Ловля собак

Недостройка

В районе Щукинской уже год стоял железобетонный скелет жилого дома. У недостройки было два варианта будущего: развалиться, так и не будучи достроенной, и быть достроенной, заселить в себя людей, после чего развалиться вместе с ними.

А пока мы с хранителями города проводили встречи на недостроенном одиннадцатом этаже под открытым небом.

– Не бегаешь по утрам! – с укором сказал Дима. Он сидел на корточках и грел мохнатые руки у костерка, на котором начинал посвистывать чайник.

– А ты бегаешь?

– Конечно. Каждое утро приходится убегать.

– От дворников?

– Не прикидывайся ребенком. Чего от них убегать? Нас метут, поливают, сносят и строят, дробят и грузят, укладывают и наносят на нас дорожную разметку, вырубают, выкапывают, перекапывают и ремонтируют. Мы привыкли.

– От чего же ты бегаешь каждое утро? Может, от собственной лени?

– От чужой злости.

– Правда? – я перестал улыбаться; теперь я был озадачен. – Объясни!

– Что, ты, правда, этого не знаешь?! – воскликнул Дима в радостном волнении и подскочил, чуть не сбив ногами чайник.

– Нет.

– Не верю: ты уже столько времени работаешь; ты столько с нами общался, и не знаешь, что мы каждое утро бегаем!

– Видимо, дело в том, что каждое утро я сплю и встаю не раньше часа дня.

– У большинства работка потяжелее, чем у тебя. Им нужно вставать в семь утра, быстро завтракать, собираться и выходить из дома. Они так озлоблены, раздражены и несчастны по утрам! Волна скрытого гнева, проносящаяся по городу ранним утром, заставляет нас убегать. Поэтому-то мы бегаем по утрам.

– Вы, наверное, бегаете за город… – предположил я.

– Нет, мы убегаем в себя.

– Знаешь, Дима, в детстве я часто уединялся и глубоко задумывался. Я считал, что тем самым убегаю в себя от остальных людей. Но это было не так – мне было некуда убегать. А когда я, уже сложившийся человек, пришел на эту работу, каждый раз, уединяясь и глубоко задумываясь, я действительно убегаю от себя, потому что проникаю в других людей, в их мысли, желания, мечты и страхи. Их страхи, как правило, смешны, их мысли – вызывают ужас. Такие люди не могут убегать в себя, это все равно что пытаться спрятаться от палящего солнца в зыбучих песках…

– Да, у них нет себя. Я тоже так думаю. А у тебя разве есть? А у меня?.. Не молчи, лучше попей чаю, и приступим к делу.

Дима заваривал отменный чай. Душистый, мягкий, крепкий, но не горький. Весь в котелке, так что не нужно смешивать заварку и кипяток. На встречу с ним я всегда брал деревянную кружку.

Мы долго в полном молчании пили чай, три кружки подряд, глядя на нежный майский закат. Глядя на закат над мегаполисом, думаешь всегда, что вот-вот солнце коснется земли и мигом расплавит стекло и бетон. А когда огнистый великан доковыляет до горизонта и начинает погружаться, появляется ощущение, что городу лишь из простой жалости снова дана пощада.

– Ты в курсе, что у тебя были предшественники?

– Я предполагал. Как называлась их профессия?

– А как ты называешь свою?

– Знаешь, Дима, я долго думал над этим. И назвал ее «парадигматик».

– Звучит как догматик.

– Не важно, как звучит. Важно, что значит.

– И что же? – в голосе Димы послышалась добрая ирония.

– Я придумываю идеи для других людей. Они служат исходными схемами для развития их мысли.

– Твой предшественник называл эту профессию, на мой взгляд, более интересно: монтер путей.

– Это звучит очень железнодорожно.

– А мы разве не катимся с тобой по жестко уложенным рельсам, как и все остальные?.. Твой предшественник был реалистом.

– Расскажи мне о нем!

– Хорошо. Это будет подходящей историей на ночь. Ты любишь динамичные триллеры?

– Нет

– Значит, придется потерпеть, извини.

– А там, в том домике, сейчас кто-нибудь живет? – спросил я и вдруг испугался собственного голоса: таким громким он был; я осознал, что стараюсь не шевелиться.

– Кто-нибудь там живет, – мрачно ответил Дима, повторив фразу из своей истории; от его ответа дрожь пробежала у меня по спине.

– Зачем ты рассказал это мне? Мне-то чего бояться? – я напустил на себя вид безразличия и скуки. – Я же не открывал в себе волшебной силы, как… мой предшественник, – с огромным трудом я заставил себя выговорить последние два слова.

– Когда откроешь в себе такую силу, а возможно, когда обретешь нечто иное, даже совсем, казалось бы, непохожее, но произрастающее из той же… парадигмы, – он значительно посмотрел на меня и продолжил сурово: – то сразу отправляйся туда, где ночует все эти годы твой предшественник. Или это само тебя настигнет и примет в свои теплые объятия, – закончил он свою мысль.

– Именно «когда», а не «если»? – спросил я напряженно.

– Ах! Ты так серьезно к этому отнесся… «Когда», «если», – да какая разница?! Тебе не приходило в голову, что событие, которое очень вероятно должно было произойти, но не произошло, оставляет на судьбе человека такой отпечаток, будто бы оно произошло. Ты не думал, что сама возможность равнозначна бытию?..

– Нет, я не думал об этом и не хочу. А еще я не хочу оказаться в том домике. Я не знаю, что он такое. Никогда не видел его, первый раз о нем слышу. Он что-то чудовищное. Не хочу думать, что там внутри, но все время возвращаюсь мыслями к этому… Недавно мне дали подсказку. Одну из ее граней я понял так: мертвец может выйти из тени. Я не знаю, имеет ли это отношение к нашему разговору, Дима. Если имеет, может случиться что-то, связанное с собаками. Ты ничего об этом не знаешь?

– Домика не было в твоей подсказке? – спросил Дима, казалось, безучастно.

– Нет.

– Мы видим немного другие подсказки, чем ты. Последнее время они предвещают… вначале мы решили, чтобы ты ничего не знал о домике, вначале, когда ты только приступил к работе, но сейчас обстоятельства заставили нас пересмотреть это решение. Домик начинает урчать всеми своими внутренностями. Он проголодался. И мы решили предостеречь тебя: аккуратнее с приобретениями, парадигматик.