась панель предупреждения о перехвате пилотирования, и пилот, откинувшись на сиденье, сложил на груди руки — посадочный привод взял глидер за пять миль до места назначения. К загородной резиденции императора можно было подойти только по отведенному коридору — остальное пространство было перекрыто силовыми полями. Каждую машину, следующую по отведенному коридору, сопровождали стволами два десятка «единорогов», готовых разнести любую мишень в считанные мгновения и, хотя сбоев системы обороны резиденции до сих пор не было, Бергер почувствовал себя неуютно.

Резиденция императора была хорошо видна под ярким зимним солнцем. Это было здание, выстроенное буквой П среди соснового леса. Крылья обрамляли парадный подъезд, круглый фонтан с заснеженными наядами казался замерзшим прудом с застывшими во льду русалками. За зданием просматривались хозяйственные постройки, конюшня и псарня — осенью здесь проводились знаменитые на все обитаемые миры псовые охоты.

Глидер плавно и медленно проскользил между коричнево-золотых стволов сосен и мягко опустился на парковочную площадку. Водитель остался сидеть на месте — выходить из машины он не имел права.

Леонидов выбрался первым, запрокинул лицо, подставляя его кружащимся снежинкам, поднятым выхлопом глидера. Бергер хмурился, осматриваясь — он был в загородной резиденции впервые.

— Прошу, господа, — полковник в кавалерийской шинели, невесть откуда взявшийся возле глидера, повел рукой в сторону широких ступеней парадного входа.

Бергер пропустил вперед Леонидова и пошел за ним, отставая на полшага.

Шинели у них принял пожилой швейцар с седыми гренадерскими усами, после чего полковник вновь предложил следовать за собой. Шаги, печатаемые офицерами по наборному паркету, гулко отдавались в огромной зале. Высокие окна под потолок добавляли света и пространства, золотая лепнина добавляла величия, даже помпезности, которую несколько смягчали картины известных мастеров на стенах.

Не часто одевая офицерскую форму, Бергер ощущал себя в присутствии полковника, на котором китель сидел, будто тот родился в нем, довольно неуверенно и завидовал Леонидову, который даже не пытался скрыть, что форму носить не умеет. Китель сидел на нем мешковато, кортик сползал на живот, и даже генеральские погоны, казалось, были пришиты кривовато.

По широкой лестнице, укрытой ковровой дорожкой, они поднялись на второй этаж, повернули направо и оказались перед белой с золотом дверью. Полковник отворил дверь, пропустил офицеров вперед, вошел следом и указал на диван возле окна.

— Прошу, господа, его величество сейчас вас примет. Он прошел к следующей двери, за которой, по-видимому, находился кабинет государя, и исчез за ней.

Как ни странно, Бергер уже успокоился. В самом деле, докладную записку он писал, обдумывая не то что каждое предложение, а каждое слово, после чего ее еще редактировал Леонидов. Даже если государь не согласится с их предложениями, это будет означать только то, что предложения эти плохо обоснованы. Все-таки действия властей могли вызвать недовольство подданных, а этого не случалось уже лет двести.

Дверь распахнулась, полковник вышел и придержал створку.

— Прошу, господа.

Леонидов и Бергер вошли в кабинет и замерли у порога. Дверь без звука закрылась за их спинами. Кабинет был большим, можно сказать — огромным. Всю середину его занимал стол, в полированной поверхности которого отражались высокие окна и книжные шкафы у дальней стены. Справа посередине стены помещался камин, соответствующий размерам кабинета. Перед ним стоял небольшой инкрустированный столик, окруженный пятью венскими стульями с гнутыми спинками и темно-зелеными парчовыми сиденьями, прошитыми золотыми узорами. На спинках стульев золотом был вышит герб царствующей династии, такой же вензель был выложен на инкрустированной поверхности столика.

Бергер покосился на Леонидова. Тот стоял, глядя прямо перед собой, вытянувшись, как на параде, и казалось, военная форма внезапно легла на его фигуру как положено и сидела как влитая. Не смея нарушить молчание, Бергер ожидал, когда государь их заметит. Государь был занят. В накинутой на плечи шинели Изюмского гусарского полка, чьим полковником являлся с рождения, император стоял у распахнутого окна и кормил белок, подсыпая из ладони орешки на широкий подоконник.

Наконец, высыпав последние орехи и потерев друг о дружку ладони, император закрыл окно и обернулся.

— Здравствуйте, господа. Что же вы в дверях застыли. Прошу, прошу. — Его Величество указал на столик возле камина.

Печатая шаг, Леонидов и Бергер подошли к столу и замерли, ожидая, когда государь приблизится. Придерживая на плечах шинель, император подошел к камину, поправил тлевшие поленья и присел на стул, нетерпеливо поведя рукой.

— Присаживайтесь, господа.

Несмотря на возраст, а император был старше Бергера чуть ли не в четыре раза, он держался прямо и сохранил великолепную осанку. Седые пряди густо вплелись в волосы, но если бы не седая бородка и морщины на спокойном лице, ему вряд ли можно было дать его годы.

Пожалуй, еще глаза выдавали, что император уже не молод — они были прозрачны той бесцветностью, которая отличает глаза стариков.

— А я, знаете ли, белочек подкармливаю, — сообщил император, запахивая на груди шинель, — и приходится ждать, пока не поедят. Синички налетают, и если я отойду — все своруют, шельмецы.

Бергер с трудом понимал, о чем говорит его величество, — в докладной он излагал выводы, согласно которым империи, да и всему человечеству грозила смертельная опасность, а тут — белочки! Синички!

— Вы знаете, господа, что я пригласил также Григория Даниловича и Василия Тарасовича, но они подойдут немного позже, а пока мне хотелось бы обсудить кое-что с вами тет-а-тет. Прежде всего: к каким выводам пришло следствие по делу генерала Амбарцумяна?

— Ваше величество интересует официальная версия? — осведомился, вставая, Леонидов.

— Все версии, какие существуют. Присаживайтесь, Анатолий Остапович, мне неудобно, когда приходится задирать голову, чтобы посмотреть в лицо собеседнику.

— Официальная версия такова: неожиданное смещение силового купола, вследствие тектонической активности. Это объясняет гибель охраны…

— Но не объясняет того, что случилось с генералом.

— Совершенно верно, ваше величество, но в официальном сообщении будет сказано, что генерал Амбарцумян во время катаклизма принимал сеанс оздоравливающего облучения, и вышедшая из строя аппаратура дала неуправляемый импульс в мозг генерала.

Император слегка откинул голову и на минуту прикрыл глаза.

— Что ж, пожалуй, это подойдет. Хорошо, а неофициальная версия?

— Мы по-прежнему полагаем, что имеем дело с диверсией, проведенной инопланетным существом.

— На чем основана ваша уверенность?

— Первое: отсутствие следов как вокруг дома, так и внутри него; второе: самоубийство охраны; третье: уничтожение записи как в доме, так и в дублирующей системе, и четвертое: снимок, который удалось получить.

— Вы имеете в виду неясную тень на гардинах в спальне бедняги Лмбарцумяна? Полноте, Анатолий Остапович, что там можно различить? Это могло быть что угодно.

— Ваше величество, — Леонидов заволновался и вскочил со стула, — принимая во внимание информацию, с которой мы вас ознакомили, этому есть только одно объяснение. Мы считаем, что нам оставили своеобразную визитную карточку.

— Прекратите вскакивать, всякий раз, когда говорите, — сказал император, прихлопнув ладонью по колену. — Визитную карточку? Вы шутите, господин контр-адмирал! С какой целью диверсанту потребовалось доводить до нашего сведения, кто он такой? Хотелось бы послушать соображения, после которых вы пришли к такому, мягко говоря, спорному выводу.

— Если вы позволите, то выводы изложит капитан второго ранга Бергер.

— Пожалуйста, Константин Карлович. — Император обратил глаза к Бергеру и кивнул: — Не вставайте, молодой человек, прошу вас.

Бергер положил руки на колени, как отвечающий урок ученик, и начал говорить. Сперва он запинался, но император, очевидно чувствуя, что смущает его пристальным взглядом, прикрыл глаза.

— Прежде всего хочу сказать, что мы ничего не знаем о существе, которое действовало в доме генерала. Мы не имеем представления о его психике, физиологии, особенностях мышления. Нам могли оставить изображение существа, чтобы мы не подумали, будто содеянное есть работа разведок других государств. Затем — могло иметь место некое предупреждение: мол, не вздумайте противодействовать нам — смиритесь с вашей участью. Бравада также возможна, но вряд ли. Мы пришли к единому мнению, что, оставляя явный след, инопланетный разум осуществляет очередную проверку человека. Они будут ждать ответных действий и проанализируют их досконально. Идет подготовка к вторжению, и они изучают нас всесторонне.

— Кошмар какой! — будто про себя пробормотал его величество. — Ну что ж, звучит убедительно, — он побарабанил пальцами по столику, — и здесь мы подходим к теме нашего сегодняшнего совещания: противодействие возможной агрессии.

Его величество не сделал ни одного знака, однако двери растворились и в кабинет вошли Данченко и Лиховцев.

После того как вновь прибывшие устроились возле стола, император кашлянул и обвел всех глазами, поочередно останавливаясь на каждом из присутствующих.

— Итак, господа. Докладную записку капитана второго ранга Бергера вы все читали, мнение разведки флота в ней представлено ясно и четко, прошу высказывать ваши соображения.

— Позвольте мне, государь, — обратился к императору Данченко и, получив разрешение, повел головой, будто воротник ему мешал, что, впрочем, было неудивительно при его комплекции, и начал говорить, багровея с каждым словом. — Это что же вы предлагаете, господа хорошие? С такими великими трудами собирали государи народы под флаг империи российской, а вы что задумали? Лишить отечества самое суть народную, самый столбовой хребет государства, оплот веры и самодержавия — православную общину северных земель наших? Кровью и потом добывал народ…

Бергер уже понял, о чем будет вести речь начальник разведки генштаба, и ему стало досадно. Не мог Данченко, опытный разведчик, не понимать, ЧТО грозит цивилизации и России в частности, и те демагогические перлы, которые он рассыпал сейчас перед императором, были нужны ему лишь для одного — в случае неудачи встать и сказать с гордостью: я предупреждал.

— …но государь наш, плоть от плоти, кровь от крови народной, не позволит изгадить…

Данченко вещал самозабвенно, в то же время не забывая посматривать на императора, оценивая его реакцию, но его величество сидел спокойно, откинув голову на высокий подголовник и глядя в огонь из-под полуприкрытых век.

— … отцы-деды наши, святые Николай и Александр, осеняя рати православные…

— Ты не заходись уж так-то, Василий Тарасович, — негромко сказал император, — не в Думе речь держишь. Давай по делу.

Данченко сбился, недоуменно похлопал глазами, потом достал платок и вытер вспотевший лоб.

— Я к тому, государь, что прежде, чем на такое решиться, нужно все обдумать и не три раза — тридцать три, а лучше триста тридцать три раза обдумать, а потом уже и решать, нужна ли нам буферная зона такой ценой. Не следует забывать, что конфессиональную толерантность на Архангельске, Двине и Канином Носе таким путем мы не обеспечим.

— Речь идет не о религиозной терпимости на отдельно взятых планетах. — Император поднялся и досадливо махнул рукой: — Сидите, господа. А об организации отдельного сообщества на отдаленной территории. Это будет не колония, это будет не резервация, это должно стать сообществом свободных людей, не забывающих в то же время, к какому народу они принадлежат. — Сняв шинель и положив ее на стол в центре кабинета, император встал возле камина, заложил руки за спину и склонил голову, глядя на огонь. — Мы не можем оттолкнуть наших подданных из-за того, что они веруют слишком сильно. Хуже было бы безверие народа. В конце концов, в империи не три планеты, и на абсолютном большинстве мирно уживаются представители большинства исповедуемых в мире религий. Я просил высказываться по существу докладной записки, Василий Тарасович, а не устраивать мне исторические и религиозные экскурсы.

— Так и я о том, ваше величество, — сказал Данченко, едва заметно пожимая плечами, как бы в обиде, что его не так поняли, — не может император всея Руси ни с того ни с сего осерчать на народ свой до такой степени, что придется бедным людям искать себе укрытие на окраинах. Громоотвод нужен, государь. Повод.

Лиховцев кашлянул, привлекая внимание императора. Тот живо повернулся к нему.

— Вы что-то хотите сказать, Григорий Данилович?

— Если позволите, ваше величество. — В присутствии государя вся томность и напускная небрежность слетели с Лиховцева и он выглядел собранным и серьезным. — Надо признать, что Анатолий Остапович и Константин Карлович прекрасно подготовили и обосновали свои суждения в докладной записке. Единственное, чего я там не нашел, и тут Василий Тарасович прав, каким образом можно представить дело, не нанося ущерба чести и достоинству государя императора. У меня есть предложение, которое я готов представить немедленно.

— Прошу вас.

— Если вы вспомните, средства массовой информации Содружества, республики Таир, Лиги и других так называемых демократических государств весьма болезненно реагируют на любые проявления ущемления, как им кажется, прав человека в Российской империи. Обычно мы не реагируем на подобные выпады, но ведь можно сделать и по-другому. Сказано: ищи друзей своих среди врагов своих. Пусть на время наши противники станут нашими помощниками. Мне нужна неделя, чтобы организовать в СМИ демократических государств кампанию в защиту «угнетаемых» представителей религиозных меньшинств на наших северных планетах. Вы, ваше величество, отреагируете…

— Пусть Дума реагирует, — буркнул Данченко, — велика честь — на шавок отвлекаться.

— Согласен, — кивнул Лиховцев, — Дума рекомендует провести проверку, результатом которой будет указ правительства о пресечении деятельности наиболее ортодоксальных религиозных организаций. Стоит подумать, как подтолкнуть наиболее решительно настроенные слои населения северных планет к исходу, но это уже мелочи.

— Я возьму это на себя, — сказал Леонидов, — есть мысль провести агитационную кампанию по набору в «вольные люди» как раз на Архангельске, Двине и Канином Носе. Хорошо бы подключить общественное мнение. Я имею в виду романтизацию образа «вольного человека». Ушкуйника. Думаю, службе Безопасности Государства это под силу.

— Что ж, неплохо, господа, очень неплохо. Только не переусердствуйте. — Его величество погрозил Лиховцеву пальцем: — Если все пойдут в ушкуйники, кто будет служить во флоте? Кстати, о службе. Константин Карлович, ваша докладная записка произвела на меня самое благоприятное впечатление. Мною подписан указ о присвоении вам звания капитана первого ранга.

— Благодарю, ваше величество. — Бергер вскочил и что было сил щелкнул каблуками. — Служу Отечеству и Императору!

— Вот и славно. И еще, господа. Мне известно, что иногда между вашими ведомствами возникает, как бы это выразить… конкуренция, что ли. Случается, что дело от этого страдает. Раз уж мы в одной упряжке — неважно, кто пойдет коренником, а кто пристяжной. Важно тянуть дружно, — император внимательно оглядел присутствующих, — если не хотим закончить, как бедняга Амбарцумян. Больше не смею задерживать вас, господа.

На улице, нахлобучивая папаху, Данченко толкнул Бергера плечом и игриво подмигнул.

— С тебя причитается! Смотри, Анатолий Остапович, подсидит он тебя.

— У них такое не принято, Василий Тарасович, — с ленцой сказал Лиховцев, натягивая перчатки, — а ты не в ту сторону прогнулся. Государь запомнит, помяни мое слово.

— Я человек прямой, — рубанул воздух ладонью Данченко, — что думаю, то и говорю!

— Ну если человек слишком прямой — хвастаться нечем. — Лиховцев пожал всем руки и полез в глидер. — Кстати, иногда полезно не только говорить, что думаешь, но и думать, что говоришь.

— Не понял, — озадаченно протянул Данченко.

Глава 25

Рев баззеров боевой тревоги сбросил Полубоя с койки. Он вскочил с кровати и сделал шаг вперед, руки привычно рванули рычаг пирамиды. Поворот влево. Дзин! Разомкнулись замки, удерживающие в нише боевой скафандр. Клац! Звонко сощелкнулись пряжки кирасы и ножных лат. Пш-пш… прошипели доводчики замков шлема. Касьян шумно втянул носом воздух. А фильтры-то пора менять… Слева у виска моргнул и засветился ровным синеватым светом экранчик внутришлемного монитора, показывая, что боевой скафандр полностью исправен и активирован. Полубой хрустнул перчаткой и протянул руку к лучевику, но в последний момент отчего-то ухватил пальцами ребристую рукоять плазмобоя. К чему бы? Что так, что этак, применять энергетическоое оружие было нельзя, реакторы корабля работали в маршевом режиме, но плазмобой был не в пример тяжелее… Однако Касьян привык доверять своим предчувствиям и потому привычным движением вогнал плазмобой в спинной замок и последними прищелкнул к поясу ножны с саблей. Из-под койки, цокая уже выпущенными когтями, вылезли риталусы и, усевшись на задние лапы, подняли на Касяьнасвои умненькие мордочки. Тот хмыкнул: вот ведь шельмы, уже чуют схватку… и хлопнул ладонью по замку двери.

Коридор встретил его грохотом матросских башмаков, разбегающихся по своим постам, и приглушенным светом ламп. Разгоняющиеся в боевой режим реакторы сейчас остервенело насыщали энергией орудийные накопители…

В отсеке уже все было в порядке. Бойцы уже в боевой броне выстроились у лифтовой шахты, пронизывающей весь корабль сверху донизу. Старгородский четко вскинул руку к обрезу шлема, но Полубой махнул рукой, и готовый сорваться рапорт замерз на губах взводного. Лейтенант окинул командира цепким взглядом и также глазами указал на висящий в спинных зажимах плазмобой. У остальных из-за плеча выглядывала иглы лучевиков. Касьян молча кивнул. Он ВСЕГДА доверял своим предчувствиям.

— Взво-од, сменить стрелковый комплекс! — рявкнул Старгородский, и лифтовой холл огласился дробным грохотом башмаков. Касьян удовлетворенно кивнул и пробурчал лейтенанту:

— Ладно, я в рубку, узнаю в чем дело…

Полубой был уже у дверей рубки, когда эсминец слегка тряхнуло. Касьян притормозил и чуть согнул колени, восстанавливая устойчивость, а затем качнул головой. Эсминец сделал первый залп, да еще главным калибром, во что же они вляпались?..

Рубка была заполнена возгласами операторов:

— Цель на 24–13, одиночная, удаление 25–50, курсом сближения, скорость 67, время контакта 45 секунд.

— Индентификация…

— Цель на 13–22, одиночная, удаление 29–00, курсом сближения, скорость 59, время контакта — минута сорок…

— Индентификация…

— Цель на 68–12, двойная, удаление 28–50, курсом сближения, скорость 55, время контакта — минута тридцать…

— Индентификация…

Конечно, вся информация высвечивалась на экранах и пускалась в обработку еще до того, как последние слова доклада покидали губы оператора, но традиция устного доклада свято соблюдалась почти во всех флотах мира.

— Цель на 24–13 идентифицирована! Класс — корвет, производство Лига, серия 45–70, принадлежность — «свободное владение»…

Касьян, уже успевший добраться до командного уровня и пристроиться за спиной Кирилла, хмыкнул… таким образом обозначались корабли, принадлежавшие частным лицам, а боевой корабль в частных руках практически однозначно являлся пиратским…

— …название «Рыжий гном».

— А Одноглазый Свен что тут делает? — недоуменно пробормотал Небогатов. — Он же всегда пасся в Желтом треугольнике (так называли сектор пространства, освоенный выходцами из Китая, Кореи и Японии).

— Цель на 13–22 идентифицирована! Класс — вооруженный транспорт, тип — «Махкум», производство — султанат Регул, принадлежность…

Кирилл слегка расслабился, сдвинул на затылок шлем-гарнитутру и, осознав, что за спиной кто-то стоит, обернулся к Полубою.

— Касьян…

Полубой молча отдал честь. Губы Небогатова тронула легкая улыбка. Друг, как всегда, был готов прикрыть спину.

— Твои ребята, скорее всего, не понадобятся. С этими четырьмя разделаемся и без прямого контакта. У них всего один корвет пятьдесят лохматого года, а остальные…

Он не успел закончить фразу, как все изменилось. На командном экране вспыхнули еще четыре строчки, и напряженные голоса операторов скороговоркой забормотали:

— Цель на 16–70, одиночная, удаление 33–20, курсом сближения…

— Цель на 57–13, одиночная, удаление…

— Цель на 88–33, двойная…

— Цель на…

Кирилл глухо выругался, надвинул шлем, и его пальцы забегали по капитанской консоли. В следующее мгновения эсминец задрожал от частого огня главным калибром. Касьян ухватился за поручень ограждения командного уровня.

Одна из строк на экране пару раз мигнула, удлинилась на несколько слов, а затем погасла, а на обзорном экране одновременно вспыхнула яркая белая точка, и тут же голос оператора радостно отрапортовал:

— Цель на 13–22 — контакт потерян.

— Нам и остальных хватит, — зло буркнул Небогатов, но в голосе его явно ощущалось удовлетворение, — комендору — благодарность от капитана!

— Служу России! — весело рявкнул лейтенант Зурабишвили, а в следующее мгновение эсминец снова задрожал от частых залпов…

— Касьян, — раздался в наушниках голос Небогатова, у которого не было времени даже повернуть голову к другу, — теперь увернуться не получится. Это «звездочка» (так называемая «звездная атака», когда противники атакуют с нескольких направлений, как по лучам звезды). Так что нас так и так достанут. Бери под свое начало мою абордажную партию.

Касьян тихо буркнул:

— Принял, капитан, — и, с лязгом захлопнув забрало юевого скафандра, движением языка переключил гарнитуру в сеть-3, на которой согласно «Наставлению по организации связи в бою» осуществлялись все взаимодействия абордажных команд.

— Здесь майор Полубой. Абордажному наряду занять контрольные точки противодействия абордажу. Взводу «медведей» — назначаю в резерв. Место дислокации, команда «А» — верхняя батарейная палуба, команда «Б» — второй тамбур реакторного отсека. Сам буду находиться с командой «А». Как приняли?

Его ребята ответили сразу же:

— Старгородский, принял, выдвигаемся.

— Команда «А» приняла, выдвигаемся.

Абордажники эсминца чуть замешкались… но ненадолго. Касьян выслушал доклады, хмыкнул, повернулся к двум ящеркам и, напрягшись, попытался внушить им мысль: «Оставаться здесь! Охранять капитана!». Судя по тому, что, когда он уже выходил из рубки, риталусы все еще оставались на месте, что-то такое они таки поняли…

Следующие пятнадцать минут их нещадно трясло и швыряло. Время от времени где-то звонко взрыкивал баззер, обозначая, что очередной залп нападающих какой-то частью своей мощности пробил силовое поле и корпусу эсминца нанесено повреждение. Но сразу вслед за этим слышался грохот ботинок матросских рабочих скафандров, и спустя некоторое время все стихало. Аварийные партии у Кирилла хорошо знали свое дело. Затем в наушниках раздался голос Небогатова:

— Касьян, боты пошли…

— Принял, — сухо отрапортовал Полубой и вывел на внутришлемный экран схему эсминца. Несмотря на то что обшивка была уже изрядно потрепана, сейсмодатчиков было еще вполне достаточно, чтобы быстро локализовать точки прорыва, вот со второй волной будет сложнее…

Пираты ворвались внутрь эсминца в шести точках, причем на батарейную палубу обрушилось аж три абордажные группы. Впрочем, это было объяснимо. Нападающим позарез необходимо было как можно скорее вывести из строя орудия эсминца, а сделать это проще всего было как раз с батарейных палуб. В крайнем случае из реакторного отсека. Именно поэтому Касьян поставил там своих ребят.

Первую башку он снес еще до того, как ноги ее обладателя успели коснуться палубного настила. Тому не повезло пробить обшивку всего в паре шагов от головы майора. Полубой слегка загрубил внешние микрофоны шлема, чтобы не оглохнуть от взрывов, выхватил саблю и, слегка качнувшись на полусогнутых ногах от срабатывания вышибного заряда, задействовал мышечные усилители. Его сильное тело плавным движением скользнуло вверх, навстречу скользнувшему в пробитую в обшивке дыру телу. Короткое движение клинком… и на палубу рухнул уже обезглавленный труп. Касьян крутанул саблей, отбивая замах следующего абордажника, нырнувшего в ту же дыру, а затем развернул лезвие келимитовым острием к оружию нападающего и провел укол. Клинок с келимитовым напылением снес умело (надо сказать) подставленный клинок пирата и с легким хрустом вошел в пластколевую броню прозрачного забрала. Прямо между двух изумленно выпученных глаз. Ну еще бы, оружие с келимитовым напылением до сих пор больше считалось легендой, чем чем-то реально существующим, уж больно дорого оно было, так что пират совершенно не ожидал, что его клинок будет легко срезан почти у рукояти, то есть там, где у него была наибольшая толщина…

Он успел приземлиться на палубу и окинул взглядом открывшуюся картину. Бой шел по всем трем батарейным палубам, но эсминец продолжал вздрагивать от орудийных залпов. Это означало, что главную задачу нападавшие выполнить не смогли. Но если верхняя палуба, где сосредоточились его ребята, была уже практически очишена от нападающих, то на нижних схватка еще была в самом разгаре. Касьян щелкнул языком (отчего все «медведи» тут же развернулись в сторону старшего, ибо щелчок языком на их боевом коде означал, что старший будет ставить задачу жестами) и, подняв четыре пальца на левой руке, правой указал вниз, на нижнюю палубу. Там оборонялась только аварийная команда отсека под командой боцмана Опанасенко, и ребятам сейчас приходилось туго. В следующее мгновение первые четыре номера группы «А» молчаливыми ястребами ринулись вниз…

Очередная партия вывалилась из шахты второго вентиляционного контура. В принципе Касьян ждал их именно оттуда. Судя по распределению абордажных групп первой волны, абордажем явно руководили из единого центра. И этот самый руководитель явно сделал правильный вывод из того, что сосредоточенная атака трех абордажных групп на батарейные падубы не привела к прекращению огня эсминцем. А значит, надо было изменить тактику.

На этот раз схватка длилась не в пример дольше, ибо нападавшие подкопили силы и навалились большой толпой. В принципе атака имела все шансы на успех, обороняйся здесь обычный абордажный наряд эсминца, вкупе с аварийными командами, но тут были еще «Бешеные медведи»…

Когда все закончилось, Касьян окинул взглядом заваленные трупами палубы, скользкие от крови трапы и хрипло приказал на корабельной волне:

— Батарейный отсек, рассчитаться и доложить о потерях!

И тут же перешел в свою сеть.

— Старгородский, как у тебя?

— Двое ранены, — тут же отозвался лейтенант и после короткой паузы добавил, — а абордажный наряд выбит на две трети.

Полубой покосился на нижние палубы и шумно вздохнул. У него дела были не лучше. Еще одна волна и… в этот момент внезапно умолкли орудия. Это могло означать только одно…

— Держать реактор, лейтенант, — рявкнул Касьян и, взмахнув саблей над головой, созывая своих, сиганул вниз.

Рубка была залита кровью. Большой обзорный экран треснул, будто в него ударили чем-то тяжелым. Трап, ведущий на командный уровень, был завален трупами нападавших. Причем, судя по характерным рваным разрывам на некоторых боевых скафандрах, тут поработали чьи-то маленькие свирепые челюсти. Из всей смены в живых оказалось только двое. Пожилой старшина с напрочь снесенной левой рукой, который сейчас как раз перетягивал культю собственным брючным ремнем, и тяжело со всхлипами дышащий лейтенант Зурабишвили. Его тяжелое дыхание стало понятно сразу же, как Касьян подошел ближе. Живот лейтенанта оказался рассечен надвое, причем, судя по всему, настолько глубоко, что был задет и позвоночник. Вываливающиеся кишки комендор придерживал левой рукой, а правой что-то набирал на своей консоли, упрямо закусив губу и смаргивая скатывающиеся со лба на ресницы капли пота. Похоже, он даже не слышал, что в рубке появился кто-то еще. Касьян повернулся к старшине.

— Где капитан?

Тот вытер правым рукавом пот с усов и хрипло доложил:

— Кирилл Владимирович-то… В реакторный отсек пошли, — он улыбнулся, и его лицо засветилось гордостью. — В русском флоте завет капитана Остен-Сакена помнят!

Полубой изменился в лице и рванулся к выходу из рубки. В этот момент Зурабишвили наконец закончил и, зло оскалившись, заорал что-то по-грузински. Корабль дрогнул, и одна из строчек на большом экране, обозначавшая какай-то из нападавших кораблей, мигнула и погасла. Но Касьян этого уже не видел…

До реакторного отсека он добрались, когда бой там уже затихал. Из всей команды «Б» на ногах остался один Старгородцев, который как раз рубился на трапе у распахнутой двери отсека. Впрочем, судя по количеству пиратов, которые лезли но трапу вверх, шансов продержаться больше минуты у него не было…

Первым, кто встретил их в реакторном отсеке, оказался «дед» Трегубов. Вернее, первым они заметили жерло плазмобоя, высунувшееся из-за пульта управления реактором, а уж следом за ним нарисовалось и сердитое лицо Трегубова.

— Ты чего «дед», — рявкнул Полубой, — с глузду съехал? Реактор-то в рабочем режиме!

— А все одно, — хмыкнул облегченно выдохнувший Трегубов, — сабельками-то махать я не шибко обучен, а так глядишь минуту-другую Кириллу Владимировичу и сберегу…

Касьян недоуменно покосился на него, а затем на его лице нарисовалось понимание, и он добродушно хмыкнул:

— Ну злыдень… капитан-то где?

— А вона, — Тругбов мотнул подбородком в сторону внутренней переборки, — с лейтенантом там маракует, — и виновато пригорюнился, — меня не пустил. Там почти две тысячи рентген и ионизация бешеная, говорит, а мне помощник, а не обуза нужен. Староват, мол, я.

Полубой зло выругался и прямо с мостика сиганул в проем, образованный снятыми панелями внутренней переборки.

Кирилл, с откинутым забралом и снятыми перчатками ковырялся во внутренностях реактора, лейтенант Титов держал плечом крышку, а в руках какие-то инструменты, прислушиваясь к словам капитана.

— …был послан адмиралом принцем Нассау-Зигеном в Кинбург, где находился генерал Александр Васильевич Суворов, для получения указаний о дальнейших действиях. Выполнив поручение, Остен-Сакен возвращался на пристань Глубокую, когда неожиданно появился многочисленный турецкий флот. Несколько турецких кораблей, отделившись от эскадры, начали преследовать Остен-Сакена и нагнали его в устье Буга. Не желая попасть в руки врага, Остен-Сакен взорвал свой корабль и погиб вместе с командой, подорвав вместе с собой еще четыре турецких галеры. И с тех пор турецкие корабли, наводившие ужас на все европейские флоты именно свирепостью своих абордажных команд, НИКОГДА не рисковали брать на абордаж русские корабли. Так геройская смерть одного сохранила жизни многих… — Услышав шум, Кирилл разогнулся и обернулся: — А-а Касьян, а я вот лейтенанту Титову истории рассказываю…

В этот момент из проема вновь донесся остервенелый рев новой волны абордажников. Касьян рявкнул:

— Ты скоро?

— Все уже, — спокойно ответил Небогатов, — осталось перезапустить реактор и…

Касьян было высунулся из проема, но затем замер и, вырвав плазмобой из спинных зажимов, бросил:

— Перезапустить… а ну-ка выруби его.

Кирилл мгновение ошалело смотрел на друга, а затем его лицо расплылось в улыбке, и он рванул контроллер. Полубой тут же заорал в микрофон, не шибко, впрочем, надеясь, что его услышат где-то, кроме реакторного отсека:

— Всем, циркулярно — готовность к огневому бою, — и, почувствовав, как пол реакторного отсека уходит из под ног (с отключением энергии перестали действовать установки искусственной гравитации), включил магниты в башмаках, высунул из проема ствол плазмобоя и нажал на спуск.

Спустя десять секунд все было закончено. «Медведи» не подвели и среагировали мгновенно. Троих оставшиеся в живых после залпа абордажников добили клинками. Касьян жестом подозвал прихрамывающего Старгородцева.

— Как ты?

Тот ухмыльнулся.

— Ну… долго и счастливо жить в таком состоянии не получится, но оторваться по полной еще сумею…

— Ну что ж, друзья, — Небогатов, вместе с лейтенантом так же выбравшийся из-за внутренней переборки, окинул взглядом семерых оставшихся в живых членов экипажа, и поднес руку к пульту управления реактором, — как говорится, с Бо… — и рухнул на пол от удара тяжелой бронированной перчаткой по затылку.

— Господин майор… — ахнул лейтенант Титов.

— Мне ваши флотские заморочки по барабану, — хмуро произнес Полубой, — капитан, мол, погибает вместе с кораблем… Ну и пусть погибает. Только не Кирюха Небогатов, и не на том корабле, где есть я. Ему еще дочку растить. Так что лейтенант — капитана на хребет и вперед к ангару ботов, вслед за лейтенантом Старгородским.

— За мной? — вскинулся лейтенант «медведей».

— Да, — отрезал Полубой, — слушай боевую задачу: капитана вытащить! Возьмешь ребят, прорвешься к ангару и… как хочешь, понял?

Тот кивнул, а потом не удержался и спросил:

— А ты?

— А у меня есть СВОЯ боевая задача, — зло отрезал Полубой, но затем слегка смягчился. — Первое правило спецназа помнишь?

— Никогда не сдаваться, — буркнул Старгородский, — только я и второе помню — своих не броса…

— Цыц, — рявкнул Полубой, — у ТЕБЯ боевая задача, лейтенант! Выполнять! Пошел! — но, увидя, как тот зло набычил голову, пояснил: — Вот дурила! Мне теперь любой из вас не в помощь, а в помеху. Я теперь если и справлюсь, то только один, понял?

Старгородкий пару мгновений буравил его взглядом, но затем нехотя кивнул.

— Ну так чего задерживаешь? Новой волны ждешь?

Лейтенант в последний раз окинул командира сумрачным взглядом и, повернувшись к двум оставшимся в живых «медведям», ткнул в стороны двери растопыренной пятерней. Те молча скользнули в дверной проем.

Касяьн повернулся к Трегубову.

— «Дед»…

— Все понятно, майор, — успокаивающе кивнул тот, — не боись, не подведу.

Касьян молча кивнул в ответ и, отстегнув свой собственный шлем, сдернул таковой с одного из валявшихся трупов абордажников. Для того, что он задумал, собственный шлем был только помехой. Не так сложно снять идентификационные данные и настройки с коммуникатора. А замки и разъемы, подсоединяющие шлем к остальному скафандру, уже давно были стандартизированы.

— Дай мне сорок секунд, — бросил он «деду», — если сможешь, конечно… — и, выскользнув из отсека, выключил магниты и сильным толчком послал свое тело вверх, к одной из дыр, пробитых в обшивке вышибными зарядами абордажников, на ходу торопливо просматривая установки коммуникатора подобранного шлема, принадлежавшего абодажнику с «Рыжего гнома», и срезая с себя все нашивки и шевроны. «Ребятки мои, — позвал он про себя, в сумасшедшей надежде, что дикуши его услышат, — выбирайтесь отсюда. На любой корабль, на любой бот или модуль. Я найду вас». Надо было еще как-то добраться до какого-нибудь пиратского корыта, впрочем, на обшивке должно было находиться неслабое количество абордажных ботов…

Он успел прилепиться к обшивке какой-то посудины, разомкнуть замок и ввалиться в бот. Он даже успел задраить люк, когда капитан-лейтенант Трегубов включил подачу энергии к реактору.

Он уже не видел, как взрыв разметал эсминец, как лопались корабли пиратов, расшвыривая ошметки корпусов и тела экипажей…

Глава 26

В огромной пустоте, окружавшей его, возникла яркая точка. Стремительно вырастая, она заполнила светом пустоту, возвращая ощущение времени и пространства. Возникли знакомые запахи железа, оружейного масла, пота, лавиной обрушились звуки, постепенно дробясь на неясные голоса. Гул и едва заметная дрожь, похожие на те, что окружали его последние недели, пробудили память, но он подавил желание открыть глаза, осмотреться и спросить, какого черта? Я что, заснул на посту? Что-то было не так, неправильно в том положении, в котором он находился.

— Пульс появился, — сказал кто-то незнакомым скрипучим голосом.

— Еще воды!

Говорили на интерлингве.

На голову обрушился водопад. Полубой слабо застонал, перекатил голову слева направо и чуть-чуть приоткрыл глаза. Прямо перед лицом он увидел стоптанные сапоги с пижонски загнутыми носками. Один сапог приподнялся, прицеливаясь, и резко опустился ему на ребра. Полубой охнул, согнулся, помотал головой и открыл глаза.

Кажется, это была шлюзовая камера какого-то корабля — Полубой разглядел помятый абордажный бот и небольшой челнок. Пол, на котором он лежал, был покрыт пятнами масла и разводами топлива и холод здесь стоял собачий — видно, шлюз недавно открывали.

Полубой проверил свои ощущения. Тело было странно чужим, будто он несколько суток пролежал без движения. Кожу словно покалывали иголки и кровь толчками пульсировала в голове.

— Очухался, служивый, — сказал один из них, смуглый тип с редкой козлиной бородкой и вислыми усами, в коротком синем камзоле и черных лосинах, заправленных в уже знакомые Полубою сапоги. На боку у него висела длинная шпага, голову покрывал зеленый платок.

Касьян уже понял, что его подобрал один из пиратских кораблей, атаковавших эсминец, и почувствовал сильное желание отнять шпагу у ее обладателя и устроить в шлюзе продолжение рукопашной. Конечно, добром это не кончится и рано или поздно его достанут, но должен же он отплатить за гибель «Дерзкого». Сейчас, ребята, сейчас… только вот кровообращение восстановится.

— Подъем, падаль! — скомандовал смуглый и вновь занес сапог.

Полубой выбросил сжатый кулак, подставляя под удар набитые костяшки пальцев, и, когда смуглый взвыл, хватаясь за голень, поймал его за ступню, вывернул и сильно толкнул.

Смуглый грохнулся на палубу, зарычал от бешенства, вскочил и, вырвав шпагу, занес ее над головой Касьяна. Полубой уже прикинул, в какую сторону откатиться, но тут на пути шпаги возник широкий клинок ятагана.

— Стоп! — сказал властный голос.

— Дай я ему кишки выпущу!

— Дам, только позже.

Смуглый, задыхаясь от бешенства, бросил шпагу в ножны, мазнув по лицу Полубоя ненавидящим взглядом.

— Ты что, служивый, смерти ищешь?

— Сказился ты? Кто ж ее ищет? — сварливо ответил Полубой на интерлингве.

Сверкнул ятаган и лег Касьяну на шею. Полубой скосил глаза. Кромка лезвия была покрыта келимитом. Стоило чуть надавить на клинок — и он покойник.

— Добавлять — капитан. Или вас в русском флоте дисциплине не учат?

— Да, капитан, наверное в русском флоте дисциплине учат, только мне это неведомо, — сказал Касьян и немного подался назад, — убрал бы ты железку, капитан.

Вокруг заржали. Полубой осторожно поднял глаза. Капитану было лет под пятьдесят. Небритая щетина и красные воспаленные глаза на помятом лице выдавали большого любителя заложить за воротник. Он глядел на пленника надменно, слишком уж явно демонстрируя, что тот находится в его власти.

— Как звать, должность, звание?

Под скафандром комбинезон морпеха без знаков отличия, тельник полосатый, но такой может быть у кого угодно, личный жетон остался в сейфе «Дерзкого»… Эх, была не была!

— Касьян Полубой, абордажник с «Рыжего гнома». Вокруг воцарилось напряженное молчание. Капитан чуть отвел ятаган, быстро обежал взглядом своих людей.

— А ты не врешь? Ну-ка, в глаза смотреть! Почему в русском скафандре? Почему в русском модуле? Ну!

