Ксенотанское зерно

Глава 5

– Ты колдун?

– Нет, господин.

– Ты колдовал на рынке?

– Нет, господин.

– Ты знаком с колдуном?

– Нет, господин.

– Ты другие слова знаешь, кроме «нет, господин»?

– Да, господин.

– Ты издеваешься надо мной?!

– Нет, господин.

Вольфганг Шнайдер понял, что хочет убить этого невозмутимого мальчишку, сидящего на табурете в каморке городской стражи и односложно отвечающего на вопросы.

Труд дознавателя городской стражи на первый взгляд прост и понятен: допросить задержанного, решить, к чьей юрисдикции относится преступление: городской стражи, если это, скажем, нарушение общественного порядка, королевского суда, если это фальшивомонетничество или оскорбление величия, церковной епархии, если это колдовство или связь с демонами.

А что делать сейчас? Вот этот мальчишка? Он колдун? Извините, а есть свидетели? Свидетели-то есть, но все рассказывают про быка, превратившегося в ворон, а мальчишку никто не видел. Не удалось даже найти того, кто закричал, что парень заодно с колдуном. Кричавший растворился в толпе, словно ложка меда в кипятке.

– Ты не колдун?

– Нет, гос… Я не колдун, господин.

Якоб понял, что его смерть находится слишком близко и лучше ее не звать.

– Тогда что это?

На стол перед парнем с грохотом упал шнурок, сорванный с его шеи при задержании.

– Что это?

Толстый палец дознавателя уткнулся в предметы, висящие на шнурке. Сросшиеся орехи, девять сухих горошин из одного стручка, серебряный грош королевы Хельги, деревянный образок святой Карины, волчий зуб, обугленный сучок…

Якоб поднял взгляд:

– Это мои талисманы, господин.

– Талисманы? И еще говоришь, что ты не колдун, зелень красная?!

– Нет, господин.

– Что «нет»?

– Такие талисманы есть у каждого крестьянина в Нассберге, господин. Я не колдун, господин.

– У каждого… Откуда ты только такой взялся?

– Из Черного Холма, господин.

– Это где ж такое?

– Здесь неподалеку, господин.

– Церковников на ваш холм нет… Вот это для чего? – Шнайдер указал на обугленный сучок.

– Сучок от громового дерева, господин, – пояснил Якоб. – Прогоняет ночные страхи.

– Страхи… Вот это?

Якоб взглянул на медный ключ:

– Это – от Грибного Короля и его слуг…

– Что?! – неожиданно громко вскрикнул ошеломленный дознаватель. – Медь помогает от Грибного Короля?!

Такой вопрос ошеломил уже Якоба.

– А вы что, не знаете, господин?

Дознаватель сел:

– Откуда?

– Как это откуда, господин? – Якоб был поражен, как человек, встретивший того, кто не знает, что под водой нельзя дышать. – Все крестьяне, живущие около Чернолесья, знают это. Грибной Король и его слуги боятся меди, поэтому нужно всегда носить с собой что-нибудь медное. А лучше держать в руке.

Шнайдер помолчал:

– У меня товарищ… пропал в Чернолесье. Никто же не предупредил, что достаточно кусочка меди…

– Ну, тут не так просто, господин. – Якоб проникся искренним сочувствием к немолодому человеку. Терять друзей всегда тяжело, а уж в таком возрасте, когда новые заводятся очень трудно… – Для полной уверенности нужно знать приметы слуг Грибного Короля и его отродья, а еще…

Дверь в каморку распахнулась.

– Вольфганг! Черное с красным, желтое по синему через голубое с зелено-алым! Ты что здесь делаешь?

Судя по желто-зеленому мундиру, вбежавший тоже относился к городской страже, судя по роскошному плетению на груди из галунного шнура – был не менее чем начальником стражи.

– Допрашиваю подозреваемого в колдовстве, господин начальник!

В повисшей тишине можно было услышать тихие шаги смерти, приближавшейся к Вольфгангу.

