Лекарство для безнадежных

Часть четвертая
Превращение

Карту района ему принесли через полчаса.

Несколько мгновений он вертел листок, потом, подняв голову, посмотрел на Гальцева, сотрудника отдела Антона. Тот невозмутимо стоял перед ним, косясь в работающий телевизор.

– Ну и что это? – осведомился Петровский.

– Местонахождение телефонного номера, который вы нам дали, – пожал Гальцев плечами.

– Интересно получается, – сказал Тарас. – Вы хотите меня уверить, что один из крупнейших цехов находится на Тверской, а окнами на Красную площадь смотрит?

Гальцев глянул на схему.

– Ага, – кивнул он. – Точно так, Тарас Васильевич.

Петровский откинулся в кресле.

– Знаете что, Денис, – произнес он, – я давно к вам приглядываюсь. Вы хороший сотрудник, только очень ленивый. На наши проблемы вам плевать, а в «Полночи» вас интересует только зарплата. Может быть, вам сменить место работы?

Гальцев оторвался от телевизора и вытаращил глаза.

– Тарас Васильевич…

– Что «Тарас Васильевич»?! – взорвался Петровский, хлопнув ладонью по столу. – Вы когда научитесь думать, а?! Когда, наконец, нужды компании станут для вас близкими, своими? Вы что, издеваетесь?! Идите и принесите мне настоящую схему!

– Но как? – развел Гальцев руками. – Это же база телефонная, Тарас Васильевич. Вводишь номер, она место выдает…

– А голову включать в дополнение к базе кто будет? – Петровский схватил листок. – Вы даете мне информацию, спасибо. Я читаю: адрес объекта – улица Тверская, дом 8. А открыть карту Москвы и посмотреть, что там находится, вы можете? Или это я сделать должен? А? Вы считаете, что книжный магазин «Москва» – это на самом деле замаскированная фабрика по производству наркотиков?

Гальцев открыл рот.

– Но как быть?…

– Думать! Позвонить на АТС. Выяснить. Телефоны в Москве часто меняются. Это понятно?

– Д-да…

Тарас вздохнул.

– Идите, Гальцев, – произнес он. – Ступайте и принесите то, что мне нужно.

Когда за ошарашенным Гальцевым закрылась дверь, Петровский поднялся и прошелся по кабинету. Мыслями он обратился к тому дню, когда они с Тополевым провожали Максима в Битцевский парк.

«Почему? – недоумевал он. – Что же тогда мы сделали не так? Почему Максим считает меня виноватым? Или Превращение, происходящее в организме, не оставляет ему шансов быть объективным? Может, он вообще перестал соображать, превратившись в машину, орудие убийства?»

В тот вечер, расставшись с Максимом, они долго сидели в машине у подъезда Тополева, рассуждали, спорили, разбирались. Собственно, речь шла о нем, о лекарстве. Лекарстве для запутавшихся в жизни, смертельно больных людей.

В салоне было тихо.

Антон, судя по выражению его лица, думал о дожде, о том, как несладко сейчас там Максиму и как замечательно будет приехать домой, выпить чего-нибудь горячительного и забраться под теплое толстое одеяло. Возможно, о Лизе он думал тоже…

Мысли Петровского вертелись вокруг более грустных предметов. Тарас пытался, но не мог вспомнить, сколько раз он уже отправлял таких вот Максимов, сопливых пацанов, запутавшихся в своих недетских смертельных проблемах, навстречу судьбе. Сколько раз встречал он их после, взъерошенных, оскалившихся, измазанных теплой еще кровью и пахнущих смертью, ставших за каких-то час-два мужчинами. Ему всегда хотелось быть с ними, когда происходило это Превращение, но он знал, что никогда так не сделает. Это были их прошлые жизни, хорошие ли, плохие ли, но они должны были разобраться с ними сами. Он не имел права находиться рядом в этот момент. Не имел права видеть их. Он мог только встречать и ждать.

Не вернувшихся не было. Слишком совершенным оказалось лекарство, средство от отчаяния, панацея для загнанных в угол.

Петровский, вздохнув, полез за трубкой.

– Даже если мы его не найдем завтра в лесу, он все равно вернется, – обнадежил Антона Тарас. – Может быть, послезавтра, через три дня. Они всегда возвращаются… Странная ночь. – Он поднял голову и сквозь запотевшее стекло увидел почти полную, огромную луну. – Два дня до полнолуния. Дождь и Луна вместе. Такого я давно не видел. А возвращение гарантировано. – Тарас снова посмотрел на Антона. – Им всем нужен антидот, чтобы загнать внутрь то, что лезет наружу.

– Поэтому я никогда не думал о сыворотке, – буркнул Тополев. – Не хочу чувствовать себя рабом.

Во взгляде Тараса мелькнуло сожаление. Он тихонько рассмеялся.

– Рабом? Ты говоришь, рабом? – произнес он. – Мы с тобой давно вместе, но ты никогда не сумеешь понять, а я не смогу объяснить… В человеческом языке просто не хватит слов, чтобы описать, что такое стать на мгновение зверем. Ты никогда не узнаешь, что значит нестись по полю и вдыхать океан запахов, чувствовать вздыбленной шерстью малейшее движение воздуха и наслаждаться своим могучим, гибким, стремительным телом. Ты никогда не сумеешь понять, что такое ощутить себя настоящим животным, свободным и вольным, как ветер. Ты даже не понимаешь, что значит – раб. Люди, простые люди – вот настоящие рабы своих слабых, смертных тел, застывших в неизменных формах. Мы – властелины этого мира. И будущее – за нами…

Монолог Петровского, очевидно, произвел на Антона сильное впечатление. Он испытал два удивления сразу. Первое от того, что под личиной делового и предприимчивого Тараса скрывалась, оказывается, душа поэта, и второе, самое главное: он почувствовал себя неполноценным. Простым, обыкновенным человеком, который живет рядом с чудом, но не касается его. И, скорее всего, никогда не коснется. «Океан запахов… нестись по полю… – подумал Антон с внезапной завистью. – Да, людям этого не дано».

– Вот сбежит от нас Вепрь, – сказал он вслух, – и останетесь вы без вашего будущего. Поэты полей…

– Для того, чтобы стать оборотнем, – нравоучительно произнес Тарас, делая вид, что не заметил иронии, – не нужен никакой Вепрь. Достаточно одного меня, моей крови. А вот другие направления… Для этого как раз ты и существуешь. А Вепрь не сбежит, нет… Где он еще такое найдет?

– Такое?

– Ты же знаешь всех конкурентов, – пожал плечами Петровский. – Ну кто на рынке сильнее нас, а? Кто? У нас размах и движение вперед. А у остальных? Гадание на картах Таро? Кофейная гуща? Снятие сглазов дедовскими методами? Взять того же Максима… Ты полагаешь, ему будет неинтересно у нас работать? Что скажешь?

– Давайте оставим его в покое, – вместо ответа сказал Антон и посмотрел в темноту. – Ему сейчас не до нас.

– Не до нас… Тяжело рвать с прошлым. Особенно с грязным. Но это необходимо, если хочешь идти дальше. И вообще, Антон…

– Постойте, – внезапно перебил его Тополев. – Мне тут мысль пришла. Очень странная мысль. Извините, что перебил вас, Тарас Васильевич, но раньше я как-то не задумывался… Ведь оборотня можно убить?

– Да, – кивнул Тарас. – Серебряными пулями. Святой водой. Огнем… Хотя насчет последнего – не уверен, не пробовал. Гранатометом, наверное, тоже можно. Если разнести на куски – ведь есть же пределы регенерации? Хм, только еще попасть нужно. А что?

– Да, просто… Ведь если нет ни пуль, ни воды, ни крестов, короче, если оборотень никак явно себя не проявляет и за ним не носятся толпы фанатиков, если живет он себе спокойно, принимает антидот в полнолуние, трудится на службе… Он же автоматически становится бессмертным! Старые ткани регенерируют и отмирают. Отмирают и регенерируют, понимаете? Старения – нет! – Глаза его возбужденно засверкали. – Вы понимаете? Бессмертие!

– Я как-то не думал об этом, – пожал плечами Тарас. – Во всех книгах, фильмах обычно находился какой-нибудь молодчик… Ну и что?

– Как – ну и что?! – взвился Антон. – Мы головы ломаем, как найти применение какой-то Е-40, а тут под ногами – величайшая мечта человечества! И мы – единственные владельцы антидота! Да к нам очереди выстраиваться будут! Это же… Это… – Он задохнулся.

– Регенерация тканей, – произнес Петровский, – чудовищная сила и реакция. Звериная выносливость. Обострение всех чувств. Возможность превращения в волка. Выходит, я дал своим мальчикам в обмен на преданность не только это… Давай будем считать, что бессмертие я отдал им даром…

К приезду Тополева все было готово. Две группы сидели в машинах, готовые сняться по первому сигналу, к территории цеха было подтянуто оцепление, а разошедшийся Гальцев даже предложил подключить спутник. Тарас посмотрел на его пылающее рвением лицо и, вздохнув, согласился. Сегодня на пользу могла пойти любая мелочь.

Беспокоили Петровского только два отдела: сканеры нейровозмущений и погодники. Последние никак не могли доложить о готовности.

– Долго добирался, – вместо приветствия сказал Петровский, увидев Тополева в дверях.

– Пробки, Тарас Васильевич, – виноватого развел руками Антон. – Но я сейчас…

– Все уже сделано, дружище, – поднялся Петровский. – Ждали только тебя.

– Что значит – ждали? Вы что, тоже?…

– Я же заварил эту кашу, – улыбнулся его начальник, и Антон только молча кивнул. Он знал, что Тарас принимал участие только в самых серьезных, жизненно важных для «Полночи» операциях.

Через двадцать минут, когда машины одна за другой выехали на улицы города, вышел на связь отдел сканирования.

– Тарас Васильевич, – доложил Миша Токарев, старший смены. – Район полностью под контролем.

– Что наблюдается?

– Пока деловой фон. В помещении офиса двадцать шесть человек.

– Ясно, – сказал Петровский. – Значит, наш мальчик еще не появлялся. Боевиков определить сможете?

– Сейчас работаем.

– Постоянно на связи, – напомнил Тарас и отключил рацию. – Что-то погодники молчат, – напомнил он Тополеву.

– Они всегда долго возятся, – махнул рукой Антон. – А что готовят-то?

– Дождь.

– Эх, снегу бы по пояс навалить, – мечтательно произнес Тополев. – Но тогда, наверное, синоптиков сразу расстреляют.

Тарас фыркнул.

– Проверяли уже. В начале сентября снега за всю историю России ни разу не было.

– Можно создать прецедент.

– Их сегодня и так будет много.

– Вы о Кукловоде?

Тарас кивнул. Кукловодом они с Антоном назвали между собой человека, говорившего устами бомжа в отделении милиции. Старый знакомый. И ему тоже нужен несчастный Максим.

– Думаете, появится, Тарас Васильевич?

– Наверняка.

Они замолчали.

Машина еле тащилась, ежеминутно упираясь в светофоры. Вечер, час пик, пробки, Москва.

Вновь ожила рация.

– Тарас Васильевич, – раздался голос Егора Дремова, начальника оцепления. – С кордона доложили – три машины движутся к объекту. Джипы, стекла тонированные, количество людей посчитать не можем. Но просевшие, явно не пустые. Какие будут указания?

– Обожди, – сказал Петровский и переключил рацию. – Миша, отзовись.

– Мы в курсе, – отозвался Токарев. – Сканируем.

Тарас ждал. Тополев уставился на монитор, подключенный к спутниковому каналу. Изображение было неважным, но три темных автомобиля просматривались отчетливо.

– Ну что?

– Одиннадцать человек, – после паузы ответил Токарев. – Трое в головной машине. Судя по фону, девять – боевики и водитель в головной. Интересен последний. Ярко выраженный лидер, порядка сорока трех лет, аура напряженная.

– По базе проверьте, – сказал Петровский.

– Обижаете, Тарас Васильевич. Уже.

– Сразу информируй. – И Петровский переключился на оцепление. – Егор, – сказал он. – Пропустите машины.

– Понял.

Тополев задумчиво смотрел, как автомобили стремительно приближаются к цеху.

– Совсем не жалеют подвеску люди. Думаете, по душу Дронова едут? – осведомился он.

– Меня они мало интересуют, – ответил Петровский. – Меня сейчас интересует только Максим.

Когда до места осталось совсем немного, начал собираться дождь. Погодники старательно сгоняли тучи со всей Москвы.

– Минут через десять польет, – сообщил начальник отдела. – Постарайтесь проскочить плохой асфальт.

Они уже тряслись на ухабах.

– Постараемся, – ответил Петровский. – А что ожидается?

– Ливень, – безразлично ответили ему. – Все, как заказывали.

Петровский связался с Токаревым.

– Как там?

– Наметилось движение. Здание офиса разгорается. Эпицентр в левом крыле. Боевиков в здании, не считая прибывших, семеро. Двое только что переместились на КПП.

Петровский покосился на две движущиеся по монитору точки.

– Видим, – кивнул он. – Разворошили гадюшник. Ауру нашего лидера идентифицировали?

– В базе нет.

– А это что? – ткнул пальцем в монитор Тополев.

Там, у здания офиса, возникли и быстро двинулись к КПП несколько точек.

– Что за движение, Миш? – спросил Петровский.

– Эвакуируют гражданских, – после паузы ответил Токарев. – Девять человек: бухгалтеры, секретари, курьеры.

– Свидетелей убирают, – понял Тарас.

– Наверное, – согласился Михаил.

– На связи, – кивнул Тарас.

Они уже подъезжали. Егор Дремов, махая рукой, ждал у гаражей.

– Залезай, – сказал Тополев, открывая дверь, когда машина остановилась.

Взъерошенный, мокрый, с рацией и офицерской плащ-накидкой на плечах, Егор сильно смахивал на спецназовца из какого-то отечественного боевика. «Калашников» в руках довершал впечатление.

– Ну что? – осведомился Петровский, когда тот забрался на переднее сиденье.

– Готовы и бодры, – улыбнулся Егор.

– Тогда ждем.

– Там мои с камерами сидят, если что, – напомнил Егор.

Тарас кивнул.

– Как полагаете, Тарас Васильевич, долго ждать будем? – спросил Тополев, доставая термос с кофе для продрогшего Дремова.

– Я думаю, нет, – ответил Петровский, не отрываясь от монитора. Девять точек исчезли одна за другой в тут же тронувшемся с места квадратике «Газели». – Не зря же они КПП перекрыли. Ждут, как и мы. Слышь, Егор? Своим скажи, пусть «Газель» выпустят.

Дремов что-то тихо произнес в рацию. Внезапно над машиной ослепительно сверкнуло и через мгновение грохнуло так, что заложило уши. Тополев непроизвольно пригнулся, расплескивая кофе из термоса.

– Вот гады! – воскликнул он. – Не могут без театральщины дешевой!

А снаружи хлынул дождь. Не сильный дождь, не дождище, а настоящий тропический ливень. Вся земля, насколько хватало глаз, вспенилась огромными взрывающимися пузырями, воздух исчез, превратившись в упругое водяное марево, а на расстоянии нескольких метров почти ничего не стало видно. Машину затрясло, как в лихорадке. Судя по бухающим ударам, казалось, что дождь идет не только сверху, но и снизу, и с боков.

Петровский схватил рацию.

– Погодники! – закричал он. – На связь!

Сверху снова громыхнуло. Рация молчала. Тополев поднял мобильный телефон.

– Не работает, – сказал он. – Мы остались без связи.

– Да что происходит, Господи? – лихорадочно щелкая своей рацией произнес Дремов. Очевидно, команда на пропуск «Газели» оказалась последней.

Тополев обвел салон отчаянным взглядом и остановился на Андрее Васильевиче – бессменном и вечно молчаливом водителе Тараса. Тот только развел руками.

– Кто-то обрубил нам основные частоты, а спутник работает, – произнес Петровский. – Только не видно ничего толком.

Антон уставился на дрожащую размытую картинку. Там тоже творилось что-то странное.

– Что это, Тарас Васильевич? – оцепенев, спросил он.

Со всех сторон к огороженной территории бывшей мехколонны стекались быстро движущиеся маленькие точки. Их с каждой минутой становилось все больше и больше, а около прямоугольника КПП через мгновение уже зашевелилось большое расползающееся на глазах черное пятно.

Петровский резко распахнул дверь, и в салон ворвался шум дождя, запах озона и сырой земли. Ледяной ветер пробирал до костей. Через все небо полыхнула молния.

Петровский чего-то ждал, напряженно прислушиваясь. А на мониторе около КПП уже образовалась черная крупная клякса.

– Тарас Васильевич! – жалобно позвал Тополев.

– Слышишь? – спросил Петровский. Сквозь шум дождя донесся выстрел, второй. Потом быстро захлебнувшаяся очередь. Грянул гром. И под его смолкающие раскаты они услышали совсем рядом дикий, нечеловеческий вопль. Петровский выругался.

– Это Максим, – сказал он. – Мы его упустили. И наш мальчик пошел на штурм.

Борзов не отвечал, словно отключившись от мира, уйдя в себя. Вадим потряс его за плечо. Тщетно. Немченко поднялся. Вышел в приемную. Симпатичная секретарша подняла голову от монитора.

– Звать-то тебя как? – осведомился Немченко.

– Марина.

– Значит, так, Марина. Шеф ваш приболел немного. Поэтому рабочий день на сегодня заканчивается, понимаешь? Быстро собирай всех ваших секретарей, там, бухгалтеров и давайте-ка отсюда.

– Это как?

– А вот так, – отрезал Вадим. – По домам. Проблемы вам лишние нужны?

– Н-нет.

– Тогда в темпе.

Она нерешительно поднялась со стула.

– А Семен Валентинович?

– Я о нем позабочусь.

Марина открыла шкаф, сняла плащ с плечиков и подняла сумку.

– Всем остальным скажи, чтобы в холл спустились, – вслед ей бросил Немченко.

Его ребята, сидевшие на диване, поднялись.

– Наших всех – в холл, – приказал Вадим. – С оружием. Живо.

Первым делом Немченко отправил недоумевающий персонал офиса на «Газели» деда, сторожа с КПП, причем старый вояка, услышав, что будет жарко, настойчиво рвался в бой. Место деда заняли двое из команды Борзова – тоже, в общем, ничего не понимавшие и требовавшие инструкций от шефа. Вадим пообещал им через пару часов устроить встречу. Не мудрствуя лукаво, оставшихся людей Семена он разместил на четырех входах в здание.

Самым неприятным во всей ситуации было то, что Немченко не знал, с чем или с кем им придется иметь дело. Восставший из мертвых паренек не беспокоил Вадима совершенно. Немченко был уверен, что сумеет отправить его обратно.

Его занимали слова Голоса о том, что придется уносить ноги, бросая своих людей. Так Вадим не поступал никогда, считал недостойным. Его просто мутило от этой мысли.

«Что же будет, – размышлял Немченко, раздавая указания. – Наверное, их будет много. Но неужели мы с двадцатью бойцами не сумеем выстоять? В здании, за толстыми бетонными стенами? А может, свалить, пока не поздно? Быстро загрузиться в джипы и сделать Борзову ручкой? Н-да, и встретиться с Максимом в чистом поле? А может, лучше, дождавшись его, сдать Семена? А если ему нужен будет не только Семен?»

Эти и многие другие вопросы роились в голове Вадима, пока они с Сашком старательно проверяли комнаты на первом этаже. Только в двух кабинетах на окнах не оказалось решеток. По приказу Вадима, кабинеты закрыли, а вынесенной мебелью тщательно завалили двери.

Голос позвонил, когда ребята Немченко уже заканчивали со второй комнатой.

– Готовишься к встрече? – с оттенком иронии поинтересовался Голос.

– Мне не привыкать, – ответил Вадим. – А что, есть дельные рекомендации?

– Я недооценил Дронова, – просто сказал Голос. – Этот парень – талант. Поэтому запоминай главное. Во-первых, забаррикадируй и входы тоже. – Вадим машинально посмотрел по сторонам. Создавалось впечатление, что Голос его прекрасно видит. – Второе. Людям своим, если ты их сохранить хочешь, дай команду не стрелять ни в коем случае. Только упредительно. Только.

– Ты, как я понял, не появишься? – с иронией осведомился Вадим.

– Далее, – вместо ответа продолжал Голос. – Держи связь постоянно. И будь готов выдать Борзова по первому требованию. Встреча с Дроновым для вас превратилась в осаду.

– В смысле, для меня, – уточнил Вадим. – И вообще – что, дядя его бригадой спецназа заведует? Что-то ничего такого в личном деле не было. Как этот Дронов нас отсюда выкуривать собирается, а? Где он столько людей-то наберет?

Голос помолчал, очевидно, подыскивая верные слова.

– Не людей, Вадим, – после паузы произнес он. – И это самое страшное.

Немченко почему-то вспомнил ораву зомби с автоматами наперевес из компьютерной игры «Дум», которую он когда-то освоил первой из всего прилагавшегося к его двести восемьдесят шестому компьютеру программного обеспечения. Вадим отер холодный пот со лба. О других персонажах игры думать не хотелось. Он поднял взгляд на стоявшего рядом Сашка.

– Быстро завалить входы, – произнес Немченко. – Наших – на второй этаж, к окнам. И предупреди, чтобы стреляли упредительно. Только так, понял?

– Нет, – честно сказал Сашок.

– Так, чтобы пройти к зданию не могли, – пояснил Вадим.

– А чего, много народу намечается? – поинтересовался Сашок.

– Не людей, – ответил Вадим и снова поднял мобильник. – А кто будет-то?

– Собаки, – ответил Голос. – С ним идет очень много собак.

– Там собаки будут, – ответил Вадим Сашку, еще не осознав толком услышанное. – За каждую мертвую шавку ты мне лично головой ответишь.

– Собаки? – растерялся Сашок.

– Быстро! – гаркнул Вадим.

И тут до него дошло.

– Ты что, издеваешься? – осведомился Немченко в трубку. – Какие, к черту, собаки? Ты что? Что они нам сделать-то смогут? Да мы их штабелями навалим.

Голос вздохнул.

– Ты удивишься, Вадим, – ответил он. – Через несколько минут ты очень, очень сильно удивишься.

За окнами ослепительно сверкнуло, и от зловещего раската грома содрогнулось все здание. Ливень замолотил по окнам.

– Я уже, – пробормотал Немченко.

Он шел под холодными струями дождя и не чувствовал боли. Ненависть сжигала его изнутри. Он был оборотнем, получеловеком-полуволком, а тело его трансформировалось, с каждым шагом все больше утрачивая человеческие черты. Он становился огромным и всесильным, почти богом. Одиночества больше не существовало.

Вокруг, с ним, были младшие братья, свирепые, безжалостные братья по крови. Их шерсть стояла дыбом, поджарые тела были напряжены, а морды оскалены. Их становилось больше с каждой минутой.

Его ненависть, огромная, похожая на колышущуюся паутину, растекалась по свалкам, помойкам и заброшенным складам, она звала за собой все новых и новых братьев, и они выбирались из своих будок, потайных лежбищ и теплых укромных углов. Зов вечности, зов страха и крови все они знали с детства. А он вел их за собой.

У знакомых ворот оборотень остановился и с остервенением сорвал ставшую внезапно тесной рубашку. Кровь, дождь и ветер звали ощутить их всей кожей, всем новым телом.

Когда-то другой, тот, кем он был раньше, слабый обычный человек по имени Максим Дронов, приезжал сюда каждый день, предъявлял пропуск и плелся через вот эти самые ворота к себе, на любимую работу. А потом его убили. Безжалостно, ни за что.

Но его убийцы не знали об оборотне. О том, что, убивая в лесу одного, они рождали другого. Из пекла, из темноты.

Оборотень не спеша огляделся, вспоминая фрагменты другой, чужой для него жизни.

Все пространство перед ним бурлило телами и мокрой шерстью, оскаленными пастями и ослепленными ненавистью глазами. Было еще одно. Пьянящий запах, объединяющий всех.

Он поднял голову.

– Максим?! – внезапно закричал кто-то из КПП.

«Кто такой Максим? – подумал он. – Здесь только я. Смерть».

Он поднял руку, и меньшие братья, нетерпеливо повизгивая, начали расступаться, освобождая ему путь.

– Скоро, – сказал им он, вожак стаи. – Скоро, братья, мы вкусим крови. Ненавистной человеческой крови.

Дверь КПП дрогнула, приоткрываясь. Из образовавшейся щели кто-то высунулся с автоматом наперевес. Перекошенное от ужаса лицо человека показалось смутно знакомым. Он был там, в лесу. Этот человек тоже убивал его, прежнего.

– Ты как?! Мы же… Что происходит?!

Задрав голову к черному небу, оборотень завыл, и его вой подхватили сотни глоток. И все они знали слова той вечной, как звезды, первобытной песни, которой боятся двуногие и которая повергает их ниц. Мы вместе, братья. Мы идем.

Оборотень не знал ответов на вопросы того, с автоматом. В его глазах Борзов уже был мертвецом.

Те из братьев, кто возглавлял шествие, метнулись к двери. Визг и вой слились с грохотом грома, такого странного осенью, и шумом дождя. Вот и выстрел – смертельный. Собачий визг. Теперь второй, третий…

В него стали стрелять, когда до будки оставалось всего несколько метров. Пули вонзались в тело, не причиняя никакого вреда, и лишь усиливали ненависть. Теперь на их руках была еще и кровь братьев, требовавшая отмщения.

Удар в грудь, в плечо.

Он шел.

Пуля угодила в правый глаз, и по щеке потекла кровь.

Он шел.

Там, внутри КПП, кто-то исступленно закричал.

Ногти быстро утолщались, темнели, становясь острыми, мощными когтями, прорывая дурацкую нежную кожу, а то, что прежде было пальцами, стало расти и удлиняться. Через мгновение они превратились в огромные широкие лезвия.

Оборотень шел.

Он вспорол металл когтями, как консервную банку, и снес тяжелую дверь одним ударом плеча. Первого человека отбросило на пол, второй успел отскочить в глубь комнаты, обжигая о горячий ствол автомата руки, шипя от боли. Лица обоих были перекошены от ужаса.

Но они еще не знали, что такое настоящий ужас.

Оборотень отшвырнул изуродованную дверь в сторону. Его когти с легкостью вошли в слабую человеческую плоть того, кто лежал на полу. Он поднял двуногого в воздух, заглянул в вытаращенные от страха глаза.

– Максим… – прохрипел тот. – Как же ты?…

«Смерть, – понял оборотень. – Этому уготована смерть».

И резанул воздух другой рукой. Голова человека отлетела от тела к проходу, оставляя за собой кровавый след.

– Г-гд-де С-сем-м-мен-н? – пророкотал оборотень, повернувшись ко второму. Тот, раскинув руки, распластался по стене комнаты, словно пытаясь слиться с нею, раствориться, сделаться незаметным и остановившимся взглядом следя за судорожно дергающимся в агонии телом своего товарища.

Слова давались оборотню с трудом. Это было, скорее, рычание волка, а не человеческая речь.

– В… В оф-ф-фисе… Т-ты не убьешь меня?…

Оборотень посмотрел в его остекленевшие глаза и поднял оторванную голову с пола.

– Т-теб-бя уб-бьют-т б-бр-р-рат-тья, – прорычал он и вышел под проливной дождь.

Яркая молния расколола небо.

Оборотень остановился, с наслаждением подняв голову. Трансформация еще шла. Он чувствовал, как кости растут, удлиняются, становятся другими, как молодая шерсть, раздвигая кожу, лезет наружу.

Братья бросились в КПП. Дико закричал тот, второй, оставленный им на растерзание.

Оборотень обошел здание и посмотрел назад. Стоянка и дорога представляли собой сплошное море грязно-бурых мокрых тел. Ворота трещали под их напором.

«Пора открыть голодным братьям проход», – подумал он.

– Я не хочу умирать! – Семен Борзов съежился в кресле. – Не бросай меня, Вадим, только не бросай…

Это были его первые слова после телефонного разговора с Дроновым.

Немченко пожал плечами и поднял трубку мобильника.

– Что скажешь? – осведомился он.

– Тебе не справиться, – сказал Голос. – Попытайся с ним договориться.

– Как?

Он поднял трубку вверх, чтобы и Голос, наконец, услышал то, что творилось вокруг офиса. Вой сотен глоток, перекрывавший временами дождь, раскаты грома и треск автоматных очередей сводили с ума.

– Слышал? – спросил Вадим. – Их тут тысячи. Пока они ждут. Мы стреляем упредительно, но патронов не хватит даже на полчаса. Сзади они уже несколько раз прорывались, но люди Борзова всех перебили. Зазевавшегося парня из его команды разорвали на куски.

– Значит, ты удивлен?

– Что мне делать?!

– С-СЕМ-М-МЕН-Н! – оглушительно закричал, почти прорычал оборотень где-то совсем близко.

Вадим осторожно выглянул в окно. Там были собаки, много собак, бескрайнее море собак… Все это месиво двигалось, рычало и выло, задирая морды под проливным дождем. Вонь мокрой псины доставала даже сюда, на второй этаж…

А еще там, внизу, по колено в живой каше, двигалось огромное существо из кошмарных снов, нечто среднее между гориллой и волком-переростком, потрясающее в воздухе оторванной человеческой головой. Вадим знал чьей.

Это была голова парня, одного из тех, кому поручили охрану КПП.

Метрах в трех от офиса начиналась мертвая зона, усеянная собачьими трупами. Там безумствовала непогода. Несколько минут назад она, эта зона, начиналась чуть дальше, метрах в пяти-семи от здания. А теперь люди сдавались, страх стискивал сердца, а патроны неумолимо подходили к концу.

– Ад на Земле, – произнес Немченко, – Господи, где он их столько взял?

Борзов рядом в кресле вздрогнул, сжавшись еще сильнее. Его губы быстро шевелились.

– Выйди туда, попытайся, – посоветовал Голос. – Выбора все равно нет. Если они прорвутся в здание – конец всем. Поговори с ним.

– Я ведь мог успеть унести ноги, – задумчиво произнес Немченко. – Или ты решил от меня избавиться?

– Поговори с ним, Вадим, – словно не расслышав его слов, повторил Голос.

– Ладно.

Немченко пошел к двери, остановился и, повернувшись, смерил Борзова взглядом. Потом достал пистолет, передернул затвор, поймал вылетевший патрон. Вернувшись к столу, поставил его перед Семеном.

– Ствол у тебя есть? – спросил он.

– Е-е-есть… – заикаясь, кивнул тот. Немченко вздохнул.

– Тогда лучше стреляйся, парень.

– А ты? – с безумной надеждой поднял на него голову Семен.

– Извини, – пожал плечами Вадим. – Мне надо выйти.

– Не бросай меня! Не бросай! – быстро заговорил Борзов. – У меня есть люди, у тебя девять человек, мы отобьемся. Я тебе денег дам. У меня немного, но дам. Формулу подарю, весь техпроцесс «Сигмы» расскажу. С такой штукой ты миллионером станешь…

Вадим покрутил пальцем у виска.

– Надо было раньше думать, – ответил он. – Я не хочу, чтобы детали твоего техпроцесса обсуждались на моих похоронах. Так что, бывай, Семен.

Он вышел, закрыв за собой дверь, и услышал, как за спиной жутко, отчаянно закричал Борзов.

Сашок, оставленный в приемной, отступил от окна.

– Что же это, а, шеф? – дрожащим голосом спросил он.

– Светопреставление, – ответил Вадим. – Ты готов? Мы уходим.

– Как?!

– Собирай наших. Безоружный народ куда дели?

– На крыше все.

– А чего не в подвал?

– Собаки же, – развел руками Сашок.

– Это уже волки, – заметил Немченко. – Страшно?

– Очень.

– Ладно, попытаемся прорваться, – сказал Вадим.

– А здесь как же?

Немченко пожал плечами.

– Каждый должен сам платить по счетам, – произнес он. – Местные ребята сильно задолжали кредитору.

Оборотень ждал.

Дождь впивался в его покрытое жесткой шерстью тело, но он не двигался с места. Он был одновременно здесь и нигде, растворялся в толпе братьев и чувствовал свое полное с ними единение. Теперь у него было множество глаз, когтей и клыков. И ненависть стала тоже общей. Он обрел иное существование и теперь казался тысяченогим и тысячеглазым божеством, всесильным и беспощадным, способным восстановить справедливость на земле, где ему больше не было места.

Он видел, как двуногих выводили на крышу, и с удовлетворением вдыхал запах страха, который исходил от них плотной волной. Там были ненавистные ему люди. Предатели, бывшие друзья. Этими он решил заняться позже, напоследок. Сейчас главное – Семен.

– С-СЕМ-М-МЕН-Н! – прорычал он, и голос его громовым раскатом прокатился по окрестностям.

Дождь застилал все вокруг сплошной пеленой. Непрерывно полыхали молнии, отзывался гром.

Внезапно автоматный огонь стих.

– Спокойно, братья, – сказал он. – Ко мне, друзья мои. Здесь много крови. Мы уже лишились многих.

У входа в здание ему почудилось какое-то движение. Там несколько раз выстрелили и что-то обрушилось. Двери распахнулись, выпуская под дождь совершенно незнакомых ему людей. Братья расступились, образовав живой коридор. Оборотень ждал, жадно втягивая ноздрями сырой тяжелый воздух.

Первый, одетый в кожаную куртку, поднял руку с пистолетом вверх.

– Мы не при делах, парень, – сказал он. – Просто случайные туристы. Дай нам уйти.

Он задумался. От них не пахло смертью, кровью братьев или белым порошком, который оборотень ненавидел почти так же, как и Семена.

– Г-г-где С-сем-м-мен-н? – прорычал он.

– У себя в кабинете, – сказал первый. – Боится и ждет тебя.

Братья смотрели на него выжидательно. Мокрые люди за спиной первого тоже.

– И-д-дите, – рыкнул он. – У м-мен-ня с-с в-вам-ми д-дел н-н-нет-т.

Люди, сторонясь рычащих, скалящихся собак, пошатываясь, двинулись по грязи к стоянке. Первый остановился.

– Поспеши, Максим, – сказал он. – А то ты сможешь найти только его теплый труп.

– Ч-ЧТ-Т-ТО???

– Ты ведь не хочешь, чтобы Борзов ушел из жизни по-своему?

– Б-Р-РАТ-ТЬЯ!!! – проревел оборотень исступленно.

Сотни голов обернулись к нему. В глазах светилась любовь, преданность и готовность пожертвовать жизнью ради него.

– Я – вожак стаи. И я привел вас сюда. Осталось последнее, то, ради чего мы пришли. УБ-Б-БЕЙТ-ТЕ ВС-С-СЕХ-Х!!!

Он указал выход ненависти. И серая, грязная, оскалившаяся масса, словно цунами, хлынула в распахнутые двери.

Петровский снял куртку.

– Вы что, Тарас Васильевич? – испуганно спросил Антон.

