Леди Теней

Глава 1

В город, пропахший тухлой рыбой, корабль прибыл к полудню. Солнце покрывало соломенные крыши рыжей краской. Порт шумел, гомонил, ругался на разных диалектах и языках. Я ступила на трап, и за моей спиной стелились туманы.

— Госпожа, позвольте, — молоденький морячок, совсем мальчик, протянул ладонь, помогая спуститься на твердую землю. Истинная леди бы отказалась касаться чужака, но во мне не было ни капли истинности.

— Благодарю.

Туманные змеи обвили мои запястья, стряхивая прикосновение. Морячок сглотнул ком в горле. Туманов он не видел, но почувствовал их присутствие.

Я, слабейшая из рода, изгнанная родительницей и академией, самоучка, дурная кровь, приехала на Острова Надежды, чтобы отдать долги. Темные волосы были перевязаны лентой; простое платье в пол и перчатки до локтей — непримечательный образ, словно у аристократки, выбравшейся на прогулку в город.

Свободный извозчик караулил у первого же ресторанчика.

— Дом Шата, — сказала я, усаживаясь в повозку.

Этот островной город был обречен на вымирание. Он издыхал и вонял разложением. Здесь ютились отбросы общества, те, кому на большой земле не нашлось места. Посреди улиц подыхали рабы, пытавшиеся сбежать от хозяев, но пойманные ими. Их запирали в клетках, оставляя без питья или пищи, обрекая на мучительную смерть. Исполосованные спины гноились, вокруг живых мертвецов роились мухи.

Меня тошнило от здешних мест, и даже сейчас я прикрывала нос платком.

— Приехали! — крикнул извозчик.

Расплатившись и попросив дождаться моего возвращения, я ступила на брусчатку. Некогда богатый дом застыл мрачной громадиной. Краска на его стенах облупилась, скосилась крыша. Здесь продавали обычных рабов: не магов и не экзотов, поэтому дом Шата не был популярен и едва сводил концы с концами.

Я постучалась. На пороге появился управляющий, лысый и высокий. Он скользнул придирчивым взглядом по моей одежде, но остался доволен увиденным.

— Госпожа…

— Сольд Рене, — учтиво отозвалась я, ступая за порог.

— Госпожа Рене, вам назначено?

— Я хочу купить раба либо узнать, кому он был продан, — и добавила, постучав по поясной сумке: — Меня не пугает любая сумма.

Глаза управляющего зажглись довольным блеском. Он попытался взять меня под локоток, но я отстранилась.

— Госпожа, а зачем вам купленный раб? Давайте выберем другого! Вас интересует какой‑то конкретный сорт? У нас есть поступления с южных земель. Или, может, северный рынди — очень выносливый экземпляр с прекрасной регенерацией. Незаменим как в домашних, так и ратных делах.

Мы шли по узкому коридору, ведущему к подвальным помещениям. Дом разваливался, по стенам ползли трещины. И запах: страданий, боли и безысходности. Он разъедал ноздри.

— Мне нужен один — единственный раб, его имя — Дарго.

Управляющий остановился, пытаясь вспомнить, о ком речь.

— Помесок, север с югом, лет двадцать, светловолосый, — кратко описала я.

— Увы. — Управляющий развел руками. — У нас таких много, и по именам я их не различаю.

А возможно, он умер от болезни или недоедания, или побоев. В сердце болезненно кольнуло. Я пожала губы и глянула на управляющего с плохо скрываемым раздражением. Туманы начали обвиваться вокруг его шеи. В блеклых глазах появился испуг.

— Не гадайте, а поднимите архивные записи. Полгода назад он был в вашем ведении.

— Пройдемте в мой кабинет. — Управляющий указал рукой на неприметную дверь с позолоченной табличкой. — Распорядиться о напитках?

— Благодарю, нет.

Пока я сидела, изучая собственные ногти, управляющий суетился, гонял служанку в рабском ошейнике и просил принести ему записи за шесть месяцев. Просматривал их, качал головой и кричал на служанку вновь.

— Есть! — воскликнул и ткнул тонким пальцем на строчку. — Господин Розеншал, для личных целей, четыре месяца назад.

Он замялся.

— Продолжайте. — Я положила на стол один золотой.

— Думаю, он увез его в Янг. Господин Розеншал — светило столичной науки, долгое время набирал рабынь из молодых помесков. Теперь, видимо, ему понадобилась мужская особь.

Глаза защипало от дурного предчувствия. Эта поездка, возвращение сюда — всё зря. Дарго либо уже умер, либо доживает последние мучительные дни, будучи подопытным кроликом у какого‑то ученого. Бесы!

Туманы погладили по голове, дескать, успокойся. Я стряхнула их. О каком спокойствии может идти речь, если я обещала приехать за Дарго, но предала его?

Повозка везла меня обратно в порт. Ближайший корабль до столицы отплывал через час, и я должна была успеть на него взойти. Глаза чесались от подступающих слез. Когда‑то я обещала себе не плакать, но сейчас была готова разреветься. Ничего. Дарго, я спасу тебя. А заодно наведаюсь в столичную академию, коль уж всё равно придется остановиться в тех местах. То‑то порадуются тамошние преподаватели, завидев бывшую ученицу.

За плавание на уродливой развалюхе, именуемой кораблем, капитан содрал с меня целое состояние. Я без раздумий согласилась (следующее судно до столицы отправлялось через три дня) и, расположившись в личной каюте, уставленной бочками, задумалась: чем заняться по прибытии? Нельзя соваться прямиком к Розеншалю — если он почувствует за мной тени, проблем не оберусь. Да и кем я представлюсь? «Девица, возжелавшая купить вашего раба»? Он поднимет меня на смех и будет прав. Перед тем, как напрашиваться в гости, нужно разведать обстановку. Хорошо, что в Янге есть академия чародейства и знахарств. Разузнаю через неё, кто такой Розеншал, и стоит ли его опасаться.

К вечеру я вышла на палубу, вдохнула полной грудью соленого воздуха. В сиреневом предзакатном небе проплывали облака. Над водой застыло безмолвие. Мои личные туманы укутали плечи прозрачной шалью.

— Не бойтесь, не замерзну, — пробормотала я, но шаль не исчезла.

Сзади донеслось цоканье, и я невольно оглянулась, чтобы рассмотреть ту, которая отправилась в дальнее путешествие на каблуках. Девушка, беловолосая и невероятно эффектная, что с картинки, застыла по правую руку.

— Плавание такое утомительное, — сказала, ни к кому не обращаясь. По всему выходило, что отвечать придется мне.

— Пожалуй.

— Литта.

Она протянула хрупкую ладошку.

— Сольд, — равнодушно ответила я.

— Как тебе капитан? — Литта склонилась ко мне для доверительного шепота. — Красавчик, коих свет не видывал!

Я пожала плечами, мол, не заглядываюсь. Обычный капитан, ни возрастом, ни мускулатурой, ни внешностью он не был мне симпатичен. Но Литта облизнулась как изголодавшаяся по мужскому телу соблазнительница.

— Гарантируй, что не станешь мне соперницей, теневая дева. — Она заулыбалась, и я даже в сумраках рассмотрела два выступающих передних клыка.

— Только не убей его, кровососка.

Янми, а передо мной стояла представительница этой плотоядной расы, обладали недюжинной силой и неукротимой похотью. Благодаря внешности и природному обаянию, они заманивали в свои сети всех без разбору, мужчин и женщин, питались их кровью, предавались плотским утехам, а после отпускали истощенных, но счастливых жертв на волю. Нельзя сказать, что те предъявляли к янми какие‑либо претензии, многие даже порывались вернуться. У кровопийц существовало всего одно нерушимое правило: не опустошать до дна.

Неудивительно, что Литта унюхала мою причастность к расе теней; чутье у янми на высшем уровне.

— Хочешь выпить? — предложила она. — У меня завалялась бутылочка отличного виски, припасенная специально для долгого странствия.

Наверное, стоило отказаться, но одиночество особо сильно сдавило грудь — и я кивнула. Вскоре мы сидели в её каюте, как две капли воды похожей на мою, и пили виски прямо из горла, закусывая вяленой говядиной.

— Куда путь держишь, красота? — лениво спросила Литта. — Просто побродить по Янгу али с конкретной целью?

— Второе. — Я покрутила бутылку, вчитываясь в этикетку. Вкус у напитка был незнакомо — сладковатый со слабой нотой травяной горечи. Но никаких особых символов о крае изготовления найти не удалось — типичный виски с Островов Надежды.

— Ну и скукота! Я к ней со всей душой, бутыль не пожадничала, а она нос воротит. Вот я, к примеру, еду на смотрины. Некий Ринальд — слыхала о таком? — разыскивает невесту.

Я расхохоталась в голос, чуть не подавившись куском мяса.

— Кто же тебя воьмет в жены? Раса, знаешь ли, накладывает соответствующий отпечаток.

— Ну, не в жены, так тайной возлюбленной. Которой, как известно, даров подносят больше, нежели законной супруге. — Литта кокетливо поправила локон и выхватила у меня бутылку. — А ты, когда разделаешься с делами, можешь присоединиться к смотринам, они будут проходить всю неделю. Спорим, меня оценят выше?

Но я покачала головой.

— Уже помолвлена.

— Ну и где твое кольцо? — В синих глазах появилось неверие.

Я стянула перчатку с левой руки, и на коже проступила багряная руна, оплетающая запястье и ладонь замысловатыми узорами. Литта долго рассматривала рисунок, а после раздосадовано цокнула.

— Я‑то думала, ты из тех краев, а ты нареченная лорда… бедняжка…

Не стала с ней спорить, хотя сама так не считала. Да, поначалу мое положение казалось безвыходным, но после я признала некие достоинства обручения с лордом Пограничья. Взять, к примеру, оберегающие туманы, подаренные на помолвку — занятная штуковина.

