Liber Chaotica: Тзинч

Освящая Бездну

О рождающихся богах и умирающих душах: касательно теории, гласящей, что Боги Хаоса есть проекция эмоций, исходящих от смертных рас, и почему каждая душа обречена быть пожранной.

Я устал от своего неведения. Слишком долго я томился и страдал во тьме пугливого невежества. Истина (или истины) Хаоса, и всё, что с ним связано, должны стать моими. В этом исследовании мне было дано право поступать так, как я пожелаю, и до сих пор я позволял своим страхам и комплексам управлять ходом моей работы и вредить моей исследовательской честности.

Я больше не желаю бездумно расточать драгоценные ресурсы, которые были мне даны. С мужеством и решимостью, я вновь перечитал все эти проклятые гибельные книги, к которым я получил доступ ради этого исследования, но до сих пор я лишь бегло просматривал их из-за страха потерять свой разум и душу. Но я принадлежу лишь самому себе, и все демоны или боги Хаоса не завладеют мною, если я того не пожелаю. Так я решил, и так тому и быть.

Я погрузился в библиотеки охотников на ведьм, и провёл многие ночные часы в архивах Кафедрального Собора Зигмара в Альтдорфе. Я прочёл от корки до корки рассыпающиеся страницы Либер Малефик несчастного проклятого Хёльзеера, сухие тексты Магисторум Хаотика и кошмарные стихи Либрае Даймоника. Я изучил все книги из Рубикона Верраха, читал вслух поэмы и полные тайн пьесы фон Гохгнштаузена, и запомнил каждую страницу из мемуаров Дольмансе. Не осталось гримуара или тома, в которых упоминаются пути и средства Хаоса, которые бы я ни изучил.

Никакой иной человек не сохранит рассудок и верность, чтобы передать человечеству то знание, которым я теперь обладаю, и ни один праведный и здравомыслящий человек ради блага всех людей не должен пытаться овладеть тем знанием, которым я теперь обладаю. Однако я совершил то, чего не нужно повторять другим. Я добровольно предложил себя в жертву, чтобы другие могли жить в блаженном неведении о тех кошмарах, с которыми я теперь делю самые потаённые уголки моего разума. Я думаю, что подобрался к истине ближе, чем когда-либо до этого.

Как уже неоднократно предполагалось в ходе этого исследования, великие силы Хаоса (Кхорн, Тзинч, Нургл и Слаанеш) есть проекция в Эфире определённых мыслей. Более точно, они есть персонифицированные воплощения распространённых убеждений и чувств, связанных с отдельными душевными состояниями, кои обусловлены превратностями жизни в целом.

Но всё же, боги есть нечто большее, чем обладающие сознанием вихри чувств — ибо последнее не объясняет, как боги обрели разум, сознание и самосознание — я не разумею в холодно-отстранённом процессе слияния ничего такого, что само по себе естественным путём приведёт к самосознанию. И именно здесь души умерших становятся важным фактором (или я так полагаю).

Что есть душа? Наверное, это самый сложный вопрос из всех. Точно так же, как нельзя определить Эфир в простых терминах, затруднительно, почти невозможно познать или выразить, чем является душа смертных созданий, и ещё сложней это объяснить; но ответ на этот вопрос может помочь нам в объяснении природы богов Хаоса. Как священника, меня учили (и сам я это проповедовал), что душа есть частица божественного в каждом живом существе; и хоть это упрощённое объяснение, оно удивительно хорошо служило мне.

Многие хаоситы верят, что все смертные существуют одновременно и в мире смертных, и в сердце Эфира. То есть тело и разум всякого смертного существует в Материуме, в то время как его бессмертная (хоть и бессознательная) «суть» существует в Имматериуме. Но не попадите в заблуждение, ибо, несмотря на тот факт, что сути предполагается находиться в Имматериуме, она также и в то же самое время находится и здесь, внутри нас на Плане Смертных. Это не значит, что суть разделена на две части, или что каждый смертный имеет две сути — это означает только, что сам Имматериум, не имея размеров или временных границ, существует везде и всегда. Поэтому можно сказать, что искомая суть находится в Эфире и отделена от тела, и в то же время можно сказать, что Эфир находится внутри нас вместе с нашей сутью — оба этих мнения настолько же истинны, насколько и ложны.

