«Если», 2006 № 03

УИЛЬЯМ БАРТОН
«УРОЖАЙНАЯ ЛУНА»

Я был первым человеком, ступившим на Луну еще в 1965 году. Девять лет назад. И я все еще здесь, все еще хожу по Луне.

Я стал одним из четырех на борту «Джемини М-1», падавшего с черного мертвого неба на западную окраину клочка лунного «моря» в северной части кратера Риччиоли. Первого из десяти пилотируемых кораблей, экипажам которых предстояло заложить армейскую лунную базу в течение ближайших двух лет. Назывался этот проект «Урожайная Луна»* – самая яркая и невозможная мечта для одержимого Луной мальчишки. Мечта, которая одолевала меня как минимум со средней школы, когда во время войны я впервые услышал о таинственных «летающих керосинках» – то были падающие на Лондон «Фау-2».

* Урожайная Луна (Harvest moon) – полнолуние, ближайшее к дню осеннего равноденствия. (Здесь и далее прим. перев.)

Да нет, черт побери, гораздо раньше. С тех пор, когда я еще мальчишкой зачитывался в тридцатые годы научно-фантастическими журналами наподобие «Эмейзинг» или «Эстаундинг» и гадал, полетит ли человек в космос раньше, чем я помру от старости (или, может быть, намного раньше погибну на войне, которую все предсказывали, следя за Олимпийскими играми в Мюнхене).

Что ж, война закончилась, когда мне исполнилось восемнадцать, а в тридцать семь лет я полетел на Луну – единственный гражданский на корабле, которому предстояло совершить посадку, став членом экипажа скорее благодаря политике, чем своим достоинствам. Президент Никсон велел генералам подыскать одного гражданского, вот они и выбрали меня. И не потому, что я был такой уж крутой специалист по геологии планет, а всего-навсего из-за того, что меня назначили обучать геологии их, и астронавты меня уже прекрасно знали.

«Давайте возьмем Билла. Он справится».

Так вот. Тридцать семь лет, жена, сын-подросток, две дочурки-симпатяшки, а я полетел на два года на Луну. Вместе с командиром будущей базы, каким-то майором из армейского Инженерного корпуса и пилотом, уоррант-офицером**, который сейчас гонял бы вертолет «Хьюз» во Вьетнаме – если бы не пилотировал лунный модуль.

** Уоррант-офицер – категория командного состава между унтер-офицером и офицером.

Ладно. Ты уже проспал, сколько положено. Можно вставать и начинать новый день.

Но я остался в койке, сплетя пальцы в жестких и потных волосах на затылке и уставясь почти в полной темноте на проволочную сетку, поддерживающую койку надо мной. Когда нам сбросили первые спальные модули, жизнь чудесным образом изменилась. Первые несколько месяцев мы спали в посадочных модулях. Предполагалось, что спать мы будем в полетных креслах, но многие предпочитали свернуться калачиком на полу.

На Луне плохо спится. Я почти все время провожу «на улице» и за прошедшие девять лет набрал там двенадцать тысяч часов, став чемпионом Вселенной по пребыванию в открытом космосе, а это иногда довольно сильно утомляет.

Я отдернул занавесочку и соскользнул с лежанки – примерно такие многоярусные койки можно увидеть на атомных субмаринах. Переступая босыми пятками по полу, я зевнул и потянулся, уперевшись вытянутыми руками в верхнюю переборку. Господи, снова от меня воняет, как от скунса. А очередь в душ подойдет только через пять дней.

Я достал из личного шкафчика один из шести оставшихся у меня новых комбинезонов (с фамилией «Данбар», аккуратно выведенной по трафарету на каждом нагрудном кармане), облачился в него, надел тапочки с фетровой подошвой, развернулся в тесном проходе и открыл люк в туннель. Заполз в него и плотно закрыл за собой. Отлично! Лампочка в переходнике снова перегорела. Интересно, осталась ли хоть одна запасная? И сколько еще придется ждать очередного модуля с расходными материалами и припасами? Два месяца?

По затылку зловеще пробежали мурашки: я к тому времени уже помру.

Распахнув другой люк, я выполз в столовую – такой же спальный модуль, но вместо коек здесь устроена кухонька. Над головой ярко светились флуоресцентные трубки.

– Ну, наконец-то ты поднял свою задницу с койки, Данбар! – поприветствовал меня старый приятель Мили Паттерсон. – Давай, пей кофе, а то нам давно пора выходить.

– А мне-то что дергаться? Ты-то свою давно поднял. – Это избавило меня от обязанности заваривать кофе. Черт, меня не перестает удивлять, почему мужик, которому уже за сорок, все еще хочет, чтобы его называли Мит. – А злишься ты потому, что я старший геолог на планете.

– Это ненадолго, старина, – фыркнул он. Гм-м, да. Верно. Пора торопиться.

Снаружи было ярко и солнечно, день уже перевалил за семьдесят часов, солнце поднялось высоко над восточным горизонтом, и ландшафт перестал рябить отражениями лучей, падающими под небольшим углом, хотя тени еще оставались весьма длинными черными пальцами и кляксами, ползущими от валунов и камней на территории базы.

Я поднял позолоченный изнутри щиток шлема, чтобы осмотреть луноход при дневном свете, и меня поразил беспорядок, который мы здесь развели всего за девять лет. Не только холмики закопанных жилых модулей, но еще мусор и следы – отпечатки ног сорока человек, год за годом месивших угольно-черную лунную пыль. И посадочные ступени. Сплошные посадочные ступени до самого горизонта. С 1965 года, если считать три аварийные посадки, их тут село более сотни, в основном южнее и восточнее базы, на равнинной части кратера. Десять пилотируемых, остальные с припасами и оборудованием.

Оставалось радоваться, что разбились только модули с припасами – свежими фруктами, нижним бельем и всякой всячиной. Вы только представьте, что здесь пришлось бы кого-нибудь хоронить. Представили?

Застегивая виниловые крепежные ремни вокруг коробок с приборами и оборудованием, которые нам предстояло доставить в обсерваторию, Мит сказал:

– Будь я проклят, но эти скафандры – лучшее, что получилось из проклятого проекта «Аполло»!

Я взгромоздился на левое сиденье и стал пристегивать карабины ремней к полукольцам на скафандре.

– Пожалуй, не лучшее, а единственное, – буркнул я. Проект «Аполло» принес Луне лишь горькое разочарование. В свое время идея смотрелась очень неплохо. Армейский проект «Урожайная Луна» воспользуется ракетами «Джемини» в пилотируемых и грузовых вариантах для доставки людей и оборудования, начиная с 1965 года. А NASA тем временем доведет до ума ракету-носитель системы «Аполло», чтобы мы с помощью его пятиместных возвращаемых капсул и трехместных посадочных лунных модулей смогли с 1967 года начать ежеквартальную ротацию персонала базы.

Мит уселся рядом и тоже стал пристегиваться.

– Эти нынешние луноходы – отличные машинки, – заметил он.

– Куда лучше джипа «Стирлинг», на котором мы начинали. Тот засранец никак не желал ездить!

А я вспомнил день, когда нам прислали фильм о том, как в голубом небе над Флоридой взорвалась четвертая и последняя ракета-носитель «Сатурн С-5». Как над пухлыми белыми облачками распустился большой и яркий грязно-оранжевый пышный цветок, как обломки дождем посыпались на центр Майами, поджигая дома.

И еще я вспомнил, как подумал тогда, что нам следовало бы поостеречься еще в январе 1965-го, когда «Аполло-1» сгорел на стартовой площадке, погубив трех астронавтов NASA. Но полет «Аполло-2» в августе прошел, как по часам, и уже в сентябре я и трое других парней забрались на самую макушку ракеты «Титан IIIZ» и отправились на Луну. А дорога домой оказалась для нас отрезана.

Потом нам прислали записи сенатских слушаний 1970 года, где военным разрешили заняться разработкой «Джемини R» для возвращения нас домой.

А пока суд да дело, я проторчал девять лет на этой Богом проклятой Луне.

– Пора, – сказал Мит. – Чем быстрее мы туда доедем, тем скорее Карл кончит трепаться, и мы сможем отправиться дальше. Господи, этот парень чокнутый!

Я двинул рукоятку управления вперед, и луноход тронулся. Его проволочные «шины» слегка прогибались на каменистом грунте.

– Да нет, он в порядке. А знаешь, что мне сказал Дрейк? Что оба они хотели пропустить ротацию и остаться здесь, даже когда начнут летать «Джемини R».

– Значит, оба они чокнутые.

– Может, и так.

Мит протянул руку и попытался хлопнуть меня по плечу, но аполловские скафандры недостаточно гибки, и он ограничился шлепком по моему запястью:

– Зато тебе ждать не придется, старина! В это время на следующей неделе ты уже будешь лететь домой с русскими.

Я рефлекторно посмотрел вверх. Ничего. Яркое солнце. Голубой ломтик Земли, навечно застывший в семи градусах над серединой западного горизонта. Но «Алмаз-9» висит на орбите уже две недели – это четвертый русский корабль, вышедший на орбиту вокруг Луны, и первый, запущенный их новой сверхмощной ракетой-носителем «УР-900». К «Алмазу» пристыкован большой спускаемый модуль «Орел».

Я подумал, что правительство, возможно, и не согласилось бы на спасательную миссию русских, но «Джемини R-l» во время первого беспилотного испытательного полета шлепнулся в самый центр кратера Риччиоли, даже не сделав попытки затормозить, и не оставил после себя ничего, кроме большой и светлой воронки в темной лунной пыли. «R-2» всего месяц назад слетал туда и обратно безо всяких происшествий, доставив две тонны образцов лунного грунта, но к тому времени соглашение уже было достигнуто.

