Лавка красоты «Маргаритки»

Глава 3

Чем ближе подъезжаем к высоченной стене, что город обносила со всех сторон, тем плотнее толпа становится. Тем громче кричат да спорят о чём-то.

В столице раньше я бывала, правда помню это смутно. Тогда мне едва пять исполнилось, и отец взял нас с собой. Помню только, что улицы, не в пример привычным мне, широкими были, а дома стояли бок о бок друг с другом, так что между ними и протиснуться невозможно. Даже если росту в тебе хвостик с небольшим.

Но и тогда я запомнила, что город делится на шесть секторов, кругами от центра расходясь к окраинам. Синий да Красный кварталы были для знати, Жёлтый и Зелёный, для горожан зажиточных, но титула не имеющих, а вот Серый да Чёрный – тут все остальные околачивались, кому места в первых четырёх не нашлось.

Малиновая улица брала своё начало в Синем квартале, и я, наивно полагая, что номер тридцать семь должен находиться где-то в квартале Жёлтом, ну или Зелёном, на худой конец, была немало удивлена, когда ни в том, ни в другом его не обнаружила.

Был дом тридцать пятый, потом тридцать шестой, а потом почему-то сразу шёл тридцать восьмой, и за ним девятый.

Как так?

Я прошла по улице несколько раз, но так ничего и не обнаружила.

– Чего тебе тут надо, попрошайка? – булочник в белом накрахмаленном переднике и в таком же белом колпаке, вышел из дверей своей ладненькой лавки и хмуро уставился на меня.

– А вы не подскажите, куда тридцать седьмой дом подевался? – улыбаюсь как можно дружелюбнее. Да так, что аж скулы свело с непривычки-то.

– Приезжая что ли? – немного смилостивился толстяк. Улыбнулся в ответ, да что-то мне улыбка его не очень понравилась – ехидная она какая-то вышла.

– Приезжая, – кивнула осторожно.

– Ха, – непонятно чему обрадовался булочник. – Так это тебе в конец Серого квартала, там тридцать седьмой дом и стоит.

Это как? Такое вообще возможно?

– Но… – начинаю и тут же замолкаю. Толку перед ним возмущаться. Мысленно машу рукой, и вновь его спрашиваю: – А контора Брукса Шмота, не подскажите где?

Что ж, с конторой мне повезло больше. Булочник махнул в сторону и сказал, что на углу улицы Ежевичной как раз и сидит господин Шмот.

В низенькую калитку я вхожу, чеканя шаг.

Нет, ну как так-то? С чего это все номера идут по порядку, а этот, тридцать седьмой, чтоб ему пусто было, почему-то оказался аж в конце Серого квартала?! Выходит, неподалёку от квартала Чёрного, где у каждого второго обитателя репутация вора иль головореза! И почему этот Брукс ничего мне сразу не сказал?

Р-р-р-р!

Конторка была маленькой – приёмная да сам кабинет. И посетителей тут, конечно же, не было. Да и где им тут разместиться-то?

– Входите-входите, – встречает меня сам господин Шмот, потому что секретаря у него в наличии не имеется. – Вы вовремя, а я и не надеялся.

Это он меня сейчас так оскорбить пытается, или задобрить?

– Почему вы про Серый квартал не сказали? – вместо приветствия с грохотом ставлю сумки на пол, и упираю руки в бока.

Вся холёная доброта тут же с него слетает, и он с издёвкой произносит:

– Будто бы в этом случае вы отказались, – и фырчит ещё, как кот, весьма собой довольный.

– Нет, – бубню чуть тише, – но…

– Никаких «но», милочка, – предприимчиво хватает со стола стопку листов и суёт их мне под нос: – Бумаги вы подписали, так что забирайте своё наследство.

Бумаги пришлось взять, и как только они оказались в моей руке, Брукс облегчённо выдохнул и вытер пот со лба:

– Ну и тётка у вас была, должен сказать. Не позавидуешь.

При чём тут моя тётка, я спросить не успеваю, потому что меня, совершенно бесцеремонно выставляют за дверь, и на ключ закрываются. Хорошо хоть сумки вместо со мной вынес.

– Что это всё значит? – возмущаюсь запоздало, да и вяленько как-то, без огонька.

Уж больно всё стремительно происходит и совсем не так, как я планировала.

– А ничего, – из-за двери говорит Брукс. – Вы идите с миром, милочка, идите.

Уйти я, конечно, ушла, но не сразу. Ещё несколько минут рассматривала запертую дверь кабинета, размышляя о насущном – выломать её и потребовать объяснений, или, и вправду, уйти с миром?

Предпочла второе, потому что первое, с моим худощавым телосложением осуществить было бы весьма проблематично.

Выхожу из приёмной, аккуратно запираю низенькую калитку и останавливаюсь посреди улицы, глядя в ту сторону, где находится Серый квартал.

А может и ничего, что так оно вышло? Подумаешь Серый квартал… Что я, в нашем замшелом городке ни воришек, ни попрошаек не видела, и все мои соседи были исключительно знатного происхождения?

