Хель-II

Никогда не любила большие здания с ответвлениями коридоров и помещений. Поворот не туда, и уже не знаешь, какой ориентир искать и куда направляться, чтобы выбраться из петли. Эта школа относилась к разряду лабиринтов – не такая уж крупная, но испещренная тупиками, cловно шрамами, предназначение которых оставалось тайной за семью печатями. Столичная школа была проще – лестница слева, лестница справа, напротив главного входа – столовая и спортзал. Ничего сложного. Но здесь… не учебное заведение, а муравейник. Мимолетное наблюдение: и ученики порой путаются – приходят к кабинету, видят чужой класс и несутся прочь, как ошпаренные, ведь звонок должен прозвучать через минуту. Сначала я думала, что они, возможно, тоже недавно сюда перевелись и потому немного дезориентированы, но вспомнила слова Арлекин о том, что я первая новенькая за несколько лет. Резонно лишь признать, что школа запутанная, вот и ошибаются даже те, для кого она успела стать вторым домом.

Перед Арлекин я храбрилась, заявляя, что разберусь без проблем. В действительности же ситуация обстояла не столь оптимистично – после того, как она убежала на встречу с загадочным потенциальным поклонником, я добрых двадцать минут блуждала по зданию в поисках кабинета литературы. Положение ухудшало также то, что номера далеко не всех помещений соответствовали этажу – двести двадцатый мог быть на первом, триста двадцать второй – на втором. Если задуматься, план здания был не таким уж мудреным, смущала скорее беспорядочность номеров. Однако я и с ней справилась, мотаясь туда-сюда, – ворвалась в класс как ураган и плюхнулась на место аккурат, когда трель заглушила разговоры школьников.

На уроке Арлекин не появилась. С ее стороны парты шел странный холод – вроде и плод воображения, но ощутимый. Разнервничавшись, я едва дотерпела до конца занятий – вдруг с ней что-то произошло? Однако беспокоилась зря – она обнаружилась в туалете, расчесывающей волосы гребешком, похожим на те, чьи изображения мелькают в энциклопедиях по славянскому фольклору. То и дело она поправляла красивый шарф под цвет формы. Раньше его не было, но я не стала спрашивать, откуда она его взяла – и так ясно, тот самый парень подарил. Уж слишком лихорадочно блестели ее глаза.

После казусов не происходило. Арлекин вилась за мной как приклеенная. Это не особенно напрягало, но вызывало недоумение – она и раньше не соблюдала дистанцию, однако теперь переступала все границы. После уроков она даже вызвалась проводить меня до дома. Я пыталась отказаться, уверяя, что знаю дорогу и не хожу по проезжей части, но она не желала слушать, демонстративно зажимая уши. Нельзя сказать, что я расстроилась по этому поводу – Арлекин развлекала мастерски, шутя и строя такие рожи, что поневоле рассмеялся бы даже самый безразличный и жестокосердный человек.

В итоге расстались мы только у подъезда. Прежде чем уйти, она крепко обняла меня и порывисто поцеловала в щеку. По мне – пошлая «традиция», но в ее исполнении это выглядело искренне. К тому же от нее приятно веяло цитрусами.

Поднималась я по лестнице, игнорируя существование лифта, медленно, рассматривая каждую ступеньку, вытирая ноги о каждый расстеленный коврик и пиная оставленные местными «весельчаками» пустые бутылки в темные углы. Отец наверняка не вернулся с работы, а вот мама совершенно точно дома с братом – сегодня у него нет дополнительных занятий, оставить его одного она не может, поэтому по своим делам не отлучится.

Пересекаться ни с кем не хотелось. Братец со стопроцентной вероятностью припомнит утреннее происшествие, а мама не воздержится от поучительной лекции о том, что мне нужно изменить свое поведение. Но выхода не было – раз они дома, дверь закрыта; чтобы попасть в квартиру, нужно звонить в звонок. Кто-нибудь откроет, и я окажусь с ними лицом к лицу.

На минуту я вполне серьезно озадачилась: а не скоротать ли ночь в местной гостинице, выключив телефон? Немного денег лежало в потайном кармане рюкзака, наверняка хватило бы и, быть может, даже на завтрак. Однако, как ни тяни время, час расплаты грянет. Перед входной дверью я стояла как на эшафоте, нажимая на неприметную белую кнопочку. Отзвучали установленная бодрая мелодия, радостный вскрик брата «это папа?!» и короткие шлепающие шаги матери. Замок щелкнул, изнутри дыхнуло плотным ароматом томящегося на плите ужина.

– Привет, – подбоченилась я.

– Привет, – нейтрально произнесла мама, пропуская меня внутрь.

Я старалась не смотреть на нее, заслонив лицо распущенными волосами и старательно снимая обувь.

– Чем заниматься будешь? – облокотилась о стену она.

– Да так… Уроки сделаю, погреюсь в ванной и спать. Хочу лечь пораньше.

– Поужинаешь?

– Нет, спасибо. Плотно пообедала в школе, – соврала я.

На самом деле, на обед я не пошла из-за того, что Арлекин в упор отказалась спускаться в столовую, утверждая, что еда там отвратительная. Я склонялась ей верить, но о том, как буду обходиться без еды до завтра, как-то не спохватилась.

– Оставлю тебе отдельную порцию в холодильнике на случай, если все-таки захочешь поесть. Накрою зеленой крышкой.

Считай, проблема решена – главное, подгадать момент, когда поблизости никого нет.

– Спасибо, – поблагодарила я.

– Не за что.

И мама скрылась на кухне. Я зашла в ванную, чтобы помедитировать над раковиной, отогревая пальцы, а затем закрылась в комнате, достала дневник с пеналом и поудобнее уселась за письменным столом. С уроками не оттягивала – лучше сразу отмучиться, а вечером отдыхать.

Два часа я исправно занималась. Сделала задания на день вперед, чтобы после завтрашней тренировки ничего не делать, и решила, что на сегодня довольно. Тело ломило, голова раскалывалась. Горячая ванна была лучшим вариантом, поэтому я взяла так и не дочитанный рассказ, пижаму и полотенце и незаметно выскользнула из комнаты.

Кипяток с рокотом наполнил ванну. Листы с рассказом я положила на корзину с грязным бельем, чтобы не намочить, повесила полотенце на бортик, скинула одежду и с удовольствием забралась под кран, чтобы не замерзнуть. Перебравшись на противоположный край ванны, вытянула ноги и едва сдержала порыв нырнуть и свернуться в калачик на самом дне. Было тепло и невыразимо хорошо, так что веки тут же потяжелели. Однако я все же вытерла руки о висящее на бортике полотенце и взяла листы. На их поверхности все равно выступили еле заметные мокрые пятна, но в этом не было ничего страшного, и я с чистой совестью принялась за чтение.


Люди быстро забыли об изначальных богах, и те покидали насиженные места, расселяясь все дальше по сторонам света, оставляя после себя лишь смутные свидетельства своего существования. Человеческие жилища и святилища разрушались, уходя под землю. Смертные утратили трепет и отныне не провожали души убитых на охоте животных песнями. Они не помнили о том, что в любой момент перед ними может встать божество в облике зверя, чтобы покарать за грубое обращение с собратьями.

Связь между Изначальными и людьми разрушалась. Однако в то же время крепли иные узы – между людьми и богами в человеческом обличье.

Эти странные существа с телами и лицами смертных, но с божественными дарами, явились неожиданно. Изначальные посчитали их чужаками, затем – новыми созданиями неведомого Творца, и лишь позже осознали Истину. Новые боги являлись плодом человеческого воображения – люди, не встречавшие зверей-покровителей, сочиняли сказки о могущественных богах, подобных себе, и сами же в них верили. Те родились из этой веры.

От десятилетия к десятилетию, от жертвы к жертве их могущество возрастало, и вскоре они могли посоперничать с Изначальными за власть. Когда-то они странствовали, свершая лишь простые чудеса, а отныне имели власть сжигать поля, насылать саранчу, морить скот, разрушать, но и исцелять – коровы давали много молока, урожай не умещался в амбары, дожди поливали плодотворную почву.

Изначальные отступили, слились с природой, перестали воевать за веру смертных, научились жить без почестей. Не в меру гордого и самовлюбленного Лиса это возмущало, рассудительного Волка же ничуть не беспокоило. Они по-прежнему были способны своей силой превратить мир в горстку пепла или озарить его солнцем, но использовали свои возможности, лишь чтобы убежать от охотников, не способных отличать простых животных от божественных, или принять человеческий облик. К счастью, своего гостеприимства смертные не растеряли, и гость был для них неприкосновенен.

