Глава третья

В океан маленькая эскадра двинулась прохладным, но тихим солнечным днем. Словно бы не зима с пургой, штормами и морозами малого ледникового периода здесь только что свирепствовала, а вернулось неожиданно «индейское лето».[9]

Из бухты вначале вышла «Валгалла», своим громадным корпусом раздвигая мелкие прибойные волны, за ней крейсер «Изумруд», отдавший, как положено военному кораблю, прощальный салют Замку из кормовой пушки, и последним «Призрак», пока не поднявший парусов.

С мостика яхты Ирина и Лариса, сжимая в пальцах тяжелые морские бинокли, смотрели на серые бастионы грандиозной и на вид неприступной твердыни, оставляемой, может быть, навсегда. У парапета нависающего над обрывом «ласточкина гнезда», пристроенного к угловой башне, стоял и махал им рукой Антон. Ему, наверное, сейчас тоже было тоскливо. Проводит корабли, и что дальше? Снова начнет жить сам по себе, один, никому не нужный?

Это, конечно, чисто женский подход, но очень правильный.


Во время перехода через Атлантику большая часть компании располагалась на «Валгалле», со всеми удобствами. Только те, кто не боялся качки и любил экзотику, из женщин – Ирина, Лариса и Анна, выбрали «Призрак». Комфорт на яхте был вполне приемлемый, но в сравнении с пароходом несколько тесновато, само собой. Каюты подходят только для сна, значит, вся культурная жизнь, включая завтраки, обеды, ужины, – все в кают-компании. По палубе без страховки не погуляешь – в океане всю дорогу волнение не меньше четырехбалльного. При смене галсов холодная соленая волна захлестывала и на мостик. Зато вид с него, и из рубки открывался великолепный. Пугающий и одновременно радующий душу. Картины Айвазовского в натуральном воплощении. Похороны за счет заказчика.

Как и было задумано, первые две дамы согласились на омоложение, и теперь Новикову слегка даже удивительно было смотреть на подругу, ничем не отличающуюся от «девушки на мосту». Лариса выиграла не слишком много. С его, да и Олеговой точки зрения. Невелика разница, двадцать восемь или двадцать два. Анна осталась при своих, а Наталья с Сильвией от процедуры категорически отказалась.

– Для нормальной женщины тридцать пять – чудесный возраст. Сохраните мне его на следующие сто лет – и никаких претензий, – ответила на предложение мадам Воронцова.

– Тогда ты не против, – ехидно спросила Лариса, – если мы будем называть тебя тетей?

– Да хоть мамой. Мать должна выглядеть старше дочери хотя бы на три года, так что в норматив мы укладываемся.

Всем остальным процедура смены возраста и внешности не предлагалась. Им предстояло участвовать в проекте в естественном облике. Тем, кто вообще захотел, разумеется.

Поиски золота и алмазов в Южной Африке – антисоветские, незрелые фантазии только трех персонажей. Они, по замыслу, были молодыми ребятами, авантюристами в духе XIX века, претворяющими в жизнь свои планы, заодно желающими подтвердить и фиксировать легенду, придуманную для Врангеля. Прочим товарищам это было не нужно. Как говорил Остап Шуре Балаганову: «Рио-де-Жанейро – это хрустальная мечта моего детства. Не касайтесь ее своими лапами».

Вдобавок перестройка эндокринной системы непременно влияла на эмоциональное состояние пациентов. Любой может вспомнить себя в двадцать, тридцать, сорок. Человек якобы один и тот же, а если вдуматься? Перечитать собственные дневники и письма, хоть к родителям, хоть к девушкам. Вот то-то! Для чего в Братстве люди, от которых в критический момент неизвестно чего ждать? Попробуй ты (кем бы ты ни был) напрячь двадцатилетнего парня (Басманова, скажем) заботами сорокалетнего. Анатомически они, возможно, очень близки (но не одинаковы), а психологически – земля и небо!

Но это посторонние, относящиеся только к практике личных отношений соображения. Главное же, к чему пришли во время одного из ночных бдений Новиков, Шульгин и Антон: от эфира, естественно, никуда не денешься, это еще профессор Челленджер разъяснил в «Ядовитом поясе». Зато, если его влияние простирается и в глубь прошлых веков, волновая настройка сама собой меняться не может. Вот и пролетит мимо направленный на того Новикова, что действовал на Валгалле, деморализующий заряд. Хоть сотня нейронов заработала в ином режиме – и хватит. Не тот объект! Так же и с прочими, занесенными в «картотеку» дуггуров.


Отойдя от берега на десять миль, отряд пересек границу миров. На этот раз без всяких эффектов. Ни громового удара, едва не разломившего пароход, как при перемещении «Валгаллы» прошлый раз в двадцатый год, ни приступов морской болезни у пассажиров и пассажирок. Совершенно спокойно перешли, только специальный датчик сообщил, что – свершилось. Одна тысяча восемьсот девяносто девятый год на дворе. Август месяц. Как и задумано.

Никаких грубых вторжений в чужую реальность, если она сама не станет препятствовать нормальной жизни «эмигрантов».

«Валгалла» возглавляла кильватерный строй, теперь единственная плавучая база в новом и, если что-то пойдет не так, – окончательном мире. Перед уходом из Замка пять лет назад Новиков с Воронцовым об этом говорили.

«Если мы попадем хоть в мезозой – обязательно выживем. Не нужно нам будет вылавливать в море ящик с полезными предметами,[10] в трюмах парохода достаточно припасов на любой предполагаемый случай. Не считая продовольствия – лет на пятьдесят хватит».

С продовольствием, естественно, здесь проблем не будет, время цивилизованное, так что главный упор сделали на оружие, боеприпасы, прочие предметы, необходимые для поддержания приемлемых жизненных стандартов. Те же репелленты, к примеру. Вроде бы и мелочь, а каково без них пробираться в африканских дебрях, кишащих всевозможными насекомыми и прочими членистоногими? Хоть бы и муху цеце вспомнить, едва не погубившую бура с его семейством в тех самых местах, куда направлялись наши герои.