— Потому что некогда свой модуль искать было, — сварливо ответил Полубой, отвел ятаган от шеи и поднялся на ноги. — Одноглазый приказал уходить — порубили нас к капусту, вот и ушел, на чем пришлось. А скафандр… нравятся мне русские скафандры. Вон у тебя двое в Литовских скафандрах, трое от Содружества носят, а у этого, — Полубой ткнул пальцем, — аж от султана. Саблю мою не видали?

Капитан подал знак, и ему подали саблю Полубоя с келимитовым напылением.

— Эта?

— Она, — Полубой протянул руку к сабле, но капитан отвел ее в сторону. — Чего еще? — нарочито грубо спросил Касьян, — выручили, подобрали — спасибо. За мной не пропадет — в первом порту проставлюсь всем, кто модуль ловил. А сейчас мне пора. Одноглазый Свен, поди, рвет и мечет.

Пираты переглянулись. Капитан цыкнул зубом и криво усмехнулся.

— Свен если и мечет чего-нибудь, то на том свете, — сказал он.

— Не понял?

— Нету больше «Рыжего гнома», парень. Когда он подошел к русскому эсминцу абордажников собирать, русские взорвали свой корабль. «Гном», «Лысая русалка», «Абракадабра» и еще три корабля — в пыль.

Полубой замер, будто в изумлении, потом длинно и витиевато выругался.

— И что ж мне теперь? — потерянно спросил он. — Эх, мать честная… что ж, никто не выжил?

— Вот мы тебя подобрали, может другие корабли тоже кого-нибудь на борт подняли.

Полубой исподлобья огляделся. Пираты с интересом его разглядывали. Как же — повезло мужику. Один из всего экипажа уцелел, а это редкая удача. Большинство смотрели на него равнодушно, может с небольшой долей зависти, некоторые — сочувственно, но смуглый в зеленом платке злобно щерился, а за его плечом стояли еще несколько человек, которым Касьян явно пришелся не по вкусу.

— Кто-нибудь знал команду «Рыжего гнома»? — спросил капитан.

После недолгого молчания вперед выступил смуглый.

— Команду с «Гнома» никто не знал — они только вчера прибыли к Лотару. Одноглазый Свен промышлял за сектором Ниппона, а оттуда у гетайров ни одного корабля. Но дело не в этом. Не верю я ему, Росс. Гнилой он. Может, даже с русского эсминца…

— Диего, друг мой, когда мне понадобится твой совет, я его спрошу, — оборвал его капитан.

Смуглый отступил и прищурившись посмотрел на него. Видно было, что у него есть что сказать и те из пиратов, что стояли за его спиной, его бы поддержали. Насколько Полубой знал пиратские обычаи — капитан корабля — выборная должность, и если большинство команды недовольны им, то после рейда могут выбрать и другого. Бунт в походе карался строго, вплоть до смертной казни, но это если у капитана достаточно сил, чтобы поддержать порядок.

Падальщик Росс — вспомнил Полубой. Стало быть, он на «Божьей заступнице». Так, кажется, Кирилл назвал корабль, которым командовал Падальщик, когда идентифицировал вражеские корабли.

— Есть предложение, парень, — сказал капитан, покачивая в руке саблю Полубоя, — хочешь выслушать?

— Смотря какое.

— Как я понял, ты был у Свена в абордажной команде. Русские уполовинили наших абордажников, и теперь у меня большой недобор. А предложение такое: предлагаю поступить на службу ко мне. Контракт заключим, когда вернемся в систему. А пока получишь четверть от обычной доли абордажника. В походе я — царь и бог. Драки между членами экипажа запрещены, схватка с применением оружия карается смертью. Ну как?

— Полный контракт и полную долю с добычи, — сказал Полубой.

— Ну ты наглец! — Росс ухмыльнулся. — Еще неизвестно, на что ты способен. Я в свою команду беру лучших, а ты приблудный.

— А может, я и есть лучший? — Полубой с вызовом огляделся.

Пираты возмущенно заворчали. Еще бы — долю погибших делили на всех, а здесь не поймешь откуда взялся хитрец, который хочет полную долю, даже не проявив себя.

— Ты лучше соглашайся, — вкрадчиво посоветовал Падальщик, — а то ведь мы тебя как подобрали, так можем и за борт наладить.

— Половину, — мрачно сказал Полубой.

— Сделаем так, — Падальщик поднял руку, останавливая возмущенные крики, — получаешь треть, а после того, как покажешь себя в деле, вернемся к этому разговору. Ну идет?

Полубой тяжело вздохнул, всем видом показывая, что подчиняется с великой неохотой, но вложил ладонь в руку капитана.

— Саблю отдай.

— Держи, — Росс протянул ему саблю рукоятью вперед, — а то на нее уже есть охотники.

Полубой взял оружие, придирчиво осмотрел лезвие. Падальщик повернулся к выходу из шлюза, как вдруг Полубой почувствовал движение за спиной, подался в сторону, одновременно разворачиваясь, и едва успел подставить клинок под удар широкой шпаги. Один из пиратов, что стояли за смуглым Диего, — рослый, с длинными сальными волосами и шрамом на виске, тут же ударил снизу дагой. Еще один, светловолосый крепыш, подскочил сбоку и занес тяжелую абордажную саблю. Полубой зарычал диким зверем, демонстрируя, что впал в бешенство, вывернулся из-под удара даги, поднырнул под саблю и рукоятью врезал светловолосому в лоб. Тот запрокинул голову, падая назад, волосы мгновенно окрасились кровью, а Касьян резко присел, пропустив горизонтальный удар шпаги, перекатом ушел на дистанцию и вскочил на ноги. Краем глаза он заметил, что пираты отпрянули в стороны, расчищая место для схватки. Сам Диего не вмешивался — его зеленый платок мелькнул в общей толпе. Падальщик остановился в дверях, но молчал — либо это была обычная проверка новичка, либо он и сам не был уверен, в его ли власти остановить поединок.

Пират пошел на Касьяна, ловко скрещивая вращением шпагу и дагу.

Ну это мы проходили. Зарычав, Полубой показал удар сверху, вывернул кисть и мощным ударом по плоскости сбил шпагу пирата, пируэтом прошел ему за спину и согнутой левой рукой взял в захват горло.

— Стоять! — рявкнул Падальщик.

Полубой резко поднял локтем подбородок пирата, почувствовал, как хрустнули позвонки, отшвырнул тело и, страшно вращая глазами, обернулся к толпе.

— Всех порешу!!! — заорал он, срываясь на визг и поводя саблей из стороны в сторону. — Ну, кто еще?

Пираты отпрянули. На многих лицах можно было прочитать если не страх, то уважение.

— Стоять, сказал! — снова крикнул Падалыпик от двери.

Полубой, вроде как остывая, выпрямился, тяжело дыша, и опустил саблю. Росс подошел к неподвижным телам, присел на корточки, перевернул светловолосого, приложил пальцы к шее и поморщился.

— Что со вторым?

— Готов, — ответил Диего, с ненавистью глядя на Полубоя.

Падальщик поднялся на ноги, исподлобья взглянул на Касьяна.

— Ты что, не слышал приказа? Два трупа, это как ты считаешь, хорошая рекомендация?

— Не хотел я, — пробубнил Полубой, — извини, капитан. Я когда дерусь — себя не помню. А чего они полезли? Ты ж только сказал: в походе драться запрещено.

Росс отыскал взглядом Диего.

— Как видишь, не всем закон писан, — злорадно сказал он.

Пираты, угрюмо переговариваясь, потянулись к выходу.

— Падаль — за борт, — скомандовал Росс, — если еще кто обнажит на борту клинок — лично шкуру спущу. Боцман, проводи этого сумасшедшего в кубрик. Пусть любой выбирает — там теперь много свободных мест.

Чернявый боцман, ростом доходивший Касьяну едва до плеча и заросший бородой почти до маленьких глазок, мотнул головой — двигай, мол, за мной. Касьян дождался, пока все пираты выйдут из шлюза, и только после этого вышел сам. Подставлять спину было не в его привычках.

Неделю спустя Полубой, сидя на койке, полировал клинок сабли. «Божья заступница» уже двое суток лежала в дрейфе, прикрываясь максимально возможным полем отражения, как и два других пиратских корабля. Они находились на одном из караванных путей Лиги Неприсоединившихся Государств на границе Облака Пирея. Эскадра под командованием гетайра Клита в семь вымпелов висела на расстоянии десяти минут хода в форсированном режиме на орбите одинокого спутника Триама — мертвой планеты, обращающейся вокруг тусклого местного светила. Чего, или, вернее, кого пираты тут поджидали, знал только Падальщик Росс, но он хранил молчание, и команда понемногу начинала ворчать. Когда «Божья заступница» выходила в этот рейд, капитан объявил, что целью является богатый караван, однако сперва пиратов бросили на русский эсминец, а теперь вот приходилось болтаться в пустоте, изнывая от безделья, и по кораблю ползли все более упорные слухи, что капитан Росс подписал всех на заведомо бесприбыльное дело.

Полубой делил кубрик с Лэнсом Бродягой и мрачным помощником механика Гансом с Эльбы, по кличке «Шнапс». Механик сутками не отходил от энергетической установки, а бывало, и на ночь не появлялся, поэтому Лэнс был единственным собеседником Полубоя.

Бродяга, дремавший на койке, потянулся, спустил на пол ноги и сел.

— Не надоело тебе? — спросил он, зевая до хруста в челюстях.

— Я ее уважу, она меня выручит, — степенно ответил Полубой, поглаживая оселком плоскость лезвия.

За время полета он уже успел рассказать всем, кто интересовался, «свою историю». Родом он был, как и на самом деле, с Лукового Камня, однако дальше легенда резко отличалась от реальности. Следовало обосновать свое неадекватное поведение в шлюзе — из этого Полубой и исходил. Жил-был простой деревенский парень. У отца была большая ферма, и тот надеялся, что сын пойдет по его стопам и будет всю жизнь осеменять коров да крутить хвосты быкам. Так бы оно и вышло, если бы Касьян не отличался с малолетства буйным нравом. С виду спокойный, он, чуть что, бросался в драку, а в драке себя не помнил. Эту подробность Полубой подчеркивал особенно, и ему верили, благо за примером ходить далеко не стоило. Так и тянул он свою жизнь бесконечной бечевой до тридцати пяти лет, как вдруг надоело ему все хуже горькой редьки. Жениться он не хотел — обузу на шею вешать, так и жил на старой ферме. Работа была тяжелая, грязная, а прибытка, считай, никакого. И ушел он с фермы от отца с матерью, от хозяйства наследственного. Два года болтался по планете, нанимаясь то к рыбакам, то к фермерам, то к рудокопам, да вот нашел на свою дурную башку приключение.

В очередной драке в трактире Касьян убил своего противника и вынужден был податься в бега. Луковый Камень хоть и давно обжитая планета, однако населения не так уж и много. Выловили Касьяна через несколько дней, причем он оказал ожесточенное сопротивление и при задержании свернул шею полицейскому. Тут Полубой покаянно качал головой и говорил со слезой, что после этого случая и покатилась его жизнь по наклонной плоскости. Вот если бы он того полицейского не того, а это… то, может быть и обошлось бы. Ну отсидел бы лет десять, а вышел бы и остепенился, так подвернулся же ему тот легавый. Словом — суд был скорый и справедливый: двадцать пять лет на рудниках Лай-Грызуна, где больше пяти лет еще никто не вытянул. Заковали Касьяна и отправили по этапу, с пересадкой на нейтральной планете Песчаное Дно, в самое гиблое место во всей Российской империи. За три месяца путешествия в обществе убийц, маньяков, растлителей и прочего отребья кто хочешь ожесточится душой, что и произошло с Полубоем. На пересылке уличил он с корешем — грабителем банков, по кличке Костя-Немец, момент, придушил охранника и вырвался за ворота. В суете припортового города потерялся корешок его без следа, а сам Касьян, не дожидаясь, пока объявят награду за его голову, в тот же день нанялся на старую калошу, которая возила лес с Песчаного Дна, а заодно и контрабанду. Капитан не спросил никаких документов — он и так все понял, но и оклад положил такой, что если захочешь отдохнуть после рейса, то хватит на стакан пива и на погладить по заднице шлюху самого последнего разбора. Впрочем, Касьяну это было все равно — лишь бы смотаться подальше от рудников Лай-Грызуна.

Единственный раз повезло Полубою в жизни, когда угробище, на котором он летел, взял на абордаж Одноглазый Свен на своем знаменитом «Рыжем гноме». Касьян вписался в экипаж пирата как в родную семью и после двух лет приключений завоевал немалый авторитет, как вдруг Свену пришло в голову попытать счастья, нанявшись к гетайрам Александра Великого. И вот не успели они подписать общий для команды контракт с гетайром Неархом, как откуда ни возьмись появился этот сумасшедший русский эсминец. Теперь получается, что Полубой опять остался у разбитого корыта — ни контракта нормального, ни доли в добыче, да еще приятели Диего-Утконоса так и ждут, когда можно будет проверить стилетом цвет его печенки.

За неделю, что продолжался полет к Облаку Пирея, инцидентов не случилось, но может быть потому, что Касьян очень внимательно следил, кто находится за спиной. Так как у большинства членов команды имелись, помимо имен, клички, получил прозвище и Полубой. После того как он убил двух пиратов в шлюзе и обнародовал свою легенду, за ним намертво закрепилась кличка Убивец. Когда Падальщик впервые назвал его так, Полубой задумался, размышляя, возмутиться или принять новое имя. Рассудив, что ничего обидного в прозвище нет, он стал откликаться на него, и теперь к нему иначе и не обращались.

— В бою сабля, может, и выручит, а вот от пера в бок не спасет, — рассудительно сказал Лэнс, сладко потягиваясь.

Полубой пожал плечами, сделав вид, что ему все равно. Он создавал себе имидж этакого фаталиста — чему быть, того не миновать. Отставив руку с саблей в сторону, он полюбовался на блеск клинка и спрятал его в ножны.

— Ты мне лучше скажи, бродяга, почему это капитан Утконоса не укоротит? — спросил он. — Ясно же, что слухи распускает именно Диего.

— Может получиться себе дороже. У Диего в дружках половина абордажников да из команды треть. Если Падальщик начнет затягивать гайки, может и бунт случиться. Капитан не дурак, он ждет: будет добыча — Диего может тявкать сколько угодно, но никто его не послушает, а по прибытии на базу Росс со спокойной душей спишет его к чертям собачьим.

— А если караван мимо пройдет?

— Тогда капитану не позавидуешь. От безделья, да подстрекаемые Утконосом, парни на все могут пойти. Кстати, это не в твоих интересах, Убивец. Диего не простит тебе приятелей, которых ты кончил.

— А и хрен с ним!

Дверь в кубрик отворилась, и в проеме показалась бородатая физиономия Дикобраза — боцмана «Божьей заступницы». Ни для кого на корабле не было секретам, что боцман предан Падальщику как собака и в открытую занимается доносительством. Зыркнув маленькими глазками по Лэнсу и Полубою, Дикобраз мотнул головой.

— Убивец, к капитану.

Полубой не спеша надел перевязь с саблей.

— Оружие можешь оставить.

Касьян тяжело посмотрел на боцмана и вызывающе поправил перевязь. Дикобраз скривился и махнул рукой — так и быть, мол, оставь свою железку.

Миновав кубрики команды, в которых храпели, играли в кости, громко ругаясь, спорили, они поднялись на боевую палубу. Дикобраз свернул не к мостику, а вглубь, где располагалась рубка связи и каюта капитана.

Постучав в дверь каюты, Дикобраз просунул голову внутрь.

— Росс, Убивец пришел.

— Давай его сюда, — раздался хрипловатый голос Падальщика.

Полубой, оттеснив боцмана, вошел в каюту.

Он еще ни разу не был у капитана и с интересом огляделся. Да, каюта Кирилла Небогатова на «Дерзком» была просто землянкой по сравнению с апартаментами Падальщика. Казалось, Полубой попал в райский сад: стен не было, были заросли вечнозеленых кустарников, среди которых порхали невозможной расцветки птицы; в углу, со скалистого уступа, низвергался небольшой водопад, и в каменной чаше под ним можно было разглядеть снующих радужных рыбок; ласковое солнце светило и, что было особенно удивительно, грело, с синего неба, по которому неспешно двигались легкие облака, и тянулся клин неразличимых на высоте птиц.

— От мать иху так…

Падальщик, довольный произведенным впечатлением, ухмыльнулся.

— Неплохо, да?

— Да-а…

— Да ты челюсть-то закрой, деревня. Присаживайся, — Росс указал на замшелый валун возле невесть как в этом лесу оказавшегося изящного столика.

— Это что же?

— Да ладно прикидываться, — притворно рассердился Падальщик, хотя было видно, что ему приятно замешательство Касьяна, — что, голограммы никогда не видел?

— Видать — видел, но чтобы так! — Полубой присел на валун и почувствовал седалищем контуры нормального стула. — Красиво живешь, капитан.

Падальщик расставил на столике серебряные, оправленные в золото небольшие стаканчики, насыпал по ложке какой-то травы и залил кипятком. Полубой ощутил запах матэ — невозможной редкости, которую ближе чем на Акапулько-бей раздобыть было невозможно. Вот только заваривать его Падальщик явно не умел. Так, пыль в глаза пускал.

Сунув руку куда-то за водопад, Росс убавил звук — теперь птицы чирикали едва слышно, а вода падала совсем беззвучно.

— Ну как тебе на «Божьей заступнице», Убивец? — спросил капитан, делая в сторону серебряных стаканчиков приглашающий жест.

Полубой аккуратно отхлебнул обжигающий напиток, почмокал, будто бы обдумывая вопрос — крестьянскому парню, еще несколько лет назад копавшемуся в навозе, должна быть свойственна некоторая заторможенность.

— Нормально, капитан, — наконец сказал он.

— Жалоб, претензий нет?

Касьян опять задумался. К чему это гнет Падальщик? Ведь неспроста он пригласил в свою каюту новичка, который успел испортить отношения с половиной команды.

— Какие жалобы, капитан? Жратва нормальная, спи — сколько влезет. Уже бока отлежал. — Полубой понизил голос и подался вперед: — Вот только тоскливо. Висим тут, как покойник на виселице. Того хоть ветер качает, а мы застряли, как муха в патоке: ни туда, ни сюда. Мне-то что, у меня доля невелика, а народ ропать начинает. Разговоры разные по кораблю идут, капитан.

По тому, как сузились глаза Падальщика и заходили на скулах желваки, Полубой понял, что задел больное место капитана.

Росс грохнул серебряным стаканчиком по столу и запустил длинное затейливое ругательство.

— Я что, рожу им этот караван? Я что, собственной волей сюда притащился? Неарх сидит там у себя и горя не знает, а Падальщику того и гляди глотку перережут! — орал капитан, брызгая слюной.

— Так уж и перережут, — усомнился Полубой.

— Запросто могут, — успокаиваясь, Падальщик плюхнулся на стул и поманил Касьяна, чтобы тот наклонился поближе, — видел, Утконос каждый приказ норовит оспорить? Самое правильное было бы его за борт проводить, так ведь у него приятелей полкоманды!

— Так давай мы его опередим, — предложил Полубой. — Чего ждать-то? Ночью кому глотку вскроем, кого припугнем, и снова все наладится.

— Ха, ты и вправду Убивец, — в голосе Падальщика послышалось уважение, — а на абордаж кто пойдет? И так вместо тридцати пяти двадцать два абордажника осталось. Вот то-то. Ладно, ты, главное, держись меня, Убивец. Сам понимать должен: как мне каюк, так и тебя прирежут, как барана.

— Все понимаю, капитан, — Полубой допил остывший матэ и поднялся, — не сомневайся. Ежели что, я тебя не продам. Убивец не Убивец, а я добро помню.

— Вот-вот, не забывай. Только бы конвой появился, — воздев глаза к потолку, взмолился Росс, — добычу возьмем, парни подобреют, а Утконоса я сразу спишу, как на базу вернемся.

К вечеру до бога, или дьявола, кому там молился Падальщик — неизвестно, но молитвы его дошли. Баззеры боевой тревоги сорвали экипаж с коек и разбросали по боевым постам. На сенсорах дальнего обнаружения, работающих в пассивном режиме, появилось три десятка отметок. Судя по полям отражения это шел так долго ожидаемый караван.

Глава 27

Запрос с Двины поступил, когда «Псковитянка» миновала границу ближних радарных станций. Зазнобин скомандовал ответить, гадая, кто его вызывает. Вышло как нельзя лучше — вызывал старый приятель, с которым они вместе начинали каботажную торговлю с Каниным Носом — Геннадий Решетников. Зазнобин, которому надоело болтаться в системе, стал летать все дальше — и на Новый Петербург, и на Кедр, даже на Светлую забирался, а Решетников, у которого дела с торговлей сразу не заладились, перешел в наземную службу. Когда Зазнобин последний раз слышал о приятеле, тот работал начальником Двинского космопорта, и когда на экране появилось худое лицо Геннадия, Зазнобин понял, что тот вполне доволен своим положением и менять ничего не собирается.

— Ну здорово, пират, — приветствовал Решетников старого друга.

— Тихо, ты что, — в притворном испуге округлил глаза Зазнобин, — на весь эфир орешь! А вдруг услышит кто?

— Пусть все знают — Ванька Зазнобин сподобился домой завернуть, — усмехнулся Решетников, — а я все думаю: пошлешь запрос за разрешением на посадку или так и будешь красться, аки тать в ночи.

— Пожалуй, подкрадешься к вам. Видал я, как вы оборону отстроили. Молодцы. А что не запрашивал — так ведь знал, что ведете меня. Слушай, у меня тут раненый. Приготовь, будь другом, санитарный глидер и флотских предупреди. У вас ведь все еще восьмая бригада стоит?

— Стоит, куда денется. Отъелись, бездельники, семьями обзавелись. Фрегаты в доках, на патруль парами раз в месяц ходят. А кто там у тебя? Из команды?

— Нет. Капитан первого ранга Небогатов, командир эсминца «Дерзкий». Его гетайры возле Лотара подловили. Из всего экипажа только он, лейтенантик молоденький, да комвзвода морской пехоты уцелели.

Решетников нахмурился.

— Ты не путаешь? Это же, можно сказать, объявление войны России! Чтобы Александр пошел на это?

— Не путаю. Обеспечь Небогатову госпиталь, а я тебе расскажу, как дело было. Я, можно сказать, с галерки наблюдал.

— Ладно, — кивнул Решетников, — садись на Онегу, юго-восточный сектор. Вас будут ждать.

Экран погас, а Зазнобин собрал бороду в кулак и крепко задумался. Ну допустим, Генке он объяснит, как оказался на службе у Александра, но если флот захочет узнать подробности последнего боя «Дерзкого», то могут возникнуть вопросы. Самый неприятный будет первым, и прозвучит он примерно так: а почему Иван Зазнобин на своей «Псковитянке» не помог русскому эсминцу? Конечно, формально он мог остаться в стороне, но по совести… Как объяснишь, что рядом висел Кассандр сам-третий и если бы Иван дернулся — разнесли бы его вместе с «Псковитянкой» на атомы. Да и не успевал он — застал самый конец боя, когда «Дерзкий» уже и на корабль похож не был. Решето, а не корабль. Хорошо, хоть удалось отследить и принять модуль с полумертвым капитаном, лейтенантом и воющим от бешенства морпехом.

Зазнобин поднялся с капитанского кресла и направился к выходу с мостика, по пути гулко хлопнув по спине навигатора Егора Тагирова.

— Ну, Егор, слышал, где швартуемся? Не забыл Онегу?

— Дом родной не забудешь, — Тагиров повернул к нему хищное лицо с бородкой, как у татарского мурзы. Собственно, и в облике у него было что-то восточное, и несколько поколений русских предков не смогли заглушить восточную кровь. — Свечу пудовую в церкву обещал, как вернусь. Вот и довелось воротиться.

— В болото не посади нас. Помнишь, там по краю трясина?

— Все помню, Боярин. Ученого учить — только портить.

Зазнобин вышел в коридор и направился вниз, на жилую палубу. Здесь же находился медотсек, в котором в криокамере лежало облепленное датчиками тело Кирилла Небогатова.

В медотсеке сидели, хмуро двигая по доске шахматные фигурки, Титов и Старгородский. Аким Селиверстов, который помимо обязанностей кока был на «Псковитянке» еще и врачом, давно отчаялся выгнать их из отсека, смирился и теперь сидел рядом, пытаясь подсказать Старгородскому, что ему сейчас поставят мат.

Когда покореженный модуль втянули в шлюз, Зазнобин не верил, что там кто-то живой, хотя биодатчики показывали наличие биологически активных объектов. Уж очень страшно досталось модулю — дюзы были исковерканы, а на обшивке проще было сосчитать целые места, чем пробоины. Когда взрезали люк, из модуля пахнуло кровью, рвотой и едким запахом пота. Зазнобин постучал кулаком по обшивке.

— Эй, живой есть кто?

— Передушу, суки!!! — лейтенант Старгородский, оскаленный, в иссеченном скафандре и с обломком палаша в руке, вылетел из модуля, дико вращая глазами: — Ну, кто тут первый?

Зазнобин поймал его за плечо, развернул к себе и присел — Старгородский наотмашь рубанул половинкой палаша на уровне головы.

— Парень, да ты очумел? Свои!

Лейтенант, затравленно озираясь, обежал взглядом собравшихся в шлюзе. Лицо его скривилось, палаш со звоном выпал из руки.

— Там… капитан Небогатов. И летеха с эсминца. Капитана в регенерацию срочно… Вот и все, кто остался. А Касьян… эх! Ты — Зазнобин?

— Я.

Старгородский осел на пол, привалившись к покореженному борту модуля.

— А я уж думал — все, абзац тебе, Андрюха-медик.

Титов и Старгородский обошлись обычными восстановительными процедурами, хотя у комвзвода было несколько порезов на предплечьях, а вот Небогатова пришлось положить в криокамеру. Регенератора на «Псковитянке» не было — такая аппаратура не на всех линкорах есть, где уж нищим ушкуйникам, вот и пришлось заморозить капитана первого ранга, чтобы довести до места, где ему смогут помочь.

Титов взглянул на Зазнобииа. Лейтенант сильно повзрослел за последние дни: между бровей залегла глубокая складка, а глаза, казалось, принадлежали человеку, лет на двадцать старше и по ошибке попали на лицо Титова.

— Через час будем на Двине, — сообщил Иван, — я попросил, чтобы Кирилла Владимировича сразу в госпиталь доставили. Наверное, с вами флотские захотят поговорить — здесь восьмая бригада фрегатов квартирует.

Старгородский махнул рукой.

— Я по другому ведомству. Ты, Леха, сам доложи, как дело было.

— Ладно, — согласился Титов, — как думаете, Иван Савельевич, если я попрошу, чтобы меня пока в резерве оставили. До того времени, как Кирилл Владимирович поправится, примут во внимание мою просьбу?

— Хрен тебя кто слушать будет, — злорадно сказал Старгородский, который уже увидел, что шахматную партию он безнадежно проиграл, — месяц отпуска, железку на грудь и на новое корыто отправят.

— Как же так? — растерянно спросил Титов.

— Прекрати, Андрей, парня изводить, — сказал Зазнобин, — а ты, Алеха, не тушуйся. Если бригадой по-прежнему Сергей Крамаренко командует, то с ним я договорюсь. Аким, готовь Кирилла Владимировича к отправке. На полосе будет ждать глидер, и я так полагаю, что чем быстрее он попадет в госпиталь, тем лучше для него.

Шлюз распахнулся, и в корабль хлынула настолько одуряющая волна свежего воздуха, настоянного на хвое и травах, что Зазнобин даже зажмурился на мгновение. Затем, оглянувшись, он махнул рукой, и по трапу пополз куб криогенной камеры, направляемый Селиверстовым. Следом шли Титов и Старгородский. Оба были в гражданском — формы у Зазнобина не нашлось, но поясе у комвзвода висел обломок палаша в ножнах.

Дождавшись, пока они спустятся, Зазнобин сбежал по трапу и обнялся с поджидающим его Решетниковым. Геннадий был худой, как и прежде, порывистый и сдержанный в проявлении чувств.

— Здорово, пират!

— Здорово, начальник. Ты ведь теперь начальник?

— А-а, — отмахнулся Решетников, — лучше бы я с тобой на большую дорогу пошел. Забот меньше. Смотри, кого я тебе привел. — Он обернулся, и Иван увидел позади него Емельяна Казанкова — друга детства, с которым в школе они были не разлей вода. Емельян после школы пошел работать на судоверфь, и их дорога надолго разошлись.

— Емеля!

— Зазноба!

Казанков, огромный, неуклюжий, с буйной рыжей бородой, обхватил старого друга и приподнял над землей.

— Чего тощий такой? Или мало купцов пограбил, что жрать нечего?

— Пусти, боров, — отбивался Зазнобин, — если я худой, то Решето кто?

— Решето и есть. Скелет ходячий.

Они чуть отступили друг от друга, чтобы получше рассмотреть. Емельян радостно скалил крупные зубы, сверкавшие в бороде, Зазнобин ткнул его в объемистый живот.

— Иван, — к ним подходил контр-адмирал Крамаренко, командующий восьмой бригадой фрегатов, расквартированной на Двине, — приветствую честную компанию. Извините, мужики, вы еще наговоритесь, а у меня времени мало. — Он взял Зазнобина под руку и отвел чуть в сторону. — Ребят я забираю, — Крамаренко кивнул в сторону топтавшихся возле санитарного глидера Титова и Старгородского, — пусть тоже подлечатся. Расскажи вкратце, что произошло?

Зазнобин вздохнул, сразу помрачнев.

— Я с Кириллом Владимировичем познакомился, когда «Дерзкий» заходил для ремонта на Сан-Анджело. В последнее время мы, ну то есть: «Псковитянка», «Садко» и «Колокольный звон», там в охране частных рейсов промышляем. «Дерзкий» отремонтировался и ушел. Насколько я знаю, вблизи системы Лотар его накрыли корабли гетайров. Кажется, это был Неарх. Отбиться эсминец не смог — против него было семь кораблей, и все не ниже корвета классом. Четыре Небогатов уничтожил, последний — при взрыве реактора. Кто-то на эсминце разогнал плазму и отключил силовое поле. Я был далеко, да и не помог бы ничем. Каким образом Небогатов, Титов и Старгородский оказались в модуле, спросишь сам. Вот и все, что я знаю.

— Зарвался Александр, — задумчиво проговорил Крамаренко, — ладно, спасибо, что ребят спас. Если что — заходи, посидим, как раньше.

— Зайду, — кивнул Зазнобин.

С адмиралом Крамаренко он познакомился лет десять, а то и двенадцать назад. Собственно, тогда Крамаренко был не контр-адмиралом, а капитаном второго ранга, начальником штаба бригады фрегатов, только что прибывшей на Двину. Офицеры осваивались на новом месте, заводили знакомства соответственно интересам и Зазнобина и Крамаренко сблизила любовь к охоте. Причем оба предпочитали охотиться по старинке, без применения новомодных гипноизлучателей, выманивающих зверя или птицу прямо на охотника. Весь смысл охоты, как считали оба, при этом утрачивался. Нет, важно выследить зверя, «скрасть» его и взять, давая при этом хоть какие-то шансы остаться в живых. Именно поэтому и Зазнобин и Крамаренко предпочитали старинные пороховые ружья. В небольшой мастерской, в которой подобное оружие изготавливали, они и познакомились. Ну а потом уже были совместные походы в горы, в тайгу, в болотистые низменности. Ничто так не сближает, как трудности, перенесенные вместе, а уж трудностей и приключений хватало. И буран в горах заставал, и приходилось отсиживаться в бьющейся на ветру палатке, и тонули охотники в болотах, а однажды, когда они утопили ружья при переправе через дикую речку, три дня гонял их по тайге медведь, которого они все-таки сумели заманить в яму с вбитыми кольями. Словом, Крамаренко, хоть и стал контр-адмиралом, старых друзей не забывал.

Санитарный глидер, сопровождаемый адмиральской машиной, взмыл в воздух.

Зазнобин осмотрелся. Да, раньше поселок Онега, где была резервная полоса основного космопорта, окружали болота, тянувшиеся до пологих лесистых холмов на горизонте. Летом здесь свирепствовали комары и мошка, а зимой свистели злобные ветры, от которых на ровном, как стол, поле было негде спрятаться. Теперь за мерцающим ограждением тянулись посадки молоденьких берез, елей и сосен. Листва на березах уже пожелтела — на Двине наступил октябрь. Высоко в небе раздался тоскливый звук. Зазнобин задрал голову и сразу нашел среди редких облаков журавлиный клин. Он почувствовал, как перехватило горло. Семь долгих лет не был он дома и только сейчас понял, чего ему не хватало в бескрайнем космосе: берез, роняющих желтые листья, и журавлиного клина в бледно-голубом небе.

Подошедший Казанков стукнул его по спине так, что Зазнобин покачнулся.

— Что, пират, слеза прошибает?

— Есть немного, — согласился Иван.

— Ничего, это полезно. Ты надолго к нам?

— На неделю, дней на десять, не больше.

— А чего? Погостил бы подольше. На охоту сходили бы — уток тьма.

— Не получится. После расскажу, почему задержаться не могу, — пообещал Иван. — Где бы мне квартиру на неделю снять? Не хочется в гостиницу идти.

— А чего снимать — живи у меня. Оксана только рада будет.

— А пацаны твои? — спросил Иван, вспомнив, что у Емельяна было двое сыновей-близняшек.

— Эва… хватился! Они уж год, как на Новом Петербурге в морском училище. Отговаривал: что, мол, всю жизнь козырять захотели? Какое там… улетели, голуби, и след простыл. Раз в месяц только и видим теперь и то по головизору. Ну пойдем, у Генки глидер выпросим и — ко мне.

Пока Казанков уламывал Решетникова, чтобы тот дал личный глидер, положенный как начальнику космопорта, Зазнобин собрал команду и объявил всем трое суток отдыха, не оставив даже дежурных. Опасаться на Двине было некого, а текущий ремонт мог и подождать.

Решетников ехать к Казанкову отказался наотрез — провел ребром ладони по горлу, сказав, что дел, как всегда, завал, но обещал быть к вечеру. На том и порешили.

Глава 28

Казанков жил на окраине Онеги в добротном двухэтажном кирпичном доме. Глидер сел позади дома на площадке, где стоял маленький топтер. От дома стоянку отделял яблоневый сад, возле забора, в зарослях калины, виднелась бревенчатая изба с кирпичной трубой и маленькими окнами.

— Баня, — похвалился Казанков, — сейчас истопим. Отвык небось?

— Ох, отвык, — согласился Зазнобин.

Жена Казанкова — Оксана встретила их у заднего крыльца дома. Всплеснув руками, она сбежала по ступенькам и обняла Зазнобина. Она была все такая же дородная, веселая, с черной косой, уложенной на голове.

— Ваня! Ну слава богу, а то тут всякие слухи ходили. Мол, ты лиходеем стал на своей «Псковитянке» и тебя флот Содружества поймал да на каторгу наладил.

— Кишка у них тонка Ивана Зазнобина словить, — пророкотал Казанков, — ты давай-ка, стол нам организуй, а мы пока баньку истопим.

— Так что, вправду в ворах ходишь? — Глаза Оксаны округлились то ли от испуга, то ли от удивления.

— Врут, — решительно сказал Зазнобин, — все врут, радость моя. Я — человек честный. Почти! — он хитро подмигнул ей.

— Ох, Ванька…

— Давай, давай, коза. — Емельян развернул жену в сторону двери и поддал ладонью пониже спины. Назвать дородную Оксану козой… для этого нужно было иметь габариты Казанкова.

— А ты руки не распускай, — Оксана шлепнула его по руке и исчезла в доме.

Емельян повел Ивана к бане, где под навесом сохли наколотые березовые поленья. Они быстро растопили каменку, набросали на пол парной мелиссы, чабреца и лимонника и устроились на бревне возле крыльца.

Новостей у каждого хватало и чтобы в горле не пересыхало Емельян принес из дома несколько банок пива.

За те годы, пока Зазнобин гонялся за своей удачей по освоенному пространству, Казанков из ведущего конструктора верфей «Двина-1» стал главным и, судя по тому, с какой гордостью он рассказывал сколько кораблей они заложили да какие заказы идут почти со всех планет Российской империи, дела у него шли отлично. Зазнобину похвастаться было особо нечем — капитала не нажил, жизнь неустроенная, кочевая, но он и не хотел другой. Зато когда он рассказал Казанцеву о том, как живут ушкуйники, в каких переделках побывал, у того загорелись глаза.

— Эх, жалко, что ты на месяц-другой не задержишься, — сказал Емельян, — есть у меня задумка. Торговлишка у нас поднимается, да не с соседями, нет. Хотят купцы по галактике побродить, да вишь ты, боязно. Ну в империи, слава богу, пока спокойно, а если дальше? Сам знаешь — пошаливают на транспортных линиях. Лет этак десять назад пришла мне в голову одна мысль. Понимаешь, какое дело, новые корабли нужны. Чтобы быстрые, чтобы прочные, с вооружением. Классом не ниже корвета. Я тебе потом чертежи покажу. Ты оценишь, я знаю. А ты бы меня консультировал, а? По вооружениям, по силовым полям. Ну месячишко неужели не высидишь на Двине?

— Не могу, Емеля, — вздохнул Зазнобин, — я тебе не все рассказал. Надо мне вернуться к условленному сроку, не то мужикам карачун может приключиться.

— О-о, как круто у вас, — протянул Казанков, — ладно, захочешь — расскажешь.

Парились долго, по старой привычке испытывая друг друга, кто дольше просидит в парной. Зазнобин баню любил, но отвык и конкуренцию Казанкову составить не смог, что вызвало ехидные насмешки Емельяна.

Оксана с крыльца позвала их вечерять и они в последний раз зашли в парную, полную душистого пара. Емельян отхлестал Ивана веником так, что тому казалось, будто кожа слезает с тела лохмотьями. Окатившись ледяной водой из деревянных бадеек, вывалились в предбанник, махнули по банке пива и, распаренные, умиротворенные, пошли в дом.

Стол был накрыт в большой комнате на первом этаже. В красном углу перед иконой Казанской Божьей Матери тлела лампада. Обстановка была простая — насколько Зазнобин помнил, в быту Казанков был неприхотлив и вещи любил простые и крепкие. Через открытые окна вливался свежий вечерний воздух, откуда-то издалека доносился колокольный звон.

Оксана превзошла саму себя — стол ломился, будто гостей было не меньше десятка. Маринованные и соленые грибы, моченая брусника, квашеная капуста, соленые огурчики, черемша — это, как она сказала, сама готовила. Тут же в тарелках лежали прозрачно нарезанные ломтики севрюжьего балыка, копченая буженина, напластанное сало с розовыми прожилками. Венчал стол хрустальный, запотевший графин, объемом не меньше двух литров.

— Ну, за встречу! — сказал Емельян, поднимая стопку. — Чтобы ты, Ваня, нас не забывал и, конечно, помнил, откуда ты родом и где землица тебя вскормила.

Иван залпом выпил и закашлялся. Он забыл, что Емельян сам гнал самогон и признавая напиток только не меньше шестидесяти градусов крепости. Ушкуйники, бывало, и сами баловались самогонкой, но разводили ее до привычных сорока градусов. В основном же потребляли то, что можно было купить на Сан-Анджело: местный дрянной виски и бренди.

— У-у, — насмешливо заметил Казанков, — совсем Ванька плох стал.

— А ты не подъелдыкивай, — напустилась на него Оксана, — не во всех, как в тебя, ведро влезет. Ты закусывай, Иван, закусывай.

На горячее был гусь, запеченный с яблоками. Зазнобин впился зубами в хрустящую корочку, задохнулся обжигающим ароматом и даже застонал от наслаждения. Конечно, как корабельный кок Аким Селиверстов был неплох, но…

Графин наполовину опустел, когда от гуся остались обглоданные кости. Иван откинулся на стуле и, отдуваясь, благодарно посмотрел на хозяйку.

