Летние каникулы

Глава 1

Учитель 2. Летние каникулы

Глава 1.

Летнее июньское солнце выжигает бескрайнюю синь неба, превращая ее в белую пустыню. Облака словно забыли о своем существовании и не появлялись в округе уже больше недели. Легкий ветерок, еще недавно приятно охлаждавший разгоряченные тела, затих.

Жара опустилась на Урал.

Первые летние деньки принесли штиль и зной. Безжалостный огненный шар, висевший вверху, недавно, буквально месяц назад даривший жизнь и тепло, теперь выжигал всю зелень, уничтожая любые намеки на тень. Дожди обходили нашу область стороной, отчего реки и водоемы стремительно мелели, обнажая коричневое, покрытое мертвыми водорослями дно.

А мне, вернее нам, было тяжелее вдвойне.

Духота.

Тяжелый, спертый воздух, казалось, ощущался и отторгался легкими, которые с трудом, с помощью измождённых альвеол, проталкивали его дальше в кровеносные сосуды. А затем, также с трудом, выталкивался обратно.

Маленькое вентиляционное отверстие над «санитарной зоной» попросту не справлялось с выдыхаемымы глотками углекислым газом. В крошечном, три на четыре, помещении, сидя буквально друг на друге находился десяток заключенных.

Как сельди в бочке.

Очень точное выражение. Очень подходит под мой случай. Две двух-этажные шконки, приставленные к серым стенам с толстенной шершавой «шубой». Узкий стол с двумя табуретами. И толпа зеков. Спали в три смены, ели в пять. Очередь к маленькому окошку над потолком, смотрящим на городскую улицу, расписана на неделю вперед. Единственное развлечение.

ИВС, мать его.

Изолятор временного содержания. И я уже в третий раз посещаю подобные заведения. И это мне очень сильно не нравится. Что-то я явно делаю не так.

Я нахожусь здесь уже вторые сутки, но кажется, что все пять.

Липкая жара, отсутствие свежего воздуха, теснота, скудное питание и абсолютное ничего не деланье сводят с ума. А понимание, что ничего не в силах изменить, только усугубляет ситуацию.

Поэтому вторым по популярности развлечением, после разглядывания через заплеванное стекло праздношатающихся граждан и гражданок, были разговоры. Обо всем и ни о чем.

О мерзкой погоде. О мерзкой еде. О мерзких ментах, запревших здесь невинных (а каждый первый в этой камере утверждал, что его посадили сюда по ошибке) и честных людей. Рассказывали о своих случаях и все соглашались: да, ваще ни за что забрали. Максимум штраф и административка.

Только я молчал и не делился своими бедами. Во-первых, я был уверен, что здесь, в камере, присутствует стукач, сливающий все беседы охранникам. А во-вторых, что мне говорить? Что убил фсбшника? Так это еще доказать надо.

Ведь главное доказательство — оружие убийства — так и не нашли. Да и как его найдут, если он находится тут со мной, в ячейке быстрого доступа номер один. А вот нож, которым лейтенант убил полицейских в больнице и пистолет с глушителем, нашли. Правда, я уверен, там не было никаких отпечатков — киллер был в перчатках. И еще видеозапись с регистратора, ворвавшегося в палату легавого. И его быстрый допрос Леры. Не допрос даже, так один вопрос: кто убил фсбшника, на который испуганная девушка ответила правдиво. И показала на меня. Потом она, конечно, начала отказываться от своих слов, ссылаясь на шок и что ей все могло померещиться…

Но видеозапись полицейского регистратора — это железобетонный факт. Такое оспорить очень трудно. К тому же Валерия не видела и не знала, кто убил охрану в коридоре.

В итоге на мне висит три трупа, и все они были при исполнении. А это гарантированный расстрел. Так мне и сказал адвокат, и порекомендовал написать чистосердечное, с надеждой, что раскаяние смиловистит судью и он сжалится до пожизненного. Правда адвокат был казенный, предоставленный государством, и его речам я верил лишь наполовину.

Да и эти убийства не имели прямых доказательств и надежных свидетелей. Но зато была куча косвенных фактов, которые указывали на меня. Ну, в самом деле, не будет же офицер Федеральной службы безопасности Российской Федерации убивать девушку и двоих полицейских! А вот ее бывший парень вполне себе. Особенно если приплести сюда ревность, несчастную любовь и всё такое. Очень хорошая и стройная версия.