Вместе с сутью, в каждом наделённом разумом смертном существе наличествует сознание, воля и намерение. Всё это можно назвать самостью, находится она внутри разума и создаётся им же. Этот дух самосознания может действовать как посредник между материальным и нематериальным, он может анализировать, чем мы являемся, и одновременно грезить о том, чем не являемся. Это наша квинтэссенция, и также мы используем её, чтобы войти в связь с божественным. Именно её используют заклинатели, сплетая свои чары.

Но что из этого есть душа? Эфирная суть или сознательная воля? Анима или Анимус? Фаос или Даос?

Со своей же стороны, я не вижу, почему душа как таковая должна быть чем-то одним. Я рассматриваю её именно как взаимодействие между анимой и анимусом. Она подобна смерчу над штормовым морем — процесс, взаимодействие между ветром и водой, и возникает оно только тогда, когда эти две вещи сталкиваются должным образом в должном месте. В этом смысле душа представляется мне похожей на богов Хаоса, только меньшей и куда слабей. И то, и другое могут рассматриваться как некий вихрь, созданный из несознательной энергии чувств и сознательных мыслей и воли. Стоит убрать одну часть из данного соотношения — и вихрь перестанет кружиться, лишится формы и рассеется.

Не смотря на сравнительную слабость души смертного в сравнении с богом, смертные обладают одной великой силой, которой лишены боги — той, которую страстно жаждут даже величайшие боги, включая Тзинча. Смертные есть создания одновременно Материума и Имматериума, вот что даёт нам силу. Как моё обучение в качестве священника, так и мои исследования путей и средств Хаоса, а также тайных наук привели меня к мысли, что смертные настолько же физические существа, насколько и Эфирные. И вот великая и ужасная правда, мой читатель — это боги наши творения, а не наоборот; и хотя мы можем существовать без богов, но они не могут существовать без нас!

Все боги, несмотря на их необозримые знания и почти безграничную силу, стали бы ничем без смертных, что воплощают их в жизнь своими эмоциями и придают им облик своим поклонением. Вот, что я теперь думаю.

Все тексты, которые я прочитал, согласны с тем, что когда разумное существо умирает, его душа (кою я полагаю обоюдным взаимодействием между анимой и анимусом) затягивается в Эфир. Для тех существ, что наиболее чутко воспринимают Эфир при жизни, например, магистров расы Азур, не существует деления между их анимой и анимусом, и их души остаются сознательными и самоопределяющимися. Это, по всей видимости, неоднозначный дар — ибо хоть оно и означает, что для таких душ нет настоящей смерти, но это также означает, что они могут стать жертвами какого-либо из многочисленных Эфирных пожирателей душ, и испытать весь ужас и вечное проклятие от поглощения этим хищником.

Но многие из прочитанных мной гримуаров утверждают, что когда подавляющее большинство смертных существ умирает, то их души распадаются и рассеиваются, разделяясь на составные части их квинтэссенциальной энергии (анимы) и сознания (анимуса). Тогда энергия душ смертных, как я полагаю, впитывается обратно кипящим океаном Эфира, в то время как осколки анимуса рассеиваются ещё больше. Эти отдельные части, состоящие из каждой мысли, воспоминания и эмоции, что содержались в нём, рассеиваются по всему Эфиру, где они понемногу сталкиваются и сливаются с другими похожими или идентичными мыслями, воспоминаниями и эмоциями других рассеявшихся душ.

