Танец мотылька. Куколка

Глава 1. Причуды памяти

Доброго вам дня и хорошего настроения!

Это вторая часть цикла "Суггестия", желательно читать ее после первого романа "Танец мотылька" - ссылка в аннотации. У всех частей закрытый счастливый финал.

С уважением,
Ваша Диана

----------

Глава 1. Причуды памяти

Вика

Золотистый утренний свет переливается в волосах Марка и, подкрашивая редкую седину на висках, превращает тонкие бесцветные нити в лучи осеннего солнца. Среди черно-угольных прядей они очень заметны. Муж волнуется, что слишком рано, а мне нравится: это придает ему серьезный вид, даже когда дурачится.

Переворачиваюсь набок и запускаю пальцы в его растрепанную шевелюру. Перебираю пряди любимых волос. Длинные, прикрывают уши и вечно занавешивают голубые, как небо, глаза. Особенно, когда Марк сердится, но это случается крайне редко: муж покладистый и добрый, и я не всегда верю в свое счастье. Как никто не посмел его увести у меня, ума не приложу. Прижимаясь ближе, вдыхаю аромат лимонного шампуня с тонкой нотой перечной мяты.

– Марк, на работу пора, – шепчу и прикусываю ухо. – У меня есть к тебе дело…

– Вик, солнце, я лег очень поздно. Дай еще полчаса, – бурчит Марк, раскрывая объятия и притягивая меня к себе. – Мм… как ты приятно пахнешь…

– Кот ленивый, вставай. Ты вчера от Яна во сколько пришел? Я не дождалась. Так что теперь не отстану, – наигранно злюсь. Вру. Слышала, как Марк вернулся, просто притворилась, что сплю. Я знала, что он пришел уставший: упал на кровать и уснул через минуту, стоило только переплести наши ноги и руки.

У Зимы последнее время какие-то проблемы. Марк частенько у него задерживался. Что-то с проектом не складывалось, а может, на личном фронте без перемен. Зимовский в нашей компании одиночка, и ему, как лучшему другу, нужна была особая поддержка.

– Медди, я так не хочу в командировку, – говорит Марк и резко распахивает глаза. – Можно я не поеду?

– Смеешься? Это ты у меня спрашиваешь? Я бы тебя привязала к дому и не отпускала вечно, но надо на что-то жить. Мои уроки танцев вряд ли нас прокормят и оплатят кредиты. А вдруг ребенок, а вдруг не один?

Марк, смеясь, переворачивает меня на спину и закидывает мои руки за голову. Прижимает собой к постели и холодит сине-мглистым взором.

– Рано. Я еще не нагулялся. Дай пожить без пеленок и ночных визгов.

Закусываю губу и тяну на себя простынь, чтобы прикрыть наготу.

– Ах, вот ты как! Боишься, что дети не будут давать тебе спать? Все! Не подходи ко мне!

– Я обиделась… – заканчивает Вольный. – Вик, серьезно. Ты, правда, хочешь ребенка? – прищуривается и немного наклоняется, отчего я слышу тонкий запах смуглой кожи.

Задумываюсь. прикрыв не до конца веки: так чтобы видеть Марка и его замешательство. Конечно, хочу. Но…

Последние дни плохо сплю из-за мерзкого предчувствия. Вчера оно не давало мне уснуть до полночи, а сегодня разбудило в четыре утра. Пришлось встречать рассвет в незашторенном окне, а потом лежать, стараясь не шевелиться, и наблюдать, как Марк безмятежно спит.

– Хочу, но просто не сейчас, – отвечаю, стараясь не показывать волнение в голосе. – Переедем в свою квартиру или лучше дом. Да и мне хочется, чтобы ты был почаще рядом. Вечно по своим командировкам мотаешься. Неужели у нас в городе нет достойных проектов для крутого архитектора? Зачем так далеко брать работу?

– Ты же знаешь, что я делаю все, что в моих силах, - отвечает муж и пропускает несколько прядей моих волос сквозь пальцы. Тянет их к губам. – И пока беру любые заказы. Перебирать не получается.

– Знаю, Марк. Просто я скучаю и очень волнуюсь, – обнимаю его за шею, притягивая к себе.

– Погоди, – муж удерживает вес на руках и, бегло целуя меня в нос, спрыгивает на пол. – Мне нужно в душ.

Я остаюсь лежать на кровати. Неприкрытая и доступная. Гляжу в окно на разгулявшийся день и смахиваю ресницами набежавшие слезы. Что со мной не так?

С нашего этажа не видно верхушки деревьев, но я знаю, что там за окном – золотая осень. Разномастная, пестрая и теплая. Давно такой не было. Вечно, то холодно, то зябко, то грязь – на улицу не выйдешь. А сейчас середина октября, можно спокойно гулять в футболке и легком свитере. Вот бы в парк, да посидеть вдвоем у реки... Но Марк уезжает на несколько дней, а когда вернется, обязательно пойдет дождь. Как на зло. Мы уже полмесяца собираемся сходить на набережную, но времени так и не нашлось.

– Пойдешь со мной в душ? – говорит Марк, вытягивая меня своей  белозубой улыбкой из мутных раздумий. Он подпирает косяк и смотрит исподлобья. Острый, пронзительный взгляд, а в сине-лазурных радужках пляшет беспокойство. – Вика, что случилось? Ты расстроена из-за поездки?

– Немного, – отвечаю я и прячу глаза. Стыдно, что порчу ему настроение перед дорогой. Не нужны мужу сейчас лишние переживания.

Марк протягивает руку.

– Идем. У меня шестьдесят минут до того, как такси приедет.

Сползаю с кровати, неуклюже путаясь в тонкой ткани простыни. Я без ночнушки. Когда с Марком поженились, перестала их вообще носить. А зачем? Вечно или снимем, или порвем в порыве страсти.

Усмехаясь мыслям, подхожу ближе. Качаю бедрами и откидываю густые волосы за спину. Нацепляю на лицо самую натуральную улыбку.

Марк подбадривает:

– Не хмурься. Три дня быстро пройдут. А сейчас давай просто побудем вместе.

Не отвечаю. Еще шаг, и просто налетаю на желанные губы. Слизывая влагу, проникаю внутрь и сплетаюсь с языком мужа. Аромат зубной пасты со вкусом кокоса добавляет поцелую уникальные оттенки. Марк, как маленький ребенок, не любит взрослые пасты. Ему подавай сладкие: шоколадные, ванильные или фруктовые. Но меня это только забавляет. И возбуждает.

Глава 2. Первый звонок

Не остывает еще наш поцелуй на губах, не уходит тепло из живота, и мелкой дрожью катится по ногам притупленная страсть. Я лежу в кровати, запутавшись в пропахшую нашими телами простынь, и наслаждаюсь приятной негой после секса. Марк ушел несколько минут назад, оставив в комнате шлейф терпкой туалетной воды. Я ему покупала. Сама выбирала. Она дополняла запах его кожи, и я не могла им надышаться. Всегда упоительно и волнующе, даже вспоминаю с трепетом.

На кухне внезапно запевает телефон. Я подскакиваю от неожиданности, а плечи сковывает холодом. По мелодии узнаю: Золотницкая.

Эх, придется вставать. Второй раз набирает. Случилось что?

Откидываю простынь и нагишом шлепаю по линолеуму в коридор. Музыка доигрывает коду, когда я нажимаю «вызов».

– Да, Стефа. Пожар?

– Вика, слушай меня внимательно, – частит подруга. – Быстро оделась и ушла из квартиры. Я тебя жду у себя. Быстро!

– Да что случилось? – присаживаюсь на мягкий уголок в кухне, а сердце сжимается, словно перетянутая пружина. Мир перед глазами размывается, кажется, его накрыли матовым стеклом. И сердце глухо так: бух, бух, бух в груди.

– Некогда объяснять. Сделай, что говорю! – голос Злоты непривычно рваный. Обычно она тянет гласные, а тут чеканит и задыхается. Будто бежала, много и долго бежала.

Не убирая трубку от уха, залетаю в комнату и ныряю в трусики.

– Не отключайся. Сте-еф, можешь хоть заикнуться, с чем это связано? Я не понимаю. Чего я должна бояться? Марк только ушел. Сте-е-еф!

Золотницкая дружит с нами, сколько себя помню. Появляется она, правда, довольно редко и никогда не задерживается в гостях. Но очень помогает. Всегда спешит на выручку.

Однажды я подвернула колено на тренировке, и Стефа примчалась раньше скорой и вправила сустав. Мне даже показалось, что она волшебница. С таким вывихом я точно промаялась бы пару месяцев без танцев, но, на удивление, уже через неделю снова вышла на паркет. На радость врачам и моим детям-ученикам. Злота, как ее фамилию мило сокращает Марк, – хороший семейный врач, хоть и со странностями. В ее серых глазах вечно пляшут искорки: то ли грусти, то ли печали. А пшеничные прямые волосы кажутся натуральными, но меня вечно дергает примерить ей черный цвет волос и разноцветные линзы. Фантазерка я, да.

– Вика, слушай меня внимательно, – тараторит подруга. – Все не так, как ты думаешь. Ты в опасности. Просто возьми и уйди из квартиры! – Стефа повышает голос. – Сейчас же!

Меня накрывает новой волной предчувствия. Яркой, как солнце, и мощной, как цунами. Неужели это то самое, что я прогоняла из сердца столько дней? Страх колотится в груди, и мне кажется, будто я падаю с обрыва.

– Вика! Ви-и-ика-а-а… – голос Злоты ломается и переливается в жуткий грохот. – Крылова! Вольная, твою мать! Очнись!

– Я тут, – вдыхая горький воздух, присаживаюсь на кровать. Напяливаю кое-как джинсы. Подскакиваю. Звенит молния. Зажимаю в пальцах бюстгальтер и, приложив телефон к уху, быстро застегиваю его за спиной. Осталось выбрать майку или футболку. Стефа что-то говорит, я понимаю, что она имеет в виду только по обрывкам фраз. – Три дня побыть у тебя? Хорошо, Злота. Я приеду. Да, оделась и уже выхожу. Все. Пока.

Бросаю мобильный в рюкзак. У меня нет элегантных сумок. Я неизменно обожаю спортивный стиль. Каблуки, высокие прически, нарядные платья в пол? Нет. Это точно не про меня. У меня самые простецкие вещи и рюкзаки из разных материалов: джинсовые, кожаные, текстильные. Некоторые Злота подарила: она любит рукодельничать. Но большинство сумок мне все-таки Марк купил. Он всегда знал, как мне угодить и никогда не перечил моим консервативным вкусам.

Его нет рядом несколько минут, а я уже скучаю. Бедра горят от напряжения, а пульсация оргазма еще до конца не отпустила. Тепло эйфории дрожит на кончиках пальцев. От этого я кажусь вялой мухой, что попалась в сладкий сироп. Но взволнованный голос Стефы, мои предчувствия и кошмарные сны делают свое дело. Наспех причесавшись и стянув волосы в хвост, я бросаюсь к выходу.

Пронзительный звонок в дверь меня останавливает. Марк? Забыл что-то?

Подхожу осторожно. На цыпочках. Словно боюсь разрушить тонкое стекло под ногами.

– Марк, ты? – спрашиваю, а сама чувствую, что сейчас грохнусь в обморок от волнения.

– Вика, открой! Это Ян, – знакомый и родной голос глушит эмоции и возвращает силу воли.

Я, не раздумывая, проворачиваю замок и пропускаю Зимовского в квартиру. Он румян, как всегда лохмат на темечке, в ухе блестит аккуратное колечко. Друг дрожащей рукой трет по выбритому виску. Визерунки модной стрижки гаснут под его пальцами.

– Ты разминулся с Марком, – усмехаюсь я. – Он минут десять, как уехал.

Зима закусывает губу, будто сомневается. Опускает голову и затравленно смотрит исподлобья. А в черных глазах непроглядная тьма: затягивает, пугает, выворачивает.

Сжимая ремни рюкзака в ладонях, непроизвольно отступаю. После звонка Злоты, будто камень в груди застрял.

Дверь захлопывается от сквозняка. Ян вздрагивает, а в его взгляде появляется странный блеск. Будто звериный.

Я от ужаса влипаю в стену.

– Ян? Что с тобой? Почему ты так смотришь? Уходи… Прошу тебя.

– Нет, – он запускает пальцы в аккуратно стриженную бороду и качает головой. – Я должен это сделать. Прости, Вик.

Пячусь и, спотыкаясь о край ковра, падаю назад. По инерции вылетаю в гостиную спиной вперед. Ян вмиг нависает надо мной и загораживает собой свет из окна.

– Что ты творишь? – шевелю губами. – Мы же друзья...

– У меня нет выбора. Ты поймешь меня. Когда-нибудь.

Он тянется ко мне рукой, а я закрываюсь рюкзаком, будто щитом. Меня колотит от страха и неприятия.

Глава 3. Правда и неправда

Меня накрывает полотном прошлой памяти...

Знакомство с Марком и Зимовскими, подготовка к свадьбе, полгода одиночества, Игорь, насилие, а потом задание, которое Марк так самозабвенно выполнял. Бил, душил и терзал. Память обрывается в коридоре у Зимовских. И последнее, что я слышу и чувствую – это взрыв, где, по идее, Лиза и Ян должны были погибнуть.

– Как вы выжили? – шепчу и хватаюсь за горло. Мутит и выкручивает, но я сдавливаю эмоции внутри себя и глотаю боль.

– Прости меня, Вика, – Ян, падая назад, садится спиной к дивану и прячет лицо в ладонях. – Я потом все объясню, – приглушенно говорит он. – Ты все поймешь. И Марк поймет. Прости...

Ток воспоминаний простреливает спину. Я корчусь от мышечных судорог. Память, как кислота, брызгает в голову и разливает море невыносимых мыслей. Горьких, подлых и коварных. Марк – мой любимый муж, издевался надо мной, а потом делал вид, что ничего не произошло.

Теперь я знаю о магии, знаю о синдикатах. За время нашей совместной жизни с Вольным «до» полугодия тишины, он многое мне рассказывал и объяснял.

Меня подбрасывает несколько раз от невидимых ударов в грудь – это сердце так мечется от боли. Спазмы накатывают слишком резко. Меня рвет, но я не знаю отчего больше: от сотрясения или ненависти к мужу.

Ян вытаскивает меня в ванную. Умывает ледяной водой и ждет пока я приду в себя.

– Ты не все вспомнила. Я знаю, что сейчас кажется, что мир рухнул, но все не так. Твоя помощь нужна, Вика! Мне нужен Михаил. Ты помнишь его? Это он метку ставил. Суггестор.

Значит, видения – это правда?

Я мотаю головой и смотрю на себя в зеркало.

Перебираю пальцами рудые пряди. Хочется замахнуться и разбить зеркало. То самое, что я лупила, когда Марк был со мной после аварии и притворялся мужем. Мы все еще в моей квартире, где я убила мага, защищая палача. Бросаю взгляд на пол в коридоре: именно там растекалась бурая кровь по линолеуму…

Пытаюсь снять кольцо, но оно будто намертво приросло. Марк не снял связь: подстраховался. Знал, что я когда-нибудь все вспомню. Артефакт теперь со мной надолго, и снять его сможет только Вольный или маг сильнее по степени, если изъявит желание нарушать законы равновесия.

Сначала нужно уйти больше чем на три километра от мужа и потом уже искать того, кто сможет нас развязать. Да, способы найти меня все равно останутся, но они посложнее артефакта-колечка, которое не только находит, но и притягивает жертву силой мысли. Вспоминаю, как Марк бессовестно тащил меня по лесу. Его не волновало, что унижал и ломал. Ему нужны были только мои воспоминания. Заказ. Ублюдок!

