Лев Комарры

4. Символ мака

Что-то мгновенно переместило его от черного входа в центр комнаты. Этому могло быть только два объяснения, оба в достаточной степени фантастичные. Либо внутри Комарры что-то не так с пространством, либо его строители владели тайной перемещения материи.

С тех пор как люди научились передавать звук и изображение с помощью закодированных радиоволн, они мечтали о возможности передачи материи. Пейтон взглянул на платформу, на которой стоял. В ней вполне могло скрываться электронное оборудование. Да и на потолке очень примечательная выпуклость.

Но как бы там ни было, трудно представить лучшее средство для отваживания нежеланных гостей. Он поспешно соскочил с помоста. Это место не из тех, где стоит задерживаться.

Досадно было сознавать, что без этого устройства ему отсюда не выбраться, но он решил думать и беспокоиться о чем-нибудь одном. Когда разведывательная экспедиция в Комарру будет завершена, он завладеет этой и всеми другими ее тайнами.

В сущности, он не был самонадеянным. Между Пейтоном и создателями города лежали пять столетий поиска и исследований. В городе можно было найти много нового, но ничего, что невозможно понять. Выбрав наугад один из выходов, Пейтон приступил к изучению города.

Машины следили за ним, ожидая своего часа. Созданные для одной цели, они слепо следовали ей. Давным-давно они даровали покой и забвение утомленным умам их создателей. Они готовы были подарить их каждому входящему в Комарру.

Препарирование человеческой души со всеми ее надеждами, мечтами и страхами было нелегкой задачей. Синтезаторы еще долго не начнут работать. До тех пор, пока не будет готов более щедрый прием, гостя станут развлекать.

Неуловимый гость доставил маленькому роботу немало хлопот, прежде чем тот все-таки нашел его, ибо Пейтон, изучая город, быстро перемещался из помещения в помещение. Наконец машина застыла в центре маленькой круглой комнаты, оборудованной магнитными переключателями и освещенной яркой люминесцентной лампой.

Согласно показаниям приборов, Пейтон находился всего в нескольких футах, но четыре линзовых глаза робота не отмечали его присутствия. Сбитый с толку робот стоял неподвижно, нарушая тишину негромким урчанием моторов и периодическим фырканьем реле.

Пейтон с интересом наблюдал за машиной, стоя на узеньком помосте в десяти футах от земли. Перед ним находился металлический цилиндр на платформе с маленькими колесиками. Все колеса были ведущими. Цилиндр был абсолютно гладким, без каких-либо конечностей, и только кольцо линзовых глаз и решетки на месте систем звуковой речи нарушали его первозданную целостность.

Было забавно наблюдать за растерянностью машины – ее жестяные мозги раздирала противоречивая информация. Робот знал, что Пейтон должен находиться в комнате, но его «зрение» свидетельствовало об обратном. Он принялся кружить по комнате. Пейтон сжалился и спустился с помоста. Машина тотчас же остановилась и выдала формулу приветствия.

– Меня зовут Эй-пять, я отведу вас, куда пожелаете. Пожалуйста, отдавайте мне приказания в стандартных для робота выражениях.

Пейтон был порядком разочарован. Это был самый обыкновенный робот. В городе, построенном Тордарсеном, он рассчитывал встретить что-нибудь поинтереснее. Однако машина, если правильно ее использовать, может оказаться очень полезной.

– Спасибо, – сказал Пейтон, осознавая бесполезность подобной благодарности. – Отведи меня, пожалуйста, в жилые кварталы.

Хотя Пейтон был уверен, что город полностью автоматизирован, он рассчитывал найти в нем союзников – людей. Они могли помочь ему, в крайнем случае – хотя бы не оказать сопротивления.

Без единого слова маленькая машина развернулась на колесиках и выкатилась из комнаты. Коридор, по которому она вела гостя, заканчивался красивой дверью, открыть которую обычным способом было невозможно. Но Эй-пять знал секрет. При их приближении толстая металлическая плита тихо скользнула вбок. Робот вкатился в тесную комнатку, похожую на коробку.

Пейтон подумал, что снова очутился в передатчике материи, но помещение оказалось обычным лифтом. Судя по времени, лифт поднялся почти на вершину города. Когда дверь отворилась, Пейтону показалось, что он попал в другой мир.

Коридоры нижних этажей были тусклыми, однообразными, чисто утилитарными. Здесь же Пейтон обнаружил просторные холлы и залы, обставленные весьма роскошно. Двадцать шестое столетие было временем вычурных декораций, ярких красок, сложной игры цветов, глубоко презираемых в более поздние века. Но Декаденты превзошли и собственное время. Оформляя Комарру, они использовали ресурсы не только искусства, но и психологии.

За всю жизнь нельзя было пересмотреть всей живописи, резьбы, всех фресок и гобеленов, которые до сих пор оставались яркими, как в первый день создания. Было ужасно несправедливо, что такое поразительное место заброшено, пустынно, скрыто от мира. Пептон, как ребенок, бегал от одного чуда к другому, утратив весь свой научный пыл.