Необходимость огромного ассортимента и количества принятого на борт имущества объяснялась еще и тем, что без крайней необходимости решено было не пользоваться никакими устройствами, способными навести врага на след. Дубликаторы, установки СПВ, блок-универсалы считались как бы «опломбированными», вроде радиостанций на корабле, выполняющем задание в режиме абсолютного радиомолчания. Исключение было сделано только для гомеостатов, теоретически ничего вовне не излучающих, коротковолновых средств связи и радиолокаторов. Их в девятнадцатом веке засечь просто нечем, и колебаний мирового эфира, которые могли бы зафиксироваться техникой дуггуров, вызвать они не могли, на фоне гроз, магнитных бурь и иных атмосферных явлений.

«Изумруд» вскоре покинул отряд, направившись к собственной цели, и «Призрак» стал в кильватер пароходу, уверенно держа под парусами восемнадцать узлов. Пока этого было достаточно. Спешить особенно некуда, до Лондона не более четырех сотен миль, а горючее стоит поберечь. В цистернах «Валгаллы» его пока достаточно, и все же… Неизвестно, как обстановка сложится. Если уж совсем туго придется, дубликатор для пополнения запасов можно и включить на полчаса, но это в самом крайнем случае, когда станет ясно, удалось ли сбить противника со следа.

Океан вокруг был пуст, как в Средневековье. Регулярные трансатлантические линии проходили значительно южнее, да и локаторы позволяли без труда уклониться от нежелательных встреч, изменив курс задолго до того, как отряд станет доступен постороннему глазу, вооруженному примитивной оптикой.

Совершенно не нужно, чтобы в чьей-то памяти отложилась эта странная пара из огромного пассажирского лайнера и парусной яхты. Поодиночке они не раз будут появляться в разных портах и на морских путях, но вместе их видеть не должны. Здесь тоже не дураки живут, в случае возможных в будущем осложнений найдется кому сопоставить разрозненные факты и сделать нежелательные выводы.


Готовясь к походу, «мозговой центр» Братства тщательно промоделировал все варианты своего внедрения. До этого все участники проекта, за исключением Сильвии, естественно, имели об эпохе самые общие представления. Даже Новиков, знавший этот период лучше всех друзей, но тоже в пределах курса всеобщей истории, слегка оживленного несколькими беллетристическими книжками.

Вообще рубежу веков странным образом не повезло. Как-то он выпал из внимания культурного человечества, заслоненный куда более яркими событиями «до» и «после». Более-менее отложились в памяти грамотных людей краткосрочная и периферийная испано-американская война («первая война эпохи империализма», по словам Ленина), ну и пресловутая Англо-бурская, конечно. Причем для большинства тех, кто о ней вообще слышал, – исключительно благодаря книге Буссенара.

Оттого перед походом пришлось изучить все, что имелось в необъятной библиотеке «Валгаллы», и прежде всего – наиболее популярные и авторитетные газеты и журналы тех дней на четырех языках. В обычных условиях задача непосильная, тренированному кадровому разведчику потребовался бы не один месяц, чтобы овладеть «обстановкой», как это у них называется, в объеме, гарантирующем от провала. Так разведчикам приходится запоминать только детали, относящиеся к специфике «страны пребывания», а здесь – время чужое, и жизнь, только внешне похожая на привычную. К счастью, от Новикова, Шульгина, Ирины требовалось только грамотно составить выборки нужных материалов, а там Антон перевел их в особый формат, предназначенный для мгновенного усвоения. Вместе с курсами нужных языков для тех, кто ими еще не владел. Один из последних его подарков на этом жизненном витке.

Но все равно для Сильвии оставалось много работы, чему она, по всему видно, была искренне рада. Книжные знания мировых событий последних пяти лет, имен политиков, царствующих в Европе особ, популярных писателей, актеров, драматургов, в большинстве прочно забытых к концу ХХ века, великосветских скандалов, нашумевших преступлений и так далее и тому подобное – необходимый базис. Но, как гласит исторический материализм, надстройка зачастую важнее. Люди, пишущие для современников (за исключением редких умельцев вроде Гиляровского), не имеют привычки упоминать, а тем более растолковывать вещи общеизвестные.

Где узнаешь, помимо очевидца, – как принято вести себя в магазинах, ресторанах, нанимать фиакр или кеб, давать ли «на чай», как, кому и сколько, в какой тональности разговаривать с равными себе и нижестоящими, что считать оскорблением или проявлением неуважения, как их различить и как реагировать…

Для женщин набор правил поведения, обычаев и традиций был гораздо обширнее и сложнее, тут леди Спенсер оказалась совершенно незаменима. Чуть ли не с утра до вечера, в специально отведенных классах и походя, при каждом удобном случае она, как требовательная бонна и классная дама, диктовала, объясняла, одергивала, при помощи наглядных пособий и принципа «делай, как я» вбивала в сознание и подсознание питомиц нужные знания и навыки, доводя их до автоматизма.

При подготовке экспедиции в Белый Крым все было гораздо проще. Страна все же родная, эпоха куда более близкая, знакомая, в прежней жизни почти половина окружающих людей, в том числе и родственников, успела пожить «при царе» и в годы Гражданской войны. Одним словом, непреодолимого культурного барьера не было. Вдобавок по легенде «братья» были в определенном смысле иностранцами, что не требовало тщательности в соблюдении местных обычаев.

Через несколько дней многие начали роптать. В том смысле: «Зачем оно нам надо?» Общее представление имеем, и достаточно. В Англии будем представляться американцами с дикого Дальнего Запада, во Франции немцами, если потребуется, и так далее.