– В конце концов, я ведь тоже оборотень, – просто ответил тот. – Попробуем поговорить.

– О чем с ним сейчас говорить? Он убьет вас, Тарас…

Договорить он не успел. Перебивая его, захрипело переговорное устройство, -… зываю, вызываю Петровского. Тарас поднял рацию.

– Да? – спросил он.

– Ну, как тебе шоу? – спросил голос, с которым они беседовали в милиции. Голос провонявшего бензином бомжа. Голос Кукловода.

– Многих он уже на тот свет отправил? – вместо ответа спросил Петровский.

– Он отправит всех, – ответил Голос без интонаций. – Крепкого ты мальчика воспитал, но мне он не подходит.

– Почему же?

– Он слаб, – ответил Голос. – Он не убийца. Другой бы убил вообще всех, а он… То, что с ним сейчас происходит, ты же знаешь, временное. Когда он придет в себя, вполне возможно, и руки на себя наложит. Зачем мне такой?

– Вырасти своего.

– Я подумаю. Да, кстати, связь я вам возвращаю, мне она больше ни к чему. До встречи, Тарас.

– Ты так и не представился.

– Ах, да, – сказал Голос. – Когда-то меня звали Тензор. Помнишь такого?

– Маленький мальчик со взрослыми амбициями? Которого так и не удалось загнать к психиатру? Разве ты еще жив?

– Я уже жив. Я вернулся, Петровский. И рад, что ты меня помнишь, – удовлетворенно сказал Тензор. – Мы с тобой еще встретимся, обещаю.

– В следующей жизни, – ответил Тарас.

– В этой, – сказал Тензор и отключился.

Сейчас же вместо него в рации зазвучал голос Михаила Токарева.

– Группа Петровского, отзовитесь! Петровский, прием!

– Здесь мы, – ответил Тарас. – Как там, в офисе?

– А! Наконец-то! – обрадовался Токарев. – Докладываю, три джипа выехали обратно. Состав экипажа такой же. А в офисе – резня.

– Как же они выехать-то смогли? – переспросил недоуменно Тополев. – А собаки?

– Почти все собаки – в здании. Тарас подскочил, всплеснув руками.

– Боже мой! – закричал он. – Андрей Васильевич, поехали! Только бы успеть…

Они стремительно ворвались в распахнутые, перекошенные ворота. Повсюду валялись собачьи трупы, двор был залит кровью, и клочья шерсти летели из-под колес.

Джип несся к офису.

– Стой! – закричал Петровский.

Максим, страшный, жутко изменившийся, шагал им навстречу. Кое-где на его фигуре, весьма смутно напоминавшей человеческую, сохранились остатки одежды.

– Вот это да… – прошептал Тополев.

Машина, пройдя несколько метров юзом, остановилась. Максим настороженно замер. Петровский открыл дверь.

– Антидот заряжен? – спросил он у Дремова.

– Ага, – ошарашенно произнес тот, не в силах оторвать глаз от оборотня.

– Приготовься.

Тарас вылез наружу, в дождь и холод, и тут же ботинки окунулись в грязную бурлящую воду.

– Максим! – крикнул он. – Это я, Тарас! Узнаешь?

Дронов на негнущихся ногах сделал несколько шагов к машине. Вместо правого глаза зияла кровавая дыра с белеющими осколками кости, а грязная мокрая шерсть по всему телу была слипшейся от крови. Полуруки-полулапы сжимались и разжимались, выпуская длинные когти.

– Зач-чем-м пр-р-риш-шел? – прорычал Максим напряженно.

– За тобой. Где Семен?

– М-мер-р-р-тв…

– Остальные?

Морду монстра исказило нечто похожее на ухмылку.

– Б-бр-р-рат-тья…

За спиной Тараса раздалось несколько быстрых хлопков, а на груди Дронова вдруг один за другим появились белые шарики.

Монстр поднял лапы в недоумении, потом посмотрел на Тараса и издал рев, перекрывший на мгновение шум дождя.

– Пр-р-ред-д-дат-тель, – прорычал он и медленно повалился на землю.

Петровский вытер пот со лба.

– Быстро к офису, – сказал он в открытую дверь. – Всех наших – сюда. Всю нашу – только нашу! – медицину тоже сюда. Постарайтесь спасти хоть кого-то. И, Антон, свяжись, наконец, с погодниками, меня этот дождь достал окончательно.

– А вы, Тарас Васильевич?

Петровский махнул рукой и захлопнул дверь. Джип рванул дальше, а он, сделав несколько шагов вперед, присел рядом с Максимом.

Тот лежал навзничь в пенящейся луже, уставившись единственным оставшимся глазом в темное, затянутое свинцовыми тучами небо. Струи дождя стегали его по окровавленной шкуре, по свежим шрамам и изуродованному лицу. Антидот уже начал действовать. Тело медленно съеживалось, вновь обретая человеческие формы, а лицо – прежние черты. Из безжалостного и неуправляемого оборотня Максим вновь превращался в самого себя.

– Прости меня, парень, – произнес Петровский и, протянув руку, погладил пальцами расползающуюся под дождем мокрую шерсть. – Прости, Максим. В этот раз я многого не успел.