Лёд и пламя

Глава 11

Моя боевая группа состояла: из второго отделения первого взвода, Петрова с ручным пулемётом, Якута с трофейным снайперским ружьём и Шерхана. К месту расположения танков мы добрались за двадцать пять минут до начала общей атаки. По деревне двигались, особо не скрываясь, цепочкой, по одной лыжне. Если даже кто и видел нас, то наверняка подумал, что это возвращающееся с задания финское подразделение. В белых маскхалатах, мы практически ничем не отличались от егерей.

По-видимому, так подумал и часовой, топтавшийся у входа в кирху – именно там располагался штаб финской группировки. Он прекрасно видел, как мы проскользили по краю площади, перед этим храмом. Собаки в деревенских усадьбах брехали, как обычно, безо всякого надрыва. Наверное, они уже привыкли к частому ночному перемещению многочисленных групп чужих людей.

Может быть, нас видел и часовой, ходивший недалеко от входа в здание, где ночевали танкисты. Это был довольно большой двухэтажный дом, на первом этаже которого располагалась местная пивная, а второй использовался, как гостиница. Я исходил из предположения, что он нас заметил, так как этот дом находился на краю этой же площади, и некоторое время, пока нас не загородили стоящие танки, мы должны были находиться в поле зрения часового.

Каждое мгновение, пока мы двигались по этой площади, я ожидал окрика, или даже выстрела в нашу сторону. Но всё прошло гладко, никто из часовых даже не насторожился, видя двигающихся метрах в ста от них лыжников. Всё-таки нам помогало то обстоятельство, что части, расположенные в деревне принадлежали к разным подразделениям. Вдобавок к регулярным частям финской армии, здесь же располагался батальон военизированной организации – Шюцкор (охранные отряды). Диверсионно-партизанские группы этого батальона каждую ночь направлялись или возвращались из рейдов по тылам нашей армии.

Я очень рассчитывал на то, что если даже кто и заметит передвижение наших групп, то подумает, что это шюцкоровцы возвращаются с задания. Поэтому строго всем наказал, если вдруг встретится бодрствующий финн, то ни в коем случае не делать никаких угрожающих движений и вскидывать оружие. Максимум, что можно, так это на его оклик, издали помахать рукой. А если же он приблизится слишком близко, то нужно нейтрализовать его и только с помощью холодного оружия.

Проехав площадь и углубившись в примыкающую к ней улицу метров на двадцать, мы остановились. После этого я провёл последний инструктаж и определил роль каждого в предстоящей операции. Пятеро красноармейцев должны были сосредоточить свои силы только на уничтожении танков. Не обращая внимания на перестрелку, им нужно было об моторный отсек каждого танка разбить по две бутылки с зажигательной смесью. После того, как танки загорятся, эти красноармейцы должны были собраться возле бензозаправщика и полугусеничного бронеавтомобиля, стоявших в небольшом отдалении от места расположения танков. И уже оттуда поддерживать огнём группу, засевшую в пивной и занятую уничтожением живой силы противника. Нейтрализацией танкистов и солдат, входящих в обеспечивающий персонал этой танковой части, должен был заняться я, вместе с Шерханом, Якутом, пулемётчиком и двумя автоматчиками. Сигналом к началу операции будет служить выстрел Якута по часовому.

Бензовоз и бронетранспортёр с крупнокалиберным пулемётом я жечь не хотел. Бензин был очень нужен нашей дивизии. Мой старшина Бульба говорил о недостатке топлива у тыловиков и что на бензин можно выменять хоть «чёрта лысого». Что касается броневика, то когда я его увидел, то в голове сразу же мелькнула мысль, что можно будет использовать его, если у нас что-либо застопорится. Стоит финнам только немного опомниться, они, конечно, выберутся из наших огненных ловушек, и численностью своей сразу же намного превысят наши силы. А если учесть ещё многочисленных егерей, располагающихся по окружности этого посёлка, то дело может закончиться совсем печально. По своим боевым качествам один взвод егерей вполне мог поспорить со всей моей ротой. И в такой ситуации бронетранспортёр мог стать нашим спасением. Правда, управлять броневиком придётся мне, ни один человек во всей роте ни разу не садился даже за руль автомобиля. Значит, опять мне не суждено управлять ходом боя, сидя в наблюдательном пункте. Придётся метаться на бронетранспортёре, стараясь заткнуть огнём и бронёй самые проблемные места. И выбирать точки, где финны нас особо прижимают, нужно будет только по наитию, ну и по активности звуков стрельбы.

