Лосепёс

Давно за ними слежу. Дня три уже. Большой мне не нравится. Дурной запах. И тот, кто в странной шапке тоже плохо пахнет.

А вот маленькая с тряпкой на голове — хорошая. Она добрая. Я знаю.

— Сержант, еще два перехода и будет развилка рек, — голос Второго. Я их так зову. Первый, Второй, Большой, Странная Шапка, Громкий, Маленькая с тряпкой, Большая… Десять и еще один. Всех перечислять скучно.

— Хорошо… — говорит Странная Шапка.

— Я промок, гы! Любезно будет чаю попить! — это Громкий.

— Только кофе осталось, чай уже скурили, — фыркает Лис. Он и впрямь похож на лису. Мордой.

Остальные молчат, сидят на больших, пестрых мешках. Дождь. Третий день дождь. Плохо. Сыро.

— Ты как? — Второй поворачивается к одной из самок.

— Спина, — морщится та.

По коже пробегается холодок. Другие рядом. Значит этим надо идти!

Нетерпеливо оглядываюсь. Часа два еще можно ждать. Дальше нельзя.

— Ладно, под рюкзаки, — устало командует Второй.

Встают, помогают друг-другу надеть мешки. Идут.

Следую за ними. Путаю следы. Другие плохие! Эти хорошие! И я не хочу, чтобы хорошим было плохо.

Большой и Странная Шапка идут первыми. Они постоянно так ходят. Все три дня. Странные.

Никогда таких здесь не видел. На лодках плавали, а по берегу никого…

Дождь. Вновь дождь. Льет. Второй останавливается, достает ярко-желтый плащ. Рядом Лис, Громкий и Волосатый. Переодеваются.

Остальные уже ушли.

Быстрее. Не задерживайтесь! Другие рядом.

Вроде пошли. Хорошо. Следую за ними, путаю следы.

Час спустя чую запах чужой реки. Развилка, как сказал Второй. Гиблое место…

Место Других.

— Сержант заболел, Урка, — тихо говорит Медвежонок. Поправляет стеклянные глаза.

— Вижу… Встанем на дневку.

Дневка? Замираю, скалю зубы… Другие рядом! Нельзя останавливаться!

— Разбиваем лагерь, Илюха, Павел — давайте за дровами, Ник, помоги… — мешки сброшены. Люди устали.

Вижу, что устали.

Но Другие…

Большой и Первый ставят дом из тряпок, Второй тоже… Странная Шапка с трудом пытается что-то вытащить из своего мешка. Первая уже рядом, помогает. Большая и Маленькая с Тряпкой достают еду. Волосатый разводит огонь.

Другие приближаются!

Тихонько скулю. Они хорошие, они не должны достаться Другим!

Но…

С тоской оглядываю людей. Нет, Другие точно их найдут… Место такое.

Если только…

Поворачиваюсь к югу, дождь все льет, дрожь колотит тело. Они придут оттуда. Надо перехватить!

Бегу!

Лес, ели, мох. Болото. А вот тут упал Второй и громко кричал. След четкий. Плохо, не удалось запутать.

Канава. Здесь в воду уронили мешок Волосатого. Он тоже орал.

Внутри тепло. Мне по душе даже когда они ругаются…

Березовый перелесок. Замираю. Меж деревьев снуют тени Других. Шустро они сегодня!

Страшно. Другие — это другие…

— Где они? — перед глазами появляется Кивач. Долговязый, с постоянно мотающейся головой. В старой, противнопахнущей одежде. Порох, кровь, смерть… Смердят его тряпки.

Остальные полукругом собираются за спиной Кивача. Их я не знаю. Они — пустые.

— Они мои… — говорю, смотрю в пустые глазницы долговязого.

Другие гудят. Недовольны.

— Стоп! — поднимает руки он, из дырявых рукавов сыпятся черви. — Почему?

— Они мои! — рычу, чувствую, что меня трясет от страха, но рычу.

Другие злятся. Один клацает зубами, трещит костями, переступает с ноги на ногу.

— Нам нужна еда… — качает головой Кивач.

— На каменной полосе! — скалюсь.

— Это шоссе, — поправляет меня один из Других. Свежий. В руках ружье, половины черепа нет.

— На каменной полосе, — повторяю.

— Ты знаешь условия? — подбирается Кивач.

— Знаю…

— Тебе придется уйти с ними.

— Знаю!

Кивач разводит руками.

