Лиррийский принц. Хроники Паэтты. Книга III

Пролог. Империи рушатся

Старик был похож на старого, битого временем и жизнью ворона. Из грязно-белой щетины, которая росла, казалось, от самых его маленьких чёрных глазок, торчал огромный горбатый нос – настоящий клюв. Полы траченого временем плаща какого-то неопределённого бурого цвета трепетали на холодном осеннем ветру, придавая ещё большее сходство с болезненной ощипанной вороной, медленно подыхающей на голой ветке. И голос у него был подстать – резкий, каркающий, надорванный. Может именно от этого его злые, колючие слова казались ещё более мерзкими.

– Война! Война! – вещал старик, возвышаясь над небольшой толпой, благодаря тюкам кож, на которые он взобрался. – Только война! Эта война очистит мир, изгонит скверну, восстановит справедливость! Покуда живо хоть одно лиррское отродье, не будет покоя моему сердцу!

С этими словами старик исступлённо рванул себя за одежду на груди. Послышался явственный хруст ветхой ткани, а сам же оратор едва устоял на ногах от такого резкого рывка. Но толпа приняла жест весьма благосклонно.

– Война! – экзальтированно вскричал старик, похоже, это было его любимое слово. – Это очистительное пламя, которое выжжет сорную траву, чтобы дать взойти добрым злакам. Наша благословенная империя – мир людей! Лиррам здесь нет места!

Слова упали на благодатную почву – толпа задвигалась, раздались одобрительные выкрики, вверх взметнулось несколько крепко сжатых заскорузлых кулаков. Ни у кого из тех, кто обступил импровизированную сцену из дурно пахнущих тюков с кожами, не было и тени сомнения в справедливости того, что каркал им этот жутковатый ворон…

***

Война пришла на обширные территории Великой Кидуанской империи поздней весной 2837 года Руны Хесс1, когда, казалось бы, самое время жить, радоваться тому, какой благодатный в этом году выдался месяц Арионна2, любить друг друга, да ждать обильного урожая.

И это была не одна из тех войн, когда на жирные бока империи то и дело пытались бросаться голодные волки Прианурья – дикари, до которых у императоров покуда не дошли руки, или вновь пытались восстать недавно присоединённые территории палатийских племён. Это даже не было пихание локтями с Саррассанской империей, с которой тесно было меститься на Паэтте. Это была гражданская война, в которой верноподданные Кидуанской империи рубили и резали друг друга.

Если, конечно, само слово «верноподданный» можно применить к богомерзким отродьям, именуемым лиррами. Спесивые ублюдки, воротящие нос от людей, считающие их вторым сортом по праву того, что боги по какой-то ошибке наградили их долгой жизнью. Не знающие своего места выродки, уверенные в собственной безнаказанности.

Лиррия, юго-западная провинция империи, граничащая с Саррассой, всегда держалась особняком. С тех самых пор, как пересеклись пути человеческой и лиррийской рас, отношения их нельзя было назвать простыми. Лирры держались с людьми снисходительно и высокомерно, словно старшие братья. Когда люди, измучавшись постоянными дрязгами, построили наконец нечто цельное и стабильное – империю Содрейн, лирры не принимали в этом никакого участия.

Увы, великая империя пала довольно скоро – при жизни внуков правнуков тех, кто её создавал. После себя она оставила лишь монументальные и величественные города, язык, на котором теперь говорила значительная часть населения Паэтты, а также понимание того, что для сохранения мира и стабильности нет другого пути, кроме имперского. Потому и неудивительно, что на неостывшем ещё пепелище империи Содрейн вскоре воздвиглись два новых государства – Саррасса и Кидуа. И вновь они были построены людьми, а лирры лишь смотрели на это со стороны, как обычно – чуть презрительно.

Лиррия попросилась под протекторат Кидуанской империи, когда участились набеги саррассанцев. Дикие южане отличались крайней нетерпимостью к лиррам, что выражалось в самых отъявленных зверствах, какие только могли прийти в горячие смуглые головы. Нельзя сказать, что кидуанцы очень уж жалели лирр или сочувствовали им, но император Диалон, тогдашний правитель империи, не мог не видеть выгоду в союзе с этим умным народом.

В результате очередной короткой Саррассо-Кидуанской войны был подписан трактат о границе, который навсегда закрепил Лиррию в качестве провинции Кидуанской империи. Лиррам было даровано гражданство империи, позволяющее свободно расселяться в пределах её территорий, однако они весьма неохотно покидали родные места, предпочитая селиться компактно. Тем не менее, Кидуа получила весьма выгодные территории от побережья Загадочного океана до самого озера Прианон.

Однако прошли десятилетия, которые сложились в столетия, и постепенно лирры забыли свой страх перед саррассанцами. Всё больше претензий предъявляли они имперским властям, а те старались идти по шаткой доске компромисса над пропастью междоусобиц, поэтому шли на уступки. Лиррия со временем получила значительную автономию.

Политика империи на присоединённых территориях обычно была довольно жёсткой – ко всем им применялся так называемый Дейский эдикт, в котором было всего три пункта, но зато абсолютно недвусмысленных. Во-первых – имперский язык. Он признавался государственным во всех провинциях, поэтому судопроизводство и все любые взаимоотношения с имперским чиновничеством велись исключительно на этом языке, и любого, кто не владел им, вытолкали бы взашей из всех государственных учреждений.

Второе – власть. Единственным властителем новых территорий объявлялся император, а местные князьки в лучшем случае могли рассчитывать на роль сатрапов и наместников, да и то – если повезёт. Довольно часто их заменяли люди, прибывшие из Кидуи.

Третье – налоги. Вся подать, собираемая на территории провинций, целиком уходила в столицу, а уж затем, пройдя через холодные бестрепетные пальцы императорских казначеев и всевозможные приходно-расходные книги, возвращались обратно. Естественно, в существенно меньшем размере.