Мы немного поговорили о столице и том самом Ринальде, о котором я, кажется, слышала — богатый, но глуповатый маменькин сынок. И смотрины эти не ему нужны, но его матушке, которая не хочет отдавать свое чадо в абы какие руки. Литта разом поскучнела и даже призналась, что, возможно, от смотрин откажется. Бутылка быстро опустела, но пьяными мы себя не чувствовали. Ноги держали, голова была ясна. Занятное пойло; обычно мне достаточно пяти глотков, чтобы перед глазами плыло.

— А где ты взяла виски? — Я вновь всмотрелась в руны на стекле.

— Меня им поклонник на корабле угостил. — Литта хихикнула. — Как мужчина так себе, но в качестве дарителя сойдет. Я решила, что грех напиваться в одиночку, но все тут какие‑то унылые. Одна ты выделялась, этакая каменная дева, неприступная и безразличная ко всему. — Она подмигнула мне. — Кстати, ты сама откуда будешь, черты у тебя необычные?

Да уж, когда в ребенке намешано столько, сколько во мне, — получится самая причудливая смесь. Моя матушка чистокровная ави, одна из сильнейших ведьм в нашем поколении. От неё мне достались бледная кожа, темные, почти черные, волосы, стройность, граничащая с худобой, и огромные наивные глаза (что, между прочим, всегда раздражало, ибо меня считали дурехой и никогда не воспринимали всерьез). От отца, получеловека — полурынди — высокий рост, прекрасный нюх и дурной нрав. Конечно, типичной вспыльчивостью северной расы я не обладала, но и тихоней никогда не слыла.

— Моя мать — ави, — сказала я, не желая вспоминать об отце.

— О, так ты ведьма? — Литта принюхалась. — А по запаху и не скажешь.

— Потому что я полукровка, магического резерва во мне не наберется и грамма.

— Правда? Жа-алко.

Литта протяжно зевнула. Внезапно и мне захотелось спать, да так сильно, что я чуть не завалилась на бок. Пришлось собрать все силы и, пожелав спокойной ночи, пойти к себе, опираясь на стенку. Все‑таки алкоголь действовал, хоть и с запозданием.

Мне ничего не снилось, что удивляло, ведь перед самым отъездом Трауш предупредил:

— Я буду навещать тебя во снах.

Не знаю, как он это проделывал, но каждую ночь я оказывалась в одной из комнат поместья, дышала морозным воздухом Пограничья и видела будущего мужа. Сны были невероятно реалистичными, я помню каждую фразу, сказанную Траушем, помню полынный запах его тела. Но сегодня перед глазами плыла чернеющая пустота, и, признаться, мне стало не по себе.

Я проснулась, когда солнце взошло над горизонтом, с пустой головой и чувством дикого похмелья. Корабль качнуло, а меня чуть не вывернуло на дощатый пол. Чуть позже, склонившись над тихими морскими водами, я выплескивала из себя не только вчерашний ужин, но и, казалось, легкие. Вот так виски!

В самых расстроенных чувствах я постучалась к Литте, чтобы высказать ей всё, что думаю про вчерашнюю пьянку, а заодно забрать забытую перчатку (приходилось прятать руку в складках платья), но из каюты не раздалось и звука. Прекрасно! Спит без задних ног, пока я мучаюсь и головой, и животом одновременно. Малочисленные путешественники, выбравшиеся насладиться солнечной погодой, посматривали на меня с сожалением. Кто‑то даже протянул флягу с пресной водой, но я помотала головой.

Мучения длились целый день, а когда утихли, я вновь двинула к Литте. Тишина. Странно, неужели до сих пор не проснулась? Или уже очухалась и развлекается где‑нибудь с капитаном корабля? Но нет, капитан стоял на мостике, всматриваясь в бескрайний горизонт. Подумав, я воротилась в свою каюту и достала из сумки набор отмычек, купленный перед отъездом из Пограничья. Всё‑таки перчатку нужно забрать, иначе кто‑нибудь да рассмотрит руну на запястье и неизвестно, как отреагирует. Расу теней любили далеко не все, даже наоборот — большинство их боялось, а меньшинство презирало.

Замок щелкнул. Внутри ничего не изменилось, даже бутылка лежала там, где я её оставила — прикрытая соломенной подушкой. И пахло чем‑то вязким, сладким, но неприятным. Это заставило насторожиться. Я обошла каюту и поняла: вещей Литты нет. Ни одной, а вчера у стены стояла громоздкая сумка. Моей перчатки тоже не обнаружилось. Итак, что звучит правдоподобнее: янми выбросилась в воду вместе с одеждой или открыла портал посреди моря, что невозможно из‑за качки, и перенеслась куда подальше, прихватив мою перчатку? А может, попросту переехала к очередному кавалеру и, чтобы не мотаться на два «дома», перенесла вещи к нему? Нет, тоже бред.

Думай, гудящая голова.

Я взяла бутылку и всмотрелась в остатки янтарной жидкости. Втянула носом аромат у горлышка. И только теперь почувствовала кисловатую нотку, которой вчера не было. Так пахнет дурман-трава на второй день после подмешивания в жидкость. Так вот откуда сны без снов и отвратное состояние поутру! Получается, Литту похитили? Но кто? И почему похититель не замел все следы?

Я прикрыла дверь и огляделась тщательнее. Ни следов борьбы, ни пятен крови — Литту попросту унесли спящей. Что ж, далеко она не делась, но лучше мне узнать, к кому конкретно ломиться.

Шаги я скорее не услышала, а почувствовала интуицией. В замочную скважину вставили ключ. Сейчас таинственный похититель (вряд ли снаружи гулена-Литта) поймет, что дверь открыта, а потом увидит меня…

Мамочки!

Не раздумывая и секунды, я прыгнула в открытую бочку, сверху надвинула крышку. По каюте ходил мужчина. Тяжелый неторопливый шаг, шумное дыхание. Я сидела, согнувшись в три погибели, и молила всех богов, чтобы он не подумал посмотреть на содержимое неплотно прикрытой бочки. Туманы вокруг ощерились, готовые напасть на обидчика.

Бутылка звякнула — наверное, поднял. Мужчина прошелся взад-вперед, с оханьем опустился на пол, затих. А затем ушел, закрыв дверь на ключ.

Я вылезла. В сердце стучало десятком молоточков. Еле справившись с дрожью и взломав замок заново, я побежала на мостик, но капитан не проникся интересом к случившемуся.

— С чего вы взяли, что ваша подруга пропала? — меланхолично вопросил он, почесав ямочку на подбородке.

— Её нет целый день.

— Мало ли куда упорхнула красивая женщина? — он похабно подмигнул. — Красавица, не выдумывайте ерунды, а лучше расслабьтесь. Нас ждет долгое плавание.

— Я заплачу.

В глазах появилось понимание. Как всё‑таки легко деньги помогают установить контакт между, казалось бы, совершенно разными людьми.

— Обещаю что‑нибудь предпринять, не волнуйтесь. — Капитан приобнял меня за талию, но я вывернулась. — С вашей беглянкой наверняка всё в порядке.

Мне бы его уверенность. Зачем кому‑то понадобилась обыкновенная, даже не благородных кровей, янми?

— Идите спать, госпожа, — заключил капитан. — Мы под каким‑нибудь предлогом прочешем корабль снизу доверху, а утром сообщим вам обо всем подозрительном, что найдем.

Не то, чтобы я ему поверила, но смирилась. Упав на колкую лежанку, я долго ворочалась и всё‑таки забылась болезненным сном.

Стены парадной залы покрылись коркой инея, причудливые узоры изрисовали окна и потолок, переплетаясь тончайшими ледяными нитями. Дыхание замерзало, и я, стоящая в одном платье, чувствовала, как замерзаю изнутри.

— Зачем же ты прячешься от меня, глупая девчонка? — услышала за спиной насмешливое.

Бесшумно, точно не касаясь пола, Трауш пересек расстояние, разделяющее нас. Сильные руки обхватили талию в кольцо, не позволяя вырваться. Холодные губы коснулись мочки уха.

— Твоё время скоро иссякнет.

Указательный палец тронул непослушную прядь волос.

— Я устал дожидаться тебя, Сольд.

— Прости…

— Молчи, — усмехнулся Трауш. — Ненавижу выслушивать оправдания.

Внезапно он замер, словно хищник перед атакой, прижал к себе так сильно, что я не сдержала стона.

— Просыпайся! — не просьба, но приказ.

И вытолкнул меня из моего собственного сна.

Лучше бы сон не кончался. Никакой холод не сравнится с ощущением, когда на горле смыкаются пальцы, и воздух, такой необходимый, внезапно кончается. Я захрипела.

— Тихо-тихо, — шепнул кто‑то надломленным голосом. — Не рыпайся и умрешь быстро.

После этих слов я забрыкалась куда активнее. Туманы замолотили по обидчику градом, но тот отмахнулся от них как от дуновения ветра. Перед глазами поплыло. Сердце замедлило бег. Удар — второй. До третьего я рисковала не дожить. Реальность отдалялась, в ушах морским прибоем шумела кровь.

Нет, нет и нет! Не ради того я прошла весь путь длиной в полгода, не для того выкарабкалась с того света, чтобы умереть задушенной на вонючей лежанке корабля.

В этот бросок я вложила все силы и скорее не повалила похитителя Литты (ну а кто это мог быть?) на пол, а кулем навалилась на него сверху. Секундное замешательство, за которое умудрилась нащупать на полу скинутый сапог и ударить им.

— Тварь!

Следующий неловкий удар пришелся в пах. Разъяренный от боли похититель скинул меня с себя как пушинку, заломил руки за спину. Наши взгляды встретились всего на секунду, но я успела установить зрительный контакт.

Трауш твердил, что умелый повелитель туманов способен довести жертву до беспамятства, лишить её рассудка. Но мои туманы приобретенные, и управляться ими я толком не научилась. Только бы не ошибиться!

Туманный зверь скользнул по мужскому телу, забрался в нос, заплелся в волосах. Получилось! Человек мотнул головой, глянув на меня по-новому, и ослабил захват, а затем и вовсе отскочил в сторонку.

Всё‑таки быть мне достойной повелительницей.

— С вами всё в порядке?! — спросил испуганно.

Голос сорвался на хрип, но я выдавила:

— Где Литта?