Изначальные свыклись со своим положением, а некоторые даже сочли, что теперь, когда не нужно ни о ком заботиться, живется лучше – не нужно откликаться на призывы волхвов и шаманов, можно сколько угодно летать, бегать, плавать, дышать.

Века утекали как вода. Люди воевали, женились, молились своим богам и проливали кровь. Те боги наблюдали за ними, упиваясь своей силой, порой спускаясь к подопечным, но вновь возвышаясь в райские кущи, откуда так удобно раскладывать партию в шахматы, используя смертных как фигурки.

Изначальные не зависели ни от кого. Люди их не помнили, незваная замена перестала обращать на них внимание, ведь они не претендовали на любовь их пешек. Однако люди всегда идут вперед, оставляя истину позади – такой жестокий, но яркий мир не мог существовать вечно. Идолы были свержены, и на место богов с человечьим ликом пришел новый Бог – Единый.

Первоначальные предполагали, что их некровные потомки, некогда занявшие их трон, присоединятся к ним и будут созерцать изменения мира, не вмешиваясь в него. Они ошиблись. Боги-люди не вынесли разрыва со смертными, утратили силу, зачахли и рассыпались в прах – оставив после себя лишь легенды.

Боги-звери недоумевали. По какой причине, почему их младшие братья и сестры исчезли, а они выжили?

Искра Создателя внутри шептала: «Потому, что вы Истина». Истина, от которой люди отказались, отдав собственную судьбу одной великой иллюзии.


Строчки прервались. Я еще долго держала листы – в груди словно птица билась и кричала, что когда-то я это уже слышала. Не здесь, не недавно, возможно, вовсе не в этой жизни, но кто-то рассказывал мне нечто подобное. История казалась смутно знакомой, словно сон.

Из пучины этого странного состояния меня выдернула громкая трель дверного звонка. Я поспешно вытащила затычку, выскочила из ванны, схватила лишние вещи и на цыпочках выбежала в коридор. Как назло, отец стоял спиной ко мне. Любой шорох – и обернется. Я отчаянно огляделась. До комнаты ринуться не успею; хотя отца кое-как отвлекает разговорами мама, он выловит меня еще до того, как запрусь на замок. Залезть в шкаф? Он не закрывается; чтобы выудить меня оттуда, понадобится лишь отодвинуть заслонку.

Взгляд зацепился за кладовку, разведывать которую мне еще не доводилось. Я не имела ни малейшего представления, что там лежит и чем она пахнет. Однако единственное, что могло меня волновать в данный момент – открыта ли она. Как балерина, чуть ли не по воздуху, маленькими шажочками я направилась к ней. Мать по-прежнему разговаривала с отцом, он что-то сухо ей отвечал.

Наконец, я сжала ручку и плавно повернула ее вниз. Дверь покорно отворилась с еле слышным скрипом, и я змеей скользнула внутрь.

Пахло тут как в моей столичной комнате – пылью. Сразу разобрало желание покопаться в здешней «свалке». Обычно именно в таких местах находится что-нибудь по-настоящему интересное. Я уже настроилась на приключения и прекрасное времяпрепровождение, но воодушевление тут же сошло на нет. В тот самый момент, когда взгляд сфокусировался, я увидела сидящего на полу человека.

Посреди помещения, заставленного всякой всячиной, был расстелен ковер, на котором валялись диски, книги, журналы, упаковки из-под орехов и сока, напротив – шелестящий телевизор. И, окруженный всем этим, откинувшись на прислоненную к горе ненужных вещей толстую подушку, полулежал… Пак.

Кажется, он вовсе меня не заметил – ел орешки и мурлыкал что-то себе под нос, завороженно следя за происходящим на экране.

– Ты что тут делаешь? – удалось, наконец, прошипеть мне.

Он невозмутимо дожевал лакомство:

– Отдыхаю. Это и моя кладовка тоже.

– Как это – «и моя тоже»? Это моя квартира, забраться сюда получится только из нее! Как ты к нам пробрался?

Мама же дома была! Или он прокрался, когда она отходила?

Пак закатил глаза, всем видом говоря: «Твоя тупость поражает».

– Хелюшка, будь добра, включи мозги. Наши квартиры совмещены, точка состыковки – кладовка. Сюда вход из двух квартир. – Он мизинцем руки, в которой держал пакетик со снеками, указал на дверь напротив той, через которую прошла я. – Видишь? Это мой вход, а твой напротив. Так что я без проблем могу заглянуть к вам, а ты – ко мне. Хотя, право, я удивлен, что ты сюда попала. Мне казалось, бывшие соседи все заколотили.

Он что, часто к ним ходил? Иначе зачем бывшим жильцам заколачивать кладовку?

Кто вообще так строит дома? Почему в этом городе все не как у людей?

– Да не кипятись ты, – беззаботно рассмеялся лис. – Не буду я вас навещать, у тебя брат – мелкое буйное недоразумение, терпеть не могу таких детей. Хорошо хоть, ты не такая. Хотя, чего греха таить, есть у тебя это псевдоаристократическое самомнение и чувство собственного величия. Снежная королева.

– Не тебе судить.

– Это да, но согласись, истину глаголю. О, кстати, ты что тут забыла? Нарушила мое личное пространство и еще претензии предъявляет. А-та-та, нехорошо!

От приторно-сладкого голоса сводило скулы, но я все же вяло огрызнулась:

– Не твоего ума дело.

– Предки доконали, – понимающе кивнул Пак. – Ну, они тебя отсюда не услышат, если, конечно, не стоят вплотную к стене, так что можешь приходить и вымещать злость на неодушевленных предметах. Как король сего места великодушно позволяю.

Я фыркнула:

– Король сего места? С чего бы это?

– Я же первый тут обустроился, значит, ты под моим командованием.

– Размечтался!

Лис, хохоча, похлопал по ковру:

– Ладно, ладно. Расслабляйся, вместе фильм посмотрим. Тебе нравятся боевики?

– Нравятся.

– Вот и чудно! Предлагаю соседское перемирие. Орешков?

Тяжело вздохнув, я загребла целую горсть, тут же получив пинок локтем в бок от Пака, возмутившегося тем, что я беру так много. Отмахнувшись, что он сам предложил, я присела на край ковра и уставилась в экран. Фильм только начинался.

* * *

Вечер, как бы ни хотелось признавать, прошел на ура. Мы досмотрели фильм и даже немного поболтали. Из беседы я узнала, что он живет с бабушкой и дедушкой, а его родители работают в другом городе и приезжают редко, что он неплохо учится, но учителя его не любят, и что он занимается танцами в школьном кружке. Никогда бы не догадалась, что такой человек, как он, увлекается бальными танцами.

Разумеется, были в незапланированной встрече и минусы. Точнее, один – отец и мать шастали по квартире, и их шаги эхом отдавались в кладовке. Я дергалась и ловила на себе недовольные взгляды Пака. И все же это отвлекло от тревог о назначенной игре в вышибалы. На волнения не было времени – приходилось то слушать разглагольствования Пака, то огрызаться на его нападки, то прислушиваться к шагам, то погружаться в фильм и не замечать ничего вокруг. Ближе к ночи, когда настала пора расходиться, глаза слипались, голова гудела, и думала я только о кровати со взбитыми подушками. В итоге едва на экране телевизора поплыли титры, мы дали друг другу пять и попрощались. Родители уже заперлись в спальне, из-под двери которой на пол падала широкая полоска света. Я удачный шанс не упустила – юркнула в комнату.

С утра же волнение навалилось в полной мере. Сжималось сердце, тряслись руки. Собиралась я, как в мареве, рисуя картинки предстоящей игры. Она не была серьезной, никаких поводов для мандража, но осознание того, что она устроена специально, чтобы проверить мои способности, камнем давило на плечи. Я не могла позволить себе опозориться, иначе… А иначе?

И кто меня за язык тянул? Надо было поддаться лени!

Первым делом я собрала спортивную сумку и лишь затем подготовила учебники. Быстро оделась и, закинув поклажу за спину, отправилась в гимназию.

Так похолодало, что, оказавшись вне подъезда, без особых раздумий я направилась к остановке. Где-то на задворках сознания мелькнула мысль, что неплохо было бы, если бы Пак меня подвез. Да, находиться с ним не особо приятно, зато на машине ехать удобно. Та стояла возле тротуара, припорошенная снегом. Интересно, он скоро выйдет?

Я резко мотнула головой. Нет, нельзя об этом. Если попрошу, он до конца жизни будет припоминать этот случай. Одна поездка в автобусе никого не убивала. Наверное.

