Погребенные. Легенда о Маат

IV

Одна клетка сменилась другой, но она нравилась мне куда больше старой. Здесь, в небольшой тёмной комнате, стояла кровать. Она была маленькой и твёрдой, но мне выдавали одеяло и подушки, так что я была вполне довольна. Окон не имелось, но со временем я привыкла к темноте и стала ориентироваться в ней почти как при дневном свете.

Словно по часам – ровно тогда, когда я начинала ощущать голод, – дверь в комнату открывалась, и молчаливая тень ставила на пол поднос с едой. Игнорируя все мои вопросы, тень закрывала дверь с обратной стороны и возвращалась, когда я заканчивала греметь посудой. Или когда переполнялся мой горшок.

Иногда тень забирала меня из комнаты и водила в умывальню. Там, в полной темноте, я кое-как мыла голову и меняла одежду. Спустя ещё какое-то время я начала видеть очертания мест, в которые меня водили. Тень поняла это и стала завязывать мне глаза.

Так прошла целая вечность, прежде чем однажды дверь в комнату открылась, но на пороге появилась Бастет.

– Тушканчик! – крикнула она, когда я с разбегу врезалась в её ноги и вцепилась в длинные серебристые юбки.

– Когда я выйду отсюда? – взмолилась я.

– Очень скоро, милая, моя милая Мати, – обещала она, гладя меня по волосам. Её движения были суетливыми, рваными, словно она опаздывала и у нас совсем не было времени. – Но пока меня нет рядом, я принесла тебе друга.

– Друга? – шмыгнув носом, спросила я и услышала протяжный писк.

Бастет сделала шаг назад, сунула руку в складки своего одеяния и достала маленький визжащий чёрный комочек. Я тогда ничего не знала о таких мохнатых формах жизни и с недоверием уставилась на странную морду с серыми глазами.

– Это Мираксес, – объяснила Бастет, постоянно оборачиваясь, будто боялась, что кто-то нас увидит. – Береги её, Мати. Береги, пока меня не будет. Поняла?

Я заметила неестественный серебряный отблеск в глазах Агаты Ришар на седьмой день её пребывания в моей кровати. Ахмет предложил ей поселиться в соседнем доме, но она отказалась, вцепилась в мою руку и заявила:

– Либо мы вместе, либо я отдельно, но с твоей рукой.

В теле взрослой женщины прятался перепуганный ребёнок, большую часть времени молчаливо глядевший в потолок. Я пыталась её разговорить, но всё оказалось тщетно. Тогда я решила дождаться, когда она сама будет готова.

Это случилось однажды ночью, уже после того, как во всех окнах погас свет. В углу небольшой комнаты дёргался огонёк старой керосиновой лампы. Хоровод мошек, собравшихся вокруг единственного источника света, отбрасывал тени на стены. Полчище полудохлых мух противно жужжало на болтающейся под потолком клейкой ленте.

– Я слышу твои мысли. И мысли Дориана и Вивиан.

Это заявление застало меня в тот момент, когда покрасневшая после целого дня на солнце кожа лица встретилась с приятной прохладой белой подушки.

– Что? – я резко подскочила обратно.

Мираксес сидела в позе лотоса и, нервно ковыряя заусенцы на пальцах, виновато на меня посмотрела.

– Я думала, что схожу с ума. В голове постоянно звенели голоса, но я не могла разобрать, о чём они говорили. А сегодня утром я проснулась и услышала…

– Что ты услышала?

– Ты думала о нём, когда потянулась рукой к моей подушке.

Последние пару дней я спала без сновидений, но под самое утро мне стали мерещиться его голос и запах. Короткие, тёплые мгновения счастья на тонкой грани между сном и реальностью. В области талии, там, где за ночь собиралась простыня, становилось тяжело, словно кто-то клал на меня руку.

Я улыбалась. Боги, я улыбалась, когда переворачивалась на правый бок с мыслями о том, что уткнусь носом в его горячую грудь, прижмусь к телу. Прекрасное мгновение, за которым непременно следовало опустошающее осознание. Мозг предпринимал последнюю попытку и заставлял тянуться рукой в сторону соседней подушки, но беспокойно ворочающееся всю ночь тело принадлежало Мираксес.