— Да, если бы знать, что так кормить будут — давно бы женился.

— Ой, да есть у меня на примете дивчина, — всплеснула руками Оксана, — ладная, гладкая, а уж готовит…

— Так, Ксюш — осадил жену Емельян, — ты ему мозги не забивай. Чаем угощай, да поговорить нам надо бы. К тому же он всего на неделю прибыл. Некогда ему женихаться.

Оксана обиженно поджала губы, но замолчала. К чаю были пироги, которые неизвестно когда успела приготовить Оксана, и варенье: земляничное, яблочное из китайки и малиновое.

Как раз выпили по второй чашке, когда появился Решетников. Оксана попыталась его накормить, но он отговорился тем, что перекусил в космопорту, упирая на то, что начальника кормят даром и до отвала, и, присев, выпил стопку водки. От чая он, правда, отказываться не стал.

Оксана убрала со стола, взялась было за графин, но Емельян просительно прогудел, что, мол, не виделись сто лет, так надо бы посидеть, как положено, да и в графине всего ничего осталось. Оксана махнула рукой, заявила, что это первый и последний раз, и вышла из комнаты.

Зазнобин спросил у Решетникова, есть ли что от Крамаренко о здоровье Небогатова, но тот ничего не знал. Иван рассказал друзьям, как получилось, что капитан первого ранга и Титов со Старгородским оказались на его корабле. Емельяи грохнул кулаком по столу.

— Ну ничего Слышал я, что против Александра собирают объединенную эскадру. Недолго ему гулять осталось. Я как чувствовал — темнит он. Уж больно гладко стелил: справедливость, свобода. И Гетайры его, шавки приблудные! Ты, Иван, не встречался с ними?

— Было дело, — осторожно сказал Зазнобин. — Мне они тоже не нравятся, но пока они — сила.

— А ведь ты, Ваня, не только из-за Небогатова сюда прилетел, — сказал Решетников, придвигая к себе вазочку с мелкими яблочками китайки, — ну давай как на духу. Зачем прибыл?

Зазнобин, выигрывая время, разлил по стопкам водку. Нет, не может он пока никому говорить о том, что его сюда привело. Не поймут его мужики, а всего он сказать не мог. Может быть, потом, через несколько лет, а пока не время.

— Давайте-ка лучше выпьем, — сказал Зазнобин, — соскучился я, вот крест святой, — он обернулся к иконе и перекрестился. — Ну что, не может человек соскучиться? Такая иной раз тоска берет, хоть волком вой.

— Ладно, захочешь — расскажешь, — пожал плечами Геннадий.

В комнате стало темнеть, хотя на улице еще было довольно светло, и Казанков предложил перейти в сад. Так и поступили, прихватив с собой графин и холодную закуску. Устроились под яблонями на врытых в землю прочных скамейках вокруг тесаного дубового стола.

— А у нас тут тоже не все слава богу, — сказал Решетников.

— Да уж. Пришла напасть, откуда не ждали, — подтвердил Казанков.

— А у вас-то что могло случиться? — спросил Иван.

— Прижимают православных, — угрюмо сказал Емельян и яростно поскреб буйную бороду.

— Да ты что? — изумился Зазнобин.

— Точно, — сказал Решетников, — на Архангельск неделю назад заместитель Верховного судьи прилетел. А к нам и на Канин Нос его помощники заявились. Уголовное дело открыли: «О проявлении религиозной нетерпимости».

— Допросы ведут, интервью дают направо и налево. Так и говорят: у вас здесь, на северных планетах, шибко мусульман, иудеев и католиков прижали. Ну и язычников всяких. Будем карать, поскольку государство у нас многоконфессиональное, а разговоры на вас не действуют. Ладно бы свои прилетели, так еще из Содружества наблюдатели. С Таира, из Лиги. Во как, Иван. Получается, мы теперь в своем доме и не хозяева вовсе.

Зазнобин задумался. Неужели О’Доннел имел в виду именно это, когда говорил, что о слушателях Зазнобин может не беспокоиться, что слушать и внимать ему будут с интересом и семена лягут на подготовленную почву. Получалось, что, когда он стартовал с Акмона, здесь уже развернулась компания в поддержку его миссии.

— А с чего все началось? — спросил он. Решетников, ехидно улыбаясь, сказал, что если он забыл, то может напомнить, что колонии на северных планетах изначально образовались от притока православных. Из тех, кто считал, что если человек верит в Магомета, в Будду или внимает Папе Римскому, то пусть верит и внимает на здоровье, но видеть рядом с православными церквями не хотел ни мечетей, ни католических соборов, ни синагог. Казалось, власти не против. Живите по вере, вот вам терраформированные планеты, никто вас там не тронет. Однако за последние пятнадцать лет активизировалась торговля и на северные планеты стали прибывать купцы, а среди них были и магометане, и индуисты, и даже язычники-солнцепоклонники. Подданные империи знали, какие порядки существуют на Архангельске, Двине и Канином Носе, и с ними проблем не было. Хуже, что, почуяв неплохую прибыль, здесь обосновались компании из Содружества Американской Конституции, из Лиги Неприсоединившихся государств, из Британского Содружества наций, из Китайской федерации и многих других. Вот эти и замутили, было, воду. Обосновались они всерьез, понастроили гостиниц для своих сотрудников, а потом перевезли семьи, и сразу начались конфликты. Мало того что молиться им, видите ли, негде — поставь храм на территории консульства и молись кому угодно, так еще и школы с преподаванием собственной религии им подавай, и магазины с кошерной, освященной и прочей привычной пищей. Власти Архангельска, где недовольство приезжих проявилось раньше, чем на других планетах, напомнили, что всех честно предупреждали: здесь признают только русскую православную церковь и ставить в городах и поселках чужие храмы, строить школы и открывать магазины для иноверцев не позволят. Пошипели, пошипели, но смирились.

И вдруг недели две назад по новостным каналам передают: репортер электронной газетенки «Курьер демократик» из Авиньона, что на Обиньи-сюр-Нер, планете, входящей в Лигу, опубликовал статью. В статье он задал вопрос парламенту: что собирается предпринять правительство в связи с гонениями и дискриминацией по религиозному признаку, охватившему северные планеты России? Парламент отмолчался — мало ли кто чего спрашивает, однако «Курьера» поддержала влиятельная «Индепенденс», выходящая в столице Лиги — Лютеции. После этого события стали нарастать, как снежный ком: вдруг проснулись всевозможные общества, начиная от «Защиты прав и свобод» до «Инцеста в каждую семью» и «Проповедников наглядности естественных отправлений». В парламент посыпались возмущенные письма с призывами призвать Россию к ответу. Как ни странно, Российская империя, раньше поплевывавшая на подобные всплески эмоций демократических соседей, отреагировала немедленно. Может быть, дело было в том, что объединенная эскадра, готовившаяся к походу на Александра Великого уже уменьшилась из-за отзыва Содружеством своих кораблей, а может, императору надоело смотреть, как государство обвиняют во всех смертных грехах, но факт был налицо. На Архангельск был направлен заместитель председателя верховного судьи с приказом разобраться на месте, есть ли повод для международного скандала или это просто измышления зарвавшихся репортеров.

Ругаясь последними словами, Казанцев вылил остатки водки, сходил в дом и вернулся с вновь наполненным графином.

— Не могу спокойно про это слышать, — заявил он.

Поначалу на Архангельске никто не забеспокоился — права колонистов гарантировали еще двести лет назад, когда они только обживали северные планеты. Однако вскоре пришлось призадуматься: прокурор Ивлиев начал с того, что первыми к себе вызвал представителей иностранных компаний, которых якобы притесняли. Неизвестно, что они ему наплели, но на следующий день к прокурору пригласили архиепископа архангелького и двинского Никодима и мягко посоветовали призвать паству к веротерпимости. Архиепископ, известный крутым нравом, высказался в том духе, что пусть прокурор, а заодно и верховный судья, вершат свои законы на земле, а за небесную справедливость он уж как-нибудь сам ответит. И не верховному судье или прокурору Иевлеву, а кое-кому гораздо более выше их положением. Иевлев, обиженный не на шутку, пожаловался верховному судье. Через сутки архиепископу пришло послание от Патриарха русской православной церкви. Что было в послании — неведомо, но Никодим после получения послания удалился в скит в глухой тайге, предварительно прочитав в главном соборе Ново-Архангельска проповедь «О делах богоугодных и отступниках веры» транслировалась на все три планеты, и на следующий день профсоюзы практически всех объединений от фермерских до профсоюза полицейских пригрозили всеобщей забастовкой, если деятельность прокурора Иевлева не будет пресечена.

— Вот ждем, что ответит прокурор, — закончил рассказ Решетников.

— Да, лихо у вас тут все завязалось, — посочувствовал Зазнобин. — А если император вмешается?

Решетников и Казанков переглянулись.

— Это смотря на чьей стороне, — сказал Емельян.

— Могу за себя сказать, — задумчиво проговорил Решетников, — ты думаешь, я сильно цепляюсь за свою должность? Нет, Ваня, не держусь за место. А как корабли водить, я еще не забыл. Помнишь, вместе ведь начинали.

— Не станет государь православных гнобить, — мрачно заявил Казанков.

— Здесь, как я понимаю, большая политика замешана, — осторожно сказал Зазнобин, — может, все еще уляжется?

— Дай Бог, но надежды немного. Давайте, мужики, по последней, — Решетников поставил стопки в ряд, — мне завтра вставать ни свет ни заря. Это ты, Иван, отдохнуть можешь. Ты в гостях, а мы — дома. Нам и решать наши проблемы.

— Ну, может, и я чем помогу, — пробормотал Зазнобин.

Спать его положили в комнате сыновей Емельяна и Оксаны, на втором этаже. Комната выходила окнами в сад, и Зазнобин открыл настежь окна, чтобы встать завтра со свежей головой.

Глава 29

Проснулся Зазнобин, когда солнце уже освещало комнату. Он принял душ и спустился вниз. Емельян уже улетел на свою верфь, а Оксана предложила ему завтрак из неимоверного количества сырников в сметане и кофе.

— Ты бы сходил, поглядел, как отстроились, — сказала она, убирая со стола, — Онегу теперь и не узнать. Чисто город стала.

— А что, и схожу, — согласился Иван.

Допив кофе, он поблагодарил хозяйку, сказал, что будет к вечеру, и вышел за калитку на неширокую улицу. Здесь был пригород, и дома напоминали коттеджи, полускрытые за зарослями кустарников — калины, черноплодной рябины и сирени. Почти такая же улица была и на Сан-Анджело, где жили экипажи ушкуйников, но здесь все было родное, знакомое.

Иван не спеша двинулся к видневшимся впереди высотным офисам. Застекленные, почти прозрачные, устремленные ввысь, они напоминали замершие в готовности взлететь невиданные космические корабли. Зданий такой архитектуры Иван в Онеге не помнил — видимо, они появились, пока он бродяжничал по космосу.

Совсем близко ударил колокол, и, свернув в переулок, Зазнобин увидел впереди небольшую церквушку со сверкающей маковкой колокольни. Церковь была совсем небольшой, и разросшиеся рябины почти скрывали ее созревшими алыми ягодами и желтой листвой.

Когда Иван подошел к церкви, как раз закончилась служба и прихожане выходили, оборачивались, крестились на икону над входом и расходились по своим делам. Зазнобин перекрестил лоб и вошел внутрь.

Здесь царил полумрак, трепетали огни свечей, с икон строго глядели святые, будто спрашивали: ну, Иван, с чем пришел? С доброй вестью или с худой? Что ответить, Зазнобин не знал. Он понимал, что сейчас, здесь, на Двине, работает на будущее, которого, может быть, и не увидит. Правильно ли он поступает — ведь большинство жителей Двины, Архангельска и Каниного Носа его бы осудили.

— Исповедаться пришел, сын мой, или по другому поводу? — раздался рядом тихий голос.

Иван оглянулся. Пожилой батюшка доброжелательно смотрел на него, ожидая ответа.

— Исповедаться… — в задумчивости повторил Зазнобин и внезапно решился: — Да, отец мой. Исповедаться хочу и благословения попросить.

— Ну что ж, давай отойдем, сын мой, и поговорим, — батюшка повел рукой в глубь церкви.

Час спустя Зазнобин вышел на паперть, сопровождаемый отцом Василием. Батюшка хмурился, покачивая головой, будто все еще не верил услышанному от прихожанина.

— Понимаешь ли ты, Иване, с чем оставляешь меня?

— Понимаю, батюшка, — ответил Зазнобин.

Он знал, почему у него появилось ощущение легкости и вера в то, что путь, на который он вступил, — единственно правильный. Теперь не он один нес тяжкую ношу — он разделил ее с тем, кто не знает сомнений, кто видит гораздо дальше, чем может рассмотреть человек, и будущее для него не составляет никакой тайны.

— Благословите на труд тяжкий, отец мой, — попросил Зазнобин.

По виду батюшки можно было понять, что он еще колеблется, но потом он возложил руку на склоненную голову Ивана, хмурясь, пробормотал молитву и перекрестил его.

Зазнобин припал к его руке, размашисто перекрестился и, не оглядываясь, вышел с церковного двора. У него было еще двое суток до начала плановых работ на «Псковитянке» и он собирался потратить их с пользой для дела, ради которого прибыл на Двину.

Казанков толкнул дверь, вошел и остановился, будто налетел на стену — такой крутой перегар ударил в нос. Зазнобин лежал ничком поперек постели, уткнувшись головой в подушку. Спал он не раздеваясь, сил хватило только, чтобы сбросить куртку — она валялась на полу — и скинуть ботинки. У изголовья стояла пустая бутылка минеральной воды.

Крякнув, Емельян подошел к окну и распахнул его настежь. За окном лил дождь, низкие тучи бежали по небу, подгоняемые порывистым ветром.

Казанков потряс Ивана за плечо.

— Подъем!

— М-м…

— Подъем, говорю, алкоголик несчастный, — рявкнул Емельян.

Зазнобин повернул голову, приоткрыл заплывшие глаза и попытался сфокусировать взгляд. Это ему не удалось, и он обессиленно прикрыл веки.

— Иван, ты говорил, что сегодня тебе надо на корабль. Не забыл?

— Нет.

— А времени сколько, знаешь?

— Нет.

— Три часа дня!

— Нет… как три? — Зазнобин оторвал голову от подушки, упираясь руками приподнялся и перекатился на спину. — Я же приказал мужикам к девяти утра подгребать…

— Вот именно! Меня Генка прислал. Твои там уже шустрят вовсю — дюзы чистят, корпус латают, а ты дрыхнешь.

— Дай воды.

— Вставай, иди в душ. Воды я тебе принесу.

— Не могу… встать не могу, — пожаловался Зазнобин, — голова… это как же я так, а? Вчера, да?

— И позавчера и третьего дня. Сегодня тебя вообще принесли под утро. Эх, Ваня!

Казанков вышел и вскоре вернулся со стопкой водки и объемистой кружкой.

— Держи.

Иван зажмурился, быстро донес стопку до рта и опрокинул в себя. Емельян тут же подал ему кружку. Глядя, как друг глотает, как течет по подбородку мутноватая жидкость, он тяжело вздохнул.

— Ну, очухался?

— Сейчас, сейчас, — Зазнобин, придерживаясь за спинку кровати, поднялся и, ступая с каждым шагом все увереннее, направился к ванной комнате, на ходу снимая рубашку.

Через полчаса он появился на первом этаже, в столовой. Оксана с жалостью взглянула на него.

— Есть будешь?

— Куда там, — отмахнулся Зазнобин.

— Могла бы и не спрашивать, — проворчал сидевший перед головизором Емельян.

На огромном, во всю стену экране русоволосый красавец в косоворотке, с головой, повязанной красным платком и абордажной саблей на поясе, прощался с плачущей блондинкой в сарафане и кокошнике.

— Я должен идти, Любава, — сказал красавец, оборотив суровый взгляд к небесам, — там мое место. Там, среди холодных, как лед, звезд, я встречусь в смертельной схватке с Кровавым Палачом. Пути караванов должны быть свободными, кто, если не я, защитит людей безвинных? Кто купцов оборонит, кто не даст сиротам…

— Что за бред? — спросил, поморщившись, Зазнобин.

— «Слезы, рожденные яростью и любовью», — отозвалась Оксана, напряженно глядя за развитием событий на экране, — новая постановка. Третья серия уже, а ты все проспал.

— …вдов, стариков и детей. Пора пресечь незаконную деятельность злобного пирата! Я ухожу на смертный бой. — Красавец впился в губы рыдающей блондинки, которая слабо затрепыхалась в его могучих объятиях.

По экрану побежали титры: конец третьей серии, и Оксана, жалостно покачав головой, выключила головизор.

— Иван, а ты с пиратами дрался?

Зазнобин, припавший к кружке с рассолом, поперхнулся.

— Хм… э-э… по-всякому бывало, — наконец промямлил он.

— Вот смотри, тут ушкуйник отбивает наши караваны у Кровавого Палача, а дома его ждет Любава, а он — смелый, отважный, родом с Двины, ну вылитый ты! А любовь какая у них, а …

— Если бы у меня была такая блондинка, я бы любого пирата в бараний рог скрутил, — усмехнулся Зазнобин.

— А ты вспомни, чего ты три дня в трактирах плел, — мрачно сказал Казанков, — прям куда там! Защитник веры и отечества. А деньгами швырялся… ты помнишь, как всех угощал? Подходи, кричал, у меня теперь всегда карман полон!

— И что? — Зазнобин отвел глаза.

— Как что? Подходили. Кто ж задарма выпить откажется Ты такие речи держал, хоть стой, хоть падай! Мне пересказали, так я думаю, если бы так в армию или флот зазывали, у нас бы ни одного гражданского не осталось. Ты помнишь, как кричал: в болоте сидите, звезд не видали, на абордаж не ходили! Зажирели, мужики, за бабский подол прячетесь! И ведь слушали, аж рот раскрыв. Другому бы морду набили да из кабака выкинули, а тебя, вишь ты, на руках домой принесли.

— Ничего не помню, — сказал Зазнобин, допил рассол и направился к двери, — где здесь глидер поймать можно?

— Чего ловить — я тебя отвезу.

В машине Зазнобин сидел насупившись, глядя, как по лобовому стеклу бьют дождевые капли. Казанков молчал всю дорогу и, только когда впереди показалась облепленная киберами-ремонтниками «Псковитянка», взглянул на Ивана и хлопнул его по колену.

— Ладно, не журись. Чего не бывает. Ну погулял малость. Хотя, надо сказать, я за тобой особой говорливости раньше не замечал.

— Я тоже, — тяжело вздохнул Зазнобин.

До позднего вечера он руководил ремонтными работами, договаривался о замене износившихся механизмов, помогал калибровать орудия и заночевал на корабле, условившись встретиться утром с контр-адмиралом Крамаренко.

Глидер с эмблемой восьмой бригады на борту — скалящейся рысью — ждал его у трапа уже в восемь утра. Старшина-водитель услужливо распахнул дверцу, и Зазнобин забрался в салон. Штаб бригады, хозяйственные службы и госпиталь располагались в двухстах пятидесяти километрах от Двины в отрогах Таежных гор.

Обойдя столицу планеты по окраине, глидер полчаса летел нал тайгой. Изредка внизу мелькали поселки по берегам речушек, однажды в стороне проплыло огромное озеро. Периодически в салоне звучал переливчатый сигнал — опознаватель посылап наземным постам свой код. Когда далеко впереди в дымке возникли заснеженные вершины, глидер пошел вниз, проскочил над самыми макушками кедров и приземлился на внезапно открывшуюся среди деревьев короткую взлетную полосу.

Зазнобин спрыгнул на бетон и осмотрелся. Если бы не капониры и радарные решетки по периметру полосы, ее можно было бы принять за летное поле какого-нибудь частного аэроклуба.

Старшина пригласил Ивана следовать за собой и направился в сторону приземистых зданий, укрытых под соснами. Возле одного из них он передал Зазнобина старшему лейтенанту с румянцем во всю щеку и щегольскими усиками, который представился адъютантом контр-адмирала и провел в приемную. Скрывшись за массивной дверью, он появился через полминуты и пригласил Зазнобина входить.

— Здравствуй, Иван Савельевич, — Крамаренко поднялся навстречу, свернул экран с картой Двины, мерцающий над столом и подал руку, — давненько мы с тобой не виделись.

— Приветствую, Сергей Васильевич, — Зазнобин пожал сухую ладонь и, следуя приглашению, присел в кресло к столу.

Крамаренко выглянул в приемную.

— Миша, организуй чайку. Ну рассказывай, как житье-бытье, где бывал, что видел, — сказал контр-адмирал, усаживаясь напротив Ивана.

— Сергей, давай не будем темнить друг перед другом. Я же знаю, что тебя прежде всего интересует обстоятельства, при которых погиб «Дерзкий». Думаю, Титов и Старгородский уже доложили о деталях, а я могу лишь добавить о том, что видел со стороны.

Крамаренко крякнул, хотел что-то сказать, но в это время адъютант внес поднос с пузатым расписным чайником, двумя стаканами, сахарницей и нарезанным лимоном на блюдце. Дождавшись, пока он выйдет, Крамаренко налил чай в стаканы и жестом пригласил Зазнобина угощаться.

— Ты прав, Иван. Рапорты я читал, но это — впечатления непосредственных участников событий. Что видел ты?

— Немного.

Зазнобин рассказал о взрыве эсминца, которому был свидетелем, и о том, как ему чудом удалось отследить и принять на борт модуль с выжившими.

— Вот, собственно, и все. Как Небогатов?

— Плохо, — поморщился Крамаренко, — я не медик, но похоже, во флоте ему больше не служить. Кстати, он хочет с тобой говорить. Я прикажу проводить тебя в госпиталь — это рядом, а потом заходи, если хочешь. Обедом накормлю.

— Спасибо. А пару орудий дашь? Мои «фаланги» уж того…

— Эх, Иван, подведешь ты меня под трибунал, — улыбнулся Крамаренко, — придумаем что-нибудь. Как же тебя угораздило к гетайрам наняться?

— Деваться некуда было. Вот я сейчас здесь, а «Садко» и «Колокольный звон» — там. Вроде как заложники. И если я не вернусь…

— Месяца через два на гетайров выйдет объединенная эскадра, — внимательно следя за реакцией Зазнобина, сказал Крамаренко, — Борис Белевич мужик крутой и не посмотрит, кто по своей воле Александру служит, а кого силком заставили. Ты уж мне поверь, я его знаю.

— Разберемся, — Зазнобин допил чай и поднялся, — ты говорил, Кирилл Владимирович хотел со мной поговорить.

Контр-адмирал нажал кнопку вызова и распорядился проводить Зазнобина в госпиталь.

Идти пришлось недалеко — двухэтажное здание госпиталя, застекленное от крыши до фундамента, пряталось в кедровой роще в десяти минутах ходьбы от штаба. Зазнобина встретил начальник госпиталя подполковник с эмблемами медицинской службы в петлицах и предупредил, что разговор может занять не более пятнадцати минут, после чего проводил на второй этаж в регенерационный центр.

Бокс регенерации был размещен в стерильной камере, и дежурная смена врачей следила за процессом по мониторам. Тело капитана первого ранга Небогатова плавало в восстановительном растворе, и над поверхностью виднелось только его лицо. В жидкость уходили трубки, поверхность чуть заметно рябила из-за тысяч лопающихся пузырьков.

Полковник отослал врачей и присел к пульту.

— Вы давно знаете Кирилла Владимировича? — спросил он.

— Не очень, — признался Зазнобин.

— Дело в том, что он совершенно равнодушен к своей судьбе. Он знает, что произошло с его кораблем, знает о своем положении, что ему придется провести в этой камере несколько месяцев и, к сожалению, понимает, что вряд ли сможет вернуться к службе на флоте. Он должен помогать нам, организм должен мобилизовать все резервы, а у меня сложилось впечатление, что Кириллу Владимировичу все равно, — полковник повернулся к Зазнобину, — проще говоря, он не хочет жить. Я вас попрошу: попробуйте повлиять на него.

— Если получится.

— Связь включена, — сказал полковник, — Кирилл Владимирович, к вам посетитель.

Иван увидел, как по бледному лицу Небогатова пробежала мгновенная судорога и он открыл глаза.

— Кто, — губы едва шевельнулись, и голос, синтезированный усилителями, с металлическими тонами, прозвучал достаточно четко.

— Это я, Кирилл Владимирович. Зазнобин.

— А-а… Иван. Пришел. А я вот — плаваю здесь. Скоро чешуя отрастет, жабры… — истончившиеся губы Небогатова сложились в слабую улыбку, перешедшую в гримасу, — а «Дерзкий» погиб. А я жив, хотя должен был остаться там, с ребятами.

— Я все знаю, Кирилл. Ты сделал что мог, и твоей вины нет. Это я вас подобрал.

— Спасибо… Вина капитана уже в том, что он жив, хотя какая это жизнь… Про Касьяна ничего не известно?

— Ну Касьян выкрутится, — бодро сказал Зазнобин, — не тот мужик, чтобы сгинуть вот так, попросту.

— Дай Бог. Просьба у меня к тебе, Иван.

— Слушаю.

Небогатов замолчал, закрыл глаза, будто прислушиваясь к себе. Зазнобин взглянул на врача, но тот, следя за показаниями аппаратуры, сделал успокаивающий жест.

— Может, жене что передать?

— Нет! — Небогатов открыл глаза, и лицо его снова исказилось. — Ничего не передавай. Ей рожать вот-вот, если уже не родила. Один друг у меня остался… было два, да вот Касьян… Свяжись с ним, попроси Кондратенко — он связь организует. Константин Бергер. Расскажи ему, как дело было, и от меня попроси — пусть жене поможет хотя бы на первых порах. Я уже не смогу… я и не человек, а так, половинка. Треть… Пусть запомнит, каким я был, а не кем стал. Сделаешь? — Небогатов беспокойно зашарил глазами по экрану. — Иван?

— Все сделаю, — пообещал Зазнобин, — только зря ты так, Кирилл.

— Мне отсюда виднее, — горько пошутил Небогатов.

— Все, господа, достаточно, — заявил полковник.

— Поправляйся, Кирилл.

— Прощай, Иван Савельевич.

Зазнобин вышел в коридор. На душе было тоскливо. Врач проводил его к выходу.

— Ну видели? Не вытянем мы капитана первого ранга, если его настроение не изменится.

— Его можно понять, — сказал Зазнобин, попрощался и направился к штабу.

Кондратенко, узнав о просьбе Небогатова и с кем Зазнобин должен переговорить, удивленно хмыкнул, но приказал запросить штаб флота о срочном сеансе связи. Сказав, что придется подождать, он предложил пока обсудить, что там у Зазнобина не в порядке с орудиями. Иван наизусть помнил параметры последней калибровки и данные тестов и контр-адмирал, выслушав его, согласился, что «фаланги» ресурс выработали.

— Новые не дам, да и не нужны они тебе. Пока отстреляешь — слишком много времени пройдет, — Кондратенко вызвал по коммуникатору начальника артподготовки учебного центра, — спишем как пришедшие в негодность из учебного центра. Они использовались на треть мощности и еще лет пять прослужат по-любому. Годится?

— Годится, — повеселел Зазнобин, — а что ты там говорил насчет обеда?

В это время коммуникатор запищал, и Кондратенко, выслушав доклад, удивленно приподнял бровь.

— Надо же. Штаб флота тебя требует немедленно. Чудеса, обычно сеанса час, а то и два ждать приходится.

Адъютант проводил Зазнобина к лифту. Как понял Иван, основные помещения штаба бригады располагались под землей. Лифт ухнул вниз, и через несколько минут Ивана встретил озабоченный капитан с повязкой дежурного на рукаве. Он отвел Зазнобина в помещение, отделенное от коридора двумя тамбурами с массивными стальными дверями, включил экран и оставил его одного. Тихо чмокнула дверь, изолируя комнату связи. Зазнобин присел в кресло, пробежал глазами по пультам и пожал плечами — ну и что тут нажимать?

Однако экран осветился, и на нем возник мужчина лет сорока, в штатском, с бледным невыразительным лицом и светлыми, несколько поредевшими волосами.

— Здравствуйте, Иван Савельевич. Моя фамилия — Бергер, зовут Константин Карлович. Как я понимаю, вас попросил связаться со мной Кирилл Небогатов.

Зазнобин передал ему просьбу капитана первого ранга, прибавив, что вполне понимает его и, наверное, на его месте поступил бы также, но уж больно жалко, когда уходят такие люди и командиры.

— Вы бы видели, что он делал с гетайрами! Один против пяти… эх, что говорить. И Касьяна жалко. Вы знали его?

— Майора Полубоя? — переспросил Бергер. — Да, знал. Вы когда возвращаетесь?

— Ну, — Зазнобин всплеснул руками, — я смотрю, уже всем известно где я и куда мне надо вернуться. Через три-четыре дня.

— Допустим, известно не всем, — странно усмехнувшись, ответил Бергер, — что ж, я постараюсь помочь Кириллу Владимировичу. Но… если Касьян погиб, то мы с ним остались вдвоем, а терять еще одного друга я не могу. Спасибо за информацию, Иван Савельевич. Всего доброго.

Бергер отключился, к почти тотчас открылась дверь и капитан проводил Зазнобина до лифта, который доставил его на поверхность.

Обед у контр-адмирала прошел в дружеской обстановке, хотя на столе и не было таких разносолов, как дома у Казанкова. Говорили об охоте, о рыбалке, о калибровке орудий средней мощности и под конец, за кофе, Крамаренко пригласил Зазнобина слетать с ним в горы на охоту.

— Ты бы видел, какие здесь горные бараны, — контр-адмирал раскинул руки, показывая размеры, — а рога… вот какие рога!

Судя по его жестам, баран был не меньше носорога, и Зазнобин пообещал выкроить полдня и слетать, чтобы хотя бы удостовериться в правдивости слов Крамаренко.

Однако поохотиться не пришлось.

Зазнобин в очередной раз гонял новые «фаланги» на тестовых прогонах, когда на мостик поднялся Геннадий Решетников. Понаблюдав за действиями канонира, капитана и команды наладчиков, он качнул головой в сторону двери и вышел из рубки.

Зазнобин нашел его внизу, задумчиво наблюдающего за установкой новых плит обшивки вместо изъеденных космосом и атмосферами чужих планет.

— Скоро заканчиваешь? — спросил Решетников.

— Думаю, завтра к вечеру. Калибровка «фаланг» держит, так-то мы могли бы и утром стартовать.

— А в пути не откалибруешь?

— Тоже можно. Тем более, пока по нашему сектору идем, опасаться некого. А что случилось?

Решетников усмехнулся невесело, покачал головой.

— Иевлев совсем с ума сошел.

— Это кто? Прокурор, что ли?

— Ну да. Завел несколько уголовных дел, в том числе против губернатора Архангельска, который отказался выделить землю в черте столицы под две мечети, два костела и синагогу. Сегодня у него была делегация иноземных купцов, которые попросили не брать так круто. Их можно понять — им здесь жить и работать, так он их — взашей! Не мешайте, мол, правосудию. Наблюдатели из Содружества и Лиги и сами уже не рады, да поздно. Как говорится: не буди лихо, пока тихо. Вот скажи, Иван, почему у нас всегда так: или совсем проблемы не замечаем, или начинаем рубить сплеча, а потом разгребать завалы?

— Откуда я знаю.

— Вот и я не знаю, — Решетников помолчал, пожал плечами. — Ладно, теперь уже ничего не исправишь. В общем, на завтра профсоюзы назначили всеобщую забастовку. Сколько она продлится — никто не знает. Так что, если с утра не взлетишь, можешь застрять у нас надолго.

— Однако… — протянул Зазнобин, — я и не припомню, чтобы всеобщую объявляли. Помнишь, лет пятнадцать назад фермеры бузили.

— Помню. Сейчас все: портовые службы, муниципальные, фермеры, полиция, телевидение. Да, кстати, Иевлев запретил к показу несколько новых сериалов. «Как рекламирующих антиобщественные проявления свободы личности и выбора». Как тебе? Я ни черта не понимаю. Сериалы для пацанов и домохозяек: «Царевна ушкуйников», «На фарватере любви»…

— «Слезы, буйством рожденные», — добавил Зазнобин.

— «Слезы, рожденные любовью и яростью», — поправил Решетников, — а ты где видел?

— Оксана Казанкова оторваться не может.

— Вот-вот. Чем Иевлеву эти оперы помешали? Короче, я тебя предупредил, Иван, а там — как знаешь.

— Да, придется уходить утром, — согласился Зазнобин.

На «Псковитянке» объявили аврал. Все свободные члены экипажа взялись за самые неотложные дела, которые могли помешать отлету, — наладку реактора, подгонку плит прочного корпуса, тестировку параметров силового каркаса. В третьем часу ночи корабль был готов к старту.

В пять утра, когда дежурная вахта уже готовила корабль к взлету, прибыли Решетников и Казанков. Зазнобин спустился из рубки к друзьям. Казанков передал ему огромную корзину домашней снеди, приготовленную Оксаной, облапил, душа бородой и гулко похлопал по спине.

— Ты там это… у Александра, на рожон не лезь.

— Ладно, — усмехнулся Зазнобин, — вы тут без меня гражданскую войну не начните. И прокурора не трожьте — официальное лицо, как-никак. Государь разберется, кто прав.

— Тебе не нужны опытные капитаны? — с улыбкой спросил Решетников. — А то один есть. Только позови.

— Если с кораблем, то, кажется, скоро понадобятся. Кстати, и корабелы тоже пригодятся, — Зазнобин ткнул кулаком Емельяна в объемистый живот. — Ну все, мужики, пора. Не ровен час космопорт закроют.

— Никто не закроет, пока не взлетишь, — успокоил Решетников.

Обняв напоследок друзей, Иван вошел в люк. Через полчаса «Псковитянка», выйдя за пределы атмосферы Двины, взяла курс на систему Лотар.

Глава 30

Края огромной долины уже тонули в предвечерних сумерках. Еще можно было разглядеть гряду гор на горизонте, но скоро и их накроет тьма. Потом на небе проступят звезды, а ближе к полуночи из-за гор выглянет огрызок местной луны — безжизненный спутник появится часа на полтора и снова нырнет за горы.

Лучи заходящего светила пробивали прозрачный купол насквозь, но все равно можно было различить его полукруглую тень на посадках деревьев в долине. Деревья стояли ровными рядами и тянулись до самых гор, окружавших долину. Сейчас деревья еще слабые, едва дающие тень в полдень, но лет через десять, когда появится подлесок, когда трава не будет выгорать под жаркими лучами, можно будет подумать о животных. О животных и о рыбе — несколько озер, разбросанных по долине, были пусты. Водоросли едва прижились, берега голые, но пройдет время и разрастется камыш, осока, птицы начнут вить гнезда. Это будет лично его планета, и пусть кто-нибудь попробует отобрать. Сенатор Кроу только что подтвердил, что закон об имуществе, согласно которому терраформированные частными лицами планеты переходят в их полную и безраздельную собственность, будет принят не позднее чем на следующем заседании парламента. Да, личный оазис и не где-то на окраине Келлингова меридиан, а на границе Содружества и Лиги. А все потому, что он сумел немного дальше заглянуть в будущее, и когда все прочие брезгливо отвернулись от высохшей планеты с буйной атмосферой, он приобрел ее в аренду на пятьсот лет с условием терраформирования и разрешением на добычу полезных ископаемых. Недра здесь оказались более чем богатые, ну а климат со временем придет в норму. Шахты и обогатительные комбинаты, рудники и разрезы уже построены и дают ощутимую прибыль, а то ли еще будет, когда надобность в защитных куполах отпадет!

Майкл Макнамара бросил последний взгляд на расстилавшийся перед ним пейзаж и повернулся к экрану.

— Сенатор, вы меня очень порадовали.

Сенатор Кроу скромно улыбнулся.

— Ну что вы, Майк. Я всегда рад вам посодействовать.

— А я всегда на вас рассчитываю, Джек. Вы же знаете — я умею быть благодарным.

— Ну что вы, какие пустяки.

— Что нового в столице, — спросил Майк, усаживаясь в кресло перед экраном, — вы же знаете, когда я прилетаю сюда, мне хочется забыть обо всем и насладиться покоем и одиночеством.

— Рутина, Майк, рутина. Правда, некоторое оживление внесло возвращение кораблей, которые президент отозвал из состава объединенной эскадры. Флот весьма недоволен. Адмирал Консениус выступил в прессе и обозвал сторонников мирного решения проблемы гетайров предателями. Сказал, что это подло — бросать союзников в ответственный момент. Некоторые политики с ним согласны. Если объединенной эскадре удастся приструнить Александра, то русские получат большие дивиденды. Конечно, это будут дивиденды политические, а значит, весьма призрачные, но все же.

— А что же президент? Это ведь по его непосредственному приказу флот вернулся к местам дислокации.

— Президент предпочел не заметить демарша. Скорее всего, не хочет обострять отношения с армией. Кстати, вы не слышали последнюю новость? Русские согласились на присутствие наблюдателей правозащитных организаций на своих так называемых северных планетах.

— Это в связи с дискриминацией по э-э… религиозным признакам? Однако! На моей памяти это первый раз, когда русские прислушались к мнению либеральной прессы.

— Я тоже не припомню подобного, — согласился Кроу, — как передают аккредитованные на Архангельске корреспонденты, заместитель председателя верховного суда, направленный разобраться с делом на месте, весьма серьезно отнесся к своим обязанностям, — Кроу хохотнул, блеснув зубами, взял со стола бокал и отпил глоток, — вчера на всех трех планетах началась массовая забастовка. Причем проводят ее профсоюзы, представляете?

— Хм… интересно, — задумчиво проговорил Макнамара. — Но ведь не просто так русские согласились прижать своих твердолобых сограждан?

— Ну они выторговали себе какую-то мелочь. Малоосвоенную систему на границе изученных миров. Считается, что где-то в том секторе обосновался Александр. Зачем русским понадобилась эта система — ума не приложу. Ее освоить не хватит никаких ресурсов. Кислородная атмосфера только на трех планетах, причем с добавками инертных газов, остальные — мертвые миры. Астероидные пояса, метеорные потоки, пыль. Словом, если бы они ее не попросили, систему не тронули бы в ближайшее тысячелетие, это точно.

Макнамара потер подбородок, взгляд его скользнул за окно. Сенатор еще что-то говорил, усмехался, пил из бокала и облизывал губы, но Майк его уже не слышал. Чтобы не обидеть собеседника, он продолжал кивать, улыбаться, но думал он уже о другом. О том, что весьма своевременно вызвал О’Кифа и вполне возможно теперь успеет вовремя выйти из игры.

Тепло попрощавшись с сенатором, Майк вызвал диспетчерскую службу орбитального терминала и спросил, когда ожидается корабль с Сан-Анджело. Диспетчер, которому не часто приходилось разговаривать с всемогущим боссом, вскочил из-за консоли и, вытянувшись в струнку, отрапортовал, что «Монровия» уже на подходе и только что с нее пришел запрос о месте швартовки. Макнамара, всегда учтивый со служащими, поблагодарил диспетчера и попросил передать мистеру О’Кифу, который следует на «Монровии», что ждет его к ужину.

Планета с издевательским названием Клеменция, если принять во внимание песчаные бури, смерчи и бешеные сухие грозы, бесчинствующие на семидесяти процентах ее территории, висела над головой желто-серым шаром. Лишь в одном месте, уже накрытом тенью, на поверхности просматривались зеленоватые тона. Отсюда, с орбиты, долина Тишины, выглядела полуприкрытым глазом какого-то великана, безразлично глядящим в космос.

Вахтенный офицер «Монровии» доложил, что челнок подготовлен, и О’Киф покинул мостик, сопровождаемый капитаном корабля. До швартовки был еще час, но если Майкл Макнамара прислал приглашение на ужин, то медлить не следовало.

