Ловец кошмаров

Глава 4 «Вербное потрясение»

Я сидел перед открытым «Вордом» и пялился в пустой лист. Реферат нужно закончить к понедельнику, а я ещё даже не начал. Впрочем, есть ещё завтрашний день. Так что дайте мне хоть какой-нибудь повод, и я буду прокрастинировать. Хоть самый ничтожный. Любой.

Квакнуло новое уведомление.

«Го сегодня в “Паучий”? ВП играют. Вход бесплатный», – это Кара.

За эту неделю я разговаривал больше, чем за последние полгода суммарно. Мы садились вместе на лекциях, пару раз сходили гулять – погода как раз налаживалась, – посидели на фуд-корте, где я проел последние карманные. Ещё и проблемы со сном ушли (жаль, что ненадолго). Если бы у меня спросили, я бы сказал, что о большем и мечтать нельзя, но в глубине души снова хотел посетить «Паучий подвал». А один, без приглашения Кары, зайти бы туда не решился. Возможно, я бы даже не смог его найти. И дело даже не в топографическом кретинизме, просто я ещё не стал для него своим человеком.

«Пойдём, – написал я, не раздумывая, – во сколько?»

«Начало в 11, но можно прийти пораньше».

Это немного остудило мой пыл. Мама считает, что одиннадцать вечера – как раз подходящее время для меня, чтобы быть дома. А если я припрусь среди ночи, ещё и напитавшись алкогольными ароматами от моих новых друзей… Хотя сама она не ночевала дома уже двое суток – мне будет что предъявить.

Наверняка нашла очередного хахаля. Значит, квартира вот-вот заполнится громким басом, мужскими рубашками размера ХL, косматой бородой с застрявшими крошками и стонами по ночам. А через пару недель, от силы месяцев, всё закончится скандалом. На это время я был бы не прочь хоть насовсем поселиться в «Паучьем подвале». Только вряд ли Сирин и Ундине понравится эта идея. «А как бы к ней отнёсся Ловец?» – всплыл в голове неожиданный вопрос.

С Ловцом мне ещё предстоит наладить отношения. Если, конечно, наше краткое общение не было просто результатом эмоционального напряжения от концерта. Я достал из нижнего ящика прикроватной тумбочки маленький неаккуратный свёрток. Кроме него, в ящике ничего не хранилось, словно я подсознательно не хотел «заражать» им другие свои вещи. Похоже на инкапсулированную занозу или паразита: организм хотел бы от неё избавиться, но не может, поэтому старается хотя бы оградить от себя. Так же поступал мой мозг с воспоминаниями, которые оставил этот осколок и всё с ним связанное.

Но это был мой выбор – не выбрасывать его. Я доставал его и несильно, но ощутимо сжимал в кулаке каждый раз, когда из телефонной трубки доносился знакомый голос: «Сын, ну ты же понимаешь… Ну таким уж человеком я был, зато теперь-то… Хоть ты-то не игнорируй меня, у тебя ж, в отличие от неё, мозги и сердце на месте…» Даже если я скормлю стекляшку Ловцу, в этом плане ничего не изменится. Зато в тумбочке освободится полка.

Кара предложила встретиться в пол-одиннадцатого, и мне нужно было как-то убить время до выхода. Я лихо накопировал информации для реферата, уйдя с головой в работу, иногда всё же косясь на перемотанный скотчем свёрток, ожидавший своего часа.

Когда я написал слово «Введение» и процесс снова застопорился, с работы вернулась мама. Она не стала переодеваться в домашнее, зато начала суетиться и заказала доставку еды. Плохой знак, очень плохой. Ну почему именно сегодня, зачем обязательно портить настроение перед концертом?

– Сегодня я тебя кое с кем познакомлю! – сообщила мама с наигранной радостью, примеряя новые серьги перед зеркалом в коридоре.

– Две недели, – бросил я.

– Чего две недели?

Прямо вижу, как она поджала губы.

– Исходя из моих расчётов, каждый новый кавалер задерживается на срок на двадцать процентов меньше, поэтому отношения с этим продлятся что-то типа… Пятнадцать дней.

– Только попробуй при нём ляпнуть что-то подобное!

– Не переживай, я всё равно скоро уйду гулять.

– На ночь глядя?! – С каждой репликой она всё повышала голос, как и я, хотя на таком расстоянии мы и так друг друга прекрасно слышали.

– Мне вроде уже не двенадцать.