В итоге до школы я добралась на маршрутке. Свободное место выпало у самого входа, что не могло не радовать, и до нужной остановки я доехала в относительном тепле, а потом бежала до крыльца, чтобы не превратиться в ледяную статую.

У гардеробной меня перехватила Арлекин, как всегда энергичная. Обычно я легко ограждалась от людей и пропускала мимо ушей их болтовню, однако с ней невозможно было сосредоточиться. Мысли норовили вернуться к вышибалам, но она успешно отвлекала, поэтому все шесть уроков я думала о чем угодно, но не об игре. Беспокойство почти улетучилось… До тех пор, пока не прозвенел последний звонок этого дня.

Арлекин заметила мою дрожь и погладила по плечу:

– Не парься, все будет хорошо. В конце концов, я с тобой в команде.

Переодевшись, мы спустились в спортзал. Возле него собралась целая толпа. Все переговаривались, не скрывая ожидания.

– Это что? – спросила я, невольно сжав рукав кофты Арлекин. – Почему они все здесь?

– Мы же со старшими лисами играем, а такие матчи, пусть и пустяковые, пользуются популярностью, – пояснила она. – Обычно игра идет напряженная, потому что и у нас, и у одиннадцатого есть свои сильные стороны.

– Со старшими лисами?! Разве участвует не только твой класс?..

– Не «мой» класс, а «наш».

В голове словно взорвался улей, и теперь миллионы пчел жужжали над ушами. Пришлось мотнуть головой, чтобы привести мысли в порядок.

– Неважно, не об этом сейчас! Марина говорила, это просто тренировка. Значит, только в пределах десятого…

– Не-а! – хихикнула Арлекин. – У Марины правило: если она проверяет силы игрока, она никогда не ограничивается классом, в котором он учится. Чтобы заставить показать потенциал полностью, она встряхивает его при помощи более продвинутой команды.

Сказано это было таким тоном, словно в этом нет ничего особенного. А ведь я практически до конца угомонилась!

Все будут смотреть на меня. Сидеть на низких скамейках, внимательно следить за моими действиями и свистеть в знак разочарования…

Унижающий звук раздался, как наяву.

Из пучины отчаяния вывел подозрительно знакомый топот.

По лестнице поднималась Марина. Она буквально сияла, и ничего хорошего это не сулило.

А ведь эта женщина производила впечатление весьма милой персоны.

«Впрочем, – слабо колыхнулся оптимизм, – все могло бы быть гораздо хуже. Например, если бы сюда пришла вся школа; поэтому ликуй, что спортзал недостаточно большой, чтобы всех вместить».

Марина подмигнула, проходя мимо, и повернула ключ:

– Открываемся! Прошу всех внутрь!

Толпа взбудораженным густым потоком влилась в помещение. Меньше чем через минуту, все скамейки были заняты, кому-то даже пришлось садиться на колени к друзьям. Игроков вычислить было легко – по спортивной форме. К тому же они стояли у линии, разделяющей зал пополам. Некоторые были мне знакомы, других я видела впервые.

– По-ойдем, – прощебетала Арлекин.

Заметили нас с ней еще до того, как мы присоединились к собравшимся. Какой-то парень с шелковыми солнечно-золотыми волосами выглянул из-за спины своего огромного товарища:

– О, Хель?! Приятно познакомиться! Наслышаны о тебе!

– Да я уже поняла…

– Простите ее неприветливость, – вклинилась Арлекин. – Она нервничает, вот и такая недружелюбная. Обычно она рада новым знакомствам.

Блондин рассмеялся:

– Не нервничай, Хель! Мы не такие страшные. Но в игре пощады не ждите, мы сюда не сопли вам утирать пришли.

Было по-прежнему жутко, но, посчитав, что демонстрировать слабость позорно, я сложила руки на груди:

– Вы тоже не расслабляйтесь, – и было смутилась из-за того, что произнесла традиционную фразу капитана команды, но довольный шепот одноклассников меня успокоил.

Блондин улыбнулся еще шире:

– Продолжай в том же духе.

Я хотела в грубой форме попросить его не смотреть на меня свысока, но сделать этого не позволил свисток и последовавший за ним вопрос Марины:

– Все?

– Да, – откликнулся блондин. – Моя команда готова принять бой.

«Моя команда»? Неужели этот парень – капитан? А выглядит таким… Хрупким.

– Мы покажем, где раки зимуют, – самоуверенно заявил капитан моего класса, ухмыльнувшись, и резко повернулся ко мне. – Хель, сделай так, чтобы мы их наконец победили!

– Я же не великий герой-спаситель…

– Но можешь стать им, – возразила Арлекин. – Играй сначала так, чтобы попасть к нам, а дальше раскачаешься так, что при нашей помощи втопчешь их в пол. – Она сжала кулак. – Мы в тебя верим.

О, лучше бы вы заранее были во мне разочарованы…

– Становимся! – приказал капитан. – Киар, сегодня ты впереди. Хель, назад, Арлекин, прикрывай ее! Давайте, покажем, кто тут хозяин! Ловим мяч во что бы то ни стало, бьем со всей силы!

– Милый, пафосные речи не помогут, – рассмеялся блондин. – Просто смирись.

– Заткнись! – рявкнул стоящий рядом парень.

– У, какой агрессивный. Не рычи на старших, маленький.

– Солейль, ты…

Перепалка зашла бы дальше, если бы не оклик Марины, расположившейся в середине зала:

– Парни, брейк! Пора. Чем раньше начнете, тем раньше разойдетесь. Играем до двадцати! Поехали!

Блондин с прозвищем Солейль занял позицию, словив напоследок убийственный взгляд от всех членов нашей команды.

Сердце четким ударом отдалось в висках.

Мышцы напряглись, зрение и слух обострились. Ноги сами согнулись в коленях, корпус подался вперед. Я словно ощущала стоящих рядом людей, могла предсказать, что они сделают в следующий момент. От них пахло адреналином и полной готовностью прорваться через стену силы соперника, чтобы одержать над ним верх.

В своем желании они возлагали надежды на меня – я не понимала почему, но намеревалась их оправдать.

Мяч просвистел будто над самым плечом, но запустили его в добрых трех метрах от меня – его бросила забавная девчонка с двумя косичками из нашей команды. Если память мне не изменила, носила она кличку Стрелок, и оно ей соответствовало во всем – каждое редко оброненное слово в цель, снаряд – аккурат в противника.

Так случилось и в этот раз. Мяч подлетел практически под самым потолком и резко сменил траекторию, нырнув вниз. Одиннадцатиклассники зашевелились, кто-то вскрикнул. Один из них отбежал на несколько шагов назад, чтобы не дать нашим «пленным» поймать его. Судя по шепотку моих товарищей, они были уверены, что у него ничего не выйдет, однако…

Ловкости парня можно было позавидовать. Причудливо крутанувшись на месте, он легко схватил мяч, устремившийся прямиком к линии, буквально в нескольких миллиметрах от нее. Одно неверное движение – и мы заработали бы очко.

Он ухмыльнулся и, широко замахнувшись, бросил его. Казалось, тот просто слился с воздухом, и через несколько секунд на нашей стороне зала послышался болезненный вздох. Один из парней упал как подкошенный, схватившись за ногу.

Вражеская команда восторженно взвыла. Наша сквозь стиснутые зубы процедила ругательства. Стрелок помогла подняться выбитому – тот прихрамывал и морщился от боли.

– Эй, Хейвен, все в порядке? – осведомилась Марина, дунув в свисток, чтобы все замолчали.

Он кивнул и поднял вверх большой палец, заковыляв к «пленным». Учительница дала сигнал к новой «партии»:

– Один ноль в пользу одиннадцатого!

– Догоняйте, маленькие! – поддел Солейль. – Мы вас ждем!

Один из моих товарищей со всей силы пульнул в него мяч, но капитан старших лисов без труда его поймал. Одной рукой. Да еще ехидно восхитился:

– Классный бросок!

К горлу поднялось раздражение. Не так я представляла начало игры. Нечестно!

– Готовимся! – приказал капитан.

Сейчас нужно выбить одного из них. Если разрыв станет больше двух, боевой дух команды подорвется, а это самое опасное.

Ненавижу проигрывать.

Свисток.

Подающий, подпрыгнув на задней линии, бросил мяч. Как и прошлый, он взмыл под потолок и, едва не касаясь его, нырнул вниз, будто по поверхности детской горки. Наша команда затрепетала и засуетилась, пытаясь вычислить, на кого он упадет. Мне не стоило беспокоиться – я стояла слишком далеко; протянув руку, коснулась бы рук вражеских «пленных», стоящих в футбольных воротах на нашей стороне зала. Здесь мне практически ничего не угрожало – нетрудно догадаться, что меня берегут. Непонятно только для чего. Вышибалы – не та игра, в которой возможны резкие повороты «сюжета», так что нет нужды хранить козыри.

