Небесная канцелярия

Часть 2. Дина, незнакомка

Есть вещи, делать которые в самый последний момент – все равно что совершать преступление. И выбор подарков на Новый год для близких вполне относится к этому списку.

Я не помню – и уже, наверное, не вспомню никогда, потому что тот вечер выбил из меня напрочь все пустые мысли, – с чем завертелась в последние дни перед праздником, вспомнив о нем лишь вечером двадцать пятого числа, и схватилась было за голову, ругая свою забывчивость.

Одарить, кроме семьи – весьма обширной, между прочим, – предстояло еще и таких же немалочисленных друзей. Причем подарок хотелось купить не а бы какой, а тот, который бы точно понравился. Собрав наконец мысли в кучу, я попыталась рассудить здраво, подсунув тщательно составленный опросник всем предполагаемым «жертвам» моей щедрости, чтобы потом, не ломая многострадальную голову лишними раздумьями, оправиться в увлекательное турне по праздничным магазинным рядам.

Вот и доигралась…

Если меня спросят, люблю ли я свой город, то я без сомнений отвечу «да», даже не поинтересовавшись, почему был задан вопрос.

Ночные улицы казались похожими на россыпь сверкающих звездных бриллиантов, затканных влажной облачной ватой. Снег частой рябью мельтешил в свете разноцветных огней, опадая на тротуары. Еще пару дней назад он выпал внезапно, разом, в одночасье укрыв город чистым одеялом, а теперь подмок и осел, хотя, действительно, это его нисколько не портило.

Торжественная площадь перед Зимним Дворцом расходилась по сторонам освещенными, сияющими в огнях улицами, и окруженная дорогами, медленно перетекала к набережной, просматриваемая со всех ракурсов.

В воздухе сладко пахло морозной изморосью.

Первое воспоминание, которое пришло на ум: как стылым декабрьским утром идёшь с мамой в поликлинику; шмыгаешь стеганым синтепоновым комбинезоном, загребаешь снег пухлыми неуклюжими «дутиками». Вдыхаешь сквозь заложенный нос вкусные запахи: мандаринов, Нового года, выхлопных газов, замёрзшей воды, птичьих следов на подернутых колкой студёной кромкой тротуарах.

После, дома, не идёшь в школу, книжку под одеяло затаскиваешь, пьёшь чай с липой, мёдом, непротивно кислящий брусникой. Праздника ждёшь, чуда какого-то. А это так, передышка. Будь здоров, не болей!

Я уже давно не в третьем классе, это не тот город, что я помню в детстве, но воздух сегодня такой же сладкий и душистый, как тогда. И в чудо верится так же – наивно и сильно!

Я стояла на мосту, высоко запрокинув голову. Внизу, на земле было по-вечернему оживленно и людно, а там, наверху, тоже шло свое движение. Своя жизнь, недоступная тем, кто никогда не поднимает взгляд. Везде, куда хватало взгляда, был только снег-снег-снег.

Снег влажными ватными шариками оседал на куртку, оставляя на ткани мелкие расползающиеся набухающие капли. Быстро мелькающие в луче фонарного света хлопья сливались вихрем, вовлекая в свою кружащую карусель и завораживая, а подтаявшие сугробы вдоль дороги и перил моста казались большими комками сырого липкого теста.

Снег есть самое прекрасное, что только можно придумать в мире. А когда он укрывает шапкой наши сказочные, маленькие, будто декоративные и игрушечные разноцветные дома, то становится по-настоящему волшебно и сказочно…

Кто-то тяжело дотронулся до моего плеча, заставляя невольно обернуться.

«Отдел Снов…»

Странная фраза растаяла на полуслове, так и не упав до конца в прохладный влажный воздух. Я подняла глаза, глядя снизу вверх на подошедшего незнакомца, замерев, как еще совсем недавно неподвижно стояла в луче фонаря, глядя на снег.

Голос. Низкий, бархатный, как замша. Такие же мягкие темно-серые глаза цвета асфальта под внимательными бровями, впалые щеки с едва заметными следами дневной щетины, косматая темная челка, нос слегка картошкой. На его кончике – съехавшие темные очки с непроницаемыми стеклами.