– А ведёшь себя именно так.

– Кто бы говорил!

– Куда собрался-то?

– В бордель. Со своими друзьями-алкашами.

Секундная пауза. Переборщил? Ну нет, она тоже за словом в карман не полезет.

– С друзьями, говоришь? Как будто я поверю, что у тебя есть друзья!

– Это говорит человек, у которого из социальных связей только случайные потра…

Меня перебил звонок в дверь.

– Заткнись!

Я, в общем-то, и так не собирался продолжать.

– Приве-етик. О-о, это мне?! – Это она обращалась уже к пришедшему. Голос изменился, как будто секунду назад я разговаривал с другой женщиной.

Я знаю эту пьесу наизусть: сейчас будет «О-о-о, как мило! Мои любимые!» на очередной букет, который через пару дней отправится в мусорку. А может, серьги, бусы или брошку, которые через месяц отнесут в ломбард. А потом раздадутся низкий голос и слоновий топот.

По продолжительной паузе я понял, что что-то пошло не так. Через секунду мама появилась в дверях моей комнаты с растерянным видом и маленьким цветочным горшком в руке.

– Я пока на твой подоконник поставлю? На кухне у меня хорошего места уже нет, а ему нужен тщательный уход, да и свет должен падать с той же стороны, придётся всё переставлять, но как же он догадался… – взволнованно бормотала она.

– Что за зверь? – Я скептически покосился на торчащие из горшка стебельки и листики.

– Орхидея зигопеталум макулатум! – торжественно возвестила она.

– Но-но, сейчас кого-нибудь вызовешь из преисподней. Выглядит не так впечатляюще, как звучит.

– Ну разумеется, сейчас он не цветёт! Кто же будет пересаживать орхидею во время цветения!

Пока мама устраивала на подоконнике своего зигопеталума, я тихонько встал и вышел в коридор. Даже интересно посмотреть на такого же замороченного человека. К тому же я до сих пор не услышал характерного топота и баса. Да и всё равно скоро выходить на встречу в «Подвал».

В коридоре среди обуви скромно притулились незнакомые кроссовки. Не огромные сапоги, не пафосные ботинки? Странно. Кажется, размер у них даже меньше моего. Я осторожно заглянул на кухню.

– Привет, много о тебе слышал. Меня зовут…

Я не запомнил его имени. Очевидно, я всё неправильно понял, потому что на кухне сидел молодой человек, возможно, мой ровесник, на полголовы ниже мамы. В толстовке и ярких жёлтых носках с кружками пива. Почему-то больше всего мой взгляд приковали именно носки.

– Вы, должно быть, мамин новый ученик? – высказал я очевидное предположение. Мама преподавала в университете и иногда оказывала услуги репетитора нерадивым студентам.

– Нет, мы познакомились в приложении для знакомств, я увидела в графе «хобби» разведение комнатных растений и… – быстро заговорила мама, словно оправдываясь.

Я медленно обернулся и посмотрел на неё – она как раз заходила в кухню. Потом снова уставился на этого студента-скейтера из «Тиндера».

– Это… Розыгрыш? – наконец выдавил я.

– Вот только не начинай… – Знакомые интонации, первые звоночки истерики.

– Да господи, делайте что хотите, мне-то какое дело! Выращивайте свои орхидеи, гоните самогон на балконе, в следующий раз можешь привести первокурсника, чтоб было ещё веселее! Каждый дрочит, как хочет.

Студиозус зигопеталум не растерялся, даже не изменился в лице и явно хотел что-то ответить на мою тираду, но я уже вылетел в коридор. И правда, какое моё дело! Спасибо хоть, что не одногруппник! Как же эталонно у всех в этом доме едет крыша! Зато будет что рассказать Ловцу в следующий раз да ещё и привязать какой-нибудь сраный орхидейный листик. Я натянул кроссовки, набросил пуховик на плечи, сунув в карман свёрток с осколком, и захлопнул за собой входную дверь.

Мне расхотелось идти в «Подвал», видеть Кару и остальных, слушать «Вербное потрясение». На всякий случай я написал, что опоздаю, и около часа выгуливал свой гнев по району, разбрызгивая весеннюю жижу. Когда гнев превратился в глухое раздражение, я немного покачал его на качелях, вливая музыку себе в уши, как анестетик через капельницу.