– В принципе кто мне мешает выдавать себя за богатого помещика из Оренбургской губернии? – вопрошал Берестин. – Буду объясняться на ломаном языке и сорить деньгами, будто вчера с развесистой клюквы слез…

– Можешь, кто тебе запретит, – охотно соглашалась Сильвия. – Татарским мурзой – тоже можешь. Будешь ходить в халате и, когда заблагорассудится, расстилать молитвенный коврик, с помощью оправленного в бриллианты компаса определяя направление на Мекку. А если серьезно, мы на самом деле не знаем, где можем оказаться, что с нами произойдет… Чем меньше будем привлекать внимания, тем лучше. Там тоже не дураки живут и работают. К тому же полагаются только на свой интеллект и специфические методики, за отсутствием привычных нам технических средств. Несмотря на якобы свободу и уважение к «прайвеси»,[11] за иностранцами в Англии присматривают весьма тщательно. Уж я-то знаю. А мы договорились вести жизнь невидимок, разве не так?

– Так, так, – поспешил согласиться Алексей, что не избавило его и присутствующих от продолжения лекции.

– В «прекрасную Викторианскую эпоху», что бы вы о ней ни думали, истинно свободными людьми, могущими жить так, как нравится, и в полной мере пользоваться достижениями тогдашней цивилизации, были британские аристократы. Желательно, с родословной, восходящей как минимум к временам войны Алой и Белой розы. Иностранцы, пусть и принадлежащие к «свету» у себя дома, котировались гораздо ниже. Их принимали, но не всегда и не везде, в душе относя к людям второго сорта. Пресловутые «бояр рюсс», уже тогда умевшие развлекаться в разных монте-карлах и скупать поместья на Лазурном Берегу, вообще считались варварами, да вдобавок – историческими врагами. Это же Пальмерстону принадлежит крылатая фраза: «Как тяжело жить на свете, когда с Россией никто не воюет!» Далеко не в каждом приличном заведении (и обществе) они прошли бы «фейс-контроль», невзирая на количество денег в кармане и на счетах.

– Ничего, – с добродушной улыбкой сказал Воронцов, – мы тоже без комплексов. Несколько раз им разъяснили, «ху из ху», придется – повторим…

– Повторим – не совсем верно, – по привычке уточнил Левашов. – Может быть – предвосхитим?..

– Что-то ваши настроения мне не нравятся, – поджала губы Сильвия. – Во-первых, не забывайте, я тоже британская аристократка, а во-вторых, мы же заранее условились, никаких эксцессов…

– Нас не тронут – мы не тронем, – ответил Шульгин. – Насколько я помню, в каждом случае имевших место конфликтов они начинали первыми…

– Это, между нами говоря, большой вопрос, – не уступала леди. – Первый выстрел каждый раз делали, безусловно, они, но ведь надо знать англичан! С их точки зрения вы вели себя невыносимо вызывающе, а с «Грейт Бритн» так нельзя. Вы их намеренно доводили до бешенства, вот они и бросались в драку, как говорится, «очертя голову».

– Если бы мы их не знали, может, и вели бы себя посдержанней, – сказал Воронцов, – а так – в самый раз. Хамов надо учить. Причем хамов – подловатеньких. Ведь в каждом случае они были абсолютно уверены в своем несоизмеримом превосходстве… А вот когда с Гитлером столкнулись, хвост поджали и терпели, пока тот Дюнкерк им не устроил и Лондон бомбить не начал…

– Ладно, закончили политинформацию, – поднял руку Новиков. – Нам теперь какое-то время под них косить придется, так что лучше обойтись без неприязни к своим персонажам. Хорош был бы Штирлиц, все время твердящий про себя – «фрицы проклятые»…


Действительно, как бы ни относиться к тогдашним владыкам полумира, непрерывно и постоянно учинявшим кризисы везде, где хотелось «правительству Ее Величества», генералам, адмиралам, колониальным губернаторам и вице-королям, а до поры до времени правильнее всего было изображать свою к ним принадлежность. Тоже ситуативно, разумеется, на тех территориях, где к «гордым британцам» относились с почтением или страхом, не переходящим в неконтролируемую агрессию.

И на территории Соединенного Королевства, как правильно сказала Сильвия, лучше появиться в качестве англичан, а не кого-либо другого. В те патриархальные времена назваться американцами в приличном месте значило примерно то же самое, что в семидесятые годы двадцатого века, появившись в изысканном московском салоне «друзей театра на Таганке», громогласно провозгласить: «Здравствуйте, а я к вам из Пырловки (или Мухосранска)». Самый деликатный (политкорректный) из присутствующих поднесет палец к губам. «Ладно, мол, бывает, но зачем же об этом – вслух?»

В высший свет просачиваться, объявляя себя побочным сыном герцога Веллингтона, внучатым племянником последнего настоящего Плантагенета, никто не собирался, хотя, если бы очень захотелось, можно было и попробовать. Сильвия вон втерлась в родство к самому Черчиллю, в роли его двоюродной тетки, и получилось. Легче, чем у Остапа закрепиться в роли сына лейтенанта Шмидта.

(А вот интересно, чего бы Паниковскому не выйти из конвенции, без всяких конфликтов создав новую династию – братьев названного героя? По возрасту – как раз.)

Нужно было, используя схему известного рассказа Честертона, балансировать на тонкой грани, перед простолюдинами изображая крутых джентльменов, а очутившись в обществе последних, держать фасон, не слишком высовываясь. Ориентируясь, например, на личину сэра Говарда Грина, в роли которого Шульгин достаточно преуспел. Безукоризненные манеры с легким налетом чего-то бомбейско-калькуттского, совсем чуть-чуть выставленная напоказ состоятельность, нагловатость, если потребуют обстоятельства. Как у Дизраэли.