Ярко освещенный купол среди моря недавно посаженных деревьев казался в сумерках воздушным пузырем, вынырнувшим из зеленой глубины океана и почему-то не лопнувшим на поверхности. Челнок нещадно бросало в воздушных вихрях, несущих тонны песка, пока он пробивался с орбиты к долине Тишины, и лишь когда внизу пропыли заснеженные вершины с внедренными в почву климатическими установками, О’Киф вздохнул с облегчением. Челнок проскользнул в открывшиеся створки шлюза огромного купола, накрывавшего тридцать гектаров долины. О’Киф подождал, пока насосы выкачают все еще не слишком пригодную для дыхания атмосферу, и выбрался наружу. Техник в серой форме проводил его к лифту, который вознес его на самый верх сооружения в кабинет Майкла Макнамары.

Макнамара встал из-за стола и пошел навстречу, протягивая руку.

— Рад, очень рад вас видеть, Патрик.

— Я тоже рад вас видеть, Майкл. Я не опоздал?

— Ни в коем случае, прошу, — Макнамара отворил дверь в соседнюю комнату, и О’Киф увидел скромно сервированный стол.

Среди блюд преобладали морские продукты, которые, как знал О’Киф, Макнамара предпочитал всем другим. Устрицы, мидии, гребешки, салаты из морской капусты, маринованные медузы. О’Киф даже думать не стал, сколько могло стоить это угощение, а просто сел на предложенное место и, следуя примеру хозяина, наложил полную тарелку закусок. Макнамара собственноручно разлил по бокалам прозрачное «Шато дю Норманн».

— Итак, с чем пожаловали, Патрик, — Макнамара ловко вскрыл устрицу, капнул лимонного сока и положил в рот, — я надеюсь, ужин не помешает вам рассказать, что нового на Сан-Анджело?

— Нового практически ничего, Майк. Это когда мы осваивались на планете и выгрызали себе кусок пирога у «Стил энд кемикл» и прочих, новости не заставляли себя ждать, а сейчас все идет по накатанной.

— Приятно слышать, — кивнул Макнамара, — проблем с передачей русских Александру не было?

— Вы имеете в виду три корабля, которые охраняли наши торговые суда? Почти не было. Они, конечно, поартачились немного, но я их слегка припугнул, и они согласились. Тем более что деньги гетайры платят неплохие. Только вот потратить эти деньги, боюсь, Зазнобин и компания не успеют, — О’Киф усмехнулся и даже подмигнул шефу, — принимая во внимание возможный подход объединенной эскадры. Шеф, позвольте вопрос. Нет, если не хотите отвечать — ради бога, но все же: почему вы придаете такое значение этим ушкуйникам? Ну, будет у Александра еше одна пиратская эскадра или нет, дела это практически не меняет. Три корабля класса корвет погоды не сделают.

Макнамара шутливо погрозил пальцем О’Кифу.

— Патрик, не разочаровывайте меня. Я считал вас достаточно проницательным, чтобы вы понимали эту несложную комбинацию. Мы не сможем развалить коалицию, образованную против гетайров, не выведя из игры главного врага — русских. Впрочем, нам вряд ли это удастся в любом случае, но основательно попортить адмиралу Белевичу нервы мы сможем. А возможно, что и вызвать недовольство офицерского и рядового состава. Мы столкнем их лбами — русских. Пусть они дерутся друг с другом. Естественно, флот одержит победу, но какое это впечатление произведет на тех планетах, откуда родом ушкуйники? Как будут вспоминать эту кампанию офицеры и матросы русского флота? Ведь им придется уничтожить людей одной с ними крови, единоверцев. Попытайтесь в следующий раз, когда захотите задать подобный вопрос, мыслить стратегически. Не забывайте, Патрик: мы с вами работаем на будущее, — Макнамара снял металлическую крышку с подноса, — прошу.

— Боже мой… — восхитился О’Киф — на подносе исходили паром багровые лангусты.

Следующие несколько минут были заполнены треском вскрываемых панцирей. Макнамара отправил в рот солидный кусок розового мяса, промокнул губы салфеткой и внимательно посмотрел на О’Кифа.

— Скажите, Патрик, вы хотите жить?

О’Киф, высасывавший сок из ноги омара, замер.

— Хм… в каком смысле, шеф?

— В прямом. О-о, я совсем не хотел испортить вам аппетит, — сказал Макнамара, видя, что собеседник изменился в лице и отставил тарелку, — у меня для вас новость. Русский эсминец, который ремонтировался на Сан-Анджело, попал в засаду гетайров и уничтожен со всем экипажем.

— А я при чем? Ну не повезло русским. Хотя капитан эсминца был приятным человеком и показался мне весьма решительным.

— Русские, когда прижмут Александра и выяснят, куда пропал их корабль, сопоставят события: ремонт — уход с Сан-Анджело — засада. Конечно, мы ни при чем, — Макнамара скривил губы в усмешке, — но поди докажи. Кроме того, как ни прискорбно, наши отношения с гетайрами могут стать достоянием гласности: неизвестно, сколько провозится объединенный флот с Александром, по рано или поздно гетайры будут разбиты. Слишком неравные силы, — Макнамара покачал головой, — и слишком безоглядно Александр действовал. Несомненно большинство из следующих за ним погибнет, но будут и пленные. Вы можете поручиться, что это не будут люди, которым известно о связи «Макнамара инкорпоретид» с Александром Великим?

— Нет, — выдавил побледневший О’Киф.

Он совсем перестал есть и комкал в руках салфетку, хмуро глядя на Макнамару.

— Скажу вам больше, Патрик, — Макнамара подался вперед, — я окажусь ни при чем. Я и моя корпорация. Вы действовали на свой страх и риск, набивали свой карман, и когда мне зададут вопросы, я свалю все на вас.

— Но, шеф… вы же сами говорили — никакой документации. Я так и поступал. Может быть, капитаны торговых кораблей подозревают что-то, но это только подозрения. Оборудование и товары перегружались вдали от транспортных линий и… вообще я руководствовался вашими указаниями, — внезапно тонким голосом воскликнул О’Киф, — вы не должны бросать меня. Я… я…

— Спокойно, — поморщился Макнамара, — не надо истерики. Я лишь обрисовал вам сложившуюся ситуацию. У вас есть около полутора месяцев, чтобы завершить дела компании на Сан-Анджело и убраться оттуда. Вы отличный управляющий, Патрик, а я не разбрасываюсь нужными и полезными мне людьми. Вам просто на время надо сменить амплуа. Что вы скажете о преподавательской карьере?

— Э-э… о преподавательской? — промямлил О’Киф, сбитый с толку стремительной сменой темы. — Правду сказать, я никогда о ней не думал.

— Я открыл несколько курсов для менеджеров среднего звена в наиболее почитаемых учебных заведениях. В университете Симарона, на Таире, в Нью-Вашингтоне. Если вы согласитесь..

— Я согласен, — выпалил О’Киф, не дослушав предложения. Схватив бутылку вина, он наполнил свой бокал и выпил в три глотка, — конечно, я согласен.

— Отлично. К примеру, в Таирском университете вы пришлись бы весьма к месту. К тому же, — Макнамара понизил голос, — у Таира ни с одним государством нет соглашения о выдаче преступников. А ведь вас будут считать преступником, мой дорогой Патрик.

— Шеф, вы меня совсем запугали, — О’Киф достал платок и вытер пот со лба, — я же сказал: я поеду на Таир и буду преподавать. Я всю душу вложу в обучение ваших студентов, Майк. Сейчас мне кажется, что я мечтал об этом с детства.

— Вот и прекрасно. Давайте же перейдем к десерту и больше я вас не задержу. Полагаю, вам следует сегодня же отправиться в обратный путь — чем раньше вы закроете наши дела на Сан-Анджело, тем лучше.

За десертом О’Киф не оценил ни превосходный коньяк, ни бесценный кофе, который Макнамаре доставляли прямо с Земли. Сигарой он поперхнулся и долго кашлял, брызгая слюной и вытирая слезы.

Макнамара проводил его до лифта и, пожимая руку, напомнил:

— Вы обязаны завершить все дела в назначенный срок, Патрик, а через два месяца должны приступить к своим новым обязанностям. Мне нужны люди, нужна грамотная и зубастая молодежь, и вы будете одним из тех, кто даст мне ее.

Через час «Монровия», даже не успев полностью заправить топливом танки, стартовала с орбитального терминала. О’Киф, запершись в рубке связи, по закрытому каналу отдавал распоряжения персоналу компании на Сан-Анджело. Он решил не тянуть время — а вдруг объединенный флот начнет операцию против гетайров раньше?

Макнамара принял сообщение, что «Монровия» покинула орбиту Клеменции, и приказал подготовить челнок. Сегодня он хотел облететь свои предприятия, с тем чтобы назавтра вылететь на Нью-Вашингтон. Через три дня ему предстояло участвовать в открытии нового колледжа, названного в честь соратника Макнамары-старшего Томаса Лундквиста. Подготовка целого поколения соратников займет не один год, но это будут единомышленники, которых так сейчас не хватает. Их не надо будет использовать втемную, как О’Кифа и десятки других, они будут готовы работать по двадцать часов в сутки ради далекой цели, они будут уверены в правильности избранного пути и не остановятся ни перед чем.

Если бы не проведенная Федеральным Бюро операция «Секта», у него уже сейчас были бы последователи, внедренные в государственные структуры. Он слишком поздно узнал о проводимой операции и ничего не смог сделать. Впрочем, винить себя Макнамаре было не в чем — тогда он только-только взял управление корпорацией в свои руки. Далось это нелегко — пришлось пройти через кровь и грязь, но его готовили к тому, чтобы идти к поставленной цели, не замечая препятствий, долгих одиннадцать месяцев. Это было тяжелое время, когда ломались все привычные представления о жизни и своем месте среди людей. Собственно, и понятия о людях, о положении человечества во вселенной, тоже менялись кардинально, но только поверив в окончательную цель можно достигнуть желаемого. Справедливость — высшее благо, но путь к ней будет труден и тернист. Что ж, он прошел его и покажет дорогу остальным.

Макнамара уже понял, что Александр Великий проиграл. Рано, слишком рано было выступать против мирового порядка с позиции силы. Конфронтация с мировыми державами была заранее обречена на неудачу — еще не подготовлено общественное мнение, еще не запали в умы граждан те идеалы, ради которых Макнамара работал, и будущее, которое он видел отчетливо, еще никто не мог увидеть в исподволь надвигающихся на человечество переменах.

К сожалению, даже он, всемогущий Майкл Макнамара, глава промышленной и финансовой империи, иногда был бессилен. Он мог протащить через парламент любой нужный ему закон или заблокировать невыгодный, он мог выставить несколько десятков вооруженных кораблей, чтобы запугать конкурентов, он мог спровоцировать беспорядки, снять либо назначить нужного ему человека почти на любой пост в правительстве, но порой его власть и деньги не значили ничего.

Было похоже, что кто-то очень сильный и независимый уже осознал наползающую на человечество тень и готовился противостоять неведомой угрозе.

Глава 31

— Внимание, экипаж, — проревел по громкой связи голос Падальщика, — на подходе караван, принадлежность — Лига, тридцать единиц, из них ориентировочно двадцать купцов. Большой куш ползет в руки, ублюдки! Наша задача — подпустить караван как можно ближе, прорвать ордер, выбросить абордажников и связать боем охрану, пока не подоспеет Неарх. Все понятно, висельники? Цели будут указаны, когда выйдем на дистанцию выброса. Абордажным группам занять места в ботах.

По «Божьей заступнице» прокатился восторженный рев — закончилось тоскливое ожидание, однако некоторые, наиболее умудренные опытом, призадумались. Десяток кораблей в охране — немало, и опоздай Неарх на несколько минут — мало не покажется. Одна надежда, что военные корабли не смогут применять тяжелое вооружение внутри ордера. Такую тактику гетайры стали использовать после памятного нападения Птолемея на караван «мороженого мяса».

Полубой занял место в абордажном боте. Поскольку после боя с «Дерзким» абордажников на «Божьей заступнице» поубавилось, все смогли разместиться в двух ботах. Старшими групп были Диего-Утконос и Лэнс, имеющие наибольший опыт среди пиратов. Впрочем, командование было чисто номинальным — после того, как начнется свалка на борту купца, каждый будет сам себе голова — схемы боя были давно отработаны и испытаны не одним нападением. Первое — подавить сопротивление. Тут надо было действовать предельно жестко, сразу показав команде противника, что пираты шутить не будут и все, кто окажет сопротивление, будут уничтожены. Второе — захват мостика и рубки связи, третье — взятие под контроль силовой установки, и только после этого изоляция экипажа в надежном помещении — ангаре, шлюзе, или складе и подсчет потерь и прибыли. Последнее — самое приятное, но до этого еще надо было дожить.

После того, как баззеры проревели тревогу, Полубой отвернулся от Лэнса, торопливо нырявшего в скафандр, перекрестился, снял нательный крестик и положил в карман куртки.

— Прости, Господи, если придется загубить души невинные, — прошептал он, четко понимая, что абордажа без жертв не бывает и ему придется оправдывать свое прозвище.

— Молишься? — спросил Лэнс, пробуя, насколько легко выходит сабля из ножен. — Правильно. Перед Господом лучше предстать с молитвой на устах, чем с проклятием. Ты вот что, Убивец. Я за тобой пригляжу, но и ты вокруг посматривай. В свалке всякое может случиться. Зазеваешься, а в спине у тебя пять дюймов железа, а с той стороны за рукоять Утконос держится.

— Это я все понимаю. Ты мне объясни, у Падальщика с головой как, порядок? В три корабля кидаться на караван, у которого в охране десяток боевых судов, это нормально?

— Вообще Падальщик даже при равенстве сил еще подумает, стоит ли нападать или нет, — задумчиво сказал Лэнс, — раньше за ним не водилось без оглядки бросаться в атаку. Думаю, и на этот раз все просчитано. Другого такого хитреца поискать еще. Опять же Неарх подойдет с тыла. Пока конвой будет нас выцеливать, он им в спину ударит. Не забивай голову чем не надо, Убивец. Наше дело — взять купца. Работай руками, а головой есть кому поработать.

— То-то и оно, что сомнительно мне, — проворчал Полубой.

В модуле он занял место поближе к аварийному люку — больше шансов уцелеть, если модуль накроют «единороги». Главное в таком случае — вывалиться из душегубки и врубить ранец. Пока автоматика отследит, где обломки, а где скафандр, можно успеть присосаться к корпусу, если, конечно, повезет.

Касьян оглядел пиратов. Растерянных лиц не было. Кто сосредоточенно хмурился, кто шевелил губами, шепча молитвы.

Модуль тряхнуло, когда катапульта выбросила его из корабля, тут же задрожала обшивка — включились двигатели. Абордажники почти синхронно опустили забрала шлемов и взялись за рукояти отстрела бандажных штанг.

— Готовность к выбросу — двадцать секунд, — рявкнул в гарнитуре голос Падальщика, — цель — транспорт республики Луара, дистанция выброса — двести ярдов.

Отсек на несколько секунд наполнился ледяным туманом — пилот разгерметизировал модуль.

— Готовность — пять секунд.

Абордажники разом задрали головы к створкам люка на потолке. Томительно истекали последние мгновения.

— Пошел абордаж!

Потолок лопнул, грохнули одновременно пиропатроны, выстреливая десант в пустоту, и адреналин привычно ударил в голову, бросая организм в эйфорию ближнего боя.

Конвой прозевал лежавшие в дрейфе пиратские корабли и успел сделать только один залп до того, как пираты, сметая огнем «фаланг» слабенькие батареи «единорогов» с транспортов, вломились в ордер. Залп пришелся в пустоту, и теперь все зависело от слаженности действия экипажей боевых кораблей и слетанности эскадры. Лучшим выходом было отрядить корветы, которых в составе конвоя было шесть, в преследование, а двумя эсминцами и двумя фрегатами обложить конвой, пресекая возможные попытки пиратов вырваться из ордера, одновременно страхуя караван от повторного нападения извне, на случай подхода к пиратам подкрепления. Увы, ни слаженности, ни слетанности как раз и не было. Караван состоял из транспортов республики Луара и герцогства Майнц-Габсбург, соответственно и в охране находились корабли двух государств поровну. Поначалу корветы сунулись в ордер, однако командир группы кораблей герцогства, видя, что удару подверглись суда республики Лаура, счел возможным приказать своим транспортам и боевым кораблям продолжать движение. Тщетно республиканцы пытались воззвать к здравому смыслу союзников — половина конвоя, прикрывая собственные транспорты и не обращая внимания на схватку, прибавила скорость и уходила все дальше от места столкновения.

Пиратские корабли, выбросив абордажные команды, маневрировали, скрываясь за тушами транспортов от огня боевых кораблей. Один корвет уже отвалил в сторону, получив совмещенный залп «Божьей заступницы» и «Черепахи» в район двигательной установки, а два других никак не могли решить, следует ли стыковаться с транспортами, чтобы помочь им отразить абордаж, или вести артиллерийскую дуэль с пиратами.

Полубой остановил вращение, включив ранец. Прямо перед ним проплывал борт транспорта. Касьян оценил мастерство пилотов модулей — абордаж был сброшен по классической схеме для атаки с двух направлений: с кормы и с носа судна. Десантники разлетелись веером, накрывая судно в районе энегроустановки, рубки и жилой палубы, почти одновременно присасываясь магнитами к обшивке корабля.

Пройдя границу силового поля, Полубой сорвал с плеча направленный заряд, прилепил к обшивке, ткнул в гнездо детонатор и дал в ранец мгновенный импульс, отваливая в сторону. Заряды сработали синхронно, вбивая фрагмент обшивки в корпус. Переждав поток воздушного пара, ударившего из отверстия, Полубой нырнул вниз. Аварийное освещение заливало коридор синеватым светом, переборки изолировали отсек при разгерметизации корпуса, но самозатягивающийся слой между прочным и легким корпусом уже смыкал дыру над головой.

Слева к Полубою бросились фигура с поднятой над головой саблей. Касьян принял удар на клинок, перерубив оружие нападавшего — сталь не выдержала соприкосновения с келимитовым лезвием, и наотмашь врезал по шлему рукоятью. Видно было, как расплющилось о забрало лицо, брызнула кровь и матрос рухнул на палубу.

— Внимание, открываю переборки, — возник в наушниках голос Лэнса.

Полубой бросился вперед. Переборка поползла вверх, он пригнулся и на карачках проскочил в следующий отсек. Здесь рубились вовсю. Двух абордажников теснили четверо — коридор был широк, и пиратам приходилось туго.

— Дорогу, — рявкнул Полубой.

Один из пиратов рухнул на колени, не сумев блокировать мощный удар секиры, и Полубой в отчаянном броске пронзил уже занесшего оружие матроса. Одновременно второй пират разрубил шлем еще одному защитнику транспорта, а двое других бросили оружие и подняли руки.

— Спасибо, брат, — сказал пират, поднимаясь с колен, — думал — уже хана.

Полубой узнал Тощего Грега — молчаливого пирата, который жил в соседнем кубрике на «Божьей заступнице».

— Этих куда? — спросил он, указывая саблей на пленных.

— Что, за спиной оставлять? — спросил в ответ Грег, явно собираясь прикончить матросов.

— Погоди, — Полубой положил ладони на шлемы пленных и с силой стукнул головами друг о друга. Матросы куклами разлетелись в стороны, сползая по стенам на палубу, — десять минут отдохнут.

— Добрый ты, — с удивлением констатировал Грег. Позади раздался топот. Полубой оглянулся. Их нагоняли трое пиратов, ведомые Лэнсом.

— Давай, давай, не спать, — заорал Лэнс, — там в трюме ребят зажали.

Всемером они скатились на две палубы ниже, почти не встретив сопротивления. Двое, заступивших дорогу, расстались с жизнью, не успев помолиться, поднимавших руки глушили рукоятками сабель.

Вахтенных возле энергетической установки не было, и Лэнс, оставив двоих, побежал дальше.

Возле грузового трюма четверо пиратов нарвались на охранников. Они были профессионалами, к тому же их было вдвое больше. Когда команда Лэнса вылетела на грузовую палубу, двое пиратов уже отошли к Господу, а два других, прижатых к стене, готовились последовать за ними. На глазах у Касьяна одному из оставшихся разнесли шлем ударом обоюдоострого топора, а вторым ударом, как бритвой, снесли голову кривым ятаганом.

Полубой, заорав что-то нечленораздельное, ворвался в гущу схватки. Больше не было пиратов — были свои и чужие, и одного из своих только что зарубили.

Пираты шарахнулись в стороны, глядя, как среди охранников бушует убийственный смерч. Полубой ревел медведем, успевая блокировать выпады, пробивал чужие скафандры, отрубал руки с зажатым в них оружием. Келимитовому клинку хватало одного удара, чтобы сломать защиту и развалить шлем вместе с головой. Кто-то бросал в ужасе клинок, падал на колени, и таких Полубой оставлял в живых, кто-то пытался сопротивляться, и тогда пощады не было. Горячка рукопашной захватила его целиком, и когда внезапно перед ним не оказалось очередного противника, он в недоумении остановился.

Вокруг валялись мертвее тела, палуба и стены были забрызганы кровью. Пираты, остолбенев, пялились на него, будто впервые видели.

Мышцы еще сводило желанием драки, и Полубой, давая выход безумию схватки, поднял вверх руки и испустил дикий крик. Давно он не чувствовал себя так свободно. Обычно в бою ему приходилось не столько рубиться или стрелять, сколько командовать, и он уже почти забыл, какое это наслаждение — целиком отдаться первобытному чувству боя.

Постепенно горячка спадала. Касьян поднял забрало, откинул шлем на голову и только теперь увидел, что натворил. Из девятерых охранников в живых остались только двое — те, которые успели поднять руки. Сердце сжалось в ледяную глыбу, глотку перехватило.

Лэнс, перешагивая через трупы, подошел к Полубою, ткнул кулаком в плечо.

— Слышь, Убивец. Предупреждать надо. Чуть своих не порубил.

— Заткнись, — буркнул Полубой, вытирая со лба испарину.

— Бродяга, как у тебя? — скрипнул в наушниках голос Диего-Утконоса.

— Порядок. Троих потерял. У тебя что?

— Все нормально, — с некоторой запинкой отозвался Утконос, — давай посмотри, что там за груз.

Лэнс задумчиво посмотрел на Полубоя.

— Что-то здесь не так. Любой груз вполне можно увидеть из документации в файлах главного компьютера. — Он повернулся к своей команде: — Парни, проверьте в кубриках — может, кто прячется, а я на мостик.

— Пойдем вместе, — сказал Полубой, чувствуя неладное.

На мостике, судя по трупам и обломкам консолей и экранов, пиратам пришлось нелегко. Пятеро пленных выстроились вдоль стены с поднятыми руками под охраной трех пиратов. Капитан транспортника, пожилой мужчина с окровавленной седой головой, стоял перед собственным креслом, в котором, задрав ноги на консоль, восседал Утконос.

Увидев Лэнса и Полубоя, Утконос скривился.

— Я тебе сказал проверить груз.

Бродяга смахнул с ближайшей консоли обломки и присел на край.

— С каких пор ты командуешь? После захвата корабля все равны, если ты не забыл.

— Черт с тобой, — сказал Утконос. — Я тут пытаюсь разговорить капитана, — он вытянул руку и быстрым движением рассек капитану щеку кончиком шпаги.

Капитан не пошевелился.

— Видал героя? — ухмыльнулся Диего.

— А что ты хочешь узнать? — спросил Полубой. Утконос сплюнул в его сторону.

— Тебе какое дело, деревня?

Трое пиратов, сторожившие пленных, обступили Касьяна.

— Он вправе задать вопрос, Диего, — поддержал Полубоя Лэнс.

— А я вправе послать его подальше. Ну так и быть, отвечу: этот упрямец никак не хочет открыть сейф, — Утконос ткнул большим пальцем через плечо, где в стену был вмонтирован огромный сейф.

— Всего и проблем? — удивился Бродяга. — Выломаем ящик, а на «Заступнице» откроем со всеми удобствами.

— И капитану достанется пятая часть, — заорал Утконос, — не жирно ли будет Падальщику, а? Сидит там в кресле, а мы тут жизни кладем! Я пять человек потерял…

— Это твои проблемы, — холодно сказал Лэнс, — по правилам всю добычу делим согласно заключенным контрактам. Если ты против — поговори с Падальщиком об увеличении твоей доли.

— Ты не понимаешь, Лэнс, — вкрадчиво сказал Утконос, поднимаясь на ноги, — мы откроем сейф здесь и поделим содержимое между нами, абордажниками. Капитану и команде, протирающей штаны на «Заступнице», хватит и стоимости груза. Ну, по рукам?

— Нет, не по рукам, — Полубой выпятил челюсть и шагнул вперед, — делить будем на всех.

— Ты что, кретин, не понимаешь? Твоя доля меньше всех, так хватай удачу, пока она рядом.

— Мы будем делить на всех.

— А ты что скажешь, Лэнс?

— Ты зарвался, Диего.

— Ну вы сами этого захотели, — прошипел Утконос и внезапно сделал стремительный выпад, целясь Лэнсу в грудь.

Выхватить саблю времени уже не было, и Полубой ударил сбоку по лезвию шпаги, сбивая ее в сторону. Ладонь резанула острая боль. Шпага пропорола Лэнсу рукав скафандра. Бродяга вскрикнул, схватившись за плечо. Полубой рванул из ножен саблю и, ощутив движение за спиной, прыгнул в сторону. Палаш одного из подручных Утконоса скользнул по откинутому назад шлему. Ответным ударов Касьян рубанул противника по лицу. Протяжно закричав, пират схватился за глаза, выпустил палаш и, повалившись на пол, забился в судорогах.

— Этот урод — мой, — крикнул Утконос. Крутанув шпагой мельницу, он пригнулся и двинулся на Полубоя. По уверенным движениям Касьян понял, что перед ним опытный противник. К тому же, как он знал, кромки лезвия шпаги Утконоса были покрыты келимитом, так что сабля не давала Касьяну преимущества. И все же Утконос поторопился. Если бы он видел, как бился Полубой в грузовом трюме, он вряд ли бы решился на открытый поединок.

Он показал колющий удар в лицо, резко сменил направление, намереваясь ударить по внутренней стороне бедра, туда, где проходила бедренная артерия. Он не хотел убивать сразу, ему хотелось, чтобы противник истек кровью, видя триумф своего врага. Беда для Утконоса состояла в том, что его движения казались стремительными только ему.

Полубой аккуратно отвел сбивом шпагу и кончиком пера — обоюдоострым утолщением в верхней четверти лезвия провел тот же секущий удар, который намеревался провести Утконос.

Диего охнул, отступил, взгляд его опустился вниз. Из разреза скафандра толчком выбилась струйка крови. Лицо Утконоса покрыла смертельная бледность, он непонимающе взглянул на Полубоя, который опустил саблю и спокойно смотрел на него. Внезапно ноги пирата подломились и он тяжело опустился на колено.

— Сволочь… аптечку… мне…

— Ты сам знаешь, что это не поможет, — равнодушно сказал Полубой.

— Я тебя… с того света… достану, — с трудом выговорил Утконос, покачнулся и медленно завалился на бок.

— Бросай оружие, — рявкнул Полубой.

Два пирата, загнавшие Лэнса за пульт канонира, в страхе бросили сабли.

Полубой оглядел остолбеневших пленных, указал капитану на кресло.

— Присаживайтесь, капитан.

Тот тяжело рухнул в кресло, не сводя с него глаз. Полубой огляделся, нашел неповрежденный пульт и вызвал «Божью заступницу».

— …лично! Прогуляетесь за борт, ублюдки недоделанные, и тогда… — лицо Падальщика напоминало цветом переваренную свеклу. Изо рта летела слюна, глаза метали молнии, готовые испепелить любого, кто попадется на глаза.

— Капитан, — прервал излияния Росса Полубой, — транспорт наш.

С полминуты Падальщик дышал широко открытым ртом, восстанавливая дыхание.

— Какого черта молчали?

— Были проблемы, капитан.

— Где Лэнс, где Утконос, сколько людей потеряли?

— Лэнс — вон, перевязку делает. Утконос убит. Потеряли восемь человек.

Падальщик снова зашелся ругательствами, но теперь Касьян подождал, пока капитан выговорится. Росса можно было понять — теперь ему придется набирать новых абордажников, а на Акмоне свободных людей было немного. Там в основном отдыхали команды других кораблей, капитаны которых работали на гетайров. Стало быть, придется перекупать абордажников, а это всегда чревато непредусмотренными расходами.

— Что с караваном? — спросил Полубой, когда Падальщик выговорился.

— Караван наш, — проворчал Росс.

Неарх подоспел вовремя. Эсминец и фрегат бросились в самоубийственную атаку, давая время корветам уничтожить пиратов или увести часть конвоя, но даже этого не удалось. Эсминец взорвался от прямого попадания совмещенного залпа всей эскадры гетайра, а на фрегат набросились два корабля и взяли его на абордаж. Неарх устремился в погоню за уходившими кораблями герцогства Майнц-Габсбург, однако прекратил преследование и вернулся к каравану. Уйти удалось только одному транспорту республики Луара в сопровождении единственного корвета. Их отпустили, хотя могли уничтожить без всяких хлопот.

Все это Падачыцик выложил с кислой физиономией, явно сожалея, что на его долю пришлось лишь одно грузовое судно.

— Что в трюмах? — спросил он.

Полубой повернулся к капитану транспортника.

— Будет лучше, если вы не станете темнить, — посоветовал он.

Капитан не стал упрямиться. Корабль вез груз френиумиевой руды, что вызвало новые проклятия Падальщика.

— Зачем так раздражаться, капитан, — рассудительно сказал Лэнс, подошедший к экрану, — думаю, гетайры выкупят у нас грузовик вместе с грузом.

— Может быть, может быть, — забормотал Росс, — что-нибудь еще есть?

— Тут сейф, который капитан никак не желает открывать.

— Что-о? А если ему пятки подпалить?

— Откройте сейф добром, — сказал Полубой капитану, — вы же видите, наш командир настроен решительно.

Капитан транспортника поджал губы.

— Открывай ящик, старый пенек, пока я тебя ломтями не настругал, — заорал Полубой таким голосом, что даже Падальщик на «Божьей заступнице» отшатнулся от экрана.

Такое обращение возымело действие — капитан набрал на панели код, и дверца сейфа бесшумно открылась. Лэнс и обезоруженные пираты кинулись к сейфу. Вздох восхищения пронесся по рубке.

— Что там? — сгорал от нетерпения Падальщик. Лэнс подошел к консоли с богато инкрустированной шкатулкой в руках. Развернув ее к экрану, он откинул крышку. Полубой увидел, как у Падальщика отвисает челюсть, а глаза вываливаются из орбит.

— Это же Светоч Галактики, — прошептал Падальщик.

В шкатулке, на бархатном ложе, лежала оправленная в платину голубая жемчужина, размером с крупный апельсин. Золотые и зеленоватые искорки пробегали в ее глубине, отчего казалось, будто она содержит в себе мириады звезд, за что и получила свое название. Зрелище было завораживающее, и даже Полубой поддался волшебному блеску жемчужины. Насколько он помнил, добыли ее на отдаленной планете под неприятным названием Мертвящая Лагуна более ста лет назад. С тех пор на лагуне побывали десятки экспедиций, однако выловить что-то подобное больше не удалось ни разу. Со дна единственного на планете моря доставали вполне обычный жемчуг, может быть с небольшим зеленоватым отливом, но подобного экземпляра больше никто не встретил. «Светоч Галактики» оправили в платину и выставили на аукцион. Жемчужина ушла за цену, сравнимую с бюджетом вполне благоустроенной планеты и, казалось, навсегда исчезла из виду, поскольку покупатель, по вполне понятным причинам, пожелал остаться неизвестным. И вот теперь ее обнаружили на каком-то задрипанном транспортнике.

— Кхм… — прокашлялся Падальщик, — ну что ж, неплохо, господа, неплохо. Какие, говоришь, потери?

Лэнс с трудом оторвался от созерцания жемчужины.

— Что?

— А, ну да. Эту м-м… безделушку, — Падальщик постарался говорить небрежным тоном, но это у него плохо получилось, — доставьте сюда. Да. Ну и сами возвращайтесь. И никому пока ни слова!

— Капитан, у нас есть раненые. Пришлите призовую команду, — напомнил Россу о его обязанностях Полубой.

— Разумеется. Через двадцать минут вас заменят. Все, жду вас на нашей «Заступнице».

Падальщик отключился, а Лэнс с сожалением закрыл шкатулку и невесело усмехнулся.

— Ишь как заговорил: на нашей «Заступнице»! Ох, чую я, что-то старый хрен задумал.

Глава 32

Контр-адмирал Белевич, до боли сцепив руки за спиной, смотрел, как гаснут на обзорном экране отметки кораблей Лиги Неприсоединившихся Государств. Два крейсера, шесть эсминцев и десять корветов. Не слишком большая потеря, однако, если учесть, что объединенную эскадру уже покинули корабли Содружества, а Регул высказал пожелание, что предложение перемирия Александру Великому было бы как нельзя кстати, следовало подумать о скорейшем выдвижении в район боевых действий. Иначе, еще неделя-другая ожидания и русский флот останется один на один с гетайрами.

Белевич глубоко вздохнул, пережидая накативший приступ бешенства, и повернулся к капитану первого ранга Дробышеву, командиру тяжелого крейсера «Измаил», на котором контр-адмирал держал флаг.

— Валерий Романович, будьте любезны, распорядитесь передать донесение в адмиралтейство.

Дробышев кивнул оператору связи.

Белевич прошелся по рубке, остановился перед голограммой, на которой медленно вращалось изображение системы Лотар, и покачался с пятки на носок.

— Адмиралу флота Иванцову, лично, секретно. Сегодня, в шестнадцать часов по времени Нового Петербурга, эскадра Лиги Неприсоединившихся Государств в составе… внесете в радиограмму состав… покинула расположение объединенной эскадры, мотивируя прекращение сотрудничества необходимостью защиты собственных границ. Позволю высказать предположение, что дальнейшее промедление с началом операции «Александр» может крайне негативно сказаться на экипажах союзных эскадр. Дата, подпись. Передать немедленно.

Корабли Лиги исчезли с экранов слежения. Дробышев покачал головой.

— Как бы они не передрались по дороге.

— А хоть бы и так! — рявкнул Белевич. Вахтенный навигатор вздрогнул от неожиданности и уронил маркер, которым отмечал местоположение кораблей, в чашку с кофе. — Нет, но каков Александр? Как ловко он нас разделяет, вы заметили? И ведь использует самые слабые стороны наших союзничков!

— Я вам скажу так, Борис Самойлович: хорошо, что мы настояли на проведении операции против гетайров, пока они не набрали силу. Еще полгода-год и никто не решился бы открывать против них военные действия.

— Черт знает что! Кто с нами остался?

— Ниппон, республика Таир и Регул.

— Ну от султаната многого ждать не приходится. Хорошо, если хотя бы обозначат свое присутствие при операции. Давайте посмотрим, Валерий Романович, что мы имеем на сегодняшний день. — Белевич увеличил голограмму. — Так, блокировать систему, по-видимому, не удастся.

— Да уж, — подтвердил Дробышев, — придется менять всю диспозицию.

Еще вчера, получив сводку штаба флота, в которой, помимо всего прочего, сообщалось о нападении гетайров на караван Лиги, Белевич почувствовал беспокойство. Казалось бы, что в этом необычного — гетайры и раньше нападали на караваны, однако тот факт, что часть каравана, принадлежащая герцогству Майнц-Габсбург не подверглась разграблению, в то время, как корабли республики Луара были почти все захвачены, заставил контр-адмирала насторожиться. Чутье не подвело Белевича. Сегодня рано утром, по закрытому каналу, с ним связался адмирал Ван Брекелен, командующий кораблями республики Луара, входящими в состав эскадры Лиги. Вид у него был виноватый. Стараясь не встречаться взглядом с Белевичем, Ван Брекелен сообщил, что получил приказ немедленно покинуть расположение объединенной эскадры и полным ходом возвращаться к месту постоянной дислокации. Объяснялось это просто — после потери каравана правительство республики выразило резкий протест герцогству Майнц-Габсбург в связи с неприемлемым поступком боевых кораблей герцогства, бросивших союзников при нападении на караван. Последовал немедленный ответ, что флот герцогства не обязался защищать республиканские суда, после чего обе державы, входящие в Лигу Неприсоединившихся Государств, отозвали своих послов и разорвали дипломатические отношения.

Белевич выразил сожаление, однако Ван Брекелен, помолчав, все-таки взглянул ему в глаза.

— Боюсь, вы не совсем понимаете ситуацию, адмирач. Я на сто процентов уверен, что остальные члены Лиги еще до обеда отзовут свои корабли.

Ван Брекелен ошибся. Флот Лиги, в который входили корабли четырех государств, покинул объединенную эскадру гораздо раньше — в течение часа после того, как Белевич получил уведомление от Ван Брекелена.

Положение усугублялось еще и тем, что три дня назад святой Джамаль, ведущий отшельнический образ жизни где-то в пустынях Регула и традиционно почитаемый низшим сословием султаната, выступил с очередным пророчеством. Выступление впавшего в экстатический транс святого транслировали по всем новостным каналам султаната и, естественно, передали на корабли, входящие в объединенную эскадру.

В пророчестве, как всегда туманном, но грозном, Джамаль дал понять, что союз с неверными ни в настоящем, ни в будущем не принесет благоденствия народам султаната, а совсем наоборот — обернется великими бедствиями. Аскеры десанта из состава сил Регула взволновались до такой степени, что командующему, непобедимому Ахмад-шаху, даже пришлось казнить наиболее буйных крикунов. После этих событий от Регула и поступил запрос: а не стоит ли заключить с Александром договор о ненападении?

Основная сила эскадры теперь состояла из русского флота: четырех тяжелых крейсеров, пяти эсминцев, флотилии фрегатов в десять вымпелов и четырех десантных судов. Пока еще без всяких условий в коалиции участвовали ниппонцы — авианосец, три легких крейсера и семь фрегатов, Таир — легкий крейсер и четыре эсминца, и колеблющийся султанат Регул, который Белевич предпочел сразу сбросить со счетов, чем ждать, когда ненадежный союзник отступит в самый неподходящий момент.

Казалось бы сил для штурма системы Лотар было достаточно, при условии, что биться придется только с кораблями не выше фрегата классом, однако до сих пор не было ничего известно про оборону внутри системы. Минные поля несомненно должны были присутствовать, возможно задействование противником планетарных мортир на орбитах освоенных планет. Крупные астероиды с неизменными орбитами могли быть оснащены капонирами для тяжелых орудий, и естественно, в тесноте и неразберихе такой замусоренной системы, как Лотар, неизбежно должны были последовать атаки маневренных групп легких кораблей. В количественном отношении гетайры имели преимущество более чем в восемь раз, в живой силе — неизвестно, а ведь придется высаживать десант. Конечно, тут пригодится авианосец «Микадо», но его еще надо ввести в систему, не позволив нанести сколько-нибудь серьезного урона.

Словом, контр-адмиралу Белевичу было над чем поломать голову, однако он предпочел бы, чтобы бесплодное топтание на месте наконец прекратилось. Ожидание начинало тяготить всех участников коалиции, верных союзническому долгу, и когда в ночь после ухода сил Лиги Белевич получил приказ о начале операции и сообщил об этом командирам кораблей, приказ встретили если не с ликованием, то с облегчением, это уж точно. Закончилось томительное ожидание, и теперь у эскадры была четкая цель — база гетайров Александра Великого.

В шесть часов утра по времени Нового Петербурга эскадра взяла курс на систему Лотар.

Глава 33

— Вызов, капитан, — сказал Мартин-Иголка, повернувшись к Полубою на вращающемся кресле.

— Кто?

— Неарх.