Многие из изученных мною учёных-еретиков настаивают, что только самые глубоко укоренённые и прочувствованные идеи и эмоциональные состояния переживают распад и рассеивание, и то, что остаётся, не есть подлинное отражение той личности, первоначально породившей их. Это может помочь нам в объяснении, почему все великие боги и демоны, что досаждают нашему миру, представляются воплощениями ярких эмоций или образов, таких как любовь и ненависть, гнев и экстаз, или правосудие и возмездие (и многие другие) — ибо только сильные идеи и ощущения, подобные этим, могут сохраниться и слиться воедино в Эфире. Эфирные сущности, созданные из воспоминаний и переживаний о таких постоянных, но приземлённых занятиях, как работа по дому или земледелие обычно являются самыми мелкими духами в нашем фольклоре — существами, у которых едва хватит сил и сознания, чтобы сделать нечто большее, чем поддерживать огонь в камине или поспособствовать свёртыванию молока.

Но, не смотря на размер сущности Хаоса, все они созданы одним и тем же процессом слияния. В качестве рабочей (но, естественно, ограниченной) аналогии, можно описать этот процесс как формирование и сохранение в Эфире вихрей схожих чувств и идей. Каждый из этих вихрей представляет собой отдельный аспект мыслей и чувств, полученных от смертных рас. Самые большие и протяжённые из этих вихрей те, что связаны с образами и эмоциями, которые наиболее часто встречаются среди наделённых разумом смертных и оказывают на них наибольшее влияние. Но даже если и так, то, несомненно, в Эфире есть ещё и меньшие вихри, что вращаются по краям великих сил, увеличиваясь, сливаясь, разделяясь и непрерывно двигаясь, подобно водам глубокой бурной реки.

Рихтер Клесс

24.06.2518 ИК

Прошлой ночью я провалился в сон, от которого не мог пробудиться. Сон о местах и землях, которых не должно было быть, но которые, однако же, существуют. Там было место для наказаний, где души проклятых кричали в муках и скрежетали зубами. Создания, что назначали столь ужасные наказания, были высокими ангелами, облачёнными в тёмные одеяния, под стать атмосфере того места. Я не мог переносить ужас этого места, но я не мог покинуть его или даже отвести взгляд — такая сила давила на меня.

Повсюду вокруг себя видел я проклятых и забытых, чьи вопли сожаления поглощала тьма. Некоторые были подвешены за языки на деревья из шипов и терний, иные же корчились от боли посреди озёр из огня и яда.

«Что это за место?» — кричал я, — «Почему я очутился здесь?» Я не ожидал ответа. Так часто в последнее время видел я сны о Хаосе и всех его муках, что я почти привык быть незримым наблюдателем кошмаров, принуждаемый лишь лицезреть ужасающие вещи. Но в этот раз всё было по-другому.

К моему удивлению и всё возрастающему ужасу, один из ангелов в тёмных одеяниях повернулся в мою сторону и, распластав могучие крылья, помчался ко мне через маслянистую темноту. Меня охватил такой страх, что ноги мои перестали слушаться меня, и я стоял как остолбеневший.

«Не тронь меня! — воскликнул я, — «Я вам не принадлежу!»

Ангел замедлил своё движение и остановился напротив меня, хоть его ноги и не коснулись грубой земли. Я увидел его во всём нечестивом величии, и меня охватила дрожь. Я узнал то существо со слов и зарисовок Мариуса Хёльзеера, того несчастного человека, чьим путём я следовал.

«Ты — это он!» — воскликнул я, — «Или подобный ему. Посланник из Откровений Хёльзеера!» Затем ангел улыбнулся, наполнив меня всем холодом мира.

«Да» — сказал Он, — «Мне знакомо имя Хёльзеер. Он плавает вон в том озере, вылавливает безделушки для моих братьев».

Я посмотрел туда, куда указал перстом ангел, и там, недалеко от того места, где мы стояли, была река зловонной крови. В ней плавал человек, отчаянно борясь с тягучим потоком реки. Время от времени он скрывался под её поверхностью, чтобы извлечь камни, почти расплавившиеся от жара для ангелов, бесшумно стоявших у берегов.

