Ловушка для простаков

25

«Ничего себе суд!» – мрачно подумал Шеффилд. Никто не придерживался законной процедуры; впрочем, психолог был уверен, что никто ее и не знает, и меньше всего – капитан.

Все сидели в большой кают-компании, где во время обычных рейсов команда собиралась смотреть субэфирные передачи. На этот раз никто из членов экипажа сюда допущен не был, хотя научный персонал присутствовал а полном составе.

Капитан Фолленби сидел за столом как раз под субэфирным приемником. Шеффилд и Марк Аннунчио сидели отдельно левее, лицом к нему.

Капитан явно чувствовал себя не в своей тарелке. Он то обменивался со «свидетелями» непринужденными репликами, то сверхофициально требовал прекратить шепот среди зрителей.

Шеффилд и Марк, увидевшиеся впервые после полета на ракете, обменялись торжественным рукопожатием. (Инициатива принадлежала Шеффилду: Марк, увидев заклеенное крест-накрест полосками пластыря выбритое место на голове Шеффилда, сначала не решился к нему подойти.)

– Простите меня, доктор Шеффилд. Простите.

– Ничего, Марк. Как с тобой обращались?

– По-моему, хорошо.

– Обвиняемые, не разговаривать! – раздался окрик капитана.

Шеффилд спокойно возразил:

– Послушайте, капитан, у нас не было адвокатов, и мы не успели подготовиться к ведению дела.

– Никаких адвокатов не нужно, – сказал капитан. – Это не суд присяжных на Земле. Это капитанское расследование. Совсем другое дело. Важны только факты, а не юридическая болтовня. Процесс может быть пересмотрен на Земле.

– Но нас к этому времени может не быть в живых, – горячо возразил Шеффилд.

– Начинаем! – объявил капитан, грохнув по столу алюминиевой скобой в виде буквы «Т».

Саймон сидел в первом ряду и слегка улыбался. Шеффилд с большим беспокойством следил за ним. Эта улыбка оставалась неизменной все время, пока вызывались свидетели, которые должны были показать, что команда ни в коем случае не должна была знать о цели экспедиции и что Марк с Шеффилдом присутствовали, когда им это говорилось. Миколог экспедиции рассказал о своем разговоре с Шеффилдом, из которого явствовало, что Шеффилд хорошо знал об этом запрете.

Было установлено, что Марк проболел большую часть полета к Малышке и что после посадки на нее он хотя и поправился, но вел себя странно.

– Как вы все это объясните? – спросил капитан.

Оттуда, где сидели зрители, вдруг раздался спокойный голос Саймона:

– Он перетрусил. Он был готов на все, лишь бы смыться с этой планеты.

Шеффилд вскочил.

– Его замечания не относятся к делу. Он не свидетель.

– Сядьте! – сказал капитан, ударив скобой по столу. Суд продолжался. Был вызван один из членов экипажа, показавший, что Марк сообщил им о первой экспедиции и что при этом присутствовал Шеффилд.

– Я требую перекрестного допроса, – вскричал Шеффилд.

– Ваша очередь потом, – сказал капитан, и космонавта выпроводили.

Шеффилд внимательно вглядывался в зрителей. Было очевидно, что не все симпатии на стороне капитана. Шеффилд был все-таки психолог, и даже при таких обстоятельствах ему пришла в голову мысль, что многие из них, вероятно, в душе рады убраться с Малышки и благодарны Марку за то, что он это ускорил. Кроме того, им, очевидно, была не по вкусу эта поспешная судебная инсценировка. Вернадский сидел, нахмурившись, а Нови поглядывал на Саймона с явным неодобрением.

Шеффилда беспокоил Саймон. Психолог чувствовал, что не кто иной, как он, уговорил капитана устроить суд, и что он может настаивать на высшей мере наказания. Шеффилд горько пожалел, что задел патологическое тщеславие этого человека.

Но больше всего Шеффилда озадачивало поведение Марка. Он не проявлял никакого беспокойства, не видно было и следов космической болезни. Марк слушал внимательно, но происходящее, казалось, не очень волновало его, как будто он знал что-то такое, по сравнению с чем все остальное ничего не значило.

Капитан стукнул по столу и сказал:

– Кажется, все. Факты установлены. Бесспорно. Можно кончать.

Шеффилд опять вскочил с места.

– Погодите. А наша очередь?

– Молчите! – приказал капитан.

– Нет, это вы молчите! – Шеффилд обратился к зрителям. – Послушайте, нам не дали возможности оправдаться. Нам даже не разрешили допросить свидетелей. Разве это справедливо?

Поднялся гомон, который не могли перекрыть даже удары молотка.