Полубой потер подбородок. Рано или поздно пришлось бы выходить на связь с гетайром, но хотелось бы позже. Касьян еще не разобрался в иерархии, царящей у Александра, и как посмотрит Неарх на смену капитана, к тому же, когда прежний умер не своей смертью, было неизвестно.

Вернувшихся с транспорта абордажников Падальщик встретил прямо в шлюзе. Первым делом он отобрал у Лэнса шкатулку со Светочем Галактики и только после этого потребовал доклада.

Лэнс рассказал ему, как проходил захват корабля, как Утконос захотел действовать вопреки всем традициям и правилам пиратского братства и что из этого вышло.

Падальщик повернулся к оставшимся в живых пиратам из команды Утконоса.

— Так дело было?

Двое из пиратов, которые находились на мостике, когда Утконос наброслися на Полубоя, нехотя подтвердили слова Лэнса.

— Значит, Диего все-таки выпросил себе царствие небесное, — ухмыльнулся Росс.

Полубой увидел, что эти слова явно пришлись не по вкусу приятелям Диего, однако промолчал. Касьян знал, что на него зла не держали — он убил Диего в честной схватке и претензий быть не могло. Более того, теперь доля каждого увеличивалась, поскольку долю погибших делили на всех.

Падальщик ткнул пальцем в Лэнса, Полубоя и двух свидетелей смерти Утконоса.

— Вы — ко мне, остальным — разойтись.

В своей каюте Росс поставил шкатулку на столик, уселся в кресло и сурово взглянул на стоящих у дверей пиратов.

Для начала он раскритиковал проведенную операцию, упирая на то, что десять погибших при захвате грузового судна, это никуда не годится. При этом он покосился на Полубоя, на долю которого из этих десяти двое — Утконос и тот пират, который напал на Касьяна сзади на мостике грузовика.

— Это не абордаж, а пьяная свалка в кабаке, — гаркнул Падальщик, наливаясь кровью, — где мы наберем новых людей на Акмоне?

— Ну, капитан. После продажи груза и Светоча и вас будет достаточно наличных, чтобы скупить хоть весь нанятый Александром флот, — сказал Лэнс.

— То есть сплошные расходы и все по вашей милости. Светоч! Его еще продать надо. Что-то я сомневаюсь, что у Александра найдется достаточно денег, чтобы купить его.

Падальщик открыл спрятанный в стене бар. В команде знали, что капитан прикладывается к бутылке и в ходе рейда, но пока это было не в ущерб делу — никто не возражал. Должны же быть у капитана и хозяина судна какие-то привилегии.

Росс на треть наполнил пять бокалов текилой и предложил угощаться. Полубой залпом махнул свой бокал, вытер губы рукавом и уставился на капитана, показывая, что весь внимание. Остальные последовали его примеру.

— Так вот, господа мои. Если уж я буду набирать новый экипаж… да-да, новый экипаж. И абордажников и команду — пора поменять этот сброд, — Падальщик кивнул в сторону мостика, — если хотите служить со мной, то есть предложение. По прибытии на Акмон я сдаю груз гетайрам, расплачиваюсь с командой по контрактам и выгоняю всю эту шушеру к чертовой матери. После этого набираем новых людей. Вы, ребята, будете старшими абордажных отделений с соответственной долей прибыли. Ну как? По рукам?

— А Светоч? — спросил остроносый пират с редкой бородой, растущей, казалось, прямо из кадыка.

— А Светоч мы с вами загоним, когда закончится наш договор с Александром. Сдается мне, на Таире или в Содружестве за него дадут гораздо больше, чем здесь.

— Это не по правилам, капитан, — подал голос Лэнс, — все добытое в рейде делится между…

— …всеми членами экипажа согласно долям, обусловленным в контракте, — закончил за него Падальщик. — Я не хуже тебя знаю наш устав. Тебе хочется поделиться с этими бездельниками, которые просиживали штаны, когда вы проливали кровь? Ты считаешь, что это честно?

— Я согласен, Росс, — сказал остроносый пират и оглянулся на приятеля — лысого здоровяка, — мы согласны. Бродяга, ты что, не хочешь бросить это ремесло и зажить, как король? Сколько тебе надо было бы ходить в рейды, чтобы заработать хотя бы двадцатую часть от стоимости Светоча? Ну, — в его голосе послышалась угроза, — ты с нами?

Лэнс нерешительно посмотрел на Касьяна. Полубой уверенно кивнул.

— Я тоже согласен. Только моя доля будет не меньше, чем у всех, капитан.

— Доля всех будет одинакова, — торжественно сказал Падальщик.

— Ладно, согласен, — хмурясь, сказал Лэнс, — но все-таки это неправильно.

— Наплюй и забудь! — Падальщик снова наполнил бокалы. — Ну, парни, за нас, за новый договор, за Светоч.

Захваченные транспорты сцепили силовыми каркасами в одну длинную гусеницу и корабли взяли курс на систему Лотар. Пиратские корабли шли в авангарде, Неарх прикрывал образовавшийся караван с тыла и с флангов.

В кубрике, укладываясь на ночь, Лэнс задумчиво посматривал на Полубоя. Наконец тот спросил, в чем дело.

— А ты не думал, что если Падальщик так легко кидает команду, с которой летал последний год, то так же легко он может и нас кинуть?

— А мы не позволим, — самоуверенно сказал Касьян, — смотреть за ним будем. Чуть что не так — я из него душу выну.

— Если успеешь, — многозначительно сказал Лэнс и отвернулся к стенке.

Спал Палубой, как всегда, чутко, но даже он впоследствии удивлялся, каким образом он расслышал, как кто-то остановился за дверью каюты, он даже слышал тихое дыхание тех, кто осторожно приоткрыл дверь. Их было двое: один прошел к койке Лэнса, второй склонился над Полубоем.

Касьян не стал ждать, что будет дальше — вряд ли они пришли пожелать ему доброй ночи. Он наотмашь ударил кулаком в голову неизвестного и соскочил с койки. Лэнс-Бродяга тоже не подвел — из его угла донесся сдавленный стон, что-то рухнуло на палубу. Полубой включил свет. Возле койки лежал лысый громила; Лэнс с кинжалом стоял над остроносым пиратом, который, корчился на палубе, держась за живот. Оба пирата были без обуви. Лысый все еще сжимал в руке длинный стилет.

— Говорил я тебе — дело нечисто, — сказал Лэнс, — они сговорились с капитаном помимо нас, понял. Что делать будем?

— А я сейчас пойду и спрошу Падальщика: что будем делать.

Полубой вытащил из ножен саблю и выглянул из кубрика. Коридор был пуст.

— Сиди здесь с ними. Если начнут вякать — сам сообразишь.

Пробежав жилую палубу, Касьян ворвался в лифт, взлетел к мостику. Вахта сонно пялилась в мониторы.

Миновав рубку связи, Полубой подошел к каюте капитана. Дверь была закрыта. Он осторожно нажал на ручку. Внутри было темно, едва слышно шумел голографический водопад, шелестели листья, какая-то пичуга робко пробовала голос.

Полубой вошел и прикрыл за собой дверь. Зрение тотчас адаптировалось к темноте, и он сразу увидел тело, лежавшее поперек кресла, еще одно скрючилось в углу. Можно было не таиться. Полубой включил свет. Капитан Росс по кличке Падальщик смотрел мертвыми глазами в потолок — на рубашке на груди, напротив сердца, темнело бурое пятно. В углу с разбитой головой замер боцман. Шкатулка стояла на столике, жемчужины в ней не было.

Быстрым шагом Полубой вернулся к мостику, под удивленным взглядом вахтенных прошел к креслу капитана, откинул крышку предохранителя и кулаком ударил по красному грибу сигнала тревоги.

Баззеры взревели, выбивая людей из коек и бросая по боевым постам.

— Ты что, спятил? — крикнул навигатор. Полубой, не обращая на него внимания, нажал кнопку громкой связи.

— Внимание, экипажу собраться на жилой палубе, повторяю…

— Да что случилось-то?

— Скоро узнаете, — мрачно пообещал Полубой. Еще до того, как коридор жилой палубы наполнился людьми, он успел заскочить в свой кубрик.

— Лэнс, они убили Падальщика, и Светоч пропал.

— Не пропал, — Бродяга откинул одеяло и показал лежавшую в койке жемчужину, — у этого был, — он кивнул на остроносого. — Ты поднял тревогу?

— Я. Через пять минут выводи ублюдков в коридор. Дай-ка мне этот камешек, — Полубой сунул Светоч за пазуху. — Делай, что я скажу, и помалкивай. Иначе и нам не выбраться живыми. Понял?

Лэнс кивнул.

Стоя возле лифта, Касьян оглядел обращенные к нему лица. Здесь были все, кроме дежурного техника при энергетической установке. Даже вахтенные, оставив на мостике одного человека, пришли узнать, в чем дело.

— Какого черта подняли?

— Где капитан?

— Убивец, ты чего там встал? Речь толкать будешь?

Полубой поднял руку. Важно было огорошить их с первой фразы, заставить слушать себя, иначе начнется бардак, все начнут искать виноватых, объявится несколько вожаков, а там недалеко и до драки.

— Капитан Росс убит!

Голос Полубоя покрыл гул и выкрики, и когда смысл фразы дошел до всех, установилась такая тишина, что стало слышно, как потрескивают озонаторы воздуха под потолком.

— Кто? — выдохнули сразу несколько глоток.

— Вот эти ублюдки. — Касьян протянул руку к своему кубрику, откуда Лэнс с натугой вытащил лысого и остроносого абордажников. Остроносый уже дергался в агонии, лысый мотал головой, все еще не отойдя от удара Полубоя. — Они и нас с Бродягой хотели кончить! Они убили капитана Росса вот за это!

Гул голосов разом стих, когда Светоч Галактики засиял перед толпой.

— Они хотел присвоить его!

Коридор взорвался разъяренными криками:

— Смерть убийцам!

— За борт сволочей!

Несколько человек вырвали абордажников из рук Лэнса и поволокли к шлюзу. Падальщика вряд ли кто-то любил из команды, кроме боцмана, но он был капитаном, а капитан на корабле — фигура, почти равная богу. Росс сам принизил значение своей должности, позволяя Утконосу и его компании сомневаться в правильности своих приказов, однако большинство уважали его хотя бы за то, что он подписал с ними контракт.

Лэнс пробился к Полубою и встал рядом с ним.

— Ну, а дальше-то что?

Через несколько минут вернулись те, кто казнил убийц капитана. Лица у них были озлобленные. Если бы не мгновенный порыв к мести, которым они руководствовались, может быть абордажники остались бы живы. Во всяком случае лысый. Скорее всего его передали бы гетайрам, поскольку Падальщик работал на них, но теперь уже следовало подумать, как быть дальше.

— Давай сюда этот камень, Убивец! — крикнул кто-то. — Поделим на всех.

— Каждому отколем по куску, что ли? — под общий смех спросил Касьян. — Вы еще не знаете, что эту жемчужину мы с Лэнсом нашли в сейфе транспортника. Мы отдали ее капитану Падальщику, и знаете, что он нам предложил? Кинуть вас всех, парни! Скрыть от вас Светоч, расплатиться по контракту и уволить.

— Врешь!

— Лэнсу вы поверите? Он ходит с вами в рейды уже больше года. Скажи им, Бродяга.

— Именно так и было, — подтвердил Лэнс.

— Падальщик, одно слово, — сказал в тишине чей-то сумрачный голос, — значит, и жалеть его нечего.

— Я предлагаю продать жемчужину, как и весь захваченный груз, гетайрам, — сказал Полубой, — мы обеспечим себя до конца жизни, а может, и детям нашим кое-что перепадет. Если, конечно, у вас будут дети, подонки.

— Сам подонок!

— А я этого и не скрываю, — улыбнулся до ушей Полубой.

Всеобщий хохот покрыл его слова. Атмосфера постепенно разряжалась.

— Согласны!

— Так и сделаем.

— А кто командовать будет?

— Лэнс, давай ты.

Лэнс поднял руки, словно сдавался.

— Нет, парни, я не смогу. Тут нужен крепкий мужик. Вот пусть Убивец командует.

— Убивца — капитаном, — заорали несколько глоток.

Похоже, все воспринимали происходящее как какую-то игру. Об убитом капитане и двух абордажниках, прогулявшихся за борт, никто не вспоминал.

— Вы чего, серьезно? — спросил Полубой. — Я могу. У Одноглазого Свена отделением абордажников командовал.

— Вот и давай. Посмотрим, каков ты капитан. Если справишься — на Акмоне заключим новые договора.

Полубой шагнул вперед и снова поднял руку, выжидая, когда стихнут крики.

— Ну что ж, раз выбрали, то — глядите! Я мужик простой, добрый… вон Грег знает, — Полубой ткнул пальцем в абордажника.

— Ага, добрый, — ухмыльнулся Грег, — потому и прозвали — Убивец.

Пираты заржали. Полубой поднял руку, призывая к вниманию.

— Говорить долго я не буду, потому как не умею. Но скажу сразу: дисциплину установлю во какую, — Полубой сжал кулак и поводил им перед носом слушателей.

— О-о, серьезный аргумент.

— Да, не поспоришь.

— Ма-алчать! Теперь так: есть недовольные прежними контрактами?

— Контракты нормальные, Убивец, — сказал за всех Лэнс, — ты главное чужие доли не зажимай, а мы не подведем.

— Тогда все, вахта — по местам, остальные: разойдись.

Пираты, перешучиваясь и, подталкивая друг друга плечами, потянулись к выходу. Лэнс подмигнул Касьяну:

— Ну что, капитан, новую каюту будешь осваивать?

— А то! Птичек вырублю на хрен, зелень уберу — в глазах пестрит, только водопад оставлю. Люблю воду. Ты вот что, Бродяга, пойдем-ка со мной, расскажешь мне про команду. Кто чем дышит.

Лэнс сразу насупился.

— Ты меня стукачем сделать хочешь? Падальщик тоже предлагал, так я…

— Не дури, Лэнс. Сам понимаешь — экипаж я буду под себя подбирать, а людей я не знаю. Вот ты мне и расскажешь, кто специалист, а кто так, не пришей кобыле хвост. Чую я, недолго гетайрам жировать осталось. Рано или поздно самим о себе думать придется, поэтому и хочу экипаж обновить.

Бродяга поскреб щеку.

— Ну за абордажников я ручаюсь, а вот насчет команды тебе кто другой пусть расскажет. Кто какой специалист, я не знаю. Вызови навигатора — Мартина-Иголку. Он мужик нормальный и с Падальщиком давно ходит.

— Тогда так: замени на вахте Мартина, и ко мне.

— Есть, капитан, — Лэнс дурашливо козырнул и побежал за навигатором.

Полубой посмотрел ему вслед.

— Шуточки шутим… ну ничего, парни. Я вам мозги-то вправлю.

За час Полубой с Мартином и Лэнсом обсудили всех членов экипажа. Касьян отпустил Бродягу, а с навигатором еще несколько часов лазал по «Божьей заступнице». Единственное место, где он чувствовал себя уверенно, была батарейная палуба — все-таки Полубой имел квалификацию комендора второго класса. В принципе ничего сложного, как решил Полубой, в управлении кораблем не было, тем более что ему не раз приходилось летать на задания на кораблях самых разных классов, от линкора до крохотного, но быстроходного курьера. Капитан — тот же администратор или механик при сложной установке. Стоит наладить работу механизма, запустить его, а дальше можно только поддерживать его в рабочем режиме. Конечно, в бою нужны были специальные знания, но Полубой кое-что еще помнил по старшему курсу училища, когда курсантам давали принципы управления в бою судном класса корвет, и надеялся, что сможет применить что-то и на практике.

— Так что, капитан? Отвечать на вызов? — спросил Мартин.

— Давай!

На экране возник сухощавый мужчина в зеленой, с золотым шитьем по стоячему воротнику и обшлагах, форме с короткими светлыми волосами и внимательным взглядом серых глаз.

— Хайре. Я — Неарх. С кем говорю?

Глава 34

Платформа, плавно разгоняясь, полетела вниз. Лэнс и Грег отстегнули крепления шлемов и сдвинули их за спину.

— Разоблачайся, Убивец, — предложил Грег, — здесь уже можно дышать.

Полубой последовал их примеру.

Воздух был приятно свеж после много раз регенерированного, который забивали в баллоны скафандра.

Поскольку Полубой первый раз был на Акмоне, Лэнс и Грег взялись доставить его к Неарху. Этого требовали правила представления нового капитана, поступающего на службу к Александру.

— Ты, главное, упирай на то, что Падальщик хотел их обмануть, — наставлял Касьяна Грег, — этого они не любят. Команда, мол, выбрала тебя и гетайры должны только подтвердить свое согласие.

— И вообще, знай себе цену — за тобой корабль и команда.

— Ладно, разберусь, — проворчал Полубой. Замедлив спуск, платформа остановилась, и двери разъехались в стороны. Оставив скафандры в отсеке, зарезервированном для команды «Божьей заступницы», они спустились еще ниже, прошли две камеры биологической защиты и оказались в холле перед стойкой, за которой стоял улыбчивый портье. Осведомившись, не желают ли господа снять номер, и получив отрицательный ответ, он потерял к ним интерес.

— Большинство останавливается здесь — очень удобно, хотя гостиниц полно, — пояснил Лэнс.

Пройдя крутящиеся двери, они очутились на мощеной брусчаткой площади, залитой ярким солнцем. Полубой задрал голову. Да, конечно и небо и облака и солнце были голографическими, но весьма высокого качества, по сравнению с которой та голограмма, что была у Падальщика в каюте, показалась Касьяну неумелой подделкой.

Это был целый город, во всяком случае так показалось сперва Полубою. От площади веером расходились прямые улицы, дома были невелики, и архитектура показалась ему несколько странной, будто строители попытались перенести сюда кварталы городов Древней Греции, но это им не совсем удалось — стекло и металл странно сочетались с колоннами и фигурным антаблементом с декоративными плитами фриза.

Прохожих было немного, преобладали мужчины в самой разнообразной одежде, но можно было увидеть и женщин, одетых весьма легкомысленно.

Проследив за взглядом Полубоя, задержавшимся на высокой женщине в шортах и свободной легкой блузке, Грег толкнул его локтем.

— Вот освободишься — сводим тебя в одно место. Там такие девки, — Грег поцеловал кончики пальцев, — все отдашь и не пожалеешь.

Гетайр Неарх жил в двух шагах от площади в двухэтажной доме, фасад которого украшали прорезанные мелкими каннелюрами колонны. Взойдя по широким ступеням, Полубой ощутил, как по спине пробежал знакомый озноб — дом был окружен силовым каркасом. Впереди, между колоннами, ведущими внутрь дома, царила полутьма, в которой мерцали огоньки то ли свечей, то ли лампад — так, во всяком случае показалось Полубою.

— Дальше иди один, — сказал Лэнс, — ждут только тебя. Думаю, твои биометрические данные сняли еще в шлюзе и охранная сигнализация нас не пропустит.

— Где встретимся?

— Спросишь у любого таверну «У Гефеста». Мы будем там.

Полубой кивнул и двинулся вперед. Он ощутил, как мгновенные лучи датчиков ощупали его, на миг он оказался будто в полной темноте, но тут же в глаза ударил яркий свет дня. Тенистое помещение, видимое с улицы, оказалось всего лишь иллюзией. Он попал в открытый сверху двор, посреди которого бил фонтан с резвящимися мраморными дельфинами. Воздух был прохладным и влажным — от фонтана поднималась водяная пыль.

Откуда-то сбоку появилась девушка в длинном белом хитоне, перехваченном под грудью зеленой лентой, с высокой прической и в плетеных сандалиях.

— Следуй за мной, — голос у нее был под стать лицу — нежный и томный.

Вовремя вспомнив, что он, в сущности, простой фермер, лишь по случайности ставший пиратом, Полубой одобрительно крякнул, взглядом раздевая девицу, поправил пальцем усы и двинулся за ней.

Легко ступая по мраморным плитам пола, она провела его под аркой, увитой хмелем, и отступила в сторону.

Небольшой тенистый дворик служил, видимо, кабинетом для приема гостей. В центре стоял низкий столик на гнутых ножках, выполненных в виде когтистых львиных лап, несколько широких каменных кушеток, крытых мохнатыми шкурами, располагались вокруг него и на одной из них возлежал Неарх. Он был уже не в форме, а в хитоне с геометрическим орнаментом по подолу. Взмахом мускулистой руки он отпустил девицу и указал Полубою на кушетку с противоположной стороны столика.

— Хайре, капитан. Располагайся поудобней. Разговор у нас будет долгим.

— Приветствую тебя, Неарх, — ответил Полубой, вспоминая наставления Лэнса, который пару раз общался с гетайром, — долгий разговор приятен с достойным собеседником.

Непринужденно подвинув кушетку ближе к столу, Полубой плюхнулся на нее и оглядел стол. На столе в вазах, украшенных рисунками в древнегреческом стиле, лежали всевозможные фрукты, стоял широкогорлый кувшин с вином и несколько серебряных чаш.

Полубой наполнил чашу до краев, взял ее, отставив руку пролил несколько капель на пол и качнул в сторону гетайра.

— Да подарят тебе боги свою благосклонность.

Неарх кивнул, принимая тост, а Касьян опрокинул в рот наполненную вином чашу. Терпкое кисловатое вино потекло по подбородку, несколько капель упало на грудь. Утеревшись ладонью, Полубой схватил виноградную кисть в кулак, откусил столько ягод, сколько поместилось в рот, и зачавкал, глядя на гетайра.

— Ты сам-то какой веры? — неожиданно спросил Неарх.

— Православный, — ответил Касьян, — а что?

— Нет, ничего. Я к тому, что знаешь наши обычаи. И ради бога, капитан, — на губах Неарха промелькнула мимолетная усмешка, — я знаю, что ты фермерский сын, так что не надо столь явно демонстрировать свою мужиковатость.

— Ну так что ж… мы люди простые.

— Видимо, не совсем простые, если тебя выбрали капитаном.

— Ага. А разведка у тебя неплохо поставлена, если уже выяснили, кто я и откуда.

— Это не составило труда. К сожалению, сведения о тебе ограничиваются только тем, что передал нам капитан Росс. Я бы с удовольствием послушал твою историю из первых уст.

— Снова — здорово. — Касьян опять взялся за кувшин, вопросительно посмотрел на Неарха. Тот отрицательно качнул головой. — Ладно, если интересно, расскажу еще раз.

— Дождемся только еще одного собеседника, — предложил Неарх.

Полубой пожал плечами — дескать, мне все равно и, в три глотка выпив вино, разломал пополам апельсин и въелся в сочную мякоть.

Он успел выпить еще, когда послышались быстрые шаги и Неарх, скромно отщипывающий виноград с кисти, поднял глаза.

— Хайре, сарисфор.

— Хайре, Неарх. Извини, что заставил ждать.

— Ничего страшного.

— А это твой новый капитан?

— Да. Познакомься.

Полубой оторвался от граната. Возле гетайра стоял Алекс О’Доннел, он же бывший командир взвода «Бешеных медведей» капитан Александр Одинцов, дезертировавший с флота после инцидента на Белом Лебеде.

Алекс был в легких брюках и свободной рубашке навыпуск. Карие глаза хладнокровно смотрели на Полубоя, лицо было спокойное, будто он уже знал, кого здесь увидит.

После встречи на Хлайбе, когда Касьян сохранил Одинцову жизнь в башне Ван Хорна, а двое суток спустя Сашка спас Полубоя, зарубив инсекта, нет-нет да и вспоминалась эта странная встреча. Слишком много они пережили вместе, чтобы вот так выбросить из головы проверенную в бою дружбу. Вот, стало быть, кому теперь служит бывший капитан флотского спецназа…

Вкус граната показался Касьяну горьким. Он невзначай коснулся локтем эфеса сабли и приветливо улыбнулся Алексу, прикидывая, что эти двое без оружия и нейтрализовать их можно за минуту. Знать бы, есть ли здесь охрана. Да, еще девица, но на нее вообще надо несколько секунд.

— Капитан Полубой, — представился он, глядя Алексу прямо в глаза.

— Очень приятно. Алекс О’Доннел, — опустившись на свободную кушетку, Одинцов прилег на бок, облокотившись на локоть, — если ждали только меня, то можно начинать.

Полубой деланно вздохнул и, прихлебывая вино, принялся пересказывать свою легенду.

О’Доннел слушал молча, опустив глаза и, кажется, не собирался немедленно разоблачать бывшего друга. Неарх время от времени прерывал Касьяна, задавая вопросы. Делал он это таким небрежным тоном, будто просто что-то не понимал и просил разъяснить те или иные моменты поподробнее. К примеру: как отнесся Касьян к тому, что Одноглазый Свен решил наняться к гетайрам, или: сколько людей было в команде «Рыжего гнома».

— Ну что ж, — подытожил Неарх, — с этим мы разобрались. Думаю, договор мы с тобой подпишем в ближайшее время, а сейчас подсчитаем, сколько твоей команде причитается за взятый транспорт.

Неарх не поскупился — он предложил даже больше, чем хотела получить команда «Божьей заступницы». Ненамного, но больше. Касьян спросил, есть ли возможность набрать на Акмоне новых людей, на что гетайр развел руками.

— Сам понимаешь, свободных людей здесь немного. Впрочем, что тебе мешает перекупить из других экипажей. Денег у тебя теперь достаточно.

Полубой сделал вид, что задумался, потом, отчаянно махнув рукой, выложил про Светоч Галактики и прямо спросил, сможет ли гетайр предложить приемлемую цену, добавив, что его положение капитана во многом зависит от положительного решения этого вопроса.

Неарх удивленно поднял брови.

— Однако везет, так везет, — сказал он, — не успел ты появиться на борту, как стал капитаном, да еще в придачу получил уникальную драгоценность. Честно скажу, я не знаю, сколько мы можем заплатить за жемчужину. Думаю, завтра я тебе дам ответ, а пока Алекс познакомит тебя с городом. Не так ли, Алекс?

— С удовольствием. А какое прозвище ты получил у команды, капитан?

— Убивец, — самодовольно ответил Полубой. О’Доннел хмыкнул, Неарх тонко улыбнулся.

— Ну что ж, принимая во внимание обстоятельства, при которых ты стал капитаном, вполне оправданное прозвище. На мой вкус, несколько грубовато, но если тебе нравится…

— Нравится.

— Очень хорошо. Деньги на счет «Божьей заступницы» переведут немедленно, так что можешь обрадовать команду, — Неарх приподнялся и наполнил чаши вином. — Рад нашему знакомству, капитан. Думаю, такие люди, как ты, нужны любому правителю, любому государству. Опора власть имущих — без этого любое общество скатится к анархии и хаосу. Но ты ведь никому, кроме себя, служить не хочешь?

Полубой поднял чашу, задумчиво посмотрел, как переливается в серебре рубиновый напиток.

— Неохота ни под кого стелиться, — медленно сказал он, — у всех в глазах деньги, а власть нужна только для того, чтобы хапнуть еще больше и оставить такую возможность своим детям. Нету таких, кто бы подумал о народе не как о средстве для достижении цели, а как о тех, кому ты должен принести счастье своей силой, своими деньгами, данной тебе властью. Суки они все, — неожиданно закончил он угрюмо и залпом выпил вино.

— Думаешь все? — гетайр сделал небольшой глоток, поставил чашу на стол и наклонился вперед. — А если я скажу тебе, что есть правители, которые достойны того, чтобы править не только отдельно взятыми народами, но всеми разумными существами? Если цель таких правителей — всеобщая справедливость? Философы Древней Греции ставили справедливость превыше всего, во всяком случае те, кто был истинным философом, а не беспринципным софистом. Если ты помнишь историю, то даже на Александра Македонского оказали влияние некоторые философские воззрения. Я, гетайр Неарх, служу живому воплощению древнего повелителя мира, и я знаю, что работаю на будущее человечества, которое будет жить в справедливом мире. Надо только помочь людям подняться из хаоса и достичь вершин духа. Нам нужны такие, как ты, капитан. За тобой идут люди, ты умеешь убеждать, и я могу помочь тебе подняться над толпой еще выше, ибо только с высоты можно разглядеть достойных, которые имеют право на мир и благоденствие.

Полубой причмокнул губами и нерешительно покосился на кувшин.

— Что-то я тебя не слишком понимаю, Неарх. Ты бы говорил попроще, а?

Гетайр быстро взглянул на Алекса. Тот едва заметно пожал плечами — мол, а что ты хотел? Простой мужик, ему все разжевывать придется.

— Что ты скажешь, если я предложу тебе пройти курс подготовки, необходимый для интеграции в наше общество?

— Э-э… интерга… это чего?

— Ты хочешь стать одним из нас? — теряя терпение спросил Неарх. — Нам нужны талантливые самородки, а ты несомненно талантлив.

— Ну, — Полубой сделал вид, что смущен похвалой, — это стать гетайром, что ли? Это я бы мог. Да, пожалуй, это по мне.

— Впоследствии, может быть, и гетайром, — удовлетворенно кивнул Неарх, — вот и отлично. Я вызову тебя, когда придет время. Ну а пока — удачи, капитан.

Понимая, что разговор закончен, Касьян поднялся, коротко поклонился гетайру и посмотрел на Алекса.

— Ну, пойдем, Убивец, — сказал О’Доннел, — уверяю, в городе есть на что посмотреть.

Неарх проводил их взмахом руки, не вставая с ложа, впрочем, в этом не чувствовалось пренебрежения к собеседникам, а вполне соответствовало обстановке, в которой проходила встреча.

Спустившись по ступеням на брусчатку улицы, Полубой непринужденно раскинул руки и потянулся.

— Эх, красота! И деньги есть… ну что, Алекс, оторвемся?

— Ты еще не был на Афродите, капитан, — сказал О’Доннел, — вот где красота.

Полубой широко улыбнулся.

— А что, и там побываем, — уверенно заявил он. — Говорить спокойно здесь можно?

— Лучше это сделать в каком-нибудь заведении, капитан.

— Понял.

Глава 35

Алекс повел Полубоя по улицам, рассказывая об образе жизни на Акмоне, о наиболее модных кабаках и увеселительных заведениях. К удивлению Полубоя, здесь невозможно было купить наркотики ни под каким видом. Выпивка не поощрялась, но и не запрещалась, причем крепкие напитки были не в ходу, поскольку стоили втридорога. В основном продавали сухое вино лучших сортов по умеренным ценам и пиво. Не было никакого ханжества в отношениях полов — для встречи с женщиной можно было снять номер в любой гостинице хоть на сутки, а хоть и на полчаса, и вообще проституция если и не поощрялась, то относились к ней спокойно. Возле стриптиз-баров не было крикливых зазывал, отрывающих прохожим рукава в надежде затащить в заведение, реклама поражала ненавязчивостью и Касьян не увидел ни одного объявления, рекламирующего секс с мутантами, что было довольно обычно для портовых районов любой планеты.

— Насчет этого строго, — объяснил Алекс, — считается, что человеческое тело само по себе прекрасно, чтобы украшать его перьями, невозможных размеров грудями или имплантированными драгоценностями. Стимуляторов, кроме естественных, ты здесь тоже не найдешь, капитан.

— До сих пор обходился, — буркнул Полубой.

— Рад за тебя. Вот и пришли. На Акмоне найдешь кабаки на любой вкус, но поскольку ты русский, я выбрал этот.

Над входом висела аляповатая картина, изображающая, по всей видимости, богатыря на распутье. Вместо копья у богатыря имелся в руке плазмобой устрашающих размеров, вместо кольчуги он был одет в блистающий скафандр, из-под шлема которого торчала сивая борода. Вместо коня богатырь восседал на стандартном армейском гравилете, но вместо седла была попона. «Трактиръ Подорожник». Видимо, в виду имелось — «Путник».

Полубой хмыкнул.

— Кто бы им сказал, что подорожник — это трава.

— А зачем? — возразил Алекс. — Ты не вздумай окрошку заказать. Такую отраву принесут, что с горшка неделю не слезешь.

Внутри «трактиръ» был разделен пластиковыми плетнями с торчавшими на них колбами из-под термосов, обозначавшими, должно быть, крынки. Посетителей не было, только за стойкой скучал бармен, явно латинских кровей, наряженный в зипун на голое тело.

Алекс провел Касьяна за дальний столик, подождал, пока кривобокий кибер примет заказ — две кружки пива и баранину на ребрышках, и вытащил анализатор электромагнитных излучений.

Поколдовав над прибором, Алекс убрал его и кивнул.

— Вот теперь можно и поговорить.

— Ну здорово, Сашок.

— Здорово, Касьян. Я думал, ты меня прямо там, у Неарха кончишь.

— Куда торопиться. Давай серьезно. Давно ты здесь?

— Около года. Обжился вроде, да кажется, скоро линять и отсюда пора наступит.

— Ты о чем?

— Да ладно, Касьян. Здесь об объединенном флоте все знают. Паники нет, но встретить готовятся серьезно.

— И об этом поговорим. Ты кем здесь? Как-то тебя гетайр назвал? Сари…

— Сарисфор. Выше только гетайры и Александр. Носящих звание сарисфор — копьеносец, несколько сотен. Кроме них есть гипасписты, а остальные, ну те, кто нанят, как ты и твоя команда, лавочники, купцы, проститутки, техники и так далее — так, расхожий товар.

— Интересное разделение. Может, и рабы есть, как в Древней Греции?

— Чего нет — того нет.

— И чем же ты занимаешься у Александра?

Кибер принес заказ, подставил считывающий блок, и Алекс ткнул в радужное пятно идентификатора большим пальцем.

— Я угощаю. Занимаюсь чем? А тем же, чем и у ван Хорна. Охрана и контрразведка в секторе Неарха.

— Высоко взлетел, Сашок. Упасть не боишься? — Полубой сдул пену и сделал пару крупных глотков.

— Нет, не боюсь. Тебя не сдам, но и ты меня не подставляй. Сам понимаешь — узнают, что мы знакомы, живыми с Акмона не выпустят.

— Договорились, — Касьян вгрызся в кусок мяса, — сколько прошло, как мы с тобой под Развалинами расстались? Года полтора?

— Угу.

— Как ты от Ван Хорна отбоярился?

— А-а… ерунда. Из Развалин, считай, я один вышел. То есть не один — моя-то группа уцелела, но кто погиб в драке с людьми Сигевары, кого вы замочили, словом, ван Хорн поначалу озверел. Еще бы: лучших людей положил, да в придачу инсектов, а взамен получил только труп Виктории Салливан. Но я ему объяснил, что Развалины — дело такое: никогда не знаешь, повезет или нет. Кстати, Викторию я похоронил, как и обещал. Есть в секторе де Консальты кладбище. Если захочешь, схему нарисую, как могилу найти.

— Это не мне, это Сандерсу нарисуешь.

— Как скажешь. Ван Хорн поначалу хотел ее на части разобрать — хоть на имплантантах заработать, но я прикинулся этаким честным солдатом. Говорю: она здорово билась и заслужила лежать в земле. Он поначалу ни в какую, но я сделал вид, что сильно обижен, и он уступил. Считай, я у него один профессионал остался, вот он и побоялся меня терять. Я набрал новых боевиков — такого добра на Хлайбе хватает, но это было уже не то. Кланы почувствовали, что ван Хорн ослабел, стали давить, прибирать к рукам его лаборатории, переманивать специалистов. Через полгода я понял: еще немного и мы останемся с ним вдвоем. Ну, думаю, пора уносить ноги.

О’Доннел рассказывал, а Полубой, не переставая жевать, представил себе Хлайб, башню ван Хорна, город внизу. Покуролесили они с Сандерсом здорово, что и говорить. Не поиск получился, а прямо абордажная схватка, растянутая на неделю. Когда они с Ричардом и Лив тащились по пещерам к точке рандеву, после схватки с троллями и фиолетовым чудовищем, он уже думал — все: здесь, под Развалинами и прервется его карьера. На Гренадинах жив остался, на Белом Лебеде — выжил, а здесь, в подземельях Хлайба сгинет и костей никто не найдет. Лишь когда на датчик поступил сигнал с эсминца, висевшего на орбите, он почувствовал, что может быть не все потеряно. Ну а когда эсминец шарахнул по приводному лучу главным калибром и в пробитый тоннель спланировал челнок, сил радоваться уже не оставалось. Это потом он разложил все по полочкам и понял, что действовал правильно. И в лаборатории Сигевары, и когда вытаскивали Викторию и прыгали с башни втроем на двух антигравах, и под Развалинами, отбиваясь от боевиков Сигевары и инсектов ван Хорна. Пожалуй, лишь один раз ему в голову закралось сомнение: а смогут ли они завершить то, для чего их послали на Хлайб — когда из мрачной глотки тоннеля на них вырвались инсекты. Да, если бы не Сашка Одинцов, лежать им всем в тех тоннелях или на прозекторских столах ван Хорна, дожидаясь, пока не вынут из тела все, что можно продать.

Алекс говорил негромко, иногда останавливаясь, будто вспоминая, как он крутился, пытаясь не стать мишенью для боевиков четырех кланов, устроивших на ван Хорна настоящую охоту. Даже де Консальта и тот включился в травлю бывшего приятеля. В последний месяц ван Хорн совсем слетел с катушек — напропалую пьянствовал, устраивал дикие оргии. Однажды среди бела дня ворвался с группой боевиков в башню Сигевары и устроил там, вопреки всем договоренностям, стрельбу из лучевого оружия. Трое его боевиков распались в пыль — «хлопок» сработал на выделение энергии, но Сигевару потерял около двадцати человек. Тогда Алекс вытащил ван Хорна — как профессионал он не мог позволить, чтобы наниматель погиб в его присутствии, однако понял, что пора подумать о выходе из игры.

На следующий день ван Хорн притащил откуда-то из города молоденькую девчонку с умопомрачительной фигурой и обворожительным личиком. Девчонке было не больше восемнадцати, и она казалась испуганной вниманием такого человека, как ван Хорн. Еще бы — один из пяти некоронованных королей Хлайба. Не похоже было, что ее притащили силой, но то, что она не была представительницей древнейшей профессии — Алекс понял сразу. На что она польстилась, согласившись пойти с ван Хорном, который был старше ее по меньшей мере на пятьдесят лет, было непонятно. Может, на деньги, а может, просто захотела попробовать красивой жизни, которой, по мнению обывателей, жил ван Хорн, однако когда О’Доннел предупредил ее, чем может закончиться сладкая жизнь, она надменно — когда только научиться успела, смерила его взглядом и сказала, чтобы он не лез не в свое дело.

Алекс отступился. В конце концов, что он, нянька начинающим стервам?

Девчонка оказалась не по годам умелой. Во всяком случае ван Хорн на неделю забросил все дела и появился из спальни только один раз, когда к нему, пренебрегая всеми условностями, прибыл посол Содружества на Хлайбе, Ян Уолш. Ван Хорн встретил его в шелковом кимоно на голое тело, босиком и с ходу заявил, что Уолш его подставил, предложив участвовать в поимке Аглабы Керрора, но он зла не держит, а предлагает выпить и развлечься. Уолш, нервно поглядывая на замершего в дверях Алекса, попросил придержать язык и объяснить наконец, почему ван Хорн не отвечает на его запросы. В ответ ему было предложено убираться ко всем чертям, если он не желает провести вечер с потрясающей девочкой, которую ван Хорн по-дружески может послу уступить на часок-другой. Чтобы показать товар лицом, ван Хорн вытащил в приемную девчонку, попросил снять халат и продемонстрировать дорогому гостю свои прелести. Девчонка, нимало не смущаясь, так и сделала. Уолша от бешенства едва не хватил удар, и он поспешно ретировался, а ван Хорн, прихватив подружку, вновь уединился в спальне.

Двое суток Алекс бессменно дежурил у дверей босса, опасаясь, как бы тот спьяну вновь не организовал какой-нибудь сумасшедший налет на противоборствующие кланы. Утром на третий день О’Доннела будто кто-то толкнул — он вскочил с кресла и, прихватив лежавший под рукой арбалет, бросился в спальню ван Хорна.

