Культурный слой

Жан-Луи Куто

На встречу с Куто Джереми даже не рассчитывал. Но велик репортерский бог — а дело получило такой резонанс, что жернова сдвинулись, тяжело заскрипев, и пошли молоть зерно истины в муку общественного мнения. Комитеты правозащитников, комиссия из Парижского центра по контролю над ментальным взаимодействием… Как Киту удалось всунуть его в группу визитеров, осталось тайной за множеством печатей. Может, кого-нибудь шантажировал? Неважно. Джереми оказался единственным репортером. Снова эксклюзив. «Не подведи меня, детка», — сказал Кит.

В блоке содержания объектов повышенного надзора было тихо и стерильно чисто. Даже две говорливые парижанки, всю дорогу возмущавшиеся нарушением прав кого-то и регламентов чего-то — даже они притихли и выглядели экзотическими птичками, печально нахохлившимися в витрине зоомагазина. И каблучками по глянцевому полу старались цокать как можно тише. Делегация шла по длинному коридору с множеством дверей, следуя коротким сухим указаниям гида в белом халате, а Джереми размышлял о том, что это ведь шикарный прецедент, мечта профессионального крючкотвора. Висельник, у которого оборвалась веревка. И что непременно стоит поговорить с адвокатом Куто, знаменитой Ларой Стрюз. Сия энергичная дама, добровольно предложившая услуги семье Куто — еще бы, такая реклама — уже успела сказать по дороге, что ознакомилась с его статьями и считает формирование общественного мнения важной частью действий защиты. Ну, разумеется. Всегда найдутся те, кто пожалеет любого мерзавца, будь он сто раз насильником и убийцей. Оправдать подонка — что может быть гуманнее для просвещенного и толерантного человека современной цивилизации? Терпимость, милосердие и практичность — основные черты культурного слоя нашего общества, сформированного веками восхождения к вершинам… Чего? У Джереми аж скулы свело от пафосности фразы, но ход мысли, который привел к ней, был не лучше. Нет, это в статью нельзя.

Но что же случилось при переносе? Кто гарантирует, что это не повторится в следующий раз. Впрочем, какое ему дело до следующего раза? Элен не успеет стать нобелевским лауреатом. Не думать об этом. Думать о работе. Куто. Как построить разговор с ним? Вызвать в читателе жалость? Обличить аморальность мальчишки и общества, его породившего? Или и то, и другое?

В комнату Куто их не повели, но продемонстрировали снимки с камер наблюдения. Маленькая комнатка: стол, стул, кровать, книжная полка. Дверь в ванную. На фальшивом окне, подсвеченном специальной лампой, анемичный цветок. На столе — книга. Ничего лишнего, но удобно и вполне пристойно, как недорогой гостиничный номер. На снимках с камер молодой человек, одетый в подобие пижамы, ел, читал, лежал на кровати, глядя в потолок.

Потом провели в комнату для переговоров, корректно объяснив, что размеры комнаты мсье Куто не позволят провести встречу там. Действительно, не позволили бы. А у Джереми разболелась голова. Вполне ожидаемо разболелась: последние пару ночей он маялся бессонницей, и, ради экономии времени, работал едва ли не до утра. Лампы дневного света в Ментале были отрегулированы идеально, но Джереми все равно казалось, что они мерцают, вызывая легкую тошноту и ломоту в висках. Он сел на предложенный стул, расчехлил камеру и сделал несколько снимков под неодобрительное молчание охранника у двери.

Куто привели под конвоем: два охранника в таких же форменных куртках с эмблемой Ментала ввели его в комнату, усадили на стул возле круглого стола, напротив делегации. Джереми снова поднял камеру.

Он, конечно, видел объект для переноса на фото, сделанных во время следствия. Подбирал и ранние снимки Куто для статьи. Сейчас парень не слишком изменился. Волосы отросли чуть длиннее, сутулость немного заметнее. И затравленный взгляд, обращенный не на людей вокруг, а куда-то внутрь себя. Интересно, могло ли случиться так, что какой-то этап переноса все же прошел успешно? Возможно ли это в принципе? Что, если какая-то часть академика дремлет в сознании Куто, то ли пока не проявляя себя, то ли всплывая наружу в редкие моменты? Джереми мысленно сделал заметку узнать о теоретической возможности такого. Тогда, кстати, позиция Лары Стрюз и ее претензии на полное оправдание Куто выглядят обоснованными и логичными. Вдобавок, по европейским законам мальчишка еще несовершеннолетний, Куто всего девятнадцать. Достаточно взрослый, чтобы быть приговоренным к смертной казни за особо тяжкое преступление — но достаточно юный, чтобы вызывать сочувствие. Да, у Стрюз вполне может выгореть. Снимок. Еще один. Самый обычный паренек. Темные волосы, нос с горбинкой, сливово-черные глаза с характерным разрезом — среди предков Куто явно были выходцы с Востока. Встретишь такого на улице — пройдешь мимо, ни за что не подумав, что перед тобой отъявленная мразь. Дамы из комитета расспрашивали мальчишку о какой-то ерунде: как его кормят, разрешают ли чтение… Куто отвечал односложно, сжавшись на стуле, сунув руки между коленей, словно не доверяя собственным пальцам. Сидел, уставившись в стол, явно тяготясь всеобщим вниманием, и ни капельки не был похож ни на жертву, ни на преступника.