Не хочу теперь Марка видеть. Не хочу больше слышать. Предал. Жестоко предал меня. С кем он был, пока я мучилась полгода? В чьей постели кувыркался и трахался до потери пульса? Пока Игорь использовал меня, взял силой,сломал, как куклу, где был Марк? А потом Вольный ковырял эту рану и потешался. Изверг! Никогда не прощу.

Дергаю обручальное кольцо до острой боли: под ним лопается кожа. По пальцам, окрашивая ладонь сеточкой линий судьбы, бежит кровь. Красные кружева расползаются и превращаются в пышную ветку. Будто магнолии расцвели на руке.

– Сними его! – кричу я и тычу Яну в лицо кистью, раскрывая ладонь.

Зимовский, сгребая мои руки в свои крупные, притягивает к себе и размашисто гладит по спине.

– Вик, успокойся! Это не вся память. Но другой у меня нет. Марк вернется и дополнит. Ты все поймешь и простишь: и его, и меня.

– Не нужно, – выдавливаю и резко отстраняюсь. Ян не держит. Впиваюсь пальцами в холодный фаянс раковины. – Оставь меня на минуту.

– Только дверь не закрывай, чтобы я не выламывал.

– У-хо-ди… Дай побыть мне одной! – кричу и выталкиваю его из ванной, измазывая в кровь светло-коричневый свитер.

Ян примирительно поднимает ладони:

– Хорошо. Хорошо. Я в кухне буду.

Дверь прикрывается, а меня совсем скручивает от душевного смятения.

Как Марк мог со мной так поступать? Как?! Даже, если не помнил. Это ведь не оправдание? Это не по-человечески. А сколько было девушек «заказов» до меня? И сейчас уехал, наверняка, не дома строить или офисы. Стирает новому объекту память, подкладываясь и строя из себя героя-любовника или любящего мужа?

От жутких мыслей и ревности стекаю по холодной кафельной стене и подбираю ноги. Больнее быть не могло.

Теперь ясно. Вольный зачистил меня, чтобы использовать, как подстилку. Жену, которая всегда покорно ждет.

Долго вою и кусаю пальцы. Кольцо так и не получается снять. Связал, чтобы не убежала случайно? И вдруг что: кукле всегда можно переписать программу.

– Вик, – ласково говорит Ян за дверью. – Я знаю, что тебе больно, но времени нет. Мне нужна твоя помощь. Лизка в беде. Нам сейчас только суггестор сможет помочь. Ты же знакома с ним. Ви-и-ик.

– Сейчас, – собираюсь с духом. Настоящее не изменить. Марка тоже. Я должна смириться и отпустить.

Выхожу. Ян сочувствующе смотрит на меня и чешет густую бороду. А мне тошно от этого взгляда. Никого не хочу видеть.

– Все нормально? – спрашивает маг. – Идем. Я кофе заварил.

– Говори, что с Лизой? – иду следом и считаю кубы, нарисованные на полу. Поднимаю взгляд на стену, где мы с Марком… Нет. Я не могу здесь находиться. Это невыносимо.

Скрипя челюстью, отворачиваюсь. Кулаки сжимаю до белых косточек и прохожу дальше. Стол, где мы…

Слушаю Яна, стараюсь отделить себя от переживаний и думать о подруге.

– Она пропала еще позавчера, – встревоженно проговаривает Ян. – Пришлось весь город перешерстить. Нигде ее нет. Я поднял всех знакомых и свободных магов на уши, но даже внестепенник Пестов не увидел сестру. Суггестор нужен. Понимаешь?

Глава 4. Белый лист, пропитанный ядом

Дверь хлопает, а меня сковывает тишиной. Поцелуи Марка все еще чувствуются на губах, а прикосновения, как удары плеткой, жгут кожу. Не отмыться. Не очиститься.

Накидываю ветровку. Мне просто нужно пройтись. Лезу в шкаф, где на верхней полке лежит мой паспорт и деньги. Бросаю все в рюкзак. На всякий случай.

Выхожу из квартиры, но оборачиваясь. Чтобы оставить все воспоминания здесь. Вырезать из сердца. Диван, на котором… Стол с компьютером мужа… Марка. Хватит! Больше нет сил.

Ухожу, не взяв ключи. Захлопну дверь и вернуться уже не смогу. Так правильно. Кольцо меня не пугает и безнадега не тревожит, даже на неизвестность мне плевать. Злота поможет снять связь. Она ведь друг и меня не оставит, ведь сама звала и предлагала помощь. И девушка явно знает больше, чем я думаю. Потому я должна ее найти.

Дверь, закрываясь, знакомо скрипит, и меня пронзает острой волной дрожи. С этим звуком я всегда встречала Вольного с работы. Выбегала навстречу, прыгала на него от радости и шептала, как сильно люблю. А он вот так со мной! Издевался и мучил...

Бью с размаху ногой в обшивку, отчего грохот разносится по подъезду. Не позволю себе сломаться, даже если будет слишком плохо – я выплыву.

Если я все забыла, значит, Марк добился своего? Выполнил задание, почистил меня начисто, а потом решил, что не наигрался и оставил себе, как трофей. Кубок на полке после турнира. Я отказываюсь быть игрушкой. Мотыльком на игле. С меня достаточно!

Одно гложет: Ян и остальные приспешники и маги знали, что мне зачистили память. Даже Артем знал? Даже Лиза?

На улице тепло и пахнет арбузными корками. Осеннее солнце освещает головы прохожих, и они походят на белые одуванчики. Ласковый ветер шевелит мои волосы. Провожу рукой по виску и пропускаю рдяные пряди сквозь пальцы. Я помню, как постриглась почти под каре. Мы тогда с Яном еще Артема встретили в торговом центре. Как волосы успели отрасти  так сильно всего за год? Почти до талии сейчас достают. Тоже магия? Марк лепил из меня настоящую игрушку, чтобы дергать за ниточки, как вздумается. Он всегда говорил, что его восхищают длинные волосы и запрещал обрезать. Вот он ответ!

Совсем путаются мысли. Я с трудом понимаю, где правда, а где вымысел.

Внезапно меня подкидывает от озарения.

Полгода одиночества и период с треклятым заданием я думала, что Артем – мой брат, но ранее я точно знала, что он родной брат Вольного. Что за… Не стыкуется. То есть не может же быть, чтобы он был сначала родственником одному, а потом другому? Это нелепо.

Достаю мобильный и долго смотрю на экран. Не смогу сейчас с родителями говорить, да и с братом… Марка – тоже. Я просто разревусь в трубку и оторву Артема от работы. Пусть лучше не знает. Пока. Да и будет ли он меня слушать? Где гарантия, что младший Вольный не связан с заказом? Не связан со всем этим бредом? Он ведь тоже маг.

Как тяжело без точек отсчета, без наполненности. Кажется, что я провались в капсулу с ядом. Бьюсь о стенки, ломаю крылья, но уже отравлена. Даже если убегу, выберусь – все равно заражена, и спасения нет.

Прохожу по рынку и не могу избавиться от навязчивых воспоминаний о том, как мы с Марком в августе выбирали дыни. На спор брали две и потом дегустировали, у кого оказалась вкусней. Две крохотные золотистые головки на столе, и ванильный запах на всю квартиру. Любимые мои ароматы.

Горько усмехаюсь. Однажды, мне попалась медовая и сочная, а Марку – настоящая трава. Зеленая и вялая. Но нам тогда и одной хватило. Хотя я над Вольным потешалась долго. А за свои лакомые кусочки ему пришлось платить…

Да не сойдется клином свет на нем! Вылечусь и пойду дальше.

Подкидываю носком кроссовки пожухлые сорняки на обочине, вздергиваю ремни на плечах и, опустив голову, быстро пересекаю площадь. Редкие прохожие обминают меня, но возле остановки я все равно врезаюсь плечом в старушку. Та, недовольно ворча, отходит под навес так быстро, что я не успеваю извиниться.

Перед глазами образ Марка, и я понимаю, что выжечь его будет невероятно трудно. Надоели эти мысли. Мне бы выбросить все из головы, потому что невыносимо больно. Сейчас бы маг памяти очень пригодился: вытереть все до чистого листа и жить дальше.

Набережная в получасе езды на машине от нашего района. Сажусь в маршрутку и, прижавшись к окну, стараюсь держать себя в руках. Но проклятые слезы все равно прорываются сквозь ресницы и скользят по щекам.

Незаметно для себя засыпаю. Последняя мысль о том, что я теперь одна, обрывается странным сном.

Марк подходит близко-близко. Я не вижу его глаз. Смотрю в грудь. Она вздымается высоко, и шумное дыхание свистит над ухом.

«Вика, прислушайся к себе…» – говорит он. Голос, будто из телефона: глухой и размазанный синтетическим шелестом.

Муж берет мои руки и, склонившись, целует в раскрытые ладони. Долго дышит и греет дыханием кожу. Будто вечность не прикасался. Вдыхает мой запах, прикрывает веки от удовольствия.

«Позволь мне все объяснить»… – не говорит, а думает, но я слышу.

Ить… ить… ить… Окончание закольцовывается в голове. Маршрутка резко останавливается, и я прикладываюсь виском о стекло.

Распахиваю ресницы и жмурюсь от солнца. Повернули на дорогу к центральному мосту, и теперь лучи безжалостно светят в глаза.

По местности вижу, что конечной ехать еще минут десять. Прикрываю веки снова, чтобы не уснуть, а спрятать слезы. Нечего людям видеть мою слабость. Благо, салон забит, и на меня никто не обращает внимания.

Рядом кто-то встает, зацепив мой рукав, и тут же другой пассажир занимает свободное место. Чувствую тепло, скользнувшее по локтю, и прикосновение к бедру.

Я отворачиваюсь в окно с огромным желанием провалиться под землю. Зря вышла на люди. Так тяжело держать эмоции и не разрыдаться.

Глава 5. Дай мне руку

Мы притормаживаем под мостом, и я встаю. Аким пропускает меня в узкий коридор между креслами. Пробираюсь к выходу, любовно прижав к себе рюкзак. Только сейчас понимаю, что взяла тот самый, который Марк подарил на восьмое марта. Хочется кричать, но я не стану. Во мне еще осталась гордость и сила, чтобы задушить в себе ненужные чувства. Я переживу это.

Аким оттягивает меня, прикоснувшись небрежно к талии, и пробирается между пассажирами первый. На выходе подает услужливо костлявую руку.

– Тебя что дома не кормят? – бросаю я недовольно, но принимаю помощь. Пытаюсь зацепиться хоть за что-то, что может отвлечь и заглушить мысли о Марке.

– Я сам живу, – отнекивается Кощей и тут же прячет сухую ладонь в карман легкой курточки оливкового цвета. – Пройдемся по берегу? Я знаю классное место, где удобно смотреть на воду. Тебе понравится.

Киваю и поворачиваю лицо к солнцу: перевалило за полдень. От слез щиплет щеки, и кожа кажется нагретой изнутри. На губах, как нарочно, разгорается неостывший поцелуй мужа. Кто мне Марк на самом деле? Трогаю пальцами лицо, чувствуя, как намертво прилипли ко мне его прикосновения. Не верится, что утром таяла в его объятьях, а сейчас ненавижу и хочу вырвать из себя, как чертополох. Закусываю пальцы, стискиваю ими губы.

Найдите мне лекарство от любви…

– Расскажи, Аким, чем ты занимаешься? – говорю я быстро, балансируя на высоких пискливых нотах вперемешку с хрипом. Жму кулаки до боли в косточках, чтобы отрезвить себя.

– Работаю на фирме оператором, – отвечает тощий, уводя взгляд на крыши одинаковых серо-бурых высоток. – Скучная фигня. Картон, бумага, фломастеры и всякая канцелярская мелочь. А еще синий экран. Ну-дя-ти-на.

И почему мне кажется, что он врет? Не подаю вида.

Серый высушенный асфальт приятно прогревает подошвы кроссовок. Мы идем по тротуару, что забирает влево и изгибается полумесяцем. Над дорожкой склоняются длинные косы ив.

Впереди вижу дерево, к которому прижималась прошлым летом, когда думала, что Марк умер. Жалела его. Боялась, что не увижу. До судорог. А он…

Прогоняю наваждение. Ветер встряхивает шевелюрой исполинского растения, и мелкие тонкие листья, раскрашенные лимонным желтым, пикируют вниз.

– Пойдем быстрей, – говорю я. Хуже воспоминаний может быть только воспоминание на каждом шагу. Все напоминает о Марке. Будто Вселенная надо мной издевается.

Аким странно лыбится, а затем подает острый локоть. Соглашаюсь на такое внимание, хотя тощий мне категорически не импонирует.

– Лучше ты о себе расскажи. Мы ведь виделись с тобой прошлым летом. Ты поменялась очень. Будто горишь изнутри – красавица. Как последний год прошел?

Сглатываю. Что-нибудь полегче нельзя спросить?

– С детьми занимаюсь в клубе. Гимнастика, танцы, балет, немного йоги.

Комплимент пропускаю мимо ушей. Больно надо. Кто поверит, что я красивая  с красными глазами и опухшими веками? Фальшь в каждом его слове.

– А я в детстве пробовал на бальные ходить, но не сложилось, – пожимает плечом Аким. – Ноги кривые, и руки не с того места растут.

Самокритика прелестная, только вот больше смахивает на подлизывание.

Я рассматриваю его профиль. Кого-то он мне напоминает, но никак не могу вспомнить. Или форма лица, или размах плеч… А может это выправка, как у солдата?

Нос у него, как у буратино: острый, дерзкий и чуть приподнятый на кончике. Подростковые прыщи сошли. Даже некий шарм появился во внешности. Но одет все так же безвкусно. Из-под широкой куртки, явно не его размера, выглядывает теплая рубашка в клетку. Джинсы цвета охры затертые и изношенные, с оттянутыми коленями. Зачем ко всему этому наряду черные туфли с острым носком напялил, непонятно?

Спускаясь по тропинке, мы направляемся к реке. Ветер дует в лицо, и в нем чувствуется еле заметный запах рыбы. По берегу растягивается кованое ограждение. Слева площадь, где сейчас шумят группы молодежи. Велики, ролики, скейты, чего только нет. А справа, в низину, уходит лесопосадка. Там забор и обрывается.

– Пойдем, – говорит Аким и направляет меня в густую тень под деревьями.

– Хватит уже ходить вокруг да около, – говорю я, отцепившись от него и отодвинувшись на безопасное расстояние. Грунтовая дорожка позволяет идти вдвоем. – Говори, откуда все знаешь? Ты же меня сейчас не просто так нашел. Ты в курсе, где Лиза?

Аким хмыкает. Резко так, будто крышку пепси открыли.

– Пока не знаю, но найду ее. Хочу этого не меньше тебя.

– Выкладывай, – приказываю, перепрыгивая через бордюр, что разделяет плиточную тропу и ковер из серого песка.

Пляж здесь тихий и пустой. Октябрь. Уже никто не купается: все сидят около воды на площади. Зачем идти в глушь, если можно повеселиться на чистых лавочках вместе с друзьями?

– Давай дойдем до… – Аким поворачивает корпус и показывает длинным пальцем куда-то в сторону. Какой же он вытянутый! Как спица. Даже выше стал, за время что я его не видела.

– А что там?

– Покажу.