Подобные размышления вгоняли в депрессию, поэтому я всё чаще смотрел на дверь камеры. Надежная, железная дверь с маленьким окошком посередине, через которое нам три раза в сутки выдавали налитую в плошки, отвратительную баланду, именуемую капустным супом. И прикидывал, смогу ли я, используя скорость, умение своего дробовика, разгоняющего заряд до диких скоростей, выбить ее.

Патронов, после прохождения участка развития с отвратительными монстрами и изменившимися беглыми урками, осталось совсем немного, но мой конструктор постоянно пополнял их количество. Правда материала для их изготовления оставалось очень мало, но, думаю, на дверь хватит.

Если с ускорением несколько раз выстрелить в место размещения замка, то дверь откроется. Вопрос — что делать дальше? Там ведь есть еще двери. И охранники. С оружием. А убивать невинных людей я не хочу.

Так что, повертев эту идею в голове, поглядев на нее под разными углами, я, поставив на ней штамп «на самый крайний случай», отложил в дальний угол. И так и сидел на табурете с полным отсутствием каких-либо мыслей, бездумно пялившись на исцарапанный стол до тех пор пока за мной не пришли.

Заскрипел замок и маленькое дверное окошко откинулось наружу:

— Задержанный Морозов! — услышал я требовательный голос. — На выход!

Опять допрос? Уже третий за эти двое суток. Ну ладно, хоть какое-то развлечение.

Сомкнув руки за спиной, пятясь задом, засунул их в окошко. С характерным щелчком на запястьях защелкнулись наручники. Отошел от входа и уперся головой в стену, остальные сокамерники поступили аналогичным образом. Дождался, пока скрипя несмазанными петлями, откроется тяжелая дверь, окатив нас волной свежего, прохладного воздуха и, услышав команду, вышел в коридор.

Грохот замков и дверей сопровождал меня всю дорогу до выхода. И на знаковом перекрёстке коридоров, мы вдруг повернули совсем в другую сторону. Не вправо, к кабинетам. А влево, к выходу из здания. Значит не допрос. А что?

Очередная дверь дала ответ на этот вопрос. Но задала новый.

Четыре вооруженных человека, выглядящих словно спецназ на задании. Черные маски с прорезями для глаз глаз, бронежилеты, сверху разгрузка с обоймами от коротких пистолетов-пулеметов. Само оружие в руках, пальцы расслабленно лежат на скобах спусковых крючков. На рукаве шильдик с надписью «Управление С 'Смерч». Сама форма в цифровом, клетчатом серо-черном, неброском камуфляже.

— Задержанный Морозов доставлен, — отчитался перед ожидавшими мой конвоир и, не говоря больше ни слова, покинул комнату.

Бойцов сразу словно подменили. Они словно вышли на боевое задание. Внутри каждого из них вдруг начала ощущаться туго сжатая пружина, заведенный механизм, который сработает при малейшем толчке. И это разительное изменение произошло буквально за полсекунды. Вот передо мной сидели расслабленные люди в нелепых нарядах, а сейчас это опасные хищники в идеальной экипировке.

Один из спецназовцев зашел мне за спину, схватился за наручники и дернул их вверх, выворачивая мои руки, придавая моему телу сгорбленную покорную позу. Вмиг моя задница оказалась выше головы.

— Вперед, сука, — услышал я приказ. И вот так, на раскоряках, меня и повели к выходу.

Двое, вскинув оружие, сканируя окружающее пространство цепкими взглядами, пошли вперед; затем мы в виде эдакого кентавра наоборот; и замыкал шествие четвертый боец, прикрывая тылы группы.

Мы быстро вышли из здания и тут же погрузились в стоящую перед самым входом, наглухо тонированную, пассажирскую «Газель» грязно-серого неприметного цвета. Ее откатная дверь была приветственно распахнута, и мы стремительно, почти бегом, залезли в ее прохладное нутро.

Мотор взревел, и машина с пробуксовкой рванула вперед.

Меня посадили на сиденье, набросив на голову мешок, отчего я перестал ориентироваться куда мы едем. И это казалось странным. Как собственно и люди, что забрали меня из кутузки. Что за управление «С»? Если честно, впервые такое слышу. Да я даже не знаю, к каким силовым структурам оно относится.