Здесь были работы гения, возможно, величайшего за все время существования мира. Но этот непревзойденный гений был болен духом, он отчаялся и разуверился. И тут Пейтон понял, почему создателей Комарры прозвали Декадентами.

Искусство Декадентов одновременно привлекало и отталкивало. В нем не было зла, оно существовало просто вне морали. Пожалуй, основной его настрой – усталость и разочарование. Через некоторое время Пейтон, который никогда не отличался чрезмерной восприимчивостью к искусству, почувствовал душевную тоску. Но он не мог оторваться от созерцания этих шедевров.

Наконец Пейтон обернулся к роботу:

– Кто-нибудь живет здесь сейчас?

– Да.

– И где же они?

– Спят.

Почему-то это показалось совершенно естественным. Пейтон безумно устал и в последний час попросту боролся со сном. Что-то неодолимо тянуло его ко сну, практически принуждало. Изучением тайн Комарры он займется завтра. Времени достаточно. Сейчас он хотел только спать.

Он машинально последовал за роботом, который вывел его из анфилады залов в длинный коридор. Вдоль стен тянулись металлические двери, украшенные смутно знакомым символом, но Пейтон никак не мог его вспомнить. Сонное сознание еще вяло пыталось решить эту задачу, когда машина остановилась перед одной из дверей, тут же скользнувшей в сторону.

Роскошно застланное ложе в полутемной комнате неудержимо манило к себе. Уже ничего не сознавая, Пейтон поплелся к нему. Когда он почти погрузился в сон, теплое ощущение удовлетворенности согрело его душу. Он узнал символ на двери, хотя его мозг слишком устал, чтобы понять его значение.

Это был мак.

В действиях города не было злобы и вероломства. Он был безликим исполнителем задачи, для которой предназначался. Все, кто входил в Комарру, охотно принимали ее дары. Этот гость был первым в истории города, кто отверг их.

Интеграторы стояли наготове уже давно. Но беспокойное, пытливое сознание ускользало от них. Они могли подождать, как ждали на протяжении последних пяти веков.

И вот по мере того, как Пейтон погружался в сон, защита этого странно упрямого сознания стала рушиться. Глубоко внизу, в сердце Комарры, включились реле, и синтезированный интеграторами сложный комплекс электронных импульсов медленными потоками начал приливать и отливать через вакуумные трубки. Та форма сознания, которая была Ричардом Пейтоном III, перестала существовать.

Пейтон заснул мгновенно. На какое-то время он отключился полностью. Но вскоре к нему стали возвращаться неясные обрывки сознания, а потом он начал грезить.

Странно, но это был его любимый сон, реальный, как никогда прежде. Всю жизнь Пейтон любил море. Однажды со смотровой площадки дальнелета он увидел острова Тихого океана невероятной красоты. Он так и не побывал на них, но часто мечтал жить на каком-нибудь отдаленном, тихом, мирном острове, не заботясь ни о будущем, ни о судьбах мира.

Эта мечта знакома почти всем в тот или иной период жизни. Пейтон был достаточно разумен, чтобы понять: через два месяца такой жизни он просто спятит от скуки и вернется. Но в снах мало рассудка – и он снова лежал под покачивающимися пальмами, волны прибоя разбивались о рифы, а солнце отражалось в лазурной воде, как в зеркале.

Видение было настолько ярким и правдоподобным, что даже в забытье Пейтон подумал: сон не может быть таким реальным. И тут все кончилось. Так резко, словно оборвалось, и этот «обрыв» привел его в чувство.

Разочарованный, Пейтон лежал с закрытыми глазами, пытаясь вернуть утраченный рай. Но все было бесполезно: что-то било в его голову, не давая уснуть. Да и постель стала чертовски твердой и неудобной. Он решил выяснить, что же его разбудило.

Пейтон считал себя реалистом. Всякие философские материи не трогали его. Поэтому шок оказался намного сильнее, чем у менее развитой личности на его месте. Никогда раньше он не сомневался, что абсолютно нормален, а вот тут пришлось. Потому что звуком, разбудившим его, был шум прибоя, разбивавшегося о рифы. Он лежал на золотом песке лагуны. Ветер пел в пальмах. Его теплые прикосновения ласкали Пейтона.

Сначала Пейтон попытался убедить себя, что все еще спит. Но вскоре у него не осталось ни малейших сомнений в реальности происходящего. Пока человек в здравом уме, ему никогда не перепутать реальность со сном. Если в мире вообще существует реальность, то это была она.

Постепенно чувство удивления исчезло. Пейтон поднялся на ноги, песок осыпался с него золотым дождем. Прикрыв глаза от солнца, он окинул взглядом пляж.