– Подозреваемого?! Да в городе переполох, колдунов не видели разве что в соборе, а он тут терзает крестьянского мальчишку! Выгнать его и бегом в город – ловить колдунов!

«Когда ловишь медведя, – со скрытой усмешкой подумал Якоб, – главное, чтобы он не поймал тебя».

Да, переполох был знатный. Колдуны после происшествия на рынке как будто с цепи сорвались. За те полдня, что Якоб провел в городской страже, уже произошло следующее.

Загорелся дом одного из городских торговцев. Внезапно и мгновенно. Ослепительно яркое пламя охватило дом от фундамента до конька на крыше. Когда же соседи подбежали к пожару с ведрами и баграми, пламя исчезло, не оставив на беленых стенах даже следа.

Из городского колодца на площади послышался страшный рев. Заглянувшие внутрь смельчаки никого, кроме собственного отражения в воде, не увидели.

К телу повешенного крестьянина слетелось огромное множество воронья, превратившегося в гигантского мертвеца. Тот высунул синий язык, прорычал что-то невразумительное, и опять рассыпался воронами.

Рыбы на лотках торговок на рынке вдруг все как одна раскрыли рты и слаженным хором запели непристойные песенки.

На конек одного из домов вспорхнул огненно-алый петух величиной с вола и задорно прокукарекал громовым басом. После нескольких выстрелов стражников петух рассмеялся по-человечески и исчез.

Да, если одной рыжей ведьмы не хватило, чтобы раскачать шварцвайсских монахов, то теперь их прибытие – только вопрос времени. Того времени, которое им понадобится, чтобы прискакать в Штайнц.

У окна, выходящего на площадь с колодцем, стоял высокий пожилой человек лет пятидесяти. Узкое изможденное лицо, усталый взгляд покрасневших глаз, но пальцы твердо сжимают эфес шпаги, а спина по-прежнему пряма.

Альберт цу Вальдштайн, управляющий городом, прислонился лбом к холодным квадратикам оконных стекол. Когда же кончится этот день…

Последнюю неделю цу Вальдштайн хотел быть мертвым. Человеком, от которого ничего не зависит.

Управляющий был верным слугой короля генерала Вальтера Неца. Кроме того, он был умным и много повидавшим человеком, поэтому не растерялся, когда среди городских дворян и окрестных землевладельцев начались тихие шепотки о том, что нынешний король власть получил незаконно и нужно убрать его и надеть корону на того, кто имеет на нее право. Правда, определенности в точной кандидатуре не было. То ли вернуть корону Новой династии, то ли Старой. Или вовсе выбрать всенародным – то есть вседворянским – собранием настоящего, совершенно законного короля.

Цу Вальдштайн был настоящим управляющим. Поэтому Штайнц и окрестности остались верными королю генералу Нецу. Несогласных управляющих задавил, сомневающихся – запугал, и только от сильных пришлось откупаться.

«Ирма… – с грустной улыбкой подумал управляющий. – Казалось бы, ей уже восемнадцать, и все равно я никогда, даже мысленно, не называл ее дочкой…»

Единственную дочь цу Вальдштайну пришлось отдать. Вон там, сразу за высоким зданием городской стражи – особняк, где сейчас сидит Ирма. Управляющий знал, что больше никогда ее не увидит. И если она сбежит от своего нового мужа, придется вернуть ее обратно.

Договор есть договор.

«Мой долг – навести здесь порядок. И я это сделал. Даже такой ценой».

Смертельно усталый человек у окна мог сказать, что порядок здесь наведен. Он видел только один недостаток: лояльность Штайнца и окрестностей сильно зависела от него.

Тут цу Вальдштайн ошибался. Лояльность держалась исключительно на нем одном.

Якоб вышел из дверей городской стражи, невольно прищурился. Вечерний свет после полумрака каморки резал глаза.

Он вскинул на плечо котомку. Где же упряжка?

Волы стояли рядом со стражей, в узком переулке, зажатом между двумя каменными стенами. Никогда в жизни они бы здесь не оказались, если бы Якоба не задержали.