И почему я ему не доверяю? Интуиция, как пчела, жужжит над плечом и заставляет меня сомневаться. Но я иду. Все равно делать нечего.

– Вика, ты знаешь о своем даре?

Поворачиваю голову. Да так резко, что деревья, кажется, изгибают стволы и наклоняются в одну сторону. Ворох мошек влетает в лицо. Это насекомые, или у меня перед глазами мир рассыпается?

– Не знаешь, значит. Ладно, – Аким идет чуть вперед и, раздвинув ветки кустовой акации, пропускает меня в нишу.

Между деревьями замерли несколько качелей. Одна высокая, парочка детских, а одна в виде лавочки – широкая с высокой спинкой.

Глава 6. Шик и блеск не всегда благодать

Через несколько часов мы, наконец, добираемся до места. Такси, вильнув бампером, вздымает тучу пыли. Из серого тумана выплывают кованые ворота и массивные белые колоны по бокам.

На миг замираю. Такой роскоши вблизи я никогда не видела. Разве что в театре оперы и балета. Но здесь все иначе.

– Чей это дом? – выдыхаю неосознанно.

– Не поверишь, – говорит Аким.

Я ухмыляюсь.

– Только не говори, что твой?

– Владелец Трио. Слышала о таком? – вижу блеск в прищуренных глазах. То ли радость, то ли гордость.

Главный Реньюер? Вот так новость!

Не могу удержать отвисшую челюсть, а слова застревают в горле. Киваю.

Аким склоняется к электронному дисплею и прикладывает большой палец. Я с удивлением наблюдаю, как распахиваются ворота. Не ожидала такого размаха.

– Он обучает темных? Они же непризнанные. Ты сам говорил в парке.

– Ой, Вика! – взмахивает сухопарыми руками Аким и приглашает войти.

Я осторожно ступаю по бетонным плиткам и не верю ушам и глазам.

Каблуки стучат тощего, будто отсчитывая секунды.

Аким, ехидно скалясь, говорит:

– Наши маги – настоящее оружие. Как ты думаешь, кто откажется от такой помощи? Или кто упустит момент привлечь подобную силу в свою армию?

– Но вас же запретили? Или я что-то не так поняла?

– Мы тесно сотрудничаем с обоими синдикатами. Просто так сложилось, что наши, некоторые, маги перешли грань. Вот их и отстранили, и решили для остальных скрыть наше существование. Я даже объясню почему…

Смотрю вдаль на двухэтажное здание и уже не слушаю Акима. Мысли в фарш, в глазах восторг. Это первое, что меня за сегодняшний день по-настоящему радует. Белые колонны, как зубы в ряд. Окна занавешены тяжелыми шторами и глядят на нас с высокомерной гордостью.

Я усмехаюсь от детской радости, что не могу сдержать.

Но первая же мысль, что Марку здесь тоже понравилось бы, встряхивает меня, и наплыв мерзких мурашек по телу отрезвляет. Скрип ворот почти сливается со скрипом моих зубов. Умела бы я чистить память, не раздумывая, прошлась бы магической белизной по болезненным блокам.

– Я тебе позже все расскажу. Ты сейчас просто не в состоянии понять хоть что-то, – говорит чуть громче обычного Аким. Будто повторяет не один раз.

Снова киваю. Иду за ним и верчу головой.

С двух сторон нас обнимают ровные и щербатые ряды береста. Кружевные мелкие листья уже частично опали – будто золотыми монетами усыпана земля. Маленький участок грунтовки перпендикулярен асфальту.

Мы проходим еще одни ворота, где кованый рисунок разворачивается перед взором, как черное солнце. А за ними площадь: невысокие подрезанные кусты невесты, несколько лавочек. Все это вокруг белоснежного памятника. Но разглядеть его не успеваю: мы идем дальше.

Стриженный газон насыщенного зеленого цвета устилает все участки, где нет бетона. Серый с изумрудным переплетаются, будто в косу, и, как лучи звезды, расходятся в стороны хозпостроек. За домами вдалеке вижу верхушки исполинских деревьев. Тянет хвоей и речкой: такой запах был у бабушки в деревне.

Мы подходим к длинному зданию, что растягивается в длинную гусеницу и заворачивает приземленным хвостом в сторону. Слева и справа тоже постройки, но не такие масштабные.

Щемит сердце от тоски. На миг кажется, что иду в логово змея. С виду все радужно и красиво, но стоит открыть дверь…

– Нравится? – вдруг говорит Аким, а я подпрыгиваю от неожиданности.

Зря я пошла с ним, зря согласилась. Его тень накрывает меня, будто хочет задушить. Предчувствие рассыпает по телу тысячи уколов мурашек. Лучше бы навестила родителей. Зачем поехала с едва знакомым человеком не пойми куда?

Отступаю. Неосознанно.

– Все в порядке. Идем, – Аким делает шаг в сторону и раскрывает передо мной массивную дубовую дверь.

Мне страшно. По лодыжкам ползет холод, обвивает, как уж. В голове пульсирует мысль, что не тому доверилась, а тело подается вперед, будто меня околдовали, и я делаю шаг через порог.

Мореное дерево не только на дверях и окнах, плинтусах и панелях, но и в запахе. Густом и плотном. Меня даже слегка пошатывает от резкой перемены воздуха.

Дверь за спиной захлопывается, будто крышка ловушки. Не могу отделаться от ощущения неправильности, и даже мысли о Марке отступают на второй план. То ли это срабатывает защита, и я просто пытаюсь отвлечься, то ли интуиция пытается меня предупредить, чтобы не впутывалась в новую игру. Да поздно. Мне хочется перемен. Хочется радужного будущего. Без мужа, что изысканно выкручивал мне суставы и смеялся, когда мне было больно.

Но перед глазами вздергивается картинка: наши объятия в душе. Рука Марка тянется к крану и включает мне воду теплее. На глаза с болью наворачиваются слезы. Как я ошиблась в нем? Как можно было так притворятся? Я же верила в его чувства. Ради него готова была на все.

Пол стелется мелким каменным рисунком под ногами. Хочется присесть и рассматривать, щупая завитушки, но я иду. Иду за Акимом, будто меня тянут за нитку. Едва ли вижу детали через мутное стекло слез, но иду.

– Вестибюль, – объясняет мужчина. – Там, – показывает на лестницу, перила которой выделяются на общем фоне красивой ручной резкой. Голова льва с раскрытой пастью, кажется, собирается меня глотнуть. – На втором этаже спальни. Здесь не все ученики. Большинство в другом корпусе, в глубине двора.

Меня смущают эти слова. Я что особенная? Почему меня сюда привел?

– А здесь руководство? – усмехаюсь. – Или элита?

Аким ведет плечом и, проходя по ажурной кафельной плитке, бесцеремонно стучит по ней каблуками.

– Мой кабинет, – тощая рука машет на дверь слева. – А там, – головой указывает вперед, – комнаты других учителей.

Глава 7. Старые раны

Комната встречает прохладой и слабым запахом ладана и свечей. Все это смешивается с ароматом дерева, что будто въедается в кожу. Слышу тонкий оттенок можжевельника. Я хорошо помню его: были у меня такие бусы. Но я их не особо носила на шее – держала на полочке, чтобы в спальне пахло.

Застываю на пороге, потому что с трудом представляю, как здесь проведу хотя бы минуту. Не по мне этот шик. Отступаю, но тяжелая дверь бьет по лопаткам и вталкивает меня назад.

Ладно. Уговорили. Все равно домой идти смысла нет. Ключа нет, да и желания тоже. А к родителям ехать я еще не готова. Мама расстроится, когда узнает, что мы с Марком расстаемся, а ей лучше не нервничать.

Комната двойная. Долго смотрю на широкую гостиную. Здесь шкаф с книгами, и у стены полукругом примостились кресла голубого цвета. Мягкий ворсистый коврик пастельных тонов под ними. Представляю, как уютно там сидеть и смотреть в распахнутое окно. Массивные шторы оттенка мокрой зелени прикрывают стекла высотой на всю стену, метра четыре высотой, разделенные тонкими деревянными перемычками. Все украшено ламбрекенами, фалдами, рюшами и защипами. Как в царских домах. Я такое видела только в кино.

Выглядываю на улицу. Широкая тропинка увлекает взгляд далеко под тень сосен. И сквозь темные шапки едва ли заметна река или озеро.

Чем же эти маги зарабатывают, что могут себе такое позволить? Но догадаться нетрудно, что некоторым политикам было бы очень выгодно сотрудничать с такими необычными людьми.

По темному паркету прохожу в комнату. Кажется, ничего особенного, но все равно не могу дышать. Перед глазами двуспальная кровать с огромной резной спинкой, застеленная синим жаккардовым покрывалом с золотой нитью.

На глаза наворачиваются слезы. Я не хочу тут быть. Не мое. Все какое-то чуждое и непривычное. Одиноко и пусто. А еще эти нежно-голубые шторы невыносимо напоминают глаза Марка.

Я присаживаюсь на край кровати и роняю голову на руки. Плакать больше не могу.

В рюкзаке вскрикивает телефон. Пронзительно и визгливо. Мелодия, что присвоена мужу, раньше казалась моей любимой, а теперь… Отбрасываю на пол рюкзак в надежде, что мобильный разобьется, и заваливаюсь на кровать. Музыка продолжает запевать, как нарочно, усилив громкость.

Сквозь мутное стекло слез проступает резьба по деревянному плинтусу, а на потолке раскрывается необычайный рисунок. Долго рассматриваю, но так и не могу сложить картинку. Что там нарисовано? Даже отвлекаюсь от звонка и пытаюсь разгадать. И, когда телефон, наконец, замолкает, резко встаю.

Удалю его номер и заблокирую. Чтобы больше не тревожил.

Яростно роюсь в боковом кармане и не могу поймать трубку, будто не хочет она лишиться важного. А я не могу. Мне нужно это.

Палец замирает над кнопкой «удалить». А вдруг я ошиблась? И стоит телефону завибрировать снова, я швыряю его в стену.

Темный пластик разлетается на мелкие части. Корпус скользит прямо мне под ноги и замирает разорванным нутром кверху. Все. Нет больше прошлой жизни. А боль пройдет. Я знаю. Как прошла она после насилия…

Встаю так резко, что на миг темнеет в глазах. Из комнаты выходит еще одна дверь – нахожу там роскошную ванну на постаменте. Но уже не удивляюсь, и меня это не радует. В сердце бы дыру залатать, не до комфорта сейчас.

Фаянс умывальника белоснежный. Холодный. Скользкий. Умываюсь холодной водой и слышу в голове голос Марка:

«Дай мне объясниться»…

А потом вижу прищуренный взгляд тирана, когда нашла документы на балконе. Помню крепкие руки, что тащат меня через зал, а затем грозный голос… Помню лес и магическую привязку кольца, когда по одному желанию Марк протаскивал меня по земле к своим ногам. Даже искать меня не нужно было. Щелкнул пальцем, и вот я – приползла на карачках. Помню пощечину за то, что сбежала. Помню Даню, что кричал, разрывая мне сердце, а муж шантажировал здоровьем ребенка и заставлял меня раскрыться… Хотя. Я. Не. Представляла. Как! А еще подвал. Я все помню. И забыть не могу. Оно будто гнойник – рвануло.

Пусть некоторые вещи Марк объяснил мне позже, когда Марина нас вытащила из деревни. Сказал, что подстроил все – даже гопников в переходе, но это его не оправдывает. Да, и Данька получил хорошенькую сумму за актерскую игру. И остальные моменты Вольный усугублял и пережимал, чтобы вывести меня на нужной силы эмоции. Но разве это человечно? Разве можно после этого любить и притворяться, что ничего не было? Я мучилась, плакала, когда он не приходил в себя после пожара и искренне любила его таким какой есть. А он стер это. Значит, остальное еще страшней, чем то, что осталось. Марк пользовался мною. Стоило узнать, что раскрываюсь я лучше от совершенно других эмоций, а точнее – от секса, он стал давить на больное: на мою любовь к нему. Пользовался и вытирал ноги, брал свое и мучил, мучил, мучил... Не отступил от задания и поплатился. Блок в моей голове был мощнее, чем Вольный думал.

Вздрагиваю, когда вижу перед глазами его сломанное тело и черную юшку из носа.

И сейчас будто снова переживаю эти моменты. Становится так плохо, что я не могу больше дышать. Умываюсь, растираю щеки, губы, веки и смываю остатки его прикосновений. И запах, который въелся в каждую клетку моей кожи. Запах Марка. Любимый и ненавистный.

Заношу кулак, чтобы вмазать в зеркало и размозжить это отвратительное отражение. Медные волосы свесились по бокам и прикрыли уши. Губы припухшие от поцелуев, а в глазах ярость и отчаяние.

Как взять себя в руки?

Заставляю себя вывалиться из комнаты, затем на ватных ногах бреду в коридор. Нужно идти к людям. Это поможет отвлечься от мыслей и воспоминаний. Да хоть к Кощею, хоть к Лешему – неважно.

По памяти нахожу коридор. Дальше иду по интуиции, прислушиваясь к звукам. Голоса слышны только, когда прохожу стеклянный купол и попадаю в круглый вестибюль. Здесь чувствуются запахи: выпечка, жареное мясо, узвар из сухофруктов. Аппетитно. Но с такой горечью, что поселилась у меня внутри, боюсь, не пойдет еда.

Глава 8. Что ты помнишь?

Ноги подкашиваются, и я, зацепившись за табурет, падаю на пол. Следом летит стул и со всего маху ударяет меня по косточке.

Отползаю назад и, неуклюже поднявшись, вылетаю по пройденному минутой ранее пути, где натыкаюсь на Акима.

– Что такое? Чего ты, Вика?

– Там! Игорь, – ошарашенно говорю я, неосознанно вцепившись в предплечья Кощея. От него разит сыростью и прелой бумагой.

– Крылова, так это же в прошлом. Или все еще теребит душу? Сверилов – темный маг и тоже здесь учится. Я не могу его вышвырнуть из-за того, что у вас когда-то что-то было.

– Было? – я скриплю зубами и, отодвинувшись к стене, сжимаю кулаки. – Было?!

– Да мне все равно. Я свечку не держал и не собираюсь. Мне важен результат на занятиях. С чувствами и прошлым разбирайтесь сами.

Я молчу. Не стану унижаться и кричать на весь мир, что этот конченный со мной сделал. У меня еще осталось  уважение к себе. Тем более, полтора года прошло. Должна была забыть, да не смогла. Не подавала на него заявление. Страшно было и стыдно. Думала, что сама виновата – дала повод. Искусила. Как сейчас доказать обратное?

– Я ухожу! – бросаю гневно и направляюсь на выход, но Аким хватает за локоть. Больно сдавливая, говорит:

– Не отпущу в таком состоянии. На тебе лица в маршрутке не было, а я ведь знаю, что произошло. Не сталкивайся с белобрысым, вот тебе мой совет. Или вернешься к мужу? Он ведь издевался над тобой намного изощренней, изысканней, как могут только ублюдки. Так ведь?

Я взрываюсь. Нет больше сил терпеть этот фарс.

Оттесняю тощего к стене. Откуда только силы взялись? Он неприятно хрипит, а я успеваю зажать его горло. Вот-вот и хрустнет костлявая трахея. В следующую секунду наваливается слабость. Меня качает, бросая на стену плечом, и отнимает пальцы, будто кувалдой грохнули по рукам.