Собственно говоря, в Лондоне компания собиралась провести не больше недели, от силы – двух. Они ведь знали, что война вот-вот разразится, а большинство британского общества пока пребывало в неопределенности. О том, что вопрос решен давно и окончательно, речи ни в парламенте, ни в прессе не шло, напротив, дело подавалось так, что Англия настроена вполне миролюбиво и озабочена лишь гражданскими правами так называемых «ойтландеров», то есть британских подданных, десятилетиями проникавших на территорию бурских республик в поисках золота и алмазов. Вот они, достигнув определенной численности и финансового успеха, потребовали, при полной поддержке королевского правительства, предоставления им избирательных и прочих прав первопоселенцев. Отказ автоматически вел к войне, имеющей целью аннексию Трансвааля и Оранжевой республики.

Срок, остающийся до объявления боевых действий, предполагалось использовать, прежде всего, для уяснения, насколько данная реальность совпадает с Главной исторической, затем – установления личных связей с лицами, которым предстоит в ближайшее время сыграть решающие роли в предстоящем конфликте. Действуя одновременно с обеих сторон, бурской и британской, представлялось весьма заманчивым и возможным устроить дело таким образом, чтобы районы, самые богатые золотом и алмазами, в результате естественного развития событий оказались вне досягаемости тех и других. В частных руках. В чьих именно – понятно.

Только Сильвия, естественно, могла свести молодых, жаждущих приключений парней с нужными людьми. И тут опять возникала интересная коллизия. Если этот мир – тот самый, значит, в нем непременно должна присутствовать она – «самая первая», и с ней каким-то образом придется встретиться. Каким – леди Спенсер уже придумала.


Одновременно с индивидуальной подготовкой к посещению нового мира, приходилось заниматься и материально-техническим оснащением. Что бы там ни предполагалось и планировалось, а в глубине почти у каждого таилась мысль, что вернуться, может быть, и не удастся. Если уж началось такое, раньше невиданное и неслыханное, так кто гарантирует, что в определенный момент не рассыплются в труху блок-универсалы, установки СПВ, вообще вся не соответствующая времени техника?

Это Левашов осторожно высказал подобную гипотезу – что, достаточно отдалившись от момента своего создания «вверх по реке времени», перестав соответствовать местным законам природы, некоторые артефакты могут утратить свои свойства. Полностью или частично.

– Частично – это как? – сострил Шульгин. – В портсигарах можно будет по-прежнему носить сигареты?

– В этом роде. – Олег шутить был не склонен.

– Вздор, – заявила Сильвия. – Мой блок-универсал нормально работал намного раньше девяностых годов…

– Упускаешь небольшую деталь, – принялся растолковывать Левашов. – Ты работала, поддерживая постоянную связь с Главной Базой. Твой Шар и блок фактически являлись рабочими элементами вневременного управляющего центра. Да и Земля целиком входила в систему ячеек Сети. А сейчас… Я просто не знаю.

– Очень, кстати, возможный вариант, – вмешался Новиков. – Особенно если кто-нибудь приложит руку к его реализации. Что стоит подкрутить несколько гаечек в часовом механизме мироздания? Вроде как постоянную Планка или закон всемирного тяготения подкорректировать. Никаких видимых изменений, кроме одного – образуется время, в котором никакие подобные штучки существовать не могут, просто потому, что им тут не место. И узнаете вы об этом, братцы, когда поздно будет пить боржом.

Одна надежда останется, на сутры и мантры профессора Удолина. Вдруг да не подведет древняя мистика, посторонняя по отношению к электронным Гиперсетям…

– А ну, кончай пораженческие разговоры! – слегка возвысил голос до генеральских ноток Берестин. – Все трусы и паникеры будут караться по законам не извращенного, а военного времени…

Действительно, что теперь рассуждать и изобретать всяческие страшилки? Любое предприятие, от подъема на Эверест до похода в подмосковный лес за грибами, можно обставить таким количеством алармистских[12] прогнозов, что захочется вообще никогда не вставать с дивана…

В подобных случаях единственный разумный выход – руководствоваться старинной русской поговоркой: «Помирать собирайся, а рожь сей!» Каким-то бродячим монахом в десятом, скажем, веке занесенная и переложенная на язык родных осин максима Марка Аврелия: «Делай, что должен, свершится, чему суждено». А то и самостоятельно придуманная, русичи в сходных обстоятельствах были небось не глупее римлян эпохи упадка.


Пока флотилия бороздит воды Атлантики, можно вернуться немного назад, к напряженным дням сборов в дорогу.

В глубокой, скрытой между крутыми прибрежными скалами бухте, расположенной в нескольких километрах от Замка, за холмами, густо заросшими реликтовыми орегонскими соснами, располагалась устроенная Воронцовым еще в первое посещение «военно-морская база».

– Первая советская база на американской территории, – любил он повторять, демонстрируя друзьям свой объект.

Объект был хороший, без вопросов. На случай чьих-нибудь вторжений (викингов, например?) узкая горловина прохода с внешнего на внутренний рейд прикрывалась береговыми батареями. Внутри бухты устроено несколько мощных пирсов-волноломов, способных защитить от любого шторма или тропического урагана, оснащенных всеми положенными швартовочными устройствами и механизмами, трубопроводами для подачи топлива, рельсовыми путями и портальными кранами.

Еще глубже – гигантский сухой док, в котором и была построена, а точнее – выращена «Валгалла», куда ее сейчас вводил Воронцов, демонстрируя все навыки и качества «хорошей морской практики». Без помощи буксиров, исключительно своим ходом. А это дело, кто понимает, крайне непростое.

Палубные роботы, обладающие сверхчеловеческой реакцией и массой разнообразных специальностей, многие из которых они могли исполнять одновременно, ему помогали, но командовал и ручки машинного телеграфа двигал все-таки сам Дмитрий.

Побегал пароход по морям порядочно, четыре полных года, в сражениях с силами превосходящего противника принимал участие неоднократно, торпедный удар выдержал, и для новой миссии ему требовался пусть не капитальный, но вполне серьезный текущий ремонт. Плюс кое-какая реконструкция, с учетом опыта эксплуатации.