Примерно без четверти одиннадцать я снова стал похож на человека. На пути попалась потрёпанная верба, уже выпустившая пушистые лапки. Несколько минут я тупо разглядывал их, затем осторожно пощупал и задумался, не отломать ли веточку на память. Вместо этого развернулся и пошёл в сторону автобусной остановки – от дома до «Паучьего подвала» путь всё-таки неблизкий.

За окнами автобуса пронёсся корпус института, а затем поле зрения заполнили дымящие трубы Завода. В городе вообще мало мест, откуда их не видно. Есть у него, конечно, и официальное название, какая-то перенасыщенная согласными аббревиатура, но мы называем его просто «Завод». Перепутать всё равно не с чем. Он снабжает каждого пятого жителя города работой и каждого первого – дымом для дыхания вместо воздуха. Что ж, за всё приходится платить.

За очередным поворотом Завод скрылся, оставив в напоминание о себе облако над крышами, выделявшееся своей чернотой даже среди сумрачных туч. Я вышел из полупустого автобуса и оказался в полном одиночестве. Как ни странно, мне удалось отыскать вход в бар среди путаницы улочек. Каждый раз, когда казалось, что я заблудился, из полумрака выныривала смутно знакомая вывеска или характерный кривой поворот. Пожалуй, это хороший знак.

Выступление уже началось. Я даже не успел спуститься по лестнице, а взгляд уже приковала Верба, метавшаяся по маленькой сцене. В своём экстравагантном одеянии она была похожа на цыганку, пиратку или ведьму. Её сильный, яростный голос пах дурманящими колдовскими травами и ромом.

За барабанами возвышался Слэм, грозный, как горный тролль. Парень с разноцветными дредами походил на экзотическую птицу, которой гитара служила голосом (играть он был мастер, и звуки тоже выходили экзотические). Миниатюрный кудрявый паренёк играл на скрипке, но не как пай-мальчик, а как маленький демонёнок, которому некуда девать бешеную энергию.

Я споткнулся и чуть не упал с последних ступенек лестницы. Этого никто не заметил, потому что посетители либо неотрывно смотрели на сцену со своих мест, либо прыгали на пятачке перед ней. Сложно сказать, было ли в этот вечер больше или меньше людей, чем на «Депрессивном бессознательном», но на недостаток внимания ребята не могли пожаловаться. В прошлую пятницу Кара сказала, что я принёс им удачу – такой аншлаг и количество донатов у них впервые. Может, и «Потрясение» нашло себе человека-талисмана.

Невольно двигаясь в такт музыке, чтобы удобнее было пробираться сквозь толпу, я дошёл до столика с диваном, где развалилась четвёрка из «Депрессивного бессознательного». Уж не знаю, насколько они на тот момент были депрессивны, но к бессознательности шли уверенно: на столе столпились пустые шоты, бокалы и пивные кружки. Группа друзей представляла собой очень живописную композицию: Грифон как раз помещался на самой продавленной части дивана так, чтобы перекинуть ноги через подлокотник, а голову положить на колени Каре. Глаза его были закрыты, он едва ли не мурлыкал – действительно, как тощий уличный кот. Кара была как раз такого роста, чтобы приклонить голову на плечо Серого и заглядывать снизу вверх ему в лицо. А её кисть прекрасно умещалась в руку Серого и переплеталась с ней пальцами. Кара улыбалась почти блаженно. Серый, он же Курт, рассказывал какую-то длинную и, судя по всему, очень смешную байку из жизни, потому что Радуга, которую он фамильярно обхватил за талию, то и дело заливалась мелодичным смехом. От смеха у неё на глазах выступили слёзы, и она вытирала их тыльной стороной ладони, размазывая модные белые стрелки.

Я понаблюдал пару минут за этим коллективным существом из четырёх составляющих. Неделю назад, на сцене, я уже видел их такими, но тогда был восхищён, а сейчас вдруг испытал совсем не белую зависть. Я знал, как звучит их дружба. Но даже моя синестезия не могла подсказать, как она ощущается, потому что сам я никогда не испытывал ничего подобного. Хотел уже пойти попрыгать на танцпол, чтобы не быть пятым колесом, но тут Радуга потянулась за своим бокалом и заметила меня.

– О-о, какие люди! – Улыбка Радуги стала ещё шире, и на мягких щёчках заметнее обозначились ямочки. – Иди, садись.