С такими мыслями я и двинулся в сторону нашего объекта атаки. Подбирались мы очень осторожно, особенно, когда в промежутке между танками и бронетранспортёром увидели прохаживающегося вдоль входа в здание часового. Как только он появился в зоне видимости, Якут залёг и взял этого немца на прицел. Остальные стали пробираться к боковой стене пивной. При этом двигались только в тот момент, когда часовой, медленно вышагивая по своему маршруту, поворачивался к нам спиной.

Окончательно моя группа залегла, когда до стены дома оставалось метров пятнадцать. Двигаться дальше было очень опасно, даже этот обозник мог заметить наше перемещение. Хорошо, что охрану танкисты организовали сами, и у них на часах стоял какой-то техник, а не опытный полевой боец. Если бы охрану нёс финский егерь, то, наверняка, он обнаружил бы нас задолго до того, как мы подобрались к зданию на расстояние броска гранаты.

Вот так, в полной готовности к стремительному броску, находясь недалеко от двери пивной, мы и затаились. Решение ворваться в здание и уже там, внутри ликвидировать танкистов, было вызвано слишком плохой нашей вооруженностью. Катастрофически не хватало бутылок с зажигательной смесью и гранат. И это несмотря на то, что на уничтожение танков было выделено целых двадцать бутылок с адской смесью. На уничтожение танков я выделил восемнадцать бутылок, а на поджог здания оставалось всего две. Этого было явно недостаточно. Два очага пожара можно было довольно легко потушить, конечно, если засевшие внутри немцы и финны не растеряются. А оснований надеяться на это не было никаких. Наоборот, танкисты, скорее всего, были обучены бороться с возгоранием горючих смесей. Гранат у нас тоже было не очень много, всего по пять штук на человека. При этом только у меня было две штуки Ф-1, а остальные имели РГД-33. И, как повелось на этой войне, у всех РГДшек оборонительные чехлы, которые и давали основное количество поражающих осколков, были выброшены. Почти все красноармейцы, чтобы не таскать лишний груз, выкидывали эти тяжёлые оболочки. А без них, при взрыве гранаты, на расстоянии двух метров от эпицентра можно было отделаться только контузией.

Примерно в четыре десять орудийные батареи перестали стрелять, и наступила тишина. Она прерывалась только отдалённым гулом орудийной канонады и ленивым лаем собак. Любой посторонний звук был хорошо слышен. Я поблагодарил бога, что мы закончили все наши перемещения до окончания стрельбы артиллерийских орудий. Наверное, у финнов наступил перерыв на завтрак или на обогрев.

Ровно в четыре часа и двадцать минут утра раздались первые ружейные выстрелы, это стреляли по часовым наши два лучших снайпера. Сразу после этого предрассветную тишину нарушила целая какофония звуков. Классифицировать их и анализировать, откуда раздаются эти звуки, у меня уже не было времени. После выстрела Якута по часовому, я, вместе с лежащими рядом бойцами бросился к двери пивной. Лыжи у всех были сняты еще, на примыкавшей к площади улице. К дому, где располагались танкисты, мы двигались либо ползком, либо утопая по колено в снегу. Скрытному перемещению очень способствовал снежный вал, находящийся вдоль пути нашего движения. Он образовался при зачистке от снега центра площади.

