Легенды Этшара [7 книг]

Глава 1

Лорд Ханнер слегка запыхался, поспешая через площадь к мосту из красного камня, что вел во дворец. День у лорда выдался долгий, трудный, в довершение почти милю ему пришлось пройти весьма быстро, а весил он немало — так что не стоит удивляться, что, труся по брусчатке, он тяжело дышал.

Возможно, именно поэтому смрад, висевший над Большим каналом, смрад, который Ханнер едва ощутил, выходя утром из дворца, теперь оглушил его. Играло свою роль и то, что начался отлив и воды в идущем от моря канале было на несколько футов меньше, чем утром.

Как бы там ни было, а лорд замедлил шаги и перевел дух. Вонь дохлой рыбы и гниющих овощей была невыносимой — и едва ли подходила для ближайших окрестностей городского магистрата и официальной резиденции правителя Этшара Пряностей. Золотистый мрамор дворцовых стен мягко сиял в свете заходящего солнца; темно-красная брусчатка площади прекрасно оттеняла их; небо было удивительно синим, с перьями розовых облаков — и все это воняло, как полный тухлятины рыбный рынок. Обычный для города запах дыма, пряностей и людей исчез совершенно.

Стражей на мосту и разряженных гуляющих на площади, казалось, вонь не тревожила вовсе, — но гуляющих было меньше, чем ожидал бы увидеть в такой прекрасный летний день лорд Ханнер.

Шел четвертый день летнежара; в этом году месяц не соответствовал своему названию, и, хотя Ханнер вспотел и туника прилипла к его спине, это было следствием напряжения, а не жары.

Продолжая, хотя и медленнее, идти к мосту, Ханнер безуспешно пытался ладонью отогнать от своего носа мерзостные миазмы.

— Проклятие! — бормотал он. — Кому-то тут следовало бы выполнять свои обязанности получше.

Он попытался припомнить, кто отвечает за своевременную очистку канала; уж не дело ли это Кларима — лорда-сенешаля и, что вовсе не было совпадением, младшего брата правителя? А может быть, именно за тем, чтобы канал не вонял, должен присматривать кто-то другой, рангом пониже?

Припомнить Ханнер не смог. Он жил во дворце, был нобилем по праву рождения и знал большую часть городских чиновников, но сейчас имя того, в чьих обязанностях присмотр за чистотой канала, в голову ему не приходило.

Дядюшка Фаран, разумеется, знает; проще всего Ханнеру было бы обратиться к нему. Вполне возможно, лорд Фаран и сам уже заметил вонь, и маги, способные сотворить очищающее заклятие, уже вызваны. В конце концов окна Фарана, как и все окна во дворце, смотрят на канал.

Но это, конечно, только в том случае, если другие дела не отвлекли Фарана настолько, что он не замечает вокруг себя ничего и уж тем более — досадных мелочей вроде этой. Ханнер очень надеялся, что дядюшка не станет увиливать от своих обязанностей, замявшись любимым делом, — точнее, дожидаясь, пока им займется Ханнер.

Никак не годилось, чтобы лорд Фаран, главный советник Азрада-Сидня, отлынивал от дел, поскольку именно на своего главного советника правитель давным-давно переложил присмотр за каждодневными делами и нуждами города.

Ханнер снова ускорил шаг. Он трусил через мост, не глядя под ноги, а стражей едва удостоил взгляда.

— Кто… — начал было один из них, поднимая копье, но узнал лорда Ханнера, и копье опустилось.

При входе во дворец Ханнеру пришлось остановиться и подождать, покуда гвардейцы перед тем, как открыть двери, обменяются условными знаками; он едва дождался конца церемонии, а на приветственное "Рад видеть вас, лорд Ханнер" капитана только вежливо помахал рукой. Говорить с кем бы то ни было Ханнеру сейчас не хотелось — по приказу дяди он весь день пропел в городе, беседуя с незнакомцами; капитан Венгар не был, конечно, незнакомцем, и все же Ханнер не испытывал желания остановиться и поболтать, даром что с Венгаром они были знакомы с тех пор, когда офицер еще был лейтенантом, а сам Ханнер не вырос из детского платьица.

Наконец внутренняя стража признала, что пришедший — не захватчик, и распахнула тяжелые, окованные металлом створки.

— Спасибо, — буркнул Ханнер, торопливо проходя мимо гвардейцев в главный коридор.

Коридор был двадцати футов шириной и двадцати пяти — высотой, плитки пола в нем были из шлифованного мрамора, а стены увешаны шпалерами; вел он прямо к искусно позолоченным резным дверям главного зала приемов. Ханнер даже не взглянул на всю эту роскошь — он сразу повернул направо и через маленькую дверцу вошел в приемную лорда Кларима. Минуя ее, он помахал секретарю за столом, вышел в другую дверь и оказался в узком коридоре, что вел к апартаментам его семьи.

Будь лорд Кларим у себя, Ханнер непременно помянул бы о гнусной вони из канала, но по собственному печальному опыту он знал, что беседа с секретарем приведет не к очистке рва, а к обмену посланиями между службами и не вызовет ничего, кроме недовольства чиновников.

Ханнер уверенно пробирался по лабиринту коридоров, переходов, прихожих и лестниц — и наконец добрался до личных апартаментов лорда Фарана. Апартаменты эти Ханнер и две его сестры делили с дядей вот уже два года — со дня смерти матери. Ханнер на миг остановился, перевел дух, одернул тупику и шагнул в гостиную лорда Фарана.

Дядя стоял посреди комнаты, облаченный — совершенно не по погоде — в изумительный плащ темно-зеленого бархата, а одна из сестер Ханнера, леди Альрис, в бледно-голубой тунике и темной узорчатой юбке, устроилась на скамье у окна и, не обращая никакого внимания на прекрасную погоду за стеклом, мрачно смотрела на дядюшку. Второй сестры, леди Нерры, видно не было.

Лорд Фаран явно надел нарядный плащ по какому-то торжественному случаю, а не для тепла, и был, как всегда, изящен и элегантен — и Ханнер, взглянув на него, вспомнил, что сам он невысок и плотен. Толстым он бы себя не назвал, но вот округлым — наверняка. Полная противоположность гибкому красавцу дяде… Ханнеру не посчастливилось: он пошел в своего давно покойного отца.

Не успел Ханнер раскрыть рта, как лорд Фаран заговорил:

— А, Ханнер, — произнес он. — Я приглашен на ужин и уже убегаю, но если ты узнал что-нибудь важное, — говори.

— Я заметил, что канал воняет, — сообщил Ханнер.

Фаран криво улыбнулся.

— Я распоряжусь, прежде чем отбуду, — сказал он. — Что-нибудь еще?

— Да нет. Я побеседовал с доброй дюжиной магов, и никто из них не упоминал об угрозах или неприятностях со стороны Гильдии.

— А матушку Перреа ты расспросил?

— Я говорил с ней и с ее помощником. Она твердит, что решение остаться ведьмой и не принимать наследственный пост в магистрате — ее собственное. Правила Гильдии к этому отношения не имеют.

— Может быть; но может быть и так, что ее хорошенько припугнули, вот она и молчит, — нахмурился Фаран.

— Не похоже, чтобы она так уж нервничала, — возразил Ханнер.

— Мы еще обсудим все это попозже — и поподробнее, — сказал Фаран. — Теперь же, если я хочу еще поговорить с лордом Кларимом о канале, я должен бежать — иначе никуда не успею.

— И как же ее зовут? — с улыбкой поинтересовался Ханнер, уступая дорогу.

— Исия, по-моему. — Фаран перестал хмуриться. Он скользнул мимо Ханнера и удалился.

Ханнер несколько мгновений слушал, как затихают в глубине коридора его шаги, и только потом закрыл дверь и повернулся к Альрис.

— Снова ушел, — вздохнула та, прежде чем брат успел что-нибудь сказать. — Как всегда. Он ночует где угодно, только не здесь.

Ханнер знал: если она и преувеличивает, то ненамного.

Это не наше дело, — отозвался он.

— Ты так говоришь, потому что он никогда не таскает тебя с собой, — проворчала Альрис. — Представляешь — он твердит, что я должна встречаться со всеми этими людишками.

— А меня он посылает одного встречаться с ними, — пожал плечами Ханнер. — Не знаю, что лучше.

— Тебе не приходится улыбаться с невинным видом, пока этот великий человек соблазняет какую-нибудь бедняжку, завороженную его титулом. — Она подергала торчащую из юбки нитку. — Я не хочу ни с кем встречаться.

— Ему ты об этом говорила?

— Ну разумеется! Он не обратил внимания. — Она подняла взгляд. — Тебе еще предстоит познакомиться с его последней жертвой.

— Вот как?

— Он поведал мне, что она мечтает увидеть дворец изнутри, так что он, возможно, приведет ее сюда.

— И захочет, чтобы мы не путались под ногами. Она же придет не для того, чтобы познакомиться с нами.

— Что приятно. Она наверняка глупа. Все они таковы.

Спорить с сестрой о вкусах дядюшки Ханнеру не хотелось, и он попытался сменить тему.

— Где Нерра? — поинтересовался он.

Альрис махнула в сторону спален.

— Где-то там. Они с Мави снова болтают о тряпках, и мне стало скучно.

— Мави здесь? — Ханнер постарался, чтобы голос не выдал его радости. Хотя о сестриных подружках он был не высокого мнения, Мави с Нового рынка была исключением. Нерра познакомилась с ней, покупая ткани в Старом Торговом квартале, и быстро подружилась. Ханнеру нравились благожелательность Мави и ее искренний интерес ко всему окружающему. А очаровательная улыбка, отличная фигура и длинные светлые волосы, по мнению Ханнера, ничуть ее не портили.

Альрис кивнула.

— Она зануда, — сообщила она. — Как Нерра. Ханнер поморщился. Альрис было тринадцать, и ее раздражало все.

Или почти все; подобно дядюшке Фарану, она была без ума от магии. Несколько месяцев она убеждала Фарана отдать ее в ученицы какому-нибудь волшебнику, но он отказался — из-за того, что она может по праву рождения или благодаря замужеству занять важный пост в Гегемонии Трех Этшаров, что стало бы невозможным, сделайся она волшебницей.

Ханнер подозревал, что дядюшка намерен выдать Альрис за какого-нибудь влиятельного политика, — столько же заботясь о себе, сколько о ней; и Альрис, и Нерра, в отличие от него самого, часто сопровождали Фарана в его поездках.

Подобные планы саму Альрис в восторг не приводили. Она твердила, что не желает ни занимать государственный пост, ни выгодно выходить замуж, но, как всегда, дядюшка считался только с собственным мнением. Сейчас же, когда минуло уже шесть недель со дня ее тринадцатилетия, Альрис стала слишком взрослой, чтобы сделаться ученицей любого волшебника.

Так что теперь она слонялась по дворцу, скучая, ворча и всем во всем противореча.

— Ты весь день разговаривал с магами, да? — поинтересовалась Альрис.

— Большую часть дня, — кивнул Ханнер. — С тремя ведьмами, жрецом, двумя колдунами и четырьмя волшебниками.

— Они пользовались при тебе чарами?

— Ни разу, — солгал Ханнер. Жрец и двое волшебников продемонстрировали ему кучу заклятий и талисманов, а одна из ведьм прочла его мысли и предложила "снять с его души камень".

Никакого камня, который он хотел бы снять с души, у Ханнера не было, так что от предложения он отказался. Он считал, что какая бы тяжесть ни лежала у него на сердце, вызвана она исключительно недовольством собой, и считал необходимым ощущать ее, чтобы в будущем поступать лучше.

— Спорю, что пользовались, — завистливо сказала Альрис. — Ты просто скрываешь.

Не успел Ханнер ответить, как послышались шаги. Он повернулся и увидел Нерру и Мави — они как раз выходили из спальни.

Нерра, пятью годами моложе двадцатитрехлетнего Ханнера и пятью годами старше Альрис, была, как и они, чуть ниже среднего роста. Хоть и не такая кругленькая, как Ханнер, и объемах она заметно превосходила сестру.

Мави же была выше Ханнера на дюйм или около того и сложена, на его взгляд, просто великолепно — хотя, разумеется, он никогда не осмелился бы сказать ей это.

— Мне послышался твой голос, — сказала Нерра. — Дядя Фаран ушел?

— Только что, — отозвался Ханнер.

— Он по-прежнему думает, что Гильдия магов замышляет захватить власть в мире?

— Что-то вроде того, — вздохнул Ханнер.

— А они правда это замышляют? — лукаво улыбнувшись, спросила Мави. — Удалось отыскать доказательства их коварных интриг?

— Они, как и раньше, требуют соблюдения правил, — устало сказал Ханнер. — Никакого смешения видов магии. Никакого смешения магии и правления.

— Но это глупо, — заявила от окна Альрис. — Какое им дело?

— Они не хотят, чтобы кто-либо сделался слишком могущественным, — объяснил Ханнер в сто пятый раз. Правда, Мави прежде его не слышала, а потому он продолжал: — В конце концов кое-кто из магов живет веками — а если такой срок будет отпущен правителю, кто знает, что сможет он на творить?

Мави и Нерра переглянулись и прыснули. Ханнер вспыхнул.

— Не о нашем правителе речь. Не думаю, чтобы Азрад-Сидень смог что-нибудь натворить, сколько бы ни прожил. Но представьте, что был бы жив самый первый Азрад, и ему было бы двести лет…

— Ну и что? — снова встряла Альрис. — Что за дело до этого Гильдии? Я не возражала бы, чтобы Азрад Великий все еще правил!

— А дядя Фаран возражал бы, — сказала Нерра. — Будь у власти Азрад Великий, он не смог бы командовать всем и вся, как ему заблагорассудится.

— Подумаешь! — хмыкнула Альрис. — Правителю шестьдесят семь. Да он каждый день может подавиться рыбьей костью или еще что-нибудь — и Азрад Младший станет Азрадом VII, а дядюшку выгонят. Они с наследником не слишком любят друг друга.

— А представь себе, что правитель владеет чарами, которые позволяют ему жить сотни лет, — и что тогда делать Азраду Младшему? Ждать у моря погоды?

— Он мог бы найти себе другое местечко, — заметила Мави.

— Или мог бы нанять мага или демонолога, чтобы прикончить папеньку.

— Лорд Азрад никогда этого не сделает, — запротестовала Нерра.

— Он просто не сможет, — сказала Альрис. — Гильдия магов прикончит любого из своих, согласись он убить кого-то из сановников.

— Но мы же предполагаем, что Гильдия более не следует своим правилам.

— Это глупо, — повторила Альрис. — Дурацкое предположение, потому что они следуют своим дурацким правилам, и дядя Фаран не может убедить их отказаться от этого.

— И это дурацкий спор, — сказала Нерра. — Я голодна. Правитель сегодня устраивает парадный ужин?

— По-моему, нет, — отозвался Ханнер.

— Тогда пошли на кухню и добудем себе чего-нибудь. Мне не хочется есть здесь, да и дядюшка навряд ли обрадуется, если мы будем у себя, когда он приведет очередную пассию.

— Твоя правда, — кивнул Ханнер. Он тоскливо поглядел на диван у стены — ноги у него болели, и он охотно бы дал им отдохнуть — повернулся и побрел к двери. Голоден он был не меньше Нерры, а ноги могут отдохнуть и на кухне, благо идти до нее всего три пролета вниз и какую-то сотню футов на запад, прямо под главный зал.

Огромная, похожая на пещеру кухня кишела по слугами — все они готовили, носили и жевали всякие вкусности. Один стол, в сторонке, окружала стража — там шеф-повар готовил ужин правителю.

Принято было, чтобы правитель пировал в главном зале, с семьей и придворными, но Азраду VI всегда было лень тратить такие усилия па еду; он предпочитал кушать и своих покоях в окружении ближайших советников — братьев и лорда Фарана, если тот случался поблизости. Другие обитатели дворца были вольны устраиваться как угодно.

Лорд Фаран часто ужинал на стороне, в особняках разных важных сановников или в домах у женщин, но сестер Ханнера приглашали туда редко, а самого Ханнера — еще реже. Добывание себе еды на кухне было для них делом обычным.

Четверка раздобыла жареную курицу, бутылку альдагморского, блюдо овощей и кучу сладких булочек, потом нашла тихий угол и устроилась там на полу, скрестив ноги. Они ели, болтали и смотрели на суету вокруг. Ханнер заметил, как вывалили в окно ведро отбросов, и проворчал:

— Теперь понятно, почему воняет канал.

— А ведь правда, ужасная вонь, — согласилась Мави. — Думаю, очищающее заклятие в последний раз не сработало.

— Волшебству доверять нельзя, — сказала Нерра. — Оно ненадежно. Так, во всяком случае, утверждает дядя Фаран.

Альрис возмущенно фыркнула.

— Возможно, еще и поэтому Гильдия запрещает смешивать власть и магию, — заметила Мави.

Ханнер покачал головой:

— Не думаю, что поэтому. На самом деле волшебство не менее надежно, чем все остальное.

— Так то волшебство. А другая магия? Дядю Фарана тревожат все маги, хотя по-настоящему раздражают его только волшебники.

— Гильдия не желает, чтобы разные виды магии смешивались, — сказала Альрис.

— А волшебство и правда менее надежно? — спросила Мави. — Никогда об этом не слышала.

Ханнер приподнял ладонь.

— По-моему, все зависит от того, чего вы хотите от волшебника, — проговорил он. — Жрецы не претендуют на безошибочность, и многие молитвы остаются без ответа, но кое с чем они прекрасно справляются. Мне не доводилось видеть, чтобы больной горячкой, которого пользовал жрец, умирал.

Внезапно стало очень тихо, и Ханнер осознал, что он только что сказал. Нерра и Альрис молча уставились на него, но Мави спросила:

— Сколько вообще людей сейчас умирает от горячки?

— Наша мать умерла. — Нерра сердито отставила тарелку. — Он видел, как горячка сожгла нашу мать. И маги не помогли — она ведь была леди Иллира, сестра лорда Фарана. Их заклятия к услугам купцов, моряков, вонючих нищих со Стофутового поля, но для потомственного аристократа или кого угодно, связанного с правителем, — нет уж, маги и пальцем не пошевелят. — Она глянула на Альрис — та смотрела в тарелку и отщипывала кусочки курицы.

— Это еще одна причина, по которой дядюшка так озабочен магией, — тихо проговорил Ханнер.

— Ужин окончен. — Нерра вскочила. — Я пошла.

— Я с тобой. — Альрис поставила тарелку на пол.

— Но я не наелась! — запротестовала Мави.

Нерра не ответила; она шагала прочь, увлекая за собой Альрис. Мави и Ханнер остались сидеть на полу.

— Прости, — сказал Ханнер. — Я не подумал. А стоило бы, прежде чем напоминать им о маме.

— Ну, меня-то ты не задел, — отозвалась Мави. — Моя мать жива и здорова. Но это и правда было…

— Бестактно?

— Что-то вроде…

— Бесчувственно?

— Может быть…

— Невероятно глупо?

— Да, думаю, что так.

— В этом я мастак, — согласился Ханнер. — Никогда не знаю, ни что сказать, ни когда прикусить язык. Потому-то я все еще и состою на побегушках у дядюшки вместо того, чтобы заниматься собственным делом.

— Ты способен на большее, чем быть помощником советника правителя.

Ханнер поморщился.

— А как ближайшему родичу этого советника мне следовало бы быть умнее. Дядя Фаран всегда знает, что сказать.

— У твоего дяди двадцатилетний опыт правления.

Ханнер не нашел, что ответить. Он вгрызся в последний кусок курицы.

Парочка закончила ужин в дружеском молчании. Когда оба доели, допили и вылизали все до капли, Ханнер нахмурился.

— Не знаю, захочет ли теперь Нерра видеть тебя, — вздохнул он.

— В любом случае мне пора домой, — сказала Мави.

— Уж меня-то Нерра точно видеть не захочет, и я не прочь прогуляться. — Ханнер с удивлением поймал себя на этих словах: ноги его все еще болели после дневной прогулки. — Можно проводить тебя?

— Сочту за честь, — ответила Мави.

Глава 2

Ханнер и Мави не спеша вышли из дворца, пересекли площадь и двинулись вверх по Аренной улице в Новый город. Вокруг было светло от факелов и фонарей у входов в дома, но дневная толпа поредела, пыль на улицах осела, и ночной ветерок нес с моря запах соли и приятную прохладу — хотя канал и вонял по-прежнему. Однако через несколько кварталов запах исчез, и парочка пошла медленнее.

Перед одним из больших особняков они остановились; сквозь кованую ограду видны были фонтаны и прекрасные статуи. Ханнер обнаружил, что держит Мави за руку и вот-вот поцелует ее.

Но тут она отпрянула и показала на спящего мраморного кота; возможность была упущена.

— Как по-твоему, этот кот мог быть раньше живым? — спросила девушка.

— Зачем кому-то превращать кота в камень?

— Практики ради, — предположила Мави. — Или что-бы отомстить хозяину кота. Если уж на то пошло, объясни, зачем кому-то высекать кота в мраморе?

— Чтобы украсить свой двор, как здесь. — Ханнер указал на маленькую фигурку.

— А я думаю, это сотворил волшебник, чтобы набраться опыта перед тем, как отомстить обидчику и превратить его в камень.

— Если он делал это ради практики, то почему же не разрушил потом заклятия?

— Разве заклятия превращения в камень обратимы?

— Какие-то — да, какие-то — нет, — принялся объяснять Ханнер. — Маги обычно называют обратимые заклинания высшими, а необратимые так и зовут "необратимыми" поэтому, я думаю, они предпочитают те, что не навсегда.

— Наверное, так, — согласилась Мави, задумчиво оглядывая кота. — Но, возможно, именно этот маг не знал высшего заклятия. Или его месть не удалась, и враг убил его прежде, чем он успел снять чары с кота. — Она нахмурилась. — А этот маг непременно был волшебником?

— Думаю, да, — сказал Ханнер. — Жрец не сделал бы ничего подобного, да и ведьмы, насколько я знаю, никогда не пойдут против природы. Полагаю, тут мог бы потрудиться колдун или демонолог, — вот только я никогда ни о чем подобном не слышал.

Мави с любопытством глянула на него.

— Откуда ты столько знаешь про магию? Ты ведь говорил, твоей семье запрещено изучать ее.

— Нам запрещено заниматься ею, — поправил ее Ханнер. — Знати Этшара нельзя ни учиться магии, ни использовать ее в личных целях — однако мы, разумеется, можем нанять волшебника, если это нужно городу, иначе просто не смогли бы им управлять. Но узнавать про магию мы можем все, что захотим, — и вот именно этим-то я и занимаюсь с тех пор, как умерла моя мать, — беседую с волшебниками по велению дяди. Он свихнулся на магии и, когда не занимается делами правителя или не крутит романы, пытается вызнать о ней все, что можно. — Ханнер вздохнул. — А когда он занят — с правителем ли, с женщинами ли, — это делаю за него я.

— Звучит великолепно.

— Ничего хорошего, поверь мне.

— Ох, — сказала Мани. — Но тебе по крайней мере интересно?

— Иногда. — Тема была Ханнеру неприятна. Он бросил на каменного кота последний взгляд и отошел от ограды. — Пошли.

Они миновали квартал и свернули влево, на Восточную улицу — и сразу же вместо красивых усадеб и складов пряностей Нового города их окружили древние, покосившиеся дома. В Старом городе не стоило ни мешкать, ни громко говорить, но через четверть мили парочка подошла к большой каменной дамбе в верхнем конце Старого канала, а за дамбой лежала Рыбачья слобода.

— Почему, интересно, этот канал воняет не так мерзко, как тот? — проворчал Ханнер, когда опасные улочки Старого города остались позади и их окружили обычные дома и лавочки слободы.

— Может, его лучше чистят? — предположила Мави. — А запах, кстати, не сказать, чтобы приятный.

— Пф! — фыркнул Ханнер. Его задело, что Старый канал, отделявший Рыбачью слободу от Старого города, каким-то образом умудрялся вонять меньше, чем Большой канал, который окружал дворец правителя и соединялся с морем.

Ханнер и Мави прошли слободу и вышли к Новому рынку, где свернули на улицу Плотников и очутились у дома Мави — узкого, трехэтажного, втиснутого между двумя точно такими же.

Несмотря на то что семья жила, на улице Плотников, отец Мави был торговцем инструментом и оружием; кстати сказать, именно он обеспечивал копьями городскую стражу. Мать Мави помогала мужу в расчетах, а сама Мави вела хозяйство. Все это, заметив интерес брата к девушке, объяснила Ханнеру Нерра.

Ханнер не бывал здесь прежде. Когда Мави показала на дом, он замер посреди улицы. Он снова держал ее за руку; теперь он выпустил ее пальцы и, уставясь на дом, пробормотал:

— Ну, вот ты и дома…

Выщербленный камень стен некогда был блестящим и гладким. Широкие оконные рамы покрывал резной цветочный узор, когда-то, наверное, ярко раскрашенный — хотя об этом в тусклом свете факелов на углу судить было трудно. В одном из окон горел масляный светильник, но стены были толсты, а окно глубоко утоплено, так что переплета достигала лишь малая толика света. На петлях, в былые дни державших тяжелые ставни, теперь висели бронзовые колокольчики, иногда тихонько позвякивающие под морским ветерком.

Две широкие каменные ступени вели к парадной двери, выкрашенной в зеленый цвет и по краю обитой черным железом. В маленькой нише у дверей когда-то, должно быть, стояла фигурка божества, теперь же ее сменил горшок с цветами. Дом этот, подумалось Ханнеру, — прекрасный пример традиционной этшарской архитектуры, скорее изменяющейся со временем, а не строго соблюдающей прежние каноны.

— Спасибо, что проводил меня, — сказала Мави. Потом, к удивлению и удовольствию Ханнера, поцеловала его и, повернувшись, побежала к дверям родительского дома.

А Ханнер остался на месте и стоял так довольно долго после того, как Мави исчезла в доме, смакуя воспоминание о ее поцелуе. Его, конечно, целовали и раньше, но никогда — Мави. До этой минуты он не был уверен, что их интерес друг к другу взаимен.

А это не так уж и невозможно, сказал он себе. В конце концов Мави — из семьи торговцев, обеспеченной, конечно, но не богатой по-настоящему; брак с лордом, даже таким завалящим, как он, помог бы ей подняться по социальной лестнице.

И он все-таки не совсем урод, пускай и в дюжину раз не столь обаятелен, как дядюшка.

Может, он и вправду ей нравится.

Ханнер чувствовал себя куда моложе своих двадцати треx, когда стоял, глядя на закрытую зеленую дверь дома Мави. Он перестал смущаться в присутствии женщин лет в шестнадцать-семнадцать, но Мави как-то удалось воскресить в нем ту давнюю неуверенность подростка.

Уж не означает ли это, что он влюбился?

Глупо, конечно, но отрицать такой возможности Ханнер не мог.

А еще ему пришлось признаться себе, что ноги его почти не держат. Пора было плестись домой — в постель. Солнце село давным-давно, улицы почти опустели, и дядя Фаран, без сомнения, успел уже закончить все свои дела с Исией, или как там ее зовут.

Ханнер взглянул на небо. Тучи скрыли почти все звезды — тьма ночи стала тусклой, и понять, сколько времени, было нельзя. Меньшая луна стояла низко на востоке, но Ханнер не мог припомнить, когда она встает или заходит.

Падающая звезда прочертила свой путь по небу; Ханнер смотрел, как она мчится с юга на северо-восток, и думал: какая она огромная и яркая. Интересно, подумалось ему, настоящая ли это звезда или кто-то вызвал ее огненным заклятием; а может, это и вовсе не звезда — просто полетел куда-нибудь маг.

Но, что бы это ни было, его оно не касалось. Он вздохнул, повернулся и поплелся назад во дворец.

На углу улицы Плотников — он как раз сворачивал с нее на Рыночную — Ханнер споткнулся, и у него перехватило дыхание. Он не понял, почему споткнулся, — вроде его что-то ударило, хотя ничего не было. Его обдало мгновенным жаром, он ощутил удушье — но все тут же прошло, и он не успел ничего обдумать, потому что услышал крик.

Ханнер выпрямился и широко раскрыл глаза. В отдалении вопило несколько голосов — четыре или пять, а может, и больше. Все они зазвучали одновременно, как раз когда у Ханнера перехватило дыхание.

Где-то вдали что-то рушилось. Бились стекла, падали тяжелые предметы… И над всем висел крик.

Потом, когда он пытался понять, в какой стороне кричат, вопли вдруг смолкли — один за другим, — и в наступившей тишине Ханнер понял, что доносились они с разных сторон. Полдюжины голосов в Рыбачьей слободе и на Новом рынке начинают кричать одновременно… Естественной причины этому быть попросту не могло.

— Магия, — проворчал Ханнер. Ему припомнилась падающая звезда, которой он любовался пару минут назад, и он подумал: а нет ли здесь связи? Ханнер нахмурился и постарался отогнать мысль о том, что все это может быть началом крупных неприятностей.

Он не мог припомнить ни одного заклинания, способного сотворить такое, но ведь магия — особенно волшебство и демонология — совершенно непредсказуемы.

Ханнер глянул на небо, но падающих звезд больше не было. Зато он разглядел несколько больших темных силуэтов — крупных ночных птиц или магов, спешащих по делам. В темноте, да к тому же на расстоянии, судить о размерах было трудно.

И тогда он снова услышал звон стекла и причитания — на сей раз гораздо ближе, откуда-то справа. Хоть у него и болели ноги, Ханнер перешел на рысь и припустил на голос. Кому-то, возможно, нужна его помощь.

Глава 3

Лорд Фаран резко сел в постели — судорожно глотая воздух, он широко раскрытыми глазами смотрел во тьму. Он подавил желание закричать — и обнаружил, что его бьет резкий кашель. Женщина рядом с ним повернулась и приподнялась на локтях.

— Фари?.. — спросила она. — Что с тобой?

Он попытался жестом отстранить ее, но кашель душил, и даже махнуть рукой он едва мог; тем не менее она отодвинулась от него и, не рассчитав, скатилась с постели на пол.

Плетеный коврик оказался не слишком мягок, а пол в спальне был каменным; женщина вскрикнула, но Фарану было сейчас не до ее неуклюжих движений, он едва мог вспомнить ее имя (Исия, услужливо подсказала ему память, и пару часов назад она вовсе не была неуклюжей).

Он смотрел в окно, где за тонкими занавесями мешались зарево города, сияние звезд и свет меньшей луны, и старался успокоиться.

Кашель проходил.

Сон, что разбудил его, был важным — он знал, он безошибочно чувствовал это. Сон был не просто важным — он требовал немедленных действий. Естественные сны такими не бывают. Должно быть, дело в магии.

Фаран получал уже послания через сны, когда мага, посылая, ему известия, пользовались заклинаниями Наведенных Грез, и, проснувшись, он всегда помнил суть послания — это, как он догадывался, было непременным условием данных чар: иначе их нельзя было бы использовать для связи. На сей раз, однако, воспоминания его были смутными и путаными, как после обычного кошмара.

Он помнил, что падал, и что-то обжигало его, крутом было пламя и рвущийся ветер, а потом все замерло, и он повис, и повсюду были боль и страх… но ничего более внятного. Образы были совершенно разрознены. Он не мог припомнить ни лиц, ни хотя бы символов — все, что ему запоминалось, было пламя, камень и тучи.

Он понимал: тот, кто послал ему этот сон, ждет от него, лорда Фарана, действия — чтобы он куда-то пошел и что-то сделал, но он понятия не имел, ни куда идти, ни что именно делать, ни кто, собственно, послал ему сон.

Если это было заклятие Наведенной Грезы, в него где-то вкралась ошибка.

Возможно, подумал он, это какой-то иной вид магии, из не самых надежных — колдовство или чародейство, а то и вовсе гербализм либо всякая мелочь вроде спиритизма, научников или ритуальных танцев. Вот жрецы тут скорее всего ни при чем — если бы сон послал бог, Фаран, несомненно, это уловил бы. Боги могут быть насмешливыми и хитрыми, но такое не в их духе.

Демонология? А могут ли демоны посылать сны? Если могут, то именно такая путаная, двусмысленная картина и должна была получиться.

— Не очень-то это вежливо, — сказала Исия, снова взбираясь на кровать.

— Невежливо — что? — осведомился вырванный из своих размышлений Фаран.

— Вот так выпихивать меня из постели, — ответила Исия. — Мог бы просто сказать мне, чтобы я убралась, и я бы тебя больше не тревожила.

— Выпихивать тебя? — Фаран был в замешательстве, но старался, чтобы женщина этого не заметила. — Я что, тебя выпихнул?

— Ну разумеется, нет! Я сама вывалилась и расшибла себе плечо о камень — нарочно!.. — Она бросила на него гневный взгляд, отвернулась и потянулась за рубашкой, валявшейся на ближайшем кресле.

— Дорогая моя, мне так жаль, — пробормотал Фаран. Не то чтобы ему действительно было особенно жаль, но человеку в его положении не стоит без нужды обзаводиться врагами. — Я тогда еще был в том сне, который меня разбудил.

— Сне?.. Каком сне? — Женщина замерла с рубашкой в руке, с подозрением глядя на Фарана и плотно сжав губы.

Он позволил себе удивленно улыбнуться.

— Представь себе, не могу вспомнить! Какой-то кошмар — я, кажется, даже пытался кричать, закашлялся и проснулся. И я совсем не хотел тебя спихивать, Исия, — я даже не заметил, что сделал это! — Он был совершенно уверен, что вообще не касался ее, однако женщина явно была убеждена, что он столкнул ее с кровати. Он ждал, что Исия сменит гнев на милость, и дождался — сжатые губы чуть дрогнули. Тогда Фаран наклонился и легко коснулся губами ее обнаженного плечика — до щеки дотянуться он не мог, не прилагая особых усилий, а это было бы ошибкой.

В ответ на поцелуй она чуть вздохнула и, бросив рубашку на край постели, обнаженная, с улыбкой повернулась к Фарану.

— Мне надо идти.

— Вряд ли ты хотела порадовать этим меня. Назови другую причину для ухода.

— Мои родители. Если я останусь на ночь, они решат, что мы обручились.

— Как бы я хотел этого! — воскликнул Фаран. — Но нельзя: мне надо учитывать положение семьи, я же тебе говорил. — Это была ложь, которую Фаран повторял всем своим женщинам. Своего нынешнего положения он добился собственнными стараниями; род его, хоть и знатный, никогда не был особо влиятелен, а его единственной родне — племянницам и племяннику — было все равно, на ком, почему и когда он женится.

— Знаю. — Исня снова вздохнула. — Ты был просто прелесть, Фари, пока не выпихнул меня из кровати!

— О чем я очень сожалею. Обвиняй в этом призраков или демона, наславшего на меня кошмар, а меня прости!

Она наклонилась и поцеловала его в лоб.

— Конечно, прощаю, — проворковала она, потом снова потянулась за рубашкой и на сей раз надела ее.

Фаран воспользовался моментом и зажег лампу — колдовской зажигалкой, что было, по его мнению, проще, чем чиркать кресалом или звать слугу. Фитиль занялся мгновенно, и Фаран выкрутил его, наполнив покой желтоватым светом. Потом снова повернулся к Исии и принялся разглядывать ее, делая вид, что ее красота — единственное, что его занимает.

А все же почему она уверена, что он столкнул ее? Он не касался женщины — это Фаран знал точно. На одну руку он тогда опирался, а другую прижимал к горлу, стараясь унять кашель; он просто не мог толкнуть ее.

Конечно, он мог пнуть ее ногой, но Фарану хватило одного взгляда, чтобы понять, что и этого он не делал: ноги его по-прежнему спокойно лежали под несбившимся покрывалом.

Исия не была неуклюжей, во всяком случае, за четыре дня знакомства он не заметил в ней этого; не была она и склонна к выдумкам и причудам. Фаран вообще старался не иметь дела с женщинами "не от мира сего", и в Исии он не нашел ни одного из настораживающих признаков, а уж он-то хорошо научился их видеть.

Так что, возможно, что-то все же спихнуло ее с кровати. Он уже пришел к выводу, что его быстро истаявший кошмар был волшебным; не могло быть тут чего-то еще? Призрака, демона, какого-то духа?

Однако ничем другим оно себя не проявило…

Исия оправила рубашку и направилась к креслу, на котором валялась юбка.

Фаран попытался точно вспомнить, что происходило, когда Исия почувствовала, что вылетает из постели. Она лежала на животе, опираясь на локти, его правая рука была у горла… Он пытался отмахнуться от нее, ему не хотелось, чтобы она его трогала…

Он вспомнил желание держаться от нее подальше, беспомощность, кашель, странные образы своего сна, потом… потом он вспомнил кое-что еще.

Он что-то сделал, вытянул что-то из сна. Он вспомнил ощущение, хотя не мог найти слов.

Он смотрел, как Исия управляется с юбкой, и старался одновременно удержать то ощущение и дотянуться до каймы на ее подоле. Он ощущал разделяющее их расстояние, ощущал, как никогда раньше; он словно коснулся ткани юбки и попытался подчинить ее…

Над левым коленом Исии шелк внезапно пошел складками, явив взгляду прекрасной формы бедро. Она одернула подол, не заметив в произошедшем ничего необычного.

Фаран попробовал снова; на сей раз он осторожно приподнял юбку сзади — сделал это, хотя их разделяло никак не меньше десяти футов. Прежде чем Исия что-то заметила, Фаран опустил подол.

А может, дело в Исии? Фаран сконцентрировал внимание на одной из своих стоящих в углу туфель.

Она заскользила по покою, потом поднялась в воздух. Фаран поднял ее фута на четыре, подержал и медленно опустил на пол.

Исия, надевавшая тунику, ничего не заметила.

Мгновением позже она послала Фарану воздушный поцелуй и выскользнула из спальни, тихонько прикрыв дверь.

Лорд Фаран остался в постели — но не уснул и не стал гасить лампу. Уставясь в потолок, он размышлял, прерывая размышления лишь для того, чтобы вновь и вновь опробовать свою новую силу.

Он обнаружил, что способен поднять и передвинуть все, что видит, — но только если вещь размером и весом не превосходила взрослого мужчину. Гардероб у противоположной стены даже не дрогнул. Фаран чувствовал ткань пространства между гардеробом и собой, но не мог заставить его измениться, как с меньшими предметами. Еще он выяснил, что может регулировать размер, температуру и яркость пламени в лампе. Вне всяких сомнений, это была магия. Да, но какой ее вид? И как он ему выучился? Это не было похоже ни на один из знакомых ему видов, а он изучал магию многие годы. Чуть-чуть его способности напоминали умения ведьм — ведьмы тоже могли двигать небольшие предметы, не касаясь их, — но ощущение было совсем не таким, какое Фаран помнил по прошлому опыту.

Гильдия магов противилась использованию магии знатью и косо смотрела на возможность того, чтобы любым ее видом пользовался представитель власти, да и вообще чиновник Этшара Пряностей или какого-нибудь другого Этшара. Ни одному правителю или магистрату не разрешалось обучаться магии, и никто из магов не мог занять государственную должность. Магов можно было нанять на службу — например, волшебники очищали каналы, а жрецы обеспечивали в судах правдивость свидетелей, — но не было магов, которые управляли бы городами. Гильдия магов тщательно следила за соблюдением этих правил. Тот, кто не обращал внимания на эдикты Гильдии, обычно умирал — быстро и жутко. И даже тех, кто вовремя одумывался, ждала очень незавидная участь.

Но что ему теперь делать? Азрад VI, правитель Этшара Пряностей и триумвир Этшарской Гегемонии, избрал лорда Фарана своим главным советником, и как таковой Фаран не мог заниматься магией сам, а мог лишь нанимать волшебников, когда и если это ему надобно для исполнения его обязанностей. Но теперь Фаран, кажется, сам обрел таинственную магическую силу, причем не приложив к этому никаких усилий. Как воспримет ceй факт Гильдия магов? Не могут же они винить его в этой случайности!

Было лишь справедливо, что именно он получил такой подарок после стольких лет изучения магии без всякой надежды заниматься ею. Он искал исключения в гильдийских правилах ничего удивительного, что исключение само нашло его. Гильдия не может винить его в этом!

В следующий миг Фаран нахмурился. Разумеется, они ни в чем не обвинят его. Они даже признают, что он тут ни при чем.

Но убить его они могут все равно.

Гильдия магов никогда не беспокоилась о правосудии: она требовала, чтобы ее установления исполнялись, и ее попросту не интересовали ни справедливость, ни законность, ни причины нарушений — она требовала послушания. Фаран отлично знал это. У него были свои мысли по поводу того, чего действительно хочет Гильдия магов, но в том, что это отнюдь не справедливость, он был уверен.

Значит, придется ему держать новые способности в тайне. Так, конечно, труднее будет разобраться, в чем они заключаются и откуда взялись…

На этом размышления Фарана прервались, в его сознание проник наконец доносящийся из-за окна шум: крики, вопли, удары, грохот.

Сейчас уже за полночь, подумал он, что же это творится там, за каналом? Заинтригованный, он подошел к окну, раздвинул занавеси и выглянул.

То, что он увидел, заставило его выругаться.

Его покои находились на третьем этаже дворца правителя, в восточном его крыле, и из окна через Восточный рукав Большого канала открывался вид на паутину улочек Старого города. Большая часть древних строений была высотой не более одного-двух этажей, а кое-какие домишки и вовсе почти вросли в грязь, так что Фарану был виден не только Старый город, но и Рыбачья слобода.

И, глядя сейчас на эту панораму, он видел в разных концах города охваченные огнем дома. Видел силуэты на улицах — бегущие, стоящие, летящие — и те, что летели, не были облачены в одеяния магов, у них не было ни особых магических приспособлений, ни хотя бы традиционных кинжалов.

Большинство летящих направлялось к северу — они высоко и очень быстро мчались через Восточный залив, — но были и такие, кто парил над улицами либо метался по городу. Фаран видел и множество воспаривших вещей — тележек, серебряной утвари, золотых монет. Все улицы Старого города были усеяны битым стеклом.

А еще он был абсолютно уверен, что заметил среди стекла по меньшей мере один труп.

Да, беда была необычайно серьезна. С минуты на минуту Фаран может понадобиться в качестве официального лица. Вот-вот во дворец начнут поступать доклады, нужно будет отдавать приказы городской страже; правитель, должно быть, уже проснулся — он потребует объяснений. Фаран должен тотчас спуститься вниз.

И с чего это, спросил он сам себя, ныряя в гардеробную, с чего это он решил, будто таинственные магические способности обрел он один?

Глава 4

В тот самый миг, когда лорд Ханнер споткнулся на Новом рынке, а лорд Фаран, задыхаясь от кашля, приподнялся в постели, в Приморском квартале Этшара Пряностей, в спальне на третьем этаже своего дома-мастерской проснулся Варрин-Ткач. Он проснулся внезапно, ловя ртом воздух. Ему снилось, что он закутан в свои собственные изделия, погребен в толще тяжелой шерсти, завален грудами ткани… А до того он падал сквозь сотни миль невообразимо тонкого кружева, которое рвалось, когда он летел сквозь него, рвалось и загоралось…

Он проснулся во тьме столь же непроницаемой, как тьма в его сне, и зашарил в ней: руками, ногами… и чем-то еще, чем-то, чего раньше у него не было, но что сейчас помогло увидеть и даже ощутить стены его маленькой спаленки — и со всей силы ударить в эти стены.

И они разлетелись, дубовые балки сломались, как щепки, штукатурка брызнула во все стороны белой пудрой. А крыша, которую больше ничто не поддерживало, рухнула на ткача и его жену.

А он поймал ее — поймал прежде, чем она коснулась его выброшенных вверх рук, поймал и удержал.

И застыл — потому что проснулся до конца и понял, что происходит. Ночной ветерок гулял там, где прежде были стены; Варрин слышал, как с грохотом падает — прямо на мостовую — мебель; где-то вдалеке кричали. На руки ткача, не причиняя вреда, давила крыша — нет, не на руки, на что-то, имени чему он не знал, и сквозь все это, сквозь крики и треск мебели, он слышал прерывистое дыхание жены. Она проснулась и лежала рядом не шевелясь.

— Анннс! — позвал ткач.

— Варрин? — откликнулась она. — Что происходит?

— Не знаю. — признался он. — Мне снилось, что меня завалило, и… и вот стен нету, а я держу крышу, хотя не знаю — как.

— Ее держишь ты? — Аннис скатилась с кровати, упала на пол, приподнялась на колени и уставилась на Варрина. Он не очень хорошо видел ее — хоть стены и пропали, света от меньшей луны и городских огней было мало, — но он ощущал ее присутствие, как ощущал крышу, что нависала над ним.

Аннис боялась — и часть ее страха была вызвана им.

— Иди вниз, — велел он. — Спустишься — я опущу эту штуку, зажгу свет и выясню, что случилось.

— Д-да, — выдохнула она и поползла от кровати, по дороге сдернув с крюка в изголовье платье. Чуть поодаль Аннис все же рискнула встать и, пригнув голову, побежала к двери.

Двери не было. Как не было и всей стены. Аннис едва не свалилась с лестницы, в последний момент уцепившись за остатки перил. Она полусбежала, полускатилась вниз, скрывшись от взгляда Варрина — и от его странных новых чувств тоже.

Убедившись, что жена в безопасности, он взглянул на то, что осталось от крыши и потолка. По остаткам штукатурки бежали большие трещины, дранка обсыпалась, открывая балки. Он осмотрел остатки — и убедился, что не только поддерживает все это, но и не дает ему рассыпаться.

Оградив себя от падающих обломков. Варрин позволил крыше упасть.

Она рухнула; теперь кровать окружали два крупных и множество мелких кусков. Удар сотряс весь дом и отразился от верхних этажей соседних зданий, и, пока мелкие обломки с шорохом сыпались со стен, Варрин обнаружил, что смотрит на облачное ночное небо.

Темные тени быстро неслись по небу на север, но, прежде чем ткач смог понять, что это такое, они скрылись из виду.

Варрин сел и окинул взглядом знакомый вид, теперь потерявший всякий смысл. Он все еще был в постели, с пуховой подушкой в изголовье и одеялом, что сшила ему Аннис из остатков ткани, в изножье — но спальня исчезла, обратилась в кучу трухи, наваленной кругом кровати на потолке уцелевшего нижнего этажа. Широкий край крыши, выступавший за заднюю стену спальни, остался цел, хоть и был засыпан обломками; веревка, на которой Аннис развешивала белье, тоже уцелела, недавно выстиранные вещи по-прежнему колыхал ветер.

Дома по обе стороны стояли, как прежде; тот, что южнее, по другую сторону узкого прохода между улицей и двором, остался нетронутым, а крышу дома Келдера-Валяльщика, что стоял севернее, засыпало битой черепицей и кусками досок.

Смотреть на север было странно приятно, и Варрин помедлил немного, прежде чем снова перевести взгляд на свой дом.

Пострадала только одна комнатка и примыкающий к ней коридор — та маленькая деревянная надстройка, которую ткач добавил к основному зданию, чтобы осталось больше места внизу для мастерской и лавки, — но эта пристройка была не просто повреждена, а уничтожена.

— Боги, — прошептал он, — что случилось?

Ответа не было.

Ткач спустил ноги с постели, отшвырнул кусок потолка и встал — и тут только осознал, что совершенно гол. Он поискал глазами гардероб, но тот валялся внизу на мостовой.

Оставались, однако, еще вещи на веревке — и Варрин потянулся к ним, надеясь перебраться через мусор. И обнаружил, что плывет над обломками.

— О боги. — повторил он.

Это, конечно же, магия — но какая именно? Кто это сделал? Может, он, сам того не ведая, оскорбил какого-нибудь мага или чародея?..

Варрин переместился через развалины крыши и сорвал с веревки штаны, тунику и пояс. Потом поспешно оделся и глянул на запад — на город.

Кое-где горели дома — он видел языки пламени и яркое рыжее зарево. Вопли прекратились, но тут и там на улицах слышались перекликающиеся голоса.

Кому не спалось в этот час? Или разрушение его дома перебудило всех соседей?

Он пробрался к лестнице и спустился вниз. Аннис стояла у окна лавки на первом этаже и смотрела на улицу.

— Что случилось? — спросил Варрин.

Она резко повернулась и уставилась на него.

— А ты разве не знаешь?

— Нет. — Он был озадачен. — Нашу комнату разрушило какое-то волшебство, но кто и зачем это сделал — ума не приложу.

— Ты это сделал! Ты!

— Но… — Варрин осекся, вспомнив.

Да, это сделал он. Он не знал ни как, ни почему — возможно, все как-то связано с его кошмаром, — но сделал это он.

И он держал крышу — а она весит сотни, если не тысячи фунтов, — и перелетел через завалы наверху, как маг, знающий заклятие полета.

— Как ты это сделал? — требовательно поинтересовалась Аннис.

— Не знаю, — честно сказал Варрин. — А ты разве не можешь?.. Я подумал — то, что случилось, случилось с нами обоими.

Аннис отмахнулась от него.

— Нет, только с тобой, — сказала она. — Здесь по крайней мере. Там есть и другие. — Она кивнула на окно.

— Есть другие? — Варрин посмотрел туда же.

— Да, — сказала Аннис. — Я их видела.

— Так, может, я пойду и поговорю с ними? Они могут знать, что происходит.

— Да, — она отступила назад, подальше от него, — пойди, пожалуй.

— Аннис, не бойся. — Свет от пожаров пробивался с улицы, и он видел глаза жены. — Уж меня-то тебе нечего бояться.

— Но я не уверена, что это ты! — Она сорвалась на крик. — Что, если какой-то демон принял облик моего мужа?!

— Аннис, это же я. Я — Варрин. — Он шагнул к ней. — Мы женаты тридцать один год — как ты можешь сомневаться!

Она вскрикнула и попятилась.

— Убирайся! Если ты и вправду Варрин — иди и выясни, что с тобой случилось.

Он замер на месте.

— Отлично, — выговорил он наконец, отворачиваясь. — Посмотрим, что мне удастся узнать.

Мгновением позже Варрин был на улице и в растерянности озирался.

Что-то в нем стремилось на север, но это был абсурд: он жил и работал в трех кварталах от берега и в четырех — от восточной стены города. Почти весь Этшар лежал к югу и к западу от Приморского района.

С юга слышались крики; Варрин повернулся и двинулся туда — и понял, что ноги его не касаются земли. Вначале Варрин сражался с неведомой силой, потом поднял ладони вверх, подтянул ноги и полетел.

В то же время, когда и всем остальным, Кирше Младшей приснились огонь и падение, а потом — погребение глубоко под землей; ей снилось, что она пробивается наверх через неподатливые комья; тут она проснулась и обнаружила, что парит в воздухе над кроватью. Она взглянула вверх, на ставший слишком близким балдахин, и необъяснимый ужас объял ее.

А потом лопнул, как мыльный пузырь, и Кирша улыбнулась.

— Я все еще сплю, — сказала она. Перевернулась в воздухе и полетела к окну спальни.

Это было, как во множестве других снов: она летела, плыла сквозь воздух, как рыба сквозь воду; ей даже не надо было изгибаться, как рыбе, — достаточно было только подумать о полете.

Кирша чувствовала, как ночной воздух холодит ее кожу — покрывало осталось на постели, — слышала голоса на улице, какие-то крики… Ей подумалось, с чего бы это, но она отогнала вопрос: сновидение не обязано подчиняться здравому смыслу.

Это был самый странный из всех ее снов о полете: он начался со смутного кошмара, а потом стал таким невероятно достоверным. Несмотря ни на что, Кирша наслаждалась полетом.

Оказавшись у окна, она отодвинула задвижку, распахнула ставни — вернее, заставила ставни распахнуться, не касаясь их, — и выглянула в ночь.

Люди летали — множество людей. Кирша счастливо улыбнулась, подумав, что не она одна обрела этот дар. Распахнув створку, она собралась выпорхнуть на улицу. И вспомнила, что обнажена.

Может, во сне это и не имело значения, но она ненавидела сны, где ей приходилось появляться на людях голой и ловить на себе чужие взгляды. Поэтому она быстренько слетала к сундуку и вытащила тунику и юбку.

Мигом позже она уже парила над улицей, глядя, как люди бегут внизу и летают вверху. Кирша не видела никого знакомого, а с незнакомыми заговаривать не хотела даже во сне — пока, во всяком случае, — так что не стала подниматься выше, к другим летунам.

Все почему-то двигались в одном направлении, а Кирше туда не хотелось. Ей хотелось на улицу Красильщиков — заглянуть в тамошние лавочки и поглядеть, каких цветов бывают одежды в таком изумительном сне. Два дня назад они с матерью были там, и Кирша пришла в восторг от великолепия красок, но матушка отказалась купить ей какую-нибудь из замечательных новых материй на тунику.

А за углом там лавка ювелира, куда ее родители вообще ни ногой.

Но в этом сне родителей не было, так что Кирша могла делать все, что ей вздумается.

Почему бы не разбить окно в лавке и взять, что понравится, а потом улететь большой яркой птицей. Или полететь к меньшей луне, узнать, почему она розовая, а по пути найти себе прекрасного принца из Малых Королевств или сардиронского барона, а потом…

Она слишком забегает вперед, решила Кирша. Сперва надо выяснить, есть ли в мире этого сна улица Красильщиков.

Внизу, под ней, народ кричал и вопил, но девушке было не до того. Она со смехом завернула за угол.

Кто-то орал благим матом, и раздраженный спросонья Кеннан-Насмешннк понял, что именно этот вой его и разбудил.

Шум быстро удалялся — кто бы ни орал, сейчас он удирал, и весьма поспешно. Однако что-то во всем этом встревожило Кеннана, так что он решил снова не засыпать.

Потом по коридору кто-то пробежал, закричала жена его сына Санда, и Кеннан выбрался из постели и схватил халат.

— В чем дело? — осведомился он, выходя в темную прихожую. — Что происходит?

Никто не ответил; он поспешил к двери спальни сына — она стояла открытой. Кеннан помедлил — Акен и Санда дорожили своим уединением — и осторожно переступил порог.

Акена видно не было; Санда свесилась через подоконник.

— Вернись!.. Верните его! — кричала она.

— Что стряслось? — снова спросил Кеннан.

Санда обернулась. Даже в тусклом свете от распахнутого окна Кеннан разглядел слезы на ее щеках.

— Он пропал, — сказала она. — Его забрали.

— Кто пропал? — растерянно переспросил Кеннан.

— Акен, — ответила Санда. — Я была внизу, закрывала ставни, услышала его крик и побежала наверх узнать, что случилось… смотрю — окно распахнуто, и… взгляните на задвижку!

Кеннан взглянул. Железная щеколда была вывернута и смята в комок.

Кеннан все еще ничего не понимал. Не понимал, куда подевался Акен, не понимал, что произошло со щеколдой. Похоже было, что кто-то очень сильный смял ее в кулаке.

Акен был сильным юношей — но не настолько.

— Где он? — спросил Кеннан.

— Там! — Санда махнула в окно. — Я видела, как он летел. Его забрали!

— Кто забрал? — До Кеннана что-то начало доходить, хоть это ему и не нравилось. — И что значит — летел?

— Летел! По воздуху! Как маг! Волшебники его и взяли!

— Санда, да ты свихнулась — зачем волшебникам Акен? И каким волшебникам?

— Тем, что на улицах, — сказала она, тыча вниз пальцем. — Они роятся кругом и все рушат. И они забрали вашего сына. Я видела.

Не то чтобы Кеннан и вправду хотел посмотреть, но он все же на цыпочках пересек комнату и через плечо Санды выглянул в окно.

Все было, как сказала его невестка. Вдоль улиц и над крышами летели на север люди, кое-где за ними летели и вещи — одежда, украшения, мебель., Все это было совершенным безумием.

И нигде ни следа Акена.

Подобно многим другим, Зарек Бездомный с криком очнулся от кошмара и был весьма удивлен, услышав по меньшей мере дюжину других голосов, вопящих так же, как он. Он сел, не выпуская края побитого молью одеяла, и огляделся.

Он лежал в центре Стофутового поля, неподалеку от места, где Кривой переулок вливается в Пристенную улицу. Кругом валялись драные одеяла, теснились шатры и наспех сколоченные хижины городской бедноты — голоса неслись отовсюду, хотя их число, казалось, быстро уменьшалось.

Неподалеку вспыхнул фонарь, из шатра крошки Пелиррин донеслись взволнованные крики.

— Заткнитесь и дайте спать! — рявкнул кто-то: двое или трое крикунов никак не унимались.

Один голос превратился в тихий стон; другой смолк. Наконец стал слышен единственный звук — женщина подвывала тоненько, на одной ноте: так мог бы плакать ночной ветер, если бы ночь не была так тиха.

— Проклятые волшебники, — проворчал кто-то.

— Так это они? — усомнился его сосед.

— А то кто же? Люди просыпаются все разом и начинают все разом вопить — если это не магия, то я Азрад Великий.

Спорить с этим Зарек не мог; он принялся лениво размышлять, что это были за чары и почему они поразили его. Совершенно ясно, поразили не всех, иначе вопили бы сотни голосов, а не пара дюжин. Но его-то зацепило точно. Глотка у него саднила от крика — впрочем, глотка у него саднила часто, от плохой воды, еще худшей еды и разной заразы, подцепить которую на поле было раз плюнуть.

Он попытался припомнить, почему орал, но вспомнил лишь ощущение удушья и захлопнувшейся ловушки.

"Что бы это значило?" — подумал Зарек. Может быть, что-то важное…

Надо будет с утра сходить на разведку — поболтать со стражей у Западных ворот, задать пару-тройку вопросов в Волшебном квартале: глядишь, и ответят. А может, и подзаработать удастся на том, что он оказался жертвой ошибки в заклинании. По крайней мере угощение он получит наверняка: какой-нибудь любопытный маг вполне может заплатить за рассказ о том, что и как было.

А может, подумалось ему, не стоит ждать до утра. Женщина выла по-прежнему, заснуть все одно не выйдет, а если ждать — денежки с волшебников вполне могут стрясти другие. Он отшвырнул одеяло и вскочил.

Минутой позже женщина перестала ныть, но Зарок уже шагал на восток по городским улицам.

По всему городу народ пытался выяснить, что же случилось; кто-то переворачивался на другой бок, укрывался одеялом и продолжал спать, кто-то пугался и выбегал либо вылетал на улицу. Люди сотнями бежали и летели на север.

В Этшаре-на-Песках, сорока милями западнее, творилось в точности то же самое.

То же происходило и в Этшаре-на-Скалах, далеко на севере — разве что там влиянию подверглось меньше людей, чем в городах юга.

В деревнях и на фермах по всей Этшарской Гегемонии люди просыпались от кашля и крика, и кое-кто из тех, кто еще не успел заснуть, чувствовал прикосновение новой неведомой силы. По Сардиронскнм баронствам, по выжженной войной земле Тинталлиона, по лоскутному одеялу Малых Королевств — по всему миру пожаром пронеслась магия, выгоняя из постелей ничего не подозревающих людей.

Повсюду те, кого коснулись чары, и те, кто видел их, гадали, что же случилось, что это за неведомое волшебство и что будет дальше.

И ни на один из этих вопросов не находилось ответа.

Глава 5

Лорд Ханнер, едва успев прикрыть голову руками, съежился на пороге лавки горшечника, а над ним, в окружении тучи кухонных ножей, битого стекла и глиняных черепков, пролетела вопящая во всю силу легких женщина в ночной рубашке. Когда она улетела, Ханнер выпрямился и проводил ее взглядом.

Насколько он успел заметить, хоть она и визжала, но ни избита, ни ранена не была; скорее всего просто испугалась, когда случилось… то, что случилось — что бы это ни было. Она выглядела невредимой и вполне способной управлять и своим волшебным полетом, и полетом окружающих ее предметов.

А вот любой, кто не поторопится убраться с ее пути, наверняка пострадает.

"Что же мне делать?" — спросил себя Ханнер, когда ветер, поднятый летящей компанией, улегся. Он — лорд, слуга правителя, ответственный за порядок в Этшаре, а какая бы дикая магия ни погуляла сейчас здесь, порядок она явно нарушала. Эта летающая женщина не была первым знамением вырвавшейся из-под контроля магии, ни вторым, ни даже пятым — как он успел заметить за те четверть часа, что прошли с начала всей этой неразберихи. В городе витали выпущенные на волю чары, и несли они, со всей очевидностью, одну беду.

Пока что он не мог ничего понять: те из встреченных им, кто был захвачен чарами, беседовать с ним не пожелали. Помощь и им, и тем, кто еще продолжал кричать, по-видимому, не требовалась. Люди беспорядочно носились в воздухе; кое-кто из них так и норовил сокрушить все на своем пути.

— Она… улетела? — спросили сзади. Ханнер вздрогнул.

— Кажется, да. — Он обернулся и увидел женщину неопределенных лет, приоткрывшую дверь лавки. Настороженно оглядевшись, она вышла и встала рядом с Ханнером.

— Почему она кричала?

— Не знаю, — признался Ханнер.

— Она волшебница? Она ведь летела, да?

— Летела, — согласился Ханнер. — Но я вовсе не уверен, что она волшебница. Какие-то чары сеют беду. Ей может быть плохо — стоило бы пойти за ней, возможно, нужна будет помощь…

Женщина фыркнула.

— Я за летуном не побегу, уж будьте уверены! Хотите якшаться с магией — ищите мага. А я всего лишь горшечница. — Она посмотрела вдоль Новорыночной улицы. — Еще такие тут есть?

— Тут недавно кричали, но я не…

Звон бьющегося стекла заставил Ханнера замолчать.

— Полагаю, такие тут еще найдутся, — заключил он.

— Тогда я лучше посижу дома, — заявила горшечница. — А ты ступай откуда пришел. — Она вытолкнула Ханнера на улицу, нырнула в лавку и захлопнула дверь.

Ханнер огляделся.

"Ступай откуда пришел", — сказала горшечница. Но куда? Он мог просто пойти домой — хоть следить за порядком и его обязанность, никто не упрекнет его, что он не пожелал вмешиваться во всю эту загадочную магическую неразбериху, не им вызванную.

Но сам он будет себя упрекать. Он и его дядюшка — первые, к кому правитель обращается за советом, если дело касается магии, и долг Ханнера — выяснить, что происходит.

"Хотите якшаться с магией — ищите мага". Что ж, совет очевидный — и явно хороший. А лучшим местом отыскать мага в Этшаре Пряностей был Волшебный квартал.

Скорее всего маги и все остальные уже знают, что происходит, но не повредит, если он убедится в этом и узнает, не нужна ли помощь. Если спуститься по Новому рынку до Восточной улицы, а потом свернуть влево на Рыбацкую…

Несмотря на усталость, Ханнер припустил рысью.

Дорога оказалась не такой легкой, как он рассчитывал, — Рыбацкая улица не доходила до Арены, но все же спустя двадцать минут Ханнер пересек улицу Игр и оказался в Волшебном квартале.

По дороге он насчитал по крайней мере дюжину мест, где погуляла неведомая сила: разоренные лавки, летающие предметы и люди, выбитые окна и двери и удручающее число пожаров. Хотя улицы были по большей части пусты — куда более пусты, чем обычно в такое время, — те немногие люди, которых Ханнер видел, находились под действием чар: то ли пользовались магией, то ли были ею захвачены. Несколько человек при виде Ханнера убежали прочь.

Что до него самого, Ханнер пугаться не желал — он был государственный служащий, городской чиновник, и решил, что будет действовать соответственно долгу. Он продолжал путь, не позволяя вышедшим из-под контроля чарам запутать себя.

Один раз он видел, как женщина идет по улице, а над ней, футах в восьми-девяти, летит кричащий что-то мужчина. Ханнер поколебался, думая, не вмешаться ли — но тут женщина тоже поднялась в воздух и умчалась с мужчиной на буксире.

Что бы ни случилось, это явно не ограничивалось Новым рынком и Рыбачьей слободой; на глазах Ханнера люди — и вещи — летали и в Старом городе, и в Новом, и рядом с Ареной. Интересно, подумалось ему, как широко распространяется таинственное влияние, вышло ли оно за стены Этшара Пряностей? Задеты ли им другие города Гегемонии? А Малые Королевства? А земли севернее и западнее Этшара?..

Но это же чушь. Кому под силу заклинание, способное подействовать на столь огромный район?

Разумеется, чем на большую область падает заклятие, тем меньше вероятность, что его действие сохранится долго. Вполне возможно, что чары, каковы бы они ни были и кто бы их ни навел, скоро развеются, и его ночная пробежка через полгорода окажется ненужной.

Тем не менее он уже здесь — и не он один. Впереди уже звучали сердитые голоса.

Ханнер надеялся, что безумие не охватило никого из волшебников и прочих магов — это могло быть по-настоящему опасно. Он заставил себя прибавить скорости.

Он завернул за угол улицы Волшебников — и увидел толпу.

Оставался еще примерно час до полуночи, но в отличие от других мест, где побывал Ханнер, улица была полна народу. Фонари и факелы, обычно к этому часу погашенные, сейчас ярко горели. Окна и двери стояли нараспашку, и дюжины, возможно, сотни людей с возбужденным гомоном толпились вокруг. На некоторых были обычные туники, юбки, штаны; на других — мантии магов; а кое-кто явно прибежал сюда прямиком из постели — в ночных рубашках или наброшенных второпях халатах. Люди выглядели испуганными, в лучшем случае нервными.

Пока никто явно не взял на себя руководство; толпа распадалась на группки, в каждой из которых шли ожесточенные споры. Кое-кто растерянно переходил от одной группы к другой. Ханнер понял, что это те, кто, смущенные и напуганные не меньше его самого, пришли сюда, как и он, в надежде на помощь городских магов.

Однако судя по обрывкам разговоров и споров, долетавших до Ханнера, удовлетворительного ответа не знал никто.

Вслушиваясь, Ханнер двигался в глубь квартала, но не слышал ничего, что указывало бы на понимание происходящего.

Впрочем, здесь были почти исключительно волшебники, и Ханнер подумал, не могут ли другие представители магических профессий знать больше. В конце квартала он повернул налево, потом направо и рысью помчался на Ведьмину аллею. Здесь было спокойнее — ведьмовство вообще более тихий вид магии, чем волшебство, и ведьмы, как и те, кто прибегал к их услугам, были народ нешумный. Однако и здесь на улицах и в дверях, обсуждая происходящее, роились люди. И здесь тоже одеты они были во что попало; Ханнер заприметил даже одного в желтой тунике и красном килте городской стражи.

Разглядев наконец знакомое лицо — его-то он и рассчитывал увидеть, — Ханнер окликнул:

— Матушка Перреа!

Пожилая женщина в центре одной из групп обернулась.

— Лорд Ханнер! — Она поманила его, и он, забыв о боли в ногах, подбежал к кучке людей вокруг нее, пыхтя и отдуваясь.

— Правитель прислал вас, милорд, или ваш дядя? — спросила тем временем ведьма.

— Ни тот, ни другой, — помотал головой Ханнер. — Я пришел сам.

— Вы пришли задавать вопросы или отвечать на них?

— Боюсь, что задавать, — сказал Ханнер. — Хотя готов ответить на любые, на какие смогу.

— Тогда позвольте мне сразу ответить на самый очевидный и сказать, что мы не знаем, кто или что в ответе за этот всплеск магического безумства.

Лицо Ханнера вытянулось. Насмотревшись на то, что творилось на улице Волшебников, он говорил себе, что такой ответ наиболее вероятен, но все же продолжал надеяться.

— Но хоть что-нибудь вам известно? Не неудачное ли это заклятие волшебников — вроде как легендарная Башня Пламени?

Перреа махнула рукой.

— Мы не знаем, что это, — проговорила она, — но зато знаем, чем это не является.

— Все лучше, чем ничего, — пробормотал Ханнер.

— Это не магия вообще, — продолжала ведьма. — Понятия не имею, выяснили ли это уже сами волшебники, но уверяю вас — это не они. Ощущение совершенно иное.

Ханнер удивился; он не думал, что что-нибудь, кроме волшебства, может оказать настолько мощное хаотическое воздействие.

— Тогда ведьмовство?

— Больше похоже на него, да. Но это и не ведьмовство. Ни у одной ведьмы недостанет сил сотворить то, что мы видели. Это также и не колдовство, и не дело рук жрецов — некоторые из них обращались к Унниэль и Абиму, их ответ: нет.

— Демонология?.. — Ничего больше предположить Ханнер не мог. Было совершенно невероятно, чтобы виновниками происшедшего оказался кто-нибудь вроде гербалистов.

— Тут у нас уверенности нет, хотя никаких подтверждений пока не найдено. — Перреа указала на человека в черном в нескольких футах от них. — Это Аббен Черный, великолепный демонолог, ему можно верить не меньше, чем любому из них…

— Не слишком надежная рекомендация, а? — перебил ее Ханнер.

Перреа улыбнулась.

— Пожалуй, так. Но он заверил меня, что подобными чарами демонологи не владеют, и говорил вполне искренне. Мой дар позволяет различать, когда человек искренен, а когда — нет, и хотя с демонологами это срабатывает не всегда, ему я верю.

Прежде чем Ханнер успел задать следующий вопрос, его прервали:

— Ты пришел из дворца правителя?

Ханнер почти не обращал внимания на окружающих, но теперь взглянул на спросившую и лицо его вспыхнуло. Гибкая, сильно накрашенная, чуть ниже среднего роста женщина была одета в ярко-алую, расшитую золотом тунику с очень глубоким декольте и бордовую юбку с разрезом почти до бедра. Ее длинные густые волосы были огненно-рыжими — совершенно необычного цвета, хотя Ханнер слышал, что в отдаленных краях вроде Тинталлиона или Мероа такие встречаются. Было совершенно ясно, чем она занимается, и Ханнер не был достаточно искушенным, чтобы скрыть, что он это понял. Он не привык встречать уличных девок в Волшебном квартале — да и вообще нигде, где бывал часто. Обычно они крутились возле ворот, доков или у казарм, куда Ханнер обычно не ходил.

— Не совсем, — поспешно ответил он, пытаясь скрыть замешательство. — Я был на Новом рынке, когда все началось, и побежал сразу сюда.

— Значит, и на Новом рынке то же самое? — спросил мужчина в серой домотканой одежде.

— И на рынке, и в Старом городе, и у Арены — всюду, где я видел.

— Но что делается во дворце, ты не знаешь? — настойчиво переспросила шлюха.

— Не из первых рук, — признал Ханнер.

— Сперва мы думали, это коснулось только района Казарм, — проговорил мужчина в сером. — А теперь оказывается — оно везде.

— Мы сначала решили, что это нападение на солдат, — добавила рыжая. — Несколько исчезло прямо из лагеря — улетели, и не похоже, что по своей воле. Вот я и подумала, не случилось ли чего с правителем.

Такая возможность Ханнеру в голову не приходила.

— Не знаю, — смущенно признался он. — На рынке народ ломился в дома и лавки, летал и вопил, и я подумал… Kтo-то сказал, надо обратиться к магу. В был смысл, вот я и помчался сюда.

— И мы тоже, — сказала шлюха.

— Рудира моя постоянная клиентка. — пояснила Перреа.

— Она предложила спросить совета у матушки Перреа, — сказал человек в сером, — так что мы явились сюда вшестером.

Названной шестерки Ханнер, однако, не заметил: беседу вели матушка Перреа, женщина в красном, человек в домотканой одежде и он сам, а подле мялась парочка молчаливых юнцов.

— Когда я не помогла, остальные ушли, — объяснила Перреа, заметив выражение его лица.

— Со мной пришел Йорн. — Рудира показала на растерянно переминавшегося с ноги на ногу в сторонке стражника. — И вон еще тот; сказал, его зовут Элькен. — Человек, на кого она кивнула, был одет в лохмотья; с совершенно ошеломленным видом он сидел, привалившись к стене. Волосы и борода у него были настолько длинные и спутанные, что почти скрывали лицо, и понять, сколько ему лет, Ханнер не смог.

Сведя брови, Ханнер старался сообразить, что ему теперь делать и какие вопросы задавать. Взгляд его привлекла желтая тупика солдата.

— Этот стражник, — сказал он. — Он в форме. Он что, стоял на часах, когда все началось? Он оставил свой пост, чтобы прийти сюда, или его прислали?

— Думаю, он пришел сам, — сказала Рудира.

— Ему следовало дождаться приказа своего капитана. Стража должна поддерживать порядок.

— Полагаю, он перетрусил, — заметил человек в сером.

— Стража не должна трусить.

— Летать страж тоже не должен, — возразила Руднра.

Ханнер обернулся.

— Он… что?!

— Ну, не совсем летал, — проговорила Перреа. — Я, во всяком случае, не видела.

— Ну, ладно, пусть не Йорн, — сдалась Рудира. — Но многие солдаты летали, и большинство их улетели и не вернулись. С Йорном этого не случилось, потому-то он и пришел со мной сюда — он тоже получил силу, правда, не такую большую. Он считает, это ловушка или проклятие, и пришел за советом.

— Но с ума он ведь не сошел?

Рудира уперла руки в бока.

— Я тоже не сошла, — сказала она.

Рот Ханнера приоткрылся — и тут же захлопнулся.

— Смотрите, — сказала Рудира. Она подняла руки и тихонько поплыла примерно в футе над землей, потом опустилась. — Почему бы еще я пришла?

— Э-э… узнать, что происходит, — растерянно предположил Ханнер.

— Да, разумеется, — согласилась Рудира, — но какое мне было бы дело, если оно не коснулось меня?

Ханнер сказал:

— Я подумал, может, кто из этих сумасшедших напал на тебя… или ограбил.

— Случись так, я была бы уже мертва, — заметила Рудира. — По пути сюда я наткнулась по меньшей мере на два трупа.

Ханнер закрыл глаза и сглотнул. Ему казалось, что он и сам прошел самое малое мимо одного, но останавливаться и приглядываться повнимательнее не стал.

Тут до него дошло, что только что проделала Рудира.

— Ты можешь подчинить эту силу? — спросил он.

— Разумеется, — отозвалась она. — Я могу… ну, вроде почувствовать ее, заставить уняться… — Она нахмурилась. — Нет у меня слов, чтоб это описать.

— Я понимаю, — кивнул Ханнер. — Ты же никогда раньше этого не делала. Ты не владеешь магией.

— До нынешней ночи не владела, — заметила Перреа. — Сейчас я не была бы так уверена.

— Ты думаешь, это может остаться навсегда? — спросил Ханнер. Такая мысль поразила его так же, как открытие, что не все, кого затронула неведомая сила, превратились в безумных чудищ.

— Вполне возможно, — сказала Перреа. — Я же говорю, нам почти ничего не известно. Мы можем только гадать. Это немного похоже на то, что я читала про времена Великой Войны — что ведьмы тогда могли, в случае необходимости, отдавать всю свою силу кому-нибудь одному. Такого рода магия в конце концов иссякала: некоторые участницы умирали от изнеможения прямо в кресле, если тот, кто действовал, использовал слишком много сил, — но чародей, который использовал их, не уставал и не терял могущества, пока последняя из ведьм не умирала.

— Так ты думаешь, кто-то где-то снабжает магической силой всю эту компанию? — спросил Ханнер. — И все закончится, когда источник иссякнет?

Перреа пожала плечами.

— Кто знает? Я же говорю, можно только гадать.

— А пока мы гадаем, люди умирают, — бросил Ханнер. — По всему городу пожары, разрушения, грабежи. Мы должны что-то сделать. — Он взглянул на Рудиру. — Возьмите Йорна и кого-нибудь еще, кто пришел с вами и может владеть своей силой. Хочешь якшаться с магией — найди мага, сказали мне; ну что ж, похоже, обычным магам эти чары не по зубам — так, может, с ними справитесь вы? — Он глубоко вздохнул и продолжил: — От имени Азрада, правителя Этшара Пряностей, я требую от вас, чтобы вы сопровождали меня и помогали мне, и клянусь, что служба ваша будет вознаграждена.

Произнося это, Ханнер думал о другом. Он всегда говорил не то, что следовало, он жаловался на это Мави всего несколько часов назад. Неужто и сейчас он ошибся?

Но должен же хоть кто-то что-нибудь сделать!

Рудира обвела взглядом расшитый шелк на плечах Ханнера, значок в форме лаврового листа у него на груди.

— Он может требовать от нас такое? — обратилась она к Перреа.

— Он лорд и слуга правителя, так что имеет на это право, — Перреа была слегка озадачена, — хотя от лорда Ханнера я подобного и не ожидала. Он рискует. Если он ошибся с этой силой, он ответит головой — но решать это правителю, не вам. Вам же закон велит отныне повиноваться ему.

Ханнер содрогнулся, подумав о возможном исходе; однако теперь он был совершенно уверен, что поступает правильно, и дядюшка и старый Азрад одобрили бы его.

— Зови Йорна и остальных, — велел он Рудире и громко объявил, так что его услышали все, кто находился на улице: — Ото всех, кто может пользоваться этой новой силой, я именем правителя требую: сопровождать меня и помогать мне!

Гул голосов смолк, и полсотни лиц повернулись к нему.

— Ваша помощь будет оплачена, — сказал Ханнер. — А неповиновение — наказано.

Хотя как сможет он заставить подчиняться себе людей, способных летать и перемещать предметы, не прикасаясь к ним, Ханнер понятия не имел.

Глава 6

По всему миру люди открывали в себе новый дар — и повсюду разыгрывались внезапные драмы. Большей частью они проходили быстро и заканчивались плохо.

В Малых Королевствах его величество Аграван III, король Тириссы, пьяным поднимался по лестнице в свою опочивальню, причем пьян он был настолько, что одному из телохранителей пришлось поддерживать его. Вечер начался как прием в честь нового посла из Трафоа, но весьма быстро превратился в обычную попойку с придворными.

Королева Рулура, в недавнем прошлом принцесса известного своими строгими нравами соседнего Голледона, в очередной раз разозлилась на мужа и в раздражении улеглась пораньше. Она вышла за короля Агравана из династических соображений и, хотя в общем они уживались неплохо, несмотря на двенадцать лет разницы, вовсе не скрывала, что любит в нем далеко не все. Каждая пьянка обычно приводила к неделе ледяного молчания со стороны королевы.

Тем более неожиданно было увидеть дверь ее опочивальни распахнутой, а две лампы внутри — горящими. Аграван махнул телохранителям и, нетвердо ступая, пошел взглянуть поближе.

— Рулура? — позвал он, заглядывая в покой.

— Агри! — радостно отозвалась она, с улыбкой оборачиваясь к нему от письменного стола. — Входи!

Он опасливо шагнул в спальню.

— Чем это ты занята?

— Смотри, что я могу! — Она шевельнула рукой, и гусиное перо поплыло по воздуху перед ее раскрытой ладонью.

Аграван смотрел на это, хмурясь — но куда более трезво, чем мгновение назад.

— Как? — спросил он.

— Не знаю, — весело сказала она. — Просто я только что обнаружила, что могу это делать.

— Это магия?

— Должно быть.

— Рулура, ты — королева, — мягко проговорил Аграван. — Ты не должна заниматься магией.

— Отныне занимаюсь! — гордо заявила она. — О, Агри, подумай, как это может быть полезно! Я смогу незаметно передавать тебе что угодно, поднимать вещи… смогу даже стать убийцей! — Она хихикнула. — Ты только представь: подхожу к кому-нибудь с пустыми руками… и всаживаю ему нож в спину!

— Ты могла бы, — медленно согласился Аграван.

— Мы сможем использовать это, Агри, я знаю, что сможем. Сейчас я не много умею, но я ведь учусь. А если я освою еще что-нибудь, это сделает Тириссу самым могучим из Малых Королевств!

— Рули, — мягко остановил ее Аграван, — Гильдия магов запрещает королям и королевам заниматься магией.

Она заколебалась.

— Я думала, такое правило существует только на случай войны.

— Нет, соглашение не воевать с помощью волшебства продиктовано здравым смыслом, Гильдия здесь ни при чем.

— Ну, я же не специально этому училась, — запротестовала королева. — Оно пришло само.

Аграван кивнул.

— Уверен, что так. — проворил он. — Будем надеяться, само оно и уйдет. Доброй ночи, Рули. — Он шагнул назад и закрыл дверь.

А потом поманил одного из своих стражей и тихо велел ему:

— Ночью, когда она уснет, убей ее. — Голос его звучал вовсе не пьяно.

— Убить королеву? — потрясенно переспросил страж.

— Убей королеву. — подтвердил Аграван. Он оглянулся на дверь, надеясь, что таинственная сила не одарила Рулуру способностью слышать сквозь стены.

— Это означает войну с Голлендоном, ваше величество, — напомнил ему страж. — Вы уверены, что не хотите подождать, пока протрезвеете, а уж потом решать?

— Уверен, — отрезал Аграван. — Ждать нам нельзя. Ты же слышал, что она сказала насчет ножа в спине. Это может оказаться и моя спина, если королева решит, что благодаря магии останется безнаказанной. Нет, Гильдия магов не зря запрещает тем, в чьих жилах течет королевская кровь, учиться волшебству.

— Она всего лишь заставляет летать перья, — возразил страж.

— Это только пока. Я не могу позволить себе ждать. Слишком велик риск. Ты получил приказ.

Страж обреченно вздохнул.

— Слушаюсь, ваше величество, — сказал он.

Часом позже единственная представительница королевских семейств Малых Королевств, превратившаяся в волшебницу, благополучно отправилась на тот свет, устранив тем самым всякую возможную угрозу запретам Гильдии на смешение магии и светской власти.

В маленькой деревушке в Алдагморе, самом восточном и самом гористом из баронств Сардиона, старая Кара, когда начались суета, вопли и всякий шум, спряталась в шкафу. Потом все стихло, и через некоторое время она рискнула вылезти, настороженно всматриваясь в освещенный луной сумрак.

Все казалось, было в порядке. Она зажгла лампу: ее спальня оказалась не тронута.

В деревне было тихо.

Даже слишком тихо, подумалось ей. После всего приключившегося ее односельчане должны были высыпать на дорогу и вовсю сплетничать, но через распахнутое окно не доносилось ни звука. Набросив шаль — хоть и летняя, ночь в горах была прохладной, — она поспешила в центр деревни.

Деревня была пуста. Совершенно пуста.

Старуха оглядела дома. Иные были нетронуты и темны. Другие — тоже темны, но отнюдь не нетронуты. Теплица рядом с домом, где жила Имирин-Травница, была разбита. С дома ее брата Карна полкрыши будто корова языком слизнула. А дом Элтера просто исчез.

— Эй! — позвала старуха. — Что случилось?..

Молчание. Только ночной ветер зашелестел листвой ей в ответ.

Испугавшись, Кара принялась осматривать деревню дом за домом — может, отыщется хоть кто-нибудь, кто объяснит ей, что происходит.

Она не нашла никого. Двери были незаперты, многие стояли нараспашку даже в тех домах, которые остались нетронуты, так что она могла осмотреть все без помех. Но все уцелевшие кровати были пусты, и на крики ее никто не ответил.

В конце концов, убедившись, что, кроме нее, в деревне нет никого — ни живых, ни мертвых, Кара снова вышла на центральную площадь.

Она увидела следы, что вели на юго-восток, и заметила, что раскрытые двери, разрушенные стены, снесенные крыши и все такое находятся в основном в южной или восточной части деревни. Она глянула в том направлении, пытаясь хоть что-то разглядеть во тьме, — и не увидела ничего.

На миг ей захотелось последовать за всеми, пойти на юг за пропавшими друзьями и семьей. Это стремление странным образом все росло. Кара даже сделала шаг…

И остановилась. Она не прожила бы семидесяти трех зим в северных горах, если бы позволяла минутному порыву управлять собой или слепо следовала за другими. Что-то увлекло селян в том направлении, и теперь вот пытается увлечь и ее — ну, так она не пойдет.

Кара повернулась и двинулась прямо на северо-запад. Она выбрала это направление просто потому, что оно было противоположно пути, которым ушли все, но старуха знала и то, что делает первые шага по дороге к Сардирону-на-Водах, где собирался Совет баронов. Если ничего не помешает, она намеревалась пройти путь до конца и попросить у Совета помощи.

Путь должен занять по меньшей мере шесть дней, но здесь ей теперь делать было нечего.

А в Этшаре-на-Скалах, самом маленьком и самом северном из великих городов Гегемонии, стоял у окна своей комнаты и смотрел на безумцев человек по имени Шембер, сын Парла.

Он проснулся от кошмара, дрожащий и потный, и, потянувшись к кувшину у изголовья, обнаружил, что обрел вдруг способность колдовать и может передвигать вещи, не касаясь их. Услышав шум на улице, Шембер выглянул, чтобы понять, что происходит, и какое-то время стоял у окна, смотрел, слушал и размышлял.

Были и другие, кто обрел магическую силу — все они суетились, носились без толку взад-вперед, кто-то грабил, кто-то бил окна или поджигал дома, и все кричали о конце света, и многие улетали на восток.

Какие же они все глупцы, думал Шембер. Это вовсе не конец света. Неясное чувство, побуждающее лететь на восток, вызывало у Шембера слабое раздражение — не больше. Воровать и крушить — все это слишком громко, слишком явно, слишком напоказ. Рано или поздно, а городская стража и опытные маги непременно придут в себя, сговорятся и жестоко расправятся со всеми этими кретинами. Волшебство наверняка закончится — чары развеются сами или какой-нибудь чертов маг отыщет способ развеять их. И тогда всех этих бесноватых психов похватают и выпорют или вообще перевешают. Они упустят шанс, который выпадает раз в жизни.