— Хорошо, тогда договорились. Они твои…

Другие рычат, недовольно смотрят на главаря. Но я знаю Кивача. Он сильнее всех.

— А лес наш!

— Лес, но не река, — напоминаю.

— Да!

Здесь все равно никого не бывает. Эти первые…

— Уходим, — бросает Кивач. Другие неохотно повинуются, бредут на юг. А он стоит:

— Мне будет не хватать тебя, Хранитель.

Молчу, дрожу от холода. Дождь все льет. Ничего не спасает. Сейчас бы забиться под елку… Зарыться в хвою и согреться.

— Зачем? — спрашивает Кивач.

— Не знаю, — признаюсь.

— Дурак ты, — хмыкает Другой и уходит. А я стою, смотрю ему вслед и скулю…

Интересно, люди уже спят?

Бегу назад.

Нет, бодрствуют. Второй колотит по деревянной штуке с шестью прочными волосами, я такие видел. Те, что на лодках, тоже часто по ней били и громко кричали.

Странной Шапки нет. В доме, наверное. Справа бродит Медвежонок. Он часто уходит от своих, помет у него необычный. С голубыми ошметками. Он их в шкуре носит.

Волосатый лезет в тряпочный дом. Укладывается.

Положив голову на лапы, наблюдаю, греюсь внутренним теплом. Они хорошие. Ругаются иногда, но любят друг-друга…

Но что делать? Теперь я должен идти с ними. Другие оставляют добычу только когда им отдают часть леса. А это была моя!

Мне хочется быть с ними, с людьми в странной пятнистой одежде. Я видел таких раньше. Охотники и копающие землю. Эти не такие. Они просто идут.

Люди расходятся спать, а я тихо подкрадываюсь к тлеющему огню и греюсь. Облизываю миски. Еда…

И весь следующий день прячусь от них в лесу. Надо выйти, но мне страшно. Прогонят! И тогда…

Мотаю головой, вытряхивая проклятые мысли.

А выйти надо…

Но…

Через день люди уходят дальше, а я следую за ними. Один раз встречаю Другого из шайки Кивача. У этого на голове дырявая каска с рожками. Грызет кору, воровато оглядывается пустыми глазницами. Отгоняю… По одному они не опасны.

К вечеру выходим к каменной ленте. Люди радуются. Переодеваются. Усталые… Хорошие, улыбающиеся. Маленькая с Тряпкой бегает через полосу и машет рукой железным тележкам. Добрая…

На краю леса вижу Кивача. Он дергано машет мне рукой. Почему-то знаю, что ему грустно…

Мне тоже. Я хранитель леса, который отдал Другим. Но зато люди в странной одежде улыбаются…

Идут по полосе, смеются, обгоняют друг-друга. Второй хромает, рядом с ним Первая. Маленькая с Тряпкой босиком скачет по камню. Он теплый, я знаю.

Слежу за ними из чащи, иду вдоль полосы и не могу оторвать взгляда от Волосатого, Медвежонка, Лиса и Громкого. Они веселятся. Хорошо.

— Стой! — шерсть дыбом, хвост поджать. — Ты чего тут делаешь?

Поворачиваюсь. Хранитель Леса.

— Привет, — говорю.

— Твой Лес не тут, — рычит он мне.

— У меня больше нет Леса…

Он бросает взгляд на полосу.

— Выбрал их?

— Да…

Хранитель долго молчит, наконец, едва шевелит хвостом:

— Хорошие. Только Длинный мне не нравится…

— Он не Длинный, его зовут Большой! А себя они зовут Лосями, — чувствую укол ревности.

— Судьбы тебе, брат, — переступает с лапы на лапу Хранитель.

— И тебе…

Ухожу…

— Выйди к ним, брат, — несется вдогонку.

Боюсь…

Но выхожу.

На следующий день.

Тут все время бегают железные коробки, они строят каменную ленту. Рычу на них, чувствую опасность. Надо прогнать.

— Осторожнее, дурак! — крик Второго. В глазах страх. Я не дурак, я отогнал железную коробку. Она плохо пахнет. Из-за таких в лесу появляются Другие. Я знаю… Я видел!

Осторожны. Странная Шапка и Первая меня боятся.

Не бойтесь. Я просто хочу с вами…

На очередном людском отдыхе Второй чешет мне бок.

— Прогоните его, — говорит Странная Шапка. — Укусит.

— Да ладно тебе, — отмахивается Второй. Улыбается.