Первое, что бросилось ему в глаза, было разбитое окно. В комнате гулял ветер, легкие занавески парили под потолком, как крылья залетевшей в комнату огромной бабочки. Алекс подбежал к окну и далеко внизу, почти на уровне земли, увидел фигурку, парившую на антиграве.

Подскочив к кровати, на которой лежал ван Хорн, Алекс отбросил одеяло и понял, что если он немедленно не исчезнет, то живым с Хлайба не выберется. Герберт ван Хорн не спал. Совершенно голый он лежал на спине. Раскинутые руки и ноги были привязаны к спинке кровати. Он был мертв, причем тело еще не остыло. На груди его были вырезаны переплетенные буквы, явно обозначавшие какой-то вензель, но какой, Алекс не знал. Причем буквы были вырезаны, когда ван Хорн был еще жив — это было видно по тому, что кровь ручейками стекла с груди на простыню. А умер всемогущий некогда босс Северо-Западной башни оттого, что у него от уха до уха было вскрыто горло. Причем, сделано это было весьма профессионально — О’Доннел мог отличить работу любителя от работы профессионала.

— Короче, пришила его девчонка — ясно, как божий день, а мне оставалось только брать ноги в руки и бежать со всей возможной скоростью, — Алекс сокрушенно покачал головой, как бы недоумевая, каким образом какая-то сопливка смогла его провести. — Ты уж извини, обещал я тебе, что сам кончу ван Хорна. Так бы и вышло после того, как я подал бы в отставку, но меня опередили. С планеты сразу улететь не удалось. Приютил один старый знакомый — местный адвокатишка, из тех, что и наших не обидят, и вашим помогут. Он и предложил мне поработать по специальности, то есть в охране у очень влиятельных людей, которые скоро станут еще влиятельней. Так я и оказался в системе Лотар у Александра Великого. Собственно, тогда он еще не был Великим, вернее, не был известен всему миру как Александр Великий, но здесь его иначе и не называли. И гетайры были здесь. Не все, правда, из тех, кто известен сейчас, но многие.

Полубой доел мясо, подмигнул Алексу и облизал пальцы.

— Манеры у меня испортились внезапно, — сообщил он, — я ж из крестьян, тупой, как валенок, но хитрый и жадный. Ты, когда будешь давать отчет о нашей встрече, не забудь упомянуть.

— Все как есть расскажу: сволочь редкая, просто животное, но может быть полезен и дело свое знает туго. Мол, назад ему ходу нет, будет работать на нас не за страх, а за совесть.

— Во-во. А что это за планетка симпатичная? Мы когда подлетали, меня интерес разобрал. Это сколько надо времени и денег грохнуть, чтобы такую дуру построить?

Алекс пожал плечами и достал карманный комп.

— Я тебе все покажу, чего на пальцах объяснять.

Развернув над столом экран, он стал объяснять, меняя проекции.

На экране появился вид из космоса, видимо, с внешних датчиков контроля поверхности планетоида. Сегменты, состыкованные друг с другом и идущие от полюса к полюсу по меридианам, придавали ему вид полосатого арбуза. На поверхности можно было различить посадочные площадки, взлетные полосы и несколько куполов, расположенных вдоль экватора и на полюсах. Алекс объяснил, что это батареи тяжелых орудий. Если враг прорвется сквозь каменное крошево системы, его встретят истребители, после чего в дело вступят орудия. Планетарных мортир на планетоиде нет, но в каждой батарее расположено по десятку «онагров»; кроме того, выдвижные секции «единорогов» способны отбить любой десант. Сегменты планетоида сцеплены между собой силовыми каркасами, но во время боя силовое поле отключается и сегменты, расстыковываясь, действуют индивидуально, как мониторы береговой обороны. Все жилые помещения, можно сказать — целый город, сосредоточены в основном ядре. По мере освоения и заселения системы Лотар появится возможность рассредоточить людей, оборонные комплексы, ремонтные базы и промышленные объекты на планетах, но пока все было сконцентрировано здесь.

— Александр и гетайры — приверженцы языческого культа Древней Греции. Ну это понятно. Эта железяка, — Алекс показал пальцем вниз, — как ты знаешь, называется Акмон. Если я правильно помню мифы Древней Греции, так звали одного из дактилей — демонов, спутников Реи-Кибелы. Переводится это слово как наковальня. Название говорит само за себя. Кроме того что здесь сосредоточены все технические службы, на этой наковальне гетайры собираются разбить любого врага, посягнувшего на их мир.

— Вряд ли они долго продержатся против флота, — сказал Полубой.

— Как знать. Тяжелые корабли не смогут приблизиться к Акмону — ты сам видел, какие подходы, а эсминцам и легким крейсерам надо будет очень постараться, чтобы подавить оборону. Кстати, на отдельных астероидах возможны капониры с планетарными мортирами. Это тебе не фунт изюма. Выброс десанта, пока не уничтожены сегменты планетоида, вообще невозможен — абордажные модули расстреляют, как в тире.

— Я думаю, адмирал Белевич разберется, а мы поможем по мере сил. Поможешь?

— Эх, жил и горя не знал, — проворчал Алекс, — так нет, появился Полубой, а значит — конец спокойной жизни.

— Ладно тебе скулить загодя. А что на Афродите? И о чем это мне плел Неарх, заманивая служить справедливости или чему там еще?

— У них дело поставлено довольно четко — нужных людей они вроде как обучают, готовят своих сторонников, которые будут служить за идею. Афродита — единственная планета, полностью подготовленная к заселению. Пока там только несколько поселков, размещенных довольно компактно в экваториальной зоне.

— Ты там был?

— Я там жил два месяца в школе сарисфоров, но закончил пока только начальные курсы. Неарх, предлагая тебе службу, имел в виду именно эту школу. Мозги там промывают только так. Хорошо, что я более-менее подготовленный. Ну ты знаешь, после спецназа мало чем удивить можно, а люди из той школы выходят совершенно другими. Подольше здесь побудешь — сам увидишь. — Алекс переключил экран, и на нем возникла окруженная голубоватой атмосферой планета. Синева морей контрастировала с зеленью материков, ледяные шапки на полюсах были похожи на горы сахарного песка. — Если я скажу, что Афродита — рай, это не будет преувеличением. Основная база Александра там, но где он может находиться в данный момент — никто не знает. Гетайры живут там же, как и экипажи их личных кораблей. Здесь у них только временные жилища. Афродита — рай для приближенных. Структура общества здесь примерно такова: представь пирамиду, на вершине — Александр. Его слово не обсуждается. Затем — гетайры. Товарищи, друзья. Офицерский состав кораблей гетайров составляют сарисфоры — носящие сариссу, копье то есть. Экипажи кораблей и абордажные команды — гипасписты. Капитаны и офицеры нанятых кораблей приравниваются к ним по положению. Все остальные м-м… как бы объяснить. Расхожий материал, пушечное мясо. Хотя об этом не принято говорить, но все это понимают. Мечта каждого, кто идет за Александром, кто послужил здесь хотя бы пару месяцев, независимо от того, капитан он нанятого корабля или последний матрос, перейти служить под руку гетайра.

— Ну пока все похоже на обычную наемную армию, — заметил Полубой.

— Не скажи. Начиная с момента, когда гетайр приближает к себе капитана какого-то корабля, начинается психологическая обработка экипажа. Ты это вскоре почувствуешь. Прежде чем ты сможешь стать гипаспистом, ты должен полностью разделить мировоззрение Александра. Без этого нечего и думать приблизиться к верхушке общества.

— Стало быть, на самой вершине — Александр. Ты знаешь, кто он, откуда взялся?

— О нем ничего не известно. Несколько раз я его видел. Обычный человек, выского роста, белокурый, лицо приятное, но малоподвижное, правда, улыбается охотно. — О’Доннел помолчал, побарабанил пальцами по столу. — Видишь ли, у меня появилось ощущение, что Александр — фронтмен, не более. Есть еще один персонаж, о котором все слышали, но никто, кроме гетайров и Александра, никогда не видел. Сам Александр, как говорят, прислушивается к его советам. Совсем как тот Александр Македонский, чье имя он взял. Если ты вспомнишь историю, ты поймешь, о ком я говорю.

— Вот как? — Полубой прищурил глаза. Было похоже, что он вышел на того, чье присутствие ощущал с того времени, как побывал на Хлайбе, — наставником Александра Македонского был Аристотель. Наставник, учитель… правда, венценосный ученик не слишком-то прислушивался к его советам и поступал так, как считал нужным.

— Верно. Но здесь все по-другому. Мудрость Аристотеля не оспаривается, и его слово равно закону, и это не пустая декларация. Кстати, школа сарисфоров имеет неофициальное название: школа Аристотеля. Но кто скрывается под именем Аристотеля, неизвестно.

— Ты сейчас на корабль?

— Наверное. Разве что по городу прогуляюсь.

— Еще нагуляешься, — пообещал Алекс, — за сутки так все надоест, что на корабль попросишься. Тоскливо здесь, хоть и бары есть и бордели.

— А на Афродите?

— О-о, брат. Об этом пока не мечтай. Сутки на Афродите дают особо отличившимся. Ты помнишь, как описывалась Древняя Греция в учебниках истории? Свободные люди, каждый или философ, или поэт, или герой. Мужчины мужественны, женщины — прекрасны. По горам бродят стада, море теплое и ласковое. Ну присутствовало рабство, так что ж — время было такое. И ни слова об отсутствии канализации, бандитах и нищих на улицах. Как можно было за кусок хлеба трахнуть проститутку почти у всех на виду — это не считалось зазорным. Естество превыше всего. О жертвоприношениях упоминалось вскользь, болезни не упоминались вообще, как и отсутствие медицинской помощи, а то, что сорокалетний считался стариком, зажился, мол, в школах до сих пор не преподают. Да, вот тебе античность без розовых очков. А планета Афродита — это овеществленный миф, который мы проходили в школе. Древняя Греция без недостатков, одно но: не для всех. Эта планета как пример — вот такой должна быть жизнь людей, и она будет такой, если вы пойдете за Александром.

— Я уже туда хочу, — сказал Полубой.

— Как служить будешь, — пожал плечами О’Доннел.

— Что посоветуешь?

— Ну поскольку ты парень деревенский и особо хитрить не умеешь, то и закручивать интригу не стоит. Постарайся пробиться на первые роли. Амбициозность здесь приветствуется.

— Понял, — Полубой потянулся, — что теперь мне ожидать?

— Пока отправляйся на корабль, обрадуй команду. А здесь пока будут изучать мои рекомендации — как тебя лучше использовать. Кстати, — Алекс расплылся в улыбке, — у меня для тебя сюрприз! Знаешь, кто у меня сейчас живет?

— Блондинка с ногами от ушей.

— Неплохо было бы, но не угадал. Два дня назад собираюсь я спать…

Шорох в воздуховоде привлек внимание О’Доннела, когда он вышел из душа и собирался прилечь. День выдался суматошный — трое новоприбывших на Акмон в надежде наняться к гетайрам оказались драгдиллерами. Таких здесь не терпели, более того, последних распространителей наркотиков по приказу гетайра Неарха выкинули в открытый космос над Афродитой. Через два витка они вошли в плотные слои атмосферы и сгорели. Казнь транслировалась по всем каналам.

Алекс принимал участие в поисках троих дилеров и одного из них взял лично. Сутки он не спал и потому был раздражен до последней степени.

Встав на стул, он рванул решетку воздуховода на себя, чтобы посмотреть, правду ли говорят, что крысы на Акмоне величиной с кошку. Два стремительных тела вырвались из темного зева воздуховода и ударили его в грудь. О’Доннел, никак не ожидавший, что крысы немедленно перейдут в атаку, свалился со стула и так приложился спиной о пол, что несколько минут не мог восстановить дыхание. Когда же он нашел в себе силы приподнять голову и оглядеться, то увидел, рядом с ним сидят два зверя, величиной с небольшую лайку, смотрят на него бусинами черных глаз и в унисон покачивают головами справа налево.

— Врешь! — Полубой сграбастал Алекса за грудки. — Так они живы?

— Живы, — прохрипел О’Доннел, — пусти, сумасшедший, задушишь.

Полубой отпустил его и шумно выдохнул воздух.

— Фу-у… гора с плеч. Я уж думал — погибли мои зверушки. Пойдем к тебе, я их заберу.

— Да? А как ты объяснишь на корабле, кто это и где ты их взял? О них пока никто не знает. Позже придумаем, как их провести к тебе.

— Жаль, — Полубой задумался, — но ты прав. Ты их хоть кормил?

— Кормил, — Алекс улыбнулся. — Очень уж привередливые у тебя собачки. Мясо не едят, птицу не едят…

— В жареном виде. Я им сам еду готовил, но сырое мясо они могут есть.

— Да, теперь я и сам знаю.

— Странно, что я их не чувствую, — нахмурился Полубой.

— Очень мощное экранирование. Здесь даже у некоторых помещений силовые каркасы, диполяризаторы, статические поля, — Алекс покрутил головой. — А я их первое время боялся. Привык, что они с тобой, а здесь — сами по себе. Сейчас привык. Они смирные, даже удивительно.

— Ну в общем-то да.

— Я как вспомню, что они творили на Гренадинах… Ладно. Когда появишься здесь — я тебя найду — списки всех, кто направляется в ядро, проходят через меня или моих помощников. Ребята готовы за меня в огонь и воду — сам отбирал.

Они вышли на улицу, провожаемые сонным взглядом бармена. Голографическое солнце уже спряталось за крыши домов, наступал теплый вечер.

Алекс довел Полубоя до площади, подал руку, показав глазами, что обниматься совсем не обязательно.

— Счастливо, Убивец.

— Будь здоров, сарисфор.

В холле знакомой гостиницы, в креслах, скучали Грег и Лэнс. Увидев Касьяна, они вскочили, будто их кольнули в задницы.

— Ну что?

— Сколько заплатили?

— Светоч загнал?

— Не все сразу, мужики, — ухмыльнулся Полубой, — но, видя разочарованные лица, широко улыбнулся, — порядок. Деньги есть, а насчет Светоча Неарх сказал — договоримся.

Глава 36

За климат-барьером непроглядной завесой кружился мокрый снег. На границе барьера снежинки мгновенно испарялись и здесь, в черте десятиметровой погодной зоны, окружающей космопорт было сухо и тепло.

Константин Бергер, с букетом бордовых роз, в расстегнутом пальто и сдвинутой на затылок шапке, нервно прохаживался вдоль фасада зала для пассажиров дальнего следования. Глидеры выныривали из снежной круговерти, высаживали озабоченных пассажиров и вновь уходили в серую пелену. Киберносильщики подхватывали баулы, чемоданы, сумки и, сопровождаемые улетающими, ныряли в стеклянные двери, двигаясь согласно маршрутным картам — киберов умудренные опытом путешественники заказывали заранее, чтобы не бегать по космопорту в поисках свободных. Бергер подготовился к встрече — за ним, плавая на гравиподушках, перемещались четыре кибера, повторяя его передвижения. Чувствуя, что со стороны он похож на великосветскую даму, сопровождаемую пажами, Бергер сердился. В очередной раз повернувшись, Бергер наткнулся на носильщика, отпихнул его ногой и взглянул на часы. Нет, положительно надо было настоять, чтобы помочь с отъездом!

Пара глидеров скользнула к стоянке, из одного вышла молодая женщина в белой песцовой шубке и тончайшем пуховом платке, и Бергер устремился к ней.

— Верочка! Ну наконец-то!

— Здравствуй, Костя, — Вера Алексеевна Небогатова быстро поцеловала его в щеку и, повернувшись к глидеру, приняла из рук пожилой няни меховой сверток, — ну вот, полюбуйся: мы спокойны, здоровы и всем довольны.

Бергер заглянул в сверток. Светлана Кирилловна Небогатова, надувши губы, посмотрела на него черными, как у матери, глазами. Щеки у нее были румяны, а личико серьезное, будто она понимала, что везут ее не на прогулку в городской парк, а гораздо дальше.

Верочка поправила выбившийся из-под платка черный локон.

— Игнат, носильщиков поищи, — крикнула она выбравшемуся из второго глидера многолетнему слуге семьи Небогатовых, Игнату Нащекину.

— Не извольте беспокоиться, Вера Алексеевна, — сказал Игнат, выгружая вещи из багажного отделения.

— Не надо искать, я уже все сделал, — сказал Бергер, подогнал киберов к глидеру и стал помогать укладывать вещи. — Что ж так долго, Игнат? — спросил он вполголоса.

Слуга в досаде закатил глаза.

— Сами знаете, Константин Карлович — баб… женщины. Пока соберутся… куда потащил? — прикрикнул он на кибера, водрузил на него еще один баул и, отдуваясь, выпрямился: — Как там Кирилл Владимирович? Выдюжит?

— Если поможете.

— В лепешку расшибусь, все сделаю. Только бы успеть, — Игнат перекрестился. — Вера Алексеевна с матушкой повздорили, — наклонившись к Бергеру, доверительно шепнул он. — Отговаривали ее ехать. Куда, мол, на край света. Там староверы, мол, бузят, того и гляди бунт поднимут!

— На Двине нет староверов. Православные, как и мы.

— Ага… а Вера Алексеевна тогда матушке напомнила, как та за женихом своим, Алексеем Дмитриевичем Урусовым, на самую границу потащилась и как оженились там, и прожили пять лет и ее, Веру Алексеевну там народили. Да. Ну тогда и спор закончился. Благословили Веру Алексеевну батюшка с матушкой, вот мы и…

— Все понял, — сказал Бергер, — ты давай на контроль иди, посадку десять минут назад объявили.

Игнат подхватился и погнал носильщиков в широкие двери космопорта.

Нина Гавриловна — няня, нянчившая в свое время еще саму Верочку Урусову, вышла из глидера и, нахмурив седые брови, отобрала ребенка у Верочки.

— Дай-ка мне дите. Вон цветочки у Константина возьми да идите вперед уже.

— Нина Гавриловна, вы тоже на Двину летите? — удивился Бергер.

— А что ж я, ребенка брошу на этих… что одна, что второй, совсем чумные. Это ведь надо — помирать он собрался! А эта стрекоза? Погодить бы недельку, оправиться после родов, нет, лечу немедля!

— Ну не ругайся, няня. Знаешь ведь, что следующий рейс через три дня, — Вера Алексеевна приняла у Бергера букет, смущенно улыбнулась ему, он взял ее под руку, и они пошли к посадочному контролю.

Позавчера Бергер пришел к Небогатовым под вечер, обсудив с Леонидовым, что можно сказать Вере Алексеевне. Две недели после того, как «Дерзкий» перестал выходить на связь, он отделывался дежурными фразами, мол, все в порядке, эсминец в режиме радиомолчания и Верочка, как жена офицера, должна понимать… Со слов Зазнобина Бергер понял, что творится в душе у Кирилла, и решил, что если не принять никаких срочных мер, все может кончиться печально. Собственно, он хотел организовать сеанс связи по закрытому каналу с госпиталем на Двине и пришел поговорить об этом с Верой, но она, узнав, в каком положении находится муж, сказала, что вылетает к нему первым же рейсом. Осторожные намеки Бергера, что на северных планетах сейчас не совсем спокойно и к тому же Светлане едва исполнился месяц, действия не возымели. Ему было сказано, что если он настоящий друг Кириллу, то должен использовать свое положение, чтобы обеспечить Вере Алексеевне билеты на ближайший рейс. В первый раз за всю карьеру Бергер воспользовался служебным положением в частных интересах — забрал броню, полагающуюся своему ведомству на любом пассажирском судне империи. Иначе Вере Алексеевне пришлось бы лететь только через неделю — билеты на ближайшие рейсы были уже раскуплены.

Игнат уже провел носильщиков на проверку багажа и теперь придирчиво смотрел, как оператор просвечивает чемоданы и кофры. Бергер предъявил служебное удостоверение — он хотел проводить Веру до корабля, потому что знал — последние минуты перед расставанием самые трудные. Пока Вера держалась молодцом, хотя не могла не понимать, что покидает Новый Петербург надолго, может быть, навсегда. Ей предстояло одной налаживать новую жизнь, растить дочь и вдобавок заботиться о Кирилле, пока он не встанет на ноги, а до этого могли пройти месяцы, а может и годы. Пока она держалась молодцом, только глаза горели лихорадочным блеском на бледном лице. Оглядываясь на няню со Светланой на руках, Вера кусала губы и, ища поддержки, крепче прижималась к Бергеру.

Длинным крытым тоннелем они вышли к «Тройке» — грузо-пассажирскому судну, совершавшему регулярные рейсы на Двину. Корабль был небольшой, но с хорошим запасом хода и вполне комфортабельными каютами, как узнал Бергер. Конечно, за те четверо суток, что будет длиться перелет, все натерпятся, потому что никаких условий для новорожденной малышки капитан корабля предложить не мог, но выхода не было. А оставить Светлану на Новом Петербурге Вера категорически отказалась.

Пожилой помощник капитана в бело-синей форме гражданского флота укоризненно посмотрел на Бергера — что, мол, опаздываете.

Два стюарда сняли с киберносильщиков вещи и поднялись по трапу. Бергер отозвал в сторону Игната.

— Если возникнут какие-то трудности, обратись к подполковнику Реброву — он работает на Двине начальником контрразведки. И не забудь, как договаривались, каждую неделю сообщай, как идут дела.

— Не извольте беспокоиться, Константин Карлович. Все сделаем в лучшем виде. И Кирилла Владимировича поднимем и дочку вырастим.

Бергер пожал ему руку и Игнат поспешил вслед за стюардами.

Вера Алексеевна приняла у няни Светлану, отдав ей букет и подошла к Бергеру.

— Спасибо за все, Костя. Как прилетим — я с тобой свяжусь.

— Хорошо. Кириллу привет передавай.

— А что с Касьяном?

— Пока неизвестно, — нехотя ответил Бергер.

— Господа, пора, — сказал помощник капитана и деликатно отвернулся.

Губы у Верочки задрожали и по щекам покатились слезы. Она потерлась о меховой воротник шубки, стирая мокрые дорожки со щек.

Бергер посмотрел на малышку, тронул указательным пальцем кнопку носа.

— Будьте счастливы, Светлана Кирилловна, — склонившись, он поцеловал Верочке руку и отступил назад.

Она взошла по трапу и оглянулась. Бергер, сглотнув застрявший в горле комок, бодро улыбнулся, помахал ей рукой и быстро пошел по тоннелю к терминалу космопорта.

Пятнадцать минут спустя он сидел в баре над чашкой кофе и смотрел, как буксиры тянут «Тройку» на стартовую полосу. Снежный заряд прошел, небо очистилось. Буксиры выровняли корабль, втянули сцепные штанги и резво побежали к ангарам.

Силуэт «Тройки» дрогнул и слегка размылся — включился силовой каркас. Даже здесь, за армированным стеклом, снабженным звукопоглотителями, было слышно, как заревели турбины разгонных двигателей. «Тройка» сдвинулась с места будто нехотя, пошла по полосе, набирая скорость, и вдруг размазалась в стремительном движении и, мгновенно оторвавшись от полосы, исчезла в облаках.

Бергер отпил глоток кофе, закурил папиросу и бездумно посмотрел вслед кораблю. Через четверо суток корабль будет на Двине, и даже если всеобщая забастовка к тому времени не прекратится, контр-адмирал Крамаренко найдет возможность принять «Тройку» на военный космодром. В крайнем случае, пассажиров доставят на поверхность на челноках, и здесь проблем быть не должно. Проблема в другом… Операция «Племянник» пошла прахом. Лучшее, что сможет сделать «Ренегат» — это сообщить, какие силы будут выставлены против эскадры Белевича, ну и если очень повезет, на каком корабле находится гетайр Птолемей. Что это даст? Практически ничего. Белевич не будет рисковать кораблями и постарается подавить сопротивление огнем тяжелых орудий. Принимая во внимание характер графа Кайсарова, в тылу он отсиживаться не будет, а значит, для него возможен только один исход — смерть в бою против объединенной эскадры, основную силу которой составят русские корабли. Это уже попахивает предательством. Конечно, разведка приложит все усилия, чтобы скрыть этот факт, однако Птолемей слишком заметная фигура и в ходе следствия, которое несомненно будут проводить и Лига, и Содружество и все, кто участвует в коалиции, непременно выяснится, кто есть кто. Есть небольшой шанс, который может выпасть при удачном раскладе: Птолемей гибнет в бою, и в возникшей неразберихе при неизбежном штурме Акмона и Афродиты «Ренегату» удастся уничтожить или изъять или уничтожить ВСЮ информацию, в которой будет упоминаться граф Кайсаров. Это было бы слишком большой удачей, но надеяться больше не на что.

Еще одна головная боль — рассчитанная на длительное время операция по эмиграции с северных планет недовольных политикой правительства выходит из-под контроля. Некуда пока что эмигрировать. То ли прокурор Иевлев оказался слишком резок, то ли местные жители не пожелали менять привычный уклад, но всеобщая забастовка в планах предусмотрена не была. Экономика планет, конечно, выдержит еще недели две, а может и месяц, но если забастовка продлится дольше? И выхода не видно — народ на северных планетах настолько дружный, что об использовании штрейкбрехеров не может быть и речи — их просто не найти ни на Архангельске, ни на Двине, ни на Канином носе. Если же экономика начнет давать сбои — исчезнет доверие к власти… впрочем, власть там заодно с народом и не по обязанности, а потому, что губернаторы планет и градоначальники все из местных. На старушке Земле Новгород и Псков, да и Архангельск славились вольнодумством, и власть наводила там порядок железной рукой, однако этот способ здесь не пройдет. Не станет государь предпринимать карательные меры против собственного народа, тем более что недовольство спровоцировано российскими спецслужбами. Остается надеяться, что за оставшиеся до атаки на гетайров месяцы жители северных планет не возьмутся за оружие, чтобы встать на защиту веры. Не успела еще отложиться в умах концепция вольной жизни, нет у этой идеи массовости, и до нее еще ой как далеко. К тому же эмигрировать недовольным пока некуда и того и гляди можно получить буферную зону в границах империи, а не на окраине освоенных миров.

Коммутатор на запястье издал тонкий писк. Бергер взглянул на экран — вызывали со службы, причем не кто-нибудь, а сам «царь».

— Слушаю, Анатолий Остапович.

— Вы все еще в космопорту? — Леонидов, как всегда, не преминул показать свою осведомленность.

— Да, только что проводил Веру Алексеевну.

— Через какое время вас можно ожидать на службе? — немного ядовито осведомился Леонидов.

— Через полчаса.

— Через двадцать минут. Есть новости о нашем мичмане.

— Что? — Бергер вместо пепельницы стряхнул пепел в чашку с кофе.

— Да, именно.

— Вылетаю немедленно, — Бергер поискал глазами официанта, не нашел, сунул купюру под блюдце и поспешил к выходу.

Это же совсем другое дело. Это же совсем другой расклад!

Бергер редко пользовался специальным воздушным коридором, предназначенным для полиции и службы безопасности, но сегодня сам бог велел. Через двадцать минут он уже входил в кабинет Леонидова. «Царь» показал ему сообщение «Ренегата» о появлении Полубоя на Акмоне. Не скрывая охватившего его облегчения, Бергер опустился в кресло.

— Фу-у… — протянул он, — ну прямо гора с плеч. Теперь у нас появился шанс довести операцию «Племянник» до удачного завершения.

Леонидов кисло улыбнулся.

— Я понимаю ваши восторги по поводу чудесного спасения вашего друга, Константин Карлович, но у меня большие сомнения в исходе операции. И это сообщение, — он указал на бланк, — их не развеяло. Что может сделать один человек?

— Много, Анатолий Остапович. Очень много. Особенно если этот человек — Касьян Полубой.

Глава 37

Спустя две недели, как он стал капитаном «Божьей заступницы», и месяц после гибели «Дерзкого», Касьян Полубой уже проклинал тот день, когда согласился стать командиром пиратского корабля. Как оказалось, слишком простым он представлял себе управление кораблем и тем более — экипажем.

При его возвращении и объявлении о результатах переговоров с гетайром команда была готова боготворить его. На следующий день в каком-то кабаке на Акмоне экипаж устроил дикую оргию, в которой все, кроме самого капитана, умудрились в дым нахлестаться сухим вином. Пьянка отозвалась на следующий день головной болью для экипажа и замечанием лично Полубою от Неарха о недопустимости злоупотребления алкоголем. Полубой по горячим следам собрал команду и объявил, что впредь замеченные в несдержанности в употреблении горячительных напитков будут беспощадно увольняться из команды — благо, желающих заключить контракт с удачливым капитаном уже было немало. Неизвестно какими путями, но про Светоч Галактики узнали на Акмоне. Скорее всего, кто-то из команды проболтался по пьянке, и стоило кому-то сойти на берег, как его тут же начинали распрашивать о жемчужине. От греха подальше Полубой передал светоч гетайру и после этого взялся за наведение порядка.

Прежде всего, вспомнив чистоту и порядок, присущий военным кораблям, на которых ему приходилось ходить, он потребовал привести «Божью заступницу» в надлежащий вид.

— Вы помните еще, подонки, как называется этот славный корабль? — гремел Касьян, выстроив команду на батарейной палубе. — Он называется гордым именем «Божья заступница»! Почему же у него вид как у последней подзаборной шлюхи?

— Каков поп — таков приход, — буркнул кто-то в заднем ряду.

— Кто сказал? — рявкнул Полубой. — Ну, кто? Молчишь! А зря. Правильно сказал. Но поп поменялся, ясно? Теперь это — мой приход. Здесь будет порядок, а если кого это не устраивает — дорогу к сходням никто не закрывает.

— Ага. И остаться без доли от Светоча.

— Вы меня за кого держите, висельники? — вкрадчиво спросил Полубой и вспомнил Падальщика. — За прощелыгу, решившего нажиться на людях, с которыми кровь проливал? — гаркнул он так, что в переднем ряду вздрогнули. — Все ваши контракты заверены у Неарха и при продаже Светоча, а он мне сказал, что вопрос решен, на ваш счет будут перечислены положенные деньги до последнего гроша. Но деньги вы сможете получить только там, в освоенных мирах, в любом банке Содружества или Лиги. Кто спешит пожить красиво и спокойно — валите отсюда, я вас держать не стану. А тех, кто останется, предупреждаю: не потерплю прекословия в рейде, драк или поножовщины, не потерплю бардака на корабле и невнимательности в исполнении обязанностей. Я не потерплю еще много чего, к чему вы привыкли, но об этом обещаю предупреждать заранее. Все, разойдись, требуха мантикорья!

На следующий день с корабля списалось тридцать семь человек из шестидесяти двух.

Полубой вызвал к себе Лэнса и Мартина-Иголку.

— Ну что, парни, от швали избавились. Давайте думать, как набирать нормальную команду.

— Больно ты резок, Убивец, — хмуро сказал Мартин, — небось на Акмоне уже прослышали про твои требования и теперь хрен кого найдешь.

— Значит сделаем предложение, от которого не смогут отказаться.

— А где деньги возьмешь? Судовая касса не вытянет всех, кто нам нужен, — заметил Лэнс, — канониров не осталось, абордажников — пятеро, включая меня, навигатор — один Мартин… э-э, да если перечислять, то проще сказать, кто не нужен.

— Есть выход, мужики. Я вложу свою долю от продажи груза и транспорта, а заодно и Светоча. Под Светоч даст гарантии Неарх, и хотел бы я посмотреть на того, кого такие гарантии не устроят.

— Ты серьезно? — выпучил глаза Мартин. — Вложишь свои деньги? Может, и корабль выкупишь — закладная как раз у Неарха. Падальщик только кричал, что «Заступница» его, а на самом деле, чтобы оборудовать, занял деньги у гетайров. Еще на Лимаре, откуда мы сюда прибыли.

— Да, вложу свои и корабль выкуплю, — твердо сказал Касьян. — Вы пока прикиньте, кого из ваших знакомых можно соблазнить выгодным контрактом. Только не собутыльников мне предлагайте, а классных специалистов. Сразу предупреждаю: канониров и абордажников буду проверять сам, за экипаж будешь отвечать ты, Мартин.

— Ну есть несколько ребят, которых я бы хотел иметь рядом в драке, — задумчиво протянул навигатор, — Ехидна-Джонс, канонир от Бога. Старик уже, но дело знает туго. Полосатый Гасан — энергетик, каких поискать…

— Вот составляйте список и ко мне. А завтра пойдем в город, засядем в какой-нибудь харчевне и начнем набирать людей.

— Завтра? — в один голос спросили Лэнс и Мартин. Видимо, они не привыкли к таким темпам. — Это ж сколько народу надо вспомнить!

— Ничего, ночь длинная, — подбодрил их Полубой, — за работу, парни!

Новый экипаж набирали трое суток, затем те, кто остался от прежней команды, взбунтовались, заявив, что если новенькие будут на более дорогих контрактах, тогда и они, ветераны «Божьей заступницы», должны заключить новые. Полубой не спорил. Он уже видел, что экипаж подбирается именно такой, как он хотел. Однако если большинство можно было проверить на стоянке, то чтобы оценить мастерство канонира, необходимо было вывести корабль за орбиту Акмона. Полубой получил разрешение у Неарха, который одобрил его действия по замене команды, но тут случилась загвоздка. Ехидна-Джонс, прибыв на корабль и осмотрев орудия, заявил, что будет скорее кидаться в противника кирпичами, чем стрелять из этой рухляди. Полубой, сам имевший второй класс комендора русского флота, попросил аргументировать требование. На его взгляд орудия вполне еще могли послужить. Ехидна провел его по батарейной палубе от «фаланги» к «фаланге», которых на борту имелось четыре единицы, и популярно объяснил недостатки корабельной артиллерии. Полубой не мог не согласиться с доводами, и в результате выход отложили на двое суток, за которые провели замену орудий.

Вылет оправдал все затраты по комплектованию экипажа и замене орудийного комплекса. Единственно, что не понравилось Полубою, так это то, что Ехидна, не считаясь с понуканиями, калибровал и фокусировал орудия столько времени, сколько считал нужным.

На последний запрос Полубоя, сделанный с мостика по громкой связи, Ехидна во всеуслышание послал капитана Полубоя куда подальше.

Касьян выскочил из рубки с намерением убить мерзавца на месте, услышал, как кто-то из вахтенных операторов сказал:

— Ну все, доигрался Ехидна.

Выскочив на батарейную палубу, Касьян начал орать, даже еще не увидев канонира. Ехидна выполз из недр развороченной «фаланги», не торопясь вытер руки замасленной тряпкой и выдал такую тираду, каких Полубой не слышал со времен курсантства. Боцман на учебном судне считался большим специалистом по ненормативной лексике, но и то, что вылетело из Ехидны, немногим этому уступало.

— Короче, — немного успокоившись, сказал Касьян, — сколько тебе еще надо времени?

— Сколько надо, столько и будет, — отрезал канонир и вдруг расплылся в улыбке, показав выбитые через один передние зубы, — ты не бойся, Убивец, лишнего не возьму. Отдохни часок, а как будет готово, я тебя позову.

— Может, помочь чем? — неуверенно спросил Полубой.

— Не, только мешаться будешь. Орудие к работе готовить, это тебе не пулять из него, куда укажут, — закончил разговор Ехидна и снова уполз в нутро «фаланги».

Потоптавшись, Касьян плюнул на палубу, что, как он знал, является на корабле одной из привилегий капитана, и вернулся на мостик.

Ровно через час Ехидна вошел в рубку и вытянулся перед Полубоем.

— Орудия к стрельбе готовы, капитан, — доложил он.

Полубой, в отместку за строптивый характер, погонял канонира вволю — проверил точность залпового огня, затем стрельбу по разнесенным целям, дал вводную на отказ автоматического наведения и под конец вывел из шлюза списанный бот, который закупил именно для отработки орудийного огня, оснащенный постановщиком помех и генератором поля отражения.

— Есть захват цели, — через тридцать секунд отрапортовал Ехида-Джонс, — не жалко железяку, капитан?

— Огонь, — скомандовал Полубой, уверенный, что канонир поторопился и взял ложную цель.

Ехидна даже не стал давать залп всех четырех орудий — бот был уничтожен первым же выстрелом единственной «фаланги».

— Ладно, старик, — сказал Касьян, — беру назад все, что наговорил там, на батарейной палубе.

— Ну и я беру назад, — хитро ухмыльнулся Джонс.

После возвращения в свой сектор на Акмоне, Полубой, по совету Мартина-Иголки и Ехидны, решил обновить датчики дальнего наблюдения и прицельные системы на «Заступнице». Спустившись в город вместе с канониром и навигатором, он нашел все, что нужно, на базе технического обеспечения и потратил в дополнение ко всем расходам немалую часть личных денег на новое оборудование. Мартин уже ничему не удивлялся, а Джонс, получивший новейшие системы отсечки ложных целей и анализаторы состояния силового поля противника, был в полном восторге. Они уже собирались возвращаться, когда Касьян увидел в дверях небольшого кафе Алекса О’Доннела. Сказав, что хочет еще побродить по городу, Полубой отправил навигатора и канонира на корабль, а сам, небрежной походкой, вошел в кафе. О’Доннел приподнял руку, приглашая его за свой столик.

— Надо ли нам вот так, на людях встречаться? — спросил Полубой.

— Все в порядке. Неарх попросил неофициально довести до твоего сведения, что весьма доволен, как ты командуешь кораблем. На днях тебе последует приглашение на Афродиту, так что будь готов.

— Аристотеля я увижу?

— Вряд ли. Александра — возможно.

— А когда конкретно меня вызовут?

Кибер поставил на стол пиво, Алекс расплатился и отпил из кружки.

— Пока ты громил конвой Лиги и собирал команду, много чего произошло. За мировыми новостями ты не следишь?

— Делать мне, что ли, нечего?

— А зря. Гетайры осуществили довольно любопытную, с точки зрения стратегических выгод, акцию, и она весьма упрочила их репутацию защитников слабых и силы, несущей в мир справедливость.

Алекс вновь промочил горло, Полубой кивнул, показывая, что слушает.

Дело оказалось в том, что один зависимый от султаната Регул окраинный мир внезапно объявил, что разрывает с султанатом все отношения. Лидером подобной революции был некий молодой Властитель, по слухам еще в статусе наследника престола доставлявший султану Регула столько опасений, что тот даже попытался организовать его убийство, замаскировав его под нападение пиратов. Впрочем, неудачно… Так вот, султанат, естественно, не принял подобного развития событий и отправил на планету экспедиционный корпус, который вполне в привычках воинов султана, принялся зверствовать. Гетайры Александра заявили, что не допустят подобного попрания принципов гомойона и всеобщей справедливости и в последний месяц организовали захваты нескольких десятков конвоев с грузами султаната, практически парализовав всю систему его внутренних и международных перевозок, потребовав вывести с планеты экспедиционный корпус. Попытки флота султаната организовать освобождение некой части захваченных судов, привели к тому, что эти захваченные суда были взорваны вместе с грузом. А кроме того, на некоторых планетах, не имеющих серьезной планетарной обороны, а таковых в султанате было большинство, были захвачены и уничтожены орбитальные терминалы. Так что флот султаната оказался: во-первых, распылен для защиты хотя бы наиболее значимых планет, поскольку на какие из них откуда и какими силами обрушится противник в следующий раз, было неизвестно; и во-вторых, у него были связаны руки, поскольку там, где наличие кораблей гетайров было установлено, атаковать их не представлялось никакой возможности, поскольку они находились среди захваченных транспортных судов султаната, подготовленных к взрыву.

— Стоп, — Полубой поднял руку, — как зовут этого молодого властителя?

— Ахмет-Гирей.

— Ха! — Касьян откинулся на скрипнувшем стуле. — Так я его знаю. Было дело, он даже заявил, что считает себя моим вечным должником.