Шембер же не собирался терять столь нежданно-негаданно полученную возможность отомстить всем своим недругам. Он обдумывал все очень тщательно, шаг за шагом. Начнет он с квартирной хозяйки. Шембер не коснется ее — она просто свалится с лестницы в подвал и раскроит голову о каменные ступени.

С его новой силой это удастся.

Потом придет черед братца Нерана — нечего хвастаться своими успехами первоклассного резчика и тыкать Шембера носом в то, что тот не поднялся выше портового грузчика. Бедняжка Неран напорется на один из собственных резцов. А еще та ведьма Дэта с Холма, что много лет назад отказалась взять Шембера в подмастерья, посоветовав искать свой собственный путь, — что ж, свой путь она найдет под обрывом в конце Крепостной улицы, на скалах во время отлива.

Фалнсса, Киррнс, Лура и другие женщины, отказывавшие ему все эти годы, — у кого-то разорвутся сердца, а другие просто загадочным образом задохнутся.

Дальше шли магистрат, который в прошлом году приговорил Шембера к трем ударам бича за похищенную с тинталлионского корабля статуэтку, и капитан, поднявший из-за ее пропажи шум.

Шембер не был уверен, что магические способности не исчезнут прежде, чем он успеет наказать всех. Список был длинным.

К тому же, подумалось ему, он и так уже потратил немало времени, обдумывая все это. Пора начинать действовать и посмотреть, насколько далеко успеет он продвинуться, прежде чем сила оставит его.

Мысль, что его могут остановить гораздо раньше, в голову Шемберу не приходила: он ведь не такой дурень, как те, что носятся по улицам.

Уж он-то использует свои дар как надо, сказал он себе, открыл дверь и позвал хозяйку.

Кто мог его остановить?

Глава 7

Лорд Ханнер шагал по широкой, тускло освещенной Аренной улице, а за ним шло и летело с дюжину обретших магическую силу. Остальные, что толклись на Ведьминой аллее — мужчина в сером, старик в лохмотьях, увязавшийся за Рудирой из Казарм, и большинство других, — или отрицали наличие у себя новых способностей, или предпочли незаметно исчезнуть, а не подчиниться Ханнеру.

Но эти признали его главенство. Сейчас, как сказал им Ханнер, они направлялись во дворец, предложить свои услуги правителю, а по пути должны будут задерживать других новоиспеченных магов и не давать им творить безобразия.

— Видите кого-нибудь? — спросил Ханнер у летунов.

— Нет, милорд, — крикнула вниз Рудира. Ханнер поспешил отвести взгляд, чтобы не заглядывать под ее трепещущую на ветру юбку.

— И как это у нее выходит вот так летать? — пробормотал стражник слева от Ханнера. — Я едва на фут от земли отрываюсь, а она — нате вам, резвится там, как пушинка!

— А я так вообще не могу от земли оторваться, — отозвался Ханнер. — Очевидно, эта штука действует на людей по-разному.

— Ну, на вас-то, милорд, эта штука вообще не подействовала, — заметил солдат. — Вещи я двигаю не хуже нее, а вот летать не могу.

— Значит, в ней этого… чародейства больше, чем в тебе, — сказал Ханнер.

— Но почему?

— Я думаю, это просто случайность.

— Милорд! — окликнул его летун, старик в вычурной льняной тунике.

Ханнер взглянул вверх и понял, что должен знать, как зовут этого человека, — но имя вылетело у него из головы напрочь.

— Что там?

— Там кто-то летает, — доложил старик. — Справа, на Цирковой улице.

— Я взгляну, — сказала Рудира.

— Давай, — крикнул Ханнер, и женщина развернулась и понеслась к Цирковой улице. Ханнер помчался бегом — через перекресток и за угол.

Остальные заколебались, переглядываясь и не зная, что делать.

— Ждите тут, — крикнул им Ханнер через плечо, всматриваясь во тьму. В этой части Цирковой улицы не было ни лавок, ни фонарей, и ни одно окно не светилось в маленьких деревянных домах; скудный свет давали только факелы на углу.

Теперь Ханнер видел, на кого нацелилась Рудира, — мальчишка, едва доросший до длинных штанов, парил в воздухе над серединой улицы.

— Назад! — крикнул малыш и выставил вперед руку — предупреждающе, но не очень решительно.

Рудира вдруг неподвижно застыла в воздухе. "Вряд ли она остановилась намеренно, — подумал Ханнер, — это мальчишка как-то остановил ее".

— Ах вот как! — протянула Рудира, и мальчик вдруг кувыркнулся в воздухе и упал спиной на мостовую. Рудира повернулась и аккуратно приземлилась рядом. Она не касалась его, но Ханнер видел, что мальчишка безуспешно пытается сесть.

— Не пытайся пинать меня, мои миленький, — сказала Рудира.

— Не трогай его! — Ханнер подбежал, переводя дух. — Мы еще не знаем, натворил ли он что-нибудь…

— Ничего я не натворил, — выдохнул мальчишка.

— Он пытался сшибить меня, — заявила Рудира, — я почувствовала.

— Я просто хотел тебя оттолкнуть, — возразил мальчишка. Ты… ты меня напугала!

— Чем это? — сердито поинтересовалась Рудира. — С чего бы тебе меня бояться?

— Ты летаешь!

— Ты тоже!

— Но я… ты больше меня!

Это было не совсем правдой, учитывая маленький рост Рудиры, но она была взрослой, а мальчишка — нет.

— И волшебство мое круче. — Рудира наконец позволила мальчику сесть. — Постарайся это запомнить.

Опустившись на колено подле мальчика, Ханнер оглянулся на Рудиру, но ничего не сказал. Ее слова не очень-то пришлись Ханнеру по вкусу: слишком уж уверена она была в своей новой силе. Да, она была, безусловно, самой могущественной в его команде, но это еще не давало ей права помыкать остальными.

— Ты в порядке? — спросил он мальчика, подавая ему руку, чтобы помочь встать.

— В порядке. — Тот ухватился за руку и поднялся на ноги. Ханнер заметил, что мальчик смотрит ему за спину; он глянул через плечо: его люди сгрудились на углу и внимательно наблюдали. Двое летунов, старик в льняной рубахе и кругленькая, совершенно неприметная женщина, теперь стояли на земле.

Ханнер пожалел, что не выяснил заранее, кого как зовут: тогда он смог бы давать поручения, а теперь такой возможности не имел. Он снова повернулся к мальчику.

— Что ты делаешь на улице ночью? Разве не лучше быть дома, с родителями или наставником?

— Родители велели мне оставаться на улице, пока я не перестану двигать вещи и все сшибать. Я пытался научиться управлять этой магией.

— Чародейством, — поправил Ханнер. — Ведьмы думают, что это скорее чародейство.

— Чем бы оно ни было, я о нем не просил! — выкрикнул мальчишка. — Я проснулся от кошмара, болтаясь в воздухе над кроватью, а когда опускался, задел кувшин, а он свалился с тумбочки и разбился — вдребезги! — и проснулись сперва все мои братья, а потом мама, и она пришла и велела мне не путаться под ногами, пока она не наведет порядок, и я побежал вниз по лестнице, и взлетел, и перевернул лампу, а тут отец: рявкнул на меня и приказал выметаться, коли я намерен обо все биться. Я так и сделал, и вот учусь здесь летать. И всему другому.

Он бросил взгляд на Рудиру.

— Как ты заставила меня упасть? Я знаю, как бросать вещи, но тут что-то другое…

— Это довольно просто, — сказала Рудира. — Правда, я не уверена, что смогу объяснить… Я воспользовалась своими чарами, чтобы… чтобы стереть твои. Как-то так.

— Ты научишь меня? И как летать лучше?

— Не думаю, что сейчас время и место для этого, — твердо вмешался Ханнер — к ним как раз подошла остальная команда. — Сейчас, думаю я, тебе самое время вернуться домой и улечься спать. Если магия не развеется до утра, приходи во дворец, спроси лорда Ханнера, и посмотрим, не захочет ли кто-нибудь поучить тебя разным штукам.

— А лорд Ханнер — это ты?

— Я. А теперь ступай домой. По земле.

Да, милорд. — Мальчик окинул быстрым взглядом смотрящую на него разношерстную компанию, повернулся и побежал по Цирковой улице. На углу снова обернулся — и пропал из виду.

Его уход оставил Ханнера один на один с его помощниками.

— Ему вы не велели присоединиться к нам, — заметил солдат.

— Он всего лишь ребенок, — ответил Ханнер. — А сейчас далеко за полночь… Как, ты сказал, тебя зовут?

— Йорн из Этшара, милорд.

— Верно, Рудира мне говорила. Йорн, тебе не кажется, что у нас довольно чародеев? — Ханнер показал на остальных.

— Думаю, да, милорд.

— Главное — так думаю я, — сказал Ханнер. — А если я окажусь не прав, ты всегда сможешь напомнить, что предупреждал меня об этом.

Йорн промолчал.

— Пошли, — позвала Рудира, опять поднимаясь в воздух. — Давайте все же доберемся до дворца. — Она пронеслась над головой, как невиданная алая птица, — назад, к Аренной улице.

Ханнер со вздохом двинулся следом, другие пошли и полетели за ним — летуны снова поднялись в воздух.

Они миновали с дюжину кварталов, когда из Рыбацкой улицы, дико озираясь, выскочила женщина. Увидев отряд Ханнера, она остановилась, раздумывая: форма Йорна явно привлекла ее внимание.

— Что-то случилось? — обратился к ней Ханнер.

— Вы… вы… — Она озиралась, как загнанный зверь, а потом и вовсе смолкла, дрожа, как в лихорадке: к ним подлетали Рудира и другие разведчики.

— Йорн, скажи, что мы не тронем ее, — велел Ханнер.

— Все в порядке, мэм, — произнес Йорн. — Эти люди — на службе правителя. А теперь скажи лорду Ханнеру, что у вас стряслось.

— Вот там… — Женщина показала туда, откуда пришла. — Кошмар! Их двое, и они все швыряют.

— Думаю, нам лучше взглянуть… — Хаппер осекся: Рудира уже обогнула угол и летела по Рыбацкой улице. — Пошли! — Жестом велев всем отправляться следом, он побежал за ней.

Остальные тоже побежали — или полетели — за Рудиpoй; вторые быстро опередили первых.

Погром стал слышен им раньше, чем виден: кричали люди, звенело стекло, что-то громыхало… Наконец Ханнер обогнул очередной угол и замер.

Рудира все еще была в воздухе, но парила в нескольких футах над землей, талия ее приходилась вровень с макушкой Ханнера. Руки женщины были выставлены вперед, защищая лицо от урагана летящих в него крупных тяжелых предметов: битых кирпичей, камней, обломков мебели… не долетев до Рудиры, все это замирало на миг, а потом сыпалось на землю. Пятьюдесятью футами дальше по Рыбацкой улице в воздухе висели двое: юнец в великолепной бархатной куртке, что была ему определенно мала, и мужчина средних лет и добротном домотканом кафтане. Мостовую под ними усеивали вещи — и тела. По меньшей мере четверо неподвижно лежали среди всякого хлама, и Ханнер не мог бы сказать, жимы они или мертвы.

Именно с этой свалки взлетало то, что неслось в Рудиру. Поле битвы зловеще освещалось пламенем горящих зданий; пострадало несколько домов и лавок, обломки их дверей, окон и стен валялись па мостовой, а опрокинутые лампы или кинутые внутрь факелы подожгли занавеси, ковры и мебель. Занялась даже одна соломенная крыша, но, заметил Ханнер, соседние крыши, как положено, были крыты черепицей, так что огонь, возможно, не распространится… хотя горящую солому ветер может и разнести.

— Боже! — ахнул кто-то рядом.

— Не стоите! — рявкнул Ханнер. — Остановите их!

Двое других летунов Ханнера были уже рядом с Рудирой и объединили усилия; вскоре поток хлама замедлился, а потом и вовсе иссяк. Рудира опустила руки и взглянула па мужчин.

— Не стоило вам этого делать, — проговорила она странным, незнакомым голосом, что гулким эхом отдался от стоящих кругом степ.

— Не лезь не в свое дело, ведьма! — проревел в ответ парень.

— Чародейка, поправила Рудира. — Не ведьма. Так же, как и ты.

— О нет! — отозвался юноша. — Не как я! Я — самый могучий из всех!

— Ты еще ничем не доказал этого, — хмыкнул старший.

— Доказал бы — не вмешайся она! — Внимание его вновь переключилось на старшего соперника. — Я сбил уже троих, кто осмелился противиться мне!

— Ты кое-что забыл, — снова вмешалась Рудира. — Чтобы противостоять одной мне, потребовалась сила вас обоих, а теперь ко мне подошла помощь. — Она опять подняла руки — на сей раз не защищаясь, а с вызовом.

Парень тяжело упал на землю и покатился, распростершись наконец поперек оконной рамы.

— Займитесь другим, — велела остальным Рудира, впившись взглядом в поверженного противника.

На лице старшего явственно отразилась тревога, он повернулся и попытался удрать.

— Задержать! — приказал Ханнер. — Все, кроме Рудиры, — сшибайте его!

Словно гигантская рука сдернула человека с небес; он грянулся оземь, да так и остался лежать лицом вниз.

Ханнера тоже будто ударили; правда, уже в следующий миг он пришел в себя. До этого он не сознавал, насколько эффективна работа его помощников, когда они работают все вместе.

— Не причиняйте ему вред, — сказал он. — Просто не давайте двигаться.

Потом повернулся к Рудире.

Она нависала над юношей, ее алое платье ярко сияло в свете пожара, будто светилось само по себе; а ведь оно и правда может светиться само, подумал вдруг Ханнер. Учитывая, как мало известно об этой новой магии, этом так называемом чародействе, такое было бы неудивительным.

Рудира, вытянув руки, застыла футах в пяти над землей; взгляд ее был прикован к юнцу — тот пытался подняться: не сесть, а именно оторваться от земли. Он слегка колыхался, как лист на ветру, но не мог взлететь больше, чем на несколько дюймов, — ему мешала Рудира.

В конце концов он позволил себе опуститься назад.

— Значит, ты убила больше, чем трех? — спросил он.

Ханнер ахнул, а Рудира рявкнула:

— Я не убивала никого!

— Тогда откуда в тебе такая сила?

Рудира нахмурилась.

— О чем это ты?

— А разве не в этом все дело? — спросил парень. — Я становился сильней с каждым новым боем, с каждой победой над одним из нас… из чародеев, ты сказала?

— Так нас зовут ведьмы, — проговорила Рудира. — Прозванье не хуже прочих.

— А ты убивала других чародеев?

— Ну что за дурак! — Рудира пожала плечами. — Никого я не убивала. Мы все разные. Кто сильнее, кто слабее.

Мне повезло.

— Но я правда становился сильнее! — возразил парень. — Я это чувствовал! Сильнее с каждой дракой!

Рудира сверху вниз задумчиво глядела на него.

— Разумеется, чувствовал, — с явным отвращением в голосе проговорила она. — А об опыте ты когда-нибудь слышал. Не знаю, что такое чародейство, но знаю, что чем больше практикуюсь, чем больше пользуюсь чарами, тем легче у меня все выходит. Чары словно бы ждут, чтобы я ими воспользовалась. Ты делался сильнее после каждой из твоих дурацких драк именно поэтому, дурень ты этакий, а вовсе не потому, что получал силу своих врагов!

— Так это и происходит на самом деле? — спросил Ханнер, но ни Рудира, ни ее противник не услышали его.

Если дела обстоят именно так, то с надеждой на то, что чародеи растратят всю свою силу и снова станут нормальными людьми, приходится распроститься.

Прокладывая себе путь через обломки, Ханнер направился назад, к старшему.

— Не дайте ему взлететь, — крикнул он издали Йорну и остальным.

По дороге Ханнеру пришлось пройти мимо одного из тел — старуха лежала, вперив в небо остекленевший взор, ее бескровное лицо не оставляло сомнений в том, что она мертва. Ханнер не стал присматриваться. Вместо этого он обратил взгляд на старшего из схваченных.

Тот уже оправился от падения — достаточно, чтобы повернуть голову и взглянуть на Ханнера.

— Милорд… — проговорил он, узнав его наряд.

— Отпусти меня, — сказал пленник Рудиры. — Обещаю, что уберусь отсюда, если отпустишь.

— Придержи его пока, — велел Ханнер через плечо.

Потом снова повернулся к старшему.

— Вон тот говорит, что убил троих. — Он кивком указал на парня, разговаривавшего с Рудирой. — А скольких убил ты?

— Я не хотел убивать никого.

— Отпусти же меня! — снова подал голос юнец. — Если ты права и дело только в опыте, то у тебя вообще нет причины меня трогать!

— Заткнись! — рявкнул на него Ханнер. — Рудира, не отпускай его!

Он повернулся к старшему.

— Ты не хотел, — повторил он. — Но убивал?

— Да, вероятно, — признал тот. — Кое-что я тут натворил, признаю. Но должен же был я защищаться от этого безумца!

— Зачем ты помог ему напасть на Рудиру?

Чародей пожал плечами.

— Ошибся. Этот дурак напал на меня — вызывает, сказал, на битву за власть над улицей. Я увлекся, а когда вмешалась она, это показалось… досадной помехой.

Ханнер кивнул:

— Горячка битвы. Я слышал о подобном. В такие минуты люди способны на любую глупость.

— Именно, милорд, именно.

— А теперь, когда бой закончен, что ты намерен делать?

Человек посмотрел вокруг — заваленная обломками улица, горящие дома, труп старухи…

— Полагаю, мне предстоит предстать перед городским судом. Я стану молить о снисхождении, поскольку был сведен с ума кошмарами и этой новой силой. — Он вздохнул. — А потом, полагаю, проведу остаток жизни в рабстве или в какой-нибудь тюрьме — это в том случае, если меня не повесят.

— Если тебе поверят, то могут просто высечь или изгнать из города, — сказал Ханнер. — И, думается мне, ты вполне можешь сослаться на всех, кто еще обезумел в эту ночь. Я так понимаю, ты сдаешься нам?

— У меня нет выбора.

Ханнер чуть улыбнулся.

— Точно, — согласился он.

Потом обратился ко второму:

— Что можешь сказать в свое оправдание ты?

— Думаю, я тоже обезумел, — проговорил юноша. — Мне казалось, я — избранник, а сны означают, что я должен свершить что-то той силой, которой оказался наделен. Я думал, что должен пробить себе путь, убивая других и отбирая их силу, пока не сделаюсь самым могущественным магом в мире, и тогда стану править Этшаром.

— А как же правитель? — поинтересовалась Рудира. — В Этшаре правит он, а он вовсе не маг.

— Я убил бы его.

— Это измена, — заявил Йорн.

— Лорд Азрад — старый толстый осел! — выкрикнул молодой чародей, садясь, — Ханнер увидел изумление на лице Рудиры, когда ему это удалось: она явно не собиралась давать ему такую возможность.

— Он все еще правитель, — сказал Ханнер.

— Не для меня, — прохрипел чародей, борясь с чем-то невидимым.

— Не сопротивляйся, — велел ему Ханнер.

— Пусть демоны сгложут ваши кости, — ответил парень.

Он поднял руку — и вдруг голова его вывернулась назад, и Ханнер услышал треск ломаемой шеи. Чародей упал замертво.

Рудира удовлетворенно усмехнулась. Ханнер взглянул на нее.

— Ты не должна была убивать его! — воскликнул он.

— Он был предатель и убийца, а я просто защищалась, — твердо сказала Рудира.

Спорить с этим было трудно, но Ханнера все равно смутил ее поступок. Он попытался сказать что-то еще, но тут вмешался старший чародей.

— Ей помог я, — произнес он.

— Помог, — подтвердила Рудира.

Ханнер переводил взгляд с одной на другого. У него возникло явное ощущение, что он вовсе не так хорошо контролирует ситуацию, как должен бы, и что продолжение спора только еще больше ухудшит дело.

— Ладно, что сделано, то сделано, — сказал он. — Поднимайся. Ты пойдешь с нами — мы идем во дворец, к если ты нам поможешь, мы замолвим за тебя словечко, когда придет время. — Ханнер протянул руку, чтобы помочь чародею встать.

Тот перекатился на бок и схватился за руку Ханнера.

Еще через минуту весь отряд снова шагал вниз по Рыбацкой улице, предоставив уцелевшим местным жителям, которые начали осторожно выглядывать из разрушенных домов, гасить пожары и разгребать завалы.

Глава 8

Закутанная в винно-красный бархат Кирша сидела посреди улицы, а над головой ее медленно кружились похищенные драгоценности. Вокруг валялись размотанные рулоны разноцветных тканей. Несмотря на то что летняя ночь была теплой и неподалеку, в квартале к северу, горела красильня, девушку трясло.

Все это не сон. Теперь она в этом уверена. Она начала подозревать это некоторое время назад, когда поняла, что чувствует жар пламени и — когда приземлилась — твердость земли под босыми ногами. Сны никогда не бывали столь детальны.

Это все чары, какие-то страшные чары, она запуталась в них и натворила жутких дел. Украла все эти красивые ткани — а стоят они наверняка не меньше дюжины серебряных монет — и украшения, которые стоят столько же, только в золоте, а еще била окна в лавках и швырялась стеклом в тех, кто ее останавливал…

Тут Кирша содрогнулась и возблагодарила богов, что ни в кого не попала.

Во всяком случае, она так думала.

В этот самый миг она услышала голоса, оглянулась и увидела летящую женщину.

Кирша едва не решила, что все-таки ей все снится. В лунном и факельном свете, озаренная отблесками пожаров, женщина мерцала и переливалась алым сиянием; одежды ее были красными и золотыми, и даже волосы сверкали медью — таких Кирше прежде видеть не приходилось. Ярко накрашенное лицо, пылающие щеки… Летела она легко, словно птица.

Тут женщина окликнула ее:

— С тобой все в порядке? — И Кирша поняла, что все же не спит.

— Нет, — жалобно ответила она, съеживаясь под краденым бархатом.

— Лорд Ханнер! — позвала женщина в красном. — Сюда!

Из-за угла показались еще два летуна и несколько пеших. Кирша ощутила, как что-то смыкается вокруг нее, и внезапно сверкающие, кружащиеся в воздухе драгоценности посыпались вниз.

Плотный курчавый юноша в шелковой тунике быстрым шагом подошел к ней.

— Ты ранена? — осведомился он.

— Телесно она невредима, — проговорила женщина в алом.

— Но расстроена, — добавила вторая летунья, толще и старше первой, одетая в зеленое и коричневое.

— Кто вы? — спросила Кирша.

— Я — лорд Ханнер, — сказал курчавый толстяк. — А это — мой отряд чародеев, тех, на кого подействовала непонятная магия.

— Как на меня? — спросила Кирша.

— Более или менее. — Лорд Ханнер нахмурился. — Похоже ты…

— Воровала. — Кирша встряхнула бархат. — Я знаю. Я просто… ну, вроде немного свихнулась — решила, что или сплю, или весь мир сошел с ума.

— Мы на такое насмотрелись, — кивнул лорд Ханнер. — Пожалуй, тебя мы тоже заберем с собой — чиновники правителя наверняка захотят с тобой побеседовать. Но сперва — ты знаешь, что тут откуда? Надо вернуть все это хозяевам.

Кирша кивнула:

— Думаю, что вспомню.

— Прекрасно, — сказал Ханнер, и все рулоны тканей разом взмыли вверх, как воздвигаемый шатер или поднятые флаги. Глаза Кирши широко раскрылись.

Это сделала не она.

— Вперед, — велел Ханнер, предлагая ей руку.

Входя в малую приемную залу, лорд Фаран оправил тунику и постарался сделать вид, что сошедший с ума мир совершенно не тревожит его. Лорд Азрад поднял на него взгляд.

— Тебе давно пора бы быть здесь! — бросил правитель.

— Прошу прощения, мой повелитель. — Фаран слегка поклонился. — Меня задержали срочные дела в другой части дворца.

Азрад с подозрением смотрел на него. Он всегда бывал не в духе, когда его будили не вовремя, но сейчас, даже учитывая это, правитель был слишком уж мрачен.

— В другой части дворца? — переспросил он.

— Да, повелитель. Уладил кое-какие личные дела, а потом ходил взглянуть, кто проснулся, кто нет, и вообще — кто где есть и что делает. Служу правителю в меру своих сил.

Улаживая личные дела, Фаран выяснил, что Нерра и Альрис давно уже спят в своих постелях, Ханнер не вернулся с ночной прогулки, а Исия успела благополучно покинуть дворец прежде, чем правитель распорядился запереть все двери и никого не выпускать и не впускать.

Шум разбудил девочек, и они, должно быть, страшно переполошились, но они дома и в безопасности, а вот где Ханнер — неизвестно, и неизвестно, добралась ли Исия до родительского дома.

Мысль, что его племянник и любовница сейчас в городе на улицах среди обезумевших горожан, вовсе не радовала Фарана, но что он мог поделать.

По крайней мере он не знал, что можно сделать — если только не воспользоваться своей новой способностью к магии; Фаран пока еще не представлял себе, что в силах совершить.

— Отлично, — проговорил Азрад. — Никто не войдет сюда и никто отсюда не выйдет, даже ты, Фаран: я не могу допустить, чтобы эта зараза — чем бы она ни была — Проникла в мой дом.

— Разумеется, мой повелитель. — Долгие годы практики помогли Фарану сохранить спокойное выражение лица, когда он понял, что Азраду неизвестно, что неведомое нечто уже заразило кое-кого во дворце.

Пока что Фаран знал о двоих, кто, пробудившись от кошмаpa, обнаружил, что владеет неведомой силой, — он сам и посудомойка по имени Хинда. Фаран спустился на кухню, намереваясь убедиться, что еды хватит, чтобы накормить охранников и всех прочих, поднятых с постели этой ночью, — и нашел там трех поварят, суетящихся вокруг маленькой сироты.

Хинда гоняла взад-вперед по столу ложку, и та скакала, проворно, как перепуганная блоха. Фаран велел ей не заниматься ерундой, а разжечь огонь и взглянуть, что есть в кладовых.

— Мне это не нравится, — заявил Азрад, качая головой. — Странная магия вырвалась на свободу, люди — кто угодно! — летают, как мага… Не к добру все это, совсем не к добру! Кто-то что-то сотворил, неведомо какой волшебник неведомо где… Я этого не потерплю. Маги твердят, что нельзя смешивать чары и власть, так что они приглядывают за правителями, — но, может, они прозевали кого-то из своих, а?

— Может быть, — согласился Фаран. — Говорил ли кто-нибудь с нанятыми городскими властями волшебниками? Как это объясняют они?

— Этим занимается мой брат.

— Ах вот как… и какой же из братьев, государь?

— Лорд Караннин, конечно. Он же у нас лорд-мэр.

— Лорд-сенешаль тоже пользуется услугами магов.

— У Кларима и без того полно дел.

Фаран хотел было спросить, чем именно занят лорд Кларим, но передумал. Если Азрад захочет сказать ему об этом — он скажет и так, ну а нет — лорд Фаран найдет возможность выяснить все сам.

— Лорд Караннин имеет дело с несколькими волшебниками, но никто из них не пользуется большим влиянием, государь. Возможно, мне стоило бы расспросить главу Гильдии Итинию…

— Вышедший из дворца назад не войдет, — прервал его Азрад. — Даже ты не войдешь, милорд.

— Тогда я не пойду, — поспешно отозвался Фаран. Однако ему все это очень не нравилось. Если даже его не пустят во дворец, значит, не пустят никого. Где, интересно, носит Ханнера — во дворце его, если верить страже у ворот, нет, но он может быть где угодно.

Фаран очень надеялся, что он преспокойно лежит в постели Мави, но сомневался, что Ханнеру такое удалось бы.

— Позже мы отправим к Итинии гонца, — сказал Азрад. — Однако теперь мне хотелось бы вернуться в постель, и я так и сделаю. Ответь мне только сначала на один вопрос.

Он поерзал на троне и продолжал:

— Скажи, тебе известно хоть что-нибудь об этой сорвавшейся с цепи магии?

Фаран заколебался.

Возможно, рано или поздно в его интересах окажется сказать правду — или не окажется, если сила, что свалилась на него, временная и истает с рассветом. Тогда будет лучше сразу забыть о ней.

Прямо же сейчас Фаран вовсе не собирался сообщать Азраду, что он, главный советник правителя, — один из тех, кто награжден таинственной силой. Лорд Азрад явно не в том состоянии духа, чтобы потерпеть подобное.

— Ничего ровным счетом, государь, — сказал лорд Фаран.

Элькен-Попрошайка, улыбаясь про себя, споро шагал по Пристенной улице. Все эти кретины там, в Волшебном квартале, послушались толстого мальчишку-лорда и отправились с ним во дворец, но Элькен-то не кретин, как остальные. У него свои собственные планы.

Никто не знал, ни что такое эта новая магия, ни что она на самом деле может, но уже начались попытки обуздать ее. Лорд Ханнер с его отрядом, матушка Перреа с ведьмами, всякие разные волшебники, стражники и иже с ними — всем им только того и надо, чтобы все стало по-прежнему.

И ведь им это может удаться. Новые чары рассеют или обуздают, и в городских стенах вновь воцарятся закон и порядок.

Не считая тех мест, где закона и порядка никогда не соблюдали, — а Элькен как раз и жил в одном из таких мест. Другие, получившие магические способности, могут и захотеть исправиться: вообразят себя настоящими магами и отправятся искать, как бы этим заработать на жизнь. Короче, станут законопослушными.

Эти не останутся на Стофутовом поле — с ворами и нищими.

А значит, размышлял Элькен, тут открываются большие возможности. Один волшебник среди многих других — ничто, а вот единственный волшебник на все Стофутовое поле — уже нечто.

Он снова улыбнулся, глядя вокруг, и в шутку, просто от радостного чувства, что может это сделать, повалил чей-то шатер футах в пятидесяти от себя. А потом зашагал дальше.

На улицах стало уже поспокойнее. Кеннан останавливал прохожих — если они шли, а не летели, и не казались опасными — и спрашивал, не знают ли они, что происходит. Пока что, однако, ни одного вразумительного ответа он не получил. От обезумевших летунов и швырятелей вещей он когда прятался, а когда и кричал им вслед свой вопрос, но толку от этого тоже не было.

В городе вырвалась на волю какая-то магия. Люди исчезли — Акен был не единственный, — но никто не знал, кто похитил их и зачем.

Стражник, которого смог поймать Кеннан, оттолкнул его и заявил, что у него и без Кеннанова пропавшего сынка забот полон рот.

Стоя в дверях своего дома, Кеннан озирал пустые улицы, а сзади на него напирала Санда, заглядывая ему через плечо. Кеннан размышлял.

Наконец он принял решение.

— Кто-нибудь должен знать, что творится, — сказал он. — И кто-то должен что-то делать. Я иду во дворец, требовать объяснений.

— Я с тобой, — заявила Санда.

Кеннан обернулся и втолкнул ее в глубь прихожей. §

— Нет. Ты останешься и приглядишь за детьми.

— Они спят…

— Нет, я сказал! — рявкнул Кеннан; рука его все держала невестку за плечо. — А если малышка Сараи проснется и позовет маму? А если кому-нибудь из них приснится кошмар? А если чары захватят одного из них?..

— Я не смогу удержать… — начала было Санда, но смолкла и не стала больше противиться Кеннану.

— А что, если Акен вернется, едва я уйду, — и обнаружит, что нет нас обоих?

Санда молча моргнула и ушла в дом.

— Я дождусь твоего возвращения, — сказала она оттуда.

— Вот и ладно. — Кеннан опустил руку. — Вот и умница. — Он постарался улыбнуться ей — без особого, правда, успеха. — Не волнуйся, Санда. Я его найду. Не знаю, зачем волшебники забрали его и что они с ним сделали, но непременно узнаю. — Он вошел внутрь, быстро, ободряюще обнял ее повернулся и вышел, плотно прикрыв дверь.

Правитель сейчас, может, и спит, до рассвета всего ничего, но кто-нибудь во дворце наверняка бодрствует — и этот кто-то или сам ответит старику на все вопросы, либо подскажет, где эти ответы найти. А откажется — пожалеет.

Глава 9

Путь до дворца занял у отряда Ханнера более двух часов — они отклонялись то в одну, то в другую сторону, разбираясь в ссорах, недоразумениях, сварах. По дороге Ханнер расспросил двоих своих летунов и узнал, что зовут их Варрин-Ткач и Дессет с Восточной Стороны. Узнал он и имена половины своего отряда и той четверки чародеев, что они захватили по дороге. Девушка, укравшая драгоценности, была Кирша Младшая; чародей, сражавшийся с тем, которого убила Рудира, звался Салданом от Южных Врат; Роггит, сын Райала, был пойман, когда грабил лавки и таверны, а Грор-Кривозуб — когда бил стекла во всех без разбору окнах.

Трое чародеев сбежали, и решено было их не преследовать; еще полдюжины успокоили и отправили по домам. Понимай Ханнер с самого начала, со сколькими преступными чародеями ему придется столкнуться, он не стал бы арестовывать Киршу и Грора, ведь особого вреда они не причинили, да и раскаивались в своих действиях, но, раз приняв решение, он не был склонен менять его.

Казалось, они никогда никуда не дойдут, но в конце концов Ханнер во главе своего небольшого отряда вышел с Аренной улицы на освещенную факелами площадь — и наткнулся на отряд стражников с копьями, выстроившийся шестью шеренгами.

Копья предназначались и для парадов, и для серьезных боев а также чтобы рассеивать толпу и усмирять бунты; мечи и дубинки использовались в более обыденной караульной и полицейской службе.

— Что тут такое? — требовательно спросил Ханнер, когда весь его отряд, включая арестованных, вышел на освещенное место и собрался вокруг него. Рудира по-прежнему парила над его головой.

Копья немедленно повернулись в ее сторону.

— Опустить копья! — изо всех сил рявкнул Ханнер. Он устал, да и в лучшие минуты голос его никак не походил на командирский рев дядюшки, так что особого впечатления он не произвел. — Она со мной.

— Да это Рудира! — сказал один из стражников. — Я ее знаю.

— А он кто? — поинтересовался другой.

— Я — лорд Ханнер, — прокричал Ханнер. — Племянник и наследник лорда Фарана, главного советника правителя. Что тут творится? Где командир?!

Ряды заколебались, раздались, и вперед выступил капитан в позолоченной кирасе поверх желтой туники. Копья у него не было, но рука лежала на рукояти убранного в ножны меча.

Капитан был знаком Ханнеру — как ни устал молодой лорд, ему понадобилось всего несколько секунд, чтобы вспомнить имя.

— Лорд Ханнер, — почтительно произнес капитан прежде, чем его имя слетело с уст Ханнера.

— Капитан Нараль, — отозвался Ханнер. — Могу я узнать, что здесь происходит и что это за парад в середине ночи.

— Это не парад, милорд. Ты ведь наверняка знаешь, что в городе бесчинствуют свихнувшиеся маги — одну, я вижу, вы даже прихватили с собой. — Он кивком указал на Рудиру.

— Разумеется, я знаю! — сказал Ханнер. — У меня тут с собой их еще несколько, я веду их к правителю, чтобы во всем разобраться. — Он показал на свой отряд. — Мы арестовали нескольких чародеев-преступников и привели на суд.

— Чародеев?

— Так их назвали ведьмы. Ни у кого больше имени им не нашлось.

— Так вы говорили про них с ведьмами?

— Когда я увидел, что происходит, сразу отправился в Волшебный квартал за советом. Волшебники озадачены не меньше нашего, но матушка Перреа сказала, что это новое волшебство походит на то, которым пользовались ведьмы в дни Великой Войны. Она назвала это чародейством.

Нараль нахмурился.

— Кто-нибудь знает, откуда оно взялось?

— Из тех, с кем я говорил, — никто.

— Плохо. — Капитан снова нахмурился, потом протянул руку. — Что ж, будем надеяться, утром что-нибудь прояснится.

— Ну а пока что, капитан, я собрал нескольких чародеев-добровольцев и с их помощью арестовал четверых преступников, и теперь мне хотелось бы доставить их всех во дворец и поспать хоть немного.

Нараль колебался.

— Боюсь, что не могу позволить тебе этого, — сказал он наконец.

Именно такого ответа ждал и страшился Ханнер.

— Почему? — поинтересовался он.

— Нам было приказано не пропускать во дворец никого — в особенности никого из этих безумных магов… чародеев, да?.. Их нам велено и близко не подпускать.

— Ну, вряд ли дядя имел в виду меня…

— Приказ отдавал не лорд Фаран, милорд, — не дал ему договорить Нараль. — Это повеление самого лорда Азрада. Правителя.

Ханнер моргнул.

— Вот оно что… — протянул он.

Теперь ему стало понятно присутствие на площади нескольких сотен солдат. Лорд Фаран бывал обычно более бережлив, когда дело касалось людей; лорд же Азрад был, во-первых, начисто лишен чувства меры, а во-вторых, никогда не берег ничего, кроме собственных сил.

Но сейчас и Ханнер желал сберечь собственные силы — чтобы их хватило по крайней мере до тех пор, пока он уютно не устроится в собственной постели. Он посмотрел вверх, на Рудиру, прикидывая, сколько она сможет поднять.

— Ты понимаешь, что чародейка может попросту пролететь во дворец над вашими головами? — спросил он.

— Ей пришлось бы пролететь сквозь тучу копий, — почти виновато ответил Нараль.

Ханнер сомневался, что это помешало бы Рудире, но решил не спрашивать ее. Вместо этого он поинтересовался:

— Не будет ли кто-нибудь любезен доложить правителю о моем приходе? Мне бы очень хотелось поспать.

— Правитель удалился к себе до утра, — сказал Нараль. — У нас весьма ясный приказ — не тревожить его, что бы ни случилось. Так что пока не произошло что-то непоправимое…

Ханнер глубоко вздохнул.

— Тогда, может быть, кто-нибудь передаст несколько слов моему дяде, лорду Фарану? Пожалуйста!

Капитан Нараль немного подумал, потом кивнул.

— Я пошлю человека. Что передать?

— Что я здесь, на улице, со мной несколько друзей и четверо арестантов и мы хотели бы попасть во дворец — по крайней мере я хотел бы — чтобы лечь спать.

— Я передам, но сомневаюсь, что он отменит эдикт правителя. Лорд Азрад был настроен очень решительно.

— Просто передай ему мои слова, капитан.

Нараль поклонился.

— Как прикажешь, милорд. — Он обернулся, подозвал к себе одного из стражников и отдал приказ.

Ханнер вернулся к своим.

— Кажется, нам придется подождать, — сказал он. — Давайте присядем и отдохнем. — Он кивнул на бордюр подле часовни на углу Аренной улицы и площади Аристократов. — Если я кому понадоблюсь — я тут.

С этими словами он опустился на ближайший камень, прислонившись к стене часовни; голова его при этом пришлась как раз под полкой для приношений.

Избавить гудящие ноги от веса тела уже было наслаждением.

Йорн пристроился рядом с ним, только ему пришлось наклониться вперед, чтобы не стукнуться о полку затылком.

— Что-то я не вижу никого из своей роты, — заметил он, оглядывая стройные ряды стражников.

— Это и к лучшему, — отозвался Ханнер. — Значит, ты не нарушаешь приказа, сидя здесь со мной.

Еще один чародей, в серой потрепанной домотканой одежде, уселся по другую сторону от Ханнера — и не на бордюрный камень, а привалившись к стене.

— Можно пойти на Стофутовое поле, — сказал он. — Там нас не тронут — стоит им только понять, что мы маги.

Ханнер взглянул на него.

— Как, ты говорил, тебя зовут?

— Зарек, — ответил тот. — Зарек Бездомный — вот уже несколько лет меня так называют.

— Значит, ты уже ночевал на поле.

— Каждую ночь. Я и этой ночью там был — когда поднялся весь этот шум. Ну, я и отправился в Волшебный квартал, может, думаю, выйдет заработать на еду, если продать новости о таинственных криках, а прихожу — все уже обо всем знают, оказывается, пострадал весь город… И тут я понял, что эта новая магия и мне по зубам — и только стал прикидывать, как бы повыгоднее использовать ее, как вы кинули клич… я и отправился с вами, вот, думаю, хоть на одну ночь крыша над головой будет.

Ханнер смотрел на него, не отрываясь. Как и все в Этшаре Пряностей, он знал о Стофутовом поле. Больше двухсот лет назад Азрад Великий повелел, чтобы между Пристенной улицей и городской стеной на протя-жении ста футов не возводилось никаких построек — участок должен был оставаться пустым на случай войны, чтобы там могло свободно действовать войско.

Разумеется, Гегемония Трех Этшаров не воевала вот уже двести лет — с тех пор, как окончилась Великая Война, и пустое пространство внутри городских стен было слишком дорого, чтобы оставаться пустым. По закону, никакие постоянные постройки на поле возводиться не могли, но о временных там речь не шла, а Этшар был переполнен; в результате, несмотря на указ, городская беднота и бездомный люд начал обосновываться со своими шатрами и навесами на ничейной стофутовой полосе.

По всей длине — а протянулось оно на девять или десять миль — Стофутовое поле служило убежищем для отбросов Гегемонии. Нищие, воры, калеки, сумасшедшие — и все честные люди, которые по тем или иным причинам не могли платить за крышу над головой и не имели зажиточных друзей или родичей, чтобы те пустили их под свою.

Ханнер пару раз видел поле, когда дела приводили его к городским воротам или на Пристенную улицу, но старался не подходить к нему ближе необходимого. Ему и в голову не могло бы прийти устроиться на поле на ночь или хотя бы просто пойти туда. Может, Зарек и будет там в безопасности, но Зарек — не один из правителей города. Явиться на поле в шелковых одеждах и с бляхой чиновника — значит напрашиваться на ограбление; домотканые лохмотья привлекут куда меньше внимания.

С другой стороны, Зарек вовсе не был так вонюч и убог, как, по мнению Ханнера, должен был бы быть обитатель поля. Его волосы и борода, конечно, очень нуждались в мытье и стрижке, но не были ни всклокоченными, ни вшивыми. Руки и лицо у него были довольно чистыми, кожа — без струпьев. Он выглядел гораздо приличнее того оборванца на аллее Ведьм — вот уж кто наверняка ночует на Стофутовом поле.

Легенда утверждала, что некогда поле было зелено от травы и пестро от цветов. Теперь же там была голая земля — утоптанная и пыльная в летнюю жару, липкая грязь во время осенних дождей, ледяное крошево зимой, которое месили сотни, если не тысячи, ног. Несмотря на это, Зарек — конечно, не щеголь — выглядел весьма прилично и даже представительно, да и говорил точно и ясно. Он явно сумел сохранить моральную и физическую форму, как бы трудно ему ни жилось.

Возможно, подумал Ханнер, Зарек знает, как вести на поле более или менее приличную жизнь, а может, он просто сумел где-то вымыться, прежде чем идти в Волшебный квартал.

Спрашивать прямо, как ему это удалось, было бы грубо, да и слишком устал Ханнер, чтобы интересоваться чем-то всерьез. Вместо этого он сказал:

— Думаю, мы сможем устроиться на ночь где-нибудь получше, чем на поле.

Зарек махнул рукой:

— Мне платить нечем.

— Плачу я, — сказал Ханнер. — Но, надеюсь, обойдется без этого. — Он взглянул на дворец, надеясь увидеть дядюшку или хотя бы вернувшегося гонца.

А увидел ряды копейщиков, готовых храбро противостоять неведомым чарам, что грозили разрушить покой города.

"Интересно, — подумал Ханнер, — насколько действенны будут копья против чародеев?" Разумеется, многие из них слишком слабы или неумелы, чтобы отвести сильный удар или точный бросок, но Ханнер ни минуты не сомневался, что, например, Рудира один на один легко победит любого противника.

Он поискал глазами Рудиру; она, как кошка, уселась на садовой стене и смотрела не на солдат, а вниз, в темный сад одного из особняков, окружающих площадь.

Что она видит там, гадал Ханнер, — живые изгороди, фонтаны, цветы? Он прикинул — вышло, что это особняк Адагана, смотрителя верфей. Ханнер знал Адагана, разумеется, но никогда не видел его садов. Сады, как у всех. Самые обычные. Хвалиться Адагану было нечем.

Но Рудира — уличная девка из Казарм, по крайней мере была ею до этой ночи. Может статься, она вообще никогда не видела нормального сада.

Уличная девка. А Зарек — бездомный нищий? Ханнер хмуро огляделся. Что он вообще делает среди этих людей?

Он — лорд, помощник главного советника правителя. Его обязанность — улаживать дела между властью и магами; какое ему дело до всех этих нищих и шлюх?

Ах, ну да, они же теперь все чародеи. Кто бы ни был ответствен за появление этой новой магии, привычный порядок вещей он уж точно нарушил.

Ханнеру все это было не по душе. Лорду Азраду, судя по всему, тоже. Интересно, подумалось Ханнеру, на сколько затянется эта история с чародейством? На часы? На дни? На годы? Или — навсегда?

Здесь не помешало бы прорицание, но Ханнер не собирался будить среди ночи мага или жреца и платить за ворожбу, которая может еще и не сработать: узнавать о чарах с помощью чар — дело вообще весьма неверное. Завтра он вернется в Волшебный квартал и выяснит, что сможет, но сегодня единственное, чего ему хочется, — спать.

Устал он, однако, вовсе не так сильно, как можно было ожидать, учитывая, сколько времени он провел на ногах, да еще и бегая по всему городу. Ханнер приписал это возбуждению.

Он встал, потянулся и собрался снова усесться на камень, но тут ряды стражников расступились и появилась леди Альрис.

— Ханнер! — неуверенно окликнула она, вглядываясь в слоняющихся по площади чародеев. Ханнер сообразил, что его скрывает тень часовенки; шагнув вперед, он откликнулся:

— Я тут!

— Где?.. — Альрис поискала взглядом, потом подбежала к нему и остановилась в паре шагов.

— Тебя послал дядюшка?

Альрис кивнула:

— Он не может оставить дворец.

Ничего удивительного в этом не было. Ханнер предполагал, что дядя заперся где-то с правителем, чтобы обсудить положение, хоть Нараль и говорил, будто правитель удалился в опочивальню и не велел себя тревожить.

А возможно, дядя беседует с чиновниками — надо же решить, чем первым делом им заняться утром.

— Значит, нам можно войти?

— Ни в коем случае! — затрясла головой Альрис. — Войти нельзя никому. Поэтому-то дядя Фаран и не вышел — правитель приказал не впускать никого. Даже его! Ни стражу, ни вестников — им приходится передавать свои послания через дверь, не входя внутрь. Исключений не делается ни для кого.

— Ну и ну! — поразился Ханнер. — А как же тогда вернешься ты?

— А я не вернусь, — заявила Альрис. — Я остаюсь с тобой. — Она улыбнулась Ханнеру — так радостно, как не улыбалась уже много месяцев. — Вот это будет приключение!

— Остаёшься со мной — но где?

— Вот как раз затем дядя меня и послал. — Она полезла в кошель у пояса и вытащила причудливый черный ключ. — Он не доверил бы его никому, кроме нас, а Нерра отказалась идти… вот я и вызвалась.

Ханнер никогда прежде не видел ключа, но тут же понял, от чего он. Официальная резиденция лорда Фарана была во дворце — чтобы он всегда был на месте, когда понадобится правителю. Вот только на месте он бывал далеко не всегда. Вo дворце он проводил от силы четыре ночи из десяти. Ханнер с сестрами давно подозревали, что у дядюшки есть еще и неофициальная резиденция, где он может заниматься тем, чего не одобрит правитель и на что косо посмотрели бы во дворце. Однако никто из них не знал, где находится этот второй дядюшкин дом — по крайней мере до сих пор не знал.

— Он сказал тебе, где это? — спросил Ханнер.

Альрис кивнула:

— На северо-восточном углу улиц Высокой и Коронной.

Значит, всего в полдюжине кварталов на юго-запад от того места, где они находятся, в Новом городе.

— Показывай дорогу, — сказал Ханнер. Потом, уже громче, позвал: — Йорн! Рудира! Варрин! Все, кто есть! За мной!

Альрис вздрогнула и взгляд ее тревожно заметался, когда чародеи, поднявшись — кое-кто сразу в воздух, — собрались вокруг.

— Дядя Фаран сказал: нам можно поселиться там. Нам с тобой, не всем им.

— Им надо где-то переночевать, — сказал Ханнер. — В Волшебном квартале я велел им следовать за собой; я за них отвечаю. Они могут спать на полу. Уверен, мы сможем разместить всех.

Ханнер достаточно хорошо знал вкусы своего дядюшки, чтобы быть в этом уверенным. Фарана для забав не устроила бы простая меблированная комната. Ханнер полагал, что апартаменты дядюшки достаточно просторны.

— Я не… — начала было Альрис.

— Альрис, — оборвал сестру Ханнер. — Мы идем все. Решаю здесь я, не ты. Если дядюшке не понравится мое решение, мы обсудим с ним это позже. А теперь веди.

Весьма неохотно, но Альрис подчинилась, и отряд, покинув освещенную факелами площадь, вновь окунулся в тени и тьму улиц.

Глава 10

Кеннан стоял на углу площади, растерянно глядя на ряды солдат.

Его не подпустят ко дворцу. Когда он сказал, что ему надо поговорить с лорд-мэром, что у него похитили сына, ему ответили, что тут добрая сотня таких же, как он, в очереди и что правитель не разрешил пропускать к лорду Караннину никого.

А потом с Аренной улицы налетели люди, и солдаты не только не арестовали их и не попытались убить, а, наоборот, прислали кого-то с ними поговорить.

Привстав на цыпочки, чтобы лучше видеть, Кеннан смотрел, как офицер разговаривает с молодым толстяком в модной тунике.

Он видел, как офицер обернулся и подозвал к себе стражника. Они обменялись парой слов, потом стражник повернулся и направился ко дворцу.

Кеннан следил, кипя негодованием, — неужели стражника пустят туда, куда ему, честному горожанину, пришедшему требовать причитающееся ему по закону, ходу нет?

Но стражник дошел до моста и передал свое послание, в чем бы оно ни заключалось, оттуда.

Стало быть, даже вестников не впускают внутрь.

И, стало быть, ему нечего и надеяться попасть во дворец этой ночью. Он перевел взгляд на пеструю компанию близ Аренной улицы: юношу в модной тунике, летающую шлюху, потревоженного стражника и всех остальных. Если солдаты говорят с ними, так он тоже поговорит. Они могут знать, что происходит и куда утащили Акена, решил Кеннан, и двинулся в обход площади.

Когда он добрался до Аренной улицы, компания переместилась, и Кеннану понадобилось время, чтобы снова отыскать их. Кто-то слонялся по площади, кто-то стоял, кто-то сидел, привалясь к стене, но определить, кто тут волшебник, Кеннан не мог: в воздухе сейчас никого не было.

В конце концов он заметил рыжую шлюху, притулившуюся на заборе одного из особняков площади Аристократов. Кеннан подошел поближе.

— Эй! — окликнул он женщину. — Можно поговорить с тобой?

— Я не работаю, — отрезала она. — Убирайся.

У Кеннана запылали уши.

— Я не клиент, — заявил он. — Я хотел бы спросить у тебя… про сына.

Рыжеволосая бросила на Кеннана скучающий взгляд.

— Как он себя называл?

— Он тоже не был твоим клиентом. Это не связано с тобой.

— Тогда почему ты спрашиваешь меня?

— Ты летала, я видел, — объяснил Кеннан. — Я и подумал, может, ты что знаешь.

Шлюха вздохнула.

— Давай спрашивай. Только вряд ли я что-то знаю.

— Его зовут Акен Крепкая Рука. Сегодня вечером его утащили из спальни — при помощи магии, через окно.

Женщина пожала плечами.

— Никогда о нем не слышала, — сказала она. — И ни о ком, кого бы утащили через окно. Прости.

— Есть тут еще кто-нибудь, кого можно расспросить? Какой-нибудь маг?..

Снова пожатие плеч.

— Неужто в тебе нет пи капли сострадания, женщина?! — вскричал Кеннан. — Я потерял сына и хочу знать, с кого спрашивать!

— С кого спрашивать — не знает никто, старик! — крикнула в ответ рыжая. — Мы не знаем ни тебя, ни твоего сына, и — если ты вдруг не заметил — полгорода свихнулось сегодня, и люди били стекла, и крушили дома, и устраивали пожары… а кое-кому из нас эту силу навязали, и знаем мы не больше твоего!

Кеннан в немом гневе смотрел на нее снизу вверх, кулаки его сжимались и разжимались сами собой.

— Убирайся, — сказала она, и Кеннан ощутил, как его помимо воли отодвигают назад, на площадь.

Он попытался сопротивляться, но ничего не вышло, и в конце концов Кеннан повернулся и зашагал прочь. Завернув за угол, где рыжая ведьма не могла его видеть, он остановился, глубоко вздохнул и попытался взять себя в руки.

Он не знал, кто эти люди, но они обязаны были кое-что ему объяснить.

Тут он услышал позади шум: из-за спин солдат вышла молоденькая девушка и, оглядываясь, позвала: "Ханнер!"

Кеннан обернулся — из темноты возник парень в отделанной шелком тунике и заговорил с девушкой, которая, как сообразил Кеннан, пришла из дворца.

Что-то здесь происходит, ясно как день. Все эти люди заодно, в этом Кеннан может поклясться. Он впился в них глазами, стараясь разобрать, о чем у них речь.

"Никто не войдет!" — сказала девушка. Следующую ее фразу Кеннан не разобрал, но эту расслышал четко. Он вслушался и услышал еще: "Никаких исключений!"

Следующих фраз Кеннан снова не разобрал, но потом девушка воскликнула: "Вот будет приключение!" Она полезла в кошель и показала мужчине что-то, чего Кеннан не разглядел.

Потом он снова ничего не слышал, а потом мужчина громко позвал: "Йорн! Рудира! Варрин! Все, кто есть! За мной!" Девушка попыталась возразить, спора их Кеннан не слышал, но молодой человек явно взял верх. Девушка повернулась и пошла с площади в темноту площади Аристократов. Несколько человек из тех, что стояли и сидели кругом, поднялись и отправились следом, а рыжая девка и еще двое не пошли, а полетели.

После мгновения колебаний Кеннан двинулся за ними.

— Вы будете делать то, что я говорю! — проревел Элькен-Попрошайка. Он парил над Стофутовым полем, тыча указующим перстом в три десятка человек, которых ему удалось собрать.

— Элькен, ну что за дурь, — сказала Танна-Воровка. — Если ты теперь такой крутой маг, чего тебе торчать здесь? — Она кивнула на Пристенную улицу. — Отправлялся бы в город и устраивался бы там.

— Заткнись! — рявкнул Элькен. — Мне лучше знать. В городе я уже побывал. Там сотни волшебников, и ими командуют лорды, но здесь — здесь только я, один на вас всех, так что вы теперь, считайте, мои рабы.

— Ну ладно, хорошо, — сказала какая-то старуха. — Чего ты от нас хочешь?

— Так-то лучше, — хмыкнул Элькен. — Я хочу, чтобы вы собрали все свои шатры и навесы и сделали жилище, достойное меня. А еще мне нужна вся еда. Если у кого есть ушка — тащите и ее.

Люди переглянулись, начали перешептываться и пожимать плечами.

Спустя двадцать минут Элькен возлежал на груде мягкой рухляди — большой груде, собранной по меньшей мере из дюжины хижин поля, — под навесом из шатра старого Келдера, натянутого на жерди от лачуги Анарана-Воришки. В одной руке он держал кусок вяленого мяса, в другой — полупустую бутыль ушки.

Он глотнул пойла и широко улыбнулся.

— Боги благосклонны ко мне, — заявил он. — Похоже, они хотят извиниться за то, что заставили меня ночью страдать от кошмара.

Воспоминание о сне — о том, как он падал, горел, был похоронен заживо, — было настолько неприятным, что улыбка Элькена увяла и он надолго присосался к бутылке.

— Боги справедливы, — заметила Танна. Она сидела поодаль, так, чтобы он не мог до нее дотянуться.

— Разумеется, — согласился Элькен и осушил бутылку. — Поди сюда, женщина.

Танна неохотно подошла — ясно было, что иначе Элькен с помощью своей таинственной силы притянет ее, — и улеглась рядом с ним.

Как она и ожидала, он был слишком пьян, чтобы сделать что-нибудь большее, чем просто потискать, прежде чем впасть в прострацию. Несколько минут он еще бормотал что-то, потом голова его откинулась, глаза закрылись, и он захрапел.

Танна немного выждала — просто для верности.

Потом вытащила из-за пояса маленький острый разделочный нож, повернулась и полоснула Элькена по сонной артерии.

Он тут же проснулся, но не успел поднести руку к ране, как Танна перерезала ему горло от уха до уха.

Его магическая сила отшвырнула ее; Танна вылетела из-под навеса, шлепнулась наземь и быстро откатилась в сторону — увертываться от нападений она за долгие годы выучилась преотлично, а магическое нападение не слишком-то отличалось от обычных.

Когда она встала на нош и осторожно подошла к Элькену, он был недвижим и тих, глаза широко открыты.

— Все в порядке, — проговорила Танна. — Он мертв.

Остальные тут же выползли из своих укрытий и собрались вокруг нее поглазеть на труп.

— Жаль, что пострадали одеяла, — сказала Тапиа, глядя на мертвеца. — Какая хорошая вещь пропала зря!

Никто не понял, что она имела в виду — залитое кровью ложе или магию Элькена.

— Просто не верится, что ты послал ее туда! — заявила Нерра, обжигая дядюшку взглядом.

Фаран не смотрел на нее; вместо этого он подчеркнуто углубился в отчет, полученный от капитана Венгара.

— С ней все будет в порядке, — сказал он. — Идти ей всего несколько кварталов, и не одной, а с Ханнером, а потом они оба укроются в моем доме.

— У тебя в самом деле есть дом в Новом городе?

— В самом деле. И очень давно.

— Так вот куда ты уходишь, когда не берешь нас с собой!

— Как правило, да.

— Значит, Ханнер и Альрис будут теперь всегда там жить?

Фаран положил бумаги на стол.

— Очень надеюсь, что нет, — сказал он. — Полагаю, утром, когда, выспавшись, лорд Азрад придет в себя, а солнечный свет разгонит ночные тени, Ханнер и Альрис вернутся сюда, а мой дом снова станет моим.

— Но теперь они будут знать, где он.

Фаран вздохнул.

— Нерра, в городе великое множество людей знают, где он. Любой, кто захочет это узнать, узнает запросто. Не думаю, правда, что кому-нибудь есть до этого дело.

— Тогда почему же ты никогда не говорил о нем нам?

— Потому что вас это никоим образом не касалось.

— Но…

Фарана донельзя утомили ее расспросы — к тому же он не выспался. Он так глянул на девушку, что та осеклась.

— Ступай спать, Нерра, — сказал он. — Если тебе хочется заваливать меня дурацкими вопросами, подожди до утра. — Он встал и ушел в спальню.

Нерра проводила его взглядом, потом огляделась и поняла, что осталась в комнате одна.

И в спальне она тоже будет одна, ведь Альрис ушла из дворца. Она осталась одна, а все эти сумасшедшие маги, или демоны в человеческом обличье, или… в общем, кем бы они там ни были, заполонили сейчас город и небеса над ним. Городская стража охраняет площадь, но что может стражник против демона? И что проку от стражи, если свихнувшийся волшебник перелетит через канал прямо к окну ее спальни?..

Одна только мысль об этом заставила Нерру вздрогнуть, выбора у нее не было. Девушка неохотно побрела в спальню, влезла в постель, задернула полог и зарылась в одеяла, уверенная, что этой ночью не сомкнет глаз.

Не прошло и пары минут, как она спокойно спала.

Глава 11

Ханнер стоял на тротуаре Коронной улицы и глядел на темнеющий за садовой стеной фасад высокого дома.

— Весь этот дом дядин? — спросил он.

— Так он сказал, — отозвалась Альрис.

Ханнер поморщился. Мог бы и догадаться, сказал он себе. Здесь ничего не стоило устроить всю компанию — его самого, сестрицу, чародеев-помощников и чародеев-арестантов, даром что одних было пятнадцать, а других — четверо. Вполне возможно, удастся даже уложить каждого на отдельную постель. В неофициальной резиденции лорда Фарана было четыре этажа, а стена сада тянулась вдоль Коронной улицы от Высокой улицы почти до угла Купеческой.

— А где ворота? — спросил один из чародеев.

— А зачем они? — И Рудира легко перемахнула через стену.

— Кое-кому нужны, — проворчал Йорн.

— Ворота на Высокой улице, — махнула рукой Альрис.

Они прошли по Коронной улице и свернули на Высокую. Садовая стена, что скрывала первый этаж, почти сразу сменилась кованой оградой с остриями-копьями. Заглянув меж прутьев, Ханнер увидел большие окна с мелкими стеклами в стене из кирпича и черного камня по другую сторону дворика в пять-шесть футов шириной. Рудира была уже во дворе и быстро шла к двери; Ханнер все же задержался, чтобы бросить взгляд на весь дом.

Окна были темны, при входе — ни ламп, ни факелов, но этому едва ли стоило удивляться.

Изящные створки железных ворот в дюжине ярдов от глухой стены охраняли вход во двор. К удивлению Ханнера, они оказались не заперты; он легонько толкнул — и они беззвучно распахнулись. Ханнер прошел во двор, где у дверей дома, нетерпеливо притопывая, уже стояла Рудира.

— Я могла бы открыть и сама, — проговорила она.

— Не ломая? — Ханнеру стало вдруг интересно, что может, а чего не может магия.

— Думаю, да, но не уверена, а у вас ведь есть ключ, вот я и решила подождать.

— Спасибо, — поблагодарил Ханнер и повернулся. Альрис стояла за ним с ключом в руке; не приближаясь к двери, она подозрительно смотрела на Рудиру.

— Я отопру, Альрис, — сказал он, беря у нее ключ. Замок легко открылся, и дверь распахнулась.

В холле было, конечно, темно. Ханнер вошел и поманил остальных, потом остановился, чтобы дать привыкнуть глазам.

Сбоку, тускло осветив холл, занялся алый свет. Ханнер изумленно обернулся в ту сторону — там, подняв руку, стояла Рудира, и рука эта сияла.

В этом неярком свете Ханнер увидел, как напряжено лицо Рудиры — губы ее приоткрылись, зубы были крепко сжаты, она морщилась и тяжело дышала.

Свет стал ярче и сделался оранжевым, потом стал еще ярче, но так и не приобрел другого оттенка. Рудира прерывисто, протяжно вздохнула и расслабилась. Свечение осталось ровным.

Ханнер быстро осмотрелся и заметил на столе у дверей подсвечник.

— Есть у кого-нибудь огниво? — спросил он. — Мы же не хотим, чтоб Рудира совсем утомилась?

Рудира повернула голову и увидела свечу.

— Я и сама могу ее зажечь, — сказала она и начала медленно опускать сияющую руку.

— Не стоит, — остановил ее Ханнер. Альрис уже вытаскивала из кошеля кремень и кресало; миг — и свеча загорелась.

— Можешь теперь отдохнуть, — сказал Ханнер Рудире, кивнув на ее все еще светящуюся руку, и поднял подсвечник. — Мне не трудно, — отозвалась женщина, но свет померк.

— А мне показалось — наоборот.

— Только сначала, пока я не поняла, как это делается. Трудно начать, дальше идет легче. С этими чарами всегда так — чем больше ими пользуешься, тем легче у тебя всё выходит. Главная сложность — понять, как сделать что-нибудь новое.

— Тебе это, кажется, неплохо удается, — заметил Ханнер. — Я еще ни разу не видел, чтобы кто-нибудь заставил что-то светиться. По большей части они только вещи расшвыривают. — Говоря это, он осматривал просторный холл.

Как он и ожидал от дядюшки Фарана, убранство было пышным, но элегантным. В ширину холл был футов в пятнадцать, в высоту — не меньше двенадцати, а дальнего его конца в свете одной свечи Ханнер разглядеть не мог. Над темным деревом панелей белые стены были расписаны золотом и украшены лепным орнаментом и золочеными пилястрами. На стенах между колоннами блестели медные подсвечники; арки дверей вели в другие помещения. Перед Ханнером и его спутниками уходила вверх великолепная лестница из мореного дуба, застеленная темно-красным ковром. Слева за аркой уходил в темноту коридор; справа виднелась белая с золотом закрытая дверь.

— Да благословят нас боги!.. — выдохнул Зарек, глядя на всю эту роскошь.

— По крайней мере у нас есть крыша над головой, — кисло сказал Ханнер, знаком предлагая войти тем, кто еще медлил снаружи.

Он пересчитал людей. Рудира и Альрис вошли вместе с ним; Йорн и Зарек держались сразу за ними. Он по-прежнему не помнил всех имен, но насчитал четверых пленников и двенадцать других чародеев, и когда все вошли в дом, вышел, чтобы удостовериться, не остался ли кто снаружи.

Мимо медленно прошаркал пожилой человек, покосился на него, но промолчал. Больше на улице никого не было. Удовлетворенный осмотром, Ханнер закрыл и запер дверь.

Тут только он заметил колокольчик, что покачивался рядом с дверью как раз над местом, где стояла свеча.

— Ради всего… — начал он, но оборвал себя и дернул шнур. В глубине дома глухо звякнуло.

Конечно, в доме могло и не быть слуг, но это представлялось сомнительным — кругом все сверкало чистотой, к тому же дядя Фаран наверняка желал, чтобы, когда он неожиданно является сюда с очередной пассией, им должным образом прислуживали.

Позвонив, Ханнер повернулся к своим людям. Ему трудно было разглядеть всех в бледном свете одинокой свечи, но Ханнер был уверен: они здесь все. Он кашлянул, и все лица обратились к нему.

— Ну, так, — сказал Ханнер. — Не знаю, откликнется ли кто-нибудь на звонок, но если откликнется, она или он будут куда лучше меня знать, где устроить вас на ночь. Я же, со своей стороны, должен предупредить вас кое о чем, что вы должны знать, ночуя здесь.

Это дом моего дядюшки — лорда Фарана. Да, того самого лорда Фарана, главного советника правителя. Зная своего дядю, я уверен: он знает, где именно стоит и сколько именно стоит каждая вещь в этом доме. Большинство из вас — честные люди, захваченные врасплох ночным безумием, и вины на вас нет, но кое-кто… скажем так, не вполне честен, а тут на него сваливаются магические способности. К тому же, я уверен, не многие бывали когда-либо в настолько богатых домах. Вам может захотеться… одолжить безделушку-другую или устроить еще что-нибудь в таком духе. Не вздумайте!

Я знаю своего дядю. Только троньте то, что принадлежит ему, только сломайте, разбейте или стащите хоть вещицу — и вам не сносить головы. Мы надеемся, что все вы будете вести себя здесь примерно. Заранее благодарю.

— Но мы же чародеи, — сказал один юноша, совсем еще мальчик. — Разве мы… разве это ничего не значит?

— Не знаю, — честно признался Ханнер. — Мне почти ничего не известно о чародействе. Но что я знаю, и наверняка — так это что не стоит пытаться надуть моего дядюшку.

Он стоял у дверей, лицом к холлу, а все остальные обернулись к нему, а потому Ханнер первым заметил свет, мелькнувший под лестницей.

— Ага! — сказал он и сделал шаг вперед.

Из-под лестницы появился человек в добротной белой рубахе и черных штанах. В руке он держал медную лампу. В холле сразу стало светлее. Человек застыл, изумленно глядя на толпу перед собой.

— Привет! — Ханнер пробрался через сгрудившихся чародеев. — Я — лорд Ханнер, племянник лорда Фарана. — Он показал слуге ключ. — В городе произошло кое-что непредвиденное, и дядюшка позволил мне и моему отряду переночевать здесь.

— Милорд, — промямлил слуга, продолжая недоуменно смотреть на кучу неожиданных гостей.

— Это моя сестра, леди Альрис. — Ханнер подошел к ней. — А ты…

— Берн, господин.

— Берн, — повторил Ханнер, подходя к слуге и хлопая его по плечу. — Отлично. Нас здесь двадцать один, но если у вас не хватит постелей на всех, мы согласны делить ложа или устроиться на диванах и ковриках.

— Здесь… здесь десять комнат для гостей, милорд, и личные покои лорда Фарана. — Берн пребывал в явном замешательстве, не зная, что ему делать с неожиданно свалившимися гостями.

"У нас есть ключ, — говорил себе Ханнер, — а для шайки воров мы выглядим уж слишком разношерстно". Ханнер был совершенно уверен, что Берн поверит ему на слово, и изо всех сил старался выглядеть соответственно этой уверенности.

— Отлично! — Он широко улыбнулся. — Показывай, куда идти, и будем устраиваться. Уже поздно, а мы не хотели бы пользоваться гостеприимством лорда Фарана дольше необходимого.

— Разумеется, милорд. — Берн наконец пришел в себя. — Сюда, пожалуйста.

Еще полчаса ушло на размещение всего отряда — по двое в комнате. Все спальни были на втором этаже, и Ханнер поинтересовался у Берна, почему на втором и третьем этажах их нет.

— Возможно, они там и есть, милорд, — отвечал слуга, — но мне не разрешается подниматься на верхние этажи. Там личные покои лорда Фарана, и туда нет входа никому, кроме него.

— Вот как, — сказал Ханнер. Он слишком устал, чтобы углубляться в проблему, и занялся приготовлениями ко сну. В конце концов Рудира и Альрис поделили главную гостевую спальню, сам Ханнер занял спальню дядюшки, а остальные более или менее удобно устроились в оставшихся девяти комнатах.

Каждая комната была со вкусом украшена и обставлена как спальня для двоих — иногда с одной широкой кроватью, иногда с двумя. Удобства поразили всех; иные комнаты вызывали восхищенное молчание. Проволочки возникли только из-за зажигания ламп и свечей, поисков ночных горшков да еще споров, кто с кем и в какой спальне устроится.

Ханнер был полумертв от усталости и едва держался на ногах, когда наконец Берн отворил дверь хозяйской спальни и пропустил его внутрь.

Пока слуга зажигал лампу на столике у кровати, Ханнер стоял, привалясь к косяку, и молча оглядывался.

Он и прежде знал, что его дядюшка обожает роскошь, и частенько слышал, как он ворчит на тесноту и убогую обстановку их апартаментов во дворце, но всегда считал эти претензии чисто риторическими. Ханнер видел убранство нескольких особняков в Новом городе и признавал, что они куда более роскошны, чем их покои во дворце, но всегда считал официальную резиденцию лорда Фарана достаточно удобной. И ему казалось, что, несмотря на свое ворчание, его дядя думает так же.

Теперь он понял, что ошибался.

Дело тут было не в размерах. Главная спальня была большой, но не огромной. Обстановка — вот что поражало воображение.

Постель была упругой и мягкой, на резной кровати черного дерева громоздились перины, а ширина была такой, что, вздумай Ханнер улечься поперек черных шелковых покрывал, ни его голова, ни ноги не свешивались бы. Вытянувшись, он, как ни старался, не смог дотянуться одновременно до изголовья и изножья. Винно-алые бархатные шторы, окаймленные черным и золотым шелком, спадали с балдахина, стянутые по обе стороны золотой тесьмой с золочеными розетками.

По углам постели стояли столики. На двух — в головах — были обычные для спальни лампы, огнива, зеркала, умывальные тазики; на двух в изножье — бронзовые статуэтки, изображавшие обнаженные пары, занятые любовной игрой. Комоды, изукрашенные резьбой, располагались вдоль одной стены; другую занимали два шкафа с расписными дверцами. В центре комнаты стояла мраморная статуя женщины. В нише стены близ изголовья постели находился маленький, изумительной работы алтарь. В северной стене были два закрытых ставнями и занавешенных больших окна. Мраморная украшенная позолотой каминная полка венчала изящный выложенный изразцами камин; экран слоновой кости с позолотой закрывал его — еще многие месяцы надобности в отоплении не возникло бы. Полдюжины очаровательных ковриков почти скрывали отполированный паркет, расписные панели, изображавшие по большей части прекрасные обнаженные и полуобнаженные тела, украшали стены. Всюду резьба, драгоценное дерево, богатые ткани, изысканные цвета.

Однажды Ханнер удостоился видеть спальню правителя — она была куда менее роскошной, чем эта.

— Боги!.. — прошептал он.

Он не сразу осознал, что Берн о чем-то его спрашивает.

— Что? — переспросил он.

— Не распорядишься ли о завтраке, милорд? — осведомился слуга. — Что вам подать?

— Скажи-ка… — начал Ханнер и осекся, вспомнив слова Берна: хоть он почти не слушал, кое-что из сказанного осело в памяти. Берн — домоправитель; другие слуги приходят днем, чтобы прибраться. Весь штат собирается, только когда здесь лорд Фаран.

Ханнер собрался спросить Берна, хорошо ли тот готовит, но передумал.

— Что-нибудь попроще, — сказал он. — Холодный окорок и немного пива, к примеру. Или хлеб с фруктами, если есть, но плиту разжигать не надо.

— Благодарю, милорд. — И Берн откланялся. Ханнер, посторонившись, чтобы выпустить слугу, вошел в комнату.

Берн тихонько прикрыл за ним дверь, оставив Ханнера глазеть на спальню его дядюшки.

Ханнеру никогда и в голову не могло прийти, что его дяде захочется иметь местечко, подобное этому. Он знал, что дядюшка тратит на погоню за женщинами все время, свободное от дел государства, знал и про его дорогие вкусы, но продолжал считать его человеком хоть и чувственным, но бережливым — не сибаритом, который способен устроить себе такое вот шикарное гнездышко.

Как же это вышло, посетовал он про себя, что после стольких лет, прожитых с дядюшкой, он понимает его так плохо. За всю долгую ночь это было, пожалуй, самой большой неожиданностью.

А ночь и правда выдалась долгой — и странной. Проводить Мави домой было почти обычным делом, нормальным развитием отношений, но дальше ночь делалась с каждым часом все чуднее. Странная новая магия затопила город, она сводила людей с ума, маги растерялись, а Ханнер встал во главе отряда, взявшегося восстанавливать порядок; потом его отказались пустить домой, во дворец, — и вместо этого прислали сюда — чтобы он понял, что его дядя вовсе не тот человек, каким он, Ханнер, считал его все эти годы.

Ханнер судорожно вздохнул и двинулся к кровати, на ходу стягивая тунику.

Утром, возможно, все станет, как было. Эти странные новые чары с восходом развеются, правитель отменит свой приказ, вес возвратятся домой…

Но, сказал себе Ханнер, снимая сапоги, дядя Фаран по-прежнему будет владеть своим шикарным тайным убежищем. Тут ничего не изменится.

Но днем, возможно, это не будет иметь никакого значения. Ханнер залез под одеяло, поправил подушку, задул лампу и через мгновение уже спал.

Глава 12

Ульпена из Северного Харриса всю ночь мучили дурные сны, и проснулся он рано — восходящее солнце было еще красным. Зевая и потягиваясь, он поплелся на кухню разжигать плиту и готовить завтрак своему наставнику.

Чувствовал он себя престранно — знакомые стены дома волшебника, озаренные косыми лучами оранжевого солнечного света, смыкались кругом, почти душили. Ульпен понимал, что это следствие ночного кошмара, все еще стоявшего у него перед глазами.

Он разворошил кочергой угли, потом повесил ее на крюк и достал из ларя щепу и поленья. Ульпен кинул на угли горсть растопки, но, когда пламя занялось, помимо воли отпрянул: слишком уж похоже оно было на огонь в его сне. Слепо моргая, он пятился от плиты вместо того, чтобы подбросить в огонь поленья, что держал в руках.

Его нога на что-то наткнулась — то был Смертоносец, кот волшебника. Смертоносец протестующе взвыл. Отчаянно стараясь не наступить на кота и не разронять поленьев, Ульпен потерял равновесие и начал заваливаться назад. Пытаясь удержаться, он взмахнул руками, дрова посыпались на пол…

— Ух ты! — вырвалось у Ульпена, когда и он, и полешки замерли, так никуда и не упав.

Тут он сообразил, что не шлепнулся на дощатый пол — как и дрова. Маленькая охапка поленьев каким-то образом удерживалась у него на груди, а сам он опирался на одну ногу, одну руку и воздух.

От падения его спасли чары.

— Спасибо, хозяин, — проговорил он, осторожно опуская на пол дрова, опускаясь сам и поворачиваясь к дверям. Поскольку сам Ульпен, хоть и быстро соображал, был явно не в том положении, чтобы наложить заклятие, он предположил, что это сделал его наставник.

Как и следовало ожидать, волшебник Абдаран стоял в дверях кухни, глядя на своего ученика, и хмурился.

— Это сделал не я, — хмурясь еще сильнее, сказал он. Ульпен моргнул. Он собрал дрова, сложил их на полу, потом выпрямился и повернулся к наставнику.

— Пока ты не заговорил, я собирался спросить тебя, каким заклинанием ты воспользовался, — сказал Абдаран. — Я не смог распознать его и подумал, что, может, ты коснулся того, что лучше не трогать.

— Нет, хозяин! — запротестовал Ульпен. — Я ничего не делал!

— И однако ты застыл в воздухе, а дрова не рассыпались.

— Это наверняка чары, хозяин, но не мои.

— И не мои тоже.

— Но… — Ульпен тревожно огляделся. — Мы ведь единственные волшебники в Северном Харрисе, разве нет?

— Насколько я знаю, да. И в Восточном и Южном Харрисах тоже. Но уверены ли мы, что твое падение остановила магия?

— Нет, — признался Ульпен. — И что же?

— Скажи мне сам, подмастерье. — Абдаран заговорил своим лекторским тоном.

Ульпен, задумчиво жуя нижнюю губу, встал и аккуратно отряхнул штаны. Потом взглянул на наставника.

— Могли вмешаться боги, демоны, ведьмы, колдуны, какое-нибудь природное явление… или что-то еще, о чем мы не знаем.

Абдаран скупо улыбнулся.

— Я бы сказал, ты учел все возможности, — признал он. — Хотя под последним можно понимать слишком многое.

Ульпен не ответил.

— В округе ведь нет волшебников?

— Волшебников нет. Есть только четыре ведьмы в Восточном Харрисе.

— Зачем бы ведьмам спасать меня от падения?

— Представить не могу, ни откуда они узнали, ни зачем им это понадобилось, — сказал Абдаран. — Мы можем спросить их.

Эта мысль вовсе не понравилась Ульпену. Ведьмы умеют читать чувства, иногда — и мысли, и это заставляло подмастерье нервничать.

— Уверен, они не хотели зла… — проговорил он.

— А почему ты решил, что это ведьмы? — спросил Абдаран. — Ты ведь не назвал никого больше из своего списка.

— Но мы же исключили волшебство…

— Ничего подобного, — перебил его Абдаран. — Мы исключили известных нам волшебников. Но мог появиться кто-то, кого мы не знаем, и так вот необычно представиться, или какой-нибудь колдун все это время скрывался где-нибудь поблизости, или это просто отголосок какого-нибудь давнего заклятия.

Ульпен обдумывал это, собирая дрова. Он бросил в плиту первое полено — как раз вовремя, потому что растопка почти прогорела, — и только тогда сказал:

— Но если так, не может ли это быть каким-нибудь побочным действием волшебства? Заклятием, сотворенным сто лет назад или в ста лигах отсюда?

— Или заклятием, которое будет сотворено через сто лет, — одобрительно кивнул Абдаран.

Размышляя над сказанным, Ульпен бросил в огонь еще полено. Мысль, что еще не сотворенные чары могут каким-то образом отразиться на них, была ему внове; привыкнуть к такому было трудно.

— А боги и демоны? — напомнил Абдаран.

— Демоны тут ни при чем, если поблизости нет демонолога, — сказал Ульпен. — После Великой Войны демоны изгнаны из мира и заперты и без вызова не могут вмешиваться в дела людей.

— Тем не менее в мире есть демонологи, — заметил Абдаран.

— Но не здесь, ведь так? — Ульпен покосился на наставника, увидел, что, судя по довольной улыбке, тот собирается сесть на любимого конька. — Известных нам демонологов, — поспешно добавил Ульпен.

Абдаран перевел дыхание.

— Таких нет, — сказал он.

— А боги… ну, они оказывают милости жрецам, но что до других — вряд ли из-за такой малости, как отдавленный кошачий хвост, они станут вмешиваться.

— Как правило, да, — согласился Абдаран.

— Вы думаете, Синасса могла попросить бога присмотреть за мной? — Жрица Синасса жила в Южном Харрисе; Ульпен видел ее раз в раннем детстве, когда подхватил лихорадку и мать возила его лечиться. Ходили слухи, что некогда Абдаран был влюблен в нее.

— А как думаешь ты? — спросил Абдаран. — Ты платил ей за подобное или хотя бы просил ее?

— Нет. — Ульпен снова подбросил дров. — Я не говорил с… Проклятие! — Он бросил остаток дров и встал на колени перед топкой.

Его вина: большая часть растопки прогорела, пока он разговаривал с учителем; последнее подкинутое им бревно вместо того, чтобы оживить огонь, совсем его загасило. Угли все еще тлели, но Ульпен знал: чтобы разжечь огонь снова, этого недостаточно. Он осторожно подул в топку, стараясь заставить дрова разгореться.

— Ну же, ну, — бормотал он. — Гори!

Над горкой дров поднялась струйка дыма — и развеялась.

Не такая уж серьезная проблема — разжечь огонь заново: если больше ничего не поможет, Ульпен загасит его окончательно и зажжет с помощью или огнива, или Триндоловой Вспышки.

Но, разумеется, это будет весьма нудно и подвигнет Абдарана на долгие рассуждения о правильном ведении хозяйства — "нельзя использовать магию в повседневных делах!" и тому подобные благоглупости.

Будь у Ульпена под рукой хоть немного серы, он все же мог бы попробовать исподтишка воспользоваться заклинанием Вспышки, но вся сера хранилась в мастерской, а кроме того, если применить Вспышку к тому, что уже горит, можно устроить взрыв. Железная печь то ли выдержит это, то ли нет, а разорванная на куски печь грозит ему неприятностями куда большими, чем просто занудная лекция.

Он уставился на дрова, мысленно приказывая им загореться…

И они зажглись. Сперва разлилось сияние, неестественно рыжее, потом дерево задымило, занялось, разбрасывая искры, и вспыхнуло.

— Что ты сейчас сделал? — спросил Абдаран, оказавшийся рядом.

— Я… я не знаю! — Ульпен потрясенно уставился в печь.

— Оранжевое сияние, — сказал Абдаран.

— Да, — согласился Ульпен, не отводя глаз от плиты.

— Но ведь ты же как-то сделал это, правда, мой мальчик?

Ульпен кивнул.

— Попробуй повторить. — Абдаран протянул Ульпену деревяшку.

Ульпен непослушными пальцами взял ее. Посмотрел на щепку, потом снова в печь.

Огонь весело пылал — не слабенькие, неверные язычки только что разгоревшегося пламени, а яркое, уверенное полыхание. Чтобы так разгореться, дровам нужно не меньше получаса. Сунуть туда деревяшку — и никакие чары не понадобятся…

Вместо этого Ульпен поднялся, отошел назад и поднял щепку, как факел. А потом уставился на нее и приказал вспыхнул,

Щепка — и рука Ульпена — оранжево засияли. Посыпались искры, и дерево охватило пламя. Внезапный жар был так внезапен и силен, что Ульпен выронил щепку…

И, не касаясь, поймал ее в футе от пола.

— Дело в тебе, — произнес Абдаран. — Ты зачарован.

Ульпен кивнул и, по-прежнему не касаясь, отправил горящую деревяшку в печь.

— Как ты это делаешь? — спросил Абдаран.

— Не знаю, хозяин! — взвыл Ульпен. — А ты знаешь?

Абдаран развел руками.

— Ничего подобного в жизни не видел, — признался он. — И читать тоже не читал, а если мой учитель мне когда-нибудь о таком и рассказывал, так я давно позабыл.

— Но… ты ведь можешь что-нибудь сделать? Ты же маг-наставник!

Абдаран насмешливо поглядел на Ульпена.

— Как ты себя чувствуешь? — поинтересовался он.

— Я… — Ульпен помолчал, внимательно вслушиваясь в себя. — А знаешь — прекрасно. — К своему удивлению, он понял, что чувствует себя лучше, чем когда-либо. Мерзкий тошнотворный привкус ночного кошмара и обычная утренняя слабость в коленках исчезли. Его уныние было вызвано потрясением от новых неожиданно свалившихся способностей, а вовсе не плохим самочувствием.

— Не устал?

— Нет.

— Тогда, значит, это не ведьмовство — я уж было решил, что ты каким-то образом внезапно обучился ему. Но и Кардель, и Луралла говорили, что ведьм зажигание огня страшно изматывает.