– Эх, старина Дикий Билл, – мечтательно произнес Мит, – через месяц ты уже будешь дома, доктора к тому времени от тебя отвяжутся, а твоей старушке жене понадобится кресло на колесиках после твоих знаков внимания.

Старушка жена… Можно подумать, мы сумеем наверстать эти прожитые врозь девять лет? Мы с Митом уже миновали последние нагромождения брошенных посадочных модулей и космического хлама, и я двинул рукоятку управления вперед до упора.

– Эй, полегче, Дикий Билл! Побереги наши задницы, а то огорчишь милую женушку.

Я немного сбросил скорость и поинтересовался:

– Мит, я говорил тебе когда-нибудь, как меня бесит, когда меня называют Диким Биллом?

– Примерно десять миллионов раз, Дикий Билл, – расхохотался Мит.

Из обсерватории на «Площадке-5», расположенной в кольцевых горах в пятнадцати милях на север от базы, открывается прекрасный вид на дно кратера Риччиоли вдоль его склона. Оттуда наша база смотрится примерно как стоянка на обочине шоссе, где кто-то вытряхнул из машины полный мешок мусора.

Помню, как мы все хохотали, когда нам прислали по факсу картинку лунной базы, которую собирались построить русские. Уж так на ней все было аккуратно. По сравнению с ней, наша база смахивает на трейлерный парк для сезонных рабочих.

Сама обсерватория представляет собой попросту мешанину из оборудования, антенн и телескопов, установленных где попало прямо на поверхности. Здесь нет ни голубого неба, ни атмосферы, поэтому и купол не нужен. Жилая часть выглядит просто как горб с дверью шлюза в боку – в том месте, куда Карл и Фрэнк приволокли надувной домик и закопали его вручную, старыми добрыми лопатами.

Нет, все-таки они чокнутые.

В свое время на базе вспыхнул спор – им хотели запретить жить в обсерватории из-за повышенной радиации на поверхности и всего такого, но никто не пожелал сажать их под арест, так что…

– Добро пожаловать в Изумрудный город! – раздался в наушниках голос Сагана. – Привезли мое барахло? – На нем был, разумеется, один из старых скафандров с «Джемини», украшенный наваренными резиновыми заплатами в местах порезов. Гулять в таком по Луне можно всего лишь полтора часа. Пройдет еще немало времени, прежде чем нам завезут столько новых скафандров, что хватит на всех.

– А где Дрейк? – осведомился Мит.

Карл поднял большой палец и ткнул им в направлении домика:

– Внутри. Паяет черный ящик для проекта нового радиотелескопа. – Он указал на полусобранную тарелку поворотной антенны, которую мы доставили сюда в виде сотни деталей за последние несколько месяцев.

– А вы, ребята, сильно рискуете, когда паяете внутри надувной палатки. Если Фрэнк прожжет в стенке дырку, его попросту завалит.

Карл пожал плечами – это было хорошо видно в жалком старом скафандре.

– Это наш риск. И мы на него согласны.

– А что будет делать ваша новая тарелка? – спросил Мит. Даже сквозь помутневший старый щиток шлема мы увидели, как заблестели глаза Карла.

– Мы назвали ее «Озма-2». Как только антенна будет готова, мы начнем проверку кое-каких идей Фрэнка. В смысле, куда неплохо бы заглянуть радиотелескопом. Tay Кита. Эпсилон Эридана…

– Отлично! Вам еще не надоело слушать «ждите ответа»?

– Билл, я ведь показывал тебе уравнение.*

* Карл Эдвард Саган (1934-1996) – знаменитый американский астроном, весьма успешный популяризатор науки и яростный критик псевдонауки. Был одним из пионеров экзобиологии и основателей программы поиска внеземных цивилизаций SETI. Всемирно известен своими научно-популярными книгами и телесериалом «Космос», в котором был одним из соавторов и ведущих. По его НФ роману «Контакт" в 1997 году был снят одноименный фильм. Саган участвовал в подготовке к полету большинства автоматических межпланетных аппаратов, предназначенных для исследования Солнечной системы.

Уравнение Дрейка (известное также как «уравнение Сагана") – знаменитый результат исследований в таких спекулятивных областях науки, как ксенобиология, астросоциобиология и поиски внеземного разума. Оно было выведено в 1960 году доктором Франком Дрейком, астрономом из Корпеллского университета, как попытка оцепить количество внеземных цивилизаций в нашей Галактике, с которыми мы можем вступить в контакт. Главная цель уравнения – дать ученым возможность количественно оценить факторы определяющие число внеземных цивилизаций. Научные дискуссии но этому поводу продолжаются до сих пор.

Проект Ozma – пионерский эксперимент программы SETI, начатый в 1960 году Франком Дрейком в Национальной радиоастрономической лаборатории в Грин Бэнк (Западная Вирджиния). Целью эксперимента был поиск признаков жизни в далеких звездных системах путем анализа галактического радиоизлучения на волне космического водорода (1420 гигагерц) и вблизи них. Через несколько лет был признан бесперспективным.

– Ага, показывал. Половина членов в нем – неизвестные величины. Карл, вы принимаете желаемое за действительное.

– Ну… мы же на Луне, черт побери! Можешь представить более подходящее место, чтобы принимать желаемое за действительное? – Он обвел руками мертвое черное небо. – Господи, да ведь каждую ночь ты сам все это можешь увидеть, Билл! Там миллиарды и миллиарды звезд!

Карл уже затерялся в мечтах, готовый обрушить на нас очередную получасовую обличительную речь.

– Да ну тебя к черту! – буркнул Мит. – Давай выгружать его барахло, а то не сможем подняться в горку и начать установку нашего оборудования.

В радиорубке было тихо. Она сулила уединение – то самое уединение, которого человеку иногда так хочется во время ежемесячного звонка домой. Во всяком случае, все мы научились обращаться с приборами сами и не нуждались в помощи единственного на базе офицера-связиста – а тому более чем хватало забот с починкой старого электронного хлама, который постоянно изнашивался и ломался.

Лицо моего сына Билли на черно-белом телеэкране выглядело иначе, чем во время нашего последнего разговора. Ему это хорошо удается. Он смотрит в телекамеру, а не в стоящий рядом с ним телевизор. Взгляд все еще жесткий, хотя вот уже три года, как он вернулся из Вьетнама и, наверное, почти закончил с медицинской реабилитацией.

– Ты снова подстриг бороду, – заметил он.

Я улыбнулся и распушил ее пальцами. На ощупь почти как стальная щетка.

– Она уже… гм-м… стала заполнять мой шлем. В ответ улыбка:

– Что ж, теперь ты больше похож на Кастро и меньше – на Мудрого старца с гор.

Когда он был мальчишкой, все говорили, что он очень похож на меня, но я так не считаю. Подбородок у него более плоский, ямочка на нем меньше, нос уже, прямее и длиннее и, если хотите знать мое мнение, гораздо больше напоминает нос Фреда, брата его матери.

– Что это за дурацкая рубашка на тебе? – Одежка здорово смахивала на какой-то воинский мундир, даже с золотыми галунами на воротничке и манжетах.

– Из полиэфира, – ухмыльнулся он.

– Какого она цвета?

– Фиолетовая, папа. Я усмехнулся:

– И что, больше никаких бус и сандалий?

– Времена меняются.

Тут я увидел – даже на зернистом телеэкране, – как начали темнеть его суровые глаза, и решил, что лучше сменить тему.

– Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними. Его взгляд прояснился:

– Точно! Tempora mutantur, nos et mutamur in illis. Хилдерик, король франков.

В наших с Билли отношениях такое было всегда. Что бы между нами ни произошло, я всегда мог позвать сына прогуляться по лесу, и там мы болтали на всякие умные темы.

– Ты еще встречаешься с той девушкой… э-э… – Господи, да вспоминай же быстрее… – Сарой?

Я увидел, как ему приятно, что я вспомнил ее имя. – Да.

– Мне понравилось ее фото, которое ты прислал по факсу. Она действительно красивая. – Высокая блондинка с ярко-голубыми глазами. Нос, правда, великоват, но на ее лице смотрится в самый раз. – Как твоя мать?

Он нахмурился. Слегка пожал плечами:

– У нее вроде бы все в порядке. Она сейчас менеджер по запчастям на тракторном заводе.

– Это хорошо. Гм-м… Она еще встречается с этим… как-там-его? Он еще больше нахмурился. Медленно кивнул. А чего я от него, собственно, хочу? Чтобы он рассказал о своем сводном братце? Парнишка родился в конце 1966 года, задолго до того, как мы узнали, что я застряну на Луне, так что даже если бы программа «Аполло» сработала…

– Как учеба?

Он вдруг просиял:

– Меня досрочно приняли в университет Джона Хопкинса, папа! Вашингтонский университет выпустил меня на год раньше, чтобы я уже осенью смог начать учебу на медицинском факультете.

– Так это же здорово!

– Я подал в NASA заявку на стипендию по космической медицине. И мне сказали, что с моими десятью ветеранскими пунктами ответ наверняка будет положительный.

Когда в 1948 году я поступал в Бостонский университет, у меня было всего пять пунктов. И к тому же на моей груди не было «Пурпурного сердца», не говоря уже о «Бронзовой звезде». Военные прислали мне по факсу список его наград, но мне пока не удавалось разговорить Билли на эту тему.