И название такое пугающее — «Смерч». Очень напоминает старинное «СМЕРШ». Которое расшифровывается как: смерть шпионам.

Ехали молча. Никто из моих пленителей не промолвил и слова, даже у водителя не играла музыка. Только ревел движок «Газельки», да еле слышно гудел кондиционер.

И после духоты и жары камеры это воспринималось как облегчение. Пусть я сижу кверху попой с мешком на башке, зато мне прохладно и тело не потеет, источая липкую, дурно пахнущую жидкость.

Конечно, на душе было неспокойно, но я постарался расслабиться — всё же у меня есть умения, которые не раз спасли мою жизнь и которые недоступны простым людям. И в случае чего, смогу преподнести не один неприятный сюрприз.

Ехали долго, минут 40–50, причем три раза менялся характер движения и дороги.

Вначале ехали по обычным городским улицам. Останавливались на светофорах, поворачивали на перекрестках, еле тащились в пробках или объезжали их тихими переулками. Затем «Газелька» явно выбралась на трассу, набрав скорость и еще громче ревя мотором. Явно выехали за город и теперь удаляемся от него. И третий этап длился уже минут десять как. Плохая, в ямах и ухабах грунтовая дорога, на которой у отечественной машины сразу проснулись всевозможные скрипы и сверчки.

Наконец мы остановились, я услышал характерный звук роликов, которые по направляющим отъезжали в сторону вместе с воротами. Машина дернулась, проехав еще пару десятков метров, и остановилась. И тут же мне в ногу, в голень, прилетел удар. Пинали ребром тяжелых ботинок, явно для того, чтобы доставить боль.

— Просыпайся, мудень. Приехали.

Я одернул ногу, зашипел от боли. Отказался от обезболивания, предложенного имплантом. Не сейчас. Вполне возможно, что энергия мне вскорости понадобится совсем на другие дела.

— Командир, — вновь услышал я голос своего мучителя. — Мы привезли этого урода.

Меня с силой дернули за наручники вверх, выворачивая плечевые суставы, стащили с сиденья. В позе «зю», кверху какой, запинаясь и спотыкаясь, еле сдерживая ругательства и брызжущие от боли из глаз слезы, я шел за своим мучителем, тащившем меня за наручники. Дождался пинка сзади под колени и с некоторым облегчением рухнул вниз. Судя по всему, упал на траву.

— Сними с него мешок, — произнес сухой, властный голос.

Я зажмурился, когда вместо темноты пыльного мешка в мои глаза плескануло июньское выжигающее солнце. Скривился от яркого света, проморгался, осторожно огляделся.

Я сидел на коротко постриженной, светло-зеленой траве. Чуть дальше виднелись деревья, кусты, из-за которых выглядывал добротный, двух-этажный дом. Место было огорожено высоким забором, надежно скрывающим всё, что происходит за ним.

Вокруг меня на некотором отдалении стояло с десяток человек в такой же экипировке, как и те бойцы, что привезли мое тельце сюда. Клетчатый, серо-черный камуфляж, черные маски с прорезями для глаз, бронежилеты, разгрузка — всё было такое же. Как и патч на рукавах: «Управление С 'Смерч». Разным было оружие. Я увидел какие-то обвешенные прибамбасами, навроде коллиматорных прицелов и тактических фонарей, вариации автоматов Калашникова, а также несколько незнакомых мне короткоствольных пистолетов-пулеметов. Сбоку у всех виднелись кобуры с торчащими из них рукоятками пистолетов.

В центре этой однородной, вооруженной до зубов толпы стоял человек, единственный на ком не было маски, скрывающей лицо. Из оружия — только кобура со стволом на правом бедре. Седой ежик коротко постриженных волос, лицо с жестким, волевым взглядом серых глаз, плотно сжатые тонкие губы — этот человек источал из себя власть и опасность.

Сложив руки за спину, он внимательно изучал меня, и под этим холодным, колючим прицелом я почувствовал себя крайне неуверенно. Он словно раздевал меня. Сдергивал одежду, сдирал кожу, отрывал от костей мышцу за мышцей.

— И вот это чмо убил нашего Ваньку? — наконец презрительно выплюнул седой.

Вопрос был явно риторическим, поэтому никто не торопился отвечать.