Особенно если у этих козырей от них только название.

Определить, кого же отправит к «пленным» снаряд, так и не получилось – народ просто бросился врассыпную, и он с глухим стуком ударился о пол.

Что ж, не так плохо.

– Я подам, – мрачно объявил парень в черной футболке, подняв мяч и медленно направившись к задней линии. Стрелок покорно спорхнула с нее.

Одиннадцатиклассники заулюлюкали.

Взгляд сам собой зацепился за Солейля. Он стоял в передних рядах, пристально подмечая каждое движение нашего подающего, словно пытался просканировать его и предсказать, как именно тот произведет подачу. Неприятно, но ему это явно удалось – не зря его губы растянулись в легкой улыбке, а в глазах заискрилось превосходство.

Набрав в легкие как можно больше воздуха, парень в черной футболке с ревом запустил мяч. Он полетел по прямой, аккурат в Солейля – и это была огромная ошибка.

Блондин грациозно отпорхнул в сторону. Оказалось, прямо за ним стояла маленькая хрупкая девушка. Посмотришь – ей не хватит сил на перехват с такой силой брошенного снаряда. Но она, вопреки всем ожиданиям, поймала его. Скривилась, пошатнулась, но удержала.

– Я знал, что у тебя получится! Молодец! – похвалил ее Солейль. Девушка вымученно улыбнулась.

– Супер! – поднял большой палец вверх другой парень. – Давай сюда!

Она легко кинула ему мяч, и он, едва коснувшись мяча ладонями, послал его в нашу сторону.

Скорость у него была низкая. Ничтожно. Не стоило никакого труда перехватить, но тем не менее он все равно попал в цель – в девчонку из моего класса. В попытке схватить его она прыгнула вперед, но безуспешно – тот коснулся ее запястий и отскочил в сторону. Таким образом она оказалась в «пленных».

Капитан чертыхнулся и оглядел зал затравленным взглядом. Ему явно не нравилась сложившаяся ситуация. Начало игры, а два очка уже потеряны. Смех и веселье соперников лишь подогревали обиду – и его, и команды, и мою.

– Два ноль в пользу одиннадцатого, – объявила Марина.

Свисток.

Мяч взмыл вверх настолько высоко, что, кажется, задел потолок, но свистка не последовало, и сам собой напросился вывод, что этого все-таки не произошло. Он сделал широкую дугу и направился прямиком к… нашим задним рядам!

Глаза поймали снаряд и мгновенно высчитали вероятность того, куда он попадет. Вышло, что он либо угодит прямиком в руки вражеских «пленных», либо ударится об пол, если они не успеют среагировать – а они успеют, – либо кому-то из наших удастся его поймать, и тогда мы получим лишнюю возможность сократить счет на очко.

Два шага назад – и я пересеку линию. Даже если схвачу мяч, это не будет считаться – меня дисквалифицируют, а одиннадцатый получит дополнительный балл. Арлекин стоит чуть спереди и не понимает, что делать – просто смотрит на мяч. Значит, надежда на меня.

Терпеть не могу брать на себя ответственность. Не переношу, когда на меня делают ставки. Но проигрывать ненавижу еще больше.

Вся сила сосредоточилась в ногах. Полтора шага назад, прыжок со всех сил – и шершавая поверхность касается ладони.

– Да! – взревел капитан. – Сокращай отрыв, Хель!

Три шага на разбег – и бросок. Резкий, такой, что плечевой сустав издает опасный хруст на грани вывиха.

Разумеется, сила моя не так огромна. Зато контролирую траекторию я куда лучше.

Мяч просвистел над линией и свалил с ног одного из противников. Он просто не сумел вовремя осознать, куда придется удар.

– Два – один в пользу одиннадцатого! Счет сократился на очко!

– Черт возьми, да!

Восклицание капитана было совершенно немудреным, однако боевой дух команды подняло на раз-два. Зато настроение соперников омрачилось – потемневшие глаза и сосредоточенный вид Солейля убеждали в этом как ничто иное.

Два – один. Пустяковый счет. Все еще впереди. Но одиннадцатиклассников наш маленький успех, ничтожная победа, изрядно задел – они наверняка надеялись выиграть всухую. Впору бы злорадствовать, да вот только нужно дойти до двадцати – за это время нас могут втоптать в грязь так, что не оправишься. Поэтому непозволительно расслабляться.

Солейль, может, и выглядит, как ангел, а должность капитана получил наверняка не за красивые глаза. Или, по меньшей мере, не только за них. Неизвестно, что он может сделать ради того, чтобы мы познали вкус поражения…

* * *

Еще одно очко – и счет сравняется. Дальше проще – воодушевленные, мы начнем двигаться вперед семимильными шагами, не обращая внимания на возникающие препятствия. Это не домыслы, а факт. Люди склонны отчаиваться, но они также могут и воспрянуть, убедиться в своем триумфе, разрушить любую стену.

Одиннадцатиклассники, с какой стороны ни посмотри, были стеной, широкой, прочной. Их расстановка, физическая форма, манера игры – все говорило о том, что так просто их не сломить. Они, привыкшие побеждать, совершенно не умели проигрывать, и наш успех мог вызвать их ярость, а ярость, как известно, лучший в мире двигатель. Однако мы тоже не так предсказуемы.

Солейль смотрел с любопытством и снисходительностью. Это подняло во мне волну обиды – да кто любит, когда кто-то считает себя настолько выше остальных, что принимает их за умилительных щенков, крутящихся под ногами. Готова голову отдать на отсечение, именно так он нас и воспринимал: как зверят, показавших зубки, еще не способных принести какой-либо вред, лишь так, слегка поцарапать, всего-то до пары капель крови, и был уверен, что сумеет одним пинком разогнать нас и заставить поджать хвосты.

– Хель, займи место Герды, – распорядился капитан.

Я перебежала в средний ряд. Арлекин проводила меня ободряющим взглядом. Оттуда она меня, конечно, не прикроет, но не думаю, что это на самом деле так необходимо – словила один раз, словлю и второй. Даже если кинут так, что переломают кости.

– Похоже, они решили укрепить оборону, – послышалось со скамеек.

– Да-да, Хель же вроде сильная, значит, решили применить ее способности…

– Так быстро? Эй, я ожидал, нас подольше подержат в напряжении!

– Согласна-согласна! Два один всего лишь только! Не дошли даже до десяти, а уже задействуют Хель!

Я кожей ощущала множество взглядов, направленных на меня – возбужденный от Марины, которой не терпелось увидеть, на что я способна, оценивающий от Солейля, нетерпеливый от простых зрителей и еще один, ни на что не похожий. Уже несколько раз перед свистком я поворачивалась, пытаясь разобрать, кому же он принадлежит, такой и теплый, и холодный одновременно, но безуспешно – не хватало времени.

Свисток.

Мяч был наш, и держала его Стрелок. Как и ожидалось, честь открыть нам дыхание оказали ей как лучшему подающему. Она стояла на задней линии, глубоко вдыхая. Спустя несколько секунд она сделала шаг назад и выполнила бросок.

Мяч сделал ровную дугу. Задние ряды одиннадцатого класса заметались, но не смогли ничего сделать – он попал к нашим «пленным».

За членами команды было не разглядеть их действий, но восторженный вой и последовавший за ним свисток показали, что они справились и выбили, судя по всему, кого-то стоящего рядом с ними.

– Два – два! – объявила Марина.

На этот раз реакция моих товарищей была не такой бурной, как при первом заработанном очке, но воздух нагрелся от радости. Само собой я покосилась на Солейля. Он пожал плечами и начал что-то говорить своим ребятам – наверное, новая тактика. Вслушиваться не было ни возможности – слишком громкий гул голосов на фоне, – ни желания. Хотя, пожалуй, следовало бы – вдруг узнала бы что интересное?

Свисток.

Наш мяч. На задней линии та же Стрелок – ее последняя подача, нельзя больше двух зараз. Не решающая, но все же если с ее помощью удастся выиграть очко, будет неплохо.

Она сделала глубокий вдох, и снаряд взмыл вверх.

– Грей, лови! – ахнули на той стороне зала.

Парень в синей футболке подпрыгнул вверх, как на батуте. Сердце сделало сильный удар – нет, невозможно так высоко!

Приземлился он с таким грохотом, что, казалось, школа начнет обваливаться в этот же момент, и мы окажемся погребены под балками. Ухмыляясь, он держал наш шанс в руках.

Я выругалась тихо, но содержательно.