— Охотничья, наверное? — это Громкий. — Любезная псина.

Отстраненно слушаю, наслаждаюсь. Подходит Медвежонок, тоже гладит. Я почти счастлив.

— Кавказец с кем-то, — говорит Большой.

— Надо прогнать… Я таких видел, они ластятся и ластятся, а потом за горло хватают, — говорит Странная Шапка.

— Да ты посмотри на него, — Маленькая с Тряпкой склоняется надо мною и проводит рукой по голове. Мне приятно. — Он не такой.

— Ангел дорог, — со значением говорит Второй.

Мимо проносятся железные коробки, а я лежу и смотрю на них из-под полуопущенных век.

— Надо прогнать, — убежденно повторяет Странная Шапка.

— Успокойся, Сержант, — улыбается Первый. Он тоже хороший…

Они все хорошие. Просто Большой и Странная Шапка боятся. А еще Первая. Но я ничего не сделаю.

Идем дальше. Железные коробки все чаще, стараюсь отогнать их от людей.

Второй и Первая нервничают, одергивают. Беспокоятся за меня. Глупые. Я же их хранитель, а не они.

Сворачиваем с каменной полосы на песчаную. Иду впереди, проверяю дорогу, оборачиваюсь, смотрю на людей. Шагают, улыбаются, глядят на меня. Хорошие… Очень хорошие!

Теперь я их хранитель. Не прогнали!

Вновь дождь. А они все равно улыбаются. Странная Шапка на привале неуверенно гладит меня по спине. Виляю хвостом. Вот, видишь, я не укушу. Глаза Шапки светятся, но запах недоверия все еще есть…

Дождь… Дождь…

— Лосепес, — кричат сзади. Это Второй. Приятно. У меня никогда не было имени…

— Лосепес, куда нам дальше? — смеются.

Останавливаюсь, виляю хвостом, поджидаю.

— Ну? — улыбается Второй, и поправляет мешок.

Неуверенно иду направо.

— Точно ангел дорог, — смеется Второй. Рядом Первая, улыбается.

— Направо, так направо, как раз озеро рядом.

Устали. Идут медленно, с трудом. И дождь, усиливающийся с каждым мигом.

Мокро… И сыро… И голодно. Они дали мне немного мяса из железных банок. Это тихие, хорошие банки, не те, что на каменной полосе.

Мало. Хочу есть…

— Где будем вставать? — кричит Странная Шапка. Второй разводит руками. Люди собираются под елкой, пытаясь хоть так скрыться от ливня. Пристраиваюсь рядом, чувствую их тепло. Млею.

Странная Шапка и Второй уходят. Остальные жмутся к дереву, улыбаются, шутят. Слушаю. Маленькая с Тряпкой гладит меня по голове…

Мне больше ничего не надо. Только эти люди… Как же хорошо!

Возвращаются Второй и Странная Шапка. Они тоже улыбаются. Сколько света…

Идем за ними. Ложусь, голову на лапы, смотрю как Волосатый, Первый, Большой и Странная шапка растягивают большую тряпку. Под ней будет сухо. Я знаю. Я спал как-то под ней, дня два назад. Второй с топором уходит в лес, за ним идет Первый. Помочь, наверное.

Лежу, смотрю на людей. Как же они устали!

Вечер. Ливень все еще идет, а мне тепло у костра. Шерсть высохла. Впервые за последние несколько дней я полностью сухой!

— На лосепса тоже готовьте! — кричит Странная Шапка. Он уже не боится.

— Хрен ему, а не еда, — бурчит Большой. Хочется заплакать, но молчу, смотрю на Большую, что возится с железными коробками.

— Готовлю-готовлю — говорит она.

Почти плачу. Но теперь от счастья…

Запах… Какой запах! Лежу, закрываю глаза и живу этим ароматом.

— Кофе, дайте кофе! — говорит Первый. Второй уже сидит на земле, пьет, протягивает ему кружку (так вроде зовется). Волосатый бросает сучья в костер. Повсюду развешана одежда людей. Запах…

Первая что-то рисует. Большая раскладывает еду. И мне тоже!

Маленькая с Тряпкой подходит, у нее в руках что-то прозрачное, а в ней еда. Горячая, пахнущая! Вскакиваю, виляю хвостом.

Еда!

— Ешь, лосепес, — говорит Маленькая с Тряпкой. И я ем, глотаю, обжигаясь. Я счастлив.