«Вашего Ваньку?» — резвая, как собака породы «гончая», мысль галопом пронеслась по всем извилинам моего серого вещества. Убийца, если верить документам, да и допросам тоже, был из ФСБ. Значит и эти люди в камуфляже тоже из этого же подразделения.

А еще мне вдруг подумалось, что вот этот вот парад, вся эта форма, оружие, позы — весь этот спектакль сделан для одного зрителя, для меня. Произвести впечатление, запугать, подавить даже ростки храбрости. Мне стало так смешно, что я с трудом подавил улыбку.

Хоть они и дерьмовые актеры, любящие дешевые понты, но злить этих людей явно не стоит.

— Ну и кто ты такой? — снова спросил седовласый. И этот вопрос явно адресован ко мне.

Я пожал плечами и ответил так, как отвечал до этого во всех казенных заведениях:

— Морозов Дмитрий Сергеевич. Две тысячи седьмого года рождения.

— Да мне плевать, когда ты там родился, сопляк! — слова, словно стальные колючки вылетали из его рта, больно впиваясь в мое самолюбие. Вот вроде обычные слова, а че так обидно-то?

Он подошел ко мне, склонился, приблизившись прямо к лицу, в упор заглянул в глаза. Посмотрев в них пару секунд, у меня хватило ума отвести взгляд. Не стоит разыгрывать из себя героя. Эти люди очень опасны. А у меня руки в наручниках и за спиной. Я уже пытался их порвать, но даже мои улучшенные мышцы не смогли это сделать. Видимо я еще недостаточно силен.

— Кто ты, парень? — снова повторил седой. — Под кем ходишь? Кто тебя нанял? Кто твой босс?

— Не понимаю о чем вы, — прошептал в ответ, аккуратно заглядывая ему в глаза, оценивая, не перегнул ли палку, не взорвется ли сейчас этот человек от ярости от такой наглости.

Но никакой злости в черных зрачках командира спецназовцев не было. Он изучал меня, внимательно слушал, анализировал как мое поведение, так и с какой интонацией я отвечал ему. Чертовски опасный человек.

— А ведь у нашего товарища, которого ты так безжалостно убил из дробовика, осталась семья. Жена, двое детишек. Мальчик и девочка. Совсем маленькие еще. Как им объяснить, что их папа больше не придет, не угостит их мороженым? Не жалко тебе их?

Я пожал плечам. Глупый заход — давить на жалость, особенно если знать, что тот хотел убить мою жалость. Седой это тоже понял и снова, уже в третий раз сменил манеру общения. Если в начале он давил и пугал, потом попытался разжалобить, то сейчас начал говорить по-деловому.

— Смотри, — он присел рядом со мной на корточки, сорвал травинку и начал ее крутит в пальцах. — В стволе твоего дробовика, из которого ты застрелил нашего Ваньку, есть маленькая, почти незаметная зазубринка. Возможно это заводской брак или последствия неправильного обращения, не важно. Главное то, что при выстреле она оставляет небольшую, еле заметную царапинку на одной из дробин.

— У меня очень хороший эксперт по баллистике, — продолжал седовласый, заглядывая мне в глаза, гипнотизируя, почти не моргая. — Он буквально по микронам исследовал каждую картечину. И нашел этот косяк. А знаешь, где он еще нашел такие характерные царапины? На дробинах, извлеченных из тел охранников и директора частного охранного предприятия «Гранит». Мой эксперт утверждает, что они все вылетели из одного и того же ствола.

У меня похолодело внутри.

— Мы с Леней были очень хорошими приятелями. Вели совместный бизнес. А потом пришел ты и убил его. И даже этого тебе показалось мало. Ты решил убить моего Ваньку. Поэтому я последний раз тебя спрашиваю — под кем ты ходишь? Кто твой босс?

Вот дерьмо! Вот это я вляпался! Эти силовики крышевали Зему. Теперь понятно, почему он ничего не боялся. И теперь они нашли меня. Никто и никогда не поверит мне и моим объяснениям, почему я решился напасть на этот ЧОП.

В голове мелькнула и пропала мысль о том, что можно привлечь их, этих спецназовцев, на свою сторону. Раздать им импланты. Нет, таким подобное выдавать нельзя. Они явно не будут использовать такие технологии ради общей цели.