Место казалось ему знакомым. Он знал, что немного дальше находится деревня. Скоро Пейтон присоединится к друзьям, с которыми ненадолго расстался в мире, о котором уже начал забывать.

Почти исчезла память о молодом инженере – он не мог вспомнить его имя, – который так стремился к знаниям и славе. В той, другой жизни он знал этого глупца очень хорошо. Здесь очевидна тщетность его амбиций.

Он лениво брел по пляжу. Последние воспоминания о призрачной жизни таяли с каждым шагом подобно деталям сновидений при ясном свете дня.

На другой стороне мира трое очень озабоченных ученых в пустынной лаборатории не отрывали глаз от многоканального коммуникатора необычной конструкции. Он молчал уже девять часов. В первые восемь сообщений не ожидалось, но запланированный сигнал запаздывал уже более чем на час.

Алан Хенсон вскочил в нетерпении:

– Мы должны что-то делать! Я его вызову!

Двое других нервно переглянулись.

– Вызов могут засечь.

– Не смогут, если они не следят за нами. А если и следят, я не скажу ничего необычного. Пейтон поймет, если он в состоянии ответить.

Если Пейтон и имел представление о времени, то теперь утратил его. Только настоящее было реальным. Прошлое и будущее скрылись за непроницаемой завесой, как великолепный ландшафт скрывается за стеной дождя.

Пейтон наслаждался настоящим и был удовлетворен. Ничего не осталось от беспокойного, мечущегося духа, который отправился на поиски новых знаний. Ему больше не нужны были знания.

Позже он никогда не мог вспомнить о своей жизни на острове. У него было много друзей, но их имена и лица исчезли без следа. Любовь, умиротворение, счастье – все это было с ним на краткий миг. Помнил он только пару последних мгновений своей жизни в раю.

Странно, что все кончилось так, как начиналось. Опять он находился на берегу лагуны. Но стояла ночь, и он был не один. Полная луна плыла низко над океаном. Ее длинный серебряный хвост протянулся до конца мира. Немигающие неподвижные звезды горели в небе, точно бриллианты. Они были прекраснее, чем в забытом небе забытой Земли.

Однако Пейтон думал о другой красоте. Он склонился к фигуре, лежавшей на золотом песке – не более золотом, чем ее небрежно разметавшиеся волосы. Затем рай задрожал и растаял. От мучительной боли расставания со всем, что он любил. Пептон громко закричал. Только стремительность перемены спасла его разум. Когда все было кончено, он почувствовал себя Адамом в момент изгнания из рая.

Звук, вернувший его, был обычнейшим в мире звуком. Ничто другое не достигло бы его сознания в том убежище. Это был всего лишь писк коммуникатора.

Звон замер, как только он машинально нажал на кнопку приема. Нужно было что-то ответить незнакомому собеседнику. Кто такой Алан Хенсон? Вскоре контуры реальности приобрели четкость. Все еще ошеломленный, Пейтон сидел на кушетке, обхватив голову руками, пытаясь заново сориентироваться в реальности.

Он не спал и был уверен в этом. Он как будто прожил другую жизнь, а теперь заново возвращался к прежнему существованию, как после амнезии. И хотя Пейтон был все еще не в себе, он сделал четкий вывод: в Комарре нельзя спать.

Характер и воля Ричарда Пейтона III возвращались из небытия. Он неуверенно поднялся на ноги и вышел из комнаты все в тот же длинный коридор с множеством дверей. Наконец до него дошел смысл изображенного символа.

Вряд ли он замечал, куда идет. Стоящая перед ним проблема поглотила все его внимание. Мышление приобретало привычную четкость, и он начал понимать суть проблемы. Пока это была только теория, но вскоре он испытает ее на практике.

Человеческое сознание – вещь тонкая, скрытая, не имеет прямого контакта с окружающим миром и берет знания и опыт у органов чувств. Мысли и эмоции можно записывать и хранить, как в более древние времена человек записывал звук с помощью магнитной пленки.

Если эти мысли спроецировать на другое сознание, когда оно спит или находится в забытьи и органы чувств как бы оцепенели, оно воспримет их как чувственную реальность. Нет способа раскрыть этот обман, как невозможно отличить прекрасную запись симфонии от живого исполнения.

Все это было известно давно, но создатели-Комарры применили его впервые в мире. Где-то в городе работают анализаторы мыслей и желаний людей, входящих в Комарру. Строителями города было предусмотрено хранилище для записей всех ощущений и переживаний, испытанных человеком. Из этого материала можно было конструировать любое будущее.

Теперь Пейтон понял меру гениальности творца Комарры. Машины проанализировали его глубочайшие побуждения и создали мир из его сокровенных мыслей и подсознательных желаний. Овладев при удобном случае его сознанием, машины вложили туда созданную ими реальность.

Неудивительно, что в его сновидении, в том полузабытом уже раю, было все, к чему он стремился. Неудивительно, что и через века люди ищут в Комарре забвения.