– Что? – отряхиваясь от вновь захвативших сознание образов, переспросила я и убрала с лица налипшие волосы.

– Думала? – с надеждой в голосе повторила Мир.

– О ком? – У меня участилось дыхание.

– О Габриэле.

Заполненная лунным светом комната погрузилась в молчание. Я посмотрела в окно и, потерев лицо руками, несколько раз больно ущипнула себя за щёки. Ты не спишь, Маат. Это не сон.

– А сейчас ты думаешь о том, что это всё тебе мерещится и на самом деле ты Аника Ришар.

– Прекрати!

– Прости, я не контролирую это…

Я вскочила с кровати, запнулась и чуть не упала. Мираксес спрыгнула следом и, поддержав меня сбоку, спросила:

– Что ты делаешь?

Дотянувшись до тапочек, валявшихся по разные стороны кровати, я обулась и стянула с зеркала кофту. От волнения запуталась в рукавах, плюнула на всё и просто накинула её на плечи. Мираксес выбежала на улицу босиком, обнимая себя руками и подпрыгивая на месте от опустившейся к ночи температуры.

– Куда мы?

– Будить Дориана и Вивиан.

– Им это не понравится.

Меня это мало волновало. Как и то, что с первым ударом в дверь Дориана загорелся свет в окнах Фирузе и Ахмета.

– Он думает, что убьёт того, кто нарушил его «сон красоты», – сдавленно пропищала Мираксес.

Недовольный взгляд парня, показавшегося на пороге в одних трусах, подтвердил сказанное. Полгода назад я бы ещё попыталась изобразить смущение или отвести взгляд, но между нами случилось столько всего, что у меня бы не дёрнулся ни единый мускул лица, окажись он полностью голым.

– Какого чёрта она читает мои мысли? – с порога заверещала я.

Дориан зевнул:

– Я пропустил утро?

Я легонько толкнула его в грудь, когда Фирузе и Ахмет вышли из дома и вопросительно на нас уставились.

Мы ввалились внутрь. Последней зашла Вивиан, на ходу завязывая пояс красного шёлкового кимоно.

– Что случилось?

– Мираксес слышит мои мысли.

Несколько секунд Дориан и Вивиан молчали, потом одновременно зевнули и махнули руками, словно дело было недостойно их внимания.

– Все хранители могут слышать мысли своих богов, в этом нет ничего страшного. Наоборот, это замечательно. Ты умница, Мираксес, – похвалила Вивиан.

Я открыла и закрыла рот.

– Вы могли предупредить об этом немного заранее?

– Да я как-то забыл. – Дориан пожал плечами.

– Это можно как-то вырубить? – жалостливо протянула Мираксес. – Потому что твои мысли о зудящих яйцах я тоже слышу.

– Зудящие яйца? – непонятно зачем переспросила я.

– У меня не было секса две недели, – ответил Дориан в тот самый момент, когда меня осенило. Но мысль, пришедшая в голову, не имела ничего общего с его жалобой на спермотоксикоз.

– Кто-то из вас приходил к нам ночью в Париже в кошачьем обличье, – зажав рот рукой, пробормотала я и вспомнила, как думала, что окончательно сошла с ума. – Я слышала чужие мысли в своей голове.

– Да-да, – поддакнула Мираксес. – Я помню.

– Это был Пёс. У нас есть особая связь с кошками, – пояснила Вивиан.

– Мой мальчик трагически скончался, – печально протянул Дориан.

– Просто поверь, Маат, если бы кто-то из нас, – Вивиан указала на себя, а потом на брата, – пришёл к тебе посреди ночи, на следующее утро об этом уже говорил бы весь город.

Сдвинув к переносице брови, я спросила:

– В смысле?

Дориан и Вивиан странно переглянулись. Я повернулась к Дориану – в его глазах сверкал знакомый огонёк. Огонёк, который ещё ни разу не довёл меня до добра, но пару раз – до дикого похмелья, которого не было в моей жизни ни до, ни после встречи с ним.

– Дамы, – он посмотрел на меня, на Мираксес и указал на дверь, – вижу по вашим лицам, что вы готовы. Время пришло. Прошу.

