Всё это началось в первое воскресенье апреля. Солнце светило по-летнему ярко и тепло, но в весеннем воздухе ещё ощущалась прохлада отступившей зимы — одной из самых холодных за последние полвека. Городишко наш тихий и спокойный, уютный и небольшой. Окружён лугами и цветочными полями, а южнее простираются живописные горы — невысокие, но уж очень красивые! Воздух — чудесный! Любители рыбной ловли восхищаются рыбалкой на местном горном озере. Время здесь течёт медленно. Иной раз возникает навязчивое ощущение, что оно тут вообще отсутствует. Уровень преступности один из самых низких в Европе, а про терроризм у нас вообще не слышали. И в таком маленьком, провинциальном раю, свой сверхсовременный исследовательский центр соорудила энерджи ди си эй — частная компания, занимающаяся поисками альтернативных источников энергии и разработкой энергоносителей сверхвысокой ёмкости. По мировым меркам — это малютка, зависящая от инвесторских вливаний, как грудничок от материнского молока. Однако для наших мест это небывалое предприятие! Масштабная стройка подземного научного комплекса на северной окраине города добавила неожиданной, зрелищной суеты. Местная детвора стекалась к этой закрытой зоне с таким рвением, будто тут не строительство велось, а приземлились инопланетяне! Правда, как только стройка завершилась, так сразу вся невиданная для местных суета переместилась с поверхности под землю, и жизнь города вернулась к своему прежнему, тихому, размеренному ритму.
Те самые энергоносители колоссальной ёмкости в этом подземном исследовательском комплексе и разрабатывались. Одним из руководителей работ был профессор Говард Молблан. Неместный, как и большинство сотрудников энерджи. Пожилой учёный-физик, самоотверженный в служении науке, но больше прославившийся своей эксцентричностью. Нецензурно послать своего коллегу или коллег в жарком споре по ходу международной научной конференции — это для него обычное дело. Споры не могли не возникать по причине странных, продвигаемых Говардом Молбланом идей. К примеру, он неоднократно озвучивал план по созданию энергоёмкой субатомной структуры в макросреде. На языке обывателя эта идея звучала как-то так: «создать имитацию протона размером с футбольный мяч вполне реально!» Получая в свой адрес оскорбительное ругательство «метафизик», профессор мог запустить в обидчика попавшимся под руку предметом — ручкой, стаканчиком или книгой. Развязанный шнурок на ботинке, который он на протяжении всего дня не сподобится завязать, или неправильно завязанный галстук, на который ему плевать, или недобритый островок щетины на подбородке — всё это так типично для профессора Молблана. Будучи фанатиком, полностью увлечённым своим делом, он был не склонен обращать внимание на посторонние мелочи. И вот у этого энергичного, необычного старичка была молодая дочь, чуть-чуть моложе меня. Звали её — Грейс. Вместе с отцом они выглядели как внучка с дедом…
Матерью Грейс была предприимчивая, обаятельная студентка, которая некогда училась на факультете, где профессор Молблан одно время преподавал в своём экстравагантном стиле физику. Замужество это продлилось недолго. Уж и дочь успела родиться, но как только новоиспечённая жена убедилась в том, что возрастной, искушённый в делах науки супруг вовсе не намерен тащить бесталанную жёнушку за уши по карьерной лестнице в лоно богатейших научных приисков, так сразу и сбежала в США с каким-то директором начинающего стримингового сервиса. Про дочь не вспоминает. Говард Молблан почти не горевал. Именно про таких как он говорят: истинно женат на науке! После ухода (бегства) молоденькой жены, Молблан в одиночку растил дочь, которая сама теперь студентка того же возраста, в котором когда-то её родила мать. Мать, которую Грейс даже не помнит!
Я всецело надеялся на то, что Грейс переняла от своей матери лишь огненно-медный оттенок волос, озорную улыбку, требовательно-невинный взгляд изумрудно-зелёных глаз… и кроме этого — больше ничего!
Собственно, из-за Грейс я во всё это и влез…
Сдержанная, твёрдохарактерная, пунктуальная и трудолюбивая оптимистка Грейс, у которой как будто беззаботной юности не было вообще. В этом году ей предстояло закончить сложнейшую учёбу, а согласно данным какого-то хитроумного индекса успеваемости она являлась востребованной специалисткой на рынке уже сейчас.
