Культы генокрадов

ПРОЛОГ Перерождённое Искупление

День и ночь в этом опалённом мире отличались лишь оттенками темноты. Сутки медленно, неторопливо скользили из серости в черноту на протяжении тридцати одного холодного часа. Солнца-близнецы планеты, даже вместе поднявшись в зенит, казались просто бледными пятнами на небе, двумя свечками за грязной вуалью.

И всё же четыре охотника передвигались только по ночам, покидая логово под топливными цистернами космопорта лишь в непроглядном мраке. Они не помнили, откуда пришли, но им было всё равно — создания стремились к совершенно ясной цели.

Они не нуждались в свете и находили добычу по её теплу, рыская на окраинах загнивающего города, где сами пробудились когда-то. Пойманные одиночки получали стремительный поцелуй-укол, который необратимо связывал их с ловчими кровным родством.

За три дня они полностью изучили тайные закоулки своей новой территории и собрали пару десятков рабов. При всей странности тёмного мира он стал для них просто очередными охотничьими угодьями.

Правда, для одного из ловчих — того, что первым нашёл жертву — это было не совсем верно. Существо изменилось, изменилась и манера его охоты. Оно лишь смутно осознавало происходящее, но с каждым часом мысли обретали чёткость, а из простых догм, необходимых для выживания, прорастали семена новых возможностей. Так ловчий превратился в Искателя. Его главнейшая задача оставалась прежней, однако животное чутьё быстро сменялось более интенсивным, насыщенным осознанием мира, что позволяло существу думать и планировать свободно, как никогда раньше.

Прежде всего Искатель понял, что собратья-охотники не меняются. Хотя всех четверых связывала единая цель, трое по-прежнему были созданиями чистого инстинкта, и всегда будут ими. Теперь они следовали за новым вожаком, без колебаний подчинившись ему. Став альфой стаи, этот хищник не чувствовал ни гордости, ни самодовольства. Он, как и остальные ловчие, был заложником своей природы.

Искатель многое узнал от рабов, вытянув из глубин их разума знания и концепции, что показались бы бессмысленными в его прежней, забытой жизни. Новый мир не знал недостатка в добыче, но она была разбросана по изломанному кольцу игловидных пиков, за которыми лежала только огненная смерть. Личная территория вожака включала в себя огромную базальтовую мезу; при взгляде на неё казалось, что кто-то невообразимо могучий, однако весьма аккуратный, рассек прежнюю гору в поясе и создал ровную, пустую площадку для последующих обитателей. Пленники называли эту возвышенность Плитой, а свой одинокий город, убогий и дряхлый, что съёжился возле её северного края, — Надеждой.

На окружных вершинах налипли струпья храмовых зданий, катакомбы под которыми уходили глубоко в камень, достигая недр подземного мира. Каждый из этих Шпилей являлся отдельным владением, но все они соединялись с Плитой каменными мостами. С вершины самого высокого пика всеми ими правила одна сила, которую существа-рабы в равной степени уважали и боялись.

Они называли эту власть «Сороритас».

На пятую ночь после пробуждения хищник взобрался на крутое нагорье у границы своей территории и воззрился на Шпиль, где таились в логове правители мира. В ущелье под ним дрожала алая дымка — там текла между скал бурлящая кровь планеты. Над бездной вздымалась пелена сажи и дыма, непроглядная для меньших созданий, но глаза рождённого в пустоте Искателя пронизывали её, как и тьму.

С силой, источников которой он не понимал и не задумывался о них, вожак направил сознание через теснину, к скоплению куполов и башен возле вершины горы. Будто неосязаемый змей, оно проскользнуло сквозь преграды из железа и камня, выискивая плоть, кости и разум. Извиваясь на грани восприятия, оно преследовало мысли добычи, хватало мимолётные эмоции, вцеплялось в убеждения.