– Но почему? – удивился я. – Я думал, ты планировал специализироваться по травматической медицине.

– И по ней тоже, – кивнул он. – Стипендия по космической медицине требует двойной специализации.

– Все равно не понимаю.

– Папа, сейчас очень много говорят о финансировании системы «Нова/Ровер» как реального проекта. С тех пор, как русские разрешили доктору Челомею опубликовать в прошлом году свою книгу… – Он говорил о Владимире Челомее, главном конструкторе космических кораблей, чьи детища – «Алмаз-9» и «Орел-1»- уже кружат на окололунной орбите и вскоре доставят меня домой. – Словом, запланированная дата старта первой марсианской экспедиции – 12 ноября 1984 года.

– Когда сам увижу, тогда и поверю… Господи, а ведь мне тогда стукнет уже пятьдесят шесть!

Он еще раз медленно кивнул:

– Да. А мне – тридцать четыре.

В тот день, когда я отправился на Луну, мне было тридцать семь.

– И ты хотел бы полететь.

– Да. Полет рассчитан на три года. Двенадцать человек, им понадобится врач. Хороший врач.

Еще как понадобится. У нас здесь полевой хирург, терапевт и фармацевт, три медика на сорок членов экипажа.

Серьезные глаза сына долго изучали меня. Потом он сказал:

– Тебе нужно кое-что знать, папа. Месяц назад наконец-то допустили к летным испытаниям ядерный ракетный двигатель «Ровер-1». Прототип с тягой почти 34 тонны готов к полету.

– Тот самый двигатель с твердофазным реактором из проекта NERVA?*

* NERVA (Nuclear Energy Rockel Vehicle Apparatus) – реактивный аппарат на ядерной анергии. См. также послесловие автора.

– Да, папа. Речь шла о том, чтобы присобачить «Ровер-1» к первой ступени «Сатурна-IVB», а выше установить оборудование, оставшееся от программы «Аполло», и некоторые компоненты орбитальной станции. На складах законсервировано достаточно железа от «Аполло/Сатурн», чтобы его хватило на три экспедиции. И теперь они полагают, что выяснили, из-за чего раньше взрывались ракеты. Сейчас это называется проект «Starover».

Я хмыкнул. «Starover» – «Звездный скиталец». В честь романа Джека Лондона, что ли? Впрочем, нет. В начале шестидесятых, когда я тренировался для полета на «Джемини», один инженер из NASA написал о приключениях исследователя космоса Дига Аллена.

– Да никто не полетит на Марс на корабле такой конструкции, – сказал я.

– Нет, конечно. В любом случае, марсианский посадочный модуль не будет готов раньше 1982 года, сколько бы денег в него ни вбухали. Сейчас говорят о предварительных миссиях к трем астероидам поблизости от Земли. Первая – в 1977 году.

А мне оставалось сидеть на Луне и кусать локти. Бобби снова улыбнулся:

– Экипаж каждой миссии будет состоять из трех человек. Астронавт-инженер, какой-нибудь ученый и геолог.

– И под них уже выделено финансирование? Он пожал плечами:

– Почти. Все равно раньше осени голосование по бюджету на следующий год не состоится.

– Как-то не верится, что Макговерн такое одобрит.*

* Ниже до конца этого разговора упоминается много имен американских политиков и политических событий тех лет (а также намеков на возможные варианты событий).

– После слушаний по импичменту он сидит тихо, как мышь. Чертовски трудно оправдать импичмент только что вступившего в должность президента, а антивоенная партия Макговерна сделала Билла Миллера президентом на один срок, несмотря на прекрасную экономику, которую ему передал Никсон, но республиканцы, контролирующие обе палаты конгресса с небольшим перевесом, все же попытались.

– Что же, слушания не дошли до обеих палат?

– Нет. Ты слышал, что вице-президент Иглтон собирается подать в отставку?

– Нет!

– Сегодня утром передавали в новостях. – Сын постучал пальцем по голове и многозначительно взглянул в телекамеру. Черт, есть предел тому, что мы можем говорить. Это ведь открытый канал.

– И кто же?…

– Говорят, Сержант Шрайвер.

– Парень из Корпуса мира? – Отлично, еще один Кеннеди. Просто поразительно, о чем только люди думают, ведь Джек и Бобби уже сидят в сенаторских креслах – один в Массачусетсе, а второй в Нью-Йорке. Если бы Тедди не свалился в машине с того моста и не утонул, их сейчас было бы уже трое.

– Говорят, Макговерн теперь уже никогда не выставит свою кандидатуру на перевыборах, ведь он пытался вытащить нас из Вьетнама как раз тогда, когда мы начали побеждать.

– До 1976 года еще долго. Всякое может случиться. Сын улыбнулся:

– Может, и так, но демократы уже называют своим кандидатом Эда Маски.

– Э-э-э… из Мэна?

– Ага. А республиканцы поглядывают на Теда Агню.

– Кого?

– Губернатора Мэриленда. Билли рассмеялся:

– Думаю, когда ты собирался на Луну, он был еще членом школьного совета Балтимора.

– Господи… – Когда сидишь на другой планете, время летит с бешеной скоростью. – Значит, поляк и… кто? Француз? Может, Эгню?

– Грек. Если он победит на выборах, то мы отправимся на Марс. А пока республиканцы предпочитают придерживаться взглядов Никсона.

Черт побери, да из-за Никсона-то я здесь и торчу. Но вслух я этого не сказал. Теперь надо следить за своими словами.

– Значит, ты полагаешь, что я могу подать заявку на этот… «Звездный скиталец», когда вернусь домой?

– Конечно. Ведь ты и мистер Паттерсон – единственные в мире планетологи с полевым опытом. Так что полетите вместе: ты, он и какой-нибудь новичок.

– Очень сомневаюсь, что Мит в ближайшие годы захочет куда-либо лететь.

Он пожал плечами и улыбнулся. На секунду посмотрел в сторону от камеры. Нахмурился.

– Э-э… время заканчивается.

– Да. Как хорошо, что мы с тобой поболтали, Билли. Когда ты был во Вьетнаме, мне так не хватало тебя.

– Что ж, скоро увидимся. Я попрошу прислать тебе по факсу подробности проекта «Скитальца», как только они станут доступны.

– Спасибо. Эй, а сможешь в следующий раз прихватить и своих сестричек? – Миллисент сейчас уже почти шестнадцать, а малышке Беатрисе… что? Двенадцать? Господи…

Его взгляд наконец-то смягчился:

– Попробую, папа. Обязательно попробую. Живое изображение внезапно застыло.

Мы с Митом стояли в точке разворота последнего участка нашего пути, высоко на холмах западнее базы, чуть ниже гребня кратера. Забавно, как мало Луна похожа на иллюстрации во всех этих научно-фантастических журналах, которые я читал мальчишкой, или на фильм Джорджа Пала по роману Хайнлайна «Ракетный корабль «Галилей». Как же они его назвали? «Пункт назначения – Луна»?

Неужели я всерьез думал, что когда-нибудь пройдусь по Луне? Может, и думал.

Плоские равнины из застывшей лавы, зазубренные горы, не тронутые ветром и водой? Смех, да и только. Мы знали достаточно, чтобы вообразить пыльные лунные холмы и низкие, покатые склоны, хотя и не могли разглядеть их в телескопы. Солнечный ветер слаб, но он дует на эти горы вот уже четыре миллиарда лет.

Я закрепил большую и угловатую телекамеру в гнезде для альтазимута* на верхушке треноги, а Мит в это время удерживал ее, чтобы она оставалась нацелена в сторону нашей базы, в точку на краю заваленного обломками поля, где, как предполагалось, должен совершить посадку «Орел-1».

– Подержи-ка контрольную цветную карточку. Надо проверить, сможем ли мы сфокусировать эту проклятую штуковину.

Он порылся в ящичке с инструментами, отыскал карточку и отошел, держа ее перед собой на вытянутой руке, а я тем временем поднял темный щиток и прильнул прозрачным стеклом шлема к резиновой окантовке видоискателя.

– Хе. Никакой перспективы. Впечатление такое, словно ты стоишь на краю пропасти.

– Если найдешь здесь пропасть, дай мне знать. Да. Мы и в самом деле устали от этого места.

Когда он отошел в сторону, я повернул трансфокатор, увеличивая картинку. Примерно в миле за последней из старых посадочных ступеней, неподалеку от того места, где разбился «11-1», ребята выложили из блестящего металлолома большую букву «X», обозначающую точку посадки. Я выпрямился.

Мит стоял спиной к кратеру, глядя вверх в сторону его гребня, метрах в двухстах западнее и метрах в пятидесяти выше меня.

– Через неделю в это время, – сказал он, – я буду стоять здесь с тем русским парнишкой.

* Альтазимут – универсальный инструмент для определения высот и азимутов небесных светил.

– Его зовут Муса Бородин.

– Мууза! Что за имечко! Даже звучит не по-русски.

– А Георгий Волыновский тебе больше нравится?

– Это пилот?

– Да. Кстати, генерал-лейтенант.

– Господи! – Он повернулся и посмотрел на меня, затем тоже поднял защитный щиток, чтобы мы могли видеть лица друг друга. – Не скажу, что мне было в кайф торчать здесь все это время, но мне всегда нравилось работать с тобой, Дикий Билл. Из нас получилась хорошая команда.

Я кивнул. Что тут ответишь? «А ведь ты пробудешь здесь еще как минимум год, прежде чем настанет твоя очередь возвращаться, так ведь, Мит?»