Любой политик скажет, что в таком сложном государстве, собранном из разноцветных лоскутов и не всегда мирно, ни в коем случае нельзя выделять какой-либо лоскут среди остальных, поскольку это чревато самыми непредсказуемыми последствиями. Однако императоры Кидуи словно не знали всех этих прописных истин – Дейский эдикт изначально был введён в Лиррии с условиями и ограничениями, а по прошествии времени и вовсе как-то сам собой упразднился.

Сколь ни шерстили придворные юристы ворохи указов, изданных за последние десятилетия, но так и не смогли найти ничего, что удостоверяло бы то, что Дейский эдикт для Лиррии был упразднён официально. Выходило так, что постепенно лирры просто перестали его исполнять, да при этом сделали это так ловко, что правители Кидуи ничего не заметили, словно рак, которого бросили в кастрюлю с холодной водой и поставили на медленный огонь.

И всё бы ничего, кабы не извечное высокомерие лирр. Да, Лиррия не привносила в казну даже медного оэра3, но, с другой стороны, она и не получала ничего взамен. Да, весьма многие лирры вызывающе отказывались говорить на общеимперском, хотя без сомнения понимали его. Да, их принцы вовсю пыжились, воображая себя правителями своих игрушечных надельчиков. Всё это хотя и вызывало негодование у людей, но до поры не приводило к яростному всплеску всепоглощающей ненависти.

Хрупкий мир рухнул с появлением тщедушной и хромой фигуры лиррийского проповедника Лейсиана. Неудачное падение с лошади много лет назад лишило его не только знаменитой лиррийской стати, но и значительной части здоровья. Однако дух его оказался на удивление крепок, а мысли были столь радикальны, что даже не все лирры воспринимали их.

Говоря коротко, Лейсиан почти свихнулся на идее великой войны народа лирр за мировое господство. Он считал племя людей недоразумением, стоящим на их пути. Он зашёл так далеко, что даже отказывал людям в праве называться истинно мыслящими и одушевлёнными существами. Он обличал алчность, жестокость, коварство людей, проистекающих, по его мнению, из их до смешного недолгого века, а потому люди должны были уйти, чтобы не мешать лиррам построить воистину прекрасный мир.

Сам по себе Лейсиан вряд ли стал бы слишком опасен для империи людей. Ныне здравствующий император Родреан Третий, осведомлённый своей тайной полицией о хромоногом баламуте, повелел потихоньку избавиться от него, закрыв в каком-нибудь каменном мешке. Однако Лейсиану удалось бежать и укрыться во владениях лиррийского принца Волиана, ярого приверженца радикальных идей новоиспечённого проповедника.

И вот с этого всё и началось. Волиан, принц карликового надела на востоке Ревии, объявил свои земли свободными от людей. Последние, впрочем, и так не особенно охотно селились в лиррийских землях, однако некоторое количество их всё же там проживало. И вот Волиан объявил тем немногим из людей, что населяли его владения, что они должны в недельный срок убраться, захватив любое добро, какое сумеют унести.

За неделю жалоба, посланная колонами императору, просто не успела добраться до места назначения, а Волиан, распалённый своим новым духовным учителем, не склонен был проявлять терпение. Загорелись людские хутора да сёла, полилась первая кровь… И этого хватило, чтобы империя окончательно лишилась разума. Тот самый последний маленький камешек потревожил громадную лавину, что грозила теперь погрести под собой бо́льшую часть цивилизованного мира…

***

– Эта война не будет долгой! – убеждал грязный старик, то и дело закашливаясь от необходимости повышать голос. – Лирр мало, и пусть они живут долго, но почти не плодятся! Хватит года, чтобы истребить эту нечисть с лица земли! Мы будем убивать всех – детей, женщин, стариков, пока голова последнего лирры не повиснет на пике над воротами нашей славной Кидуи!

Гул одобрения заставил юношу, стоящего чуть поодаль и прислонившегося плечом к обшарпанной стене дома, скривиться от гнева и отвращения. Правда, этого никто не увидел – лицо его было надёжно скрыто капюшоном плаща, благо погода была ненастной, так что ни у кого это не вызвало ни малейших вопросов. А вот громадные глаза, заметь их прохожие, причинили бы их владельцу немало неприятностей. Вернее всего, его избили бы тут же, на месте, а может, случилось бы и что похуже.

Одной храбрости было мало, чтобы лирре, всего-навсего скрыв лицо капюшоном, проникнуть в людской город в самый разгар кровопролитной резни, что шла сейчас южнее. Тут нужно было уже какое-то разудалое безрассудство, или же крайняя нужда. Драонна, как звали этого смелого юношу, привело сюда именно второе. Поэтому, напомнил он себе, у него нет времени, чтобы стоять здесь и слушать этот неистовый бред.

Эти люди, в сущности, сами не понимали, зачем необходимо было убивать лирр. Здесь, на севере, лиррийские владения были невелики, и селились тут, как правило, лишь те, кто намерен был прочно связать судьбу с империей. Между людьми и лиррами тут никогда не было серьёзных противоречий. Сам Драонн много раз бывал здесь, в Шедоне, и с отцом, и теперь уже – сам, в качестве принца своего надела. И эти люди, чьи лица сейчас сводит от ненависти, совсем ещё недавно приветливо улыбались молодому принцу, когда тот, не торгуясь, скупал их рыбу, овощи и зерно.

Однако, нужно идти. Похоже, эти бездельники вознамерились кричать тут до темноты. Принц Драонн не мог позволить себе терять столько времени. Оторвавшись от стены, он направился туда, где, как ему хотелось надеяться, его сейчас очень ждали.