— Литта? Я не… она… кажется, она у меня в каюте, — с сомнением пробубнил похититель.

— Отведи меня туда.

Пока туманы воздействовали на его рассудок, он был безвреден, но любое неловкое движение могло разрушить связь, поэтому я старалась идти предельно медленно. Мы вышли на молчаливую палубу, освещаемую желтоглазой луной, в свете которой я разглядела похитителя: совсем молоденький, вчерашний юнец, кожа прыщавая, волосы сальные.

Он открыл дверь, та от порыва ветра стукнулась о стену. Связанная Литта, вполне живая, разве что до забытья накаченная какими‑то зельями, лежала в бочке, похожей на ту, где я пряталась. Она не проснулась, даже когда я вывалила её наружу. А когда ударила по щеке — лишь простонала. Всего несколько минут, и туманы в голове юнца растают, а значит, времени почти не осталось.

Второй удар я отвесила с куда большей мощью, даже нечаянно рассекла губу. Литта, распахнув веки, жалобно ойкнула.

— Что я… что ты…

— Жить хочешь?

Она непонимающе кивнула.

— Тогда вставай!

На негнущихся ногах Литта сделала два шага и чуть не рухнула прямо в объятия похитителя. Пришлось подхватить её под руки и тащить волоком. Дверь в свою каюту я забаррикадировала и только тогда взялась объяснять, что произошло. Литта без труда узнала в описании прыщавого юнца своего давешнего поклонника, так щедро поделившегося с ней виски.

— Но зачем ему я? — спросила и всхлипнула, начала ощупывать себя на предмет увечий. — Из‑за того, что отказала? Так он не в моем вкусе, мы же объяснились…

Я пожала плечами.

— Можешь спросить его при встрече. Хочешь, организуем прямо сейчас?

Не хотела.

— Тогда я иду к капитану, а ты сиди здесь. — Литта вскрикнула, но я не стала слушать возражения. — Заблокируй ход бочками и открывай на три стука.

Сказать, что капитан был шокирован — практически промолчать. Для начала он, конечно, с помощью матросов связал юного похитителя и запер его в трюме (предварительно избив до полусмерти, чего я, в общем‑то, не просила), а следом долго извинялся и клялся, что осмотрел всё, да ничего не нашел. Что‑то я ему не поверила: наверняка юнец приплатил плутоватому капитану или собирался заплатить ему позже — как‑то же он должен был вынести янми с корабля. В любом случае, он будет наказан.

Литта отворила дверь только после того, как я постучалась, назвалась полным именем и сообщила, что опасность ей не угрожает. Ну и постучала трижды, разумеется.

— Ужас! Меня никогда не воровали. — Между тем, хитрые глаза блеснули гордостью. Истинная янми, себялюбивая до невозможности, даже похищение рассматривала со стороны любования собой, ведь плохих‑то не похищают.

Я устало опустилась на край кровати.

— Ну, с почином тебя.

— Ага… Итак, теневая леди, расскажи‑ка о своих чудесных способностях. — Литта хлопнула в ладоши. — Как понимаю, лорд Пограничья обучил тебя запутывать разум людей?

— Это можно назвать свадебным подарком.

Я машинально коснулась туманного облака пальцами. Когда на наших ладонях с Траушем выплелись руны (моя алая что кровь, его черная как сама ночь), он пообещал оберегать меня от самой себя.

— Своеобразная штуковина, я, к примеру, больше люблю побрякушки.

— Честно говоря, о возможности подчинения я не подозревала до сегодняшнего дня.

— А чего ожидать от теневых чудил? Не тебе в обиду! — Литта покрутила рыжими кудрями.

— Да я и не обижаюсь. Дело в другом: мой жених виртуозно владеет туманами. — Не совсем правда: на меня внушение почему‑то действовало. — Но ведь я — помесок, причем никак не относящийся к теням. Туманы не должны слушаться чужачку. Но они… приняли меня, что ли.

Мы помолчали, каждая думая о своем.

— Слушай, а каково быть невестой… его?

Литта понизила голос до полушепота.

— Как будто за твоей спиной всегда кто‑то есть.

И ощущение присутствия не покидало даже во сне. Он смотрит, он изучает, он бдит.

Он поежилась.

— Несчастная, всё‑таки лучше бы дарил, как любой нормальный богатей, драгоценности. Подай ему такую идею, а?

— Всенепременно.

И я расхохоталась, вмещая в этот полубезумный смех весь страх от пережитого, всю боль и все надежды на то, что нам суждено встретить будущее вместе.

Столица встретила нас заунывным ветром и колкой моросью, летящей в лицо. Я накинула на волосы капюшон плаща, глянула в безжизненно-серое небо. Ну, здравствуй, родимый город, ты как всегда недоброжелателен.

— Сольд, помни, я твоя вечная должница и сделаю всё, о чём ты попросишь. — На прощание Литта коснулась моей руки, затянутой в перчатку.

Я как никто знала, сколь опасны долговременные клятвы — судьба непременно будет сталкивать нас вновь и вновь, заставляя отдавать друг другу долги. Нет ничего хуже обещания, которое не сможешь выполнить — поэтому лучше его не принимать.

— Давай так. Если мне когда‑нибудь понадобится помощь — окажи её по мере возможностей.

— Разумеется!

И она порывисто обняла меня, словно за неделю плавания мы из попутчиц превратились в закадычных подруг.

Литта уехала искать недорогой постоялый двор, чтобы отоспаться да помыться перед смотринами, а я тупо пялилась на устремившийся ввысь дом из гранита, смотрящий с вершины холма на остальные домишки как строгий надзиратель. Он был виден из любой точки Янга. Мне — туда.

Спустя два часа изнурительной езды по узеньким улочкам (столица росла, ширилась, а дороги всё ужимались) я оказалась у ворот академии чародейства и знахарств. Переливающиеся радугой флажки, сотворенные колдовством, трепетали под порывами ветра. Неизменная растяжка «Преклони свое колено, странник, ибо тут был заложен первый камень Валонии» блестела в солнечных лучах сусальным золотом.

Скучающий привратник лениво преградил дорогу алебардой. Его едва осязаемая магия ощупывала мои эмоции: о чем я думаю, причиню ли вред стенам или обитателям академии.

Непременно. Неспроста Сольд с языка ави — «разрушение».

— Вам назначено?

— Назовите светлому декану Иттану Берку имя Сольд Рене.

Он, кивнув, прикрыл веки. Телепатия — незаменимая вещь, когда нужно быстро и качественно донести информацию. Она подвластна далеко не каждому колдуну и делится на два вида: звуковая и эмоциональная, то есть передающаяся или словами, или чувствами. Вторым овладеть легче, но первое выше ценится. В академии есть специальный факультет, обучающий телепатов — и конкурс на место там просто огромен. Всё потому, что эта профессия невероятно востребована: в любой крупной конторе мира не обойдется без парочки телепатов.

— Проходите. — Привратник убрал алебарду.

Ворота распахнулись сами, без скрипа, без единого звука. Выпрямившись так, что хрустнуло в позвоночнике, я шагнула во внутренний двор академии. На душе было тяжело и дымно.

Меня встретила замогильная тишина и непривычная пустота. Никто из адептов не наслаждался погожим утром с книжкой в руках, не сидел на мраморных скамейках у круглого фонтана, не гонялся, атакуя друг дружку пустяковыми заклинаниями. Мне стало не по себе.

Семиэтажный студенческий корпус, выше которого не было во всей стране, вызывал священный трепет у любого первокурсника. В его подвалах-лабиринтах призывали нечисть и боролись с нею же, с астрономической башни рассматривали звезды, в ходах и выходах можно было запутаться и потеряться на неделю-другую. Поговаривали, что раз в десятилетие коридоры самостоятельно перестраивались, поэтому до сих пор не было нарисовано подробной карты академии.

Его нутро ничуть не изменилось за годы: всё тот же алый ковер, стелющийся по полу, те же портреты архимагов в позолоченных рамах, увитые плющом стены. Под потолком в жирандолях трепетало пламя сотен свечей. Мне попадались редкие студенты, но какие‑то зашуганные, старающиеся скорее улизнуть куда подальше.

Каждому факультету (а всего их было шесть) выделялся этаж, и, насколько я помню, светлому декану достался третий. Я долго отстукивала каблуками эхо, пока не набрела на дверь, табличка на которой была инкрустирована драгоценными камнями. Стучаться не стала, по-свойски вломилась внутрь.

— Здравствуйте, госпожа Рене. — Светлый декан отвесил шутливый полупоклон.

Он поднялся с обитого бархатом кресла и шагнул ко мне, а после сдавил в поистине медвежьих объятиях. Я пискнула. Иттан отошел на шаг назад, склонив голову, и задумчиво оглядел меня сверху донизу.

— Тени? — с удивлением спросил он.

— Обо всём по порядку, — ответила я, усаживаясь на диванчик для гостей. — Угостишь кофе?

Иттан щелкнул пальцами, и спустя пять минут к нам примчалась молоденькая секретарша-помесок, одетая в облегающее платье, едва прикрывающее бедра, которая расставила на хрустальном столике кружки, молочник и чайник с ароматным кофе цвета самой тьмы. Всё это время мы молчали. Точнее — разговаривали друг с другом взглядами.

«Ты сбрендила?» — читалось во взгляде Иттана.

«Почти», — ехидно отвечали мои глаза.

«Ты обо всём мне поведаешь».

«Непременно».

Кабинет был под стать хозяину: роскошный и изящный, выдержанный в строгих тонах, без единой капли легкомысленности. У окна стоял стол из мореного дерева, заваленный бумагами. Посреди того высились весы из серебра, обе чаши которых, белая и черная, пребывали в равновесии. К западной стене пристроился шкаф из хрусталя, его полки были забиты старинными книгами. У восточной находился диванчик, на котором сидели мы.

Иттан заговорил лишь в тот момент, когда разлил кофе по миниатюрным чашечкам:

— Госпожа, с чем пожаловали в наши негостеприимные края?