Он улыбнулся – наверное, прочитал мои мысли.

– Черт, Билли, думай обо мне, когда будешь задавать женушке по полной программе, ладно?

Просто треп. Здесь, на Луне, нет секретов. Когда мы учились в колледже, Миди Паттерсон не отличался особой деликатностью, а если с тех пор и повзрослел, то ненамного. Поэтому я ухмыльнулся, подыгрывая ему, и сказал:

– Знаешь, Мит, прошло столько времени, что я, пожалуй, уже и позабыл, как это делается.

– А может, это как езда на велосипеде?

Я уже собрался ответить, что через девять лет при одной шестой "g» я. наверное, и на велосипеде не смогу прокатиться, но тут у меня на глазах выступили слезы. Господи, если я начну плакать в шлеме, то не смогу вытереть слезы и направлять камеру, когда придет время. Поэтому я тряхнул головой и постарался взять себя в руки.

– Эй… – произнес Мит уже мягче.

– Судя но дате рождения ее ублюдка, она очутилась в постели с тем проклятым строителем и забеременела всего через три месяца после того, как мы оказались здесь.

– Да не бери в голову, Билл. Извини, если я… Я попытался улыбнуться.

– Знаешь. Мит, я был чертовски занят последние два года перед стартом. И не удивился бы, если…

– Ну да . Зато у тебя все-таки была жена. И трое детей, к которым ты возвращаешься. А когда состаришься, можешь подумать о внуках. А у меня… У меня были только шлюхи из баров, и больше мне возвра щаться не хочу. К тому же, если ты забыл, мне тоже сорок шесть лет.

Несколько секунд мы таращились друг на друга.

– Ага.

– Может, все же передумаешь и подашь заявку на койку в «Скитальце»?

– Только не я, – скривился он. – Если бы я знал, что проторчу на Луне девять лет, да еще без бабы, ни за что бы не согласился. – Он посмотрел на меня. – А ты, как вижу, уже готов, несмотря ни на что.

Я кивнул.

– Может, шлюхи из баров и не Бог весть что, но мне их дьявольски не хватает, – сказал он. – Сколько мне еще осталось до стариковского возраста? Лет пятнадцать или двадцать. Так вот, я отправлюсь домой и оттянусь на славу.

– А потом? – рассмеялся я.

– Потом буду сидеть и вспоминать всех этих баб.

– Черт побери, Мит, полеты «Скитальцев» продлятся всего несколько месяцев!

– Да? Знаешь, этот тоже предполагался только на два года. И я должен был вернуться домой уже в 1968-м. – Еще один долгий взгляд. – Думаешь, у тебя есть шанс отправиться на Марс вместе с сыном? Так ведь, дуралей?

Я отвел взгляд, уставясь на кратер и свалку возле базы, похожую на игрушки, разбросанные по грязной песочнице. Уже почти время.

– Если это и произойдет, то не скоро.

– А ты подумал, что с тобой станет, если твой парень умрет на Марсе у тебя на глазах?

– Я о другом подумал: каково мне будет сидеть дома, пить пиво и смотреть, как он умрет, но только по телевизору.

После этих слов мы заткнулись. Я переключился на общую частоту базы:

– База? Это Траверс 2271. У нас все готово.

В наушниках откликнулся забиваемый треском помех голос Джилсона, нашего офицера-связиста:

– Вас понял, Траверс. Переключитесь на частоту 778. Мы вклинились в советский канал связи «земля-орбита». И вы можете слушать все переговоры между «Орлом» и «Алмазом».

– А нас они могут слышать?

– Нет, – рассмеялся Джилсон. – Это же не магия, Данбар. А всего лишь проводки у меня на панели.

– Хо-хо. Когда настанет Рождество, найдешь в своем носке плагиоклаз, старина!

– Но только не от тебя, мальчик мой.

Верно, не от меня. Я сообщил новость Миту, затем покрутил шкалу рации, подстраиваясь на новую частоту.

– Слышишь что-нибудь?

– Ничего.

– Может, никаких русских на орбите и нет.

– А может, и нас на Луне тоже нет?

– В Нью-Йорке есть один тип, – вмешался в разговор Джилсон, – который очень долго трепался по ящику и доказывал, что нет никакой лунной базы и сорока застрявших на Луне американцев. Он утверждает, что все это фальшивка для русских.

– И он чертовски прав! – заявил Мит. – Вокруг нас гребаная Невада. Эй, ребята, хотите сегодня вечерком после работы смотаться в Рено? Я слыхал, там есть один кабачок, называется «Ранчо мустанг»…

– Это открытый канал, Мит, – оборвал его Джилсон. – И все, что мы говорим, пойдет по национальному телевидению, за две минуты до посадки.

– Гм-м… извини.

Я встал за камерой, заняв свое рабочее место, и слегка ее приподнял, чтобы видоискатель захватил черное небо и полоску горизонта, выглядевшую по контрасту почти белой, хотя лунный грунт практически черный.

– И какой был смысл тащить сюда цветную камеру?

– Я слыхал, что у русских движков выхлоп оранжево-фиолетовый.

– Значит, они работают на гидразине*.

* Гидразин (N₂H₄ ) - токсичная, горючая и едкая жидкость, сильный восстановитель. В 1950-е годы использовался как ракетное топливо, но был быстро заменен диметилгидразином ( UDMH ). До сих пор используется как однокомпонентное ракетное топливо для двигателей маневрирования и ориентации спутников.

Я находился снаружи, когда разбился «11-1». Сам взрыв был очень красив – полусфера прозрачного голубоватого пламени, которая мгновенно полыхнула, вспухла и рассеялась.

– Азимут один градус, – сообщил Джилсон. – Тридцать секунд. Они пойдут по высокой траектории менее чем через пятнадцать секунд после того, как покажутся над горизонтом, так что приготовьтесь.

– Вас понял. – Я чуть опустил камеру, прихватывая больше горизонта и надеясь, что нацелил ее в нужную точку – чуть выше дальней стены кратера и намного южнее точки, где мы находились. – Смотри в оба, Мит. Если увидишь светящуюся точку, дай знать.

– Хорошо. Вот она.

– Билл!

– Вижу. – Над горизонтом, слегка покачиваясь, восходила белая точка. Впрочем, как раз и не восходила. Они шли к нам по низкой и пологой траектории, пересекая кратер. Кто-то в наушниках произнес:

– Da, khorosho. Kuda mne itti, napravo ili nalevo?

Ни слова не понял. Конечно, я учил латынь в средней школе и немецкий в колледже. В сороковые годы практически никто не учил русский. Но голос прозвучал так, словно они были… ну, не знаю. Озадачены?

– Как-то странно идут… – подал голос Мит.

– Idite pryamo, – послышался другой голос. Чуточку нервный.

– Shto? – спросил первый голос.

Второй голос – неожиданно громче, резче, очень торопливо:

– Vtoroi povorot napravo!

– Господи!… – пробормотал Мит.

Теперь картинка в видоискателе была уже не просто качающимся мазком огня. Из пастельного пламени торчали четыре паучьи ноги, две из них указывали в небо.

– Думаю, уже больше пятнадцати секунд… – буркнул я. Первый голос, почти в панике:

– Ya zabludilsya…

Мне пришлось резко поднять камеру, чтобы изображение не ушло из верхней части кадра. Внезапно я смог разглядеть сквозь пламя корпус посадочного модуля – две состыкованные зеленоватые сферы с какими-то выступами на поверхности. Я оторвался от видоискателя и взглянул в небо.

– Ничего себе!

– Ты их теряешь в кадре Билл, – сообщил Джилсон.

Я вернулся к видоискателю, и тот же встревоженный голос произнес:

– Eto ochen stranno… Ya… ya… Idite vperjod!

Тут до меня дошло, что камера уперлась в ограничитель и нацелена почти вертикально. Дальше ее не поднять.

– Господи, ребята! Мотайте наверх! - крикнул Мит.

Когда я отпустил камеру, она начала опрокидываться, но я не стал ее удерживать, потому что задрал голову и смотрел.

– Боже мой!

«Орел» летел прямо надо мной, всего метрах в двухстах, и казался большим, как авиалайнер. А пламя… оно внезапно затрепетало, выпустив струйки оранжевого и розового, и угасло. Здесь и там на корпусе засверкали вспышки поменьше.

Реактивные двигатели ориентации. Корабль начал крениться вперед, пытаясь встать вертикально. Принять нужное положение, чтобы отстрелить лунный модуль и рвануть вверх, на орбиту.

– Bozhe!… – воскликнул кто-то из русских. И добавил намного тише: – Gde mne siezt? Pozhaluista, otkroite okno…

Я увидел сноп искр, когда «Орел» чиркнул по гребню кратера, потом ничего. Темнота. И, разумеется, тишина.

Стоя возле лунохода и глядя на установленные там приборы, Мит сказал:

– Интересно. Два больших сейсмических события и три поменьше. И никаких толчков после. – Он посмотрел на меня. – А знаешь, русский-то пошутил. Перед самым концом.

Я тряхнул головой, рассматривая гребень кратера. Там, где его задел корабль, появилась едва различимая царапина. Хотел бы я знать, сколько кусочков моей поездки домой мы найдем на обратном склоне…

Я поднял штатив с камерой и принялся отсоединять разъемы, расстегивать защелки и укладывать оборудование для перевозки. Ничего. Ничего. Теперь кто-то похоронен на Луне. Удивительно, но до сих пор, несмотря ни на какие происшествия, никто еще не погибал за пределами земной атмосферы. Да, конечно, Комаров погиб, когда «Восход-6» разбился в 1967 году, почти за два года до того дня, когда экипаж «Аполло-1» сгорел прямо на стартовой площадке, но то, что его убило, врезалось в Казахстан на скорости четыреста миль в час.