Приседаю на одно колено и гляжу на узор плитки в вестибюле. Вот и рассмотрела. Перед глазами все плывет. Нет слез, нет мыслей. Только боль, что проламывает кости и разрывает изнутри на мелкие лоскуты. Кажется, я падаю так низко, что сейчас лоб врежется в плитку, и я растекусь кровавым киселем по полу.

– Вика, тише, – Аким склоняется и помогает встать. – Пойдем. Твои эмоции зашкаливают, но идут не в ту степь. Примени их к учебе, и тебе станет легче. В школе нет принуждений, расписания или домашних заданий. Здесь только твое желание научиться управлять даром.

Хочется плюнуть ему в лицо. Так он мне неприятен. Но я киваю и бреду за ним, как покорная овца. Мы поднимаемся по ступенькам, и каждый шаг для меня, как провал. Рывок в бездну. Перед глазами горит и плавится мир. Мне нет места в нем. Чувствую опустошение и разочарование.

– Крылова, ты, что ли? – на лестнице нас догоняет Игорь.

Отступаю к стене и холодею. Безмолвно кричу, отворачивая лицо. Кусаю губу, чтобы сдержаться и не наброситься на этого урода. Нужно забрать вещи и просто сбежать.

– Сверилов, иди занимайся, – чеканит Аким в сторону белобрысого, а мне показывает на дверь. – Заходи, Вика. Поговорим.

– О чем? Я не останусь здесь. Ни за что!

Игорь мнется и поглядывает на меня так добродушно и искренне, будто ничего не было. Будто он не терзал мое тело полтора года назад, утоляя свой похотливый голод. А потом Марк… Как я вообще мужчину подпустила к себе, не понимаю. Воротит от всех! И меня чуть ли не выворачивает наизнанку от чистого и ухоженного лица насильника. Он правда делает вид, что все прошло незаметно? Урод! Не было? Как же! Если бы не Артем, я бы не выжила. Если бы не младший Вольный, выкинулась бы из окна. Это он меня спас: пришел тогда, взял обещание идти дальше. И я будто даже сейчас живу по его приказанию. А Игорь потом приходил в клуб и делал вид, то ничего не произошло. Не подала заявление? Умница-девочка. Зачем шумиху поднимать из-за ерунды! Ну, приласкал чуток агрессивно, многие бабы любят такое. Падло! Мразь! Тварь!

Сжимаюсь. Сейчас убью его и не моргну. Все равно у меня ничего светлого не осталось в жизни. Марк – предал, Лиза – пропала, брат – не брат мне вовсе. Ради чего жить?

Кощей взмахом показывает Игорю «уйди» и заталкивает меня в комнату. Силой усаживает в голубое кресло у окна. Я вскакиваю, но тут же падаю, будто придавлена камнем.

Аким выставляет перед лицом указательный палец и угрожающе трясет.

– Крылова, прекрати! Я могу не только обездвижить, но и вырубить тебя на несколько суток. Не доводи!

Что мне остается? Киваю, соглашаясь выслушать.

Через какое-то время остываю, будто не сама, а помогает кто. Сердце замедляется, и дыхание выравнивается.

– Все? Легче немного? – Аким сжимает мое плечо и заглядывает в лицо.

Киваю, а сама продумываю путь отступления. Что-то мне это не нравится. Уеду к родителям, как только выберусь наружу. Главное, из этой тюрьмы вырваться, а там до ворот и на дорогу…

Тощий застегивает верхнюю пуговицу фланелевой рубашки и присаживается напротив. Долго мостится и ерзает, а потом закидывает ногу на ногу и поднимает стопу высоко на колено. Вольготно чувствует себя,  словно он здесь хозяин.

– Лиза еще важна для тебя? – сощурившись, начинает Кощей.

– Да, – отвечаю, не раздумывая.

– Так вот. Ты единственная, кто видел суггестора вживую. Помнишь, что-нибудь об этом? – Аким складывает горкой пальцы и накрывает ими тонкие синеватые губы.

– Обрывки только.

– Что ты помнишь последнее? – интересуется маг, не убирая пальцы. Звук голоса получается глухим и смазанным.

– Ранение Яна в квартире и Лизу, которая вытолкнула меня в коридор, – прячу лицо в ладони. Эти воспоминания тяжелые. Я тогда не могла разобраться в себе. Любила Марка, симпатизировала Яну. Пыталась вычеркнуть Вольного из себя, чтобы остаться с Зимовским. Что потом произошло? Меня вдруг осеняет: – А при чем здесь суггестор? Ты же тоже маг. Найди Лизу своими силами, – всматриваюсь в бледное лицо Кощея и снова перекашиваюсь от неприятия.

Глава 9. Возвращение

Марк

Лечу домой, как сумасшедший. Вика не отвечает на звонки. Сердце и душа воспаленные, не на месте и горят. Что-то случилось!

Квартира встречает глухой тишиной. Вязкой и засасывающей. Зеркало показывает мой растрепанный вид и опухшие веки. Не выспался, устал, а под ребрами настоящий ураган уже третий день.

Да, вымотали меня телепорты на Кируан. Но там было важное дело: не мог отказать друзьям, хотя снова пришлось соврать Вике. А еще перед вылетом пытался ей набрать, а она сбросила вызов и после ни разу не ответила. Трое суток, как на иголках танцевал. Беспокойство съело каждую прожитую секунду.

Мечусь по квартире. Волосы лезут в глаза от резких движений. Провожу по ним вспотевшей ладонью и закидываю назад. Давно бы состриг, чтобы не мешали, но жене нравятся. Где же она?

Воздух качается мелкой россыпью точек на свету. В окно заливается вечернее солнце. В комнате не чувствуется жизни, будто сердцебиение дома остановилось. Квартира отвечает мне глухими шлепками подошв и тихим стоном холодильника в кухне.

Бегаю из комнаты в комнату и не чувствую запаха Вики. От волнения сводит скулы и хрустит эмаль. Может, к родителям уехала? Набираю номер, присаживаясь на диван. Пока жду звонка, запускаю пальцы в волосы и деру пряди на висках. Долго не отвечают. Уже собираюсь дать отбой, как слышится уставший голос Викиной мамы:

– Марк, хорошо, что ты позвонил, – даже не здоровается. – У Вики недоступный телефон уже третий день.

Я падаю. Куда падаю, не знаю. Но падаю так стремительно, что не могу сделать вдох. Карусель кружится, и в реальный мир меня возвращает громкий голос:

– Марк! Ты тут?!

– Да, тетя Эля, – заикаясь, бормочу. – Она, видимо, в гости уехала к Зимовским. Телефон, возможно, дома забыла, а он разрядился. Я только с командировки вернулся, даже переодеться не успел.

– Я не смогла никому дозвониться, – сокрушается Викина мама. – Марк, у меня нехорошее предчувствие. Найди Вику, прошу тебя.

– Найду, – отвечаю, а у самого в горле застывает ледяной ком. Последнее выдавливаю через хрип: – Обещаю.

Отключаюсь.

Несколько секунд перевожу дух, но не могу его угомонить. Тревога путает мысли. Сердце грохает в груди, будто колокол. В ушах шум и треск почти как после аварии.

Тяжело вспоминать те моменты. Мнемоны не рассчитали силы, и мы врезались в грузовик, а потом несколько раз перевернулись и вылетели на встречную. Чтобы Вика выжила, я переключил на нее всю магию, едва дотянувшись сквозь кашу тел. Затем вытащил девушку из маршрутки. Даже не заметил, что мои ребра перетерло почти в фарш. Как выжил, не представляю. Как двигался – тоже. Только на улице рухнул, прижимая к себе тоненькую Вику, а очнулся уже в палате после операции. Повезло, что Зуев был нашим магом под прикрытием, иначе провалялся бы я в реанимации… если бы вообще встал.

В больницу заранее была внедрена Марина – лекарь, но она выдохлась на Крыловой: слишком много Вика получила увечий. Я настоял, при любом исходе прежде всего убедиться, что с девушкой все в порядке. Царапины и пару трещин на ребрах оставили для реалистичности, но это уже ее жизни не угрожало. Это было подписано в договоре, и Маруська не могла пойти против. Мне нужны были гарантии, что объект не пострадает, и шеф дал добро.

«Объект» – звучит, как издевательство. Уже тогда я, словно чувствовал, что мы с Викой связаны. Уже тогда я понял, что дело будет непростым, и кто-то явно хотел избавиться от нас одним махом. Теперь-то мы знаем заказчика.

Марина срочно вызвала Лизу из враждебного тогда синдиката. И Зимовская подлатала меня после операции, но вмешалась в процесс задания. Но случилось, как случилось. Не хочется об этом вспоминать.

Как я был зол, после того как очнулся! Жутко. Остро. Рычал на всех. Если бы не ребра, придушил бы половину врачей и медсестер. Но нельзя было раскрываться, потому план был выполнен почти до конца. Я притворялся настоящим пациентом, тем более, мне пришлось пару дней ждать пока Маська меня долечит. Маги довольно слабые и резервы сил не безграничные.

Что меня злило больше всего? Бессмысленная гибель людей. Я – бесполезная тварь: смог спасти только себя и… задание, то есть Викторию. Я тогда так думал.

Тру лицо и чувствую, как жидкий огонь бежит под кожей. Ненавижу эти воспоминания. Под покровительством Суггестора теперь ничего не могу забыть. За год так и не понял, зачем я ему сдался. Вопросы прибывали быстрее найденных ответов. Хорошо хоть Медди помогли. Зуев и Пестов решили, что ей не время раскрываться: созреть нужно, да и надо решить, что делать с явной принадлежностью к темным. Они считали, что Вика, возможно, станет Рэньюером или Мнемоном, если выждать нужное время. Потому что Маттеров изначально не бывает: они переучиваются из готовых магов. Как получилась Вика, трудно представить. Пока никто не знал ответа.

Вот так несколько лет главные маги позволили нам пожить в удовольствие, но теперь счастье закончилось. Я чувствую.

Набираю шефа.

– Слушаю, – проговаривает скрипуче Пестов. Сразу представляю его змеиный прищур и шрам на шее. Да, хитрый он и коварный, но своих людей не бросил и бился плечом к плечу с молодыми и неопытными магами в Северном.

– Где Вика? – гаркаю неуважительно.

– Как это где? – переспрашивает шеф и ругается в сторону матом. Он понимает, что я не злился бы просто так. – Вольный, найди ее сейчас же! Сутки даю. Ты знаешь, чем это грозит.

– Издеваетесь? Как я должен найти, если не представляю, что случилось? Вы же обещали, что обеспечите охрану. Кольцо не чувствует ее. Где ваши маги, что должны были за Викой следить?! Охранять! – вскрикиваю. Жар обдает щеки и льется в голову.

Глава 10. Если друг оказался вдруг

Дверь в квартиру Яна приоткрыта.

Залетаю, не разуваясь. Бардак. В нос ударяет стойкий запах спиртного, сигарет и грязной одежды. Повсюду раскидано шмотье: вонючие носки и рубашки свалены в углу в бесформенную кучу. На журнальном столике пустые упаковки из-под орешков и разорванные коробки с надписью «pizza». На полу штук десять-двадцать пивных бутылок. Какие-то стоят солдатами, а часть раскатались по нечистому линолеуму.

Подбиваю неровный строй носком туфли. Стекло звенит и раздражает.

Ян сидит на диване в трусах и майке. Вот это новость! Всегда идеально одетый с иголочки друг похож на законченного алкоголика.

– Зима, где Вика? – спрашиваю коротко и злобно.

Он прячет лицо в ладонях и едва заметно мотает головой. У меня по спине ползет стойкое ощущение предательства.

Подхожу ближе и наклоняюсь.

– Ян! Что случилось? Где. Моя. Жена?

Зима опускает руки и, вцепляясь в обшивку дивана, виновато прячет глаза.

– Прости, Марк. Я вернул ей память, – выпускает со вздохом.

Реакция опережает мысли. Подлетев, заряжаю ему кулаком в глаз. Зима заваливается набок.

– Бей, – хрипит он и не защищается. – Я виноват, я знаю.

Замахиваюсь снова, но кулак застывает у его щеки.

– У тебя ведь не вся память была, Ян! Сволочь! Ты совсем, что ли? За-аче-е-ем?! – говорю так громко и яростно, что изо рта вылетает слюна. Волосы падают на глаза, и я знаю, что у меня сейчас обезумевший вид.

– Мне пришлось, – стонет Зима и трет разбитую бровь и прикрывает затекший глаз.

Хватаю его за грудки и тяну вверх. Крупный Ян поддается. Его руки падают плетьми вдоль тела.

– Говори! – трясу, как сломанную куклу. Каштановые волосы выбираются из слабого узла и накрывают высокий лоб друга. Глаза блестят, как стекла. – Сука, говори! Ты же знаешь, что без меня ей не вспомнить остальное! Ты знал и все равно сделал! Это подло! Кто тебя надоумил?! Говори же, сволочь!

Не могу успокоиться. Швыряю его в проход между диваном и столиком. Зима не сопротивляется. Как пакет с мусором, влетает головой в ножку стула и сносит плечом пустые бутылки. Привстает на локтях и неуклюже перебирается вперед.

– Можешь убить, мне только легче станет, – говорит Ян горько. – Я искал ее. Три дня! Облазил весь город. Злота, тварь, как всегда – не дозовешься. Ма-а-арк, я никогда бы этого не сделал, если бы не нужда! – кричит он и, упираясь спиной в стену, подтягивает к себе колени. Похож на испугавшегося темноты ребенка.

Меня перекашивает от нелепой жалости. Убью!

Я подлетаю, готовый снова ударить. Горю и плавлюсь. Без последнего кусочка памяти Вика будет ненавидеть меня и никогда не примет. Гнев застилает глаза багровой пеленой. Буду лупить Зимовского ногами, пока не захрипит в предсмертных конвульсиях.

Еще рывок, и я уже готов к последнему шагу.

– Лиза пропала. Боюсь, что убрали ее, – говорит Ян и поднимает окровавленные глаза. – Мне нужен был суггестор.

Замахиваюсь. Ян опускает голову, позволяя волосам закрыть лицо, и готовится принять удар. Отступаю. Понимаю, что не смогу больше бить.

Трещит стена над его головой, и лопается кожа на моем кулаке. Знаю, что друг не предал бы нас. Не поступил бы так с Викой, ведь она для него тоже много значила. Случилось что-то серьезное, и взгляд Яна не врет.

Отодвинув ногой неопознанный хлам, падаю рядом. Ударяюсь затылком о стену, отчего перед глазами разлетаются разноцветные мотыльки.

– Выпить есть?

– На столе, – Ян показывает взглядом в сторону кухни.

Тяжело поднимаюсь и пробираюсь через завалы.

Глава 11. Двое – уже больше одного

Здесь тоже творится беспредел: посуды чистой нет, мойка завалена, мусор просыпался из ведра, на столе еще одна стоянка пустых бутылок. Среди них откапываю початый коньяк с пятью звездами на этикетке. Долго копаюсь в ящиках в поисках чистых стаканов. Решаю, что помыть будет быстрей.

Ополаскиваю руки, смывая кровь: сильно разбил косточки о стену. Быстро читаю ключ лечения, и раны затягиваются, а гематома растворяется, не успев проявиться. Выдраиваю засохшие стаканы. Для Яна достаю из морозилки кусок мяса и, снимая на ходу с сушилки полотенце, возвращаюсь в зал.

Протягиваю Зиме замотанное мясо.

– Извини, лечить не буду. Сам, будь добр.

Он мотает лохматой головой и, приложив холодный куль ко вспухшей брови, откидывается на стену.