— Значит, это не ведьмовство, — повторил Ульпен. Если не считать испуга от неожиданности, зажигание огня скорее возбуждало, а не изматывало. — Разве нет какого-нибудь заклинания, чтобы выяснить, что это? Какого-нибудь прозрения?..

Абдаран фыркнул.

— Ульпен, я, конечно, волшебник и твой наставник, но как ты думаешь — сидел бы я здесь, торгуя приворотными зельями и врачуя скот, будь я способен на подобные прозрения?

Вопрос застал Ульпена врасплох: прежде он никогда ни о чем подобном не задумывался. Абдаран был здесь всегда, единственный волшебник в городе, неотъемлемая часть общины. Ульпену в голову не приходило, что Абдаран может хотеть быть где-то еще.

— Нет, на такое я не способен, — проговорил Абдаран, не дожидаясь ответа Ульпена. — Думаю, тебе лучше поискать кого-нибудь, кто знает о магии больше, чем я.

— Но… — начал Ульпен.

— Думаю, это дело Гильдии, — продолжал Абдаран, не обращая на Ульпена внимания. — Неизвестная магия всегда касается прежде всего Гильдии.

Глаза Ульпена широко раскрылись.

— Даже так?

Он слышал, разумеется, о Гильдии магов и даже состоял в ее членах — дал с полдюжины великих и ужасных клятв, когда только сделался подмастерьем и приступил к изучению тайн магии. Каждый волшебник был обязан вступать в Гильдию; того, кто занимался магией, не будучи членом Гильдии, ждала смерть.

Но Ульпену никогда не приходилось по-настоящему сталкиваться с Гильдией — он ведь был всего лишь подмастерьем Абдарана. За свою жизнь он — да и то мельком — встречался еще только с тремя волшебниками, причем все они были такими же простыми деревенскими волшебниками, как Абдаран, и никак не связывались в сознании Ульпена с Гильдией. Гильдия казалась ему таинственном всемогущей организацией, действующей где-то по ту сторону горизонта.

Он всегда знал, что, когда его ученичество закончится, он предстанет перед представителями Гильдии, чтобы те утвердили — или не утвердили — его в ранге бродячего волшебника; знал он, и что однажды, если ничего не случится, его ждет экзамен в Гильдии на звание мастера и право иметь собственных учеников.

Все это, однако, ожидало его в далеком будущем — до того, как он сделается бродячим волшебником, по самым скромным подсчетам, ему оставалось еще года два — и было тем не менее делом достаточно страшным.

— Ты должен встретиться с магистром, — сказал Абдаран. Глаза Ульпена стали совсем круглыми.

— Вы говорите о главе всей Гильдии?

Абдаран вздрогнул.

— Что? Нет, разумеется, нет. Я говорю о магистре Манрине из Этшара-на-Песках. Он отвечает за эти края, и вовсе не глава всей Гильдии. В мире несколько дюжин магистров. Честно говоря, я не знаю, кто возглавляет Гильдию, и не хочу знать, да и ты, если достаточно мудр, не захочешь.

— Гм, — сказал Ульпен. Это замечание не прибавило ему уверенности в себе.

— Так что собирайся, — отворачиваясь, сказал Абдаран. — Упакуй вещи. Путь до города неблизкий, и чем быстрее мы выйдем, тем лучше.

— А… — Ульпен помедлил, пытаясь сказать что-нибудь умное, но не нашел ничего подходящего и промямлил: — Хорошо, хозяин.

Двух волшебников, наставника и ученика, вот уже с полчаса не было дома, когда к ним за советом явились перепуганные поселяне и фермеры с ближайших хуторов. Им нужно было знать, что означали кошмары, мучившие их прошлой ночью, как быть со странными способностями, обретенными двумя из них, а еще — куда подевались три человека.

Глава 13

Лорд Ханнер не сразу понял, что уже проснулся: все вокруг было слишком непривычным, и сперва он решил, будто видит сон. Однако постепенно он вспомнил прошлую ночь и начал узнавать комнату, в которой находился.

Это спальня дяди Фарана в особняке на Высокой улице — особняке, про который дядюшка никогда ничего не рассказывал Ханнеру.

Ханнер смотрел в обрамленное полированной медью зеркало — оно стояло на прикроватном столике, наполовину скрытом занавесями, и в нем отражалась бронзовая статуэтка, изображающая занимающуюся любовью пару, а дальше — обнаженная мраморная женщина.

Вот почему он решил, что спит: до прошлой ночи подобные скульптуры он видел лишь в садах и парадных залах, и никогда — в спальнях.

Комната тонула в полумраке, но раз Ханнер хоть что-то видит, значит, солнце уже взошло, ведь лампу перед тем, как уснуть, он задул. Ханнер сел.

Свет проникал сквозь ставни и шторы. Ханнер откинул черное шелковое покрывало, сполз с кровати и прошлепал к ближайшему окну. Он раздвинул занавеси и отворил ставни; деревянные створки распахнулись настежь.

Внутрь хлынул свет, заставив Ханнера щуриться и моргать; сперва ему показалось, что он смотрит прямо на солнце. Когда же зрение прояснилось, он понял, что солнца вообще не видно, а прикинув, как расположен дом, сообразил, что окна спальни выходят на север. Его обманул контраст между темнотой зашторенной комнаты и яркостью летнего утра.

Окна выходили на балкон над садом. Ханнер открыл створку и вышел в жар летнего утра. Слева, за стеной, он видел кусок Коронной улицы; прямо перед ним та же улица бежала к перекрестку с Купеческой. Напротив, за садом, стоял, как показалось Ханнеру, купеческий дом — торговец жил над своей лавкой, — а за стеной справа виднелся сад и еще один особняк.

По теням деревьев в саду Ханнер заключил, что сейчас должно быть, середина утра, что-нибудь между восходом и полднем. Он не собирался спать так долго — впрочем, ложиться прошлой ночью так поздно он тоже не собирался.

Прошло уже несколько утренних часов, и с неразберихой которую вызвала загадочная новая магия, вполне могли уже разобраться и кое-что даже успеть исправить.

Ханнер искренне надеялся, что так оно и есть. На видимых участках Коронной и Купеческой улиц никаких разрушений заметно не было — разве что пешеходы и повозки почти отсутствовали, но Ханнер прежде заглядывал в эту часть города редко, а потому и судить, нормально это или нет, не мог. Хорошо виден ему был лишь соседний квартал; ни дыма от горящих домов, ни летающих вдалеке чародеев он разглядеть бы не смог, но те, кого он видел, шли, а не бежали. Добрый знак — и все же, подумалось Ханнеру, успокаиваться пока рано.

Возможно, все кончилось, а возможно — это лишь затишье. Ну, ладно, сказал он себе: глядя из дядюшкиного сада, все равно ничего не разглядишь, кроме того, что в оформлении сада дядюшка проявил куда меньше фантазии, чем в украшении дома. Дорожки были прямыми и широкими, клумбы и живые изгороди — незамысловатыми, статуи — редкими.

Хочешь знать, что происходит, — пойди и выясни. Ханнер вернулся в комнату и взялся за сапоги, мечтая еще и о чистой паре носков.

Еще через минуту, полностью одетый, он был в коридоре. Берна, как он и ожидал, видно не было. У дядиной кровати висел шнур от звонка, но Ханнер не хотел пользоваться им. Не увидел он и никого другого — ни Альрис, ни чародеев. Снизу, однако, доносились голоса. Ханнер начал спускаться по лестнице.

Он был на полпути вниз, когда из дверного проема у подножия лестницы выглянула головка Рудиры. Ее длинные волосы были в полном беспорядке, неуложены и спутаны — если в ее комнате и была расческа, Рудира ею не воспользовалась. Румяна она тем не менее смыла, и это вместе с ярким солнечным светом — а ночью Ханнер видел ее лишь при свете факелов — превратило ее в совершенно другого человека, моложе и привлекательнее, во всяком случае, на взгляд Ханнера.

Ханнер заметил, что одета она в те же самые алые тунику и юбку, мятые оттого, что Рудира в них спала; впрочем, спросил себя Ханнер, а что еще ей было надеть? Он и сам в той же одежде, что и вчера.

Разница в том, решил он, что его наряд куда более подходит к обстановке, а кроме того, дневной свет не обнаруживает ветхости ткани, как в одежде Рудиры.

— А вот и ты! — сказала она. — Мы заждались!

Ханнер не знал, как ей ответить, а потому отвечать не стал; вместо этого он просто кивнул и продолжал спускаться. Рудира встретила его у последней ступеньки, взяла за руку и повела в столовую.

— Милорд. — Берн возник, едва он переступил порог, и низко поклонился. — Я накрыл для тебя во главе стола — как я понял, дядя твой к нам не присоединится?

— Насколько известно мне, до новых распоряжений он останется во дворце.

— А эти люди — они останутся?

— Пока не знаю, — сказал Ханнер. — Мы обсудим это позже.

— Осмелюсь сказать, их слишком много, чтобы я один мог достойно обслужить всех. Если вы останетесь, не лучше ли будет вызвать остальных слуг? У твоего дяди весьма большой штат.

— Я сообщу тебе о нашем решении, — проговорил Ханнер, проходя мимо и переводя взгляд на находящихся в столовой людей — и на саму столовую.

Комната была велика — что и неудивительно в таком-то особняке. Центр ее занимал великолепный инкрустированный слоновой костью стол из блестящего незнакомого Ханнеру дерева, по обе стороны которого стояла дюжина дубовых кресел; одно кресло — побольше, с высокой спинкой — находилось во главе стола. Вдоль восточной и западной стен выстроились четыре изящных буфета, полки и ящики которых блестели инкрустациями; в трех из четырех буфетов верх был застеклен, и за одним из этих стекол что-то двигалось; поскольку для домашнего животного место это подходило мало, Ханнер решил, что дядюшка Фаран раздобыл какую-то оживленную чарами утварь.

Все четыре стены украшали зеркала; три больших витражных окна, частью прикрытых кружевными занавесками, выходили на южную сторону — во двор и на Высокую улицу. В северной стене была большая плотно прикрытая скользящая дверь, а в восточной — две маленькие, сейчас отворенные.

Вокруг стола сидели семеро — по три чародея с каждой стороны и в дальнем конце — сестра Ханнера леди Альрис. Еще четверо чародеев стояли или прохаживались по комнате, не считая Рудиры, которая стояла у Ханнера за плечом. Очевидно, они о чем-то говорили — он ясно слышал с лестницы их голоса, но сейчас все молча смотрели на Ханнера. Ни одного из четверых пленников сюда не привели.

— А где… — начал он.

— Пленники заперты в их комнатах, — ответила Рудира, прежде чем он успел закончить. — Остальные еще спят.

— Если желаешь, милорд, я их разбужу, — предложил Йорн, стоявший у стены.

— Нет необходимости. — Неуверенно, чувствуя себя неуютно под взглядами дюжины пар глаз, он пересек комнату и занял место во главе стола.

Раньше он никогда не сидел во главе стола, и это ему совсем не понравилось: место по праву принадлежало его дяде. Как человек знатный, Ханнер с детства привык отдавать приказы слугам и солдатам и ожидал некоторых знаков почтения, но и сам он всегда был подчинен кому-то: родителям, дяде, правителю, городским сановникам. Ему, конечно, случалось оказываться обладателем самого высокого ранга за столом — но только в дворцовой кухне или в таверне, и никогда — в парадной столовой. Было очень странно сидеть в высоком резном кресле и смотреть вдоль всего стола.

Перед ним стояла чистая тарелка, а поблизости — полупустые блюда с хлебом и ветчиной и кувшин со слабым пивом. Ханнер заметил, что другие не стали дожидаться его, чтобы начать есть; Берн еще не убрал грязную посуду и рассыпанные крошки.

Ножом Ханнер подцепил кусок ветчины, переправил его на тарелку и потянулся за пивом и принесенной Берном оловянной кружкой.

— Милорд, — обратился к нему Йорн, когда Ханнер налил себе пива, — я должен вернуться в часть.

Удивленный, Ханнер поднял взгляд.

— Что, чародейство развеялось? — спросил он, опуская кувшин.

И понял, что должен был спросить об этом раньше, как только спустился и увидел поджидающую его Рудиру. Это было самым главным, единственным, что на самом деле могло повлиять на его поступки.

— Нет, — сказал Йорн.

— Нет, — повторил Зарек. Он сидел слева от Ханнера. — Смотри!

Его тарелка взвилась в воздух, потом снизилась и принялась крутиться; во все стороны полетели хлебные крошки. Одна шлепнулась Ханнеру в пиво.

— Прости. — Тарелка упала с высоты примерно в фут и громко звякнула.

— Ничего. — Ханнер взял кружку и поглядел на плавающую в ней крошку, потом поднял взгляд и заметил полные молчаливого осуждения глаза Берна. Ничего не поделаешь, он слуга, а Зарек, хоть и в отрепьях, — гость; слуге полагается терпеть любые выходки. Ханнер, морщась, залпом осушил кружку и поставил ее на стол.

— Итак, чары по-прежнему здесь, — проговорил он. — А вообще за ночь хоть что-нибудь изменилось?

Остальные переглянулись; сперва все молчали, потом Зарек сказал:

— Так хорошо, как здесь, я не спал долгие годы, спасибо вам за замечательную постель, но больше ничего не было.

— Из дворца ничего не слышно? — Вопрос был задан Альрис, но она посмотрела на Берна.

— Со времени вашего прибытия, милорд, никто не приходил, — отвечал Берн.

— Может, кто-нибудь получал какие-то вести другим способом? — Ханнер оглядел стол и тех, кто стоял вокруг. — Может быть, кому-то было послано сновидение?

Чародеи молча разводили руками.

— Альрис?

— Ничего я не слышала, — замотала головой та. — Если и был какой-то сон, я не помню.

— Мне был сон, — заявила Рудира. — Не послание, нет — кошмар. Очень мерзкий. Огонь, я падаю, задыхаюсь… все мешается, и… что-то будто меня зовет.

С полдюжины голосов зазвучало разом:

— И меня тоже!

— И меня!..

— Нo это же было раньше, — выбился из общего хора голос какой-то молодой женщины. — Из-за всего этого я и проснулась, до того, как обнаружила, что могу творить чудеса. Мне снилось, что я лечу и горю на лету, а потом я упала, и все падала, падала, и утонула в земле, точно в омуте, а земля сыпалась на меня, и погребла меня, я попала в ловушку и задыхалась… и тут я проснулась и обнаружила, что мои простыни кружатся в воздухе.

Снова разом зазвучало несколько голосов, но на этот раз они не соглашались друг с другом — кое-кто твердил, что кошмары приснились им позже, уже здесь, в особняке.

— Тихо! — рявкнул Ханнер. Он встал и обратился к Рудире: — Когда тебе привиделся кошмар?

— Я не спала, когда на меня снизошла сила, — ответила она. — У меня что-то будто вспыхнуло в голове… и я смогла взлететь и… ну, об остальном все вы знаете. А сон про то, как я горела, падала и задыхалась, я увидела только здесь, в этом доме.

Ханнер кивнул и показал на Йорна.

— Мне ничего не снилось, — проговорил солдат. — Когда поднялся крик, я не спал и начал помогать другим в казарме — ну, и обнаружил, что могу двигать вещи.

Следующий, Алар, сын Агора, спал, когда на город обрушилась неведомая магия, его пробудил кошмар, который возвратился, правда, не с такой силой, когда он лег спать в доме лорда Фарана.

Следующая, та молодая женщина, чьи простыни кружились над ней, была разбужена кошмаром, но он не возвращался. Ханнер спросил ее имя, и она назвалась Артальдой Прелестной.

В конце концов выяснилось, что из одиннадцати присутствующих чародеев четверо, когда пришла сила, бодрствовали, а семерых оставшихся разбудил кошмар, причем один и тот же — об огненном полете в земляную ловушку. Четверым — двоим из тех, кто не спал, и двоим, видевшим кошмар раньше, страшный сон, хотя и не такой пугающий, приснился здесь, в особняке на Высокой улице.

Ни Ханнеру, ни Альрис, ни Берну не снилось ничего, насколько они могли вспомнить.

— Второй сон был другим, — сказала Дессет с Восточной Стороны, толстушка, одна из тех, кому кошмар снился оба раза. Накануне, пока отряд наводил порядок в городе, она была среди летунов. — Меня что-то звало. А в первый раз, по-моему, нет.

— Меня звало тоже, — согласилась Рудира.

— А меня звало оба раза, — заявил Варрин-Ткач, последний из летунов, дважды видевший страшный сон. Обретение им магических способностей имело самые разрушительные последствия — его дом еле уцелел.

В это время в столовую вошел еще один только что проснувшийся чародей, и Рудира тотчас взяла его в оборот.

— Снилось тебе что-нибудь ночью? — требовательно спросила она.

— Что? — переспросил чародей, паренек по имени Отисен, сын Окко.

Рудира повторила вопрос. Отисен, сын фермера, который оказался в городе ради того, чтобы посоветоваться со жрецом, как раз когда появилась новая магия, недоуменно оглядел смотревших на него людей.

— Снилось вроде, — сказал он. — Точно не помню.

Рудира, похоже, готова была допрашивать его дальше, но тут вмешался Ханнер.

— Вряд ли это имеет значение, — проговорил он. — Думаю, уже ясно, что здесь действовал какой-то общий фактор — нечто, породившее ваши кошмары и наделившее вас странной магической силой. Ясно и то, что на разных людей это нечто повлияло по-разному — именно поэтому кто-то из вас более могуществен, у кого-то более яркие сны и так далее. Выяснять точно, какое воздействие на кого оказано, не так уж и нужно. А вот что, возможно, нужно и важно — так это выяснить, что оно такое, постоянен ли эффект и можете ли вы что-то еще, о чем до сих пор мы не знаем. Нам известно, что сила не исчезла, что кошмары все еще снятся, — но сны видели не все, и во второй раз они были, похоже, не такими яркими, как сначала. А теперь скажите: заметил ли кто-нибудь еще что-то необычное? Может быть, магия ослабла?

Чародеи переглянулись.

— Вчера, когда все только началось, было много крика, — заметила Рудира.

— Это из-за кошмаров, — сказал Зарек. — Я проснулся от своего крика, и другие вокруг меня — тоже. Я так перепугался, что решил, будто вот-вот свихнусь.

— Может, так и случилось, — сказал кто-то. — Может, мы все свихнулись, и теперь все нам только мерещится.

— Не думаю. — Ханнер взмахом руки отмел предположение. — Что-нибудь еще?

Ни у кого больше никаких соображений не было.

— Прекрасно, — заключил Ханнер. — Так все-таки магия со временем ослабевает или нет?

Неожиданно началось общее движение: чародеи начали испытывать свои умения — заставляли летать предметы, двигали мебель, не прикасаясь к ней, и так далее.

Рудира не шевельнулась, и Ханнера это заинтересовало. Она просто смотрела.

Йорн медленно поднимался, пока его вытянутая вверх рука не коснулась потолка. Он заговорил первым.

— Если что с магией и происходит, милорд, то она усиливается.

Раздался хор подтверждений.

Ханнер кивнул, размышляя, что делать дальше. Он понятия не имел, ни как долго чародейство продержится, ни насколько оно распространилось, — да и касается ли это дело его вообще. Он оказался здесь, а не дома во дворце, потому что был в городе, когда все началось, и потому, что попытался хоть что-то сделать. Но его ли это на самом деле обязанность?

— Милорд, — настойчиво проговорил Йорн, — мне пора идти. Я должен был доложить о прибытии уже много часов назад.

— А мне пора домой, — сказал Отисен. — Только сперва я поем, — поспешно добавил он, заметив ветчину и хлеб.

— Но вы же чародеи, — сказал Ханнер.

— Я — солдат.

— Магам запрещено служить в солдатах.

— Но я не маг. Я нигде не учился, я не волшебник и не колдун, не призываю ни богов, ни демонов — просто могу кое-что делать. На меня наложили заклятие, но магом это меня не делает!

— А я — не маг и не солдат, — добавил Отисен, набив рот хлебом и ветчиной.

— Мы что, пленники здесь? — поинтересовалась Рудира.

— Ну разумеется, нет, — ответил ей Ханнер. Он считал, что собранная им команда останется вместе, пока существуют чародейство и его тайна, но теперь он видел, что это глупо: чародейство может не исчезнуть никогда, а тайна его, возможно, никогда не будет разгадана. Он снова сделал не то. — Вы правы, и я прошу у всех вас прощения. Вы вольны уйти — все, кто пожелает — и вольны остаться. Спасибо, что помогли мне вчера ночью, а если кто-то решит остаться, помочь мне с пленниками и попробовать выяснить побольше о случившемся — что ж, буду рад. Я обещал своим помощникам награду, но коль скоро правитель отказывается и пускать нас во дворец, и признавать ваши усилия, единственное, что я могу предложить во исполнение своего обещания, — еда и кров.

— Благодарю, милорд, но еда и кров ждут меня в другом месте, — сказал Йорн. — Я сразу отправлюсь туда, если не возражаешь. — Не тратя более слов, он прошагал к выходу; минутой позже Ханнер услышал, как хлопнула входная дверь.

— Я уйду, как только поем, — заявил Отисен.

Ханнер откусил кусок ветчины, запил пивом и оглядел остальных.

— Я остаюсь, — сказала Рудира.

У Ханнера потеплело на душе; он уже начал тревожиться, как будет справляться с вандалами, арестованными прошлой ночью, если все чародеи уйдут. Ведь он обязан держать пленников под замком до тех пор, пока не передаст суду.

Если бы не арестанты, Ханнер просто выставил бы всех, кроме Берна, запер дом, а сам отправился домой, но пока эта четверка заперта наверху, а у него нет точных предписаний, что с ними делать, он привязан к месту. И обязан стеречь их. Йорн был единственным обученным стражником в команде, его отсутствие станет весьма ощутимым, если пленники попробуют вырваться или сотворить еще что-нибудь, но Рудира, похоже, обладает самой большой силой, хотя Варрин почти равен ей, — а она остается и сможет, если понадобится, справиться со всей четверкой.

— А остальные? — поинтересовался Ханнер.

Зарек рассмеялся.

— Если ты думаешь, что я вернусь на Стофутовое поле, когда могу спать в особняке, — ты безумец.

— Я вернусь во дворец, как только меня впустят, — сказала Альрис.

Ханнер кивнул. Он был уверен, что Альрис пропустят, что паникерский эдикт правителя уже отменен, но не удивился бы, если бы оказалось, что чародеям во дворец хода по-прежнему нет. Поэтому он и не мог взять и просто отвести туда пленников.

— Я хотел бы, Альрис, чтобы ты сначала сходила и узнала, что происходит, и рассказала мне. Мне нужно знать, что делать с той четверкой, что заперта наверху. — Чем скорее они перестанут быть его заботой, тем лучше, к тому же Рудира может не захотеть оставаться здесь до бесконечности.

— Если я сейчас уйду, можно мне потом вернуться? — спросила Дессет. — Мне хочется успокоить домашних, но и знать, что случилось, тоже хочется, к тому же вы все такие… ну, вы понимаете.

— Можешь вернуться, когда захочешь, — заверил ее Ханнер. — А если дядя нас отсюда выставит или нам надоест тут сидеть и мы разойдемся по домам, приходи во дворец и спроси меня.

Дессет кивнула. В конце концов все, кроме Рудиры и Зарека, решили уйти; правда, кое-кто обещал вернуться. А Отисен, пока ел, передумал.

— На хуторе меня так и так не ждут раньше, чем через пару дней, — заявил он. — Если я полечу туда, я доберусь быстро, можно отправиться завтра или даже послезавтра… и вообще, я хочу знать, что и как.

— А ты можешь летать? — удивился Ханнер. — Прошлой ночью, насколько я видел, ты не летал.

— Летал немного, — вгрызаясь в ветчину, ответил Отисен. — А теперь, кажется, у меня получается лучше.

— Я рад, что ты остаешься, — сказал Ханнер. — Но если хочешь учиться летать, учись, пожалуйста, в саду, а не в доме.

Отисен улыбнулся и кивнул — отвечать с набитым ртом ему было затруднительно.

Остальные разошлись задолго до полудня, и Ханнер наконец закончил завтрак. Трое оставшихся чародеев — Рудира, Зарек и Отисен — помогли Берну убрать со стола и прибраться в столовой, стараясь не мешать погруженному в раздумья Ханнеру.

Он пытался решить, что делать с чародеями, особенно пленниками, но обнаружил, что мысли его занимает дядюшка: зачем бы ему такой огромный и роскошный дом и почему он сделал из него тайну — в конце концов он ведь не женат, так что все его великое множество любовниц не наносит особого оскорбления ни морали, ни обычаям. Одиннадцать спален, не считая комнаты Берна! Четыре этажа…

И что находится на верхних двух этажах? Ханнер вспомнил, как Берн говорил: туда нельзя никому, кроме Фарана. Так что же дядюшка прячет там?

Это вовсе не мое дело, сказал он себе, да и излишнее любопытство к добру не приведет. И вообще, следует думать о чародеях.

Маги ли они? А может быть, с ними случилось то же, что с ведьмами во время Великой Войны, и магические способности свалились на них помимо их воли? Но если так, то не убило ли кого-нибудь из ведьм столь свободное расходование Рудирой ее новой силы?

И какую роль играют сны? А крики?..

Он вспомнил прошлую ночь, когда шел по Рыночной улице, проводив Мави домой…

Все ли у Мави в порядке? Захватило ли ночное безумие и ее? Надо выяснить это, и он выяснит — при первой возможности.

Кстати, можно бы сходить прямо сейчас…

Пленники, напомнил он себе, да не просто пленники, а обладающие опасной силой, нельзя оставить их в дядином доме под охраной только нищего, уличной девки, мальчишки-хуторянина и управителя.

Да и самих нищего, шлюху и хуторянина нельзя оставить здесь без присмотра? Ханнер слишком плохо знает их, чтобы доверить дядюшкины богатства.

Придется попросить Альрис или Нерру сходить к Мави. Да так будет и приличнее.

Он очень надеялся, что с ней все в порядке. Он вспомнил, как споткнулся па ровном месте, как раз когда поднялся крик. Если она так же споткнулась на лестнице, то могла упасть…

А кстати, с чего это он споткнулся?

Он нахмурился и ответа искать не стал.

Так что же ему делать с чародеями?

Глава 14

После того как в особняке погас свет, Кеннан сдался и отправился домой; но, клялся он себе, ничего еще не кончено.

Дожидаясь его, Санда уснула в кресле у двери; он оставил ее там, а сам поднялся к себе и на несколько часов забылся беспокойным сном.

Проснувшись, он первым делом убедился, что Акен не вернулся, а Санда и дети целы и невредимы; потом быстро позавтракал хлебом с сыром и снова отправился во дворец.

И снова его туда не пустили.

Интересно, думал он, глядя через канал на сияющие мраморные стены, что сейчас происходит за ними?..

Как раз в это время лорд Азрад поник в кресле и уныло воззрился на своего брата Кларима. Потом обратил взгляд на всех, кто собрался в малом приемном зале.

— Где лорд Фаран? — спросил он.

— Полагаю, он спит, — доложил капитан Венгар. — Он был на ногах почти всю ночь.

— Я тоже, демон меня побери, но я же здесь!

Венгар чуть поколебался, но все же возразил:

— Милорд, вы отошли ко сну через час, может, два после полуночи. Лорд Фаран принимал донесения до самой зари. Я думаю, он отправился к себе, только когда взошло солнце.

— Немного тебе будет проку от него полусонного, — заметил лорд Кларим.

— Да от него вообще, по-моему, немного проку, — пробормотал Азрад Младший. Его сестра Имра предостерегающе шлепнула его по руке.

На этот утренний совет лорд Азрад собрал свое семейство — тех его членов, разумеется, кто был под рукой, то есть трех братьев и обоих детей. Четыре его сестры давно уже были выданы замуж — Заррея, младшая, за Эдерда IV, правителя Этшара-на-Песках, три остальные — в дальние королевства и баронства, а жена, Тера из Аллории, и одна из старших сестер, Лура, много лет как умерли.

Присутствовал также капитан Венгар — командир дворцовой стражи, но правителю Азраду был необходим лорд Фаран.

Большая часть его советников жила не во дворце, а в собственных особняках в Новом городе, так что на совете быть они не могли: Азрад опасался, как бы то, что заразило магией и безумием весь город, не проникло во дворец вместе с ними. Лорд Фаран, однако, находился во дворце, даже беседовал ночью с правителем, и то, что сейчас его нет, весьма того раздражало.

Но лорд Азрад решил не сдаваться. Он взглянул на братьев.

— Имеете ли вы хоть малейшее понятие, что там происходит?

Лорд Караннин и лорд Илдирин обменялись взглядами.

— Не больше, чем ты, — сказал Кларим. — Какие-то чары вырвались ночью из-под контроля, и горожане обезумели от них, но сейчас вроде все успокоилось… хотя чары по-прежнему действуют.

— Это я знаю, — рявкнул Азрад. — Что вам известно еще?

— Боюсь, ничего, — сказал Кларим.

— Мы знаем лишь то, что сумели узнать от вестников, — сказал Караннин.

— Ты ведь запретил пускать их внутрь, — добавил Илдирин.

— Прошлой ночью никто из моих обычных помощников-магов не был во дворце, — продолжал Караннин. — Старую Тариссу я отпустил повидаться с внуками. Ни с кем из остальных мне тоже поговорить не удалось.

— Но ты же посылал к ним?

— Посылал, но ничего полезного не узнал. Единственный, кто мне покуда ответил, — Ородрин Поврежденная Рука, тот демонолог, которого ты не любишь. Он сообщил, что ничего не знает, кроме того, что демоны тут ни при чем.

Азрад фыркнул и перевел взгляд на Илдирина.

— Я разослал слуг ко всем воротам и к главе Гильдии Итинии, как ты велел, — сказал тот. — Пока никто не ответил.

— Пошли в Гильдию еще раз, — распорядился Азрад. — Передай, что мне надо срочно встретиться с их представителями. Срочно!

— Азрад, я даже не знаю, в городе ли сейчас Итиния…

— Тогда пошли ко всем магистрам и ко всем известным магам, каких только вспомнишь! — потребовал правитель. — Они утверждают, что управляют всеми, кто занимается магией, так? Вот пускай и сдержат этих… этих…

— Чародеев, — подсказал капитан Венгар.

Все повернулись и уставились на него.

— Так их называют, — пояснил Венгар; под этими вопрошающими взглядами он чувствовал себя не в своей тарелке. — Кто-то об этом сказал ночью страже на площади. А слово, кажется, ведьмовское.

— Так ведьмы что-то знают? — спросил Азрад.

— Понятия не имею, милорд.

— Кто рассказал это страже?

— Не скажу точно, милорд. Думаю, кто-то из отряда лорда Ханнера, возможно, он сам.

— Племянник Фарана? Тот самый Ханнер?

— Да, милорд.

— Я желаю услышать все, и подробно: где лорд Ханнер, чем он занят? Откуда ему известно это слово?

Венгар подумал.

— Милорд, лорд Ханнер пришел на площадь вчера ночью, когда вы уже спали, вместе с несколькими неизвестными, видимо — чародеями. Отряд остановился, не доходя моста. Лорд Ханнер попросил впустить его и получил отказ — в соответствии с вашим эдиктом. Лорд Фаран выслал к нему леди Альрис — поговорить и отвести куда-то, где они могли бы спокойно провести ночь. Это все, что я знаю.

— Фаран ночью послал на улицу Альрис?

— Да, милорд.

Азрад потеребил бородку.

— Странно. И куда же они пошли?

Никакого ответа.

— При лорде Ханнере были чародеи?

— Так мне сказали, милорд.

— Очень странно. Как по-твоему… — Азрад осекся и нахмурился, потом повернулся к Клариму: — Ну а ты — нашел ты хоть какого-нибудь чародея?

— Нет, — сказал Кларим. — Только девчонку с кухни, Хинду-Сиротку. Мы выслали ее из дворца, как ты и повелел. Больше никто во дворце не признался, что владеет этими новыми чарами, и у меня нет доказательств, что нам лгут.

— Только девчонка, — повторил Азрад. — А среди знати?

— Никого, Азрад. Никого, о ком бы я знал.

— Заразился ли кто-нибудь на кухне?

— Нет. Новая магия как будто не заразна.

— Спасибо богам хотя бы за это! Вы проверили во дворце всех?

— Конечно. Ты так приказал, а я выполнил. У меня ушла на это вся ночь. Я закончил всего час назад, тут приходят от тебя и зовут на этот совет. Я еще не ложился и сонный не меньше, чем Фаран.

— Если это намек, что я должен отпустить тебя, то прости, Кларим, и потерпи еще немного. — Правитель вновь обратился к остальным: — Венгар, мне известно: на площади собрались несчастные горожане. На что они жалуются? Поджоги, грабежи, насилие?..

— Поджоги, грабежи, насилие — а еще воровство и убийства, милорд, — проговорил Венгар. — Об изнасилованных женщинах мне не докладывали, но, возможно, еще доложат. Хотя больше всего жалуются на исчезновения людей.

— Исчезновения?.. — переспросил Азрад. — Не припомню, чтобы слышал об этом.

— Предупредил же я, что сплю на ходу, — пробормотал Кларим. — Совсем забыл сказать.

— Милорд, — вмешался Венгар, — донесений об исчезнувших у нас чрезвычайно много. Люди пропали после того, как поднялся крик и чары впервые явили себя. Кое-кто просто ушел и не вернулся; других, похоже, вытащили из окон или через дыры в крышах. Капитан Нараль ведет подсчет; последний раз, когда я виделся с ним, пропавших было порядка трех сотен.

— Три сотни?

— Да, милорд.

— Их забрали чародеи?

— Логика подсказывает, что да, милорд. Большая часть жалобщиков уверена именно в этом.

— Три сотни человек!

— По меньшей мере.

Азрад плотнее уселся на троне и с минуту молча смотрел на Венгара.

— Мне нужны донесения, — сказал он наконец. — Мне нужны письменные отчеты капитана Нараля и того, кто говорил с лордом Ханнером, — и любого, кто знает хоть что-то об этих исчезновениях. Я не потерплю такого в моем городе! Если это дело рук чародеев, я желаю, чтобы их всех изгнали.

— Да, милорд, — поклонился Венгар.

— Иди и займись этим! — Правитель жестом отпустил его.

Когда Венгар удалился, Азрад ткнул пальцем в Кларима

— Ты, — проговорил он, — ступай приведи мне Фарана. Мне дела нет, спит он там или не спит. Мне он нужен немедленно! Тащи его сюда, и можешь отправляться спать.

— Да, Азрад. — И Кларим вышел вслед за капитаном Венгаром.

— Пошли за магами, — приказал Азрад Илдирину.

Потом оглядел остальных — Караннина, Имру и Азрада Младшего.

— А вы трое, — сказал он, — займитесь каким-нибудь делом. По возможности полезным и где-нибудь не здесь.

Мгновением позже покой опустел, и лишь Азрад, совершенно несчастный, простерся на троне, с ужасом предвидя часы — а возможно, и дни! — бурной деятельности, покуда он наконец не разберется со всем этим и не сможет вернуться к обычному блаженному ничегонеделанию.

Глава 15

К тому времени как вернулась Альрис, лорд Ханнер ничего еще не решил насчет чародеев.

Он бродил по дому, восхищаясь по крайней мере теми двумя этажами, которые были ему доступны, и раздумывал, должен ли делать что-то еще.

Начал он с того, что сходил проведать пленников и убедился, что им принесли еду и воду. Они, казалось, смирились с судьбой и были готовы предстать перед судом. Кирша, та юная девушка, что была арестована среди похищенных тканей и украшений, попросила разрешения сообщить о себе родным, но ей ответили, что придется немного подождать.

Покончив с этим, Ханнер спустился вниз и отправился осматривать дом. Высокие двери в задней стене столовой вели в огромный бальный зал, который выходил прямиком в сад. На полу, в инкрустациях паркета, Ханнер разглядел круг, вполне пригодный для ритуальных танцев: дань дядюшки Фарана увлечению магией, решил он. Сперва Ханнер сомневался, использовался ли крут по назначению; потом заметил старые, неаккуратно затертые следы мела и понял, что использовался.

Вот интересно, подумал он, включает ли в себя запрет заниматься магией ритуальные танцы; но он не знал, ни кто были танцоры, ни для чего использовался танец, а потому и судить, нарушен ли запрет Гильдии, не мог.

Маленькая дверь в восточной стене столовой вела в кухни и кладовые, где и проводил большую часть дня Берн. Интерес хозяина к магии был заметен и здесь: Ханнер обнаружил сами собой передвигающиеся горшки и непустеющий кувшин с водой.

В западной части дома, за большой прихожей, располагались салоны, кабинеты и библиотеки.

Когда в замке парадной двери заскрежетал ключ, Ханнера от прихожей отделяли две комнаты — он восхищенно рассматривал коллекцию шанского стекла — или виртуозных подделок: впрочем, насколько Ханнер знал своего дядю, подделок он бы в своем доме не потерпел. Ханнер вертел в руках изящный пурпурный графинчик в форме орхидеи, любуясь нежными переходами цвета от индигово-синего донышка к алому верху, — и тут услышал, как повернулся ключ. Он оглянулся, и сосудик выскользнул из его пальцев.

Ханнер попытался удержать его, сообразил, что раздавит, и промедлил, а потом стало вообще поздно, до графинчика дотянуться он уже не мог. Но он все равно пытался поймать сосуд, отчаянно желая, чтобы он не упал…

И он не упал. Он медленно опускался, будто погружаясь в масло, и Ханнер сумел с легкостью подхватить графинчик задолго до того, как он ударился о твердый паркетный пол.

Ханнер поймал сосуд в воздухе, осторожно поставил на полку и уставился на него.

Не приходилось сомневаться в том, что произошло. Он тоже оказался чародеем.

Значит, все-таки и он чародей, просто раньше он этого не понимал.

Над этим стоило поразмыслить. Как он стал чародеем? И почему он им стал?

А может, чародеями стали все, просто большинство людей еще не обнаружили этого? Или чародейство заразно, как болезнь, и он подцепил его у кого-то из своего отряда?

Сначала Ханнеру ничего не приходило в голову. Он совершенно не изменился… и тут он вспомнил, как споткнулся накануне ночью, за миг до того, как поднялся крик.

Скорее всего это случилось тогда, а он просто ничего не замечал — до сих пор.

Сколько еще людей, подумалось ему, в подобном положении?

В прихожей Берн говорил с Альрис, и голосок сестры прервал размышления Ханнера.

— Ханнер! — звала она. — Где ты там?

Он заставил себя отвлечься от стеклянных вещиц и своих новых способностей и откликнулся:

— Я здесь!

Потом, бросив на графинчик прощальный взгляд, вышел из комнаты.

Увидев сестру, он сразу понял, что она одновременно и возбуждена, и встревожена — и встревожился сам, потому что обычным настроением Альрис было скучающее неудовольствие.

— Ты говорила с дядей Фараном? — спросил он.

— Нет. Он был слишком занят, чтобы подойти к двери, а меня не впустили.

Ханнер удивленно моргнул.

— Не впустили? Ты хочешь сказать — не пустили во дворец?

— Ну да. Внутрь по-прежнему по какой-то причине никого не пускают. Правитель указа не отменил и не похоже, что отменит. И дядя Фаран ничего по этому поводу не предпринял — стражник сказал, что, как он думает, Фаран согласен с правителем!

— Иногда с ним такое бывает, — сухо заметил Ханнер. — Так с кем же ты говорила?

— В основном с охраной. Ханнер, все плохо, очень плохо.

— Что плохо?

— Все. В городе беда. То, что случилось ночью…

Ханнер уселся в кресло и показал сестре на соседнее.

— Рассказывай, — потребовал он. — Что случилось ночью, кроме воровства и драк?

— Люди пропали, — ответила Альрис. — Сотни людей!

Ханнер нахмурился.

— Как пропали? — спросил он. — Просто исчезли? Или что-нибудь сверкало, громыхало, дымилось? Я лично ничего подобного не видел. И не слышал.

— Ничего такого не было, — ответила Альрис. — Во всяком случае, не всегда. Может, с кем-то подобное и случилось, но большинство, похоже, просто исчезло. Когда их поутру стали искать родные или соседи, их не оказалось. Но ходят слухи, что видели, как они дюжинами улетали прочь, а ночная стража доносит, что через Западные ворота около полуночи, не сказав ни слова, вышло огромное множество народу — все шли без вещей, а кое-кто даже без одежды!

В груди Ханнера шевельнулся холодный комок. Юноша вспомнил пролетающие над головой силуэты. Сколько же их не вернулось, спросил он себя.

— Зачарованные, — проговорил он. — Возможно, против воли.

Альрис кивнула:

— Очень может быть. Во всяком случае, так думает большинство. Там на площади огромная толпа друзей и родни, и все ждут, чтобы правитель что-нибудь сделал, и все уверены, что не обошлось без чар — ведь и правда, что еще может заставить человека вот так просто взять и уйти из дому посреди ночи, да еще и не вернуться?

Ханнер хмыкнул в знак согласия.

— Но вот о чем спорят, так о том, что это за чары, — продолжала Альрис. — Большинство сходится, что это дело рук чародеев.

— Глупость какая! — возмутился Ханнер. — До прошлой ночи чародеев не было. Да у них просто не хватило бы времени измыслить что-то подобное!

Альрис развела руками.

— Ну, во всяком случае, большинство уверено, что какая-то связь тут есть. Кое-кто считает, что за этим стоит Гильдия магов — по каким-то своим причинам, а другие — что это заговор демонологов, которым оплатили некое великое заклятие… Да, а еще говорят — это месть северных колдунов, выживших после Великой Войны.

— Вряд ли колдуны способны на такое, — сказал Ханнер.

— Но северное колдовство…

— …давно позабыто. Отчасти. Хотя, конечно, не утеряно совсем, как частенько думают: наши колдуны — наследники северян. Но как бы там ни было, где все это время могли бы скрываться мстительные северяне? После окончания войны прошло добрых двести лет!

— Где-нибудь в северной глуши, — предположила Альрис. — В Тазморе или Сригморе…

— Не похоже.

— Мне тоже так кажется, но многие из тех, кто пропал, шли и летели на север.

— Это вовсе не значит, что тут замешаны северяне, — возразил Ханнер. — Вполне может оказаться, что дело в каком-нибудь маге, скажем, из Сардирона. Или чье-нибудь заклятие сработало не так — тоже, знаешь ли, случается.

— Полагаю, ты прав, — согласилась Альрис. — Значит, все-таки не обошлось без Гильдии магов либо демонологов. Но чем бы оно ни было, случилось нечто великое.

— Очевидно, — сухо кивнул Ханнер.

— Как бы там ни было, дядя Фаран и старый Азрад просовещались все утро, выслушивая донесения и пытаясь разобраться. А тех, у кого открылся дар чародея, из дворца изгнали — представляешь, вышвырнули на улицу малышку Хинду с кухни, а у нее ведь даже никого родных нет. Сейчас она сидит на площади и плачет. Кто-то из стражи дал ей хлеба, так что прямо сейчас она от голода не умрет, но если ничего не изменится — к ночи ей придется идти на Стофутовое поле, и кто знает, что там с ней может случиться…

Ханнер напрягся, по спине, несмотря на летнюю жару, пробежал холодок…

Он видел, как повис в воздухе сосуд, потому что ему, Ханнеру, хотелось этого, и понял, что он тоже чародей. Но неужто это означает, что ему никогда не вернуться домой во дворец?

Но ведь правитель непременно отменит указ и пустит Ханнера и Хинду назад. Когда дядя Фаран узнает, что его единственный племянник — чародей…

Только как к этому отнесется дядюшка? Ханнер вынужден был признать, что понятия не имеет. Несмотря на то что они столько лет жили под одной крышей, Ханнеру далеко не всегда удавалось предсказывать поступки Фарана, особенно если дело касалось магии. Чародейство, безусловно, какая-то ее разновидность, а отношение Фарана к магам — смесь зависти, влечения и неприязни.

— Если снова увидишь Хинду, зови ее сюда, — сказал Ханнер. — Еще чародеи во дворце были обнаружены?

— Я про других не слышала.

— Наверняка нашелся кто-то, у кого хватило ума никому ничего не сказать.

Альрис поёжилась.

— Очень может быть, — проговорила она, кинув взгляд на дверь столовой. Не понять было нельзя — она вспомнила тех чародеев, что были здесь, и тех, кем сейчас полон город.

— Они просто люди, — сказал Ханнер. — Кое-кого сперва занесло, вот и все.

— Не знаю… — протянула Альрис. — Все эти исчезнувшие люди… Что, если их и правда уволокли чародеи? Или убили…

— Зачем им это делать? И как они могли все спланировать? И кроме того, если пропавшие улетели, может, они сами были чародеями? Полагаю, кое-кто на них улетел и заблудился — и объявится, как только отыщет дорогу домой.

— Думаешь?

Ханнер кивнул.

— И знаешь, готов спорить: есть чародеи, которые сами еще не поняли, кто они. Им просто могло не понадобиться использовать магию.

Альрис вздрогнула куда заметнее.

— Кошмар какой-то, — сказала она. — Ну, про себя-то я точно знаю, что я не чародейка!

— Откуда ты знаешь? — спросил Ханнер.

С минуту она смотрела ему прямо в глаза, потом отвернулась.

— Заткнись, Ханнер, — сказала она, — не пугай меня.

— Ты что, пробовала двигать вещи, не касаясь их? — поинтересовался Ханнер. — Это, кажется, главное, на что способны все чародеи.

— Ну конечно, нет! — возмутилась Альрис. — А ты?

— Нет. — Ханнер не соврал: он действительно ничего не двигал. Он заставил предмет застыть в воздухе, а это не одно и то же. — Но я ведь не говорю, будто уверен, что я не чародей.

Он-то теперь знал, что и в самом деле стал чародеем, но признаться в этом Альрис был еще не готов.

Он — чародей, но также и один из сановников, управляющих городом, а если чародеи — маги, уже само его существование нарушает закон Гильдии магов. Наследственной знати нельзя заниматься магией.

— Так вот, я — не чародейка, — сказала Альрис. Она повернулась и уставилась на салфеточку на ближнем столе. — Видишь? Даже не шевельнулась!

— Придется поверить на слово, что ты пыталась ее сдвинуть, — улыбнулся Ханнер. Можно добавить еще один фактик к тем, которые он уже собрал: очевидно, чародеями стали не все. Интересно, спросил он себя, большая ли часть населения подверглась воздействию?

И сколько оно будет продолжаться? И что его вызвало?

В голову Ханнеру пришла поразительная мысль. Альрис была не просто уверена, что она — не чародейка; она не желала ею быть.

— Я-то думал, ты хочешь стать волшебницей, — сказал он. — Разве не ты упрашивала дядюшку отдать тебя в ученицы магу, причем любому?

— Это было давно, — отмахнулась Альрис. — И я просилась к настоящему магу, не к чародею!

— Быть чародеем так страшно?

— Да! После всего, чего я наслушалась у дворца… Нет, те, что здесь, наверное, еще ничего, но вообще чародеи — сущий кошмар!

— Даже так? И чего же такого ты наслушалась у дворца?

— Ой, много чего! Как чародеи прошлой ночью мучили и убивали людей, как они ломали и похищали вещи… Было с дюжину пожаров, на улицах валяются тела и обломки… не считая сотен тех, кто пропал. Все испуганы и ужасно злы — хотят даже добиться от правителя, чтобы всех чародеев выследили и казнили.

Ханнер слушал и хмурился. Все это ему очень не нравилось.

— Но большинство чародеев не причинило никакого вреда, — заметил он. — Как те, кого я привел сюда.

За исключением, подумал он, запертых наверху пленников. Альрис махнула рукой.

— Вряд ли это кого-то интересует, — сказала она. — Чародеи много чего порушили вчера ночью, и народ — тот, что у дворца, — вовсе не настроен разбирать, какой чародей хороший, а какой — плохой. Или разделять тех, кто пока ничего не натворил, и тех, кто уже успел натворить. Что, если сегодня ночью и они начнут вопить и крушить все вокруг?

Ханнер об этом не думал, и предположение сестры ему совсем не понравилось.

— Но как можно их всех выследить?

— Магия поможет. Не будь глупцом. Магам и демонологам это вполне под силу.

— Возможно, — со вздохом согласился Ханнер. — А ты спросила, как нам быть с пленниками?

— Во дворец им нельзя, — сказала Альрис. — Даже если правитель отменит указ и разрешит пускать людей во дворец, не думаю, чтобы он позволил войти туда хоть кому-нибудь из чародеев. Стражники предложили отвести пленников к кому-то из городских чиновников.

— Так будет проще всего, — кивнул Ханнер. Эта идея приходила ему и раньше, но он хотел сначала убедиться, что во дворце пленники никому не нужны. И потом, он схватил их, действуя от имени правителя, и значит, разбираться с ними — обязанность лорда Азрада.

Хотя совершенно очевидно, что именно этого Азрад и не хочет.

Ханнер снова вздохнул и поднялся.

— По-моему, ближайший городской чиновник — в Старом Торговом квартале; я вовсе не намерен выяснять, на чьей территории мы их ловили. Сейчас позовем кого-нибудь помочь…

— Я уже здесь, — от дверей сказала Рудира.

Ханнер вздрогнул, повернулся и улыбнулся ей.

Она переоделась в белую шелковую, расшитую зеленым, тунику и минную зеленую юбку, смыла румяна и причесалась. Одежда была ей впору, и выглядела Рудира теперь вполне респектабельно. Ханнеру совсем не улыбалось явиться к чиновнику с шайкой оборванцев, и преображение Рудиры оказалось ему весьма на руку.

То, что в доме дядюшки нашлась женская одежда, совершенно не удивило Ханнера: вполне понятно, для каких нужд служил тому второй дом; Ханнер знал, что ему следовало бы воспрепятствовать самоуправству Рудиры, но результат так ему понравился, что он смолчал.

— Прекрасно, — сказал он, имея в виду и ее появление и ее внешность. — Давайте найдем остальных и избавимся от этой четверки.

Чем скорее пленники покинут дом его дядюшки, говорил себе Ханнер, тем скорее он сможет заняться другими делами Например, собственной непрошеной магической силой.

Глава 16

Начальник управы Старого Торгового квартала, навалившись на стол, уныло смотрел на Ханнера.

— Вандализм, воровство, насилие и незаконные действия, — повторил он. — Неподчинение приказам представителя верховной власти.

— Все верно, — подтвердил Ханнер.

— Ты не упомянул использование запретной магии.

Ханнер нахмурился и покосился на Рудиру. Она твердо стояла на полу. Рядом, внимательно прислушиваясь к разговору, молча следили за всем Зарек и Отисен. Пленников устроили на скамье; их руки и ноги были скованы. Ханнер не стал выспрашивать у Берна, зачем понадобились дяде Фарану цепи и кандалы — честно говоря, знать это ему вовсе не хотелось.

— Мне неизвестен указ, где чары, которыми они пользовались, объявлялись бы запретными.

— Но они владеют той новой магической силой, которая привела к беспорядкам прошлой ночью.

— Да, — признал Ханнер.

— Тогда, если они волшебники, почему не сопротивлялись аресту? Как тебе удалось привести их сюда?

— Наняв других магов, разумеется. Вот эти трое помогли мне поймать и удержать пленных. — Ханнер показал на своих помощников.

— Так они тоже маги?

Ханнер кивнул. Магистрат вздохнул.

— Насколько я знаю, правитель еще не прислал указаний, считать ли использование этих новых чар преступлением.

— Тогда они закон не нарушали, — сказал Ханнер. — И вам следует заниматься только настоящими преступлениями: воровством, насилием, вандализмом и незаконными действиями. Ну и отказом подчиниться представителю власти.

— То есть тебе?

— Вот именно.

— Лорд Ханнер, как мне известно, ты пока что не занимаешь никакого официального поста на службе лорда Азрада.

— Верно.

— Тогда я не могу заняться этим делом — только правитель может решить, вправе ли ты был действовать от его имени. — Лицо чиновника неожиданно просветлело. — А это значит, что я, к сожалению, должен передать это дело в руки представителен верховной власти.

— Но это невозможно! — возразил Ханнер. — Правитель не допускает во дворец никого, и я сомневаюсь, что лорд Караннин согласится прийти сюда и вершить суд.

— Честно говоря, милорд, это не мои заботы.

Ханнер взглянул на магистрата в упор.

— Прекрасно! Тогда я снимаю обвинение в неподчинении власти. Разбирайся с остальными преступлениями.

— Я не вижу здесь потерпевшую сторону — владельцев похищенного и испорченного имущества.

Эта капля переполнила чашу.

— Бога и демоны! — взревел Ханнер, поразив всех, в том числе и себя самого. Он шагнул вперед, к самому столу, лишь в последний миг удержавшись от искушения перегнуться через него и схватить магистрата за грудки. — Ты представляешь лорда Азрада! Не прекратишь ли ты увиливать от своей работы, господин? Я привел к тебе троих мужчин и девушку, схваченных на месте преступления, когда они тащили все, что понравится, и крушили все, что мешает, я привел троих свидетелей, не считая себя, и я требую, чтобы ты занялся этим делом!

— Я не могу! — уперся чиновник. — В любой момент правитель может объявить эту новую магию вне закона и повелеть перевешать их всех!

— Пока еще он этого не сделал! — прорычал Ханнер, наклоняясь вперед и едва не тыкаясь носом в нос магистрата. — Я держал схваченных преступников в доме моего дяди, но я не могу держать их там вечно! Понятия не имею, когда Азрад что-нибудь решит, ты этого тоже не знаешь; не может же весь город замереть и дожидаться, пока он что-нибудь надумает! Просто забудь о магии, хорошо? Обращайся с ними, как с обычными ворами и насильниками.

— А если я отпущу их, а правитель…

— Я возьму всю ответственность на себя! Ты просто делай свое дело!

— Ты берешь ответственность на себя? Перед этими свидетелями?

— Да, разрази тебя гром!

— Что ж, хорошо. Обычные воры и громилы, значит… — Он оглядел пленников и ткнул в первого: — Ты! Отрицаешь ли ты хоть слово в том, что поведал лорд Ханнер о твоих делишках прошлой ночью?

Он выбрал Киршу, единственную женщину.

— Нет, милорд, — сказала она.

— Есть ли у тебя смягчающие обстоятельства, которые, по твоему мнению, должны быть учтены при вынесении приговора?

Девушка замялась, глянула на Рудиру и сказала:

— Я считала, что мне все снится, милорд. Магистрат откинулся в кресле.

— Вот как? — протянул он. — Очень интересно!.. Почему же?

— Н-ну… мне и в самом деле снился сон… кошмар… Что я падаю, и горю, и задыхаюсь… а потом я проснулась, и оказалось, что я парю в воздухе… Милорд, я раньше никогда даже не разговаривала с магом, а летала только во сне. Вот я и решила, что все еще сплю.

— И ты не заметила, что мир вокруг совершенно такой, как наяву?

— Но он не был как наяву! Поначалу, во всяком случае. Я могла летать и заставлять летать вещи, и отовсюду слышались крики — все, казалось, сошли с ума, так что я решила, что это сон, а если нет, то конец света, и я могу делать все, что захочу.

— И ты помчалась по улицам, грабя лавки?

Девушка кивнула; вид у нее был совершенно несчастный.

— Это не делает чести ни твоему воспитанию, ни твоему здравому смыслу.

— Я знаю, — прошептала она.

— Пять плетей, и ты должна возместить жертвам причиненный тобой урон.

Девушка поникла, а Ханнер подумал, что приговор вполне справедлив.

Однако говорить он ничего не стал: ему надо было прийти в себя. Прежде он никогда вот так, прилюдно, ни на кого не орал и никогда, с самого детства, настолько не выходил из себя.

Он надеялся, что это не связано с чародейством: мысль, что он в конце концов начнет с воплями бегать по улицам, как случилось прошлой ночью с многими чародеями, приводила его в ужас.

С другой стороны, на его глазах дядя Фаран пару раз точно так же выходил из себя, обычно когда не высыпался или слишком много и долго работал, так что, возможно, вспыльчивость у них семейная, и он, Ханнер, прежде просто не имел случая проявить ее.

Следующим перед магистратом предстал юный Роггит, сын Райела. Он знал, что не спит, но утверждал, будто думал: город разрушают демоны, а потому торопился набрать сокровищ, чтобы, улетев, безбедно жить в Алдагморе.

— Алдагмор? — переспросил офицер. — Почему — Алдагмор? У тебя там семья?

— Нет, милорд.

— Тогда почему Алдагмор, а не Малые Королевства, или Тинталлион, или что угодно еще?

— Не знаю, милорд, — со склоненной головой сказал Роггит. — Мне просто казалось, что так нужно.

Очень интересно, думал Ханнер. Алдагмор, самое южное из баронств Сардирона, лежало прямо на север от города, а тех, кто пропал прошлой ночью, последний раз видели уходящими на север. Нет ли здесь какой-нибудь важной связи?

— Ты достаточно взрослый, чтобы понимать, что делаешь, — заметил магистрат. — Семь плетей и возмещение убытков потерпевшим.

Третий пленник, Грор-Кривозуб, просто сказал, что был не в себе от кошмаров, проснулся, увидел, что все словно с цепи сорвались, и последовал их примеру; ему было назначено восемь плетей. Четвертым был Салдан от Южных Врат, тот старик, что дрался с убитым Рудирой парнем; он не искал себе оправданий и тоже был приговорен к восьми плетям.

Ханнер раздумывал, надо ли говорить, что Салдан в запале мог и убить кого-нибудь, а значит, заслуживал более сурового наказания, чем относительно легкое бичевание, но в конце концов промолчал. Насколько было известно Ханнеру, никто, включая Салдана, не знал наверняка, убил ли он кого-нибудь, а поскольку, чтобы выяснить это, магистрату пришлось бы обращаться к магу, Ханнер решил, что сомнение следует толковать в пользу Салдана.

А кроме того, ему не хотелось, чтобы для расследования использовалась магия, раз уж он убедил магистрата закрыть на нее глаза.

Стражники увели четверых осужденных; если никто из них не болен и не захочет, чтобы за поркой наблюдали доверенные лица, бичевание состоится немедленно, после чего наказанные будут освобождены и отправятся по домам, как только смогут надеть туники.

Никакого желания смотреть на порку у Ханнера не было; поэтому он распрощался и вместе с тремя чародеями — с тремя другими чародеями, напомнил он себе, — вышел из управы и повернул к востоку.

— Хочу посмотреть, что творится у дворца, — сказал он. — Вы трое как, пойдете со мной?

— Я — нет, — отказался Зарек. — Слишком уж много там кругом стражи. Я бы пошел обратно, если ты не возражаешь. — Он помялся. — Этот управитель меня впустит?

— Берн? — Специальных распоряжений Ханнер не отдавал, но Берн показался ему человеком сообразительным, и к тому же он слышал, как Ханнер этим утром приглашал всех приходить. — Думаю, да, но если откажется, просто подожди поблизости, я скоро вернусь.

Зарек кивнул и на следующем же углу свернул вправо, к Высокой улице.

Рудира и Отисен остались с Ханнером. Шагая по Торговой улице, Ханнер с интересом поглядывал на деревенского паренька.

— Я считал, ты спешишь домой, — сказал он.

— А я передумал, — отозвался Отисен. — Это все, знаешь ли, ужас как интересно. Да и на дворец посмотреть еще раз хочется — весьма впечатляющее здание.

Ханнер моргнул и не ответил, но не потому, что остался равнодушным к словам паренька. Напротив, он счел их поразительными и занятными.

"Впечатляющее"?.. Он никогда не думал так о дворце — только как о доме. В конце концов он родился там и всю жизнь провел в его стенах, среди знакомых уютных комнат и залов.

Отисен же, без сомнения, рос на хуторе; поездка в город сама по себе должна была стать для него событием, тогда как Ханнер и ночи не провел вне городских стен. Ханнеру подумалось, что весь город должен был показаться весьма впечатляющим тому, кто никогда не бывал в нем; дворец, же, как бы то ни было, самое большое здание Этшара Пряностей.

Но для Ханнера он по-прежнему был прежде всего домом, он просто не мог воспринимать его иначе.

Нет, разумеется, напомнил себе Ханнер, сейчас дворец ему не дом — он изгнан оттуда приказом Азрада до последующих распоряжений. Впрочем, он был уверен, что изгнание это временное и в ближайшие пару дней все образуется.

Он огляделся, стараясь понять, изменился ли город.

Улицы в общем-то остались такими же, разве что толпа на них слегка поредела да народ выглядел чуть более встревоженным, чем всегда, чуть более склонным спешить. В переулке виднелось несколько разоренных лавок с наскоро заколоченными витринами, на Нижней улице Нового города сгорел старый дом, но в целом ночное безумие, кажется, не очень повредило Этшару.

По городу прокатился вал насилия и безумств, но он, очевидно, схлынул. Все будет в порядке уже через пару дней. Связанные с магией беспорядки случались и раньше, хоть и не такие серьезные, и Этшар всегда быстро приходил в себя.

Конечно, исчезновение всех этих сотен люден — трагедия, но тут ничего не поделаешь, разве только какой-нибудь маг сумеет отыскать их и вернуть назад. Ну да за этим присмотрит Азрад. Ханнер взглянул вдоль улицы — на дворец.

Ему был виден парапет над фасадом, но окружающие дома и народ на улице закрывали от него большую часть здания.

Но он кое-что слышал.

Ханнер помрачнел. Впереди явно шумела толпа, и более всего шум этот походил на жужжание обозленных ос.

— Пошли, — сказал он и заспешил, стараясь не пыхтеть. Взглянув через плечо — проверить, поспевают ли за ним, — он увидел, что Рудира, которая до того шла, как все, теперь летит.

Ханнер резко остановился и повернулся к ней.

Она тоже остановилась — повисла в футе от земли, искоса поглядывая на Ханнера.

— Вряд ли это хорошая мысль. — Он указал на ее болтающиеся ножки.

— Но я не могу идти так быстро.

— Тогда беги!

— Бежать унизительно, особенно если я споткнусь. И я вовсе не хочу испачкать эти одежды: дама вашего дяди была бы недовольна.

— Не думаю, чтобы нынешняя дама моего дяди хотя бы видела эти тряпки, — отмахнулся Ханнер. — Они, должно быть, остались от кого-то из прежних. — Он кивнул на дворец. — Слышишь шум там, на площади? Я, например, слышу, и мне он не кажется радостным. Скорее — опасным. Толпа обозлена. И злится она в основном на чародеев. Влететь туда сейчас, открыто объявить, что ты — чародейка, значит вызвать восстание и погубить нас всех. Не знаю, как тебе, а мне бы очень хотелось остаться сегодня в живых.

Рудира капризно вскинула голову.

— Не думаю, чтобы им удалось убить меня! — бросила она. — Ибо я — чародейка, и, судя по тому, что до сих пор видела, самая могущественная в этом городе!

— Это, быть может, и так, — согласился Ханнер, — по ты одна, а их сотни, возможно, и тысячи, и, хоть и сомнительно, чтобы среди них нашелся чародей, потому что у большинства чародеев больше здравого смысла, чем у тебя, маги там могут быть вполне. Или ведьмы. Или колдуны. Волшебники, демонологи — да любые маги. Я не знаю, чего стоит чародейство против обычных видов магии, — а ты?

Рудира бросила взгляд на площадь и опустилась наземь.

— Твоя взяла. — И она пошла вперед.

Отисен молча наблюдал на спорщиками. Теперь, когда вся троица быстро — хотя и не так быстро, как прежде, — шагала ко дворцу, он спросил:

— Ты правда думаешь, что это опасно? И что там могут быть маги?

— Да, опасно, — подтвердил Ханнер. — Есть ли там маги, мне неизвестно.

Отисен улыбнулся и радостно затрусил вперед.

Минутой позже троица добралась — нет, не до площади, а до последнего ряда толпы в добрых пятидесяти футах от площади.

— Что происходит? — поинтересовался Ханнер у первого, до кого дошел.

Человек бросил на него взгляд.

— Не знаю, — отозвался он. — Отсюда не видно. Что-то говорят, но мне не слышно.

Никакой полезной информации из ответа Ханнер не извлек; удержав ядовитое словцо, он сказал "позвольте" и начал протискиваться вперед.

Толпа была большой, но не плотной; Ханнер легко проложил себе дорогу. Один-два раза он отодвигал людей, не касаясь их, и всякий раз ощущал холодок страха; тогда он стискивал зубы и сдерживал магическую силу.

Теперь, когда он мог это, удержаться и не пользоваться чародейством было трудно. Ничего удивительного, что Рудира любила летать: эта странная магия была невероятно привлекательна. Она хотела, чтобы ее использовали. Не зная, что обладает магической силой, Ханнер не испытывал искушения испробовать ее, но теперь не мог не думать, как удобно было бы ею пользоваться: дотянуться до одного, поднять другое, передвинуть третье…

Интересно, подумалось ему, всякая ли магия настолько притягательна? Ни один из волшебников, с которыми он по просьбе дяди беседовал, ничего подобного не говорил, но это еще ничего не значило.

Ханнер оглянулся и увидел, что Отисен и Рудира остались на Торговой улице.

Отисен был деревенский парень; возможно, он вообще никогда не видел, чтобы в одном месте собиралось столько народу. Рудира не вышла ростом; конечно, магическая сила защитила бы ее от любого толчка, но Ханнер только что уговорил ее не пользоваться этой силой.

Ладно, они не дети. Рудира, наверное, даже старше его года на два. Они вполне могут сами о себе позаботиться. Он двинулся дальше.

Прошлой ночью на площади было полно солдат. Сегодня стража выстроилась вдоль северного края площади, отгораживая канал, мост и дворец, а сама площадь кишела обозленными горожанами.

Оттуда, от начала моста, кто-то обращался к толпе. Ханнер вытянулся, стараясь разобрать слова.

— …вопросы! Наймите волшебников, возможно, они смогут ответить вам!

Кто-то крикнул что-то сердитое, и по толпе прокатился одобрительный рокот.

— Смерть его возьми! — пробормотал Ханнер. Кто бы ни ораторствовал сейчас, делать он этого не умел.

— Защищать нас — ваше дело! — крикнул кто-то.

— А мы вас и защищаем! — отвечал оратор. — Есть ли здесь хоть один чародей?

— Откуда нам знать? — откликнулась какая-то женщина.

Хор согласных голосов волной прокатился по толпе и отразился от стен дворца.

— Поймите, это же чары, — в отчаянии воскликнул человек на мосту. Теперь Ханнер видел, что одет он в форму капитана гвардии. — Мы знаем не больше вашего, но маги должны все объяснить! Лорд Азрад послал в Гильдию гонца с требованием объяснений, и ответ вот-вот придет!

— А может, с них-то все и пошло!

— Это демонологи!

— Северное колдовство!

— А что говорит лорд Фаран?

Именно на этот вопрос Ханнеру и хотелось бы получить ответ. Что скажет дядюшка, когда — и если — обнаружит, что его племянник — один из этих докучливых новых магов?

И, кстати, что скажет Гильдия?

Не то чтобы Ханнер собирался кому-то рассказывать…

Он просто хотел бы знать, где сейчас Фаран и чем занимается.

Глава 17

Голос лорда Фарана был почти умоляющим, что было ему отнюдь не свойственно. Он сидел на своем обычном месте в малом приемном зале, но не удобно откинувшись, как всегда, а наклонясь к трону правителя.

— Лорд Азрад, — говорил он, — не все они преступны!

— Но все опасны, — возразил правитель. Он сидел на троне, привычно нахохлясь, но взгляд, которым он одарил своего главного советника, был нежданно тверд. Они были в зале одни и могли говорить свободно. — Я поражен вашим заступничеством, милорд Фаран, — это совершенно на вас не похоже. Уж не из них ли ваша последняя возлюбленная? Или племянник, этот бесполезный Ханнер?

— Нет, лорд Азрад. По крайней мере, думаю, что нет, но поскольку вы не сочли возможным впустить Ханнера во дворец, я не могу быть уверен ни в чем.

— А женщина?

— О, я могу утверждать наверняка, что Исия не знакома с магией — кроме чар, обычных для молодой женщины.

Он, разумеется, не проверял, но в ней не было заметно ни малейшего намека на то, что и она владеет той странной новой силой, которую ведьмы назвали чародейством.

А если она даже и владела ею, ему не было до этого никакого дела; с ней приятно было проводить время, но не более, чем с множеством других женщин, и она была Фарану ничуть не милее дюжин своих предшественниц.

— Тогда почему же вы так настаиваете на помиловании всех этих безумных магов?

— Потому, милорд, что они не причинили вреда, и когда толпа придет в себя, народ Этшара вспомнит об этом. Хотя в моей семье их нет, у каждого чародея есть семья и друзья, и со временем эти семьи и друзья начнут удивляться, почему старого дядюшку Келдера или малышку Сараи с другой стороны улицы приговорили к смерти за волшебство. Почему чародеи, а не демонологи? В конце концов они якшаются с силами тьмы. Почему не колдуны, ведь они были на коне в Северной Империи и, возможно, по сию пору не избавились от северной скверны? Почему не волшебники — вот уж кто связан с поистине непознаваемыми силами, да к тому же через свою Гильдию осмеливается диктовать условия всем правительствам мира? Ах да, чародеи разграбили пару лавок, сожгли пару домов, изнасиловали пару-тройку женщин… но дядя-то Келдер ничего такого не делал, а простой вор обычно отделывается бичеванием, а насильник — рабством. Чем так провинились чародеи, что должны умирать?

— Фаран, вы намеренно проявляете тупость! Вы прекрасно знаете — чем! Мы не имеем ни малейшего представления, чего от них ждать! Их невозможно взять под контроль! И потом, это ведь, кажется, они ночью заставили почти четыре сотни человек исчезнуть — такого не могут даже маги! А еще доносят, что чародей может взглядом остановить у человека сердце — а ну, как кто-то из них решит, что мы правим городом не так? Один взгляд, прямой удар в сердце — и этот мой никчемный сынок сидит на троне вместо меня!

— Я ведь не спорю, они опасны, милорд, но не больше, чем обычные люди, и, если дать им время одуматься, эти обычные люди пожалеют о повешенных чародеях — и обвинят в казнях вас!

Азрад глубоко задумался.

— Согласен, положение тяжелое, как ни поверни, — быстро продолжил Фаран. — Но чем опаснее чародей мага или демонолога? Убивающий взгляд — на самом ли деле он более смертелен, чем та же руна Неумолимого Преследователя или демон, подобный Спесфорису-Охотнику?

— Откуда мне знать, — проворчал Азрад. — В отличие от вас, Фаран, я никогда даже не слышал ни об этой самой руне, ни об упомянутом Спессирсе.

— Спесфорисе, — поправил Фаран.

— Все едино. Фаран, порой я думаю, что ваши исследования заводят вас слишком далеко — вы слишком очарованы магами, даже этими чародеями.

— Знание — инструмент, милорд, — возразил Фаран. — Я люблю, чтобы мой ящик с инструментами был полон.

— Хм.

— В данном же случае, да будет позволено мне расширить метафору, в моем ящике нет ничего, кроме ржавчины и древесных стружек. Мы не знаем о чародействе ничего. А вдруг завтра оно исчезнет — что скажет народ тогда, если сегодня вы перевешаете сотни невинных? Кстати, чародеи ведь могут летать, — так разве удастся их перевешать?

— Можно отрубить им головы. Это-то просто. Веревка — дань традиции, но вовсе не единственное, чем мы располагаем.

— Верно, но я не об этом. Я…

Азрад поднял руку, и Фаран осекся, не договорив.

— Возможно, вы правы, — признал правитель. — Я не хочу, чтобы меня упрекали за повешение чьего-нибудь дядюшки Келдера. Поэтому надо возложить вину на кого-то другого. Если Гильдия магов желает, чтобы чародеи были уничтожены, нашей вины в этом нет.

Фаран молча теребил бородку, обдумывая сказанное.

— Понимаю вас, — наконец сказал он. — Вы считаете, что было бы весьма удобно, объяви Гильдия магов чародейство опасностью, подлежащей уничтожению. Тогда вы — с неохотой! — согласились бы с их решением, ибо кому и судить о магии, как не им.

— И нас никто не стал бы винить. А если люди недовольны Гильдией магов — пусть, мое пиво от этого не скиснет.

— Разумеется.

— Итак, лорд Фаран, такой выход вас устроит? Или вы по-прежнему считаете, что чародеям надо подарить жизнь?

— Похоже, все высказанные мной возражения учтены, — признал Фаран.

Доволен он не был, убежден — тоже, и понимал, что Азрад слишком хорошо его знает, чтобы не почувствовать этого.

Он был знаком с правителем больше двадцати лет — Азрад пришел к власти после смерти отца двадцать восемь лет назад, и Фаран всю свою взрослую жизнь прожил во дворце, поднимаясь по придворной лестнице на службе Азраду… Чтобы обмануть правителя, требовалось несколько больше усилий, чем при обычном деловом разговоре.

— Значит, у вас есть невысказанные возражения?

Разумеется, у Фарана они были — и главное то, что он сам чародей, но вот этого-то как раз говорить не стоило. Слишком хорошо он знает Азрада, вряд ли тот переменит свое мнение о чародействе, если станет известно, что главный его советник — чародей; скорее уж он переменит мнение о Фаране. В таких случаях Азрад всегда делает выбор в худшую сторону.

Особенно если он, как сейчас, до смерти перепуган.

— Ничего внятного, — проговорил Фаран. — Просто это расточительство.

— Лучше расточительство, чем опасность, — отрезал Азрад.

— А если Гильдия магов решит, что никакой особой угрозы чародеи не представляют?

— Вы имеете с Гильдией дело больше моего, — сказал Азрад. — Думаете, такое возможно? — Он тяжело поерзал на троне. — И если так выйдет — сможете вы переубедить их?

— Не знаю, — честно признался Фаран.

— Так выясните, — буркнул Азрад. — Я уже несколько раз посылал в Гильдию, прося их представителей о встрече в ближайшее удобное для них время, и ожидаю, что они облагодетельствуют меня не позже, чем завтра.

— Лорд Азрад, запретом на вход во дворец вы перекрыли мне все источники получения сведений. Может быть, хотя бы для моих племянников Ханнера и Альрис вы сделаете исключение?

Азрад задумался, покусывая губу и внимательно глядя на Фарана.

Фаран отвечал безмятежным взглядом, хотя в душе его все кипело. Толстый старый дурень не понимает выгод чародейства. Его весьма трудно обнаружить, вот один чародей сидит перед ним — а он и не догадывается… ему никогда не уничтожить всех чародеев, вместо этого он загонит их в подполье.

Чародеи — прекрасные шпионы, идеальные убийцы. Они могли бы перелетать через стены, ломать своей магической силой замки… Фаран не был уверен, что они смогут отпирать замки, не ломая, и убивать на расстоянии кого угодно, не оставляя следов.

Воспользуется Гегемония этими возможностями — она сможет править миром, отвоевать Малые Королевства, Пиратские Города и северные земли. Попытается затоптать чародеев — и сила их обратится против нее.

Говорить об этом, однако, было бы неблагоразумно: Азрад уже все решил и почти наверняка предпочтет горстку явных чародеев-врагов в подполье сотням не принявших ничью сторону чародеев, свободно живущих в городе.

Фаран же, со своей стороны, ясно видел открывающиеся возможности. Любые иные разновидности магии обладали недостатками, слабостями, ограничениями: волшебникам необходимы экзотические вещества и сложные ритуалы; ведьмовство, достаточно серьезное, чтобы принести пользу, почти полностью лишало ведьму сил; жрецы зависели от капризных, связанных условностями богов, с которыми им приходилось общаться, — и так далее, тогда как чародею достаточно всего лишь подумать, чего он хочет, всего лишь хорошенько пожелать — и задуманное совершалось. Владея подобными чарами, честолюбец мог добиться почти всего.

Стоит Фарану сейчас мысленно потянуться и сжать перетруженное сердце лорда Азрада…

Но действовать так — значит чересчур торопиться. А кроме того, Азрад Младший, Азрадов сын и наследник, который когда-нибудь, если все пойдет, как ожидается, станет Азрадом VII, деятельный крепыш тридцати пяти лет от роду, был куда менее знаком Фарану и куда хуже управляем, чем нынешний жирный лентяй.

— Не думаю, что его следует делать, — наконец проговорил Азрад. — Насколько я слышал, они оба имели дело с чародеями. Сомневаюсь, что им можно доверять, — по крайней мере пока с чародеями не покончено.

— Но они могли бы многое рассказать нам о чародеях! Надо же нам знать, насколько они на самом деле опасны.

— Эта тема закрыта, лорд Фаран! Они показали себя достаточно опасными, чтобы от них избавиться.

Никогда еще правитель так не раздражал Фарана; желание сжать это сердце все возрастало.

— Разумеется, милорд, — сказал он.

— Когда все закончится, лорду Ханнеру и леди Альрис будет дозволено возвратиться во дворец — при том условии, конечно, что они не чародеи.

— Но не раньше?

— Не раньше.

— В таком случае, милорд, мне стоит подумать, кого еще можно послать с определенными заданиями.

Возможно, лучше не сердце, а горло… Возможно, если Азрад начнет задыхаться, а потом придет в себя…

Нет. Это ничего не изменит, только разбудит в Азраде подозрения.

— Вот и займитесь. — Азрад махнул рукой, отпуская его.

— Да, милорд. — Фаран поднялся, слегка поклонился и повернулся, чтобы уйти.

Он шел через зал — а кулаки его сжимались и разжимались. Сила кипела в нем, просилась наружу, как подходящее тесто, жаждала быть использованной. Самым трудным было открыть дверь рукой, а не магической силой…

Но тут дверь распахнулась сама, едва не ударив ему по носу, и Фаран ударил мыслью в ответ, отправив створку назад. И отступил, пораженный.

Дверь отворилась снова, на сей раз медленнее, и из-за нее выглянул капитан Венгар.

— Простите, милорд, я не знал, что вы здесь, — извинился он. — Меня вызвал правитель.

— Все равно надо стучать! — сердито отвечал Фаран.

— Капитан! — Тона, которым Азрад окликнул стражникa, лорду Фарану за все его годы во дворце слышать не приходилось. Удивленный, он повернулся к трону.

— Да, милорд!

— Капитан, этот человек — чародей, — проговорил Азрад медленно, ясно и громко, как не говорил никогда, хотя и не очень твердо. — Когда он только что захлопывал перед тобой дверь, он не коснулся ее. Выдвори его из дворца и позаботься о том, чтобы он не проник назад — впредь до моего особого распоряжения.

— Что?! — выдохнул Фаран. — Азрад, это чушь!

— Я видел, что видел, милорд. Вы не шевелили руками, когда дверь захлопнулась. Почему вы не сочли возможным сообщить мне о том, что изменились, не знаю, но знаю, что отныне не могу доверять вам. Ступайте с миром — и хотелось бы думать, что из соображений собственной безопасности вы покинете не только дворец, но и город.

Глаза правителя были неестественно расширены и влажны, будто полны слез.

— Но… вы же не могли — через весь зал…

— Капитан!

Венгар положил руку Фарану на плечо.

— Не пройдете ли вы со мной, милорд? — нервно проговорил он.

Фаран взглянул на знакомое встревоженное лицо стражника, потом снова на Азрада — тот сидел очень прямо, с широко раскрытыми глазами (впервые за долгие годы, подумал Фаран), обвел взглядом убранные шпалерами стены и мозаичный пол — символы богатства и мощи Триумвирата, что правил Гегемонией Трех Этшаров.

Время открытой схватки еще не пришло. Он единственный чародей во дворце, а под рукой у Азрада — сотня гвардейцев, не считая стражников на площади и всех прочих обитателей дворца. К тому же он даже не знает, насколько велика на самом деле его сила — он, конечно, говорил себе, что она беспредельна, но возможности проверить это у него не было. Со времени поспешного указа правителя, отданного, когда он узнал о событиях последней ночи, и гласящего, что ворлокам не место во дворце, Фарану приходилось скрывать свои новые возможности, а поскольку кризис требовал его неусыпного внимания, он не имел возможности уединиться и поэкспериментировать.

— Лорд Азрад, — сделал он последнюю попытку, — я ничем не опасен…

— Прочь! — взревел Азрад, вскакивая на ноги и вытянув руку. — Вон из моего дома, предатель!

Уязвленный, Фаран с минуту молча взирал на правителя, потом резко повернулся к двери.

— Уведите меня, капитан, — сказал он. — Вразумлять правителя я оставляю другим.

Мгновением позже, в главном коридоре, он поинтересовался:

— Капитан, можно ли мне позже прислать за вещами? Я составлю список, и моя племянница Нерра поможет все разыскать.

— Я справлюсь у правителя, лорд Фаран, — отвечал Венгар. — Уверен, вы понимаете.

— Само собой, — кивнул Фаран. — Разумеется. Я пришлю за ответом, как только устроюсь.

Венгар помялся.

— Милорд, — спросил он, — а вы правда чародей?

Фаран взглянул на солдата и криво усмехнулся.

— Правда, — сказал он. Наконец-то можно признаться в этом открыто и перестать притворяться.

Чувствуя странное облегчение, Фаран вышел из дворцовых дверей и в косых лучах послеполуденного солнца зашагал к мосту.

Глава 18

Ханнер заметил в толпе знакомое лицо и после немалых трудов — раздвигать народ пришлось и руками, и магической силой — оказался совсем рядом.

— Что ты здесь делаешь? — спросил он.

Мави удивленно оглянулась.

— Лорд Ханнер! Не ожидала встретить здесь тебя. Я думала, ты внутри, вместе с другими.

Ханнер поморщился.

— Я мог бы сказать, что в этом повинна ты, — сказал он. — Я не успел прошлой ночью вернуться вовремя после того, как проводил тебя, и подпал под указ правителя. Альрис тоже не впускают.

— Указ относится и к тебе? Ведь там же твой дом!

— Лорд Азрад не делает исключений, — ответил Ханнер. — Однако что мы все обо мне? Как твои дела? Никто из ваших не пострадал?

— У нас все в порядке. Было, конечно, тревожно, и я почти совсем не спала из-за шума и всего остального, но нас не тронули. Я слышала разговоры и решила — пойду сюда, узнаю, что происходит.

— Ну, вряд ли ты узнала много, — заметил Ханнер. Тут кто-то похлопал его по плечу, он обернулся и увидел Рудиру, которая наконец-то пробралась следом за ним сквозь толпу.

— Это кто? — спросила Рудира.

— Ах да. — Ханнер развел руки так широко, как позволяла толпа. — Рудира из Казарм, а это — Мави с Нового рынка. Мави — подруга… подруга моей сестры Нерры.

— Рада знакомству, — произнесла Рудира, хотя по виду ее было не сказать, что она так уж сильно обрадована. — Ханнер, зачем мы здесь? Ничего нового все равно не слышно.

— Тебе оставаться не обязательно, — с легкой обидой сказал ей Ханнер. — Можешь возвращаться домой или, если хочешь, — в дом дяди Фарана.

— Дом дяди Фарана? — переспросила Мави. — Но твой дядя живет во дворце!

— У него есть еще дом на Высокой улице. Там мы с Альрис ждем, когда нас пустят назад.

— А я думала, вы нашли гостиницу.

— Мне нет нужды…

— Все мы в гостинице не поместились бы! — вмешалась Рудира.

— Мы?.. — заинтересовалась Мави.

— Я ночью набрал отряд себе в помощь, — объяснил Ханнер. — Рудира как раз из него. — К ним подходил Отисен. — И Отисен, сын Окко — тоже. Все остальные уже разошлись по домам, а эти двое остались.

— Я могла бы помочь! — сказала Мави. — Надо было прийти ко мне.

— Ты — чародейка? — прежде чем ответил Ханнер, поинтересовалась Рудира. Ханнер знаком велел ей молчать.

— Ну конечно же, нет, — сказала Мави.

— А вот мы — да. — Рудира показала на себя и Отисена. — Лорд Ханнер нашел нас в Волшебном квартале — мы пытались выяснить, что с нами происходит, и велел помогать ему усмирять дурных чародеев.

— Что ты сказала? — Человек из толпы повернулся и уставился на нее.

— Говоришь, ты чародейка?.. — прошипел другой.

— Чародейка? Здесь?!

Ханнер тревожно огляделся и быстро обнял Мави — хоть какая-то защита в случае чего. К ним уже поворачивались, а Рудира, независимо выпрямившись, уперев руки в бока, вызывающе смотрела кругом.

— Мы помогали, — заявила она. — Лорд Ханнер призвал нас именем правителя, ему нужна была помощь, и мы помогли! Мы только что из управы, отвели туда четырех чародеев-дебоширов!

Мави бросила на Ханнера неуверенный взгляд.

— Я все объясню позже, — сказал он. — Теперь же, думаю, нам стоило бы…

Конец фразы потонул во внезапном реве толпы, который вдруг мгновенно затих. Ханнер удивленно повернулся, пытаясь увидеть, что происходит.

Двери дворца растворились, и на мосту показалась фигура, облаченная в зеленый бархатный плащ — великолепный, но, должно быть, донельзя неудобный в летний зной.

Ханнер мгновенно узнал его — и не он один.

— Лорд Фаран, — сказал кто-то.

Выжидательная тишина висела над толпой, пока Фаран шагал через мост. Ряды стражников расступились при его приближении, и он вышел на площадь. Все ждали, что он остановится и заговорит.

Но нет. Он продолжал идти.

Толпа отодвинулась, раздалась, чтобы дать ему пройти, потом, куда медленнее, начала смыкаться за его спиной.

Фаран словно не видел никого. Он шагал вперед, будто площадь была пустой, прямиком через ее середину, не глядя по сторонам, и в конце концов вышел на Центральный проспект, словно направлялся просто-напросто на Южный рынок.

Люди загудели, спрашивая друг друга, что это делает лорд-советник, и Ханнеру, чтобы его услышали, пришлось кричать.

— Идем! — Он потянул Мави за руку. — Кажется, я знаю, куда он идет, и лучше нам встретить его там.

Мави даже не попыталась ответить — она просто пошла за Ханнером.

Рудира и Отисен поспешили следом, и четверка быстро двинулась сквозь гудящую толпу — но не к Центральному проспекту, а к площади Аристократов.

Ханнер был уверен, что Фаран направляется к дому на Высокой улице, а туда можно было дойти и другими, причем более короткими путями, чем через центр города.

Даже торопясь, Ханнер ощущал в своей руке руку Мави — прохладная и мягкая, она сжимала его ладонь осторожно, но не слабо.

Заметил он и то, что Рудира раздвигает толпу, пользуясь магической силой; он хотел было воспротивиться, но решил этого не делать: безмолвный уход Фарана и без того взбудоражил народ, и вряд ли разумно привлекать внимание к тому, что людей распихивают не руками, а чарами.

Кстати…

— Рудира, — окликнул Ханнер. — Ты не хотела бы полететь?

Рудира обернулась, глянула на него и улыбнулась — широкой и довольно зловещей улыбкой.

— Мы полетим все, — сообщила она.

Не успел Ханнер возразить, как земля ушла у него из-под ног. Толпа вокруг проваливалась вниз; дома вокруг площади ухнули куда-то и сделались маленькими. Пальцы Ханнера сжались — и пальцы Мави тоже. Ханнер оглянулся — огромными от страха глазами Мави смотрела вниз, но молчала.

— Все в порядке! — прокричал Ханнер. — Не бойся!

Она перевела взгляд на него — и взгляд этот говорил, что он, должно быть, свихнулся, если советует ей такое.

— Но мы летим, — сказала она.

— Я знаю, — отозвался он. — Это совершенно безопасно.

Его слова не очень-то успокоили Мави.

— Ты раньше летал? — спросила он.

— Я — нет, — признался Ханнер, — но Рудира летала.

И по выражению ее лица понял, что в данном случае правду говорить не стоило.

Под ними злобно вопила толпа.

— Куда? — крикнула ему Рудира.

Вздрогнув, он отвел взгляд от лица Мави и огляделся. Вся их четверка — Рудира, Отисен и он с Мави — висела на высоте пятидесяти-шестидесяти футов, много выше коньков крыш. Под ними, на площади, народ бурлил, орал и тыкал пальцами в висящую над головами группку; кое-кто даже пытался швырять в них чем попало; по счастью, бросить что-либо на такую высоту никому было не под силу.

К северу возвышалась золотистая громада дворца и темнели воды Большого канала, а в других направлениях простерлись ярко освещенные городские крыши; красная черепица мерцала и слепила глаза под летним солнцем, лишь изредка ее перемежали темные провалы меж зданий. Старый город на северо-востоке лежал пестрым лоскутным одеялом красной черепицы, золотистой соломы и черного шифера.

На земле Ханнер мог бы привести к перекрестку Высокой и Коронной улиц полудюжиной разных дорог — отсюда же, сверху, он не узнавал ни одной из них. Одна черепичная крыша ничем не отличалась от другой.

Можно попробовать все рассчитать логически, сказал себе Ханнер. Если дворец там, значит, нам нужно в противоположную сторону, в Новый город, то есть вверх по склону холма мимо Короткой улочки, а потом миновать Вторую и Нижнюю…

Но, попытавшись угадать улицы под крышами, между садов и дворов, Ханнер запутался снова — и ему не оставалось ничего, как только махнуть рукой на юг, добавив не очень вразумительное:

— Примерно туда.

И тут же они понеслись прочь, точно привязанные к Рудире незримыми нитями.

На лету Ханнер сумел-таки рассмотреть детали, которых ему не хватало. Вон он — особняк лорда Андурона с его вычурными башенками и коваными ажурными шпилями на углу Набережной и Второй улицы.

— Бери правее! — крикнул он.

Рудира кивнула, и они ринулись наискось через квартал над садами и двориками. Ханнер увидел внизу знакомый фасад: Центральный проспект.

— Еще правее!..

Вот теперь — верно: они летели прямиком к дому лорда Фарана. Мгновением позже они начали плавно снижаться на мостовую Высокой улицы.

— Погоди, — сказал Ханнер. Он оглядел улицу: на ней были люди, и не просто спокойно идущие по своим делам, а бегущие куда-то сломя голову. Ханнеру даже послышались крики.

— Что делать? — спросила Рудира.

— Набираем высоту. Приземлимся в саду и войдем оттуда, там нас никто не увидит.

— Хорошая мысль, — согласился Отисен.

Рудира кивнула, и четверка вновь устремилась ввысь — перелетела через крышу и опустилась в саду.

Когда они приземлились, Мави споткнулась: она согнула ноги и не успела выпрямить их. Ханнер подхватил ее и тут же выпустил.

— Прости, — сказал он.

— Спасибо, — отозвалась она.

— Что теперь? — спросил Отисен.

Ханнер обвел взглядом аккуратные живые изгороди и клумбы. По воздуху они двигались гораздо быстрее, чем по земле, пересекали кварталы и крыши, вместо того чтобы следовать улицам, так что, несомненно, добрались сюда быстрее, чем дядя Фаран, но он мог появиться с минуты на минуту.

— Идем в дом, разумеется, — проговорил Ханнер. Он подошел к одной из садовых дверей и решительно постучал, очень надеясь, что его услышат.

Открыл им Берн. Он пытался что-то сказать, но Ханнер не был настроен выслушивать приветственные речи и поторопился пройти мимо него в анфиладу, что вела в переднюю часть дома. Спутники поспешали за ним.

— Дядя Фаран направляется сюда, — на ходу сообщил Ханнер Берну.

Его услышала Альрис, растянувшаяся на диване в гостиной.

— Правда? — поразилась она. — Он разве не во дворце?

Стоя в дверях холла, Ханнер развел руками.

— Он будет здесь с минуты на минуту.

— А Нерра с ним? — поинтересовалась Альрис, вставая.

— Нет, — сказал Ханнер. — Он один.

— И без стражников, чтобы охранять пленников? — донесся из гостиной голос Зарека: он сидел неподалеку от Альрис. — Он разве знает, что с ними сделали?

— Он один, — повторил Ханнер. — Больше я ничего не знаю. Не знаю, ни почему он оставил дворец, ни почему идет сюда, ни почему один.

Берн подоспел к концу речи Ханнера.

— Милорд, — сказал он, — думаю, прежде чем твой дядюшка прибудет, вам стоит узнать, что гостей у нас прибавилось.

Ханнер удивленно повернулся к нему.

— Они наверху, отдыхают, — сказала Альрис. — Двое из тех, кого ты привел сюда ночью, — утром они ушли домой. Теперь они вернулись. Соседи ополчились на них и швыряли грязью.

— Что?! Почему?..

— Да потому, само собой, что они чародеи. Наступило неловкое молчание. Семеро — Ханнер, Мави, Рудира, Отисен, Альрис, Зарек и Берн — стояли, переглядываясь, в гостиной и холле, пытаясь понять, что происходит и что теперь делать.

А потом отворилась парадная дверь и вошел лорд Фаран.

— Милорд, — с поклоном обратился к нему Берн, — позволь взять…

Слово "плащ" еще не слетело с его губ, а Фаран уже швырнул ему одеяние. Берн подхватил его и принялся встряхивать и чистить. Фаран оглядел присутствующих. Ханнер, знавший его долгие годы, видел, что дядя старается взять себя в руки; остальные, он подозревал, увидели лишь человека, наконец-то получившего возможность отдохнуть после утомительной пешей прогулки по летнему солнцепеку.

— Ханнер, мальчик мой, — произнес Фаран. — Рад видеть тебя здесь. Не представишь ли меня своим друзьям?

— Разумеется, милорд мой дядя. — Ханнер поклонился. Этикет, которого он избегал всегда, когда мог, правилам которого он почти никогда не следовал, находясь в кругу семьи или среди людей незнакомых, сейчас оказался необходимым и естественным.

— Лорд-советник Фаран, могу я представить вам Рудиру из Казарм?

У Рудиры хватило ума присесть в реверансе.

— Полагаю, вы уже встречались с Мави с Нового рынка — я сегодня встретил ее на площади и пригласил присоединиться к нам. Этот юноша — Отисен, сын Окко, а это Зарек, известный как Бездомный.

Ни один из мужчин не поклонился достаточно низко, хотя Зарек и сделал запоздалую и не очень решительную попытку. Отисен просто глазел, разинув рот.

— Я понимаю так, что вы хозяин этого дома, — сказала Рудира. — Благодарим за гостеприимство, милорд. — И она тепло улыбнулась — чуть-чуть слишком тепло, подумал Ханнер.

Фаран тоже улыбнулся в ответ — улыбкой, которую Ханнер видел сотни раз и отлично знал, к чему она ведет. Он кашлянул.

— Огромная радость принимать таких гостей, как вы, — проговорил Фаран. Он огляделся. — А где же другие? Насколько я знаю, племянник привел сюда прошлой ночью больше дюжины гостей.

Ханнер помедлил.

— Другие ушли, милорд, — сказал он. — Четыре преступника, которых отказался принять лорд Азрад, были переданы магистрату управы Старого Торгового квартала, а остальные, когда волнения пошли на убыль, вернулись домой. Правда, двое из них потом снова пришли сюда.

Фаран поднял бровь.

— Волнения, мой мальчик, еще только начинаются.

— Потому-то они и пришли снова, — сказал Ханнер.

Фаран кивнул.

— А скажи мне, все ли мои гости владеют той новой силой, что проснулась в прошлую ночь, этим так называемым чародейством?

Ханнер сглотнул и переглянулся с остальными.

— Я владею, — гордо заявила Рудира, разводя руки и на несколько дюймов взлетая над полом. К удивлению Ханнера, улыбка Фарана стала шире.

— Я не настолько силен, как Рудира, но и я чародей, — сказал Отисен.

— И я, — признался Зарек.

Фаран поглядел на Мави, но она только пожала плечами.

— Я — нет, — сказала она. — Я просто разговаривала на площади с Ханнером, мы увидели, как ты вышел из дворца, и… и меня принесли сюда.

— Те двое, что наверху, тоже чародеи, — вставил Ханнер.

— Вот как, — протянул Фаран. — Тогда, считая этих безымянных неизвестных наверху, нас здесь шестеро.

— Нас? — пораженно переспросил Ханнер.

Улыбка Фарана потухла.

— Нас, — подтвердил он. — Я тоже чародей. Потому-то лорд Азрад, этот никчемный старый дурень, и выкинул меня за дверь.

У Ханнера отвисла челюсть; глаза Альрис от изумления широко раскрылись.

Осознание, что их дядюшка — чародей, было, конечно, сильнейшим потрясением, но отнюдь не единственным. Вторым оказалось то, что Фаран назвал Азрада дураком перед всеми этими совершенно незнакомыми людьми. Оба они слышали, как дядюшка бранил правителя — и, кстати, нередко, — но делал он это всегда только в кругу семьи. Ханнеру с детства внушали, что, как лорд по праву рождения, он не должен никогда говорить о лорде Азраде дурно прилюдно. Что бы ни думала, о чем бы ни говорила между собой знать, внешне они всегда должны были быть заодно, дабы не подрывать устоев и не обманывать доверия народа.

А мысль, что Азрад изгнал дядю Фарана из дворца, вообще была выше понимания Ханнера. Всегда, сколько он себя помнил. Азрад опирался на Фарана, доверял ему все решения, все действия, нужные для процветания города. В то, что непонятные новые чары в один миг убили это доверие, было невозможно поверить.

— Он прогнал тебя из дворца? — выдохнула Альрис.

— Он сделал много больше, милая племянница, — сказал Фаран. — Похоже, лорд Азрад-Сидень, в своей невыразимой тупости, приговорил четверых из нас и всех, кем овладела эта новая сила, к смерти.

Глава 19

— К смерти? За что? — спросила Рудира.

— Просто за то, что мы одним своим существованием угрожаем покою и миру Гегемонии Трех Этшаров, — объяснил Фаран. — Или за похищение и убийство нескольких сотен человек — правителю в общем-то наплевать за что.

— Но мы не… ладно, я никого не трогала!

Зарек покашлял.

— Рудира, ты вчера ночью убила человека.

Рудира сердито обернулась, Зарека швырнуло назад, и он вцепился в косяк.

— Я просто защищалась! — выкрикнула она.

— Но он ведь умер, — заметил Отисен.

Рудира развернулась к нему — Отисен врезался в стену, чудом не задев головой бронзовый завиток.

— Рудира, — негромко проговорил Ханнер. — Не убей и его.

Рудира начала было поворачиваться к Ханнеру, и он загодя приготовился к удару, но она вдруг замерла. Поднятые руки упали.

— Ты прав, — сказала она. — Мне хочется размазать по стенам этих дворцовых идиотов, а вовсе не вас.

— Только одного идиота. — Фаран одобрительно взглянул на нее. — За всем этим стоит один только лорд Азрад, и никто больше.

Рудира встретилась с ним взглядом.

— Он на самом деле такой ленивый и толстый, как говорят? — поинтересовалась она.

Фаран хитро улыбнулся.

— Не знаю, кто и что вам сказал, — отвечал он, — а потому не могу ответить вам точно, но лорд Азрад Шестой действительно весит вдвое больше, чем обычный человек такого же роста, а напрягаться старается как можно меньше.

— Вот доберусь я до него — уж он у меня напряжется, — прошипела Рудира.

— Надеюсь полюбоваться сим зрелищем. — Показное спокойствие исчезло с лица Фарана.

— Лорд Фаран! — выдохнула Мави. — Он же правитель! Триумвир!

— Он идиот, — сказал Фаран. — Да, его прапрапрапрадедушка был величайшим политиком, военным гением, основателем нашего города — но со временем кровь разжижается, и, думается мне, пришла пора кое-что предпринять. Ты знаешь, кто на самом деле правил этим городом последние десять лет, Ханнер. — Видно было, что лорд Фаран закипает опять.

— Ты, — признал Ханнер. — Но все же…

— Вот именно — я! — гневно оборвал Ханнера Фаран. — И что же я заслужил? Смертный приговор — и потому лишь, что где-то какой-то сумасшедший маг безответственно выпустил на волю неизвестную силу!

— Вряд ли это был маг…

— Не важно! Откуда бы она ни взялась! — Фаран вскинул руки, даже не пытаясь больше быть сдержанным. — А хочешь узнать кое-что еще более забавное, мальчик мой? Наш обожаемый лорд Азрад вовсе не намерен нести на себе бремя ответственности за собственные деяния. Он собирается принудить Гильдию магов объявить чародейство вне закона, а когда народ одумается и поймет, насколько это все несправедливо, — свалить всю вину на них.

Ханнер поморгал, вдумываясь в новую информацию, и сказал:

— На самом-то деле не так уж и глупо. Он по-своему даже умен…

— Он безумен! — взорвался Фаран. — Дать Гильдии еще большую власть?!

— Но… — Ханнер собрался возразить, что обвинение в бойне только ослабит Гильдию, однако Фаран не слушал его.

— Я не собираюсь допускать этого, — заявил он. — Я не позволю Азраду, его стражникам, его магам убить меня — как и вас, Рудира, или Отисена, или Зарека, как и любого другого, кто невольно получил дар чародейства. — Он ожег взглядом Альрис, Ханнера и Мави. — Вам троим беспокоиться не о чем — богами клянусь, Ханнер, этот жирный старик вполне может сделать тебя моим преемником! Но мы, — он указал на троих чародеев, — мы будем бороться за жизнь!

— Я знаю, — сказал Ханнер, — но что вы сможете…

— Я могла бы унести всех отсюда, — предложила Рудира. — На север, может быть, в… в… в Алдагмор. — Казалось, слова эти озадачили ее саму.

Ханнеру почему-то не понравилось это предложение. Да и Фаран реагировал странно: прежде чем ответить, он резко вскинул голову.

— Нет, — проговорил он. — Своего дома я без боя не сдам.

— Но, дядя, — вмешалась Альрис. — Что ты можешь сделать? Не станешь же драться против всей городской стражи и Гильдии магов!

Рудира содрогнулась.

— Никто не может биться с Гильдией магов, — прошептала она.

— А почему? — спросил Фаран. — Они всего лишь смертные — большинство из них по крайней мере. У нас ведь тоже есть сила! И может быть, мы сумеем убедить других магов принять нашу сторону — волшебников, чародеев, ведьм…

— С чего бы это они стали помогать? — бросил Ханнер.

— С того, что им тоже до смерти надоела манера Гильдии совать во все нос и всем командовать. Отстранить от власти всех, кроме себя, запретить изучать более одного вида магии…

— Им все равно, дядя, — сказал Ханнер. — То, что и как происходит, вполне всех устраивает. По крайней мере устраивало — до прошлой ночи.

— Не верю, — уперся Фаран.

— Но это так, — настаивал Ханнер. — Ты много лет заставлял меня день за днем беседовать с ними — так вот, им на самом деле наплевать на Гильдию магов.

— Может, если рассказать им, что ожидает нас, таких же магов, как они… — с сомнением предложила Рудира.

— Верно! — Палец Фарана указал на нее. — Именно так! Рудира, ты понимаешь ситуацию куда лучше моего племянника, а ведь он вырос при дворе. — Он улыбнулся Рудире, потом выжидательно глянул на Ханнера.

Ханнер знал этот взгляд. Дядя Фаран ожидал, что он сейчас сдастся, признает, что Фаран, разумеется, прав, и все начнут делать то, что он им скажет, — вот только сдаться Ханнер еще был не готов. Он размышлял.

Выжидательный взгляд Фарана начал уже сменяться хмурым, когда Ханнер наконец заговорил:

— Дядя… Ты сказал, правитель намерен обвинить Гильдию в истреблении чародеев?

— Да. Именно это…

— Но пока он ничего не сделал?

Фаран изумленно заморгал, и Ханнер сообразил, что впервые в жизни перебил дядюшку.

— Нет, — ответил Фаран. — Еще не успел. Он просил магистров Гильдии снестись с ним, как только они смогут, и рассчитывает на встречу не позднее, чем завтра. Так что пара-тройка часов у нас есть…

— Дядя, — снова перебил Ханнер. Глаза Фарана были уже совершенно круглыми. — Почему ты так уверен, что Гильдия объединится с правителем? В конце концов чародеи — такие же маги, как и они.

Рот Фарана приоткрылся — и закрылся вновь.

— Надо поговорить с ними, — заявил Отисен. — Возможно, они на нашей стороне!

— Возможно, и среди них есть чародеи, — предположил Ханнер. — Ведь нет причин, почему бы им не быть и среди магов.

— Кто знает? — спросил Фаран. — Может, магов чары не затронули.

— Но даже если и так, они могут нам сочувствовать, — сказал Ханнер. — Ты ведь не просил делать тебя чародеем.

— Они не допускают, чтобы среди правителей были маги, — напомнил Фаран.

— Большинство чародеев не имеют власти, — возразил Ханнер. — Вы — да, а Рудира, Зарек и Отисен — нет, они простые люди. У них столько же прав стать магами, как у любого подмастерья.

Ханнер, давно знакомый с дядюшкой, видел, как борется Фаран с желанием сказать, что ему-то это ничем не поможет, что он хочет сохранить и пост, и вновь обретенную силу. Фаран никогда не признался бы в личных мотивах, но присутствовали они всегда.

— Тебе, наверное, придется отказаться от титула, — добавил Ханнер.

— Да, полагаю, придется, — медленно проговорил Фаран. — Но это все же лучше, чем казнь.

Ханнер вовсе не был уверен, что дядя Фаран на самом деле так думает.

— Ты должен поговорить с ними, лорд Фаран, — сказал Отисен. — Может, они сделают исключение.

— Они никогда… — хором начали Фаран, Ханнер и Альрис, потом переглянулись, и Ханнер закончил: — Не делают исключений.

— Но я с ними поговорю, — добавил Фаран. — Вы совершенно правы — мы не знаем, какую позицию займет Гильдия магов в этом деле.

— Мы не знаем, долго ли сохранится новая магическая сила, — сказал Ханнер. — Возможно, если упирать на то, что она — вещь временная, они будут более терпимы. Маги прозорливы, и даже если те, кто обрел дар чародейства сейчас, останутся чародеями до конца жизни, это не то же самое, как если бы все взяли себе подмастерий и принялись обучать чародейству.

— Но ведь такое может случиться снова, — возразила Рудира. — То, что случилось вчера ночью, хочу я сказать. Насколько мы знаем, оно и может вполне случиться — сегодня или завтра.

— А про это не нужно им говорить, — заявила Альрис.

— Вы хотите, чтобы я отправился побеседовать с магистром Итинией? — спросил Ханнер.

— В этом нет нужды, — отозвался Фаран.

— Но… — начала Рудира.

Движением руки Фаран заставил ее замолчать.

— Я поговорю с Итинией сам, — сказал он.

— Подать вам плащ, милорд? — спросил Берн.

Фаран улыбнулся:

— Нет, Берн. Я не собираюсь выходить.

— Но… — начала было Мави. Ханнер шикнул на нее.

— То, что нужно, расположено на двух верхних этажах, дядя? — поинтересовался он.

Фаран быстро взглянул на него.

— А ты проницателен, мальчик. Если только не сунул туда нос…

— Я не был наверху, — сказал Ханнер. — Но что еще вы можете прятать за семью замками? Вы занимались там магией.

— Именно. — Фаран усмехнулся. — А если теперь я все равно — хоть и не по своей вине — изгой, и должен либо отказаться от титула, либо положить конец запрету Гильдии на занятие знати магией, нет смысла скрывать это и дальше. Если я воспользуюсь чарами для беседы с магистром, она поймет, что мы действительно такие же, как они все, а не простой сброд.

Ханнер не был уверен, что дядюшка в гневе продумал все до конца. То, что Фаран не только чародей, а еще и давно занимается запретной магией, делало его куда более опасным, чем правитель мог себе представить.

— Ничего не понимаю, — жалобно протянула Мави. — О чем вы все говорите?

— Объясняй ты, Ханнер. — Фаран уже шел к лестнице. — Мне пора заняться делом.

Ханнер вздохнул и пустился в объяснения.

— Мой дядя долгие годы интересовался магией, — начал он, — да и я, коли на то пошло, тоже — и, когда он был слишком занят делами города, я вместо него ведал всем, что связано с магами. Его очень раздражает, что Гильдия магов запретила всем, кто стоит у власти, будь то триумвир, монарх или наследственный сановник, учиться магии либо использовать ее в личных целях. Запреты порой выглядят капризами: к примеру, мы можем использовать чары в городских судах, чтобы распознать правду, но не можем — для наказания. Магистрат не может приговорить, скажем, убийцу к превращению в камень, а вора — к обращению в кота, каким бы справедливым подобный приговор ни казался. А наследный лорд может украсить свой особняк говорящей статуей или запереть шкатулку руной, потому что это улучшает то, чем он и без того владеет, но не может нанять волшебника, чтобы исцелить его от угрей, потому что это на пользу ему лично. Дядя Фаран вправе нанять провидца, чтобы выследить предателя, потому что это выгодно городу, но не для того, чтобы проследить за другими Азрадовыми советниками, потому что это послужит к его собственной политической выгоде. Правила очень сложны и иногда противоречат друг другу; каждый случай Гильдия рассматривает особо, и бывает, похоже, что все зависит от того, насколько неприятен оказался для магов проситель, а не от того, насколько законна его просьба.

— Кое-что из этого я знала, — сказала Мави. — Не все, конечно, я ведь не леди и не маг, но я знаю, что правитель не может приказать магам выполнять его прихоти.

— Да он ничего не может им приказать! Он должен платить им, как и любой другой, а они всегда могут отказаться от работы, даже если она не запрещена Гильдией.

— О!..

— Расскажи ей о смешении магии, — подсказала Альрис.

— Да, это тоже раздражает дядюшку. Гильдия настаивает, чтобы каждый ее член изучал только какой-то один вид магии. Ведьмам нельзя учиться волшебству, колдунам — умениям жреца и так далее. Гильдии не всегда удается проследить за тем, чтобы это исполнялось: я видел ведьм и волшебников, потихоньку практикующих чародейство, а демонологи и жрецы нередко прибегают к заклинаниям. Чаще всего, однако, этому правилу следуют — волшебники не вызывают демонов, а ведьмы не превращают людей в тритонов. — Ханнер вздохнул. — Порой я думаю, что они не позволяют знати быть кем-то еще просто потому, что считают политическую власть своего рода магией и не хотят допустить смешения ее видов.

— Никогда не думала, что учиться двум видам магии зараз запрещено правилами, — сказала Мави. — Я всегда считала, это просто слишком трудно.

— И это тоже, — согласился Ханнер. — Дядя Фаран не верит, но я говорил с несколькими дюжинами магов, так вот: большинство их слишком занято повышением собственного мастерства, чтобы еще учиться чужому. Поэтому Гильдия никогда особо и не следила за соблюдением данного правила: в этом просто нет нужды.

— Ну, ладно, — сказала Мави. — А какое все это имеет отношение к уходу лорда Фарана наверх?

Ханнер вздохнул.

— В этом доме четыре этажа. На двух первых Фаран развлекается с дамами, когда по каким-либо причинам не хочет вести их во дворец. Да и вообще развлекается и занимается чем угодно… может, встречается с тайной сектой ассасинов или еще что… не знаю. Берн присматривает за двумя нижними этажами, когда дядя Фаран в отлучке.

Берн, услыхав свое имя, быстро поклонился.

— Но два верхних этажа, — продолжал Ханнер, — всегда заперты. Берну туда хода нет. Женщинам Фарана — тоже. Никому, кроме самого дяди Фарана. Так что может быть у него такого, что он захотел бы держать в тайне? Он — лорд Фаран, главный советник правителя Этшара Пряностей, он волен заниматься чем угодно…

— …кроме магии, — договорила Мави.

— Верно. Потому-то он и собрал разные потребные магам штучки, спрятал их наверху, а теперь собирается с помощью какой-то из них связаться с Гильдией и поговорить с ними про чародеев.

— Он говорил про какую-то Итинию.

— Это наш местный магистр. По крайней мере тот, о ком мы знаем.

— А кто такой магистр? — спросила Рудира. Ханнер начал уже уставать от объяснения того, что в его окружении знали с детства, но все же продолжил. В конце концов пусть даже кое-кто из этих людей и стал сейчас своего рода магом, но их никогда ничему не учили, значит, не будучи ни аристократами, ни магами по профессии, они и не могли всего знать.

— Все маги — члены Гильдии, — ответил он. — Если ты практикуешь магию, не вступив в Гильдию, тебя убьют, если нарушишь их правила — тоже. Правители Древнего Этшара даровали им право поступать так сотни, если не тысячи лет назад, и ныне никто не оспаривает этого. Большинство их — просто члены своего цеха, как большинство людей — просто граждане Этшара. Несколько магов становятся магистрами — мы не знаем, ни кто избирает их, ни как проходят выборы, и тот, кто откроет нам это, подпишет себе смертный приговор. У магистров в руках власть — насколько большая, нам неизвестно, возможно, именно они и заправляют всем, но ходят слухи, что есть еще кто-то выше их. Мы даже не знаем, равны ли все магистры между собой, не знаем, сколько их в городе, не знаем, кто они, — все это держится в секрете. Но имена нескольких нам известны, так что, если приходит нужда, мы можем обратиться за советом в Гильдию, а не начинать с низов. В Этшаре Пряностей выше других магистров стоит Итиния. (На самом деле мы можем только предполагать, что она стоит выше двух других.) Она живет в особняке на Нижней улице, близ Арены.

— Меньше чем в полумиле отсюда, — заметила Рудира.

— Знаю, — кивнул Ханнер. — Намного меньше. Именно поэтому я и предлагал отнести послание.

— Дядя Фаран предпочитает сделать все сам, — сказала Альрис. — Он обожает покрасоваться.

— Мне все это кажется опасным, — поежилась Мави. — Если там у него собраны магические предметы, и он отправит послание с их помощью, не будет ли это значить, что он нарушает их правила?

— Вот именно. — Ханнер глянул на лестницу, и ему стало не по себе. Дядюшка поднялся наверх уже давно. — Надеюсь, он знает, что делает.

Вполне вероятно, подумалось Ханнеру, что дядя этого не знает. Когда правитель вышвырнул лорда Фарана из дворца, тот наверняка так взбеленился, что вряд ли теперь способен ясно соображать. И сейчас собирается не строить планы на будущее, а доказывать всем свою силу.

Или же он просто устал хранить столько тайн.

Или — что тоже возможно — он все-таки знает, что делает. В конце концов в подобных делах он куда опытнее Ханнера.

— Очень надеюсь, — повторил Ханнер.

Глава 20

Итиния с Островов была зла на весь свет. Она не выспалась — ей пришлось подняться раньше обычного из-за посланцев разных перепуганных лордов, магистратов и магов, а потом целый день говорить с людьми, которые думали, будто она знает больше, чем она знала на самом деле, а это всегда очень ее утомляло.

К тому же ей не нравилось, как изменилась привычная этшарская жизнь. То, что случилось прошлой ночью, нарушило очень многое, а такого Итиния терпеть не могла.

И наконец, вместо того чтобы заниматься магией, она весь день занималась людьми. Она даже ни разу не произнесла заклинания, о котором стоило бы говорить. Да, она использовала несколько мелких трюков и уже существующих артефактов, но все заклинания были не выше третьего уровня. Как же она ненавидела все это! Она стала магом, потому что любила магию и была одарена. Это также сделало ее магистром, и она жалела только о том, что ее долг как главного магистра крупнейшего города в мире слишком часто отрывал ее от работы в магической мастерской, где она оживляла предметы, беседовала с плененными духами или шлифовала те чудесные способности, развитию которых посвятила всю жизнь.

Сейчас Итиния думала, что нужно было поискать какое-нибудь искривляющее время заклятие, чтобы выкроить все-таки несколько часов на сон; однако раньше она этого не сделала, а теперь было сомнительно, окажется ли у нее такая возможность.

А потому она прибыла домой в достаточно мрачном настроении, и оно не улучшилось, когда Итиния услышала громкое, неестественное жужжание, что неслось из сада за домом.

Донельзя неприятное жужжание. Резкий, монотонный, сверлящий звук мгновенно довел Итинию до бешенства. Она сунула руку в мешочек у пояса, вытащила флакон и, зажав в пальцах щепоть серы, отворила дверь в сад, готовая метнуть в зудящую докуку Триндолову Вспышку и огнем заставить ее молчать.

Итиния вышла в сад и почти сразу увидела источник звука: блестящее черное нечто лежало на садовой стене, темно посверкивая в теплом свете закатного солнца. Предмет формой и размером походил на женскую сандалию, но с обеих сторон имел крылышки. Двое из ее волшебных стражей — каменные изваяния, которые Итиния оживила много лет назад, — скорчились у подножия стены, не сводя с предмета глаз.

Облик загадочно гудящего предмета был ей незнаком, но некоторые особенности отделки выдавали в нем талисман колдуна.

Итинию подмывало все-таки испепелить предмет, но Триндолова Вспышка не всегда действует на талисманы; к тому же нельзя было исключить и ответного действия. Она высыпала серу и отерла пальцы полой мантии, а потом осторожно приблизилась к жужжащему предмету.

Ткнуть в него атамэ, ритуальным кинжалом мага, который Итиния всегда носила на поясе? Может и помочь: колдовство и волшебство не особо любят друг друга, а атамэ — практически чистое волшебство, он может уничтожать любые творения колдунов без особого вреда для себя.

Однако поступи Итиния так — и ей никогда не узнать, кто и почему послал талисман, а весть может быть важной. Кому-то из колдунов может быть известно что-то о приключившейся вчера таинственной и вредоносной вспышке магии. Итиния не могла позволить себе отринуть эти знания.

Да и вряд ли эта штука действительно опасна. Ни один колдун не рискнет тронуть ее; напасть на магистра — значит расстаться с жизнью. Даже если нападение закончится удачей — что невозможно при постоянно защищающих ее заклятиях, — Гильдия магов ответит на удар быстро и смертоносно.

Итиния остановилась в нескольких ярдах от стены. Каменные стражи обернулись, бросили на нее взгляд и снова уставились на талисман.

— Долго эта штука тут шумит? — спросила Итиния у ближайшей из горгулий, что устроились на каждом выступе и в каждой нише ее дома.

Горгулья со скрежетом повернула голову и взглянула на нее.

— Около часа, хозяйка, — пророкотал раскатистый голос. Разобрать слова было трудно, но Итиния привыкла к своеобразной речи своих созданий.

Вот соседям-то радость, подумала она. Впрочем, вряд ли они посмеют жаловаться: живешь рядом с магом — будь готов к неприятностям, но и добрососедских чувств им это не прибавит.

— И все время вот так жужжит?

— Нет, хозяйка. Оно свалилось с неба и полетело к дому, и Старый Валун его прогнал, как ты нам велела, если лезут в сад. Оно не послушалось, тогда Валун и Искра спустились и пуганули его. Оно отступило и устроилось там, где сидит сейчас, и начало тебя звать. Когда ты не откликнулась, оно перестало звать и начало жужжать.

Старый Валун и Искра были теми изваяниями, которые следили за предметом и сейчас. Итиния взглянула на нишу Старого Валуна на юго-восточном углу дома.

— Видели вы, откуда оно явилось?

Нет, хозяйка. Оно прилетело от солнца, когда мы медитировали.

— Спали вы, а не медитировали, — сказала Итиния. — Сколько можно повторять: не пытайтесь меня морочить. Камни должны спать — и скрывать это незачем.

— Да, хозяйка, — смутилась горгулья.

— Оно называло мое имя? А что-нибудь еще сказало?

— Сказало, что ему нужно поговорить с тобой.

Итиния вздохнула. Еще один.

— Сейчас разберемся, — проговорила она и, приподняв подол мантии, чтобы он не запылился на давно нехоженых плитах, пошла по дорожке к стене.

Искра и Старый Валун расступились, пропуская ее, и Итиния задержалась, чтобы похлопать Валуна по гладкой гранитной макушке меж точеных изогнутых рогов.

— Молодец, — ласково сказала она. — И ты тоже, Искра. Хорошо поработали. А теперь возвращайтесь к себе.

Пасть Искры была настолько забита клыками и языком, что и говорить она не могла; но Валун прорычал:

— Благодарим, хозяйка. — После чего обе статуи вepнyлись на свои места.

Когда они убрались, Итиния резко сказала:

— Ну ладно, я здесь. Прекрати жужжать и говори, что тебе надо.

Жужжание не смолкло.

— Прекрати! — рявкнула Итиния; ладонь ее легла на рукоять атамэ.

Жужжание оборвалось.

— Магистр?.. — послышался голос из черного предмета.

— Да, — сердито подтвердила Итиния. Голос звучал знакомо — без сомнения, этшарец, судя по интонациям — богатый и знатный. Узнать его она не смогла, а настроения быть вежливой не имела. — Кто ты?

— Прошу прощения, магистр, — произнес голос. — Я — лорд Фаран, бывший главный советник лорда Азрада.

Итиния закрыла глаза.

— Кровь и смерть!.. — вырвалось у нее.

Она уже получила послание лорда Азрада: правитель желал как можно скорее посоветоваться с Гильдией по срочному делу, что означало требование к Гильдии предпринять что-нибудь по поводу чародеев. Итиния отложила встречу до завтра — имея дело с Азрадом-Сиднем, всегда было полезно немного потянуть время, чтобы его природная лень взяла свое. Остыв, Азрад становился куда менее требовательным, что бы ни взволновало его. Встреча ранним утром еще больше смягчала его, а потому Итиния намеревалась прибыть во дворец не позднее, чем через час после восхода. Завтра… или послезавтра.

Кроме всего прочего, за это время она успеет обо всем разузнать и подумать, что и как сделать.

Однако послание лорда Фарана осложняло ситуацию. "Бывший главный советник" означало, что среди правителей города серьезный раскол, и Итиния заподозрила, что Гильдия магов, хочет она того или нет, окажется втянутой в эти дрязги.

Одной из причин, почему гильдейские правила запрещали магам участвовать в правлении, а правителям — развлекаться магией, было как раз то, что Гильдия не желала оказываться втянутой в подобные склоки. Правда, на сей раз участники склоки явно пожелали ее втянуть.

По-видимому, дело как-то связано с чародеями.

И случилось еще кое-что: лорд Фаран обратился к ней при помощи магии. Он отлично знал, что Гильдия никогда не одобрит подобного использования чар любым из сановников; значит, он сделал это с особой целью.

С какой целью, хотелось бы знать? Итинии приходилось уже иметь дело с лордом Фараном; она не понимала его изворотливого ума, да и не хотела понимать. Он оказался совершенно не способен воспринимать самый ясный ответ Гильдии и при любых обстоятельствах начинал искать скрытый смысл. Это раздражало Итинию, поскольку она всегда старалась говорить с правителями Гегемонии прямо и открыто. Она предпочла бы никогда больше ничего не обсуждать с Фараном.

Однако ей, судя по всему, все-таки придется снова иметь с ним дело. Если даже он больше не правая рука правителя — он, похоже, сохранил немалую власть и, очевидно, умеет пользоваться колдовством.

И еще: похоже, он решил ткнуть в это Гильдию носом. Если бы речь шла о ком угодно другом, Итиния сочла бы это просто-напросто дурацкой выходкой; когда же дело касается лорда Фарана, нельзя быть уверенной абсолютно ни в чем.

— Слушаю, милорд, — обратилась Итиния к маленькому черному талисману, стараясь, чтобы голос ее прозвучал как можно ровнее. — Чем могу служить?

— Уверен, ты знаешь о событиях прошлой ночи и вспышке того, что является совершенно новым видом магии.

— Знаю. — Она проглотила естественное "разумеется".

— Думаю, лорд Азрад захочет получить совет представителей Гильдии магов, дабы решить, что делать. Мне известно, что он уже вас призвал, и встреча, если еще не состоялась, состоится в ближайшие дни.

— Скорее всего да. Время еще не согласовано.

— Само собой, — сказал талисман. — Но, когда бы ни произошла встреча, думаю, вам было бы небезынтересно узнать о планах правителя, высказанных более откровенно, чем он рискнет сказать вам при встрече сам. Кроме того, мне также хотелось бы встретиться с руководством Гильдии — как представителю противоположной стороны.

— И что же это за сторона?

— Чародеи.

С минуту Итиния смотрела на талисман, потом прикрыла глаза, положила ладони на лоб и принялась пальцами массировать виски.

Этого ей только и не хватало. Чародеи объединились и обрели вождя, возможно, лучшего и самого опытного политика города.

— Магистр? — окликнул голос из талисмана.

— Я здесь. — Она открыла глаза, но рук со лба не убрала. — Я просто задумалась. — Она вздохнула. — Хорошо, милорд, ты желаешь видеть меня или просто поговорим через этот запретный аппарат, что ты запустил в мой сад?

— Магистр, я более не вхожу в правительство Азрада. Не думаю, что теперь колдовство запретно для меня.

— Прекрасно, — проговорила Итиния. — Обсудим и это — в свое время. Так мы встретимся?

— В этом нет необходимости, но как пожелаешь. Возможно, так будет удобнее.

— Возможно. Однако пока что давай поговорим так.

— Воля твоя.

— Так скажи, каковы намерения правителя.

— Он намерен, магистр, объявить чародейство вне закона и приказать истребить всех чародеев, виновных и невинных равно, в пределах городских стен, ибо они угрожают порядку и покою города. Далее он намерен возложить всю ответственность за данное решение и за его осуществление на Гильдию магов, присвоившую себе власть во всем, что касается магии. Должен ли я говорить, как станут относиться к Гильдии горожане, когда паника схлынет и станет известно, кто приказал уничтожить сотни невинных?

Итиния снова закрыла глаза.

— Нет! — прошептала она. И добавила громче: — Могу представить.

— Вчера ночью, магистр, как вы, должно быть, слышали, несколько новоиспеченных чародеев не присоединились к ночным безумствам, грабежам и насилию, а попытались помешать разрушителям и предложили свою службу правителю. Однако перетрусивший лорд Азрад отказался пустить их во дворец. Ныне я принял этот отряд под свою команду, где мы все — известно лишь избранным, и я говорю с вами от их имени. Мы не видим причин, по которым должны нести наказание за беспорядки минувшей ночи — мы не участвовали в них, мы делали все возможное, чтобы прекратить их, и передали четверых чародеев-преступников на суд в управу Старого Торгового квартала. Мы не защищаем тех чародеев, что творили беззакония, но сами мы невинны, и все же лорд Азрад дал мне понять совершенно ясно, что намерен требовать смертного приговора не только преступникам, но и нам. Я обращаюсь ныне к вам, магистр, чтобы просить Гильдию магов отказаться от участия в этой вопиющей несправедливости. Я прошу всех вас прийти на помощь таким же, как вы, магам…

— Вы не маги, — гневно перебила Итиния. — Вы не обучены, не проходили ученичества, не принадлежите ни к одной из признанных школ. Вы — люди, зачарованные каким-то неведомым доныне заклятием; это не делает вас магами.

— Хорошо, пусть не маги, но люди, наделенные магической силой, причем не по своей воле и совершенно безвинно.

— Да, конечно, — сказала Итиния. — Я понимаю вас.

Но, к сожалению, она понимала и правителя — если Фаран верно изложил его точку зрения. Итиния сама видела дюжину трупов людей, убитых чародеями; видела мальчика, утыканного чародеем осколками выбитого стекла: жрица пыталась призвать бога Блакроса, чтобы исцелить дитя, а ведьма унимала его боль — но даже если бог отозвался и вернул мальчику телесное здоровье, кто исцелит его дух от памяти об ужасах и страданиях, которые он перенес?..

Итинии не хотелось больше говорить с Фараном: голос его звучал через талисман спокойно и мягко, но ей он стал вдруг ужасно неприятен.

— Мне нужно переговорить с остальными, — сказала она. — Если ты более не живешь во дворце, как нам связаться с тобой? Полагаю, ты предпочтешь обойтись без заклинания Наведенных Грез и не захочешь, чтобы мы узнали о вашем тайном убежище.

— Мне едва ли удастся скрыть от Гильдии место, где я нахожусь, — ответил Фаран, — но, чтобы не обременять тебя, позволь предложить вот что: возьми этот талисман и помести его в безопасное место. Когда захочешь поговорить со мной, коснись его — и тепло твоей руки пробудит его и призовет меня.

— Умно, — признала Итиния. Вообще-то она была невысокого мнения о колдовстве, которое имело странные ограничения и имело свойство подводить в самый неподходящий момент, но этот талисман — если действительно он работает, как сказано, — мог оказаться весьма полезным.

— Разумеется, может случиться, что я откликнусь не сразу, — предупредил голос Фарана.

— Конечно, — согласилась Итиния. А так ли уж хорош талисман, в любое мгновение способный потребовать внимания, подумалось ей. В который уже раз она порадовалась, что из всех видов магии избрала именно волшебство. — Так я свяжусь с вами.

— Благодарю, — ответил голос Фарана.

Итиния взяла талисман, сунула его в поясной кошель и, повернувшись, направилась в дом.

Глава 21

Утром шестого дня летнежара Мави вышла во двор за отцовским домом — вроде бы для того, чтобы выбросить помои в общественную бочку, на самом же деле — чтобы послушать утренние сплетни и похвастать собственными вчерашними приключениями.

Вечером четвертого, укладываясь в постель, она мечтала, что вечерняя прогулка по городу с лордом Ханнером и прощальный поцелуй перед дверью дома станут достойной темой для обсуждения пятого утром. Вместо этого утром все только и говорили, что о ночном безумии, так что Мави не удалось даже помянуть о своих новостях.

Сегодня, однако, ее рассказ о приключениях в обществе Ханнера и его отряда чародеев должен был стать гвоздем программы — что бы там ни понаговорили Тетта, Аниара или Ория. Она летала по воздуху, встречалась с чародеями, провела целый день с лордом Ханнером и лордом Фараном да еще слышала все эти предательские речи, которые вел лорд Фаран…

Мави широко улыбнулась от такой мысли. А Ханнер снова провожал ее домой, и на сей раз они поцеловали друг друга и, кстати, не просто чмокнули один другого в щечку.

Теперь, после Ночи Безумия, когда его дядюшка перестал быть лордом-советником, а сделался просто изгоем-чародеем, лорд Ханнер был не такой уж хорошей добычей, но Мави в общем-то было это безразлично. Он оставался все тем же симпатичным молодым человеком, отзывчивым, искренним, услужливым, и Мави не могла не радоваться его обществу. Он был чуть-чуть слишком мягок и толст, немного не уверен в себе но в целом Мави находила его вполне приятным. Ей нравились его темные глаза, вьющиеся черные волосы, обаятельная улыбка.

Если бы он к тому же занимал приличное положение, а не просто был помощником своего дядюшки, она охотно вышла бы за него замуж.

Мави откинула крышку бочки, выбросила туда мусор и положила крышку на место. Выпрямившись, она огляделась и увидела Орию.

Девушки помахали друг другу, потом Ория освободилась от ноши, и юные дамы устроились поболтать на скамеечке под древним камедным деревом у стены курятника старухи Скиг.

Поначалу, как водится, болтали о всякой чепухе: кто мог забеременеть, у кого сорвалась свадьба, кто, наоборот, обручился, и все такое прочее. Все более интересное приберегалось до общего сбора.

А потом появилась Тетта — почти бегом.

— Что стряслось? — спросила Ория, когда Тетта с разбегу рухнула на скамью.

— Слыхали про Панчу? — Тетта пристроилась подле Ории.

— А что с ней? — поинтересовалась Мави. Панча была сводной старшей сестрой Аниары.

— Она чародейка!

— Шутишь! — потрясенно выдохнула Ория.

Мави, которая провела весь прошлый день в окружении почти одних только чародеев, поразилась куда меньше, тем более что Аниара вчера помянула, как Панча проснулась ночью, захлебываясь криком.

Однако по улицам Панча не бегала и окон не била.

— С ней все в порядке? — спросила Мави.

— С Анкарой? Волнуется, конечно, но…

— Я про Панчу.

— О!.. — Тетта на миг смутилась, потом сказала: — Думаю, да. Ее заперли в комнате и послали за жрецом.

— З а жрецом? Зачем?

— Чтобы попытаться ее вылечить, конечно! — Через голову Орин Тетта взглянула на Мави.

— А как Аниара? — вмешалась Ория. — Она-то не чародейка?

— Говорит — нет, — отвечала Тетта. — Она неплохо держится, но не может уйти из дому, пока там жрец.

— Значит, сегодня ее не будет? — уточнила Мави.

— Нет. — Тетта оглядела подруг. — Думаю, нам стоило бы сходить туда и успокоить ее.

— Конечно же, сходим! — согласилась Ория. Она зябко повела плечами. — Ну надо же, собственная сестра — чародейка! Вот ужас-то.

— Не такой уж и ужас на самом деле, — возразила Мави.

— Ты-то откуда знаешь? — фыркнула Тетта.

Мави улыбнулась и принялась объяснять, как она провела вчерашний день. Подружки были поражены — что и ожидалось.

— Может, стоило бы рассказать Панче об этом доме чародеев, — задумчиво предложила Ория, когда Мави закончила свой рассказ.

— Но ее же лечат! — возразила Тетта.

— Но вряд ли вылечат, — с сомнением покачала головой Мави. — Не верю я, что чародеев можно вылечить.

— Пойдем посмотрим? — Ория вскочила. — Только сперва отнесем все домой…

Подружки закивали, и уже через полчаса троица беседовала с Аниарой и ее матушкой в гостиной их дома, изо всех сил делая вид, что не слышат несущегося сверху бормотания.

— Надеюсь, сработает. — Аниара взглянула вверх.

— На самом деле быть чародеем вовсе не так ужасно, сказала Мави. — Кое-кто в доме лорда Фарана просто гордится этим. И, думаю, порой это очень удобно — владеть такой силой.

Аниара содрогнулась.

— От нее мороз по коже, — призналась она. — Что, если сестра обезумеет, как те, другие? И начнет ломать вещи? Или вокруг нее станут исчезать люди? А что, если…

В этот миг солнечный свет померк, а Мави и всех остальных будто придавило чем-то.

Мави сглотнула.

— Кажется, молитвы жреца подействовали, — сказала она. Мысль о том, что наверху, в комнате Панчи, присутствует бог или какое-то его воплощение, заставила ее волноваться не меньше, чем полный дом чародеев.

— Интересно, кого он призывает?.. — Ория смотрела наверх.

— Помнится, когда болел Дириэль, жрица призывала Блакроса, — отозвалась Тетта. — Она сказала тогда, что Блакрос — бог-целитель.

— А мне кажется, чародейство в исцелении не нуждается, — с сомнением произнесла Мави. Она взглянула на мать Аниары — и Панчи: та с несчастным видом сидела в углу в кресле-качалке.

Женщины помолчали; в доме был бог, и это действовало на всех, хоть и по-разному. Наконец Аниара попросила:

— Мави, расскажи еще про лорда Фарана!

Радуясь, что можно отвлечься, Мави принялась подробно описывать, что и как делал и говорил накануне лорд Фаран. Она как раз дошла до его колдовского разговора с Итинией, когда воздух колыхнулся и незримая плита поднялась с их плеч.

Все взоры обратились к лестнице.

— Должно быть, кончилось, — сказала Ория.

Мгновением позже наверху растворилась дверь, послышалось всхлипывание Панчи, и на лестнице, оправляя белое одеяние, появился жрец.

— Как там? — Аниара вскочила.

Жрец глубоко вздохнул и лишь потом ответил:

— Я советовался с богиней Унниэль Проницательной. Боюсь, результат не тот, на какой вы рассчитывали.

— О чем ты говоришь?

Жрец снова вздохнул.

— Богиня не признала в твоей сестре человека. — Не дав никому ничего сказать, он поднял руку и продолжал: — Само по себе это значит немного: боги видят не так, как мы, и часто не признают магов — кроме жрецов — людьми. Кое-кого из людей они не видят вообще; мы не понимаем почему, а боги не утруждают себя внятными объяснениями. Унниэль видит Панчу, но не как человека; она сказала: Панча — творение, для которого в этшарском названия нет.

Аниара издала полупридушенный стон.

— Унниэль не смогла поведать мне ничего достойного внимания и про сами чары, — вновь заговорил жрец. — Она не может снять их и уверила меня, что этого не сможет никто, ни боги, ни демоны. Она сказала, вряд ли какая-то иная магия может обратить превращение Панчи, мешает что-то у той в голове — богиня назвала это урсеттор фуал, — однако она напомнила мне, что даже боги не вполне разбираются в магии и не знают точно, чего можно добиться с ее помощью.

— Так Панча по-прежнему чародейка? — потребовала ответа мать Аниары. Мави в удивлении обернулась: старая дама перестала раскачиваться и пожирала жреца глазами.

— Она осталась чародейкой, — подтвердил жрец. — Больше, чем сделал, я сделать не могу.

— В моем доме чародеям не место, — решительно заявила старуха.

— Мама, она твоя дочь! — воскликнула Аниара.

— Уже нет. Ты слышала, что сказал жрец, Аниара: она теперь даже не человек! Она — тварь, которая притворяется моей дочкой.

— Я не говорил… — начал жрец.

— Человек или нет — но чудовищем она вот-вот станет, — заявила старуха. — Кто-нибудь уже слышал про дом в Морском районе — там, где Варрин-Ткач в мгновение ока снес верхний этаж? Едва собственную жену не пришиб!

Девушки переглянулись.

— Прошу тебя, мама, это же ее дом, — сказала Аниара. — Куда ей еще идти?

Мави уже знала, что будет дальше; и точно — Тетта и Ория повернулись и уставились на нее. Мать Панчи ткнула в нее пальцем, и Аниара тоже обернулась.

Озадаченный жрец тоже смотрел на нее — просто потому, что смотрели другие.

— Ну ладно, — сдалась их безмолвному напору Мави. — Я отведу ее туда. — Правду сказать, согласилась она не только из сочувствия к Панче, но и потому, что могла лишний раз повидать лорда Ханнера и убедиться, что он все еще принадлежит ей.

— Могу я узнать — куда? — спросил жрец.

— Объясни ты. — Аниара уже шла к лестнице. — Я пока помогу Панче собраться.

Обрабатывая толпу на площади — срезая с поясов кошельки и опуская их в собственную суму, — Танна-Воровка не переставала размышлять, с кем ей поговорить об Элькене. И надо ли вообще о нем с кем-нибудь говорить. Она пришла сюда, чтобы предупредить городскую стражу насчет чародеев, но сразу же поняла, что им уже все известно. Гвардейцы у входа во дворец, шумящая толпа — дураку понятно, про чародеев знают все.

И за ее сведения никто ей и гроша не даст.

Она пожалела, что потратила день, хороня Элькена; а еще ведь надо было отмыться, украсть чистую одежку и хоть немного успокоиться. Приди она сюда вчера да расскажи все — глядишь, ей и перепало бы несколько медяков.

Само собой, она и так внакладе не останется: заработает обычным манером, и не медяки. Толпа большая и злая, а значит, народ куда более неосмотрителен, чем всегда, так что с полдюжины кошельков ей обеспечены точно. Однако тут дело принципа: у нее есть что продать, а она не может выручить за это деньги.

Как еще посмотреть, сказала себе Танна, деньги-то она все равно получила, ведь просто так она никогда бы сюда не пришла: площадь перед дворцом, стражи полно, да еще и маги могут следить… Так что нет, не было бы ее здесь — и толпу эту с ее дармовыми кошельками она бы прозевала.

Она отвлеклась, и зря; рядом тут же раздался вопль: "Мой кошель!.. Где мой кошель?!"

Танна обернулась посмотреть, кто вопит, готовая задать деру, если на нее укажут. Возможно, люди были все же не так беззаботны, как ей казалось.

Пожилой человек смотрел на перерезанные шнурки, что болтались на его поясе; потом поднял голову и оглядел толпу.

— Кто это сделал? — проревел он. — Видел кто-нибудь, кто срезал мой кошель?

Повинуясь внезапному озарению, Танна выкрикнула:

— Чародеи!

Голова старика повернулась, и он уставился прямо на девушку.

— Он исчез, — объяснила Танна. — Я видела! Просто исчез. Чародеи это, больше некому!

— Чародеи?.. — повторил старик. — Сперва забрали у меня сына, а теперь деньги? — Он повернулся взглянуть на стражников у северного края площади. — Гори оно все, пора же хоть что-нибудь с этим делать!

— Скажите это им! — С этими словами Танна ловко скользнула за широкую спину какого-то верзилы.

Мигом позже она пробиралась сквозь толпу подальше от сердитого старика, который уже ругался с одним из стражников Самое время сматываться, сказала она себе. Она попыталась исполнить гражданский долг, сообщив про Элькена — как он хотел захватить Стофутовое поле, и собрала несколько толстых кошельков для собственных нужд; пора убираться, а то как бы удача не повернулась к ней задом.

Десятью минутами позже она трусила вниз по Аренной улице, стараясь не слышать рева толпы за спиной.

Кеннан был в бешенстве. Стражники отослали его к капитану, тот терпеливо выслушал его рассказ, а потом велел убираться.

— Но они украли мой кошель! — возмутился он.

— Твой кошелек, господин, украли не чародеи, — возразил капитан. — Похоже, тут поработал обычный вор.

— Но девочка видела!..

— Вот она-то скорее всего его и срезала.

— Капитан, у меня похитили сперва сына, потом — деньги, и я требую, чтобы вы сделали что-нибудь с ворами!

— Правитель совещается с помощниками и магами, они должны решить, что предпринять.

— Что предпринять? Да просто взять их всех, и пусть возвращают украденное! — яростно выкрикнул Кеннан. — Они все там, в большом черном каменном доме на углу Высокой и Коронной!

— Сэр, сомнительно, чтобы там были все чародеи!

— Ну, некоторые-то уж точно там! — злобно заявил Кеннан. — Лорд Фаран ушел туда, и тот толстяк, и рыжая девка…

— Сэр, у меня приказ, — сказал капитан. — Я должен охранять площадь и дворец. Если только у вас нет явных доказательств, что именно эти чародеи похитили вашего сына и ваш кошелек, я не стану арестовывать их. Если у вас действительно есть свидетель — приведите ее сюда на допрос.

Кеннан пылающим взглядом смерил солдата, повернулся и стал высматривать тоненькую длинноволосую девушку в коричневой тунике.

Ее нигде не было.

С минуту он молча злился, потом, прорычав:

— С меня хватит! — тяжело зашагал прочь.

— Прости, — сказал кто-то.

Кеннан повернулся: перед ним стоял плотный крепыш в светлой тупике.

— Да?

— Я не ослышался, ты скапал, что знаешь, где живут чародеи?

— Знаю, — кивнул Кеннан. — И что?

— Они забрали моего брата, — сказал крепыш. — Не мог бы ты показать мне то место?

Кеннан снова всмотрелся в толпу, но девица как в воду кинула. Похоже, тут ему ничего добиться не удастся.

— Ладно, — решился он. — Пойдем вместе. Хоть проследим за домом на худой конец.

Глава 22

Магу Манрину, магистру Этшара-на-Песках, в чьи обязанности входило наблюдать за всеми теми магами, что живут вне городских стен на расстоянии двух дней пути, и представлять их интересы, было не до веселья. Даже более не до веселья, чем за день до того его коллеге Итинии в Этшаре Пряностей до разговора с лордом Фараном.

Ночь Безумия, как ее теперь называли, ударила по Этшару-на-Песках едва ли не сильнее, чем по его брату Этшару Пряностей. Сотни людей пропали, дюжины — погибли, лавки и дома были разграблены и сожжены. К тому же в отличие от беспорядков в соседнем городе безумства в Этшаре-на-Песках длились до рассвета. Тут не было законопослушных чародеев, чтобы патрулировать улицы, усмиряя взбесившихся собратьев; Эдерд IV не стал призывать стражников защищать дворец, как сделал это его собрат Азрад VI, вместо этого он отправил их на улицы, что зачастую только подливало масла а огонь.

Тем не менее не до веселья Манрину было отнюдь не из-за всего этого.

Люди Эдерда IV рыскали по всей улице Волшебников, допрашивая каждого попавшегося им на глаза волшебника: таким образом они надеялись найти объяснение странному взрыву неведомой волшебной силы. Сам Эдерд во дворце держал совет с несколькими весьма уважаемыми магами разных школ, а его супруга Зарреа отправилась в город, дабы организовать, где можно, восстановительные работы, если надо — с помощью магов.

Манрина же у него дома допрашивал лорд Калтон, сын министра юстиции, и это было весьма неприятно. У Манрина в результате сложилось впечатление, что жители города преисполнены недоверия к магии вообще и к нему, магистру, в частности.

Но и это не было главной причиной головной боли Манрина.

Среди пропавших оказалась дочь Манрина: ее не видели со времени ночного переполоха.

Но даже и это в череде неприятностей не стояло для Манрина на первом месте; на втором — не более того. Феррис была взрослой женщиной, уже не очень молодой, но вполне способной позаботиться о себе, и Манрин убеждал себя, что она, возможно, просто укрылась в каком-нибудь безопасном месте и выжидает, пока все успокоится. А если даже она и вправду среди пропавших, так ведь никто не знает, что с ними сталось; быть может, все они живы и невредимы.

А трое остальных детей Манрина, их супруги, дюжина внуков и полдюжины правнуков благополучно сидели по домам. Ни о ком из них он не волновался.

Больше всего Манрин тревожился за свой магический дар. В последние несколько дней он перепробовал множество самых разных заклятий и мог бы перечесть по пальцам те, что сработали. Ничего удивительного, что ничего не вышло с заклинанием Явленной Мощи — в тех обломках на улице, на которые его наложил Манрин, могло и не сохраниться никаких следов пропавших людей, а сами по себе чары были достаточно сложны и хитроумны — девятый уровень как-никак. Но, потерпев неудачу с заклятием Всеведенья, Манрин понял: что-то действительно не так. Неудавшееся заклинание было простеньким, всего третьего уровня, он выучил его еще в ученичестве — тому вот уже почти сто лет — и не знал с ним проблем со времен, когда был подмастерьем. Теперь он магистр; как же нечто настолько обыденное может у него не выходить?.. Главным, конечно, являются составляющие. Манрин точно знал, что и кинжал, и курения были именно такими, какими нужно. А может, на камень каким-то образом попал солнечный свет?

Его магические способности не исчезли совсем: Манрин проверил это, быстренько сотворив несколько совсем простых заклинаний первого уровня; беда была в том, что никакой уверенности в чем-то более сложном — а значит, и полезном — больше не было.

А еще по его мастерской сами собой начали двигаться вещи. Кресло само скользило на место, Книга заклинаний сама прыгала в руки, и все такое прочее. Все эти передвижения были безвредны, порой даже полезны, но их не должно было быть! Не оставил ли он незаконченным какое-то заклятие, не забыл ли отпустить какое-нибудь волшебное существо?.. Мог ли задержаться здесь Воздушный Прислужник, вызванный неделю назад, и по сию пору стараться услужить? Нет, вряд ли — он получил свои три задания, выполнил их, и Манрин отпустил его.

Эти неудачи и передвижения не могли не встревожить. Чары, ведущие себя не так, — в любом случае повод для беспокойства: уж слишком могущественными силами они управляют.

Неужто возраст снова берет над ним власть? Немало времени утекло с тех пор, как он зачаровал себя заклятием юности; возможно, пришла пора обновить чары. В своем нынешнем состоянии Манрин едва ли был способен произвести нечто столь сложное сам, а нанимать мага со стороны — дело дорогое и хлопотное. В первый раз он пожалел, что некогда предпочел простое омоложение вечной юности.

А может, возраст вообще ни при чем. Что, если его личные проблемы связаны с той неведомой волшебной силой, что так переполошила город?

Что же, в конце концов он — маг. Если у него возникал вопрос — не важно, какой, — он всегда мог получить ответ. Если заклятие сработает. А если нет — какой он тогда маг?

Он собрал все, что нужно — соль, петушиную кровь, свой атамэ и необходимые благовония, — и как раз подбирал наиболее точные слова, чтобы облечь в них вопрос для Фенделова Прозрения, надеясь, что все сработает, когда в двери мастерской постучали.

Манрин вздохнул и опустил атамэ.

— Да! — откликнулся он.

Дверь приоткрылась, и в щель заглянул его слуга Дернет.

— Хозяин, — сообщил он, — к тебе гости.

— Лорд Калтон? Или леди Зарреа?

— Нет, хозяин. Маг, именуемый Абдаран Белый, и его ученик, Ульпен из Северного Харриса.

Манрин сдвинул брови.

— Абдаран?.. Ах да! Знаю его. Так у него ученик?

— Очевидно, хозяин.

— Пришли их сюда.

Дернет помедлил — обычно Манрин принимал гостей в одной из гостиных. Приказ, однако, был достаточно ясен.

— Сию минуту, хозяин, — сказал он, прикрывая дверь.

Манрин снова уткнулся в свой листок, раздумывая, какой глагол подойдет больше — "объясни" или "опиши", и не превращают ли эти глаголы вопрос в просьбу: тогда Прорицание не сработает, как нужно. Возможно, лучше будет: "Какова природа…"

Дверь снова отворилась, и вошли два мага, оба в официальных одеждах: на старшем, лет пятидесяти с небольшим, мантия была темно-красная, и цвет этот подчеркивал снежную белизну его волос; младший, черноволосый паренек лет шестнадцати, был в сером одеянии подмастерья.

— Магистр, — с поклоном произнес старший.

— Абдаран, — ответствовал Манрин, отбрасывая листок. — Что привело тебя в Этшар?

Абдаран мрачно улыбнулся:

— Ноги, конечно. Заклинаний переноса под рукой не оказалось, а дело у нас важнейшее. Можно, мы сядем?

— Сделайте одолжение — если найдете куда. — Манрин широким жестом обвел мастерскую. — Так что за важное дело?

Абдаран поглядел на кресло, и Ульпен торопливо снял с него несколько книг и связку маленьких косточек. Абдаран сел и продолжал:

— У моего ученика, Ульпена, развились странные новые способности.

Ульпен деловито снимал со второго кресла какие-то горшочки. Кресел, не считая собственного табурета Манрина, в мастерской было всего три, и все они были завалены всякой всячиной. Занятый расчисткой, юноша не заметил устремленного на него вопросительного взгляда Манрина.

— Что за способности? — спросил Манрин.

— Во-первых, он передвигает физические объекты силой одной только мысли.

— Чародейство, — определил Манрин. Он взглянул на Ульпена. — Но ведь у него уже есть атамэ, не так ли?

— Конечно, магистр, — отвечал Абдаран. — Вон он на поясе. Боюсь, я не улавливаю связи, и слово "чародейство" мне не знакомо. Мы слышали нечто похожее от стражников у Главных ворот, но что это такое — не знаем.

Манрин удивленно уставился на посетителей.

— Боги! — воскликнул он. — Где вы оба были?

— В Северном Харрисе, — резко ответил Абдаран. — Это деревня лигах в восьми к северо-востоку отсюда, как ты, конечно же, знаешь.

— Наставник, — громко прошептал Ульпен, — он же магистр!..

Манрин вздохнул.

— Нет, мальчик, он прав. Прости меня, здесь все об этом знают, вот и… Что ж, значит, вы ее каким-то образом пропустили.

— Что пропустили? — уже более вежливо уточнил Абдаран.

— Ночь Безумия. Так ее называют. Позапрошлая ночь — с позднего вечера четвертого дня летнежара до утра пятого дня.

Абдаран явно ждал продолжения, и Манрин заговорил снова:

— В ту ночь — после заката, но до полуночи — произошло… нечто. Нам до сих пор неизвестно, что именно; попытки прозрений ничего не дали, их блокирует какая-то очень мощная и совершенно незнакомая нам магия. Сотни, быть может, тысячи спавших разбудил ужасный кошмар. Те, кто не спал, рассказывают о странном ощущении — их будто ударило что-то незримое. Большинство и тех, и других принялись вопить, хотя по большей части не могли объяснить почему, многих охватила паника. Почти все кричавшие и кое-кто из тех, кто молчал, обнаружили, что, как твой ученик, могут перемещать вещи, не касаясь их. А те, кто поддался панике, метались по своим домам и улицам, своей новой силой круша все вокруг и потакая любым своим прихотям. То же самое творили и иные из тех, кто не испугался, просто потому, что представилась такая возможность. Дюжины убитых, дома и лавки разграблены или сожжены — ночь была очень страшной, вам повезло, что вы ничего этого не видели.

Ульпен был бледен как мел; Абдаран глубоко задумался.

— Понимаю, — выговорил он наконец. — Так ты думаешь, это и поразило моего ученика?

— Именно так я и думаю, — кивнул Манрин. — Принимая на веру, что он может двигать вещи одной только волей. Если так, тогда он — чародей.

— Покажи ему. — Абдаран повернулся к Ульпену.

Ульпен сглотнул, огляделся и указал на связку костей, которую только что снял с Абдаранова кресла.

— Это подойдет?

— Конечно, — сказал Манрин, и не успело слово слететь с его губ, как связка повисла в воздухе примерно в футе над полом. Полетав взад-вперед, она снизилась и вновь улеглась на пол.

— А не снились тебе в последнее время дурные сны? — осведомился Манрин. — Скажем, ты падаешь, горишь или похоронен заживо?

— В эту ночь — нет. — Ульпен явно раздумывал. — А вот в прошлую — снились.

Манрин снова повернулся к Абдарану.

— Чародей, — сказал он. — Вне всяких сомнений.

— А откуда вообще это слово — "чародей"? — спросил Абдаран.

— Ведьмы из Этшара Пряностей говорят, эти чары схожи с теми, какими они пользовались несколько столетий назад, в Великую Войну. Название прижилось, хотя сходство оказалось лишь внешним.

— И много людей поражено?

— Люди лорда Эдерда считают, в Этшаре-на-Песках их несколько сотен, до тысячи. В Этшаре Пряностей, насколько мы знаем, — тоже. В Этшаре-на-Скалах их меньше, самое большее — пара сотен. Что до Малых Королевств и земель севера — оттуда пока известий нет. — Манрин немного помолчал и добавил: — Я не сказал тебе самого страшного. Когда все это только началось, в самые первые часы, сотни людей просто исчезли. Кое-кого видели: все они шли, бежали или, пользуясь новыми способностями, летели на север, если быть точным — на северо-восток. Других просто не стало, семьи хватились их, встав поутру. Никто из них не вернулся; мы понятия не имеем, что с ними сталось. Большинство винит во всем чародеев, и Эдерд раздумывает, выслать их всех или перебить, хоть мне и сомнительно, что он сам додумался до настолько крутых мер. По-видимому, двое других членов Триумвирата настроены так же решительно.

— Неужто вы еще не выяснили, что стоит за всем этим?

Манрин развел руками.

— Мы пытаемся, — проговорил он. — Покуда мы установили, что это не исходит от богов, что, несмотря на сходство, это не ведьмовство и не любая из известных форм магии. — Он взглянул на Ульпена. — А еще мы считали, будто это не затронуло магов. У тебя ведь истинный атамэ, юноша?

Ульпен кивнул и похлопал по кинжалу у пояса.

— Тогда мы оказываемся перед загадкой. В этом ноже — часть твоей души, и, как мы думали, это означает, что волшебник не может заниматься никаким другим видом магии. Именно поэтому наложен запрет на изучение более одного вида: чтобы не дать другим преимуществ. Наша разделенная душа не дает нам вызывать богов и демонов, мешает учиться ведьмовству — но, как выясняется, мы можем быть чародеями. Интересно!

Ульпен с трудом сглотнул.

— Магистр!

— Да? Говори, мой мальчик, не бойся.

— Я не знаю… я не уверен, что остался магом.

Манрин задумчиво посмотрел на юношу.

— Объясни, будь добр.

Ульпен покосился на наставника и глубоко вздохнул.

— Мне не удалось сотворить ни одного заклятия с предыдущей ночи — с того самого времени, когда это все началось. А я ведь пытался — целых четыре раза! Но ничего не вышло, и я воспользовался новой силой.

С минуту Манрин и Абдаран молча смотрели на него. Потом Манрин попросил:

— Абдаран, будь так добр, проверь атамэ этого юноши.

— Проверить?.. — озадаченно переспросил тот. — Как?

Манрин вздохнул. Как только Абдаран умудрился стать магом-наставником, не зная таких простых вещей?

— Коснись острия его атамэ острием своего. Мы получим ясный ответ.

Абдаран нахмурился, но кинжал вытащил. Ульпен обнажил свои и протянул наставнику острием вперед.

Абдаран свел клинки.

Внезапно раздался громкий треск; целый сноп зеленых и голубых искр взлетел над точкой соприкосновения, рассыпался по мастерской и исчез. Пораженный Абдаран выронил свой атамэ, но успел подхватить его, прежде чем он вонзился в пол.

Манрин сдвинул брови.

— Странно, — заметил он. — Вы никогда раньше не делали этого?

— Нет, магистр. — Тон Абдарана был куда более вежлив, чем минуту назад.

— Звук должен быть громче, а цветов — больше, — подавленно объяснил Манрин. — Этот юноша — маг, но с его атамэ что-то не так. Он хороший ученик?

— Достаточно хороший, — признал Абдаран. — Не блистает, но с двенадцатью заклинаниями справлялся.

— Ну, так здесь без сомнения что-то не то. — Он взял с рабочего стола собственный атамэ. — Давайте я вам покажу. — И он протянул клинок.

Абдаран встал с кресла, осторожно двинулся вперед, и наконец кончики кинжалов соприкоснулись. Снова раздался треск и посыпались багряные и синие искры.

Манрин выпучил глаза.

— Но и это не так! Ничуть не лучше. Должно быть, с твоим атамэ что-то не в порядке. Иди сюда, мальчик, испытаем твой.

Ульпен повиновался, но когда его атамэ коснулся клинка Манрина, раздалось только свистящее шипение да вылетело несколько индиговых искр.

— Нет! — пробормотал Манрин, впившись взглядом в клинки. — О нет!..

Части головоломки заняли свои места.

— Магистр! — окликнул его Абдаран.

— Убирайся! — взревел Манрин, указывая рукой на дверь. — Прочь отсюда, немедля! Я должен говорить с мальчиком наедине!

Озадаченный и заметно расстроенный Абдаран попятился к двери.

— Я не… — начал он.

— Вон!

— Но он мой подмастерье…

Манрин взмахнул атамэ.

— Или ты немедленно уберешься, или, клянусь всеми богами, я превращу тебя в жабу!

Абдаран исчез. Манрин закрыл и старательно запер за ним дверь, а потом повернулся к Ульпену.

— А теперь, — сказал он, — расскажи, как ты это делаешь. Двигаешь вещи и вообще… чародействуешь.

— Не понимаю. — Лицо Ульпена пылало. — Что происходит?

— Происходит то, мой мальчик, что у нас с тобой есть нечто общее, хотя я не понимал этого, пока не увидел, что оба наши атамэ каким-то образом истощились. Я был настолько уверен, что магов эта напасть не коснулась, что не замечал очевидного!

— Чего же, магистр?

— Что я тоже чародей! И что именно поэтому в последние два дня я не мог сотворить ни одного мало-мальски сложного заклинания! — Манрин взмахнул атамэ. — Мы по-прежнему с тобой маги — знаем заклинания и наши атамэ при нас, — но эта новая сила подавляет наши умения.

— Вот как? Почему вы настолько уверены?..

Манрин готов был пуститься по мастерской в пляс, но тут замер и посмотрел на Ульпена.

— Простое прозрение — и я смогу быть уверенным, — сказал он, глядя на Книгу Заклинаний, соль, благовония и кровь. — Но чтобы заклинание сработало, лучше пусть его сотворит другой.

— Мне позвать Абдарана?

Манрин поднял руку.

— Не стоит впутывать Абдарана, мой мальчик: он просто деревенский маг. Это же — дело Гильдии. — Он немного подумал. — Нам нужен Серем.

Глава 23

Серем Мудрый не держал слуг; ему прислуживали вещи, которые он оживлял по мере надобности.

Манрину это не нравилось. Чайники, сами наливающие чай, и безостановочно качающиеся пальмы-опахала были очень хороши, но дверь не открывалась сама по себе. Когда у Серема бывали ученики, это не составляло проблемы, но Калинна уже стала странствующей волшебницей, а никого другого Серем пока не взял. Так что он сам и его жена Гита были сейчас единственными обитателями просторного дома на углу Большой улицы и улицы Волшебников.

И никто из них не торопился открывать дверь.

Рядом с Манрином Ульпен с интересом разглядывал зубчатую крышу, но сам Манрин постепенно терял терпение. Через минуту — на звонок все не откликались — он принялся стучать в покрытую черной эмалью дверь.

Будь Манрин в состоянии использовать магию, он нашел бы способ убедиться, что Серем дома, но сейчас он не мог ничего. Он смотрел на миниатюрные алтари, искусно вырезанные в камне по обе стороны от дверей, — там горело неугасимое пламя и струилась неиссякаемая вода; Серем тушил огни и осушал фонтаны, только когда надолго уезжал из дому. Сейчас, однако, за изящными алтарями горели огни, а вода омывала их подножия.

От нечего делать Манрин испробовал свои новые возможности и закрутил левое пламя в жгут. Теперь, осознав себя чародеем, он мог управлять силой, и этот фокус вышел простым и даже забавным. Чародейство на поверку оказывалось не такой уж плохой штукой.

Взгляд Ульпена пробежал по цветной резьбе угловых колонн, по каменной арке, и тут юноша наконец заметил, чем занят Манрин.

— Мы могли бы открыть дверь сами, магистр, — сказал он.

Манрин пораженно уставился на него. Мысль эта не приходила ему в голову, но Ульпен, несомненно, был прав: если только на двери не было магической защиты, про которую Манрин не знал, каждый из них мог легко ее открыть — применив чародейство. Он чувствовал, как устроен замок, открыть его без ключа было бы просто. Однако же он этого не сделал.

— Могли бы, — согласился он. — Но тогда это было бы вторжение. В дом мага.

— О… — начал было Ульпен, но тут дверь отворилась: Серем смотрел с порога на своих гостей.

— А, Манрин, это ты, — проговорил он. — Что-нибудь о Гите?

Вопрос застал Манрина врасплох.

— Что?.. — переспросил он.

— Гита. Моя жена. Она исчезла.

К горлу Манрина подкатил комок. Он сглотнул.

— Позапрошлой ночью?

— Верно. — Серем вздохнул. — Так вы здесь не поэтому?

— Не совсем. — И Манрин добавил: — Моя дочь Феррис тоже пропала. Надеюсь, они целы.

— Я тоже. — Серем посторонился. — Входите и рассказывайте, что вас сюда привело.

Манрин и Ульпен прошли в гостиную, где Ульпен, открыв рот, воззрился на пальму в горшке, что без остановки качалась над большим плетеным креслом. Манрин видел ее бессчетное число раз, а потому не обратил внимания.

— Мы и правда пришли из-за Ночи Безумия, — начал он. — Хотя и не из-за бедняжки Гиты. Я не знал, что она исчезла.

— Исчезла, — повторил Серем. — Скорее всего похищена проклятыми чародеями.

Ульпен бросил на Манрина тревожный взгляд. Самообладание и воодушевление Манрина и без того получили чувствительные удары: ему пришлось, во-первых, прошагать пешком целых три квартала до дома Серема, а во-вторых, стучать в его дверь и дожидаться, пока откроют, как простому клиенту. Теперь к этому прибавилось открытие, что Гита была среди сотен пропавших. В такой ситуации, решил он, вряд ли разумно будет просить Серема прорицать: ведь тогда он узнает, что Манрин и Ульпен — чародеи и именно поэтому обычная магия им не повинуется.

Однако уйти сразу тоже было нельзя: обсудить исчезновения казалось очень важным.

— Я как-то не думал, что Феррис забрали чародеи… — начал Манрин.

— А кто же еще? — сердито перебил Серем. — Чародеи появились, сотни невинных исчезли — думаю, связь очевидна.

— Связь есть, несомненно, но почему чародеи обязательно виновны? Мы ведь не знаем, что произошло на самом деле.

— Я, конечно, не знаю, но надеялся, что ты узнал и пришел мне рассказать.

— К сожалению, нет.

— Значит, просто обменяемся наблюдениями? Я это уже делаю: поговорил с Кендриком, Перинаном и Итинией, и еще кое с кем из людей Зарреа. — Он взглянул на Ульпена, будто заметил юношу только сейчас. — Кто это?

— Ульпен из Северного Харриса. — представил того Манрин. — Он пришел в Этшар обсудить случившееся в их деревне: они там не знали, что Ночь Безумия затронула и нас.

— Она, кажется, затронула всех, — поморщился Серем. — Просто одним краям досталось больше, а другим — меньше. Баронствам Сардирона пришлось хуже, чем нам, в Алдагморе опустели целые деревни. Выжившие бежали — так эти вести дошли до нас.

— И как они с этим управляются?

— В ближайшую неделю в Сардироне-на-Водах собирается Совет баронов — будут решать, что делать. Пока же кое-кто казнит любого чародея, какой попадется, — и мне это начинание нравится.

Ульпен побледнел, но Серем смотрел на Манрина и ничего не заметил. Магистру свою реакцию удалось скрыть. Серем продолжил рассказ:

— Итиния говорит, лорд Азрад требует уничтожить чародеев, а Эдерд настаивает на изгнании. Но выслать их — значит просто переложить проблему на чужие плечи, так что он, вполне возможно, передумает и тоже выскажется за повешение.

Плохо, подумал Манрин, в двух городах Гегемонии им с Ульпеном нечего искать приюта.

— А что лорд Вульран?

— Мнется, — хмыкнул Серем. — И что удивляться? Он ведь на троне меньше трех лет, в такую переделку попал впервые. Да и пострадал Этшар-на-Скалах куда меньше нашего. Для него вопрос стоит не так остро.

Манрин кивнул.

— Все же казнь — это слишком сурово, — спокойно заметил он. — В конце концов не все чародеи преступники, да к тому же у многих есть друзья и семьи…

— Итиния говорит то же. Кстати, она сказала, к этому ее внимание привлек лорд Фаран, главный советник лорда Азрада. Знаешь, он собрал компанию чародеев — из тех, что никого не трогали, — и говорит от их имени. Что до меня, я думаю, в исчезновениях как-то замешаны они все. И пока снова не увижу Гиту, не склонен к милосердию.

Ульпен бросил на Манрина отчаянный взгляд; Манрин принялся задумчиво поглаживать бороду.

Он жил в Этшаре-на-Песках восемьдесят с лишним лет, с тех пор, как был подмастерьем, но если лорд Эдерд собирается высылать или вешать чародеев — пришла пора уходить. Рассказ Серема — недвусмысленный намек на то, как им следует поступить: побеседовать с другими чародеями — обмен новостями может быть весьма полезен — и постараться попасть под покровительство лорда Фарана. Манрин не был в Этшаре Пряностей почти тридцать лет, так что лично лорда Фарана не знал, но его слава деятельного вождя облетела всю Гегемонию.

Еще проблема: как туда попасть. Магией они пользоваться не могут, а добираться обычными способами — потерять самое меньшее неделю, и это при том, что промедление означает смерть.

Манрин знал, что чародеи могут летать, по крайней мере — некоторые, но ему не было известно, может ли летать он. А до Этшара Пряностей никак не меньше сорока лиг.

Конечно, летать у всех на глазах — значит привлечь к себе нежелательное внимание; хотя, будучи волшебником, Манрин всегда может солгать о том, как именно он это делает.

Лучше бы прибегнуть к другому способу путешествовать — и ему как магистру были известны некоторые возможности.

Риск, разумеется, был, поскольку Манрин не знал, как относятся к чародеям те, кто стоит в Гильдии выше него, и не изобрели ли они способа распознавать чародеев. Серем не заметил ничего чужеродного в Манрине, как и ничего необычного в Ульпене — но Серем расстроен потерей жены, да и к тому же никогда не был самым прозорливым магом в мире.

И все же, думал Манрин, воспользоваться принятым в Гильдии способом переноса было бы быстрее и проще всего.

— Знаешь, лучше мне поговорить с Итинией самому, — сказал он. — Навещу-ка я ее. Она ведь дома, в Этшаре Пряностей?.. Не знаешь, у Перинана на чердаке все еще висит тот гобелен?

— Конечно.

— В таком случае, — заторопился Манрин, — нам пора идти. — Он поклонился. — Спасибо за помощь.

— Но вы же только что пришли! — возразил Серем. — Хоть чаю выпейте, прежде чем уйдете! Или, может быть, вы хотите винограда?

Манрин движением руки остановил его.

— Нет-нет. Спасибо, но нам и правда надо идти. Мы заглянули просто узнать, как ты.

Огорченный Серем развел руками.

— Ну, если надо…

Пять минут спустя Манрин и Ульпен торопливо шагали по улице Магов, обгоняя редких встревоженных прохожих.

— Заглянем ко мне, — сказал Манрин. — Хочу кое-что взять. У тебя с собой есть хоть что-то?

— Немногое, — признался Ульпен. — Я ведь только подмастерье…

— Я бы сказал, ты сейчас нечто гораздо большее. Впрочем, кем бы ты ни был, когда мы воспользуемся гобеленом, имей все свое при себе. Я вовсе не уверен, что мы вернемся.

— Ничего не понимаю. — Ульпен едва поспевал за Манрином. Тот, хоть и старик, легко мог дать юноше фору. — Какой гобелен? Откуда вернемся? Что вообще происходит?..

Они подошли к парадной двери дома Манрина. Маг втащил Ульпена на крыльцо и прошептал:

— У Перинана есть Переносящий Гобелен. Любой, кто коснется его, мгновенно оказывается в Этшаре Пряностей, в лавке неподалеку от их Старого города. Мы воспользуемся гобеленом, чтобы убраться отсюда. Ты слышал Серема: он считает, что чародеи убили его жену, поэтому жаждет покарать нас всех и рассчитывает, что Эдерда смогут уговорить всех нас повесить. По-моему, в исчезновении Гиты повинны не чародеи, но что касается Эдерда, боюсь, он прав.

— Но он же сказал, лорд Азрад тоже намерен казнить чародеев! Разве Азрад правит не в Этшаре Пряностей? Разве нам не лучше бежать куда-нибудь еще? Хотя бы к этому Вульрану?..

— Вульран II правит Этшаром-на-Скалах. И пусть даже его город пострадал меньше других, если двое других триумвиров решат покарать всех чародеев во всех Этшарах, он подчинится. Обязан будет подчиниться: именно так, большинством голосов, управляется Гегемония.

— Но… — начал Ульпен.

— Но, возможно, они этого не решат. — Манрин не дал Ульпену вставить больше ни одного слова. — Лорд Азрад еще вполне может передумать. Судя по всему, последние десять лет за него правил Этшаром лорд Фаран, а теперь лорд Фаран защищает чародеев. Мы отправимся туда, разыщем лорда Фарана, присоединимся к нему и сделаем все возможное, чтобы переубедить Азрада. — Он помолчал и договорил: — Кроме того, если мы хотим получить хоть какой-то шанс повлиять на отношение Гильдии ко всему этому, нам нужно поговорить с Итинией. Она старший магистр в Этшаре Пряностей.

— Но магистр — вы!

— Я — младший магистр в этом городе. Поэтому и отвечаю за деревенских магов вроде тебя. Перинан — старший, и я знаю еще о четверых, которые выше меня.

— Вы знаете?..

— Гильдия переполнена тайнами, мой мальчик. Внутри нее происходит много такого, о чем простые члены и понятия не имеют, а есть кое-что, чего и магистру знать не положено. — Он постучал в дверь. — Знаешь, ведь Серем может быть магистром, а если пока им не стал, то станет в скором будущем. А теперь идем.

Дернет распахнул дверь, и Манрин вошел в дом, на ходу отдавая распоряжения:

— Собери мои вещи — я уезжаю. Не знаю, надолго ли; по меньшей мере на несколько дней.

— Вы будете в городе?

— В Этшаре Пряностей.

Дернет кивнул:

— Как скажете, господин.

Еще через двадцать минут Абдаран — без ученика — был отправлен домой, а Манрин нетерпеливо поджидал у дверей, покуда Ульпен озирался, все еще пытаясь понять, что происходит. Для него все происходило слишком быстро. Мешок был у него за плечами — и куда более легкий, чем по дороге от Северного Харриса, потому что теперь там не лежало вещей Абдарана.

Юноше было неуютно: оказаться в совершенно чужом месте, да еще и без Абдарана! С Манрином он и встретился-то всего каких-то пару часов назад, а теперь вот целиком отдал себя в его руки. Интересно, думалось ему, не нарушает ли это условий его ученичества и клятв, данных Гильдии?

— Отлично, — произнес Манрин. — Отлично. — Он взглянул на Дернета. — Пригляди за домом. Я действительно не знаю, когда возвращусь. Детям скажи: пусть не волнуются. Если Феррис вернется, пусть соседи дадут мне знать Наведенной Грезой.

— Да, господин.

— И… позаботься о себе, Дернет, — сказал Манрин. — Знаю, я обращался с тобой грубо, но ты всегда работал прекрасно и никогда не жаловался.

Выражение усталой покорности, будто навеки застывшее на лице Дернета, сменилось вдруг искренней тревогой.

— Дело настолько серьезно?

— Возможно. Но ты ни при чем. С тобой все будет в порядке. А может, и для всех закончится ничем. Посмотрим. — И, вскинув два своих мешка на плечи, Манрин шагнул к двери.

Ульпен поспешил за ним.

Через полквартала он на ходу оглянулся: Дернет все еще стоял в дверях и смотрел им вслед.

Глава 24

— Не пора ли Гильдии связаться с нами? — спросил Ханнер, глядя на странный черный талисман, который, по словам дяди Фарана, служил связующим звеном с магистром Итинией.

Они сидели в креслах у камина в гостиной дома на Высокой улице, а на столике между ними лежал талисман. Зимой сидеть вот так было бы весьма уютно, сейчас же, в разгар лета главным достоинством этого места было то, что тут — в отличие от других комнат и зал — не сновали чародеи. Лорд Фаран развел руками.

— Это же маги, — отвечал он. — Чего от них ждать?

Спорить с этим было трудно. Ханнер отлично знал, что большинство магов живут по собственным законам, не считаясь с нуждами обычных людей, хотя и не мог решить, что это: рассеянность или надменность.

— Если они в ближайшее время ничего не решат, лорду Азраду может надоесть ждать, — заметил он. — Особым терпением он, по-моему, не отличается.

— Это точно, — хмыкнул Фаран. — Ему быстро становится скучно, а ожидание он ненавидит: поэтому-то и позволил заправлять всем мне, троим своим братцам и куче прочих советников. Но больше всего он ненавидит, когда самому приходится что-то делать.

Он коснулся талисмана, но тот остался глух. Фаран нахмурился.

— Может быть, нужно поискать какой-то другой способ узнать, пытается ли Итиния связаться с нами.

— А разве нельзя просто воспользоваться этой штукой? — Ханнер показал на талисман. Ему впервые пришло в голову, что дядюшка может и не знать точно, как действует волшебный предмет. Возможно, Фаран не уверен в том, что он действует именно так, как предполагается.

— Можно чему-нибудь помешать, — возразил Фаран. — Представь: она беседует с другими магистрами, а тут вдруг я обращаюсь к ней из талисмана. Вышла бы непростительная грубость. — Он поморщился. — Ума не приложу, чем воспользоваться, — но я ведь и не помню всего, что у меня там наверху. — Он встал и взял талисман. — Ты же разбираешься в магии, во всяком случае — должен разбираться, ты ведь проводил столько времени в Волшебном квартале, выполняя мои поручения. Почему бы тебе не подняться со мной — посмотришь, подумаешь, может, что и предложишь.

— Буду рад. — Ханнер поднялся на ноги.

Это была святая истина — и по нескольким причинам.

Во-первых, он искренне хотел помочь. Он, правда, сомневался, что настолько разбирается в волшебстве, чтобы от его помощи была какая-то польза, но попытка не пытка.

Во-вторых, ему до смерти хотелось узнать, что же такое прячет там наверху лорд Фаран. Колдовской талисман, например, который дает возможность разговаривать, несмотря ни на какие расстояния, — ни о чем подобном Ханнер никогда не слышал: большинство его знакомых колдунов занималось целительством, или толкованием предсказаний, или всякой мелочью вроде зажигалок и искателей потерянного. Кое-кто знал толк в зачарованном оружии. Но такого, как талисман Фарана, никто даже не поминал. Ханнеру не терпелось узнать, что еще насобирал Фаран за годы поисков.

В-третьих, первый этаж особняка уже не вмещал всех обитателей. Чародеи — поодиночке и парами — прибывали весь день: по городу прошел слух, что, если родня или соседи гонят их из дома, они найдут пристанище здесь. По мере того как становилось известно о все новых разрушениях и исчезновениях людей, все большему числу чародеев приходилось искать безопасное убежище.

Фаран и Ханнер — и Берн, когда был дома (сейчас он отправился на рынок пополнить припасы), — встречали и привечали всех.

Вернулись все, кто был с Ханнером в Ночь Безумия, а с ними — разнообразные друзья, соседи и другие чародеи, каким-то образом прознавшие про убежище на углу Высокой и Коронной. Мави, хоть сама и не чародейка, привела убитую горем подругу, молодую женщину по имени Панча; убедившись, что ее впустили и устроили, Мави осталась поболтать с Альрис. Сейчас обе были наверху, в комнате, которую Альрис делила с Рудирой.

Ханнер надеялся, что Мави посидит еще и с ним, но дядюшка все время находил ему какие-нибудь дела: куда-то сходить, кого-то позвать, развести вновь прибывших по комнатам, — так что времени у юноши совершенно не оставалось.

Хинда, маленькая кухарочка из дворца, теперь, желая отработать постой, деловито драила кухню; Рудира и с полдюжины других устроили в саду что-то вроде соревнований в чародействе.

Все остальные бродили по гостиным, салонам и залам первого этажа. Ханнера, хоть он и вырос в придворной суете дворца, такое скопище народа слегка раздражало.

И наконец, в-четвертых, он хотел убраться подальше от окон, выходящих на Высокую улицу.

Наплыв чародеев не остался незамеченным; Ханнер подозревал, что за Фараном следили еще от площади. Вскоре после его прихода на улице начали появляться зеваки; они и сейчас торчали перед домом, внимательно его разглядывая.

Кто-то приходил, кто-то уходил, но когда бы Ханнер ни выглянул, с полдюжины наблюдателей стояло у забора. Особенно решительно настроенным казался один старик — он стал подле ограды двора, не сводя с особняка враждебного взгляда

Ханнер вовсе не был уверен, что эти люди знают, чего добиваются столь пристальным вниманием, но, очевидно, что-то у них на уме было и, судя по взглядам, которые они бросали на каждого кто входил или выходил, намерения их были враждебными. Те чародеи, кто мог летать, чтобы миновать это сборище, прибывали со стороны сада, те же, кто не мог, — подходили осторожно, а потом быстро мчались через ворота к дверям.

Эти упорные соглядатаи не нравились никому в доме, но сделать с ними ничего было нельзя. На улице может стоять любой. Пока они стояли за железной оградой, Фаран не мог разогнать их.

И они стояли, а Ханнер все больше тревожился. Если он поднимется на третий или четвертый этаж, то укроется и от наблюдателей, и от толпы чародеев.

— Идем же, — позвал Фаран. Сам он был на полпути к лестнице.

Но в эту минуту монотонный шум на улице вдруг стал громче. Фаран и Ханнер застыли. Чародеи умолкли.

Перемену заметили все. Перед домом раздавались вопли и крики, хотя разобрать, о чем речь, изнутри было нельзя. Разношерстное сборище чародеев заволновалось. Кое-кто, подойдя к окнам, выглядывал из-за штор.

— Кровь и смерть! — пробормотал Фаран. — Что там еще? — И вместо лестницы направился к двери.

Ханнер двинулся следом.

Фаран распахнул дверь настежь и встал в проеме, глядя наружу — и полностью лишив Ханнера возможности что-либо увидеть.

— Что там? — спросил юноша.

— К нам гости, — сообщил Фаран. — В мантиях магов.

— Итиния?

— Нет. Старик и юноша, я их раньше не видел.

— Откуда они узнали, где мы? — спросил позади Ханнера кто-то незнакомый.

Ханнер видел, что Фаран с трудом остается вежливым.

— Они маги, — сказал он. — Вы не маги, но и то узнали. А уж вон те, перед воротами, наверняка не держат это в секрете.

— Проучите этих чародеев! — крикнули из толпы.

— Маг и подмастерье — вряд ли от них будет много вреда, — заметил Отисен. Он подошел к Ханнеру и встал рядом.

Ханнер фыркнул.

— Если Гильдия решила прикончить нас, им вообще незачем приходить сюда. Полагаю, они с вестью. — Он взглянул на Фарана. — Возможно, талисман не сработал.

— Думаю, Итиния пришла бы сама или прислала… — Фаран не договорил: незнакомцы повернули и под пристальными взглядами соглядатаев через открытые ворота вошли в небольшой двор.

— Приветствую вас, — произнес он. — Я лорд Фаран, бывший главный советник лорда Азрада.

— Я Манрин-Маг, — отозвался старший из пришедших, коренастый, среднего роста старец в белой с золотом мантии. — А это Ульпен из Северного Харриса. Я понимаю так, что вы здесь собираете чародеев?

Фаран вскинул голову.

— Не хотелось бы обижать тебя, магистр, но какое вам дело, если и так? Вы пришли сюда от имени Гильдии?

— Гильдии? Нет. От имени себя самого. Если нам будет позволено войти и побеседовать — по возможности, наедине, — я с радостью объясню. — Он глянул через плечо на старика, вперившего в них взгляд из-за ограды.

Фаран проследил взгляд Манрина, поклонился и отступил в сторону.

— Входите и будьте как дома.

То что они увидели, совершенно потрясло магов. Правда Ханнер не был уверен, что поразило их больше: великолепие убранства, толпящиеся кругом чародеи или разнообразие одежд — от придворного шелка лорда Фарана до обносков Зарека. Манрин поспешно принял невозмутимый вид, Ульпен же озирался с откровенным изумлением.

— Вы хотели побеседовать с глазу на глаз? — напомнил Фаран.

— Если можно, — кивнул Манрин.

— Тогда пройдем в мой кабинет. — Фаран указал на лестницу и сделал шаг в ее сторону.

— Конечно. — Манрин кивком велел Ульпену следовать за собой и присоединился к Фарану. Видя это, Фаран кивнул Ханнеру.

— С нами пойдет лорд Ханнер, — объявил он.

Отисен метнул на Ханнера завистливый взгляд и отошел.

Сначала Ханнер не был вполне уверен, какой именно кабинет имел в виду его дядюшка: на первом этаже кабинет был, а на втором, насколько он успел заметить, — нет; но все сомнения отпали, когда Фаран отпер дверь на вторую лестницу, что вела на третий этаж.

— Простите, тут пыльно, — извинился он, — я не разрешаю слугам убираться здесь.

Манрин пробурчал в ответ что-то вежливое. Ханнер провел ладонью по перилам и тут же чихнул: пыли и впрямь было предостаточно. Ульпен ничего не трогал и ничего не говорил: он выглядел испуганным. Интересно, подумал Ханнер, чего это он боится: того ли, что очутился среди чародеев, или у его страха другая, особая причина?

С верхней площадки Фаран повел всех по широкому коридору. Стены здесь были выкрашены в белый цвет, пол устилал потертый красный с золотом ковер. Пышность нижних этажей отсутствовала, даже длинная подпалина на стене осталась не закрашенной. А ведь горело довольно давно, отметил про себя Ханнер, вон как пыль и паутина наросли…

Фаран отворил дверь и пропустил гостей в большую, тускло освещенную комнату. Пока остальные неуверенно топтались у входа, Фаран раздернул тяжелые шторы на двух больших окнах, и предзакатное солнце заглянуло в комнату, заставив пылинки плясать в своих лучах и осветив несколько кресел и комоды вдоль стен.

Не очень-то это походило на привычные Ханнеру кабинеты: ни стола, ни конторки, а всех книг — стопка толстых тетрадей на одном из комодов. Да и волшебного тут тоже ничего не было, так что оставалось совершенно непонятно, зачем держать все это под замком, хотя — кто знает, что хранят в себе эти комоды?

Однако для разговора без помех комната вполне подходила.

Фаран указал гостям на кресла и выдвинул одно вперед — для себя.

— Ну, магистр, — проговорил он, усевшись, — зачем вы пришли сюда?

— Я узнал, что вы собираете здесь чародеев и пытаетесь защитить их от нападок после беспорядков Ночи Безумия. — Манрин осторожно опустился в кресло.

— Примерно так все и обстоит, — согласился Фаран. — И что с того?

Манрин и Ульпен обменялись тревожными взглядами.

— В таком случае, — сказал Манрин, — мы хотели бы присоединиться к вам.

Фаран склонил голову набок.

— Но вы же ведь маги? — удивился Ханнер.

— Маги, — признал Манрин. — Но мы к тому же еще чародеи.

Он огляделся, подыскивая подходящий предмет, и одна из тетрадей вдруг взмыла над комодом., повисела немного в воздухе и аккуратно опустилась обратно.

Фаран и Ханнер молча наблюдали за происходящим; потом Фаран спросил:

— Твой подмастерье — тоже?

— Он не мой подмастерье, — покачал головой Манрин. — Он ученик Абдарана — Абдарана Белого, деревенского мага средней руки. Но мальчик чародей, как и я, поэтому-то я и привел его с собой.

— Это правда? — поинтересовался Фаран у Ульпена.

— Да, хозя… да, милорд. Наставник Абдаран привел меня к магистру за советом, а магистр Манрин отвел меня к магистру Перинану, а магистр Перинан послал нас к магистру Итинии, а уж потом мы пришли сюда.

— Так все они знают, что вы чародеи? — Брови Фарана сошлись. — Зачем же вам понадобился разговор наедине?

— Они ничего не знают, — быстро произнес Манрин. — Абдарану известно про Ульпена, но не думаю, чтобы другие допускали возможность для мага оказаться подобным образом зараженным. Держа с ними совет, я выступал как лицо незаинтересованное и вынудил Перинана послать нас к Итинии — точнее, в Этшар Пряностей. Так мы могли попасть сюда быстрее всего.

— Перемещающий Гобелен?

— Ты знаешь про них? — поразился Манрин.

— Я про них слышал, — кивнул Фаран, — но никогда не видел в действии.

— Они весьма удобны: мы преодолели сорок лиг в мгновение ока.

— Это было потрясающе! — воскликнул Ульпен, впервые оживляясь (вообще в первый раз показывая признаки жизни, подумал Ханнер). — Мы просто коснулись его!

— Да, да. — Манрин вновь обратился к Фарану. — Как бы там ни было, мы явились в город, заглянули к Итинии, дабы создать впечатление, будто пришли к ней за советом, и явились сюда. — Он помолчал. — Вы поняли, почему мы пришли?

— Я предпочел бы услышать объяснение.

Манрин вздохнул.

— Все просто. Мы хотим жить. А сейчас неясно, будет ли нам это позволено. По словам Итинии, ваш правитель, лорд Азрад, намерен перебить всех чародеев; наш лорд Эдерд пока не склонен к этому, но поговаривает об изгнании.

— Так не ухудшили ли вы свое положение, придя сюда? — спросил Ханнер.

— Мы пришли в поисках убежища, юноша, — ответил Манрин.

— Но, останься вы в Этшаре-на-Песках, вам, возможно, вообще не пришлось бы его искать…

— Полагаю, пришлось бы, что бы ни решил лорд Эдерд, — отозвался Манрин. — Триумвират — не единственная сила в Этшаре. Не забывай: мы — маги, а законы Гильдии запрещают магам пользоваться более чем одним видом магии. Нарушение этих законов карается смертью.

— Но вы же не просили делать вас чародеями!

— Гильдию интересуют не намерения, а результаты.

— Тогда они ничем не лучше лорда Азрада!

Манрин удивленно моргнул.

— А кто говорит, что лучше?

— Мой племянник — идеалист, — мрачно заметил Фаран. — Вот уже сколько лет я твержу ему, что Гильдия вовсе не так милостива, как любит казаться, но он не склонен мне верить.

— Я так и понял, — кивнул Манрин. — Ну, в любом случае нам, одновременно и магам и чародеям, если мы хотим выжить, необходимо найти какую-то поддержку. Вечно скрывать свое новое состояние мы не сможем…

— Почему нет? — вмешался Ханнер, поразив всех, даже себя самого. Он как раз думал, что на месте Манрина просто не стал бы признаваться в чародействе.

В конце концов он же не сказал никому, что он чародей, и не намерен говорить и впредь.

Манрин удивленно взглянул на него.

— Потому, что чародейство рвется на волю! Неужто никто из всех ваших чародеев не сказал вам этого? Им очень легко воспользоваться ненамеренно — с нами такое уже случалось, порой это бывает даже во сне. Рано или поздно, но мы выдадим себя при свидетелях, а ведь Абдаран и без того знает, что Ульпен чародей.

Лорд Фаран согласно кивал, и Ханнер вспомнил, что дядюшкино чародейство открылось как раз случайно. Возможность того, что он и сам выдаст свою тайну так, как говорит Манрин, встревожила Ханнера, но он не видел, как можно этому воспрепятствовать.

— И есть еще кое-что, — хмуро продолжал Манрин. — Похоже, чародейство и магия как-то влияют друг на друга. В последние два дня большая часть заклинаний не удается мне, и неизвестно, что будет дальше. Я магистр, люди ожидают, что я буду пользоваться магией каждый день. Если я начну отказывать или перестанут действовать мои заклинания — вопросов не избежать.

— Ох… — Ханнер взглянул на дядю.

Фаран задумчиво смотрел на магов.

— Твои заклинания не действуют? — переспросил он. — А остался ли ты вообще магом?

Манрин снова вздохнул.

— Боюсь, что остался. Кое-какие мои заклинания все-таки работают, да и нельзя перестать быть магом. Мне известны такие тайны Гильдии, знание которых для не-мага означает смерть. Так что я все еще маг и, значит, должен умереть за чародейство; если же я не маг, то должен умереть за знание тайн Гильдии. Если только не найду способа как-нибудь смягчить Гильдию.

— Но Гильдия ведь никогда не смягчается, — сказал Ульпен. — Абдаран говорил мне…

— Если только ее не принудить, а для этого нужна сила, — ответил ученику Манрин. — Потому-то мы и пришли сюда. Я не знаю, что ты и твои чародеи намерены делать, милорд, но в любом случае предлагаю тебе наши услуги в обмен на твою защиту.

— Ваши услуги, — медленно повторил Фаран. — Но ты же сам говоришь, ваши чары почти не действуют.

— Зато действует разум, — огрызнулся Манрин. — И урон нанесен лишь моим магическим способностям; я все еще такой же чародей, как те, внизу. И я все еще магистр, по крайней мере до тех пор, пока в Гильдии не выяснили, кем я стал. Мне на самом деле известны их тайны, и покуда я еще могу обсуждать с Итинией и Перинаном проблемы, которых чужак просто не рискнет коснуться.

— Да, это ценно, — признал Фаран. — Я вчера обратился к Итинии с просьбой встретиться и обсудить проблемы чародеев; когда вы подошли к дверям, я решил, что вы — ее представители и пришли передать ее ультиматум или отвести меня на встречу… в общем, я ждал ответа на свою просьбу. Вы, очевидно, не представляете ее — но, может, хоть знаете, почему она не откликнулась? Встречалась ли она с правителем, как просил он?

— Нет, не встречалась, — покачал головой Манрин. — Это я знаю. Она не встречалась ни с одним из вас, потому что держала совет с магами. Гильдия хочет дать твердый ответ чародеям, и не только в Гегемонии Трех Этшаров, но по всему миру. Так что…

Он резко оборвал фразу, покосился на Ульпена, но продолжил:

— Сейчас я нарушу клятву. Думаю, это не слишком важный секрет — по сравнению с другими, конечно, — но это все же тайна Гильдии, а я клялся не разглашать никаких ее тайн. Если это неприемлемо, скажите мне сейчас: не хотелось бы становиться клятвопреступником непонятно ради чего.

— Продолжай, — проговорил Фаран. — А чтобы тебе было спокойнее, позволь предположить: речь пойдет о Внутреннем Круге?

— А! — Манрин явно вздохнул с облегчением. — Так ты знаешь! Что ж, значит, я не стану клятвопреступником. Да. Внутренний Круг — по крайней мере часть его — собирается, чтобы обсудить этот вопрос. Я не знаю где — но не в Этшаре. Итиния, Перинан и остальные отбыли и не вернутся, пока не примут решения; я перехватил ее на самом пороге и спросил, где найти тебя. Она полагает, я здесь, чтобы разнюхать что ты и все эти чародеи замыслили, — и донести ей. Но у меня нет ни малейшего желания доносить ей хоть что-то.

— Значит, Внутренний Круг действительно есть, и ты не входишь в него, — заключил Фаран. — До меня ведь доходили лишь слухи.

— Внутренний Круг есть, и я в него не вхожу, — подтвердил Манрин. — Я надеялся, что когда-нибудь буду принят туда, но теперь это, само собой, невозможно.

В голосе мага Ханнеру послышалась горечь. Чем бы этот самый Внутренний Круг ни был — совершенно ясно, Манрин считает, что давно уже должен был бы в нем быть.

Ханнер заметил, что Ульпен растерян еще больше, чем прежде, и поинтересовался — не только для себя, но и для него:

— А что это такое — Внутренний Круг?

Манрин закусил нижнюю губу, так что борода его задралась вверх, и переглянулся с лордом Фараном.

— Как я слышал, — проговорил тот, — то, что Гильдия управляется всеми магистрами, — ложь для нас с вами, а на самом деле среди них существуют избранные, которые и составляют истинный совет Гильдии. Этот совет называется Внутренним Кругом.

Манрин приоткрыл рот, поколебался, потом сказал:

— В общем, изложено верно.

— Я никогда об этом не слышал, — прошептал Ульпен.

— Ты только подмастерье, — успокоил его Ханнер. — Уверен, рано или поздно ты об этом узнал бы.

На самом деле ни в чем таком он уверен не был, но зачем об этом говорить? Ульпену и так несладко.

Кстати, Ханнер заметил, что разговор в основном вел Манрин. Возможно, подумал он, Ульпен вообще не собирался приходить сюда. Как ученик, он должен был делать, что велено, а Манрин велел ему идти с ним — но, вполне вероятно, ему это вовсе не нравилось.

Об этом стоило помнить: за мальчишкой нужно приглядывать, и внимательно.

— Так Внутренний Круг встречается, чтобы обсудить положение? — вернулся к теме Фаран. — Не знаешь, сколько может продлиться встреча?

Манрин поморщился.

— Может затянуться на годы. Это же высшие маги, самые младшие там — ровесники мне. Мне сто одиннадцать, и я намерен прожить еще долго, но по меркам Внутреннего Круга я едва закончил свое ученичество. Они владеют Питающим Заклятием, так что не нуждаются в еде и воде; они пользуются заклинаниями омоложения, а некоторые вообще живут вечно. Время для них — не то же самое, что для обычных людей вроде вас.

— Но… — начал Ханнер.

Манрин поднял руку — и он умолк.

— Вряд ли это займет годы, — продолжал маг. — Думаю, они сознают серьезность положения и решат все быстро. Но вот насколько быстро — понятия не имею.

Ханнер не стал возражать.

Он не хотел, чтобы это затягивалось на годы, месяцы или хотя бы на еще одну неделю. Он хотел, чтобы все пришли наконец в себя и обращались с чародеями просто как с людьми.

Все, чего Ханнеру хотелось на самом деле, — это вернуться домой во дворец и спать в собственной постели; а еще — узнать получше Мави и в будущем стать кем-то более значительным, чем придворный паразит. Прошлой ночью он снова провожал Мави домой. Сегодня она вернулась, привела свою подругу Панчу, и он был очень рад видеть ее, хоть им и не удалось поболтать.

Он бы обрадовался еще больше, окажись они все во дворце — и чтобы никто из них не был чародеем.

Ничего этого он, разумеется, не сказал. Просто молча смотрел на дядю.

— Тогда вопрос в том… — начал Фаран.

Ханнер так никогда и не узнал, что это был за вопрос: как раз в этот миг снизу донесся треск, будто вышибли дверь, и раздался голос Рудиры:

— Спускайтесь сюда! Быстрее!..

Глава 25

Четверо совещавшихся быстро сбежали по лестнице, и толпа чародеев у ее подножия раздалась перед ними. Парадная дверь стояла открытой настежь, а за ней, в воротах, выстроились двадцать солдат городской стражи в полном вооружении во главе с капитаном Наралем. Улица позади отряда была забита любопытствующими зеваками. Выглянув из-за дядиного плеча, лорд Ханнер заметил среди них настырного старика. Лицо его так и сияло возмутительным удовольствием.

— Лорд Фаран! — позвал Нараль, увидев выходящую четверку.

— Да, капитан, — откликнулся Фаран. — Чем могу служить?

Нараль набрал в грудь побольше воздуху и заговорил громко и внятно:

— Повелением Азрада Шестого, правителя Этшара Пряностей, триумвира Гегемонии Трех Этшаров, командующего Священным Флотом и Защитника Богов, настоящим ты обязываешься немедленно покинуть город Этшар: через час ты должен находиться за городскими стенами. Ты обязан взять с собой всех и каждого из своего окружения, кто хоть в какой-то мере поражен магией, именуемой "чародейством". Отныне и впредь до получения собственноручного разрешения правителя тебе воспрещается появление в стенах города, какие бы ни были тому причины. Собственность, оставленная тобой в городе будет продана и чистый доход отправлен в место твоей ссылки. Я здесь, чтобы препроводить вас к одним из городских ворот или к отбывающему судну. Отказ повиноваться сему приказу карается смертью — тогда и так, когда и как будет удобно.

Капитан умудрился сказать всю речь громким голосом на одном дыхании. Ханнер восхитился сим подвигом и удивился, как это Наралю удалось произнести официальную формулу, включая вставленную фразу о чародеях, ни разу не запнувшись и не замявшись. Остальной текст был обычным вердиктом об изгнании; Ханнеру приходилось слышать его и раньше, правда, там за "в течение часа" сразу следовало "отныне и впредь".

— Ты не можешь говорить этого всерьез, — сказал лорд Фаран, изящно опираясь о косяк двери.

— Я совершенно серьезен, милорд, — ответил Нараль. — Лорд Азрад желает выдворить вас из города немедленно.

— Лорд Азрад может отправляться к демонам.

Половина услышавших это задохнулась; другая половина застыла на месте.

— Вот, слышали? — придя в себя, заявил Нараль. — Уверен, именно нечто подобное и вывело из себя лорда Азрада. — Он обнажил меч. — Милорд, я препровожу тебя к воротам; миром или силой — выбирать тебе. Полагаю, Западные Врата тебя устроят?

— Я не иду никуда. — Фаран вскинул голову, и меч Нараля внезапно вырвался из его руки и упал на мостовую за оградой.

Нараль быстро наклонился и подобрал его.

— Капитан, — заговорил Фаран, — я чародей, и дом этот полон чародеев. С тобой я легко управлюсь и один. Со всеми твоими солдатами, может, и не справиться, но кто-нибудь из прочих наверняка с удовольствием мне поможет.

— Только никого не убивай, — прошептал Ханнер в спину дядюшке.

— Я и не собираюсь, — не поворачивая головы, ответил Фаран так тихо, что никто не услышал бы его и в двух шагах.

Ханнер повернулся, окидывая взглядом других чародеев. Сам он стоял за дядиным правым плечом; Манрин был слева, Ульпен — позади Манрина. Вид у юноши был совершенно несчастный. Другие стояли поодаль; Рудира — ближе всех, всего в шаге от Ханнера, еще с дюжину собралось в прилегающих комнатах, глядя из окон или слушая у дверей.

Если и обращаться к кому за помощью, то — к Рудире; Ханнер знал ее, верил, что она сможет держать себя в руках, да и вообще — она была самым сильным из всех собравшихся здесь чародеев.

— Рудира, — шепотом позвал он. — Иди сюда: дяде может потребоваться помощь.

Рудира, приподнявшись над полом, подплыла к Ханнеру и выглянула в дверь из-за спин мужчин.

— Не убивай их, — сказал Ханнер. — Они просто выполняют приказ.

Рудира кивнула.

Нараль явно обдумывал положение, но в конце концов прокричал:

— Лорд Фаран, прошу вас, одумайтесь. Я просто выполняю приказ. Меня вы, возможно, и остановите, но со всем городом вам не справиться!

— Вряд ли нам придется это делать, — улыбнулся Фаран. — Но коли придется, я, знаете ли, сомневаюсь, что нам такое не удастся. Мы и сами еще не знаем, что может чародей. Мы еще только начали учиться. Ты уверен, что нам не остановить горожан?..

Нараль вздохнул.

— У меня приказ, — обреченно проговорил он. — Так вы пойдете своей волей?

— Я не пойду вообще. — Фаран выпрямился и шагнул назад, в глубь дома.

Он не смог закрыть дверь: помешал Манрин, ручка была за его спиной. Маг рассматривал стражников и не сразу заметил взгляд Фарана; еще мгновение ушло у него на то, чтобы понять этот взгляд. Он охнул и шагнул в сторону.

Но было поздно: Нараль повел своих в атаку, стражники, вопя во все горло, разом рванулись к воротам. Толпа подбадривала их радостным криком.

Фаран и Манрин растерялись, Ханнер понятия не имел, что делать, но все это не имело значения. Рудира взмахнула рукой — и солдаты повалились с ног, покатились назад, словно накрытые гигантской волной, мечи и копья падали из их рук.

Вопль смолк; радостный рев толпы оборвался, и с минуту только и было слышно, что ругань падающих солдат, треск их кирас и лязг оружия.

Потом на мгновение воцарилась полная тишина, лишь вдали деловито шумел город.

Фаран, Манрин и Ханнер смотрели на распростертых стражников; они неуверенно пытались сесть, некоторые еще лежали, боясь неосторожным движением вызвать новый удар.

— Убирайтесь! — крикнула через головы мужчин Рудира, и голос ее показался Ханнеру невероятно громким. — Мы — маги, и мы требуем к себе должного уважения! Здесь вам не кабак, а мы — не пьяная шваль, чтобы врываться сюда с мечами и копьями!

Ханнер подавил истерический смех. Он был совершенно уверен, что слова Рудиры основаны на личном опыте, что она не раз видела, как разбираются стражники в кабаках с пьяной швалью.

Капитан Нараль осторожно поднялся на ноги, отряхнул пыль с одежды, поднял меч, протер его, потом обернулся и оглядел своих людей. Большая их часть уже сидела; кое-кто даже поднял оружие.

Нараль повернулся к дверям.

— Лорд Фаран, — произнес он.

— Капитан Нараль, — поклонился Фаран.

— Похоже, если вы намерены пренебречь приказом правителя, мы не в силах принудить вас.

— Капитан, мы могли бы с легкостью убить всех вас. Прошу, не вынуждайте нас доказывать это.

Нараль поднял руку.

— Не стану, — сказал он. — Но я обязан доложить обо всем лорду Азраду, и в следующий раз он, возможно, будет куда более суров.

— Рад буду побеседовать с его представителями; я понимаю, здесь на кон поставлено очень многое, и мне хотелось бы разойтись с ним миром.

— Ну конечно. — Нараль поколебался, но все же добавил: — Покинь вы город — вот бы миром и разошлись.

— Боюсь, такое мирное решение меня не устроит. Надеюсь, мы отыщем другое.

— Я тоже надеюсь, милорд. — Нараль повернулся и заревел на своих: — Эй вы, а ну-ка встать, живо! Привести себя в порядок! Стройся!

Стоя рядом с Фараном, Ханнер молча следил, как солдаты встают, строятся и идут прочь. Замыкал шествие Нараль.

— Погодите! — закричал на улице прежний настырный старик. Теперь он выглядел не довольным, а растерянным. — Вы не можете сдаться! Хватайте их! Арестуйте! У меня сын две ночи как пропал, и виноваты в том они!

— Мы тут ни при чем! — крикнул в ответ Ханнер. Капитан Нараль, демонстративно ни на что не обращая внимания, повел свой отряд прочь.

Ханнер смотрел, как они уходят, и в то же время наблюдал за горожанами на улице; лица их были большей частью мрачные и злые, хотя по-настоящему разъярен был только один — тот самый старик.

238

На какое-то время чародеи избавились от стражников и избегли изгнания, но друзей себе не приобрели, подумал Ханнер.

— Спасибо, Рудира. — Фаран мягко отстранил Ханнера и закрыл наконец дверь. — Сделано было точно и ловко — а уж как вовремя!..

Рудира улыбнулась и сделала реверанс — быстрый девчоночий книксен, а не глубокий, полный изящного достоинства поклон знатной дамы. Наверняка ведь она выучилась этому, чтобы веселить клиентов, подумалось Ханнеру, простой люд редко заботит подобная вежливость.

— Дядя, — сказал он, — они возвратятся с магами.

— Знаю, — кивнул Фаран. — Надеюсь, поскольку меня там нет и торопить его некому, Азрад не станет спешить — ты ведь знаешь, какие они лентяи, что он, что Илдирин, что все остальные.

— Но если лорд Азрад злится…

— Да. Тогда он захочет покончить со всем как можно быстрее. — Фаран повернулся к Манрину: — Какие чары тебе еще повинуются?

Манрин фыркнул.

— Не многие. И даже если я смогу быть уверенным в них, где мне раздобыть составляющие для чего-то более действенного, чем Фельшеново Первое Усыпляющее?

— Наверху, — ответил Фаран. — У меня должно быть все, что тебе нужно.

С минуту Манрин молча смотрел на него.

— М-да, — произнес он наконец.

Ханнер слушал, но пока ничего не говорил. Он начинал понимать, насколько глубока пропасть, через которую перешагнул Фаран. Дядюшка сжигал за собой мосты: бросил вызов правителю и Гильдии магов, оказал неповиновение городской страже и открыто признался в занятиях запрещенной магией. К прежнему лорду Фарану возврата не было: или он одержит победу, став кем-то новым, предводителем чародеев, не связанным старыми правилами, или почти наверняка умрет — как предатель и преступный маг.

Ханнеру оставалось только надеяться, что если Фаран потерпит поражение, он не потянет за собой всю семью. В Гегемонии Трех Этшаров не было принято наказывать семью преступника за его дела, но дядя Фаран — случай особый: второй по положению человек в городе, совершивший страшнейшие из преступлений.

А Ханнер и Альрис с ним и помогают ему…

Более чем когда-либо Ханнеру захотелось оказаться сейчас с Неррой, дома, в своих дворцовых покоях — и не быть чародеем.

— Составляющие для магических заклятий хранятся в комнатах западного крыла на третьем этаже, — объяснял между тем Фаран. — Все тщательнейше переписано; список — в тех тетрадях в комнате, где мы беседовали. — Казалось, его вниманием целиком завладел Манрин, но Ханнер слишком хорошо знал своего дядюшку, чтобы не понимать, что тот еще и играет на публику. Рудира, Ульпен и еще с полдюжины чародеев жадно внимали его словам.

Фаран давал им понять, и что сам он смыслит в магии, и что маг Манрин на их стороне — это, по его мысли, должно было придать им сил, ведь теперь правитель узнал, где они, и наверняка пожелает их уничтожить. Пускай же знают, что у них есть не только их собственная таинственная и неприрученная сила.

Неприрученная. Ханнер обдумал это.

— Дядя, — окликнул он, когда Манрин и Ульпен пошли к лестнице и Фаран двинулся за ними.

Фаран повернулся к племяннику.

— Да?

— По-моему, лучше оставить магию магам. Ты ведь ждешь столкновений — так, может, выясним, каковы наши силы.

— У нас полон дом чародеев.

— Так-то оно так, но не стоит ли посчитать их? И узнать заодно, кто из них что умеет. Мы ведь не знаем, на что они действительно способны. — Ханнер указал на Рудиру. — Остановить на бегу стражников, как она, смогут наверняка не многие. Но, возможно, кто-нибудь сумеет сделать что-нибудь иное.

Фаран взглянул на Ханнера, на сбившихся в кучки чародеев, на уходящих Манрина и Ульпена…

— Ты прав, — признал он. — Это надо сделать. Армия лучше толпы, так? — Он махнул рукой и крикнул: — Слушайте все! Сейчас идем в столовую, выяснять кто есть кто.

Не успели чародеи двинуться в указанном направлении, как в дверь постучали — так тихо, что шарканье ног почти заглушило стук. Ханнер переглянулся с Фараном.

Им обоим слышны были крики на улице — но не рядом с дверью.

Фаран взглянул на Рудиру, та отбросила с лица волосы и кивнула:

— Я готова.

Ханнер прикусил нижнюю губу. Фаран и Рудира, очевидно, ожидали появления нового врага, но Ханнер думал, что скорее всего это Берн, руки которого заняты покупками и который не может открыть дверь ключом. Или еще один прибывший чародей.

Но кругом околачивались эти зеваки — следили, вынюхивали… Так что, может, и правильно держать Рудиру наготове: а вдруг придется защищать дом?

Фаран кивнул, и Ханнер отворил дверь. Выкрики стали громче, и в первый раз Ханнер разобрал слова.

— Где мой муж? Что вы, чародеи, с ним сделали?! — вопила женщина.

Однако она была далеко от двери. Крикуны все сгрудились за оградой, на улице. А рядом с дверью, занеся для стука кулачок, стояла черноволосая девочка лет тринадцати-четырнадцати в выцветшем сером платье

Рудира коротко фыркнула и отвернулась. Ее резкость не понравилась Ханнеру и он решил загладить грубость.

— Добрый день, — проговорил он. — Я лорд Ханнер. Чем могу служить?

— Я — Шелла-Подмастерье, — сказала девочка. — Вы… здесь принимают чародеев?

— Да, конечно. — Ханнер распахнул дверь пошире. — Входи!

— Спасибо, — прошептала Шелла. Она шагнула внутрь и застыла, пораженная богатым убранством и разношерстным людом, направлявшимся в столовую.

— В каком цехе ты подмастерье? — вежливо поинтересовался Ханнер, закрывая дверь: пусть девочка отвлечется и успокоится.

— В ведьмовском, — ответила она.

Дядя Фаран, который, не обращая внимания на девочку, устраивал в столовой других гостей, внезапно обернулся и одарил ее взглядом.

Ханнер улыбнулся.

— Проходи сразу сюда. — И он повел ее мимо дядюшки к местам во главе стола.

Глава 26

— Я стояла там долго-долго, все старалась набраться смелости, — тихонько объясняла Ханнеру Шелла. Лорд Фаран предоставил заниматься ею племяннику: она говорила так тихо, что нужно было делать усилие, чтобы вести беседу, а тут еще чародеи расшумелись, когда Фаран попытался построить их. В общем, дел дядюшке хватало пока что и без новенькой. — Когда я увидела, как вы отделались от солдат, то подумала: может, хоть вы меня защитите.

— Защитим. Но от чего?

— От всего. — Девочка неопределенно помахала рукой. — Я хочу сказать, это для любого плохо — стать чародеем, но если ты к тому же ведьма… ну, это ведь против правил Гильдии? Мой наставник думает, именно так. Он думает, это против правил и Сестринства тоже.

— Не думаю, что у Сестринства появились уже какие-нибудь правила против чародеев, — заметил Ханнер. Ом мало знал о довольно свободной организации ведьм, но и того, что он знал, было довольно: ему не верилось, что они способны принять хоть какие-то правила всего за два дня. — А кроме того, тебе не обязательно вступать в Сестринство, если ты этого не хочешь.

— Но… разве их правила не обязательны для всех, как в Гильдии магов?

— Вовсе нет, — принялся объяснять Ханнер. — Если ты маг, то обязан вступить в Гильдию, и они убивают всякого, кто нарушает их запреты, но Сестринство — дело другое. Я вообще не уверен, что у них есть правила, а если и есть, то касаются они лишь самих сестер. И потом, сестры никого не убивают, во всяком случае, так я слышал. Это скорее объединение, чем гильдия.

— У Братства правила есть, — с сомнением сказала Шелла. — Наставник перечислял их мне. Он был в Братстве.

— Но сейчас уже нет?

— Нет. Он вышел оттуда. Им не понравилось, что он взял в подмастерья девочку.

— Но они его не убили, ведь правда?

Она задумалась — и словно солнышко начало выходить из-за туч.

— Нет…

Тучи набежали снова.

— Но Гильдия все равно запрещает смешивать магию.

— А правитель вообще не желает видеть чародеев в городе, — добавил Ханнер. — Вот мы и собираемся драться.

Шелла кивнула, но на личике ее так и застыло выражение неуверенности и тревоги.

— Ну, ладно. — Ханнер сменил тему, надеясь подбодрить ее — и себя. — А кто твой наставник? Он знает, где ты?

— Келдер из Крукволла, — сказала она. — Вряд ли он знает, где я, — да вряд ли и хочет знать. — Она быстро заморгала, губы ее задрожали, и Ханнер понял, что она вот-вот заплачет. — Он вышвырнул меня вон.

— Да как же он мог! — возмутился Ханнер. — Наставник отвечает за подмастерье!

Шелла шмыгнула носом, вытерла его рукавом, потом приложила тот же рукав к глазам.

— А вот смог. Сказал, я больше не ведьма и никогда ею не буду.

— Потому, что ты чародейка?

Девочка молча кивнула.

И тут Ханнера поразила одна мысль.

Чародеи передвигали предметы, не касаясь их; большинство чародеев — и он в том числе — как раз и обнаружили, кем стали, именно обнаружив у себя этот дар.

Но ведьмы тоже передвигали предметы, не касаясь их. Само слово "чародейство" возникло из-за сходства новой силы с каким-то древним ведьмовством. Правда, у них летали только маленькие предметы. Что же такое передвинула эта девочка?

— Откуда он узнал, что ты — чародейка?

— По тому, что я сделала, — прошептала Шелла так тихо, что Ханнер едва расслышал ее.

— Ханнер, мальчик мой, — позвал Фаран. — Не могли бы ты и твоя подружка обратить на нас внимание? Мы начинаем.

Ханнер оглянулся.

— Минутку, дядя, — попросил он и снова повернулся к Шелле. — Так что же ты сделала?

— Превратила Теллеша-Мясника в чародея.

Ханнер моргнул.

— Ханнер, — уже настойчивее позвал Фаран.

Ханнер поднял руку.

— Так что ты сделала?

— Я пыталась его исцелить! — почти прокричала Шелла. Потом голос ее снова сделался привычным чуть слышным бормотанием, но слова хлынули таким потоком, что Ханнеру стоило огромного труда уловить смысл. — Он поранил себя, а потом поскользнулся в крови и стукнулся головой о стену, и наставник Келдер сказал, мне пора учиться целительству; мы вместе остановили кровь Теллешу, и хозяин велел мне посмотреть голову Теллешу и сказать, есть ли там что делать, я попыталась, но мое ведьмовское зрение работало плохо… и тогда я сделала что-то, не знаю что, — и увидела, но по-другому, я просто смотрела внутрь головы Теллеша и сравнивала со своей, потому что у меня-то все должно было быть правильно… и я снова сделала что-то, мне трудно объяснить что, но это было словно открыть кран, только я не смогла снова его закрыть… А потом Теллеш сел, чувствовал он себя лучше, только немного странно, и сказал, что слышит голоса, а потом потянулся к кошельку, и тот сам прыгнул ему в ладонь, а мастер Келдер посмотрел на нас обоих и сказа-а-ал… — Тут она наконец расплакалась, быстро, тихонько всхлипывая и вздыхая.

— Ханнер! — рявкнул Фаран.

Ханнер поднял взгляд.

— Прости, дядя, — сказал он. — Я отведу ее в гостиную и успокою. Мы быстро.

Фаран ожег его взглядом.

— Так ступай!

Обняв Шеллу за плечи, Ханнер провел ее по коридору в переднюю гостиную, по дороге плотно прикрыв за собой дверь столовой.

Если то, что сказала Шелла, — правда, это может быть весьма ценным. До сих пор Ханнер, да и все остальные, считали, что чародеи, ставшие таковыми в Ночь Безумия, — единственные в мире, и больше их не появится, если то загадочное событие не повторится и не породит новых.

Но если чародеи могут творить новых чародеев, так же как ведьмы — обучать учениц, а маги — помогать подмастерьям делать ритуальные клинки, чтобы те стали истинными магами, тогда… тогда лорду Азраду окажется не так уж легко уничтожить чародеев, и вполне возможно, что именно они — настоящие маги.

Ханнер видел, как Мави спустилась вниз, но уходить не торопилась, возможно, рассчитывала, что он снова проводит ее. Они с Альрис, беседуя, сидели в передней гостиной; когда вошли Ханнер и Шелла, девушки умолкли.

— Что, дядюшка выставил вас, как и всех прочих нечародеев? — спросила Альрис.

Заметив следы слез на щеках девочки Мави поднялась и шагнула к ней, но Шелла отшатнулась, и Мави замерла.

— Я привел сюда Шеллу, чтобы успокоить — объяснил Ханнер. — У нее был очень тяжелый день. Ее выгнал наставник.

— Она чародейка? — спросила у Ханнера Альрис.

— Как ты? — спросила у Шеллы Мави.

— Она чародейка, — отвечал Ханнер, а Мави взяла девочку за руку.

— Может, тогда ей лучше побыть с другими чародеями? — осведомилась Альрис.

— Возможно, когда ей станет легче, — отрезал Ханнер. Он раньше думал, что Альрис, быть может, обрадует появление Шеллы — они ведь были почти ровесницами, — но, похоже, это не сработало.

Мави тепло улыбнулась.

— Я Мави, — сказала она.

Шелла сглотнула и перестала всхлипывать ровно настолько, чтобы выговорить:

— А я — Шелла.

— А это — леди Альрис, — продолжала Мави. — Она — сестра лорда Ханнера.

Шелла взглянула на Альрис, потом снова пристально посмотрела на Мави.

Ханнеру вдруг стало тревожно. Что-то происходило, он чувствовал это, но не знал — что.

— Ты не чародейка, — сказала Шелла. Это не был вопрос.

— Нет, — согласилась Мави. — Как и леди Альрис, и лорд Ханнер. Просто они жили во дворце, а правитель отказался пустить их туда, потому что боится чародеев, вот они и поселились здесь, у своего дяди. А я всего лишь у них в гостях. Я живу близ Нового рынка.

— Но… — Шелла бросила на Ханнера острый, озадаченный взгляд. Слез как не бывало.

"Она знает, — понял Ханнер. — Знает, что я — чародей".

— Я потом объясню, — быстро произнес он.

— Что объяснишь? — тут же влезла Альрис.

— Не твое дело, — бросил Ханнер.

Альрис посмотрела на Ханнера, перевела взгляд на Мави и заявила:

— А я и так знаю. Только не понимаю, почему ты сказал ей, а не мне, твоей сестре!

Мави вздрогнула.

— Нет, Альрис, это не то… в смысле, мы не… — Ее голос прерывался от смущения.

— Альрис, заткнись, — устало сказал Ханнер. Он не ожидал застать в гостиной эту парочку, и, как бы ни радовало его присутствие Мави, сейчас он от всей души желал, чтобы ее здесь не было. Он повернулся к Шелле.

— Ты рассказывала, что случилось после того, как ты исцелила Теллеша, — напомнил он.

— Ага… Ну, мастер Келдер попробовал исправить то, что я сделала, но не смог, и я тоже не смогла, потому что не понимала, что делать, так что в конце концов он отослал Теллеша домой, и мы немного поговорили, а потом он велел мне собрать вещи и убираться, я ведь больше не ведьма и со мной опасно быть в одном доме… Наверное, он думал, что это заразно.

— И ты ушла?

— Я даже не забрала свой посох. Слишком я расстроилась. Просто выбежала из долгу. А потом ходила, слушала, что говорят, и расспрашивала сама, а потом услышала про Дом Чародеев и пришла посмотреть.

— Дом Чародеев? — удивилась Альрис.

— Так его называют, — кивнула Шелла.

— Ты хотела сказать — этот дом, — уточнил Ханнер.

— Вот именно.

— Значит, с секретами покончено, — сказала Альрис.

Ханнер понадеялся, что слова ее не станут пророческими: он хотел бы, чтобы его секреты оставались секретами и впредь, но место, где находится ставший убежищем чародеев дом дяди Фарана, не было такой тайной.

— Стража уже нашла нас, — заметил он. — А есть ведь еще все те люди на улице.

— Ты все еще ведьма? — поинтересовалась у Шеллы Мави.

— Нет, — покачала головой девочка. — По крайней мере я так думаю. Когда я пытаюсь колдовать, все… ну… ощущается иначе, мне кажется, я вместо этого занимаюсь чародейством. А кое-чего я вообще делать не могу, читать в умах, например. И я не устаю, наоборот, становлюсь сильнее.

Все это вполне укладывалось в то, что Ханнер успел узнать о чародействе.

— Когда это началось? — спросил он.

— Не знаю. — Шелла пожала плечами. — Вчера я себя весь день как-то странно чувствовала, но вроде до сегодняшнего утра все было в порядке.

— Прошлой ночью странных снов тебе не снилось?

Удивленная, она взглянула на Ханнера, и ее глаза широко раскрылись.

— Какие сны?

— Про полеты, падения, погребение заживо…

— Вы про них знаете? — ахнула Шелла.

— Расскажи нам, — попросила Мави.

— Это было… нет, не прошлой ночью, а позапрошлой. Мне снилось, что я лечу по воздуху и горю, а потом падаю, проваливаюсь под землю, и меня засыпает, и я задыхаюсь… И все время я чувствовала, что должна что-то сделать, вот только не знала что. — Она содрогнулась. — Я знаю, сон был волшебным, но что это за чары и кто их навел — понятия не имею.

— Тот самый сон, — вздохнула Альрис. — Только и слышу, как все его обсуждают. Все чародеи, кто спал в Ночь Безумия, увидели его тогда — и проснулись; но кое-кому он снился опять.

Ханнер взглянул на нее.

— А тебе он не снился?

— Мне? — Альрис прижала руку к груди. — Я не чародейка! Разумеется, ничего подобного мне не снилось. — Она фыркнула. — Но теперь непременно приснится, и не из-за какого-то волшебства, а просто потому, что вы только об этом и говорите.

На миг Ханнер задержал взгляд на лице сестры, пытаясь понять, не слишком ли подчеркнуто она возмущалась, но потом решил — нет. Скорее всего она говорила правду, а нарочито это звучало просто потому, что ей всего тринадцать.

И все же странно, что она так настроена против чародейства. Она так долго стремилась учиться магии, и ее не смущала жизнь под одной с чародеями крышей — у нее было достаточно друзей, у кого она могла бы поселиться, если бы действительно этого хотела, — однако она очень настойчиво отвергала саму идею чародейства.

Ханнер этого понять не мог, так что прекратил попытки. Он вновь обратился к Шелле.

— Не думаю, чтобы тебе стоило особенно тревожиться. Ты теперь чародейка, вот и все. А через это — сны, трудности с прежними чарами, странные силы — прошли все чародеи. Через все — кроме того, что ты сделала с Теллешем; такого не делал больше никто.

— А ведьмы среди этих других есть?

— Нет, — признал Ханнер, — но двое из них маги.

У Шеллы перехватило дыхание, глаза ее снова широко раскрылись.

— Маги могут быть чародеями?

— Более или менее. Их прежняя магия взаимодействует с чародейством так же, как твое ведьмовство. Или почти так: они по-прежнему способны творить заклятия, хоть и немногие.

— Как странно!

Ханнер вздохнул.

— Еще бы Ну а теперь, если ты можешь выдержать многолюдье, думаю, нам стоило бы вернуться в столовую: там мой дядя лорд Фаран устраивает смотр сил.

— Пошли, — сказала она.

Они с Ханнером как раз поворачивали к столовой, когда в дверь постучали.

Альрис мигом вскочила на стул у одного из окон, прижавшись щекой к стеклу, чтобы рассмотреть гостя.

— Это стражник, — сообщила она. — Позвать дядю Фарана?

— Один стражник? — удивился Ханнер. — Всего один?

— Мне виден только один.

Ханнер нахмурился, подошел к двери и приоткрыл ее.

Толпа на улице молчала, ожидая, что будет: как и сказала Альрис, во дворике перед дверью стоял одинокий стражник.

Сперва, обманутый желтой туникой солдата, Ханнер не узнал его; но не успел вновь прибывший заговорить, как юноша вспомнил его и распахнул дверь.

— Йорн! — воскликнул он. — Входи, входи!

Солдат вошел и тихо прикрыл за собой створку.

— Мне еще рады здесь? — спросил он.

— Разумеется! — И Ханнер хлопнул Йорна по плечу. — Если только ты здесь не для того, чтобы передать нам приказ об изгнании.

— Ох… по правде говоря, я… эти приказы… из-за них-то я и пришел.

Ханнер нахмурился.

— Мы уже выставили отсюда капитана Нараля и его взвод, — проговорил он. — Зачем же прислали еще и тебя?

— Да я вовсе не о том! — заторопился Йорн. — Я вот про что: нам велели отыскать всех чародеев, каких только знаем; и гнать их в шею из города. Ну, как нам это приказали, тут-то я и понял, что не могу больше оставаться стражником — по крайности до тех пор, покуда лорды не одумаются. А идти мне, кроме как сюда, больше некуда. — Он огляделся. — Все другие ушли?.. — Тут он заметил девушек. — Кроме этих трех, хотел я сказать.

— Нет, что ты, — улыбнулся Ханнер. — Все по-прежнему тут. Но сперва познакомься: это Шелла. — Ей он сказал: — Это Йорн из Этшара. Он тоже чародей.

— Плохонький, — смутился Йорн.

— А это — Мави с Нового рынка, — продолжал Ханнер. — Она не чародейка, просто друг.

Йорн поклонился.

— А леди Альрис я знаю.

— Мы с Шеллой как раз собирались пойти к остальным. — Кивком позвав за собой Шеллу и Йорна, Ханнер открыл дверь в столовую.

Оттуда вырвался рокот множества голосов и запах множества тел.

— Боги, сколько же их! — не удержался Йорн, войдя следом за Ханнером в переполненную комнату.

— Тридцать два, — объявил лорд Фаран. — С ученицей-ведьмой — тридцать три… а ты, сэр, чародей?

— Чародей, — кивнул Йорн.

— Значит, тридцать четыре.

— Против тысячного города, — вставила Рудира.

— Горожане нас не тронут, — отмахнулся Фаран. — Нами займется только стража.

— А сколько их? — спросил Отисен.

— Восемь тысяч, — громко и ясно проговорил Йорн.

Повисла испуганная тишина.

Глава 27

Восемь тысяч солдат? — выдохнул наконец кто-то.

— Так нам говорили, — подтвердил Йорн.

— Предполагалось набрать десять, — сказал лорд Фаран. — Но Азраду всегда было лень вкладывать деньги в армию.

— А зачем бы ему это делать? — хмыкнул Йорн. — Нас и так слишком много.

— Я думал, во всем мире не наберется десяти тысяч человек, — поежился Отисен.

— Да в одном только Этшаре жителей больше сотни тысяч, — повернулся к нему Йорн. — А сколько точно, никому не известно.

— Могут знать маги, — предположила Рудира.

— Мой наставник говорил, если бы не маги, город так не разросся бы, — вставила Шелла. — Это магия не дает загнивать воде, сохраняет от порчи продукты и очищает сточные канавы.

— Жрецы тоже этим занимаются, — мягко возразила незнакомая Ханнеру пожилая дама.

— Все это весьма интересно, — вмешался лорд Фаран, — но вернемся к делам. Нас здесь тридцать четыре, и у каждого свой талант. Все мы можем передвигать мелкие вещицы простым усилием воли, но кое-кто способен на большее. Думаю, будет полезно узнать, кто что делает и насколько хорошо. Итак, кто тут летает?

Раздалась дюжина голосов, поднялись руки. Лорд Фаран гаркнул, перекрывая шум:

— Кто летает — пожалуйста, отойдите туда! — Он махнул в сторону окон. — Кто не летает — туда! — Он показал на дверь, ведущую в бальный зал. — Кто не знает, пожалуйста, оставайтесь у стола.

— Я могу оторваться от земли, — сказала женщина, помянувшая жрецов. — Но скорее плыву, чем лечу.

Фаран взглянул на нее.

— Как тебя зовут?

— Алладия из Гавани.

— Алладия. Спасибо. Пока постой у стола.

Она послушалась.

Шелла тоже направилась к столу, Ханнер — за ней. Он оказался рядом с Алладией.

— Я — лорд Ханнер, — представился он. — Рад познакомиться.

— Лучше бы при других обстоятельствах. — Алладия мрачно смотрела, как чародеи расходятся по местам.

— Ты предпочла бы не быть чародейкой?

— Вот именно.

"Весьма интересно, — подумал Ханнер. — Возможно, если я пойму других, то пойму и Альрис".

— Это из-за угроз правителя? — спросил он. — А если бы никто не знал — тогда как?

Алладия обернулась и посмотрела ему в глаза.

— И тогда тоже, — сказала она.

— Но почему? В конце концов ты ведь овладела магией — и безо всякого служения или ученичества.

— Магией я владела и раньше! — сердито ответила Алладия. — Я была жрицей!

— Жрицей? — переспросил Ханнер. Чародейство взаимодействовало с волшебством и ведьмовством; значит, могло взаимодействовать и со служением богам.

— Именно. И — да позволено мне будет похвалить себя — очень неплохой жрицей. Но с тех пор, как у меня в голове завелось это, боги не слышат меня. Простейшие молитвы не находят отклика! Я пыталась обращаться к Унниэль, хотела спросить ее, что изменилось, но даже она не вняла моим мольбам!

— Унниэль? — Имя почему-то казалось знакомым.

— Унниэль Милосердная. С ней проще всего иметь дело. Даже ученик может говорить с Унниэль. Но с позапрошлой ночи я этого не могу! На мой зов откликались даже Ашам и Говет, а сейчас мне не дозваться и Унниэль!

— И ты считаешь, это потому, что ты чародейка?

— Ну конечно. Почему бы еще? Что-то обрекло нас на это проклятие, и боги отвергли меня. Прежде я могла открывать врата между мирами, исцелять недужных, любая тайна становилась известна мне; ныне я заставляю летать по комнате тарелки. Как по-твоему — равноценный обмен?

— Нет, — признал Ханнер.

Прежде чем он успел что-нибудь добавить, Фаран призвал к вниманию.

— Я вижу десятерых нелетающих, тринадцать летунов и одиннадцать тех, кто сам не знает, — объявил он. — Давайте теперь поможем этим одиннадцати разобраться в себе. Ханнер, будь добр отойти.

Ханнер взглянул на Шеллу и Алладию, но от стола отошел.

— Кстати, Ханнер, — заметил ему Фаран, — если не возражаешь, подожди в гостиной с Мави и Альрис. А когда Манрин и Ульпен спустятся, пошли их сюда.

— Ты хочешь оставить здесь только чародеев.

— Верно, мой мальчик. Нет смысла устраивать толчею.

Ханнер колебался. Сейчас он вполне мог бы признаться, что тоже чародей, — он ведь и должен был признаться в этом, разве нет? Рано или поздно правда выйдет наружу. Но признайся он — и его ждет ссылка или смерть, или он окончательно ввяжется в интриги дяди Фарана и уже никогда не вернется в свою собственную комнату, свою собственную постель во дворце.

Он поклонился, ободряюще потрепал Шеллу по плечу и вышел, закрыв за собой дверь.

— Что они там делают? — спросила в гостиной Альрис.

— Сортируют чародеев, — ответил Ханнер. — Выясняют, кто что может.

Мави поежилась. Ханнер удивленно взглянул на нее.

— Прости, — сказала она. — Я знаю, они просто люди и не просили, чтобы на них наложили это заклятие, ни вообще чего-то подобного, но с ними мне как-то… тревожно. Даже с вашим дядей и бедняжкой Панчей. Это что-то такое… — Не в силах найти точные слова, она развела руками.

Вот и еще одна причина не признаваться в чародействе, подумал Ханнер. Он не хотел волновать Мави — и уж тем более не хотел, чтобы она сочла его отвратительным.

До сих пор он не понимал, какие чувства испытывает девушка.

— Жрец говорит, Панча больше не человек, — вздохнула Мави.

— Алладия так говорит?

Мави удивленно моргнула.

— Н-нет… Кто такая Алладия?

— Жрица, ставшая чародейкой. — Ханнер показал на дверь столовой. — Она там. А о ком говоришь ты?

— О жреце, который утром пробовал лечить Панчу. Он сказал, призванная им богиня не считает, что Панча человек!

Да, подумалось Ханнеру, зная такое, поневоле почувствуешь себя неуютно среди чародеев. Интересно, почему богиня так думает, и не в этом ли причина, что Алладия не может дозваться Унниэль? Договор, заключенный в конце Великой Войны, гласил, что только люди могут призывать богов.

— А сны? — продолжала Мави. — Почему им снятся эти сны? И что они значат?

— Сны снятся не всем, — заметил Ханнер.

— Большинству снятся. И какие жуткие: падения, огонь, погребение живьем… Это все как-то не знаю… слишком.

— Да, наверное, — согласился Ханнер, глядя на закрытую дверь.

Там, в комнате, что-то вдруг громко хлопнуло. Мави вздрогнула. Ханнер снова взглянул на дверь столовой, но с места не тронулся.

Ему очень хотелось усилием воли распахнуть дверь и увидеть, что там творится, — но он отказывался пользоваться своей силой.

Если она вообще его. Никто не знал, что стало причиной Ночи Безумия; чародейство вполне могло оказаться деянием какого-нибудь сумасшедшего мага.

— Ты думаешь, это навечно? — спросила Мави.

Ханнер удивленно повернулся к ней.

— Что, как я думаю, навечно?

— Чародейство. Может оно быть временным?

— Это все намного упростило бы, — улыбнулся Ханнер.

— Я сегодня осталась тут, в надежде, что оно вот-вот пройдет. Мне хотелось быть рядом, чтобы помочь, когда все закончится, — понятно ведь, люди расстроятся. И еще я думала, что отведу Панчу домой. Но ничего не кончается.

— Не кончается, — согласился Ханнер. — Во всяком случае, пока.

Но может кончиться в любой момент. Им не дано это знать. В том-то и дело с магией — она нелогична. Порой она вполне предсказуема, и ею можно пользоваться, и на нее можно полагаться, но иногда она ведет себя странно. Маг может сотворить живую тварь из перьев и косточек, может щепоткой пыли и словом погрузить человека в сон — и где в этом логика? Более ста лет назад в Малых Королевствах в простенькое огненное заклинание вкралась ошибка — и что же? Говорят, столб огня горит до сих пор без всякого топлива. Как такое возможно? Почему слезы девственницы необходимы для некоторых чар, а стоит той же девушке выйти замуж — и от ее слез такая же польза, как от простой воды?

Волшебство — самая непонятная магия, но где логика в колдовстве — почему определенные амулеты веками действуют безотказно, а потом вдруг перестают действовать? А другие амулеты, кажется, точно такие же, не работают вообще или работают совершенно иначе.

Или служение богам — почему боги откликаются только на некоторые молитвы? Почему они слышат одних людей и не слышат других? Почему на призывы жрецов порой откликаются демоны?

Магия недалеко ушла от безумия — а в случае с чародей— ством разница изначально не была заметна вообще. Чародеи, что крушили город в ту первую ночь, определенно казались сумасшедшими.

Так откуда им знать, чего ждать от чародейства? Дядя Фаран заперся там и пытается найти в нем смысл — а что, если смысла-то и нет? Что, если оно возьмет и исчезнет так же внезапно, как появилось? Что, если оно изменится? Что, если будет еще одна Ночь Безумия, но пораженными окажутся совершенно иные люди?

А впрочем, такова жизнь. Даже когда Ханнер в полной безопасности спал, бывало, в своей уютной постели во дворце, в любую секунду какой-нибудь сумасшедший маг мог превратить его в камень, или в кота, или просто убить.

Даже и без магии его сердце может просто остановиться, он может заболеть горячкой, как его мать, и через неделю умрет.

Нужно просто не падать духом, двигаться вперед и не отступать, стараться понять жизнь и ее правила и не идти против новых, если старые изменились.

С чародейством все точно так же. Оно может исчезнуть в любой миг, но пока оно есть — полезно знать, что оно такое и как им пользоваться.

Он должен быть там, разбираться во всем вместе с дядей Фараном… но тут Ханнер взглянул в темно-карие лучистые глаза Мави.

Дядя Фаран выставил его прочь — вот пусть теперь и побудет немного без него.

— Хочешь, я провожу тебя домой? — предложил он. — Подальше от этих чародеев…

Она улыбнулась:

— Я очень этого хочу.

Альрис захохотала.

— Ну вы, парочка, — сквозь смех выговорила она, — а что, если я попрошусь с вами? Испорчу вам все веселье, да?

— Ну конечно же, нет! — Мави повернулась и протянула ей руку. — Ты нас очень порадуешь, если пойдешь.

В первый момент Ханнер не сказал ничего. Он был занят: старался не убить сестру взглядом. Альрис смотрела на него.

— Мы будем рады твоему обществу, — выдавил он наконец.

Она фыркнула.

— Не-а, не будете. Да и неохота мне тащиться за Новый рынок, к тому же кто-то должен быть здесь: вдруг прибудут еще чародеи, или дядя Фаран поинтересуется, куда ты пропал, или эти волшебники прибегут за помощью.

— Уверен, Берн где-то тут.

— Да идите уж, — великодушно махнула рукой Альрис. — Я остаюсь.

— Как хочешь. — Ханнер повернулся к Мави. — Идем?..

Глава 28

Мави и Ханнер вышли на улицы Этшара — а в это самое время в месте, отделенном не только от Этшара, но от самого мира, собралась вокруг стола избранная компания магов.

— Мы по-прежнему не знаем, что тому причиной, — говорил седой волшебник. — Дюжина моих лучших людей за последние два дня перепробовали все заклинания, какие только смогли отыскать, рассматривая проблему со всех сторон, какие только приходили нам в голову, но так ничего и не выяснили. Магическая аура вокруг Источника отсекает все.

— Мы обращались к мертвым и с помощью некоторых жрецов — к богам, — проговорил похожий на мертвеца человек с выбритым черепом. — Ни тем, ни другим ничего не известно.

— Я побеседовала с Ирит-Летуньей и, конечно же, с Валдером, — произнесла красавица, на вид едва перешагнувшая за двадцать лет. — Они не помнят ничего, что могло бы помочь. Если кто-нибудь вспомнит о других бессмертных не-магах, пожалуйста, сообщите мне. А еще я послала словечко Фенделу Великому, но он пока не откликнулся.

— Нам помогало в опытах порядка тридцати чародеев, — доложил еще один волшебник. — Большинство вызвались сами; нескольких пленников, схваченных в Ночь Безумия, по нашей просьбе приговорили служить нам. Пока что мы выяснили очень много о том, как чародейство действует, но не имеем ни малейшего понятия, что оно такое, откуда берется, останется ли оно таким, как сейчас, исчезнет или превратится во что-то другое.

Обсуждение продолжалось: хоть многое и было выяснено о событиях, окружавших его появление, о природе чародейства магам так и не удалось ничего узнать.

— Я просмотрел летописи и запретные хроники. Нигде не упоминается ни о чем подобном.

— Мы говорили с полудюжиной демонологов и сами допросили нескольких демонов, но ничего не узнали.

— Мы проследили пути примерно двух сотен призванных в Ночь Безумия, но не нашли никаких хитросплетений, никаких отклонений в сторону: все они просто двигались к Источнику наиболее прямой дорогой.

— Мы изучили истории нескольких наудачу выбранных чародеев, но не нащупали никаких связей, ничего, что объясняло бы, почему избраны именно эти люди. Мы заметили, что если в семье есть один чародей, то скорее всего есть и еще, то есть кузену или отпрыску чародея проще стать чародеем, чем любому другому, но почему так происходит, чем отличается их кровь от обычной, установить не удалось. Мы обнаружили также, что превращению подвержены и маги — причем любого толка.

— И волшебники? — спросил кто-то.

— И волшебники, — подтвердил говорящий. — Сейчас мы пытаемся точно установить, кто в Гильдии превратился в чародея.

— Но среди нас таких нет?

— Это надлежит установить.

Начался шум, движение; обсуждение на время прервалось. В конце концов поднялся и заговорил маг в алой мантии, что сидел во главе стола.

— Пока мы будем продолжать наши исследования, — сказал он. — Думаю, небесполезно будет также и предпринять кое-какие действия — в случаях, когда это необходимо.

— Лорд Азрад очень желал бы, чтобы мы что-нибудь сделали, — вставила со своего места у дальнего конца стола Итиния с Островов. — Он еще вчера ждал встречи со мной.

— Лорд Азрад желает слишком многого, — ответил маг в алом. — Мы не готовы утвердить его приговоры о ссылках, равно как и присоединяться к кампании по уничтожению, да и тратить время на споры с ним не можем. Тем не менее наши собственные правила повелевают нам препятствовать запрещенному использованию магии. Мы не установили пока, противоречит ли чародейство само по себе каким-либо нашим установлениям, но наверняка есть случаи, когда его применение нарушает запреты Гильдии. Пришла пора разбираться с каждым случаем по отдельности. — Он глубоко вздохнул и продолжал: — Такая попытка может быть весьма познавательна: мы узнаем, в состоянии ли управиться с ними; может статься, чародеи куда грознее, чем мы думаем. — Он указал на одного из собравшихся. — Ты, Калигир, выбери чародея, безусловно виновного в серьезном преступлении, и пошли кого-нибудь разобраться с ним. Посмотрим, что происходит, когда волшебник и чародей сходятся в поединке.

— Любого чародея?

— Выбери его сам.

— Или используй прозрение, — предложил седой волшебник.

— Отличное предложение, — одобрил маг в алом.

— Прекрасно. — Калигир резко откинулся в кресле.

— И, Калигир, — добавил человек в алом, — я жду отчета. Помни: твое дело — выяснить, насколько опасны для нас чародеи на самом деле.

— Как прикажешь, — отозвался Калигир. Он выпрямился и встал. — Тогда пора за дело.

— Как и всем остальным, — сказал человек в алом. — Я останусь здесь, чтобы сводить все воедино, вы же ступайте и поторопитесь с исследованиями!

Зашелестели мантии, заскрипели стулья, маги поднялись и разошлись.

Шемдер, сын Парла с неприятной улыбкой следил за намеченной жертвой. Киррис развесила белье позади дома, где жила с мужем и двумя детьми, и теперь собиралась по делам, знать не зная, что с ближней крыши за ней следит бывший ухажер.

Шемдер размышлял, что бы с ней сделать. Например, с крыши может упасть черепица и проломить ей голову.

Как жаль, что этой дивной силы не было у него месяц назад, когда Киррис родила вторую дочь. Застань он ее во время родов — вот тогда он устроил бы ей что-нибудь медленное и по-настоящему неприятное. И никто бы не понял, что это его рук дело.

Возможно, черепица нанесет ей рану, которая не убьет ее сразу, а тогда уж Шемдер позаботится, чтобы женщина никогда не поправилась.

Но это опасно: муж может нанять мага, чтобы лечить ее, а маг — кто знает! — возьмет да заметит какой-нибудь невидимый знак, указывающий на чародейство. Шемдер не знал, оставляет ли чародейство какие-нибудь следы; он знал, что оно незаметно для обычного человека, но маги часто могут видеть то, что не видят другие — как он сам сейчас различал неразличимое обычным глазом.

Перед его глазами, затмив свет закатного солнца, легла тень. Шемдер вскинул голову. Словно привлеченный его мыслями, рядом с ним в воздухе стоял и смотрел на него сверху вниз маг в голубых одеждах. Шемдер почти ничего не знал про магию, но подумал, что это должен быть волшебник: демонологи одевались в черное или красное, жрецы — в белое и золотое, колдуны не носили мантий, а ведьма вряд ли смогла бы так легко висеть в воздухе.

— Ты — Шемдер, сын Парла? — осведомился волшебник.

— Нет! — отрекся Шемдер. — Меня зовут Келдер. А что? Кто этот Шемдер, которого ты ищешь?

Волшебник заколебался; но не колебался Шемдер. Он воспользовался чародейской силой и нащупал сердце волшебника, спокойно бившееся у того в груди.

Это оказалось труднее, чем всегда: что-то мешало, какая-то чужая сила. Шемдер не позволил ей остановить себя.

Простое нажатие — и маг задохнулся, глаза его расширились; он отшатнулся, раскинув руки, рухнул на покатую черепичную крышу, покатился и перевалился через карниз.

Секундой позже Шемдер услышал глухой удар тела о землю.

Он промедлил только одно мгновение, задавая себе вопрос, кем был этот волшебник и кто прислал его — неужто какой-нибудь друг или родич одного из той полудюжины, кого он уже прикончил, нанял мага-мстителя?

Если так, выбор наемного героя был неудачен.

Возможно, Киррис или ее муженек заключили с магами договор о защите? Они не могли знать о планах Шемдера, но молодые родители порой творят совершенно несусветные вещи из любви к своим младенцам.

В любом случае конек крыши — вовсе не то место, где Шемдеру хотелось сейчас оставаться. Киррис пока останется невредимой — хотя, выяснив, в чем дело и как с этим бороться, Шемдер непременно вернется за ней.

Однако оставаться вблизи от только что убитого тобой мага — нет уж, Шемдер не дурак! Он стал спускаться с крыши — с другой ее стороны, подальше от места, где рухнул волшебник, — и осторожно шагнул через край. Потом повис в воздухе, огляделся и неспешно и мягко опустился на землю на безлюдной улице — хотя, он знал, рассчитывать на то, что она долго останется безлюдной, не приходилось. В любую минуту может появиться кто-нибудь, спешащий домой к ужину, а Шемдеру вовсе не улыбалось оказаться поблизости, когда этот "кто-то" наткнется в переулке на мертвого мага. Он повернулся, шагнул за угол…

И почувствовал, что уменьшается в размерах и скрючивается, по коже под растущей шерстью побежали мурашки, сзади возник хвост, одежда исчезла, теплый воздух коснулся тела. Дома уносились вверх, громоздились, нависали над ним. Визжа от ужаса, Шемдер стремглав кинулся к ближайшему убежищу — на четырех лапах. Он нырнул в густую тень под чьим-то крыльцом и, зная, что с улицы его теперь не видно, попытался выяснить, что же это с ним приключилось. Думать было трудно, но он заставил себя цепляться за сознание, чтобы понять, что с ним такое, как ему выжить и разрушить заклятие.

Он понимал, что каким-то образом преображен — тот волшебник, должно быть, успел-таки наложить чары. Он взглянул на лапы, изогнул хвост…

Хвост был длинный, гибкий и голый. Лапы заканчивались длинными, острыми когтями. Пошевелив носом, Шемдер увидел тонкие дрожащие усики. Прикинул по отношению к ступеням свой рост — и понял, что стал крысой. Крупным бурым пасюком.

Плохо, очень плохо, но могло быть и хуже. Он все еще жив. И помнит, кто он. И… а все ли еще он чародей?

Отыскав камешек, он сосредоточил на нем всю свою волю, стараясь увидеть его тем особым образом, как делали чародеи — и ничего не случилось. Камень остался лежать, как лежал.

Он услышал голоса — человеческие голоса — и, оскалив зубы, забился в угол.

Голоса стихли, но он выждал еще несколько минут — просто из предосторожности.

До него доносились шорохи, стуки и другие звуки города, он слышал людей, спешащих по обычным делам, но в крысином обличье с трудом мог различать их. А еще его захлестнули запахи: как выяснилось, нюх у крыс гораздо тоньше людского.

Однако в конце концов он все же решил вылезти наружу. Он был испуган, голоден и хотел найти себе укрытие понадежнее: в фундаменте дома, рядом с которым он съежился, не было ни щелки, куда он мог бы забиться.

Его собственная комната — всего в нескольких кварталах. Если он сможет пробраться туда — он в безопасности. Отпереть дверь он в своем нынешнем виде вряд ли сумеет, особенно учитывая, что кошель с ключами исчез вместе с остальной одеждой, но, может, ему посчастливится отыскать ход, годный для крысы.

И заклятие может развеяться.

Он выполз из угла и рванулся вперед, намереваясь добежать до следующей улицы, — и уткнулся в пару замшевых туфель.

Он взглянул вверх — на него смотрел человек в мантии.

— Шемдер, сын Парла, — произнес человек. — Как интересно: то, что делает тебя чародеем, сохранилось у тебя в мозгу и в новом обличье, но настолько уменьшилось, что совершенно не действует.

Шемдер яростно заверещал и оскалился. Запас слов в крысином языке оказался на редкость ограничен.

— Любопытно, — продолжал маг, — а что будет, если я верну тебе человеческий облик? Останется ли чародейство бездействующим?

Шемдер заверещал снова.

— Мы непременно проверим это, но только не на тебе, — сказал волшебник. — Ты слишком опасен. Никогда бы не подумал, что тебе удастся так легко убить уважаемого мага — и это несмотря на его защиту! Мне еще предстоит отвечать за его смерть перед его семьей и перед Гильдией!

С этими словами он обнажил кинжал. Шемдер попятился.

Он как раз поворачивался, чтобы сбежать, когда маг произнес слово и метнул клинок.

Клинок пронзил крысу, бывшую Шемдером, сыном Парла, пригвоздив ее к земле. Крыса изогнулась, задергалась, пытаясь спастись, избавиться от кинжала, но лишь вогнала его еще глубже. Она запищала в агонии и в муке своей забыла о том, что была когда-нибудь кем-то, кроме крысы. Она скорчилась, мир вокруг нее потемнел — и вовсе не потому, что зашло солнце.

А потом крыса подохла, а Калигир из Нового квартала стоял и смотрел на нее.

Она осталась крысой; порой случалось, что, когда Ашерелево Преображение накладывалось, как сейчас, издали и второпях, смерть разрушала чары. Калигир гадал, не станет ли крыса снопа Шемдером.

То, что этого не случилось, упрощало дело. Избавиться от мертвого пасюка куда проще, чем от мертвого человека.

Разумеется, в душе Шемдер всегда был крысой. Калигир выбрал его потому, что Фенделово Прозрение указало на него, как на чародея, убившего больше невинных, чем кто-либо другой в мире. Его смерть не была потерей.

А вот смерть бедняги Лопина была поистине трагедией. Калигир помрачнел.

Он получил ответ на вопрос — чародеи безусловно опасны. Шемдер проник сквозь защитные чары Лопина, как будто их не было вовсе.

Вести, что он принесет, навряд ли обрадуют Гильдию. Калигир спихнул дохлую крысу в сточную канаву и пошел прочь.

Глава 29

Поздней ночью лорд Ханнер быстрым шагом возвращался через Новый город на Высокую улицу, и на душе его было легко, а лицо озаряла улыбка — до тех самых пор, пока он не приблизился к особняку, известному ныне как Дом Чародеев.

Хоть он и испытал несколько неприятных минут, когда они с Мави, уходя, протискивались сквозь ожидающую толпу, но несколько фраз вроде "Мы были в гостях! Мы не чародеи!" дали им возможность спокойно дойти до угла. Их не преследовали, и город — на некотором удалении от особняка — выглядел почти совсем прежним.

Да, разумеется, им попалось на глаза несколько сожженных домов, да и стражников на улицах стало больше, чем обычно, но в общем и целом жизнь вернулась в прежнее мирное русло. Они с Мави без приключений добрались до Нового рынка, а потом был чудесный ужин в кругу ее семьи. На какое-то время Ханнеру удалось почти совсем забыть про чародеев, указ об изгнании и прочие неприятности прошедших дней. Даже когда родители Мави принялись расспрашивать его о дядиной коллекции чародеев и сами с ужасом поведали, какие разрушения и несчастья постигли их соседей в Ночь Безумия, он сохранил беззаботное настроение, словно ничто из этого его не касалось.

Однако толпа перед дядиным домом быстро напомнила ему насколько все это его касается.

Людей стало больше, и у них были факелы. Факелы, само собой, были нужны — стояла уже глухая ночь, — но их было много больше, чем требовалось для освещения.

И люди уже не просто глазели с улицы: толпа напирала на изгородь, прижималась к ней, стараясь дотянуться до дверей и окон.

Улыбка сбежала с лица Ханнера.

— Куда вы их дели? — выкрикнул кто-то.

— Верните мне сына!

Ханнер остановился поодаль и решил, что через главный вход идти не стоит. Надо посмотреть, есть ли тут задняя дверь; он, правда, такой не помнил, но должны же как-то входить и выходить слуги… Если ничего не найдется, придется лезть через стену.

Или, возможно, перелетать через нее, хотя летать самостоятельно Ханнер еще не пробовал.

Вместо того чтобы идти дальше по Высокой улице, Ханнер свернул направо, на Вторую Западную, потом налево — на Нижнюю, потом еще раз налево — на улицу Короны и пошел вдоль квартала.

С этой стороны дома факелов не было. Свет лился от фонаря на углу, оставляя западный фасад и садовую стену особняка в тени.

Как и двумя ночами раньше, Ханнер не увидел ни ворот, ни калитки. Глухая кирпичная кладка. Он взглянул наверх — стена заканчивалась в паре футов над головой.

Туда ему не влезть. Кирпичи гладкие и точно пригнаны: в темноте он не мог разглядеть ни трещинки, за которую можно уцепиться рукой или куда можно поставить ногу. Можно еще, конечно, позвать на помощь — и надеяться, что кто-нибудь из чародеев услышит и перенесет его через стену прежде, чем толпа ринется выяснять, что тут за шум.

Или можно-таки перелететь самому. Он ведь чародей, и Сила живет в нем и жаждет действия.

Одна только мысль об этом заставила ее шевельнуться — она изготовилась и насторожилась; Ханнер чувствовал, почти видел ее.

Но как же это — летать? Он видел, как летали Рудира и другие, но никогда по-настоящему не наблюдал за ними.

Размышляя над этим, он впервые осознал, что может видеть предметы не так, как раньше, что Сила помогает ему воспринимать их как-то иначе: это не было зрением как таковым, но не было и ощущением в полной мере — скорее уж тем и другим вместе. Должно быть, подумалось Ханнеру, именно это и имела в виду Шелла, говоря про изучение Теллеша изнутри не ведьминым взором.

Он мог видеть кирпичи в кладке и раствор, что скреплял их, и зернистость раствора, и гладкость кирпичей…

Но было темно, и он не касался стены; руки его были опущены.

Ханнер моргнул — и восприятие слегка поблекло.

Ему не надо знать, как сложена стена, ему надо просто перебраться через нее. А даже со своими новыми способностями он не смог обнаружить ни щелки.

Он обратил взор внутрь себя — возможно, это поможет ему понять, как полететь. Это должно быть легко — просто оторвать себя от земли. Сегодня поутру Ханнер слегка потренировался — тайно, разумеется — и мог теперь заставлять летать небольшие предметы, но себя он поднимать не пытался.

Это оказалось вовсе не так легко.

Дело было не в весе, хотя он никогда не поднимал ничего такого же тяжелого; он осознал, что все зависит от связей между ним и предметом, который он хочет сдвинуть.

Так передвигали вещи чародеи. Он проделывал такое раньше, не понимая, как именно он это делает, — теперь же он ясно все видел. Его новое ощущение показывало ему пространственные связи между ним и предметом, на который он хотел воздействовать, а потом он пользовался этими связями. Собственно, чародействовать и значило находить с помощью этого чувства волшебные связи между собой и миром, а потом заставлять их изменяться. Тот графинчик Ханнер поймал, нарушив связь между ним и полом.

Но поиски магической связи ничего не давали. Тем не менее Рудира и другие летают. Значит, способ есть. Ханнер принялся изучать себя вновь обретенным чародейским взглядом и понял наконец, что должен сделать: чтобы полететь, чародей передвигает не себя; он передвигает остальной мир.

Ханнер тут же попробовал сделать это — отодвинуть от себя стену и улицу — и едва не опрокинулся на спину.

Он выпрямился, насупился, уставился себе под ноги и попробовал снова, сосредоточась на том, чтобы оттолкнуть землю от подошв своих башмаков.

Очень неуверенно он приподнялся на пару дюймов, потом покачнулся и начал заваливаться назад, но снова с помощью чародейства сохранил равновесие.

Как легко удалось ему подхватить себя, с досадой подумал Ханнер: похоже, эти чары действуют лучше, когда про них не думаешь.

Но если он не будет думать о полете, он не полетит! Он услышал шаги и обернулся: к нему подходил патрульный. Ханнер быстро задрал тунику и развязал штаны, чтобы создать зримое объяснение стояния ночью в нескольких дюймах от ровной стены.

— Эй! — рявкнул солдат. — Иди отсюда!

— П-прости. — Ханнер затягивал штаны. — Перепил вот эля з-за ужином…

— Облегчайся в другом месте.

— Ладно, сэр!

Он помедлил, потом шагнул к Купеческому переулку. Стражник отправился дальше.

Ханнер вновь повернулся к стене, исследуя ее своим чародейским взглядом. Найти бы, за что уцепиться, чтобы держаться ровно, пока он будет подниматься над ней. Кирпич и раствор, кирпич…

— Ой! — вырвалось у него.

Вот же она, в нескольких ярдах справа, деревянная калитка с железным засовом. И как это он ее не заметил?

Он поспешил туда, протянул руку… и понял, что не видит никакой калитки. Только ровную, без трещин, кладку.

Обычные глаза не видели ничего. Для взора чародея — калитка была.

Тут Ханнер наконец все понял. Дядя Фаран зачаровал калитку, наложил на нее защитную иллюзию. Ханнер ощупал "стену".

Разумеется, это дерево, не кирпич. Иллюзия не была настолько полной, чтобы обмануть его пальцы. Он на ощупь нашел засов и попытался открыть его.

Калитка была заперта на замок. Ханнер ощущал механизм, язычок, который отодвигался изнутри. Под ним была скважина; у Берна, должно быть, есть какой-то инструмент, чтобы просунуть его в скважину и открыть засов изнутри.

У Ханнера ничего подобного не было — но он был чародеем.

Язычок скользнул вбок, и калитка открылась. Ханнер вошел. Он тщательно закрыл дверцу, надеясь, что не разрушил хитроумных чар, и двинулся к двери, что вела в дом из сада.

Минутой позже он был уже в доме и шел по холлу. Впереди слышались голоса.

С полдюжины человек собралось в озаренной свечами гостиной.

— Лорд Ханнер! — Рудира сидела в кресле перед одним из окон, откуда была видна толпа на улице. — Рада, что вам удалось вернуться, не подвергнувшись опасности.

— Вот уж в чем не уверен, — пробормотал Ханнер, осматриваясь. Кроме Рудиры и его самого, в комнате собрались Алладия, Отисен и еще трое чародеев, чьих имен он сразу припомнить не мог. — Где дядя Фаран?

— Наверху с волшебниками, — сказала Рудира. — Он установил дежурства: надо быть уверенными, что этот люд с улицы не причинит вреда. — Она показала, на верхний край ближнего к ее креслу окна. — С час назад кто-то оттуда застал нас врасплох и швырнул в стекло кирпичом, но мы все исправили. Ведь правда, не скажешь, что стекло было разбито?

— Исправили? — переспросил Ханнер, глядя на совершенно целое стекло. — Как?..

Кто-то хихикнул, а Отисен мягко сказал:

— Мы чародеи, не забывай.

— Да, но… Я знаю, вы можете двигать предметы, но исправлять их!..

— Мы можем много чего, — сказала Рудира. — Двигать вещи, ломать вещи, чинить их. Можем творить свет, как ты уже видел. — В доказательство она приподняла сияющую оранжевым светом руку. — Мы учим друг друга. Мы можем отпирать замки, лечить, нагревать и остужать что угодно… Можем сделать вещь твердой, а можем размягчить или сжечь. Нам видно то, что не различишь без чар, мы видим вещи изнутри и ощущаем их, не касаясь. Это великолепно, милорд! Мне нравилось просто двигать предметы и летать — но ведь есть еще столько всякого!..

— Это… это прекрасно! — Ханнер постарался, чтобы голос его звучал убедительно. На самом-то деле он не был уверен, что это так.

Он не знал, как все это делается; но, если все остальные выучились, наверняка мог выучиться и он. Для этого ему всего-то и нужно признать себя чародеем, разделить с другими их жребий — и обречь себя на ссылку или смерть, не говоря уж о том, чтобы стать неприятным Мави.

И все же это было искушение — чародейство взывало к нему, требовало, чтобы его использовали, развивали, наращивали.

Ничего этого он делать не собирался.

По крайней мере пока.

— Эта девочка, Шелла, ну, что училась на ведьму, — сказал Отисен. — Она говорит, мы можем сотворить еще чародеев, и даже показала нам как, но мы не можем найти добровольца.

— Леди Альрис не согласится, — подала голос Рудира. — А тебя тут не было.

— Я тоже не соглашусь, — быстро ответил Ханнер, отметая это предложение и надеясь, что никто из присутствующих не чувствителен к чародейству так, как Шелла. — А как насчет тех людей? — Он взмахом указал на окна. — Может, вам удастся изменить кого-то из них? Это убедило бы их, что чародеи — вовсе не чудища.

— Их?.. — Рудира бросила взгляд на окно, и шторы распахнулись, хотя в закрытой комнате не было ни ветерка. Рука ее перестала светиться. — Много чести! — сердито фыркнула она.

— А кроме того, — добавил Отисен, — для этого нужно быть совсем рядом. Лучше всего — касаться человека.

— И все же интересно, что такое возможно, — заметил Ханнер. — И вы можете учиться друг у друга разным… разным заклинаниям. — Он был не вполне уверен, что слово "заклинание" тут подходит, но ничего лучше ему в голову не пришло. — Это значит, если все останется, как есть, чародеи смогут брать себе учеников и обучать их, как все другие маги.

— Точно! — согласилась Рудира.

— Полагаю, вы правы, — медленно проговорила Алладия.

— Я так рада, что мы встретились тогда в Волшебном квартале, милорд! — сказала ему Рудира. — Без тебя я не пришла бы сюда, не встретилась бы с лордом Фараном и никогда не научилась бы всему… всему этому.

— Счастлив, что ты рада, — ответил Ханнер, немного ошарашенный ее восторгом. В конце концов снаружи бурлит обозленная толпа, готовая в любой момент снова взяться за камни; вряд ли их положение можно назвать завидным. Больше всего это походило на осаду — а есть ведь еще указ об изгнании, нависший над их головами. А ну как лорд Азрад или Гильдия магов решат, что ссылка — слишком мягкая мера, и приговорят их к смерти?

Это совершенно не соответствовало представлению Ханнера о хорошей жизни — они были в западне, их будущее казалось неясным, и к тому же такая жизнь была ничуть не лучше его прежней жизни. Да, но он никогда не был уличной девкой в Казармах…

— Лорд Фаран — настоящий человек, — сказала Алладия.

— Он спас нас всех, — кивнула Рудира. — Без него у меня не хватило бы духу сопротивляться, и сейчас, высланная из города, я наверняка побиралась бы где-нибудь на обочине.

Не очень-то это похоже на правду, подумал Ханнер. Он не мог себе представить, что Рудира сдастся без боя, а чародейство ее было самым сильным, какое ему довелось видеть. Даже согласись она на изгнание, она придумала бы что-нибудь получше, чем быть нищей.

— Он очень опытен, — произнес он вслух.

— Да, конечно! — сказала Алладия. — Стоит ему заговорить — и понимаешь: так оно и есть.

— Он — прирожденный вождь, — поддержала ее Рудира. — Тебе так повезло, что ты его племянник.

— Ну, еще бы. — Ничего больше Ханнер не сказал, хоть слова просто рвались с языка.

У него тоже был немалый опыт — правда, не вождя, а племянника Великого Человека. Он привык жить в дядюшкиной тени и знал, что любой другой ответ, кроме вялого согласия, будет истолкован неодобрительно. Ответь он пренебрежительно — и будет сочтен неверным и неблагодарным завистником; слишком бурные восхваления дядюшки сделают его лишенным самолюбия лизоблюдом. Если же он заявит, что именно ему, а не Фарану, первому пришла в голову мысль собрать чародеев вместе, чтобы навести порядок и защищаться, в нем увидят лишь хвастуна.

Он всегда отличался умением говорить не то, — но сейчас ему этого не хотелось особенно; потому Ханнер не стал продолжать разговор.

— Пойду-ка я наверх, — вместо этого сказал он. — Поговорю с дядей.

— Скажи ему, что мы на страже, — попросил Отисен. — Мимо нас с Рудирой не пройдет никто!

— Непременно скажу, — пообещал Ханнер, отходя от них.

Он не стал поминать, что он-то как раз прошел, и как раз когда дом стерегли они.

Направляясь к лестнице, он оглянулся: шестеро чародеев сквозь окна вперили взоры в ярящуюся снаружи толпу. Долго так продолжаться не может, это ясно. Нужно что-то предпринять.

Стоя снаружи, Кеннан разглядывал людей в гостиной. Там были рыжая девка, и высокая старуха, и деревенский парень.

И еще знатный толстяк — лорд Ханнер; он говорил с ними, а потом куда-то ушел.

Эти люди забрали у него сына, он был уверен в этом и собирался заставить их заплатить — так или иначе.

Глава 30

Лорд Фаран, естественно, занял свою спальню сам, так что утром седьмого дня летнежара лорд Ханнер пробудился в одной из гостевых комнат, где делил постель с Отисеном. Юноша негромко храпел, но во сне не вертелся; у Ханнера во время разных визитов бывали соседи и похуже.

Он поднялся, не потревожив паренька, и спустился вниз — взглянуть, осажден ли еще дом и подает ли уже Берн завтрак. Когда Ханнер проходил мимо гостиной, он увидел, что там сидят четверо усталых чародеев — Йорн, Хинда, один незнакомый…

И Кирша, девушка, получившая пять плетей за воровство и нанесение ущерба лавкам. Ханнер застыл на месте и осведомился:

— Что вы тут делаете?

— Стоим на страже, — гордо откликнулась Хинда.

Кирша подняла глаза.

— Ты разве не знал, милорд?

— Зачем… — начал было Ханнер, но осекся: он отлично знал, зачем и против кого они несут стражу. Он собирался спросить, зачем здесь Кирша.

Йорн глянул на Ханнера и доложил:

— За утро три кирпича, камень и факел, милорд. Все благополучно отражено.

— Вы отогнали тех, кто их кинул? — спросил Ханнер.

Йорн покачал головой.

— Нет, — сказал он. — Мы не настолько сильны. Самые сильные спят. Вот я и подумал, что такая попытка только разозлит толпу.

— Верная мысль, — согласился Ханнер. Он помолчал, потом все же спросил: — Что тут делает Кирша?

Йорн посмотрел на Ханнера, потом на девушку, потом снова на Ханнера.

— Она пришла прошлой ночью, — объяснил он. — Вместе с Илвином.

Илвин, тот чародей, которого Ханнер не узнал, слегка поклонился. Ханнер кивнул в ответ, потом вернулся к Кирше.

— Но она… в Ночь Безумия…

— Я тогда была слегка не в себе, — сказала Кирша. — Да, была. И вы поймали меня, и отвели к магистрату, а он приговорил меня к плетям, а потом отпустил. Я вернулась домой — и тут соседи узнали, что я чародейка, и мне снова пришлось уходить, потому что иначе мне пришлось бы убивать или позволить убить себя, а я ни того, ни другого не хотела, вот и пришла сюда. — Она похлопала Илвина по плечу. — Илвин мой кузен. Он понял, что стал чародеем, только вчера.

— Мы рады ему, — кивнул Ханнер. — Но ты…

— Она чародейка. — Йорн не дал Кирше заговорить. — Теперь она одна из нас. Она совершила ошибку и заплатила за это, но сейчас она пришла сюда за защитой, как и все мы.

— И ты не затаила зла? — спросил Ханнер Киршу.

Та пожала плечами.

— Вы делали то, что считали верным. Мне было бы приятнее, если б вы отпустили меня или взяли к себе в отряд, но несправедливости вы не творили.

— Мы вылечили ее, — вставила Хинда.

— Ну, работали-то в основном Дессет и Шелла, — хмыкнул Йорн. — Когда Кирша пришла, было их дежурство, но мы тоже были тут и помогали, чем могли.

Ханнер хорошо помнил Дессет — он видел ее всего несколько часов назад, когда она с криком проснулась от очередного кошмара. Та самая пухленькая темноглазая женщина, которая была в отряде, арестовавшем Киршу. Та, что вместе с Рудирой и Варрином-Ткачом сразу умела летать.

Она знала, что натворила Кирша: видела разбитые витрины лавок и похищенные украшения; и если она решила вылечить нанесенные бичом раны, то отнюдь не по неведению.

Преступников запрещено было лечить при помощи магии — долго заживающие раны и боль от них считались напоминанием о совершенном преступлении, а быстрое исцеление теоретически уменьшало эффективность наказания. Разумеется, богатые нарушители закона — те, кто хотел и мог заплатить, — находили волшебников, которые за немалую мзду закрывали глаза на происхождение ран.

Но здесь все было иначе. Чародеи вылечили одну из своих просто потому, что она была своей. Они объединялись: оставили прошлые жизни позади и образовывали новую общину.

И Ханнер подозревал, что от него, не признающего себя одним из них, они возражений не примут.

А кроме того, Кирша действительно слегка обезумела, когда это… неизвестно что поразило ее, наполнив неведомой чародейской силой. Она думала, что спит, и никому не желала вреда. Это, конечно, ее оправдывало.

И к тому же на нее ополчились соседи и собственная семья тоже. Вот уж что Ханнер хорошо понимал — что такое лишиться дома. После второй проведенной здесь ночи он очень жалел о своей постели во дворце.

— Ну, что ж, — проговорил он. — Хорошо, что ты здесь. Повнимательнее на посту! — Он помахал всем и отправился завтракать.

Он пропустил приход и лечение Кирши, но и без того ночь у него выдалась весьма долгой и трудной. Из толпы то и дело что-то швыряли, кричали и время от времени пытались штурмовать ворота; докучный старик, что торчал перед домом дольше их всех, сделался их вожаком. Часовые в гостиной, отражающие эти нападения, находились там теперь постоянно, и все чародеи, кто мог, по очереди несли стражу.

Манрин и Ульпен попытались установить магическую защиту вокруг остальной части дома, а ворота, обычно открытые, теперь запечатывали три отдельные руны — хотя, учитывая свои уменьшившиеся магические возможности, волшебники и не были уверены в их действии.

Ханнер ни во что не вмешивался. Большей частью он оставался наверху, стараясь не путаться под ногами, но что именно делается для защиты, разумеется, знал.

Они действительно были теперь в осаде, заперты в доме до тех пор, пока ситуация не изменится — но сейчас, с магической защитой, рунами на воротах и несущими стражу чародеями, они находились в безопасности.

В относительной безопасности, конечно. Сейчас вокруг царил мир, но — судя по словам Йорна — мир недолгий.

И наверху тоже не все было тихо и спокойно. Нескольких чародеев — не только Дессет — ночью разбудили кошмары. Хуже всех пришлось Рудире: она просыпалась трижды.

В первый раз, проснувшись в растерянности, она уверяла, что кто-то звал ее из-за дома и она закричала, чтобы зов прекратился.

Во второй раз она проснулась в воздухе; она билась о северную стену своей комнаты и твердила, что должна выйти. Альрис, ее соседка, затащила ее назад в постель — проявив немалое мужество, как подумал Ханнер.

В третий раз она вышибла дверь своей спальни и с криком полетела по коридору, пока ее не остановили защитные чары, которые наложил на свою дверь лорд Фаран. Шум перебудил весь дом, и тут же пошли разговоры о таинственных силах, которые пытались натравить Рудиру на лорда Фарана, или о том, что магия лорда Фарана привлекла сонную Рудиру.

Ханнер своего мнения не высказал, но подумал, что Рудира бежала к дядюшкиной спальне только потому, что эта комната находилась в северном крыле дома. Он помнил, как стремились на север те, кто пропал в Ночь Безумия, и как Роггит, сын Райела сказал магистрату, когда его судили, что собирался бежать из Этшара в Алдагмор, но почему именно в Алдагмор — так и не сумел объяснить.

Алдагмор на севере. Именно поэтому, считал Ханнер, Роггит и выбрал его.

Сам Ханнер тоже чувствовал — в том направлении есть нечто. Очень слабое, очень чуждое, отталкивающее и привлекательное одновременно.

Но ощущение было очень слабым. Он улавливал это нечто лишь своим новообретенным чародейским зрением, но даже и тогда это было похоже на попытку расслышать жужжание пчелы в миле от себя.

После третьего кошмара дядя Фаран поднялся на четвертый этаж и вернулся с каким-то снотворным питьем для Рудиры. Она выпила все без колебаний и, едва добравшись до постели, провалилась в сон.

Потом суета прекратилась, и все разошлись — кроме нескольких стражей в нижней гостиной.

Ханнер тоже лег, но заснул не сразу. Он размышлял, почему Рудире досталось больше всех: не потому ли, что она самая сильная из них?

Существует ли прямая связь между ночными кошмарами и силой чародейства? Ханнер мысленно вернулся назад, пытаясь припомнить самый первый сбор за завтраком. Тогда сны — после первого раза в Ночь Безумия — приснились четверым: Рудире (разумеется!), Дессет из Восточного округа — той, что помогала лечить Киршу, Варрину-Ткачу и Алару, сыну Агора. И теперь кошмары снова приснились этим троим: Рудире, Дессет и Варрину; Варрину даже дважды, и второй раз он проснулся, взлетев в воздух. Про Алара, сына Агора, ничего сказать было нельзя: он как ушел в первый день, так и не возвращался.

По крайней мере — пока, хотя Ханнер подозревал, что он еще придет.

Рудира, Дессет и Варрин — трое летунов из его отряда в Ночь Безумия. Когда дядя Фаран выяснял, кто может летать, а кто — нет, Ханнер вышел из комнаты прежде, чем выяснение закончилось, но он знал, что и Рудира, и Дессет, и Варрин были в "летающем" углу.

Значит, связь между силой чародея и кошмарами вполне может существовать. Сильных чародеев отличает от слабых умение летать.

Как интересно! Не есть ли кошмары своего рода плата, неудобство, уравновешивающее выгоды, которые дает большая сила?

В столовой с дюжину людей сидели за столом и завтракали. На завтрак были сосиски и хлебцы, и Берн сновал взад-вперед через кухонную дверь. Ханнер поздоровался со всеми и отдельно — с невыспавшейся Альрис. Она ночевала в одной комнате с Рудирой, так что сегодня ей, понятное дело, отдохнуть не удалось.

И тут Берн, вернувшись в столовую с подносом светлого пива, заметил Ханнера.

— Лорд Ханнер! — окликнул он молодого человека. — Не мог бы ты уделить мне пару минут?

— Разумеется, — ответил Ханнер. — Но было бы хорошо, если бы ты принес мне сосиску — я ее съем, пока ты будешь говорить.

— Да, конечно, милорд. — Берн быстро поставил поднос, раздал кружки, положил на тарелку пару жирных сосисок, подал Ханнеру и сказал: — Пожалуйста, пройдите со мной, милорд.

— А здесь поговорить нельзя?

— Мне надо тебе кое-что показать. Я надеялся сообщить об этом лорду Фарану, но сегодня еще не видел его, и он вполне может провести наверху целый день. Не пройдешь ли ты со мной?

— Что ж, пошли. — Ханнер с тарелкой в руке последовал за Берном по наклонному каменному коридору в освещенную лампой кладовую: окон в ней не было.

Там они остановились. Берн выглядел встревоженным. Ханнер огляделся, но ничего тревожащего не заметил. Кладовая как кладовая, ничего особенного, вот разве что больше пустых полок, чем обычно.

— В чем дело, Берн? — спросил он.

— Милорд, — заявил Берн, — я не осмелился беспокоить лорда Фарана по такому поводу, но мне надо было кому-нибудь показать.

— Да что показать?

— Взгляни, милорд. — Полным отчаяния жестом Берн указал на пустые полки. — Обычно здесь было достаточно припасов для вашего дяди, двух-трех его друзей, ну и, конечно, от одного до полудюжины слуг. Но сейчас у нас здесь сорок человек. Я думал, что смогу обеспечить вас, если стану каждый день наведываться на Южный рынок и время от времени посещать Рыбный и Западный. Ну и, может, прикуплю кое-чего в лавках Торгового квартала или в Старом городе.

— Немалые концы, — заметил Ханнер. Южный рынок был примерно в миле от дома, Западный — еще дальше. — Особенно с едой для сорока ртов.

— Я рассчитывал нанять возок, — сказал Берн. — Но, милорд, это невозможно.

— Почему? — Не успел вопрос сорваться с губ Ханнера, как он вспомнил толпу на Высокой улице и магическую защиту, установленную с трех других сторон дома. — Ох! — сказал он, прежде чем Берн ответил.

— И в любом случае у меня кончаются деньги, милорд, — продолжал Берн. — Я не уверен, может ли сейчас лорд Фаран рассчитывать на кредит — несколько дней назад его имя было лучшей гарантией, но сейчас?..

— У него должны быть деньги. — Ханнер постарался, чтобы голос его звучал уверенно. — Скорее всего золото, на худой конец — серебро.

— Очень надеюсь, — ответил Берн. — Но даже если так, как мне добираться до рынков — и возвращаться целым?

Ханнер задумчиво смотрел на него. Пришла пора чародеям рассчитываться за кров и стол.

— Думаю, это можно устроить, — проговорил он. — Мы можем летать на рынки. Да и деньги вряд ли станут проблемой. — Он был уверен, что у дядюшки где-то в доме припрятаны деньги, а если нет — можно будет продать что-нибудь из обстановки.

Или чародеи просто потребуют, чтобы им предоставили кредит. Прямых угроз вполне можно избежать. Осведомляться о возможности кредита, стоя перед фургоном фермера и небрежно жонглируя, ну, скажем… кинжалом — без помощи рук, разумеется, — что ж, это окажется достаточно устрашающим, размышлял Ханнер, чтобы большинство торговцев оказались сговорчивыми.

Большинство. Купцы, которые вообще не захотят торговать с чародеями — ни в кредит, ни за наличные, — несомненно, станут проблемой, но с такими можно будет разобраться — даже и силой, если придется.

Ханнер вдруг осознал, что совершенно спокойно обдумывает, как совершить преступление, — вещь, всего несколько дней назад для него немыслимая.

Но несколько дней назад он и не подозревал, что его дядя вот уже много лет незаконно занимается магией; он не был изгнан правителем из долгу; не видел приказа, обрекающего на изгнание дядю Фарана и всех остальных из города только потому, что они те, кем не по своей воле стали.

Несколько дней назад он не был чародеем — и другие тоже не были ими. Ночь Безумия изменила все.

— Благодарю, милорд, — поклонился Берн.

— Нам нужен список всего, что тебе потребно, — сказал Ханнер.

— Да-да, милорд, конечно. Я составлю его, как только все позавтракают.

— Хорошо. — Ханнер подцепил наконец одну из сосисок, откусил изрядный кусок, улыбнулся от удовольствия и повторил — совсем по-другому: — Хорошо!..

Глава 31

Жаркое полуденное солнце озаряло выстроившихся в саду людей. Лорд Ханнер затенил глаза рукой.

Лорд Фаран снова сортировал чародеев. Он пришел к заключению, объяснил он Ханнеру, что возможности чародея ограничивает только одно: сила. Всему, что могут другие маги — целительству, способности летать, колдовскому зрению, — можно обучиться; а обученный чародей тем лучше управится со своими умениями, чем более он могуч. Для него невозможно быть хорошим целителем, но плохим летуном, или быстрым летуном, который не в состоянии поднимать тяжести: подобное разделение попросту не свойственно чародейской силе.

Лучший тому пример — Рудира: ей доступно все, и во всем она одинаково сильна, стоит ей только понять, как что-то делается. Никому другому не сравниться с ней. У нее просто больше силы, чем у любого из остальных.

А потому Фаран решил распределить их, пользуясь очень простой меркой: какой вес сможет каждый поднять на высоту собственного роста? Он принес с четвертого этажа разновесы — от крохотных блестящих латунных цилиндров до громадных свинцовых гарь — и убедил чародеев измерить и сравнить свои возможности, чтобы знать, кому из них что поручать.

Самым слабым оказался кузен Кирши Илвин: он не смог ни поднять, ни передвинуть больше четверти фунта, не говоря уж о том, чтобы заставить этот грузик летать, и оказался не в силах залечить простую царапину, хотя и сумел немного остановить кровь, а его чародейское зрение оказалось настолько слабым и зависимым от расстояния, что другие, да и он сам, не были уверены, не мерещится ли ему то, что он будто бы видит.

Второй по счету была Хинда: она сумела поднять полтора фунта на уровень глаз и страшно гордилась результатом.

— Я стала сильнее! — радостно сообщила она. — Прежде я могла поднять только пару ложек!

Ханнер неискренне улыбнулся ей; лучше бы она становилась слабее, подумал он, но, разумеется, вслух ничего не сказал и стал следить за попытками остальных.

Проверку прошли тридцать восемь чародеев, и Ханнер чувствовал себя весьма неуютно: он-то знал, что должен был бы быть тридцать девятым. Тайком он проверил себя на ненужных в тот момент гирьках и обнаружил, что легко справляется с весом в пять фунтов; случая попытать счастья с большей тяжестью ему не выдалось.

Это значило, что он по крайней мере был не самым слабым и даже не в пятерке слабейших: его место было бы как минимум шестым от конца.

Двадцать девять чародеев выяснили, каков для них предельный вес, хотя для этого им пришлось потрудиться: Отисен, двадцать девятый, сумел поднять все гири — общим весом примерно в полтонны — на уровень плеч, но потом утратил над грузом контроль, и несколько разновесов с шумом свалилось.

Манрин, поднявший сто сорок фунтов, оказался где-то в середине. Сам лорд Фаран поднял около шести сотен фунтов. Девять чародеев тем не менее сумели поднять все имеющиеся гири. Одним из них, ко всеобщему — и своему собственному — удивлению, оказался Ульпен. Получилось это и у Кирши, и — само собой — у Варрина, Рудиры и Дессет. Теперь эта девятка стояла в саду и слушала лорда Фарана: он объяснял, как собирается проверять их дальше. Ханнер тоже подошел — посмотреть.

— Все вы можете летать, — начал Фаран. — Кстати, лучше меня.

Этого, учитывая выводы самого Фарана о чародействе, можно было и не говорить. Все девятеро были куда сильнее Фарана.

— Я предлагаю, — продолжал Фаран, — полететь в гавань и посмотреть, сколько воды мы сможем поднять. Это поможет нам определить пределы наших возможностей — думаю, весь Восточный залив будет тяжеловат для любого из нас. — Он многозначительно улыбнулся Рудире.

Чародеи с улыбками закивали в ответ — хотя и не все: Рудира тревожно смотрела в конец сада, словно ожидая, будто там кто-то появится, и явно не поняла, что лорд Фаран обращается к ней.

Все утро она была сама не своя; Ханнер не знал, были ли причиной тому ночные кошмары или что-то иное. Он перекинулся с ней парой слов, пока другие проходили проверку; она сказала, что все время будто слышит за спиной голоса, — но такие далекие, что не может ничего разобрать. Еще, призналась она Ханнеру, ее не покидает ощущение, что она должна что-то сделать, и скорее всего — используя чародейскую силу.

И она продолжала смотреть на север.

Это тревожило Ханнера.

— За мной! — крикнул Фаран, взмывая в воздух. Дессет, Кирша, Варрин и все остальные сделали то же — кроме Рудиры. Когда другие поднялись, Ханнер подбежал к ней и тронул за плечо.

Она моргнула и повернулась к нему.

— Мне пора.

— Как и всем, — кивнул Ханнер. — Пора лететь с дядей Фараном и остальными проверять вашу силу.

Голова Рудиры уже снова поворачивалась на север, но тут женщина взяла себя в руки.

— С лордом Фараном?.. — О взглянула вверх и охнула: — Ах да!.. — С минуту она смотрела на других летунов, потом взвилась в воздух.

— Осторожнее! — крикнул ей вслед Ханнер.

Она застыла, а потом снизилась, повиснув футах в двадцати над землей.

— Ты разве не с нами? — спросила она с высоты.

— Я не летаю, — прокричал он в ответ.

— Ах, верно!

Не успел Ханнер ответить, как ноги его оторвались от земли, как это было позавчера на площади, и его повлекло вперед. Мгновением позже он обнаружил, что мчится вверх и на север рядом с Рудирой.

Они нагнали остальных прежде, чем те успели миновать квартал. Рудира с Ханнером проскользнула вперед и пристроилась рядом с лордом Фараном.

Ханнер заметил, что дядюшка хоть и летит сам, но делает это довольно неуверенно, и держать обычную для Рудиры скорость ему трудновато. Вместо этого все — с ним во главе — летели достаточно медленно, чтобы пешеходы замечали скользящие вверху тени и поднимали головы.

К огорчению Ханнера, кое-кто потрясал кулаками и выкрикивал проклятия.

Они пересекли Торговый ряд и углубились в Торговый квартал неподалеку от дворца, а потом направились в Пряный город, где Ханнер с высоты стал разглядывать склады и переулки. Вдалеке справа виднелось теплое золотистое сияние дворцовых стен и солнечные блики, играющие на воде Большого канала.

А потом они миновали дворец, и даже на высоте семидесяти футов нос Ханнера защекотал запах пряностей — на складах, что лежали внизу, вот уже два столетия хранились всевозможные специи: их везли из Малых Королевств через Восточный залив или сплавляли торговыми барками вниз по Великой реке — из баронств Сардирона. Ханнер подозревал, что если завтра все эти склады опустеют, понадобится самое малое столетие, чтобы запах окончательно выветрился.

К другим запахам добавился запах соли: они приближались к берегу. За домами Ханнер уже видел водную гладь; воды залива пестрели парусами.

Улицы кончились, впереди простиралось море. Они летели над причалами, и ноги лорда Фарана едва не касались верхушек мачт пришвартованных там кораблей. Ханнер вспомнил, как мать учила его названиям главных пристаней: Тминная пристань, Укропная пристань, пристани Орегано, Бальзаминовая, Петрушечная, Горчичная, за ними — лента пустого берега (сейчас Ханнер видел ее слева), потом три пристани, расположенные наискось: Имбирная, Мускатная и Коричная. За ними лежал лабиринт Перечных пристаней и ряд Чайных, а за всем этим — устье Нового канала, отмечающее западную границу Пряного города. Интересно, подумал Ханнер, соответствовали когда-нибудь названия пристаней названиям привозимых к ним специй? Сейчас это было совершенно точно не так.

Чародеи миновали пристани, пролетели над полудюжиной грузовых судов, ожидающих на рейде разгрузки, и направились в открытое море, — и Ханнеру пришло в голову: а сможет ли он доплыть до берега, если Рудира вдруг уронит его?

Если чародейство исчезнет прямо сейчас, так же внезапно, как появилось, сколько из одиннадцати летящих вернутся на берег живыми? Падение само по себе может убить их: они футах в восьмидесяти над водой, не ниже.

Ханнер набрал в грудь воздуху, собираясь выкрикнуть предостережение, но тут лорд Фаран завис в воздухе и объявил:

— Мы на месте!

Другие чародеи замедлили полет и окружили Фарана — одна только Рудира, волоча за собой Ханнера, продолжала мчаться на север.

— Эй! — удивленно окликнул ее Ханнер. — Стой! Рудира, остановись!

— А?.. — Она озадаченно оглянулась. — Мне надо на север. Так велел лорд Фаран.

— Он велел остановиться! Видишь?.. Он вон там!

Рудира поморгала, но не остановилась.

И тут — неестественно громкий — донесся голос Фарана:

— Рудира! Сейчас же вернись!

Глаза и рот Ханнера широко раскрылись: он был потрясен; никогда он не слышал у дяди такого голоса. Никогда никто не кричал так громко. Ему и в голову не приходило, что такое возможно.

Потом юноша сообразил, что Фаран, должно быть, усилил свой голос с помощью чар. Он не раз слышал, как нечто подобное — правда, не так громко — проделывала Рудира, хоть порой ему и казалось, что это не чары, а всего лишь иллюзия.

На сей раз, несомненно, имело место чародейство. И это сработало. Рудира остановилась и развернулась, будто очнувшись от сна.

— Прости, — сказала она Ханнеру, направляясь к остальным. — Не знаю, что на меня нашло: почему-то казалось, что я должна продолжать полет.

Ханнер махнул рукой:

— Все в порядке.

Но он вовсе не был уверен, что все на самом деле в порядке: необычное поведение Рудиры встревожило его. Она становилась все более и более рассеянной.

— Теперь мы все здесь, — проговорил лорд Фаран, когда Рудира с Ханнером подлетели к парящим вокруг него чародеям. — Я хочу увидеть, насколько вы сильны. Вода тяжела, так что вес будет достаточным. Попробуйте воздвигнуть водяную колонну в обхват рук каждого и поднять ее на нашу высоту. — Он оглядел чародеев и указал на Киршу. — Начинай ты.

Кирша помялась, глянула вниз.

— На лету? — спросила она. — Разве так можно?

— Попробуй, — сказал Фаран.

Кирша уставилась на воду внизу — и Ханнер вместе со всеми сделал то же.

У них на глазах волна свернулась в спираль и пошла вверх, свиваясь в вертикальный водяной столб. У Ханнера захватило дух.

Огромная колонна жидкого зеленого стекла, сверкая на солнце, поднималась из моря все выше и выше.

Достигнув тридцати футов, она заколебалась, и подъем замедлился; на высоте сорока — замерла, пошатнулась и с мощным всплеском рухнула в море. По воде разбежались круги, пересекая низкие ряды волн залива. Стоящие на якоре суда мягко качнулись.

— Хорошо! — одобрил Фаран. — Варрин, теперь ты.

Варрин взглянул вниз, глубоко вздохнул и развел руки.

Волны словно бы поменяли направление, снова собираясь в столб, который не удержала Кирша. Он пополз вверх, миновал точку, где Кирша потеряла контроль, но начал сужаться к вершине.

Ханнер видел, как напряжено лицо Варрина; он ощущал магическую силу, что разлилась в воздухе.

Колонна стала копьем с заостренным концом, но все поднималась и поднималась, пока наконец Варрин не протянул ладонь и вода не коснулась ее, словно он омыл руку в невиданно высоком фонтане.

Колонна сделалась толще, ее вершина расплылась в круг поперечником примерно в фут — и все кончилось. Варрин не смог дольше удерживать ее. Вода заструилась вниз, заплескала, колонна пошла рябью, изогнулась и рассыпалась, упав в море, но не так, как столб Кирши, а дождем мелких струй.

И Варрин тоже полетел вниз; он был уже футах в пятнадцати ниже других и продолжал терять высоту.

— Рудира! — окликнул Ханнер.

Рудира снова смотрела на север, но услышала, и Варрин вдруг перестал падать.

— Простите, — извинился он, поднимаясь. — Я переоценил себя. Мне казалось, будто сила не иссякнет никогда.

Фаран поднял ладонь.

— Не тревожься, — проговорил он. — Ты славно поработал. — Он взглянул на других и ткнул в следующего. — Лираз, твой черед.

Ханнер с интересом следил за попытками других поднять воду Все кроме Ульпена, превзошли Киршу, однако лишь Дессет удалось сравняться с Варрином, хоть и не превзойти его.

Рудира тоже смотрела с интересом и подхватывала тех, кто начинал падать. Ее очередь пришла в самом конце. Однако в конце концов Фаран повернулся к ней.

— Рудира! — произнес он. — Покажи нам, что можешь ты!

Рудира улыбнулась.

— Наконец! — отозвалась она. И посмотрела вниз.

Ханнер ощутил, как волна силы захлестывает его; волосы на его руках, лице и теле прилипли к коже. И вода внизу поднялась.

Это была не колонна; это была гора, что стремилась вверх. Под самыми их ногами она разделилась, образовала круг, но продолжала подниматься, окружая чародеев ревущей водяной стеной.

Рудира смеялась. Никто больше в восторг не пришел. Ханнер принудил себя оторвать взгляд от ее лица и посмотреть на остальных: все они были в ужасе.

Вода поднималась все выше и выше, круг чистого неба над головой все уменьшался, и наконец лорд Фаран крикнул:

— Довольно!

Рудира широко улыбнулась и развела руки. Водяная стена с ревом рухнула, но рухнула наружу — одиннадцать чародеев остались совершенно сухими.

Ханнер глянул вниз — стена воды мчалась на купеческие суда.

— Рудира! — крикнул он, показывая туда. — Корабли!..

Рудира взглянула и, к изумлению Ханнера, четыре ближайших судна поднялись в воздух и висели, пока огромная волна катилась под ними. Ханнер видел моряков, пораженных и напуганных, вцепившихся в мачты, веревки и поручни.

А когда опасность миновала, суда плавно опустились на воду.

Ханнер видел, как, все уменьшаясь, волна достигла пристаней и выплеснулась на улицы — впечатляющее зрелище, наделавшее, впрочем, не больше бед, чем обычный шторм. Вряд ли кто-нибудь пострадал или был причинен серьезный ущерб. Возможно, кто-то и вымок, но солнце быстро все высушит.

Ханнер вдруг упал на несколько футов — но его тут же подхватили. Он посмотрел на Рудиру.

— Прости, — сказала она. — Я… я почти выдохлась.

— Это было потрясающе, — восхищенно произнесла Дессет.

— Воистину так, — согласился Фаран. — Великолепно! Ты должна гордиться.

Рудира устало улыбнулась.

— Думаю, пора возвращаться, — предложил Ханнер. — А то все так устанут, что не смогут тащить меня.

— Дай руку. — Дессет спустилась к нему. — Тебя потащу я, а Рудира пусть приходит в себя.

Ханнер с благодарностью ухватился за протянутую руку. Она была теплой и мягкой. Дессет улыбнулась ему.

— Ты очень храбрый: отправиться с нами, не умея летать!

— Меня и не спрашивали, — отмахнулся Ханнер. — Рудира просто захватила меня с собой.

Дессет бросила удивленный взгляд на Рудиру: та плыла на юг, остальные сбились в стайку вокруг нее.

— Это действительно было потрясающе — то, что она делала, — повторила Дессет. — Я знаю, что всякий раз, когда пользуюсь чародейской силой, становлюсь чуточку сильнее, чем была, и могу делать чуточку больше, — но мне понадобится много времени, чтобы сравняться с ней!

— Да уж, — согласился Ханнер. Он подозревал, что для каждого чародея существует свой предел могущества, и Дессет, возможно, никогда не сравняться с Рудирой, — но говорить этого он не собирался, да и вообще не был уверен, что это плохо. Ханнер представил себе сотни чародеев, способных поднимать корабли как игрушки, и решил, что в определенной мере понимает правителя.

Но ведь маги тоже столетиями творят чудеса, порой даже передвигают горы. Чем же хуже чародеи?

Возможно, у их силы и не окажется ограничений; этого никто пока не знает, ведь прошло всего несколько дней.

Они летели на юг, к городу. Ханнер оглянулся — убедиться, что Рудира возвращается с ними. Он сильно подозревал, что то, что заставило всех тех людей улететь на север в Ночь Безумия, теперь действовало на нее.

Но она была вместе со всеми: летела на юг чуть выше и позади Ханнера, и лицо ее было… затравленным — другого слова он не подобрал.

Почему же загадочное нечто поразило именно ее? Только ли потому, что она много могущественнее других?

Ханнер поднял глаза на Дессет, которая по-прежнему несла его. Она и Варрин немногим уступают Рудире; если все зависит от силы, то и она должна испытывать нечто подобное, правда, куда слабее.

— Дессет, — окликнул он. — Ты не слышишь никакого зова?

Она потрясенно взглянула на него. Полет замедлился.

— Значит, ты тоже слышишь? — спросила она. — Я думала, мне просто чудится.

— Нет, я не слышу. А вот Рудира — да. Я говорил с ней про это.

Дессет перевела взгляд на Рудиру.

— Думаю, зов слышен только сильнейшим чародеям, — проговорил Ханнер. — А еще, по-моему, следовать ему опасно. Наверное, именно это и случилось с теми пропавшими — все они услышали зов, чем бы он ни был.

— Ох! — вздохнула Дессет. — Ты и правда так думаешь. Я знаю, мы их не забирали, как твердит эта мерзкая толпа, но мне и в голову не приходило, что их могло захватить это нечто. — Она содрогнулась. — Мне зов не нравится. Я не хочу откликаться. Есть способ заставить его умолкнуть?

— Не знаю, — честно признался Ханнер. — Рудира такого способа не нашла.

— Ох! — повторила Дессет. А потом воскликнула: — Гляди!

Они были уже над Пряным городом, и улицы там бурлили народом — все смотрели вверх, на чародеев, кричали и грозили им кулаками.

— Не думаю, чтобы им понравились наши опыты, — заметил Ханнер.

— Да уж вряд ли. — Дессет улыбнулась — на удивление неприятной для такой добродушной матушки, какой она выглядела, улыбкой. — Но сделать-то они ничего не могут, так ведь?

Ханнер не ответил.

Правитель, может быть, и прав, но с чародеями, которые раз от разу становятся все сильнее, да еще и обучают друга, бедный старина Азрад не справится!

Глава 32

Мерцающие образы, витавшие над столом, исчезли, остался только свет факела, — и все-таки маги заговорили не сразу.

— Впечатляюще, — произнес наконец седовласый.

— Да, — согласилась красавица. — Поднимать груженые барки, будто детские игрушки… — Она зябко повела плечами. — А еще тот чародей в Этшаре-на-Скалах, что убил беднягу Лопина… Боюсь, нам придется отнестись к появлению чародеев как к нешуточной угрозе миропорядку. Мы не можем вечно уклоняться от действий.

Человек в алом, сидевший во главе стола, повернулся к Калигиру.

— Был этот твой Шембер способен на нечто подобное?

— Не думаю, — ответил тот. — Он делал ставку на скорость и изворотливость, а не на силу. И еще на то, что никаких внешних свидетельств ни его намерений, ни действий не было: он мог появиться рядом с жертвой и убить, и никто не догадался бы, что это сделал он.

— Вот это, — сказал седовласый, — меня и тревожит. Если мы начнем действовать преждевременно, то лишь загоним чародеев в подполье.

— В торопливости нет нужды, — сказал волшебник в алом. — Я предложил бы признать чародеев настоящими магами, и к тому же мужественными. Любой, кто может чарами столь быстро убить волшебника, — серьезный противник. Тот, кто способен воздвигнуть водяную гору, — воистину могуч. Гильдия никогда не запрещала целую школу магии — хотя бы потому, что, как справедливо указал наш собрат из Сардирона, это значило бы загнать ее в подполье. Однако же никогда прежде мы и не сталкивались с возможным соперничеством — столь могучим и столь опасным. Запретим ли мы чародейство, будет видно; но нам необходимо ужесточить существующие запреты.

— Нужно проявить осторожность, — нахмурился Калигир. — Не стоит забывать, что случилось с Лопином.

— Само собой, мы будем осторожны, — согласился волшебник в алом.

Лорд Азрад стоял у окна своей любимой гостиной и смотрел на север — там в Большом канале плескались волны и морская вода капала со складских крыш.

Потом он повернулся к братьям — лорд Кларим заметил пролетающих мимо чародеев и позвал его к окну, а Караннин и Илдирин подошли позже.

— Они делаются сильнее, — сказал правитель. — Останавливать их надо сейчас. Кларим, вызови капитана Венгара — готов он или нет, я желаю, чтобы капитан Нараль выступал немедля. А потом ступай отыщи леди Нерру — быть может, она знает, что намерен делать ее свихнувшийся дядюшка — кроме как затопить Пряный город.

Кларим поклонился и повернулся к двери, а Азрад тем временем осведомился:

— Караннин, Илдирин, вы так и не можете добиться ответа от Гильдии магов?

— Я точно не могу, — ответил Караннин. — Я переговорил с дюжиной магов — все они уверяют, что магистры Гильдии в курсе событий и именно сейчас обсуждают их; кроме того, им сообщено, что ты хочешь встретиться с ними. Более — ничего.

— А что Сестринство и Братство? — поинтересовался Азрад, когда Кларим осторожно прикрывал за собой дверь.

— Братство трепещет перед чародеями, — сказал Илдирин. — Они говорят, что натравливать их на команду лорда Фарана — все равно что пытаться вскипятить сотню галлонов супа одной свечкой. Сестры не настолько перепуганы, но и они утверждают, что чародеи много сильнее ведьм, а значит, если ведьмы и станут действовать, то очень медленно и тайно.

— Нету нас времени на тайные меры! — взревел Азрад. — А как другие?

— Большинство чародеев боги просто не видят, — объяснил Караннин. — По крайней мере так мне сказали жрецы. А когда все же видят, не желают предпринимать никаких действий, кроме чисто защитных. Сам знаешь, как относятся боги ко вмешательству в людские дела. То ли их удерживает клятва, данная двести лет назад, то ли такова их природа — но они вмешиваться не станут.

— С демонологами дело обстоит немногим лучше, — добавил Илдирин. — Я тут после Ночи разослал письма с полудюжине из них. Они не согласны вообще ни с чем и ни с кем, но на войну с чародеями никто из них не собирается. Демоны видят чародеев прекрасно, но не способны отличить их от обычных людей: естественно, ведь они противоположны богам. Если призвать демона и приказать ему убить конкретного чародея, он, конечно, сделает все, что в его силах, но уверенности в успехе у нас все равно не будет. К тому же неизвестно, что чародеи предпримут в ответ… Нельзя приказать демону перебить всех чародеев: он не сможет найти их, не зная имен.

— Мы можем приказать убить хотя бы лорда Фарана — задумчиво произнес Азрад. — Его имя мы знаем…

Трое братьев переглянулись.

— Возможно, возможно… — протянул Караннин. — Но мудро ли это? Самое меньшее — с нас за это сдерут три шкуры.

— Об этом нельзя забывать, — согласился Илдирин. — Демонологи берут дорого.

— Городская казна выдержит, — отмахнулся Азрад.

— Д а, — согласился Караннин. — Но это подводит нас ко второму вопросу: законно ли это?

— Он предатель, — вскинулся Азрад. — Одного этого хватит за глаза.

— Милорд брат мой, наши законы и обычаи требуют суда в случае любого преступления, даже предательства, и преступнику должна быть предоставлена возможность защитить себя. Посылать демона-убийцу…

— Вполне законно, — прервал его лорд Азрад. — Мы можем устроить все так, что он погибнет при сопротивлении аресту. Один раз он уже воспротивился — и, я уверен, будет сопротивляться и дальше.

— Вполне вероятно, — кивнул Караннин. — Но есть и третий вопрос, быть может, самый важный: что подумает и что сделает Гильдия магов, если мы наймем демонолога, чтобы произвести казнь. Ты не хуже меня знаешь, что это нарушает их правила по использованию магии правительством.

— Они наверняка сделают исключение!

— Гильдия магов исключений не делает, — негромко произнес Илдирин.

— А даже если бы и сделала — сперва нам пришлось бы убеждать в этом демонологов, — продолжал рассуждать Караннин. — Я еще не встречал демонолога, который не считал бы, что запросто заткнет за пояс любого волшебника, но не встречал и такого, кто хотел бы связываться со всей Гильдией. И отсюда мой четвертый вопрос: допустим, Гильдия разрешит нам использовать демона-убийцу: поверят ли демонологи нам — и им?

— По крайности один демонолог…

— Милорд брат мой, — снова вмешался Илдирин. — Думаю, этот путь не ведет никуда. Не так уж важно, как убить одного чародея — получив согласие Гильдии, мы сможем предоставить им самим вершить казни, не рискуя без нужды иметь дело с демонами. А если Гильдия согласия не даст, сомневаюсь, чтобы хоть один маг стал помогать нам.

— Значит, нам нужно их согласие, и, будь оно все проклято, почему бы им его не дать?

— Они уже согласились, чтобы мы наняли магов помогать в арестах, — напомнил Караннин, указывая на дверь, только что закрытую Кларимом. — Это начало.

— Не слишком-то они расщедрились, — проворчал Азрад.

— Азрад, ты только что послал Кларима с приказом направить всю городскую стражу и всех магов, каких удастся найти, к Фарану, дабы выслать его и его приспешников из города. Почему бы не подождать и не посмотреть, что из этого выйдет, а уж потом думать, стоит или не стоит привлекать ко всему этому Гильдию?

Азрад ожег брата взглядом.

— Ты полагаешь, это сработает? — спросил он. — После того, что мы только что видели вон там? — Большим пальцем он ткнул за окно.

Илдирин поморщился.

— Нет, — сказал он. Поколебался и добавил: — Еще неизвестно, как отреагирует на это лорд Фаран.

Правитель на миг застыл, потом нахмурился и медленно проговорил:

— Об этом я не подумал.

Глава 33

В Новом городе по улицам маршировали солдаты, но чародеи не обратили на них внимания и вернулись в сад за домом лорда Фарана. После благополучного приземления Ханнер воспользовался первой же возможностью и отвел дядюшку в сторону — поговорить. Они уединились в пустой комнате.

— На севере есть что-то, что зовет к себе самых сильных твоих чародеев, — сообщил Ханнер.

— Я заметил, что Рудира ведет себя странно, — кивнул Фаран.

— Да? Ну тогда поговори с ней. К тебе она прислушается скорее, чем ко мне, и, может, тебе удастся выяснить что-нибудь полезное. И еще: пусть Манрин устроит какую-нибудь проверку… ну, вроде прозрения, и попробует узнать, что это там такое зовет ее. Думаю, источник у этого зова и ночных кошмаров один. И дело не только в Рудире: Дессет тоже начала слышать зов, и, наверное, Варрин и еще кое-кто.

— Возможно, мой мальчик, ты и прав, — успокаивающе проговорил Фаран и собрался сказать что-то еще, но Ханнер быстро перебил его. То, что он собирался сказать, было очень важно; он просто не мог позволить сбить себя.

— Дядя, я считаю: то, что зовет их — что бы это ни было, — призвало весь тот народ в Ночь Безумия — тех, кто пропал. Полагаю, где-то там есть нечто, чему нужны чародеи.

— Вполне возможно, — спокойно согласился Фаран. — Может быть, оно же и превратило нас всех в чародеев. Какой-нибудь спятивший волшебник.

— Может ли волшебник сотворить все это? Ты же видел сегодня Рудиру.

— Могуществу магии нет пределов, мои мальчик. А после того, что сделала сегодня Рудира, я сомневаюсь, есть ли предел силе чародейства.

— Но пользоваться ею… ну, знаешь, делаешься сильнее и начинаешь видеть кошмары и слышать эти призывы…

— Такова плата, — признал Фаран. — Впрочем, вряд ли это смертельно, и, думаю, мы вполне сумеем найти обходной путь.

— Очень надеюсь, что не смертельно, — вздохнул Ханнер. — Пока что никто из пропавших не возвратился.

Фаран собрался ответить, но тут снаружи донеслись крики: "Лорд Фаран! Лорд Фаран!"

— Договорим позже, — бросил он Ханнеру и откликнулся: — Я здесь! Что стряслось?

— Солдаты!

Фаран улыбнулся той же неприятной улыбкой, какую Ханнер подметил у Дессет с полчаса назад, над Пряным городом.

— Похоже, Азрад не успокоился, — сказал он.

— А у нас так и нет ответа Гильдии, — напомнил Ханнер.

Фаран улыбнулся еще шире.

— Знаешь, мой мальчик, после того, что сделала сегодня Рудира, Гильдия магов более не волнует меня. Думаю, с Азрадом и его людьми мы управимся и без ее помощи.

Ханнер открыл было рот, намереваясь сказать, что его тревожит не стычка с городской стражей, а мнение Гильдии, но Фаран уже вышел и решительно направился ко входу в дом. Ханнер захлопнул рот и поспешил следом.

— Рудира! Дессет! Варрин! — скликал на ходу Фаран. — Все, кто может, ко мне! Думаю, пришла пора показать Азраду, что над нами он не властен! — Он дошел до двери, распахнул ее и встал на пороге; чародеи сгрудились за ним. Рудира стояла у притолоки, и вид у нее был отрешенный — что бы ни звало ее, зов этот не прекращался.

Ханнер колебался.

Ему очень хотелось увидеть, что тут будет, по совершенно не хотелось вмешиваться: никто не знает, что он чародей, так что принимать участие в делах чародеев он не собирался. К тому же это может быть опасно.

А кроме того, в прихожую набилось столько чародеев, что он вовсе не был уверен, что сумеет хоть что-нибудь разглядеть; да и к окнам гостиной ему тоже вряд ли удалось бы пробиться.

У Ханнера накопились вопросы, на которые было бы неплохо получить ответы. Двое чародеев отсутствовали, и Ханнер решил, что сейчас самое время потолковать с ними.

И кстати, наверху тоже есть окна; кто мешает ему подняться и любоваться всем сверху?

Ханнер повернулся и рысью припустил вверх по лестнице. Ко второму этажу вес и отсутствие тренировки заставили его перейти на шаг.

На третьем этаже он двинулся вдоль главного коридора, прислушиваясь у каждой двери; за третьей он расслышал голоса и постучал.

Один голос смолк, и Ханнер услышал шаги. Ульпен приоткрыл дверь и уставился на него.

— Мне бы поговорить с тобой и Манрином, — сказал ему Ханнер. — Можно войти?

Ульпен распахнул дверь.

— Только не мешай ему, — предупредил он.

Ханнера не нужно было предупреждать: он достаточно знал о магии. Он с интересом оглядывал комнату, стараясь ничего не касаться.

Комнату опоясывали полки и комоды. В нескольких раскрытых ящиках виднелись порошки и сухие листья. Полки были уставлены кувшинами, мешочками, ящичками и горшками всех размеров и видов. Сбоку стоял стол, наполовину заставленный такими же, как на полках, сосудами и ящичками; лежала на нем и большая раскрытая книга — рядом с набором маленьких инструментов. Другие инструменты были разложены на полу — два кинжала, кисть с деревянным черенком, маленький железный треножник, огниво и три небольшие металлические вещицы, которые Ханнер узнать не смог.

Манрин, скрестив ноги, сидел на шелковом коврике перед маленьким медным котелком. Там что-то дымилось и жутко воняло; Манрин, шевеля в дыму пальцами, произносил заклинание.

— …гатту са брутин фара… фара… проклятие! — Манрин развел руки и откинулся.

— Не выходит? — сочувственно спросил Ульпен.

— Все позабыл. Я чувствовал, как оно исчезает. А ведь всего неделю назад эти чары были моей второй натурой! — Он поднял взгляд и заметил Ханнера. — Чем могу служить, милорд?

— Я пришел сообщить, что лорд Азрад снова прислал солдат, чтобы отправить моего дядю в изгнание. На сей раз их больше. Это может плохо кончиться. — Ханнер помрачнел. — Я подумал, вы должны знать об этом. И потом, у меня есть несколько вопросов, на которые, я надеюсь, вы могли бы ответить?

Манрин выпрямил ноги, отряхнул пыль с мантии и с помощью Ульпена поднялся. Он вежливо кивнул Ханнеру.

— Давай взглянем на этих солдат, — предложил он.

Маг провел Ульпена и Ханнера через две комнаты в кабинет с окнами на Высокую улицу, распахнул створку одного из окон и выглянул.

Ханнер и Ульпен, не желая мешать уважаемому старцу, заняли второе окно.

Лорд Фаран, одетый в великолепный зеленый плащ и тщательно причесанный, стоял внизу во дворе; воин — судя по шлему, капитан — застыл в воротах лицом к нему. Ханнер знал, что ворота были заперты, что руны должны замыкать их, но сейчас они оказались распахнуты настежь, и он сильно сомневался, что открыл их Фаран.

За железной оградой улицу запрудили солдаты — сотни солдат, все вооруженные до зубов. Как видно, лорд Азрад решил не тратить больше времени на полумеры.

Горожан поблизости не осталось — солдаты вытеснили их с Высокой улицы. С другой стороны, за солдатскими спинами Ханнер разглядел с полдюжины фигур не в туниках, шлемах, кирасах и килтах, а в ярких мантиях магов. Ему показалось даже, что одного из них, Эзрема Аренного, он узнает: этот волшебник долгие годы творил различные заклинания по заказам дворцового ведомства.

Присутствие магов объясняло, как были развеяны руны и заклинания, охранявшие ворота, — если, конечно, заклинания и руны там были. Вполне возможно, Ульпен и Манрин все перепутали, сами того не заметив.

Как бы там ни было, защита исчезла, а ворота стояли нараспашку. Солдаты держали копья наготове, а маги явно держали наготове заклинания. Эзрем, если это действительно был он, поднял вверх сияющий кинжал с синим камнем в рукояти, да и у остальных в руках были самые разные ножи, жезлы и кристаллы.

Все взгляды, однако, были прикованы к лорду Фарану и капитану. Они обращались друг к другу — достаточно громко, чтобы перекрыть шум города, но Ханнер не стал даже пытаться разобрать слова. Он и без того знал, о чем идет речь. Капитан велит Фарану убираться из города, тот отказывается — и оба уверяют, что не хотят неприятностей.

— Я не узнаю никого, — заметил Манрин. — Магистров там нет.

Ханнер и Ульпен перевели взгляд на него.

— Ты уверен? — спросил Ханнер.

— Да — если только Итиния не произвела кого-то в это звание за последние дни. Особого впечатления они не производят. Даже ослабев, как сейчас, я могу дать фору любому из тех, внизу.

— Я как раз хотел спросить, — сказал Ханнер, — насколько пострадали ваши магические умения?

Манрин фыркнул.

— Как мужчина я для своих лет еще весьма силен и здоров, насколько можно быть здоровым, когда тебе за сто. Как чародей я вполне хорош, хотя звезд с неба не хватаю: в списке твоего дяди я на двадцать первом месте. Но как волшебник я сейчас немногим отличаюсь от пьяного подмастерья. Это огорчительно, милорд, весьма огорчительно: я творю заклинание, одно из тех, что знаю наизусть и налагал сотни раз, я чувствую, как чары, будто кирпичики, укладываются по местам, — и вдруг вмешивается какая-то неправильная магия, я начинаю видеть чародейским, а не магическим взором, или двигаю что-то, что двигать еще не следует, потому что отвлекся, и все мое волшебство развеивается! Оно тает, как ночной сумрак под лучами солнца, тает, и я не могу его вернуть. Я по-прежнему способен творить быстрые заклинания, там у чар просто нет времени измениться, но что-либо, длящееся более пятидесяти ударов сердца, — увы! — тут я не могу быть ни в чем уверен. А если для наложения заклятия требуется больше двадцати минут, дело вообще безнадежно. Фенделово Прозрение было сейчас как нельзя кстати, но я не могу сотворить его.

— Значит, выяснить, откуда взялось чародейство, тебе не удалось?

Манрин снова фыркнул.

— Фенделово Прозрение — не единственный способ добывать знания, молодой человек! Кое-что я узнал.

— Так ты знаешь, что такое чародейство?

— Нет, к сожалению, — признал волшебник. — Но я точно знаю, чем оно не является. С помощью маленькой Шеллы мы неопровержимо установили, что название ошибочно, — мы не то, чем были ведьмы в Великую Войну, и чародейство не ведьмовство, хотя некоторое сходство и есть. А Алладия помогла нам убедиться, что к его возникновению не имеют касательства ни боги, ни демоны.

— Тогда… Рудира и кое-кто еще говорят, что слышат какой-то зов с севера. Это не демон?

— Не демон и не бог, — подтвердил Манрин. — Но да: к северу от города есть нечто, с чем мы каким-то образом связаны.

— А не может там быть сумасшедший волшебник?

Манрин покачал головой:

— Это не волшебник. Кто бы там ни был, магия его лишает силы волшебства, как… в общем, это не волшебство. Когда одно магическое заклятие противостоит другому, оно может действовать по-разному, но никогда — так.

— Чародейство лишает волшебство силы?

— О да.

— Значит, все те волшебники на улице не смогут причинить вреда дяде Фарану? — с надеждой поинтересовался Ханнер.

— Этого я не говорил! — быстро возразил Манрин, разбивая в прах надежды Ханнера. — Чародейство не похоже на стену, оно скорее заглушает магию, как крик — тихий голос. Магия и чародейство взаимодействуют друг с другом, как… как вода и огонь. Именно поэтому я утверждаю, что породила чародеев не магия. Но достаточно жаркое пламя заставляет воду выкипать, а точно направленная струя воды запросто проносится сквозь огонь… аналогия, как ты понимаешь, не вполне точна.

— Кажется, понимаю… — отозвался Ханнер. — А с той силой, которая зовет Рудиру, ты можешь что-нибудь сделать?

Манрин помрачнел.

— Не знаю. Если бы ты привел ее сюда, чтобы мы поговорили и я мог на нее взглянуть…

— Полагаю, сейчас она занята. — Ханнер указал на улицу за окном.

— Можно и позже.

— Там что-то происходит, — сообщил Ульпен. Покуда старшие беседовали, он торчал у окна, свесившись через подоконник, чтобы получше видеть. Теперь высунулись и Манрин с Ханнером.

Фаран как раз выходил из ворот на улицу, и солдат оттесняло в стороны, словно огромная невидимая волна выкатывалась из дворика. Они натыкались друг на друга, сталкивались и спотыкались, а кое-кто и вовсе уже лежал на земле. Капитана притиснуло спиной к прутьям ограды, шлем съехал набок.

Эта атака не осталась без ответа: волшебники начали действовать. Внезапно во дворе полыхнуло рыжее пламя — чтобы тут же погаснуть. Маг произвел несколько пассов — и лорд Фаран запнулся на миг, но потом зашагал дальше.

— Первое, Триндолова Вспышка, было попросту глупостью, — заметил Манрин. — Второе, одно из Гипнотических Заклятий Фельшена, могло бы принести им больше пользы, да только оно слабовато. Уверен, даже в моем бедственном положении я смог бы наложить его.

— Не спуститься ли нам туда, учитель? — взволнованно спросил Ульпен.

Манрин погладил бороду, подумал, затем кивнул.

— Полагаю, ты прав, — сказал он. — Мы можем быть полезны. Я сейчас, только возьму кое-что.

Ханнер, перегнувшись через подоконник, увидел Рудиру: одетая в те же белую тунику и длинную зеленую юбку, она вышла на улицу следом за Фараном. За Рудирой появился Варрин. Безлюдный круг, что окружал их, был теперь тридцати футов в поперечнике — во всю ширину улицы; солдатское море расступилось. С востока стражники сбились в кучу и тщетно пытались подняться на ноги; на западе, на Коронной улице, стражники сумели сохранить порядок и пока еще стояли.

А Рудира оглядывалась через плечо.

На север.

— Встретимся внизу, — бросил Ханнер.

И, даже не закрыв окна, торопливо сбежал вниз по лестнице.

Глава 34

У подножия лестницы Ханнеру пришлось пробиться сквозь столпившихся там чародеев. Когда он выглянул в дверь, лорд Фаран и дюжина остальных шли по Высокой улице, раздвигая перед собой солдат, в восточном направлении.

— Куда это они? — поинтересовался он.

— Во дворец, — объяснил кто-то. Ханнер повернулся и увидел маленькую Хинду. — Лорд Фаран сказал, ему надоели пос… поре…

— Посредники? — подсказал Ханнер.

— Да, спасибо, милорд. Он сказал, что хочет поговорить с лордом Азрадом лицом к лицу, чтобы решить все раз и навсегда.

Ханнер оглянулся.

На улице, прямо перед домом, стояла Дессет. Она повернулась на запад, и Ханнер понял: она в одиночку перекрывает улицу, чтобы солдаты не приблизились с той стороны.

Вдали остальные с Фараном, Рудирой, Варрином, Киршей и Йорном во главе медленно, но упорно продвигались на восток, к дворцу.

Дядюшка увел за собой больше половины собравшихся в доме чародеев, подумал Ханнер. Оставшиеся собрались в холле и у окон гостиной.

Все это, решил Ханнер, либо огромная глупость, либо непомерная самонадеянность. Фаран и его спутники понятия не имели, что их ждет. Они вполне могли угодить в ловушку. Волшебники, что явились сюда, очевидно, не представляли собой угрозы, но правителя могут охранять куда лучшие маги. Там могут быть ведьмы с их неуловимой ворожбой, колдуны с таинственными талисманами, жрецы, способные призвать на помощь богов, или демонологи, которые, разумеется, повелевают демонами.

Чародейство, конечно, серьезная сила, но оно — не единственная существующая магия.

— Пойду-ка я лучше с ними, — сказал Ханнер. — Им может понадобиться кто-то, кто не…

Он не закончил фразы, потому что не мог бы сказать, будто не принимает ничью сторону. Он был племянником своего дяди — и чародеем, пусть даже никто об этом не знал.

Если они угодят в ловушку — что ж, он постарается не попасть туда вместе с ними.

Самым разумным и безопасным было бы остаться в доме, или, еще лучше, выбраться через заднюю калитку и отправиться к Мави, переждать в ее доме возможную заварушку. Что он чародей, не знает никто, кроме Шеллы; значит, и правителю это неизвестно. Он вполне может спрятаться, а когда все закончится — вернуться во дворец, домой…

Но дядя Фаран не возвратится в семейные апартаменты с ним вместе. Что бы ни случилось, такого Ханнер представить себе не мог. Фаран будет убит или выслан, или — если этот поход закончится так, как, по предположениям Ханнера, хотелось Фарану, — он станет новым правителем этого города, и жить, уж конечно, будет в подобающих ему покоях.

Но, рассуждал Ханнер, и он, и Нерра с Альрис смогут остаться во дворце. Они ведь ничего не сделали.

Интересно, спросил он себя, что сталось с Неррой во дворце. Знает ли она, что творится вне его стен? Не страшно ли ей одной, отрезанной от брата, сестры и дяди?..

Наверное, с ней все в порядке, сказал он себе. Как и с Альрис. Они, по счастью, не замешаны ни во что.

Однако ведь дядя Фаран вознамерился поставить на место Азрада-Сидня, и Ханнер не мог просто стоять в сторонке и наблюдать. Он рванулся мимо чародеев и выскочил на улицу.

Воздух в пустом пространстве был странно безжизненным и неподвижным. Похоже, чародеи не просто оттеснили солдат, но сотворили барьер, защищающий от любого проникновения в Дом Чародеев. Торопясь догнать дядю — а для этого пришлось пробежать по двору, части улицы и свернуть налево, — Ханнер весь покрылся липким потом.

Дессет проводила его взглядом, но ничего не сказала и не тронулась с места: она удерживала солдат на Коронной улице. Ханнер заметил, что часть солдат старается ускользнуть в улицы к северу; надо думать, они собирались вернуться во дворец другим путем.

Еще он заметил краем глаза, что следом за ним со двора двинулась еще одна группа чародеев, с опозданием решивших присоединиться к передовому отряду. Впрочем, его это не касалось.

Чародеи Фарана плечом к плечу двигались вперед — не слишком быстро, но неуклонно, оттесняя со своего пути солдат вдоль по Высокой улице. На то, стоят солдаты или лежат, внимания они не обращали. Большинство стражников бежали; кое-кто продолжал стоять на месте, пока стена силы не сшибала их с ног, или помогал упавшим товарищам подняться.

Некоторые солдаты вообще не сопротивлялись, а лежали в грязи, позволяя просто откатывать себя в сторону, как бревна.

— Освободите мне место! — крикнул кто-то. Крик прозвучал приглушенно, и Ханнер понял, что доносится он из-за магической преграды, продвигаемой вперед чародеями. Он попробовал разглядеть кричавшего.

То был волшебник, примерно ровесник Ханнера, в белой с золотом мантии. Солдаты разбегались с его пути даже с большей скоростью, чем раздавались перед чародейской стеной.

И Ханнер видел — почему. Маг держал перед собой кинжал, вокруг клинка которого, рассыпая бело-голубые искры, плясала молния. Ханнер кинулся вперед, выкрикивая предостережения.

Кричать ему нужды не было — Фаран уже указывал на волшебника своим спутникам.

Волшебник направил клинок на чародеев, выпуская молнию, и в тот же миг Рудира вскинула руку. Вспышка бело-голубого огня сорвалась с острия кинжала и, не причинив никому вреда, осыпалась дождем искр у незримой стены.

Нож дрогнул в руке мага, но не упал. Фаран вопросительно взглянул на Рудиру.

— Он зачарован, — объяснила та. — В нем столько магии, что я не могу ничего с ним сделать.

— Тогда оставь. Вперед — во дворец!

— Во дворец! — подхватили Варрин и Кирша. Ханнер, проталкиваясь сквозь чародеев к первой пятерке, заметил, что Йорн не присоединился к ним и выглядел донельзя несчастным, а голос Рудиры оборвался на полуслове.

Она смотрела на север — не на дворец, а куда-то за него.

— Дядя Фаран! — позвал Ханнер.

Фаран обернулся на ходу.

— Что ты тут делаешь, мальчик? — удивился он. — Это небезопасно.

— Сам знаю, — сердито буркнул Ханнер. — Но вам может понадобиться кто-нибудь еще — чтобы говорить с правителем.

Снова полыхнула молния, но на сей раз Фаран даже не удостоил ее взгляда. Как и первая, она взорвалась на стене, не причинив никому вреда.

— Возможно, ты прав, — согласился Фаран. — Азрад может потребовать кого-нибудь незамаранного. Из того, что он наговорил мне в нашу последнюю встречу, и из слов капитана Нараля видно, что он считает чародейство врожденным злом. — Он кивнул. — Идем.

Ханнер встал в строй. В центре был Фаран, справа от него — Варрин, слева — Рудира, за Рудирой — Кирша, за Варрином — Йорн. Ханнер пристроился между Рудирой и дядей. Он очень тревожился за Рудиру.

За ними нестройной толпой двигались еще десятка два чародеев, но первые ряды являли собой некое подобие порядка.

Являли — пока Фаран, согнувшись, не схватился за живот.

Рудира развернулась и взглянула творящего заклинание волшебника. Взмах руки — и маг отлетел назад.

Фаран выпрямился, откашлялся и произнес:

— Спасибо. По-моему, это было заклятие Бури в Желудке. — Он сглотнул. Краска возвращалась к его лицу. Он поправил плащ и двинулся дальше.

Пару минут спустя стена достигла Второй Западной улицы и поползла через перекресток. Отряд приостановился.

— Повернем? — спросил Варрин. — Так короче всего.

— Думаю, более впечатляющим, а значит, более действенным, будет пройти вдоль по Центральному проспекту. — Фаран махнул рукой на запад. Он собрался продолжать, но заметил, что Рудира повернула, будто не слыша его слов.

— Рудира! — окликнул он. — Сюда!

Рудира мотнула головой, рыжая грива ее взметнулась, словно на сильном ветру, хотя воздух за стеной силы оставался неестественно неподвижным.

— Зовет, — сказала она — и Ханнер понял, что ноги ее уже не касаются земли. — Я слышу, я ощущаю, я почти вижу зов!

Она плыла на север по Второй Западной улице, медленно поднимаясь и отдаляясь от остальных. Волшебная преграда разделилась: одна ее часть, окружавшая лорда Фарана и его спутников, застыла на месте, другая же следом за Рудирой двинулась по самой середине Второй Западной улицы. За этим в смятении следили сбившиеся в кучу солдаты и горожане; кое-кто поворачивался и удирал, другие оставались на месте.

— Рудира, подожди! — крикнула Кирша. — Что тебя зовет?

— Я тоже слышу, — сказал Варрин.

— Но что это? — не унималась Кирша. — Мы не знаем! А может, это что-то злое заманивает нас в ловушку?!

Все замерли в нерешительности, и Ханнер не выдержал; он помчался за Рудирой, выкрикивая ее имя.

Она уже поднялась высоко; Ханнер подпрыгнул и схватил ее за ногу, стянув зеленый башмачок. Она даже не оглянулась — только поднялась выше и полетела быстрее.

— Иду! — кричала она на лету.

Ханнер, задыхаясь, остановился и следил, как силуэт Рудиры тает вдали — она мчалась ввысь и на север, быстрее и быстрее, пока не исчезла над крышами Пряного города.

Барьер, очистивший большую часть Второй Западной улицы, исчез с ней, и, когда Ханнер отвел взгляд от северного неба, то увидел с полдюжины стражников — они приближались, наставив копья.

— Ох нет! — пробормотал он, пятясь.

Он не хотел бежать; бежать от врага — унизительно. Он пятился, солдаты наступали. Один из них отшвырнул в сторону сброшенный Рудирой башмачок.

Потом они застыли, словно наткнувшись в стену.

— Сюда, лорд Ханнер, — окликнула Кирша.

Ханнер повернулся.

Четверо оставшихся чародеев по-прежнему стояли на перекрестке. Ждут меня, понял Ханнер. Он направился к ним, стараясь сделать вид, что ничего особенного не произошло.

— Она улетела, — сказал Йорн, глядя на север.

— Знаю, — ответил Ханнер. — Почему вы не попытались остановить ее?

— Я пыталась, — возразила Кирша. — Ты разве не почувствовал? Но она всегда была сильнее.

Ханнер взглянул на Варрина.

— Я даже не пробовал, — спокойно проговорил тот.

Фаран удивленно обернулся.

— Почему? Возможно, вы двое…

— Я удерживал заслон, милорд; прости, но ты недостаточно силен, чтобы делать это один. — Он немного поколебался и добавил: — И потом, я не смог бы остановить ее. Попытайся я — и улетел бы с ней вместе. А я пока не готов.

— Не готов? Последовать за ней? — Ханнер видел, что лорд Фаран изо всех сил сдерживает гнев. — О чем ты говоришь?

— Ты разве не ощутил еще этого, милорд? — удивился Варрин. — Не слышал зова?

Ханнер слышал, как о зове говорила Рудира, но у Варрина это слово прозвучало как-то совершенно по-особому.

— Чего я не ощутил? — переспросил Фаран. — Чего не слышал?..

— Дядя. — Ханнер огляделся. — Не лучше ли нам вернуться домой?

— Нет! — сердито рявкнул Фаран. — Рудира, конечно, предала нас, но взгляни! — Он повел рукой. — Мы все еще столь сильны, что можем сдержать всех городских стражников!

— Но если Варрин слышит этот зов…

Фаран и Ханнер разом взглянули на Варрина.

— Я его слышу, — подтвердил Варрин, — но пока могу сопротивляться. Однако, милорд… чем больше я пользуюсь своей силой, тем громче становится зов. И если я слишком часто буду прибегать к магии…

— Я тоже слышу его, — призналась Кирша. — Только пока очень слабо.

— Дядя, зов слышат только самые сильные чародеи, — сказал Ханнер. — Именно те, кто нужен тебе больше всего, если ты намерен захватить дворец.

— Я не говорил, будто собираюсь захватывать дворец, — быстро возразил Фаран. — Я намерен поторговаться с лордом Азрадом, а не свергать его. — Где-то поблизости с треском разорвалась магическая молния. — Кирша, будь так добра, займись волшебниками. Остальным — сдерживать стражников.

— Зачем нам торговаться? — спросил Ханнер. — Почему ты не хочешь просто выждать? Вы ведь уже доказали, что он не в силах вас тронуть.

— Мы не доказали ничего. — Фаран понизил голос. — Мы показали, что он не может запросто послать солдат и схватить нас, но что помешает ему нанять волшебников и перебить нас в постелях? Нам нужно заключить соглашение — немедля, прилюдно, чтобы он не смог передумать.

— А если Гильдия примет нашу сторону? Тогда волшебников ему не нанять…

— Значит, он наймет демонологов. У них нет Гильдии, им некому диктовать, что делать. Мне как-то не улыбается проснуться однажды ночью и обнаружить мерзкого Нездешника, усевшегося у меня на груди, чтобы сожрать мне лицо. Нет, необходимо решить вопрос немедленно. Азрад, очевидно, бросил на нас всю свою гвардию, а когда убедится, что это не сработало, будь уверен: он обратится к магии.

— Если Гильдия магов… — начал Ханнер.

Фаран оборвал его.

— Ханнер, Гильдия не окажет нам помощи вовремя, если вообще намерена это делать. Собирайся они помочь нам, Итиния уже связалась бы со мной. Говорящий талисман у меня с собой — в кошеле, — и он молчит. Мы предоставлены себе, и нам необходимо склонить Азрада к соглашению, и как можно быстрее.

— Согласен, милорд, — к удивлению Ханнера, поддержал его дядюшку Йорн. Юноша не заметил, как во время их с дядей разговора они оказались окружены внимательными слушателями. — Своевременность — ключ к победе, как всегда повторял лейтенант Кеншер, а лучший способ прекратить битву — не дать ей начаться.

— Эта битва, я думаю, уже началась, — вздохнул Фаран. — Но есть еще время не дать ей разгореться.

— Но мы потеряли Рудиру, — сказала Кирша, глядя на север.

— Тем больше причин торопиться. — Фаран бросил быстрый взгляд на Варрина. — Прежде чем кто-нибудь еще откликнется на зов, чем бы он ни был.

— Я по-прежнему считаю это глупостью, дядя, — настаивал Ханнер. — Двадцать — пусть даже тридцать — чародеев против всего города?

— Что имеем — с тем и работаем, — отозвался Фаран. — А теперь пошли! — Он повернулся на восток и театрально простер перед собой руку. — Вперед — во дворец!

Глава 35

Поход ко дворцу показался Ханнеру нереальным, будто во сне: неуправляемая шайка чародеев, разного возраста, разного роста и обоих полов, одетая кто во что горазд — от лучшей шелковой туники и зеленого бархатного плаща лорда Фарана до отрепьев Зарека, — шествовала по Высокой улице и Центральному проспекту, словно вокруг никого больше не было, а всего в нескольких ярдах кричали и бесновались горожане и солдаты в желтых туниках, стараясь устоять перед напором чародейства. Всех их оттесняло назад, кое-кому удавалось остаться на ногах, большинство падало.

Несколько солдат попытались пролезть под невидимой оградой, но безуспешно.

Несколько волшебников пытались перелететь через нее, что могло бы закончиться успехом, но, поднявшись над толпой, они выдали себя — и были сбиты Варрином и Киршей. Дессет оставила свой пост на углу Коронной улицы вскоре после исчезновения Рудиры: держать пустым коридор от самого дома было бессмысленно. Она и еще несколько чародеев до сих пор шли замыкающими, но незримая граница пролегала теперь лишь в сотне футов позади Фарана и его спутников. Кое-кто из стражи и горожан забежали сзади и двигались за чародеями, только что не тыкаясь в стену Дессет.

Ханнер шагал среди всей этой кутерьмы и дивился, как он оказался участником всего этого. Он мог бы остаться в Доме Чародеев. Он мог бы бежать к Мави. Так зачем он пошел?

Такое решение казалось ему самым верным, но не самым безопасным.

Когда отряд подошел к началу Центрального проспекта и двинулся по площади перед дворцом, Ханнер остановился так резко, что шедший сразу за ним Зарек наткнулся на него. Оба пробормотали извинения и пошли дальше.

Оба смотрели на толпу, поджидавшую их на площади.

Правитель действительно собрал всю городскую стражу — и даже больше. Путь от Центрального проспекта к мосту через ров был свободен, но вдоль него с каждой стороны выстроились несколько рядов стражников с копьями наперевес. За ними толпились сотни, если не тысячи, простых горожан — им явно было очень любопытно.

Фаран вышел на середину площади, остановился и огляделся; остальные чародеи окружили его. Ханнер, предчувствуя неладное, поспешил протолкаться поближе к дяде.

— Что теперь? — крикнул кто-то.

— Почему мы остановились?

— А я думал, мы идем во дворец.

Фаран не ответил; он стоял и молча ждал, пока все чародеи, даже Дессет, не образовали тесной группы посреди площади.

— Дядя, — прошептал Ханнер. — Что ты задумал?

— Есть у меня одна мысль, — прошептал в ответ Фаран. Потом, уже громко, выкрикнул: — Народ Этшара! Воины городской стражи! Слушайте меня!

— Громче, — шепнул Ханнер. — Воспользуйся чародейством.

— Знаю, — с досадой отозвался Фаран. — Помолчи. — Он воздел руки, и голос его зазвенел, нечеловечески сильный и ясный.

— Народ Этшара! Я Фаран-Чародей, что был некогда главным советником лорда Азрада-Сидня! Вокруг меня вы видите других чародеев, ваших друзей и соседей, сыновей и дочерей, матерей и отцов, изгнанных из своих домов недоверием!

— Моего сына тут нет! — крикнул из толпы старик, и Ханнер узнал его — это был тот самый настырный старикашка, что двое последних суток простоял у ограды, пялясь на дом. — Вы похитили его!

Фаран повернулся взглянуть на старика, потом продолжал:

— Кое-кто из вас считает, что мы, чародеи Этшара, в ответе за исчезновения в Ночь Безумия. Даю вам слово, это не так! Мы не более вашего знаем о том, что с ними сталось!

— Лжец! — крикнул старик.

На сей раз Фаран не удостоил его даже взгляда.

— Мы пришли сюда сегодня просить лорда Азрада, просить всех вас простить тех из нас, кто совершил преступления в Ночь Безумия, когда неведомыми силами был обрушен на нас дар чародейства. Мы пришли сказать, что большинство из нас не участвовали в беспорядках, мы не похищали ваших детей и соседей и, несмотря на то что обрели магическую силу, остались такими же людьми, как и вы. В нас не больше нечеловеческого и злобного, чем в ведьмах или волшебниках. Лорд Азрад повелел отправить нас в ссылку; мы отказались уходить, ибо считаем сей приговор несправедливым. Мы ничем не заслужили изгнания. Мы пришли сюда просить лорда Азрада переменить свое решение и искренне надеемся, что он так и поступит.

Слова Фарана перекатывались над площадью и отдавались от окружающих ее зданий. Пока он говорил, ни один другой звук не нарушал тишины.

— Впрочем, — продолжал Фаран, — я знаю лорда Азрада. Я работал с ним долгие годы. Он может заупрямиться. Может отказаться выслушать нас. Говорю вам здесь и сейчас, услышьте и запомните: даже если лорд Азрад не отменит своего повеления, мы все равно останемся в Этшаре. Это наш дом. Мы будем драться за право жить в нем. Мы очень постараемся не причинять никому зла, по останемся здесь, чего бы это ни стоило. Я хочу, чтобы все вы осознали это. Надеюсь, все удастся решить без кровопролития, но мы готовы и драться, а если понадобится, то и убивать.

— Дядя! — не выдержал Ханнер.

— Если нас вынудят драться, — продолжал Фаран, — то знайте: мы с радостью примем любого, кто придет биться на нашей стороне, будь то чародей, волшебник, солдат или простой горожанин. Более того, мы знаем, как обучать чародейству, как передавать дар, полученный той ночью. Любой, кто присоединится к нам, пожелай он только, станет одним из нас!

— Дядя!.. — Ханнер в тревоге огляделся. То, что они могут творить новых чародеев, — весьма ценный секрет, стоило бы поберечь его и использовать как довод при переговорах с правителем.

Мысль, что они способны создать сотни новых чародеев, может повергнуть лорда Азрада в еще больший ужас.

Впрочем, возможно, именно этого дядюшка и добивается, с горечью подумал Ханнер. Несмотря на все, что он тут наговорил, он вполне способен замыслить сместить правителя, быть может, и убить его. Заявление, что при необходимости они станут убивать… Теоретически власть над жизнью и смертью принадлежит правителю и Гильдии магов, и никому больше. Фаран присвоил ее. Кто знает, не собрался ли он присвоить и все остальное? Ханнер знал, дядя всегда стремился к власти, всегда считал, что город заслуживает большего, чем ленивый толстяк Азрад на троне, и был ужасно разочарован, что ему, Фарану, не подняться выше главного советника — если только не грянет переворот.

Это, возможно, и было его попыткой устроить тот самый переворот.

— А теперь мы отправляемся поговорить с правителем! — Руки Фарана упали, и он снова зашагал ко дворцу.

— Давай! — рявкнул кто-то, и в чародеев полетели копья — чтобы, не причинив никому вреда, соскользнуть по незримой стене. Солдаты шагнули вперед, преграждая путь, — их отмели в стороны шагавшие по обе стороны от Фарана Кирша и Варрин.

Ханнер не обращал на все это внимания: он не сомневался, что со стражниками чародеи совладают. Он рванулся вперед, вслед за дядей, окликая его на бегу.

Фаран обернулся, но шага не замедлил.

— Дядя Фаран, — негромко спросил Ханнер, — ты намерен захватить власть в городе?

Фаран быстро огляделся и лишь потом ответил:

— Скажем так, я обдумывал подобную возможность.

— Лучше не надо, — сказал Ханнер. — Захватить власть ты скорее всего сможешь — но вот сможешь ли удержать?

— А почему нет? — Фаран махнул в сторону солдат. — Им нас не остановить.

— Есть и другие силы, — отметил Ханнер. — Гильдия магов может спокойно принять вас как новых своих членов, вроде волшебников, колдунов и ведьм, но как правительство города?.. Ты же знаешь — они этого не допустят.

— Пока что бороться с нами у волшебников что-то не очень получается, — хмыкнул Фаран. Они как раз подходили к мосту. Стражников, что обычно стояли там, не было. Либо их послали на подмогу солдатам на площади, либо они решили, что падать в воду еще менее приятно, чем на камни площади, и сбежали, чтобы не оказаться придавленными к ограде или сброшенными в ров.

— Эти? — фыркнул Ханнер. — Они — пустое место, и ты это знаешь. Таких волшебников правитель нанимает для всяких пустячных дел. Никого из магов постарше — Итинию или других — я что-то на улицах не заметил.

— И все равно я уверен: с Гильдией мы справимся, — заявил Фаран. — Заключим с ними соглашение о разделе власти…

— Сомневаюсь, — возразил Ханнер. — Не думаю, чтобы они так уж стремились к власти. Но даже не говоря об этом, дядя, по-моему, ты упускаешь нечто весьма важное. Все твои планы рассчитаны на чародейство, так?

— Да, разумеется, — кивнул Фаран, — это все, что у нас есть.

— А чем больше вы им пользуетесь, тем сильнее становитесь.

— Именно.

— А чем сильнее вы становитесь, тем больше вас одолевают кошмары.

Фаран заколебался. Теперь он смотрел на Ханнера, а не вперед, на запертые двери дворца.

— А если вы становитесь еще сильнее, — безжалостно продолжал Ханнер, — то начинаете слышать зов, и чем больше ваша сила, тем притягательнее он звучит. А если и после этого пользоваться чародейством и расшвыривать солдат, как тряпичных кукол, раньше или позже достигнешь уровня Рудиры.

Фаран застыл — но они были уже в тени дворцовой арки, почти у самых дверей, так что Ханнер не мог быть уверен, остановили дядю его слова или чисто естественная преграда. Фаран мрачно посмотрел на Ханнера.

— Дядя, это может постичь и тебя, если ты отмахнешься сейчас. Ты же видел ее вчера и позавчера — подавленную, растерянную… в конце концов она не смогла противиться зову. И мы не смогли удержать ее. Она улетела. Не думаю, что она возвратится.

Фаран поманил Варрина.

— Открой дверь, — велел он. — Постарайся не сломать ее.

— Дядя, я думаю, именно это случилось с теми, кто исчез в Ночь Безумия, — бросился в последнюю отчаянную атаку Ханнер. — Думаю, они-то и были истинно могучими чародеями, теми, чья природная восприимчивость к зову была куда больше, чем твоя. — Он показал назад на мост, где остановились последние за Фараном чародеи. — Вы — всего лишь последыши, вам досталась малая толика этой силы… откуда бы она ни взялась. Загадочное нечто пыталось притянуть людей на север, но некоторые расслышали только часть послания. Но чем больше чародей прислушивается, тем больше слышит, и рано или поздно зов становится неодолимым: чародей улетает на север.

— Это всего лишь догадки, — протянул Фаран.

— Да, — кивнул Ханнер. — Догадки. Но готов ли ты рисковать?

Фаран собрался было ответить, но смолчал и медленно повернулся к дверям.

Они все еще оставались закрытыми.

Он обернулся к Варрину: тот застыл, глядя вверх — и на север.

— Варрин! — рявкнул Фаран. — Дверь!

— Я открою. — Под взглядом Кирши створки распахнулись настежь.

Варрин все так же смотрел в небо отсутствующим взглядом. Ханнер подергал его за рукав.

— Варрин! — позвал он. — Послушай!..

— Зовет, — произнес Варрин, даже не взглянув на Ханнера.

Ханнер бросил на дядюшку сердитый взгляд и опять занялся Варрином.

— Варрин, послушай! Отвернись! И больше не пользуйся магией, что бы ты ни делал! Не слушай зов — слушай меня!

Варрин шагнул вперед, но остановился: Ханнер вцепился в его рукав и тянул назад. Он постоял, поморгал, потом глянул на Ханнера.

Взгляд у него был растерянный, почти ошалелый.

— Варрин, пойдем, — сказал Фаран. — Нам надо попасть в зал приемов и побеседовать с Азрадом, заставить его прекратить войну против чародеев. А потом посмотрим, не сможет ли целитель справиться с твоими кошмарами.

— Целитель?.. — Ханнер уставился на дядю, но Фаран не обратил на него внимания; взмахом руки он указал в глубь дворца.

— Входите все! — позвал он. — Если Варрин будет внутри, он ведь не улетит, как Рудира?

— Будем надеяться, — с сомнением протянул Ханнер, но вслед за Фараном вошел во дворец.

О каком целителе говорит дядя? Он знал, что, по словам Алладии, боги отказывались лечить чародеев; а Шелла говорила, что участок мозга, порождающий кошмары, недоступен для ведьм.

Фаран сказал, не подумав, Ханнер был в этом уверен; гнев и опьянение магией, возможность применить ее против Азрада так захватили дядюшку, что он вообще вряд ли способен был думать.

Ханнер пожалел, что не может придумать убедительных доводов, чтобы дядя Фаран передумал, чтобы свернул с пути, который — Ханнер знал это точно — к добру не приведет. Но слова не приходили.

В зале за дверями отряд чародеев встретил капитан Венгар с поднятым для броска копьем.

— Простите, милорды… — начал он.

И это было все, что он успел сказать. Копье развалилось прямо в его руке и дюжиной кусков просыпалось на пол. Стальное острие со звоном ударилось о мрамор, а деревянные обломки черенка раскатились во все стороны. Ханнер понятия не имел, кто из чародеев уничтожил оружие; возможно, дело было общим.

— В сторону, капитан, — спокойно и властно сказал Фаран. — Мы пришли говорить с правителем.

Отошел бы Венгар сам или нет, Ханнеру не суждено было узнать: прежде чем тот успел ответить, незримая сила подняла его и притиснула к шпалерам на стене; шлем ударился о ткань с глухим неприятным звуком. Ханнер поморщился.

Венгар честный человек, который честно выполнял свой долг, подумал Ханнер. Он не заслужил такого обращения. Он обвел взглядом чародеев, пытаясь понять, кто это сделал. Ни знака, ни намека; это мог быть Варрин, Кирша, сам Фаран или любой из тех, кто сейчас входил в зал.

Фаран больше не обращал на Венгара внимания; он направлялся по коридору к золотым дверям зала приемов; справа от него шел Варрин, а позади — Кирша. Ханнер задержался, убедился, что Венгар дышит, и поспешил за дядей.

За его спиной во дворец входили чародеи, и Ханнер расслышал чье-то восхищенное "Ого!". Это, наверное, Отисен, подумалось ему, но времени оглянуться и удостовериться у него не было.

Уж очень тревожило его то, что должно было вот-вот произойти. Дядя Фаран стал слишком самоуверен и слишком хотел драки. Возможно, правитель и не сумеет воспротивиться чародеями, но подобное поведение наверняка вызовет гнев Гильдии магов, а Ханнер не считал чародеев достойными противниками Гильдии, что бы ни говорил дядя Фаран.

Особенно если самые сильные из них могут исчезнуть в любой момент: Ханнер с ужасом увидел, что ноги Варрина уже на фут оторвались от пола.

Фаран не успел слова сказать, как Варрин раскинул руки — и золотые двери даже не распахнулись, а вылетели, сорванные с петель. От лязга металла Ханнера передернуло; ничего подобного ему слышать не приходилось. Так могли бы греметь падающие с плиты горшки, стань они больше в тысячу раз. Ханнер бросился к Варрину, чтобы удержать, успокоить.

Поздно. Ткач уже летел в десяти футах над полом; чтобы пересечь огромный приемный зал, ему потребовалась пара секунд. Он врезался в окно над пустым троном правителя — и исчез.

Фаран и Ханнер вместе вбежали в приемный зал, надеясь поймать Варрина; теперь они стояли бок о бок на длинном алом ковре, что вел от дверей к трону, и слушали звон осыпающихся на камень осколков.

— Десять тысяч демонов! — выдохнул сквозь зубы Фаран.

Ханнер не сказал "Я же говорил" только потому, что его собственные зубы были крепко сжаты.

Потом он огляделся и понял, что, несмотря на отсутствие лорда Азрада, его стражи и слуг, зал все же не совсем пуст. К одной из стен под шпалерой с изображением кого-то там на строительстве городской стены жались две тени.

Одна тень была лордом Кларимом, младшим братом Азрада.

Вторая — леди Неррой, сестрой Ханнера.

Глава 36

Лорд Фаран нетерпеливо ждал, покуда весь отряд чародеев соберется в центре приемного зала. Он стоял, поглядывая то на своих соратников, то на племянницу и лорда Кларима, то на пустой трон и разбитое окно, через которое улетел на север Варрин. Фаран не попытался заговорить ни с Кларимой и Неррой, ни с чародеями. Он просто ждал.

Ханнер между тем наблюдал за своими спутниками, которых набралось около двух десятков, испытующе разглядывал их лица, пытаясь угадать, как они настроены. Особенно пристально смотрел он на Дессет, которая сейчас, после исчезновения Рудиры и Варрина, была самой сильной чародейкой. Ханнер ждал, не появится ли на ее лице затравленное, отрешенное выражение — знак того, что она слышит зов.

Нет, пока что Дессет выглядела, как обычно. Как и большинство чародеев, она с благоговейным любопытством озиралась по сторонам.

Никто из этих людей никогда прежде не видел приемного зала, и даже Ханнер, который вырос во дворце и бывал здесь по меньшей мере раз двадцать, признавал в душе, что зал выглядит весьма впечатляюще. Лепной позолоченный потолок возвышался почти на тридцать футов над гладким мраморным полом — полом, на который было наложено заклинание против износа, так что и двести с лишним лет спустя он выглядел как новенький. Стены были увешаны громадными роскошными гобеленами, на которых изображались сцены из истории Трех Этшаров, а в проемах между гобеленами стояли статуи. Легенда гласила, что эти изваяния были некогда государственными преступниками либо же врагами предыдущих правителей, превращенными в камень и выставленными на всеобщее обозрение. Ханнер, впрочем, понятия не имел, правда ли это. Над одними статуями нависали балконы, над другими стояли в нишах такие же статуи.

Вдоль центра зала почти во всю его длину — на добрых шестьдесят ярдов — тянулся ковер ярдов пяти в ширину, искусно расцвеченный всеми оттенками красного. Именно на этом ковре стояло сейчас большинство чародеев. По обе стороны от ковра были рядами расставлены резные кресла из черного дуба — сейчас, правда, несколько этих кресел превратились в щепки, сокрушенные массивными дверями, которые вышиб на прощание Варрин. Вдоль стен на изрядном расстоянии друг от друга стояло с полдюжины длинных дубовых столов.

Дневной свет из трех окон в северном конце зала лился на огромный, красный с позолотой трон. Боковые окна, те, что поменьше, уцелели, но от среднего, в которое вылетел Варрин, остались только мелкие розетки по краям. От свинцовой рамы центрального витража остались лишь прихотливо перекрученные полосы металла, и из пролома дул пахнущий морем ветерок.

У правой, восточной стены зала, неподалеку от одной из низких боковых дверей, стояли Кларим, брат правителя Азрада, и Нерра, сестра Ханнера.

Лорд Кларим был сенешалем дворца, леди Нерра вовсе не имела пока официальной должности. Ханнер понятия не имел, почему они оказались в приемном зале. До сих пор они не сказали ни слова буйной шайке ворвавшихся в зал чародеев — просто молча стояли и смотрели.

Как только все чародеи собрались в зале, Фаран повернулся к этой странной паре.

— Лорд Кларим, — промолвил он, шагнув к ним с красного ковра. — Я прошу у твоего брата аудиенции.

— Фаран из Этшара, — срывающимся голосом отозвался Кларим, — правитель Азрад велел тебе удалиться в изгнание; он не желает разговаривать с тобой.

Ханнер отметил, что Кларим, обращаясь к Фарану, не упомянул его титула — а это уже было оскорбление. Ханнер всегда считал Кларима безвредным занудой, но сейчас он вдруг осознал, что этот человек обладает немалым мужеством. Кларим хорошо знал вспыльчивый нрав дяди Фарана, видел, что сотворили чародеи с массивными дворцовыми дверями, — и тем не менее намеренно оскорбил его.

— Ты хочешь сказать, что он от меня прячется, — хмыкнул Фаран.

Лорд Кларим не соизволил ответить, зато Нерра испуганно охнула. Чародеи молча наблюдали за этой сценой. Украдкой глянув на них, Ханнер обнаружил, что всем им здорово не по себе. Они пришли во дворец, следуя за своим предводителем, однако, судя по всему, не задумывались о том, что их ждет в конце пути.

Сейчас они попросту не знали, что им делать, а потому молча смотрели на Фарана, ожидая его приказов.

— Значит, я даже не могу просить о смягчении приговора? — продолжал Фаран. — Если не самого правителя, то хотя бы другого твоего брата — лорда Караннина, главу стражи?

— Фаран, — ответил Кларим, — ты изгнан не потому, что ты — преступник. Тебя изгнали ради блага города. Такое решение во власти правителя Азрада.

— Разумеется! — фыркнул Фаран. — Но неужели мне даже не дадут возможности доказать ему, что он…

— Лорд Фаран! — вдруг отчаянно крикнула Кирша, до того смущенно молчавшая, и указала пальцем куда-то вверх.

Ханнер, Фаран и все прочие разом подняли головы и увидели, что в воздухе перед одним из балконов, ярдах в десяти от лорда Кларима, парит некто в сером облачении. Низко надвинутый капюшон скрывал его лицо, но Ханнер не сомневался, что это волшебник, а не демон либо иная нежить.

Летун в сером вытянул руку, уставив на Фарана длинный костлявый палец. Ханнер заметил, что в другой руке у него хрустальный кубок.

— Лорд Фаран Этшарский! — раскатился под сводами голос волшебника. — Тебе было известно, что, согласно пакту, заключенному двести лет назад между Гильдией магов и правителем Азрадом Великим, всякому сановнику Этшара Пряностей строжайше запрещено заниматься магией. Тебе сие было ведомо, однако же ты собирал для собственной выгоды волшебные талисманы. — Указующая рука мага опустилась к поясу, на котором висел кинжал. — Тебе вынесен смертный приговор, и я послан, дабы привести в исполнение вынесенный тебе приговор…

Лорд Фаран не стал ждать, когда маг начнет действовать; его противник еще не договорил, а он уже медленно поднимался в воздух. Летал он похуже, чем Рудира, Варрин или Дессет, но все же сумел подняться вровень с магом, чтобы не смотреть на него снизу вверх, точно напроказившее дитя.

Затем он заговорил, прервав на полуслове речь мага, и голос его звучал так же раскатисто и неестественно гулко.

— Я — повелитель чародеев! — провозгласил Фаран. — Гильдия магов надо мной не властна!

— Осторожнее, дядя… — пробормотал Ханнер, глядя снизу вверх на парящих в воздухе противников. И ему, и Фарану было хорошо известно, что кинжал мага обладает немалой волшебной силой, да и хрустальный кубок наверняка не был просто чем-то церемониальным.

А уж провозгласить себя повелителем чародеев — кто знает, куда это может завести?..

— Ты, лорд Фаран, приговорен за преступления, совершенные до того, как тебя преобразила Ночь Безумия, — отвечал волшебник. — А потому я, исполняя приказ, сотворяю сие заклинание. — Он поднял одной рукой кубок, другой вытащил кинжал…

И застыл, замороженный магией Фарана, — Ханнер видел это своим магическим зрением. Казалось, что воздух вокруг Фарана заледенел, стал немыслимо, ослепительно ясным и прозрачным; чародейство сомкнулось вокруг волшебника.

Однако тот был окружен аурой собственного волшебства, в особенности те предметы, которые он держал в руках. Если чародейство делало воздух сверхъестественно прозрачным, то чары посланца Гильдии Ханнер воспринимал как густой, искажающий все туман. Чародейская сила Фарана пробилась сквозь этот туман, на миг сумела остановить руки волшебника, но затем магический туман сгустился, и Ханнер с ужасом понял, что хватка Фарана ослабевает.

И вдруг фигура в сером словно замерцала. Волшебник исчез — и секунду спустя возник немного сбоку. Ханнер понятия не имел, что это за заклинание, — как видно, волшебник заранее приготовил для себя защитные чары. Чародейство Фарана взвилось, снова прянуло к противнику, но было уже поздно.

Волшебник погрузил кинжал в хрустальный кубок, наполненный, насколько мог разглядеть Ханнер, чем-то бурым.

— Нет! — отчаянно закричал Ханнер и, пытаясь остановить волшебника, нанес удар собственной магической силой. Он не умел как следует пользоваться чародейством, да и сила его была невелика. Он попытался задержать, остановить руки мага, но не смог даже коснуться кинжала и кубка, которые окружала плотная дымка волшебства.

Тогда Ханнер направил чародейство так, что магия проникла в грудь мага и сомкнулась вокруг сердца. Ханнер вовсе не хотел убивать волшебника — он стремился лишь остановить его и спасти дядю Фарана.

Человек в сером сдавленно вскрикнул и затрепыхался в воздухе, словно пробитая гарпуном рыбина, однако Ханнер смотрел не на него: он не сводил глаз с дяди.

В тот самый миг, когда кончик кинжала коснулся бурой влаги в хрустальном кубке, лицо и руки Фарана побелели. Миг спустя побелела и его одежда, некогда зеленый плащ в одно мгновение выцвел и застыл, словно окостенев. Черные волосы, заплетенные в косичку, поседели, как у древнего старца.

Все было кончено. Фаран Этшарский превратился в камень.

А ведь камни не летают. Статуя не может пользоваться чародейством, чтобы удержаться в воздухе. Окаменелые останки Фарана грянулись о пол, словно кто-то рассек мечом незримую веревку.

И разбились. Мраморные осколки так и брызнули во все стороны, запрыгали со стуком по укрепленному заклинанием полу.

— Нет! — пронзительно закричал Ханнер. И бросился вперед, на бегу расшвыривая обломки статуи.

Потом он услышал над головой шорох ткани и, запрокинув голову, увидел, что волшебник в сером тоже падает. Труп с глухим стуком ударился об пол.

Ханнер застыл на месте. Поздно. Слишком поздно.

На мгновение в зале воцарилась ошеломленная тишина. Затем Нерра вскрикнула и осела на пол, всхлипывая.

Лорд Кларим, очнувшись от оцепенения, поспешил к упавшему волшебнику.

— Они убили друг друга, — сказала Кирша. Она говорила тихо, но в гулкой тишине зала ее слова услышали все.

Дессет поглядела на обломки статуи, на мертвого волшебника, на разбитое окно.

— Я иду домой! — громко объявила она. Повернулась, дрожа всем телом, и решительно направилась к выходу.

— А как же стражники? — крикнул ей вслед кто-то из чародеев.

— Что — стражники? — отозвалась с порога Дессет. — Они не помешали мне войти — не помешают и выйти.

— Она права, — сказал еще кто-то. — Мы можем уйти. Никто нас не остановит.

Остальные согласились с ним, и вся компания чародеев дружно двинулась прочь из зала.

Ханнер смотрел им вслед, но не чувствовал ни малейшего желания к ним присоединиться.

В конце концов его дом здесь. Он вернулся во дворец, и никто здесь не знает, что он чародей. При нынешних обстоятельствах правитель вряд ли потребует, чтобы он убирался прочь из дворца.

Да и за Неррой нужно присмотреть — по крайней мере пока она не оправится после гибели дяди Фарана.

Ханнер поспешил к Нерре и, не говоря ни слова, ободряюще обнял ее за плечи.

Лорд Кларим, который все еще стоял на коленях возле убитого волшебника, поднял голову, увидел, что чародеи покинули зал, глянул на Ханнера и Нерру, и пробормотал, ни к кому не обращаясь:

— Я даже не знаю, кто этот человек. Я никогда прежде его не видел.

Ханнер поднял голову:

— Он сказал, что его послала Гильдия магов. А имени своего не назвал.

— Да, я помню, — отозвался Кларим. — Но теперь он мертв, а Гильдии магов очень не нравится, когда волшебники умирают подобным образом.

Ханнер заколебался. Ему не хотелось лгать и заявлять, будто волшебника убил Фаран, который уже заплатил за свое преступление, но еще меньше ему хотелось признаться, что это он остановил сердце мага в сером.

— Пойду-ка я сообщу обо всем Азраду, — промолвил Кларим, поднявшись на ноги, и торопливо двинулся к одной из боковых дверей.

Ханнер и Нерра остались одни в гулкой пустоте приемного зала. Все так же обнимая сестру за плечи, Ханнер огляделся по сторонам.

Двери зала были разбиты в щепки, на полу валялись изломанные кресла. Статуя, в которую превратился Фаран, раскололась на сотню обломков — самым крупным из них был кусок торса, поверх меньших раскинулось мертвое тело, облаченное в мантию. В дыру, зиявшую в центральном окне, веял теплый и влажный ветерок с моря.

Ну вот, подумал Ханнер, вот к чему привели насильственные методы.

— Пойдем, — сказал он и, поднявшись, взял Нерру за руку. — Пойдем наверх, подальше от всего этого. Попозже я пошлю кого-нибудь за Альрис.

— Он и вправду умер, — пробормотала Нерра первые разумные слова, которые услышал от нее Ханнер.

— Умер, — коротко кивнул он.

— Лорд Кларим хотел, чтобы я рассказала ему, что задумал дядя Фаран. — Нерра наконец выпрямилась, но на ногах держалась покуда нетвердо. — Этого я сделать не смогла, и тогда он предложил, чтобы я уговорила дядю согласиться на изгнание. Мы как раз дожидались правителя Азрада, чтобы поговорить обо всем этом.

— У тебя ничего бы не вышло, — пробормотал Ханнер.

— Да, я знаю. Дядя никогда в жизни меня не слушал и всегда поступал как хотел. — Она глянула на мертвого волшебника. — Что ж, по крайней мере он прихватил с собой своего убийцу.

— Интересно, удавалось ли такое кому-нибудь раньше? — пробормотал Ханнер.

Конечно, убил волшебника не Фаран, но из этой ошибки можно будет извлечь пользу.

Да и Гильдия казнила Фарана не за чародейство, но за то, что, будучи главным советником правителя, он долгие годы собирал всякие магические предметы. Именно об этом говорил погибший волшебник.

Это скорее всего означает, что Гильдия пока еще не решилась уничтожить чародеев — по крайней мере официально. Зачем бы им в противном случае объяснять, за что был казнен дядя Фаран?

Кто-то, подумал Ханнер, должен поговорить с Гильдией. Кто-то должен убедить магов, что чародеи не опасны — во всяком случае, те, кто остался жив. Фаран-то безусловно был опасен, но ведь его больше нет.

Кто-то должен поговорить с магами.

В конце концов ведь именно Гильдия и представляет для чародеев настоящую опасность. С Азрадом и городской стражей они справятся без труда — это-то Фаран успел доказать. Покуда чародеи действуют вместе, обычной силой их не победить, только магией.

Магией их можно уничтожить. И не только волшебством. Ханнер понятия не имел, смогут ли чародеи выстоять против орды демонов или же древнего зачарованного оружия, которым пользуются колдуны.

А теперь еще оказалось, что чародея рано или поздно может погубить его же собственная сила — как погубила она Рудиру и Варрина.

Впрочем, эта опасность не наступает внезапно, ее можно предвидеть, с ней можно бороться. Если чародей поймет, что его кошмары — знак того, что пора отказаться от использования своей силы, быть может, он сумеет прожить остаток дней обычной мирной жизнью. Во всяком случае, Ханнер решил для себя, что так и поступит.

Конечно, это может удаться, только если считать, что природа чародейства не принесет никаких новых сюрпризов. В этом Ханнер, да и вообще никто, уверен быть не мог.

Зов кладет предел могуществу чародея. Лорд Азрад боялся, что какой-нибудь чародей может захватить власть в городе, объявить себя правителем вместо него самого; быть может, именно так и собирался поступить Фаран.

Однако такой поступок был бы просто медленным самоубийством. Захватив власть с помощью магии, чародей вынужден будет постоянно применять ее, дабы доказать свою силу, дабы отразить покушения соперников — и чем чаще он будет прибегать к магии, тем скорее услышит зов.

Если б только кто-то мог объяснить это Азраду… и, что куда важнее, Гильдии магов.

Впрочем, это уже не его, Ханнера, проблемы. Он потрудился достаточно. Он отважно боролся с хаосом в Ночь Безумия, а в награду за это был изгнан из своего жилища; он помог чародеям собраться вместе, а в ответ увидел, как был убит его дядя. Да и не умеет он вести умные разговоры — вечно ляпнет что-нибудь не то.

Да, он потрудился достаточно и, правду говоря, сыт всем этим по горло.

— Пойдем, — сказал Ханнер Нерре, отворачиваясь от лежащих на полу обломков. — Пойдем наверх, сестренка.

Глава 37

Манрин смотрел из окна третьего этажа особняка на Высокой улице. Зевакам понадобилось с четверть часа, чтобы просочиться назад к дому после того, как лорд Фаран увел свой отряд ко дворцу, но они возвратились и снова принялись швырять кирпичи и камни.

Ни один из этих снарядов, впрочем, в дом не попал. Чародеи отбрасывали их прочь. Нападающие занимались делом совершенно бессмысленным, что их, однако, не останавливало.

Никто никогда не осмелился бы вот так швырнуть камнем в волшебника. Магов уважали. Чародеев, по крайней мере пока, — нет.

Лорду Фарану придется это менять.

Манрин немного поразмышлял над этим — что нужно сделать, чтобы к тебе стали относиться иначе? Что такого есть в волшебниках, чего нет в чародеях?

Разумеется, маги существуют давно. Они носят одежды, каких не носит больше никто. И у них есть Гильдия магов и четкие законы. Они — привычная часть мира, а чародеи непривычны и чужды. Чародеи выглядят, как обычные люди, но таковыми не являются, а это пугает. Народ не знает, чего от чародеев ждать и что они вообще такое.

На все это лорду Фарану стоит обратить внимание, когда он отберет власть над городом у лорда Азрада — а Манрин не сомневался, что именно так и будет. Ему придется придумать чародеям специальные одежды и создать для них свод правил, а потом послать кого-нибудь разъяснить это все людям. Правила должны быть логичными и понятными, только это поможет чародеям стать своими для горожан.

И надо убелить тех людей, снаружи, что чародеи не похищали их друзей и родню.

Покуда лорд Фаран не сделал ничего из этого. Он собрал чародеев вместе, что неплохо само по себе, ибо их сила — в числе, дал им вождя и зачатки организации, помог выяснить, кто из них что может, но они так и остались разношерстной, неспаянной толпой, которую он укрыл в своем особняке; и он так и не выработал для них правил поведения. Он даже не попытался поговорить с камнеметателями там, за оградой, об их пропавших близких.

Непременно нужно поговорить об этом с лордом Фараном, решил Манрин.

Тут он заметил, что собравшиеся смотрят не на дом, а на восток — вдоль Высокой улицы. Волшебник высунулся из окна и тоже посмотрел влево.

По улице бежали — и летели — люди. Чародеи возвращаются из дворца! Манрин заулыбался было, решив, что это означает одержанную победу, но улыбка быстро увяла.

Почему они бегут?

— Нет, — пробормотал он. — Только не это!

Он не видел ни яркой зеленой юбки и рыжих волос Рудиры, ни многоцветной туники Варрина, ни шелков Фарана. Манрин не знал, что это означает, но начал предчувствовать неладное.

Тут первые бегущие чародеи приблизились к зевакам, и словно гигантская рука смела тех с улицы. Перед домом сразу стало пусто.

Те, кто вернулся, через пару секунд будут в доме. Надо спуститься и встретить их, решил Манрин, а заодно и узнать, что произошло. Он направился к лестнице.

Минутой позже он, задыхаясь, добрался до первой площадки. Все эти подъемы и спуски не для его лет, и зачем вообще в Этшаре Пряностей строят такие высокие дома?.. В Этшаре-на-Песках лишь несколько зданий выше двух этажей — дворец, Большой маяк и Главные Врата. Почвы там не те, им не выдержать ничего высокого без помощи волшебства или огромной удачи. Строить дом в четыре этажа — хвастовство даже здесь; дома же у Манрина это было бы просто нелепостью.

Ко времени, когда волшебник спустился до середины второго пролета, нижний этаж заполнился перепуганными людьми и гудел от множества голосов.

Одним из пришедших оказался Ульпен; он посмотрел вверх и позвал:

— Наставник!

Манрин остановился.

Другие чародеи услышали Ульпена и тоже посмотрели вверх, на Манрина. Старый волшебник слышал, как они негромко переговариваются.

— …он волшебник, он все знает про магию…

— …может поговорить с Гильдией…

— …привык управлять…

— …опытный…

— Хозяин, — громко сказал Ульпен, — лорд Фаран мертв. Согласен ли ты стать нашим вождем?

Манрин нахмурился. Предложение мальчишки просто смешно. А лорд Фаран? "Мертв", — сказал Ульпен…

Такого поворота Манрин не ожидал. Ему казалось, что лорда Фарана не остановит ничто, может быть, только отпор всей Гильдии.

— Что произошло? — спросил он. — Как он умер?

— Волшебник обратил его в камень, — крикнула Кирша.

— Но он успел убить волшебника, — добавил кто-то.

Значит, Гильдия все-таки вмешалась. Плохо. Манрин надеялся, что Гильдия так или иначе, но придет в конце концов на помощь собратьям-магам.

— Нам нужен вождь, учитель, — сказал Ульпен.

Манрин иронически фыркнул.

— Я старик и к тому же волшебник. Я не лорд. Я даже не из этого города.

— Но нам нужен хоть кто-нибудь, наставник. Ты был магистром, пусть и не лордом, а разве это не более подходит для предводителя магов?

— Похоже, ты уже принял командование, Ульпен. — Манрин постарался, чтобы слова прозвучали с одобрением. Пусть думают, что эта идея ему нравится. Если кому-нибудь предстоит столкнуться с гневом Гильдии, лучше, если это будет кто-то другой. К тому же подмастерье Гильдия может и пощадить.

— Я?! — Ульпен задохнулся, прижав руку к груди. — Но мне только шестнадцать!

— А мне — сто одиннадцать: многовато, чтобы сражаться с солдатами.

— Мы будем драться вместо тебя! — выкрикнул Отисен. Его нестройным хором поддержали другие.

Манрин вздохнул. Ясно, отделаться от этого будет не просто — но так же ясно, что если кому и удастся договориться с Гильдией, то только ему, как наиболее в этом опытному.

Но он по-прежнему не желал этой чести.

— Неужели не найдется никого более подходящего? — вздохнул Манрин. — Например, этот молодой лорд, Ханнер?

— Он даже не чародей, — сказал Ульпен.

— И потом, он не вернулся с нами, — добавила Кирша. — Он остался во дворце, с сестрой.

— Остался?.. — донесся с края толпы голосок леди Альрис. Когда чародеи возвратились из дворца, она сидела в гостиной, а теперь подошла к дверям и все слышала.

Ей отозвалось сразу несколько голосов, и собрание на миг обратилось в гудящий улей. Шелла, бывшая ученица-ведьма, стояла в углу и безуспешно пыталась что-то сказать: за общим шумом ее просто не слышали. Видно было, что она вот-вот заплачет.

Это было уж слишком. Манрин никогда не мог вынести вида плачущего ребенка, а Шелла напоминала ему его правнучку Планетт.

— Тихо! — рявкнул он, усилив голос чародейством, как научила его Рудира.

Упала тишина. К Манрину повернулось с дюжину встревоженных лиц.

— Похоже, ваш новый вождь все-таки я, хочется мне этого или нет, — заговорил он. — Ну что ж, если мне вами предводительствовать, я должен знать, кто такой каждый из вас, на что он способен и что происходило до сих пор. Как вы, должно быть, заметили, я провел большую часть времени наверху, изучая события с помощью той магии, какая еще подвластна мне. Кое-что из случившегося здесь я упустил, хотя выяснил много такого, о чем вы и понятия не имеете. Я многое обдумал и собирался поговорить с лордом Фараном по его возвращении, но коли уж вышло так, что он умер, придется мне воплощать свои замыслы самому. Сначала, однако, мне необходимо точно узнать, что произошло с лордом Фараном и со всеми вами. — Волшебник указал на Ульпена. — Будете рассказывать все по очереди, начиная с моего ученика.

Следующие два часа Манрин расспрашивал чародеев. Он узнал про зов и про то, как он увлек Рудиру и Варрина; узнал и про жуткую смерть лорда Фарана от рук Гильдии магов. Он устроил перекличку и выяснил, кто из чародеев вернулся, а кто ушел домой, сбежал или где-то спрятался. А еще, как прежде Фаран, он рассортировал чародеев по степени силы.

Сделав все это, Манрин решил, что достаточно хорошо представляет себе происходящее, и оно ему очень не понравилось. Варрин нанес серьезный ущерб дворцу, а Фаран убил высокопоставленного члена Гильдии — казни в ней никогда не доверяли волшебникам низкого ранга. Да и все чародеи в целом основательно настроили против себя город, пройдя маршем по улицам.

Но, может быть, размышлял Манрин, еще не поздно все исправить. Смерть Фарана, какой бы горькой утратой она ни была, превращала их бывшего вождя в очевидную мишень для гнева и недоверия горожан. Чародеи смогут обвинить лорда Фарана во всех совершенных ими проступках и тем освободить выживших от всякой ответственности.

Но им придется выказать себя истинными магами, законопослушными горожанами, а не таинственной, беззаконной и злобной силой.

Манрин начал было объяснять все это своим новым последователям, но его почти сразу прервала Кирша.

— Как это сделать? — требовательно поинтересовалась она.

— О чем ты? — не понял ее Манрин.

— Как доказать, что мы обычные маги? Мы собрались со всего города, у каждого — свое прошлое, никто из нас не был подмастерьем и не изучал должным образом ремесла. Ты только взгляни на нас!

— Ты, конечно, права, — признал Манрин. — Я думал об этом. Пожалуй, нам стоит сделать что-нибудь, чтобы выглядеть одинаково… хотя бы похоже. Может, выкрасить все одежды в один цвет? Лучше всего был бы алый. Где этот слуга — Берн, да? Наверно, он смог бы помочь…

— Он на кухне или в кладовой, — откликнулась Шелла. — Я схожу поищу.

— Перекрасить все в алое нам не удастся, — вмешалась Дессет. — Темное красным не сделать: проступит, сколько ни крась. Нам нужны новые одежды.

— Можно выкрасить в черное, — предложил Отисен. — Черное перекроет что угодно.

— Тогда мы будем похожи на демонологов, — возразила Алладия.

— А что в этом плохого? — спросила Дессет. — Демонологи — маги, это все знают, и если и недолюбливают их, то уж кирпичами в окна точно не швыряют.

— Верно, — согласился Манрин. — Быть по сему — отныне и впредь чародеи носят черное.

— Но нас станут считать демонологами! — продолжала спорить Алладия.

— Лучше демонологами, чем чародеями, я так скажу, — хмыкнул Йорн.

— Наш цвет — черный, — повторил Манрин. — Вы избрали меня вождем, и я повелеваю вам носить черное — если, конечно, Берн сумеет раздобыть нам краску.

Дессет кивнула.

— К тому же черное всем к лицу.

Манрин не был уверен, что все считают так же, но не собирался позволять своим соратникам спорить из-за мелочей.

— Кроме того, нам нужна реклама, — заявил он. — Обычные маги приносят пользу и зарабатывают себе этим на жизнь. Ну так что ж, мы тоже можем делать то, за что люди станут платить: лечить раны, вскрывать замки, ломать и чинить вещи. Пусть все узнают об этом. Сейчас — спасибо тем, кто натворил всяческих безобразий в Ночь Безумия, — нас считают ворами и дебоширами, а не добрыми гражданами, и нам необходимо изменить такое мнение о нас. Кое-кто из нас отправится приводить в порядок дома и лавки, разоренные в Ночь Безумия. А еще, поскольку народ думает, будто это мы похитили тех, кто исчез из своих постелей в ту ночь, нам предстоит убедить всех, что это не так.

— Это каким же образом? — выкрикнул Йорн. — Что нам им говорить?

— Говорите правду, — отвечал Манрин. — В конце концов нам поверят.

— А как быть с рекламой? — спросила Кирша. — Не можем же мы просто вывесить объявления?..

— Конечно, нет, — согласился Манрин. — Тут нам придется полагаться покуда на личные связи. Те, у кого есть друзья и семьи, дадут им знать. Слухи разойдутся, как круги по воде.

— Ты всерьез думаешь, что нас станут нанимать? — не унималась Кирша.

Не успел Манрин ответить ей, как его опередил Зарек:

— Можно ли нам оставаться здесь? Кто теперь хозяин этого дома? Ведь лорд Фаран умер…

Манрин собрался ответить Кирше, но осекся, приоткрыв рот.

— Не знаю, — признался он наконец. — У лорда Фарана есть дети? Или наследники — родители лорда Ханнера?

— Наши родители умерли, — подала от дверей гостиной голос леди Альрис. — Если у дяди Фарана и есть признанные им дети, я про них не знаю. Думаю, что ближайшая его родня — мы трое: Ханнер, Нерра и я.

— Благодарю, леди Альрис, — проговорил Манрин. — Тогда, если не сделано других распоряжений, имуществом ныне владеет лорд Ханнер — конечно, с учетом обязательства содержать сестер.

— Здесь ли Берн? — спросила Альрис. — Он должен знать.

— Он здесь! — крикнула Шелла, ведя Берна за руку через толпу от дверей столовой.

— Прекрасно! — сказал Манрин. — Берн, леди Альрис, не могли бы мы где-нибудь поговорить втроем? — Они не возражали; Манрин улыбнулся и продолжил: — Итак! Все мы видели, что противостояние правителю и его гвардии ведет в тупик. Лорд Фаран имел хорошие намерения и совершил доброе дело, собрав нас здесь и показав, что мы собой представляем, — но только пытаться захватить власть в городе не для нас. Все, что нам надо, — это отыскать себе место, и чтобы остальной город признал его нашим. Пока я буду беседовать с леди Альрис и Берном, подумайте, как нам добиться этого, как сделаться полезными, чтобы нас принимали и нам радовались. Судя по всему, пока что мы остаемся здесь: лорд Ханнер не пришел и не изгнал нас, — но необходимо учитывать, что нам может понадобиться перебраться отсюда. Если вас появятся вопросы или предложения, подойдите ко мне позже, и мы все обсудим.

Закончив речь, он кивнул Берну и Альрис, повернулся и пошел вверх по лестнице.

Они поднялись в кабинет на третьем этаже и там долго обсуждали хозяйственные проблемы и историю семьи лорда Фарана.

Новости были и хороши, и плохи. У лорда Фарана не было другой семьи, кроме детей его сестры, и, насколько было известно, ни одна из его знакомых дам не заявляла ни что носит его дитя, ни что он женился на ней. Если наследник лорда Фарана лорд Ханнер — прекрасно; конечно, чародей был бы предпочтительнее, но лорд Ханнер сочувствует им, что тоже неплохо.

Плохие новости сообщил Берн. Домашние запасы подходят к концу. До рынка он может добраться, только если какой-нибудь сильный чародей перенесет его через дозоры на улице. Но самое худшее — заканчиваются выданные на хозяйство деньги, он все покупает в кредит. До сих пор, да и то не всегда, выручало имя лорда Фарана, а теперь, когда распространится весть, что он умер, с кредитами можно проститься.

Чародеям нужно немедленно отыскать другой источник дохода. Этот вопрос оказался куда более насущным, чем считал Манрин.

Конечно, в Этшаре-на-Песках у него есть собственные деньги, да и у некоторых чародеев — полные кошельки, но даже если и так, им все равно надо побыстрее начинать зарабатывать.

В коллекции магических ингредиентов, собранных Фараном, в его бесчисленных ящичках, хранилось с полдюжины кровавиков, а если на такой камень наложить чары Постоянной Сытости, то тот, кто его носит, не будет нуждаться ни в еде, ни в питье. Но даже учитывая, что далеко не все чародеи возвратились из дворца в особняк, в доме все равно было куда больше полудюжины человек. Кроме того, чары кровавика не слишком полезны, если носить камень чересчур долго. Одна-две недели вреда, конечно, не принесут, но если срок обернется месяцами…

Трудно поверить, подумал Манрин, как изменилась его жизнь всего за три дня. Он был уважаемым и богатым волшебником, магистром, окруженным семьей и друзьями, а теперь он — изгой, ворлок, размышляющий, как наскрести денег на еду.

Манрин покачал головой. Он слишком стар для такой жизни.

Побеседовав несколько минут, Берн удалился готовить ужин — именно от этого занятия его оторвала Шелла. Манрин и Альрис остались в кабинете одни. Манрин попытался расспросить Альрис о планах дядюшки и о том, чего можно ожидать от Ханнера, но девушка явно не горела желанием обсуждать эти проблемы.

Да и зачем ей это? Она не была чародейкой — обычная девушка, которая только что потеряла дядю и горевала о нем, хотя, возможно, при жизни не слишком его любила. Ей хотелось одного — вернуться во дворец, к родне и привычной жизни.

И все же Манрин беседовал с ней, пока Шелла не пришла звать их на ужин.

За едой Альрис мрачно молчала, а чародеи вокруг обсуждали, что и как им делать. Надо побыстрее вернуть ее домой, во дворец, размышлял Манрин, делая вид, что слушает Отисена, строившего планы применения чародейства на отцовской ферме.

И Отисена тоже надо отправить домой.

Вообще-то всем чародеям не худо бы возвратиться по домам — по крайней мере тем из них, у кого есть дом. Наверняка большинство из них родные примут обратно. Они смогут утверждать, что это лорд Фаран сбил их с пути истинного — после того, как свихнулся сам.

Но те, кто сейчас был в доме, уходить не собирались, а Манрин не хотел прогонять их.

Да и не у всех из них есть дом. У Зарека, например, его нет. А сам Манрин — что хорошего сулит ему возвращение домой, в дом волшебника, раз он уже не может должным образом заниматься волшебством? Что за радость Ульпену и Шелле возвращаться к обучению, которого они никогда не смогут завершить?

Нет, кое-кому, несомненно, лучше оставаться здесь. Обсуждение того, что им надлежит делать, тянулось еще долго после ужина и не закончилось до тех пор, пока Манрин не стал откровенно зевать и не заявил, зажегши свечу, что отправляется спать.

На площадке лестницы он помедлил. Они с Ульпеном делили одну из спален; но теперь он стал вождем и занял место лорда Фарана. Почему бы в таком случае не занять и хозяйскую постель? Он прошел по коридору в северное крыло и, распахнув двойные двери, оказался в просторной спальне. Да, подумал он, замерев на пороге и оглядывая статуи и остальное убранство, здесь стоит провести ночь хотя бы для того, чтобы потом поведать об этом внукам. Он поставил свечу на ближний столик и лег.

Он так устал, что незнакомая обстановка не помешала ему мгновенно провалиться в сон.

Глава 38

Манрин не знал, сколько он проспал до того времени, когда начал видеть сон. Он тотчас понял, что это не простой сон, а после всего того, что ему сегодня рассказали о зове, он был даже рад, что видит нечто волшебной природы, а не первый кошмар чародея.

Во сне Манрин очутился в незнакомой, совершенно пустой комнате, а перед ним стояла Итиния с Островов, старший магистр Этшара Пряностей и, по слухам, член Внутреннего Круга Гильдии магов. Четкость деталей и неловкое, напряженное поведение Итинии убедили Манрина, что ему и впрямь приснился наведенный сон.

— Заклятие Ниспосланного Сна? — осведомился он, видя, что Итиния не торопится заговорить первой. — Малое или Великое? Ты можешь слышать меня?

— Могу, — ответила Итиния. — Это Великое Заклятие Ниспосланного Сна, так что мы можем говорить свободно.

Это ободрило Манрина. Великое Заклятие требовало намного больше сил; если б Гильдия хотела только передать Манрину послание, было бы применено Малое Заклятие, при котором речь передавалась только в одном направлении — от волшебника к его адресату. Великое Заклятие позволяет вести во сне диалог — стало быть, с ним желают поговорить.

— Насколько я понимаю, — вслух сказал Манрин, — Гильдии угодно кое-что со мной обсудить?

— Совершенно верно, — кивнула Итиния. — Нам известно, что ты и твой подмастерье Ульпен — чародеи, подобно другим пятидесяти с лишком магам разной силы и опыта по всей Гегемонии Трех Этшаров.

Во сне Манрин ошеломленно заморгал. Он и понятия не имел, что кроме него и Ульпена есть и другие маги-чародеи.

— Пятьдесят с лишком? — переспросил он. — И где же они?

— Повсюду, — ответила Итиния. — Четырнадцать, например, в стенах Этшара Пряностей.

— В этом доме?

— Нет, в своих собственных жилищах. Ну да это не важно. Магистр Манрин, я здесь для того, чтобы поговорить не о других, а о тебе.

— Вот как! И о чем же ты желаешь поговорить?

— Магистр, тебе хорошо известны правила Гильдии. Волшебникам запрещено осваивать иные виды магии.

— Но ведь я ничего не осваивал, — возразил Манрин. — Чародейство само свалилось на меня.

— Да, и это нам известно. Тем не менее сейчас ты и чародей и волшебник, а Гильдия такое запрещает. Слишком мало нам еще известно о чародействе, чтобы идти на подобный риск. И слишком во многом враждебны друг другу сила чародеев и сила волшебников.

— И что же мне тогда делать? Я ведь не могу перестать быть чародеем, верно? Или вы нашли способ обратить происшедшие со мной изменения?

— Нет, — ответила Итиния. — Ты не можешь перестать быть чародеем. Перемена, похоже, необратима. Впрочем, магия, которой ты сейчас обладаешь, исходит не из глубин твоего существа, а из внешнего источника. Вряд ли это окажется достаточным, если ты будешь от него отрезан. Ты мог бы по-прежнему оставаться чародеем, но не в силах был бы применять чародейство.

— Неужели это возможно? — озадаченно спросил Манрин.

— Нет — пока ты остаешься в этом мире, но ведь у Гильдии есть доступ в места, которые существуют за его пределами. Если согласишься, тебя отправят туда в изгнание.

Манрин задумался, но ненадолго.

— Я не согласился на изгнание, к которому приговорил меня правитель Азрад, — сказал он. — С какой стати мне подчиняться вашему приговору?

— Правителю Азраду ты не приносил клятвы верности, зато, став подмастерьем волшебника, ты принес такую клятву Гильдии магов.

Итиния, безусловно, была права, но Манрин не хотел так легко сдаваться.

— Уйти из этого мира… Насколько я понимаю, места вне его, о которых ты говорила, — творения магии?

— Да.

— Значит, они невелики? Даже не деревушки?

— Да.

— И я должен буду добровольно провести остаток дней в тюрьме?

— Да.

— И вы считаете, что я на такое соглашусь?

— Если хочешь оставаться волшебником — да.

— Да как же я могу не быть вол… — Манрин осекся на полуслове и даже во сне ощутил, как стремительно отхлынула кровь от лица. — О нет! — пробормотал он.

— Ты можешь перестать быть волшебником, — сказала Итиния, указывая на его пояс.

И Манрин увидел во сне, как его кинжал, его бесценный атамэ сам собой выскользнул из ножен и повис в воздухе перед его глазами, заполнив собою, казалось, весь мир. Фигура Итинии отдалилась, хотя оба они по-прежнему находились все в той же небольшой пустой комнате.

— Без атамэ ты не будешь волшебником, — прозвучал ниоткуда голос Итинии. — Сломай его — и мы дозволим тебе жить в мире.

— Но в нем частица моей души! — воскликнул Манрин. — Без атамэ я перестану быть собой.

— И тем не менее ты должен сделать выбор, — неумолимо проговорила Итиния. — Либо ты чародей — либо волшебник.

— Если б я мог выбирать, то остался бы волшебником! — огрызнулся Манрин. — Но у меня нет выбора — я и тот, и другой!

— Гильдия не позволит тебе остаться и чародеем и магом, — отчеканила Итиния. — Сломай атамэ или отправляйся в изгнание за пределы мира — или умри.

Манрин горестно взглянул на паривший перед ним кинжал.

— Я прожил волшебником в мире девяносто восемь лет, и всегда при мне был атамэ.

— А теперь Гильдия запрещает тебе это. Ты клялся подчиняться решениям Гильдии.

Во сне Манрин потянулся к кинжалу, и атамэ, ощутив близость его пальцев, чуть заметно задрожал.

— Если я сломаю атамэ, вы оставите меня жить в мире, — пробормотал Манрин. — Значит, Гильдия решила не уничтожать чародеев?

Итиния заколебалась,

— Если ты сломаешь атамэ, мы не убьем тебя сейчас, — наконец сказала она.

Манрин устало прикрыл глаза.

— Зато, быть может, убьете позже, — проговорил он. — Стало быть, Внутренний Круг еще не решил, что делать с чародеями?

— Не решил, — признала Итиния.

Тогда Манрин открыл глаза, схватил атамэ и сунул его в ножны на поясе.

— Я этого не сделаю, — отрезал он. — И прошу вас хорошенько обдумать свое решение.

— Мы уже обдумали, — сказала Итиния. — Мы спорили много дней и хотя до сих пор не решили, что делать со всеми чародеями, но зато решили ужесточить существующие правила. Все аристократы, которые стали чародеями, должны отречься от своих титулов либо умереть; все волшебники, которых постигла та же участь, должны уничтожить свои атамэ или согласиться на вечное изгнание из мира — либо умереть. Что делать с представителями прочих магических школ, пускай решают их собратья. Впрочем, нам известно, что чародеи не могут ни обращаться к богам, ни вызывать демонов, так что мы не боимся ни чародеев-жрецов, ни чародеев-демонологов.

— Я этого не сделаю, — повторил Манрин. — Я не откажусь ни от своей свободы, ни от опыта, который нажил почти за столетие.

— Тогда нам придется убить тебя.

— Что ж, попробуйте, — сказал Манрин, — но помните, что я — предводитель целого отряда чародеев и пока еще владею прежними способами защиты — в первую очередь вот этим атамэ, который вы требуете уничтожить! Моя смерть обойдется вам дороже, чем вы думаете, а вражда с чародеями — это отнюдь не пустяк! Мы не так слабы, как ведьмы или колдуны. Не забудь, что лорд Фаран, погибая, уничтожил своего палача!

— Мы это помним, — сказала Итиния.

И с этими словами она исчезла, а Манрин проснулся на громадном ложе Фарана и, открыв глаза, уставился в темноту.

— Защита… — пробормотал он, наугад отшвырнув одеяла. — Мне нужна защи…

И тут на его горле сомкнулись когтистые нечеловеческие руки. В окна спальни и из-под неплотно прикрытой двери лился слабый свет, но Манрин никого не разглядел — напавший на него был невидим.

— Фенделов Убийца, — тихо проговорил он. — Хороший выбор. И вы, конечно, не дали мне времени подготовиться — это было бы глупо. Как я сразу не догадался!

Незримая хватка усилилась — и больше уже Манрин не мог ни говорить, ни дышать.

Глава 39

Утром восьмого дня летнежара лорд Ханнер проснулся во дворце — в своей собственной комнате, в своей собственной постели — и несколько минут попросту блаженствовал, радуясь тому, что наконец-то вернулся домой.

Потом он вспомнил, как и почему оказался здесь, вспомнил, что дядя Фаран мертв, и вся его радость улетучилась.

Вполне возможно, что эта комната больше и не будет принадлежать ему. Ханнер жил здесь только потому, что дядя Фаран был главным советником правителя; теперь же дядя не просто покинул службу, а умер. Если Ханнер либо его сестры не найдут себе должности на службе у правителя, Азрад скорее всего рано или поздно выставит их из дворца.

Дядя умер. Ханнер до сих пор еще полностью не осознал этот факт. Фаран превратился в каменную статую и разбился. Окаменевшего человека порой можно и воскресить — зависит от того, какое при этом использовали заклинание, — но никто не сможет склеить разбитую статую, а потом вернуть ее к жизни. Фаран полностью, окончательно мертв.

Не будет ни похорон, ни погребального костра, с дымом которого душа Фарана взлетит к небесам. Можно, конечно, собрать его окаменевшие останки, но в этом нет никакого смысла, что бы ни произошло с его душой, этого уже не исправить. Возможно, его дух все еще витает здесь, во дворце, а со временем, быть может, станет даже и местным привидением. Поговаривали, что во дворце уже живет с полдюжины совершенно безвредных призраков; правда, Ханнер никогда их не встречал. Быть может, душа Фарана навеки застряла в камне или же каким-то образом вырвалась на свободу, когда статуя разбилась. Возможно все, а что случилось на самом деле, Ханнер не знал.

И скорее всего уже никогда не узнает. Некромантия — штука дорогостоящая и ненадежная.

Ханнер сел в постели и тяжело вздохнул. Как бы он этого ни хотел, жизнь его никогда уже не будет такой, какой была до Ночи Безумия. Дядя Фаран мертв, и он, Ханнер, больше не сможет служить его помощником; придется подыскивать себе новую должность.

Дядя Фаран мертв.

И Ханнер вдруг разрыдался.

Сколько он себя помнил, дядя Фаран всегда был рядом, даже когда еще были живы родители Ханнера и его сестер. После того как отец Ханнера бесследно пропал, Фаран помогал его матери, своей сестре, растить троих ребятишек.

А когда умерла и мать Ханнера, Фаран взял племянников к себе и заботился о них. Кроме него, у них никого не было.

Ханнер любил и уважал своего дядю. Это была не совсем та же любовь, какую он питал к своим родителям: Фаран никогда не был ему настолько близок, да к тому же он частенько пренебрегал желаниями племянников, делая то, что считал для них наилучшим. И все же он всегда был рядом, всегда старался, чтобы Ханнер, Нерра и Альрис ни в чем не нуждались. Он был главой семьи, осью, вокруг которой вращалась вся их жизнь.

Теперь эта ось исчезла, и самым старшим в семье оказался Ханнер.

Он еще поплакал, сидя в постели, но в конце концов справился со слезами и старательно вытер краешком простыни мокрые глаза. Окончательно придя в себя, Ханнер выбрался из кровати и оделся.

Нерра сидела в гостиной у окна, которое выходило на восточную часть Старого города. Ханнер мог бы побиться об заклал, что она тоже плакала.

— Поверить не могу, что его больше нет, — тихо проговорила она.

— Знаю, — так же тихо отозвался Ханнер.

Фарана больше нет — а это значит, что Ханнер как самый старший сделался главой семьи. И стало быть, теперь именно он должен заботиться о своих сестрах.

Нерре-то уже восемнадцать, и она может сама о себе позаботиться, а вот Альрис…

Альрис пока осталась в доме дяди Фарана — по крайней мере Ханнер всей душой надеялся на это, раз уж ее нет здесь, во дворце. Надо бы привести ее сюда, но если правитель до сих пор не разрешает никому входить во дворец…

Что ж, если так, то это просто глупо. Чародеи доказали, что если они пожелают войти во дворец, Азраду их не остановить. Если этот нелепый приказ все еще в силе — что ж, Ханнер сумеет провести сюда Альрис тайком. В крайнем случае, воспользуется своей чародейской силой.

Хотя отныне ему надлежит быть очень, очень осторожным, чтобы никто не догадался, что он чародей. Правитель Азрад приговорил чародеев к изгнанию, Гильдия магов, возможно, захочет и вовсе уничтожить их, — а Ханнеру не улыбалось ни то, ни другое.

Прежде всего он сейчас глава семьи. Если его изгонят из города, как же он будет заботиться об Альрис? Ее-то изгонять не за что.

Нет, определенно, сразу же после завтрака нужно будет отправиться за Альрис и привести ее во дворец.

— Ты уже ела? — спросил он вслух.

— Я не голодна, — отмахнулась девушка.

— Послушай, Нерра, я ведь знаю, что ты, как и я, горюешь но дяде, по сегодняшний день может выдаться на редкость хлопотным. Вполне вероятно, что правитель Азрад сегодня же выставит нас из этих покоев. Честное слово, тебе просто необходимо поесть.

Нерра ничего не ответила, но все же соскользнула с подоконника и направилась к двери. Ханнер последовал за ней.

В кухне Ханнер присмотрел за тем, чтобы Нерра съела до крошки свою порцию хлеба с солониной. Наблюдая за сестрой, он гадал, не найдется ли в потайных комнатах особняка дяди Фарана пары-тройки кровавиков; быть может, Манрин согласится наложить на них заклинание. Кровавик сможет поддержать силы Нерры, покуда она не справится со своим горем. Хотя помощником Фарана в делах был Ханнер, именно Нерра из них троих была ближе всего с дядей.

Впрочем, подумал Ханнер, связываться с Манрином, волшебником-чародеем, может быть опасно; скорее уж им стоило бы пойти в Волшебный квартал и купить нужное заклинание.

Но разумнее всего сделать это уже после того, когда он приведет Альрис. Тем более что Высокая улица гораздо ближе.

А если правитель решит-таки вышвырнуть их из дворца, им так или иначе придется какое-то время пожить в особняке на Высокой улице.

Сейчас же им следует хорошенько поесть. Ханнер посмотрел на свои руки и только теперь сообразил, что сам до сих пор не проглотил ни крошки. Он взял ломтик солонины и принялся старательно жевать.

Пока они ели, в кухню то входили, то выходили люди, спеша каждый по своим делам. Картина была такой привычной, что у Ханнера защемило сердце. Ни смерть Фарана, ни появление чародеев, ни разрушение приемного зала — ничто не смогло нарушить привычного хода здешней жизни. Единственным заметным изменением было отсутствие Хинды — еще неделю назад она бы деловито сновала из кладовой в кухню и обратно, исполняя поручения поваров.

Правда, с Ханнером и Неррой никто не заговаривал. Они молча доели завтрак, отряхнули с рук крошки и знакомыми коридорами направились к своим покоям…

Где и обнаружили, что перед дверью в покои ожидают их Альрис, Берн и пара кряжистых стражников.

— Что случилось? — крикнул Ханнер, подбегая к ним.

Альрис косо глянула на одного из стражников, и тот пояснил:

— Леди Альрис привела с собой во дворец этого человека, а мы не хотели оставлять их без присмотра.

— Может, он чародей и заколдовал ее, — прибавил второй стражник.

— Берн? — удивился Ханнер. — Берн вовсе не чародей. Он домоправитель моего дяди.

— Именно это я им и сказала! — зло воскликнула Альрис.

— Верно, леди, но после всех недавних неприятностей мы должны быть осторожны.

Второй стражник хотел что-то сказать, но замялся.

— В чем дело? — спросил Ханнер.

— Милорд, — неловко проговорил солдат, — правда ли, что ваш дядя умер? Мы слыхали об этом, но ты же знаешь, что такое дворцовые слухи.

— Знаю, — согласился Ханнер, — но на сей раз это чистая правда. Лорд Фаран мертв.

— Его убили волшебники?

— Да.

— Я вам очень сочувствую, милорд, — искренне сказал солдат.

У Ханнера перехватило горло.

— Спасибо, — ответил он и на миг зажмурился, чтобы сдержать слезы. — Могу я тебя тоже кое о чем спросить?

— Конечно, милорд.

— Каково сейчас положение во дворце? Еще пару дней назад по приказу правителя сюда не впускали никого, боясь, что во дворец проникнут чародеи, но вот вы же впустили Аль… то есть леди Альрис и Берна. Значит, этот приказ отменили?

— Ну да, — ответил стражник. — Еще прошлым вечером. В конце концов чародеи вчера доказали, что если они захотят войти, их не остановить. Нам ведь понадобятся рабочие, чтобы исправить разрушения, и волшебники, чтобы защитить нас от новых бед, — так какой же смысл держать дворцовые ворота закрытыми? Вот мы и вернулись к прежним правилам — впускать всякого, кто знает пароль или у кого есть дело во дворце.

— Разумно, — кивнул Ханнер. Он едва удержался от искушения прибавить: тем более удивительно, что правитель Азрад на это согласился. — Если вы слыхали о смерти моего дяди, то, может быть, знаете, кто займет его должность?

Солдаты переглянулись.

— Поговаривают, что главным советником правителя станет лорд Ильдирин, — сказал один.

— Или лорд Караннин, — прибавил другой.

— Или даже лорд Азрад Младший, — заключил первый солдат.

— Стало быть, правитель намерен передать эту должность своему родственнику?

— По-моему, он никому больше сейчас не доверяет.

— Кроме нас, конечно, но мы же не придворные.

Ханнер поморщился.

— О да, конечно, — согласился он. — А не знаете ли вы, что правитель Азрад намерен сделать с чародеями?

Солдаты снова переглянулись.

— Об этом мы, милорд, говорить не можем, — сказал один из них. — В конце концов вы ведь были вместе с теми чародеями — вдруг они сейчас слушают наш разговор при помощи своей магии?

Ханнер улыбнулся.

— Такое чародеям не под силу, — сказал он. — Их магия работает совсем по-другому.

— Да откуда же мне это знать, милорд? — отмахнулся стражник. — Ворлоки появились совсем недавно. Кто может знать, на что они способны?

— Лучше уж поберечься, — прибавил другой.

— А насчет меня вы что-нибудь слышали?

— Я — ничего, милорд.

Второй стражник только молча развел руками.

— Что ж, спасибо вам, — заключил Ханнер. Он видел, что Альрис косится на него сердито и нетерпеливо, а у Берна весьма озабоченный вид. Указав на Берна, он прибавил: — Я свидетельствую, что этот человек — домоправитель лорда Фарана и что вчера по крайней мере он не был чародеем. Если только за ночь его не зачаровали — он самый обычный человек.

— Благодарю, милорд. — Стражник поглядел на своего сотоварища. — Что же, мы тогда, пожалуй, пойдем.

— Хорошо, — сказал Ханнер. — Спасибо вам, что проводили сюда леди Альрис и Берна.

Солдаты разом отвесили ему короткий поклон и заторопились прочь, а Ханнер отпер дверь в покои.

— Ты уже знаешь, что дядя Фаран умер? — спросила Нерра.

— Да, — ответила Альрис. — Это просто ужасно! Бедный дядя Фаран!

— Это случилось быстро, — неловко заметил Ханнер и, распахнув дверь, пропустил девушек вперед.

Когда все вошли и дверь в покои была закрыта, Ханнер сказал:

— Я так понимаю, ты, Альрис, пришла сюда просто потому, что хотела вернуться домой, но что понадобилось здесь тебе, Берн? Или чародеи выгнали из дома всех, кто не принадлежит к их числу?

Альрис и Берн переглянулись.

— Нет, милорд, — сказал Берн. — Боюсь, мы пришли с дурными вестями, и… в общем, нам нужен ваш совет.

Ханнер похолодел.

— Опять дурные вести? — воскликнул он. — Разве недостаточно того, что дядя Фаран погиб, а Рудира и Варрин сгинули невесть куда?

— Речь идет о том маге, — пояснила Альрис, усаживаясь в кресло.

— Каком маге? О том, что убил дядю Фарана?

— Да нет же, нет! — поспешно проговорил Берн. — О Манрине.

— Что же с ним случилось?

— Сегодня утром мы нашли его в постели мертвым, — сказал Берн. — Ульпен, его подмастерье, сказал, что Манрина убили волшебством — за то, что он отказался исполнить приказ Гильдии магов.

Ханнер на миг задумался, а потом спросил:

— И откуда же Ульпену это известно?

— Гильдия послала ему сон, — ответила Альрис. — С тем же самым приказом. Только он подчинился.

Это было вполне приемлемое объяснение. Ханнеру доводилось слышать о Заклятии Ниспосланного Сна, хотя сам он никогда не испытывал на себе его действие.

— И каков же был приказ Гильдии?

— Этого Ульпен нам не сказал, — ответил Берн.

— Но он говорит, что больше он не волшебник, — прибавила Альрис. — И не подмастерье. Просто чародей — и все.

Ханнер широко раскрыл глаза.

— Я и не знал, что такое возможно!

Альрис пожала плечами.

— Во всяком случае, именно так он говорит.

Ханнер кивнул. Что ж, этого и следовало ожидать. Гильдия магов привела в действие свой закон, как и в случае с дядей Фараном, — аристократ не может владеть магией, а маг — пользоваться разными видами магии.

Манрин и Ульпен стали чародеями не по собственной воле, а потому Гильдия предоставила им выбор — отказаться от одного из видов магии либо умереть. А ведь от чародейской силы отказаться невозможно.

Зато, оказывается, есть способ перестать быть волшебником. Любопытная информация, хотя и не особенно полезная.

Известие о смерти Манрина тоже представляло интерес хотя оно Ханнера особенно не опечалило. Он едва знал старика, да к тому же не видел, какое отношение смерть Манрина имеет к нему лично. Он уже хотел сказать об этом, когда в дверь постучали.

— Я открою, — бросила Альрис, спрыгнув с кресла. Она распахнула дверь, и Ханнер услышал знакомый голос:

— Альрис! Ты уже дома?

— Мави! — воскликнула Нерра, соскользнув с подоконника. — Входи же, входи!

Альрис ввела Мави в комнату, и Нерра от души обняла подругу. Ханнер улыбнулся девушке, но не посмел даже протянуть ей руку.

— Доброе утро, Мави, — сказал он.

— Ханнер! — Девушка одарила его ослепительной улыбкой. — Как приятно видеть всех вас под родным кровом! Я узнала, что вход во дворец снова открыт, вот и пришла навестить Нерру — а вы, оказывается, все здесь! — Тут она заметила незнакомого человека и вопросительно глянула на Ханнера.

— Берн как раз собирался сообщить нам, зачем он пришел, — пояснил Ханнер и бросил на слугу дяди выжидательный взгляд.

— А… ну да, конечно, — пробормотал Берн и, покосившись на Мави, громче добавил: — Все очень просто, милорд. После смерти вашего дяди ты стал законным владельцем особняка на углу Высокой и Коронной улиц, а стало быть, теперь ты мой хозяин. Я пришел узнать, каковы мои новые обязанности — если, конечно, вы решите сохранить за мной прежнее место — и что вы думаете делать с этим домом.

— Лорд Фаран мертв?! — воскликнула Мави и в ужасе зажала рот ладонью.

— Он умер вчера, — сказал Ханнер. — Гильдия магов казнила его за незаконные занятия магией.

— Но он успел убить волшебника, которого они послали, — добавила Альрис. Ханнер не стал с ней спорить: грех убийства незнакомого мага отягощал его душу, и хотя со временем он скорее всего справится с угрызениями совести, каяться именно сейчас совершенно ни к чему.

— Это ужасно! — выдохнула Мави, упав в кресло. Нерра ободряюще погладила ее по руке.

— Извини, что прервали тебя, Берн, — сказал Ханнер, когда Мави наконец успокоилась. — Так о чем ты говорил?

— Я говорил, милорд, что теперь ты старший в семье, а следовательно, наследник лорда Фарана. К тому же он именно тебя назвал таковым в бумагах, которые оставил мне на сохранение, — на случай, если возникнут разногласия.

Тут уже Ханнеру было в пору рухнуть в кресло, но он устоял на ногах. Неужели дядя Фаран и вправду был о нем столь высокого мнения, что назначил своим наследником?

— Это правда? — слабым голосом спросил он.

— Да, милорд. Поскольку лорд Фаран хранил в тайне, что владеет этим особняком, он не желал, чтобы в будущем возникли какие-либо сомнения на этот счет.

Ханнер взглянул на сестер.

— Что ж, — сказал он, — по крайней мере нам будет где жить, если правитель Азрад вышвырнет нас из дворца.

На самом деле это неожиданное наследство значило гораздо больше. Ханнер пока еще не знал, сколько денег оставил им дядя Фаран, зато он видел обстановку особняка на Высокой улице, в особенности собранные дядей магические устройства и ингредиенты. Если все это продать, то денег хватит очень и очень надолго. Собственное будущее и будущее сестер вдруг показалось Ханнеру не таким уж печальным.

— Это если чародеи соизволят пустить нас на порог, — резонно заметила Нерра. — Разве они не захватили дом?

— Их пригласил дядя Фаран, — ответила Альрис, — мы, если захотим, можем и выставить вон. Кроме того, чародеев там уже почти и не осталось: почти все они разбежались, напуганные вчерашними событиями.

— Это правда? — обратился Ханнер к Берну.

— Да, милорд, — ответил тот. — Если я не ошибаюсь, сейчас в доме осталось одиннадцать чародеев. Это, собственно, вторая причина, по которой я пришел сюда. Нам нужно знать твои намерения касательно тех, кто остался, и тех, кто еще может вернуться.

— Мои намерения? Что ж, я не вижу причины выгонять их — они ведь наши гости, а некоторым из них просто некуда податься, кроме как на Стофутовое поле.

— Не болтай ерунду, Ханнер! — воскликнула Альрис. — Конечно же, у нас есть причина их выгнать. Они же чародеи!

Ханнер бросил на сестру возмущенный взгляд.

— Да какое это имеет значение?

— Боюсь, что имеет, — сказал Берн. — Не говоря уж о том, что в дом постоянно летят камни и горящие факелы, да и сами чародеи, пробуя силы, могут разнести его в щепки, остается еще вопрос, как поступят с ними власти.

— Власти? Ты имеешь в виду правителя?

— Ну да, городскую стражу. И Гильдию магов. Милорд, если они решат избавиться от чародеев, будет куда проще уничтожить их всех вместе с домом, чем вылавливать поодиночке.

— Уничтожить вместе с домом? — переспросил Ханнер. — Но ведь не может же правитель попросту приказать поджечь дом в центре Нового города — что, если огонь перекинется на другие здания?

— Милорд, я имел в виду не правителя, а Гильдию магов.

— Ох, — пробормотал Ханнер.

С этим было трудно спорить. Никто не знал, на что на самом деле способна Гильдия магов. Она слыла безжалостной, хотя Ханнер и не знал, насколько заслуженна такая репутация. Сам он не мог припомнить, чтобы на его веку Гильдия уничтожила целый дом посреди города, но и не мог сказать с уверенностью, что маги не пойдут на это. Такое было вполне возможно!

В конце концов одно заклятие обойдется куда дешевле, чем одиннадцать, а маги — народ прижимистый.

Иные возразили бы, что глупо превращать в пепел особняк, битком набитый ценностями, но Ханнер понимал, что Гильдия рассудила бы совсем иначе. Это же не ее особняк, а разрушение целого дома только укрепит ее зловещую репутацию.

Гильдия хочет, чтобы ее боялись. Ханнер усвоил это давным-давно, беседуя с магами разных мастей в Волшебном квартале. Куда проще убедить людей подчиняться твоим приказам, если они боятся тебя до судорог. Сжечь целый дом, разнести его по камешку или просто стереть с лица земли — это был бы наглядный пример того, что никто, как бы ни был он могуществен, не смеет противоречить Гильдии магов.

Дядя Фаран всегда считал, что Гильдия стремится к власти и копит силы для того, чтобы в один прекрасный день править всем миром, и ему это было совсем не по вкусу. Он твердил Ханнеру, что Гильдия, по сути, уже теперь правит миром, и когда маги удостоверятся, что серьезных противников у них не осталось, они открыто захватят власть. Фаран постоянно искал способ убедить в этом всех остальных — а также способ разрушить планы Гильдии.

Ханнер никогда не верил в эту белиберду и годами безуспешно старался переубедить дядю. Для него, Ханнера, было очевидно, что подозрения дяди беспочвенны. В конце концов, если б Гильдия магов и впрямь захотела открыто править миром, она достигла бы этой цели без малейшего труда. Сколько ни трудился дядя Фаран, он так и не нашел никого, кто мог бы на равных противостоять Гильдии.

Казалось, он почти добился этой цели, став предводителем чародеев… но все его старания привели его только к смерти.

Нет, Ханнер хорошо знал, чего на самом деле хочет Гильдия магов. За последние годы он разговаривал с десятками волшебников, от желторотых подмастерьев до магистра Итинии, — и все они говорили ему о том, чего хочет Гильдия. И Ханнер полагал, что они не лгали.

Гильдия магов хочет избежать неприятностей. Гильдия была создана два с лишним столетня назад, незадолго до конца Великой Воины, и не для того, чтобы править миром, а чтобы защищать его — от волшебников. Создатели Гильдии предвидели возможность того, что величайшие маги Этшара после того, как война окончится и будет уничтожен их общий враг, могут начать новую войну — друг с другом. Во время войны они нагляделись на то, что может натворить магия, не сдерживаемая никакими запретами. Поговаривали, что восточная часть Старого Этшара до сих пор, через два столетия после войны, остается бесплодной пустыней, а срединные земли Северной Империи якобы и вовсе разрушены дочиста — хотя, насколько знал Ханнер, никто этого покуда не проверял.

Так что волшебники заключили соглашение: всякий маг, который может стать опасным, всякий маг, который занимает государственную должность или же владеет многими видами волшебства, должен быть убит на месте, пока он не стал по настоящему опасен.

Вот для чего только, по словам волшебников, и существовала Гильдия. Ханнер верил этому, Фаран — никогда.

Вся философия Гильдии заключалась в том, чтобы уничтожить возможность любых потрясений прежде, чем она станет больше чем возможностью; Гильдия шла на небольшие жертвы сейчас, чтобы избежать крупных потерь в будущем.

Уничтожение дома, битком набитого чародеями, как нельзя лучше соответствовало этому мировоззрению.

Однако же чародеи — гости Ханнера. Он сам привел их в этот дом. Как бы ни опасно было сейчас их присутствие, он не может просто так вышвырнуть их на улицу.

Зато может попросить их, чтобы они подыскали себе другое убежище.

— Кто там сейчас главный? — спросил он вслух. — Кто предводительствует чародеями после смерти дяди Фарана?

Берн и Альрис переглянулись.

— Ты, — ответила Альрис. — По крайней мере они хотят именно этого.

— Вот и другая причина, почему я здесь, — поспешно вставил Берн, прежде чем Ханнер успел вымолвить хоть слово. — После того как лорд Фаран погиб, чародеи избрали своим новым предводителем Манрина, но потом погиб и он. Кое-кто из них хотел выбрать главным Ульпена, но он слишком молод, всего лишь подмастерье, так что другие стали возражать, да и он сам отказался. Теперь они хотят избрать своим вожаком тебя. В особенности настаивает на этом Зарек: он говорит, что именно ты, а не лорд Фаран, впервые собрал их вместе в Ночь Безумия.

— Я надеялся, что все об этом забудут, — пробормотал Ханнер.

— Но Ханнер не может стать их вождем! — горячо возразила Мави. — Он даже не чародей!

Ханнер поглядел на нее.

Он может отказаться. Может согласиться с Мави, что это нелепо: обычный человек во главе чародеев. Может вообще выгнать их из дома и зажить там в покое и довольстве, как надлежит молодому человеку знатного рода; может спокойно ухаживать за Мави, добиться ее руки и прожить с ней всю жизнь душа в душу. Может предоставить чародеев самим себе — пускай их изгоняют или даже убивают — хоть городская стража, хоть Гильдия магов.

Честное слово, это уже не его проблемы. Он такой жизни не искал. Он ничего плохого не сделал.

Но ведь то же самое могут сказать о себе и другие чародеи.

Кто-то должен возглавить их. Кто-то же должен показать им, чего они стоят, и сделать их частью мира. Ханнер первым собрал их вместе — а потом уступил свое место дяде Фарану.

Но теперь Фаран мертв. И Манрин тоже. И чародеи выбрали своим вождем Ханнера, хотя никто из них, кроме Шеллы, не знает, что он — один из них.

Да, эту работу трудно назвать спокойной и непыльной, но Ханнеру, похоже, от нее не отвертеться. Довольно ему тянуть время, довольно притворяться, будто жизнь еще может вернуться в прежнее русло.

— Я пойду к ним, — сказал он вслух. — Видишь ли, Мави… я — чародей.

Глава 40

В комнате надолго воцарилась тишина. Все потрясенно смотрели на Ханнера. Потом Альрис засмеялась.

— Я должна была догадаться! — сказала она. — Ты вел себя так странно! И потом, эта девчонка, Шелла, — она ведь знала?

— Да, — подтвердил Ханнер. — Она знала.

— Ты ничего не сказал мне, — с укором сказала Мави, и Ханнер расслышал в ее голосе боль. — Ни словечка!..

— Сперва я и сам не знал, — торопливо проговорил Ханнер. — А потом ты сказала… — Он осекся, осознав, что вот-вот снова скажет не то.

Но с этим покончено. На сей раз он скажет то, что надо. Он глубоко вздохнул и продолжил:

— Впрочем, не важно, что ты сказала. Ты права. Прости. — Он помолчал. Лучше сейчас не подходить к ней. Она отшатнется, и будет права. — Тебе лучше остаться здесь и поговорить с Неррой, — сказал он. — А я пойду с Берном. Надеюсь, еще увидимся. — Он поклонился и пошел к двери, сделав Берну знак следовать за собой.

Мави смотрела, как он уходит, — и молчала. Берн сперва застыл, потом понял, что происходит, и поспешил за Ханнером.

Выйдя в коридор, Ханнер прикрыл за собой дверь и сказал:

— Пока идем, расскажи, что происходило со смерти дяди Фарана.

— Слушаюсь, — ответил Берн.

К тому времени, когда они вышли из дворца, Берн успел описать, как вернулось в панике сбежавшее и изрядно по дороге поредевшее маленькое войско Фарана и как Ульпен и остальные уговорили Манрина принять командование.

По пути к Высокой улице Берн рассказал Ханнеру о планах Манрина: тот задумал превратить чародеев в еще один клан волшебников, с едиными одеяниями, ученичеством, платой за услуги и всем таким прочим.

— Хорошая мысль, — заметил Ханнер, сворачивая за угол. Это наверняка устроило бы Гильдию магов, подумал он. Будь чародеи известным сообществом, связанным общепринятыми правилами, к ним относились бы терпимее.

Разумеется, это лишит чародеев одного из их нынешних преимуществ — никто не знает, кто они, где и сколько их на самом деле.

С другой стороны, именно из-за этого на них и смотрели, как на врагов. Веди чародеи дела в собственных лавках, носи они положенные одежды — они казались бы не такими опасными.

И кто сказал, что чародей не может переодеться, когда возникнет нужда? Кто утверждает, что все чародеи всегда обязаны носить черные одеяния и другие знаки?..

Пусть только народ считает, будто все чародеи известны, — ему этого вполне хватит для спокойствия. В конце концов маги создали Гильдию, чтобы уберечь мир от магов. Возможно, если чародеи создадут собственную гильдию…

Кстати, вовсе не обязательно называть их общество гильдией: столь откровенное подражание магам могло бы показаться чересчур смелым, если не подозрительным. Братство или Сестринство, как у колдунов и ведьм, выглядело бы зловеще, да Ханнер и не видел резона создавать два объединения вместо одного. Нет, тут требуется что-то, что подразумевало бы откровенные обсуждения и открытость, а не тайны и власть…

Совет, решил Ханнер. Совет — это то, что нужно.

Все верно. Совет чародеев. Вроде Сардиронского Совета баронов.

Но, разумеется, недостаточно просто подыскать себе название и место в обществе. Те люди на улице — их ведь волнует вовсе не то, что горстка незнакомого народа обрела новую таинственную силу; они напутаны и обозлены тем, что их соседи, друзья и родные пропали в Ночь Безумия, и винят они в этом чародеев.

Чародеям — Совету чародеев — предстоит переубедить их.

И кроме того, даже те, кто не винит чародеев в исчезновениях и не считает, что в основе всего — чей-то грандиозный заговор, тем не менее считают чародеев опасными. И они действительно опасны, они доказали это, когда ими командовал Фаран. Совету — когда он будет создан — предстоит доказать всем, что опасная сила чародеев обуздана и не вырвется на волю.

В этом, однако, никто не поверит самим чародеям, что бы они ни говорили. Ханнер должен будет найти кого-то, кому бы поверили все, и уговорить его выступить в пользу чародеев.

Наилучшей кандидатурой были бы одна из уже известных организаций Гегемонии — правители и городская стража, Гильдия магов, Сестринство ведьм или Братство колдунов. Особенно убедительным было бы свидетельство магов, они ведь уже выступили против чародеев. Если б только Ханнер смог уговорить лорда Азрада…

Тут он запутался в собственных ногах и понял, что Берн все время, пока он предавался размышлениям, продолжал рассказывать о том, как отнеслись чародеи к предложениям Манрина.

Ханнер немного послушал, решил, что рассказ Берна не так уж и важен, да и можно всегда попросить Берна повторить его, — и вернулся к своим рассуждениям.

Если уж дяде Фарану не удалось привести в разум лорда Азрада, Ханнеру на это и вовсе надеяться нечего. Гильдия магов?.. Она желала бы обойтись малой кровью. Если, по ее мнению, для этого надо извести всех чародеев — Ханнер и все остальные могут уже сейчас считать себя мертвыми. Хотя, разумеется, они прихватят с собой и пару-тройку магов — за это Ханнер мог поручиться.

Но если Гильдию удастся убедить, что уничтожить чародеев труднее, чем поддержать, то Гильдия могла бы стать их союзником. Фаран собирался воззвать к волшебникам, как к собратьям-магам, но так этим и не занялся. Ханнер был достаточно умен, чтобы не пытаться пробудить в магах братские чувства, но если бы у него были веские доказательства того, что поддержать чародеев в их же собственных интересах…

Ханнер решил, что такое может ему удаться.

— Я должен поговорить с Итинией, — сказал он, прерывая рассказ Берна о том, как чародеи успокаивали Дессет, которой приснился кошмар.

— Сейчас? — Тот даже вздрогнул от неожиданности. Ханнер огляделся, внезапно поняв, что они уже в двух шагах от Дома Чародеев и что обычная утренняя толпа, что окружала их с самого выхода из дворца, рассеялась.

Народ на улице прижало к стенам; Ханнер и Берн шли по очищенному для них проходу прямиком к распахнутым железным воротам. Во дворике, глядя на них, стояла Дессет — совершенно очевидно, свободный проход была ее делом.

— Ей же уже снились кошмары!.. — охнул Ханнер, пускаясь бегом.

Захваченный врасплох Берн чуть промедлил.

Вслух Ханнер не сказал ничего, но внутренне кипел. Да что они все, не понимают, как действует зов? Не видели, что случилось с Рудирой и Варрином? Чем больше чародей пользуется чарами, тем сильнее становится. Чем сильнее он становится — тем более властен над ним зов. В конце концов чародей оказывается просто не способен противостоять ему. Кошмары — предупреждение. Из всех перечисленных Берном чародеев, что оставались в доме, Дессет была самой сильной — равняться с ней могла только Кирша да разве еще Ульпен. Ее сила ставила ее в первые ряды для выполнения самых трудных задач — например, расчистить для Ханнера и Берна безопасный проход, но она же делала ее и самой уязвимой, ибо в любой момент зов мог заставить ее улететь.

— Войди в дом! — крикнул Ханнер, пробегая мимо нее и влетая в дверь.

Дессет и Берн, донельзя удивленные, поспешили за ним. Ханнер захлопнул за ними створки и повернулся к Дессет.

— В чем дело? — спросила она, переводя дух. — Что случилось?

— Ты больше силой не пользуешься, — ответил он и погрозил ей пальцем. — Только в самом крайнем случае!

— Но Альрис и Берну нужно было выйти, а вам с Берном — войти, — возразила Дессет.

— Меня это не касается, — проговорил Ханнер. — Это не твоя работа! Пусть этим занимаются другие — если одному сделать дело не под силу, пусть им займутся двое. Или трое. Или четверо. Но не ты. У тебя уже были кошмары!

Рот Дессет приоткрылся — и тут же захлопнулся.

— Ты вот-вот услышишь зов! — продолжал Ханнер. — Как Рудира и Варрин. Ты ведь не хочешь безвозвратно улететь на север посредине какого-нибудь дела?

— Ох!.. — пискнула Дессет.

— Я и не думал… — начал Берн.

— Разумеется. — Ханнер повернулся к нему и увидел, что их окружают зрители. Вокруг собрались чародеи.

Зарек, разумеется, остался — ему вовсе ни к чему было торопиться на Стофутовое поле; Кирша — Ханнер ничего не знал о ее родне, но она явно предпочитала особняк своему дому. Остался и ее кузен Илвин. Хинду не пустили назад во дворец. Алладия, Шелла, Ульпен — их прежняя жизнь разного рода магов кончилась. Йорн, изгнанный из городской стражи, тоже был здесь, как и подруга Мави Панча и еще одна девушка, чьего имени Ханнер поначалу не припомнил. Артальда, вот как ее зовут. Артальда Прелестная. Большинство их было теперь в черном — не в собственных перекрашенных одеждах, как предлагал Манрин, а в вещах, взятых из гардеробов лорда Фарана. Сидели они на чародеях из рук вон плохо — чему и удивляться, если в росте с Фараном мог сравниться разве что Йорн.

Впечатления они не производили — но что поделать? Надо же с чего-то начинать — и не только ему, Ханнеру, но и всем чародеям мира.

А начинать пора. Если Ханнер собирался быть их вождем — закладывать основы своей власти он должен сразу и навсегда.

— Доброго всем утра, — произнес он. — Скажу сразу же: вам по-прежнему рады в этом доме. Как видите, я решил принять ваше предложение и вернулся, чтобы возглавить вас.

Высказав это вслух, он почувствовал странное удовольствие. Это было правильно. Всю жизнь он старательно держался в тени дядюшки, не высовывался и делал, что велено, какого бы мнения на счет порученного ни придерживался сам. Он всегда отказывался от власти, потому что считал, что есть кто-то лучше него, более подходящий, более знающий.

Сейчас, здесь Ханнер наконец-то не думал так. Пришло его время.

— Милорд, — низко склонился Йорн. Остальные тоже принялись, каждый по-своему, выказывать почтение.

— Не зовите меня лордом, — попросил Ханнер. — Я возглавляю вас, а не служу правителю, так что титул мне более ни к чему. — В своей прежней жизни он никогда ничем не правил, так что титул "лорд" был для него почти насмешкой.

Йорн выпрямился.

— Как же тогда тебя называть? Может быть… м-м… сэр?

— Сэр? Да, это лучше, — согласился Ханнер. — Хотя, впрочем, думаю, по-настоящему мне надо бы зваться председателем.

— Председателем? — переспросила Кирша.

— Председателем Совета чародеев.

— А есть Совет чародеев? — спросил Зарек.

— Теперь есть.

— Где? — поинтересовалась Шелла.

— Здесь, — заявил Ханнер. — Мы — этот Совет. Все двенадцать. — Он глянул на Берна. — Боюсь, тебе к нам не вступить — если только ты ничего от нас не скрываешь.

— Я ничего не скрываю, ми… сэр. — Берн сделал шаг к двери столовой.

— Мы могли бы что-нибудь придумать, — предложил Ханнер. — Шелла научила нас. Ты мог бы стать подмастерьем…

— Нет, сэр.

— Ранее ты говорил, что хотел бы обсудить условия службы. Мы этим так и не занялись. Хочу сразу внести ясность: отныне и впредь дом этот становится резиденцией Совета чародеев, и если ты останешься, то на службе у Совета, а не у какого-то одного хозяина.

— Это меня устраивает, сэр, но чародеем я делаться не хочу.

— Понимаю тебя, — кивнул Ханнер. — И не виню. У нас сильные враги, неустроенная жизнь… Вряд ли тебе это по нраву.

— Именно так, сэр. — Берн явно вздохнул с облегчением.

— Надеюсь, со временем все изменится, — сказал Ханнер. — Я рассчитываю исправить положение. Тогда, возможно, ты передумаешь.

— А возможно, и нет. Прошу вас, сэр…

— Оставим это на время, Берн. Спасибо, что остаешься. — Ханнер вновь повернулся к остальным. — Теперь, как я уже сказал, мы — Совет чародеев. Мы станем организацией, перед которой чародеи будут отвечать, как отвечают маги перед Гильдией. Мы создадим свои правила и станем придерживаться их. Мы определим, что такое настоящий чародей. Если это не то, чего вы хотите, вы вольны уйти.

Ворлоки переглянулись, и Илвин спросил:

— Прости, сэр… возможно, я чего-то не понял, но если Берн не может рассчитывать на членство, как можете вы назначать себя председателем?

Ханнер улыбнулся. Он этого ждал. Он шевельнул пальцем — и лампа повисла над столом.

— По праву, — произнес он. — Я не поминал этого, потому что дела вел мой дядя, но теперь его не стало, а значит, время таиться прошло.

— Я знала, что он чародей! — гордо заявила Шелла.

— Да, — признал Ханнер, — ты знала. Начнем мы с правил о вступлении и выходе, потом обсудим, что такое кошмары и зов и как они влияют на нас. Мне хотелось бы побыстрее покончить с этим.

— Почему? — спросила Шелла.

— Потому что нам предстоит многое сделать, и никто не знает, сколько у нас на это времени. Стражники могут снова пойти в атаку, Гильдия магов может принять решение и попытаться выполнить его… Я хочу выработать несколько основных установлений и точно знать, что тут происходит: к примеру, что с телом Манрина?

— Все еще наверху, — сказал Берн.

— Что ж, в свое время придется сделать, что положено. Как бы там ни было, когда здесь все будет завершено, я отправлюсь на переговоры с Гильдией магов.

— О Манрине? — спросил Ульпен.

Ханнер улыбнулся:

— И о нем тоже. А кроме того, я собираюсь объяснить им кое-что про чародеев.

Глава 41

Демонологи носят черные мантии, окаймленные алым. Потому, чтобы избежать путаницы, чародеи не станут носить мантий — только черные туники, и будут избегать алой каймы, довольствуясь золотистой либо белой, чтобы сделать свою внешность менее мрачной.

На людях ворлоки должны держаться вежливо, но отстранено, как подобает уважаемым магам.

Самые могущественные чародеи наиболее чувствительны к зову. А потому они обязаны использовать свою силу как можно реже. В каждом отдельном случае дело поручается слабейшему из тех чародеев, кто мог бы с ним справиться.

Ворлоки станут слушаться законов, чтобы не давать оснований правителям высылать или казнить их. Любой член Совета чародеев, буде он увидит другого чародея, творящего беззаконие, должен остановить его немедленно и любым способом, вплоть до остановки сердца. Если преступник сильнее члена Совета, тот должен позвать на помощь: те, кто был в отряде Ханнера в Ночь Безумия, показали, что, объединившись, чародеи могут справиться с противником более сильным, чем каждый из них по отдельности.

Если кто-либо из них обнаружит разрушения, сотворенные чародеем, он обязан предложить помощь в восстановлении разрушенного, но не должен навязывать свою помощь тем, кто от нее отказывается.

Такие правила предложил для обсуждения Ханнер. Он собрал всех в столовой; Ульпен пристроился в оконной нише, готовый отразить любой брошенный в дом предмет, а остальные расселись кругом стола.

Кроме того, Ханнер рассказал чародеям все, что знал о зове, включая свою теорию, что именно зов повинен в исчезновениях в Ночь Безумия.

Когда же обсуждение закончилось, он сказал:

— Теперь мне надо поговорить с магами. Ульпен, как мне связаться с Гильдией?

— Гм… — Ульпен не ожидал вопроса; с минуту он тупо смотрел через стол на Ханнера.

— Не знаю, — признался он наконец.

Ханнер помрачнел.

— И не можешь ничего придумать?

— Боюсь, нет.

— Тогда придется импровизировать. — Ханнер на мгновение задумался, потом оглядел чародеев.

Дессет выглядела рассеянной — и смотрела на север. Ее просить нельзя, решил Ханнер. Интересно, не поможет ли ей переезд куда-нибудь на юг, подальше от источника зова? Впрочем, полуостров, что отделял Восточный залив от океана, был южнее города всего на несколько лиг. Возможно, если уехать в Малые Королевства…

Но это покуда может подождать, а поговорить с магами прежде, чем они примут свое решение, жизненно необходимо. Илвин и Йорн недостаточно сильны… В отношении остальных Ханнер не был уверен. Ульпен? Возможно… хотя на самом деле выбор очевиден.

— Кирша, — сказал он, — можешь ли ты подмять меня над городом?

Она поморгала и кивнула:

— Думаю, да. Куда тебя нести? Далеко?

— Пока не знаю. — Ханнер наморщил лоб и поинтересовался: — После той первой ночи у тебя были кошмары?

Она поколебалась, потом сказала:

— Нет.

Ее колебание Ханнеру не поправилось, по выбирать кого-то другого он не собирался: вдруг Кирша сочтет, что он ей не доверяет? Она вполне могла так решить — из-за проступка в Ночь Безумия.

— Отлично, — сказал он и взглянул в окно. Солнце клонилось к западу; было уже далеко за полдень. Они просидели за обсуждением правил и всего остального почти весь день.

Больше времени терять было нельзя. Ханнер отодвинул кресло и встал.

— Пошли, — сказал он. — Остальные останутся здесь. Можете пока обсудить преемственность председательства.

Едва эти слова сорвались с его губ, как он понял, что сказалась его прежняя привычка и он снова ляпнул не то. Не стоило напоминать чародеям, что он намеревается совершить нечто опасное, возможно, гибельное. Впрочем, брать сказанное назад поздно, да и некогда: его ждут дела.

Ханнер понадеялся, что в беседе с магами подобных промахов не допустит.

Вместе с Киршей он вышел через заднюю дверь в обнесенный стеной сад. Там Ханнер указал вверх.

— Взлетай, — сказал он. — И захвати с собой меня. Они взлетели вместе. Над крышей особняка Кирша притормозила.

— Куда? — спросила она.

— Еще выше, — отозвался Ханнер. — Пока нам не станет виден весь город.

Кирша посмотрела на него с сомнением, потом пожала плечами.

— Как скажешь. — И они снова начали подниматься. Ханнер смотрел вниз: из-под его ног убегал мир. Окружающие здания менялись: сначала стали видны их крыши, потом они сделались похожи на плитки пола. Люди на улицах казались насекомыми. Солнечный свет стал таким ярким, что Ханнер не мог смотреть на юго-запад.

Воздух похолодал, несмотря на летнюю жару; пронзительный ветер раздувал рукава туники. Ханнера охватил внезапный страх.

— Хватит, — сказал он. — Уже достаточно высоко.

Он взглянул на север — там был залив; на юге вздымались башни Западных Врат и маяка. На юго-востоке город по-прежнему простирался до горизонта; пожалуй, и правда теперь достаточно.

Они больше не поднимались; Кирша дрожала.

— Что мы тут делаем? — спросила она.

— Взываем к Гильдии магов, — отвечал Ханнер. Он прочистил горло, позволил своему чародейству пронизать воздух и крикнул: — Слушайте меня!

Он ощутил, как звук понесся сквозь воздух и еще усилил его чародейством.

— Помочь? — предложила Кирша.

— Просто держи нас на месте, — обычным голосом ответил Ханнер. Потом снова закричал, пользуясь чародейской силой: — Слушайте меня, маги Этшара! Я должен поговорить с вашими вождями — немедля!

Город внизу хранил молчание.

— Отнеси нас вон туда. — Ханнер указал на Волшебный квартал. — И спустись пониже.

— Слушаюсь, — отозвалась Кирша.

Они неспешно плыли над городом. Солнечные блики играли на черепице крыш. Ханнер на лету набрал полную грудь воздуха и прокричал опять:

— Слушайте меня, маги Этшара! Я должен говорить с нами!

Полет продолжался; Кирша медленно снижалась туда, куда указал Ханнер. Он повторил призыв.

Солнце спускалось все ниже; прошел час — они все еще летели; Ханнер время от времени кричал, но не получал ответа.

— Ты не устала? — спросил он у Кирши.

— Нет, — отозвалась она. — Наоборот, я чувствую себя все более сильной.

— Вряд ли это к добру, — заметил Ханнер.

— Мне вернуться?

— Нет. Дадим им время подготовиться. С тобой все будет нормально.

Они миновали Арену, и Ханнер закричал снова. И почти сразу его окликнула Кирша.

— Гляди! — указала она на юг.

Что-то взлетало им навстречу — нечто яркое и куда больше человека.

— Остановись, — велел Ханнер, и Кирша застыла на месте.

Силуэт приблизился, и Ханнер увидел человека: тот, скрестив ноги, сидел на ковре — ковре-самолете примерно восемь на двенадцать футов. Человек был в красно-золотой мантии, а ковер — синий и расшит золотом.

Ковер подлетал по изящной спирали. Ханнер ждал.

Еще миг, и ковер оказался вровень с чародеями и повис в дюжине футов от них. Сидящий на нем — несомненно, волшебник — был незнаком Ханнеру: маленький, плотный и начинающий седеть. Была в нем какая-то неправильность, Ханнер чувствовал ее, но не мог определить. Он нахмурился. Оставалось только надеяться, что это на самом деле маг, а не некая форма иллюзии.

— Эй! — окликнул его сидящий. — Чего ты хочешь от нас, чародей?

Ханнер заставил себя не думать о своих сомнениях.

— Я хочу поговорить с теми — кто бы это ни был, — кто решает, как Гильдии относиться к чародеям.

— Если Гильдия пожелает выслушать тебя, ты будешь призван, — проговорил человек в красной мантии.

— Мой дядя Фаран ждал вашего призыва, — возразил Ханнер, — и ничего хорошего из этого не вышло. Гильдия призовет меня, если найдет выход, наилучший для всех, — в том числе и для себя. Она его пока не нашла, потому что не знает того, что я собираюсь сообщить. Не будешь же ты утверждать, будто Гильдия знает все. Итиния не сочла нужным поговорить с лордом Фараном — и видишь, как все обернулось?

— Не грози мне, чародей, — предостерегающе произнес волшебник. — Думаю, меня убить будет потруднее, чем палача лорда Фарана.

— Я никому не грожу, — спокойно отозвался Ханнер. — Просто говорю правду.

Упоминание о Фарановом палаче, однако, помогло ему понять, что за неправильность он ощущал.

Сердце мага не билось. В его груди вообще не было сердца. Там, где оно должно было быть, Ханнер чуял только сгусток магической тьмы. Остановить сердце своего собеседника — как поступил Ханнер с убийцей Фарана — он бы не смог.

Ханнер слышал, что маги способны делать такое: прятать сердца перед особо опасным предприятием; их по-прежнему можно было ранить, но сердце продолжало биться, и маг не умирал от ран, которые в любом другом случае неизбежно были бы смертельны. Да, этого волшебника действительно было бы трудно убить, мысленно согласился Ханнер, однако все же, пожалуй, возможно.

Но если маг так подготовился к разговору с ним, значит, Гильдия считает чародеев серьезной угрозой. Такое начало обещало многое.

А то, что маги отправили к нему посланца, а не волшебного убийцу, обещало еще больше.

Пока Ханнер обдумывал это, маг обдумывал слова Ханнера. Теперь он заговорил.

— Хорошо, — сказал он. — Я доставлю тебя к ним.

Ханнер повернулся к Кирше.

— Опусти меня на ковер, — велел он.

— Ты уверен…

— Уверен, — оборвал ее Ханнер. — Я имею дело с волшебниками много лет. Опусти меня на ковер, потом возвращайся в дом и жди меня. И не вздумай до завтрашнего дня пользоваться силой! Если появятся кошмары — не пользуйся ею вообще.

— Как скажешь. — Ханнер почувствовал, как его подтолкнули; еще мгновение — и его ноги коснулись ковра. Он осторожно шагнул вперед.

Больше всего это походило на ходьбу по перине; Ханнер поспешил сесть, и маг подвинулся, давая ему место.

Ханнер оглянулся: Кирша по-прежнему висела в воздухе.

— Лети. — Он махнул рукой. — Со мной все будет в порядке. Как и со всеми нами.

Она помахала в ответ, повернулась и улетела. Ханнер повернулся к магу.

— Я — Ханнер-Чародей, — сообщил он. — Председатель Совета чародеев.

С минуту маг молча смотрел на него, потом кивнул.

— А я — просто волшебник, — произнес он. — Знать мое имя тебе не нужно.

Имена дают власть, вспомнил Ханнер: в иные заклинания вплетается имя того, на кого нужно воздействовать. Маг вовсе не был невежей.

— Воля твоя, — проговорил Ханнер, и тут слова замерли у него на устах: ковер внезапно развернулся и рухнул вниз. В ушах засвистел ветер, выдувая из головы мысли. Ханнер прикрыл глаза, спасаясь от рези, а когда снова открыл их, ковер как раз вплывал в темный проем на верхнем этаже неизвестного дома.

Оказавшись внутри, ковер опустился на пол — и сразу стал плоским и безжизненным, как обыкновенный половик.

Ханнер огляделся: большое голое помещение, одна стена которого отсутствует. Мебели в нем не было, окон — тоже, только проем в стене; над головой сходились балки островерхой крыши.

Маг встал, обернулся и, не предлагая руки, ждал, пока поднимется Ханнер.

— Сюда. — Он показал на низкую, совершенно обычную деревянную дверь.

Ханнер последовал за ним в маленькую комнатку, где на стене висели самые разные плащи и капюшоны. Маг выбрал синий бархатный капюшон без прорезей для глаз и протянул его Ханнеру.

— Встань лицом к двери, — проговорил он, показывая на еще одну невзрачную дверцу, — и надень капюшон.

Ханнер повиновался — и понял, что ослеплен; однако он был чародей, так что мог воспринимать окружающее даже сквозь глухой капюшон. Маг шагнул вперед, распахнул дверь и отошел в сторону.

— Иди вперед, — велел он.

Ханнер двинулся вперед, но в шаге от открытой двери остановился. Он не чуял за ней ничего — именно ничего, а не пустое пространство. Что-то мешало ему смотреть чародейским взором.

Скорее всего какая-то магия: чародейство и волшебство противостоят друг другу, вспомнил он.

— Иди же, — поторопил его маг. — Прямо вперед, еще пару шагов.

Вряд ли Гильдия прибегла ко всем этим сложностям, чтобы убить его; но Ханнер по-прежнему медлил. Очень уж подозрительна была эта глухая пустота, очень уж не нравилась она Ханнеру. Он потянулся, чтобы коснуться ее…

И внезапно абсолютно, совершенно ослеп; его чародейское зрение исчезло, как исчезает свет от задутой свечи. Объятый страхом, он сорвал капюшон.

Он уже не был в той маленькой комнатке. Не было ни открытой перед ним двери, ни стены, ни света, струящегося из проема в стене комнаты с ковром-самолетом. Ханнер стоял на грубо обтесанных плитах пола в огромном, озаренном светом факелов зале. Над его головой возносились ввысь два ряда серых каменных колонн, и каждая колонна — обхватом со столетний дуб. Расстояние между колоннами было футов восемь-девять, а между рядами — все двадцать. На каждой колонне в черных железных кольцах, укрепленных чуть выше роста высокого человека, горело по два факела.

Ханнер не видел конца зала: факелы горели только на первом десятке колонн, а ряды колонн уходили дальше, во тьму. Не видел он отчетливо и стен, но до них от колонн с каждой стороны было наверняка никак не меньше двадцати футов.

В свете факелов прямо перед ним стоял большой стол темного дерева, заваленный бумагами и различными предметами. Ханнер разглядел кубки, чаши, жезлы и камни, книги и сотни незнакомых, словно собранных вместе случайно, вещей.

А вокруг стояли маги, мужчины и женщины, самых разных лет и в мантиях самых разных цветов, от блекло-серых до украшенных многоцветной вышивкой.

— Ханнер, председатель Совета чародеев, — произнесла одна из женщин, и Ханнер узнал Итинию с Островов, главного магистра Этшара Пряностей. — Более не лорд Ханнер Этшарский. Ты желал говорить с владыками Гильдии магов. — Она обвела рукой своих собратьев. — Так говори.

Глава 42

— Где мы? — спросил Ханнер, стараясь сохранить самообладание.

— Даже если б я и хотела, я не смогу точно ответить на этот вопрос, — отозвалась Итиния. — Ты находишься в месте, которое доступно только Гильдии магов, — вот и все, что тебе нужно знать.

Ханнер попытался призвать свою силу — и не смог. Словно он и не был чародеем, словно и не случалось Ночи Безумия.

— Вы лишили меня чародейской силы, — вслух проговорил он. — Я и не знал, что такое возможно.

Это все меняет, подумал он. Если чародеев можно снова сделать обычными людьми, тогда можно и устранить опасность зова, и развеять страхи правителя Азрада, и восстановить прежний порядок вещей…

Следующая реплика Итинии сокрушила эту хрупкую надежду.

— Насколько нам известно, такое невозможно, — сказала она. — В этом месте чародейство не действует, но когда ты вернешься в мир, то снова станешь чародеем.

— Вот как!

Это уже не так ободряюще, но тоже любопытно. Быть может, волшебники смогут предоставить убежище ворлокам, которые уже видят кошмары и слышат зов.

— А вы пробовали превратить чародеев в обычных людей? — спросил Ханнер.

— Разумеется, пробовали, — с явным раздражением отозвалась Итиния. — Мы всесторонне исследовали этот вопрос, начиная с самой Ночи Безумия. Мы испробовали Оборотное Заклятие, Восстановительное Заклятие Джавана, Эфирную Ловушку, исцеляющие заклинания, гипнотизирующие заклинания, очищение, удержание, перестройку, перегонку, изымание, преображение — все разом и по отдельности, в обычном, замедленном и остановленном времени. Мы советовались и с другими магами. Жрецы, колдуны, травники и демонологи добились еще меньших успехов, чем мы. Ведьмам, похоже, удается больше, и они все еще продолжают свои опыты, но пока что ясно одно: если уж человек стал чародеем, им он и останется. Основная трудность здесь в том, как чародейство взаимодействует с иными видами магии. Мы надеялись, что сумели решить эту задачу, когда обнаружили, что если чародея превратить, скажем, в обезьяну или кошку, он лишается своей силы, но, увы, при обратном превращении снова обретает ее в полном объеме; словом, мы не можем превратить человека-чародея в человека-нечародея. Обратимое окаменение также оказалось бессильно. Мы хотели применить Фенделово Малое Заклятие Превращения, но обнаружили, что это заклинание совершенно не действует на ту часть мозга, в которой и сосредоточено чародейство. Волшебство не в силах ни изменить, ни удалить, ни преобразовать ее. Чародей, превращенный в животное, не может пользоваться своей силой только потому, что нечто, ее порождающее, воздействует только на человека; в мозгу животного этот участок пребывает в дремлющем состоянии, но остается столь же недоступным для любого воздействия. Короче говоря, если ты явился сюда в надежде, что мы можем вернуть тебя и твоих собратьев в прежнее состояние, ты только зря потратил свое и наше время.

Ханнер отмахнулся от последних слов Итинии.

— Нет, — сказал он, — я пришел совсем не за этим.

Опять он сказал не то, что нужно! Такого больше нельзя допустить. Настала пора говорить уместно и точно. От этого сейчас, быть может, зависит и его жизнь, и жизнь других чародеев.

— Я отвлекся, когда ощутил, что лишился своей силы, вот и все, — продолжал он. — Явился же я к вам по двум причинам. Во-первых, я хотел спросить, не желает ли Гильдия отдать какие-либо распоряжения относительно того, как нам быть с останками Манрина-мага. Во-вторых — и это намного важнее, — я хотел сообщить вам сведения, которые, надеюсь, помогут вам определить отношение Гильдии к чародеям.

Ханнер смолк и оглядел стоявших перед ним магов, ожидая хоть какого-нибудь отклика на свою речь.

Маг в красном, стоявший в дальнем конце стола, сказал:

— Мы позаботимся о том, чтобы останки Манрина были доставлены в Этшар-на-Песках и переданы его родным для подобающего погребения.

Небольшое, но утешение, подумал Ханнер.

— А как насчет сведений о чародеях? — спросил он.

На сей раз ответила ему Итиния:

— И какие же это сведения?

— Я не знаю, многое ли вам уже известно, — сказал Ханнер. — Простите меня, если я невольно буду повторять то, что вы уже знаете.

— Продолжай.

— Вы уже знаете о зове?

— Призыв, влекущий к источнику чародейства, находящемуся в юго-восточном Алдагморе? Да, мы знаем об этом. Мы видели, как вняли этому призыву Варрин-Ткач и Рудира из Казарм, наблюдали и десятки других подобных случаев, правда, не при столь драматических обстоятельствах.

— Так, значит, этот источник — в юго-восточном Алдагморе?

Итиния вздохнула.

— Похоже, пока что мы делимся с тобой сведениями!

— Не так уж и плохо для начала, — улыбнулся Ханнер, изо всех сил старавшийся, чтобы этот разговор велся дружелюбным тоном. — Мы знали только, что Варрин и Рудира улетели на север, а вот куда — нам не было известно.

— В Алдагмор. Именно там находится средоточие того, что поразило мир в Ночь Безумия, и чем ближе человек подходит к этой точке, тем сильнее его затягивает туда, даже сейчас. Баронство Алдагмор почти обезлюдело: большинство его жителей исчезло еще в Ночь Безумия, а из тех, кто остался, очень многие стали чародеями и теперь один за другим откликаются на зов. Край охвачен хаосом, и единственное, хотя и слабое утешение мы видим в том, что Алдагмор и до Ночи Безумия был мало населен. Мы бы не хотели, чтобы этот хаос воцарился и в других землях.

Ханнер содрогнулся.

— Мы тоже, — искренне заверил он. — Мы создали Совет чародеев, и одна из целей этого Совета — контролировать распространение чародейства и не допускать, чтобы всё новые чародеи откликались на зов. — Он поколебался, но все же спросил: — Вы не знаете, что в Алдагморе так притягивает их?

— Нет, — ответила Итиния, — не знаем. Источник зова в Алдагморе подобен тому участку человеческого мозга, в котором сосредоточено чародейство, — наша магия на него не действует. Всякий, кто осмелился подойти слишком близко — будь то чародей, маг, все равно кто, — исчезает безвозвратно.

Ханнер молча кивнул. Он и сам предполагал нечто подобное, поэтому слова Итинии его не удивили.

— Ты, вероятно, пришел сюда, чтобы уговорить нас не уничтожать чародеев, — продолжала Итиния. — В таком случае — довольно расспросов. Говори то, что ты хотел сказать.

— Хорошо. — Ханнер набрал в грудь побольше воздуху. — Вы опасаетесь чародеев потому, что мы можем натворить бед. Вы считаете, что чародеи способны уничтожить существующий порядок вещей. Цель Гильдии заключается в том, чтобы не дать магии ввергнуть мир в хаос — то есть вы создали ее, чтобы ограничить самих себя… — Он осекся, вдруг осознав, что слова "вы создали!" могут оказаться буквальными. Если учесть, что магам под силу обрести бессмертие и вечную молодость, вполне вероятно, что перед ним стоят во плоти те самые маги, что двести с лишним лет назад создали Гильдию!

— Продолжай, — сказала Итиния.

— Вам пришлось искусственно ограничить свою силу, — продолжил Ханнер, — поскольку естественного предела ей не существует: волшебники могут жить вечно и обучаться все новой магии. Если б два самых могучих члена Гильдии вздумали повоевать друг с другом, они наверняка опустошили бы весь мир.

— Именно это сотворили демоны в восточных провинциях, — перебил Ханнера маг в серой мантии, — а боги — в сердце Северной Империи. И те, и другие сами наложили на себя ограничения.

— Вот именно! — подхватил Ханнер. — Стало быть, вы хотите уничтожить чародеев прежде, чем они станут так же опасны. Только ведь до этого не дойдет. Нашей силе есть предел.

— Зов, как вы его называете, — уточнила Итиния.

— Да, — кивнул Ханнер. — Зов.

Седовласый маг беспокойно шевельнулся в своем кресле.

— Нас не беспокоят ни ведьмы, чья мощь ограничена жизненной силой их собственных тел, ни колдуны, чьи талисманы недолговечны либо не обладают достаточной силой, чтобы серьезно навредить. Вы же, чародеи, до того, как услышите зов, способны достичь устрашающей мощи. Ваша Рудира доказала это весьма наглядно.

— Да, устрашающей, — согласился Ханнер, — но все же ограниченной. Между прочим, и вы, маги, способны устроить изрядный переполох до того, как привлечете внимание Гильдии. Не знаю, существует ли легендарная Башня Пламени в Малых Королевствах…

— Существует, — перебил его седовласый. — И по-прежнему горит.

— Вот видите! Мир полон опасной магии и все же покуда цел. А если могущественный чародей свернет с пути истинного, его легко обуздать.

Кое-кто из магов переглянулся.

— Не так уж легко, — сказала Итиния. — Чародейство сопротивляется волшебству. Это выглядит так, как будто на чародея постоянно наложены все мыслимые защитные заклинания. Мы уже были свидетелями нескольких злосчастных происшествий. Одно из них тебе известно: на твоего дядю, лорда Фарана, было наложено самое сильное заклятие окаменения, и оно должно было подействовать мгновенно, однако же этого не случилось и он успел нанести ответный удар. А ведь лорд Фаран вовсе не был таким уж могущественным чародеем — до уровня Рудиры ему было далеко.

— Это не Фаран остановил сердце своего палача, — сказал Ханнер. — Я это знаю, потому что видел все происходящее особым, чародейским зрением. Надеюсь, вы поймете меня, если я не стану говорить, кто именно совершил это деяние.

Его слова вызвали среди магов заметное оживление, но прежде, чем кто-либо из них заговорил, Ханнер прибавил:

— Впрочем, я хотел сказать совсем не это. Да, вы можете уничтожить могущественных чародеев своими заклинаниями, отчасти рискуя при этом жизнью, но точно так же вы можете перерезать им горло спящим. Манрин знал вас куда лучше, чем мой дядя, однако он не сумел прихватить с собой своего убийцу.

Ханнер смолк, чтобы перевести дыхание, и услышал, как кто-то пробормотал:

— Элькен тоже…

Ханнер сделал вид, что ничего не слышал, и продолжал:

— И даже не об этом я веду речь. Неужели вы не понимаете? Вы можете устроить так, что за вас всю работу выполнит зов!

И снова его слова вызвали оживление: маги заерзали в креслах и примялись переглядываться.

— Если вы будете непрерывно кидать в чародея тяжелыми предметами, — сказал Ханнер, — пускай даже ваши удары и будут безрезультатны, но ведь он вынужден будет защищаться с помощью чародейства. Чем чаще он будет прибегать к своей магии, тем станет сильнее, а чем станет сильнее — тем явственнее услышит зов. Рудира погубила себя, подняв в воздух корабли в порту, — после этого зов в ее сознании становился все громче и громче.

На миг воцарилась тишина, а затем Итиния сказала:

— Любопытно…

Ханнер понял: наконец-то он сказал именно то, что надо. Маги уже колеблются.

— Итак, — продолжал он, — с одной стороны, чародеи не могут вызвать такие разрушения, как вы опасаетесь, а потому нас незачем уничтожать. С другой стороны, всякая попытка нас уничтожить обойдется вам очень дорого.

— Продолжай, — сказала Итиния.

Ханнер знал, что теперь он должен быть вдвойне, втройне осторожен со словами. Он не хотел разгневать магов непочтительными речами либо открытыми угрозами.

— Вам известно, что мы можем убивать людей, не касаясь их. Вы видели, как мы действовали открыто, сокрушая стены, вышибая двери и тому подобное, но мы можем действовать и более тонко и скрытно. Внешне мы можем выглядеть как самые обычные люди, разве до сегодняшнего дня вы знали, что я — чародей?

— Нет, — ответила Итиния, — но у нас есть способы узнавать правду.

— А если в один прекрасный день прямо посреди улицы у мага остановится сердце — сможете вы распознать, кто в окружающей толпе совершил это убийство?

Итиния нахмурилась и глянула на остальных магов.

— Продолжай, — бросила она.

Ханнеру показалось, что он слышит слабый, едва уловимый шепот. Как и прежде, он притворился, что не заметил этого.

— Вы можете думать, что нас, чародеев, не так уж много и, избавившись от всех нас, вы будете в безопасности — но ведь мы можем превращать обычных людей в чародеев. Делается это весьма просто и незаметно: сам человек вначале может и не знать, что с ним случилось.

— Погоди-ка, — сказал седовласый маг. Вынув кинжал, он положил его на стол и принялся рыться в кошеле, висящем у пояса.

— Что ты делаешь? — спросила Итиния.

— Заклятие Правды, — ответил седовласый. Он что-то пробормотал, взял в руку кинжал и другой рукой совершил жест, которого Ханнер не видел. Затем седовласый маг уставил острие кинжала на Ханнера.

— Повтори-ка то, что ты сейчас сказал.

— Я сказал, что мы можем создавать новых чародеев. Мы можем запросто превратить в чародея любого, причем даже без его ведома или согласия.

— Ты уверен в этом? — строго спросил седовласый маг.

Ханнер заколебался. Ему очень хотелось ответить "да", но это было бы нечестно.

— Нет, не уверен, — признался он. — Мы так полагаем, но ведь наверняка найдутся люди, которых мы не сможем изменить. Во всяком случае, мы можем превратить в чародеев большинство людей.

— Похоже, так и есть, — кивнул маг. — Тогда скажи: почему же вы до сих пор этого не сделали? Почему бы не превратить все население мира в чародеев?

— Я не стремлюсь совершать нечто необратимое, раз мы не знаем, к чему это приведет, — ответил Ханнер. — Кроме того, не все из нас считают чародейство благословением богов.

— Но если бы вы превратили своих врагов в чародеев…

— Они остались бы нашими врагами — и к тому же могли бы оказаться могущественнее нас.

— Тогда в борьбе с ними вы набрались бы опыта.

— И оказались бы ближе к тому, чтобы услышать зов. Мы не торопимся узнать, что именно ждет нас в Алдагморе. Если б мы и вправду обратили всех людей в чародеев и зов увлек всех нас, мы погубили бы мир. Мы хотим этого не больше, чем вы.

— Продолжай, — снова сказала Итиния.

Ханнер вздохнул.

— Это, собственно, уже почти все, — сказал он. — Если вы и впрямь объявите нам войну, мы будем сражаться любыми доступными нам средствами. Маги будут умирать от сердечного приступа, падать замертво посреди улицы, засыпать и не просыпаться. Маги вдруг обнаружат, что они превратились в чародеев, и прежнее волшебство им недоступно. Новые чародеи появятся по всему городу, по всему миру, всюду, где мы сможем незаметно подобраться к ничего не подозревающим людям. Быть может, вы в конце концов и победите, уничтожите нас всех или загоните в Алдагмор, но какой ценой?

— Что же ты предлагаешь взамен? — спросил седовласый маг.

— Совет чародеев! — с жаром ответил Ханнер. — Мы предлагаем выявить всех чародеев, объединить и связать их жесткими правилами. Те чародеи, что подчинятся Совету, будут подчиняться и законам той страны, где они живут. Здесь, в Этшаре…

— Мы не в Этшаре! — резко перебила его красивая женщина, которая до тех пор молчала. — В сущности, мы сейчас даже не в пределах мира.

— Прости, — отозвался Ханнер. — Итак, в Этшаре чародеи будут подчиняться законам Гегемонии и повелениям триумвиров. В Малых Королевствах они будут подчиняться законам местных королей и королев, в Сардироне — воле баронов. Словом, каков бы ни был закон, чародеи будут ему послушны, а того, кто совершит преступление, его же собратья добровольно отдадут правосудию. Примкнувшие к Совету чародеи станут действовать открыто, а не тайно — для отличия мы будем носить черные туники, как вы, маги, носите мантии. Мы будем превращать в чародеев только давших клятву подмастерьев, как поступают и другие маги. Совет будет строго следить за деятельностью чародеев, как ваша Гильдия следит за деятельностью магов; несколько ворлоков, объединив силы, легко одолеют даже самого могущественного собрата, в то время как чужая магия может наткнуться на сопротивление, о котором вы говорили. Мы потребуем, чтобы чародеи не овладевали иными видами магии.

— И чего же вы ждете от нас? — спросил седовласый маг.

— Немногого, — ответил Ханнер. — Мы хотим, чтобы в нас видели магов, а не чудовищ. Мы хотим, чтобы Гильдия не убивала и не изгоняла нас и не помогала другим это делать. И еще одно… — Он почти забыл об этом и, осознав свою ошибку, содрогнулся. Важно, конечно, убедить Гильдию оставить чародеев в покое, но это вряд ли решит все их проблемы: ведь чародеев обвиняют и в других преступлениях.

Маги выжидательно молчали. Ханнер с трудом сглотнул, откашлялся.

— Все те люди, что исчезли в Ночь Безумия, — сказал он. — Мы уверены, что это были чародеи, которые услышали зов.

— Мы того же мнения, — сказал седовласый.

Ханнеру пришлось сделать над собой усилие, чтобы открыто не обрадоваться такому согласию.

— Но большинство людей считает, что за исчезновения несем ответственность мы, — сказал он. — Если б Гильдия магов и, быть может, другие волшебники подтвердили, что это не так, что дядюшка Келдер или тетушка Сараи не похищены либо съедены чародеями, а сами были ими — больше нам ничего и не нужно для мирной жизни, которой мы жаждем всей душой.

— Но ведь чародеи действительно убивали и грабили в Ночь Безумия, — указала Итиния.

— Верно, — признал Ханнер. — И мы очень сожалеем об этом и готовы представить суду всякого, кто будет обличен в подобных преступлениях. Мы уже при возможности поступали так — я, например, лично доставил четверых чародеев в управу Старого Торгового квартала, и их наказали плетьми.

— Он говорит правду, — сказал седовласый маг. — Заклятие все еще действует.

— Мы это видим! — огрызнулась красивая женщина, которая прежде объяснила Ханнеру, что он сейчас не в Этшаре.

— Это все? — спросила Итиния. — Ты закончил?

— Почти, — ответил Ханнер. — Вот еще что…

— Всякий раз он говорит одно и то же, — пробормотал один из магов. Ханнер пропустил его реплику мимо ушей.

— Я сказал вам, чего мы хотим от Гильдии, — продолжил он. — Чтобы нас оставили в покое и чтобы объявили людям правду об исчезновениях в Ночь Безумия. Я сказал вам, что мы обещаем в ответ: все чародеи будут законопослушными гражданами под крепкой рукой Совета. Я объяснил, почему чародеев нельзя считать угрозой существованию мира: их силу ограничивает зов. Нас тем не менее не так легко уничтожить, поэтому мир, который мы предлагаем, выгоден обеим сторонам. Остается добавить только одно. Это не факт, а лишь возможность, вероятность того, что может случиться, если вы отвергнете наши предложения.

— И что же это? — спросила Итиния.

— Вам известно, что сотни, а быть может, и тысячи людей в Ночь Безумия улетели в Алдагмор. Вам известно, что за ними уже последовали самые могущественные чародеи. Однако же мы до сих пор многого не знаем о чародействе. Мы не знаем, что его порождает, надолго ли оно возникло и так далее. Так что спросите себя, если решите, что чародеев надо уничтожить: что случится, если зов умолкнет? — Он глянул на магов и театрально раскинул руки. — Что случится, если все улетевшие чародеи вернутся из Алдагмора и обнаружат, что вы перебили их собратьев?

Ханнер знал, что этой возможности маги не учли, и сейчас он упомянул о ней как нельзя более кстати. Он смотрел на магов и изо всех сил сдерживал ухмылку.

Маги, как один, молча уставились на него.

Глава 43

Тишину нарушил скрежет о каменный пол отодвинутого кресла.

— Сейчас я отправлю тебя домой, — сказала, поднимаясь, Итиния.

— Как пожелаешь, — поклонился Ханнер. — Я сказал все, что хотел.

— А мы всесторонне обдумаем сказанное. — Итиния подошла к нему, взяла за руку и, наклонившись, подняла с пола брошенный Ханнером бархатный капюшон. — Надень это.

Ханнер без особой охоты, но все же подчинился и опять погрузился в темноту.

Кто-то — вероятно, Итиния, но убедиться в этом Ханнер не мог, — крепко взял его за плечо, заставил повернуться налево и повел прочь. Ханнеру показалось, что прошел он таким манером изрядно, ярдов тридцать — сорок, и все это время его плечо цепко сжимала направляющая рука. Потом его незримый проводник остановился.

— Протяни руку, — велел он. Как и ожидал Ханнер, это был голос Итинии. Он послушно протянул вперед руку.

— Теперь шагай вперед, — сказала Итиния и отпустила его плечо.

Ханнер шагнул вперед — и задохнулся от напора ощущений.

Сквозь бархат колпака пробивался яркий, очень яркий свет — совсем не такой, как в сумрачном зале с колоннами. Слух Ханнера уловил далекий городской шум. Чародейская сила тоже вернулась к нему: особым, магическим образом он осязал токи воздуха и строение окружающего пространства.

Ханнер поспешно сорвал с головы бархатный капюшон. Он находился в небольшой, уютно обставленной комнатке — определенно не той самой, куда совсем недавно доставил его летающий ковер. В этой комнате были высокие окна с кружевными занавесками, и в эти окна лился чуть наискось яркий солнечный свет. Стены были выкрашены в белый цвет, отчего комната казалась еще светлее. С одной стороны стоял плетеный диванчик, а вокруг него — с полдюжины небольших столиков. В комнате было две двери — одна вела явно наружу, другая, расположенная напротив, — скорее всего в другую комнату.

Ханнер подошел к окну и увидел снаружи пышно цветущий сад. Мощеная дорожка, с двух сторон обсаженная хризантемами, прихотливо извивалась между клумбами и аккуратно подстриженными кустами.

Сад был Ханнеру незнаком.

Где же он очутился? Да где угодно! В Этшаре, в загородном доме какого-нибудь мага или в дворцовом саду Малых Королевств. Ханнер не понимал, чего от него хотят, зачем доставили сюда; разве Итиния не сказала, что отправляет его домой?

В особняке дяди Фарана он подобной комнаты не видел, да и сад казался совсем незнакомым, ну да маги хорошо умеют устраивать маленькие сюрпризы. Ханнер толкнул дверь, ведущую внутрь дома. Она оказалась запертой.

Он мог бы открыть эту дверь — чародейская сила снова была при нем, но решил вначале проверить другую дверь.

Дверь в сад от легкого толчка распахнулась настежь, и Ханнер вышел наружу, моргая от яркого света. Солнце склонялось к западу, уже касаясь городских крыш.

Тут Ханнер услышал скрип и, подняв глаза, увидел, что на него сверху вниз смотрит горгулья.

— Кто ты такой? — вопросила она таким голосом, точно камень скрежетал о камень. Впрочем, сообразил Ханнер, так оно и было.

Он оглянулся на дом, из которого вышел, и обнаружил, что на каменном фасаде восседает еще с полдюжины горгулий — явно одушевленных.

— Я — Ханнер-Чародей, — ответил он. — Где я нахожусь?

— В саду Итинии с Островов, — ответила горгулья. В каменных устах "Итиния" прозвучало как "Ишиния".

Теперь Ханнер сообразил, в чем дело: у Итинии, само собой, был способ мгновенно возвращаться домой из того загадочного места, где они беседовали. Скорее всего это Переносящий Гобелен, который всегда доставляет человека в строго определенное место. Итиния выбрала для этой цели комнатку своего дома.

— Это дом в Этшаре Пряностей, на Нижней улице? — спросил он у горгульи.

— Да, — ответила та.

— Вот оно что! Ваша хозяйки сказала, что отправит меня домой, и действительно — я живу совсем неподалеку. Не скажешь ли, как пройти на улицу?

— Ступай направо, — ответила горгулья. Показать направление ей было нечем — крылья и когти для этого были мало приспособлены. — Увидишь дорожку, которая ведет от дома к воротам. Не забудь опустить за собой щеколду.

— Спасибо, — сказал Ханнер и хотел было поклониться, но вовремя спохватился, ощутив себя последним дураком — кто же кланяется одушевленному камню? Чтобы скрыть свое смущение, он повернул направо и торопливо пошел к выходу.

Минуту спустя он был уже на Нижней улице, а через двадцать минут — у Дома Чародеев. Кирша, поджидавшая Ханнера у окна, прикрыла его магической защитой от враждебной толпы зевак, чтобы он мот благополучно войти в дом

— Ну, как дела — жадно спросила она, едва Ханнер вошел. — Что сказали маги?

— Это трудно объяснить в нескольких словах, — ответил Ханнер Кирше и другим чародеям, которые прибежали узнать новости. — Маги еще не приняли окончательного решения, но я искренне надеюсь, что они поймут нашу точку зрения и разрешат нам остаться.

— Можем мы чем-нибудь помочь? — спросил Йорн от порога гостиной.

— Да, — ответил Ханнер. — Я сказал магам, что Совет чародеев примет на себя ответственность за всех чародеев Этшара. Это значит, что мы должны разыскать их и уговорить принять наше главенство. Я хочу, чтобы все вы, кому это по силам, вышли в город искать чародеев. Некоторых мы знаем — они уже были здесь прежде, — но ведь должны быть и другие. Найдите их и скажите, что Совет чародеев требует от них подчинения нашим правилам.

— А не может это дело подождать до ужина? — осведомился Берн с порога столовой.

Ханнер вдруг осознал, что голоден как волк.

— Думаю, что может, — согласился он.

Потом оказалось, что дело может подождать и до утра. Весь вечер Ханнер и чародеи обсуждали задачи Совета, решали, кто и куда пойдет завтра. Ханнер в душе надеялся, что Гильдия магов быстро даст знать о своей решении, ко этого так и не произошло.

В середине вечера наверху, там, где располагались спальни, послышался какой-то шум, постукивание и шорох. Ханнер поспешил наверх, чтобы выяснить, в чем дело.

Таинственный шум доносился из хозяйской спальни. Ханнер рывком распахнул дверь.

Окна, выходящие в сад, были раскрыты настежь, и теплый вечерний ветерок шелестел пологом кровати. Тело Манрина, вместе с покрывалами, в которые он был завернут, исчезло.

Что ж, одной заботой меньше; к тому же это означало, что по крайней мере одну просьбу Ханнера Гильдия исполнила. Ханнер тщательно закрыл окна и вернулся в гостиную.

Этой ночью Ханнер не спал в постели Фарана — слишком уж свежи были воспоминания о мертвом Манрине. Так что ночь он провел в другой спальне, где его сон дважды нарушали душераздирающие крики — Дессет снились кошмары.

После второго пробуждения, стоя вместе с Дессет у дверей ее спальни, Ханнер строго сказал ей:

— Больше никакого чародейства! Даже по мелочам! Ты слишком близка к тому, чтобы услышать зов.

— Знаю, — сказала Дессет — и тут же подсвечник выскользнул из ее пальцев и поплыл по воздуху. Ханнер перехватил его.

— Может быть, тебе бы стоило уехать подальше на юг, — сказал он. — Чем дальше ты окажешься от Алдагмора, тем слабее будет зов.

— Но ведь мы все здесь! — возразила Дессет.

И тут Ханнера осенило.

— Знаешь, — сказал он, — есть такое место, где ты перестанешь быть чародейкой и зов тебя не достанет. Правда, я не думаю, чтобы тебе захотелось там жить.

— И где же это место? — изумленно спросила Дессет.

Ханнер вдруг сообразил, что не может ей ответить.

— Ты все равно не сможешь туда попасть, — сказал он. — Там бывают только маги. — А сам подумал, что не худо бы в дальнейшем побеседовать с Гильдией и о возможности предоставлять чародеям волшебное убежище вне мира.

После этого разговора они разошлись по спальням, и остаток ночи прошел без происшествий.

Утром с полдюжины чародеев отправились в город разыскивать себе подобных. И почти сразу же добились некоторых успехов, о чем и сообщили Ханнеру прежде, чем снова отправиться в город. Как выяснила Шелла, особое чародейское зрение могло быть использовано и для поиска других чародеев.

Когда посланцы Ханнера находили своих собратьев, они всякий раз говорили следующее: "Мы представляем Совет чародеев. Сейчас мы ведем переговоры с Гильдией магов, и нам нужна поддержка всех чародеев, которых мы можем отыскать". После этого они, как могли, отвечали на вопросы и убеждали найденных чародеев в пользе солидарности.

Все чародеи, с которыми разговаривали посланцы, уже столкнулись с ненавистью и злобой. Тех, кто раньше был в Доме Чародеев, но ушел оттуда после гибели Фарана и Манрина, дома встретили не слишком гостеприимно. Тогда некоторые из них ушли снова и попрятались кто где — одна группа, к примеру, укрылась на Стофутовом поле, где ее отыскал Зарек.

Все эти чародеи с интересом выслушали известие о создании Совета. Одни сразу согласились присоединиться, другие предпочли подождать и посмотреть, чем все обернется.

Только совсем немногие захотели вернуться в Дом Чародеев, но это Ханнера устраивало как нельзя лучше: тем меньше народу попадет под удар, если правитель Азрад снова попытается изгнать чародеев из города.

Ханнер, впрочем, сомневался, что это случится.

И только после полудня он обнаружил, что ошибался.

Глава 44

Ханнер был на третьем этаже особняка — рылся в Фарановом собрании магических принадлежностей и прикидывал, продать всю коллекцию целиком или по частям, — когда вдруг услышал крики.

Он подбежал к окну и выглянул на улицу.

— Проклятие! — вырвалось у него.

По Высокой улице строем шагали к особняку солдаты — уже в третий раз с Ночи Безумия.

— Неужели он так ничего и не понял? — пробормотал Ханнер и, круто развернувшись, побежал к лестнице.

В гостиной он обнаружил Шеллу, Ульпена, Хинду и Дессет; все четверо приникли к окнам, глядя на приближавшихся стражников.

— Что происходит? — спросил Ханнер. — Кто-нибудь из вас пытается их остановить?

— Нет, — ответил Ульпен. — Куда уж нам! Их же сотни!

— Я бы могла это сделать, — неуверенно пробормотала Дессет.

— Не смей! — тотчас отрезал Ханнер. И посмотрел на остальных.

Самый сильный из них сейчас Ульпен, за ним следует Шелла, потом сам Ханнер, и под конец — бедняжка Хинда; и все они, увы, не обладают особой мощью. Из пяти ворлоков, находившихся в гостиной, подняться в воздух могли бы только Ульпен и Дессет, но позволить Дессет пустить в ход силу значило бы бессильно наблюдать, как она улетает в Алдагмор. Ханнер и Шелла еще могли бы кое-как оторваться от земли, но Хинде было не под силу даже это.

— Кто еще есть в доме? — спросил Ханнер.

— Берн, — ответила Шелла.

— И это все?

— Остальные ушли в город искать других чародеев, — ответил Ульпен. — По твоему же приказу.

Этого Ханнер никак не мог отрицать. Лишь сейчас он осознал, что совершил фатальную ошибку, рассеяв по городу их и без того небольшие силы.

Но ему же и в голову не приходило, что Азрад окажется так упрям! Неужели с него не хватило разрушений во дворце?

Подумав об этом, Ханнер выглянул из окна и увидел, что солдаты устанавливают перед домом таран.

— Это же нелепо! — в сердцах воскликнул Ханнер. — Нельзя допустить, чтобы они разрушили дом!

Он выбежал в прихожую и распахнул входную дверь.

— Эй! — крикнул он, усилив свой голос чародейством. — Что это вы тут делаете?

Солдаты разом прервали свою работу и уставились на него.

— Кто вами командует? — рявкнул Ханнер.

К воротам подошел капитан Нараль. Ханнер махнул рукой, и ворота распахнулись.

Нараль и ухом не повел, увидев это проявление магической силы. Он просто вошел во двор и сказал:

— Этим отрядом, лорд Ханнер, командую я.

— Я не лорд Ханнер, — раздраженно поправил тот. — Я — Ханнер, председатель Совета чародеев.

— Правитель не признает подобного титула, — ответил Нараль. — По правде говоря, он отрицает само понятие "чародей". Он повелел, чтобы все безумцы, обретшие силу чарами, которые поразили мир в Ночь Безумия, немедленно покинули город и как можно скорее убрались из Гегемонии Трех Этшаров. Всякий, кто воспротивится этому приказу, должен быть казнен на месте.

— Если кто-то в этом городе и обезумел, так это Азрад! — огрызнулся Ханнер. — Я знаю, что он не любит смотреть правде в глаза, но это уж чересчур!

Жесткое лицо Нараля чуть заметно смягчилось.

— Полагаю, милорд, что его сильно потрясли предательство и смерть твоего дяди.

— Я вам не милорд! — рявкнул Ханнер. — Я знаю, капитан, что ты не имел в виду ничего дурного, но не могу допустить, чтобы меня именовали этим титулом. Гильдия магов не дозволяет магам занимать чиновные должности, и этот запрет касается и чародеев.

— Гильдия магов пока еще не высказала своего мнения касательно чародеев, — ответил Нараль. — Правитель Азрад пытается связаться с Гильдией с самой Ночи Безумия, но пока получил в ответ лишь молчание и смутные намеки на будущую помощь. Это никак не могло поднять ему настроение, ми… то есть, сэр.

— И мне тоже, — проворчал Ханнер. — Капитан, я изо всех сил стараюсь все уладить, но вот уже в третий раз правитель Азрад послал войска, дабы выгнать из этого дома законопослушных граждан Этшара. Мне казалось, что к этому времени он уже кое-что понял.

— Лорд… э-э, Ханнер…

— Если уж вам никак не обойтись без титула, обращайтесь ко мне "председатель", — посоветовал Ханнер. Ему-то было наплевать на титулы, но отчего бы не порадовать Нараля?

— Стало быть, председатель, — кивнул Нараль. — Правитель Азрад не такой глупец, как вы думаете. Нам известно, что лорд Фаран мертв, а самые могущественные ваши собратья улетели на север — хотя мы и не знаем почему. Нам известно также, что большинство тех кто остался, сейчас бродят по городу, набирая новых людей в вашу беззаконную шайку.

— Беззаконную?

Нараль не дал себя перебить.

— Сейчас у вас здесь только горстка людей, — продолжал он. — При мне три сотни солдат и дюжина самых разных магов. Полагаю, если понадобится, мы сможем сломить ваше сопротивление силой. Мне приказано раз и навсегда уничтожить это средоточие мятежа, сжечь дом и разрушить стены — правитель требует, чтобы с этим было покончено.

— Мятежа?! — воскликнул Ханнер. — Я знаю, что за нами все время наблюдают — скорее всего волшебники. Вам известно, что мы набираем новых чародеев. Сказал вам хоть кто-нибудь, на каких условиях это делается?

Он выждал секунду-две, но Нараль явно не собирался отвечать.

— Мы требуем от них, капитан, чтобы они поклялись подчиняться законам правителя! Где же тут мятеж?

— Председатель Ханнер, — сказал Нараль, — у меня есть приказ. Я должен изгнать вас всех из города, а если не получится — убить, а после уничтожить этот дом.

Терпение Ханнера лопнуло. Он потянулся к горлу капитана — не руками, а чародейской силой — и легонько его сжал.

Нараль задохнулся, выпучил глаза и схватился руками за горло. Солдаты, стоявшие позади него, угрожающе вскинули копья.

— Капитан, — сказал Ханнер, — я бы мог убить тебя прежде, чем ты прикоснешься ко мне. — И разжал невидимые пальцы.

Нараль всхлипнул, судорожно вздохнул.

— Так-то ты подчиняешься закону, председатель? — просипел он.

Ханнер хотел было ответить, но передумал.

А ведь Нараль прав. Ханнер сам сказал, что чародеи будут подчиняться городским законам, а ведь законы устанавливает правитель Азрад. И Совет чародеев создан именно для того, чтобы доказать всем, что чародеи будут законопослушными гражданами.

Впрочем, какой смысл доказывать это, если их все равно изгонят?

И все же иного выхода нет. Они обещали подчиняться закону — так тому и быть.

Быть может, если сейчас чародеи проявят послушание, даже Азрад устыдится своей поспешности и отменит приказ об их изгнании.

— Капитан, — сказал Ханнер вслух, — ты прав. Мы исполним повеление правителя. И все-таки прежде я хотел бы кое-что прояснить.

Он повысил голос, усилив его с помощью магии.

— Если бы мы решили сопротивляться, вы, возможно, и победили бы нас, но дорогой ценой. Мы имеем такое же право защищать свою жизнь и имущество, как все прочие граждане Этшара. Так что будьте благодарны, что мы решили не сопротивляться, — и непременно сообщите об этом правителю. Мы поклялись быть законопослушными гражданами и не отступим от этой клятвы — сообщите правителю и об этом. Мы смиримся с приказом правителя, но одновременно просим его хорошенько подумать. И еще нам нужно немного времени, чтобы забрать наши пожитки из этого дома, прежде чем вы его разрушите. Я хотел бы указать еще вот на что: мой дядя истратил на обстановку этого дома целое состояние, а теперь правитель готов пустить эти деньги на ветер только лишь из-за своей дурацкой боязни чародейства. Более того, он действует во вред собственным интересам, ибо после изгнания Совета чародеи, которые еще прячутся в городе, смогут убивать и грабить, не связанные ни клятвами, ни надзором своих собратьев. Так пусть же правитель сполна вкусит беду, которую сам же и навлек на свою голову!

Капитан Нараль заколебался.

— Так вы уйдете добровольно? — наконец спросил он.

— Да, — ответил Ханнер, хотя ощущал сильное мысленное давление несогласных с ним чародеев. — Можем мы собрать свои вещи?

— У вас есть четверть часа, — сказал капитан.

— Благодарю тебя. — Ханнер чуть заметно поклонился, а затем развернулся и ушел в дом.

Прочие чародеи дожидались его в прихожей.

— Ханнер, ты что, спятил? — воскликнула Дессет.

— Мы поклялись подчиняться закону, — ответил Ханнер, — и это — испытание нашей клятвы. Если мы сейчас не выдержим его, нам уже никто и никогда не поверит. Если подчинимся — правитель Азрад, быть может, переменит свое решение, или же какой-нибудь чародей, не примкнувший к Совету, однажды ночью остановит его сердце, а уж сын Азрада дважды подумает, прежде чем нас изгонять.

— Я могла бы гнать этих солдат по городу до самого дворца! — воскликнула Дессет.

— А через десять минут летела бы в Алдагмор, — парировал Ханнер. — А теперь нам нужно собраться в дорогу. Кто-нибудь пусть отыщет Берна — пусть принесет деньги на хозяйство, если там еще что-нибудь осталось. Сложите свои вещи у двери и поднимайтесь наверх — мы ведь чародеи, так что сможем унести добрую часть магической коллекции дяди Фарана, а потом ее где-нибудь продать.

— Мне это не нравится! — пожаловалась Хинда.

— И всем нам — тоже, — ответил ей Ханнер. — А теперь пошевеливайтесь: времени у нас немного.

Они волокли тяжелые узлы во двор, не обращая внимания на насмешки зевак, когда Хинда вдруг разрыдалась. Шелла бросилась утешать ее.

— Я всю жизнь прожила в городе! — всхлипывала Хинда. — Я не хочу никуда уходить!

— И мы тоже не хотим, — сказала Шелла, ласково обняв девушку. Ульпен и Дессет молча смотрели на них. Эта сцена кое о чем напомнила Ханнеру, и он повернулся к капитану Наралю.

— Во дворце остались мои сестры, — сказал он. — Можно будет сообщить им о том, что произошло?

— Думаю… — начал Нараль, но так и не успел договорить.

Земля вдруг затряслась, и воздух наполнился чудовищным ревом. Солдаты попадали на землю. Изумленный, Ханнер смотрел, как улица перед ними выгнулась, образовав высокий курган, и стражники кубарем покатились с него.

Диковинное это явление было, впрочем, строго ограничено — хотя Дом Чародеев, соседний особняк и дом на другой стороне Высокой улице тряслись мелкой дрожью, дальше них и по Высокой, и по Коронной улице не было видно никаких признаков возмущения.

А стало быть, это вовсе не явление природы. Курган между тем рос и ширился, покуда не достиг восьми футов в высоту и двадцати футов в поперечнике; теперь он заполнил собой всю улицу от чугунных ворот Дома Чародеев до дверей особняка напротив. А затем вдруг треснул пополам. Трещина началась у вершины, стремительно пошла вниз, затем расширилась — и курган развалился надвое, осел на мостовую грудами мелкой пыли.

На его месте стояли с полдюжины магов обоего пола, в парадных одеяниях, у каждого в правой руке — блистающий кинжал, а в левой — шестифутовый посох.

Рокот стих, пыль осела, и теперь маги безмолвно стояли посреди улицы, а вокруг них валялись сбитые с ног солдаты. Ханнер сразу узнал магов, с которыми виделся в сумрачном колонном зале. И сухо усмехнулся. Он не знал, зачем маги явились сюда именно в эту минуту, но зрелище, спору нет, было потрясающее.

— Да уж, — сказал он вслух, — умеют люди устроить эффектный выход!

Капитан Нараль успел ухватиться за ворота и удержался на ногах. Сейчас он развернулся к магам и гневно рявкнул:

— Вы что это тут делаете, а?

Ханнер не мог не оценить мужества капитана: немногие способны орать на магов, которые только что с таким блеском появились на сцене!

— Мы явились, дабы помешать правителю Азраду совершить тягчайшую ошибку! — провозгласила Итиния с Островов, воздев свой посох. — Гильдия магов признаёт Совет чародеев как равный нам во всех правах и привилегиях согласно древним законам Гегемонии Этшара и как законный правящий орган всех чародеев. Правитель Азрад не более властен изгнать Совет из города либо разрушить его помещение, чем изгонять нас либо разрушать наши жилища.

Капитан Нараль быстро глянул на Ханнера, затем снова на магов.

— Ох… — пробормотал он.

Ханнер откашлялся.

— В свете нового поворота событий, капитан, — сказал он, — быть может, ты возьмешь на себя труд вернуться во дворец и попросить правителя Азрада заново обдумать его приказ.

— Превосходная мысль, милорд, — согласился Нараль.

На сей раз Ханнер даже не стал его поправлять.

Капитан повернулся, чтобы уйти, и тут какой-то старик закричал магам:

— Вы что, с ума сошли? Чародеи украли моего сына!

Женщина-маг подняла выше свой посох и взмахнула им.

— Кеннан-Насмешник, — произнесла она, — твой сын Акен не был похищен чародеями. Акен сам был чародеем, и его увлекла в Алдагмор та же сила, что влечет на север всех прочих чародеев. Ступай же домой и вместо того, чтобы лелеять бессмысленную ненависть, позаботься о семье своего сына.

Кеннан разинул рот, но тут же его захлопнул. Потом моргнул, попятился — и без единого слова пошел прочь.

Ханнер смотрел ему вслед. Толпа зевак, так долго заполнявшая улицу перед Домом Чародеев, понемногу стала рассеиваться.

— Благодарю вас, — сказал Ханнер, повернувшись к волшебникам. — Благодарю от всего сердца — как маг магов.

Глава 45

Торговаться с волшебниками — дело не из легких, но в конце концов Ханнер получил вполне приличную цену за магические ингредиенты и артефакты, которые так прилежно собирал его дядюшка. Эту проблему оказалось решить легче всего.

Поиски колдунов, которые согласились бы хорошо заплатить за хранившиеся на четвертом этаже талисманы, заняли несколько недель. Разнообразные алтари, идолы и пентакли, как оказалось, вовсе не содержали в себе никакой магии — Алладия объяснила Ханнеру, что так обычно и бывает: боги и демоны действуют совсем иначе, — так что за этот товар удалось получить совсем мало, да и то лишь половина утвари попала к жрецам и демонологам, а другую половину раскупили для украшения домов богатые соседи.

За собрание трав Ханнер и вовсе не выручил ни медяка; гербалисты, с которыми он беседовал, не проявили к нему никакого интереса, поскольку многие травы хранились неправильно или чересчур долго. В конце концов одна престарелая гербалистка согласилась убрать из особняка весь растительный мусор в обмен на то, что отыщет в нем для себя полезного.

А ведь были еще предметы, которые Ханнеру и вовсе не удалось опознать — десятки разнокалиберных статуй, собрание резных палок, несколько самых обычных кирпичей, на которых черным воском были начертаны цифры, кувшины без ярлычков, зато с неким густым и липким содержимым, обтесанные куски камня странной формы, сушеные грибы, разнообразные механические устройства с совершенно непонятным предназначением — и так далее, и тому подобное. Большую часть своей коллекции Фаран рассортировал и снабдил ярлыками, но многие предметы ее так и остались для Ханнера полной загадкой, а на иных ярлыках были совершенно неразборчивые надписи. Ханнер, например, понятия не имел, почему обломок камня был снабжен ярлыком "Под Г. 4996", а на кувшине с морской водой написано "Красное Сияние". Заглянув в дядюшкины записи, он убедился, что Фаран пытался найти общую теорию для всех видов волшебства и собирал предметы, которые, как ему казалось, могут обладать магическими свойствами, не обнаруженными еще никем из магов; но по какому принципу отбирал он эти предметы, так и осталось неясным.

В конце концов Ханнер распростился с надеждой иметь в своем распоряжении весь дом и запихнул нераспроданный хлам в четыре дальние комнаты последнего этажа. Он надеялся, что когда-нибудь в будущем найдется ученый более талантливый, чем он сам, который пожелает порыться в этом хламе и продолжить дядюшкины исследования.

Таким образом, в распоряжении Совета чародеев и лично Ханнера оставались еще три с половиной этажа.

Прибылей от распродажи магической коллекции хватило на то, чтобы обставить верхние этажи и закупить у ткачей в Старом Торговом квартале изрядное количество черной ткани, да еще осталась солидная сумма. Ханнер предложил ее тем из ворлоков, кто пожелает открыть собственную лавку, — предпочтительнее всего в Волшебном квартале, где обитало большинство магов. Лавки на продажу или для аренды имелись — их хозяева, волшебники и обычные торговцы, бесследно сгинули в Ночь Безумия.

Ханнер сам отправился с Ульпеном и Шеллой на заключение такой сделки — дабы прибавить солидности этой юной парочке — и был приятно удивлен тем, с какой охотой вели с ними дело люди, продававшие лавку. Он знал, что всего неделю назад они ни за что не захотели бы иметь дело с чародеями, но с тех пор Гильдия магов широко — и на удивление усердно — оповещала, что сотни людей, пропавших в Ночь Безумия, были чародеями, а не жертвами чародеев.

Существование Совета чародеев и его клятвенные заверения, что чародеи, примкнувшие к Совету, будут так же подчиняться закону, как и все остальные граждане Этшара, тоже принесли немалую пользу. И еще благотворнее повлияло на людей то, что Совет направил чародеев отстроить заново дома и лавки, разрушенные в Ночь Безумия.

Подобная деятельность прибавила Совету популярности, и каждый день появлялись все новые чародеи, желающие примкнуть к нему. Таким образом, замысел Ханнера стремительно воплощался в жизнь. Три комнаты на нижнем этаже Дома чародеев отвели под школу и приемную — там новички заучивали правила, принятые Советом, и каялись в совершенных до того преступлениях. Те, кого считали возможным принять и простить сразу, тут же произносили клятву Совету и получали черную тунику и документ, свидетельствующий об их присоединении к сообществу чародеев.

Тех, чьи преступления нельзя было простить, передавали городской страже либо же отправляли в изгнание — порой даже насильственно переносили за городские стены.

До сих пор еще Совету ни разу не пришлось убивать, но Ханнер подозревал, что это ненадолго — особенно с тех пор, как Триумвират согласился с тем, что Совет чародеев правомочен действовать не только в Этшаре Пряностей, но и во всей Гегемонии. Ханнер уже назначил двух своих заместителей, которые должны были организовать отделения Совета в Этшаре-на-Камнях и Этшаре-на-Песках.

Ему странно было думать, что он, незаметный прежде Ханнер, так и не сумевший сделать карьеры на службе у правителя Азрада, понемногу становился предводителем, быть может, третьей по могуществу организации в мире — после Гильдии магов и самой Гегемонии Этшара.

Словом, к концу месяца летнежара дела как будто наладились и шли в основном так, как Ханнер и ожидал.

И все же он не настолько еще набрался уверенности, чтобы не ощутить душевного трепета, когда прибыл посланец из дворца.

Ханнер задумчиво пробежал взглядом свиток. Написано вежливо, но весьма недвусмысленно: Ханнера, председателя Совета чародеев, ожидают в большом приемном зале дворца правителя Этшара Пряностей в четыре часа пополудни первого дня месяца конца лета пять тысяч двухсот второго года эры Человеческой Речи.

Ханнер отлично знал, что правитель никогда бы не посмел отправить Итинии вызов на аудиенцию с точной датой и временем приема, напротив, он бы попросил ее явиться тогда, когда ей будет удобно. Не оспорить подобное приглашение означало бы признать, что он, Ханнер, неровня Итинии, а между тем она — всего лишь главный маг города, он же — теоретически — главный чародей мира.

Практически же спорить с тоном послания было бы глупо и дерзко.

— Пусть посланец передаст правителю Азраду, что я непременно буду, — сказал Ханнер, бросив письмо на рабочий стол.

— Слушаюсь, сэр, — отозвался Илвин, поднеся к груди руку с растопыренными пальцами: этот жест некоторые ворлоки с недавних пор приняли как некое подобие салюта, и торопливо вышел из комнаты.

Ханнер поглядел ему вслед. Илвин был пока еще не слишком могущественным чародеем, но у него обнаружился изрядный талант организатора, и если на кухне все еще заправлял Берн, то все прочие хозяйственные обязанности взял на себя Илвин. Он был поистине незаменим.

Между тем Дессет, которая по-прежнему оставалась самой могущественной чародейкой в городе, была, по сути, бесполезна — она постоянно боролась с искушением применить магию, но вопреки всем ее стараниям мелкие предметы домашнего обихода часто начинали летать. Кошмары ее становились все хуже, и в последнее время она дни напролет просиживала в саду, упорно глядя на север.

Прежде Ханнер надеялся, что чародейство, если его не употреблять в дело, иссякнет, и тогда опасность зова ослабнет, но он явно ошибся. Он постоянно советовал Дессет отправиться на юг, подальше от Алдагмора, но она все никак не могла решиться на отъезд. Ханнер даже поговорил с Итинией о том, не могут ли маги предоставить Дессет убежище вне мира, но хотя Итиния обещала побеседовать об этом с членами Внутреннего Круга, она честно призналась, что Ханнеру скорее удалось бы уговорить их сотню лет простоять на голове. Без крайней нужды Гильдия не окажет такую услугу никому, даже магам.

— Можем ли мы тогда купить место в убежище? — спросил Ханнер.

— Вероятно, — кивнула Итиния. — Для этого вам не понадобится даже беспокоить Гильдию: достаточно найти мага, который знает нужные заклинания, и нанять его. Правда, вам придется выложить за эту работу целое состояние.

— Понимаю, — сказал Ханнер, решив, что обдумает эту идею позже, когда справится с другими проблемами. У Совета, конечно, есть деньги, но состоянием их не назовешь.

Можно было бы, правда, предложить правителю Азраду, чтобы эти расходы взял на себя город, создав таким образом убежище для самых могущественных чародеев, которых Триумвират будет вправе призывать по мере надобности.

Это при условии, конечно, что Азрад заинтересован в сотрудничестве с Советом и отказался от идеи изгнать чародеев из города. В минувшие три недели Ханнер и его представители благополучно вели дела с городским правительством, но всегда через посредников — как правило, братьев Азрада, Кларима, Караннина и Ильдирина, — и никогда напрямую с самим правителем. Приглашение на аудиенцию — если это действительно аудиенция, ведь в послании не сказано, что в зале будет сам Азрад, — могло означать, что правитель все же изменил свои намерения.

Ханнер от души надеялся на благоприятный исход и не хотел делать ничего, что могло бы озлобить Азрада.

А потому в назначенный час он появился у парадного входа дворца. Его встретили и провели за бархатные портьеры, служившие временной заменой разнесенных в щепки дверей приемного зала.

Народу в зале было сегодня побольше, чем в тот злополучный день, когда сюда явился Фаран с толпой разъяренных чародеев, — но все же маловато. Около сотни стражников, слуг и придворных стояли, сидели и деловито расхаживали по залу. Ханнер заметил, что у восточной стены, среди компании молодых аристократов, стоят и его сестры.

Он уже две недели не получал от них никаких известий, но так был занят делами Совета, что не успел обеспокоиться этим молчанием. Ханнер от души надеялся, что у них все в порядке.

От Мави тоже не было никаких известий… но эту неуместную сейчас мысль Ханнер отогнал подальше и огляделся.

Азрад и вправду находился в зале. Он сидел на троне, неуклюже развалившись, и остался неподвижен, когда к нему подвели Ханнера.

— Ханнер-Чародей, председатель Совета чародеев! — провозгласил герольд, и Ханнер отвесил правителю глубокий поклон.

— Приятно видеть тебя снова, Ханнер, — заметил Азрад, когда тот выпрямился.

— И мне, конечно же, как всегда, приятно видеть тебя, мой повелитель, — ответил Ханнер.

После этих слов они с минуту молча смотрели друг на друга. Затем Азрад сказал:

— Ты здесь потому, что я хотел увидеть тебя лично, а не вести дела через моих братьев. Мне хотелось узнать, сильно ли ты изменился.

Ханнер вновь поклонился и развел руками.

— Тебе судить, мой повелитель, — ответил он.

— Ты одет в черное.

— Я чародей, мой повелитель.

— Выглядишь неплохо. Ты, кажется, немного похудел?

— Возможно, мой повелитель, а впрочем, я не уверен. В последнее время у меня много дел.

— Ты хорошо ешь?

— О да. Об этом заботится мой домоправитель.

— Это славно, — кивнул Азрад. — Нам бы стоило встретиться в более приватной обстановке — например, в моей личной приемной, — но я не был уверен, позволяет ли это твой новый статус.

Ханнер улыбнулся.

— Правитель Азрад, я — по-прежнему я и был бы счастлив встретиться с тобой в любой обстановке, по твоему желанию. Как председатель Совета чародеев я подчиняюсь законам Этшара: обращайся же со мной, как с любым другим магом.

— Это верно… Но все же, какой ты волшебник? Ты ведь не прошел ученичества. — Азрад нахмурился. — Мне совсем не нравится то, что случилось в Ночь Безумия, но теперь я с этим смирился и постараюсь привыкнуть. Не могу же я воевать и с вами, и с магами.

— Мы ни с кем не хотим воевать, мой повелитель. Нам хочется только одного — жить в мире со всеми. Безумие Ночи Безумия давным-давно закончилось.

— Да знаю, знаю, — ворчливо ответил Азрад. — Я ведь уже сказал, что смирился с этим. И именно поэтому ты здесь. Раз уж вы, чародеи, хотите быть такими же магами, как все, извольте отвечать за последствия своего чародейства. — Он указал на дальний конец зала. — Собираетесь вы оплатить починку дверей и кресел? За одни только двери с меня запросили три сотни золотых кругляков!

Ханнер ошеломленно моргнул, затем обернулся и окинул задумчивым взглядом бархатные портьеры.

— Столько денег у нас сейчас нет, мой повелитель, — сказал он, снова повернувшись к Азраду, — но, полагаю, мы сможем починить двери сами. Сила чародеев способна не только разрушать, но и восстанавливать. Ты ведь наверняка слышал, что мы помогаем отстраивать дома, разрушенные в Ночь Безумия.

Теперь уже удивился Азрад.

— Да, но… эти двери такие громадные!

— Думаю, что мы справимся, — сказал Ханнер. По правде говоря, он это точно знал: именно в таких делах чародеям не было равных.

— В самом деле? Превосходно?

Ханнер не удержался от маленькой подковырки:

— Мы не сделали этого прежде, мой повелитель, только потому, что вашим приказом чародеям строжайше запрещен вход во дворец.

— М-да… ну ладно. Запрещение не касается тех, кто придет чинить двери.

— Тогда я, как только вернусь домой, пошлю сюда нескольких чародеев, — заключил Ханнер.

— Прекрасно! — широко улыбнулся Азрад. — Терпеть не могу эти портьеры! Из-за них в зале вечный сквозняк — даже после того, как починили окно.

— Мы могли бы сделать и это, мой повелитель, — заметил Ханнер.

— Пустяки! — махнул рукой Азрад, из чего Ханнер заключил, что окно починили либо дворцовые служители, либо мастера, которые запросили более приемлемую цену, чем златокузнецы. — Но вот кресла…

— Насчет кресел я не уверен, — признался Ханнер. — Мои чародеи взглянут на них и сообщат вам, что они смогут сделать.

— Прекрасно, прекрасно… — Улыбка Азрада увяла. — А теперь вернемся к личным делам. Есть другая причина, по которой я хотел, чтобы сюда явился именно ты, а не кто-то из твоих подручных.

— И какая же, мой повелитель?

— Останки твоего дяди, — пояснил Азрад. — Я просто не знаю, что с ними делать. Статую поставили бы вместе с остальными, обычный труп достойно похоронили бы, но обломки статуи… — Он бессильно махнул рукой. — Быть может, ты сумеешь собрать их воедино, а то и даже воскресить его.

Ханнер задумался. Он был совершенно уверен, что с помощью чародейства можно собрать из обломков статую, но воскресить Фарана? На такое способны только волшебники, да и то вряд ли.

А поскольку Фаран был казнен по приказу Гильдии, вряд ли сыщется волшебник, который решится его оживить.

Но из почтения к памяти дяди стоило бы все же собрать воедино статую и где-нибудь ее поставить.

— Благодарю, мой повелитель, — сказал он вслух. — Я охотно заберу останки лорда Фарана.

— Отлично! — У Азрада явно отлегло от сердца. Подняв голову, он махнул рукой: — Кларим, твоя очередь!

Удивленный, Ханнер обернулся и увидел, что от группы придворных, стоявших у восточной стены, отделился лорд Кларим.

— Насколько мы понимаем, ты сейчас — глава семьи, — сказал Азрад. — В таком случае у Кларима есть к тебе просьба.

Если к нему обратились как к главе семьи, значит, речь идет о его сестрах. Старшая, Нерра, на выданье, но ведь Кларим уже женат…

За Кларимом из толпы последовала Альрис.

— Дело касается твоей сестры, — сказал лорд Кларим. — Альрис хочет стать моей ученицей. Обычно… в общем, ей уже месяц как исполнилось тринадцать, то есть она на год старше, чем полагается, а ты отказался от своего титула и… Ханнер вскинул руку.

— Милорд, — сказал он, — если моя сестра хочет стать твоей ученицей, я не возражаю. Напротив — теперь я буду спокоен за ее судьбу. — И он тепло улыбнулся Альрис.

— Что ж, отлично, — сказал лорд Кларим и повернулся к Альрис. — Пошли.

Он зашагал к одной из боковых дверей. Альрис торопливо помахала рукой Ханнеру и поспешила за своим наставником. Ханнер смотрел им вслед.

Такой оборот событий его и вправду радовал — он давно уже ломал голову, как устроить судьбу сестер. Ни одна из них не хотела стать чародейкой; Нерра ужаснулась самой мысли об этом. Альрис, которая лишь пару месяцев назад истово мечтала обучиться хоть какой-нибудь магии, серьезно поразмыслив, тоже отказалась.

— Я достаточно насмотрелась на чародеев, — пояснила она. — Такая жизнь не по мне.

Ханнер полагал, что она достаточно насмотрелась и на жизнь во дворце, но, как видно, ошибался. Будучи ученицей лорда Кларима, она изучит весь дворец до последнего закутка и когда-нибудь, быть может, станет леди-сенешалем.

— Что ж, тогда все, — сказал Азрад, и Ханнер вздрогнул от неожиданности. Он торопливо повернулся к правителю, но тот уже махнул рукой, отпуская его.

— Приятно было повидаться с тобой, Ханнер, — сказал он. — Я прикажу, чтобы тебе доставили останки твоего дяди, а ты уж, будь добр, пришли чародеев починить двери.

Ханнер поклонился и отступил прочь от трона. Слуга вывел его из приемного зала через боковую дверь: за портьерами ожидала своей очереди делегация купцов.

Ханнер вышел из зала — и обнаружил, что Нерра идет следом. Минуту спустя они молча шли рядом по пустынному коридору.

Первым нарушил молчание Ханнер:

— Итак, Альрис наконец нашла себе занятие по душе.

— И как раз вовремя, — согласилась Нерра. — Весь последний год она только и жаловалась, как ей скучно.

— Не понимаю, почему тогда дядя Фаран не позаботился о том, чтобы определить ее в ученицы. То есть, я помню, что она хотела стать волшебницей, чего он, конечно, не мог разрешить, но ведь можно было подыскать для нее достойное занятие во дворце…

Нерра изумленно глянула на него:

— Ты и вправду не знаешь, отчего Альрис не хотела идти в ученицы ни к кому во дворце?

— Нет, а что? — озадаченно спросил Ханнер.

— Он еще спрашивает! Знаешь, Ханнер, ты иногда бываешь такой непонятливый! Альрис не хотела провести всю жизнь под боком у дяди Фарана и вечно плясать под его дудку.

— Вот как! — пробормотал Ханнер. — Тогда почему же он не мог пристроить ее ученицей за пределами дворца?

— Лень было возиться, — ответила Нерра. — И к тому же он хотел, чтобы Альрис была у него под рукой. Тогда он выдал бы ее за сына правителя Эдерда, и она стала бы матерью наследника.

— Я слыхал, как он говорил об этом, — признался Ханнер. — По правде говоря, я знал, что он хочет устроить выгодное замужество для вас обеих, но не подозревал, что это уже решено… и что дядины идеи вам не по вкусу. — Он нахмурился. — Эдерд Младший всего на год моложе меня. Почему же дядя не хотел выдать за него тебя?

— Он пытался, — сказала Нерра. — Помнишь, в прошлом году, когда мы гостили в Этшаре-на-Песках? Но, поскольку мы с Эдердом не поладили, дядя передумал и взялся за Альрис.

— Какой же брак тогда он задумал для тебя?

— Я должна была стать женой высокопоставленного мага — и дядиной шпионкой в Гильдии. — Нерра скорчила гримаску. — Ненавижу магов!

До чего же похоже на дядю Фарана!

— И что же ты думаешь делать теперь? — спросил Ханнер. — Альрис нашла себе занятие, но тебе-то уже восемнадцать, и в ученицы тебя никто не возьмет.

— О, я скорее всего выйду замуж, — ответила она. — У меня еще нет никого на примете — зато есть замечательная сваха.

Они дошли до конца коридора. Нерра распахнула дверь, и они вышли в главный вестибюль.

— Кто же она, твоя сваха? — спросил Ханнер. — Быть может, я сумел бы помочь…

— Вот она, — показала Нерра.

Ханнер обернулся и увидел, что у входа стоит Мави; падавший из двери свет четко очерчивал ее силуэт.

Она была еще красивее, чем в его воспоминаниях. Тотчас забыв о Нерре, Ханнер бросился к Мави; за его спиной послышался смех сестры.

Услышав его шаги, Мави обернулась, узнала Ханнера, и лицо ее озарила робкая улыбка.

Ханнера это обрадовало: он боялся, что Мави при виде его нахмурится или отвернется.

— Привет, — сказала она.

— Привет, — отозвался Ханнер, остановившись на почтительном расстоянии: он все еще не был уверен, что его примут с радостью. Сейчас Мави улыбалась, но он слишком хорошо помнил, как она смотрела на него, когда узнала, что он чародей.

Следующие слова Мави развеяли все его страхи.

— Я по тебе скучала, — сказала она.

Ханнер лишь счастливо вздохнул в ответ. Мави шагнула к нему.

— Знаешь, Ханнер, — сказала она, — я, кажется, смогу преодолеть свою неприязнь к чародеям. Ты и твой Совет изрядно потрудились, чтобы превратить их в почтенных граждан.

Ханнер широко улыбнулся и взял Мави за руку; она не отстранилась.

— Мы могли бы превратить в чародейку тебя, — сказал он.

Мави рассмеялась:

— Не настолько уж я обожаю чародеев! — И, прильнув к нему, тише прибавила: — Пока.

Эпилог

Позднее комиссия ученых, назначенных правителями Гегемонии Трех Этшаров, установила, что сотворение чародеев началось через четыре часа восемнадцать минут после захода солнца, в четвертый день летнежара, в 5202 году эры Человеческой Речи.

Случилось это, судя по всему, сразу во всем населенном мире — и в Алдагморе, и в самых отдаленных уголках Малых Королевств; те, что позднее стали могущественными чародеями, увидели кошмарный сон одновременно с теми, кто позднее никак не проявил склонности к этому виду магии — и ни минутой раньше или позже. Кошмары и чародейство явились в мир одновременно.

В Этшаре Пряностей окончательное число людей, пропавших в Ночь Безумия или сразу после нее, составило тысячу сто восемь человек. Сорок один человек погиб в наступившем хаосе; сколько среди убитых было чародеев или иных магов, так и не установили.

В Этшаре-на-Песках пропали девятьсот восемьдесят три человека и тридцать восемь погибли.

В Этшаре-на-Камнях было лишь шестьсот двадцать два исчезновения, зато количество убитых, благодаря в основном проискам одного кровожадного чародея — Шемдера, сына Парла, позднее казненного Гильдией магов, — тоже составило сорок два человека.

Для прочих земель Гегемонии либо стран за ее пределами произвести подсчеты оказалось невозможно. В баронствах Сардирона, вне всяких сомнений, случаи исчезновений исчислялись тысячами, а убийства и разрушения трудно было подсчитать, в то время как более южные Малые Королевства оказались почти не затронуты этой напастью. Если Сардирон Ночь Безумия повергла в полный хаос, то в Семме и Офкаре она прошла совсем незамеченной. Соответственной была и реакция на происшедшее правительств этих земель; правда, в Сардироне смертная казнь за применение чародейства была отменена в месяце желтолиста — после нескольких стычек с чародеями, летящими на зов в Алдагмор.

К Венцу Года 5203 г. эры Человеческой Речи Совет чародеев, возглавляемый председателем Ханнером, сообщил, что в мире насчитывается 7967 признанных чародеев, считая и подмастерьев.

Правящий триумвират Гегемонии счел эту цифру вполне приемлемой.