Последнее удивило больше всего: зимой? Вечером? Очки?

Я растерянно – и испуганно – заморгала, превращая налипшие на ресницы снежинки в воду.

Он продолжал неотрывно смотреть мне в лицо еще несколько секунд, словно стараясь запомнить, потом отпрянул.

– Простите, – незнакомец еще раз взглянул на меня поверх стекол, как мне показалось, многозначительно, и стремительно зашагал вдоль парапета моста, чмокая ботинками по раскисшему снегу.

Странный… И в манере поведения, и в одежде. Вместо теплой обуви на ногах не то легкие ботинки, не то кеды с высокой шнуровкой.

За спиной безразмерный широкий капюшон явно не из одного слоя ткани и с подворотами: топорщится на худых плечах. Сами плечи – явно насильно втиснуты в странную легкую куртку, с первого взгляда кажущуюся наоборот – слишком широкой. Затасканные джинсы, словно натертые песком до желтизны и ворсистости. Заплатки на локтях и вставки из другой ткани по бокам и на коленях – прием, которым пользуются, чтобы расшить ставшую маленькой одежду. Или сделать карманы.

Чудной какой-то…

То, что время не идет, а незаметно летит вместе со снегом, я поняла, проносившись по магазинам три с лишним часа. За это время, пока ходила, искала, выбирала, стояла в очередях и снова ходила-искала-покупала, мысль о странной встрече со странным парнем выпорхнула из головы.

Счастливая и довольная собой, я вынырнула из праздничной суеты и теперь хотела только одного: добраться поскорей домой.

.Если во всем городе у улиц есть названия, то в моем районе-острове они, по-видимому, закончились. Дома здесь построены словно по линеечке, обрезанные часто односторонними проездами на одинаковые прямые полоски, обозначенные номерами и называющиеся «линиями».

Въезжая сюда из гулкого, оживленного центра, сразу начинаешь всеми порами кожи чувствовать старину, вдыхать ее легкими, осаждая внутри душистой пыльной копотью заложенных дымоходов и печных труб, в которых гнездятся каждую весну птицы. Разноцветные фасады с затертой лепниной, витые барельефы и высокие арки окон, балкончики с декоративной гипсовой колоннадой перил.

Каждый дом здесь выглядит по-своему, аккуратно и ажурно, в изящном барочном стиле, со всеми этими портиками, фронтонами, пилястрами и шпилями на многоуровневых крышах. А среди них – серые дворы-колодцы, сумрачные темные парадные, въевшаяся в штукатурку речная влага и соль. Крики чаек с гудками теплоходов ранним утром и гранитная набережная с золоченым шпилем Петропавловской крепости вдали.

Я люблю свой город – это чистая правда.

Автобус притормозил на углу дома, где сияло желтой гирляндой закрывшееся на ночь кафе. Я вышла одна, хотя в салоне еще было несколько таких же запоздавших домой человек, – подождал, пока я вместе с охапкой пухлых пакетов не выберусь наружу, и снова тихо и почти бесшумно отчалил от остановки.

Все время поездки от площади я еще ощущала внутри эйфорически взвитое пружинистое оживление, вызванное общей атмосферой украшенного центра и его мелодичной праздничной музыкой, и разноцветными огнями, сияющими в вихре снега, но скоро мысли вернулись к прежним накатанным рельсам.

Я постояла немного, одергивая шапку и пытаясь одновременно подтянуть капюшон, не ставя пакеты на землю. Покачавшись на покатом поребрике, быстро перебежала дорогу, пару раз глянув по сторонам, чтобы убедиться, что все спокойно.

Прохладный влажный ветер, пришедший с реки, растрепал мех капюшона, прошелестел в пакетах и заскользил улицы. Под его свистящий аккомпанемент я привычно свернула за угол, надеясь сократить путь дворами.

В переулке слышались голоса. Неритмичное бормотание без слов, скрадываемое ветром и хрустом снега. Я прислушалась. Почему-то одно возможное присутствие кого-то на темной улице меня настораживало, если не сказать «пугало». Доносившийся из-за угла разговор был странный.

– Вечно эти младшие оперативники не доделают работу до конца, а нас потом дергают на ночь глядя… И что теперь с этим делать? Куда его, в Отдел? Или сразу, напрямую? – поинтересовался нетерпеливый мужской голос.

