Последний темный поворот, и вот нужная дверь. Только открой, сразу попадешь в царство пара и запахов. Проскочив мимо погруженных в стряпню новеньких помощниц, я угодила в крепкие объятия.
– Тоди, девочка моя, наконец-то! – ликует Хильда. – Как твои дела? Как экзамены? Сними хоть на секунду свой капюшон, дай на себя посмотреть.
– Все хорошо, – улыбаюсь я поварихе и убираю закрепляющее заклинание. Капюшон сползает, открывая лицо. – Экзамены сдала, как всегда, на «отлично», теперь вот каникулы две недели, отдыхать буду.
– Ох, молодец, девочка. Но загоняли-то тебя ужасть как, – причитает Хильда. – Бледная, как сама смерть, и худющая словно тростиночка, в чем душа держится. Всю сессию голодала? Ничего, раз каникулы, я тебя откормлю. Беги перекуси перед работой, я тебе мясной похлебки налью.
Меня усаживают за небольшой столик в углу, а сами кидаются к кастрюле.
Буквально одно мгновение, и передо мной огромная тарелка ароматного наваристого супа и ломоть хлеба.
– Я больше не приду… – признаюсь, прежде чем приступить к еде.
– Ну что ж, этого давно стоило ожидать, – вздыхает Хильда. – С твоей загрузкой не очень-то подработаешь. Да и не дело это, чтобы молодая девушка по ночам бродила. К лучшему все, хоть и жаль, что с тобой больше видеться не будем.
Я не перечу. Какая разница, что я просто меняю сферу деятельности. Здесь-то я больше работать не стану. А Хильде спокойнее, за меня не надо переживать.
– Спасибо вам за понимание, – тепло улыбаюсь я. – А видеться все равно не прекратим, я по выходным начну заходить.
– И то радость, – расцветает Хильда. – А теперь живо за ложку!
Не то чтобы я особо проголодалась, но стараюсь с энтузиазмом расправиться с предложенной мне порцией. Теперь время сообщить об увольнении Кринусу.
Старый оборотень широко улыбнулся вспрыгнувшему на стойку Храну.
– Тоди, давно не виделись. Как твоя учеба? – поприветствовал он меня, зажимая в крепких объятиях так, что я подавилась воздухом.
– Все хорошо, – откашлялась я. – Сдала все. Кринус, я… ухожу…
Все же мне было стыдно их бросать.
– Жаль, но кто бы сомневался, что не вечно тебе по забегаловкам петь. Не зря же так на учебе убиваешься, – понимающе отреагировал он. – Могу только пожелать успехов. А когда захочешь тряхнуть стариной, всегда рад предложить тебе сцену, – подмигнул он мне.
– Я запомню, – кивнула в ответ и, как всегда, оставив Храна наблюдать за шоу со стойки, прошла к сцене.
Меня быстро заметили, со всех сторон посыпались приветствия и вопросы о долгом отсутствии, но отвечать я не спешила. Только взяв гитару, устроившись на высоком стуле и добившись невероятной для такого заведения тишины, громко объявила:
– Я рада вас всех видеть в этот вечер. Боюсь расстроить, но сегодняшняя встреча последняя. Я больше не буду выступать. – По залу понесся расстроенный гул. – Понимаю, мне тоже обидно. Но жизнь не стоит на месте, нужно двигаться вперед. Так что сегодня, в честь закрытия моей певческой карьеры, я снова проведу концерт по вашем заявкам.
Наверное, это был самый насыщенный и в то же время самый тихий вечер. Заявки летели одна за другой, слушатели затаили дыхание. Никто не повышал голос, не переругивался между собой, все внимание было направлено исключительно на меня. Удивительно и приятно – несмотря на всю мою нелюбовь к толпе, я буду скучать по публике. Музыка приносила мне радость, особенно когда нравилась не только мне.
Времени прошло немало, а меня все никак не хотели отпускать. Посетители не расходились, поэтому я решила задержаться. Все же каникулы, я пока живу в приюте, так что могу и припоздниться без угрозы отчисления. Матушка Филона тоже не одобряет подобного поведения, но выгонять меня точно не станет. Но вот время близится к рассвету, Кринусу скоро закрывать таверну, так что пора сворачиваться.
– Последняя песня. Слушаю ваши пожелания!
– Спой, что на душе, – раздается смутно знакомый голос откуда-то из угла.
«Показалось», – решила про себя, но предложение тем временем поддержали.
– Уговорили, – соглашаюсь я. – Это будет мой прощальный подарок.
Кто бы ни предложил этот вариант, вряд ли он будет доволен, потому что на сердце паршиво. И стоило бы, наверное, слукавить и выбрать что-то повеселее, но я решила не лгать хотя бы себе и действительно излить душу в песне. Может, станет легче? В конце концов, чужим людям на меня плевать, значит, искренность не выйдет мне боком. Разве что Хран догадается, но лишний раз с расспросами приставать не будет.
Рука касается струн, вырывая первый печальный звук. За ним следующий, и еще, пока все не складывается в незамысловатую мелодию.
Между нами золотом разлита тишина.
Слушали, не слыша, и теперь ничья вина.
Все мечты рассыпались огнями в темноте,
Вспыхнув, как надежда, и погаснув навсегда.