Хмыкнув, он принялся демонстративно разминать плечевые суставы, словно говоря: «Сейчас от вас мокрого места не останется». На первый взгляд могло показаться, что это всего лишь демонстрация повышенного чувства собственного величия, но на самом деле довольно удачный ход – заставить противников ждать, нервничать, накручивать на себя и в итоге проиграть.

Живот скрутило от отвращения. Впрочем, на то они и лисы, чтобы использовать грязные трюки, при этом не нарушая правил. Волки наверняка постоянно проигрывают не из-за отсутствия сил или умений, а своей бесхитростности, по которой лисы и бьют.

Одиннадцатиклассник встряхнулся и с громким свистом пульнул мяч в другой конец зала.

Наши не успевали понять, как его поймать и, боясь быть выбитыми, отступали в стороны. Я утешалась мыслями, что это не так уж ужасно – зато у нас не отберут одно очко за выбывшего члена команды.

Однако было бы куда лучше…

– Два – два, мяч десятого.

– Дайте мне, – потребовал парень в черной футболке. – Я кого-нибудь да вышибу!

Звучало это с такой угрожающей уверенностью, что ему доверили бросок. И не зря.

Он подпрыгнул вверх, и снаряд полетел с такой силой, что воздух зазвенел, словно разрезаемый стрелой. Попал он прямо в ту девушку, которая схватила его в прошлый раз, когда он кидал, после того, как Солейль отошел в сторону. Она болезненно вскрикнула, по инерции отойдя на несколько шагов назад.

– Три – два в пользу десятого!

Солейль похлопал ее по плечу, и она вяло поплелась занимать позицию среди «пленных». По его губам удалось прочитать: «Мы еще отыграемся».

Я мрачно подумала: «Да кто же вам позволит».

– Молодец! – похвалил капитан парня в черной футболке. – Еще раз!

– Да с радостью!

– Приготовились, пошли!

Свисток.

Он снова бросает. Мяч набирает скорость, но… Его перехватывает Солейль – играючи, словно нечто незначительное, пустяковое, – подкидывает вверх и склоняет голову к плечу:

– Далековато вы забрались, не находите?

Слова вырвались из горла неожиданно даже для меня:

– А ты так давно забрался на трон, что уже забыл, как быть хорошим королем?

Зрители на скамейках, не вслушиваясь в наши диалоги, продолжали чесать языками, но все, кто участвовал в игре, замерли. На лицах одиннадцатиклассников отразился обескураженный испуг, словно я оскорбила бога.

Пожалуй, будь я в более адекватном состоянии, не столь расшатанном и раздраженном, промолчала бы. Проглотила эмоции и выместила их на снаряде, возможно, отвоевав еще пару очков, но предпочла выплеснуть их в воздух, о чем впору было пожалеть. Однако разум затягивала пелена насмешливого презрения, и я не могла прикусить язык.

С каждым словом взгляд Солейля становился жестче.

– Заговариваешься, – без выражения произнес он, особенно сильно ударив мячом по полу. Это следовало рассматривать как угрозу.

– Слишком много о себе думаешь, – не осталась в долгу я.

– Я мог бы тебя простить, в конце концов, ты у нас всего лишь несколько дней и еще не знаешь, что к чему, но ты чрезмерно груба, поэтому тебя придется проучить…

– Ты ничтожество, раз опускаешься до патетических речей.

В голубых глазах вспыхнула ярость. И меньше чем через секунду мяч полетел прямиком в меня. Закрученный, едва ли не искрящийся. Мне даже померещилось, что он рычит, готовясь раскрыть гигантскую пасть и поглотить меня целиком и полностью. Словно этот наглец послал вместе с ним весь свой гнев.

Только он не учел того, что гнев я испытываю хоть и не постоянно, но часто. Поэтому мне, пусть и не без усилий, удалось схватить снаряд – обхватить его руками, чтобы не выпускать во что бы то ни стало, стерпеть боль от удара в живот и сбившееся дыхание, проигнорировать горящие ладони и с оскалом поднять голову, язвительно протянув:

– Говорила же, все не так просто, белобрысый.

* * *

– Восемнадцать – двенадцать в пользу одиннадцатого!

Я едва устояла на ногах, так и норовящих подкоситься. Легкие разрывало на лоскутки, пот тек по лицу и застывал на ресницах. Впрочем, даже если бы ничто не застилало глаза, ход игры вряд ли бы развернулся в нашу пользу, как ни больно это признавать, – одиннадцатый вошел в раж и представлял собой уже не просто стену, а сметающий все на своем пути ураган, в глубине которого метал молнии Солейль.

Мысли выжигала бешеная злость. Я не сопротивлялась тому, что раздирало меня изнутри, напротив – принимала и давала управлять собой. Ярость позволяла двигаться резче и быстрее, приглушала боль от ударов и не позволяла останавливаться. В игре остались лишь я и Арлекин – остальные кучковались в зоне «пленных». Я выполняла функции атакующего, со всей силы кидая мяч, и успела оставить на нем пару заметных следов, а Арлекин ловко уклонялась от снаряда, обеспечивая нам подачу. Реакцией она обладала завидной. Капитан выкрикивал дельные советы и указания с противоположного конца зала.

Рыжая с треском вырвала нам несколько очков, но особой роли это не сыграло – отрыв стремительно увеличивался. Мы могли только сопротивляться и стараться не упасть в грязь лицом, хотя, по моему мнению, мы уже это сделали.

Я окончательно выдохлась и корила себя – неужто нельзя было во все предыдущие годы жизни повысить выносливость?! Побегала сорок минут по залу и уже не в силах нормально вдохнуть!

Усугубляло ситуацию также и то, что Солейль непрерывно смотрел на меня, унизительно возгордившийся. Порой он подкидывал мяч вверх, будто издеваясь: «Давай же, поймай». Чувствовала я себя при этом как мелкий котенок, валяющийся в ногах старушки и силящийся зацепить шерстяной клубок кончиком когтя.

Самое обидное – он будто лишь чуть запыхался. Утешало лишь то, что и среди них некоторые ребята были явно готовы упасть и уснуть на месте.

Шансы выиграть сводились к нулю. Только мы проводили удачную атаку, одиннадцатый отбрасывал нас в сторону. Я закипала – кто-то говорил, что матчи жаркие, ибо и мы, и они довольно сильны, а я видела только их силу, но никак не нашу!

– Ну, что делать будешь, котенок? Может, сдадитесь? И нам, и себе время сэкономите.

От этого приторного «котенок» захотелось в срочном порядке всунуть в глотку два пальца и хорошенько прочиститься. От Солейля подобное звучало вдвойне отвратительно.

– И не мечтай, – фыркнула я. – Дальше!

– Как пожелаешь, – отвесил он насмешливый поклон и с легкостью передал мяч своему товарищу.

Тот, ухмыльнувшись, отошел на заднюю линию и, свистнув, пульнул его в воздух. На секунду тот завис под самым потолком, а затем спикировал вниз.

Я стояла слишком далеко.

Дыхание сбилось окончательно, но я прохрипела:

– Арлекин!

Она рванула вперед, так что лишь копна огненных волос колыхнулась за спиной, и рыбкой прыгнула, пытаясь заполучить мяч, но он лишь отскочил от ее запястий и докатился до «пленных» одиннадцатого на нашей территории.

– Девятнадцать-двенадцать в пользу одиннадцатого!

Я выругалась.

Встала она, пошатываясь, так что мне пришлось подбежать к ней и поддержать, чтобы не дать ей упасть.

– Прости, – всхлипнула она. – Подвела.

– Ничего страшного. Иди отдохни. Я как-нибудь справлюсь.

Хотя кого я обманываю? При таком-то счете…

– Сдавайся, – пропел Солейль. – Тогда я даже прощу тебя.

– Да кому нужно твое прощение!

Его перекосило.

– Дай мне мяч! – крикнул он, резко разворачиваясь и ловя снаряд, даже не глядя на него. – Молись, котенок.

Я ничего не ответила, лишь приняла стойку и мельком подумала, что не так должна заканчиваться игра.

Солейль напрягся, глубоко вздохнул и совершил бросок. Даже среагируй я в ту же секунду, не успела бы уклониться – так или иначе он задел бы меня. Я честно сделала попытку перехватить его, но успехом та не увенчалась – он заехал мне прямиком в лоб. Кажется, я услышала колокольный звон, но это уже не имело значения – темнота с тихим бульканьем поглотила сознание.