Но, найдя одну только твёрдую решимость — зеркальное отражение его собственной, — Искатель понял, что Сороритас могут быть для него лишь врагами. Такими, что со временем встрепенутся и начнут охоту на охотников.

Трое обычных ловчих, что наблюдали за ущельем с валунов позади вожака, беспокойно шевелили когтями. Они чувствовали, как повелитель становится всё агрессивнее. Существа обладали эмпатией, но не разумом, однако понимали единственное, что имело значение: скоро мы будем убивать.

Покои умирающей женщины находились в центральной башне аббатства, сразу под куполом из витражного стекла, где вихри цветных узоров сливались в изображения крыльев. Эта высочайшая точка здания была острием копья чистоты, что пронзало небо Витарна, точно так же, как сестринство Терния Вечного пронзало собою духовную трясину планеты более трех веков кряду. Во время яростных бурь, когда ветра разрывали покров из смога, вялые солнечные лучи просачивались в атмосферу планеты. В такие минуты в куполе словно бы шёл радужный дождь, который равно очищал комнату от теней и скорби.

Но сегодня вечером царили безветрие и почти полная темнота. Генератор аббатства снова отказал, а от свечей, зажжённых женщиной в начале церемонии, остались только огарки. Теперь её окружала стягивающаяся петля мрака.

Она стояла на коленях, подняв глаза к бронзовому барельефу Бога-Императора, перед которым меркло всё прочее в покоях. На этой мистической реликвии, Мучении Нескончаемом, Он изображался в центре созвездий, увитых терниями. Их шипы пронзали плоть Императора, и из Его широко распахнутого рта вырывался безмолвный крик. На лице божества, расчерченном прямыми линиями шрамов, пылали, словно живые, покрытые лаком глаза. Жестокий образ для поклонения, но женщина чувствовала в нём редкую искренность.

Важнейшая опора Империума — не слава, а жертвенность.

Это было кредо её наставницы, но со временем, полным страданий, оно стало её собственным. Учительница всегда знала, что так произойдёт.

— Но насчёт моей смерти ты ошиблась, — прошептала женщина в прошлое.

— Ты умрешь хорошо, — предсказала тогда канонисса Сантанца, изучая забрызганную кровью девочку с огнём в глазах, которая стояла перед ней, истерзанная, но не сломленная Испытаниями Подтверждения. — Но смерти, даже самой хорошей, недостаточно, ведь после неё ты уже ничего не сделаешь. — Девочка замерла под ледяным взглядом, давно очищенным от доброты. — Империум ведёт бесконечную войну, и долг Адепта Сороритас так же бесконечен. Тебе ясно, послушница?

— Да, госпожа.

Но они обе понимали, что это неправда, что это не может быть правдой. Уж слишком жаркое пламя пылало в сердце тринадцатилетней девочки.

За пятьдесят пять лет служения её огонь ослабел, но не угас окончательно. Несмотря на ужасы, пережитые ею, и праведные ужасы, творимые ею во имя веры, сердце канониссы Веталы Авелин так и не обратилось в кусок льда. Только Бог-Император был вправе решать, стала она от этого лучше или хуже своей наставницы.

«Скоро узнаю», — подумала Авелин, ощутив, как медленный убийца в её легких снова сжал когти. На сей раз её потянуло кашлять, но женщина издала лишь влажный лающий звук. По чертам бронзового Императора прыгали отблески свечных огоньков, и казалось, что Он смотрит то ли с сочувствием, то ли с ухмылкой.

«Жалея или высмеивая меня за жизнь, растраченную в благочестии…»

Выйдя из транса, Ветала раздражённо нахмурилась: в покоях стоял полумрак, сбоящим машинным духом так никто и не занялся за время долгого обряда. Энергопитание отказывало в третий раз за три недели, и сёстрам приходилось полагаться на свечи и жаровни, но сейчас свет им был нужнее, чем когда-либо. Хранители аббатства уже несколько дней ощущали чьё-то мрачное присутствие, некое психическое давление, которое словно бы следовало за ними.