Первым, распахнув двери, в помещение ворвался Шерхан, за ним я, за мной ещё два красноармейца с автоматами. Пулемётчик остался на улице, прикрывать нас с тыла и, по возможности, не дать немцам покинуть здание через окна и второй, черный вход. Окна с другой стороны дома должен был контролировать Якут. Перед тем, как заскочить в дверь, я глянул на лежащего в метрах пяти часового. Он лежал на спине, и мне хорошо был виден кровавый провал на месте левого глаза. Якут, наверное, привык в своей охотничьей практике стрелять точно в глаз, чтобы не испортить шкуры животных. «Пять баллов», — почему-то подумал я, ныряя в распахнутую дверь пивной.

Попав в дом, мы сразу разбились на пары. Шерхан с ещё одним автоматчиком бросились наверх по лестнице, находящейся совсем недалеко от входа. Я вместе с другим красноармейцем начал проверять все помещения первого этажа. На этом этаже находился большой зал, с небольшим подиумом в конце. Там, по-видимому, раньше было что-то вроде сцены, у самой стены всё ещё стояло пианино. По правой стороне этого зала, через длинные проёмы, виднелись помещения кухни и бара. Но теперь всё оборудование было убрано, и вместо него были установлены двухъярусные нары. Такие же нары находились и по левой стороне этого длинного зала. Освещение, хоть и не очень яркое, присутствовало. Во всём зале было два керосиновых светильника. По одной керосиновой лампе горело и в бывших помещениях кухни и бара, наверное, для того, чтобы спящие на верхних нарах могли хоть как-то ориентироваться, спускаясь ночью со своих лежанок.

Кроме двухуровневых нар, трёх столов с приставленными к ним лавками и старенького пианино у торцевой стены, в этом большом зале больше никаких крупногабаритных предметов не было. Прочую мебель, обосновавшиеся здесь солдаты, наверное, перенесли в другое место. Хотя, довольно уютно расположившихся в этом зале раззяв, солдатами назвать было трудно. Когда мы с шумом ворвались в дом, никто из лежащих на нарах даже не подскочил с места и не кинулся к оружию. Хотя самодельные стойки для винтовок были установлены не очень далеко от спальных мест. Они были набиты винтовками и стояли около стены, напротив нар.

Когда я попал в помещение пивной, то даже удивился – спокойствию и тишине, стоявшим в этом большом зале. Несмотря на произведённый нами шум и доносившуюся с улицы стрельбу, проснулось всего четыре человека. По крайней мере, столько солдат этой танковой часи сидело на своих лежанках. Чтобы их немного озадачить и успокоить, я прокричал:

— Всем до особой команды находится на своих местах, и сохранять спокойствие. Операцию проводит финская полиция. К нам поступили сведения, что в вашей части действует коммунистическое подполье, которое передаёт русским секретные сведения. Сейчас проведём обыск, и невиновные смогут продолжать свой отдых. Любое сопротивление или неповиновение будет расцениваться, как подтверждение предательства и пресекаться самым суровым образом, вплоть до расстрела. Такое распоряжение подписал господин Маннергейм, и оно согласованно с послом великого Рейха.

После этих моих слов, едва проснувшиеся немцы вообще впали в полную прострацию. Своим сообщением я также добился того, что уже сами немцы успокаивали других, только что проснувшихся. Всё это дало мне возможность оглядеться и приказать оставшемуся со мной красноармейцу:

— Серёг, быстро проверь, что за этими двумя закрытыми дверями.

Тот, ни слова не говоря, тут же метнулся к этим дверям и, буквально через минуту, доложил:

— За одной дверью туалет, там никого нет. Вторая дверь закрыта на навесной замок, можно быть уверенными, что оттуда никто не появится.

Услышав эти слова, я немного расслабился, всё-таки неизвестность и возможная опасность, грозившая нам из-за этих закрытых дверей, меня весьма сильно напрягала. Уже более спокойно, но всё ещё тихим голосом я приказал:

— Теперь давай, дуй в кухонное помещение, там будешь контролировать, как ведут себя танкисты, а то здесь ни хрена не увидишь. Если кто дёрнется, сразу бей на поражение. На русском, даже матом ничего не говори, лучше уж молча – пулю в лоб, и вся дискуссия. Понял?