– То, что ты задумал, нанесёт непоправимый вред моей психике? – уточнила я.

– Вероятно.

Мы вышли обратно на улицу, по предупреждению Вивиан действуя молча, чтобы снова не привлечь внимание Фирузе и Ахмета. С пустыни дул сильный ветер, закручивая песок под ногами.

Когда я пожаловалась на кромешную темноту, выяснилось, что у остальных такой проблемы не было. Вивиан сунула мне свой мобильник, и я включила фонарик. Мы обогнули дом и метров на сто отошли от круга, за пределы которого я всё это время, помня слова Бастет, ни разу не высовывалась. Не хотелось на личном опыте узнать, насколько сильно она приукрасила, когда сказала, что меня хотят похитить и разобрать на запчасти.

– Закройте глаза, – скомандовал Дориан. Подрагивая в ожидании чего-то несомненно неприятного, я осветила его и тут же пожалела об этом: трусы парня лежали в стороне. Сам он был полностью голым и даже не пытался прикрыть все свои прелести.

– Фу, – одновременно с Мираксес фыркнула я и, опустив фонарик, закрыла глаза.

Ничего не происходило несколько минут, но потом послышались шаги. Кто-то приближался ко мне, выдавая себя шелестом песка. Я нахмурилась, представляя, сколько всего идиотского мог совершить Дориан без трусов, пока у нас закрыты глаза.

Что-то влажное и прохладное коснулось моего носа.

– Дориан! – резко распахнув глаза, закричала я, но, как только мозг обработал визуальную составляющую странного прикосновения, звук застрял в горле на последних нотах. Я подавилась и чуть не скончалась на месте от приступа кашля.

Дерьмо.

Мираксес закричала и грохнулась рядом. Я устояла на ногах лишь потому, что, кажется, вросла в землю. Фонарик телефона осветил пару зелёных глаз на вытянутой шерстяной морде в неприличной близости от моего лица, и узел, завязавшийся в желудке, не предвещал ничего хорошего.

Он был огромным. Настолько, что в положении сидя кончик его носа был на одном уровне с моим. Чёрная шерсть блестела под тусклым искусственным светом, и в мире не было приличных поводов подумать: «Так это же Дориан». Кроме одного.

Его глаза.

– Вашу мать, – севшим голосом пробормотала я и медленно повернулась к Вивиан за поддержкой. Но её больше не было на прежнем месте. Огромная кошка, размером превосходящая даже своего старшего брата, горделиво вскинула морду и заурчала.

Вот тогда, кажется, я и отключилась.

Я поняла, что провела в заточении слишком долго, когда повернула голову и посмотрела на знакомых девочку и мальчика. Они приходили ко мне, когда я была в темнице, и с тех пор оба подросли. Когда-то мальчишка был ниже меня, а теперь, чтобы разглядеть его лицо, мне пришлось приподнять подбородок. Амсет – кажется, так его звали.

Он стоял ровно, с вытянутыми по бокам руками. Подловив момент, он улыбнулся мне одними глазами. Я ответила лишь испуганным взглядом. Стиснув в кулаке край платья Бастет, я жалась к её ногам и дрожала в ожидании. Я никогда не видела Осириса прежде, но много читала о нём. Мои глаза привыкли к темноте, и Бастет стала приносить свитки. Так я изучила весь пантеон и примерно ориентировалась, где и среди кого оказалась.

Я узнала, что жизнь всем богам дарил Источник. Все, даже Осирис, когда-то родились здесь, под землёй. На протяжении долгого времени боги развивали свои силы. Высшей точкой становился момент, когда кровь в их телах превращалась в белый свет. Тогда боги обращались в высших. Они считались самыми сильными и просветлёнными, и поэтому им доверяли важную миссию: нести свет в мир людей.

Но не все божества достигали такой силы. Некоторые, как, например, Анубис, предпочитали оставаться в подземном мире. В их жилах текла красная – человеческая кровь. Они были склонны к слабостям больше, чем высшие боги. Низшие боги отвечали за Дуат, за души людей после их смерти.