Сесть с её стороны явно лучше, чем со стороны Грифона, где он загадил весь подлокотник своими промокшими драными кроссовками, так что я принял приглашение. Кара по-прежнему не замечала меня, увлечённая историей Курта. Сощурив серые глаза и чуть прикрыв рот рукой, она наконец засмеялась, да так, что затряслись плечи, и вибрация ощущалась через спинку дивана.

Это был первый раз, когда я услышал смех Кары. Интересно, на что я вообще надеялся всю эту неделю после того, как в пятницу впервые увидел её вместе с Куртом. То, как она побежала встречать его к лестнице «Подвала», то, как они чувствовали друг друга на сцене, «Я этого раздолбая с детства знаю»… А со мной её связывает пара прогулок, пара разговоров о сериалах и музыкальном вкусе, один поход на фуд-корт и отчаянные взгляды на лекциях. Просто однокурсник, которого из жалости притащили в любимый бар… а он даже не пьёт.

– Расскажешь о себе? – спросила Радуга и посмотрела на меня сквозь бокал, ожидая ответа.

– Ну, мы с Карой однокурсники, но у нас немного разные направления. На некоторых лекциях пересекаемся. Я люблю рок… Аниме… Гулять. Раньше пытался заниматься рисованием. Немного. Но бросил.

Вопрос застал меня врасплох, да и немного смущала рука Курта, которая бесцеремонно мяла Радугу почти за грудь. Хотя с её небольшим ростом и четвёртым-пятым размером всё её туловище было либо грудь, либо почти грудь. Ещё она была заметно пьяна, как и вся компания, а мне не нравилось разговаривать с пьяными людьми.

– А ты чем занимаешься помимо группы? Учишься где-то или работаешь?

– Ну, я поступала в универ на физмат. Вот этот, который МФМ… МГИ… – аббревиатуры в таком состоянии явно давались ей с трудом, – ну ты понял, короче. Комплекс отличницы, мамина радость. Выгорела и отчислилась к чертям на первой же сессии. Сейчас на заочке в дизайнерском колледже, помаленьку даже принимаю заказики по графическому дизайну. Но вообще я веб-камщица.

– Ч-чего? – Я думал, что ослышался.

– Это когда ты наряжаешься, запускаешь стрим и… – Она начала объяснять как ни в чём не бывало, сохраняя вид невинного персикового облачка с ямочками на щеках.

– Я знаю, что такое веб-кам, – поспешно перебил я. Наверно, слишком громко. Повисла неловкая пауза. – И как… Нравится?

– Конечно! Я же приношу людям столько радости! – Похоже, Радуга говорила искренне. – К тому же могу оплачивать квартиру – мы с подругой снимаем – и репетиционную базу для группы. Остальные ребята тоже скидываются. Кроме Грифона, конечно… Но у них возможностей поменьше.

– Серый и Кара тоже где-то работают? – Я перевёл разговор на них, чтобы подобраться к тому, что не давало мне покоя.

– Курт учится на звукорежиссёра, параллельно бегает курьером. Иногда устаёт ужасно, хотя и не показывает. Кара раньше подрабатывала лаборантом в вашем же вузе, я думала, ты знаешь. Но быстро выгорела, теперь признаёт только игру в переходах. Но тут раз на раз не приходится, сам понимаешь. Да и с гитарой она пока на «вы», если честно.

– На личную жизнь не так уж много времени остаётся? – предположил я.

– О-о, эти двое время найдут. А я тем более.

– Они… Встречаются?

Радуга рассмеялась. Я пока не понял, над чем именно.

– Кара и Курт не встречаются, они всю жизнь вместе.

– Ну я… Так и понял.

– А чего ты сегодня опять грустный? Может, возьмёшь что-нибудь попить?

– Во-первых, я не пью алкоголь, во‑вторых, карманные потратил и новых не предвидится. Тоже не работаю сейчас: с последней подработки выперли три недели назад, даже не заплатив. А так я не грустный, скорее, зол. Но не думаю, что стоит вас этим грузить.

– Можешь продегустировать у меня, – Радуга пододвинула ко мне пивной бокал со сладко пахнущим золотистым напитком, – а потом иди попрыгай, выпусти пар.

– Ну разве что продегустировать. А что это?

– Медовуха.