* * *

Раньше я никогда не задумывалась о том, что есть хаос. Это слово встречалось в книгах, в фильмах, везде, даже в вечерних выпусках новостей, но его смысл всегда оставался расплывчатым, как нечто находящееся в зоне недосягаемости, что-то, что невозможно постичь. Причин я не искала. Меня устраивала неприкасаемость хаоса, его призрачность, нереальность.

Возможно, я не могла понять его потому, что жизнь моя текла в одном и том же русле. Семнадцать лет меня окружало одно и то же. Лишь раз сменились декорации, но действия остались неизменными. Мое бытие – вакуум без кислорода и красок, шар, наполненный мутной водой, который не пробить ни голыми руками, ни холодной сталью. В нем не место беспорядку и непредсказуемости – здесь властвует неподвижность.

И почему меня назвали Хель, а не Статикой?

Однако сейчас, впервые на моей памяти, меня окружал хаос. Хотя прежде мы и не были знакомы лично, я сразу догадалась, что это он. Жужжащая темнота под ногами с рычащими в глубине неведомыми тварями, воронка гула над головой и раскинувшееся во все стороны необъятное пространство, где с воем бродит ветер. Рычащая тьма вокруг, распахивающая пасть все шире, затягивающая все глубже и так и норовящая сомкнуть свои кинжалы-клыки. Только что-то не давало ей этого сделать, из-за чего я ощущала себя мечом в пасти гигантского волка Фенрира.

Не знаю, сколько я стояла так, не двигаясь и боясь закрыть глаза. Однако продолжать так дальше было нельзя. Нужно идти куда-то. Только куда? Здесь не существовало материального, не действовала сила притяжения и не имела власти геометрия, поэтому направиться можно куда угодно. Даже внутрь себя.

Только погружаться в свою душу не хотелось – почему-то казалось, что там я утону и точно не вернусь, куда следует. Поэтому я по привычке повернула направо.

Стекло звенело под давлением прятавшихся чудовищ, и я дрожала от ужаса, ожидая, когда что-то схватит меня за щиколотку и утянет в небытие. Но опора держалась, и я шла, шла и шла, и смирившаяся с возможным исходом, и страшащаяся его.

Вдруг стекло звякнуло, пошатнулось, накренилось так, что пришлось судорожно взмахнуть руками, чтобы сохранить равновесие, но законы, которым подчинялись все в реальном мире, здесь ничего не значили. Я уже падала, но все еще держалась.

Темнота треснула. Белые светящиеся змейки, слепящие глаза, разбежались паутиной, словно в мою невидимую дорогу кто-то кинул камень, проломив ее. С трудом подчинив себе ноги, я отпрыгнула в сторону, но не успела – вместе с осколками полетела вниз. Их звон перекрыл ликующий вой монстров.

Не успела я закричать и позвать на помощь, как воздух выбило из легких лютым холодом. Тело пронзили острые иглы, я попыталась вдохнуть, но вода хлынула в рот. Понимая, что отправлюсь на тот свет, я поспешно зажала губы руками и рванулась к поверхности.

Однако что-то не давало подняться. Я плыла, плыла, плыла, но глади достичь не могла, хотя, казалось, она мерцала совсем рядом. А кислород сгорал, пятна плясали перед глазами, чужие клыки царапали кожу.

Утопать было мучительно больно. Конечности деревенели, органы заливала соленая от собственной крови вода, но благодатное забытье все не приходило.

Будь у меня возможность, я бы умоляла о расправе.

Чернота окрасилась пронзительно-бордовым.

Я почти потеряла связь с реальностью, когда вода взбурлила. Подняв свинцовые веки, я увидела, как мощные волчьи челюсти смыкаются на вороте моей рубашки, и животное тащит меня вверх под еле слышимый лающий смех кого-то другого. Кого-то злобного, безумного. Одержимого.

С первым вздохом все исчезло.

Я открыла глаза. На этот раз по-настоящему.

* * *

Кожа слиплась от пота, горло словно сдавили раскаленной леской, так что пальцы непроизвольно потянулись к шее, чтобы проверить, все ли в порядке. Ожогов и ран не обнаружилось, равно как и промокшей одежды – сон, сон, просто сон. Кошмар, иллюзия, обман.

Кто-то невесомо прикоснулся к моей спине, заставив меня дернуться, рефлекторно отползти назад, прижаться к чему-то твердому – к стене или к изголовью.

– Тс-с-с, – успокаивающе протянул мягкий женский голос. Я честно попыталась успокоиться, сделала несколько медленных вдохов, чтобы окружающий мир перестал расплываться, и сфокусировала взгляд. Рядом сидела женщина – не очень высокая, в белом халате.

Школьная медсестра? Вполне вероятно – где еще я могла оказаться после того, как меня вырубило мячом?

– Опомнилась, – заботливо констатировала она. – Болит что-нибудь? Голова кружится?

Видимо, взгляд мой был весьма красноречив:

– Понимаю. У тебя ничего серьезного, но в больницу лучше сходить на всякий случай. Пусть тебя хороший врач осмотрит…

Ее прервал скрип приоткрывшейся двери. В помещении показалась черная макушка.

– Здравствуйте. Можно?

– Конечно, Изенгрин, проходи. Ты чего так надолго в школе задержался? Пять часов уже, занятия давно закончились.

Пять часов? Однако долго же я пролежала без сознания…

Волк переступил порог:

– Задержался на дополнительной истории. Нужно было помочь учителю распределить задания. Вы же знаете, он постоянно путается в бумагах.

– Да, Профессор у нас такой. Проходи, располагайся. Может, чаю?

Однако, какая она дружелюбная.

– Не откажусь.

Волк присел на кушетку в полуметре от меня. Я подтянула к себе колени и нахохлилась.

– Слышал, в тебя мяч попал. Голова сильно болит?

Несколько секунд я молчала, взвешивая, отвечать ли. Решив, что молчать невежливо, лениво признала:

– Болит не очень. Кто поделился сведениями?

– Арлекин. Она переживала, расплакалась. Просила извиниться за нее, ей очень нужно было бежать, – он слегка улыбнулся. – Думаю, тебе стоит подготовиться к бурной встрече утром. Если не пропишут постельный режим, конечно.

Я невольно улыбнулась, представив трогательно виноватое лицо Арлекин:

– Пожалуй, да.

Я бы и сама предпочла отправиться домой, но не рискнула, предположив, что медсестра сообщит что-то важное.

Вернулась она с тремя полными кружками, из которых к потолку вился пар со смутным ароматом трав.

– Держите, ребятки.

Я с благодарностью приняла большую синюю с нарисованным волком в галстуке и надписью: «Работа не волк, в лес не убежит». Она обожгла ладони, и я поспешила перехватить ее за ручку. Изенгрин поставил свою, зеленую в черную клетку, на колени и подул на жидкость. Я же хлебнула сразу, обожгла губы и язык.

– Так что тебе нужно? – напомнила медсестра, обратившись к волку.

– Юки-онна просила вам передать папку с данными ее учеников, которые вы просили неделю назад. Сказала извиниться за долгое ожидание, младшеклассники забывчивые.

– Что верно, то верно. Но ничего страшного, это было не настолько срочно.

Изенгрин переставил кружку на кушетку, чтобы та не перевернулась, и выудил из рюкзака коричневую картонную папку с торчащими белыми листами. Медсестра кинула ее на стол.

– А в тебя кто так попал? – поинтересовалась вдруг она.

Перед глазами встал образ женоподобного блондина с наглой ухмылкой; кулаки зачесались от желания пойти и врезать по его смазливой роже.

– Солейль, – прошипела я, утыкаясь в чай. Имя прозвучало, как синоним слову «ублюдок».

Изенгрин с утомленным вздохом покачал головой:

– Всегда он так.

– Вы знакомы? – удивилась я.

– С детства. Во дворе вместе бегали и ремнем от родителей за проделки получали, – он слегка улыбнулся. – Изначально даже думали, что, перейдя в гимназию, в один класс попадем, но нет, раскинуло по разные грани баррикад. Ты уж прости его. Вероятно, в этот раз его просто довели.

Я пожала плечами:

– Не за что прощать. Это я была невнимательной, могла бы и уклониться от мяча, так что его винить тут не в чем.

– Спасибо.

– Не стоит.

Я сделала большой глоток. Чай успел чуть остыть, и букет вкуса распустился во рту в полной мере. По горлу к животу прокатилась теплая жидкость, согревая внутренности. Захотелось даже прикорнуть, хотя, казалось бы, куда еще спать, столько часов и так провалялась без сознания.

За окном постепенно сгущались сумерки. До дома добираться всего лишь пятнадцать минут, но сомневаюсь, что в таком состоянии дойду быстро. Пока соберусь, ночь вступит в свои права, так что необходимо поторапливаться.