Когда Осирис вошёл в зал, все перестали дышать. Я посмотрела на резко окаменевшую Бастет и, последовав её примеру, затаила дыхание и надула щёки.

Его босые ступни, украшенные золотыми цепями, не касались пола. Казалось, что он парил над землёй, со снисходительной усмешкой на губах наблюдая за каждым, кто стоял в этом зале. Когда его взгляд коснулся меня, я была красной и задыхалась. От того, как он посмотрел на меня, стало ещё хуже, и я почти упала, но что-то смягчило падение.

– Дитя, – его голос звенел в моей голове. – Ты дитя Сета?

Бастет упорно смотрела вперёд, словно боялась лишний раз взглянуть на Осириса. Я заметила, как от напряжения сжалась её челюсть, когда он обратился ко мне.

– Я дитя Источника, – вспоминая, как меня научила Бастет, сдавленно пробормотала я. – Я…

Я вскочила с чувством, будто падаю вниз, но вместо песка меня встретила тёплая постель, пустующая со стороны, на которой обычно спала Мираксес.

Сжав белую простыню и сделав несколько коротких вздохов, я посмотрела в приоткрытое окно, из которого доносился нехарактерный для ранних часов грохот. Что-то с силой ударилось о крышу моего дома, взбаламутив заткнувшихся лишь к утру ещё живых мух на клейкой ленте, и я, накинув на голову и плечи белый платок, поспешно вышла на улицу.

– Что происходит?

Вивиан, Мираксес, Фирузе и Ахмет смотрели вверх. Я последовала их примеру и вперила взгляд в задницу Дориана на крыше.

– Что он делает на крыше?

– Солнечные панели барахлят, госпожа, – ответил Ахмет. – И, кажется, в соседней деревне сломалась водонапорная вышка, так что сегодня без душа. Но господин Дориан старается вернуть электричество.

– Я не знала, что ты разбираешься в зелёной энергетике, – крикнула я, и Дориан, ползающий на четвереньках, громко выругался. – Он ведь сделает только хуже.

– Две другие панели он уже починил, – тепло улыбнулась Фирузе.

– Мне две с половиной тысячи лет, солнышко, – свесив голову вниз, ухмыльнулся он. – Ты понятия не имеешь, сколько разных интересных вещей я умею. Особенно языком.

– Например, нести всякий бред?

– Но вот противостоять солнечным ударам, насколько я знаю, ты ещё не научился, – подметила Вивиан. – Может быть, оденешься?

На её губах играла проказливая усмешка, напоминающая о том, как вчера ночью я позорно отрубилась при виде её истинного обличья.

– Хорошо себя чувствуешь? – спросила она.

– Синдром Шмида – Фраккаро, да? – вспомнив, как Дориан цитировал Википедию, передразнила я. – Боги, если бы тогда я узнала, кто вы такие…

– Дориан цитировал Википедию, – рассмеялась Вивиан. – Ты должна была почувствовать подвох. На то ведь и был расчёт. В теле Аманды ты была смышлёнее.

Я закатила глаза.

Мы зашли в дом, отведённый под кухню и столовую. На полу стояли вёдра с водой. Фирузе носила тарелки с едой. Я сунула чайник в ведро с водой и занялась напитками. Пока вода закипала на газовой плите, достала жестяную банку с красным чаем и одну – с кофе. Мираксес помогла отнести чашки, а я, закурив, осталась дожидаться кипятка.

– Не могу понять, что с тобой не так, – со спины подкралась Вивиан. – Такое чувство, что ты по-прежнему Аника Ришар.

– Ты меня напугала, – подавившись дымом и закашлявшись, заворчала я. – Я и без того дёрганая. Хочешь довести меня?

– Смотря до чего требуется доводить. – Вивиан даже не попыталась изобразить раскаяние. Наверно, именно поэтому она нравилась мне. – Не смотри на меня так. За шутками про оргазм к моему брату.

Я сделала несколько коротких затяжек и стряхнула пепел в специально отведённую под это пластмассовую банку.

– Ладно, прости, впредь буду уведомлять тебя о своём приближении за… – она разыграла задумчивость, – за сто метров, пойдёт?

Закатив глаза, я кивнула головой и вернулась к предыдущей теме:

– Так какой там была Маат?

Пол кухни медленно засыпа́ло песком. Обжигающий воздух коварно подступал следом. Разминая ладонью покрасневшую шею, Вивиан рассеянно смотрела вперёд. Я потушила сигарету и, прогоняя едкий дым от дешёвого табака, замахала руками перед лицом.

– Решительной и пугающей. Ты будешь смеяться, но я всегда робела в твоём присутствии.

– И правда смешно.

Представить Вивиан, робеющую перед кем-то, было определённо сложнее, чем представить меня, в ужасе забившуюся в угол под пристальным взглядом пары ядерно-зелёных глаз.

– Вы с самого начала знали, кем я была?

– Нет. От тебя и сейчас исходит очень слабая энергия, а пару месяцев назад не было и намёка. Я не думала, что Аника Ришар – это ты, пока Габриэль не рассказал о видениях.

– Но ведь девушки, притворявшиеся мной, тоже их видели, – напомнила я и обняла себя руками. Странно ли, что мне хотелось спрятаться от самой себя из прошлого?

– Да, – задумчиво протянула Вивиан, – и тогда мы решили, что, возможно, ты потомок одной из культа. Но смерть Аманды Бэкшир совпала с днём, когда Аника Ришар попала в аварию. Потом Габриэль увидел у тебя за ухом татуировку…

Я потянулась к шее, провела кончиками пальцев выше и надавила на череп.

– Там был шрам.

– У Маат был шрам. Это ритуальный порез. Твои безликие копии делали татуировки в том же месте, чтобы сбить нас с толку, но настоящего шрама не было ни у одной из них.

– Ритуальный?

Вивиан оттолкнулась от кухонной столешницы и, не пытаясь скрыть, что хочет избежать дальнейшего разговора, сказала:

– Об этом спросишь не меня.

– А кого?

Она многозначительно пожала плечами.

Закипел чайник. Одновременно с этим из столовой выглянула Мираксес. Они с Вивиан разминулись в дверях, когда Мир подошла ко мне, чтобы предложить помощь с чайником. Наклонившись ниже, я зашипела ей прямо в ухо:

– О чём она думает прямо сейчас?

– О нём, – дрогнув от испуга, прошептала Мираксес.

– В каком плане?

– Кажется, ей очень его жаль.

Прикрыв ухо с татуировкой волосами, я тяжело вздохнула, натянула на лицо доброжелательную улыбку и вышла в столовую, где на полу уже сидели Фирузе и Вивиан. Пятью минутами позже к нам присоединились Ахмет и обгоревший Дориан с накинутой на плечи футболкой.

Перед каждым приёмом пищи Фирузе читала короткую молитву, благодаря богов за пищу и кров над головой. Дориан шутливо присоединялся к ней, а я чувствовала себя странно, особенно когда Ахмет поднимал на меня взгляд и восхвалял как пришедшее к ним чудо и благословение.

Жили Ахмет и Фирузе небогато, но и не бедствовали. Каждую неделю глава семьи уезжал на выходной рынок, где продавал ковры, а возвращался с забитой продуктами машиной. Первое время мне было совсем неудобно, но потом Вивиан и Дориан дали им деньги. Проедать их бюджет было не так неловко, как скромный доход добрых людей.

– Нехех, – этими словами Фирузе заканчивала молитву и каждый раз плакала, приговаривая, что это слёзы счастья. Я же покрывалась по́том и краснела от смущения, ощущая на себе взгляды всех собравшихся.

Запихнув в рот кусок сыра, я смотрела новости по телевизору, пока остальные негромко переговаривались о солнечных плитах, воде и о том, что Дориан хотел съездить в город.

– Маат, – позвал Дориан, прямо в разгар пережёвывания ветчины. – Завтра двадцать седьмой день цикла.

Я уже и не помнила, что это значит, и вопросительно выгнула бровь.

– Тебе нужно восстанавливать силы.

До меня стало доходить, но медленно. Я застыла с широко раскрытым ртом, ещё не полностью пережевав сыр.

– Мы идём на охоту.

Кусочек еды скатился по языку и упал на стол.