Я помнил, как русские переживали тяжелые времена в первый год после смерти Сергея Королева на операционном столе, когда Мишин и Глушко боролись за контроль над его наследием. Сперва, после гибели Комарова, с треском провалилась встреча на орбите и стыковка «Восхода-4» и «Восхода-5». Какое-то время казалось, что они безнадежно отстали, и всех нас поразило, когда в конце 1968 года ракета-носитель Челомея «УР-500» вывела «Алмаз-1» на околоземную орбиту. Ладно, орбитальная станция, сказали мы. И очень гордились, пока они через три года не вывели свою станцию на орбиту вокруг Луны.

– Эй, ребята! – пробился в наушниках голос Джилсона. – Пилот «Алмаза» говорит, что все еще принимает телеметрию с «Орла». – Где-то в черном небе над нами сейчас летит Валерий Быковский, смотрит на мониторы и начинает сознавать, что возвращаться ему придется в одиночестве.

– Голос? – уточнил Мит.

– Нет. Только технические данные.

– А вы, парни, разве не видели схему, которую нам послали факсом на прошлой неделе? – спросил я. – Голос и биомедицинская телеметрия идут через направленную антенну на взлетной ступени. А все остальное передается ненаправленными штырьковыми и проволочными антеннами. – Я повернулся и взглянул на гребень кратера. Хотя следы были совсем свежими и останутся неизменными еще геологические эпохи спустя, я все же с трудом разглядел небольшие шрамы в том месте, где корабль чиркнул по грунту.

– По словам пилота, передаются базовые команды управления взлетом. Он говорит, что у них, очевидно, произошло разделение ступеней уже после того, как корабль срикошетил от вершины горы… но трудно сказать, из-за чего. Или аппаратура сработала от удара, или процедуру запустил бортовой компьютер. Они также запустили систему команд по аварийному разделению и взлету, но…

– Вы как хотите, а я не полетел бы с русским компьютером, – заявил Мит.

– А я теперь не захотел бы полететь с одним из наших. – На «Джемини R» стоял модифицированный компьютер с «Аполло» – вершина технологии начала шестидесятых, но пару месяцев назад Билли показал мне свой новенький калькулятор «Роквелл», спел песенку про «большие зеленые цифры» и поведал, сколько этот малыш стоит. Я попросил его купить такой же и мне – как подарок к возвращению домой.

Взглянув на индикатор заряда на панели лунохода, я сказал:

– У нас осталось заряда примерно столько, чтобы добраться до гребня кратера и вернуться на базу. Вы меня слышите, ребята?

Мит забрался на пассажирское сиденье и начал пристегиваться:

– Поехали.

– Хорошо, – отозвался Джилсон. – Держитесь в пределах видимости, Билл.

С гребня окаймляющих кратер гор мы увидели «Орел» внизу на склоне, в самом начале формации Гевелиуса – скал, иссеченных трещинами. Кстати, именно она стала одной из главных причин, почему база расположена в кратере Риччиоли. В пятидесятые кто-то решил, что заметил в этом районе выброс газов, и вообразил, будто где-то здесь есть вулкан. Разумеется, было это еще в те годы, когда шел спор о происхождении горы Кун в Аризоне. Теперь эту гору называют «метеоритный кратер», а никаких вулканов на Луне нет.

– Сколько до него? Миль восемь, может, десять? – прикинул Мит. – Хорошо, что они не угодили в тень гребня. Мы бы их тогда ни за что не разглядели.

– Что вы видите? – спросил Джилсон. – Вы все еще подключены к открытому каналу, ребята.

– Сейчас скажу. – Так, значит, надо постараться и не ругаться слишком часто. Какому-нибудь дебилу-конгрессмену это может не понравиться. – Взлетная ступень в бинокль выглядит целой. Лежит на боку, разумеется. И никаких следов посадочной ступени. Мит показал чуть в сторону:

– По-моему, то светлое пятнышко – это она и есть.

– Вокруг разбросаны какие-то обломки. Слишком мелкие, чтобы их опознать. Расположены по дуге между взлетной ступенью и местом взрыва – если там был взрыв.

– Видишь на склоне выше обломков волнистый след? – спросил Мит. – Похоже, они некоторое время по нему катились.

Я оглядел склон в бинокль, высматривая искорки рваного металла.

– Вижу направленную антенну. Валяется метрах в пятистах от неповрежденной кабины экипажа.

– Неповрежденной? – резко переспросил Джилсон.

– Ну, во всяком случае, она не развалилась. – Я снова навел на нее бинокль и попробовал тщательно настроить резкость. – Чертовски много царапин на этих линзах. Еще бы, ведь этот бинокль здесь с 1965 года. – Я осторожно нацелил бинокль, чтобы «Орел» попал в самое прозрачное место линзы. – Зеленый слой термозащиты поврежден, но под ним я вижу корпус. Видно плохо – не понять, треснул он или нет.

– Герметизированные модули у русских гораздо прочнее наших, – заметил Мит. – Ведь у них там давление в одну атмосферу.*

* В американских космических кораблях используется атмосфера из чистого кислорода, но с пониженным давлением – менее половины атмосферного.

– Значит, если они получат пробоину, то на место потенциальной утечки будет действовать гораздо большая сила?

– Да.

Я вернулся к луноходу и снова взглянул на индикатор заряда.

– Мы сможем доехать до места падения, и еще останется заряда примерно на три четверти пути обратно до гребня.

После долгого молчания Джилсон снова вышел в эфир:

– Слышите меня, парни? Мы связались с президентом Макговерном. Он сказал, чтобы вы решали сами.

– Логично, – прокомментировал Мит. Я вернулся на свое сиденье.

– Что думаешь, Мит?

– Едем.

– Хорошо. Джилсон, у вас на базе стоят два полностью заряженных лунохода. Подгоните их сюда, на гребень кратера. Когда увидите нас – свистните.

– Вас понял, – отозвался он после долгого молчания.

– Пора, Дикий Билл? – вопросил Мит.

Ехать вниз было относительно просто – на Луне вообще немного склонов круче пятнадцати-двадцати градусов, – и мы смогли подобраться к месту крушения «Орла» примерно на километр, прежде чем были вынуждены остановиться. На самом краю одного из тех немногих крутых склонов.

Стоя на краю обрыва и глядя вниз, в чернильный мрак, Мит сказал:

– А ведь мы бы грохнулись туда, если бы не заметили, что перед нами не тень. Слава Богу, ехали медленно.

Ехать в глубокой тени на Луне рискованно, и я всегда побаиваюсь, что механические части заклинит от холода. Мы и так каждый месяц по две недели сидим взаперти в жилых модулях, а после восхода солнца обычно ждем еще часов десять, прежде чем пытаемся запустить любое оборудование, которое может сломаться. Надо дать время графитовой смазке прогреться.

То, что лежало ниже, нечто вроде большой трещины с нагромождением огромных валунов за ней, как раз и было одной из тех «отдушин», натолкнувших астрономов на мысль о возможности существования здесь вулканов. На самом же деле это лишь большая полоса обломков в километр шириной, выброшенная из лунного «моря» после удара метеорита тысячи, а то и миллионы лет назад. Просто яма в реголите, только и всего. Ну, может, им и не почудился тот «газовый выброс». Не исключено, что под одеялом выброшенной породы до сих пор остался старый кометный лед. И его время от времени крошат и подогревают лунотрясения. Однако за время своего пребывания здесь я пережил несколько довольно сильных лунотрясений, но так и не увидел никаких выбросов газа.

Мит вытянул руку направо, на север вдоль края расщелины, в направлении большого участка светлых скал, похоже, лишившихся верхнего слоя покрывающего их грунта:

– Может, они чиркнули по краю и срикошетили над расщелиной? Чуть дальше этого места расщелина сужалась, превращаясь в трещину, и исчезала в темно-сером грунте.

– Думаю, нам понадобятся крепежные карабины, все тросы и проволочный канат… – сказал я.

Мит поднял темный щиток шлема и уставился на меня:

– Ты всерьез думаешь, что мы сможем пробраться через этот завал? – Он ткнул пальцем в поле из валунов между нами и местом аварии.

Мне захотелось пожать плечами внутри скафандра, но вместо этого я покачал головой:

– Хоть один из нас, да сможет.

– Ага, пара пустяков. – Он вернулся к луноходу и принялся вытаскивать из багажника тросы и кабели. – Давай-ка свяжемся двенадцатифутовым тросом.

– Хорошо. Я прихвачу камеру.

Мы зашагали, держась на таком расстоянии, чтобы трос не волочился по грунту, и останавливаясь время от времени, чтобы я мог сделать очередной кадр. В этом ролике шестьдесят кадров. Надо помнить, сколько еще осталось.

Когда мы обогнули край расщелины и начали спуск к нагромождению валунов, Мит сказал:

– Я чертовски счастлив, что мы не в старых скафандрах с «Джемини».

– Точно. Надо отдать должное парням из команды «Аполло» – они хотя бы смотрели по телевизору, как мы тут ходим, и предположили, что мы будем часто падать.