В моей памяти навсегда запечатлелись её длинные, огненно-рыжие волосы, танцующие с ветром и играющие золотистым блеском при свете закатного солнца. Это самый яркий образ в памяти — момент нашей первой встречи.
Грейс — человек не творческий, скорее наоборот, прирождённая администраторша. Неординарных, творческих людей уважала, хотя старалась это зачем-то скрывать. Мне, будущему музыканту-песеннику, это сыграло на руку. Пусть мы с ней и были разными по натуре, но проводить время в обществе друг друга нам с ней было интересно.
Одевалась Грейс всегда стильно и дорого, но в её внешности никогда не встретишь неожиданного, необычного, нестандартного элемента. Хорошие причёски и одежда, как в модных журналах для солидных женщин, но никакой, ни малейшей творческой нотки или какого-нибудь «хулиганства». И скорее конец света наступит, чем Грейс сделает себе какую-нибудь безобидную татуировочку. Несовершенство, стремящееся к совершенству — что в этом мире может быть привлекательнее?..
Училась Грейс не то, что я, а в одной из европейских столиц. В наш живописный, провинциальный городишко она приезжала, вырываясь из плена суетливых будней, по выходным или на каникулы.
Профессор Молблан, посвятил свою жизнь квантовой физике, в частности теории суперструн. Я был человеком, далёким от науки, как в целом и его дочь, но именно она доступным, человеческим языком пояснила мне суть этой сложной теории. Случилось это в тот раз, когда мы с ней неслучайно оказались в одной компании отдыхающих на нашем горном озере. Лагерь разбили в самом диком местечке. Любительский кемпинг: отдых дикарями. Походная палатка на склоне берега, сверкающая гладь горного озера в низине, большой костёр, готовка пищи на огне и свежий воздух — всё, что требовалось для хорошей разрядки конкретно этой, трудолюбивой столичной перфекционистке. Правда, приехать сюда нам с ней было бы проблематично без новенького, отличавшегося повышенной проходимостью джипа Говарда Молблана. Профессор и сам любил во время отпусков колесить без определённой цели по диким местам, поэтому нашу с Грейс инициативу поддержал на все сто и даже одолжил свой джип.
В вечернем, фиолетово-синем небе зажглись первые звёзды, а мы с Грейс в это время сидели у костра. Это был наш тихий уголок на склоне берега, в отдалении от обычной кемпинговой суеты прочих отдыхающих. Наша просторная тёмно-зелёная палатка стояла слева, почти сливаясь в сумраке с лесным окружением. Алый джип Молблана весело, ярко поблескивал справа. Грэйс смотрела на спокойное, оранжево-жёлтое пламя, лениво поглощающее сухие дрова. Я бренчал на гитаре что-то по заказу Грейс. Так она, глядя на мои пальцы, гуляющие по струнам, рассказала, что суперструны представляют собой бесконечно тонкие одномерные частицы, колебания которых вызывают всё многообразие существующих во Вселенной элементарных частиц. Неделимые на части, субатомные частицы, такие как протон или электрон являются следствием звучания своеобразной гитары великого музыканта — некоей изначальной созидательной силы. Когда «гитарист» исполняет свою мелодию, он умело перемещает пальцы по деке инструмента, и длина струн от этого уменьшается, вызывая тем самым повышение частоты колебаний и, соответственно, их энергии. Натянутая струна будет вибрировать на разные лады, а при этом каждое сочетание нот соответствует конкретной неделимой элементарной частице — протону или электрону, фотону или мезону… Перебирая на суперструнах различные ноты, творец-гитарист исполняет целые аккорды, которые сливаются в бесконечные мелодии вселенной, создавая всё, что мы видим во вселенной, включая нас самих. Наш мир многомерен и суперструны — главный строительный материал всего существующего…
Ну а фундаментальные силы, действующие на те самые суперструны, колоссально велики. Для того чтобы разомкнуть подобную связь, либо как-то воздействовать на неё — «сыграть свою мелодию», — пришлось бы использовать недоступные человечеству, гигантские источники энергии. Но что мы получим, раскрутив эти «сверхскрученные струны»? Говард Молблан, был уверен в том, что это приведет человечество к небывалому скачку прогресса. Куда именно этот прогресс привёл бы человечество впоследствии, его не интересовало. Он не политик и не стратег. Он — учёный. Учёный, одержимый идеей преодолеть ограничения пространственно-временного континуума…
Этой весной в работе Молблана наметился небывалый прогресс. Я не имел представления о том, каким образом, но профессор совершил задуманное. Он «уцепил» суперструны, высвободив потоки невиданных энергий. На суперструнах была сыграна новая волшебная мелодия, перевернувшая книгу развития современной науки на следующую страницу.