Парень бросил котомку в пышную кучу сена, окинул взглядом свои вещи. Полог, мешки, черпак, котелок… Все на месте. Даже фляга, подарок вредной Хильды, и та лежит себе, поблескивая накладками.

Надо воду сменить.

Якоб тронул упряжку и медленно двинулся к городскому колодцу.

На площади толпился народ. К счастью, не возле колодца, там как раз было пусто. Люди слушали взгромоздившегося на бочку оратора: мужчину с развевающимися волосами, в лохмотьях, при жизни бывших монашеской рясой.

Якоб отвинтил пробку, машинально нюхнул горлышко фляги… Замер.

Вода должна была пахнуть колодцем, он же набрал новую при въезде в город. Сейчас вода во фляге пахла иначе. Запах родника и совсем чуть-чуть – трав.

Парень недоуменно потряс флягу. Кто-то заменил воду. Кто? И зачем?

Якоб медленно перевернул флягу, наблюдая, как вода тонкой струей вытекает на булыжники мостовой.

В неизвестных доброжелателей он не верил и пить эту воду не собирался.

Пока о булыжники разбивалась водяная струя, Якоб невольно прислушался к речам бочечного оратора.

– Нашли, – возглашал тот, – нашли в старом монастыре древнее пророчество. Пророчество! И сказано в нем было… Было сказано в нем…

«Пророк» то ли забыл, о чем шла речь, то ли нагнетал напряжение в слушателях.

– Сказано было в том пророчестве, – оратор откинул от левого уха узкую белую прядь волос: – «Придут времена темные и ужасные. Слезы будут литься в Нассберге, течь рекой будут они. Но пройдет время, и восхвалит народ время слез, ибо придет ему на смену время кровавых рек! Темный Властитель, слуга зла, порождение ада, раскинет свою сеть над несчастной страной. Черная белизна будет рыскать по стране, карая виновных, а пуще того невинных. Но придет спасение! Придет! Выйдут из сени листвы два человека: юноша и девушка. И будет юноша тот неизвестным сыном старого короля, а девушка – неизвестной дочерью нового. И вместе, взявшись за руки, свергнут они Темного Властителя, и воссияет солнце добра и справедливости над землей Нассберга! Но будет это, только если два героя будут опираться не на песок, но на камни. Если все люди Нассберга вместе поддержат их. Тогда и только тогда зло падет!» Так говорит пророчество. Так и будет!

Народ зашумел, обсуждая слова пророчества.

– Все, все видели, что сегодня творилось в городе! Вот они, первые ласточки кровавого времени! Вот они – следы Темного Властителя! Верьте мне!

Буль-буль-буль… Фляга наполнилась, Якоб заткнул ее пробкой и направил повозку к городским воротам.

Чего только не придумают досужие любители поговорить перед толпой. Все это слушать, что ли?

– Кар!

– Ну, Берендей, я же не могу никогда не ошибаться. С водой не получилось, но, может быть, все получится само собой? Как думаешь?

– Кар!

– Конечно, присмотрим.

– Кар!

– Не обманывай. Тебе же тоже понравилась та шумиха, что мы устроили в городе. Правда, мерзавцы и ее обернули в свою пользу, но нам это не повредит. Зато теперь монахи точно будут здесь…

– Кар!

– Нам-то, конечно, здесь будет уже нечего делать.

Два ворона сорвались с места и превратились в черные точки в синем небе.

Якоб выехал из города. Повозка медленно покатилась по пыльной дороге. Солнце уже почти село, темнело.

Мимо расстилались сжатые поля пшеницы, тянулись вдаль до самого горизонта, у которого мрачной каемкой темнело Чернолесье.

Волы взошли на холм и так же не торопясь начали спускаться. Когда спуск закончился и повозка оказалась между двумя холмами, Якоб остановился.

Он с удовольствием отпил большой глоток из фляги – в горле давно пересохло, – повернулся и наклонился к куче сена:

– Вылезай. Я тебя видел.