Если идти пешком, отключившись от системы жизнеобеспечения на луноходе, то портативная система жизнеобеспечения этого скафандра позволяет действовать автономно около семи часов. Нам понадобилось три часа, чтобы пройти оставшийся до «Орла» километр, спускаясь по каменистой осыпи ниже так называемой «отдушины».

Пожалуй, минуты три мы просто стояли, разглядывая его, а я при этом думал, насколько русские модули больше похожи на реальные космические корабли по сравнению с нашими. Этот лежал на боку – две большие сферы футов восьми диаметром, из какого-то металла, окрашенного темной краской, и первоначально заключенные в зеленую оболочку, сквозь прорехи в которой виднелись клочья розового теплоизоляционного материала – а прорех и разрывов в ней более чем хватало. На одном конце располагался цилиндрический выступ – очевидно, стыковочный узел, а на другом – большой конус, закрепленный широким концом на одной из сфер. Внутри его узкого конца, смотрящего наружу, виднелось сопло небольшого реактивного двигателя. В нижней из сфер имелось и окошко – скорее, иллюминатор. Внутри было темно.

– Такой штуковиной трудновато управлять без окон, – произнес наконец Мит.

– Они используют телекамеры. Можешь прочесть, что тут написано по-русски на оболочке? Сам-то я знаю, как произносятся буквы кириллицы, но…

– Нет. Я выбрал русский литературный как главный гуманитарный факультатив. Никакого технического словарного запаса.

Я указал на утопленную в корпус рукоятку, на которую указывала большая черная нарисованная стрела:

– Spaseniye. Спасение?

– Не помню. Думаю, это существительное.

Я потянулся было к рукоятке, но замер на полпути, ощущая, как от напряжения у меня сводит пальцы. Ладно, дерну. А что потом? Люк распахнется? А вдруг он отстреливается пироболтами? И что будет, если люк шарахнет меня по шлему? Я повернулся и взглянул на вторую сферу.

– Может, мы сумеем оторвать стыковочное гнездо и попасть внутрь через стыковочный переходник?

– У шлюзового люка снаружи есть ручка, – показал Мит.

– Да. Зато нет замочной скважины.

– Вряд ли его запирают на замок, – фыркнул Мит. – Мне кажется, у него должен иметься большой рычаг, как на наших кораблях.

– У русских люки открываются внутрь. – А наши – нет. Мы всегда рассчитываем на то, что замок люка откроется. Во всяком случае, рассчитывали. У «Аполло-1» люк открывался внутрь, совсем как в фантастическом рассказе, из-за этого те трое парней и поджарились.

Мит подошел к люку, ухватился за ручку, повернул ее и потянул. Люк не открылся.

И когда он толкнул, люк открылся в темноту. Значит, внутри воздуха нет.

Я взялся за верхний обод люка и пролез внутрь. Вытянул руку и ухватился за что-то угловатое возле самого входа. Попытался пролезть дальше, но наткнулся на что-то в темноте и застрял. Может, ранцы СЖО на русских скафандрах меньше наших?

– Черт! Сможешь помочь мне пролезть?

– Дай-ка я возьму тебя за ноги. Ты пока просто держись за что-нибудь. Сейчас я тебя немного поверну…

Я проскользнул в люк и неожиданно заполнил все пространство внутри. Запоздало включил фонарь на шлеме. Здесь оказалось на удивление просторно для космического корабля – во всяком случае, американского, где едва хватает места, чтобы сидеть, не говоря уже о том, чтобы развернуться, но все это пространство заполняли ящички, шкафчики и панели управления, беспорядочно закрепленные на внутренней поверхности сферы повсюду, кроме самого люка.

– Видишь что-нибудь?

– Погоди, не лезь пока. Сейчас попробую открыть люк в модуль управления.

На люке имелась L-образная ручка, как на дешевой двери. Я ее повернул. Потянул. Никакого результата. Думай. Это шлюз. Где клапан выравнивания давления? Ага, вот и маховичок возле люка. Повернул его. Хорошо. Я снова потянул за ручку, и люк распахнулся на меня, открыв круглое пространство дюймов в десять глубиной, а за ним – еще один люк.

– Ну?

– Люк имел маховичок. Я, э-э…

– Что?

– В переходном туннеле имелось давление. Если в модуле управления тоже есть давление…

– И что делать, если ребята не в скафандрах?

– Правильно.

– А какой у нас выбор?

– Никакого.

– Так действуй.

Лаконичный, как герой Хэмингуэя.

Я отыскал клапан и повернул его. Ничего. Подержал руку над дырочкой, но не ощутил давления.

– Ни черта не понять, Мит. Я просто открою люк, и все.

– В любом случае, если там и был воздух, то теперь его нет.

– Правильно.

Я повернул запорный маховик люка. Ничего. Тогда я толкнул люк, и он открылся. За ним было темное пространство, тусклый свет фонаря на шлеме отражался от каких-то поверхностей. Я разглядел плоскую панель управления, а над ней – два противоперегрузочных, кресла, привинченных к вертикальной панели. В них, пристегнутые, сидели два неподвижных человека в скафандрах.

– Господи…

– Они мертвы?

Я скользнул в переходной туннель, протиснулся в кабину, выгибаясь в сторону кресел, ухватился за что-то, стараясь держать голову вертикально, и подтянул колени, а затем и ноги. У парня в левом кресле стекло шлема покрывала звездообразная паутинка трещинок, от которой тянулась еще одна – длинная и извилистая. Лицо у него было бледное, чисто выбритое, со множеством черных веснушек, глаза закрыты, словно он мирно спал. Я отодвинулся, разглядывая табличку с именем на скафандре.

– Божиб… и что-то еще. – Это же кириллица. Идиот! – Кажется, это Волыновский.

– Мертв?

– Да. – Никакие это не веснушки. Петехия – подкожные кровоизлияния. – Похоже, тут еще до нас произошла разгерметизация.

– Ничего удивительного. А что с Бородиным?

Я склонился над правым креслом и заглянул через стекло шлема. Луч фонарика высветил мальчишеское лицо с большим и темным синяком над глазом, с одного из кончиков усов стекло немного крови. Глаза тоже были закрыты, но не совсем, и в щелочке между веками проглядывала белая полоска.

– Гм-м… стекло шлема целое.

– Но пошвыряло их изрядно, уж это точно. – Да.

Я протянул руку, легонько сжал его плечо. В груди екнуло, когда ресницы затрепетали, карие глаза шевельнулись. Мне вдруг показалось, что он видит мое лицо, даже несмотря на бьющий ему в глаза луч фонарика.

– Ну, что там, Билл?

Губы Бородина медленно задвигались – он пытался что-то сказать. Я наклонился, прижался шлемом к его шлему, совсем как в фильмах, и услышал слабый голос, словно со дна колодца:

– Спасибо, янки. Я знал, что вы придете. Его глаза закатились, он обмяк.

– Второй жив?

– Да. Но у него порван рукав. Он все же успел перетянуть руку жгутом, прежде чем вырубился.

Мит негромко свистнул, потом сказал:

– В луноходе есть набор для заклеивания разрывов.

– Если парень протянет так долго.

Я начал расстегивать ремни на кресле Бородина.

К тому времени, когда все было сказано и сделано, я не спал уже сорок часов, смертельно устал, но не хотел ни спать, ни лежать, ни есть. Ничего. Только сидеть в медицинском модуле и читать факсы, которые нам посылали из ЦУПа.

Заголовок в «Вашингтон пост» просто информировал: «Русский спасен». Под ним располагались фото Бородина и Волыновского. Симпатичные такие фото, русские версии для прессы – два красивых парня в аккуратной летной форме. «Ивнинг стар» сообщала: «Космонавт спасен на Луне», ниже была одна из моих фотографий «Орла» после аварии с подписью: «Предоставлено армией США».

«Дейли ньюс», дешевый таблоид, провозглашал: «Американские герои!». Там были наши с Митом фото. К сожалению, их сделали еще до начала проекта «Урожайная Луна» – нам на снимках чуть больше тридцати, мы в темных костюмах и узеньких галстуках по моде 1962 года, у Мита короткая армейская стрижка, а у меня темные волосы зачесаны назад, чтобы все могли восхититься моим высоким лбом. Я вспомнил, что костюм тогда носил темно-синий.

Я отвернулся, глаза словно запорошило лунной пылью. Иди спать, чертов дурак. Снова взглянул на фотографии и задумался над тем, много ли от них будет толку, когда я попрошу о следующем назначении. И ощутил смутный стыд от таких мыслей.

В голове прозвучал голос Мита: «Так уж устроен мир, Дикий Билл». Взглянул на часы и понял, что после нашего возвращения прошло уже шесть часов.

Отодвинулась складная перегородка, из операционной вышел Мики Линвил. Доктору Линвилу было сорок семь, когда он сюда прилетел, и он самый старый человек на Луне. Тогда он был полковником, решившим завершить службу двумя годами в космосе и выйти в отставку в блеске славы. Теперь же он выйдет в отставку трехзвездным генералом.

– Ну, что? – спросил я. Доктор устало вытер лицо:

– Он пришел в себя. Хочет поговорить с тобой.

– Именно со мной?

– Думаешь, он знает, как тебя зовут? – улыбнулся Линвил. – Он попросил привести к нему парня, у которого весь шлем забит седой бородой.

Я машинально потеребил бороду:

– Черт! Все никак не могу решить – то ли сбрить ее, то ли прихватить с собой домой.