— Это не наш старый враг, — объявила настоятельница. Она изящно поднялась с молитвенной циновки, ничем не выдав мучительную боль. — Можешь прервать бдение, целестинка. Я осталась собой.

Из занавешенной ниши позади неё выступила высокая женщина. В отличие от канониссы, носившей простую рясу, целестинка была облачена в полный боевой доспех из элегантно сработанных пластин. Отполированный до жемчужного блеска, он мерцал в полутьме. Лицо сестры скрывалось за скошенным забралом, но Ветала без лишних подсказок чувствовала беспокойство старой соратницы.

— Знаю, Феста, ты не одобряла идею с церемонией, но я пошла на необходимый риск, — сказала Авелин. — Следовало убедиться, что демон не вырвался на свободу.

— Другая сестра могла бы взвалить такое бремя на себя, канонисса.

— Но я — сильнейшая из них.

«По крайней мере, духом, — подумала Ветала. — Я оставила душу беззащитной на долгие девять часов. Любой демон клюнул бы на подобную приманку, даже зная, что идёт в ловушку…»

— Ты думаешь, что тебе меньше всех терять, — поправила Феста. Как и всегда, целестинка видела самую суть проблемы. Они с Авелин почти три десятилетия были сёстрами по оружию и вместе преодолевали тяжелейшие испытания в подземельях мрачного мира, но иногда прозорливость Первой сестры утомляла настоятельницу.

— Чёрное Дыхание покончит со мной в течение месяца. Воздух этой планеты убил меня, чего не удалось ни одному демону, — беззлобно произнесла Ветала, — но я отвечу на его отраву очищением.

— Значит, Конвент Санкторум удовлетворил твой запрос, — догадалась Феста.

— Подтверждение пришло вчера, — холодно улыбнулась Авелин. — Витарна больше нет. Планета переродилась как Искупление.

Канониссе не хотелось упоминать, что за именем следует номер 219. К сожалению, «Искупление» было достаточно распространённым названием в Империуме, но Ветала твердо верила, что немногие миры заслуживают его больше, чем её собственный.

— Ты никогда не говорила мне, какое имя выбрала, — тихо сказала целестинка.

— А тебе оно не по душе? — спросила Авелин.

Феста помедлила перед ответом.

— Это благочестивое название, канонисса.

— Это название, которое сделает нашу планету благочестивой! — пылко заявила Ветала. — Но дело не только в нём! Конвент признал безгрешность Шпилей, моё прошение о смене категории принято.

Она положила морщинистую руку на плечо сестры.

— Витарн — Искупление — объявлен миром-святыней Империума. Такое наследие я оставляю сестринству.

«Такое наследие я оставляю тебе, моя Первая сестра, — добавила про себя Авелин, — ибо вскоре ты наденешь мою мантию».

— Это тёмная планета, при всех её храмах, — возразила Феста. — Новое имя ничего не изменит.

«Оно изменит всё! — хотела крикнуть Ветала. — Имена формируют суть вещей».

Но она знала, что целестинка никогда не согласится с таким мнением. Возможно, даже назовет его еретическим, хотя Авелин была уверена, что Бог-Император, которому служили они обе, точно понял бы эту мысль.

— Тьма под Искуплением посажена на цепь, сестра, — пошла в наступление Ветала. — Мы сковали её верой и пламенем два десятилетия назад!

— И всё же зло вновь простерлось над Шпилями. Иногда порча залегает слишком глубоко, канонисса, и её уже не вычистить.

— Ты ошибаешься, — объявила Авелин. У женщины горели лёгкие, и ей хотелось поскорее закончить спор. — Мы одолели старого врага и одолеем нового.