– Пусть. Сил не осталось ни капли, все на поиски сестры и Вики потратил.

– Зима, – горько усмехаюсь я, – тебе надо женщину завести. Без Лизки ты пропадешь.

– Мне вон Вика нравилась. Поделишься? – прыскает он.

Знаю, что шутит, но все равно стреляю ревнивым взглядом. Он отвечает коротким хохотком.

– Что делать будем? – разливая коньяк, спрашиваю я. Замечаю, как дрожат руки. Первый стакан опрокидываю в горло, второй протягиваю Зиме. – Может, Лизка с Артемом? Ты с ним связывался?

Ян раздраженно ведет плечом.

– Это ты еще не знаешь, – делает глоток и откашливается. – Подай, там орехи еще остались, – тычет пальцем в гору мусора на столе.

Бросаю на Яна скептический взгляд, но запускаю руку и брезгливо выуживаю полпачки арахиса.

– И что я еще должен знать? – говорю настороженно. Сюрпризы надоели, если честно.

– Они же расстались. Лиза на следующий день пропала.

Вот это новость. Брат жениться собирался. С чего такие перемены?

– Давно? – прожевывая орех, наливаю себе добавки спиртного. К моему жару добавляется новый.

– Послезавтра неделя будет, – Ян хрустит арахисом и чмыхает носом. Поочередно прикладывает к гематоме то стакан, то лед. Он совсем на себя не похож: как последний бомжара.

– Вы совсем придурки с Артемом? Почему мне, нам, не сказали?

– Лиза просила не беспокоить, чтобы Артему не напоминать и не наступать на больное.

– Ну, друзья-а-а, однако. А Вика где?

– У тебя же кольцо: тебе видней, – показывает на мою руку Ян.

– Нет связи. Она же знает, что за три километра я ее не найду. Если захотела спрятаться, то уехала подальше. Нашел время, когда память возвращать. Друг, называется!

Зима поворачивается и протягивает пустой стакан для добавки. Я вижу отчетливую сеточку капилляров на его белках.

– Когда ты спал последний раз? – в уме прикидываю, сколько ему надо для отдыха. Такого времени у нас нет.

– Не  помню, – Ян выливает второй стакан коньяка в рот и швыряет его в проход. Из коридора слышится звон. На фоне мусорных гор мелкое стекло переливается блеском звезд.

– Как все запущено, – отрезаю я. – Надо Злоту искать, – громко ударяю стаканом о стол. – Поднимайся, Ян.

Он мотает головой.

– Сил нет.

Подхожу и нависаю над ним. Густая тень накрывает его лицо.

– Ты встанешь сейчас и пойдешь со мной, или я тебе фингал под другим глазом нарисую. А потом еще пометелю так, что родную бабушку не вспомнишь. Ты заварил эту кашу, потому я от тебя не отстану.

Ян смотрит на меня горестно, виновато, но не боится. Знает, что для меня это слишком много значит. Знает, что без Вики я – пустое место.

Долго встает, цепляясь пальцами за стену и мебель. Шатаясь, идет в ванную и глухо бормочет:

– Сейчас, только штаны напялю.

Вижу, что идет босыми ногами прямо в стекло.

– Стой, придурок! – подбегаю и тяну его назад.

Ян, едва устояв, приваливается к стене и своей тяжелой тушей прижимает и меня к ней.

– Марк, легче убить меня, – шепчет он вялым языком.

– Я сейчас так и сделаю, если ты не пошевелишь задницей и не возьмешь себя в руки! И заведи себе женщину, наконец! Засрался по самое не могу.

Он усмехается.

– Видно не судьба.

Отвожу его в зал. Мы на пару сбиваем углы плечами и почти переворачиваем столик с мусором.

– Не прибедняйся, Зима. Что нет кандидаток? Ох и переборчивый.

Никогда не задумывался, почему Ян всегда один. Неужели Вика так запала в его сердце, что на других и не смотрит? Прищуриваюсь.

– Увижу, что к жене моей заливаешь, будешь без зубов ходить. Никакие лекари не помогут. Понял?

Ян ржет, как конь, и кулем падает на диван. Успокаивается долго. Смех плавно перетекает в сип, а потом взрывается храпом.

Даю поспать ему ровно час. За это время убираю стекло и скидываю хлам в мусорные пакеты. От мобильного горят уши. Перезваниваю всем, кого знаю. Возможным и невозможным друзьям и знакомым Вики. Набираю Верхнему. Он отсылает меня, сказав, что еще ничего не выяснил.

Знаю, что Зима просто так не проснется. Тут хоть ведро ледяной воды вылей на него – вырубился до утра. А времени все меньше. Я боюсь, что за три дня любимая натворила дел и влезла в неприятности. Сердце не успокаивается и не успокоится, пока не обниму Вику, пока не услышу родной голос.

Подхожу к дивану и кладу пальцы на виски Яна. Настраиваюсь. Знаю, что это очень больно, но иначе никак.  Пускаю в его сознание слабый разряд энергии. Зима вздергивается. Я предусмотрительно отскакиваю к балкону. Надо было чуть сильнее шмальнуть, в виде расплаты за проступок. Ладно, пусть живет, а то потом дня три головной боли обеспечены.

Его трясет несколько секунд. Ян успевает задеть ногой стол, и отшвырнуть его к стене, а рукой вмазаться в подлокотник.

Глава 12. Я помню тебя

Вика

Как я ошиблась. В Марке и себе, в друзьях, в магической школе, куда попала, казалось бы, случайно.

Последние дни меня преследует ощущение, что все подстроено. Аким что-то скрывает: это видно по его ухмылке и прочитывается в сощуренном взгляде. Он ко мне почти не подходит, но обещание – держать Игоря на расстоянии, выполнил. Чем он его занимал, я не знаю, но белобрысого я видела только раз и то мельком.

Три дня у меня все валится из рук. Естественно, ни одного проявления магии у меня нет. Я с трудом верю, что мне говорят правду. Какой из меня маг? Шут. Запираясь в своей комнате – просторной и широкой, я все время задыхаюсь, будто меня сдавливают тиски. Ненавижу это ощущение мнимой свободы: казалось бы, никто не держит, но я чувствую себя в плену. Почти так же я чувствовала себе после приезда домой из больницы, пока не разоблачила Марка. И что? Теперь я снова в ловушке? По собственному желанию?

Со мной занимается маленького роста мужичок. Лысоватый, с пивным брюшком, в меру строгий, но голос у него мягкий и добрый. Я ему даже доверяю. Только имя никак не могу запомнить, такое заковыристое – язык сломаешь.

А еще Аким дал мне маленький плеер со встроенной колонкой и позволил танцевать, сколько мне захочется. Одежду принесли в первый день: поначалу мне было непривычно в черном, но потом я перестала обращать внимание. Лишь бы душа не болела, шмотки – это такая мелочь.

Каждый день на рассвете я бегу на реку и занимаюсь, пока от усталости не начинают трещать кости, и нёбо от обезвоживания не раздирает, будто наждачкой. Нагрузка и постоянная занятость отвлекает от тяжелых мыслей, заряжает бодростью на весь день, но… Не спасает меня ночью.

Марк приходит. В каждом сне, иллюзии, мороке и дреме. В каждом вдохе и выдохе. Будто издеваясь. Молчаливо стоит у изголовья кровати и смотрит на меня холодными глазами. Смотрит на меня, а мне кажется, что сквозь, куда-то далеко, словно не видит.

Я ненавижу его, но так хочу прильнуть к разгоряченному телу. Пролистываю в воспоминаниях наш каждый поцелуй, каждое объятие. Неосознанно. Ныряю в пучину боли с мыслями и не могу себя спасти. Не могу себе этого простить.

Утром просыпаюсь с искусанными губами и опухшими от слез глазами. И снова иду себя изнурять. Будто мышечная боль меня спасет от реальности. Я ошибаюсь.

Три дня, а мне казалось, что проходит вечность, и женщина в зеркале – это уже совсем не я, а испуганная, серая и загнанная мышь, которая чудом спаслась из лап кота, но смертельно ранена и понимает, что ей уже не выжить.

Я буду долго от Вольного очищаться, осознаю это, но иного пути нет. Потому и пытаюсь сконцентрироваться на занятиях, хотя получается отвратительно. Смогу раскрыть свой дар, как говорит Аким, и тогда все вспомню, а, может, и смогу забыть. Что лучше?

И что я буду уметь, когда стану магом? Страшно ли это: быть не такой, как все? Мне страшно. Я даже не знаю, хочу ли я этого. Больше нет, чем да.

Исполинские сосны сегодня скрипят по-особенному. Кажется, они разговаривают между собой. В верхушках слышно, как трещат сороки и воробьи. Утром мне нагрузки показалось мало, я решаю еще вечером выйти на берег озера.

Знаю, что наступит завтра, и Марк вернется в пустую квартиру. Меня подкашивают эти мысли, подсекают и заставляют вцепиться охладевшими пальцами в шершавую кору. Неизбежность завтрашнего дня накрывает меня. Вдох. Выдох. Не помогает.

Поднимаю голову, глотая соленый вкус крови: снова губу прокусила. В зеркало уже смотреть страшно – живого места нет. Одна девочка из магов хотела полечить меня, видимо, по доброте душевной, но я шарахнулась от нее и отказалась. Не нужна мне помощь. Пусть лучше тело болит, чем душа.

Гляжу перед собой, размазывая кулаком выступившие слезы. Красивое место. Невероятное. Синяя гладь спокойная по вечерам, так и хочется окунуться. Но вчера сильно похолодало, и купаться смог бы только морж или сумасшедший. Типа моего тренера, имя которого я не помню – не то Ирон, не то Илирон Александрович. Ну, хоть отчество запомнила. Так смешно было наблюдать, как утром, после легкой пробежки, он окунается в холодную воду, забавно потряхивая пивным пузом и короткими руками. И убегает в поместье, болтая головой с редкими волосами на затылке. Потешный он, а для меня хоть какое-то отвлечение.

И я смешная, что не могу никак совладать с собой, и Марк все время стоит перед глазами. Светлолицый, длинноволосый, с синими, как вода в озере, глазами. Люблю его и ничего не могу с собой поделать. Черная эта любовь, причиняет острую боль, и избавиться от нее мне не под силу. Пойти что ли тоже окунуться? Нырнуть и не выплыть.

Сейчас закат, и я на берегу одна. Я ни с кем не знакомилась и не общалась, только внимала учителю и выматывала тело. Мне не нужны друзья. Не хочу ни с кем сближаться. Тем более, я здесь не собираюсь задерживаться. Побуду, пока мне станет легче. Они все – проходящий этап. Да и боюсь снова оступиться, довериться не тем людям.

В столовой всегда сажусь на последний ряд в глухом углу. Ем, опустив низко голову, и слушаю веселые разговоры молодых магов.

Все они раскрытые, некоторые работали с Мнемонами и Рэньюерами. Оказывается, после событий в Северном синдикаты объединились. Часто слышу это название. Говорили, что там был страшный бой, в котором содружествам пришлось пойти против сильного темного мага. Но кто был этот темный, никто не уточнял. Говорили, что сразили его. А еще смеялись, что мы – Маттеры, вроде как вне закона, и за пределами усадьбы нам грозит очистка, и судьба инмага. Кто это такие, я не поняла, а учитель мой отнекался, сказал, что рано пока мне знать. Вот когда перейду, тогда и объяснит, если перейду вообще. Его пробирали сомнения, как и меня, в прочем.

Что мне показалось странным? Трио содержал эту усадьбу и обучал Маттеров. Получается, шел против своих же установок? Обманывал всех. Я – пешка в чье-то игре, жаль только, что не понимаю правил, но иногда и у пешки есть шансы стать ферзем.

Глава 13. Темное прикосновение

Ловлю в темной воде свое отражение. Я – тлен. Густая сизая тень. Даже волосы поблекли и вместо яркой меди, стали буро-зелеными.

Скидываю черный трикотаж и бросаю его на прибрежный песок. Холодный ветер скользит по коже и поднимает на руках мелкий волос. Не раздумывая, прыгаю с берега в одном белье.

Стрела ледяной воды пронзает тело и застилает видимость пеленой. Выныриваю.  Темень перед глазами почти сливается с грифельного цвета горизонтом. Полоски багряного уходящего солнца кажутся кровавыми потеками.

Согреваюсь быстрыми движениями. Плыву на середину озера, не думая о последствиях. Поглубже, подальше.

Но от себя не убежишь. Сердце сжимается, и меня накрывает истерикой. Я хочу к Марку. Невыносимо хочу его увидеть. Хоть одним глазком. Хоть краем уха услышать мягкий бархатистый голос, хоть клеточкой кожи прикоснуться.

Воздух выбивает из легких, и я ухожу под воду. Над головой смыкается чернь. Лед и пламя борются во мне, но меня же изнутри и пожирают. Я не знаю, чего хочу больше. Сгореть или замерзнуть.

Внезапно моей ноги касается что-то крупное и теплое, будто пальцы вцепились в лодыжку. Я одергиваюсь и резко выныриваю. Плыву к берегу. Это приводит меня в чувства. Может, рыба или водоросли?

Оборачиваюсь. На улице значительно потемнело. Сколько я плавала? Сколько находилась под водой? Мне кажется, что прошло несколько секунд, но не может же солнце так быстро сесть?

Как странно быть на грани иллюзии. Я потерялась. Давно уже. Некому меня направить, включить маяк, осветить путь к истине и правде. Нет Марка, который спасал меня своей добротой и теплом. Он исчез. Теперь я не знаю, как его воспринимать. Какой мой муж на самом деле? Зачем ему так долго притворяться? Зачем угождать мне? Даже в то утро его внимание не походило на фальшь. Разве можно так натурально играть?

Отплываю в сторону, рассматривая темное небо. Это беспокоит меня. Сумерки не наступают за полминуты. Я же не сумасшедшая, знаю, что я видела и когда. Небо на горизонте едва озаренное багровым, остальное густо раскрашено индиго с разломами серого и бирюзового. Будто рваное полотно ткани. Россыпь звезд мерцает и кружится, а у меня сводит судорогой ноги от переживаний.

Слышу плескотню позади. Кто-то плывет за мной. Грубыми рывками и, не церемонясь, приближается очень быстро. Мне кажется, я слышу его шумное дыхание и вижу очертания темной головы. В сумерках не могу различить черты лица, но реагирую быстро. Уплываю вперед, справляясь со сбившемся дыханием. Сердце бьется в висках, как колокол. И так в душе смятение, а теперь еще затопило животным страхом. Когда пальцы ног, наконец, касаются дна, хочу побежать на берег, но крепкая рука хватает лодыжку под водой. Я падаю и проваливаюсь. Глотаю холодную воду и крикнуть не успеваю. Влага и грязь набивается в глаза, уши и нос. Холодная темнота обнимает горячо и любовно, словно желает меня забрать навсегда.

Может, это выход?

Меня затягивает на глубину. Барахтаюсь изо всех сил. Глотая горькую воду, захлебываюсь. Неожиданно кто-то обхватывает кольцом грудь и вытаскивает меня на берег. Над головой мелькает разорванное, будто когтями большого зверя, ультрамариновое небо. Я не сопротивляюсь – просто нет сил, и шок сковывает мои руки и ноги.

Пока откашливаюсь, переползаю в заросли камыша. Тонкие листья впиваются в ладони: мне приходится отшатнуться, чтобы не поранить лицо. Сплевываю воду и жадно вдыхаю холодный октябрьский воздух.