Я хмыкнула, помешивая сахар. В аристократических кругах считалось, что пить дорогущий кофе, приправленный сладостью, — издевательство над благородным напитком, но иначе я не любила.

— Тебе о чем‑нибудь говорит имя Розеншал?

Иттан нахмурился. Ему, голубоглазому блондину, чистейшему человеку без единой примеси (дикая редкость в условиях, когда все расы смешались меж собой), графу в десятом поколении, это не шло.

— Совсем о немногом. Сильнейший темный колдун, ему предлагали должность преподавателя академии, разумеется, он отказался. Слухи о господине Розеншале ходят самые разные, но радушным и гостеприимным этого человека не назвать. Скорее — скрытым донельзя. Поговаривали даже об увлечении некромантией, но дальше обвинений дело не зашло. Наши сканеры не засекли призыва мертвых. Тебя с ним что‑то связывает?

— Возможно.

Я отпила глоток, наслаждаясь тем, как обжигающий кофе маслянистой каплей скатывается по горлу. Иттан склонился почти нос к носу.

— Говори, Сольд.

— Он приобрел крайне необходимого мне раба, а я обязана выкупить того.

Ясное дело, Иттан не понимал ничегошеньки из сказанного, ведь он не догадывался о моей жизни после изгнания. А вот я жадно следила за газетными статьями о назначении самого молодого декана в истории академии, о его успехах и провалах, о возрождении почти мертвого факультета света (в современных условиях маги, способные навести порчу, оплачивались куда выше тех, кто мог её снять).

— Начинай с самого начала. И не забудь поведать о том, откуда на твоем запястье обручальная руна.

В голосе зазвенел холодок обиды, и я заговорила кратко, но обо всем подряд. Нам понадобился целый час времени, чтобы обсудить мою жизнь от момента позорного изгнания из академии до приезда в Янг.

С Иттаном я познакомилась на десятом году жизни. Мы были похожи во всем, кроме одного: Иттан с младенчества проявлял невероятную тягу к магии, меня же боги наградили почти нулевым резервом. Зачем такую, как я, отправили учиться? Когда твоя родительница занимает высокий пост, у тебя нет иного выбора. Мать бы засмеяли, разузнав, что её дочь ничтожна, поэтому я поступила на факультет магического ремесла, чтобы получить минимальные знания, развить скудные способности и обучиться какому‑нибудь занятию, отдаленно связанному с колдовством.

Так вот, Иттан с первых дней взял надо мной шефство. Он помогал с домашними заданиями и практикой, делился своим резервом, наполняя мой, огрызался на тех, кто имел наглость назвать меня пустышкой. Мы были друзьями, и я надеюсь, что так оно и осталось.

— Из всего произошедшего ясно одно: ты лезешь во что‑то крайне нехорошее, — подытожил Иттан. — Начиная от обручения, свершенного без твоего согласия, и заканчивая поиском раба. Уезжала бы ты отсюда, Сольд. Если вопрос в деньгах — я найду сколько угодно золота.

— А куда я денусь? — Губ коснулась усмешка. — Где меня не отыщут тени?

— Придумаем! — Он сжал кулаки.

— Иттан, пожалуйста, прекрати. Я не прошу направить меня на путь истинный, лишь помочь информацией.

Его кивок получился вымученным.

— Я добуду тебе сведения о Розеншале, но обещай не соваться к нему, предварительно не обсудив план действий со мной. Что до твоего лорда…

Я приложила палец к губам.

— Забудь. Расскажи лучше, как вы тут поживаете? Почему адепты стали такие скрытные, где былые разгильдяи с факультета света? Ты держишь их в ежовых рукавицах?

Я гаденько хихикнула, но, заметив, как понурился Иттан, вмиг посерьезнела.

— С нашими студентами происходит неладное, за два месяца семеро лишились сил.

— Но как?!

По грудной клетке расползся морозец. Иттан вздохнул.

— Мы сами не понимаем, но симптомы те же, что у тебя. В один момент — полное бессилие. Одна девочка, подающий надежды целитель, ещё вчера залечивала чужие раны, а сегодня не способна регенерировать даже свои царапины. Весы правосудия склонились к отчислению. — Иттан с неприязнью посмотрел на черно-белые весы.

Когда‑то именно они уронили черную чашу к подставке, что означало — я изгнана.

— И что будешь делать?

— По правилам — отчислять, но не семерых же. Пока они живут здесь, а высшее руководство уже намекает, что жалость — худшее качество декана. — Он вплел пальцы в волосы. — Это катастрофа! Студенты в панике, все подозревают друг друга в ведьмовстве или высасывании резерва, коллективный дух рухнул. А самое страшное, что все семеро обучались на моем факультете.

Не только страшно, но и подозрительно. Да, бывало, что маг исчерпывал запас (как было со мной), но это исключение из правил. Семь исключений на один факультет? Многовато.

— Вы проверяли комнаты? — Я начала крутить в пальцах ложку, чтобы сосредоточиться. — Возможно, наложено проклятие? Всё как прежде?

Кажется, он возмутился. Ну да, подвергла сомнению качество проверки лучших поисковиков страны. И всё‑таки случалось такое, что вещь, незаметную глазу архимага, мог обнаружить любой первокурсник.

— Мы обшарили замок, разобрали по кирпичику залы, перекопали двор, выкорчевали все деревья, перетягивающие энергию, и переплавили три сотни амулетов. В глазах половины академии я выгляжу чокнувшимся.

Неудивительно. Странно, как ему ещё не пригрозили отстранением от обязанностей. Или пригрозили, просто Иттан постеснялся мне рассказать?

— А если… — начала я, но закончить помешал стук в дверь.

— Войдите, — устало отозвался Иттан.

— Господин светлый декан, у вас на десять утра назначена встреча, — не сказала-пропела юная секретарша, стрельнув глазками в сторону графа.

Иттан кивнул.

— Прости, Сольд, мне пора идти.

— Ничего страшного, — я улыбнулась. — Последняя просьба. Могу я остановиться где‑нибудь в академии? К матушке ехать как‑то не хочется.

— Без проблем! — Иттан глянул на застывшую в дверях секретаршу. — Приготовьте нашей гостье спальню. Сольд, если что понадобится — зови. В пределах спального корпуса разрешена любая телепатическая магия. — И тут, додумавшись, что и кому сказал, Иттан поправился: — Точнее — я прикажу приставить к тебе личного слугу.

Но я отмахнулась.

— Не стоит, где столовая, я прекрасно помню и дойду до неё сама. Что до остального — справлюсь.

Грациозная (на мой взгляд, даже слишком; как она не падала на высоченных каблуках, и кто вообще позволил носить каблуки в пределах академии?) секретарша повела меня по путаным коридорам к комнате, и как я не старалась завести ненавязчивый разговор, натыкалась на стену молчания. Кроме «как вам будет угодно», «да», «нет», «простите, вам лучше спросить об этом у господина светлого декана», я ничего не услышала.

Спальня была обставлена аскетично: грубо выструганные кровать, стол, стул, одностворчатый шкаф — вот и всё убранство. Ни тебе милых штор в рюшку, ни картин, ни амулетов у изголовья кровати. Разве что на столе имелась кипа чистой бумаги и писчие принадлежности.

— Куда прикажете отправить слугу за вашими вещами? — не переступая порог, уточнила секретарша.

— Я путешествую налегке. — По правде, за несколько недель пути одежда окончательно истрепалась, и, думаю, запах я источала малоаппетитный. Впрочем, у меня есть деньги, почему бы не опустошить лавки столицы, прикупив себе милых сердцу безделиц? Так сказать, пора бы воспользоваться статусом невесты лорда.

— Хорошо. Если вы разрешите, я пойду. — Секретарша глянула исподлобья.

Я пожала плечами. Её недовольство было каким‑то детским, наигранным. Чем ей не угодила гостья светлого декана?

Но думать над этим я не стала. Разделась и плюхнулась в кровать мешком. Туманы обвились вокруг пальцев, свернулись клубочком и затихли, мурлыча в ухо точно котята.

В разожженном камине весело потрескивали поленья. Я присела к самому огню, грея замерзшие ладони. Рыжеватые, что лисы, языки потянулись к рукам. Жар опаливал щеки. Стены залы рыдали навзрыд, пока с них стекала ледяная корка. Живое пламя в поместье лорда — редкость, и я по достоинству оценила жест, оказанный специально для меня.

Он ждал.

В комнате потеплело. Мне нестерпимо захотелось раздвинуть тяжелые портьеры, впустить внутрь солнечный свет, такой нелюбимый правителем Пограничья. За окнами осень срывала с редких деревьев листву, ревел обезумевший ветер, точно потерявший кого‑то важного. Там было холодно, а здесь расцветало тепло.

Я прикрыла веки, наслаждаясь покоем, а затем подошла к фортепиано, задвинутому в дальний угол. На крышке скопился сантиметровый слой пыли — Трауш ненавидел этот музыкальный инструмент, но никогда не рассказывал, почему. К нему не прикасались ни заезжие музыканты, ни приближенные лорда, ни слуги. Но моего нареченного рядом не было, потому я рискнула поднять крышку.

Пальцы пробежались по клавишам, вспоминая сладостное ощущение, когда звук рождается из пустоты. Но мелодия не складывалась, даже простенькая, вызубренная наизусть за время обучения. Я, позабыв обо всём от огорчения, упала на банкетку. Нога коснулась педали, в голове выстраивались в рядок ноты.

Получилось не сразу, но когда полилась мелодия, гладкая и ровная — я возликовала. Нажатие, второе, легкий перескок. Плакали стены, согреваемые жаром камина, одинокий луч солнца скользил по полу. Зала ожила.

— Красиво.

Я не заметила, как за спиной появился Трауш. Сердце ухнуло к пяткам и затрепыхалось там раненой птицей. Он наверняка рассвирепел, услышав мою неумелую игру. Пускай во сне, не наяву, но я нарушила правила, которые обещала беспрекословно соблюдать.

— Извини! — Попыталась подняться.

Тяжелые руки легли на плечи.

— Продолжай.