— Интересный расклад, — протянул Алекс, — ладно, это мы еще обмозгуем. Слушай дальше. Несколько дней назад, под восторженные вопли всей свободной прессы, султанат вывел экспедиционный корпус с планеты, а буквально несколько часов назад было объявлено, что на Акмон прибывает молодой повелитель Итиля, дабы лично выразить благодарность самому Александру Великому и его гетайрам. Слушатели же старшего курса школы Аристотеля должны были выступать в качестве почетного караула. Кстати, выпускники школы удостаиваются чести видеть Аристотеля во время церемонии посвящения в гетайры. Первый выпуск школы намечен через месяц.

— А ты его увидишь?

— Мне пока рано. Между прочим, мы изучали его труды, и лично мне они вполне нравятся. Действительно, любой человек сможет легче достичь своего счастья, если его способности и возможности будут использованы наиболее полно. И каждый обретет свою долю почета и уважения.

— Так… а ты еще говорил, что мозги тебе промыть не сумели, — заметил Полубой. — Только один вопрос: кто будет определять меру способностей и долю почета и уважения? А ну как этот кто-то ошибется? А вдруг одаренный почетом решит, что его доля несправедливо мала? Без переделки мозгов людей эту проблему никак не решить…

— Ну, в общем, ты прав, — согласился О’Доннел. «Еще бы не прав», — подумал Полубой. Все самые чудовищные преступления и все периоды самого большого мракобесия в человеческой истории начинались именно с того, что кто-то открывал совершенно точный рецепт установления среди людей царства всеобщего добра и справедливости. Ибо никто и никогда не делает ничего во имя зла. Кроме, конечно, отрицательных героев дешевых 3D боевиков, возглашающих служение злу смыслом своей жизни. Все остальные действуют во имя добра: инквизиторы, оправлявшие на костер средневековых ученых, делали это вовсе не от собственной кровожадности, а в искреннем убеждении, что спасают их погрязшую в ереси бессмертную душу. Наполеон, ввергнувший Европу в пучину великой войны, ради утверждения «свободы, равенства и братства» так же искренне считал, что несет народом именно то, что провозглашал. «Особые тройки», боровшиеся с «классово чуждым элементом» во имя торжества мировой пролетарской республики, так же были убеждены, что приближают счастие «всего трудового народа». А Гитлер, создавший чудовищную машину по уничтожению в печах крематориев евреев, цыган, славян и иных «неполноценных» рас, также сделал это не из природной предрасположенности к садизму, а во имя освобождения территорий для «совершенного человека», в необходимость создания и воцарения которого свято верил. Никто из них никогда не заявлял, что действует во имя зла. Все они совершали все свои преступления «во имя добра и справедливости».

— Ты можешь устроить мне встречу с Ахмет-Гиреем?

— Надо подумать. Делегация Итиля прибывает послезавтра. Для них освободили девятый сектор. Что ему передать?

— Скажи, что его хочет увидеть один из его знакомых археологов. Он поймет. Только предупреди, что археология для меня в прошлом и если он не покажет на людях вида, что мы знакомы, я буду ему благодарен.

— Сделаем, — Алекс помолчал, испытующе взглянул на Касьяна. — Для тебя есть еще кое-что.

— Так говори, не тяни душу.

— Тебе привет от одного твоего знакомого. Он просил передать вот такие слова, сказал, что ты поймешь: «не ходи на тот конец, не водись с ворами; рыжих не воруй колец — скуют кандалами». Любопытный текст, и звучит как предостережение.

Полубой нахмурился. Где-то он уже слышал эти рифмованные строки. Кто-то читал их или пел под гитару, с папиросой в зубах, прищурив светлые глаза…

— Костя… черт возьми, это же песня, которую…

— Спокойно, — умерил восторги Касьяна Алекс, — узнал, да?

— Сашка, — Полубой вытаращил глаза на О’Доннела, — да кто ж ты такой? Я-то думал, что ты… а ты… эх, мать честная!

— Еще он просил передать, что потомственный аристократ остался жив.

— Аристократ? Кирюха! Елки палки! — Полубоя распирало от нахлынувших чувств. — Сашок, дай я тебя поцелую… нет. После. Давай водки выпьем! Это ж такой праздник!

— Нет на Акмоне водки, Касьян, — сказал Алекс и огляделся, проверяя, не привлекли ли они внимания, — успеем еще отпраздновать, было бы что. Слушай внимательно: сегодня объединенный флот покинул место дислокации. У нас от силы неделя. Если тебе нужна информация — скажи, я достану. Я не знаю, какое у тебя задание, но меня попросили содействовать тебе во всем.

— Ну теперь мы горы свернем, — Полубой сжал кулак, — держитесь, господин граф! Ты всех гетайров видел?

— Да. Знаком почти со всеми, а что?

— Тебе не показалось, что ты кого-нибудь их них видел раньше?

— Неарх, Клит, Лисимах, Птолемей, Кассандр, — стал вспоминать О’Доннел, — а я должен кого-то был видеть раньше?

— Не исключено. Хорошо, гетайр Птолемей — это граф Кайсаров.

— Ни чего себе… — пробормотал О’Доннел, — но графа я не видел ни разу. Слышал скандал, когда Екатерина Дашкова…

— Вот именно, скандал. Но тот скандал — это просто рябь на воде, по сравнению с тем, который будет, если выяснится, что племянник императора и гетайр Птолемей — одно лицо. Мое задание было: при поддержке эсминца «Дерзкий» перехватить корабль Птолемея, взять на абордаж и вывезти в империю. Исходя из этого и давай думать, как быть дальше. Я уверен, что Ахмет-Гирей нам поможет. Он встречался с гетайрами?

— И даже с Александром. Они виделись, когда Александр предложил ему свою помощь. Ахмет-Гирей помощь принял, иначе султан Махмуд попросту уничтожил бы его. Мне кажется, Ахмет-Гирей слишком независим, чтобы плясать под чью-то дудку. Ему устраивают здесь королевский прием, организуют встречу с Аристотелем именно, чтобы он отбросил сомнения. Представляешь, насколько окрепнет Александр, если к нему присоединится целый мир? Пусть населения там немного и расположен он у черта на рогах, но каков будет политический эффект! Опять же — базы, сырье, люди. Это тебе не система Лотар, которую еще осваивать надо.

— Обязательно надо увидеться с Ахмет-Гиреем до его встречи с Аристотелем. После свидания с наставником Александра, а думаю, я знаю, кто он, перетащить на свою сторону Ахмет-Гирея будет невозможно.

— Значит, увидишься с ним до встречи с Аристотелем. Сутки Ахмет-Гирей проведет на Акмоне, а уж я постараюсь устроить вам приватную встречу.

— Договорились. А теперь извини, мне пора на корабль. Знал бы ты, сколько всего на меня свалилось: набор экипажа, закупка провизии, замена орудий… голова пухнет.

— А ты думал, командовать кораблем — это стоять на мостике и отдавать приказы? — усмехнулся Алекс. — Ничего, пока у тебя неплохо получается.

Полубой с сожалением отставил пустую кружку, кивнул Алексу и вышел из кафе.

Он еще не представлял, каким образом сможет выполнить задание, но то, что он уже не один, то, что Небогатов жив и объединенная эскадра выступила в поход, добавило уверенности в удачном завершении операции. В непременной неразберихе сражения за систему он непременно найдет способ захватить Птолемея. Или уничтожить его. Не хотелось бы, но приказ был четким.

Знакомый портье вежливо, но равнодушно кивнул Полубою, когда тот прошел к лифтам. Портье уже привык, что команда «Божьей заступницы» во главе со своим капитаном слишком занята, чтобы тратить время на увеселения. Странный капитан, что и говорить. Слишком уж деловой для капитана пиратского корабля.

Глава 38

— Господин Полубой!

— Господин Ахмет-Гирей!

Несмотря на несколько официальное приветствие и неловкость первых минут, Касьян видел, что Ахмет-Гирей рад его видеть. Алекс привел Ахмет-Гирея в номер гостиницы, которую снял еще вчера. Полубой пришел немного раньше и успел заказать в номер легкий завтрак.

Они обнялись, похлопывая друг друга по спинам, после чего присели за стол, на котором стоял пузатый чайник и несколько тончайших фарфоровых чашек.

— Нет радости большей, чем видеть дорогого друга после продолжительной разлуки, — прижав руку к сердцу, сказал Ахмет-Гирей, — сердце мое наполнено счастьем, как кувшин хрустальной водой из горного родника.

— Чем дольше разлука — тем радостнее встреча, — Полубой с некоторым усилием сложил цветистое приветствие. Все-таки у его собеседника был в этом гораздо более долгий опыт. — Душа моя поет от хм… удовольствия, а слезы на глазах — это слезы восторга.

Алекс взглянул на Касьяна, будто чтобы поверить, действительно ли тот проливает слезы, закусил губу, чтобы не улыбнуться, и разлил по чашкам ароматный чай — настоящий цейлонский, до которого Неарх был большой охотник.

Беседа потекла неспешно, как высыхающая река на выжженной солнцем равнине. Ахмет-Гирей справился о Ричарде Сандерсе. Полубой ответил, что, по слухам, Дик вышел в отставку, но не унывает, а живет в свое удовольствие, и в свою очередь осведомился, как поживает Анжела Янсен. Немного помрачнев, Ахмет-Гирей ответил, что госпожа Янсен, к сожалению, не смогла привыкнуть к его образу жизни и они расстались более года тому назад.

Выпили по одной чашке, О’Доннел налил по второй. Полубой не знал, как приступить к делу, но Ахмет, почувствовав его нетерпение, улыбнулся.

— Касьян… вы ведь позволите мне так вас называть? Спасибо. Я вижу, вы хотите что-то сказать мне. Давайте оставим эти церемонии и поговорим на волнующие вас темы. Я все-таки долго жил как европеец, и восточный этикет утомляет меня не меньше, чем вас.

— Отлично, — воскликнул Полубой, — прежде всего вопрос: многим ли вы обязаны Александру Великому и гетайрам?

— Сказать, что немногим, было бы сказать неправду. Обязан целостностью своей страны, жизнями своих подданных, да и своей тоже. Я еще не знаю, что может попросить Александр в ответ на свою услугу, но есть вещи, которыми я не поступлюсь никогда. Это независимость Итиля и моя вера.

— Боюсь, вы потеряете и то и другое, если войдете с ним в соглашение, — вступил в разговор О’Доннел.

— В таком случае соглашения не будет, — невозмутимо сказал Ахмет-Гирей.

Полубой и Алекс переглянулись. То, что они услышали, вполне их устраивало. Пора было переходить к делу.

— Это в том случае, если вы сможете отказаться, — сказал Полубой, — поверьте, у них есть очень сильное средство, чтобы убедить вас принять предложение.

Ахмет-Гирей гордо выпрямился, черные глаза его блеснули огнем, который он обычно научился скрывать, научившись у европейцев прятать свои чувства за маской невозмутимости.

— Мой род восходит к самому пророку Мухаммеду, Касьян. Никто не в силах заставить меня отказаться от заветов предков или нарушить мою клятву, а я поклялся своим подданным, что принесу народам Итиля независимость.

— Я вам охотно верю, мой дорогой друг, — постарался успокоить его Полубой, — однако есть обстоятельства, в которых человек бессилен. Я примерно могу представить, что вам предстоит. Вот послушайте…

Позже Полубой признался Алексу, что не ожидал от себя подобного красноречия. Почти ничего не скрывая, он описал Ахмет-Гирею выпавшие на его и Ричарда Сандерса долю приключения на Хлайбе. Он мог бы опустить многие подробности, но ему хотелось показать Ахмету, что ни он, ни Сандерс вовсе не мальчики для битья. Собственно, в этом Ахмет мог убедиться, когда яхту, на которой они летели на Хлайб, взяли на абордаж регуланские рейдеры, имевшие целью доставить Ахмет-Гирея к султану. Тем не менее под Развалинами, расположенными под городом Пяти Башен, они столкнулись с такой силой, которой не смогли противопоставить ничего. Оказалось бессильным оружие, потому что в голову не пришло мысли им воспользоваться, отказал даже инстинкт самосохранения — и Полубой, и Сандерс, и Лив Уиллер были готовы покончить жизнь самоубийством или перебить друг друга по приказу крылатого чудовища, подавившего их волю. Предупреждая возможный вопрос, Полубой сказал, что почти уверен: завтра на Афродите Ахмет-Гирей встретит в образе Аристотеля не умудренного жизнью старца с благородными сединами, а фиолетового монстра.

Ахмет слушал, все более хмурясь. Выслушав все, он долго молчал, задумчиво перекатывая в руке чашку с остатками чая.

— Ну а каким же образом вы справились с этим… существом? — наконец спросил он.

— Справился не я. Помните тех зверюг, которые помогли нам отбить абордаж?

— Конечно помню, — воскликнул, просияв, Ахмет, — чудесные звери! Я бы с удовольствием завел несколько штук.

— Они оказались невосприимчивы ни к визуальному, ни к акустическому, ни к экстрасенсорному воздействию чудовища. Не знаю, справились бы мы с ним своими силами, но когда мы с Диком вышли из транса, риталусы уже добивали его.

— Кстати, риталусы здесь, на Акмоне, уважаемый Ахмет-Гирей, — сказал Алекс, — и если вы захотите нам помочь… и себе в том числе, у нас будет неплохой шанс победить.

— Допустим, мы с ним справились. А что дальше? Как я понимаю, в системе несколько тысяч сторонников Александра. Нас не выпустят живыми.

— Вы в курсе, что на подходе к системе объединенная эскадра под командованием адмирала Белевича.

— Конечно, я знаю, что против гетайров образована коалиция, но кажется, между ее участниками возникли серьезные разногласия. Вы сами-то знаете, что Регул отозвал почти все корабли в связи с инцидентом над Итилем?

— Нет, мы этого не знали, — сказал Полубой, — но я знаю, что даже если русский флот останется один, он не отступит.

— Эскадра будет здесь уже завтра, — сообщил Алекс, — у меня есть возможность получать информацию с постов дальнего обнаружения, которыми гетайры наводнили пространство вокруг системы. Думаю, у нас будет возможность… да что там, я уверен, что гетайрам будет не до нас. Я знаю, что на Афродиту вы полетите с Птолемеем и Неархом. Касьян будет сопровождать вас, как будущий слушатель школы сарисфоров. В крайнем случае вы сможете отсидеться на Афродите. Думаю, в течение трех суток на планету высадится десант.

— Весь вопрос, сможете ли вы устоять перед атакой на вашу психику. Я не представляю пока, как можно защититься от ментального удара. Может быть, попытаться не слушать и не смотреть?

— У меня есть вот это, — Ахмет-Гирей достал из-за пазухи цепочку с оправленным в серебро камнем красного цвета. — Этот талисман мне дал Белый имам, который живет в неприступных горах Итиля. Он дал мне этот камень, когда я просил у него благословения, чтобы поднять восстания против султана. Молитва к Всевышнему и камень Веры помогли мне в моих начинаниях. Помогут и на этот раз.

Полубой скептически посмотрел на талисман, однако счел за нужное промолчать. У многих его знакомых в морской пехоте были талисманы, многие верили в приметы. Кому-то это помогало, кому-то нет, но то, что талисман добавлял уверенности в собственных силах, оспорить не мог никто. Если камень и молитвы помогут Ахмету продержаться до того, как подоспеет Полубой с риталусами — тем лучше.

— Мне бы не хотелось, уважаемый Ахмет-Гирей, — сказал Касьян, — полагать, что вы помогаете нам только потому, что когда-то объявили себя моим должником. Если вы…

— Ни слова больше, Касьян, — Ахмет-Гирей поднял руку, прерывая его, — мой долг перед вами вечен, но сейчас я только делаю то, что считаю нужным.

Полубой и Алекс проводили своего гостя к ожидавшей его охране. На Акмоне в ней не было необходимости, однако пока что Ахмет-Гирей выступал как союзник Александра, а не как подданный, и положенный этикет соблюдался достаточно строго.

Глядя вслед окруженному телохранителями Ахмет-Гирею, Алекс покачал головой.

— Как полагаешь, не передумает? Все-таки мы не представили ему никаких доказательств наших слов, а Александр заставил отступить самого султана Махмуда.

— Завтра увидим, — буркнул Полубой.

— Давай на всякий случай попрощаемся, что ли, — внезапно сказал О’Доннел.

Полубой недоуменно приподнял бровь.

— Ты что это?

— Всякое может случиться.

— Сашок, — вполголоса сказал Касьян, — случиться может что угодно. Главное, ты не забывай первое правило русского спецназа.

— Никогда не сдаваться, — задумчиво проговорил Алекс, — до сих пор не забывал.

— Вот и все, что нам надо помнить. А то — прощаться давай!

Глава 39

Полубой прошелся вдоль строя, заложив руки за спину и опустив глаза. Разговоры стихли, можно было начинать. Конечно, это не флотский экипаж, но он таким никогда и не будет. Не для того эти парни вышли в космос, чтобы тянуться перед кем-то, даже перед собственным капитаном. Что ж, за неимением гербовой бумаги, пишут на простой, почему-то вспомнилась старая поговорка. Эх, скомандовать бы сейчас «смирно» да поставить задачу, как положено. Были бы в экипаже хоть десяток мужиков, знающих, что такое военный приказ…

Касьян остановился, повернулся к строю и обвел всех глазами. Стоят, переминаются, смотрят с нетерпением. Давай, капитан, толкни речь, да разойдемся. Что у нас, дел нет, как только тебя слушать. Вон эскадра на подходе, на Акмоне все бегают по кабакам да по девкам, как тараканы ошпаренные, а мы даже по рюмке напоследок пропустить не можем.

— Значит так. Кто хочет сдохнуть в системе Лотар за Александра и гетайров, выйти из строя.

Во, даже дыхание затаили.

— Ты что, Убивец, издеваешься, что ли? — спросил Грег.

— Стало быть, никто, — констатировал Полубой. — А кто хочет вернуться в нормальный мир и потратить деньги, которые мы честно заработали? Кто хочет иметь виллу, девок, пить дорогой коньяк и целыми днями валяться на пляже?

Молчание. Видно, вставшая перед глазами картина настолько пришлась всем по душе, что отвечать на вопрос сочли излишним.

Наконец Ехидна-Джонс нарушил молчание.

— Убивец, кончай мудрить. Есть предложение — говори прямо, нету — пошел…

— Предложение есть. Если будете делать, как я скажу, объединенная эскадра вас не тронет.

— А ты что? Сматываешься?

— Куда я из системы смотаюсь? Спрятаться здесь не удастся — освоена одна Афродита, и через неделю десант русских выловит всех как кроликов и отправит на Лай Грызуна, на рудники. Я предлагаю вам жизнь.

— Бросить гетайров? — хмуро спросил Лэнс. — У всех у нас контракт с ними. Ты слышал когда-нибудь о таком понятии, как честь наемника?

— Контракт у вас со мной, а с гетайрами только у меня, — поправил его Полубой, — не будет у вас греха на совести. Так как?

— А ведь он прав, — сказал Мартин-Иголка.

— Ладно, говори, — разрешил Ехидна-Джонс.

— Спасибо, — поблагодарил Касьян, — только всем о том, что надо делать, знать не обязательно. Вместо меня старшим оставляю Лэнса. Помощниками — Грега, Ехидну и Мартина. Всех, кого назвал — ко мне в каюту, остальным разойтись. Чтобы не думали, будто какая измена готовится, скажу: будете прорываться из системы там, откуда идет объединенная эскадра. До орбиты внешних планет гетайры вас не тронут, а там русские помогут. Разойдись!

В каюте, пригласив всех присаживаться, Полубой встал возле двери.

— Объясняю задачу, — с места в карьер начал он, — выходите на границу системы к поясу астероидов и даете объединенной эскадре лазерную подсветку на астероиды, на которых оборудованы капониры с планетарными мортирами. Все. Ничего сложного в этом нет. После этого, не дожидаясь меня, можете катиться на все четыре стороны.

— А чегой-то ты у двери встал, — спросил Ехидна, щуря глаза, — поубиваешь, если откажемся?

— Первым залпом подсеченные мортиры размажут нас, а потом займутся эскадрой, — меланхолично сказал Мартин.

— А вот это уже твое дело, как от них уйти. Ты выдай на эскадру указание целей и мотай оттуда, как можно быстрее. Мне кажется, на астероидах будет не до вас.

— Мы выйдем из зоны поражения через сорок минут хода, — принялся вслух рассуждать Мартин, — если русские затянут с открытием огня…

— Хочу на виллу, — заявил Грег, поднимаясь, — я хоть и абордажник и в ваших навигационных делах ни хрена не смыслю, но если кто захочет мне помешать пить коньяк на пляже — укорочу на голову и глазом не моргну.

— А я тебе помогу, — сказал Лэнс. — Ну что, Убивец. Я так понимаю, что вряд ли мы еще увидимся. Космос большой. Но если захочешь — найдешь. Думаю, через пару лет спокойной жизни мне снова захочется пощекотать нервы абордажем.

— Надо же, — проворчал Ехидна, выходя из каюты, — и ни разу никого подонком не обозвал.

— Это потому, что я волнуюсь, — сказал ему вслед Полубой.

Вещи были уже собраны. Собственно, и вещей-то не было. Сабля у пояса, скафандр в скатке и все.

Он шел по жилой палубе к шлюзу, и каждый норовил по-дружески ткнуть в бок или сказать хоть одно слово на прощание. Он ответно толкал, отшучивачся, улыбался и чувствовал, что привык за несколько недель к этим грубым парням. Все-таки они стали единым экипажем. Пусть ненадолго, но стали.

Узнав о том, что Регул отзывает почти все корабли, контр-адмирал Белевич сел в кресло перед консолью командира крейсера, положил руки на подлокотники, закрыл глаза и сцепил зубы. Он очень боялся сорваться. Хватит того, что он вчера вышел из себя. Костяшки пальцев адмирала побелели, губы превратились в шрам на загорелом лице, на виске подергивалась жилка.

— Мы ведь и не рассчитывали на Регул, не так ли, Борис Самойлович? — услышал Белевич спокойный голос Дробышева.

— Да, конечно, Валерий Романович, — контр-адмирал открыл глаза и сглотнул комок ярости, стоявший в глотке. — Будьте любезны, прикажите «Мечу пророка», или как там называется тот крейсер, который они нам оставили, перейти в арьергард. На подходе к системе поднимем его над плоскостью эклиптики, и пусть оттуда наблюдает. Может, хоть отпугнет кого, когда они начнут разбегаться. И сообщите в адмиралтейство об отходе кораблей султана.

Белевич тяжело поднялся с кресла и направился к лифту. Проходя мимо командира «Измаила», он положил ладонь на руку и слегка сжал пальцы.

— Благодарю, Валерий Романович, — тихо сказал он и добавил громче, — когда начнут поступать донесения от группы Кислевского — сообщите мне. Я у себя в каюте.

— Слушаюсь, — Дробышев склонил голову, проводил взглядом командующего эскадрой и занял свое место. — Приказ на «Меч пророка»: занять позицию в арьергарде ордера. Контр-адмирал Белевич.

После первого донесения от группы фрегатов, выполняющих роль дальних разведчиков, Дробышев не стал беспокоить Белевича. Кислевский сообщал, что фрегаты вошли в зону действия датчиков слежения, чьи позывные и кодированные сигналы не поддаются идентификации. Поскольку обжитых миров, кроме системы Лотар, поблизости не было, логично было предположить, что фрегаты обнаружены гетайрами. До того как эскадра войдет в зону действия неопознанной системы слежения, было еще два часа, так что Дробышев решил дать адмиралу немного вздремнуть. Если тот, конечно, сможет закрыть глаза.

Система Лотар появилась на экранах фрегатов Кислевского почти пять часов спустя, и Дробышев вызвал на мостик контр-адмирала. Белевич явился немедленно, свежий, будто и не прилег, и благоухающий лосьоном после бритья. Это была маленькая слабость адмирала, о которой знал весь флот — он брился исключительно старомодными лезвиями, освежался любимым лосьоном «Зимний жасмин» и не признавал иных методов избавления от щетины на подбородке.

Дробышев пересел в кресло первого помощника, Белевич благодарно кивнул и вывел на экран донесения от группы фрегатов. Несколько минут он читал полученную информацию, после чего повернулся к капитану первого ранга.

— Ну-с, что скажете?

— Почти ничего нового, чего бы не было в лоциях, — пожал плечами Дробышев, — мы узнали периодичность движения астероидных полей, плотность пылевых скоплений и только ну, конечно, вот этот планетоид. — Он встал, подошел к тактической голограмме с изображением системы и отметил маркером слабую точку, увеличивая ее масштаб. — Это явно искусственное сооружение. Атаковать придется под острым углом к плоскости эклиптики. Зато по этому вектору мы выходим сначала на планетоид и сразу на Афродиту. Так… однако как неудачно расположены пояс астероидов и… одну минуту… — Он вернулся за свою консоль, услышав прерывистый звук вызова. — Так, ответ из адмиралтейства. О-о… это любопытно. Взгляните, Борис Самойлович.

Белевич склонился к экрану. Адмиралтейство давало характеристики оборонительных сооружений системы Лотар. Прочитав сообщение, контр-адмирал прищелкнул пальцами.

— Ну это уже кое-что. Хоть какая-то польза от штабных. Ваше мнение?

Дробышев, еще раз пробежал глазами по экрану.

— В общем, как мы и предполагали: оборона солидная. Придется играть с листа, как говорят музыканты. Меня беспокоят планетарные мортиры, Борис Самойлович. Даже если астероиды, оборудованные капонирами, нам подсветят, что не факт, еще надо будет выйти на дистанцию действительного огня. Если же подсветки не будет — до первого залпа мортир мы ничего не узнаем. Если они откроют огонь на предельной дистанции, то полчаса смогут безнаказанно нас расстреливать.

— Еще попасть надо, — буркнул Белевич, — но вы правы. Отводите фрегаты — не будем дразнить гусей. Давайте-ка прогоним несколько вариантов атаки. Подключайте своих офицеров: две головы хорошо, а много — лучше.

Объединенная эскадра упала на систему Лотар с двух направлений: под острым углом к плоскости эклиптики на астероидный пояс, прикрывающий Акмон и Афродиту, выходили русские тяжелые крейсера, три крейсера империи Ниппон и четыре эсминца Таира; по оси плоскости шли в атаку семь фрегатов Ниппона, пять эсминцев, все десять русских фрегатов и легкий крейсер республики Таир. Авианосец «Микадо» и четыре десантных судна с бригадой русской морской пехоты держались в тылу под охраной семи фрегатов империи Ниппон.

Все корабли уравняли размеры полей отражения, максимально затрудняя идентификацию целей артиллеристам гетайров, но эта хорошо знакомая всем уловка действовала только до того момента, когда придется открыть огонь. И группа крейсеров и группа легких кораблей шли ордером «клин», который менял острый угол на тупой по мере сближения с противником, имея конечной целью развернуться в «обратный веер», охватывая с флангов позиции планетарных мортир. Навстречу объединенной эскадре из центра системы выдвигались семь эскадр под командованием гетайров. Расчет был прост — встретить корабли Белевича в поясе астероидов, где небольшие корабли Александра будут иметь преимущество в маневре, и навязать ближний бой, а если повезет, то и абордаж.

Секунды капали с неторопливостью капели ранним мартовским утром, когда солнце еще не набрало силу. На мостике «Измаила» царило молчание, изредка прерываемое докладами с постов комендоров о меняющемся приоритете целей и операторов, уточняющих характеристики плотности пылевых облаков и орбит крупных астероидов.

— Семнадцать минут до выхода на дистанцию действительного огня.

Белевич спокойно прохаживался по мостику, посматривая на мониторы из-за спин операторов. Дробышев курил, не отводя глаз от дисплея, на который он вывел результаты обработки сканирования астероидов. Искусственный мозг «Измаила» пытался вычислить располо жение планетарных мортир, но пока шел отсев только мелочи, на которой разместить столь тяжелые орудия не представлялось возможным.

— Одиннадцать минут до выхода на дистанцию…

— А неплохие нервы у комендоров Александра, — негромко сказал Белевич.

— Или сами комендоры настолько плохи, что опасаются промазать и выдать себя раньше времени, — откликнутся Дробышев.

— Это было бы слишком хорошо.

Эскадры гетайров разделились, двигаясь соответственно к группе крейсеров и легких кораблей.

— Передать на «Сан-Себастьян»: фрегатам выдвинуться вперед и связать противника боем. Эсминцам — торпедная атака капониров на астероидах, — приказал Белевич.

— Четыре минуты до…

— У меня такое ощущение, что мортир там вообще нет, — проворчал Белевич, — больше всего не люблю, когда приходится ждать, пока противник не раскроет карты. И где, черт возьми, обещанная…

— Есть подсветка целей, — звонким от сдерживаемого ликования голосом воскликнул наводчик «онагров».

— Шесть идентифицированных целей, — тут же поддержал его комендор главного артиллерийского комплекса, — планетарные мортиры, готовность к открытию огня — минус ноль-ноль-пять. Наведение: четыре единицы — группа эсминцев, две единицы — группа кресеров.

— «Сан-Себастьяну» — группе маневр уклонения «сломанный веер», — скомандовал Белевич. — Крейсерам — готовность к открытию огня совмещенными залпами. Пары: «Измаил» — «Тверь», «Ратибор» — «Аскольд».

— Одна минута до…

— Чего они ждут? — спросил Дробышев. Белевич молча смотрел на бегущие по экрану цифры.

— Чего бы ни ждали — дождались, — с каким-то злорадством сказал он. — Огонь!

Совмещенный залп крейсеров отстал от залпа планетарных мортир на сотые доли секунды.

Окруженная зеленоватой дымкой планета занимала уже треть обзорного экрана, и Полубой невольно залюбовался ею. Примерно так же из космоса выглядел и Луковый Камень, на котором он в последний раз был около двух лет назад. Если бы не другие контуры материков, можно было бы подумать, что он возвращается домой.

Утром Касьян явился к Неарху, последовав приглашению, высказанному накануне. Гетайр не скрывал, что Полубою предстоит сопровождать на Афродиту гостя Александра Великого. Ахмет-Гирей пришел чуть позже, сопровождаемый обязательной охраной, которая проводила их до челнока, стоящего за домом гетайра. Это была тяжелая машина с хорошим ходом для внутрисистемных перелетов. Птолемей опаздывал и Касьян уже начал опасаться, что тот не придет и придется менять план на ходу, когда тот, обаятельно улыбаясь, забрался в челнок и извинился за опоздание. Он почти не изменился с тех пор, как Полубой его видел при штабе пятой эскадры, куда Кайсаров приходил по какому-то делу около трех лет назад. То же породистое лицо, щегольские усики над губой, белозубая улыбка. Полубой даже улыбнулся ему в ответ.

Полет занял около часа, когда на экранах появилась Афродита.

Неарх повел плечами, будто ему стало зябко, и, перехватив недоуменный взгляд Полубоя, улыбнулся.

— Волнуюсь, как невеста перед брачной ночью, — сказал он, — веришь ли, я неоднократно видел наставника, но каждый раз это будто впервые. Невозможно передать глубину чувств, которые он вызывает. Придет время, капитан, и ты увидишь его.

— Скорее бы, — сказал Полубой. Ахмет-Гирей, сидевший впереди вместе с Птолемеем, прищелкнул языком, выражая восторг.

— Что, красивая планета? — спросил Птолемей, он наклонился вперед и тронул за плечо пилота: — Ну-ка, дай увеличение на Элладу.

Центральный материк вырос, заполнил экран, словно наезжая на наблюдателей. Полубой различил леса, степи, песчаный берег моря. Изображение все увеличивалось, и Птолемей откинул голову, откровенно любуясь величественным зданием, построенным в сосновом лесу на берегу моря Филиппа. Здание было массивным и угловатым, и создавалось впечатление, что оно или отлито из металла, или вытесано из единого куска камня, из монолитной скалы, подавлявшей своими размерами. Сосны рядом с ним казались молодой порослью, а дюны — песчаными бугорками, насыпанными морским ветром. Не вписывалось это сооружение ни в окружающую обстановку, не подходило ни материку, названному Элладой, ни тем более планете, получившей имя богини любви.

Птолемей склонился к Ахмет-Гирею и сказал, доверительно понизив голос:

— Вот куда лежит наш путь. Здесь тебе предстоит увидеть величайшего из наставников, который когда-либо снисходил, чтобы объяснить человеку мудрость Вселенной.

Ахмет-Гирей вежливо наклонил голову, но промолчал.

«Напрасно он молчит, — подумал Полубой, — знает ведь, чего от него ждут — заверений, что он уже благодарен Александру, гетаирам и их наставнику и сделает все возможное, чтобы оправдать их надежды».

Впрочем, Птолемей не обратил внимания на молчание собеседника. Видимо, был уверен, что после встречи с Аристотелем правитель Итиля станет совсем другим человеком.

Картинка на экране сменилась — пилот включил нормальный масштаб. Челнок входил в атмосферу, впереди громоздились горы облаков. Клюнув носом, челнок встал на привод и вошел в облака.

Полубой ощутил, как забеспокоились в контейнере риталусы, и понял, что они почуяли врага, с которым уже сражались на Хлайбе. Что интересно, под Развалинами Касьян не натравливал их на фиолетовое чудовище — они напали на него сами, будто ненависть к нему была заложена в них на генетическом уровне. Словно поколения их предков дрались с фиолетовым и передали свою ярость потомкам. Прямо противоположное чувство — любовь, обожание, обожествление испытал сам Полубой на Хлайбе. А гетайры навсегда покорились этой болезненной страсти. Сможет ли Птолемей когда-нибудь излечиться? Захочет ли? Ладно, это уже его проблемы. «Мне бы только выпустить вас, малыши, а дальше вы и сами разберетесь», — подумал Касьян и успокоил риталусов мысленным приказом. Не пришло еще их время.

— Может, мне все-таки надо было остаться на «Заступнице»? — спросил Полубой. — Если атака начнется в ближайшее время, лишний корабль не помешал бы.

— Мы успеем вернуться, — сказал Неарх. — Вряд ли они будут атаковать с ходу, к тому же на границе системы есть несколько сюрпризов, которые задержат врага. А когда они войдут в систему, здесь их встретим мы. Не беспокойся, капитан, все под контролем. А тебе уже пора посмотреть на подготовленных к выпуску. Поверь, это совсем другие люди. И ты станешь таким. Сильным, справедливым, не знающим сомнений. Готовый забрать жизнь или отдать свою во имя великой цели.

— Красиво, — вздохнул Полубой, — только отдавать свою хотелось бы попозже.

Неарх похлопал его по колену — не беспокойся, мол, это будет тебе в радость. Касьян посмотрел на него, подумал, что в гробу он видал такую радость, но согласно кивнул.

Челнок вывалился из облаков над огромной посадочной площадкой, рассчитанной на прием крупных судов. Сейчас, однако, здесь не было ни одного корабля. Пилот взял управление на себя и посадил машину на краю поля.

Чмокнул люк, вываливаясь из корпуса, пахнуло свежестью и солоноватым запахом моря — берег был недалеко. Первым на землю сошел Птолемей, замер, раскинув руки и закрыв глаза, будто благодарил кого-то, что довелось еще раз побывать здесь. Неарх склонил голову, будто молился, Ахмет-Гирей тревожно втягивал воздух тонкими ноздрями. Полубой видел, что он волнуется. Только бы Ахмет выдержал. Что поделать, не верил Касьян, что молитвы, пусть даже и переданные Ахмет-Гирею великим праведником, помогут заслонить сознание от страшной удара чужой воли.

Было не жарко, солнце клонилось к закату. Сосны на дюнах, окружавших посадочную площадку, бросали на бетон длинные тени. Пахло смолой и хвоей, и на мгновение Касьяну стало жалко, что этот прекрасный мир изгажен вторжением неведомого сушества, которому вся эта красота безразлична. И Древняя Греция, Эллада, безразлична ему, он только взял из глубокой старины то, что ему было нужно — богов, героев и великого философа, имя которого не смогли стереть из людской памяти сотни веков.

— Пора, — сказал Птолемей.

Ахмет-Гирей выпрямился, его пальцы на миг коснупись талисмана, висевшего на груди. Ахмет был бледен и сосредоточен, будто ему предстоял смертельный поединок. Так оно и было, и хорошо, что он поверил предупреждениям Касьяна о силе врага. Посмотрев Полубою прямо в глаза, он повернулся к Птолемею.

— Я готов.

Гетайры встали по боками Ахмет-Гирея. Неспешным, даже торжественным шагом они двинулись к дюнам. Полубой смотрел им вслед, пока они не скрылись за соснами. Он уже прикинул, сколько времени им понадобится, чтобы достичь здания на берегу. Можно было начинать действовать. Только бы Сашка сделал все, как надо, только бы Лэнс и Мартин не подвели.

— Подарки забыли, — по трапу сошел пилот, с натугой таща контейнер. Брякнув его на бетон, он выпрямился, тяжело дыша. — Что он, золото, что ли, привез Аристотелю? Вот чудак-человек.

— А давай откроем, посмотрим, — предложил Касьян, подходя к пилоту.

Парень ухмыльнулся.

— Давай!

Глава 40

— Нельзя же быть таким беспечными, ребята, — пробормотал Александр Одинцов, переступая через неподвижные тела.

Вытащив из кармана дешифратор, он подсоединил его к компьютеру, управляющему автоматическими системами охраны энергетического комплекса Акмона.

Всегда следуя завету: наглость — второе счастье, он спустился сюда, на минус девятнадцатый уровень планетоида, вырубив охрану возле гравитационной шахты. Задействовав платформу не удалось — допуск его пропуска кончался на поверхности, но он и не надеялся на это. Зря что ли спер планирующий антиграв из дома Неарха. Гетайр, бывало, любил рассказывать, как он спускается с гор на Афродите.

Внизу Одинцова никто не ждал; он спокойно разжал шахтные двери, сориентировался и, подойдя к будке охраны, тербовательно заколотил в дверь.

— Кого несет? Карту вставь, забыл что ли?

— Открывай, — нагло гаркнул Одинцов, — сбой системы, ремонтный наряд.

— Чего?

Охранник открыл дверь и Одинцов с порога засветил ему рукоятью сабли в лоб. Второй, правда, среагировал мгновенно — цапнул с пульта пружинный арбалет. Если бы он держал арбалет в руках, пока первый открывал дверь, может быть у него и был бы шанс.

Болт врезался в стальную дверь, охранник рванул из ножен саблю, но Одинцов уже был рядом и кистевым движением тюкнул его клинком в висок. Опрокидывая кресло, охранник рухнул на пол.

Пискнул дешифратор. Одинцов проверил, побегав пальцами по клавиатуре, все ли отключено, и удовлетворенно кивнул.

— Вот так. Совсем другое дело. Очень нужно мне от ваших скорострелок бегать.

Он вернулся к шахте, подобрав по дороге антиграв. Снизу пахнуло холодом и сыростью. Ну еще бы: весь конденсат верхних этажей туда стекает, а откачивают раз в год. Эх, надо было дождаться, пока откачают. Кажется, через месяц собирались.

Одинцов поежился и шагнул в пустоту.

Через двадцать секунд он по колени плюхнулся в дурно пахнущую воду. Пол тоннеля был на уровне лица. Все правильно — платформа встает заподлицо с уровнем пола, но ведь он без платформы, своим ходом. Одинцов подтянулся, но прежде, чем вылезти из ямы, посмотрел вдоль тоннеля. Освещение здесь явно экономили — панели освещения, расположенные метров через двадцать друг от друга, едва светились. Стволы скорострельных арбалетов на потолке поникли и были похожи на безвольные пальцы мертвой руки. Одинцов довольно кивнул и выбрался из ямы. Дальше, однако, все было не так легко. Вместе с арбалетами отключилась и линия питания кара, который стоял здесь же неподвижный, без признаков жизни, и оживить его не представлялось возможным. Одинцов выругался. Если он правильно помнил расположение механизмов стыковки и центрального узла энергораспределителей, то до них было около трех километров по пустому, нашпигованному арбалетами тоннелю. Арбалеты сдохли, путь свободен, сказал себе Одинцов, повесил на плечо перевязь с саблей и побежал вперед.