На шестой день внутреннего странствия в разуме Искателя выкристаллизовалось истинное самосознание. С ним явилось понимание перспектив, отдалённых во времени и пространстве, далее хлынул целый поток абстрактных идей и образов. На переднем плане мелькало настойчивое видение — спираль, которая непрерывно вращалась и медленно разворачивалась. Вожак не понимал значения этой картины до наступления сумерек, когда её суть внезапно обрела резкую чёткость. Спираль символизировала великую цель, к достижению которой стремился его род.

Сороритас назвали бы её «символом».

Охваченный ледяной страстью, Искатель быстро перебрал фрагменты суждений, которые украл у врагов, проникнув в их цитадель. Понятия, прежде бессмысленные для ничего не значившие для него, теперь озарились смыслом, и в одно из мгновений вожак назвал великую цель святой.

На седьмую ночь повелитель снизошёл с этим откровением к своим рабам, и они вырезали Священную Спираль в реальности, на дереве и камне, некоторые — на своей плоти. Последние, выказав такое поклонение, возвысились от рабов до учеников, а их благоговение, в свою очередь, вознесло Искателя в Пророки.

К девятой ночи путь вожака был ясен, но сияние Спирали омрачала тень: женщина-воин, что невольно вдохнула в неё жизнь.

Вооружившись верой, Пророк ещё раз направил свой разум в крепость врагов на неприступной скале, желая испытать новый внутренний взор. Теперь ему удалось отыскать трещины безумия в духовной броне неприятелей. Как правило, оно лишь укрепляло сплав, но в немногих случаях разъедало его, и наиболее сильно это проявлялось у существа, называемого «сестрой Этелькой». Волю её ослабляли мрачные сомнения и ещё более мрачные сожаления.

Ночь за ночью Пророк одарял воительницу нашептанными вопросами, которые она полагала своими, исподволь проникал ей в голову и направлял её взгляд, пока женщина не увидела тайные ереси сестёр. Тогда её верность рухнула, обернувшись сначала отвращением, затем ужасом и, наконец, ненавистью. Так сестра Этелька, вовлечённая в Священную Спираль, стала её первым апостолом.

На девятнадцатую ночь Пророк собрал паству и огласил приговор: «Те, кто отвергает Божественную Цель, да будут очищены».

В тот же час канонисса Ветала Авелин вырвалась из увитого шипами лабиринта лихорадочного сна и пробудилась в святилище аббатства, распростёртая перед Мучением Нескончаемым. Искажённый пыткой бронзовый лик Императора был забрызган каплями крови и чёрной мокроты из лёгких женщины.

— Что есть истина в имени? — спросил кто-то из ниоткуда.

Затем Авелин услышала крики.

Грохот стрельбы и свист пламени, что разносились по сводчатым коридорам цитадели, вплетались в какофонию рыков, гортанных песнопений и нескончаемых бессловесных шёпотов, которые словно бы сочились из воздуха.

Пылали настенные гобелены огромного нефа, озаряя всё вокруг адским сиянием, и в их свете целестинка Феста с тремя выжившими сёстрами обороняла от захватчиков алтарь аббатства. Судя по саже, въевшейся в кожу, и кроваво-красным глазам, еретики были обычными заблудшими жителями Витарна — добытчиками магмы, рабочими очистительных заводов и мелкими чиновниками, благодаря которым ещё держалась чахлая прометиевая индустрия Плиты. Столь блеклые личности всегда служили Архиврагу пушечным мясом, но Феста горько сожалела об их падении.

— Мы должны были заботиться о ваших душах, — шептала она, кося людей очередями из штурмболтера, — но глаза наши смотрели в прошлое.

Невозможно было понять, сколько проклятых ворвались в крепость, но целестинка боялась, что слишком много. Хотя их самодельные дубины и секачи не могли сравниться с благословенным оружием сестёр, еретики сражались с яростным бесстрашием одержимых.