Пф… Нет, конечно! Так чего я тогда испугалась?

Может того, какая слава гремела на все окрестности об окраине столицы? Да только глупо ж это – верить сплетням и слухам, которые зачастую рождаются от скуки, вдруг напавшей на фантазёра да хорошего рассказчика.

Решено! Прежде чем руки опускать, надо на домик хоть взглянуть… Одним глазком. Вдруг там всё настолько ладно, да прекрасно, что я от радости буду прыгать, как козочка?

Искоса посмотрела на здание конторы, заметила покачнувшуюся занавеску в кабинете Брукса и погасила в себе все сомнения.

Как таковой границы между Жёлтым и Зелёным кварталом не имелось. Я пока шла по Малиновой улице, единственное, что отметила, так это позолоту, которой становилось всё меньше и меньше с каждым шагом.

Но улочки оставались такими же чистенькими и широкими, палисадники ухоженными и яркими, а дома уютными даже на первый взгляд. С ладных балкончиков, кованными решётками огороженными, свисали разноцветные горшки с цветами, стены и окна дышали новизной, и по мощёным дорогам важно выхаживали парочки горожан разного возраста.

А вот границу с Серым кварталом я заметила издалека. Это будто у художника вдруг краски закончились и часть рисунка он так и оставил не закрашенным.

И уютные домики, и ладные балкончики, и цветастые палисадники, и тротуары с ровными рядами витых фонарей – всё разом оборвалось, растворившись в серости и неприглядности.

Яркие витрины сменились безликими провалами окон, за которыми сложно было понять, что именно в какой лавке продаётся. На большинстве из них вывески либо выцвели и истрепались, либо вовсе отсутствовали. Для местных обитателей, судя по тому, как они проворно сновали из одной двери в другую, это никакой путаницы не вызывало.

Даже брусчатка под ногами кажется мне какой-то не такой…

Но я упрямо иду вперёд, с трудом рассматривая затёртые номера домов.

Семьдесят первый, семьдесят второй, семьдесят третий, тридцать седьмой, семьдесят…

Я останавливаюсь, едва не спотыкаюсь о валяющийся посреди улицы камень и резко оборачиваюсь.

Между семьдесят третьим и четвёртым домом, отодвинутый немного вглубь от дороги, стоит особняк, в наследство мне доставшийся…

С минуту молча смотрю, а потом от души ругаюсь:

– Да чтоб мне провалиться…

И как только у Брукса, этого Шмота непорядочного, рука поднялась написать «особняк»?! У нас у старой клячи Крохи хлев и то добротней выглядит! Нет, может когда-то, при должном уходе дом и можно было особняком величать, но уж точно не сейчас…

Стены, с потрескавшейся штукатуркой, что к тому же в нескольких местах отвалилась вместе с доброй половиной каменной кладки, облупившиеся окна с разбитыми стёклами, крыша с пробоинами, из которых, весело покачиваясь на ветру, торчали пучки травы.

А палисадник? Да он под стать дому… Засохшие коряги да вздыбленная земля с опутанными травой корнями…

Вот Криска, что бывает, когда глупые девочки, вырастают, а в сказки ещё верят…

И вот что вы мне прикажите с этим наследством делать? Наследовать?!

Стискиваю до боли зубы, и уже разворачиваюсь, как перед глазами разом картинка вырисовывается…

Городок, Башня Удачи, дядя Росм…

Соседи…

Последние встретят меня особенно «добро» и ещё долго будут мне припоминать, как я позарилась на столичный особняк, а получила кукиш, да к тому ж без масла.

Да так ярко я представляю их ядовитые ухмылки, и слова в спину брошенные, что делаю пару шагов и пинком покосившуюся калитку открываю.

Нет уж! Не дождутся они моего позорного возвращения! Дядя Росм мне денег дал, вот и приведу этот сарай в надлежащий вид. Отмою тут всё, отчищу, заблестит, как миленький.

Подбираю ключ, один из связки, самый массивный и позолотой украшенный, поворачиваю его пару раз в замочной скважине, и вваливаюсь в дом. Да так и застываю на месте, потому что внутри, в отличии от картины внешней, не то, что особняк нарисовывается, а целый дворец, правда размера весьма уменьшенного.

Вроде грибочки сомнительные я по дороге в столицу не срывала, и из рук незнакомцев ничего не брала, так откуда у меня это «видение»? Весьма реалистичное, должна заметить…

Жмурюсь с такой силой, что перед чернотой век яркие пятна расцветают, а потом глаза резко открываю, но вижу то же, что и до этого – пол, устеленный коврами заморскими, на стенах дорогие тканые обои с росписью, мебель, сесть на которую, мне думается, настоящее кощунство.

А как же сарай, куда я входила? Он-то куда делся? Не может же такого быть, чтобы снаружи – развалюха развалюхой, а внутри… такое!

Нет, родилась я не вчера, конечно же, и не мне удивляться волшебству да магии, но… Не в таком же количестве?!

Из дома я-таки выхожу. Не выдерживает моё сердце бедное такого счастья, того и гляди лопнет от переизбытка свалившегося на голову богатства.

