Либер Хаотика: Нургл

Карнавалы Отчаяния

Беглый обзор причудливых Карнавалов Нургла, гротескных Паланкинов, а также странного и зловещего ритуала, известного как Танец Смерти.

Может, это и прозвучит странно, но Великие Нечистые наделены огромным чувством драматической иронии. Похоже, что они любят забавляться изукрашенными символами власти почти столь же сильно, как низвергать гордость и старания смертных. Паланкины Нургла — это вычурные переносные троны, благодаря которым служители Великого Нечистого могут нести своего повелителя высоко над землёй, перемещая Паланкин туда, куда он пожелает. Со своего возвышенного места демон может говорить со своими рабами или наносить удары по врагам. Сам Паланкин отделан рассыпающимися роскошными украшениями, а Великий Демон небрежно восседает на груде гниющих подушек, возможно из откровенной насмешки над тем, что он считает скоротечностью смертной красоты.

Есть свидетельства, что Великие Нечистые едут в таком виде во главе своих орд, ведя их на войну против людских земель. Орда путешествует по землям, вбирая в себя всех смертных служителей Нургла, формируя одну огромную кавалькаду из крытых повозок, что несут в себе заразу и болезни, которые скоро обрушатся на мир смертных. Сами повозки не в лучшем состоянии, чем демоны, которые едут в них. Покровы повозок изорваны и покрыты гнилью, их каркасы разломаны и погнуты, а все металлические части в выбоинах и ржавчине. Но внутри этих тащащихся фургонов царит суета и напряжённая работа, так как служители Нургла готовятся начать празднество распада и разрушения для любой деревни, города, или вражеской армии, с которыми они столкнутся. Ибо такова извращённая ирония кары Нургла, что они походят на странствующий цирк, или огромную ярмарку, за исключением того, что развлечения, предлагаемые ими, это болезнь, разложение, отчаяние и смерть.

Говорят, что стоит кавалькаде Нургла проехать у могилы, где свалены умершие от чумы, как гниющие трупы, захороненные там, выкапываются и начинают следовать за фургонами и повозками. Различные народные сказки настойчиво говорят о том, что тело любой жертвы чумы принадлежит Нурглу (если Он заявит на то своё право) в течение года и одного дня после смерти, а после этого срока они проваливаются в окончательное забвение.

Когда кавалькада подходит близко к месту своего назначения, то извращённый юмор адских созданий внутри повозок проявляет себя в полной мере. Чумоносцы начинают вести учёт чумы и болезней, подсчитывая запасы заразы, число нургликов, друг друга и даже всего того, что стоит на месте достаточно долго. Посреди хриплого низкого гула бесконечного подсчёта чумоносцев, нурглики щебёчут и подпрыгивают, подобно злым детям, готовящим особую проказу. Они вздорят и ёрзают, хихикают и вопят, а их число растёт и убывает быстрее, чем чумоносцы успевают их подсчитать.

Когда зачумлённые повозки и фургоны вплотную подъезжают к своей цели, ничего не подозревающей деревне, или спящему городу, демоны начинают готовить свой разрушительный поход. Чтобы утолить крайний цинизм юмора Нургла и увеличить чувство страха у своих потенциальных жертв, представление (или карнавал), наравне с кульминацией имеет и свою прелюдию. В данном случае, кульминацией является Танец Смерти, который проводится в ночь перед штурмом, когда демоны Нургла, выделывая кульбиты, трижды обходят деревню или город.

Танец начинается, когда на небе появляется луна, тогда демоны приходят в движение, торжественно шествуя по полям и холмам, запевая вразнобой. Когда процессия проходит рядом с домами, стоящими на отшибе, напуганные собаки и домашний скот поднимают ужасный шум, добавляя своё гавканье и рёв к набирающей силу песне. Ночь продолжается, первый круг завершён, и безумствование орды начинает расти. Пение становится пронзительным, а танец всё более и более исступлённым. Когда танцующие начинают третий круг, они теряют себя в неистовстве пения, смеха и безумия, в котором они выкрикивают описания всех тех ужасных вещей, которые они намерены претворить грядущим утром.

Когда танец близок к своему завершению, ночной воздух доносит шум в дома жителей города, где те, что были разбужены кошмарной мелодией, настолько напуганы, что не могут двинуться в своих постелях; а те, кто ещё спят, видят странные тревожащие сны. Животные безумствуют в своих стойлах или вырываются из загонов, масло свёртывается, а молоко скисает. И, когда кажется, что этот кошмар больше нельзя выдержать, всё внезапно затихает. Третий круг пройден, и песни отчаяния подошли к концу.

Пометки (с. 280):

Сегодня на углу рынка я заметил нищего. Верхняя половина его тела, хотя худая и иссохшая, выглядела довольно здоровой. Но от его талии и дальше он был полностью изуродован. Пусть он и был закутан в ткань, но я мог видеть, что его ноги срослись вместе и представляли собой мешанину нарывов, язв и пустул. Было очевидно, что это причиняло ужасную боль, ибо он громко орал, умоляя тех, кто поспешно проходил мимо него, с прикованным взором, освободить его от этих мучений. Меня захлестнуло огромное чувство сожаления за этого несчастного человека, но я не смог заставить себя остановиться и помочь ему. Моим главным желанием было убраться от него как можно дальше, из страха того, что его часть его несчастья передастся мне.

Пометки (с. 281):

1. Они бредут сквозь наши земли, отвергнутые люди, больные телом и разумом. Карнавалы странствуют, разнося распад и болезни. Я не знаю, плакать ли мне или смеяться.

2. Прошлой ночью я проснулся из-за кошмара, моё сердце билось подобно барабану, а губы дрожали в беспричинном ужасе. Моё тело было покрыто потом, и постельное бельё прилипло ко мне мокрыми лоскутами. Слова из песни, которую я услышал во сне, эхом отдавались в моей голове, подобные воплям какого-то демонического дитя, насмехающегося надо мной и угрожающего мне.

«Мушки, мушки, сожрите его глазки! Старенького Рихтера миленькие глазки!»

Слова этого ребяческого стишка проносились эхом в моей голове и звенели в ушах. Отбросив одеяло, я подошёл к окну и распахнул ставни. Стоя там, высунувшись из окна и жадно вдыхая холодный ночной воздух, я окинул взглядом спящие улицы Альтдорфа, далёкие поля и лес за городскими стенами. Мой монастырь расположен на возвышенности, что даёт отличный обзор окружающих земель.

Взор мой перенёсся через Новополье к Холму Красной Фермы. И тут моё сердце почти остановилось. Там, вырисовываясь напротив холма, я увидел мой кошмар, обрётший плоть; карнавал прыгающих и кувыркающихся демонов, скрывающихся из вида за возвышенностью, пока я смотрел на них, и тогда прохладный ветер донёс до меня ещё один раз пронзительное хихиканье и эту сводящую с ума песню.

«Мухи! Глаза! Мухи! Глаза! А Рихтер встал и подох у окна!»

Тогда я вновь проснулся и обнаружил, что я всё ещё лежу на кровати в прохладной ночной тишине. Я помолился, что бы то, что я видел, было лишь кошмаром, а не каким-то видением будущего…