— Лосепес… — тихо произносит Маленькая.

Я уже говорил, что я счастлив?

Ночью из леса выходят Другие… Не Кивач. Местные.

Идут к лагерю. Вскакиваю, рычу. Не пускаю. У костра спит Первый. Не знаю, почему он не пошел в домик.

— Ты кто? — заговаривает вожак Других. У него не хватает руки.

— Я их хранитель! — рычу, тихо, чтобы не разбудить. — Пошли отсюда!

— Но…

— Пшли отсюда!

Другие неуверенно топчутся на месте, поглядывают на домики.

— Но… — пытается сказать их вожак.

Рычу, наступаю.

Попятились… Слабая шайка. Кивач бы не отступил.

Еще долго они ходят вокруг, но я начеку. Другие. Они забирают людей, превращают их в таких же. В плохих.

Утром у лагеря появляется вожак.

— Пшел! — рычу.

— Они все равно умрут, — говорит он.

Меня окатывает холодом.

— Послезавтра, — просительно смотрит на меня.

Врет? Другие чувствуют будущее… Но…

— Врешь!

— Поезд сойдет с рельс. Все погибнут! — убеждает меня он.

— Поезд? — не понимаю.

— Они поедут домой и разобьются.

В душе тревога. Поедут домой?! А я?

— Врешь!

— Нет, хранитель, отдай их нам…

— Уходи, — скалю зубы.

Уходит.

Возвращаюсь к домикам. Первый уже проснулся и в сторонке рубит дрова. Из домика выползает Второй. Улыбается, видя меня перед собой, морщится, отпихивая.

— Лосепес, отстань…

Высунув язык, сажусь. Склоняю голову.

— Хорошая ты псина, лосепес, — качает головой Второй и идет к Первому.

Поезд? Погибнут? Внутри червь страха. Быть не может!

Первый и Второй возвращаются к костру, а за ними следуют Другие…

Вскакиваю, лаю.

— Эй! Свои! — кричит Первый. Второй удивленно оглядывается. А Другие убегают. Жаль, что люди их не видят. Или, как раз, хорошо?

Других много. Особенно в этих лесах. Раньше люди убивали друг-друга, и не всех хоронили… Такие становились Другими…

Поезд?

Уедут?

А я?!

Тягостные мысли грызут нутро. Жуют сердце. Этого быть не может…

Снова путь. Иду рядом со Вторым. Слушаю.

— Блин, что будем с лосепсом делать? — говорит Странная Шапка. — Пропадет же.

— Я бы взял к себе в деревню. В городе такой большой делать нечего… Одна пытка, — произносит Большой.

— В поезд не пустят, — качает головой Второй.

Останавливаюсь. Поезд?! Все-таки…

Нет!

— Блин, но надо что-то сделать…

— Может в Петкяранте пристроим? Пес толковый, — с надеждой говорит Маленькая с Тряпкой.

— Может… Надо было сразу прогнать, — вздыхает Странная Шапка. — Он бы к нам не привязался.

Нет! Мысленно кричу я Шапке. Все правильно! Если б они меня прогнали…

Я никогда бы не поел горячего из любящих рук…

Я никогда бы не осмелился перечить чужим Другим…

Я никогда бы…

Никогда…

— Не скули, лосепес, все хорошо, — говорит Второй.

Поезд… Другие не врали! Но…

Ничего не понимаю, не хочу понимать. Так нельзя. Они не должны умереть! Дорога исчезла, уступив паническим мыслям. Что делать?

— Скоро пиво! — восклицает Странная Шапка. Ему восторженно вторят остальные. Они радуются.

А впереди сонмища запахов. Город людей… Иду за Вторым, поскуливаю. Я никогда не был в таких местах. Тут много железных коробок, но они не опасны. Они ползают, а не бегают.

Что же делать?!

У первых больших домов стоит Другой.

— Завтра, — говорит он, указывает на Волосатого. — Завтра, — переводит руку на Большую.

Опускаю голову, не хочу смотреть…

— Завтра, — доносится до меня. Другой знает, что я его слышу, и упорно продолжает. — Завтра…

Завтра…

Завтра…

Завтра…

И еще три раза завтра.

Погибнут все!

— Ларек! — кричит Громкий.

Лежу, смотрю на моих подопечных. Завтра… Что я могу сделать? Поезд. Я видел поезд. Большая железная коробка, очень громкая.

Люди сидят внутри.

Большая коробка убьет их?

