Летописи Арванды. Легенды спящего города

И попросил мешок наполнить, что он сюда принес с собой…

Но тут посыпались насмешки: «Он, что, с ума сошел совсем?

Считать мы, что ли, не умеем? Да нету в мире этих цен —

За незатейливый мотивчик он просит золота мешок,

Наверно, наглостью счастливчик привык дурачить лежебок…

Но мы-то грамотные люди и понимаем, что почем —

Тебе и так довольно будет, иди, мы стражу позовем…»

Но Крысолов себя вел странно — смеясь, откинулся назад,

Шутовски поклонился рьяно, потом попятился назад…

Он так и шел, и бил поклоны, пока не скрылся от их глаз,

А дальше — за крутые склоны холмов, что окружают нас…

Но через час запела флейта — и городская детвора,

Во что бы ни была одета, вдруг побежала со двора!

И малыши, и те, что старше, ушли за тяжкие врата —

Они бежали дальше, дальше… К Флейтисту в образе шута.

Он вел их по долинам в горы — к обрыву проведя сквозь лес,

Открыл им облаков узоры, и там, у пропасти, исчез…

Но музыка его осталась! И в небо синее звала,

Как птица вольная взлетала — вперед шагнула детвора…

Господь не допустил злодейства — и в этот город золотой

Вознес их, чтобы в мире детства они могли найти покой.

А там, в Фарго, детей искали — три дня и ночи по холмам

Родители в тоске, печали бродили, кланяясь ветрам…

Все слезы выплакали болью, сорвали голоса, крича…

Надежда обернулась кровью, истаяла в огне свеча.

Они вернулись в мертвый город, купили новое зерно,

Припасы — и замкнулись в горе, врата захлопнулись Фарго…

Теперь уж сорок лет минуло, и лишь седые старики

Оплакивают жизнь иную — и помнят детские черты…

Но и сейчас сердца жестоки, больные старики живут

Убиты горем, одиноки — но мертвый город стерегут:

По стенам дряхлый страж проходит, но ржавого оружья лязг

Уже страх прежний не наводит, а город поглощает мрак —

Он обнищал, и стены рушит всесущий ядовитый плющ,

А костенеющие души мертвит безжалостная сушь —

Они не стали милосердней, и люди гибнут у их врат…

Они ж впадают в грех усердней — весь мир пред ними виноват!

Они и небо обвинили в немыслимой беде своей —

И лишь свои грехи забыли, озлобливаясь все сильней…

Фарго погибнет вскоре… Дьявол их души ждет уже давно —

Отравленым безверья ядом во тьме погибнуть суждено…

Ты знаешь все об их несчастье, ты им сочувствуешь душой —

Но свет над Городом не властен, они избрали путь другой…»

Часть четвертая: ДОРОГА СРЕДИ ТЕНЕЙ

Старик молчал и горько плакал, всем сердцем сострадая тем,

Кто лишь богатства в жизни алкал, кто ради гордости и злата

На путь встал горестных потерь:

«Как им помочь? Что можно сделать?! Ведь я не обрету покой,

Пока родители и дети разделены такой судьбой —

Пока одни живут, не помня тех, кто любил их и растил…

А день других лишь тьмой наполнен и ненавистен божий мир…»

Но Ангел слезными очами смотрел в заоблачную высь —

Он плакал, и его слезами светлела даль за облаками,

Что радугой земной лились...

«Я не могу тебе ответить — да, Город должен быть спасен…

Но как спасти мне тех, кто к свету ни разу не был обращен?!

Ни словом, взглядом или мыслью… А смерть других — по их вине?

Судьба их — добровольный выбор, и страшно, больно, душно мне…

Я ждал напрасно эти годы, надеялся, что их сердца

Смягчатся перед страшным горем, но… Нет — до страшного конца!