Я отхлебнул из бокала Радуги. Напиток мне в принципе понравился, но никакого эффекта не ощущалось. Внимательно прислушавшись к голосу своего организма, я понял лишь, что мне нужно в туалет. Встал из-за столика, поискал глазами туалет и кое-как добрался до него. На двери были нарисованы два паучка: маленький синий и большой розовый. Если бы не надпись WC, я бы не догадался, что они так обозначили мужчину и женщину. К тому же сбоку полз третий паучок, зелёный и продолговатый. Также дверь была оклеена постерами рок-групп и прямо по ним исписана маркерами. Прелестно!

Открыв дверь, я попал в каморку, облицованную фиолетовой плиткой, с раковиной и сушилкой для рук. А за коротким коридорчиком и поворотом вправо, должно быть, прятались кабинки. Я зашёл за угол. Коридорчик делал второй поворот вправо. Что ж, зато даже длинная очередь не будет выходить в основной зал. Ещё один правый поворот привёл меня в каморку с раковиной и сушилкой для рук.

Несколько секунд я растерянно стоял посреди комнатки и озирался. В ней было всего два прохода: в туалет и на выход. Не мог же я развернуться незаметно для себя и вернуться сюда? Или мог? Но с чего бы мозг выдал такую ошибку после всего одного глотка медовухи? Выругавшись про себя, я снова попытался дойти до кабинок, но на этот раз меня ждали три поворота влево, за ними – дверь, а за дверью – основной зал бара.

– Да вы гоните… – сказал я себе под нос и опять стал штурмовать туалет.

Три поворота – комната с раковиной. Три поворота – комната с раковиной. Три поворота – четвёртый. Пятый. И все в одну и ту же сторону. Я ускорил шаг. Шестой, седьмой…

У меня появилась безумная мысль кое-что проверить. Я достал из кармана завалявшийся фантик, бросил на пол и стал от него уходить. Фиолетовый коридор вскоре вывел меня к тому же месту. Приглядевшись к истоптанному полу, я обнаружил несколько рядов собственных следов, и все в одну сторону. Я хожу по кругу. Но вот вопрос – по кругу где? Вот тут началась паника. Я перешёл на бег, ещё раз десять повернул, пару раз увидел проклятый фантик, чуть не врезался в дверь и пулей вылетел в основной зал.

В дверях я чуть не столкнулся с Ундиной.

– Палочник, что там такое? На тебе лица нет.

Я не смог бы объяснить Уне, что там такое, так как и сам абсолютно ничего не понимал. С трудом поборол желание взять её за руку и потащить за собой, как детсадовец воспитательицу, чтобы она увидела аномалию своими глазами. Мы зашли в туалет. Уна задумчиво покачала головой, подняла и выкинула в мусорку фантик и зашла в одну из двух кабинок. Я зашёл во вторую, очень надеясь, что толчок не окажется кроличьей норой или звёздными вратами.

За столиком «Депрессивного бессознательного» никто, кажется, не заметил моего долгого отсутствия и встревоженного вида. Я подсел со стороны Радуги и уставился на свои руки. Грифон украдкой достал вейп и выпустил небольшое облачко пара. Кара, не глядя, ловко выхватила электронную сигарету у него из рук. Он расслабленно потянулся за ней, издав характерный ноющий звук.

– Сейчас Рин увидит, в жопу тебе засунет твою дуделку. – Кара отдала вейп Серому, и тот держал его в вытянутой руке, чтобы Грифон точно не дотянулся. – Ну нельзя курить в баре, тем более в «ПП», или хочешь, как в тот раз?

– Да почему, что бы я ни делал, ты всегда напоминаешь про какой-нибудь «тот раз»?! – заныл Грифон.

– А кто виноват, что ты на своих ошибках не учишься и постоянно наступаешь на одни и те же грабли?

– Обижаешь. Я и на новые регулярно наступаю.

Он попытался добраться до вейпа по руке Кары, но она положила ладонь ему на глаза, и пьяный Грифон окончательно потерял ориентацию в пространстве. Я поймал себя на том, что безумно хочу ощутить её руку у себя на лице. Я бы лизнул её. Или укусил.

– А ты что пьёшь? – спросил я у Кары.

– Хочешь, дам попробовать?

«Из твоих рук я бы и чашу с ядом принял», – подумал я, а вслух ответил:

– Давай.

Я продегустировал напиток Кары. Потом Курта. И Грифона. А потом снова Радуги. А затем что-то щекотнуло меня по уху, и, подняв голову, я увидел помятую купюру, свисавшую на одной из нитей Ловца.

– Это кто сделал? – спросил я, подозрительно оглядев компанию. – Споить меня хотите?