Ставлю сумки на крылечке, отхожу на несколько шагов и вновь придирчиво осматриваю дом.

Пробитая да проросшая травою крыша никуда не делись, как и поколоченные стёкла окон. К последним я и направляюсь, чтобы убедиться, что внутреннее убранство мне всё же привиделось.

Встаю на носочки и заглядываю в комнату, ту самую, где я только что видела и ковры, и обои вычурные, но… Вижу лишь изъеденные временем доски, мхом облюбованные, чёрную пасть полуразрушенного камина и стены, на которых кроме тёмных подтёков да плесени ничего и нет.

Вот что нормальный человек в таком случае сделал бы? Правильно! Обрадовался! Потому что тут убранство внешнее с внутренним совпадает и не придётся искать целителя для непутёвый головы.

А я что? Я злюсь… И со всех ног несусь обратно к двери.

Распахиваю её, влетаю внутрь и с жалобным «хр-р-р» проваливаюсь под пол. Ну, как, проваливаюсь, по щиколотку только. Прогнившие доски не выдержали моего праведного гнева и решили отойти в мир иной, где им участь более радужная уготована.

– Куда? – хриплю сдавленно, ощупывая взглядом и пасть камина, и плесень на стенах. – Куда всё подевалось? – кое-как справляюсь с нахлынувшими чувствами и пытаюсь не разреветься.

Зачем, спрашивается, выходила? Жила бы себе в замке богатом и беды не знала, а теперь… вот это вот всё.

Стою я долго. Бурчу, причитаю, ругаю почём свет и тётушку новоявленную, и доверчивость собственную, и Шмота, к благородным господам отношения не имеющего, и вообще, свет целый. Почём знать, сколько ещё б я жаловалась, покуда не вспомнила – сумки-то, с вещами да с деньгами настоящими, а не вымышленными, я на крылечке оставила.

Жалобное «хр-р-р» повторяется, когда я выпрыгиваю из дыры образовавшейся, только мне не до этого. Пусть хоть всё тут рухнет!

Открываю значит дверь и выдыхаю – стоят сумки родненькие, целёхонькие.

Выхожу на крылечко и застываю истуканом.

Прохожие хоть и торопятся по своим делам, а всё косо посматривают на меня. Ещё бы, небось никого больше не нашлось, кто б решился к этой рухляди приблизиться. Кроме меня… Обидно, сил нет. Опять судьба по моське меня хлещет, словно до этого мало поиздевалась. И за что мне всё это? За какие такие грехи?

Дверь я, всё же, ещё несколько раз открываю и закрываю, в надежде вновь увидеть тот домик, ухоженный да богатый, но… Куда там, не про мою честь.

В особняк (мать моя фея, кто его только додумался так назвать?) я захожу спустя четверть часа, если верить далёкому звону башенных часов, что в Синем квартале находятся.

Обхожу дырку в полу, и иду осматривать владения.

Прихожая, она же гостиная, она же комната с камином, по правую руку лестница на второй этаж, прямо – небольшая кухонька и кладовка с разным хламом. Поднимаюсь по ступеням, которые, удивительно даже, вполне себе крепкие и добротные, прохожу тёмный коридорчик и оказываюсь в большой светлой спальне с аккуратным балконом. Он выходит на противоположную от оживлённой улицы сторону, и я вновь не могу сдержать удивления: в отличие от палисадника сад за домом вовсе не походил на вымершую рощу, сплошь усеянную корягами. Напротив, он благоухал разнообразными цветами, пусть и поросшими настырными сорняками. Многие из них цвели не ко времени, но и сад вряд ли простым являлся.

Розы кустовые и вьющиеся по стене дома, нарциссы, бардовые шапки вербены, пушистая астильба, нежная россыпь незабудок и море гиацинтов. Стоит только мельком посмотреть на сад, как сразу ясно становится – здесь жила фея, даром природы наделённая.

За это чудо я как-то сразу решаю простить тётке и завещание это странное, и дом разваленный, и даже тот, который показался мне сначала – с богатым убранством. Всё прощаю, и деловито киваю собственным мыслям: коль уж я сюда приехала, а дядя Росм облагодетельствовал меня мешочком с золотом, то пора приниматься за работу.

Спускаюсь вниз, подхватываю сумки и только собираюсь выйти, как от стопки документов отделяется один листочек, на котором красивыми буквами выведено: Банк «Умелые руки». И пусть название доверие не внушающее, я решаю сначала посетить его. Не ради того, чтобы узнать, что ещё мне родственница оставила (нет уж, на сегодня хватит с меня её благодетельства), а для того, чтобы средства собственные припрятать до поры до времени. Не хранить же их в этой развалюхе, куда любому жулику да плуту путь открыт.

Закрываю дверь на ключ, стою недолго, пытаясь искушение поборот, но куда там, вновь открываю и немного разочарованно выдыхаю – богатое убранство не вернулось. А жаль… Ну да ладно. Разве ж феи сдаются? Да никогда!