Время мимо нас прошло, и мы уже не те.
Мир вокруг заполнили покой и пустота.
Не оглянувшись, я уйду,
Сменив на месть свою мечту.
Простишь ли ты меня за мою слабость пред судьбой?
За трусость, за желание не быть и быть собой?
За глупую надежду и за слезы по ночам?
Прости, как я прощаю наше расставанье нам.
Вечность пишет новый день, злорадства не тая.
Я смотрю сценарий, а она глядит в меня.
Шаг за облака – и встреча новая с землей.
Гаснет свет в глазах, но боли нет, остался страх.
Собственная память стала пыткой, западней.
К смерти я стремлюсь, как мотылек к огню костра.
Не оглянувшись, я уйду,
Сменив на месть свою мечту.
Простишь ли ты меня за мою слабость пред судьбой,
За трусость, за желание не быть и быть собой,
За глупую надежду и за слезы по ночам?
Прости, как я прощаю, наше расставанье нам[1].
Я закончила песню в оглушительной тишине. Как хорошо, что капюшон скрывает лицо! Одна слеза, только одна, большего я позволить не могу. Не могу раскисать и погружаться в жалость к самой себе. Я же сильная, всегда такой была и такой останусь, есть ли мне на кого опереться или нет. Я привыкла быть самой себе хозяйкой. Это гораздо проще, чем отвечать за чужие жизни.
В том же молчании спрыгнула со стула, прислонила к нему гитару. Провела кончиками пальцев по грифу: «Спасибо, милая, нам было хорошо вместе». А после первого шага с небольшой сцены раздались хлопки. Сначала неуверенные, робкие, они переросли в настоящий шквал аплодисментов. Я последний раз обернулась, поклонившись сегодняшним более чем благодарным слушателям, и поспешила скрыться на кухне. Меня встретила Хильда – с глазами, полными жалости. Понятно, зря разоткровенничалась в прощальной песне. И самой легче не стало, и другим настроение испортила. Но ничего, это же в последний раз. Повариха протянула небольшой сверток. Я попыталась отказаться, убеждая, что в приюте готовят более чем хорошо и с таким же упорством, как и здесь, пытаются откормить. Но все мои доводы пресекли одним-единственным: «Такой яблочный пирог, как у меня, не приготовит в этом городе никто!» Я сдалась. Попрощалась с доброй женщиной, проверила, не запропастился ли куда Хран, и наконец вышла на задний двор. Уф, неужели эта ночь закончена? Всего пара шагов, и меня остановил до боли знакомый голос.
– Ты опять бродишь по темным улицам? Ничему тебя жизнь не учит. – Ох, я не ошиблась, именно этот голос предложил спеть для себя, а я так сглупила, согласившись.
– Сейчас каникулы, адепты могут распоряжаться свободным временем как пожелают, – отрезала я, не рискуя повернуться. – Я не нарушаю никаких законов и имею полное право находиться здесь.
– Я не это имел в виду, – так же сухо донеслось в ответ.
– Прошу прощения, лорд Клейрон, но уже поздно, у меня нет возможности вести с вами светские беседы, меня ждут в другом месте… – Я делаю шаг, стремясь поскорее уйти отсюда.
– Почему ты назвала меня именно так? – Он перехватывает меня за руку, не давая сдвинуться с места, и разворачивает к себе лицом. К счастью, капюшон все еще скрывает меня от нескромного взгляда. – Вся проблема в моем происхождении, так?
– Не так, – устало качаю головой, проклиная себя за несдержанный язык. – Если хотите, могу вернуться к привычному для вас обращению.
– И все же – почему? Хотела напомнить мне, кто я такой? – уже немного злее спрашивает он, подтаскивая меня еще ближе. И глаза тоже злые и усталые.
«Да нет, – отвечаю про себя. – Чтобы напомнить себе, кто ты такой».
А вслух роняю другое:
– Никакой подоплеки. Просто посчитала, что вне стен академии стоит обращаться к вам согласно статусу. Прошу прощения, если оскорбила, но я очень устала.
– Если так устаешь, может, стоит завязывать с ночными прогулками?
– Если вы там были, то должны были слышать, что больше я выступать не буду, не беспокойтесь, – напомнила я.
– Хоть это радует, – процедил он, не спуская с меня пристального взгляда. – Но объясни мне, Касс, к чему такой трагизм в последней песне? Если все так радужно, как ты пыталась меня убедить?
А вот в этот момент разозлилась я. Выдернула руку из его хватки и отпрянула.
– Извините, но вы никогда не были центром моей жизни. И вам прекрасно известно, что мне есть, по кому скорбеть. Так с чего вы взяли, будто песня имеет какое-то отношение к вам? – цежу я. – Да, потеря давняя, но это не значит, что рана перестала кровоточить. Я изливала боль по утраченной семье. Простите, если ущемила ваше самомнение, – бросаю я и сворачиваю в тихий переулок.
– Я не верю тебе, Касс, – доносится мне в спину. – Я доберусь до истины.
– Это ваше право и ваша проблема, – оглядываюсь я. – И прошу не вешать ее на мои плечи. Боюсь, там уже нет места. – И ухожу.
Задержать меня уже никто не пытается.