Бородин лежал на операционном столе, укрытый застиранной старой простыней, с чистыми белыми повязками через грудь и на плече, прикрывающими культю ампутированной левой руки. Я невольно взглянул на пластиковый мешок для мусора на полу возле стола. Что там внутри – его рука? Или просто рулон окровавленных полотенец?

Я быстро отвел взгляд. Когда я взглянул ему в лицо, темные глаза Бородина открылись. Кожа у него была бледная, как бумага, но посеревшие губы под усами растянулись в улыбке.

– Как у тебя дела?

Он хотел было пожать плечами, поморщился, снова улыбнулся и спросил:

– Говорите по-русски?

– Извини, нет.

– Ничего. Жаль, что мы не сможем отвезти вас домой.

– Пожалуй, теперь уже мне придется везти тебя.

Его лицо на мгновение омрачилось. Все верно. Когда посадочная капсула с «R-3» плюхнется в Тихий океан, этот парень вернется домой навсегда. Я вдруг понял, что был счастлив находиться здесь все эти годы.

Значит, оно того стоило? Действительно стоило?

– Тебе надо поспать, – сказал я. – Увидимся утром. Он коснулся моей руки:

– Да. И вам тоже. – И добавил «Bolshoi что-то» словно говорил о балете. Наверное, «bolshoye spasibo».

Черно-белый телеэкранчик сильно рябило от статики – за прошедшие годы солнечная активность постепенно возрастала, приближаясь к максимуму, но я увидел, как Билли скривился:

– Где твоя борода, папа?

– Кто-то мне сказал, что на Земле они вышли из моды. Как, потвоему, я без нее выгляжу моложе?

Он вглядывался несколько секунд, потом ответил:

– Может, и так – когда немного поправишься.

Меня самого поразило, сколько морщин таилось под бородой все эти годы. И еще то, что кожа у меня теперь совершенно белая, как рыбье брюхо – последние десять лет я или провел в помещениях , или закрывал лицо щитком, непроницаемым для ультрафиолетовых лучей .

– Получил бланки, которые я посылал тебе по факсу? – спросил Билли.

– Да. Решил привезти их на «R -3». И вручить лично. Билли нахмурился:

– Оправь их по факсу сегодня же, папа.

– Э-э… – Пытается на что-то намекнуть? Хорошо. Сразу, как только поговорим.

– Есть и другие новости. Проект Большого Турне одобрен. И несколько беспилотных «Вояджеров» к Марсу тоже.

– Ух ты!

Медленный кивок.

– Похоже, нынешней осенью демократы вернут большинство в сенате, а Маски станет лидером большинства. С тех пор как ты и мистер Паттерсон спасли того русского, космическая программа снова популярна. Даже Макговерн сказал, что это достойная цель.

– Подумать только!

– Папа, это ведь шанс для тебя!

– Постараюсь не оплошать, Билли.

Его лицо на мгновение просветлело и смягчилось.

– А вот и еще один сюрприз… – Он встал и вышел из кадра.

На его место села молодая женщина, очень красивая, с лицом-сердечком, вздернутым носиком, темными миндалевидными глазами и вьющимися волосами – я знал, что они темно-каштановые. Она не улыбалась.

– Здравствуй, папа, – сказала она, посмотрев несколько секунд в экран.

Меня аж отбросило на спинку стула:

– Миллисент!

– Милли, папа. Меня давно уже никто не зовет Миллисент.

– Извини. Господи, ты отлично выглядишь! И так выросла.

Она взглянула на кого-то за кадром, а я подумал, что она теперь для меня совершенно незнакомый человек. А может, и всегда была чужой. Помню, как в детстве ее удивлял цвет собственных волос и глаз. У ее матери и у меня волосы черные, глаза зеленые, а носы длинные… Этот же маленький подменыш… Хотя какой там маленький – ей уже шестнадцать.

Она снова посмотрела в камеру, явно смущенная, и сказала:

– Тут еще кое-кто хочет с тобой поговорить.

– Милли…

Но она уже встала. Долгий момент ожидания, и я увидел другую девочку, худую, как щепка, с длинными черными волосами, зелеными, как у меня, глазами, длинным носом и тростью в руке. Она уселась очень осторожно и немного неуклюже, слегка поморщившись, и сразу же улыбнулась мне до ушей:

– Папочка!

– О, Беатриса. – Мне пришлось на секунду стиснуть зубы. – Или тебя нынче зовут Би?

Она ухмыльнулась кому-то за кадром:

– Беатриса, папочка! Мне нравится мое имя. – Еще одна широкая улыбка. – Кстати, если меня кто-нибудь пытается назвать «тетушка Би»… – Она приподняла трость и изобразила удар по голове. «Тетушка Би». Господи, неужели это шоу все еще популярно?

– Как твоя спина, малышка?

Улыбка осталась прежней – наверное, она вспомнила, как я звал ее в детстве. А может, и нет.

– Хорошо, но станет еще лучше. – И быстро добавила: – Как будет здорово, когда ты вернешься!

Когда я улетал, она была робкой четырехлетней девчушкой. И кого она хочет увидеть дома – меня или хоть какого-нибудь отца? Что ж, есть еще и младший братишка. И наш общий «друг», строитель.

– Будет здорово вернуться домой, Беатриса, – тихо проговорил я. – Я так по вам скучал. – Может, задержаться ненадолго – посмотреть, как она вырастет? Да, пожалуй. Но «Скиталец-1» улетит в 1977 году. И ближайшие четыре-пять лет я буду занят больше обычного. И если… если…

Она взглянула в сторону, явно обеспокоенная, потом в камеру.

– Билли говорит, что время кончается. Я люблю тебя, папочка! Она с трудом встала и вышла из кадра. Я проглотил комок в горле. Сбоку показалась голова Билли:

– Еще один гость, папа!

– Здравствуй, Билл.

Не знаю, почему я такого не ожидал… но просто не ожидал.

Как мешком по голове. Трудно судить по паршивой телекартинке, но выглядела она гораздо более изможденной, чем в последний раз – в ночь перед стартом, когда к нам на несколько часов пустили жен, нарушив карантин.

– Здравствуй, Харриет. Как поживаешь? Нахмуренные брови, взгляд в сторону.

Что-то ее гложет. Может, рядом стоит еще кто-то? Семилетний мальчик и мускулистый краснолицый мужчина?

– У меня все хорошо, – выдавила она.

– Прилетишь меня встречать? – улыбнулся я. Я увидел, как она сглотнула:

– Когда вы сядете, мы полетим вместе с президентом Макговерном на авианосец «Энтерпрайз». Ведь ты станешь первым американцем, вернувшимся с Луны.

Я кивнул. А что потом? Дальше-то что, жена моя? Мальчик тоже полетит или ты оставишь его дома со своим строителем? В моем доме, кстати. Моя кровать. Моя жизнь.

– Что ж, тогда и увидимся, – сказал я. – Может, поговорим.

– Я… – Она опустила взгляд, отвернувшись и от камеры, и от экрана. – Время почти кончилось. Мне пора идти. Я… до скорой встречи. – Она встала и вышла из кадра.

Ее место занял Билли, долго смотрел на меня. А чего ты ожидал, черт побери?

– Спасибо, сын.

Он кивнул и напомнил:

– Вышли бумаги по факсу, папа. Это важно.

– Хорошо. До встречи. – И я подумал, что некоторые из его вьетнамских друзей тоже оказывались в подобной ситуации. Он должен знать, понимать. Так ведь? Я встал и пошел заполнять анкеты-заявления.

– «R-З»? Т-минус три минуты, отсчет идет, – прохрипел в моих наушниках голос Джилсона. Давным-давно, еще во времена полетов по проекту «Адам», армейские диспетчеры говорили при обратном отсчете «Х-минус». Это выражение осталось как рудимент эпохи крупнокалиберной артиллерии, но после начала полетов по программе «Джемини А» они перешли на «Т-минус».

– Вас понял, Луна. Минус три. – Господи. Я весь потный. Кожа чешется. Вот уже три года как я не влезал в старый скафандр «Джемини» – с тех пор, как нам доставили первые «аполловские». А эти… мешковатые, сплошные складки, липкие внутри.

Я скосил глаза на Бородина. Он сидел в одолженном скафандре, гораздо более новом, чем мой – бледный, взгляд устремлен куда-то вдаль, левый рукав закатан и завязан. Я улыбнулся:

– Ну, как ты?

Он улыбнулся в ответ:

– Horroshow… товарищ команд… пилот.

Шутка. Намеренная оговорка. Или он нервничает меньше, чем я думал, или хорошо это скрывает. Впрочем, не сомневаюсь, что тому, кто летал на «Алмазе» и выжил после аварийной посадки на Луну, эта жестянка кажется весьма хрупкой.

Нынешние «Джемини R» сильно отличаются от версии «М», на которой я прилетел сюда. Внутри теснее. Даже шлюза нет, черт побери! Нужно просто сбросить давление в посадочной капсуле, забраться в нее, сесть в свое кресло, задраить дверь и включить подачу воздуха.

Другой голос, гораздо сильнее разбавленный статикой:

– «R-З»? По данным телеметрии вы все еще не настроили прерыватели. Страница семьдесят вторая инструкции.

– Вас понял, контроль, выполняю. – Я пролистал инструкцию, нашел нужную страницу и стал переключать тумблеры в указанные положения. Взглянул на Бородина. – Все когда-нибудь случается в первый раз, верно, приятель?

Его лицо как-то неуловимо изменилось. Он отвернулся, глядя через иллюминатор люка на Луну, которую он больше никогда не увидит. Разве что с Земли.

– Две минуты, «R-З».

– Вас понял, Луна.

А я когда-нибудь увижу ее снова?

Даже внутренность отсека управления изменилась – обратно в направлении старого «Джемини А», избавившись от заднего люка, внедренного в модели «В» и стоявшего также в модели «М»: Зато появился интегрированный теплозащитный экран, керамика поверх титана, как нам сказали, способный выдержать прямой вход в атмосферу при транслунной скорости. Никакого рикошета от атмосферы. Никакого аэродинамического торможения. А также никаких шансов уклониться от метеорита или, что еще хуже, от пилотируемого межпланетного корабля…

– Одна минута.

– Вас понял, Луна.

Нет также переднего стыковочного туннеля, нет окошек впереди для наблюдения за стыковкой. Только круглый иллюминатор в люке да большой телеэкран у наших ног – для «подхода и посадки».

Другой голос сообщил:

– «R-3»? Вам нужно выполнить процедуры со страницы 212, начиная от римской цифры один.

– Вас понял, контроль.

Нашел нужную страницу, стал читать инструкции. Переключить то, повернуть это. Прочесть что-то другое. Если будет так и так, перейти на страницу девятьсот, римские цифры LXXVII, и смотреть пункт «Аварийное прекращение взлета и выход на лунную поверхность».

– Тридцать секунд.

– Вас понял. До встречи, Джилсон.

– Месяца через три, Билл.

– Точно.

Я взглянул на Бородина. Глаза все еще открыты. Хорошо держится. А что бы чувствовал я, если бы возвращался домой на русском корабле, оставив на Луне лучшего друга и левую руку?

Быковский все еще находился на окололунной орбите, он уменьшил перигелий до высоты около семнадцати километров и попытается снять наш взлет. Надеюсь, у него получится. Когда-нибудь я захочу посмотреть этот фильм.

– Десять… девять… восемь… – начал отсчет Джилсон.

Сердце вдруг бешено заколотилось – это я старался не думать о том, каким может оказаться «аварийное прекращение взлета». Черт, Бородин это уже знает.

– Три… две… одна…

За спиной что-то глухо ухнуло. Я очень вовремя посмотрел вверх, через иллюминатор люка, и увидел мощный фонтан ярких желтых искр, летящих вверх и в стороны, потом лунная поверхность стала падать – совсем как земля, если на нее смотреть из одного из тех лифтов, которые устанавливают на наружной стене здания.

– Ни хрена себе!

Я ощутил, как меня вдавливает в кресло, руки и ноги стали как свинцовые. Скосил глаза на акселерометр. Одна и две десятых «g». Замечательно…

Я посмотрел на Бородина. Глаза закрыты, рот приоткрыт. Потерял сознание? Надеюсь, его культя не кровоточит. Только этого нам сейчас не хватало.

– «R-3»? Телеметрия показывает, что вы еще не выполнили список под римской цифрой восемь. Переверните страницу и постарайтесь сосредоточиться.

– Вас понял, контроль.

Когда я уже не смог видеть одновременно панель управления и книгу, я поднял ее над головой и стал щелкать переключателями и снимать показания – как указано в списке проверок.

Что ж, пока это просто любопытное ощущение. Но я еще привыкну к тому, что снова тяжелый.

Когда я снова взглянул через иллюминатор, то увидел лишь черное небо. Экран, однако, показывал только Луну – уменьшающуюся Луну, покрытую кратерами и трещинами, ярко освещенную солнцем, медленно покачивающуюся по мере того, как мы поднимались все выше и быстрее. Все дальше и дальше.

Мы летели домой.

Я положил книгу на колени и задумался, смогу ли сам вылезти из люка, встать на летную палубу «Энтерпрайза», пожать руку президенту Макговерну, улыбнуться и помахать телекамерам…

И еще я увидел, какое передо мной разворачивается будущее – если только у меня хватит воли сделать его таким. На «Скитальце-1» к околоземному астероиду. И может быть, – только может быть, – им понадобится специалист по геологии планет, которому уже пятьдесят шесть лет…

Я смог представить и это… как я стою на Марсе рядом с сыном. Такая яркая мечта. Стоит ли она остального?

Утраты всего прочего, о чем ты когда-то мечтал? Дома, семьи, уюта, любви? Может, и стоит.

Двигатель взлетной ступени выключился с шипящим хлопком, оставив нас во внезапной тишине. Мой путь начался.

Перевел с английского Андрей НОВИКОВ

© William Barton. Harvest moon. 2005. Печатается с разрешения автора. Впервые опубликован в журнале «Asimov's SF».

Как и в большинстве рассказов на тему альтернативной истории, все здесь представляет собой «возможную правду» – в том смысле, что как минимум зародыш всего этого существовал в нашей реальной временной линии. А то, чем все это могло закончиться, есть вопрос предположении.

«Урожайная Луна» основывается на армейской разработке технико-экономического обоснования 1959 года – это был проект «Горизонт», первоначально называвшийся «Горная вершина» и предусматривавший создание в середине 60-х годов космической станции и постоянной базы на Луне с использованием технологий, которые тогда еще только разрабатывались. Проект предусматривал использование концептуального корабля «Сатурн», состоящего из первой ступени «Сатурн С-1», стартового двигателя межконтинентальной баллистической ракеты (МБР) «Титан» в качестве второй ступени и третьей ступени под названием «Кентавр» для доставки на Луну небольших партий грузов. Следом, с использованием метода предварительной стыковки на околоземной орбите, должны были полететь люди на двухместных кораблях. Осуществление проекта потребовало бы сотен запусков со средней периодичностью свыше шестидесяти в год. «Горизонт» с самого начала предусматривал возможность возвращения на Землю.

Существовал также и проект «Адам», предложенный армейским Агентством по баллистическим ракетам, и кое-что из него действительно летало – в виде двух суборбитальных миссий «Меркурий-Редстоун» в 1961 году.

Реальный проект «Джемини» был далеким потомком проектов ВВС 50-х годов под названием MISS. Первая фаза аббревиатуры MISS расшифровывалась как «Man in Space Soonest» (Человек в космосе в ближайшее время), а вторая как «Man in Space Sophisticated" (Человек в космосе, усовершенствованный вариант). В рассказе «Джемини А» – это наш «Джемини», совершивший десять полетов в 1965-1966 годах. «Джемини В» основан на «Пилотируемой орбитальной лаборатории» (ПОЛ), которая была действительно построена, но так никогда и не полетела. Реальная ПОЛ была существенно тяжелее, чем описанная здесь. «Джемини С» и «М» – это вариант В, лишенный оборудования для входа в атмосферу и установленный на гипотетическом лунном спускаемом аппарате. «Джемини Т» базируется на «Большом Джемини», который был предложен в то время, когда создалось впечатление, что корабли «Аполло» могут так никогда и не взлететь. «Джемини R» – это сборная солянка из «железа» от ПОЛ и лунного модуля «Аполло».

Думаю, все, кому достаточно лет, вспомнят «Х-20 DynaSoar» американских ВВС – космический аппарат многоразового использования, который предполагалось запускать с помощью МБР «Титан-2». Была и беспилотная версия под названием «Asset», которая действительно летала, и все они наряду с различными испытательными моделями стали «предками» нынешнего космического челнока.

В основу «Титана IIIZ» из рассказа положен «Титан IIIC», это МБР «Титан II» с двумя навесными сегментированными твердотопливными ракетными ускорителями (ТРУ) и переходной ступенью с теми же двигателями, что были установлены в лунном модуле «Аполло». «IIIZ» исходит из предложения создать гораздо более крупную версию «Титана», увеличив диаметр его топливных баков с десяти до пятнадцати футов, а число ТРУ с двух до четырех. В США под эгидой проекта NERVA действительно были созданы ядерные ракетные двигатели. Один из них, «Ровер-1», был готов к полетным испытаниям в 1973 году, однако эту программу отменили.

В реальной истории проект «Аполло» осуществился отчасти потому, что некий немецкий инженер занимался политиканством для того, чтобы его детище стало космической программой США, но в основном из-за того, что он ассоциировался с американским президентом, погибшим в Далласе.

В СССР также имелись многочисленные космические программы, включающие два полных лунных проекта – с оборудованием и всем прочим. Когда в 1966 году умер Королев, русские имели шанс признать техническое превосходство лунно-марсианской программы Челомея и заняться ее воплощением. Но Мишину позволили возиться с наследием Королева, после чего его сменил Глушко. Тот потратил средства, которых хватило бы на полновесную лунную программу, на создание «Бурана». Челомея отстранили от космических работ, а его корабли «Алмаз/ТКС» использовались как военные «Салюты». С другой стороны, в то время как «лунная» ракета-носитель Королева «Н-1» погибла после серии впечатляющих взрывов, а «Энергия» Глушко завершила жизнь в виде огромной кучи металлолома, «УР-500» Челомея продолжает летать. Нам она известна под названием «Протон», и это одна из самых надежных из когда-либо созданных ракет-носителей.

И еще кое-что. Существовал и реальный проект «Урожайная Луна». В начале 1970-х группа частных инвесторов предложила купить комплекс «Аполло/Сатурн-5», оставшийся после одной из отмененных миссий, одолжить у NASA несколько астронавтов, слетать на Луну и заработать на продаже лунных камней. Одним из самых интересных пунктов этого предложения было возвести на Луне купол, наполнить его лунным грунтом, воздухом, растениями и животными, а потом наблюдать за ними с помощью камер с дистанционным управлением.

Да, это было бы здорово.

Уильям БАРТОН