На глазах Фесты костлявый подросток справа от неё прыгнул вперед, обхватил болтер сестры Галины и, потянув, направил ствол себе в грудь. Следующий снаряд разорвал юнца на куски, и воительницу окатило кровью, но жертва отступника принесла его товарищам несколько драгоценных секунд. Добравшись до палача юноши, они просто погребли её под своими телами. Целестинка пыталась прорубиться к Галине, но толпа оказалась непроходимо плотной.

«Нас слишком мало», — решила Феста, отступая к алтарной части храма вместе с уцелевшими соратницами. В миссии Терния Вечного насчитывалось меньше пятидесяти Сестёр Битвы, и многие умерли ещё до того, как поднялась тревога. Большинство из них зарезали во сне.

— Нас предали! — прошипел голос Авелин из вокса в горжете целестинки. Феста знала, что настоятельница сейчас в святилище, наблюдает за боем из глаз сервочерепа, который парил над ордой. — Кто-то открыл ворота еретикам. Одна из нас!

— Невероятно.

Целестинку попытался схватить старик, бледный, как мертвец. Он ещё улыбался, когда женщина размозжила ему голову прикладом болтера.

— Это единственная вероятность, — измученно прохрипела Ветала. — Не доверяй никому, сестра.

Феста представила, как сгорбленная старуха сидит во тьме, пока её воительницы истекают кровью во имя Терния. Она знала, что Авелин едва может ходить, не говоря уже о том, чтобы сражаться, но в сердце своём не чувствовала к ней жалости. Именно канонисса навлекла на них погибель.

«Следовало оставить этот мир его судьбе, Ветала», — горько подумала целестинка.

Когда её отделение поравнялось со статуей Пракседы Возносящейся, необъяснимое чутьё заставило сестру взглянуть наверх. К мраморным плечам святой приник тёмный силуэт — какая-то бесформенная, ощерившаяся горгулья, создание из одних лишь костей, клыков и слишком многих лап. Прежде чем Феста успела выкрикнуть предупреждение, существо выбросило вниз неправдоподобно длинную руку и насквозь пробило нагрудник сестры Арианны когтями, похожими на силовые косы. Тем же движением тварь вздернула женщину в воздух. Выжившие сёстры накрыли плечи изваяния огнём, но враг нырнул в укрытие. Миг спустя толпа обрушилась на них, еретики цеплялись за оружие воительниц и угрожали повалить их наземь, как несчастную убитую Галину.

— Демон! — рявкнула Феста, размахивая штурмболтером. Она пыталась вырваться из давки, не упустив при этом из виду горгулью. Чудовище перескочило на другую статую, унося в лапах Арианну, будто сломанную куклу. Испустив пронзительный вой, оно выпрямилось и прыгнуло на целестинку.

Не обращая внимания на удары еретиков, Феста нырнула в толпу и пробилась через неё, раскидывая врагов всей мощью доспеха. Горгулья врезалась в пол позади неё, снесла голову что-то распевавшему безумцу и вихрем когтей разорвала другого в клочья, преследуя воительницу. Женщина крикнула, почувствовав, как лапа твари глубоко распорола наспинную пластину и плоть под ней. Потеряв равновесие, она с такой силой рухнула на пол, что на забрале осталась вмятина.

— Еретичка! — прорычал грузный рабочий, вставая между чудовищем и целестинкой. Замахнувшись, он опустил на её шлем секач, который сжимал двуручным хватом. Удар сотряс череп Фесты и сломал ей нос, но не пробил священный керамит. Прежде чем здоровяк повторил выпад, рвущаяся к цели горгулья разодрала его в алые ошмётки. Эта мгновенная передышка позволила целестинке поднять штурмболтер и встретить тварь очередью снарядов.

— Отправляйся к Тернию! — оскалилась Феста, видя, как болты врезаются в разинутую пасть, раскалывают частокол клыков и отбрасывают существо назад. Миг спустя снаряды взорвались, распылив череп горгульи, и целестинку забрызгало чёрным ихором. Даже после смерти тварь несла гибель, дергаясь в резких судорогах. Толпа сомкнулась вокруг женщины, закрыв от неё упавшее чудовище.