– А чем с тебя поживиться? – протянул Грифон. – Ты ж такой же нищий, как мы. А Ловец он такой, иногда и меня подкармливает, когда я совсем на мели. Ладно, пойду в слэм, зря, что ли, ребята стараются.

– Ты же на ногах не стоишь, – заметила Кара, – хочешь, чтобы…

– Да, чтобы как в тот раз, – усмехнулся он, выползая из-за столика.

Пока они в шутку пререкались, я отвязал деньги и на ту же верёвочку привязал свой осколок стекла. Я вплёл его тщательно, как муху в паутину, и сделал много крепких узлов: нехорошо будет, если такая острая штука на кого-нибудь упадёт. Надеюсь, предыдущие дарители колющих и режущих предметов были столь же осторожны. На купюру (так кстати свалившуюся мне на голову) я заказал пару шотов, которые посоветовала Кара. Правда, не был уверен, как поступить со сдачей. Принято ли здесь возвращать её Ловцу или оставлять в качестве чаевых?..

Радуга потрепала меня по голове, зачем-то обняла и пошла танцевать. Я хотел последовать за ней, чтобы не мешать Каре с Куртом, но Курт тоже пошёл танцевать. Провожаемый моим до-о-олгим тяжёлым взглядом. Я прикончил второй шот, не почувствовав вкуса, поднял голову, ставшую вдруг очень лёгкой, будто вот-вот улетит, как гелевый шарик, и стал наблюдать за Ловцом. Нити подрагивали в такт музыке, как волокна напряжённой мышцы, тонкие шланги и трубочки пульсировали, как если бы по ним бежала горячая бурная кровь. Думаю, если бы я коснулся проводков и проволок, то почувствовал бы ток нервных импульсов. Какой у него медленный пульс… Как у кита. Интересно, когда меня отпустит.

Сбоку стало очень мягко и тепло – это прижалась ко мне Кара. Голова с лохматым каре опустилась мне на плечо, она была тяжёлой и довольно горячей, почти такой же горячей, как её дыхание на моей шее. По сравнению с Ловцом мой пульс стал как у колибри.

– Ты ч-чего? – Голос будто не принадлежал мне, а губы пересохли.

– А ты чего на Серого волком смотришь? Ревнуешь?

– Ревную. – Я ни за что не произнёс бы этого вслух, если бы не алкоголь в моей крови. Всё-таки он действует, и это пугает.

– Ну и дурак.

– Знаю. Вы же всю жизнь вместе, так что у меня даже права такого нет.

– Ты чего городишь? – Кара запустила пальцы мне в волосы и принудительно повернула голову к себе.

Я почти никогда не смотрю людям в глаза, разве что сбоку, пока они меня не замечают, а то мне некомфортно. И давно заметил, что и Кара обычно не смотрит. Но сейчас я был навеселе, а она (будем называть вещи своими именами) – в сопли, поэтому мы пялились друг на друга, будто играли в гляделки. Наконец она улыбнулась и беззвучно рассмеялась. Я сдался первым в поединке взглядов.

– Радуга сказала, да? Умеет же завернуть. Конечно, мы всю жизнь вместе, он же мой троюродный брат!

Я пару раз судорожно вздохнул, как выброшенная на лёд рыба. Если не знать, ни за что не догадаешься. А если знать, то очевидно. Те же лукавые серые глаза, те же густые выразительные брови, острые скулы и упрямая челюсть. Пухлая нижняя губа, которую так и хочется поцеловать…

– …Хотя в детстве мы жили в разных городах, на общей даче проводили вместе каждое лето. В старших классах Серый основал группу – можно сказать, насильно всучил мне палочки, хотя я всё твердила, что у меня ничего не получится. – Кара изобразила в воздухе какую-то сложную барабанную сбивку, но получилось скорее неуклюжее отмахивание от воображаемой мухи.

– Но ты ведь его любишь? Это видно. – Ну куда делся барьер между мозгом и языком?! Почему я мгновенно озвучиваю всё, что приходит в голову?!

– Конечно, обожаю. Он классный парень. Но чтобы быть типичной парочкой, мы слишком близки. Он помнит, как я ела муравьёв и козявки, я помню, как он описался на детской площадке и весь день ждал, пока высохнет, потому что стыдился матери показаться. Я утешала его, когда он ревел белугой и разбил гитару после первой неудачи, как последняя истеричка, он держал мои волосы, когда я блевала от кишечного гриппа. Я его люблю, а он меня. Но влечения нет, если ты об этом. А ты об этом. Конечно, целоваться пробовали по фану, но нас это не впечатлило.