– Чего там оправдываться? – холодно произнес Саймон.

– Может быть, и нечего, – крикнул ему в ответ Шеффилд. – Но тогда что вы потеряете, если нас выслушаете? Или вы боитесь, что нам есть чем оправдаться?

Теперь стали слышны отдельные выкрики:

– Дайте ему говорить!

– Валяйте! – пожал плечами Саймон.

Капитан угрюмо спросил:

– Чего вы хотите?

Шеффилд ответил:

– Выступить в качестве собственного адвоката и вызвать свидетелем Марка Аннунчио!

Марк спокойно встал. Шеффилд повернулся вместе со стулом к зрителям и сделал Марку знак сесть.

Он решил, что не стоит подражать судебным драмам, какие показывают по субэфиру. Торжественно спрашивать имя и биографию не было никакого смысла. Лучше приступить прямо к делу. И он сказал:

– Марк, ты знал, что произойдет, если ты расскажешь команде о первой экспедиции?

– Да, доктор Шеффилд.

– Тогда зачем ты это сделал?

– Потому что нам всем нужно было убраться с Малышки, на теряя ни минуты. Это был самый быстрый способ покинуть планету.

Шеффилд почувствовал, что этот ответ произвел на зрителей невыгодное впечатление, но он мог лишь довериться интуиции. Его психологическое чутье подсказывало, что только зная что-то определенное, Марк, да и любой мнемонист, способен так спокойно держаться в подобных условиях. В конце концов все знать – это их специальность.

– Марк, почему так важно было покинуть Малышку?

Марк, на колеблясь, поглядел прямо на сидевших против него ученых и ответил:

– Потому что я знаю, отчего погибла первая экспедиция, и мы погибли бы от того же – это был только вопрос времени. Может быть, и сейчас уже поздно. Может, мы уже умираем. Может быть, мы умрем все до единого.

Шеффилд услышал шум среди зрителей, потом все стихли. Даже капитан не дотронулся до своего молотка, даже с губ Саймона сползла улыбка.

В этот момент Шеффилд думал не о том, что знает Марк, а о том что он начал действовать самостоятельно на основе того, что знает. Такое уже случилось однажды, когда Марк, придумав собственную теорию, решил изучить судовой журнал. Шеффилд пожалел, что не занялся тогда же исследованием этой тенденции. Поэтому он довольно мрачно спросил:

– Почему ты не посоветовался со мной, Марк?

Марк чуть смутился.

– Вы бы мне не поверили. Поэтому мне пришлось ударить вас, чтобы вы мне не помешали. Никто из них мне бы не поверил. Они все меня ненавидят.

– Почему ты думаешь, что они тебя ненавидят?

– Ну, вспомните, что было с доктором Родригесом.

– Это было давно. С другими же ты не сталкивался.

– Я видел, как на меня смотрит доктор Саймон. А доктор Фоукс хотел застрелить меня из лучевого пистолета.

– Что? – Шеффилд повернулся к фоуксу, забыв, в свою очередь, обо всех формальностях. – Фоукс, вы пытались застрелить его?

Побагровевший Фоукс встал, и все уставились на него.

– Я был в лесу, – сказал он, – а он подкрался ко мне. Я думал, это животное, и принял меры предосторожности. Когда я увидел, что это он, я спрятал пистолет.

Шеффилд снова повернулся к Марку:

– Это верно?

Марк упрямо продолжал:

– А когда я попросил у доктора Вернадского посмотреть кое-какие данные, которые он собрал, он сказал, чтобы я их не публиковал. Как будто я нечестный человек!

– Клянусь Землей, я же пошутил! – раздался вопль, Шеффилд поспешно сказал:

– Ну ладно, Марк, ты нам не веришь и поэтому решил действовать сам. А теперь – к делу. От чего, по-твоему, умерли первые поселенцы?

Марк ответил:

– От этого же мог бы умереть и Макояма, если бы не погиб при аварии через два месяца и три дня после своего сообщения о Малышке.

– Ладно, но от чего же?

Все затихли. Марк поглядел вокруг и сказал:

– От пыли.

Раздался общий хохот, и щеки Марка вспыхнули.

– Что ты хочешь сказать? – спросил Шеффилд.

– От пыли! Пыли, которая в воздухе! В ней – бериллий. Спросите у доктора Вернадского.

Вернадский встал и протолкался вперед.

– При чем тут я?

– Ну, конечно же, – продолжал Марк. – Это было в тех данных, которые вы мне показывали. Бериллия очень много в коре, значит, он должен быть с пылью и в воздухе.

– А что если там есть бериллий? – спросил Шеффилд. – Вернадский, прошу вас, позвольте мне задавать вопросы.