В общем, впутался я в эту историю лишь потому, что крепко сдружился с дочерью Молблана. Было бы нелишним показать себя с наилучшей стороны, как перед ней, так и перед её отцом. В ассистенты честолюбивому профессору для главного эксперимента требовался сообразительный и смелый, но далёкий от науки человек, который не смог бы ни понять, ни выкрасть научные данные об его открытии, но который мог бы с точностью выполнить все необходимые указания в грядущем деле. Кого мог задействовать в этой роли нелюдимый профессор, если даже собственных коллег держал в неведении относительно истинных целей своих экспериментов? Разумеется, лучшего друга своей дочери!.. За мою порядочность, ответственность и исполнительность Грейс с готовностью поручилась перед отцом головой. Так я и попался в паутину суперструнных сетей. Отказываться с моей стороны было глупо перед лицом потенциальных возможностей, которые впоследствии, как в сказке, открылись бы передо мной в случае успешного завершения предстоящего эксперимента…
В первое воскресенье апреля я прибыл к научно-исследовательскому центру заранее, чтобы не опоздать. Профессор назначил на полдень, а было ещё только одиннадцать. С нижних уровней, буквально из-под земли доносилось непрерывное гудение. То, что работало в подземных недрах, было крайне мощным. Сейчас в зоне C, где сегодня проводился эксперимент, находился только один человек — профессор Молблан, а оперировать оборудованием, в том числе, ускорителем частиц и реактором ему помогал слабенький искусственный интеллект.
На КПП я скинул в хранилище все свои вещи, включая одежду. Для входа на территорию каждому выдавали симпатичную, светло-голубую униформу. Процедура обыска тут мало чем отличалась от тюремной. Наручные механические часы, между прочим фамильные, мне разрешали оставлять при себе только потому, что Молблан выписал для этого специальное разрешение.
В ожидании нужного времени я околачивался на КПП и, в конце концов, оказавшись в комнате отдыха охраны, влился в жаркую карточную игру с охранниками. Эти парни из частной военной компании, грубоватые и похабные, называли свою работу здесь — хорошо оплачиваемым, нескончаемым отпуском. Трудно с этим не согласиться! Я мог бы запросто проиграть в покер и свои фамильные часы этим бывалым картёжникам, но профессор вовремя позвонил мне, требуя в грубой форме «ускориться». Я «ускорился», оставив посмеивающихся охранников с их картами.
Мои неспешные шаги эхом раздавались в пустынных коридорах. Кроме охраны на поверхности не было никого. Пройдя в главный корпус, я встал перед дверями главного лифта. Помахивая своей пропускной карточкой, подождал. Профессор разрешил системе мой спуск, и я поехал вниз навстречу усиливающемуся рёву энергетических генераторов.
Прежде я не единожды бывал здесь, хотя простым смертным доступ сюда запрещён. Молблан устроил меня к себе официально как работника. На протяжении нескольких недель готовил меня к предстоящему делу.
Ориентироваться в местных подземных лабиринтах без помощи электронной карты или настенных меток я до сих пор не научился. Такой тип ориентирования казался забавным, пока однажды я сам не попробовал по-своему воссоздать нечто подобное. Нарисовал схематичное сооружение из десяти комнат с одним выходом наружу. Решил маршрутными линиями десяти разных цветов сорганизовать простые и понятные проходы к ним, от них и между ними. Не получилось! Оказалось, что графические указатели-векторы, такие как в подземке энерджи, способные привести без путаницы откуда угодно куда угодно, создать было не так-то просто.