Сергей махнул головой и направился в соседнее помещение.

Как только он переступил порог кухни, со второго этажа раздалась автоматная очередь. Потом взрыв гранаты, и сразу же дикий вопль, прервавшийся короткой очередью из автомата. Услышав эти звуки, я напрягся и приготовился стрелять при малейшем подозрительном движении на нарах. Но, наверное, моя короткая речь произвела на солдат правильное впечатление. Ни один человек, лежащий на нарах, услышав эти выстрелы и крик, даже не попытался повернуться, не говоря уже о более активных действиях. И это несмотря на то, что все уже проснулись. Эти горе-вояки притихли, испуганно забившись вглубь своих лежанок.

Такое положение дел продолжалось не очень долго. После выстрелов, буквально через пять минут, со второго этажа начали спускаться танкисты в одних трусах и держащие руки за головой. Я, приказал и своим подопечным подниматься с лежанок и выстраиваться в четыре ряда на сцене. Весь этот процесс построения в четырёхрядную шеренгу и последующая вслед за этим перегонка пленных со второго этажа, занял не меньше десяти минут. Наконец, последние танкисты, сопровождаемые моими ребятами, спустились вниз и были препровождены к остальным пленным.

Зная Шерхана, я почти не волновался о ходе операции на втором этаже, даже когда услышал выстрелы и взрыв гранаты. Тем более, по звуку я определил, что взорвалась РГДшка, значит, работали наши. Можно было предположить, что в какой-то момент танкисты заартачились, и ребята применили гранату. Выстрелы были только из финских автоматов, а у танкистов на вооружении их не было. Все эти мои догадки подтвердил и спустившийся вниз вслед за пленными, Шерхан. Он, периодически подпуская в свою речь матерные слова, заявил:

— Ха, хвалёные немецкие вояки! Этих пидоров можно сажать на кукан голыми руками! Представляете, товарищ старший лейтенант, из всех восьми комнат, где располагались эти танкисты, только в одной нам было оказано сопротивление. Кто-то их них, вёрткий как обезьяна, попытался вырвать у Генки автомат и вытолкнул мужика из комнаты. Пришлось эту гниду пристрелить и, на всякий случай, кинуть туда гранату. Потом, естественно, кончать всех, кто там выжил, на фиг нам здесь нужны такие шустрые.

Вместе с восемнадцатью немцами, вниз спустили и одного финна. По виду ему было лет пятьдесят, и, как доложил Шерхан, — финн ночевал один в самой большой комнате этой мини гостиницы. После доклада Наиля о проведённой зачистке второго этажа, я приступил к экспресс-допросу. В первую очередь, попытался выявить командира танковой группы. К сожалению, командир и его заместитель находились как раз в той комнате, где и было оказано сопротивление, и куда Шерхан закинул гранату. Остальные пленные практически ничего не знали о намерениях финского командования и о дальнейших планах по применению их танковой роты.

Этот, можно сказать опрос, длился минут десять, всё проходило чинно и безо всяких эксцессов. Шерхан произвольно выдёргивал из шеренги немца и подводил его к столу, за которым я сидел. Несколько вопросов, и его отправляли обратно в общий строй. Немцы совершенно не упирались и на каждый вопрос отвечали подробно и откровенно. За всё время я даже ни разу не повысил голос. Никакой надобности в применении мер физического воздействия не возникло. Чувствовалось, что эта война была немцам глубоко по барабану, да и судьба Финляндии их совершенно не волновала. Эти солдаты, просто отрабатывали свой контракт, и каждый из них был уверен, что, даже попав в плен к русским, они особо не пострадают и скоро вернутся в свой Фатерлянд. И что даже финансово этот эпизод их особо не затронет. Правительство Германии всё равно выплатит их семьям положенную компенсацию. Хотя официально Германия и не оказывала помощь и поддержку Финляндии. Можно даже сказать, что после подписания 23 августа 1939 года «Договора о ненападении между Германией и Советским Союзом», отношения стали дружественными. Немецкие танкисты, несмотря на то, что попали на эту войну, без всякого одобрения официальных властей, были уверенны, что, даже побывав в плену, домой вернутся героями. Самое главное сейчас, это остаться в живых, для чего нужно поладить с русским.