— С ними пришли демоны, — выдохнула Феста в вокс, когда еретики обрушили на неё град ударов. В мире не осталось ничего, кроме боли в изрезанной спине и пьянящего, кисло-сладкого аромата крови мерзкого отродья. Смрад вызывал головокружение, но был странно привлекательным. Словно отзываясь ему, шёпоты, что звучали из стен, приобрели лукавые бархатные нотки. Они говорили без слов, но их обещание было безошибочно ясным: страдания закончатся, как только она изопьёт чудесной крови, тёмной как вино…

Феста отвергла искус первобытным рёвом, чем-то средним между смехом и плачем.

— Я — Адепта Сороритас! — выкрикнула она, заставляя себя подняться на ноги и с силой, приданной ей доспехом, пробиваясь через толпу. — Страдание — моё вино!

Прежде чем противники успели вновь навалиться на целестинку, она перебила их короткими точными очередями и продолжала стрелять, пока не осознала, что враги закончились. Видимо, штурм закончился, или же толпа отступила. Нетвёрдо стоя на ногах, Феста оглядывала следы побоища в нефе, пока её руки сами по себе вставляли в оружие новый магазин. Зал усыпали многие десятки изувеченных тел, среди которых лежала и Отокито, последняя из её сестёр, но павших быстро окутывала тьма — гобелены на стенах уже догорали. Генератор аббатства снова отказал, но на сей раз, как подозревала воительница, не просто так.

— Целестинка? — затрещал вокс. Снизившийся сервочереп уставился на Фесту бездушными глазницами, из которых торчали датчики.

Не отвечая канониссе, женщина включила нашлемный люмен-обруч и обвела помещение его узким лучом. Нечто мелькнуло среди колонн справа от неё, целестинка резко повернулась и послала вслед неприятелю скоростную очередь. Сестра не смогла как следует прицелиться в сгорбленное, многорукое, стремительное существо, и оно исчезло в тенях.

— Здесь ещё демоны, — прошипела она в вокс, — возможно, ещё много.

— Я видела их, — скованно ответила Авелин, — но не могу распознать их.

Феста представила, как настоятельница яростно роется в запретных текстах ордена, пытаясь соотнести облик живых горгулий с набросками в пагубных томах — выискивая путь к спасению её ложного Искупления.

«Ты всегда слишком глубоко всматривалась во тьму, сестра», — мысленно осудила её целестинка. В луч света попало ещё одно уродливое создание, теперь уже с левой стороны, но оно ускользнуло до того, как Феста успела выстрелить. Значит, тварей две, и они обходят её с флангов.

— Ты должна отправить сообщение, — потребовала воительница, уже понимая, чем закончится схватка. — Необходимо известить Конвент Санкторум об этом вторжении. — Ответа не последовало. — Другого выхода нет, Ветала!

— Целестинка, я…

Чудовища бросились на Фесту, и она утопила голос Авелин в грохоте очередей. Атаковав из мрака, враги двигались с идеальной синхронностью, прижимались к полу и огибали колонны, стараясь сбить прицел воительнице, которая вертелась между ними. Несмотря на размеры и странную манеру двигаться, они приближались с пугающей быстротой и уже тянули когти к целестинке.

— Ладно, заберу одного, — прошептала Феста, резко пригнулась и сосредоточилась на противнике справа. Сервочереп Веталы метнулся вниз, наперерез выбранной цели, жужжа, словно кибернетическая оса. Горгулья отбросила хрупкий автоматон с дороги, но на мгновение замедлилась, и целестинка изрешетила ей грудь. Когда враг по инерции пролетел вперед спутанной грудой конечностей, женщина точным выстрелом разнесла ему череп.

— Предупреди их! — крикнула она в вокс.