Я вежливо откашлялась и поставила кружку на ближайшую пустую полку:

– Спасибо за угощение, очень вкусно. С удовольствием еще бы тут с вами посидела, но мне пора, а то не успею затемно.

– Давай-ка вызову тебе такси, – спохватилась медсестра, уже потянувшись к телефону, но я воскликнула:

– Нет-нет! Не надо такси!

На меня уставились две пары удивленных глаз. Кровь прилила к щекам.

– Почему? – спросила женщина.

– Мне не нравится ездить с незнакомыми людьми, – замявшись, созналась я.

– Я ее провожу, – вызвался вдруг Изенгрин. – Мне несложно.

Женщина облегченно выдохнула:

– Ох, спасибо тебе большое. Обязательно напиши, когда она будет дома.

За меня все решили. Главное, чтобы родители не заметили, что я в сопровождении. На опоздание-то наплевать – наплету, что игра задержалась. Про удар по голове ничего не скажу. Но вот то, что я якобы общаюсь с молодым человеком, чрезвычайно взволнует маму. Кому это нужно? Разве что сумасшедшему, а я пока что в своем уме.

* * *

Темнота нагнетала обстановку, так что мурашки по спине бежали не столько от холода, сколько от ощущения смутного страха. Впрочем, с ним удавалось бороться – то ли я оказалась храброй, то ли присутствие Изенгрина сглаживало углы. Хотя он и сам внушал опасения, все же с ним рядом я чувствовала себя в безопасности. В противостоянии со злом бо́льшим лучше довериться злу ма́лому.

Так как лед толстыми наростами покрывал асфальт, я часто поскальзывалась, и Изенгрин ловил меня то за руку, то за шиворот.

Не то чтобы он мне нравился. От остальных он отличался разве что устрашающим взглядом и давящей аурой. Однако его молчаливость не могла не импонировать. Именно из-за нее и его спокойствия с ним было уютно, хоть и жутковато.

К дому мы подошли, когда уже зажгли фонари. Волк подал мне рюкзак:

– Еще не надумала сходить на занятия к нам?

– Честно говоря, вообще об этом не размышляла.

– Завтра у десятого хорошие уроки. Литература, два русских языка, биология, история и английский.

– Ты наизусть расписание не своего класса знаешь?

– Гери в десятом.

– И что с того?

– Он прогуливает часто, и я должен знать, к каким учителям тащить его извиняться или писать пропущенные работы.

Бедный младший братишка Гери.

– Не знаю… – вздохнула я. – Правда. Но обещаю подумать. Если решу идти, куда подходить?

– К кабинету литературы. Расписание с номерами аудиторий висит на доске объявлений за раздевалкой, у ИЗО. Надеюсь, решишь попробовать. Вдруг тебе у нас понравится.

– Вряд ли. Я гуманитарий, а у вас напор на точные науки.

– Их легко понять. А если что, можешь всегда обращаться ко мне, я разъясню.

– Спасибо на добром слове. Ладно, я пойду, пожалуй…

– Конечно. Приятно было пообщаться. Отдохни как следует.

– Взаимно. Спасибо.

Мы пожали друг другу руки на прощание и разошлись: он зашагал дальше по дороге, а я нырнула в подъезд. Воображение уже рисовало тепло одеяла, скрип карандаша по бумаге и шершавую поверхность кисточки. Все внутри бурлило от желания как можно скорее нарисовать волка, явившегося в кошмаре. От воспоминаний о воде, тьме и монстрах хотелось кричать, но волк – восхищал. Мощные челюсти с острыми клыками, горящие серые глаза, темная лоснящаяся мокрая шерсть, сильные лапы…

Я нажала на кнопку и услышала, как внутри раздалась трель звонка. Топот ног оповестил, что открывать мчится брат. В лесу что-то померло, не иначе.

Щелкнул замок, в лицо ударил теплый воздух, пропитанный аппетитным ароматом ужина. Живот скрутился в узел – только сейчас я осознала, что не ела практически весь день.

– Ия вернулась! – заорал братец так, что у меня заложило уши.

Из кухни показалась мама:

– Привет. Как игра?

Я выдавила хилую улыбку:

– Отлично. Прости, мы немного задержались.

– Ничего. Ты голодна?

– Немного.

– Тогда положу тебе. Переодевайся и проходи к столу. Можешь взять еду в комнату, мы уже поели, компанию тебе не составим.

Какая щедрость. Обычно мама категорически запрещает есть вне кухни, дескать, неэстетично. Будьте добры, не портить диваны и письменные столы пятнами от кетчупа.

– Спасибо. Папа дома?

Мама отрицательно покачала головой:

– В командировке. Будет только ночью.

Как кстати! Значит, сегодня можно жить спокойно. И завтра, если незаметно ускользну с утра.

– Так нечестно, – надул губы брат. – Он обещал привезти мне новую игру сегодня!

Мама потрепала его по темным волосам:

– Привезет чуть позже. Папа когда-нибудь нарушал свои обещания?

– Нет, – нахмурился мальчишка.

Это в отношении тебя он ничего не нарушал, а стоило мне что-то попросить – и приходилось выпытывать, ведь просьба мгновенно выветривалась из его головы.

Я дотащила рюкзак до комнаты и примостилась на кровать. Тело ломило, голова гудела, ноги отнимались. Хотелось лечь и не вставать, погрузиться в вечный сон. Жаль, что завтра только четверг. Еще никогда я не уматывалась так меньше чем за неделю. Словно уже весь второй триместр проучилась.

Скрепя сердце, преодолевая напряжение в мышцах, стянула с себя форму и влезла в домашнюю одежду. Ела все-таки на кухне под шелест телевизора. В происходящее на экране так и не вникла, но шум помогал держаться за реальность.

Кстати, у волков, получается, занятия завтра те, что у лисов будут послезавтра. Если пойду к ним, не нужно будет напрягаться. Конечно, опять незнакомые люди, но лучше так. К тому же там Гери – он хоть и неприятный тип, зато знакомый и друг Изенгрина.

Решено. Завтра иду к волкам.

* * *

Проснувшись, я не чувствовала ни плеч, ни шеи: умудрилась заснуть в рабочем кресле, укутавшись в толстый плед и так и не выключив настольную лампу, с карандашом в онемевших пальцах. Тело превратилось в сплошной сгусток страданий, однако я все же откинулась на спинку кресла, с кряхтением опустила ноги на пол. Жутко чесалось лицо: к щекам прилипли частички грязного ластика и обломавшиеся стержни автоматического карандаша.

Настроение поднял лишь лежащий на столе рисунок.

Лист казался зеркалом, к которому с другой стороны вплотную подошел волк; его морда занимала практически всю площадь. Распахнутая пасть с клыками-кинжалами, острые уши, шерсть, переливающаяся от черного к серому, и глаза, огромные, голубые, печальные, будто на них вот-вот выступят человеческие слезы. Он не выглядел агрессивным, не рычал и не угрожал, а словно звал, пытался достучаться до кого-то, и я почти слышала скуление из далекого мира, где он находился.

Я провела по рисунку кончиками пальцев, и их коснулось едва уловимое звериное жаркое дыхание и нечто липкое, будто их кто-то лизнул. Я отдернула руку.

Волк вышел слишком живым.

Я напрягла память, но вчерашний вечер из нее будто стерли. Удалось поднять на поверхность, лишь как я накинула на плечи плед и провела первую карандашную линию. Дальше – пустота.

Как бы то ни было, временем на размышления, куда делся вчерашний вечер, я не располагала. Стрелки часов тикали к двадцати минутам восьмого. Следовало спешить, чтобы не опоздать – сегодня я не могла позволить себе такой наглости, ведь иду не к более или менее привычным лисам, а к чужакам-волкам. Не хотелось бы вызывать недовольство их учителей.

Рисунок я аккуратно передвинула к пустому концу стола, чтобы его ничто не помяло. Тот вышел слишком красивым, чтобы оставлять его в папке с остальными или вешать в один ряд с набросками на стене. Нужно отдельное место, заметное.

Форма слегка помялась, но выглядела вполне приемлемо. Переодевшись, я провела расческой по волосам, закидала учебники в рюкзак, нырнула в ванную, ничуть не заботясь о том, что родители или брат могут заметить, умылась и полностью готовая пошла к шкафу, где висела куртка. Следовало как можно быстрее застегнуть молнию и бежать на занятия, чтобы прийти чуть-чуть пораньше и разобраться, что, где да как.

Хотя Изенгрин сказал, что все будет как обычно – наверное, придется подольше посидеть в школе. Скажем, на стульях в «вакууме» – площадке в конце коридора, где обычно веселятся младшие классы и списывают друг у друга старшие, руководствуясь принципом «на видном месте никто не заметит».

