Легионер против Синаджу

Дома

Через сутки, я, наконец, добрался до дома. На мне, как вы помните, висели два моих котенка и обещание следить за ними, так что исчезнуть просто так я никак не мог. Так что, я решил принять все меры предосторожности и продолжить свою обычную размеренную жизнь. Моим, так сказать, основным законным бизнесом был маленький антикварный магазин, купленный сразу вместе с домом. Дела в нем шли совсем не хорошо, и я по уши погряз в их исправлении. По крайней мере — для налоговой инспекции, конфликтовать с которой я не имел ни малейшего желания. Но это могло подождать до завтра, а пока нужно было привести себя в порядок. Принять ванну, выпить кофе…

Когда я окончательно смыл с лица мыльную пену, и посмотрел в зеркало на свое бритое лицо, я чуть не вздрогнул от неожиданности. Тот, кто смотрел на меня из зеркала, был совсем не похож на того, кого я привык там видеть. Нет, это, конечно, был я. И черты лица были моими. Почти. Именно почти. Едва заметные изменения, делали лицо совершенно другим. Особенно изменился взгляд. Из, что греха таить, неуверенного и рассеянного, он стал жестким и пронзительным. И это была не умная рожа, сделанная перед зеркалом. Надо было признать, что я изменился.

Когда это произошло? И почему именно сейчас я обратил на это внимание? И вслед за этими вопросами я пустился по тропе воспоминаний.

Детство. Отрочество. Юность.

Университет. Легион. Легион… За каким чертом я поехал туда? Глупый вопрос. Конечно, это было бегство. Бегство из разоренной Родины в поисках лучшей жизни. Просто жизни. А тут подвернулся напарник…

Конфликт, так сказать, с дисциплиной.

Разрыв контракта. Вербовка в особый отряд. Я еще удивился, как легко меня туда приняли. Тогда я не знал, что там нужны были именно идиоты, которых собирались послать практически на верную смерть. Это уже был не легион. И хотя рабочим языком оставался французский, я не уверен, что эта была французская организация.

Африка. Бурунди. Руанда. Конго. Ангола.

Везде мы сеяли смерть.

Негр, который бросился с ножом на автомат. Я выстрелил в него из подствольного гранатомета. Не знаю, как я остался тогда жив. Лицо этого человека многократно возвращалась потом во снах. Он был не первый, кого я отправил к праотцам, но первый — кого так. Потом были другие.

Окружение. Ранение. Миссионеры. Дикари.

Все смешалось.

Совершил ли я тогда предательство? Не думаю. Нельзя предать пустоту. А все мы в этом отряде были тенями.

Пустыми мертвыми тенями, сеющими смерть на чужой земле и по чужой воле.

Кейптаун. Богота. Анды.

Пума. Храм Больших. Древних индейских богов. Я опять тогда вышел сухим. Один. Хотя нет, не один. С котятами, о которых обещал позаботиться. Их матери. И как оказалось, правильно сделал.

Тот, кто идет по кронам деревьев. Он действительно существует. И теперь он во мне. Кажется, мой разум, повинуясь какому-то внутреннему инстинкту, всячески избегал этого момента. Более того, обостренные чувства и новые способности были какими-то двойственными. И реальными, и нереальными одновременно. Я без труда мог теперь переключаться между различными планами видения, в некоторых из которых я становился частичным, а кое-где и полным хозяином. Интуитивно я понимал, что часть планов принадлежат мне, часть другим живым существам, и, наконец, большая часть живет по своим внутренним законам. Но теперь я мог нагло вторгаться во многие эти законы. Вот только слабо пока осознавал, где находятся пределы этих возможностей. Хотя и ясно видел, что такие пределы существуют.

Мэри Она появилась в дверях кафе, когда я только принялся за свой обед. Я узнал бы ее, даже если бы она и не помахала мне рукой. Испытав сквозной поток пронизывающего холода, я с удовольствием ощутил левым боком висящую под пиджаком кобуру. Хотя я отлично понимал, что случись что, моя «Беретта», скорее всего, останется не достанной, все же это придавало сил.

— Привет, — сказала она, приблизившись.

Точнее, она сказала Hi, но здесь и далее при отсутствии особых оговорок языком диалогов (да и внутренних монологов) считается английский.

— Привет, — ответил я ей. — Присаживайся. Тебе что-нибудь заказать.

Я старался держаться как можно непринужденнее.

— Сразу видно соотечественника, — она перешла на русский.

— Кажется, я в этом не признавался, — парировал я.

— Однако русским ты все же владеешь лучше, чем английским, — сказала она присаживаясь.

— С этим можно поспорить. И, мне кажется, что, говоря по-русски, мы привлечем к себе больше внимания.

— Не думаю, что на нас обращает кто-то внимание. Холодная война проиграна, и до русских нет никому дела. А вот содержание разговора посторонним знать совсем необязательно.

— Может тогда перейдем на испанский? — поинтересовался я, продемонстрировав лишний раз свой полиглотизм, касающийся не только еды.

— Не думаю, что это хорошая идея, — ответила она мне. — Тем более, что, во-первых, встретить понимающего испанский здесь куда вероятней, а во-вторых, я не говорю по-испански.

— С этого надо было начинать, — ответил я, улыбнувшись, — Знаешь такой исторический анекдот: Однажды русская императрица Екатерина II, заехав проездом в какую-то деревню, спросила у местного, как это сказать, староста, почему в честь ее прибытия не звонят колокола. На что тот ответил: «На это у нас есть четырнадцать причин. Во-первых, у нас нет колоколов». «Можете не продолжать,» — ответила императрица.

Я с удовольствием отметил, что анекдот возымел свое действие, и уже по-английски обратился к подошедшему официанту:

— Примите заказ у дамы. И запишите его на мой счет.

К слову, губа и у нее была не дура! По крайней мере, на счет халявных угощений.

— Ну, а теперь о деле, — сказал я, когда официант отошел. — Как известно, людей можно делить по разным критериям. Согласно одному из них они делятся на тех, кто нужен мне, и тех, кому что-то нужно от меня. Мне от вас ничего не нужно. Так что, собственно, нужно от меня вам?

— Есть еще один критерий деления людей: есть люди типа «жив» и люди типа «помер».

— Но нет таких, кто бы знал твой номер, — дополнил я ее фразу и осекся. Ей совсем не обязательно было знать о моих познаниях творчества Б. Г. Однако, слово — не воробей.

— Для непрофессионала ты отлично держишься. Для профессионала — много болтаешь. Но мне не хотелось бы переводить тебя во вторую категорию.

Она слегка прищурилась. В голосе звучала мягкая угроза, но я постарался ее (то бишь угрозу) проигнорировать.

— Мне и самому не хотелось бы, — ответил я, тоже прищурившись. — И скажи честно, — я сделал паузу, и, слегка коснувшись своей ногой ее ноги, добавил. — У тебя хризолитовые ноги, или между ног Брюс Ли?

— Что? — она автоматически посмотрела на свои ноги, очень красивые, к слову, ноги. Потом на меня. И, наконец, поняв, что я продолжаю обыгрывать, начатую ею же песню, рассмеялась, — А ты за словом в карман не полезешь.

— Это точно. Болтливость — мой враг. Знаешь историю о болтливом черепе?

И убедившись, что она не знает, я начал рассказ. Так как он не содержал секретных сведений, я перешел на английский.

Пока я рассказывал, официант выполнил заказ. Так что последующий разговор шел за едой.

Мне спешить было некуда, так что у нас было достаточно времени для размышления.

— Ты не перестаешь меня удивлять. Однако вернемся к нашим баранам. Ты не Артур. — Она смотрела на меня в упор.

— Рад слышать, что меня уже в этом не обвиняют.

— Только полный идиот мог бы сделать прямой нос орлиным и вставить кривые зубы.

— Спасибо за комплимент, — ответил я на редкость мягко.

— Только не обижайся. Это я так, констатирую факты.

— Еще раз спасибо.

Что еще можно было ответить в таких условиях?

— Еще раз, пожалуйста, — ответила она мне в тон, а затем, полностью изменив интонацию, добавила. — Итак, мы знаем, что ты — не Артур. Но мы не знаем, кто ты.

— Тут мы, знаешь ли, в равных положениях. Я тоже не знаю кто вы. И если на то пошло, то именно я могу делать вам предъявы: вы убили Томаса, который, кстати, был просто болваном.

— Предъявы, говоришь? И после этого ты утверждаешь, что не из России.

— Я ничего не утверждаю. И ничего не опровергаю. Так спокойнее.

— Тебе будет спокойнее, если ты выложишь все начистоту.

— А именно?

— Откуда у тебя документы Артура. И что он тебе о нас рассказал?

Этот вопрос, в который раз, поставил меня в тупик. Однако именно благодаря нему догадка молнией сверкнула у меня в мозгу. Тот миссионер в Африке, документы которого я позаимствовал и был тем Артуром, которого они искали. Черт! Я мысленно выругал себя за то, что уподобился тормознутым героям американских боевиков, не догадавшись об этом сразу. Значит, он в самом деле был мастером Синанжу. Бывает же такое совпадение! Однако правда состояла в том, что он действительно ничего мне не рассказывал. Точнее он умер раньше, чем успел мне что-либо рассказать. Однако. Оставалось только включить говорильник.

— Это документы миссионера, несущего свет в самые темные закоулки современности. И я действительно нес этот свет. Мои родители…

— Может, хватит? Я уже сказала, что нам известно, — она подчеркнула это слово, — что ты пользуешься документами Артура. Они мастерски сделаны и даже занесены во все компьютеры. И нас интересует, где их хозяин. Советую отвечать честно.

Что ж. Честность — лучшая политика. И я ответил.

— В Африке. Точнее — в Африканской земле. К сожалению, едва ли я сам отыщу его могилу, но могу заверить, ничего ценного при нем не было. И, кстати, убил его не я. Более того, я пытался его вытащить из принеприятнейшего положения.

— Можешь не оправдываться. Я уже не питаю к нему никаких чувств. Однако нам важно знать, что он тебе успел рассказать.

— Тебе честно сказать?

Она кивнула.

— Ничего.

Несколько секунд она зло смотрела мне прямо в глаза.

— Тогда откуда ты знаешь про Синанджу?

— Тебе честно сказать? — ответ повторялся, но опять был к месту. — Я ничего не знаю о Синанджу.

Кроме того, что почерпал когда-то из «Дестроера»

При слове «дестроер» она скривилась, но продолжала вопросительно смотреть на меня своими восхитительными серыми глазами.

Весь идиотизм положения только начал укладываться в моей голове. Значит, я воспользовался документами настоящего беглеца из Синанджу, а потом загрузил этого бедолагу Тома, что сам являюсь таковым. Еще нагнал, что сделал пластические операции и изменил узоры ладоней. Надо же так влипнуть!

— В это трудно поверить, — ответила она, когда моя пауза затянулась. Этот Том рассказал все точно.

— Мне самому трудно поверить. Но я чувствую себя, как герой детской сказки, который нашел древнюю книгу и вычитал из нее заклинания, делавшее любую изреченную им ложь правдой.

— Не совсем. Там было все на английском.

Я улыбнулся.

— Не надоело валять дурака?

— Нет. Особенно, что этот дурак сейчас — не я, — зачем-то у меня вдруг прорезался эстонский акцент.

— Однако нас все же интересует, кто ты? И на кого работаешь?

Вот! Это главное. Конечно, найдя, что мне удалось бежать, они должны были решить, что я — хоть и не из их компании, но все же — не фраер. Это хорошо. Сейчас мне предстояло тягаться с целой системой, о структуре которой я не имел ни малейшего представления. Ведь я даже не читал 'Дестроера'… (Что правда, то правда!) Однако и они не знали, кто я. Поэтому не стоило разубеждать их в моих мифических связях с очень прочной спиной.

— Знаешь, что я и усвоил за свою жизнь, и, в частности, за время общения с вами, так это то, что излишняя разговорчивость не способствует увеличению длительности жизни. Если бы я был Артуром, или хотя бы знал, кто он, разве я стал бы говорить это Тому? То-то. Неужели ты думаешь, что я что-то расскажу о настоящих делах?

— Я думаю, тебе придется. У нас длинные руки.

Усиливая сказанное, она наступила мне на ногу.

— И ноги, — ответил я и, убирая ногу, добавил. — У нас тоже.

— У кого?

— Тебе скажи. И ты захочешь.

— Что ж, тогда скажу я. Нам известно, что тебе удалось остаться живым, выпрыгнув с третьего этажа, неизвестно как перебраться через забор и загипнотизировать каких-то олухов из латинского квартала. Кроме того, твои веревки были явно перегрызены крысиными зубами.

— И это все я? Не могу поверить!

— Кто же ты?

— Я тот, кто идет своим путем, ниоткуда в никуда. Тот, кто ищет и находит, кто помогает, и получает помощь, — я пытался говорить как можно запутаннее.

— Ты всегда говоришь так изысканно?

— Нет, только когда гружу хорошеньких, — я замялся, не зная как сказать: девушек или женщин, и, наконец, нашелся — представительниц прекрасного пола.

— Рассматривать это как комплимент?

— Почему бы и нет? В отличие от тебя, я люблю говорить комплименты. Настоящие комплименты. Вспомни Окуджаву «Давайте говорить друг другу комплименты Ведь это все любви счастливые моменты»

Меня явно понесло на романтику. И, надо сказать, глядя на мою собеседницу, было от чего.

— Ты что, совсем охренел, — донеслось из глубин сознания. — Мало проблем?

— Да нет. Я же пока так, — начал оправдываться я.

— Не оправдывайся. И если не хочешь лишних проблем, закругляй разговор.

— Да ты сам охренел. Забыл, кто хозяин.

Это был самый веский аргумент, и сущность, читавшая мне нотации, удалилась восвояси.

Девушка помахала перед глазами рукой.

Видимо я ушел в себя до остекленения глаз. Я часто с головой уходил в себя и раньше, так что это было скорее естественно, чем странно.

Однако внутренний голос был все же прав.

— Ну что, — сказал я ей, — Не смею вас больше задерживать.

Она была явно шокирована столь резкой сменой тона.

— Ты всегда такой резкий? — спросила она меня.

— Да, — я опять перешел на английский, — Однако приятно было познакомиться.

Я сделал знак официанту.

— Кстати говоря, мы еще не познакомились, — медленно произнесла она тоже на английском, и протянула мне руку. — Мэри.

— Джефри, — ответил я, пожимая ей руку, — Я обычно называюсь вторым именем.

— Я знаю. Ну, ладно. Пока.

Мэри медленно пошла прочь. И пока она не скрылась за дверью, я не мог оторвать от нее глаз.

Вернувшись домой, я еще долго обдумывал этот разговор. Синанджуисты явно шли на мировую. Нет, конечно, они бы без малейших колебаний убили бы меня, считай они меня одиночкой. Это, во всяком случае, лишило бы их на мой счет головной боли. Никаких дел Артура я не знал. И, вероятно, здесь они мне поверили. А лишний носитель информации об их организации был для них действительно лишним. Однако, с одной стороны, мне удалось немного запудрить им мозги, а с другой — реально я знал об них слишком мало.

И это не говоря уже о моих, так сказать, потусторонних связях, о которых у них также имелось хотя и смутное (и это хорошо, что смутное), но представление. Поэтому самым разумным решением для них было оставить меня в покое. Что они, вероятно, в конце концов, и сделают.