– А Грифон? – на всякий случай спросил я, хотя уже таял от облегчения и даже закинул руку Каре на плечо.

Кара фыркнула:

– Мы вчетвером что только не пробовали и в итоге пришли к самому ценному: мы группа. Мы друзья. Мы «Депрессивное бессознательное».

– Я раньше думал, что такое бывает только в американских подростковых сериалах.

– Я тоже. А потом Серый взял и воплотил это. Хотя Радугу нашла я, мы познакомились на аниме-фестивале и дружили по переписке. А он – Грифона. Просто притащил его в один дождливый осенний вечер и сказал: знакомьтесь, наш басист. Реально как уличного кота подобрал: пьяного, драного, промокшего…

– Думаю, басисты так и появляются, – рискнул пошутить я. Кара, как раз пытавшаяся отхлебнуть сидра в этот момент, хрюкнула.

– Такими и рождаются, ага. А теперь серьёзно, Палочник. Вот что мне объясни: почему я? Немного пустышечности, снаружи немного альтушечности – не слишком ли мало, чтобы залипать полкурса?

– На прошлом курсе тоже.

Зачем? Вот зачем сказал?! Может, она не услышала из-за музыки? Нет, услышала. Странное дело: хотя «Вербное потрясение» играли во всю громкость, музыка совсем не мешала нам разговаривать, будто столик находился в невидимом, полупроницаемом пузыре.

– Тем более. Вопрос тот же.

Пришлось собрать растекающиеся мысли в кучу, чтобы вспомнить самые яркие случаи.

– Помнишь, в прошлом году, когда только началась вся эта кутерьма с Заводом: работники бастовали, директор выбил разрешение на вырубку леса у озера?

– Конечно, помню. Оно тогда только начало превращаться в токсичное болото. Мы тем летом даже купались…

– В последний раз, видимо. Той осенью весь курс согнали в актовый зал, и мы думали, что будет какая-нибудь конференция. А они начали: «Ситуация сложная, и независимо от вашего мнения нужно поддерживать градообразующее предприятие, поэтому сейчас мы запишем видео и скажем слова», – и всё в этом духе. И ты просто встала и вышла. С вещами, без единого слова. Деканша ещё так задохнулась и лицо сделала, как будто ей дерьма под нос подсунули. И такая тишина настала…

– Там же потом ещё несколько человек вышло, – буркнула Кара, смущённо отмахнувшись.

– Да, но хрен бы они пошевелились, если бы не ты. А я даже так и не пошевелился, только хотел.

– То есть понравилось то, что я типа смелая? Типа панк? – Она делала особый акцент на слове «типа». – Спешу разочаровать: сразу оттуда я пошла в туалет и проблевалась от нервов. Я то ещё ссыкло. Разочарован?

– Наоборот.

Я хотел сказать, что самая большая смелость – преодоление страха, но не смог сформулировать не банально, поэтому привёл другой случай:

– Улитки и черви.

Кара вопросительно приподняла бровь, но я подозреваю, что она сразу поняла, о чём я.

– В мае, когда были дожди, их много выползло на территории вуза, много было и раздавленных. Живых ты пересаживала с асфальта на траву, подальше от дороги. Голыми руками.

– Не, ну это сверхъестественно, конечно, – произнесла она с сарказмом и осушила стакан кого-то из группы. Принялась с преувеличенным интересом рассматривать свои ногти.

– Кто-то поржал, кто-то «фукал», кто-то даже снял на видео. Но ты вообще не обращала внимания, – упрямо продолжал я, – ещё танец на лестнице. На летней сессии ты вышла с последнего экза, у тебя принимал завкафедрой, который всех валил. Ты получила «отлично», вышла с таким покерфейсом, воткнула наушники и пошла на боковую лестницу. Ну, где часто заперто и все курят. Я последовал за тобой, хотел заговорить, но у тебя же была музыка… И ты стала смешно танцевать, почти как Джокер, только неуклюже, и чуть не упала пару раз, но дотанцевала до первого этажа.

Я заметил, что она снова пристально смотрит на меня.