Очистка днища от обрастания, это само собой, смена деформированных листов обшивки и погрызенных кавитацией винтов. Для соответствия корабельной архитектуре прошлого века – переделка клиперного образования форштевня на прямое, небольшое увеличение длины дымовых труб. И многое другое по мелочи.

Чтобы добиться бесконечной автономности, Воронцов придумал и потребовал от Антона с Левашовым установить в топливных цистернах самостоятельные контуры дубликаторов. При выработке половины солярки от простейших, как в бачке унитаза, поплавков срабатывало контактное реле. И мгновенно происходило удвоение наличного горючего «до верхней пробки». Дмитрий считал, что буквально секундный всплеск напряженности поля, переформатирующего атомы окружающих пароход воздуха и воды в углеводород? извне не может быть зафиксирован никакими приборами, в том числе и дуггурскими, поскольку с объектами внешнего мира взаимодействия происходить не будет, все – «в замкнутом цикле», а на всякий случай можно придумать какой-нибудь гасящий сигнал типа мощного грозового разряда.

– Это уж, ребята, ваши заботы, хоть экраны вокруг дубликаторов поставьте, из того же материала, что футляр для Книги…

«Валгалла» приняла в десять побортно расположенных, хорошо защищенных танков четыре тысячи тонн топлива, чего и без включения дубликаторов хватит на половину экватора. С ними – пока машины не исчерпают моторесурс. Кругосветок через пять.

Вооружение тоже решили облегчить. Шведские шестидюймовые автоматы в восемьсот девяносто девятом году просто не нужны. По причине отсутствия достойных целей и чрезмерной вибрации корпуса при полнозарядных очередях. А экономия веса и свободных площадей получается существенная.

Сорокаузловой скорости «Валгаллы» и дальнобойности ее десятидюймовок, втрое превосходящих любую пушку английских броненосцев (с тридцатикратным перевесом по прицельности и пятикратным по фугасному действию снаряда), вполне достаточно, чтобы не принимать во внимание пресловутого Гранд-флита вообще, как явления природы.

Двенадцати самых совершенных в мире, даже для шестидесятых годов, стотридцатимиллиметровых пушек было достаточно для боя с крейсерами какого угодно типа, опять же с недостижимых дистанций, если нужно, то и загоризонтных.

Для совсем уже незначительных целей вроде торпедных катеров и джонок малайских пиратов, имелись восемь спаренных пулеметов «КПВ».

От шального (всякое бывает) снаряда или торпеды пароход защищала композитная броня, суммарно достигающая прочности и сопротивляемости четырехсотмиллиметровой крупповской.

Как маловероятный, но все-таки допустимый вариант рассматривалась возможность появления таинственного врага (дуггуров и не только). На этот случай «Валгалла» оснащалась такими штуками, как противокорабельная ракета «Москит», летящая на гиперзвуковой скорости, невидимыми ни в каком диапазоне (тоже подарок Антона) зенитными ракетами и мощными средствами радиоэлектронной борьбы.

Понятно, вся эта «гонка вооружений» имела смысл только при условии, что дуггуры или кто угодно другой, будут использовать технику и вооружение уже известного уровня. Если нет – о чем вообще говорить? Однако ведь до последнего момента как-то выкручивались. В любом случае – дольше жизни жить не будешь, раньше смерти не помрешь.


…Крейсер «Изумруд» в предстоящей кампании предполагалось использовать по прямому назначению, в качестве дальнего разведчика и корабля непосредственного прикрытия «Призрака» от пиратов, если таковые вдруг появятся, как появились однажды неизвестно откуда торпедные катера немецкого производства и непонятной принадлежности, а также и от английских крейсеров. Война в Южной Африке вот-вот начнется, и «Владычице морей» может не понравиться появление в непосредственной близости от ТВД подозрительной яхты. Вообразят вдруг англичане, что она занимается контрабандой в пользу буров, шпионажем за морскими перевозками или еще чем-нибудь, с их точки зрения предосудительным, вздумают захватить или сразу утопить без лишних разговоров. Тут четырьмя тридцатисемимиллиметровками не отобьешься.

Еще раз нужно подчеркнуть, что на этот раз наши герои заведомо не собирались в очередной раз переделывать историю. В идеале они мечтали, попутешествовав по пока еще девственной Африке, разыскав то, что хотели найти, удалиться на один из необитаемых и никому не принадлежащих островов. Такие, по счастью, еще имелись, не нанесенные на самые подробные карты. Мысль о том, чтобы с годик побездельничать на лоне природы, из «прекрасного далеко» наблюдая за коловращением жизни на планете, казалась до чрезвычайности заманчивой.

Но при этом толстовцами они себя тоже не воображали. Если обстоятельства вынудят, придется поступать в соответствии с законами и обычаями окружающего мира. Стараясь до последней крайности не выходить за рамки необходимого и достаточного. Такова, в целом, была стратегическая концепция…


Согласно справочникам «Джен» и оперативной информации, при достаточном напряжении сил англичане могли сосредоточить в южноафриканских водах и на коммуникациях более двух десятков современных крейсеров, водоизмещением от трех до десяти тысяч тонн, скоростью 20–22 узла, вооруженных по преимуществу шестидюймовой артиллерией, с бронезащитой от пятидесяти до ста миллиметров. Кроме того, недавно в строй вошли два гигантских бронепалубных крейсера «Террибль» и «Пауэрфулл», по 14 тысяч тонн каждый, специально спроектированные для борьбы с русскими океанскими рейдерами «Рюрик» и «Россия». Встреча с ними тоже не исключалась.

«Изумруд» должен был иметь возможность оказать эффективное сопротивление любому крейсерскому соединению вероятного противника. Конечно, за счет скорости (25 проектных узлов для 1903 года, 32 в его нынешнем состоянии, а по проекту модернизации он должен выходить на 42–44, как лидеры «Ташкент» и «Ленинград») легко уклониться не только от боя, но и от визуального контакта, но, как известно, военные корабли строят не для того, чтобы бегать от неприятеля.