В конце этого допроса я вызвал финна. Его поведение разительно отличалось от поведения немцев. Он отвечал очень неохотно, и на меня смотрел с ненавистью и злобой. Чувствовалось, что если бы я попал в его руки, то живым бы, вряд ли, ушёл. Из всех моих вопросов, он ответил только на те, что относились лично к нему. А именно, назвал имя и фамилию и объяснил, почему находится в расположении военной части. На другие вопросы либо молчал, либо отделывался словами, что он сугубо гражданский человек и ничего не знает. Финн оказался владельцем этого заведения. Жену с детьми он отправил к родственникам, а сам остался охранять своё добро, чтобы солдаты, не дай Бог, ничего не попортили из имущества.

Информация, о том, что финн спровадил отсюда свою женщину и детей, меня очень даже обрадовала. Совсем не хотелось брать на себя лишний грех. Для себя я уже решил, что нельзя захваченных нами немцев и обученных танковому делу финнов, оставлять в живых. У меня в голове всё ещё стояли рассказы наших Эскадронных командиров об истории превращения России в провинции, подчинённые Великому Рейху. И о тех унижениях, которые пришлось перенести выжившим в той войне. С точки зрения исторического времени, буквально в одночасье великая нация превратилась в скопление рабов и недочеловеков.

Один из наших преподавателей рассказывал, как зимой 1941 года, под Сталинградом несколько финских танков наголову разбили один из последних советских конных корпусов. Танки целую неделю, без устали гоняли по степи нескольких тысяч казаков. И те ничего не могли сделать с этими железными монстрами. В конце концов, при помощи авиации, а так же перекрыв танками основные магистрали, весь корпус был уничтожен. Может быть, в той реальности кто-нибудь из этих, теперь пленённых нами танкистов, принял самое активное участие в разгроме наших войск. И это было очень вероятно, так как именно на Финской войне эти танкисты получили гигантский опыт ведения боёв в зимних условиях. Утешать себя мыслью, что этих пленных этапируют куда-нибудь подальше, и они не примут участие в предстоящей войне – не стоило. Сейчас между Россией и Германией царила дружба, пик которой придётся как раз на время перед самой войной. И наши, как последние дураки, в знак этой невероятной дружбы, наверняка передадут Германии всех её граждан, захваченных в период Финской войны.

Я посчитал, что ни в коем случае нельзя допустить, чтобы квалифицированные военные специалисты вернулись в немецкую и финскую армию. Подготовить опытного танкиста, это тебе не то, что обучить молодого новобранца стрелять из винтовки. Тут нужно потратить несколько лет, с приложением усилий многих специалистов. Не говоря о том, что не каждый новобранец способен стать танкистом.

Как мне было ни тяжело, ведь за время общения с ними, многие мне, по-человечески понравились, но этих немцев нужно было уничтожить. Все они были вполне адекватны, относились к русским вполне дружелюбно и были уверены, что при правильном поведении ничего плохого с ними больше не случится. Моё сознание, измученное терзаниями по поводу необходимых жестоких действий, с энтузиазмом зацепилось за то, что финн отправил женщину и детей в другое место. Это показалось мне каким-то добрым знаком, что от моего решения не пострадают, хотя бы совсем уж невинные жертвы. Самого финна нужно было тоже расстрелять, чтобы всё осталось в полной тайне. Лишние разборки о проявленной жестокости, были мне совершенно не нужны. К тому же, сам финн был мне совершенно неприятен. Наверняка, такие же, как и он, упёртые финны, стреляли в спины русских солдат.