Они не обратились к небу, и права Господа здесь нет —

Им Дьявол расставляет сети, им перед ним держать ответ…

Тебя же ждут покой и радость, ты заслужил их и теперь

Достойная, благая старость венчает жизнь твою, поверь…»

«Нет! Их страданья я увидел и не смогу про них забыть…

И там, я слышал у обрыва — их грех возможно искупить…»

«Возможно, да — закон извечный, что на нетлеющих камнях

Сияет правдой бесконечной средь сумрака в туманных днях,

Гласит, что дьяволу подвластны пороки и грехи земли,

И души те, что безучастны к взыванью страждущей мольбы…

Но если светом покаянья их озарится грешный путь,

И зла свершенного признанье сорвется с уст когда-нибудь,

И Господа святое имя больную душу осветит —

Господь спасет их и поднимет, от тьмы холодной защитит…

Ты знаешь сам, все это было с тобой… Но Город не таков —

Над ним простерлась злая сила, ему не скинуть сих оков…»

«Я попытаюсь! Может статься, теперь, когда прошли года

Сердца жестокие смягчатся — Фарго откроет мне врата…»

«Григорий, если ты решишься, то знай — твой дом в долине ждет,

В любой момент ты возвратиться обратно можешь… А вперед

Пойдешь — там будет дьявол, он не отступит ни на шаг —

Фарго его трофей по праву… А ты избранник света — враг!

Я тоже буду там с тобою и ни на миг не отступлю —

Иди же с верою святою, я путь твой светом окроплю!»

***

Дорога снова меж холмами вела в изгиб речных долин.

С утра среди лесов петляла, теперь — цветущими полями,

Где веет пряный травный дым…

Река журчанием прохладным в путь проводила старика,

А дальше ароматом сладким, дыханьем легким и туманным

Встречали странника ветра…

Но вот в долины синий вечер спустился облаком росы,

Мелькнул над полем сизый кречет, покрылся путь туманом млечным,

Закрыли чашечки цветы…

И вот вдали огни мелькнули, окрест разнесся лай собак —

Домов ряд и косые курни средь леса и полей приткнулись,

Старик направился туда —

Он постучался в самый крайний, неброский, но добротный дом,

На стук его открыл хозяин и пригласил с дороги дальней

Передохнуть перед огнем.

За ужином хозяин дома спросил с почтеньем старика —

Откуда странник будет родом, куда он держит путь, знакомы ль

Ему окрестные места?

Старик назвался — кто, откуда — и о скитаниях своих

Немного рассказал — как чудно устроен этот мир, как мудро

Свет Господа горит над ним.

Рассказ закончив и за ужин хозяина благодаря,

Старик спросил его, как лучше идти до моря — здесь все чуждо,

Ему неведом этот край.

«Почтенный старец, здесь до моря дорога трудная пойдет —

И так пути-то суток двое среди лесов, долин, болот…

Мы там давно уже не ходим, хотя там был богатый порт,

Он обветшал и сгинул, вроде — никто торговли не ведет.

Хоть неудобно — караваны проходят северней, но там

Нет гавани, и капитаны идут к далеким берегам…

А мы остались без торговли — на ярмарку, бывает, так

Неделю едешь, неудобно, а прибыли — всего пятак…

И то сказать — как порт нам нужен. Там город был, кажись, Фарго —

Мне дед мой сказывал… Но хуже порядков тех быть не могло —

Коль засветло ты не добрался и не закончил договор —

В ворота можно не стучаться, никто не пустит на подвор…

А хуже всех больным и нищим, что милость по миру берут, —

В лесах ночных ведь волки рыщут, и ураган бывает крут…

Фарго же никого не впустит, частенько у закрытых врат,

Как животина, мерли люди — частенько, люди говорят…

Ты, отче, не ходи в те дали — давно уж глухи те места,

Давно Фарго мы не слыхали, небось, и заросла тропа…»

Старик, вздохнув, пошел к постели… Наутро встал, благословясь,

И только небо просветлело, рассвета нити заалели —

Он в путь отправился опять.

***

Дорога старая травою и мхом зеленым заросла,

Покрылась павшею листвою, присыпалась слегка землею,

Но видна все еще была.

День минул, и в лесной сторожке старик остался на ночлег —

Свечу поставил на окошко, перекрестил углы, порожек,

Достал из сумки квас и хлеб…

Он спал спокойно — но снаружи всю ночь мелькала чья-то тень,

И шорохи вокруг избушки вились, роились, словно мушки

В ленивый, жаркий летний день…

Сквозь гул и шорох смех негромкий касался слуха старика…

Корявый, неприятно-ломкий, он полз, но обходил сторонкой —

Кругом сторожки лесника…

…Старик проснулся, помолился и путь продолжил на заре —

В лесу еще туман клубился, но в небе всполохи зарницы

Ночную разгоняли тень.

К полудню солнечные блики пробились радужной волной,

Стал слышен рокот — море близко, лес поредел и расступился,

Запахло хвоей и смолой.