Поэтому «Изумруд» нуждался в гораздо более глубокой переделке, чем «Валгалла».


…Нужно пояснить читателю, что с этим крейсером получилась совершенно непонятная история. Любому, даже дилетанту в военно-морской истории, известно, что 15 мая 1904 года, когда небоеспособные остатки русской эскадры, окруженные почти всем японским флотом, спустили флаги, «Изумруд» под командованием капитана 2-го ранга Ферзена решился на прорыв. Развив полный ход, он прорезал строй японских кораблей и вскоре скрылся за горизонтом. Японцы гнаться за отважным кораблем даже и не пробовали. Ни один из их крейсеров больше двадцати двух узлов дать не мог, и то теоретически, а лихо себя проявившие в ночных торпедных атаках контрминоносцы английского производства: «Сазанами», «Юкагири», «Кагеро» и прочие, при своих 27 узлах (тоже проектных) не рискнули гнаться за крейсером, вооруженным стодвадцатимиллеметровыми пушками. И, как показал момент, настроенным очень решительно.

«Изумруд» спокойно ушел, провожаемый бессмысленными выстрелами вслед и тоскливым «Ура» экипажей броненосцев, которым суждено было обрести не славу, а позор. Этому прорыву посвящена отдельная глава бессмертного романа Новикова-Прибоя «Цусима» – «Перед врагами герой, а на свободе растерялся». Из нее каждому известно, что крейсер по дороге домой потерял ориентировку, вместо Владивостока очутился в бухте Владимир, выскочил на камни и был взорван экипажем. Так что подвиг, достойный войти в анналы, должного завершения не получил.

Сама по себе ситуация достаточно глупая, а то и странная, но вполне вписывающаяся заключительным аккордом в переполненную нелепостями и выходящим за рамки вероятностей нагромождением несчастных случаев и роковых ошибок историю этой войны. Не зря один из склонных к философствованию на подобные темы литераторов высказал предположение, что японцы к тому времени овладели способностью мистически влиять на психику и поведение своих врагов (создавать устойчивые мыслеформы, проще говоря). Посредством буддизма, синтоизма или иных, в настоящее время необъяснимых практик.

В доказательство приводился весь набор знакомых каждому любителю истории примеров и доводов, плюс неопубликованные и широкому читателю неизвестные (наверное, вследствие запрета со стороны японцев?) воспоминания участников капитуляции отряда Небогатова. Эти «герои» (безусловно, для самооправдания) дружно утверждали, что в тот день испытывали дезориентацию во времени и пространстве, все, от матросов до адмирала, вели себя неадекватно и фактически за свои действия не отвечали. То же самое якобы случилось с командиром и офицерами «Изумруда». Как только крейсер прорвал кольцо блокады и пошел предписанным курсом, все они вместо естественного в таких условиях азарта начали испытывать депрессию, вялость, немотивированные страхи и даже галлюцинации. Отчего ни сам командир, ни старший офицер, ни вахтенные штурмана не смогли проложить верный курс в открытом море (задача, посильная любому гардемарину-старшекурснику).

Кстати сказать, гипотеза не такая глупая, если ее автор хоть краешком прикоснулся к эзотерике, посетив несколько семинаров того же Удолина. При определенном складе психики еще не к таким выводам можно было прийти.

В то же время известно, что вся целиком реальность Игоря Ростокина возникла благодаря тому, что с первого дня Русско-японской войны «вектор случайностей» поменял знак, и абсолютно все неблагоприятные стечения обстоятельств, ошибки и просчеты, объяснимые или нет, переадресовались другой стороне. Отчего война была проиграна японцами с разгромным счетом и Островная империя вновь на долгие десятилетия впала в ничтожество.

А с «Изумрудом», причем на ГИП, случилось странное. Непонятным образом, весьма напоминающим то, что произошло с «Призраком», встретившимся с немецкими «Люрсенами» на просторах Тихого океана неизвестно в каком году. Он скорее всего попал в одну из гипотетических «точек деформации континуума». И, пройдя ее совершенно нечувствительным образом, в положенное время благополучно пришел во Владивосток, как и три других уцелевших в сражении корабля.

Абсолютно никаких исторических последствий этот малозначительный факт не имел, разве что ненаписанная пока «Цусима» станет на несколько страниц короче. Крейсер продолжил свою службу в составе Сибирской военной флотилии, а в 1921 году (уже в нашей, Югоросской реальности), при попытке прорыва в белый Крым, был интернирован англичанами. Очевидно, это был акт довольно-таки жалкой мести за разгром британской эскадры в Черном море.

Изображавший из себя в очередной раз сэра Говарда Грина Шульгин, занимавшийся оформлением купленной в Новой Зеландии земли и закладкой Форта Росс, третьего по счету, исключительно из романтических соображений решил приобрести у британцев совершенно ненужный им старый крейсер. Пользующемуся покровительством высших кругов общества аристократу, изъявившему желание переделать «Изумруд» в личную яхту, уступили его по чисто символической цене и передали «как есть», даже не демонтировав вооружение. А у поселенцев форта появилась собственная боевая единица.

Остальных членов Братства, кроме Воронцова и Владимира Белли, естественно, судьба и история корабля не слишком интересовала. Но и Шульгин и Новиков были немало обескуражены: выходило – вопреки тому, что можно назвать теорией, будущее все же может оказывать воздействие на прошлое. И если факт в их распоряжении имелся пока единственный, то кто может утверждать, что на самом деле их не сотни и тысячи? Просто здесь они точно знали, что в абсолютно аналогичном всей писаной истории двадцатого века мире обнаружился бесспорный артефакт. Как, зачем, почему – неизвестно. Просто был – и все. Возник он, нужно полагать, в явной связи с перемещением «Валгаллы» в двадцатый год. Проверить это пока не представлялось возможным, поскольку вся существующая здесь военно-морская литература: и российская, и зарубежная – подтверждала: все с «Изумрудом» обстояло именно так, а не иначе. А та, что имелась в библиотеке Братства, утверждала прямо противоположное.