Так, следуя нужному указателю (жёлтая линия среди прочих навигационных линий всех цветов радуги), я добрался до зоны «С», где действовал режим карантина. Без личного разрешения профессора сюда не мог зайти никто.
В зоне «С» с её гигантским залом и потолком в высоту как трёхэтажное здание, изначально была установлена пара огромных детекторов элементарных частиц. Один из них профессор задействовал в своей работе. Второй был разобран, а на его месте сооружено подобие герметичной, полевой медлаборатории. Такие компактные мини-лаборатории быстро, экстренно разворачивали в зоне заражений опасными вирусами. Внутри располагалась рабочая зона, а в центре находилась блестящая металлическая сфера диаметром три метра. Под лабораторией удобно расположился технический уровень с необходимым для проведения экспериментов оборудованием, включая ядерный реактор.
Едва я показался в зоне «С», раздались суетливые шаги стремительно приближавшегося ко мне профессора Молблана.
Взъерошенные седые волосы на его макушке выглядели подобием стога сена. Неделю небритый. Сутки не спавший, с покрасневшими, выпяченными от усталости глазами. Что в его облике было идеальным, так это белоснежный халат, ну и элегантные чёрные ботинки с развязанным шнурком на одном из них…
— Где тебя черти носят?! — выпалил профессор. — Невеста в первую брачную ночь состарится и умрёт, пока дождётся тебя! Всё рассчитано по секундам! Накачиваю энергию в пусковой резерв под точное время старта! Хочешь, чтоб я всю резерв-линию сжёг?!
— Вы назначили мне на двенадцать! — парировал я, взглянув на свои винтажные наручные часы. — А сейчас… — И потыкал в них пальцем. — Без трёх минут двенадцать!
— Хорошо, что не ночи! — с недовольством прибавил Молблан. — Быстрее! Быстрее упаковывайся в защитный костюм!..
— Вы всегда так! — с улыбкой отразил я. — Быстрее, быстрее, быстрее!.. А потом полчаса скучаете в ожидании, попивая свой холодный чай. Начинаем всё равно через час. Спокойнее, проф! Всё-таки своей шкурой в нашем деле рискую я, а не вы.
— Рискуешь? — усмехнулся он. — В разы опаснее для здоровья и для жизни сходить на дискотеку, нежели сделать то, что предстоит тебе сегодня.
Я присвистнул, идя к мини-лаборатории вслед за суетливым профессором.
— Видимо хорошенькие дискотеки были в ваше время!..
Профессор, не сбавляя шага, энергично рассёк воздух рукой:
— Вот я действительно рискую! — заявил он. — Рискую сжечь миллионное оборудование и вылететь из числа руководителей. Выпустить из собственных рук проект всей моей жизни! Этим узколобым стервятникам только дай шанс!.. Мигом присвоят всё моё своими загребущими лапами! Присвоят, извратят, исказят, опошлят ради прибыли и загубят! Поэтому давай быстрее!..
«Энергетический резерв» это вспомогательная часть истинного, тайного проекта Молблана. Технология позволяла консервировать энергию в небывалых масштабах, но…
Боссы выделили должное финансирование на проект, считая, что профессор создаёт, как он заявил, сверхприбыльные промышленные батареи, позволяющие запасать энергию впрок в городских масштабах и транспортировать её с легкостью в самые труднодоступные районы планеты. Звучит и впрямь заманчиво. Батарея, умещающаяся в кармане и позволяющая питать электроэнергией недельку-другую научную станцию в Антарктиде или, к примеру, будущую лунную базу… Сейчас все убеждены в том, что Молблан неторопливо, шаг за шагом, разрабатывает эти батареи сверхвысокой ёмкости. Батарей таких естественно нет, да и не будет, но знали б инвесторы и боссы скромненькой энерджи ди си эй, что там, в зоне «С» этого подземного комплекса на самом деле создавал Молблан!..
И так, ровно в час дня, первого воскресенья апреля мне предстояло стать первым в истории путешественником во времени и шагнуть в неизведанный мир будущего!..