Крюк. Лабиринт

ВСЕ ДЕТИ, КРОМЕ ОДНОГО, РАСТУТ

Ш - ш - ш!

Свет над головами умиротворяюще погас, и тихий гомон голосов, занятых праздной беседой, быстро стих. Все зрители, молодые и не очень, выпрямились в своих креслах, и их взгляды как один устремились на сцену. За кулисами еще шла какая-то возня, которая иногда переходила в визг и хихиканье. Занавес медленно поплыл вверх, и в потемневшем зале начальной школы Франклина остался один единственный огонек — зеленая неоновая надпись «ВЫХОД» над дверью наружу.

Мойра Бэннинг, элегантная и подтянутая женщина, у которой каждый волосок в ее коротко остриженной каштановой шевелюре лежал точно на своем месте, оглянулась назад. Ее взгляд скользнул мимо одиннадцатилетнего Джека, пробежав по всей глубине зала, и слабый отблеск раздражения засветился в ее зеленых глазах. Питера все еще не было.

Рядом с ней сидел Джек Бэннинг. Его глаза были устремлены вперед в терпеливом ожидании начала спектакля. Это был маленький мальчуган, напоминавший эльфа, с волосами и глазами шоколадного цвета и пытливой улыбкой, которая давала повод подозревать, что он всегда и во всем немножко сомневается.

На сцене зажглись огни, а в глубине зала вспыхнул прожектор. Узкий луч его выхватил из темноты картонную башню Биг Бена. Римские цифры на циферблате его часов были приклеены довольно криво. Из-за кулис послышалась хрипящая запись торжественного звона колоколов: Дон! Дон! Дон!

Мойра улыбнулась и слегка подтолкнула своего сына, но он увернулся от нее.

Бой часов прекратился, и послышалось их мерное тикание: тик-так, тик-так. На сцене прибавили еще немного света, так что стало видно едва освещенную спальню, где спали дети.

Две кровати, накрытые покрывалами, не давали видеть всех спящих тем, кто еще не знал историю Питера Пэна. Ящик с игрушками, несколько книжных полок и бюро завершали картину.

Затем появился Питер Пэн, вылетев на сцену из -за кулис, подвешенный на проволоке, которая блестела, как влажная паутина в ярком круге света. Мойра еще раз взглянула на Джека, и потом ее глаза вновь скользнули назад. Джеку не было необходимости спрашивать, кого она ищет, или насколько вероятным было появление здесь в эту минуту его отца.

В это время второклассник, удостоившийся чести играть роль Питера Пэна, приземлился и пробежал по сцене, сначала спотыкаясь, а потом даже пропахал юзом с согнутыми ногами полдюжину футов. В зале послышался смешок. Он спешно поднялся, бросил досадливый взгляд в сторону смеявшегося и повернулся к бюро.

Сразу после этого яркий луч прожектора вспыхнул из-за кулис, и, рассеявшись, проследовал за ним. Джек был доволен. Это была, конечно же, Тинкербелл. Питер стал поочередно выдвигать и задвигать ящики бюро и вытащил из одного из них кусок черной материи, вырезанный в форме мальчика. Он держал его так, чтобы ни один из зрителей не смог не уловить всего значения этой находки. Затем он задвинул позади себя ящик бюро, в то время как луч света все еще освещал его и постепенно растворялся. Джек важно кивнул головой. Тинкербелл улетела. Прямо как по книге.

Питер сел со своей тряпичной «тенью», поиграл с ней немножко, как будто стараясь связать ее, а потом бросил на пол, довольно драматически, и поддельно разрыдался.

Джек вытаращил глаза. Пора было выходить Мэгги.

Его сестра, быстро опомнившись, подскочила на кровати, откинув одеяло. При этом ее глаза были широко раскрыты, а розоватые волосы подпрыгивали в такт движениям. На ней была ее любимая ночная сорочка кремового цвета с лиловыми сердечками. «Мальчик, почему ты плачешь?» — выкрикнула она настолько громко, чтобы ее могли услышать и в соседнем графстве. Ей было всего каких-нибудь семь лет от роду, но сегодня никто не мог не заметить ее!

— Я не плачу! — настаивал Питер.