«Но за что?» — взмолился я, — «Зачем его так мучить? Вне сомнений, он прожил достойную жизнь». Ангел повернулся ко мне, и выражение на его лице было поистине безжалостно.

«Он стал нашим с того момента, как оступился с Пути», — сказал Он, — «С того момента, когда он отринул свою Надежду и возможность Перемен».

«Но ты ошибаешься!» — сказал я; гнев добавил мне мужества, — «Ты говоришь о Надежде и Переменах, и я знаю, о чём ты говоришь. Я знаю Его, и Хёльзеер воистину отрёкся от Него! Я знаю, ибо я иду путём Хёльзеера. Я совершил тоже, что и некогда он сам, и знаю всё то, что некогда знал он. Он не предал сердце своё Переменам, и ты не имеешь прав на его душу. Того больше, он не обладал никакими силами, и после его смерти душа его должна была просто рассеяться, как у большинства людей. Поэтому я вам не верю, господин ангел, или демон, или кем бы вы ни были. Я не верю вашим видениям и не верю вашим словам!»

Затем я закрыл свои глаза, ибо ожидал, что он поразит меня за мою дерзость. Но он не стал этого делать. Более того, он рассмеялся, теплым и искренним смехом, от звука которого у меня пошёл озноб, тем более что он не притворялся.

«Рихтер» — сказал он, — «дорогой Рихтер. Хёльзеер наш не потому, что он отверг Перемены, но потому что он принял их, а затем попытался положить им конец. На протяжении всего его исследования, что так похоже на твоё собственное, Хёльзеер принадлежал моему владыке, и был рад Его помощи. И вот почему Хёльзеер наш, дорогой Рихтер — потому что он вверил себя нам своими помыслами и деяниями, и с радостью в сердце прошёл он черту, после которой нет возврата. Но когда его исследование было завершено, он решил отречься от прошлого и отвергнуть моего владыку, сделав вид, что ничего не было — а подобное непозволительно. У моего владыки длинные руки, и мне хорошо известно, что Он никогда не оставит пешек, коих пометил как своих!»

Я был поражён, узнав, что Хёльзеер предал себя тем самым силам, которых он презирал, и я не мог понять, почему такое могло случиться. Ибо представить, что Хёльзеер мог сделать подобный шаг, для меня означало представить, что я поступил также. Но эта мысль была слишком тревожной, и я отогнал её от себя.

«Но откуда тебе известно моё имя?» — спросил я, — «И почему ты обращаешься ко мне так, будто хорошо меня знаешь? Между нами нет ничего общего, и я отвергаю все намёки на близкое знакомство в твоём голосе».

Затем ангел улыбнулся вновь, и я уверен, что видел, как сожаление отразилось в его тёмно-синих глазах. «Я думал, что ты изменился, дорогой Рихтер. Я думал, что показал тебе Путь. Я думал, что открыл твои глаза для Правды и поставил тебя на Стезю, но ты всё ещё томишься в неведении».

Затем я всё понял и вспомнил, кем являлось или некогда было это существо. «Дольмансе!» — воскликнул я, — «Это ты? Но ведь нет! Я ошибаюсь. Дольмансе мёртв и его душу наверняка должен был поглотить Тёмный Князь, которому он поклонялся».

«Но я — Дольмансе» — ответил ангел, — «Или был им, пока был смертным. Но теперь я преобразился и был рождён заново для бессмертной жизни, и я должен служить своему повелителю с радостью и охотой, ибо он мой Спаситель и Владыка. И хотя при жизни своей я возносил молитвы Владыке Удовольствий, в смерти своей я осознал, что моя душа принадлежала не Ему. Ибо я был пешкой в Божественной Игре, как и все люди, и пусть я обращал свои молитвы и помыслы к Слаанешу, но дёргал меня за ниточки Владыка Смешанных Путей. Я был Его марионеткой при жизни, хоть и не ведал того, и Своими неразличимыми путями и непостижимыми средствами Он увёл мою душу у Своего младшего собрата, и дал мне это задание, которое я вечно обязан исполнять».