Он ждал начала атаки объединенной эскадры, наблюдая за ее приближением по своему компьютеру, подключенному к общей системе оповещения и безопасности Акмона. Такую привилегию он получил всего полгода назад, когда он вернулся из школы сарисфоров на Акмон и его перестали проверять на лояльность гетайрам. Теперь он проверял всех, ступающих на поверхность планетоида, и, случалось, вылавливал тех, кому вход во владения Александра был заказан. Наркодилерам, к примеру, или членам религиозных сект. Здесь признавали только одну веру — богов Древней Греции. Во всяком случае, так считалось, хотя наемным экипажам не возбранялось молиться хоть кому. Но только на территории своего корабля.

Увидев вспышки первых попаданий, на кораблях атакующей эскадры и в поясе астероидов, Одинцов рванул к увеселительному заведению Агиатиды. Веселое было заведение, что и говорить, и девчонки все как на подбор, только вот не знали они, что в подвале у них вход в шахту, ведущую к центральному энергоузлу. А если бы и знали, вряд ли это помешало бы им принимать клиентов.

Девчонок не было, как и самой Агиатиды — почтенной матроны, лег сорока, следившей за порядком в заведении. Видимо, при первых признаках паники разбежались все по домам. И правильно сделали — ему же меньше мороки. Объясняй им, зачем пришел да куда собрался.

Воздуху явно не хватало — вентиляция, скорее всего, тоже отключилась. Ножны хлопали по спине, броник душил, давил на грудь, пот заливал глаза. Потерял форму, поганец, ожирел на сидячей работе. То ли дело было на Хлайбе. Каждую неделю рейды. Правда, когда выбился в начальники, нагрузка уменьшилась, но нервы трепать все равно приходилось частенько, а это еще хуже.

Да сколько же этот тоннель будет длиться? Всего-то должно быть три километра, а впечатление такое, будто уже десятку пробежал.

Впереди забрезжил более яркий свет, чем в тоннеле, и Одинцов перешел на быстрый шаг. Вроде добрался. Помещение энергоузла, там же стыковка сегментов.

Интересно, сколько человек в дежурной смене? Вооружены, конечно. Надо было захватить арбалет наверху…

Он осторожно толкнул стальную дверь, и та уступила нажиму с неожиданной легкостью. Прямо перед ним возвышалась колонна из бронестекла, внутри которой торчала из шахты верхушка реактора, оплетенная кабелями силовой защиты. Справа — пульт, за ним, в креслах, двое. Оружия не видно, но это ничего не значит — могли на пол положить, чтобы поближе было, под рукой. Слева дверь мешает — не видно, есть ли там кто. Чего мудрить — разберемся по ходу!

Одинцов вихрем ворвался в зал. Двое вскочили ему навстречу из-за пульта контроля, у обоих короткие мечи в ножнах — потому он и не заметил их за креслами.

Нет, парни, с такими огрызками только на парадах ходить.

Первый широко размахнулся, видимо, в надежде запугать. Одинцов чиркнул его острием сабли слева снизу через подмышку и горло и, больше не обращая на него внимания, повернулся ко второму. Этот тоже оказался фехтовальщиком не ахти — Одинцов легко развернул корпус больше на автомате, чем опасаясь, что достанет, и встречным выпадом пронзил грудную клетку.

Нет, не двое здесь было. Четверо. Еще пара набегала сзади. Охранники в зеленой с серебром форме.

Одинцов принял удар вскользь на лезвие, меч ушел вниз, и он ударил поперек перекошенного злобой лица. Крик, падение…

А второй достал, гад. Перетянул по позвоночнику и остановился, дурак. Эх ты, у меня же броник! Клинок вошел охраннику между шеей и ключицей и завяз в теле.

Одинцов выпустил саблю, охранник без звука упал, бетонный пол окрасился кровью. Много в человеке крови…

Он присел в кресло, тяжело дыша. Да, форму потерял явно. И нервы ни к черту — вон как руки трясутся. Отвык убивать, капитан. Бывший капитан…

Подсоединив дешифратор, он дождался, пока на дисплей выбегут параметры распределения энергии по сегментам. Теперь оставалось только нажать кнопку, чтобы перехватить управление. В случае нападения внешние сегменты Акмона разлетаются, каждый действуя как монитор береговой обороны. Двигатели на них слабые — не для хода, а для маневра, но и этого он им не позволит. Будут сидеть на ядре как влитые и возьмут их всех сразу, и не придется гоняться за каждым. Подойдут, главным калибром сметут «фаланги» и «единороги», и пойдет по Акмону русская морская пехота! Вот так, Александр Великий. А ты говоришь — справедливость.

Главное не поспешить, иначе пришлют охрану разбираться, почему отказала проверенная система, но и не промедлить. Даем час, нет, два эскадре, чтобы пробиться через свалку на границе системы, и полчаса — чтобы подтянуть десант. Нет, два часа, дальше тянуть нельзя. Даже — полтора. Уж лишние полчаса он здесь продержится.

— Потери?

— «Ратибор» взорвался, «Аскольд» имеет повреждения энергоустановки, вышел из боя. Два ниппонских крейсера, три таирских эсминца — все погибли. В группе «Сан-Себастьяна»: при отражении абордажа на крейсере потери две трети команды — вышел из боя, три наших эсминца и три фрегата взорваны, пять ниппонских фрегатов — взорваны, два имеют сильные повреждения корпуса — вышли из боя, — перечислил Дробышев, глядя на дисплей.

— Много… много за шесть планетарных мортир и шесть десятков корветов, переоборудованных из транспортов и пассажирских судов.

Дробышев промолчал. Он ожидал гораздо худшего расклада. Если бы не неизвестный корабль, который подсветил им мортиры и рванул прочь, как наскипидаренный, могло быть гораздо хуже. Кажется, кораблик ушел.

— Курс на Акмон, — сказал Белевич, — что с противником?

— Первая волна рассеяна. Отдельные корабли пытаются вырваться из системы. «Меч пророка» уже открыл на них охоту.

— Пусть порезвится. Хоть такой толк будет.

— Вблизи Акмона нас могут встретить — у Александра еще около пятидесяти кораблей.

— Но у него больше нет тяжелых орудий. Вызывайте «Микадо» и десант. Как только подавим оборону планетоида — выброска десанта. Два корабля на Акмон, два на Афродиту.

— Слушаюсь, господин контр-адмирал.

Белевич включил обзорный экран. «Измаил» сбавил ход, двигаясь через астероидное поле. Совсем недалеко параллельным курсом летели крупные обломки корабля. Кажется, это был «Ратибор». Казалось, что мертвый крейсер не хочет отставать от своего флагмана.

Выключив экран, Белевич, сгорбясь, покинул рубку.

Командир авианосца погорячился. Пока его прикрытие отбивало атаку двух эскадр гетайра Лисимаха, «Микадо» вырвался вперед, выбросил истребители и остался один. Здесь его и подловили — сам Лисимах и корвет из его эскадры вывернулись из-за обожженного залпами крейсеров, эсминцев и штурмовкой истребителей планетоида и ударили по «Микадо» совмещенным залпом. Махина авианосца потеряла управление — его завертело вокруг продольной оси, а залпы Лисимаха дырявили прочный корпус, выгрызая целые куски из раненого левиафана.

— Ты смотри, что делают, — заорал Иван Зазнобин, врезав кулаком по консоли.

Три корабля ушкуйников находились в охране Акмона, счастливо уклонились от встречи с эскортом авианосца, и Зазнобин, решив, что ждать, когда его расстреляют крейсера или эсминцы, нет смысла, приказал взять курс на Афродиту. Он хотел посадить корабли на планету в пустынном районе и, дождавшись десанта, сдаться, однако вышло все по-другому.

— Выручать надо косоглазых, — сказал Егор Раскатов.

— Да? У Лисимаха на «Триреме» два «онагра» и шесть «фаланг», а у нас чего? Вдвое меньше.

— Орудия новые, расшибем гетайра за милую душу. Иван, да ты что? Смотри — ему же карачун через двадцать минут наступит.

— Еще какой карачун… связь с «Садко» и «Колокольным звоном». Быстро!

Когда капитаны кораблей появились на экране, они уже все поняли — «Микадо» расстреливали у них на глазах.

Три корабля ушкуйников навалились на «Трирему» разом, терзая ее залпами «фаланг», как волки загнанного лося. Лисимах успел ответить только один раз, но его залп стал роковым для «Колокольного звона». Корабль ушкуйников исчез в мгновенной вспышке, вмиг унеся на небеса души сорока человек.

Орудия ушкуйников наконец нашли лазейку в силовом поле «Триремы» — взрыв оторвал кораблю Лисимаха корму, выбросив в космос облака ледяного пара, обломки энергетической установки и тела экипажа. Второй корабль, принявший участие в атаке на «Микадо», предпочел уйти, успев, однако, напоследок влепить в борт «Садко» два залпа.

Опомнившиеся корабли эскорта расходились широкой дугой, прижимая ушкуйников к планетоиду, и Зазнобин, сцепившись силовым каркасом с поврежденным «Садко», не стал их дожидаться, а направил «Псковитянку» прочь от Акмона.

— Эх, мужики… не сдюжили, — Иван перекрестился и прошептал короткую молшву за упокой погибших. — Курс на Афродиту, — скомандовал он, — пора ноги уносить, не то пришибут здесь за милую душу и фамилию не спросят.

Глава 41

Полубой не успел откинуть крышку контейнера — две живые ракеты вырвались из него, выбив крепления, ударили его в грудь, повалили на землю и, усевшись рядом, уставились черными глазками в лицо.

— Малыши, — Касьян обхватил обоих риталусов и прижал к себе, ощущая ладонями колючие чешуйки на боках, — ну здравствуйте, здравствуйте.

Иногда он жалел, что зверьки почти не проявляли эмоций — разве что хвосты начинали энергичнее стучать по земле, но сейчас ему и этого было довольно. Он даже не ожидал, что будет так скучать без них. Риталусы будто подпитывали его своей неуемной энергией.

Отстранив зверьков, Полубой сел и попытался почувствовать, ощущают ли они врага, с которым уже сталкивались. Риталусы заволновались, задрали морды и, не сговариваясь, повернулись в сторону, куда гетайры увели Ахмет-Гирея.

— Правильно, — сказал Полубой, — он там. Поднявшись на ноги, он вошел в челнок, оторвал страховочный ремень от пилотского кресла и связал лежавшего на бетоне пилота.

— Все, ребята, пошли.

Песок в дюнах был сухой, и ноги увязали в нем по щиколотку. Дорожка следов была четкая — гетайры так и шли по бокам Ахмет-Гирея, будто подозревая, что тот может сбежать. По мере приближения к берегу дюны становились более пологими, сквозь песок пробивалась жесткая трава, осыпавшаяся с сосен хвоя хрустела под ногами.

Они вышли прямо к зданию, которое Полубой видел с орбиты — оно возникло над дюнами внезапно, словно вырастая из песка. Полубой остановился, проверяя свои ощущения. Все было при нем — то, что он получил на Хлайбе и, как он надеялся, должно было помочь ему в предстоящей схватке. Медлить больше не стоило — кто знает, не станут ли изменения в психике Ахмет-Гирея неотвратимыми, если Полубой замешкается.

Нет, это был не металл, понял Касьян, разглядев обострившимся зрением фактуру материала, из которого было создано здание. Камень. Гранит или базальт. Неужели это сооружение вытесали из единственной глыбы? Ни стыков, ни швов Касьян не заметил.

Риталусы, не замедляя движения, деловито перебирали лапами, изредка оглядываясь на него. Они спешили, понял Полубой, они рвались навстречу драке. Только один раз он видел их такими целеустремленными — под Развалинами на Хлайбе.

Дом, дворец, храм? Он уходил уступами вверх, подавляя своими размерами и массивностью. Обтесанные до зеркального блеска колонны по сторонам входа напоминали замерших воинов, хранящих покой своего властелина. Полубой поднялся по широким ступеням, скрадывающим звук, будто они были не из камня, а из того же песка, что окружал здание. Уже издалека он услышал голос, узнал знакомые интонации и ускорил шаги — этот голос он не забудет до самого последнего своего часа.

Риталусы рвались вперед, и ему приходилось прилагать усилия, чтобы удержать их, не дать ворваться туда, где шло таинство превращения человека в послушное орудие неведомой силы.

Впереди был свет. Он сиял, он бил в глаза, и в этом свете купалась невыносимо прекрасная фигура божества… Голос проникал в душу, лаская слух, уносил сознание, оставляя лишь желание повиноваться и ждать новых приказов божественного хозяина…

Полубой тряхнул головой и зажал уши. Не слышать его, не внимать словам, не наслаждаться волшебными обертонами, не позволить смять собственное «Я», сделать рабом, прахом, песком под ногами…

Этот зал он уже видел. Два года назад на Хлайбе.

Золото и серебро блестит в мозаике пола, глухие стрельчатые окна, вытянувшиеся под далекий сводчатый потолок, витые колонны и пламя огромных свечей, озаряющее зал трепетным божественным светом.

Я пришел! Я стремился вновь увидеть его, и мне довелось еще раз прикоснуться к таинству. Я не успел отдать жизнь тогда, но я сделаю это сейчас. Я готов к этому, потому что готовился всю жизнь. Возьми ее, мою никчемную жизнь, не отвергай, если не хочешь бросить меня в бездну отчаяния.

Почему кто-то стоит там, на моем месте? Меня опередили… я вырву его сердце и положу вместе со своим к твоим стопам, чтобы услышать прощальный шелест твоих крыльев, перед тем как умру… я буду первый, я!!!

Мощный рывок бросил его на пол — риталусы, не ощутив привычной связи с мозгом Полубоя, подавленным ментальным ударом, вырвались у него из рук. Сквозь застилавшие глаза дурацкие слезы счастья он успел заметить, как риталусы, слившись в тень, ударили в грудь оранжевое существо, распростершее крылья над лежащими ничком тремя человеческими фигурами.

— А-а, тварь!!! — взревел Полубой. — Цвет поменял, сука рыжая!

Сабля сама прыгнула в руку, во всяком случае ему так показалось. Давно он не испытывал такого бешенства, рожденного собственной беспомощностью. А ведь он знал, что его ожидает, готовился, надеялся, что теперь не поддастся наваждению…

Только теперь он заметил, что монстра окружают закутанные в белые одежды фигуры. Риталусы, разметав толпу, нарушили стройность продуманной церемонии. Белые хитоны слетели, и Касьян узнал тех, с кем рубился на Хлайбе, и время остановилось для него.

Он делил секунды на доли, а доли на тончайшие нити и успевал подсекать, рубить, колоть застывших в движении зеленых бородавчатых уродов. Он даже замедлился — было неинтересно. Сабля опережала мысль, воздух стал плотным, вязал движения, но это никого не спасало от келимитового клинка. Кто-то успел достать его — левую руку пронзила мимолетная боль. Полубой развернулся, ударил сверху, ломая выставленный навстречу клинок и разрубая тролля почти до поясницы. Плеснула зловонная зеленая кровь, Касьян зарычал, смахивая пелену с глаз, широко повел клинком вокруг, предупреждая возможное нападение.

Мелькнуло тонкое породистое лицо со щегольскими усиками и нелепо вытаращенными глазами. Полубой в последний момент удержал руку, развернул саблю и ударил в лоб плашмя. Птолемей запрокинулся, ловя руками воздух, и в этот момент все звуки: лязг стали, крики, стоны покрыл чудовищный вопль. Полубой согнулся, закрывая уши ладонями. Кричал оранжевый, кричал в агонии, прощаясь с бессмертной жизнью…

Шатаясь, Полубой подошел к риталусам, продолжавшим рвать уже бесчувственное тело, схватил за шкирку и оттащил назад.

Глаза его были закрыты, прекрасное лицо подергивалось, теряя очарование, по телу волной пробегали судороги. Когда на оранжевой коже проступили темные пятна, а на кромках крыльев появился черный ободок, Полубой отвернулся.

За спиной, делая невидимым свет свечей, вспыхнуло неистовое пламя.

Неарх лежал на спине, глядя в лицо Ахмет-Гирею, приставившему острие сабли ему к горлу.

— Убей.

Гримаса исказила лицо Ахмет-Гирея, рука его дернулась, по шее гетайра побежала струйка крови. Оскалив зубы властитель Итиля отвел клинок.

— Вы просили слишком много за свою помощь. Столько я не дам никому и никогда.

Пол под ногами дрогнул. Полубой огляделся. В зале не осталось живых, кроме него, Птолемея, Неарха и Ахмет-Гирея. Новый, удар сотряс зал, Касьяну показалось, что колонны зашатались, он поднял Птолемея, взвалил себе на спину и повернулся к Неарху.

— Пойдем с нами. Ты будешь жить.

— Я остаюсь, — глухо ответил гетайр.

Подхватив под руку замершего в ступоре Ахмет-Гирея, Полубой потащил его к выходу. Пол ходил ходуном, позади что-то с грохотом обрушилось. Выскочив наружу, Полубой прибавил ходу. Оглянувшись на бегу, он заметил, как проседает, складываясь внутрь, огромное здание. Риталусы бежали рядом, искоса поглядывая на него, словно ожидая похвалы. Потом, ребятки, все потом.

Чудовищной силы взрыв покатил его по земле, застучали вокруг обломки камней, вихрь песка накрыл его и похоронил под своей толщей…

Отплевываясь, Полубой разгреб песок и встал на колени. Вокруг лежали поваленные стволы сосен. Рядом, лицом вниз лежал гетайр Птолемей, он же граф Кайсаров. В нескольких шагах ворочался, ругаясь и протирая глаза, Ахмет-Гирей. На песке сидели риталусы и, насторожив уши, смотрели на Касьяна.

— Ничего вас не берет, — проворчал Полубой. Он оглянулся. Позади ничего не было, кроме груды камней, песка и синевы моря.

Кайсаров был без сознания, и до самого челнока Полубой тащил его на загривке, отвергая просьбы Ахмет-Гирея помочь.

Пилот уже пришел в себя и со страхом посмотрел на Полубоя и связанного гетайра.

— Можно подождать десант здесь, — сказал Касьян Ахмет-Гирею, — а можно лететь навстречу. Что выберешь?

— Мне все равно. Решай сам.

— Заводи телегу, — рявкнул Полубой пилоту.

— Хоть руки развяжите, — жалобно попросил тот. Кайсаров очнулся на взлете. Увидев в соседнем кресле Полубоя, он побагровел и, брызгая слюной, закричал:

— Ты… ты знаешь, что ты наделал? Ты отнял у людей надежду, ты убил будущее…

— Заткнись, граф, — равнодушно сказал Полубой.

— А-а… так ты знаешь, — губы Кайсарова исказила злобная усмешка, — ты, тупое животное. Тебе не простят. Меня не простят…

Полубой развернул его спиной к себе и аккуратно приложил кулаком по затылку.

— За что ты его так? — спросил Ахмет-Гирей. — В аптечке же есть психотропные средства.

— За обман, — ответил Полубой.

— Какой обман?

— Ну… они всем говорили, что служат СОВЕРШЕННОЙ СПРАВЕДЛИВОСТИ, а на самом деле служили СОВЕРШЕННОЙ ЦЕЛЕСООБРАЗНОСТИ. Согласись, это разные вещи.

Эпилог

Жаркий июньский день клонился к вечеру. Духота уже спадала, проснувшийся ветер шелестел листьями лип на бульваре Суворова. Под деревьями на траве бродили дети, сопровождаемые нянями или гувернерами, женщины в легких платьях притягивали взор и вообще: солнце светило ласково, впереди была еще долгая жизнь, которую можно было строить заново, а настроение было дерьмовое…

Полубой присел на скамейку, закинул руки за голову и посмотрел в голубое небо. Пенсионер в сорок четыре года…

Две девушки в легкомысленных шортах и прозрачных маечках обратили на него внимание, явно оценив атлетическую фигуру и мощные бицепсы, однако Касьян лишь покосился на них, досадливо поморщился, и они, фыркнув — подумаешь, мол, двинулись дальше, презрительно виляя бедрами.

Нет, ему сейчас было не до женщин. Честно говоря, ни до чего ему не было дела. Завить горе веревочкой, залить стопочкой, задавить, скрутить и не выпускать наружу, чтобы никто не смел сочувствовать! Залить… Касьян взглянул на часы. Пожалуй, пора. Кабинет в «Постоялом дворе» он заказал на шестнадцать часов. Нехорошо получится, если ребята придут, а его нет. Вздохнув, он поднялся со скамейки и поплелся по направлению к ресторану, расположенному на перекрестке бульвара и Сумской улицы.

«Постоялый двор» он выбрал потому, что несколько раз бывал здесь и ему нравилась атмосфера, созданная и заботливо поддерживаемая в ресторане: русская кухня, официанты в косоворотках, оркестр народных инструментов. Словом — все, как должно быть в хорошем трактире, где гостей уважают, не лезут с советами и не предлагают заморских блюд, которые и есть-то непонятно как нужно. Здесь было все по-простому: если уха или окрошка — в горшочке, если раки, то пышущие жаром, посыпанные укропом и украшенные дольками лимона, если водка, то в штофе со слезой. И одеться можно было попроще — никто не смотрел, в смокинге ты пришел или в полевой форме… Сегодня Полубой был в гражданском. Он не выпендривался — вот, мол, выперли из флота, теперь в этом барахле ходить приходится, да и перед кем? Будет несколько офицеров морской пехоты, два-три человека из пятой эскадры, с которыми он поддерживал приятельские отношения, Костя Бергер, вот, пожалуй, и все. Жалко, Кирилл далеко, хотя он бы и не смог прийти — Верочка три дня назад, на последнем сеансе связи сказала, что его только через неделю планируют перевести из палаты регенерации. Ладно, встретимся еще. Главное, что живой.

Современная цивилизация кончалась сразу за зеркальными дверями ресторана. Полубой удовлетворенно огляделся. Все на месте: разночинная публика, шустрые половые и «метр», как он тут называется, черт его знает, уже спешил к нему с радушной улыбкой.

— Добро пожаловать, уважаемый Матвей Касьянович…

— Касьян Матвеевич.

— Прощения просим, Касьян Матвеевич. Прошу сюда, — «метр» плавно повел рукой.

У него было круглое добродушное лицо, аккуратно подстриженная борода и разделенные на прямой пробор волосы. Весь он прямо лучился любезностью и желанием угодить клиенту. Красная косоворотка, подпоясанная витым золотым шнуром, черные брюки навыпуск на сафьяновые сапожки… Он был похож на купца или приказчика, какими их показывают в исторических фильмах. Да, что и говорить, театр, а не ресторан.

Он повел Касьяна на правую половину зала, где тот с недоумением увидел сдвинутые буквой П столы, за которые можно было усадить, как минимум, полсотни гостей.

— Э-э… уважаемый…

— Мефодий Потапович.

— Да, Мефодий Потапович, я заказывал стол на десять человек.

«Купец» скромно потупил взор.

— Дорогой наш Матвей…

— Касьян.

— Дорогой наш Касьян Матвеевич. Один из ваших друзей пожелал внести некоторые поправки в заказ… да вот он!

Полубой обернулся. Константин Бергер в отлично сшитом светлом костюме, улыбаясь, шел к ним от дверей.

— Костя, что за дела?

— Здравствуй, Касьян, — Бергер, будто после долгой разлуки, обнял Полубоя, — ты про заказ? Все нормально. Просто ожидается несколько больше народа, чем ты хотел. Люди все достойные, серьезные, никто не перепьется и морды бить не будет.

На лице Мефодия Потаповича появилось задумчивое выражение.

— Ну ладно, — согласился Полубой, — посмотрим, что там за гости придут проводить меня на пенсию.

Видно, Бергер услышал в его голосе досаду или раздражение, поскольку взял его под руку и повел к столу.

— Касьян, кореш мой ненаглядный, ну что она тебе, эта армия? Свет клином на ней сошелся?

— Всю жизнь лямку тянул, — проворчал Полубой, — куда я теперь? Кому нужен?

— Нужен, нужен, — Бергер похлопал его по плечу. — Молодой интересный мужик, дворянство потомственное опять таки…

— Дворянство-то я на флоте заработал. — Полубой вдруг обратил внимание на стол: — Э-э… это что? Я столько икры заказал? Эй, Мефодий… как тебя, ну-ка…

— Я заказал, — остановил его Бергер, — лучший друг в отставку выходит. И вообще, ты сегодня должен сидеть во главе стола и слушать, как тебя будут нахваливать. Понял?

— Понял. Давай водки выпьем, пока никого нет. Что-то мне не по себе.

Бергер посмотрел на друга, взял ближайшую бутылку «Династии», откупорил и, придвинув бокалы для шампанского, наполнил доверху.

— Давай, Касьян. За тебя!

Полубой удивленно приподнял бровь, однако бокал взял. Они чокнулись и почти синхронно — Полубой все-таки опередил Бергера — выпили водку.

Бергер закурил, Касьян повел усом.

— Первый раз вижу, что ты так пьешь.

— Боюсь, что сегодня мне больше выпивать не придется, — пояснил Бергер, — потому сразу свою дозу и принял. О, вот и первые гости. Твои ребята?

Касьян оглянулся. От дверей к ним направлялись офицеры — три морских пехотинца и два флотских. Андрей Старгородский нес в руках продолговатый футляр, обтянутый алым бархатом. Офицеры были в парадной форме, и Касьяну стало неудобно, что он пришел в гражданском — светло-серых брюках и тенниске.

Бергер отступил в сторону, офицеры выстроились напротив Полубоя. Старгородский вышел вперед, держа алый футляр на вытянутых руках.

— Господин майор… — начал он.

— В отставке, — поправил его Касьян.

— Господин майор, — повторил Старгородский, — от лица боевых товарищей по бригаде морской пехоты и пятой эскадры позвольте вам вручить наш скромный подарок. Я думаю, он вам еще пригодится и послужит верой и правдой!

Старгородский открыл футляр и картинно преподнес его Полубою. Касьян опустил глаза. В футляре, в фигурном гнезде синего шелка лежала дага. Витая позолоченная рукоять так и приглашала обхватить ее ладонью, почувствовать приятную тяжесть оружия, клинок отражал свет так, что глаза резало, но главное — кромка лезвия была покрыта матовым напылением. Полубой взял дагу двумя руками, поднес к глазам. Да, по кромке шло келимитовое напыление. Касьян поднял глаза на офицеров, ожидавших, что он скажет.

— Господа… эх… ну ребята, ну уважили!

Полубой облапил Старгородского, бухнул его по спине, затем пожал руки офицерам.

— Ну мужики… думаете, пригодится еще?

— Уверен, — безапелляционно заявил Старгородский.

— Тогда прошу к столу.

Пока офицеры рассаживались, Бергер отвел Полубоя в сторонку.

— Ты особо на водочку не налегай.

— Чего так? Или не праздник? — горько пошутил Касьян.

— Успеешь еще набраться.

Полубой пожал плечами и сел во главе стола.

Старгородский, получивший звание старшего лейтенанта досрочно, как спасший капитана корабля, предложил наполнить рюмки, поскольку хочет сказать тост. Долго просить не пришлось, однако, когда он поднялся с места и, повернувшись к Полубою, собрался говорить, слова застряли у него в глотке. Полубой, поставив рюмку, вышел из-за стола.

По залу, сопровождаемый суетящимся Мефодием, шествовал контр-адмирал Белевич в полной парадной форме.

Старгородский захлопнул рот, офицеры замолчали. Бергер поднялся навстречу адмиралу.

— Ваше превосходительство… — начал Полубой.

— Давайте без чинов и званий, — сказал Белевич, — просто — Борис Самойлович. Здравствуйте, Касьян Матвеевич. — Адмирал протянул маленькую крепкую ладонь. — Не самый лучший повод свести более тесное знакомство, однако и не прийти я не мог.

— Прошу, присаживайтесь, — Полубой отодвинул стул.

— Приветствую вас, господа офицеры, — сказал Белевич, по-хозяйски располагаясь за столом, — ну а мне кто-нибудь водки предложит?

Полубой покосился на Бергера и тайком показал ему кулак — мол, предупреждать надо о таких гостях.

Гости, однако, только собирались. Не успел Старгородский сказать тост, скомканный из-за присутствия за столом контр-адмирала, как Полубой, слушавший тост стоя, поставил рюмку на стол — в дверях ресторана появилась высокая фигура контр-адмирала Арбачакова, командира пятой ударной эскадры в сопровождении начальника штаба капитана первого ранга Никитенко.

— Позвольте приветствовать, Касьян Матвеевич, — скрипуче сказал Арбачаков, скользнув взглядом по офицерам, — думаю, выражу общее мнение, если скажу, что ваша отставка — удивительно непродуманное и несвоевременное решение.

— Присоединяюсь, — прогудел Никитенко.

— Благодарю, господа, — Полубой четко наклонил голову и даже попытался щелкнуть каблуками, что получилось не вполне — все-таки плетеные вельветовые туфли, не то что сапоги. — Присаживайтесь.

Бергер, сидевший поначалу с краю офицерской компании, отодвигался все дальше, уступая место новоприбывшим.

Подали холодные закуски: телячий язык с зеленым горошком, заливное из судака, холодец. Разговоры за столом велись вполголоса и темы были вполне пристойные — предстоящие маневры флота, премьера новой оперы в императорском театре. Офицеры держались несколько скованно, просьбы передать соль или горчицу сопровождались преувеличенно вежливым обращением.

Белевич с Арбачаковым негромко обсуждали действия эскадры республики Таир — единственного государства, которое безоговорочно поддержало русский флот в деле при Акмоне.

Полубой сидел как на иголках, взглядом пытаясь спросить у Бергера, все ли сюрпризы закончились, но Константин Карлович только загадочно улыбался.

После третьей рюмки обстановка несколько разрядилась. Пример подал Белевич, расстегнувший две верхние пуговицы мундира и рассказавший бородатый анекдот о вестовом и адмиральской жене. Все вежливо посмеялись, и у каждого вдруг оказались в запасе свежие анекдоты и занимательные истории. Полубой, успокоившийся было, пропустил появление еще нескольких гостей.

Вице-адмирал Подорога, командующий резервным флотом, появился возле стола внезапно, что отчасти объяснялось его невысоким ростом, а отчасти стремительностью походки.

— Касьян! — сказал Подорога, глядя на Полубоя снизу вверх и шевеля великолепными усами, закрученными чуть ли не до глаз. — Я — человек простой, я скажу прямо: стыд и позор, когда таких офицеров отправляют в отставку! А, господа? Глядите, — вице-адмирал подхватил Кастяна за локоть и развернул лицом к гостям, демонстрируя стать бывшего майора, как барышник лошадь. — Гренадер! Богатырь! Герой!

Полубой побагровел, сконфуженно посматривая иа гостей, однако гости, не в пример ему, уже расслабленные «Династией», глядели сурово, давая понять, что согласны с каждым словом вице-адмирала.

— Боря, налей-ка мне водки, — Белевич наполнил рюмку и передал Подороге. — Я хочу выпить за надежду! За надежду, которая живет в сердце каждого из собравшихся за этим столом: фатальная ошибка будет в скором времени исправлена и справедливость восторжествует! Ура майору Полубою!

— Ура! — еще не в полный голос подхватили присутствующие.

Подорога притянул к себе Касьяна, троекратно облобызал и, толкнув к месту во главе стола, стремительно опустился на стул рядом с Арбачаковым.

Полубой потоптался возле стула, поискал взглядом Бергера — тот что-то втолковывал Мефодию и решительно направился к нему.

— Константин! Ты мне лучше сразу скажи, кого еще ждать?

— Рискну тебя огорчить: министра обороны не будет, — ухмыльнулся Бергер, — ты иди гостей встречай. — Он подхватил Касьяна под руку и повел к дверям, которые пропустили целую группу высших офицеров флота.

Пожимая руки и выслушивая приветствия, Полубой подумал, что он никогда даже издалека не видел столько адмиралов сразу. Возможно, это походило на прием у государя, но на таких приемах Касьяну бывать не довелось.

Ошалевший от наплыва высоких гостей, Мефодий метался, подгоняя половых, разносящих горячее.

Бергер сиял.

— Ты понял? — шепотом спросил он.

— Что? — так же шепотом ответил Полубой.

— Вот что значит флотская солидарность! Они выражают свое отношение к твоей отставке. Фронда в чистом виде, Касьян. Все — верные слуги царю и Отечеству, но, как дворяне, они обязаны показать, что в этом деле кое-кто наверху поступил некрасиво.

— Эх, Костя, мне от этого не легче. А все эти разговоры о том, что фатальную ошибку следует исправить и так далее, не более чем разговоры.

— Ну-ну, не вешай нос, морпех! Офицер выходит в отставку лишь когда сам этого хочет, — несколько загадочно сказал Бергер. — Ну теперь вроде все. Пойдем за стол.

Тосты во здравие Полубоя шли один за другим. Некоторые были полны туманных намеков, что-де флот не позволит и молчать не станет, в других упоминались, без имен однако, члены царствующей фамилии, взявшие на себя слишком много. Княгиню Нащокину поминали почти все и отнюдь не добрым словом. Обходили молчанием лишь графа Кайсарова — теперь произносить это имя во флоте считалось дурным тоном. Ему простили бы многое, но то, что он поднял оружие против русского флота, что использовал то, чему его учили, против своих товарищей и соратников, простить не могли.

Тем временем шум за столом нарастал, разговоры звучали все громче, и, как водится в мужских компаниях повод, по которому все собрались, стал постепенно забываться. Полубой, в начале вечера не знавший, как себя вести, постепенно расслабился и поддерживал любой тост, выпивая вместе со всеми.

Шум на половине зала, занятой офицерами флота, нарастал, и постепенно, посетители ресторана стали расходиться, опасливо косясь на подвыпившую компанию. Теперь уже каждый тост сопровождался громогласным троекратным «Ура».

Вице-адмирал Подорога, сопровождая каждое слово ударом маленького крепкого кулачка по столу, доказывал сидящему от него слева капитану Сурмину, командиру роты глубинной разведки морской пехоты, что хотя на прошедших скачках фаворитом и считался Чудесный Сон, его следовало еще при рождении определить в водовозы. Капитан, не выпуская изо рта папиросу, показывал ладонями, что если бы круг на ипподроме был чуть длиннее, то Чудесный Сон взял бы приз, даже если бы на нем было два наездника, а то и три.

Андрей Старгородский, резкими выпадами вилки терзая жареного поросенка, стоящего перед ним на блюде, показывал бледному от выпитого конгр-адмиралу Понгоовскому, что в абордажной свалке без даги никак не обойтись. Понизовский, сам начинавший службу четверть века назад в абордажной команде, спорил, что вполне обойдется одной саблей, хоть с топором против него будут, хоть с секирой.

Бергер, как всегда трезвый, внимательно слушал рассказ командира тяжелого крейсера «Синоп» Волчанинова, как тот в прошлом году выловил на поплавочную удочку белугу в восемьсот килограммов весом. Бергер вежливо сомневался, Волчанинов горячился. По его словам выходило, что каждый глаз упомянутой белуги был размером с обеденную тарелку. «Вот с такую вот тарелку, Константин Карлович, уж можете мне поверить!»

Полубой поманил маявшегося неподалеку Мефодия, указав ему, что хорошо бы обновить количество спиртного на столах. «Купец» подобострастно кивнул.

— Не извольте беспокоиться, Матвей Касьянович. Все сделаем. А скажите, господа адмиралы, когда выпьют, не того… знаете, ущерб заведению…

— Ты что, Мефодий! Не бандюги какие гуляют — высшие офицеры флота. Дворяне!

— Оно так, оно так, — промямлил Мефодий, с опаской косясь на Старгородского, который демонстрировал приемы защиты от двух противников, используя два столовых ножа.

— Ступай, я за все отвечаю, — успокоил Мефодия Полубой, однако подумал, что адмиралы и каперанги тоже когда-то были лейтенантами и капитанами и в сущности так и остались молодыми в душе, несмотря на размеры звезд на золотых погонах. Следовательно, ожидать можно было всего.

— …это когда вы в зале фехтуете, тогда батманы и пируэты хороши, Казимир Янович. Вот: простейший отбив и атака из терции, как вы говорите…

— …на колбасу этого одра, капитан. Причем вместе с жокеем!

— …выход из плоскости эклиптики был обусловлен маневром противника…

— … что такое, думаю, неужели опять зацеп? И начинаю потихоньку подматывать леску…

Полубой увидел, как Бергер, извиняюще улыбаясь, оставил собеседника и поднялся из-за стола. Проследив за его взглядом, Касьян увидел капитана первого ранга, вошедшего в зал и направившегося прямо к нему. На вид ему было не более тридцати лет. Лицо капитана показалось Полубою знакомым. Он встал, сделал несколько шагов навстречу и вдруг понял, что разговоры за столом прекратились и все смотрят на вошедшего.

— Капитан первого ранга Войцеховский.

Теперь Касьян понял, почему он не сразу узнал капитана первого ранга — двоюродный брат императора редко появлялся на публике и уж точно никогда не встречался с Полубоем лицом к лицу.

В наступившей тишине стало слышно, как Мефодий на кухне выговаривает поварам за передержанную в духовке куропатку.

— Здравствуйте, господин Александр Дмитриевич, — Полубой ответил на рукопожатие, — прошу вас, присоединяйтесь.

— Прошу простить, я всего на пару минут. Позвольте выразить сожаление вашей отставкой, господин Полубой. Вы, как опытный офицер, должны понимать, что иногда позволительно совершить тактическое отступление, чтобы выиграть в стратегическом плане. Могу добавить, что вас по-прежнему помнят и ценят как одного из лучших офицеров флота.

— Благодарю, господин капитан первого ранга.

— Позвольте выпить за ваше здоровье, — Войцеховский обернулся к столу. — Будьте добры, Борис Соломонович.

Белевич с непроницаемым лицом передал ему рюмку водки.

— Господа, здоровье майора Полубоя! — Войцеховский чокнулся с Касьяном, залпом выпил водку и с маху разбил рюмку о мозаичный паркет.

Звон бьющегося хрусталя слился в один звук, когда присутствующие разом хватили рюмки об пол.

— Господа, прошу простить — дела, — Войцеховский коротко поклонился и, хрустя осколками, стремительно направился к выходу.

Молчание прервал капитан первого ранга Никитенко.

— А приятно сознавать, господа, что иногда и мы можем доказать Императору, что он не прав.

— Вы ошибаетесь, милостивый государь, — холодно прервал его Белевич, — мы не можем и даже не имеем права ничего доказывать императору. Мы, как дворяне и офицеры, лишь можем предостеречь его от опрометчивых решений, показав, что иногда ошибается и он. Не более того. Господа, предлагаю выпить за здоровье Его Величества!

— Хозяин, рюмки! — гаркнул Полубой.

Ночь была тихой и звездной. Полубой и Бергер вышли из «Постоялого двора» последними с компанией офицеров пятой эскадры и морских пехотинцев. Офицеры решили продолжить вечер в «Яре», а Касьян и Бергер вышли на бульвар Суворова и присели на скамейку под липами. Липа цвела, и тонкий аромат наполнял ночной воздух.

Вечер прошел достойно — все-таки гости были люди умудренные годами и опытом и не позволили себе никаких излишеств. Застольные песни, исполняемые как а капелла, так и соло, в счет не шли. «Варяга» спели четыре раза.

— Ну как настроение? — спросил Бергер, разминая папиросу.

— Ты знаешь, нормальное настроение, — с удивлением констатировал Полубой, — я думал — тоска загрызет. А после того как как за мое здоровье выпил Александр Дмитриевич Войцеховский, полегчало.

— Ну чтобы тебе стало совсем легко, — Бергер полез в карман, вынул конверт и передал Полубою, — на, читай. Это мне пришло с просьбой передать тебе лично в руки. Тридцать секунд, потом письмо распадется в пыль.

— Всё твои страсти шпионские, — проворчал Полубой.

Он вынул из конверта пластиковый листок, развернул его, и в полутьме аллеи буквы интерлингва засветились зеленоватым светом.