Еще одним подтверждением этой гипотезы могла быть судьба адмирала Колчака, поскольку в исторических документах имелись вроде бы достоверные свидетельства его расстрела. Но тут однозначность отсутствовала, вполне допускалась фальсификация и сознательная дезинформация со стороны большевиков.

Выходит, что Шекли с его «Искаженным миром» прав и существуют Вселенные, отличающиеся от нашей одной-единственной деталью? Ну если и так, то что? Какое это может иметь значение в сравнении со всем остальным?

Друзья решили не придавать своему открытию никакого значения. Парадоксом больше, парадоксом меньше…

Но неприятный осадок остался. Как у биолога, которому амеба, рассматриваемая в микроскоп, вдруг показала кукиш.


Для «Изумруда» создали еще один сухой док, соразмерный, поблизости от большого, где стояла «Валгалла». К работе пришлось привлечь не только Антона, но и Арчибальда, по его собственной просьбе. Прошлый раз он участвовал в «постройке», точнее сказать – выращивании, парохода в качестве не совсем одушевленного устройства, а сейчас захотел побыть равноправным коллегой.

То, что его телесное воплощение оставалось не более чем одним из эффекторов все той же машины, не имело значения. Наталья тоже, пока вела переговоры с Воронцовым, никак не являлась настоящей женщиной, но Дмитрий, разумом это понимая, эмоционально воспринимал ее как живую. Впоследствии оказалось, что чувства его не обманули, а если бы он предпочел чисто рациональный подход, не было бы у него сейчас любимой жены, остались бы только неприятные воспоминания.

– Раз мы все договорились избегать всякой мистики и магии, – говорил Арчибальд, спускаясь в окружении свиты «заинтересованных лиц» с площадки над воротами дока на палубу крейсера, – будем следовать этому условию.

– Мистика и магия – это что в твоем понимании? – спросил Воронцов, первым очутившись на шканцах[13] и с интересом глядя на респектабельного джентльмена, судя по его лицу и поведению, впервые оказавшегося на военном корабле. Это сразу видно, если кто понимает.

– Все, что не является результатом или продуктом развития естественных наук, сообразных нынешнему уровню общества…

– А что, неплохо сформулировано, – сказал Новиков, а Шульгин подтвердил то же самое, но грубее: «Хорошо излагает, собака», одновременно мимикой и внутренним посылом пояснив, что это всего лишь цитата из канонического романа, но никак не оскорбление.

Арчибальд сделал вид, что так и понял. Он и сам представлял собой интеллектуальную композицию преимущественно литературных персонажей. Иных моделей для подражания взять ему было неоткуда, разве что тупо копировать психоматрицы своих гостей.

– Как вы понимаете, для меня не составило бы труда создать в соответствующих контурах мысленную копию этого кораблика, основываясь на ваших представлениях, после чего материализовать ее. Точно так, как материализовывались ваши пожелания о топографии и внутреннем содержании помещений самого замка. Вы, Дмитрий, первым научились управлять процессами моделирования и трансформации новых сущностей…

– Сейчас это к делу не имеет отношения, – с излишней, пожалуй, резкостью, сказал Воронцов. В словах Арчибальда он уловил неприятный для себя намек. – Давай по сути…

– Только этого я и хочу. Мы могли бы пойти тем же путем и получили бы искомое фактически мгновенно, и наилучшего качества… – Арчибальд, начав развивать какую-то мысль, не мог остановиться, не доведя ее до законченной формы (как он сам это представлял). – Но беда в том, что любое использование указанных методик (в силу того, что док находится вне защитного поля замка) непременно вызовет резонанс временнуй ткани, на всем ее протяжении. Вдоль и поперек. И датчики напряженности хронополя, если они имеются у дуггуров (а они у них непременно имеются, раз им доступны перемещения по мировым линиям), обязательно такое действие зафиксируют. Со всеми вытекающими…

– Еще короче, – потребовал Воронцов. – Любителей потрепаться у нас и без тебя хватает.

Верно сказано. Посадить визави Арчибальда и Удолина, вот бы поговорили…

– Обидеть хотите? Ваше право. Я вот о чем. Ваш крейсер мы будем перестраивать чисто механическим способом, к «тонким» сферам отношения не имеющим… Наблюдайте, восхищайтесь…

На проложенные вдоль верхних бортов дока рельсы, повинуясь незримой и неслышимой команде, тут же выехали из примыкающего со стороны берега ангара установленные на железнодорожные тележки агрегаты, напоминающие броневагоны времен Гражданской войны. На подножках стояли и толпились внутри у раскрытых дверей одетые в «синее рабочее» фигуры, больше всего похожие на сверхсрочнослужащих по механической части.

Машины распределились вдоль корпуса крейсера в шахматном порядке, от форштевня до кормового свеса. Их персонал тут же начал действовать, быстро, четко, явно квалифицированно, будто только этим всю службу и занимались. Буквально в считаные секунды со стенки на палубу были переброшены широкие сходни, техники дружно потянули сквозь распахнувшиеся с лязгом люки толстые цветные кабели, присоединенные к ним непонятного назначения устройства разнообразных форм и размеров. При этом в воздухе не висели гирлянды командных слов пополам с матерными. Распорядители работ и исполнители между собой не переговаривались, на людей, оказавшихся посередине поля их деятельности, внимания не обращали. Как их здесь и не было.

– Ну, роботы, не первый день знакомы, – повернувшись к Антону, сказал Воронцов. – Теперь, надеюсь, запрета на их неограниченное использование больше не существует? А то ведь, хочешь – не хочешь, нам, по вновь открывшимся обстоятельствам, потребуется еще десятков пять, не меньше. Как, командир, – спросил он у Белли, – полсотни таких орлов тебя устроят?