Приняв окончательное решение, я поднялся, подозвал к себе всех красноармейцев и поставил перед ними задачу. Два бойца как-то замялись, по-видимому, мой приказ шёл вразрез с их убеждениями. Только Шерхан был явно удовлетворён моим распоряжением, он тут же поддержал меня, сказав:

— Правильно, товарищ старший лейтенант! Этих империалистических выкормышей нужно уничтожить. От них всегда можно ожидать различных подлостей и удара ножом в спину. Не зря наш великий вождь, товарищ Сталин говорил: нет человека – нет проблемы. Вот так нам и нужно действовать, чтобы эти буржуи знали – нельзя протягивать руки к Советской России.

После этих слов, оба сомневающихся в моём приказе красноармейца, слегка приободрились, но всё равно, отводили глаза в сторону. Я, послав Шерхана за пулемётчиком, открытым текстом спросил у оставшихся автоматчиков:

— Что-то я не понял, вы будете принимать участие в расстреле этого буржуйского сброда?

Один из красноармейцев, вытянувшись в полный рост, ответил на мой вопрос:

— Так точно, товарищ старший лейтенант, стрелять будем! Но, может быть, этих пленных закрыть в какой-нибудь комнате, или в подвале. А когда подойдут наши, переправить их дальше, в тыл. Всё-таки, большинство из этих немцев, рабочие люди, можно сказать – пролетарии. На этой войне они занимаются только обслуживанием техники и, наверное, за всё время не выстрелили даже из ружья.

На это предложение и, можно даже сказать, на скрытый упрёк в моей излишней жестокости, я ответил, убеждая этими словами, прежде всего, самого себя:

— Эх, Серёга! Можно подумать, здесь собрались невинные овечки. Ты хоть задумывался, какого чёрта в Финляндии делают эти немцы? А это, товарищ красноармеец, сплошные добровольцы, и прибыли они на эту войну исключительно по своей воле, чтобы убивать русских людей. Совсем недавно, скорее всего, именно этими танками была раскатана 163 дивизия. И эти долбаные пролетарии, безо всяких угрызений совести, спокойно снимали кровавые ошмётки наших братьев с гусениц немецких танков. Это они делали для того, чтобы техника, не дай Бог, не сломалась и смогла принять участие в уничтожении уже нашей дивизии. И, ребята, сами подумайте, куда сейчас нам их деть? Мы сейчас, считай, сами находимся в тылу финнов, и в любой момент они могут прорваться к этому дому. И что? Оставлять им полсотни потенциальных бойцов? Нет, делать этого ни в коем случае нельзя. К тому же, в предстоящем бою нам нужен каждый человек, и оставлять здесь кого-нибудь для охраны пленных мы просто не имеем права. Так что, ребята, выход только один, расстрелять немцев и сжечь дом, чтобы скрыть следы расстрела. А то, сами понимаете, если финны увидят эту картину, то совсем озвереют и будут драться до конца. Зубами нас будут грызть. А так, сгорел дом и всё – взятки, как говорится, гладки.

В этот момент отворилась дверь, и в зал вошли Шерхан и красноармеец Петров с ручным пулемётом наизготовку. Шерхан уже, по-видимому, сказал Петрову, зачем я его вызвал. Поэтому Петров совсем не удивился поставленной перед ним задаче. Молча, поднялся на несколько ступенек по лестнице, и, пристроив пулемёт на перила, приготовился открыть огонь по стоящей метрах в двенадцати от него шеренге пленных. Мы тоже, уже не разговаривая, выстроились в ряд и приготовились открыть огонь. Пленные, наверное, что-то почувствовали и заволновались, шум голосов со стороны сгрудившихся у противоположной стены пленных начал возрастать. Медлить было нельзя, и я скомандовал – огонь.

Грохот выстрелов полностью заглушил крики и стоны членов этой интернациональной танковой части. Отстреляв целый диск, я заменил его на новый. После чего приказал Шерхану, вместе с ещё одним красноармейцем добить стонущих и ещё шевелящихся пленных. Хотя, если прямо сказать, никаких стонов я не слышал, уши от грохота четырёх автоматов и пулемёта заложило плотно.