– Вика, ты – дикая, – говорит над ухом женский ослабленный голос.

Когда слышу надрывный кашель, меня тоже накрывает. Легкие рвет долго: до жжения в груди. Придя в себя, разворачиваю голову и вижу девушку вымокшую до нитки. Она лежит рядом со мной и вдруг говорит, приглушая голос ладонью:

– Зачем в такую холодину в воду полезла?

Я, переворачиваясь набок, тяжело встаю. В сумерках ее глаза кажутся черными. Узнаю ученицу, что садилась около меня на лекции. Молоденькая, обсыпана пестрыми веснушками, но сейчас я вижу только очертания ее фигуры и крупные детали. Что за метаморфозы? Было еще светло!

– Кто ты? Зачем я тебе? – тихо спрашиваю сквозь сомкнутые зубы. Хочется вцепиться ей в горло, чтобы сказала, зачем понадобилось меня топить, но девушка откидывается на спину и, упираясь взглядом в тяжелое небо, обнимает себя руками и неразборчиво проговаривает:

– А е..сли б я… н-не г-г-гуляла? – она переводит дух. Вздрагивает, а затем продолжает: – Утонула бы, глупая. Видно, случилось что-то у тебя серьезное, но не топиться же. Как же холодно, зараза! – вскакивает и начинает неистово себя растирать. Она прыгает, а у меня кружится голова.

– Говоришь, утонула бы? – я, прищуриваясь, приближаюсь. Придушу, если не признается. Сжимаю кулаки до боли. Смогу ли постоять за себя в таком состоянии?

– Я подходила к берегу и услышала всплеск, – мягко и спокойно рассказывает конопатая, поглядывая искоса. Сопит шумно и потирает ладонью щеки. – Чудом увидела тебя в темноте. Что, совсем прижала тоска? – она перестает на миг дрожать и бесстрашно ступает ближе. Будто не замечает мою напряженную стойку. Неожиданно девушка взмахивает рукой, я даже не успеваю отстраниться. Ледяные брызги заливают мое лицо и на несколько секунд от холода перемыкает дыхание. Чувствую невидимое прикосновение ко лбу: теплое и приятное. Не иначе, колдует девка!

– Ты-ы-ы, – скриплю зубами, – ут-т-опить меня хотела! Что т-т-ебе нужно?

Она приподнимает домиком бровь и выпячивает и без того пухлые губы.

– Во даешь! Ну, тебя! – отмахивается, резко разворачивается и уходит с пляжа. – Дикарка! – бросает через плечо. – Знала бы, что ты такая, не лезла бы в ледяную воду! Больно надо сумасшедших спасать!

Меня бросает в жуткий озноб. Я не знаю кому верить, не понимаю, что происходит. Хватаю одежду и иду на поводу интуиции. А она подсказывает мне довериться девушке. Зачем конопушке меня убивать? И правда, глупость. Что случилось, пока я плавала в озере? Меня до сих пор волнуют выпавшие минуты, будто их срезали, как увядшие на клумбе цветы Но я уже за три дня столько видела магических способностей у других, что почти не удивляюсь. Меня иное беспокоит: кто это сделал и зачем.

Глава 14. Маленькая помощь сегодня не всегда радость завтра

– Расскажешь, что произошло с тобой? – незнакомка стряхивает воду с волос и, бесцеремонно скидывая футболку с длинным рукавом, выжимает влагу. На ней только темное белье. – Нашла время для купания, – бурчит недовольно она. – Ох, и холодина! Не август!

Я тоже окоченела. Меня непроизвольно подбрасывает, а по лицу ползут змейки холодной воды. Напяливая шмотки, несколько раз заваливаюсь в траву: не могу попасть в штанину. Руки кажутся деревянными и не моими, а еще сухая ткань никак не хочет скользить по влажному телу.

Девушка тихо смеется:

– Освежились, однако! Ты в каком корпусе живешь? – она вскрикивает, одевая назад мокрую одежду. Наверняка же, мерзкая и холодная.

Я улыбаюсь. Рядом с незнакомкой спокойно почему-то. Или это от пережитого стресса, или я чего-то не знаю.

– Корпусе? – переспрашиваю, прикидывая в уме, чем она может мне угрожать. После стольких ошибок в жизни, не могу довериться так быстро первому встречному. Хотя мне совершенно не страшно. – На втором этаже, – показываю на главное здание, что ломанным витражом выглядывает среди ветвей. Стены сейчас озарены голубыми лампочкам. Кажется, что там за деревьями спрятан настоящий замок.

– О! Да ты крута! Покажешь апартаменты? – конопатая потирает ладони. В глубине ее глаз сверкают золотые звезды. – Я с девчонками в длинном корпусе в восточной стороне двора живу. Хотя там почти не с кем общаться. Все они, – она закатывает глаза, – стра-а-анные, – и крутит ладонью у виска.

Чем же я особенна, что Аким поселил меня отдельно?

– Так что? Пригласишь в гости? Сейчас бы согреться, – она показывает на мокрую одежду и вытягивает вперед мокрые пряди волос.

Киваю.

– Я – Дарина, – говорит она. – Только, чур, бегом до особняка? А то я не умею согреваться. Это Колян – один из ребят, воздухом управляет, а я мелкая слишком. И дар мой – пустой. Побежали!

Она срывается с места и мчит по дорожке. Я бегу следом. Уже согрелась, только голова и плечи холодные. Мокрые волосы бьют по спине и увлажняют футболку. От этого неприятно. Но на сердце мне удивительно легко, даже радостно.

В холле наш смех разливается переливчатым гулом и исчезает в коридоре. Хорошо, что в этом здании никого нет, кроме учителей. А они вечером не выходят из своих покоев. Сколько я не бродила – никого не встречала. Одно развлечение – посидеть в библиотеке и ждать очередное утро. Я уже все окна заставила литературой, которую не могла читать, потому что мысли занимал Марк. Я включала плеер и танцевала. Если не было сил, просто падала на пол и смотрела в потолок, надеясь, что он, в конце концов, рухнет на меня.

Удивительно, но присутствие Дарины выбивает у меня мрак из головы. Подозреваю, что это магическое влияние, но спланированное или нет – пока не понимаю. Но стало легче, и меня это очень радует. До необъяснимого детского счастья.

Не останавливаемся на лестнице, а прямиком залетаем на этаж. Дарина бежит по коридору первая и замирает точно у моей двери. Крутится на одном месте, а потом изрекает:

– Эта. Точно! – и тычет пальцем.

– Ты пророчица, что ли? – запыхавшись, подхожу ближе.

– Это старое умение, еще со светлых времен. Бабушка научила, но теперь… Ай, – отмахивается, – неважно! Сейчас я – почти пустышка, – она пожимает хрупкими плечами. – Пустишь?

При свете ламп у нее милое лицо. Детское и светлое, хотя сейчас немного посеревшее от холода. Ее веснушки, как пятна засохшей крови на кремовом полотне.

– Да, конечно, заходи, – я проворачиваю ключ и сразу бегу в ванную, чтобы найти махровый халат. Когда выхожу назад, девушка уже разделась до белья. Меня это не смущает. Мы привыкли во время выступлений переодеваться. Парни, девушки – неважно. Никто в моменты нагрузки не настроен на пошлые мысли. Хотя в душу каждого не заглянешь, как позже оказалось.

Дарина благодарно улыбается и закутывается. Отмечаю ее стройность и высокий рост. Широкие бедра и роскошную грудь. Юна и чиста, как лепесток ромашки. Волосы у нее пшенично-золотистые, но сейчас из-за воды, как мокрый песок.

– Вика, поделись своей бедой, если хочешь, – вдруг говорит она. – У тебя тут, как у вип-клиента, нет случайно, что поесть? Вот чувствую, что есть, – она хитро улыбается.

Хмыкаю. Я как раз из столовой принесла корзину фруктов.

– На окне, – отвечаю и показываю, где взять.

Девушка долго выбирает, копошась в корзине тонкими пальцами, а потом берет гроздь винограда и пару румяных яблок. Откусывает сочную мякоть, закатив глаза, а потом говорит с набитым ртом:

– Полегшало до утра, Вик. Завтра будет вдвойне сильней болеть. Я броосила петельку на себя, потому чую твое смятение. С любимым неприятности? – ее слова бьют в цель.

Я пячусь и присаживаюсь на одно из кресел. Шок не сносит крышу, но подгибает колени. Дарина заваливается рядом поперек сидения и вытягивает худые ноги вверх. Вгрызается в яблоко.

– Мнэ можешь доверисся. Я умэю храныт сэкреты, – она быстро съедает второе яблоко и ищет куда положить огрызки.

Я молча тычу на мусорное ведро возле столика. Там куча бумажек, на которых писала заметки и темные мысли, но потом все смяла и выбросила.

– То есть это облегчение временное? – переспрашиваю, но знаю ответ. – Зачем помогла мне?

– Ну-у… – разводит Дарина руками и на лету ловит ртом виноградину. – Считай, что интуиция. Ты важна для мира. Сильная, потому на тебя и внешнее давление мощное. Бабуля мне говорила, что в мире есть категории людей: великие, средние и пустышки. Вот ты к первым относишься. И муж твой тоже. А я – нолик, без палочки.

Глава 15. За гранью

Дзынь… Дзынь…

Темнота расступается, не успев как следует поглотить меня.

Тихий теплый ветер поглаживает плечи. Я сижу под навесом и смотрю в, будто глазированное, закатное небо. На улице светло, но солнце уже спряталось за горизонтом, и дневные краски потускнели. В подлеске слышны убаюкивающие песни птиц. Уютно. Спокойно.

Над головой звенит «музыка ветра». Тоскливо, трепетно, а изредка режет по ушам так, что хочется обернуться и оборвать тонкие трубочки. Но приятная тяжесть в теле останавливает меня. Не хочется вставать. Будто влипаю в плетеное кресло.

Сильные руки опускаются на плечи. Я слышу легкий аромат нероли и трусь щекой о ладонь Марка.

– Я так скучаю… – шелестит чей-то голос, и, только обернувшись, понимаю, что это говорят мои губы. Голос сиплый и уставший. Муж ласково улыбается и, наклонившись, целует в висок.

– Я всегда рядом. Ты же знаешь, – слышу в интонациях печаль.

Душу ломает от воспоминаний, но я прикрываю глаза и с легкостью прогоняю их.

Понимая, где я, и что происходит, позволяю себе расслабиться. Сон не причинит мне вреда и боли. А без Марка, без того Марка, что любил меня больше жизни, я не смогу долго выдержать. Как без ветра не звенят длинные трубочки, что висят под потолком в беседке и, говорят, отгоняют злых духов, так и я без мужа – просто сосуд, не имеющий смысла. Бабочка в зачатке: куколка. Обездвиженная, неспособная. Любой может подойти и уничтожить: беззащитную и слабую. Это состояние хуже загнанной в угол жертвы. Ведь она еще может драться, в отличие от меня. Быть опустошенным намного тяжелей.

Отгоняю пространные мысли и льну к Марку. Тяну его к себе, запуская пальцы в длинные смолистые волосы. Языком прорываюсь сквозь пухлые губы и глотаю его вкус. Жадно и неистово.  Я знаю, что сплю, потому позволяю себе больше, чем обычно. Возможно ли напоить страсть? Можно ли утолить голод?

Раскрываюсь для него. Тихий стон сливается с биением сердца и шелестом дикого винограда. Будто измазанные кровью листья забрались под крышу и спустились по лозе до самого пола беседки.

Я помню ее. Именно здесь Марк давил на самое больное. Сыпал соль на открытую рану. Ту, что никогда не остынет и не заживет. Ту, что сделал мне другой жестокий мужчина. Но сейчас я с легкостью глушу эти эмоции и отдаюсь власти порыва.

Сон сметает остатки злости и обиды. Я свободна здесь. Никто не узнает о моей слабости и шалости, а еще о том, что я без Марка беззащитна. Даже перед самой собой.

– Вика-а-а-а, – выдыхает муж в губы, и я забываю обо всем на свете.

Шорох листьев смешивается с нашими стонами. Скрип половиц беседки подпевает нашим движениям. Нет границ. Мы не чувствует стыд. Мы не чувствуем времени.

Губы горят от поцелуев, душа стонет от наслаждения и желания выпорхнуть из тела. Только с Марком у меня есть крылья. Только с ним.

Мы перемещаемся по беседке, целуясь, и муж прижимает меня к единственной стене. Возле нее значительно холодней, но я горю и не хочу останавливаться.

Жаркие и широкие ладони Марка скользят по телу, задирая футболку. Он не церемонится: стискивает грудь и прижимается к ней губами. Вторую руку заводит за спину и притягивает к себе. Слышу его запах. Не могу надышаться: хватаю ртом остатки теплого воздуха и выпускаю жаркий стон.

– Марк, зачем ты так со мной? Зачем? – выдавливаю с надрывом.

– Тише-е-е, – шепчет он, вбирая губами сосок. Чувствую, как кусает его, и от невыносимой сладкой пытки бьюсь головой об стену.

Марк резко поднимает взгляд. Глаза в глаза.

– Верь мне! Я люблю тебя. Только верь мне, – и не дает мне ответить: накрывает рот поцелуем. Проникает языком внутрь, и пламя желания застилает взор и заглушая все мысли. Кажется, еще миг, и полотно перед глазами покроется трещинами, и я окажусь снова одна, в пустом пространстве без выхода. В белом ничто.

Отвечаю, отдавая всю страсть. Кончики пальцев ног и рук подрагивают, а живот стягивает приятной истомой. Он нужен мне сейчас. Как воздух.

Отрываюсь от мужа.

– Я… – пытаюсь сказать, что верить ему теперь довольно трудно, но Марк прижимает палец к губам и упирается лбом в мой лоб. Дышит рвано, со свистом. Грудь поднимается высоко, а горячая ладонь размашисто гуляет по моей спине.

– Не нужно слов. Слова могут разрушить, убить, но и способны воскресить. Не говори, не подумав.

Одежда падает, как листья винограда. Мы кружимся в танце страсти, больше похожем на сумасшествие.

Дзынь…

Марк опускает меня на стол и, наклоняясь, ласкает языком тело. Гладит, мучая, умелыми руками кожу, царапает живот и стискивает грудь. Я забираюсь пальцами в черные густые волосы и тяну на себя. Обнимаю широкие плечи, чувствуя напряжение его мышц.

Дубовая столешница заменяет нам кровать, сине-фиолетовое небо – одеяло, а ветер поет настоящую песню любви.

Дзы-линь…

Марк осторожно разводит мне ноги, и я чувствую его твердость и тепло. Тишину, как мачете, прорезает мой томный выкрик. Сон… Это сон, и можно кричать и отдаваться сласти, сколько хочется. Утро расставит точки по местам и отнимет Марка у меня снова. Утром нам придется смириться с настоящим. Мне придется.

Ритм ровный, как штрих в танце. Раз-два-три-четыре… Быстрее, сильнее. До пота и хрипа. До крика и биения сердца в висках. Раз. Два. Раз. Два.

Спиной ощущаю шероховатость столешницы. Острые колючки терзают лопатки и царапают ягодицы. Впиваюсь ногтями в бедра Марка и заставляю подаваться вперед сильнее и настойчивей. Мой, сейчас только мой.

Марк легко поднимает меня, не отстраняясь. Чувствую его в себе. Глубина нашей любви неизмерима. Я не испытываю сейчас боли, ненависти или разочарования. Только невероятное чувство наполненности. Без Марка меня нет. Но утро убьет. Нас. Знаю.