И снова вечер, звезды низко склонились к пологу земли,

Верхушки сосен в темной выси тонули… А внизу струились

И вдаль летели огоньки…

И вскоре к брошенной избушке огни с дороги привели —

Она стояла на опушке, за нею темным полукружьем

Виднелось поле и холмы…

Той ночью звуки не стихали — зловещий шепот за окном

Сулил погибель… Между снами чудные образы мелькали,

И …флейта пела за холмом!

К утру исчезли звуки. Солнце укрылось сонно в облаках,

И сон его вот-вот прольется дождем, что ливнем обернется

В вечерних сумрачных лесах…

Старик отправился в дорогу, с надеждою благословясь,

С молитвой обращаясь к Богу, прося защиту и подмогу —

Чтоб путь он совершил не зря…

Да, к вечеру сгустилась буря — на поле ветер бушевал,

Холодные хлестали струи, и молнии, как взгляды фурий,

Метались, падая в провал.

Ревела буря, а над морем мешались ветер и огонь,

И диким, самым страшным штормом, взрывались сумрачные волны —

Вдали часов раздался бой…

Старик средь бури растерялся и сбился с темного пути —

Но снова всполохи огнями взлетели пред его ногами

И дальше смело повели…

Часть пятая: ПРОТИВОСТОЯНИЕ

…Вот стены, и врата чернеют, и бой часов летит окрест…

Тлен одиночества и время, и старость в стенах каменеют

И в людях, что остались здесь…

Старик не стал стучать в ворота — в молитве на колени сел,

Вокруг не обращая взора, терпя безумства непогоды,

Застыв, он лишь вперед глядел…

А буря громче завывала, деревья гнула до земли,

Бросая ливня покрывала на старца, что сидел упрямо

У врат и Господа молил…

Но вот средь бури флейта взвыла, и от Фарго прочь позвала,

Со всею ненависти силой приказывала и молила —

Старик же Бога призывал!

Над ним огни, что ярче молний, взлетели огненной волной

И скрыли старика от воя… Изнемогла и буря вскоре —

Старик один был пред стеной.

Минула ночь. Старик молился… А за стеною старый страж

Следил за ним из-за бойницы, надеясь, что тот отвратится

И утром повернет назад…

Но утром, увидав, что странник стоит, как ночью, у ворот

И бьет поклоны неустанно, решил, что это все же странно —

Не просит, помощь не зовет…

Кряхтя, он поспешил на площадь, пройдя по сбитой мостовой —

На стену встал его помощник, что также видел этой ночью,

Как странник выстоял живой.

А первый страж уже добрался до городского головы,

С трудом сглотнул и отдышался, потом несмело постучался

И дверь со скрипом отворил:

«Там, ваша честь, старик явился — всю ночь под стенами стоял

Он на коленях и молился… Не звал, в ворота не стучал…

Мы слышали и звуки флейты… Как и тогда, в тот страшный день —

Вкруг старика ее напевы бросали сумрачную тень.

А он… молился на коленях — и искры огненным кольцом

Кружили, разгоняя тени, он говорил с самим Творцом…»

« Не говори мне этой чуши! Все померещилось тебе —

Нам в Городе их Бог не нужен, мы сами господа себе!

Старик живой? Вот так везунчик — наверно, крепкий организм…

А сколько их здесь ныло… Случай! А утром их бросали вниз…

Иди себе… о нем не думай — он или сгинет, иль уйдет…

Меня не трогают их судьбы, пускай мир вовсе пропадет…»

И старый мэр вновь у камина уселся, кашляя, кряхтя,

Вдыхая вкус смолы и дыма — и чудилась ему Марина,

Его любимое дитя…

Светилось личико малышки, а взгляд стремился к небесам…

Там, в комнате, и ныне книжки лежат, и плюшевые мишки,

И ленты к светлым волосам…

А страж, кряхтя, побрел обратно, слезу сгоняя по пути —

Он вспомнил маленького брата, проделки, шутки Алехандро,

И смех, что лучиком светил…

***

…Сменилась стража этой ночью. Молился у стены старик…

И стражи слышали: «Мой отче…» И думали — что им пророчит

Его печальный светлый лик…

Вот буря с силой загудела, бичом холодным дождь хлестнул,

И тут же музыка взлетела — о скорой смерти флейта пела!

Ей вторил шторма вой и гул…

Старик взял в руки крест нательный, в слезах его поцеловал —

И тут же искорки взлетели и скрыли в огненной метели

Молящегося старика…

С тревогой стражи ждали утра — всю ночь бесился ураган!

Но вот высокая фигура, не сломленная злою бурей,

В молитве скорбной склонена…

О чем он плачет здесь? О детях? Но что он мог о них узнать…

О тех счастливых днях и летах, что промелькнули, как комета,

Оставив гнить и умирать?...

Кто помнит о Фарго несчастном? Кому есть дело до людей,

Чья жизнь была, как вечный праздник и чьей все покорялись власти —

Теперь они среди теней…

А, может, он о жертвах плачет, что сгинули у этих врат?

Откуда этот странный старче?... Могло ли это быть иначе?

Но разве… Город виноват?

И первый страж пошел с докладом к достопочтимому судье,

Что средь покинутого сада под диким старым виноградом

Сидел на треснувшей скамье:

«Там, ваша честь, перед вратами уж день второй старик сидит…

Молитвы шепчет… Может, сами посмотрите… Он не глядит

По сторонам, не просит денег, впустить не просит на порог —

Его от бурь ночных и ветра огней скрывает хоровод…

Он молится весь день и плачет… Лишь на коленях он сидит…

Одно все это может значить — в душе он с Богом говорит…»

«Не смей мне глупости пустые рассказывать… Ну, что — старик?

Здесь было много их… Такие, что только могут, что просить…

Я не пойду — что, я не видел тех попрошаек и рванье,

Что у ворот тяжелых сидя, могли издать лишь плачь нытье?

Иди себе… Я очень занят… Не обижайся, старина —

Меня знобило утром рано, и целый день болит спина…»

Судья, усевшись поудобней, вернулся к памятным годам,

Когда его сыночек Робин носился, лепеча, по дому

И лазал по его плечам —

Любил он на отцовской шее смотреть в заоблачную даль…

Он так отцу и не поверил, что там, где небо пламенеет,

Нет Господа… а так ведь жаль…

Он часто спрашивал о Боге… Отец смеялся и шутил —

Но, покраснев, с обидой Робин, ладошкой рот зажав в тревоге,

Серьезным быть его просил…

Теперь все в прошлом… Не вернется счастливых весен череда —

Малыш любил смотреть на солнце, любил раскрашивать оконца

И складывать кусочки льда…

…В смятенье стражник возвращался — не шел из головы старик…

Он… не бедняк, не попрошайка. А в мыслях образ воскрешался

Любимой дочери — Арлит…

Она любила на поляне, перед воротами Фарго,

Играть беспечно вечерами, когда туман под облаками

Течет, как в крынку молоко…

Цветы вечерние так сладко свой отдавали аромат…

Весь Город знал ее повадки — и после яркого заката

Страж приводил Арлит назад…

***

Он бред в раздумьях, как в тумане, на площадь вышел, где кружком

Уже стояли горожане, решившие, что могут сами

Взглянуть на старика тайком.

Старик молился… Как и прежде, лишь к Богу обращен был взгляд

С тоской и призрачной надеждой… А ветер колыхал одежды…

Народ попятился назад —

Там, за спиной его склоненной, из хмурых серых облаков

Фигура встала в красно-черном… Застыли люди изумленно —

Им улыбался Крысолов!

«Чего вы ждете, горожане? Уж третий день у ваших врат

Скулит и ноет нищий старый… Я вам верну детей назад,

А вы — убейте попрошайку! Что вам еще одна душа?

Ведь сколько их больных и слабых ваш Город живота лишал?

У этих стен мольбы и слезы сливалися в последний крик!

А утром — скрюченные позы и жалкой смерти жалкий лик…

А этот… Ну, немного крепче, раз выдержал уже два дня…

Но старичок ведь не бессмертен, а вы — порадуйте меня!»

Вздох ужаса со стен донесся, старухи, старики в тоске

Словам внимали… Злобный голос будил воспоминанья, слезы…

Сквозь старости жестокий тлен.

Старик молился. Он ни словом, ни взглядом не вострепетал,

Перед коварством Крысолова ни сердцем, ни душой не дрогнул —

Но лишь молиться продолжал…

В сердцах же горожан сомненья посеяли его слова —

И злые в смерти обвиненья тяжелым молотом давлели,

И воспротивилась душа!

«Не может быть! Так мы повинны?! Мы погубили тех людей,

Что нас о помощи молили в ненастном реве злых ночей…

Мы так гордились, что богатством наш Город превзошел других —

Фарго был равен малым царствам, сияло золото над ним!

Мы думали, что всех сильнее! Сиянье золотых монет

Не замутнит стареньем время — мы процветали много лет…

Но час пришел… И наши дети безвременно ушли от нас —

И золото уже не светит, не радует умерших глаз…

Что нам богатство?! Если старость и бремя одиноких лет,

И тлена дряхлая усталость заставили держать ответ!

Да, мы повинны! Но убийством не отягчим своей вины!

И дети нам бы не простили — их души чистыми ушли…»

Вдруг флейта гневно и протяжно завыла в дьявольских руках —

Зов прозвучал сигналом дважды, ее приказ услышал каждый:

Убей! Убей же старика!...

А он молился и слезами оплакивал невинных кровь —

Душой витал за облаками, вдруг встретился с людьми глазами —

И со стены раздался вопль:

«Молись за нас! Мы слишком слабы — и крепкой веры у нас нет,

Во многих бедах виноваты, но не дали за них ответ…

Мы не хотим еще убийства! На нас и так уж грех большой,

Нам нечем больше расплатиться — лишь только собственной душой!

Теперь, когда болезнь и время, и боль тоски вошли в судьбу —

Мы сомневаемся, но верим! Мы не хотим уйти во тьму!

Хотим с детьми соединиться, увидеть свет любимых глаз…

Они не могут в ад сокрыться — они ведь были лучше нас!»

Завился вихрь, взревела флейта, и тучи черной пеленой

Закрыли в то мгновенье небо — напевы ярости и гнева

Обрушились на них стеной…

Руками зажимая уши, метались люди по стене —

Невмоготу им было слушать, и кровью обливались души,

В пылающей скитаясь тьме…

Старик молился — затихала мелодия, и вздох людской

Ответом был… Но снова дьявол обрушил силу урагана

Над головой его седой —

Посыпались удары молний, и дрогнул белый силуэт,

Вопль ужаса сердца наполнил — старик упал! А флейта воем

Хлестнула с силой по земле…

***

Старик лежал, а кровь хлестала из носа, рта, и из ушей…

Над ним стоял с улыбкой дьявол, в раздумье сумрачном решая,

Чем бы еще смутить людей…

Но распахнулись вдруг ворота! Бежала к старику толпа,

Его схватил под руки кто-то — с любовью, искренней заботой

Его внесли в Фарго врата!

Когда ворота затворились, омыли кровь с его лица,

Водою чистой напоили и стали истово молиться —

Просить за жизнь его Творца!

Старик сказал, теряя силы, знаменье крестное творя,

Что перед собственной кончиной с них хочет снять былые вины,

Чтоб смерть его была не зря —

Он им расскажет, как однажды почувствовал земную грань,

Что ад его навеки свяжет, и будет боль минуты каждой

Терзать и жечь его гортань:

«Не знаю, как смог бы я выжить в аду,

Как смог бы дышать ядовитым туманом…

Я думал, что дверь никогда не найду,

И скроюсь навек в дымном пепле без края...

Не помню, как начался этот кошмар,

И как я попал в эти мрачные стены…

Повсюду был дым и колючий угар,

С губ капали хлопья кровавые пены.

Я бился о камни и ногти ломал,

Пытаясь пробить каменистые своды,

Но лишь понапрасну я силы терял,

Не смог я найти потаенного хода…

А дым все колол мне глаза и гортань

И внутрь проникал ядовитой змеею…

Казалось, что я перешел уже грань,

И час мой настал, что назначен судьбою.

Я задыхался, и кашель саднил,

Я тыкался в стены, их пачкая кровью…

Внезапно дорогу огонь преградил,

Меня опалив и пронзив острой болью.

А там, за задымленным пламенем вдруг

Услышал, как имя мое выкликают –

Как будто прошел я назначенный круг,

И дальше меня с нетерпеньем встречают!

Я пал на колени, но вспомнить не мог

Слова, что спасли бы меня от расправы,

И вдруг увидал на горящий порог

Ступил кто-то с взглядом дымящейся лавы…

И я до креста обгоревшей рукой

Дотронулся, вспомнив начало молитвы

Два светлых крыла распростерлись над мной,

И я стал свидетелем яростной битвы…

Всех слов я не понял, но помню сейчас

Речь шла о законе, извечной твердыне:

Кто Господа имя призвал в страшный час

Тот силам иным не подвластен отныне!

Я видел, как скрылся за вихрем огня

Кто душу мою уже видел сгоревшей

Спаситель мой вынес на волю меня,

Омыв в каплях света и водах чистейших…

Боялся смотреть я на ангельский лик,

Не в силах стерпеть всеблагого сиянья.

Он молвил мне в краткий прощания миг:

Дорога к спасенью одна – покаянье...» —

Вдруг флейта взвыла ураганом! Бесясь и воя в вышине

Безумным холодом и шквалом, приказ отдал с проклятьем дьявол:

«Отдайте! Дайте его мне!»

И люди пали на колени, от боли, ужаса, крича —

В отчаянье и исступленье они взгляд обратили к небу,

Открылась Господу душа:

«Спаси его и нас, Всевышний! И если суждена нам смерть —

Не дай забрать нас темной силе, позволь душе увидеть свет!»

Огонь забрезжил в тьме, и крылья простерлись белой пеленой —

И флейта сгинула за ними, исчезли ураган и ливень —

Встал Ангел божий над стеной!

«Ты больше не имеешь власти! И выбор сделан! Тот закон,

Которому мир подчинялся до дня сего и испокон

Гласит, что даже страшный грешник, призвавший Господа в мольбе,

Забывший путь греховный прежний — он не принадлежит тебе!

Оставь Фарго! Грехи людские очищены слезами тех,

Кто состраданьем искупили гордыни и бездушья грех…»

В бессилье злобном вскрикнул Дьявол, ударив в землю кулаком —

Столбы огня с ним рядом встали! Но тут он в ужасе отпрянул

Перед сияющим мечом:

«Ну, что ж! Закон я чту издревле — я проиграл и подчинюсь…

Раз им угодно выбрать веру, оставлю Город и смирюсь…

На этот раз не подфартило — вернее повезет в другой —

До встречи, вечный мой противник! До скорой встречи, Ангел мой…»

Часть шестая: РАССВЕТ

Вздохнул печально светлый Ангел, скатилась по щеке слеза…

Людскую боль он, как на плахе, оплакал кровью, и веками

Стояла скорбь в его глазах.

Вокруг с земли вставали люди, и благодарности слова

За совершившееся чудо чрез пересохшиеся губы

Слетали к чистым небесам!

Но снова болью и печалью наполнились сердца людей —

Старик с открытыми глазами лежал и взглядом чужедальним

Смотрел за грань страны теней…

«Я ухожу… Но я так счастлив — к вам радость скорая придет…

Не только жизнь от темной власти спасли вы… Близится рассвет —

Те, по кому вы столь страдали, на крыльях белых прилетят,

До самой смерти будут с вами, и время повернется вспять…»

Рыдали люди и молились за душу светлую его —

Вдруг белым светом заструились лучи и облаком разлились —

Взметнулось Ангела крыло:

«Григорий! Жертва, что ты ныне принес к спасению других

Оплачена с лихвой… Иные тебя ждут светлые труды —

Смерть суждена тебе не скоро, теперь же радостно живи

Среди людей, ради которых готов был душу положить…

Отец Григорий! К жизни новой тебе воскреснуть суждено —

Ты настоятелем собора отныне будешь здесь, в Фарго!

Но, коль душа твоя устала, то дом в долине ждет тебя —

Ты алкал и страдал немало, и мирно отдохнуть пора…»

И люди в радостном смятенье благословляли этот миг —

Просили с ними в поселенье остаться, чтобы свет ученья

И веры им открыл старик…

***

…На горизонте развиднелось, и показалась стая птиц —

Они от дальних гор летели, их крылья в облаках белели

И отражали свет зарниц…

Они приблизились, и Ангел приветствовал улыбкой их,

А птицы, будто Город знали — над ним теперь кружилась стая,

Взлетая, опускалась вниз…

И вдруг сиянием чудесным над птицами упал рассвет,

Омыл знамением их крестным — мир огласился смехом детским,

Как воздаянье долгих лет —

Перед закрытыми вратами наследники и жизнь Фарго

В недоумении стояли: родители их не встречали —

Они вернулись в отчий дом!

Ворота настежь распахнулись — родители, забыв года,

По стертым камням старых улиц бежали к детям, и сомкнулись

Их руки раз и навсегда…

И вдруг их лица изменились — исчезли старости следы!

Границы стерлись временные, назад вернулись годы ныне —

И люди снова молоды!

А Город! Золотым сияньем искрятся крыши и дома —

Таким Фарго был утром ранним, и не было на свете равных

Его величью никогда…

Теперь вернулась слава снова! А разрушение и тлен

Исчезли по едину слову: прекрасный город-порт торговый

Вознесся ввысь величьем стен!

***

…На площади перед народом стояли бывший мэр с судьей…

Сломили души их невзгоды: живя в неверье злые годы

Они ценили лишь покой —

Теперь, обняв детей любимых и вслушиваясь в их рассказ —

Свое неверие винили, что много лет в душе хранили,

Не замечая скорбных глаз…

А дети нежно лепетали, прильнув к родительской груди,

Что птицами они летали! А ведь о том давно мечтали,

Когда рассвет горел вдали…

И слезы искренней печали из глаз родительских лились,

Теперь, когда они узнали, как спас Господь за облаками

Детей от злобствующей тьмы —

Как сохранял их эти годы, берег от горя и обид,

Надеясь, что умерший Город не скроется за темный полог

И веру в душах воскресит…

И мэр с судьей решили сами оставить должности свои —

За именитыми постами они черствели и теряли

Связь душ с любимыми детьми.

Над Фарго радуга разлилась — последний раз сиянье крыл

В злаченых крышах отразилось, улыбкой лица осветились —

И Ангел в небо воспарил…

Часть седьмая: ФЛЕЙТИСТ

Год минул, и былая слава к Фарго вернулась — снова порт

Суда морские принимает, и восстановленная гавань

Торговлю бойкую ведет.

А в Городе Собор построен, и золотые купола

Сияют гордой красотою, и мудростью гласит святою

О нем народная молва.

Теперь и бедный и убогий найдет в Фарго покой и кров —

Приют для сирот здесь построен и дом паломников — с дороги

Для каждого ночлег готов.

Отец Григорий, настоятель, за год здесь многое успел —

Детей и взрослых воспитатель, духовник, о других старатель,

Наставник милосердных дел.

Его любовью и заботой окружены и млад, и стар —

За сострадание и кротость он уважаем всем народом,

В иных известен землях стал.

За утешением в печали, благословением в трудах

Презрев леса и расстоянья, народ идет к Соборным Храмам,

Что высятся в Фарго стенах.

Молва людская не стихает, свет новой жизни над Фарго,

Что скинул пелены печали — звездою северного края

Сияет гордо и светло!

***

…В ущелье вечер опустился, дорогу звездную открыв…

Туман дорогой расстелился… Вратами в темный сумрак выси

Зияет среди гор обрыв!

На самом крае у обрыва фигура странная сидит —

В костюме, что наполовину поделен красно-черным клином,

И флейта на ремне висит…

Флейтист… Он с сумрачной усмешкой глядит на пелену земли,

Где в суете, тревоге вечной, в смятении души беспечной

Проводят люди дни свои.

Он выбирает свои жертвы из тех, что в череде страстей

Забыли о душе бессмертной и служат только лжи и тлену,

Не слыша крик других людей —

Кто лишь богатство выбрал богом и возомнил, что его блеск

Их вознесет перед народом. Кто в самомнении убогом

Забыл, что смертен человек…

И слаб… а есть иная воля — дается людям злата власть,

Пока взять Бог ее позволит, и дьявол до поры не спорит —

Натешиться давая всласть…

Любая ложь и ухищренья — людей лишь могут обмануть.

Когда-нибудь приходит время остановиться и измерить

Другою мерой жизни путь…

Ничто не дастся безответно — за все приходится платить,

И лишь вопрос какой монетой —до время будет незаметен,

Но оборвется эта нить…

***

…Как безмятежен взгляд Флейтиста… Подолгу жертвы он не ждет —

Бездушье, жадность эгоизма, самовеличие, бесчинство

В растленном разуме живет.

И флейта заиграет снова, приказывая и маня —

Обрыв открыт, и тьма готова по дьявола бесспорной воле

Попавших в сеть его принять.

…Извечно — где Флейтиста сети расставлены душе людской,

Там Ангела улыбка светит, что в темной пелене столетий

Роняет слезы над землей…

2009 г.