«И что же это за задание?» — спросил я, больше от потрясения, чем из желания это узнать.

«Показывать смертным подобным тебе Путь, дорогой Рихтер» — ответил Дольмансе, — «Я должен отвечать на твои вопросы и вести тебя по Пути. Я буду твоим учителем, равно как и твоим рабом. И я должен с радостью исполнять эти вещи, ибо от них многое зависит».

Мой разум вскружился от этих слов, и я не знал, что мне сказать. «Почему тебе поручили это задание?» — спросил я, — «И что за «многое» от них зависит?»

«На первое я скажу» — ответил он, — «что это задание моё, ибо таков был указ, и не мне вопрошать волю моего Владыки. На второе я не могу ответить, ибо из всего того, что есть, было и будет, в знании этого мне отказано. Но спрашивай ещё, дорогой Рихтер, ибо больше нет ничего, что я бы не мог поведать тебе».

«Тогда покажи мне Владыку Перемен!» — прокричал я, — «Возьми меня к Его трону, чтобы я взглянул на Него и Его служителей, и оценил его своими собственными глазами и разумом!» И ангел Дольмансе кивнул и протянул мне свою руку.

После этого я ничего не помню, кроме того, что я проснулся в своей комнате, окружённый рисунками и заметками, которые приложены ниже по тексту. Боюсь, что на этот раз я зашёл слишком далеко. Я перешёл через черту, и теперь мне будет проще дойти до конца, чем вернуться назад.

Душа моя потеряна, и мой разум скоро постигнет та же участь. Будь проклято имя Зигмара, ибо он слабейший из богов! Почему он не смог сберечь и защитить меня, своего самого верного служителя, в эти трудные дни? Будь он проклят за свою ложь!

Пометки (с. 366):

1. Его ложь повсюду. Она в озёрах обмана, что разлились в наших землях. Те, что осторожны, могут избежать их. Но большинство даже не знает, что они есть! На что же мы может надеяться? Мы малая раса, и нас легко сметут силы осквернения, что находятся вне нашего понимания, и которые куда могущественней, чем мы можем себе представить. Этот труд, который я составлял многие годы — безрассудная глупость, напрасная работа напуганного человека, порученная ему напуганными людьми!

Пометки (с. 367):

1. Мир полон разных наречий, слов, букв, обозначений, символов, что вливаются в шумную какофонию и сумятицу Старого Света. Как же Тзинч должен смеяться над нашими короткими и жалкими жизнями! Как же он должен смеяться над Зигмаром! Бог? Вряд ли. Скорей насекомое с крошечной памятью.

Пометки (с. 368):

1. О боги! Какой вид! Я бы предпочёл думать, что это всего лишь фантазия, или пример того, как художник расширяет границы реальности, чтобы произвести больше впечатления. Но это существо Хаоса, а это скорей сдержанное изображение сей твари.

2. Вперёд к будущему! Вот, что ожидает нас. Я отвратился от своего прежнего владыки и взглянул по-новому на то, чего прежде боялся. Прими же меня, мой новый Владыка, возьми меня в свои объятья. Напитай же меня истиной, и всеми новыми истинами, что ты создашь. Я отвратил свой лик от слабых, и обратился к сильным.

Пометки (с. 369):

1. Это существо мечет энергию подобно ребёнку, кидающему игрушки. Использовать такие силы без всякой мысли о последствиях могут лишь те, кого они не заботят, или те, что обладают таким мастерством, что сами остаются незатронутыми.

2. Искажённая уродливая тварь, в чьих руках человеческое оружие! Этот образ всё ещё кажется мне странным, но я видел куда больше странных и нечестивых вещей, чем большинство людей. Но Хаос бесконечно разнообразен.

Пометки (с. 371):

1. Эти существа теперь со мной и когда я бодрствую, и когда я сплю. Я зарисовал их, хорошо зная теперь их черты, что самое неприятное.