Глава 16. Бабочки не летают без крыльев

Через несколько часов выползаю-таки из спальни. Дарина ушла сразу после моего шумного пробуждения. Она пыталась говорить со мной, но я молчала и смотрела в одну точку. Мне ужасно хотелось назад – в сон. Уснуть и никогда не просыпаться.

Дневной свет разгорячил южную сторону, и в гостиной теперь очень тепло. Но я не чувствую этого. Мне холодно. Колотит. И сколько я не кутаюсь, все равно дрожу всем телом и стучу зубами. Длинный хвост одеяла волочится за мной.

Сейчас встаю только попить воды: больше ничего не хочется. На столике возле кресел нахожу корзину со свежими фруктами, чистые листы бумаги и россыпь карандашей. Будто здесь игрался малолетний ребенок. Детские и смешные зарисовки животных, какие-то цветочки и узоры.

Слышу шорох за спиной. Оборачиваюсь.

– Я подумала, что ты ничего кроме фруктов не захочешь в таком… – Дарина заходит внутрь. Дверь не скрипит, закрываясь. – На улице так хорошо. Не хочешь пройтись?

Я мотаю головой. Наливая из графина воду в стакан, замечаю, как дрожат руки. Во рту по ощущениям жмут гвоздей, а в груди еще хуже – лезвия. Да, сейчас только гулять, чтобы все посмотрели, куда я скатилась из-за Марка.

– Ты должна связаться с ним, – проговаривает девушка и по-хозяйски прохаживается по гостиной, а затем заваливается боком в кресло и закидывает ноги на подлокотник. Узкие джинсы подчеркивают ее стройность.

Меня это не волнует. Пусть чувствует себя свободно. Здесь все равно ничего моего нет. Нигде нет.

– Дарин, – говорю я чужим неприятным голосом, – сделай так еще раз. Освободи меня от тяжести, – отворачиваюсь, чтобы спрятать слезы. Достало ныть, выть и злиться. Я должна бороться. Рвать крылья, но выбраться. Даже если это невозможно. Ну, хоть попытаться. Поворачиваю голову и смотрю в карие глаза новообретенной подруги и умоляю: – Ты же можешь. Облегчи.

Улыбка спадает с ее лица. Девушка поджимает губы.

– С каждым возвратом откат будет мощней. Ты сама должна это пережить. Нельзя искусственно убирать боль. Советую просто объясниться с мужем. Расскажи мне, что случилось.

Я сначала мысленно и физически сжимаюсь, но потом меня прорывает, и я рассказываю все, что помню. Дарина слушает внимательно, приложив палец к губам. Она хмурится и сопит.

– Говоришь, в Земельках был пожар?

Киваю.

– Как интересно, – Дарина меняет положение ног и раскачивает стопы.

Я присаживаюсь на соседнее кресло и смотрю на красивое переплетение шнуровки на ее кроссовках.

Стираю слезы. Они раздражают кожу на щеках. Пылаю и внутри, и снаружи. Стыдно за утренний выпад. Пока девушка молчит, я кусаю губы и думаю, поняла ли она, что случилось или нет. Какой позор! И тошно от одной мысли, что я поддаюсь этим эмоциям. Хочу прогнать, но не получается.

– Я с Земелек, – говорит Дарина. Зыркает и, после некоторого размышления, добавляет: – Помню я вашу историю. Бабуля увидела на тебе сильную печать мага. А твоего мужа она вообще не видела живым. Все ходила и говорила: «Тот, кто не борется – не жилец».

– Так это она та самая знахарка?! – не могу сдержать удивление.

– Та! – отмахивается девушка и тянется за виноградиной. – Лекарь она слабый. Пророчит иногда, но не любит это дело. Потому и молчит обычно. Да, она у меня молчунья. Она-то с родными не особо, а с чужими вообще не общается. В деревне за это многие Немой обзывают, – ягода исчезает, и Дарина дает мне несколько секунд переварить услышанное.

– Как это не видела живым? – спрашиваю. Волнуюсь за Марка? Какой бред! Он столько боли причинил мне, а я все равно тянусь. Мотылек на пламя – идеальное самоубийство.

– Она не объясняет свои пророчества, – пожимает плечами Дарина и берет еще несколько ягод. Сладкий запах приятен, и я чувствую голод. Но боль стоит в горле, и мне кажется, положи сейчас хоть крошку в рот, меня просто вывернет.

– Ты тоже пророчишь? Много вещей говоришь так, будто читаешь меня, как с листа.

– Неа, – отвечает девушка с набитым ртом. – У меня другое умение. Оно вообще бесполезное. Не будем об этом. Мне, если честно, избавлять людей от болезней души петлями было интересней, – она опускает голову и прячет грустный взгляд. Веснушки отсвечивают золотом в переливе солнечного света. – Но часто эмоции, как в твоем случае, очень яркие и потом я болею. Потому стараюсь делать слабые петли, они только фон передают, не раскрывают всю палитру чувств.

– Я вообще не знаю, что умею, – сокрушаюсь, покачивая головой. – И зачем сюда пришла, тоже не понимаю.

– У наших кукловодов свои планы, – сухо проговаривает Дарина, а затем веселее говорит: – Знаю, где можно взять телефон! Не хочешь связаться с родными? С мужем?

Хочу сказать нет, но киваю. Смысла нет прятаться, мы должны с Марком встретиться и обсудить будущее. Пусть раздельное, но я должна идти дальше, не оставив за спиной мешок с грязью. Даже если это конец, он должен быть однозначным, а не повисшим в воздухе знаком вопроса.

– Иди в душ! Я сейчас за завтраком и как раз проверю кое-что. Тебе чай взять или сок? – девушка ловко спрыгивает на пол и устремляется к двери.

– Сок, – улыбаюсь с трудом, но стараюсь быть вежливой. Дарина не отвечает и быстро исчезает за дверью.

Глава 17. Покушение

Меня накрывает. Возле нее я держусь, а наедине с собой – начинаю загораться. Боль катится по венам жидким огнем и обжигает легкие. Ненавижу себя за слабость. Только бы Игорь не попался сегодня на глаза, потому что не выдержу – выцарапаю ему глаза. И плевать, что будет потом. Мне нужна разрядка. Стылый вулкан не может извергнуться, а пробудившийся нуждается во взрыве.

Мокрое тело бросает в озноб. Холодный кафель скользит под пальцами.  По плечам и спине скатывается вода, и я невольно вспоминаю наш последний день с Марком. Невыносимо это, но выжечь из себя память я не могу, потому готова к длительной боли. Хронической болезни. Готова только потому, что мне больше ничего не остается.

Когда заматываюсь в полотенце, слышу шаги в комнате. Они мне кажутся слишком тяжелыми для новой подруги.

– Дарина? – окликаю, и голос срывается. Неприятное ощущение неизбежного встает поперек горла.

Жаль, тишина не умеет отвечать. Она не умеет предупреждать. Не умеет звать на помощь.

– Это ты? – переспрашиваю, вслушиваясь в каждый шорох. Мерзкий холод, будто процарапывая борозду по спине, вонзает невидимый клинок меж лопаток.

Никто не отвечает. Набираю воздух.

– Кто там?!

В комнате оглушительно лязгает стекло; грохот шумит в ушах несколько секунд, пол под ногами дрожит, будто рядом проходит груженый камаз. Быстрый топот нескольких пар ног, а затем вдалеке, в гостиной, как взрыв хлопушки, закрывается дверь.

И я осознаю. По ту сторону тонкой деревяшки, что стоит перед глазами, кто-то был чужой! Кто-то меня преследует.

По лодыжке, из-за которой я вчера чуть не утопилась, ползет холод, рассыпая мурашки. Это не совпадение! И никакие не водоросли. Человек меня тащил на дно, мне тогда не показалось. Уверенность цепляет струны душевного равновесия, и я стискиваю до хруста зубы.

Нужно узнать, что чужаку нужно, но страшно так, что я едва дышу.

Придерживая на груди полотенце, осторожно приоткрываю дверь и невесомой поступью выхожу из ванны.

Мягкий свет из окна стелется по полу, вырисовывая кружевные узоры на светлом паркете. Шелест листвы такой отчетливый: близкий и порывистый. Я понимаю, что окно высотой в потолок разбилось. Пожелтевший кленовый лист, кружась, залетает в комнату и ложится на кровать. Как нежеланный и назойливый гость. Россыпь осколков, будто драгоценные камни, переливается на солнце, а обломки рам скалятся, как испорченные зубы.

Не успеваю что-то подумать: в комнате появляется Дарина. Разрумяненная, с небольшой одышкой. Светлые волосы копной лежат на плечах и выделяются на черной одежде.

– Ты решила проветрить комнату? – округляя глаза, смеется девушка и показывает на зияющую дыру. До ушей доносится перекличка птиц из леса; ветер выдергивает тюль на улицу и беспощадно разрывает ткань о бетонные откосы, покрытые колючками «шубы». Смотрю, а мне кажется, что это меня жизнь рвет на тряпочки.

– Да, душновато было, – наконец, с горькой усмешкой отвечаю и возвращаюсь в ванную, чтобы переодеться. Меня распирает на смех, но я сдерживаюсь. Умываюсь и бью себя по щекам, чтобы отрезветь от шока. Кому я сдалась? Зачем меня пугать, влезать в комнату, разбивать окно, а, тем более, топить?!

Нужно уходить отсюда. Больше нет смысла оставаться. Я уже не ученик, а пленник, и больше не намерена поддаваться уговорам. Бессмысленно учиться на мага и не быть им. Они ошиблись, явно Аким просчитался.

В комнате уютно шепчется лес. Скидываю в рюкзак личные вещи и листы, что лежали в тумбочке – пару дней писала туда свои мысли: выливала горечь и боль, чтобы не реветь бездумно, а очиститься. Помогло слабо. Бумага вся пошла волнами от моих слез, да и разобрать почерк даже я сама не могла. Некоторые вещи писала неосознанно, как поток сознания. Читать не буду, при возможности сожгу.

От тоски лучше всего помогали изнурительные тренировки. Иногда доводила себя до такого изнеможения, что на ужине почти засыпала над тарелкой. Хорошо, что ела я всегда последняя, и никто особо не обращал на меня внимания. Один лишь раз крупный высокий парень спросил все ли нормально, но стоило мне поднять голову, сразу удалился. Дикая стала, я же говорила. Теперь меня люди шарахаются.

– Вик, я нашла телефон. Хочешь родным позвонить?! – спрашивает Дарина, присев на спинку кровати. Оглядывается, чтобы убедиться, что не примостилась на стекло.

Я встряхиваю влажные волосы пальцами. Молчу. Мне нужно подумать. Девушка считает цветные браслеты на запястье и снова говорит:

– Но надо быстро: пока наши шефы на собрании, а ученики упражняются на площади. Поспешим, – она почему-то волнуется, и пальцы ее заметно дрожат.

– Я не буду звонить, – твердо отвечаю. – Просто уйду. Поеду к родителям. Никудышный из меня маг, бесполезно меня учить. Вот, – показываю рюкзак, – собралась. Просто тихо уйду – никто и не заметит.

Девушка хмыкает, на лбу выделяются поперечные морщинки:

– Наивная.

Я не уточняю, что она имеет в виду. Мне все равно. Пусть думает, что хочет. Выхожу из комнаты, не прощаясь. Ни к чему вежливость, если мы никогда больше не увидимся.

В коридоре тихо. Шорох шагов пугает, и меня незаметно накрывает паника. Три дня безмолвных криков в подушку, а теперь еще этот сон и преследование. Я на грани срыва. Мне хочется опустить руки и позволить им забрать меня, утопить, сжечь, хоть что-то, лишь бы не вспоминать Марка ежесекундно. Тварь! Тварь! Достал! У-хо-ди, умоляю!

Гляжу вперед: мир расплывается и уходит из-под ног. Холодная стена прилипает к плечу, рюкзак оттягивает вниз, будто там не вещи, а булыжники. На слабой силе воле заставляю себя идти дальше.

Боюсь закрывать глаза, чтобы снова не увидеть его, но и с открытыми идти и смотреть на скрюченные тени высоких пальм в коридоре – мороз по коже. Теперь буду бояться спать, боятся жить и дышать. Не хочу таких мук каждую ночь. Сладкие муки – хуже боли. Лучше уж горькая реальность.

Глава 18. Враги рядом

Мне кажется, что я падаю. Прилипаю к стене и съезжаю. Мир разлетается осколками слез: мутноватыми, серыми и блеклыми.

Дарина тянет за грудки и ведет к столу. Шепчет:

– Быстро! Набирай! И не говори громко. Я пока постою у двери. Быстрей, Вика! Если нас поймают, будет плохо.

Ее взволнованность натуральная, и это срабатывает: я хватаю со стола стационарный телефон и замираю. Кому звонить? И вспомню ли я в таком состоянии хоть что-то? На ум приходит только номер Марка, но его отметаю сразу.

Вспомнила! Набираю, но звонок обрывается словами: «Номер не действительный». Ян же говорил, что Лиза пропала. Какая я эгоистка! Подруга в беде, а я ношусь со своим Марком. Пора брать себя в руки.

Клацаю по кнопочкам и набираю еще один номер, выуженный из памяти: Зимы. Последнюю цифру пришлось подбирать, потому что вылетела из головы.

Дарина подгоняет порывистым шепотом:

– Вик, быстрее! Прошу тебя. Поторопись!

– Не сбивай, – отвечаю и пробую еще раз с цифрой три в конце.

– Да? – отвечает хрипловатый голос. Зимовский? Или нет? – Кто это? Говорите.

Он. Это Ян. Не знаю радоваться или злиться. Он разрушил мою жизнь, сломал стены иллюзии и показал правду. Как к нему относиться?

В трубке слышу голос друга, возле двери шипит и подгоняет Дарина, а сердце глушит их голоса: бьет по груди так сильно, что я не могу вдохнуть.

– Вик, очнись! – хлопает по спине девушка, и я резко набираю воздух.

– Крылова?! Вика, где ты? – орет Ян. – Только ответь, где ты? Не молчи! Марк здесь. Вернись домой, не делай глупостей. Ты не все помнишь! Вернись, и все наладится!

Слышу шорох в трубке. А затем приглушенный голос мужа: «Кто звонит?» Пауза. Ян что-то отвечает. За ним выкрик: «Что?! Дай сюда! Вика? Ответь мне. Прошу тебя, не молчи. Дай же объясниться. Зачем ты так с нами?».

Кабинет качает от его голоса, мир расплывается радужными кругами. Не могу говорить. Слова перекрывают эмоции, и я лишь выдавливаю стон. Слушаю Марка и мне кажется, что я падаю дальше. Лечу в обрыв на сумасшедшей скорости. Тьма накрывает с головой. Меня уносит кисельной рекой боли и кружит, кружит…

Припадаю на колено возле стола и прижимаюсь к нему спиной. Дарина дергает за плечо и пытается меня поднять.

Голос Марка звенит в голове: «Вика, прости меня. Чтобы ты не вспомнила. Прости-и-и…», и связь обрывается.

Я гляжу на черный рот телефонной трубки и не понимаю, почему он замолчал. Хочу, чтобы говорил. Говори же! Я буду слушать, только дай повод тебя простить. Густое марево застилает взор, а кожу на лице стягивает прохладой.