Я выудила ключи из кармана, набитого жвачкой и пятидесятирублевыми купюрами, и распахнула дверь.

На подходе к школе от спешки даже волосы под шапкой вспотели, и я стянула ее прежде, чем оказалась внутри.

Непослушные пряди упали на лицо и загородили обзор. Отмахиваясь от них, чтобы не щекотали нос, и параллельно расстегивая куртку, я почти добралась до гардеробной. До нее оставалось всего лишь несколько шагов, но сделать их мне было не суждено – кто-то резко вывернул из-за угла, и я, не успев среагировать, врезалась в него.

– Воу-воу-воу, полегче! – раздался хохот сверху. – Спешишь куда? Не будь я таким крепким, ты сломала бы мне ключицу.

Этот грубый насмешливый голос был неповторим, и я догадалась, с кем меня свела нелегкая, еще до того, как подняла взгляд.

– Доброе утро, Гери. Прости.

Волк с лающим смехом отмахнулся:

– Не парься, с кем не бывает. В следующий раз закалывай волосы чем-нибудь.

От Гери исходил концентрированный аромат одеколона, и я чихнула, уткнувшись в воротник собственной куртки.

– Будь здорова, – вежливо произнес он.

– Спасибо. А ты что тут делаешь? Изенгрина ждешь?

Он коварно усмехнулся:

– Ты его уже по имени зовешь?

Я передернула плечами:

– У нас же разница в возрасте не двадцать лет, в конце концов.

– Ясно все, – хмыкнул он. – Жду я тебя.

– Зачем? – удивилась я.

– Изенгрин был уверен, что сегодня ты идешь заниматься с нами и, само собой, попросил меня поддерживать тебя в этот день.

– Мне воспринимать это как комплимент?

– Да. Раньше ему вообще было без разницы, кто к кому идет, так что можешь по праву считать себя первой, кто заставил его следить за статистикой. Ты действительно сегодня с нами? Если нет, я пойду. Не понимаю, чего Изенгрин так нервничает по поводу твоей безопасности, мы в школе, а не на поле боя.

– Можешь идти, куда хочешь.

– Ну уж нет! Я у Изенгрина в должниках, так что его просьбу выполню. Ты вроде бы даже немного симпатичная.

Я скривилась – сомнительная похвала. Терпеть Гери или страдать из-за домашки? Сложный вопрос, требующий долгих размышлений. Я решила все считалочкой, пока мы шли к лестнице и Гери молол языком.

Терпеть Гери.

– Будут какие-нибудь инструкции по поведению? – лениво поинтересовалась я, когда мы уже приближались к дверям кабинета, возле которых в стаю сбилась часть второго состава моих потенциальных одноклассников.

Волк пожал плечами:

– У нас не так мудрено, как у хитромордых. Просто не демонстрируй благосклонность к рыжим. Наблюдай, анализируй, думай, кто лучше – мы или лисы. Не лезь в первые ряды, у нас не любят выскочек.

Примерно когда мы находились метрах в трех от волков, они замолкли. На секунду я замерла – десяток, не меньше, жестких взглядов ударил по сознанию, как молот по голове.

– С добрым утром, – протянул Гери.

– Привет, – кивнул какой-то парень с ежиком крашеных красных волос и большими квадратными очками на носу. – Это кто с тобой?

– Брейн, никогда в жизни не поверю, что ты не в курсе чего-то, происходящего в школе.

– Возможно, Хель?

Очнулась я, лишь получив толчок локтем от Гери. Поспешно протянула парню руку:

– Хель, очень приятно.

Он ответил на рукопожатие:

– Надеюсь, мы найдем общий язык.

Я уже открыла рот, чтобы ответить, но меня прервал дикий смех Гери:

– О, ребята, в вас я даже не сомневаюсь!

Он беспардонно закинул руку мне на плечо.

– Так ты решила с нами поучиться? – спросила высокая девушка с толстой черной косой. – Удивительно. Мы уж думали, ты полностью с лисами слилась и шансов нет. Почти обиделись.

– Не нужно обижаться. Рано или поздно я бы попросила вас показать мне вашу систему обучения, так или иначе.

– О? Почему же?

– Хочу, чтобы пребывание здесь было комфортным. Для этого нужно сделать правильный выбор, а как его сделать, если не испытала все на практике?

Девушка согласилась:

– Пожалуй, в этом есть логика.

И кривовато усмехнулась. Я улыбнулась в ответ.

* * *

Учительницу – пожилую даму, – звали Британией, и, глядя на нее, нельзя было не вспоминать величественные дворцы, королевские портреты в широких золотых рамах и развевающиеся перламутровые плащи. Она сама будто бы сошла с одной из картин восемнадцатого века – ровная осанка, гордо вздернутый подбородок, тугие седые кудри, родинка на подбородке. Говорила она вкрадчиво, но так, что слышали все; размеренно, но не нудно.

Слушать ее чуть ли не с затаенным дыханием не мешало даже то, что рядом сидел Гери, с чьей части парты постоянно раздавался раздражающий шорох. Он то стучал пальцами по парте, то постукивал ногой по полу, то царапал ручкой поверхность стула. Остальные волки вели себя тихо, но ощущалось, что литература их не манила. Впрочем, Изенгрин упоминал, что им ближе точные науки. Серость атмосферы раздражала, но я успокаивала себя тем, что могло быть и хуже.

Некоторые из учеников не скрывали любопытства ко мне – поворачивались спиной к учительнице и разглядывали меня. Британия стучала указкой по столу, и казнь глазами прекращалась, только чтобы начаться заново.

Экзекуция прекратилась, когда что-то щелкнуло, и из радиодинамиков раздался голос учительницы информатики:

– Хель, Изенгрин и Солейль, пройдите в спортзал, срочно. Повторяю: Хель, Изенгрин и Солейль, пройдите в спортзал, срочно.

Я опешила – зачем идти в спортзал сейчас? – и тут же скрипнула зубами: Солейль тоже будет там. С гораздо большим смирением я наблюдала бы насмешливую ухмылку Пака. Однако делать нечего. По радио вызвали – со здешним менталитетом меня и без того кто-нибудь обязательно туда притащит.

– Какой следующий урок и в каком он кабинете? – уточнила я у Гери. – Смотаюсь быстро и приду.

– Русский язык, четыреста двадцать шесть, второй этаж.

В положенное место я практически побежала.

В этот раз удалось не заблудиться и даже не затормозить, используя ориентиры вроде цветов в углах и царапин на диванах. Площадка перед спортзалом пустовала, и я предположила, что все приглашенные уже внутри. Предварительно постучав в дверь, вошла.

Как и ожидалось, Изенгрин и Солейль сидели рядом на одной из скамеек и что-то увлеченно обсуждали. Изенгрин приветливо помахал рукой и сделал пригласительный жест, Солейль скривился. Меня перекосило больше от его выражения лица, нежели от самого его вида – будто принц, которому на ладони прыгнула жаба.

– Привет, Изенгрин, – нарочито буднично поздоровалась я, и Солейль закатил глаза.

– Привет, Хель. Как прошел урок? – тут же приветливо откликнулся волк.

– Мне понравилось.

– Ну так и вали к волкам, – фыркнул Солейль. – Не пятнай честь лисов.

– Ты бы молчал, – буркнула я, – королек.

Наверное, он дал бы мне пощечину, не останови его Изенгрин, рывком посадивший его обратно на скамейку:

– Не бесись.

– Меня один ее вид вымораживает!

– Поверь, это взаимно, – осклабилась я.

– Давай, давай отгавкивайся.

Мы бы испепелили друг друга, не прерви нас Марина:

– Ну все, ребята, хватит собачиться. Вы тут не для этого.

– Для чего же? – озвучил мучивший всех вопрос Изенгрин.

Учительница улыбнулась, однако улыбка эта не предвещала ничего хорошего и, судя по напряженному выражению лица Изенгрина и нервно поджатым губам Солейля, я была права.

– О, я просто хотела сообщить, что Хель не помешали бы хорошие тренировки. У нее большой потенциал, и, если его развить, она смогла бы стать нашим главным козырем для победы на городских соревнованиях. Давно пора одолеть сорок пятую школу. Увы, у меня нет времени, а вот вы, ребята, профессионалы; смогли бы слепить из нее прекрасную спортсменку. Поэтому я прошу вас стать ее тренерами. В этом году мы проиграть не имеем морального права.

В помещении установилась абсолютная тишина, нарушаемая лишь воем ветра снаружи.

Улыбка Марины стала шире.

Загрузка...