Владимиру с первых дней службы приходилось встречаться с этими андроидами на «Валгалле», и он научился воспринимать их, как естественные элементы окружающей действительности. Бывало, Воронцов выделял в распоряжение старлейта некоторое их количество для экстренных и особо сложных работ, но в основном крейсер обслуживался живым персоналом. Вместо положенных по штату трехсот человек у старшего лейтенанта в экипаже имелось не более семидесяти бывших гардемарин и младших офицеров, понявших и принявших новую реальность, подобно рейнджерам Басманова. Для поддержания «Изумруда» в рабочем состоянии такого состава хватало, но для трансокеанского похода, многомесячного рейдерства в открытом море и, если придется, боя – ни в коем случае.

– При круглосуточном несении вахт – безусловно хватит, ваше превосходительство. – Белли так и не научился в служебной обстановке обходиться без титулования. – Командные должности у меня полностью укомплектованы, старшие гардемарины и мичманы четвертый год матросские обязанности исполняют… Нехорошо получается, неудобно.

– В Гражданскую капитаны и подполковники рядовыми в бой ходили, и ничего, – вставил Новиков.

– Без особой радости, как я помню, – с намеком на дерзость ответил Белли, которому приходилось командовать бывшими однокашниками и офицерами, старшими по производству, отчего он постоянно ощущал определенную неловкость. Не тот характер, что, скажем, у поручика Тухачевского: тому помыкать заслуженными полковниками и генералами было всласть.

– Ладно, это пока не по теме. Сейчас о другом нужно думать, – примирительно сказал Воронцов. – Доведем крейсер до ума, тогда и займемся оргштатными мероприятиями…

– Будут вам «люди», в полном комплекте, – тронул Арчибальд за локоть старшего лейтенанта. – Все ограничения снимаются, согласны, Антон? А пока давайте сойдем на берег. Мы мешаем…

Деятельности охваченных трудовым энтузиазмом роботов они и в самом деле мешали. Те разбежались по палубам и мостикам, потянули кабели, широкие, блестящие тусклым серебром шины в тамбуры люков, принялись устанавливать на боевых постах и орудийных площадках металлические и пластиковые ящики, обвешивать леерные стойки, трапы, рангоут и такелаж проводами на зажимах-»крокодилах».

– Ну и что это будет означать? – спросил Белли, не имевший подходящего опыта, когда всем синклитом они спустились на пирс и, закурив, наблюдали за внешне беспорядочной, как на куполе муравейника, но явно целенаправленной суетой.

– Да ничего особенного, юноша, – ответил Арчибальд, для которого с высоты его возраста, может быть, и тысячелетнего, командир крейсера мог восприниматься вообще младенцем. – Как указано в техзадании, представленном Дмитрием, через вполне непродолжительное время весь набор крейсера путем обыкновенной трансмутации будет заменен на стале-карбоно-титановый, причем рассчитанный наилучшим способом, с исключением всех ненагруженных элементов. Что около половины массы корабля не обеспечивает никакой полезной функции, а в лучшем случае держит только саму себя, вы должны знать из курса Морского корпуса. Отсюда необходимость в многократно завышенном запасе прочности и неизбежные перегрузки. Мы от этого избавляемся.

Никчемную, давно уставшую и поржавевшую сталь обшивки так же быстро превратят в гораздо более легкие и прочные материалы. Про карбоны и мономолекулярные материалы слышали?

– Мельком, – ответил Белли, которому слушать Арчибальда было интересно, но неприятно. И заслуженного крейсера, который совсем скоро превратится в нечто совсем другое, было жалко, и от сознания, что с ним никто планируемой переделки не обсуждал, самолюбие пощипывало.

– А больше и не нужно, – кося под Мефистофеля, усмехнулся тот. – Приличная мономолекулярная нить железа выдерживает нагрузку на разрыв в сотни раз большую, чем обычная проволока той же толщины. Теперь вообразите нечто вроде листа войлока, изготовленного из таких нитей. С двух сторон усиленного десятимиллиметровыми листами карбона. Это карапасная[14] броневая палуба, скосами уходящая на метр ниже ватерлинии. И наружный борт вдобавок выполним из такой же «фанеры», снаружи прикрытой лучшей броневой сталью. Я посчитал – с дистанции пятьдесят кабельтов бронебойный снаряд любого калибра из орудия конца прошлого века такую броню не пробьет. С учетом угла встречи. А ближе вам подходить вряд ли потребуется.

Подводная часть, поверх дубовой прокладки, обшивается листами бериллиевой бронзы. Бериллий настолько ядовит, что ни моллюски, не водоросли на нем жить не могут.

Одним словом, с завтрашнего дня вы станете командиром единственного в мире сверхскоростного легкого броненосного крейсера, смертельно опасного даже для броненосцев. За счет уникальной по дальнобойности и мощи артиллерии. С чем вас и поздравляю! – Арчибальд приложил руку к сердцу и манерно поклонился.

– Ладно, – сказал Новиков, которому ерничество Замка изрядно поднадоело. – Готово будет, тогда и посмотрим. А сейчас чего здесь толкаться?

Владимиру уходить не хотелось. Он тут же вытребовал себе право присутствовать во время всего процесса, присматривая за ходом работ и внося собственные предложения и пожелания. Хотя бы по поводу планировки и оснащения жилых помещений, ходовой и боевой рубки. Понятное дело, в двадцать пять лет никому не доводилось оказаться в должности командира корабля такого класса, и доверить его оборудование и комплектование неразумным машинам было выше сил старшего лейтенанта.

Воронцов младшего коллегу отлично понимал. Ему было далеко за тридцать, и то во время постройки он сутками не сходил на берег с «Валгаллы», стремясь все видеть и все потрогать своими руками.

Загрузка...