Человек был усталый и раздраженный. Слушая, я непроизвольно представила, как тот нервно переминается с ноги на ногу, не находя себе места.

– Если по нарушению Правил, и… дважды. Нечастый случай. Оформить нужно. Учись, сынок! – грубовато-низкие басовитые перекаты со смешком и наставнически-поучительными нотками.

Мне не понравились голоса, но деться оказалось некуда: ответвление переулка выходило как раз на ту линию, по которой я возвращалась домой. И обойти стороной не получилось бы никак. Как не получилось бы пройти мимо незамеченной.

Я остановилась, надеясь, что незваные попутчики скоро уйдут. Когда-то же они точно должны уйти! Судя по нетерпеливости первого, случится это совсем скоро.

Только теперь, опустив глаза, я заметила, что на занесенной снегом улице нет ни одного человеческого следа, ни единого отпечатка ботинка. Откуда ж они явились?

Я почувствовала охватывающий страх. Беспричинный, но такой ясный, словно что-то происходило – уже произошло – прямо здесь. Что-то страшное. Нужно было убираться, и лучше побыстрее. Домой.

Я на цыпочках подкралась ближе, останавливаясь у входа в глубокий переулок, чтобы наконец набраться смелости и проскочить мимо. Осторожно, краем глаза, выглянула из-за угла, прижавшись щекой к холодной кладке стены.

В узком сквозном проеме между домами едва ли хватало места, чтобы разминуться двоим. Под тесным просветом крыш в куцем фонарном свете наклонившись стоял человек. Грузный, широкоплечий детина с кудрявостью в смолистых черных волосах и в необъятных размеров пуховике. Рядом стоял второй – незаметный молодого парень в шерстяном светлом пальто и смешной пестрой вязаной шапке с подвязанными «ушами». Он держал замерзшие руки в карманах и нетерпеливо и чуть нервно почесывал ногу мыском другого ботинка.

За их спинами виднелись в темноте очертания чего-то большого, безвольно распластавшегося на земле.

Я зажала себе рот руками, стараясь не закричать.

– Подхватывай давай, потащили! – произнес нетерпеливый, еще раньше, чем до меня окончательно дошел смысл происходящего. Произошедшего.

Она тяжело подхватили тело с земли, пытаясь поудобнее взвалить на плечи. Освещения было слишком мало, но в синеватом выцветающем сумраке я все равно с ужасом заметила темное круглое пятно, расползавшееся на груди того, кто еще полминуты назад растрепанной куклой лежал на дороге. И что-то металлическое, тошнотно-блестящее, торчащее из самого центра багровой лужи.

Снежинки падали сверху, мгновенно смешиваясь с кровью, заляпавшей разводами металлическую рукоять ножа. Придававшие ей еще больше влажного, холодного, мертвого блеска.

– Повезло, что никто не заметил его раньше, – с каким-то оскалом, удовлетворенно-устало произнес молодой человек. – Хотя, если бы и был кто-то, то, можно сказать, сейчас было бы уже некому…

– Иди уже давай, разговорился! Как будто в первый раз, честное слово!

Это фраза подействовала на меня, как щелчок, восстанавливающий время.

Почувствовав, что наконец отмерла, я опрометью кинулась прочь, к дороге, лишь бы оказаться подальше от этих страшных людей и страшного переулка. Домой, любыми окольными путями, к теплому свету ламп и мыслям о празднике, которые теперь уже точно не смогут быть прежними и радостными. С этой нереальной, искажающей их, жуткой картины красных снежинок, оседающих на холодную кожу.

Снег и холод в воздухе резали дыхание, забиваясь в легкие, и я почти ничего не слышала, кроме скачущего, разрывающегося под курткой боя сердца. Как и не услышала, выскочив без оглядки на пешеходный переход, влажного скрипа пробуксовывающих в снежной массе колес и протяжного резкого скрипа тормозов.

И почувствовала удар, видя словно со стороны, замедленно, как тело откидывает в сторону и на обочину, а перед темнеющими глазами встает белая хрустящая размокшая пелена.

Снег есть самое ужасное, что только можно придумать в мире…