Меня тянет вверх грубая мужская рука. Одежда трещит, и я с трудом поднимаю глаза. Сквозь молоко слез вижу перед собой мерзкое чудище, которое причинило мне столько боли в прошлом. Рожа Игоря кривится в довольной усмешке. Сейчас я готова порвать его на куски, но нет сил. Нет сил сопротивляться. Я сдаюсь. Руки падают вдоль тела, телефонная трубка, повиснув на скрученном проводе, ударяет по бедру и грохает на пол. Поворачиваю голову и вижу, как двое крупных ребят, закрывая ей рот руками, прижимают Дарину к стене.

– Попалась, птичка, – писклявым голосом проговаривает Игорь. Оттаскивает меня к стене. Я не сопротивляюсь. – Ты что не знаешь правил? А, конечно! Мы же витаем в облаках, когда профессор зачитывает технику безопасности на занятиях и правила поведения в школе! Нам же никто не указ. Избранная! Так, Вика?

– О чем ты, урод? – выдавливаю с хрипом. В кончиках пальцев невыносимо стучит сердце, а во рту горечь под самым горлом. Сейчас вырвет. Глотаю и пытаюсь дышать.

– Ласковей! Не говори со мной таким тоном! – тонкие губы насильника растягиваются и изгибаются в неровную линию. – Я могу тебя и твою подружку сдать сейчас, и вы будете сутки в изоляторе. Вижу, что ты прямо горишь от желания поваляться на холодном бетоне в обнимку с грызунами.

– Ересь! Отпусти меня, – начинаю приходить в себя. Его мерзкая и холодная рука ложится на шею, вторая прилипает к стене над макушкой, цепляя мои волосы.

– Нет-нет, – качает головой. – Я сдам вас. Запрещено ходить в этом крыле, а тем более, проникать в кабинеты учителей. Связываться с родными, друзьями – запрещено! Это прописано красным и жирным в документе, который ты, кстати, тоже подписала.

– Когда? – я не понимаю о чем он.

– Документ о неразглашении, – подсказывает Дарина, уже не пытаясь отбиваться от парней. Они просто держат ее у стены и бессовестно лапают.

Я непонимающе перевожу взгляд с нее на Игоря и обратно. Что за бред?

– О, детка, так ты совсем того? – белобрысый крутит пальцем у виска и присвистывает. – Чем ты такая особенная, объясни мне? Покажи, что ты умеешь, ну же! Почему Аким Батькович держит тебя в шикарных апартаментах, тогда как остальные маги ютятся в общих казармах? Чем ты выделяешься?

Его тиски кажутся ядовитыми. Силы покидают, и я не могу держать ровно спину. Сгибаюсь и хриплю.

– Что тебе нужно? Я ничего не знаю! – говорю правду. Меня заманили в ловушку, теперь понимаю, и мысль о том, что в очередной раз ошиблась – подкашивает. Бессмысленно трепыхаться, когда уже угодил в паутину.

Игорь сально лыбится и двигает челюстью: меня тошнит от одного взгляда на него, а от прикосновений выворачивает и коробит.

Отпихиваюсь, но слабо. Руки и ноги немеют от изнеможения.

– Не трогай меня. Что ты хочешь? – говорю глухо и слабо.

– Ничего особенного. Сейчас начальство освободится, сдадим вас с перьями, и будете наслаждаться обществом крыс в подвале. Так ведь, Дарина?

Я поворачиваю голову. Девушка один раз кивает. Золотистые глаза наливаются глянцем, а руки помощников шарят по ее телу, отчего меня еще больше коробит.

Глава 19. Просыпаться всегда тяжело

Густой горький воздух влетает в легкие, и я сгибаюсь пополам. Крик срывается с губ, будто мне в ребра вонзается нож. Жаркая пульсация настолько сильная, что я не чувствую тела. Перед глазами плывет жидкая темнота, и острый пик оргазма выламывает и рвет изнутри.

Изливаюсь на простынь. Комкаю ткань и сжимаю челюсть до хруста. А затем лежу, тихо постанывая и ненавидя себя. Вот же приснилось! Никакого отдыха от мыслей, и во сне ее образ не дает покоя. Где моя Вика? Сердце стынет от одной мысли, что не увижу больше. Нужно вставать! Искать! Сбивать ноги, выжимать до дна магические силы… и не находить… Как же я устал!

На негнущихся ногах бреду в ванную. В зеркале шарахаюсь от побитого отражения. Волосы облепили вспотевшие виски и щеки. Под глазами залегли темные круги. А в радужках теперь больше мутного, чем голубого. Как же я себе опротивел! До зубной боли и тошноты.

Ян еще спит. Слышу громкий храп из залы. Вчера он выпил столько, что вряд ли я смогу его растолкать в ближайшие несколько часов. Пусть.

Сжимаю кулаки, чтобы подавить желание придушить друга за его поступок. Но я сам виноват. Должен был предусмотреть это, должен был отказать Верхнему и не позволить игры с памятью жены. Я считал, что нет причин скрывать от Вики позапрошлый год. Она любила меня после всего, что я сделал. Жизнью рисковала. Не может не простить меня. Не верю я в это. Да и переход можно было корректировать, а так – неизвестно чем обернется наш блок.

Все-таки стоит поднять Яна!

– Зима, вставай! – после быстрого умывания несу кружку с водой в зал. Если не захочет так, придется снова шоковую терапию применить, хотя тратить силы совсем нет желания.

Друг бормочет что-то и, ворочаясь, кутается в одеяло. Его выстриженный висок блестит, а длинные волосы на макушке занавешивают лоб и нос. Никогда не понимал этой моды, но к Яну уже привык. Не представляю его другим.

– Эй! – опускаю руку в воду и рассыпаю над ним капли.

– Встаю, – хрипло выдает он и отпихивается. – Уйди, Марк! Я сейчас проснусь. Дай пару минут.

– Ты дал мне время? Нет! Потому, вставай! – поливаю сильней.

Он накрывается одеялом с головой.

– Изверг! Лучше бы побил, чем вот так будить.

– Так сейчас устроим, – я усмехаюсь, хотя мне вовсе не до шуток. После поллюции гадко на душе: будто выжали все жизненные соки. И сон такой реальный, что мне кажется песок до сих пор скрипит на зубах, и все еще слышится звон трубочек над головой.

Присаживаюсь на диван. Ян поднимается тяжело и, поджав к себе крупные колени, опускает на них голову и чешет волосы растопыренными пальцами.

– Это бессмысленно. Кому нужны наши женщины? Сначала Лиза, теперь Вика. Не думаю, что она будет так тщательно прятаться из-за обиды. Мы бы нашли ее.

– У меня есть подозрения, – начинаю говорить.

Зима вскидывает голову и глядит мне в глаза. Синяк на весь левый глаз, сейчас в стадии сине-фиолетового. Я только отек снял магией, на большее Ян не заработал.

– Аким? – он щупает пальцами ударенное место. – Шикарно смотрится?

Киваю.

– Ты прекрасен спору нет. Ну, а кто еще может? Только у Акима есть возможности, да и события в Северном наводят меня на мысль, что у него там все было схвачено.

– Тварь! Так мы же его никогда не найдем. Зачем ему Крылова? Из-за суггестии?

Пожимаю плечами. Темный маг может защищать Вику, но может и навредить. И что он выберет – неизвестно. Мне кажется, даже Ангелина была просто пешкой в его игре. Даже жаль ее стало, хотя давно не отношусь к ней как к матери.

– А что с тобой? – Ян хмурится. – От тебя веет сексом.

Эта его особенность читать мысли в прямом эфире иногда меня достает. Но что поделаешь? Да и мы с ним давно договорились, что нарочно он не будет читать друзей и знакомых, даже если это важно. И Вику я запретил читать, не хватало еще третьего лишнего в нашей постели.

Я поднимаю на него тяжелый взгляд и, сцепив зубы, говорю:

– Позлорадствовать хочешь?

– Дурак, что ли? – удивляется он. Встает с дивана и заворачивается в одеяло. – Слишком зримые эмоции. Ты что Вике изменил? Марк!

– Вот точно дурак! – прыскаю я. – Короче, забей! Снилась она мне, вот и все. – Не стыдно, но горький полынный вкус течет в горло. Жжется, и так хочется сплюнуть эту гадость.

– Можно посмотреть? – вдруг говорит Зима, прищурившись. Не улыбается, не шутит.

– Совсем мозги склеились? – набираю побольше воды в кулак и орошаю его лицо. – Даже не мечтай!

Ян ржет, а потом снова становится серьезным.

– Ты не понял. Эти эмоции не иллюзорные, будто на самом деле было. Я же сны видеть не умею. Не знал?

А вот это интересно. Я об этом не подумал. Соглашаюсь. Ян отбрасывает одеяло и подходит ближе. Стараюсь не смотреть на его помятый вид и смешную пижаму в полоску. Но язык не сдерживаю:

– Милая ночнушка.

– Цыц! – близко говорит Ян и касается пальцами моего виска. Его ресницы вздрагивают, а карие радужки заливает чернотой зрачка. Через какое-то время он отстраняется и начинает ходить по ковру туда-сюда. – Марк, нужно еще раз уснуть. Это реальный сон. Не знаю, как объяснить. Как параллельная реальность, но только ваша, личная, уникальная. Никогда такого не видел и не слышал, но я будто был там: в беседке. Еще звон такой характерный, – он прикладывает палец к губам, задумавшись.

– Музыка ветра, – подсказываю.

– Точно! – останавливается напротив меня.

– Значит, Вика сможет во сне сказать мне, где она? – жар от осознания сбивает дыхание, и голос получается с хрипотцой.

Глава 20. Думаешь все просто?

Добираемся до нужного района на такси. Ян спит и храпит на весь салон. Я же, сцепив зубы, смотрю в окно. Без Вики совсем плохо. Будто каждый шаг – по углям, каждый вдох – глоток яда, каждый взгляд – находит в очертаниях людей, предметов и мест ее облик. Моей рыжей и страстной девочки. Женщины, которая навсегда свела с ума. Половинки, без которой я не смогу идти дальше. Вымру, как динозавр.

Панельные дома встречают суматохой. Людей так много, что мне поначалу становится не по себе. И здесь Злота живет? Никогда бы не поверил. Хотя. Она же врач и, наверное, нормально переносит шум. Но по ее отчужденности и нелюдимости не скажешь, что она общительная.

Ныряем под свод арки. Идем быстро, не оглядываясь и не разговаривая. Зима сонный с дороги, но шагает бодро. Не расчесанный, что на него не похоже – просто стянул узел на затылке и даже не загладил петухи. Подкосило все это друга, и я еще со своими обвинениями. Но он заслужил. Не могу остыть, злюсь и не скрываю этого.

Лицо у Яна свежее, будто и не пил вчера. Не иначе: подлечился, только синяк оставил. Как напоминание? Гад, тратит силы зря, когда они так нужны! Каждая капля магии сейчас на счету. Если Злота найдет способ отыскать Вику, нам придется сложиться. Как хорошо, что есть нужный артефакт, что собирает энергию. Мы экспериментировали, но пока его серьезно не использовали. Стефа недавно его создала и хранила, как зеницу ока. Вот почему Верхний и мы ее искали. Но и у этой штуки есть побочные эффекты. Вся собранная энергия связывает магов, и, стоит владельцу артефакта получить урон – он отражался и на остальных. Опасная вещь! И действует долго. И не проверена до конца. Все новинки – это и риск, но и невероятные возможности.

Возле подъезда, скрытого покрасневшими и скорченными листьями винограда, Ян замирает. Долго крутится на одном месте, а потом все-таки выбирает направление и мчится в другой пролет. Не зовет, просто ныряет в приоткрытую дверь. Он знает, что я не отстану.

Слышу топот тяжелых ботинок по лестнице и тоже отказываюсь от лифта. Бегу следом и на четвертом этаже чуть не врезаюсь в широкую спину Зимовского. Дверь распахнута. Грохота и щелчка не было – значит, до нас открыли. Что случилось?!

Залетаем. В доме кавардак. Вещи разбросаны и порваны. С трудом в горе тряпок узнаю Злотины любимые вязаные кофты. Ее квартира – без сомнений. На полочке в спальне стоит одна уцелевшая фотка – Яна. Яна? Зима замирает на миг и сводит гневно брови. Остальные снимки и рамки разбиты и растянуты по полу чьими-то огромными подошвами. Следы вьются по линолеуму белыми кляксами. Идем по ним и попадаем на кухню, где вывернуты ящики с крупами и мукой.

Ящики стола тычут в нас растопыренными пальцами и будто кричат: «Бессмысленно».

«Опоздали!» – ехидно гудит приоткрытый холодильник.

– Тварь! – шепчет Ян и захлопывает дверцу агрегата. – И почему я не удивлен? – поворачивается ко мне. – Теперь я уверен, что это Аким. Кто еще может вот так? Ведь Злота хорошо была скрыта, только темные могли ее найти или те, кто мог Вику прочитать. А кто мог? – почти утверждает он.

– Кощей! – вместе говорим мы.

Добавляю:

– Что дальше, Зима? Без Стефы мы вообще два подростка. Нам не одолеть Акима с его армией. А что она у него теперь есть, я не сомневаюсь. И подозреваю, что Вика понадобилась не просто так. И Злота. Твою ж!

– И Лиза… – сокрушается Зима.

Потираю подбородок. Туманится перед глазами. Я понимаю, что если жену перетянут на темную сторону, нас разлучат навсегда. Мы с Верхним не просто так купировали ее память. Я хоть и был против, но шеф прав – рано было Вике становиться магом. Мы должны были совместно решить, куда дальше вести адептов. После этого Трио прислал своих поверенных и сообщил, что не поддерживает нашу политику и отказывается сотрудничать. Потому многие Рэньюеры перешли к Мнемонам, а великого мага после этого спора никто нигде не слышал. Да и не видел. Я пытался выяснить, как он вообще выглядел и где прятался, но ниточки оборвались почти сразу. Не было доказательств, что Трио вообще существовал.

– Слушай, – говорю я и листаю контакты в телефоне, – надо, наконец Артему сообщить. А то он должен с командировки приехать на днях. Завтра или сегодня, я уже точно не помню.

– Да смысла нет, – отмахивается Ян и, отгребая ботинками мусор, присаживается на мягкую табуретку. – Неужели нет выхода? – тихо спрашивает он и знает, что у меня нет ответа.

Припадаю к стене лопатками. Горько во рту, а в паху до сих пор огонь после сна. Неужели Вика, и правда, была там? Но как такое возможно? Теперь и Злоты нет, чтобы ответить на мои вопросы. Мысли роятся в голове, гудят и жалятся.

– Брат же чувствует магов. С ним легче будет искать. Да и мы обязаны. Лизка же невеста его!

– Так разошлись они, – говорит в ладони Ян, а затем поднимает голову. – Противная эта Стефа, но вот сейчас так нужна! Блин! Скажи, Марк, как оно любить без ума и способности соображать? Как это? Почему одним дано, а другим нет?

Нашел о чем поговорить. Игнорирую вопрос.

– Я все равно с Артемом должен связаться. Из-за тебя вчера так и не добрался до брата. А тему любви потом обсудим, когда я буду не так зол.

Набираю Артема. Он отвечает только с третьего раза, но разобрать, что говорит не получается. Музыка громыхает, как будто он на ведьмацком шабаше.

– Я дома! – кричит брат в трубку, но по интонации слышу, что пьян. Женские визги на фоне. Что он творит?

– Приеду через час, чтобы в доме никого не было! Услышал? – зверею я и нажимаю «отбой». Ну, младший как всегда! С огня да в полымя!

Ян покорно ждет, пока я договорю, затем, глядя исподлобья, спрашивает: