Купель Шантунга

Глава 12…А узелок-то будет!

Токийский залив, Уссурийский залив, февраль-март 1905 года.

— Собственно говоря, все наши железяки, что мы уже применили и те, что нам еще предстоит создать, — это так… архитектура, Михаил. Вещь вторичная. Главного мы с тобой так и не затронули, потому как на это были три причины…

— Под главным ты что понимаешь, Василий? Систему управления российскими вооруженными силами в целом или организацию обучения офицеров? Да и вообще военнослужащих?

— Удивишься, но нет, товарищ Великий… Главное на мой взгляд — это введение новых Уставов, и соответственно, новой системы организации войск. Прежде всего для царицы полей — пехоты. Или ты думаешь, что задачи армейского или фронтового масштаба по плечу паре рот спецназа?

— Нет, конечно.

— Вот. О том и речь. Ведь несмотря на все наши усилия, минометы, пушки и прочее, победил Гриппенберг Ояму все-таки Транссибом. В итоге мы тривиально задавили числом. А как могут драться наши воины с японцами при ПРАВИЛЬНОЙ организации процесса ты сам прекрасно знаешь. По погибшим у нас был счет 1:4. И это суммарно — как в обороне, так и в наступлении.

А три причины, почему у нас до этого не дошли руки… Они все лежат на поверхности. Первая. Менять организацию сухопутных сил действующей армии в ходе войны можно лишь в том случае, если иное прямо ведет к военной катастрофе, или сам конфликт растянут на годы. Вторая. Проводить реформу должны подготовленные и понимающие, что и для чего они делают, офицеры. Так что на счет обучения — ты прав. И, наконец, третье. Этим процессом нужно руководить. Ты сейчас в каких чинах? А Сахаров? А Куропаткин? А все ли из обсуждавшегося нами поддержит Гриппенберг? Так что даже прямых указаний твоего августейшего брата для этого мало…

Я искренне завидую флотским. Вадим успел-таки со своим антибиотиком, и Макаров, даст Бог, скоро поправится. Флотом командовать без руки можно. Нельсон так еще и без глаза управлялся… С Петровичем-Всеволодовичем они вполне спелись, хоть и характеры склочные у обоих. Да еще и Алексеев их теперь во всем практически поддерживает. Втроем они любой шпиц одолеют. Не говоря уж о том, что за них горой все флотское офицерство-товарищество. Хотя наиболее одиозных фигур оттуда, из под шпица, уже убрали. Дубасов же, как я понимаю, уже в правильной обойме. Так что за моряков можно не опасаться.

У нас же ситуация совсем другая. Да, Щербачев, Брусилов… Кондратенко, Белый, Смирнов, наконец… Они многое уже поняли. Но ты уверен, что "наши" гвардейцы не заткнутся в тряпочку, когда на них гавкнет Владимир Александрович? А какой вес имеют наши "крепостные" генералы на питерских паркетах?

— Василий, ты к чему это клонишь?

— Да к тому, что ЭТИ долбанные авгиевы конюшни придется разгребать лично и персонально Михаилу Александровичу Романову!

— Но танки… Мы ведь…

— Танки, Миша, от тебя никуда не денутся. Сначала я их нарисую, а потом их лет пять еще создавать в обстановке глубокой секретности. Которую саму еще предстоит научиться создавать, блин! Или тебя устраивает система координат, в которой Рудневу приходилось дурить свой собственный штаб, дабы на эту дурку попались японцы? Да еще и заводы надо строить. Тракторные. Прокат броневой стали, литье… Двигатели Дизеля. Мама, не горюй чего и сколько!

Поэтому, если не возражаешь, я постараюсь в общих чертах изложить то, к чему нашей сухопутной армии надлежит прийти ДО Великой войны. Дабы Вы, Великий князь, оценили для начала общий масштаб катастрофы.

Первое — реорганизация боевых порядков пехоты на поле боя, и, как следствие вопрос об организационной структуре этого рода войск. Понятие "плотный строй" или "колонна" на поле боя нужно раз и навсегда забыть. Основным и единственным боевым порядком пехоты под огнем противника должна быть пехотная цепь. Как ты знаешь, Михаил, ныне действующий полевой устав определяет ширину боевого участка для роты — 200–300 шагов, для батальона — полверсты, для полка — версту, для бригады — 2 версты, для дивизии — 3 версты и для корпуса — 5–6 верст.

Наши роты, согласно тому же уставу, рассыпают в цепь 2 взвода из четырех — еще 2 составляют резерв. В батальоне остается в резерве 1–2 роты. Полк оставляет в резерве батальон как минимум. Бригады и дивизии либо имеют половину сил в резерве, либо остаются вовсе без резерва.

В случае, если командир дивизии хм… осторожен и имеет под стать себе командиров бригад, вполне может случиться геройская атака дивизией вражеских позиций силами только лишь 4 взводов — одной роты! Вся остальная пехота при этом выступит в роли различных частных резервов. В условиях высокой насыщенности боевых порядков противника автоматическим оружием и скорострельной артиллерией — это путь к катастрофе. Это скармливание частей врагу "по кусочкам". Резерв, конечно, имеет важное значение, однако он не может быть чрезмерным.

Чтобы эту ситуацию переломить, необходима новая организация пехотных частей. Самым мелким подразделением должно стать пехотное отделение. Оно будет уменьшено до 10 человек и получит кроме винтовок на вооружение одно ружье-пулемет системы Мадсена. В последствии, если у Федорова все получится как нужно, штатным вооружением пехотинца станет федоровский автомат со штык-ножом, а вместо Мадсена — федоровский же ручной пулемет.

В пехотном взводе будет 3 отделения и постоянно командовать взводом будет офицер. В пехотной роте нужно иметь 3 пехотных взвода. В батальоне станет три роты пехоты, рота станковых пулеметов системы Максима и батарея минометов.

В пехотном полку — 3 батальона пехоты и дивизион новых трехдюймовок в составе 3 батарей 4 пушечного состава. Бригады нужно упразднить.

В дивизии — 3 пехотных полка и отдельный пехотный батальон резерва, артиллерийский полк трехдивизионного состава, пулеметная команда, минометная рота.

При новой организации в дивизии будет всего 2700 штыков в 10 батальонах, 72 орудия, 78 минометов, 56 пулеметов системы максим и 270 ручных пулеметов. Огневая же мощь по числу выпускаемых за минуту пуль станет выше, чем у ныне существующей дивизии, а с принятием на вооружение автоматов возрастет еще больше.

Решительно меняется и тактика. Все войска строятся в один эшелон, в резерв предназначается отдельный батальон дивизии. Командиры батальонов могут выводить в резерв 1 взвод, командиры полков — 1 роту.

Боевые участки будут увеличены из расчета интервала между солдатами в цепи 5–6 шагов.

Артиллерийская батарея сокращается до 4 орудий и основным методом стрельбы является отныне стрельба с закрытых позиций по угломеру. Стрельба с открытых позиций должна производиться в исключительных случаях. В штат батарей вводятся корректировщики или, если хочешь, артиллерийские разведчики.

Теперь о конкретном порядке реорганизации. Сейчас мы имеем в составе дивизии 2 бригадных и 4 полковых штаба, 16 батальонов старой организации. Каждая бригада будет переформирована в дивизию нового образца, бригадные штабы преобразуются в полковые. Еще один дивизионный штаб будет сформирован заново…

Ну, вот, где-то так…

— Василий, допустим, с пехотой все логично. И, по большей части, понятно. А как же кавалерия?

— Здесь тема отдельная. Пока я бы ничего кардинально не менял. Ну, тачанки, это естественно. А вот с организацией, на мой взгляд, пока ничего делать не стоит.

— Почему?

— А сам-то не догадываешься, главный танкист?

— Ты хочешь сказать, что появление танковых войск приведет к отмиранию кавалерии ВООБЩЕ?

— Не сразу, не единомоментно. Но по мере улучшения скоростных и маневренных характеристик танков, а главное — их автономности, это неизбежно. А уж когда у пока что пехоты появится бронетранспортер — и подавно.

— А как же казаки?

— Казаки, Михаил, это не просто род кавалерии. Это… Епт… Миша! На пол! Ложись!!!

Уловив далекий звук орудийного выстрела, Балк резко вскочил и увлекая за собой Великого князя бросился в угол комнаты, где темнел лаз в подвал. И в ту же секунду первый снаряд врезался в угол дома. Грохот. Дым и кирпичная пыль заволокли комнату. Посыпались стекла… Еще два снаряда упали вблизи фундамента.

Воспользовавшись моментом Василий одним броском достиг лаза, затащив Михаила в подвал. И вовремя. Два из трех снарядов второго залпа угодили точно в середину дома. Деревянная мансарда развалилась как игрушечный домик в сторону разбитой фасадной стены. Третий залп лег менее удачно: в руины дома попал только один из его снарядов, довершив превращение единственного кирпичного особняка на южной окраине Йокогамы в невысокую груду дымящихся развалин…

Канонада и грохот разрывов стихли. Вокруг превращенного в руины дома раздавались лишь крики кинувшихся разбирать завал гвардейцев и спецназовцев, ржание напуганных лошадей. Неожиданно тонким голоском запричитал Бурнос, ворочая в одиночку доски стропил. Громко стонал один из часовых, посеченный осколками. Еще двое солдат и прапорщик погибли…

Откашлявшись Михаил приподнялся на локтях.

— Василий! Ты жив…

Рядом кто-то закопошился…

— Да, блин, чего ему сделается… Он же памятник… Жив, жив. Только чем-то по балде приложило так, что до сих пор небо в алмазах. Блин, как чувствовал. Не подводит пока… Сам как? Цел?

— Слава Богу… Плечо ушибло слегка. И… Что это было? За три-то часа до окончания перемирия? И что ты почувствовал?

— Что было? Вас, Ваше Императорское высочество, только что замочить хотели. Конкретно и на полном серьезе.

— Но…

— Без "но". Давай выбираться отсюда по добру по здорову. Вот твари… Шустовскому каюк. Однозначно… Вроде свет в том углу пробивается. Осторожнее! Руки-ноги не переломай.

А чувствовал… Помнишь на рассвете тот шальной снарядик, что на пустыре рванул? Никакой он был не шальной… Я потому еще всех из дома и убрал. Не только чтоб нам пообщаться без лишних ушей.

— А почему сразу и мы не ушли?

— Ты бы не пошел. Типа, не дело перед гвардейцами страх показывать. Хотя в нашем случае оказалось бы — предусмотрительность.

— Твоя правда… Бурнос! Это мы! Здесь еще несколько бревен. Отсюда не сдвинуть…

Но все-таки, Вась, как догнал до возможности этого "подарка"?

— Историю японскую поизучал, прежде чем к тебе в гости отправляться…

Саша! Там в правом углу под столом должен быть мой чемодан. Откопай обязательно. Если открылся — все бумажки найди и собери. Головой отвечаешь…

— И что там, в их истории?

— А в их истории — нет человека, нет проблемы. Помнишь пулю в Кондратенко? А по тебе разве не стреляли? А как Макарова на мину заманить хотели? У них, знаешь ли, ликвидация вражеского военноначальника или политика приравнивается по значению к важнейшей боевой операции. Их кланы нидзя, кстати, этим на жизнь зарабатывали. А твой нынешний случай просто хрестоматийный. Примерно так у них грохнули главного конкурента их "великого объединителя" Оды Нобунаги — Сингена Такэду. Подробности, если хочешь, потом расскажу. А ты сейчас их генеральскому самурайству очень мешаешь. Ибо твой статус позволяет подписать не перемирие, а мирный договор. Все ясно?

— Логично… Сам я до этого не додумался.

— Я тоже считал, что ТАКОЕ маловероятно. Но, вот, как видишь. Есть у них те, кто всегда предпочтет воевать до последнего японца. Только Бусидо вещь обоюдоострая, в отличие от катаны…

Так… Руку давайте, Михаил Александрович. Да поаккуратнее господа, поаккуратнее, или хотите сами вместе с Великим князем в подвал провалиться?

— Спасибо. Благодарю, Василий Александрович, — Михаил наконец смог выбраться из щели и отряхиваясь, с улыбкой добавил, — Если не ошибаюсь, вы третий раз спасаете мне жизнь, или четвертый?

— Не стоит благодарностей, Ваше Императорское высочество. Бог помог…

Вокруг раздавались нервные смешки и реплики офицеров. Краем глаза Василий успел заметить две казачьих сотни с шашками наголо, галопом уходящих в сторону холма, за которым судя по всему и находилась стрелявшая японская батарея. Перемирие перемирием, но казачков сейчас ничто не остановит…

— Господа! Не толпитесь здесь ради бога! Еще залп и через секунду всех накроет. Мы живы и даже не поцарапаны. И раненым займитесь кто нибудь. Ничего принципиально не изменилось. Совещаться мы не закончили, хоть кто-то и пытался нам помешать. Все. Расходитесь. Серж, оставьте только нам чем-нибудь горло промочить. И казаков верните. Перемирие же…

Кстати, Василий Александрович… Хоть нам и не дали договорить в нормальной обстановке, предупреждаю сразу: Вам, любезнейший, увильнуть от раздачи и отсидеться за юбкой молодой жены тоже не получится. Крайнего нашел разгребать…

Поэтому готовьтесь-ка, друг мой, к прощанию с морскими погонами. Переводишься в гвардию. Мы с Щербачевым представление на тебя и все, что к нему прилагается, Николаю Александровичу уже подготовили. Ага! Возражать бессмысленно. А ты как думал?

Так, смотри-ка, Бурнос отрыл чьи то пропавшие пожитки! И это, похоже, то, что было недавно твоим баулом! Погибла "мечта оккупанта"…

— Ваше императорс…

— Слушаем, слушаем, друг любезный! Все откопал?

— Так точно! Только, Василий Александрович… Чемоданчик то Ваш, он того… Я вот тут все что смог достал, прополз… Больше там бумаг нету. И не промокли, слава Богу, коньячек то в подпол через щель сразу стек…

— Давай сюда все. Быстро. И сумку. Да не сыпь же на землю то, господи! Руки крюки!

— Василий Александрович, простите, конечно, но можно полюбопытствовать… Это тоже фото из Вашего чемодана. Покойного…

— Угу, спасибо, Михаил Александрович…

— Вась… А Вась? А на Верочку твою почему сия юная особа совсем не похожа? И что-то знакомая мне очень… Кажется мне или нет? — Великий князь склонившись прошептал заговорщеским тоном на ухо сидевшему на корточках Балку.

— Да… Не знаю… Вот говорил же сам себе. Самые важные бумаги — только в кармане или планшете. Так нет же. Угораздило…

— Вась… Ты мне не ответил…

— Михаил Александрович, ну помилуйте, война! Не до этого же сейчас…

— Вася… Война кончилась. Почти… Прости мне настырство, но…

— Господи ты боже мой! Хорошо. Все объясню. Но не при народе. Ладно?

— Собирай бумажки и пошли… Ну вот. Тут вроде никто больше не мешает.

— Короче, так… Петрович для Вашего императорского еще после совета на "Орле" передал… Но про срочность разговора не было. Ему Банщиков переслал полученное от одной юной особы через Остен-Сакена послание. Для принца на белом коне, сражающего победоносным копьем орды косоглазых варваров…

— Так… Очень интересно…

— Что интересно? Получите и распишитесь. Вот Ваша корреспонденция. Фото прилагается отдельно, ибо благодаря усилиям японских артиллеристов вылетело из конверта. Кстати, письмо, естественно, не читал. Но то, что ради Вашего августейшего внимания девочка начала учить русский, и так понял.

— Мне?! Вась… А как она изменилась… Мы виделись два года назад… Была просто хулиганистая, глазастая стрекоза…

И сама написала! Но я ведь уже теперь не наследник престола. Почему тогда?

— Запал?

— Что "запал"?

— Понравилась в смысле?

— При чем тут это? Малышка же еще совсем. Я так, вообще…

— Вообще, не вообще… Получили свое письмецо, товарищ Великий, и радуйтесь. Я, как Вам известно, цыник страшный, но с учетом того, что у Вильгельма дочка только одна, следовательно то, что ей пока нет и шестнадцати, Вас смущать не должно. Гемофилией, слава Богу, не заражена. Черкните пару слов в ответ. А возраст — дело наживное. С нашими предстоящими делами оглянуться не успеем, как три года пролетят. Так что, как завершим здесь все, съездите в фатерлянд, накрутите усы, шпоры побольше нацепите, иконостас парадный… Папочка ее это любит…

— Капитан Балк! Что Вы себе позволяете! Ведь… Ну, в конце то концов… Это же…

— Да. Принцесса прусская Виктория-Луиза. И что? По мне, так это все условности. В конце то концов у ВАС, как спасителя отечества, вся российская прекрасная половина хоть по записи…

А девочка, кстати, вполне так себе. Носик, глазки, а ниже ватерлинии, так вооб…

— ВАСЯ!!! Прекрати сейчас же говорить о девушке как об английской лошади! Да и то сказать, девушке… Девченка же еще совсем!

— Хорошо, хорошо. Не буду, если так хочешь… Хотя и в ее неполные четырнадцать уже ВСЕ задатки видны…

Деланно не замечая как слегка покрасневший ТВКМ яростно буравит взглядом его физиономию, Балк демонстративно закатил исполненные напускного вожделения глаза, сглотнул и меланхолично продолжил:

— При чем здесь Англия? Ежели говорить о прекрасной половине, Михаил Александрович, то вторгаться на их остров нам просто нет никакого смысла. Абсолютно. Германия… Вот это да, это бы и я понял…

Неужто товарищ Великий и вправду зап… Опс! — Василий изящно увел пятую точку от преднозначавшегося ей августейшего пинка, — Все! Молчу, молчу! Эх, интересно, как там казачки наши с японскими пушкарями позабавились?

— Ох, и верно же тебя Руднев кровопивушкой зовет! Ох и верно… Я у Ржевского фляжку с коньяком отнял. Давай обмоем что ли?

— Письмо? Так от него и так парфюмом прет. Я потому в кармане и не держал. Моя унюхает… Трындец. Японцы отдыхают…

— Балбес ты Вася, все-таки… День рожденья у нас с тобой сегодня!

Принципиальное согласие Императора Японии на заключение мирного договора было получено за час до истечения срока перемирия. Командир гвардейской дивизии, к которой принадлежала нарушившая его гаубичная батарея совершил сеппуку. Командовавший ею капитан не смог этого сделать по уважительной причине: он был "развален" от плеча до пояса ударом казачьей шашки. За что Семен Михайлович Буденный получил своего второго "Георгия"…

Перемирие было продлено на неделю. За это время из жизни добровольно ушли еще 7 высших офицеров японской армии и флота, а из Петербурга пришло подтверждение полномочий Великого князя Михаила, как подписанта мирного договора с российской стороны. После четырех дней вязкой "борьбы в партере" вокруг утрясания всех параграфов, букв и запятых, Ито отправился с "Варяга" в императорский дворец, где заседание госсовета после суточных препирательств одобрило его. Подписантом с японской стороны был определен наследный принц Есихито. Местом подписания русский корабль, стоящий у причала Токийского порта.

Вечером 21 февраля в залив Эдо вошел русский флот. У столичного причала Љ1 не спеша, по-хозяйски, ошвартовался "Память Азова" под вице-адмиральским флагом Безобразова. В самой гавани встали на бочки "Варяг" под флагом комфлота с истребителем "Беспощадный" у борта и "Светлана" под великокняжеским штандартом. На этом же крейсере вместе с Александром Михайловичем находился и Михаил Александрович с гвардейскими, армейскими и казачьими старшими офицерами. На внешнем рейде, за островками-фортами, встали на якорь в линию 9 эскадренных броненосцев: "Цесаревич", "Император Александр III", "Князь Суворов", "Слава", "Орел", "Бородино", "Князь Потемкин-Таврический", "Ретвизан" и "Наварин". Здесь же расположились крейсера "Аскольд", "Олег", "Богатырь", "Очаков", "Жемчуг" и несколько дестроеров.

На следующее утро все было подготовлено к церемонии. В порт, оцепленный японской полицией никого не допускали. На причале находились так же караулы русских моряков в парадной форме и при оружии. Ровно в десять утра к трапу крейсера подъехали четыре кареты, сопровождаемых небольшим кавалерийским эскортом гвардейских драгун. В то же время с другого борта к спущенному трапу "Памяти Азова" подошел паровой катер "Варяга" под флагом командующего флота. В японскую делегацию кроме кронпринца входили премьер-министр Ито, генерал Ямагата, адмирал Ямамото и несколько их помощников и адьютантов. С российской стороны кроме Великого князя Михаила Александровича в число подписантов входили вице-адмирал Руднев, генерал-лейтенант Щербачев и товарищ министра иностранных дел… Русин. Телеграмма о его назначении и полномочиях подписать договор со стороны российского правительства пришла накануне. За подписью Петра Аркадьевича Столыпина.

Поскольку документ был предварительно полностью согласован, члены делегаций были приглашены вице-адмиралом Безобразовым в салон крейсера, где все было уже готово для подписания. Прибывший японский фотограф установил свою аппаратуру, кавторанг Апостоли свою. После взаимных приветствий и зачтения текста договора на трех языках — русском, японском и английском — официальные лица приступили к процедуре. Последними под магниевые вспышки поставили свои подписи кронпринц Есихито и Великий князь Михаил. После коротких речей в духе взаимного уважения и уверенности в будущем дружественном и добрососедском развитии отношений между Российской и Японской Империями, августейшие персоны пожали друг другу руки. Мир между двумя тихоокеанскими державами был восстановлен.

Местные и иностранные журналисты, приглашенные на церемонию, согласно протокола не имели права задавать вопросов. Им была предоставлена возможность только видеть и описать в своих изданиях происходящее. Не более того.

Если коротко суммировать смысл и букву договора, то главными были следующие положения:

— Острова Цусима вместе со всеми возведенными на них недвижимыми оборонительными сооружениями передаются России в аренду на 50 лет;

— Япония отказывается от претензий и прав на Сахалин и Курилы на веки вечные, эти территории признаются сторонами российскими, а самым северным островом Японии взаимно признается Хоккайдо;

— Япония не возражает против продления срока аренды Ляодуна у Китая Россией до 100 лет;

— Япония не возражает против аренды Россией у Кореи порта (базы) на юге полуострова на такой же срок;

— Япония и Россия признают равные права друг друга на хозяйственную деятельность в Корее южнее линии Кэсон — Янъян (38-я параллель);

— Остальная территория Кореи признается сторонами зоной исключительных российских экономических интересов;

— Россия и Япония признают Корею единым суверенным государством, уважают его суверенитет и обязуются не вводить на его территорию своих воинских формирований иначе, как по взаимному согласию. Исключение составляет гарнизон арендованного Россией порта на юге полуострова, если таковая аренда состоится;

— Россия не возражает против строительства железнодорожного пути Пусан — ЮМЖД российско-японским консорциумом при долевом участии 51:49. При этом по окончании строительства участок от ЮМЖД до Кэсона будет находиться в собственности российской стороны, от Кэсона до Пусана в японской;

— Маньчжурия признается сторонами зоной исключительных российских интересов;

— Япония обязуется в течение 20 лет возместить России и Черногории затраты вызванные войной в сумме 150 миллионов рублей, частично компенсируемые в отношении России арендой островов Цусима и отказом от притязаний на Сахалин и Курилы (50 миллионов рублей);

— На время этих выплат (20 лет) Россия обязуется всеми доступными средствами охранять побережье Японии от посягательств третьих стран;

— Япония обязуется уважать российское законодательство о территориальных водах, рыбной ловле и промысле зверя, предавая своих граждан, уличенных в его нарушении, уголовному суду;

— Военные и гражданские суда, захваченные Россией у Японии в ходе боевых действий и на основании призового права признаются собственностью России;

— Все суда, захваченные Японией у России, подлежат немедленному возвращению. В случае невозможности такового, японское правительство обязано компенсировать российским владельцам их стоимость.

По завершении всех формальностей, отбытия японских официальных лиц и иностранных журналистов, за исключением американца Джека Лондона, пожелавшего плыть во Владивосток вместе с Великим князем, обещавшим ему пространное интервью, русские корабли немедленно покинули залив Эдо произведя салют наций со всех кораблей, находившихся у Токио. Император Муцухито наблюдал за этим с верхней террасы своего дворца в полном молчании…

Погрузка русских войск на транспорта производилась в портах Йокогамы и Йокосуки в течение четырех дней, к исходу которых пришло подтверждение Петербургом заключенного мирного договора, а взятые в качестве призов в Йокосуке броненосные крейсера, которые предполагалось назвать "Рюриком" и "Корейцем", были подготовлены к походу.

27 февраля, спустя ровно год и один месяц после начала войны с Японией, русский Тихоокеанский флот, собранный у Йокосуки, начал выбирать якоря. Позади оставалась наедине со своими проблемами усмиренная, учтиво улыбающаяся, но втихую скрежещущая зубами от унижения страна. Страна гордых, талантливых и трудолюбивых людей, выдвинувшая, увы, обуреваемых излишней гордыней лидеров. Или просто оказавшихся не в том месте и не в то время.

Российский колосс, преодолев синдром Крымской войны и пустых хлопот последней турецкой компании, вставал, наконец, на ноги готовясь сделать решающий шаг на монументальный пьедестал мировой державы. И удел тех, кто пытался ему в этом помешать, не мог быть завидным. Однако смешно было думать, что в гордом одиночестве царящая на этом пьедестале сейчас держава отступит в сторону без борьбы. Пройдет совсем немного времени, и великое напряжение сил, кровь, радость побед и горечь утрат отгремевшей войны, покажутся легкой разминкой перед тем противостоянием, которого с содроганием ждал мир. Впереди было не просто столкновение держав. Впереди была схватка двух цивилизационных начал.

Первый раунд большой игры Владычица морей уже проиграла. И не потому вовсе, что была жестоко повержена Россией Япония. А потому, что наметившаяся неотвратимость русско-германского сближения не могла быть немедленно парирована союзом Британии и САСШ. Америка к такому была еще не готова. Вернее не готова была Америка ферм и заводов, Америка доков и пастбищ. Еще не выветрелась память колониальных войн и помощи Лондона Конфедерации. Еще свежи были воспоминания о русских крейсерских эскадрах, отвративших очередную британскую попытку поставить янки на место. Русские, как и немцы, не позиционировались пока в умах рядовых американцев как противник. Хотя, как известно из истории нашего мира, Капитолийский холм сделал свой выбор еще в 1897 году. Только подготовка нужного общественного мнения в стране, где изоляционизм подавляющим большинством населения считается одним из главных достижений своей страны, требует некоторого времени.

По большому счету, англичане просто засиделись в своей "блестящей изоляции", и оказались в роли догоняющих. Позиция же Франции при свершившемся русско-германском альянсе выглядела просто безнадежной. И единственным разумным выходом для нее оставалось к этому союзу примкнуть, что превращало "сердечное согласие" в простой клочек пипифакса.

Но ведь Англия — это Англия… Этот народ, эта страна удар держать умели. Как и добиваться своих целей. Достижение которых всегда оправдывало любые средства…

Последний подвиг в завершившейся уже войне достался на долю работяги "Надежного". Подвиг трудовой. Предупредив о своем выходе во Владивосток по телеграфу, Руднев потребовал от Гаупта не только обеспечить нормальную постановку флота на бочки в Золотом Роге, но и иметь пробитым судоходный канал до рейда шириной не менее трех кабельтовых. Понятно, что лайнеры и транспорта с армейцами на борту были не только "тонкокожими" для движения во льдах: их маневренные характеристики при прохождении узкостей так же оставляли желать лучшего, да и буксирам нужна была чистая вода для работы с ними.

Хоть зима в этом году и не выдалась особенно суровой, ледоколу жизнь медом не казалась. А сейчас приходилось и вовсе не сладко. Конечно, портовое начальство догадалось обеспечить командовавшего им подполковника Чихачева всем необходимым, ему даже прислали дополнительных качегаров, однако к концу шестых суток ударной борьбы со льдом и ледокол и его команда выглядели неважно. Люди здорово устали. Неважно чувствовал себя и сам младший брат "Ермака": текли холодильники и дважды уже отказывала рулевая машинка. Но зато за это время и стояночная зона и канал к ней были подготовнены, а последний еще и обвехован.

Рассвет 6 марта Сергей Степанович вновь встретил на мостике своего "Надежного". За ночь канал со стороны Уссурийского залива местами прихватило, кое где сбились в кучу поколотые накануне льдины. Поэтому закончив ночной угольный аврал, и не теряя ни минуты, Чихачев вновь вывел свой корабль в Босфор Восточный. С пяти утра, при свете прожектора, ледокол с хрустом и грохотом утюжил акваторию канала на входе в пролив. Конечно, это был уже не тот лед, аршинный, который сковывал подходы к главной базе с Рождества до Сретения, но и будучи в половину меньшей толщины, мороки он доставлял изрядной.

Было уже часов десять, когда марсовый с вороньего гнезда доложил о том, что дежурный миноносец дав большой ход побежал куда-то на зюйд — зюйд-вест. Щурясь от влетевшего в глаза солнечного зайчика, отразившегося от стекла рубки, Чихачев по привычке протер стекла бинокля, после чего выйдя на крыло мостика стал всматриваться в дымку на юго-западе. Туда сейчас виляя между редкими льдинами, на всех парах уходил "Двести пятый".

Вскоре марсовый уже смог подсказать командиру, куда точно нужно смотреть… Нет, это была не просто более мутная мгла над морем. Там в серо-синей утренней дали на правой раковине "Надежного", все отчетливее начинала просматриваться растущая дымная полоса. Вскоре по левому борту ледокола прошли мимо так же направляющиеся в залив миноносцы первого отделения — Љ203 и Љ204.

— Что там, Илья Александрович! — Чихачев окликнул в мегафон стоявшего на мостике своего кораблика командира отделения миноносцев Виноградского.

— Наши возвращаются, Сергей Степанович! Флот! Все идут. Встречать бежим!

— Так рано идут? Ведь завтра только ждали… А может и нам можно?

— Так Вам кто то запретил? Канал и бочки в полном порядке, спасибо Вам! Буксиры уже выходят и "Громобой" за ними! Телеграфа у Вас нет, никто "Надежному" персонально не сигналил. Сами решайте!

— Спасибо!

Так… Сколько же у меня пластинок осталось? Штук двадцать есть. Хватит вроде как… Пусть потом фитилят как хотят, но не снять ЭТОГО я не могу. Один раз в жизни такое бывает. Или даже реже. Эх, Господи, благослови! — метнулась в голове Чихачева, уже шестой год как увлекающегося фотографией, шальная мысль. И немедленно переросла в уверенность.

Через пару минут на ледоколе началась возбужденная суета. Боцман добыл давно ждавшие своего часа флаги расцвечивания, вскоре они были растянуты, как и положено от гюйсштока до флагштока через топы стенег. На мостике, справа от входа в ходовую рубку занял свое нештатное, но лучшее место штатив фотоаппарата, а рядом коробка с пластинками. Готовых стекол оказалось аж целых двадцать шесть. По поводу ободранной льдом краски на бортах и явно видимых последствиях недавнего угольного аврала, командиру осталось лишь тяжко вздохнуть…

Завершив таким образом необходимую подготовку, маленький портовый ледокол отчаянно задымив прибавил ходу, развернулся и решительно отправился встречать возвращающийся в базу победоносный флот. Отправился прямо в историю, потому как серия фотоснимков Чихачева оказалась единственной, запечатлившей самые яркие и пронзительные моменты этого дня. И, видит Бог, трудяга-ледокол и его экипаж имели на это полное моральное право…

— Влезть бы нам всем в Золотой Рог до темноты с этакой то оравой…

— Всеволод Федорович, дорогой, ну кто нас теперь куда гонит? Сами посудите. Полно те, ей Богу, себя накручивать. Не Цугару, чай! Там — согласен, понервничать пришлось, когда стало ясно, что тральный караван вот-вот против волны выгребать не сможет. Но справились же. А здесь наша дорожка протралена, "Надежный", судя по телеграмме Гаупта, все прошкрябал, и не один раз…

— Прошкрябал. Не сомневаюсь. А коли ночью кто борт пропорет? Он же лед поколол только, а не в крошку истолок или растопил. Днем опасную ледышку с моста увидеть — плевое дело. А ночью?

— Не войдем все за день, кто-то из пароходства и на якоре утра подождет. Война кончилась. Топить нас никто пока больше не собирается. Не волнуйтесь по напрасну.

— В этом Вы правы, конечно, Петр Алексеевич… Что-то действительно нервы никак в порядок не соберу. Как будто пружина в часах раскрутилась и со шпенька соскочила…

Из-за Веницкого еще волнуюсь: все ли у него нормально в Вэй Хае пройдет, сможет ли "выковырять" наших. Совсем мне подзатянувшееся молчание Форрин офиса не нравится. Затевают какую-то гадость нам бриты… Очередную! А у нас в их порту — три броненосца… Я поэтому и попросил Алексеева послать "Святителей" с "Пересветом". Все-таки любую аргументацию хорошо подкреплять главным калибром! Или я сгущаю? От войны никак не отойду?

— Честно говоря, я пока тоже оглушен немножко. Так вот взять и шагнуть из войны в мир… Утром сегодня опять вскочил как ошпаренный — приснилось, что Николая Александровича с Фитингофом на их "столе-крейсере" Камимура изловил.

— Доброе утро, господа… Всю жизнь мне поминать теперь будете, Петр Алексеевич, ту нашу прогулку к Гуаму? — вдруг подал откуда то сзади голос Беклемишев.

— А, "Гроза береговой обороны и судоходства" Страны восходящего солнца пожаловали! Милости просим! Присоединяйтесь-ка к нам, присоединяйтесь. Мы тут с Всеволодом Федоровичем поднялись к корабельному начальству. Поглядеть далеко ли до дому осталось. И по пустякам не обижайтесь, я ведь тогда из-за Вашей задержки пол пузырька валерьяновой настойки истребил…

— Допустим, но я не за себя вовсе. Вы, Петр Алексеевич, опять "Наварина" "столом перевернутым" прилюдно обозвали. Некрасиво это, знаете ли. Да-с. Я все слышал. А ведь просил же… И Вы обещали!

— "Перевернутым"! Да боже меня упаси! Напраслину возводите. У меня пол мостика свидетелей здесь. Ну, не обзывал я "перевернутым" Ваше любимое блю… — Безобразов осекся прикрыв рот рукой. Последний слог "до" остался не произнесенным…

Вокруг раздались сдавленные смешки, тихое хихиканье, а не сумевший как всегда сдержаться Руднев закатил глаза и с трагической миной процедил:

— Дуплет-с, господа!

А затем, разряжая неловкую паузу, вынес вердикт:

— Во-первых, пока я еще командую флотом — никаких дуэлей. Тем более среди адмиралов. Во-вторых, Петр Алексеевич, Вам все-таки придется сейчас прилюдно каяться. Мне то ведь Вы тоже обещали. Помните: когда мы у Горы стояли? Вы же знаете — у Николая Александровича это любимый пароход. А он у нас однолюб. Понимать надо такие вещи.

— Ладно, все, господа. Виноват. Признаю. Раскаиваюсь… Вы удовлетворены, Николай Александрович? Торжественно обещаю при всех Ваш любимый "Наварин" больше не обижать.

И хватит смеяться, молодежь!

— Спасибо, Петр Алексеевич, — Беклемишев улыбаясь подошел к Рудневу, Безобразову, а так же к стоящим вместе с ними командиру "Потемкина" Васильеву и старшему офицеру Семенову, — будем считать инцидент исчерпанным. В самом деле, зачем обижать моего "старика". По Уставу ведь не положено, чтоб у корабля сразу три позвища было…

— Три? А какое же третье? Что то мы тут и не слышали на "Светлейшем". Сами то ваши каюткампанейские как "Наварина" своего кличут?

— Ну Вас! Опять смеяться будете. Не скажу.

— Все. Вылетело — не вернешь. Признавайтесь уж, будьте добры, любезный наш Николай Александрович!

— Как, как… "Слоник"! Вот как…

— Господи! А слоном-то за что его, бедного…

— А это к Всеволоду Федоровичу вопрос. Кто тогда на военном совете сказал, что мы на заднем дворе у Микадо резвимся аки слоны в посудной лавке?

Очередные смешки собравшихся были прерваны докладом спустившегося с фор-марса мичмана Кускова:

— Господа! Прямо по курсу дым!

— Видно уже кто к нам на встречу бежит?

— Никак нет. Пока только дым.

— Продолжайте наблюдение, спасибо…

Полагаю, господа, бежит комитет по встрече. Миноносники, естественно. Стало быть поход наш практически закончен. Мы уже почти дома. Передать по флоту: экипажам быть готовыми к торжественному построению. Флаги расцвечивания поднять… Между колоннами иметь пять кабельтов. Скорость 8 узлов…

Ясным морозным утром 6 марта 1905 года Тихоокеанский флот Российской Империи подходил к своей главной базе. Две кильватерные колонны плавучего города из почти что сотни кораблей и судов растянулись на 10 миль. Изрядно задувавший ночью с запада ветер почти стих, и неторопливо поднимавшееся из-за острова Русский солнце начало пригревать сталь бортов, надстроек и башен. Удивительно, но даже на кораблях бывает слышна звонкая весенняя капель…

На палубах и мостиках толпились моряки и армейцы: все заждались встречи с Родиной, с ожидающими там родными и близкими, предвкушая по праву заслуженный ими отдых после тяжких ратных трудов. Ведь, в конце концов, все войны не только кончаются миром. Они ради него ведутся…

До входа в Босфор оставалось еще миль десять. Мимо бортов, играя бликами и солнечными зайчиками в темно-синей воде, проплывали редкие льдины. Вокруг кораблей кружили стаи больших приморских чаек, прилетевших с островов. Вытаскивая из воды оглушенную ударами многочисленных винтов рыбешку, они оглашали Уссурийский залив своими пронзительными, звонкими кликами. И даже вечно терпеть их не могущие боцмана улыбались глядя на эти гвалт и суету за кормой. Конечно, ют опять обгадят, но в такой день это простительно — первыми встречать прилетели! С Победой поздравить!

— Всеволод Федорович! Телеграмма!

— Что там? И почему целой делегацией на мостик одну бумажку несете, господа?

— На "Громобое" выходят нас встречать генерал-адмиралы Алексеев и Макаров, Всеволод Федорович!

— Что!? Степан Осипович САМ? Неужто в силах уже! Слава Богу! Но со званиями — не понял… Вы, любезный мой, ничего не напутали?

— Никак нет! Из телеграммы следует, что согласно полученному Указу Императора Николая Александровича, ряд высших офицеров флота и армии в связи с победой над Японией произведены в следующие чины! Поэтому, разрешите первому поздравить Вас, Всеволод Федорович! Вы, как и Петр Алексеевич уже два дня как АДМИРАЛЫ! А Николай Александрович Беклемишев — вице-адмирал.

— Так… И это все?

— Никак нет! Там еще больше двадцати фамилий в списке!

— Ну, и… Эй? Что это вы удумали? Прекратите! Что за армейщина!? Прекра…

— Качать Руднева, господа! Качать наших АДМИРАЛОВ! Ура!!!

Письмо капитана 2-ранга М.Г. Гаршина сестре (Сборник документов и фотографий из семейного архива генерал-полковника ИССП С.А. Балка, Санкт-Петербург, 1951 год. Издание Императорского Архива кино-фотодокументов, Том 1, стр. 247–248.)

04.06.1905. Япония, Хамамацу, военно-морской госпиталь.

Здравствуй, дорогая моя, любимая сестренка!

Сразу спешу сообщить тебе, что в течение истекшей недели получил два радостных известия. Первое касается состояния моего здоровья. Уважаемые профессора Като и Нобояма после очередного осмотра заявили мне, что через неделю состоится выписка. Обе мои легкие раны вполне выполнились уже давно, но им, понимаешь ли, внушало опасение состояние моего легкого. Господа эскулапы, снизойдя до почти что научных объяснений, заявили, что теперь оснований для возможного рецидива кровотечений они больше не видят, навыписывали кучу всего на период в три месяца после завершения стационарного лечения, и посоветовали поменьше нервничать.

С одной стороны, конечно я весьма благодарен им обоим, особенно оперировавшему меня трижды хирургу Нобояма — он действительно кудесник в своем деле, с другой — так и подмывало напомнить докторам, что посещения меня каперангом Номото и его помощниками, по-сути представлявшие собой ни что иное, как перекрестные допросы, по их мнению, видимо, моему здоровью не мешали. И это даже не смотря на мою частичную амнезию вследствие тяжелой контузии при взрыве катера. Но не буду о грустном, ведь скоро все это будет уже позади.

Теперь второе радостное известие. Вчера капитан-лейтенант Каянаги сообщил мне, что обмен пленными и интернированными лицами между нашими Империями практически закончен, поэтому в самое ближайшее время я и другие члены экипажей наших катеров, участвовавших в Сасебском деле, будем так же освобождены.

Как стало понятно из разговора с еще одним моим местным знакомым, наши гостеприимные хозяева не прочь были бы, чтобы мы еще погостили, но по наши грешные души имело место, якобы, личное послание Императора Николая Александровича божественному Тенно! Если все это действительно так, а не какая-то очередная восточная шутка, то, конечно, чувства нашей благодарности к Его Величеству трудно, даже не возможно будет описать словами…

Главное же теперь то, что, дорогая моя, вскоре мы все увидимся! Папе с мамой я отписал отдельно, но если письмо к тебе дойдет раньше — предупреди их пожалуйста. Пусть больше не волнуются.

Кстати, по поводу вашего с Василием Александровичем решения подождать с венчанием до моего возвращения…

Дорогие мои! Конечно, мне было очень приятно прочесть это, но пожалуйста, ни в коем случае не чувствуйте себя в чем то обязанными в этом сугубо личном вопросе. Со своей стороны я искренне и преданно желаю вам счастья, любви и всего-всего самого доброго и светлого! Безумно рад за Тебя сестренка! Милая моя, дорогая — люби и цени этого поразительного человека. Такие офицеры и мужчины как Василий встречаются из ста один, а может и реже. Стать ему верной женой и опорой в жизни — не только счастье, но и большая ответственность. Верь своему брату, Верок, я знаю что говорю: кое-что повидал… Ему я вручаю Тебя радостно и спокойно. За ним Ты будешь не как за каменной стеной, а как за стальной!

Соскучился по всем вам безумно, поэтому как только буду свободен — не промедлю ни минуты, хоть ты и не представляешь себе как здесь красиво в эту пору! О точной дате и маршруте моего возвращения на Родину надеюсь телеграфировать вам в самое ближайшее время.

Прости, но на этом заканчиваю — кисть правой руки еще не очень хорошо восстановилась для долгого письма. По-видимому, для нее теперь это будет более тонкой наукой, чем удерживание катерного штурвала…

До встречи, моя хорошая! Целую! Твой любящий брат Михаил.

П.С. Передайте, пожалуйста, привет всем нашим. Особо — А.В.П.!