Зная, что уже слишком поздно, Феста развернулась ко второму существу. Очередью навскидку сестра вспорола ему левый бок и отстрелила пару рук перед тем, как оказаться в когтистых объятиях.

Гололитический передатчик зазвенел, подтверждая, что сообщение Авелин получено орбитальной станцией-ретранслятором. Оттуда голосигнал будет переправлен агентам тайной разведывательной сети Конвента. Но Искупление было захолустным миром, и даже с выставленным приоритетом «Диаболус Экстремис» послание Веталы достигнет адресата лишь через несколько месяцев.

Безвольно откинувшись в кресле, канонисса не сводила глаз со светящихся рун на пульте управления передатчиком, будто искала в них ответы. Как и остальные древние машины в святилище, устройство связи обладало собственным источником энергии. Наверное, этому следовало порадоваться.

— Искушала ли я судьбу? — обратилась Авелин к передатчику.

Такой вопрос лучше следовало задать Мучению Бесконечному, что наблюдало за настоятельницей со стены позади неё, но Ветала ещё не была готова к разговору со своим богом. Кроме того, она сомневалась, что сумеет подняться с кресла. За прошлую неделю её состояние ухудшилось, и дыхание женщины превратилось в удушливый хрип — ей едва хватало воздуха.

— Давно надо было передать командование Фесте, — покаялась Авелин терпеливой машине. Пожертвовав сервочерепом, она больше не видела целестинку, но всё было ясно по молчанию сестры.

— Я последняя…

— И по счёту, и по важности, — довершил мысль чей-то голос. Непонятно, то ли её собственный, то ли Мучение Бесконечное вынесло канониссе приговор.

— А есть ли разница, Ветала?

Женщина усмехнулась, и смешок перерос в кашель, который едва не прикончил её. Спазмы ослабели до глухих, сотрясающих тело толчков в груди, и Авелин поняла, что в действительности кто-то пытается высадить дверь святилища. Она не уделила происходящему внимания. Ничто, кроме тяжёлого оружия Астра Милитарум, не могло пробить цельные титановые врата, и настоятельница сомневалась, что у захватчиков найдётся таковое. К счастью, в аббатстве тоже ничего подобного не имелось, иначе еретики уже воспользовались бы его арсеналом. Стены покоев были армированными, и Ветала привела в действие щиты купола, что накрыли витражное стекло перекрывающимися металлическими панелями. Никто не войдет сюда.

— И никто не выйдет отсюда, Авелин.

Зашипел вокс, установленный рядом с передатчиком:

— Канонисса, как слышите меня?

С неземной прозорливостью умирающей Ветала уловила нотки измены в голосе собеседницы.

— Враг изгнан, — доложила сестра Этелька, — но погибли многие Сёстры. Вы нужны нам, госпожа.

Авелин не отвечала ей. Она ничего не могла поделать с предательницей, и у неё не осталось сил на пустые обвинения. Со временем Император принесёт воздаяние отступникам.

— «Воздаяние…», — прошептала она. — Да, такое имя подошло бы лучше.

Этелька то требовала, то умоляла канониссу, затем перешла к лести, сменявшейся угрозами, но, наконец, оставила её наедине с тем голосом, что имел значение.

— Посмотри на меня, Ветала, — настаивал он из теней внутри и снаружи.

— Скоро, — пообещала она.

Пророк убрал щупальца своего сознания из аббатства и возвратился в тело, ждавшее за тесниной. Древняя, животная часть его разума жаждала сражаться рядом с последователями, но предназначение запретило ему рисковать. И это было мудрым решением, ведь враг оказался опасным. В ходе штурма вожак лишился большей части своей армии, включая двух сородичей-охотников, но не сожалел о потерях. Пожертвовав собой, они расчистили путь для Священной Спирали, и скоро на их место придут другие. Многие другие.

«Все едины в Священной Спирали, — изрек Пророк в жаждущие умы уцелевших рабов, — и Спираль есть Всё».