Поэтому я молчал. Смотрел в землю, разглядывая траву и молчал.

— Зря, — подождав какое-то время и не дождавшись ответа, седой сделал вывод. — Зря ты их укрываешь. Они уже тебя кинули, списали в расход. А ведь ты хороший боец. Сам подумай, кем могут быть люди, так по тупому списывающие ценных кадров.

Он замолчал, вновь ожидая от меня ответа. Нет. Не сегодня.

— Командир, дай мне его, — крикнул один из черномасочников. — Он у меня за десять минут все расскажет.

Остальные одобрительно зашумели.

— Не-е-ет, — протянул седой, качая головой. — Мне же его выдали под расписку. Выдали целого и невредимого. Мы по другому поступим. Эй, Морозов Дмитрий Сергеевич, две тысячи седьмого года рождения. Сын героя войны. Сын вдовы героя войны. Ты же любишь свою маму? Ты что же, хочешь стать круглым сиротой?

Внутри меня взорвался вулкан ярости. Мама! Они хотят убить маму!

Включить режим ноль?

Оглянулся, в который уже раз оценивая обстановку. Чертова дюжина вооруженных и отлично подготовленных бойцов, готовых в любой момент открыть огонь на поражение. И я, сидящий на коленях, с руками за спиной да к тому же скованными наручниками.

Отмена.

Не готов я еще к такому. Слишком их… много.

Седой словно склонился надо мной. Серые глаза, казалось, смотрят прямо в мозг:

— Сейчас ты поедешь обратно к себе в камеру. Полежишь на шконке, подумаешь. Может, вспомнишь чего интересное. А завтра мы снова с тобой встретимся. И с мамой повидаетесь. Тут прямо и увидитесь. Поболтаешь с ней. А потом поболтаешь со мной. Договорились? Договорились!

Потеряв ко мне всяческий интерес, этот страшный человек развернулся и не оборачиваясь пошел вглубь сада, к дому.

На меня вновь напялили мешок, ударили пару раз для порядку в живот и поволокли в машину. Там, уперев в затылок ствол, один из бойцов прошептал «Только рыпнись. С удовольствием пристрелю». И вот я ехал, всю обратную дорогу ощущая кожей головы холодный дульный срез и нервное дыхание конвоира за спиной, который явно жаждал размазать мои мозги по черному полу «Газельки».

Впрочем, я не сильно об этом переживал — я усиленно думал, что нужно сделать, чтобы спасти маму. И ничего не мог придумать. Не видел я шансов на успех при побеге. Ни сейчас, ни потом.

Так меня и запихнули, растерянного и полностью деморализованного, в камеру. Я безумно люблю свою маму и не хочу чтобы с ней что-то случилось. И никак не могу исправить то, что пообещал седой.

Ушел в дальний угол и сел прямо на пол, сложив голову на колени. Мыслей не было и волна депрессии захлестывала меня раз за разом, не давая нормально и трезво подумать.

— Задержанный Морозов! На выход! — внезапно услышал я.

— Ну тебя, земеля, загоняли сегодня, — то ли с завистью, то ли насмехаясь произнес один из зеков.

Я вскочил и нерешительно подошел к окошку, просовывая туда руки. Неужели седой передумал и уже схватил мою маму, решил не медлить и не ждать до завтра?

Мои опасения начали оправдываться, когда мы вновь свернули к выходу. Дверь открылась и я выдохнул с некоторым облегчением: меня ждал тот следак из следственного комитета. Как там его? Ишустин Евгений Алексеевич.

Расписавшись в документах, он повернулся ко мне:

— Морозов, едем на следственный эксперимент.

Ого, и такое у них есть. Ладно, возможно это мой шанс сбежать.

Сели в машину, простенький фольксваген. Запястья в наручниках у меня были спереди. Кроме Ишустина в автомобиле был только водитель, и я понял, что это оно. Сейчас подберу удобный момент, достану дробовик и…

Мы стояли на перекрёстке, когда следователь повернулся ко мне всем корпусом:

— Я знаю, — неуверенно начал он, нервно облизав губы, — что ты не как все. Знаю, что ты умеешь то, что не может делать ни один человек в мире. Знаю, что ты в одиночку уничтожил банду Земы. И я хочу чтобы… Нет. Я прошу тебя помочь мне в одном деле.