– Отравление бериллием, вот что. Когда вы дышите бериллиевой пылью, в легких образуются незаживающие гранулемы. Я не знаю, что это такое, но во всяком случае, становится все труднее дышать, и потом вы умираете.

К всеобщему шуму прибавился еще один возбужденный голос. Это был Нови:

– О чем ты говоришь? Ты же не врач!

– Знаю, – серьезно ответил Марк, – но как-то я прочитал очень старинную книгу о ядах. Такую старинную, что она была напечатана на настоящей бумаге. В библиотеке всего несколько таких, и я их просмотрел – ведь это такая диковинка.

– Ладно, – сказал Нови, – и что ты прочел? Ты можешь мне рассказать?

Марк гордо поднял голову.

– Могу сказать на память. Слово в слово. «Любой из двухвалентных металлических ионов, имеющих одинаковый радиус, может активировать в организме поразительное разнообразие ферментативных реакций. Это могут быть ионы магния, марганца, цинка, железа, кобальта, никеля и другие. Во всех этих случаях ион бериллия, имеющий такой же размер и заряд, действует как ингибитор. Поэтому он тормозит многие реакции, катализируемые ферментами. Поскольку бериллий, по-видимому, никак не выводится из легких, вдыхание пыли, содержащей соли бериллия, вызывает различные метаболические расстройства, серьезные заболевания и смерть. Известны случаи, когда однократное действие бериллия приводило к летальному исходу. Первичные симптомы незаметны, и признаки заболевания появляются иногда через три года после действия бериллия. Прогноз тяжелый».

Капитан в волнении наклонился вперед.

– Что он говорит. Нови? Есть в этом какой-нибудь смысл?

– Не знаю, прав он или нет, – ответил Нови, – но в том, что он говорит, нет ничего невероятного.

– Вы хотите сказать, что не знаете, ядовит бериллий или нет, – резко сказал Шеффилд.

– Не знаю. Никогда об этом не читал. Мне не попалось ни единого случая.

Шеффилд повернулся к Вернадскому:

– Где-нибудь бериллий применяется?

Не скрывая своего изумления, Вернадский ответил:

– Нет. Черт возьми, на могу припомнить, чтобы он где-нибудь применялся. Впрочем, вот что. В начале атомной эпохи его использовали в примитивных атомных реакторах в качестве замедлителя нейтронов вместе с парафином и графитом. В этом я почти уверен.

– Значит, сейчас он не применяется? – настаивал Шеффилд.

– Нет.

Внезапно вмешался электронщик:

– По-моему, в первых люминесцентных лампах использовались цинк-бериллиевые покрытия. Кажется, где-то я об этом слышал.

– И все? – спросил Шеффилд.

– Все.

– Так вот, слушайте. Во-первых, все, что цитирует Марк, точно. Значит, так и было написано в той книге. Я считаю, что бериллий ядовит. В обычных условиях это неважно, потому что его содержание в почвах ничтожно. Когда же человек концентрирует бериллий, чтобы применять его в ядерных реакторах, или люминесцентных лампах, или даже в виде сплавов, он сталкивается с его ядовитыми свойствами и ищет ему заменителей. Он их находит, забывает о бериллии, потом забывает и о том, что бериллий ядовит. А потом мы встречаем планету, необычно богатую бериллием, вроде Малышки, и не можем понять, что с нами происходит.

Саймон, казалось, не слушал. Он тихо спросил:

– А что значит; «Прогноз тяжелый»?

Нови рассеянно ответил:

– Это значит, что если вы отравились бериллием, вам не вылечиться.

Саймон закусил губу и откинулся в кресле. Нови обратился к Марку:

– Я полагаю, симптомы отравления бериллием…

Марк сразу же ответил:

– Могу прочесть весь список. Я не понимаю этих слов, но…

– Было среди них слово «одышка»?

– Да.

Нови вздохнул и сказал:

– Предлагаю вернуться на Землю как можно скорее и пройти медицинское обследование.

– Но если мы все равно не вылечимся, – слабым голосом произнес Саймон, то что толку?

– Медицина сильно продвинулась вперед с тех пор, как книги печатали на бумаге, – возразил Нови, – Кроме того, мы могли не получить смертельную дозу. Первые поселенцы больше года прожили под постоянным действием бериллия. Мы же подвергались ему только месяц – благодаря быстрым и решительным действиям Марка Аннунчио.

– Ради всего космоса, капитан, – вскричал в отчаянии Фоукс, – давайте выбираться отсюда! Скорее на Землю!

Похоже было, что суд окончен. Шеффилд и Марк вышли в числе первых.

Последним поднялся с кресла Саймон. Он побрел к двери с видом человека, который уже считает себя трупом.