– Ещё когда у твоей одногруппницы была подруга, которая отпускала обидные шутки, и никто не встревал. Одногруппница делала вид, что тоже не против «посмеяться над собой». И только ты сказала той девушке: «Эй, да что за хрень ты вообще несёшь? На её месте я бы тебе врезала. Ни хрена ты ей не подруга. Отвали от неё». Или что-то вроде этого. Теперь вы вместе тусите между пар, и ты её вроде как… Защищаешь. А ещё ты иногда залипаешь вдаль, как будто ты не здесь. А когда жарко и ты в майке, на плечах и ключицах виднеются татуировки со всякими… Насекомышами. Хотелось бы рассмотреть их вблизи. Всех. А ещё я подглядывал в твою электронную книгу и телефон, когда ты включала музыку, так что знаю, что у нас похожий вкус.

Я наконец заткнулся, но лишь потому, что в лёгких закончился воздух.

– Ты тоже в дрова, да? – благодушно спросила Кара после долгой паузы.

– Похоже, что да.

– Похоже. Пойдём потанцуем.

Когда я встал, пол вдруг оказался о-о-очень далеко, и мне пришла мысль, что неудобно быть таким высоким. Особенно когда пол качается, как палуба корабля, и кругом углы, и люди, и углы людей. Всякие плечи, локти и затылки…

– У-у, Сириусу больше не наливать! – изрекла Кара загадочную фразу, крепко схватила меня за руку и уверенно потащила сквозь толпу к сцене. Правда, подозрительно заваливаясь вперёд. – Сейчас они устроят…

– Кто устроит? Что?

– Курт и Слэм. Устроят слэм, соответственно, – из её уст прозвучало как «соотэс-сна».

Кара была права: как только мы оказались на пятачке перед сценой, «Потрясение» грянуло особенно забойную песню, и вокруг нас образовалась группа яростно толкающихся людей. Слэм вытворял на своих барабанах нечто адское, а Курт, как шаман, заклинал толпу, закручивая её в водоворот. Поначалу я даже испугался. Но потом увидел, как лёгонькая Кара отлетает в сторону с радостным визгом, когда её толкает Серый или другие крупные ребята, а потом снова бросается в куча-малу, и расслабился. Наверняка утром найду на руках и рёбрах немало синяков, но пока что я даже не чувствовал боли.

В какой-то момент маленькое, но бурное человеческое море вынесло меня на отмель, в полумраке я увидел Рин и Уну. Они вышли из незаметной дверки с надписью «Только для персонала». Лицо Уны я не успел рассмотреть, а у Рин было странное выражение: блаженное, не от мира сего, как будто она долгое время была далеко-далеко и теперь плохо представляет, где находится. Может быть, они там что-то употребили? Прежде чем я успел это обдумать, снова оказался втянут в тёплую мешанину тел.

Музыка замедлилась, стала тише. Я снова оказался близко к Каре, прямо за ней. Её спина полностью прилегала к моему животу, голова – к шее, поэтому возникал большой соблазн положить подбородок ей на макушку. А руки – на плечи. Свободы движения мне почти не осталось, поэтому приходилось синхронизировать ритм с Карой, которая извивалась в такт песне. Её голова была запрокинута, и на губах застыла глупая улыбка. Смотрела Кара, к сожалению, не на меня, а на Ловец.

Я встретился взглядом с Вербой, царившей над сценой. Её длинные смуглые пальцы вцепились в микрофон так, будто пытались его раскрошить. Вопли с расщеплением сменились чётким хрипловатым речитативом. Теперь Верба была больше похожа не на пиратку, а на ведьму или даже индейскую шаманку, и в тёмных гротах её глаз снова сверкала зловещая древность. У меня возникло стойкое ощущение, что она обращается именно ко мне, причём вместе с её собственными эмоциями транслируется ещё чья-то властная, нечеловеческая воля:

Я покачивался под её взглядом и голосом, как кролик перед удавом. Даже не смутился, когда всё-таки заключил Кару в объятия, вцепился пальцами в её плечи, почувствовав тонкие, как у птички, косточки. Моё тело требовало прикосновений. Моя душа требовала музыки.

Неожиданно мелодично пропела Верба, и припев подхватило несколько десятков голосов. На втором припеве я тоже присоединился, а потом Кара начала утаскивать меня куда-то в сторону. В спину нам неслась гипнотическая кричалка:

– Ответов

Нет ли?

Меток

Нет ли?

Жизнь ли, смерть ли?!

Петли, петли, петли, петли…