Потом заговорила Стрюз. Краткая и энергичная речь должна была убедить всех присутствующих, а больше всего — читателей Джереми, если он правильно понял взгляд Лары, что правосудие непременно восторжествует и Жан-Луи может, с учетом раскаяния и пережитого стресса, рассчитывать на гуманное отношение суда и внимание общественности цивилизованных стран. Кашлянув, она внимательно посмотрела на Джереми, и тот послушно подхватил намек.

— Мсье Куто, я Джереми Уолтер, «Вести нового дня». Скажите, как вы относитесь к тому, что перенос сорвался?

Кто-то из правозащитников возмущенно зашипел, но Жан-Луи впервые поднял голову, посмотрел на Джереми слегка растерянно, будто не понимая, о чем его спрашивают.

— Я… не знаю. Я, наверное, рад, но…

— Но? — профессионально мягко подбодрил его Джереми.

— Не знаю, — пожал плечами Куто.

Вот как с таким работать? Слизняк… Хоть бы сказал что-нибудь интересное… Джереми чувствовал неодобрительный взгляд Стрюз. Можно подумать, он сам не хочет раскрутить его на удачную реплику. Только вот цели у них с Ларой вряд ли совпадают.

— Что бы вы хотели сказать нашим читателям, мсье Куто? О том, что с вами случилось и о ваших поступках.

Он уже почти подсказывал проклятому мальчишке, наталкивал его на нужную мысль, откровенно играя на руку Ларе Стрюз. Но плевать. Все равно любые слова можно подать, как угодно. И опять Куто, опустивший было взгляд, дернулся, как марионетка, что потянули за нитку.

— Я… мне жаль. Мне очень жаль, правда. Я бы хотел все исправить…

Ну, просто разрыдаться от умиления. Все эти клуши, умиленно вздыхающие над судьбой бедного мальчика — Джереми нагляделся на подобных Куто в приюте, они изрядно попортили ему жизнь — неужели не понимают, что сами могли бы оказаться на месте той женщины? Они или их дочери…

— Ваша жертва проходит курс психологической реабилитации, мсье Куто. Ей сделали четыре операции, в том числе пластическую на лице. Как бы вы могли исправить это?

В комнате для свиданий стало совершенно тихо и как-то неловко, будто он сказал непристойность, и никто не знает, как реагировать: то ли не заметить, то ли свести все к шутке.

— Никак, — глухо ответил Куто. — Я понимаю, что никак. Я бы хотел попросить у нее прощения.

— Жан-Луи крайне сожалеет, — твердо и уверенно подтвердила Стрюз, качнув головой так, что на длинных серьгах блеснули отблески света. — При благоприятном исходе дела он станет, я уверена, полноценным членом общества, осознав свои ошибки.

— Мсье Куто, — негромко и четко спросил Джереми, не обращая внимания ни на кого. — Есть мнение, что перенос удался — и на самом деле личность академика сохранилась в вашем теле. Что вы думаете об этом? У вас есть какие-то необычные ощущения? Возможно, вы чувствуете чье-то влияние?

— Мой клиент не будет отвечать на этот вопрос!

Мальчишка смотрел на него удивленно, но совершенно спокойно, будто не понимая, о чем речь. А Лара, так резко и звонко оборвавшая, сверкнула глазами, заговорила по-русски с сопровождающим — Джереми и не думал, что она знает русский — и тот безукоризненно вежливо сообщил, что встреча окончена.

Выходя, Джереми оглянулся на Куто. Тот стоял у стены, неестественно выпрямившись, слегка запрокинув голову к лампам и не глядя на посетителей. Джереми подумал, каков шанс, что Стрюз проиграет дело? И не останется ли Куто здесь, в качестве объекта для следующего переноса. Мысль была омерзительна. Из этих стерильных коридоров и комнат хотелось бежать, вопя от ужаса, стоило представить, как ждешь недели, месяцы, пока за тобой опять придут и на этот раз — наверняка. Но почему Лара так отреагировала на невинный, в сущности, вопрос? Что так затронул Джереми своей почти случайной репликой?

Возвращаясь в отель, он прикидывал план новой статьи и боролся с непонятным раздражением, поднимавшимся при одном воспоминании о Куто. Нет, раздражение-то было понятным — Джереми не собирался сочувствовать насильнику и мерзавцу. Только вот… Каково это — снова ждать смерти, избегнув ее в первый раз? Можно ли остаться прежним после такого? И почему Стрюз… испугалась?