Пока бойцы добивали раненых, я вытащил из-под лестницы двадцатилитровую канистру. На неё я обратил внимание ещё тогда, когда мы, ворвавшись в этот зал, осматривали все закоулки помещения. Как я и предполагал, канистра была наполнена керосином. Даже не дождавшись, пока ребята закончат с пленными, я начал разливать по всему залу этот керосин. Когда бойня была завершена, и все красноармейцы вышли из дома, я, отбросив пустую канистру в угол, подошёл к входной двери. Последний раз, глянув на то, что мы понаделали, я про себя прочитал короткую покаянную молитву. Потом достал бутылку с зажигательной смесью и с силой кинул её прямо в стену между кухней и залом. Вспыхнуло знатно, я еле успел, не обгоревши, выбежать на улицу.

Но и здесь тоже со всех сторон чадило. От танков страшно несло гарью, они, наверное, горели уже давно, и открытого огня видно не было, но от каждого из девяти танков поднимался чёрный столб дыма. У трёх танков, были сорваны башни. Наверное, от огня сдетонировал боезапас.

— Знатно мы повеселились, — подумалось мне. Но от наступающего сзади жара, я, уже ни о чём не думая, бросился подальше от начинающего не на шутку разгораться дома. Побежал я к бронетранспортёру, где собрались все бойцы из моей группы. Этот броневик стоял, пожалуй, в самой выгодной точке на настоящий момент. От горящего дома его отделяло метров пятьдесят, а от тлеющих танков, метров сорок. Только добежав до бронетранспортёра, я окончательно пришёл в себя и начал соображать.

Первым делом глянул на часы. С момента выстрела Якута прошло тридцать четыре минуты. Постепенно ко мне начал возвращаться слух, нарушенный близким, автоматно-пулемётным огнём. В данной обстановке ориентироваться в окружающем мире можно было только по слуху. Глаза в этом дыму были совершенно бесполезны. Мы находились, как будто в самом эпицентре плотной дымовой завесы.

Звуки стрельбы неслись со всех сторон, пытаясь их анализировать, я пришёл к выводу, что самая интенсивная пальба шла совсем недалеко. А именно, со стороны кирхи, где располагался штаб финской группировки. Особенно, в этом концерте выделялись стук пулемёта, который бил длинными, истерическими очередями и гавкающие звуки автоматической пушки «Бофорс». Звуки пулемётных очередей отличались от издаваемых «Максимом» или «Дегтяревым», а в наличии у группы, направленной на ликвидацию штаба, были только эти пулемёты. Напрашивался довольно печальный вывод – нашей группе не удалось ликвидировать штаб финнов. Об этом говорила и стрельба из «Бофорса», наверняка стреляла наша пушка, безуспешно пытаясь пробить каменную стену. Скорее всего, поджог каменного здания кирхи не удался, финны отразили первую атаку и сейчас успешно обороняются.

То обстоятельство, что нам не удалось с ходу взять штаб, грозило очень большой опасностью. Из допроса шюцкоровцев я узнал, что штаб связан телефонными линиями со всеми финскими подразделениями, включая блокпосты с егерями. Наверняка, егеря уже получили приказ двигаться в деревню на помощь. Как бы в подтверждение моих мыслей, резко возрос уровень стрельбы на северной стороне деревни. Там должна была действовать группа Кузнецова. У Кузи было задание – уничтожить расположившуюся в одном из коровников финскую роту. По идее, больших трудностей у него возникнуть не должно было. Коровник был деревянный, и вспыхнуть должен был молниеносно. Но сейчас, по-видимому, взвод Кузи столкнулся с дополнительными трудностями. Наверняка к штабу финнов пробиваются егеря с одного из блокпостов. Нужно было что-то срочно делать, а то вскоре начнут прибывать остальные егеря, и нас просто раздавят. Времени на размышления оставалось совсем немного.