Они не должны залезть в коробку!

— Привет! — голос вырывает меня из задумчивости. Хранитель… Но какой-то другой.

Молчу.

— Ты с ними? — кивает на людей.

— Да, — хранитель — человек. Добрый, я вижу это.

— Они погибнут в поезде, — с трудом произношу я.

— Плохо…

— Помоги! — неожиданно понимаю я. — Помоги, ты же можешь!

— Как?! — удивляется он.

— ЕДА! — кричит Второй и рвет на куски белое, вкусное. Волосатый с довольным видом что-то пьет.

— Помоги пожалуйста, — смотрю на Лиса, хитро оглядывающего друзей. — Сделай так, чтобы они не сели в поезд.

Хранитель молчит.

— Ну?

— Ты знаешь, что должен будешь сделать? — говорит.

Знаю. Перестать быть хранителем. Вообще. У меня больше ничего не будет. Никогда… Услуга за услугу. Я должен буду отдать свою силу.

— Знаешь? — повторяет он.

— Да…

— Готов?

— Да!

— Тогда помогу, — кивает хранитель.

Еще день с ними. День счастья. За многие годы всего три дня…

Виляю хвостом, нежусь под руками Маленькой с Тряпкой. Все хорошо… Еще один день!

Идем по городу людей, отгоняю железные коробки.

А мои притихли. Смотрят виновато.

Я понимаю…

Место, где стоят поезда, объявилось слишком быстро. Греясь на каменных ступенях, я лениво любуюсь моими людьми. Они будут жить.

— Ближайший поезд только через шесть дней! — возмущается Второй. Остальные молчат.

Хранитель сделал, что обещал. И завтра он придет за силой. Но это будет только завтра…

— Есть выход, — неожиданно говорит Странная Шапка. — До Лодейного Поля, а оттуда на собаках! Поезд в семнадцать часов.

— Пробуем, — соглашается Второй.

Как же так? Хранитель же обещал…

— Я не могу перепилить рельсы! — а вот и он. Сидит рядом, смотрит на Первую, задумчиво кусает губы.

— Они не должны уехать сегодня!

— Не удержим. Я большего сделать не могу!

— Что же делать? — скулю я.

— Не знаю.

Молчим.

— У нас есть место, где живут одинокие хранители… — говорит он.

— И что?

— Там хорошо…

Я смотрю на то, как Большой позирует перед Первой сжимающей в руках какую-то штуку. Вспышка. Смех.

— Уже хорошо не будет.

— Может, и не погибнут? Я отменил два поезда, на которых они должны были уехать. Этот не могу. Но он им не подходил!

— Другие знают…

— От судьбы не уйдешь…

С обреченностью жду этой минуты. И, наконец, она наступает. Люди берут свои мешки и молча заходят в большой дом. Каждый гладит меня на прощание и старается не смотреть в глаза. Скулю. Не могу… Я хочу с ними!

— Прощай, лосепес, — говорит Большой.

— Прощай, — шмыгает носом Маленькая с Тряпкой.

— Прощай, — прячет глаза Волосатый.

Последним уходит Второй, он закрывает передо мною дверь. Скулю, царапаюсь, пытаюсь открыть… Не могу!

— Ушли, — хранитель рядом.

Сажусь на каменную землю и с надеждой смотрю на дверь. Вдруг вернутся? Передумают?! Возьмут меня с… с… с собой?..

Никого нет…

— Пошли отсюда, — говорит Хранитель.

— Нет, — огрызаюсь. Понимаю, не надо, но не могу иначе…

Скулю…

Хранитель молча стоит рядом.

— Я не уберег их…, - горько говорю ему.

— Не твоя вина. Судьба…

— Не верю. Они хорошие. Так не должно быть.

— Люди все хорошие… Но все умирают.

Я задираю голову к небу и вою. Пронзительно, стараясь заглушить всю свою боль.

— Потише! — одергивает меня хранитель. Люди вокруг отшатываются, смотрят испуганно.

А я вою…

И вою…

И вою…

А потом из дома выходит Большой…

— Псину свою уберите! — ругается бабка, испуганно убирая сумки с прохода. — Блохастая, небось!

— Не, она просто бешеная, — лениво говорит Илюха-Громкий. — Верно, лосепес.

Собака поднимает голову и виляет хвостом.

И в ее карих глазах царит счастье.

Стучат колеса, ворчит подкупленная проводница.

Поезд едет к Лодейном Полю…