Меня взяла крупная дрожь, по коже посыпались мурашки, но пальцы двигались на ощупь. Трауш провел ладонью по моему позвоночнику, ласково тронул шею. Его туманы переплелись с моими, становясь единым целым.

Мелодия кончилась, пронзительно тренькнув на прощание. Я замерла.

— Почему ты не рассказывала о своем таланте, Сольд? — В хрипловатом голосе звучало изумление.

— Ты не спрашивал. — Во рту отчего‑то пересохло.

— Повернись.

Но я не сумела сдвинуться с места, словно отказали все конечности разом. Сейчас как никогда я ощущала, что всего лишь сплю и не имею власти над собственным телом.

— Повернись, — почти взмолился Трауш.

Мне пришлось собрать всю силу воли, чтобы двинуться вбок. Обжигающе горячие ладони обхватили моё лицо. Глаза цвета непогоды пристально исследовали меня всю, будто я была нага и абсолютно беззащитна.

— Сольд, возвращайся. Я скучаю по тебе.

Он скучает?.. Не может быть!

Мое недоумение потонуло в поцелуе, горьком как лебединая песня.

Глава 2

Я скучаю по тебе…

Мой будущий супруг, правитель Пограничья, жесткий и подчеркнуто равнодушный, умел испытывать чувства. К этой мысли привыкнуть бы! Она казалась столь чужеродной и дикой, что я отторгла её, списав на невозможность. Быть может, Трауш из снов и соскучился, но явно не тот настоящий, для которого наше обручение — ошибка.

Проснулась я к полудню, когда по комнатам поплыли ароматы мясного рагу, фирменного блюда поваров академии. Но вместо того, чтобы отобедать со всеми адептами и преподавателями, я предпочла сходить за вещами. Негоже леди шастать в платье, заляпанном грязевой водой.

После долгой прогулки по центральной площади я забрела в чудесную лавку. Торговка той значительно обогатилась, а я хоть и потратилась, зато приобрела четыре платья разной степени приличия: от строгого в пол с высоким воротником и оборками на груди до модного в нынешнем сезоне короткого, чуть ниже колена, за ношение которого ещё лет сорок назад бы казнили без суда и следствия. Кроме того, взяла новую куртку, сапоги, штаны и несколько рубашек. В общем, счастью моему не было предела. В таком виде разгуливать по академии не только не стыдно, но и приятно.

К вечеру студентов-гуляк прибавилось, и внутренний двор чуточку оживился, становясь похожим на запечатленный в памяти.

— Это же она, — услышала я шепотки, когда проходила у фонтана.

Мальчонка, которому едва ли исполнилось десять лет, бесстыдно ткнул в меня пальцем. Его друзья что‑то зашептали, захихикали. Это, бесспорно, я, но какую «я» они имеют в виду? Изгнанную с позором или ту, что обручилась с лордом Теней?

На кухне кипела работа. Единственное место, суета в котором не утихала ни днем, ни ночью, ведь чтобы прокормить всех обитателей академии, недостаточно ни десятка поваров, ни заклинаний, ни амулетов, ни чудодейственных агрегатов. Я выпросила у первой попавшейся кухарки миску наваристого супа и уплела его в один присест.

Чем бы заняться дальше? Идти к Розеншалю опасно, наведаться к матери всегда успею. И я решила прогуляться по коридорам, которые изучала шесть лет. Заглянула в библиотеку. Книги пахли несравненно: бумагой, старостью и истинной мудростью; каждая их страница искрила от энергии. Я полистала учебник по травам, достала из середины засушенный подорожник, раскрошила тот в пальцах. И ушла дальше, понимая, что ни одна из учебных книг мне больше не пригодится — даже знахарям не обойтись без магии. Побродила у кабинетов, заглянула в жилые помещения. И везде меня встречали и провожали одинаково настороженными, а иногда — что хуже! — жалостливыми взглядами.

А потом я натолкнулась на жуткого во всех смыслах ректора Гордеиуса, которого боялись все от мала до велика. Он, похожий на ворона, весь в черном, мрачный и до синевы бледный, говорил тихо, с присвистом и смотрел на всех свысока. Обращаться к нему можно было только как «Истинный архимаг, избранный советом и богами, достопочтимый управляющий Гордеиус», но за глаза его называли Злодеиусом обыкновенным. Между адептами даже хаживали слушки, будто в роду его затесались тени — и, разумеется, от того он казался лишь страшнее.

Кстати, натолкнулась я в самом прямом смысле, то есть чуть не сбила с ног на повороте. Сначала он пытался вспомнить, кто перед ним, потом долго не понимал, откуда я тут взялась. А я, рассматривая своего бывшего ректора, осознавала: не такой уж он и страшный, скорее — малоприятный.

— Здравствуйте, — чуть поклонилась.

— Если не ошибаюсь, ваше имя — Соль? Вы — дочь Леневры Рене?

— Сольд, — поправила я.

— И, насколько я помню, — Гордеиус скрестил руки под грудью, — вы были отчислены три года назад.

— Именно, за недостаток истинных сил.

— Так что же вы, простите, здесь делаете? — Его голос стал походить на змеиное шипение.

— Живу по приглашению декана светлого факультета.

Мои туманы бесились, рвались в атаку, но мощное защитное поле ректора разбивало их в облачка. Сам Гордеиус чувствовал вторжение и даже осознавал, какого оно рода, но не спрашивал. Что ему до пустяковых туманов, когда сам он способен сотворить шторм?

— Уважаемая Сольд Рене, — впалые щеки напряглись, — если вы причините академии малейший вред, не важно, материальный или энергетический — вы будете осуждены по законам совета верховных магов, невзирая на то, что никакой вы не маг.

Он буквально плюнул в меня этой правдой и, обогнув, величественно удалился. А я ощутила себя той шестнадцатилетней девчонкой, которая когда‑то могла зажечь огонек, а теперь разучилась, и ректор, посмотрев на неё без капли сострадания, объявил:

— Ваша судьба поставлена на чашу весов.

Осматриваться резко перехотелось. Я закрылась в комнате и, упав на подоконник, пялилась на внутренний двор, к ночи вновь опустевший. В дверь постучались.

— Здравствуйте. — На пороге топталась девочка лет пятнадцати, конопатая, пухленькая. — Светлый декан приставил меня к вам личным помощником.

— Думаю, он ошибся, — я покачала головой. — Мне ни к чему прислуга.

— А я не служанка! — В глазах девочки заблестели слезы. — Я будущий колдун!

Вот только от чего слезы, если она отмечена богами? Кажется, передо мной одна из тех семерых, лишившихся резерва, но живущих по разрешению Иттана.

— Присядь. — Я указала на единственный стул, а сама забралась с ногами на кровать, подобрала под себя юбку. — Расскажи, что произошло?

Девочка помотала заплетенными косами. Шмыгнула носом и, как полагается, разревелась.

— Всё было нормально… а потом… не стало.

— Ты ощутила что‑нибудь необычное перед этим?

Девочка поджала губы.

— Почему вы спрашиваете?

— Потому что пережила то же самое. В шестнадцать лет, на последнем курсе академии, я была отчислена из‑за того, что мой резерв опустел. Однажды утром проснулась абсолютно бесполезной. — Я медленно выдохнула; воспоминания всегда отдавали особой горечью, как старый шрам, который не переставал чесаться. — И всё, моя судьба была предрешена, поэтому благодари светлого декана за то, что он не выгнал тебя сразу же.

Девочка хлопала светлыми ресницами, закусила сгиб указательного пальца.

— И вы смирились?

— Нет, — честно призналась я. — До сих пор то место, где когда‑то пульсировал резерв, кровоточит. Иногда кажется, вот-вот получится что‑нибудь наколдовать, но всё впустую.

Она закивала — понимала прекрасно. Между нами возникло особое единение душ, как между двумя обреченными на медленную и мучительную смерть.

— Как тебя зовут?

— Амина.

— Амина, расскажи мне местные сплетни. Чем живет академия?

— Вам любые?

— Можно даже самые скабрёзные, — ухмыльнулась я.

И Амину понесло. Она поделилась и любовным треугольником между молодым преподавателем и двумя студентками, и тем, как кто‑то, решив избавиться от морщин, сходил на сеанс в сомнительный салон, после чего не мог двигать бровями; и тем, как захворал Злодуиус, и все без исключения студенты мечтали, как он сложит бразды правления — но не свезло.

Амина замолчала, чтобы отдышаться, и вдруг воздух зазвенел.

— Ты слышишь? — насторожилась я.

— Не-а. — Она навострила уши. — А чего?

Комната вибрировала. Я медленно поднялась и, стараясь идти бесшумно, добралась до стены, потрогала холодный камень. В нос ударил запах морозной гари. Так пахло в самых темных уголках (впрочем, там и не было светлых) государства теней.

— Оставайся здесь, — приказала я, но Амина, как любая любопытная особа пятнадцати лет, меня не послушала.

Меня вело само предчувствие, нечто за гранью разумного, на уровне интуиции. По каменной кладке стен будто скреблись когти, и я спешила туда, где скрежет становился громче. Амина не отставала, пыхтя, неслась следом.

Мы настигли сущность у винтовой лестницы. Черная хвостатая тварь ощерилась, примечая незваных гостей. Шерсть на её теле вздыбилась, тощий хвост, оканчивающийся пикой, изогнулся. Я не успела толком рассмотреть морду — тварь взметнулась к лестнице и спрыгнула вниз с потоком воздуха. Я кинулась за ней, но пальцы ухватили лишь порыв ветра.

— Э-э, — протянула Амина.

— Ага, — подтвердила я, вглядываясь во тьму первых этажей. — Пообещай, что никому не расскажешь об увиденном.

— Но почему?! Если оно украло мою силу, то…

— Нам никто не поверит. — Я на каблуках развернулась к наивной девочке. — Итак, перед нами сущность, которую не распознали охранные заклятья академии и проморгали сильнейшие практики страны, но разыскали две бывшие колдуньи — не находишь нашу историю несколько неправдоподобной? Сначала мы узнаем, что это и откуда оно взялось, а уже потом поделимся новостями с преподавателями.

Амина потупила взгляд. Весь её вид выражал несогласие.

— Я тоже хочу помочь.

— Непременно поможешь. Кстати, ты и другие адепты лишились силы в один момент или с промежутками?

— Где‑то раз в неделю, — подумав, ответила Амина. — Последний раз это произошло дней шесть назад.

Ясно, перед нами кто‑то изголодавшийся, кто, как мне думается, попросту обжился в стенах академии и поедает силу тех, у кого слабые врожденные блоки. И, если верить статистике, скоро он нападет вновь.

— Иди к себе, а я почитаю о нашей зверюшке. Где ты живешь?

— Мне выделили комнату около вас, — она насупилась. — Но…

— Пожалуйста, не спорь.

Девочка, понурившись, пошла обратно, а я попыталась нарисовать в голове образ существа. Получилось размыто, но хоть что‑то. Всё, что можно сказать наверняка: эта тварь родом из тех мест, леди которых мне суждено стать.

Кроме меня, библиотеку облюбовала парочка влюбленных адептов, бесстыдно целующихся при свете настольных свечей. Н-да, знания нынче не в моде. Я прошлась у стеллажа, где были представлены книги о нечисти, и нашла тонюсенькую книжонку, почти брошюрку, с гордым названием «Жуткие твари Пограничья».

Автор сего творения с тварями явно не сталкивался, потому описывал их витиевато, но избегая деталей. Разве по фразе «ужасающее, стремительное, кровожадное создание» можно определить, кто конкретно перед нами находится? Кролик тоже может показаться кровожадным, если развернуть его правильным боком.

Вообще, Пограничье — самое замкнутое государство на мировой карте. Там редко приглашают в гости чужаков и уж точно не спешат наведаться к кому‑нибудь сами. Разве что каждые три года ведут обмен: двадцать теневых жителей на двадцать людей — для разбавления крови. После войны столетней давности, когда тени в пух и прах разбили три сильнейшие армии, людей, ави и рынди, их по-настоящему забоялись. Но, как известно, вместе со страхом приходит ненависть.

Я сама провела в Пограничье пять месяцев, но не могу рассказать ничего, кроме одного: эта раса скрытна, а каждое их действие имеет два, если не три потаенных смысла.

Нет, книжка была бесполезна. Картинки напоминали эскизы пера плохого художника, описания отдавали скукой и поверхностностью. Решив с утра обратиться к стражу знаний за какими‑нибудь секретными рукописями, недоступными обычным студентам, я откинула её прочь. Если же страж откажется помочь, придется действовать методом тыка: поймать и тыкнуть.

Страж знаний была не просто стара — она разваливалась от дряхлости. Пергаментная кожа изросла морщинами, глаза ослепли, а крючковатые пальцы сковал артрит. Но ей, истинной чистокровной ведьме, не нужно было видеть, слышать или осязать. Она давно всё делала, полагаясь на память и истинную силу. Поэтому, когда я подошла к стойке, за которой сидела страж, толстые брови той поползли вверх.

— Ты пахнешь смертью, — прошепелявила беззубым ртом.

— Тенями, — привычно исправила я, облокотившись на стойку. — Скажите, среди древних рукописей есть какие‑нибудь, посвященные тварям Пограничья?

Она не размышляла и секунды; неудивительно, потому как давно запомнила весь архив наизусть и могла спросонья пересказать, на какой полке и в каком порядке расставлены книги.

— Да. Но ты, дитя, не студентка и не преподавательница, так отчего же мне позволять тебе углубляться в чтение запретного?

Я повела плечами.

— Вы сами сказали, я пахну не как обычный маг, да во мне и нет магии. Вчера я увидела существо, нераспознанное никем из академии, и почувствовала в нем сородича.

Страж не отреагировала, лишь рассматривала меня глазами, затянутые бельмами.

— И если именно это существо опустошило резерв семерых студентов светлого факультета — я должна его отловить.

— Мне безразличны дела факультетов, — сказала страж.

Разумеется. Вполне возможно, что про теневую тварь она догадывалась давным-давно, но такова уж её участь: оставить мирское и полностью отдаться знаниям.

— А мне — нет. И от вас я прошу лишь того, чем вы владеете.

Она промолчала, но ушла в темные архивы, где не ступала нога ни студента, ни преподавателя. И воротилась с потертой книжицей в сером переплете, которую бережно пододвинула ко мне.

— Дитя, даю тебе час и ни секундой больше на изучение.

— Благодарю.

Я села за свободный стол в глубине библиотеки, у стеллажей с книгами настолько бесполезными, что их годами не касалась рука адепта. С трепетом погладила корешок. Сколько же тайн скрывала эта книга…

Было бы свободное время, я бы заучила наизусть всё о том мире, с которым меня свели боги. История Пограничья, особенности социального строя, полезные минералы и травы, ядовитые растения и, конечно, существа. Нужное мне нашлось сразу и называлось оно хинэ — дьявол-пожиратель. Полуматериальный, полутеневой, гибкий и пластичный, не знающий боли и слабости. Когда‑то давно хинэ приручали что диких кошек и шли вместе с ними в бой. Но однажды загонщики потеряли контроль над тварями, и те совсем одичали.

Откуда хинэ взялся в академии, как перебрался сюда за тысячи километров от родных краев? Почему, бес бы его побрал, остался незамеченным?!

Переписав всё мало-мальски полезное, я полистала страницы и, наткнувшись на главу о свадебных обрядах, углубилась в чтение.

«Обычно пышной свадьбе предшествует скромный обряд обручения. Именно тогда высокий лорд называет выбранную им женщину равной себе и дарит ей свою жизнь, взамен забирая жизнь её. С того дня их руны переплетаются, а судьбы объединяются на веки в этом и других мирах».

Я глянула на руку, перетянутую перчаткой как второй кожей, и задумалась, готова ли стать достойной супругой не на неделю или год, а на целую жизнь? И почему он выбрал на эту роль меня?

Впрочем, второй вопрос мучил уже давно. Трауш ответил на него простецки: «Иначе бы ты умерла». И что, мало ли ежедневно гибнет людских девушек? Чем я лучше их?

По коридорам я шла медленно, вслушивалась в любой посторонний шорох. Тварь бродила где‑то рядом, но имела ум не показываться на глаза до тех пор, пока академия окончательно не уснула. Теперь, когда я была убеждена, что именно хинэ причастна к происходящему, оставалась самая малость: поймать её и истребить. Интересно, внемлет ли Иттан моим словам или не поверит им? Что ж, не попробую — не узнаю.

Узнать было не суждено, светлый декан отлучился по каким‑то сверхважным делам, о чем мне, поджав губы, сообщила бдящая на посту секретарша.

Битый час я слонялась по академии, маня тварь туманами, нашептывая ей на языке теней. За мной хвостиком бродила Амина, вооружившаяся палкой. Так себе защита, если честно.

— Слышите её? — спрашивала девочка с периодичностью в пять минут.

— Да, но она ускользает.

— А что вы будете делать, когда поймаете?

Хороший вопрос; и правда, что? Возможно, наброшусь на хинэ и не отпущу, пока не прибежит кто‑нибудь из преподавателей. А что, мне терять нечего, своей‑то магии не имеется.

Ночь погрузила коридоры в мертвецкую тишину. Студенты попрятались по комнатам, утихли голоса и шелесты. Тварь была рядом, игралась со мной, то обходя со спины, то оказываясь впереди.

А потом она унюхала добычу!

Как‑нибудь позже я непременно спрошу у Трауша, всё ли жители теней умеют читать мысли хинэ, но пока в голове билось одно, колкое как льдинка: еда близко. Сочная, аппетитная энергия, хлещущая через край.

Я вломилась в мальчишескую спальню на пятерых слишком поздно. Тварь неотрывно смотрела на одну из кроватей, где посапывал юный адепт. Кончик хвоста дергался от предвкушения. Я рванула к ней, но хинэ, облизнувшись и оскалившись, юркнула к распахнутому окну и перетекла в него струйкой. Нога зацепилась за прикроватный столик, и я упала на пол. От грохота подскочили все без исключения.

— Госпожа! — Амина ворвалась с палкой наперевес, готовая атаковать хоть нечисть, хоть самого архимага.

Остальные ребята загомонили и, путаясь в пижамах, подбежали к вскочившему первым товарищу, тому самому, которого рассматривала хинэ.

— Ты как?!

— Что‑то случилось?

— Эй!

Пахло силой, чуть сладковато и настолько вкусно, что туманы потянулись к запаху, обволокли его собой. Мальчик вскрикнул:

— Что со мной?! Я… я не могу…

— Идем к декану, — приказала я, а спина стала липкой от пота.

Отвернувшись, чтобы оставаться незамеченной, я щелкнула пальцами. На кончиках затрепетал рыжий огонек. Огонек, сотворенный магией…

Декан появился лично, буквально через минуту-другую после переполоха. Бледный, будто полностью лишенный красок, она влетел в спальню и осмотрел нас всех. Его взгляд задержался на рыдающем мальчике, и на лице Иттана отразилось истинное страдание.

— Опять…

Он приказал ребятам дождаться лекаря, который напоил бы их успокаивающими каплями, отправил взбудораженную Амину спать.

— Сольд, пожалуйста, составь мне компанию, — попросил светлый декан.

Подчинилась. Внутри закипало пламя, грозящее вырваться наружу. Я подавила давно забытый порыв, и отголоски силы заплясали внизу живота. Подождите, родненькие, я дам вам выход чуть позже, когда мы останемся наедине.

Вскоре мы пили дорогой коньяк, закусывали вонючим горным сыром и фруктами, а Иттан, зарывшись лицом в ладони, молчал.

— Послушай, — начала я, отщипнув виноградину от грозди, — за всем этим стоит теневая сущность. Мы с Аминой видели её.

— Что за бред? — прогундосил Иттан через ладони. — Наши маги всё проверили.

— Она умело прячется и раз в неделю выходит на охоту, становясь материальной, в остальное же время обитает между мирами реальности и теней. Мы отловим её, обещаю!

— Сольд, твоя поддержка очень ценна, но…

Он не закончил, хотя было и так понятно: не мне, опустошенной полукровке, лезть в ловлю опасных тварей, которых, возможно, я сама и придумала.

— Восьмая жертва. — Иттан жадно отхлебнул янтарного напитка. — Скоро факультет закроется по недобору.

— Прекращай. — Я коснулась его взлохмаченных волос. — Мы справимся, поверь мне.

Светлый декан обреченно кивнул. Жаль, Иттан, что ты не способен услышать кого‑то, кроме себя, а я не собираюсь распыляться впустую. Уж лучше заманю хинэ в ловушку и поднесу её голову на блюдечке. К сожалению, пострадавшим ребятам от этого будет ни горячо, ни холодно, зато нападения прекратятся.

Сегодня же поинтересуюсь у знатока мира теней — своего будущего супруга, — чем обхитрить хинэ.

— Я узнал насчет Розеншаля. — Иттан поднялся и бездумно походил взад-вперед. — Маг высшего уровня, ученый, изобретатель. Официально никаких рабов за ним не числится. Как уже говорил, Розеншал необычайно скрытен, что оправдывают его гениальностью. Дескать, все великие маги немного с придурью, хотя как по мне, его придурь зашкаливает. Был женат, причем по слухам любил свою женушку до одури, но она скончалась пять лет назад от какой‑то нелепой случайности. Ах да, в том году фигурировал по делу о мертвой девушке, в которой текла кровь ави, но исключительно в качестве свидетеля.

— Что за дело?

— Его служанку нашли обескровленной, причем та как будто иссохла изнутри, потому как порезов либо ран на теле не обнаружили.

— Это всё? — Я прикрыла веки.

— Кого попало к себе он не пускает, и, гарантирую, ты не станешь счастливым исключением. — Иттан осушил стакан и, поморщившись, налил вновь. — Но я обещаю что‑нибудь придумать. Обещай не лезть на рожон.

— За кого‑то меня принимаешь? — наигранно возмутилась я.

— За ту, которую не остановят никакие преграды на пути к цели.

И он был прав. Я достану Розеншаля, но сначала — хинэ.

Иттан уснул первым, а я доела последний кусочек сыра, скривившись от солоноватости, и заплетающимися ногами поплелась в комнату. Впервые за много лет резерв был переполнен, и кровоточащая рана внутри груди начинала заживать. Только вот это была не моя сила — она принадлежала мальчику и, как платье с чужого плеча, жала, натирала, не приживалась. Гноилась внутри меня, текла сукровицей. Её надо было выпустить, иначе бы гной расползся по крови.

В комнате я взмахом подняла со стола стопку бумаг — те взметнулись к потолку и плавно опустились на пол. Закружилась по спальне, а пятки высекали снопы искр. Глаза потемнели, руна на запястье оледенела. Я бы расхохоталась что истинная ведьма, но предпочла помалкивать, чтобы не выдать себя. К трем часам после полуночи приобретенная сила исчерпалась полностью. Я упала на кровать и, раскинув руки, заснула сном младенца.

В саду, некогда цветущим буйным цветом, поселилась промозглая осень, и листва опала к ногам коричневым ковром. Деревья, голые, черные, напоминали обгоревшие скелеты. Я коснулась шипа увядшей розы, надавила. По подушечке пальца поползла кровавая капелька.

Он опять подкрался незаметно. Укрыл обнаженные плечи курткой, пропахшей дымом.

— Пианистка, колдунья… Сколько же тайн ты хранишь, моя леди?

И не разобрать, чего в голосе было больше: насмешки или неподдельного уважения. Его ладонь накрыла мою.

Я без стеснения обернулась, позволила себе легкую ухмылку.

— Столько, чтобы никогда не перестать тебя удивлять.

По тонким губам скользнула тень улыбки. Мы стояли друг напротив друга, и я едва доставала ему до подбородка. Взгляд глаза в глаза, учащенное сердцебиение. Не знаю, как ему, а мне до слез хотелось сказать нечто важное, что застряло посреди горла костью. Признаться, я тоже соскучилась. Но не по настоящему Траушу, а по тому мороку, что навещал меня во снах.

— Необязательно убивать звереныша, — как бы невзначай заговорил Трауш, коснувшись моего пальца и растерев по коже алую каплю. — Он — часть наших земель, так приручи же его как истинная повелительница.

— Объясни, что нужно делать.

— Нет, ты всему научишься сама.

— Не научусь, — поспорила я. — Буквально вчера я читала про хинэ и про то, как ваши загонщики потеряли над ними контроль.

Трауш фыркнул.

— Ты веришь всему написанному, а, моя леди? У тебя непременно получится. Ты сильнее многих.

Я прильнула к груди лорда, и тот крепко прижал меня к себе, укрывая от всего на свете.

— Как ты? — спросила от волнения тоненьким голосочком и, застеснявшись собственной слабости, попробовала отшутиться: — Наверное, наслаждаешься последними месяцами свободной жизни?

— Всё хорошо, — внезапно сухо ответил он, отстраняясь.

— Что‑то случилось? — Я силилась разглядеть во вмиг похолодевшем взгляде причину.

— Ничего из того, о чем стоило бы переживать будущей леди Теней.

— Расскажи мне.

«Я ведь твоя будущая жена», — вертелось на языке, но так и не слетело с губ.

Внезапно сад исчез, и перед нами растелилась чернеющая пустота: под ногами бездна, и каждый шаг смертельно опасен.

— Иди, — сказав это, Трауш исчез. Немыслимо, он настолько не желал отвечать на обычный вопрос, что предпочел сбежать!

Я чувствовала: что‑то не так. С ним или с Пограничьем, или с кем‑то близким ему — что‑то произошло или скоро произойдет. И гаже всего было то, что Трауш скрывал правду. Чем же я его так задела? Неужели неуместной колкостью?

Сон кончился, но лорд Теней в нем больше не появился.

Я планировала возобновить поиски утром, да не пришлось. Тварь разыскала меня самостоятельно, и проснулась я от того, что она давила на грудь мохнатой лапой. Её морда, вонючая до невозможности, нависала над моим лицом. С пасти капала слюна.

Поразительно, как легко застать меня врасплох: то юнец с корабля, то монстр в академии, полной магов. Возьму на заметку: не спать, когда поблизости бродит нечто смертельно опасное. Эх, дожить бы до следующей передряги!

Страх сковал тело, тягучий что смола. Я видела в черных зрачках свою погибель. Когти проступили, впились в кожу пятью иглами. Несмотря на теневое происхождение, хинэ была вполне реальной. Только бы она не удумала откусить мне голову.

Туманы обвились вокруг мускулистой шеи. Тварь попыталась стряхнуть их, но те держались крепко. На морде хинэ отразилось задумчивое выражение. Я обхватила обеими руками лапу и, оттянув ее, перекатилась на бок. Спрыгнула с кровати, отбежала к стене, тщетно выискивая что‑нибудь тяжелое, чем можно оглушить тварь. Та застыла в позе готовой к нападению кошки. Глаза опасно сузились.

«Приручи его…» — зазвучало в ушах отголосками голоса Трауша.

Легко сказать. Ну его, это приручение. С этой мыслью (первой здравой за утро) я отскочила к двери, та на удивление легко поддалась. И мы с хинэ устроили увлекательные догонялки по академии. Я бежала, путаясь в ночной сорочке, а по пятам бесшумно неслась тварь. Гнилостное дыхание лизало лопатки, добавляя мне энтузиазма. На поворотах тварь заносило, и она отставала, давая пару секунд форы. Мы пролетели по извилистым коридорам и оказались у винтовой лестницы. Дела пошли веселее, потому как хинэ оказалась жутко неповоротливой, а ещё тупой, потому что вместо того, чтобы влезть на стену и поползти по ней, она бежала за мной по ступеням.

На первом этаже через приоткрытую дверь (хвала богам и тому, кто забыл её запереть) я нырнула во внутренний двор. По коже прокатился озноб — утро выдалось холодным.

Тварь не любила свет, я поняла это, когда выскочила наружу, а она осталась стоять на пороге, болезненно щурясь. Это первое, а второе — во дворе мы были не одни. Парочка жмущихся друг к другу подростков, устроивших тут любовное свидание, поглядывала на нас с ужасом. Светловолосая девушка вскочила со скамьи и ринулась к входу, завидев меня и совершенно не приметив хинэ, скрывшуюся в тени дверей.

— Стой! — завопила я.

Парень, тощий и высокий, кинулся за девушкой, но было слишком поздно. Хинэ обхватила ту за лодыжки, оскалилась. Девушка рыдала, зажмурившись от испуга и неуклюже пятясь на четвереньках.

— Отойди, — рявкнула я, не давая пройти парню. Потянулась туманами к твари, та зашипела. — Кыш! — крикнула, понимая, что от меня зависит будущее этой колдуньи. Весь испуг куда‑то испарился.

Мне помешал возникший из неоткуда канал. Такие источники есть в природе — места, где льется чистая сила, доступная любому желающему. Но поток исходил от девушки, и вкус его был ромашковый, как и она сама. Туманы заволокли канал, втянулись в него, напитываясь и толстея как лозы. Девушка взвыла. Тварь уважительно глянула на меня и отошла в сторонку. А я не могла заставить себя остановиться. Туманы тянули силу по капельке, частицу за частицей. На девичьем лице проступила совсем не аристократическая бледность, щеки впали.

Мир вокруг перестал существовать. Только я и сила, ромашковая, ароматная, вкусная; бесконечная сила, утерянная мной давным-давно.

Слишком поздно я увидела перед собой тень, что толкнула на каменный пол. Боль отрезвила, и до меня дошло, что конкретно я натворила. Но оправдаться возможности не представилось — чье‑то заклятье сковало руки и ноги, а веки налились свинцом.

Проснулась я в своей спальне от яркого солнечного света. Воспоминания возвращались медленно, но когда картинка окончательно сложилась — я ахнула. Только не… мамочки…

Шея саднила, на неё навесили сдерживающий ошейник. Перед глазами до сих пор плыло. Дверь, разумеется, была заперта на замок. Итак, теперь я пленница, более того — воровка магии, опасный преступник. Ну и как доказать, что я нечаянно? Так сказать, канал сам открылся, а я только тихонечко присосалась к нему.

Иттан пришел спустя час или два томительного ожидания. Хмурый донельзя, в несимметрично застегнутом камзоле.

— Здравствуй, — сказал, провернув в замке ключ.

— Иттан, я…

— Молчи. — Он не решался подойти, так и стоял в начале комнаты, а я боялась слезть с кровати. — Твою судьбу решит совет верховных магов. Почему ты никогда не говорила, что умеешь вытягивать силу?

Может, потому что не подозревала об этом до вчерашнего вечера?

— Неужели хотела поживиться в стенах академии? — грустно закончил Иттан.

— Нет, что за чушь!

Он покачал головой.

— На тебя пытались свалить всех опустошенных детей, но я убедил советников в том, что, кроме последних двоих, ты никому не смогла бы навредить в виду отсутствия в городе.

— Спасибо.

Я всё‑таки встала и, укутавшись в одеяло, шагнула навстречу другу. Тот отстранился как от чумной. Лицо его перекосила гримаса отвращения.

— В любом случае, я отзываю свое приглашение. Что бы ни решил совет — тебе здесь не рады. Слушание через полчаса, прощай.

И он ушел, а я стояла, глупо рассматривая трещину в стене, и думала, что хуже быть не может.

Совет собрался в торжественном зале академии. Я смиренно сидела посреди сцены на стульчике под суровыми взглядами колдунов, имен которых не знала. Сильнейших в своей стихии, способных растоптать врага одним щелчком пальцев. Всего их присутствовало шестеро: огонь, вода, земля, жизнь и смерть. Ректор академии тоже был среди них, он управлял землей. А вот магесса воздуха отсутствовала, и я не решила: радоваться либо печалиться?

На тяжелых портьерах скопилась пыль, напоминающая слой серого снега. Под потолком мерцали свечи. Было холодно и неуютно, но почему‑то совсем не страшно. Колдуны восседали на зрительских сидениях первого ряда, словно ожидали от меня какого‑то представления.

— Приступим, — сказал председатель, маг жизни, постучав длинным ногтем по подлокотнику.

Секретарша, молоденькая ави, единственная сидящая за столом, оторвалась от пера и произнесла:

— Ныне, тридцатого числа от первого лунного месяца тысяча семьсот девятого года, слушается дело о присвоении чужой магии. Назовитесь.

Это она мне.

— Сольд Рене.

— Признаете ли вы, что умеете поглощать истинную силу, в частности, что нынешним утром, около шести часов по восходу, опустошили Ирму Ант? — вновь взял слово председатель.

— Я не умею поглощать чьи‑либо силы, — сказала то, в чем была относительно уверена.

— Ложь! — вскрикнул ректор, вскакивая.

Пухлощекий маг неопределенного возраста, но ближе к сотне, покрутил в пальцах тощенькую бородку.

— Гордеиус, дайте высказаться вашей подопечной.

— Никакая она не подопечная. Эта преступница была изгнана из академии три года назад, и будь моя воля, не ступила бы сюда никогда впредь! Но, к глубочайшему сожалению, в наших стенах полно мягкосердечных преподавателей, готовых укрыть под своим крылом хоть убийцу, хоть подлую воровку.

В момент своей грозной речи он, злой до невозможности, как никогда походил на представителя теневой расы, может, и не привирали выдумщики-студенты.

— Я клянусь вам, — приложила к груди ладонь, — что осознанно не могу никого опустошить. Это получилось спонтанно.

Взор я, конечно, потупила, как и подобает всякой приличной даме, вляпавшейся в неприличную историю, но получались жалко. Никто не поверил, колдуны разразились язвительными шепотками.

— Если вы не хотите добавить что‑либо в свою защиту, совет просит засвидетельствовать показания Ирму Ант, — влезла секретарша, окунув перо в чернила.

Девушка вошла сгорбленная и будто бы даже постаревшая. Глаза её застилали слезы, а руки теребили край вязаного платка. Мне было её жалко, но ведь она не лишилась дара навеки. Я высосала имеющийся резерв, который вскоре заполнится.

— Госпожа Ант, как это произошло? — спросил председатель с жадным любопытством.

— Мы с Ридром… — Ирма запнулась, — общались, когда появилась она. Выскочила на нас… я испугалась, что она расскажет кому‑нибудь, ну, что мы… не в постелях… Я побежала, а она — за мной. И как накинулась, у меня аж ноги онемели.

— Нет! — Я ругнулась. — Там была хинэ!

— Кто‑кто, простите? — Ректор почесал переносицу.

Я рассказала о теневой сущности, но, конечно же, и эту речь оставили без внимания. Ни единому моему слову отныне не верили. А на просьбу позвать Амину отреагировали сдержанным кивком.

— Продолжайте, госпожа Ант.

— Она отняла всё… мне сказали, что магия может никогда не восстановиться… — Ирма разревелась.

— Что вы почувствовали? — Колдунья смерти, желтоглазая и сухая старушенция, сведущая в некромантии, но не практикующая в ней уже долгие десятилетия, вперилась в меня взглядом.

— Пустоту, — нашлась Ирма после секундной паузы. — Как если бы из груди…

… вырвали кусок плоти. Знакомые чувства.

Некромантка изучающе уставилась на меня. Уж не знаю, что она видела, но результат её удовлетворил. Следом позвали молодого человека Ирмы, который повторил историю скороговоркой, будто невзначай забыв упомянуть о хинэ. Они придуриваются, что ли?!

— Уважаемые коллеги, — колдунья смерти улыбнулась уголками губ, — вы же понимаете, что если в действительности всё происходило именно так, — на этих словах Ирма усиленно закивала, — то перед нами не типичное воровство магии с помощью амулетов либо проклятий, ибо первого на месте преступления найдено не было, а для использования второго необходима энергия, выброса которой не наблюдалось. Сольд Рене, вы — собирательница?

Девять пар глаз уставились на меня в упор. Я сглотнула вязкий ком, застрявший посреди горла.

— Нет, — не сказала — прохрипела.

— Не может быть, — выплюнул маг огня, рыжий что само пламя. — Полный список собирателей из девяноста семи персон задокументирован. Ими не становятся, а рождаются. И все они под нашим наблюдением!

— Возможно, при рождении малютки Сольд повитухи не усмотрели редкого дара, — кажется, некромантка глумилась над собратьями.

А я с трудом переваривала услышанное. Собирателями называли тех, кто использовал существ, наделенных истинной силой, в качестве канала. Но как может стать собирательницей та, у которой нет даже своего резерва?!

Ирма смотрела на меня в упор, словно надеялась таким образом отнять силы обратно. Жаль, но из‑за ошейника я и сама их не чувствовала, лишь тонкий ромашковый шлейф.

— Довольно пререканий! — призвал всех к вниманию председатель. — Собирательница она или нет, мы непременно выясним. Но каково будет наше решение в отношении дальнейшей судьбы Сольд Рене?

— Нет смысла сажать её в сдерживающую камеру, раз сама Сольд лишена резерва и питается чужим. — Некромантка подмигнула мне.

— Но и выпускать её на волю нельзя! — разозлился ректор.

Колдунья смерти согласилась:

— Столь редкий случай необходимо тщательно исследовать.

— Есть решение, которое, надеюсь, устроит вас всех, достопочтимые члены совета. — Из тени выплыла высокая женщина, такая красивая и неживая, что невольно хотелось до неё дотронуться и убедиться — не высечена ли она из мрамора. Кожа её была белее белого снега, а губы алые что сама кровь. В её лице и хрупком теле не читалось ни возраста, ни двух беременностей, ни тяжелых родов. Вот какова колдунья воздуха.

Сильнее всех наказаний и кар я боялась встретиться с её осуждающим взглядом, но именно так она и смотрела на меня. С обидой, грустью и чем‑то невыносимо горьким, в чем ясно читалось: «Ты не оправдала мои надежды».

Ну, началось! Только мук совести мне не хватало, в конце концов, я ни в чем не виновата. Оно, бес его подери, само!

— Госпожа Леневра, что вы подразумеваете? — Маг огня глянул на верховную колдунью воздуха со смесью обожания и непонимания.

Леневра Рене уселась на свободное кресло, закинув ногу на ногу и скрестив руки под грудью.

— Думаю, все согласятся: перед нами необычное дело, поспешное рассмотрение которого лишь затуманит истину. Если Сольд — собирательница, то, уверяю вас, эта черта ею приобретена, ибо родилась она самой обычной девочкой. Возможно, в ходе расследования потребуются образцы крови или появятся доказательства невиновности Сольд. А значит, ей необходимо где‑то находиться в ожидании вердикта, и я считаю, что места лучше дома моей дочери не сыскать. Со своей стороны гарантирую полную изоляцию Сольд от мира и ежеминутный надзор.

Да-да, вот такая моя матушка: идеальная, несокрушимая красотка, любимица мужчин и злейший враг женщин. Чистокровная ави высочайших кровей. Член совета от стихии воздуха. В общем, не женщина — богиня.

Но каково быть дочерью богини? С самого детства ко мне предъявляли требования: шить, петь, играть на фортепиано, быть самой красивой в столице и, разумеется, обладать великой силой. А я уродилась в папеньку, вполне себя симпатичной, но посредственной.

С Леневрой попытались спорить, но матушка всегда умела убеждать, посему было решено: до вынесения приговора за подписью всех советников я нахожусь под стражей в родовом гнезде. Ошейник с меня не снимают, свободы передвижения по городу не дают, но в пределах дома я могу творить всё, что мне заблагорассудится.

Матушка взошла на сцену, взяла оцепеневшую меня под локоток и повела сначала из зала, а затем и из академии, шепнув на самое ухо:

— Держи осанку, Сольд.

В этом вся она. Манеры превыше всего.

Я вдыхала аромат магнолий, двигалась в такт отлаженному шагу от бедра, а на языке застыл всего один вопрос: «Мама, почему ты продала меня в рабство?»