Уэнди, которую играла Мэгги, спрыгнула с постели и подбежала, чтобы поднять брошенную на пол «тень». Опустившись на колени, она сделала вид, будто зашивает ее. Потом, когда с этим было покончено, она поднялась и выжидательно отступила назад.

Питер встал и вежливо поклонился, одну руку при этом он согнул перед собой, а другую — сзади. Изысканное приветствие, не правда ли? Уэнди так же поклонилась в ответ.

— Как тебя зовут? — спросил Питер.

— Уэнди Анджела Мойра Дарлинг. А тебя?

— Питер Пэн.

— Где ты живешь?

— Второй поворот направо, а потом прямо до, самого утра. Я живу в Стране Никогда с Потерянными Мальчиками. Это дети, которые выпадают из своих колясок, когда няньки не смотрят за ними. Я — их капитан!

Уэнди засветилась улыбкой и захлопала в ладоши.

— Как чудно! И там нет девочек?

— О, нет, — ответил Питер, подчеркнуто качая головой. — Девочки слишком умны, чтобы позволить себе выпасть из коляски. Он сделал шаг назад, расставил ноги и уперся руками в бока. Луч света застыл на нем. Он закинул голову назад и закукарекал.

Джек скорчил гримасу: братец, давай пиратов!

Неожиданно огромная тень пробежала в круге света, упав на сцену и поглотив испуганного теперь Питера Пэна. Все головы с любопытством и беспокойством повернулись в ее сторону. В проходе между рядами двигался согнутый человек, пытаясь не попадать в полосу света и наталкиваясь по пути на сложенные кресла и сидящих зрителей.

— Извините, простите, виноват, — шептал он, скрючившись в три погибели в темноте.

Адвокат Питер Бэннинг почувствовал, что споткнулся о ножку кресла и чуть было не растянулся на полу. «Тихо!», «Тс-с-с!» — шипели на него то тут, то там. Его мальчишеское лицо виновато улыбалось, прядь непослушных каштановых волос падала ему на лоб, а в уголках поразительно голубых глаз залегли морщинки. Он сжимал в руках лакированный портфель и через плечо у него был перекинут коричневый плащ. Выйдя из полосы света, он дал своим глазам немного попривыкнуть, потом заметил Мойру, которая делала ему знаки рукой чуть поодаль.

Разглаживая полы своего голубого делового пиджака и поправляя любимый желтый галстук, он пробирался мимо раздраженных зрителей и, наступив при этом на множество ног, наконец достиг Мойры.

Джек выжидательно улыбался ему и похлопывал по креслу рядом с собой, приглашая сесть. Питер также ответил улыбкой, потом сделал знак, чтобы Джек поменялся местами с Мойрой. Джек метнул на отца недовольный взгляд, затем пропустил мать и плюхнулся на ее место.

— Сядьте пониже, пожалуйста! — прошептал кто-то сзади.

Питер уселся рядом с Мойрой, портфель и плащ сложил

на коленях и нагнулся, чтобы поцеловать ее. Мойра заставила себя более или менее непринужденно прошептать: «Привет! »

— Извини. Я думал, это собрание никогда не кончится. И к тому же движение на улице ужасное. — Питер широко улыбнулся, наклоняясь через жену к Джеку. — Эй, как твоя практика, Джеки? Ты готовишься к завтрашнему турниру? Заправь рубашку.

Джек передернулся и с кислой миной отвернулся прежде чем выполнить указание отца. Питер вопросительно посмотрел на Мойру:

— Что с ним?

Мойра покачала головой, а потом, кивнув в сторону сцены, проговорила:

— Вон твоя дочь...

Между тем на сцене Мэгги в роли Уэнди Дарлинг следила за действиями своего партнера, который начал опять подниматься в воздух, привязанный к проволоке, и делал вид, что летит. Она хлопала в ладоши и вся сияла. Позади все еще лежали в своих кроватях второклассники, игравшие роли Джона и Майкла. Правда, теперь они уже тоже не спали, а следили за тем, что происходит на сцене.

— О, ты умеешь летать! — громко воскликнула Мэгги. — Как здорово! Но как ты это делаешь?

— Ты просто подумай о чем-нибудь замечательном, и эти чудесные мысли сами поднимут тебя в воздух, — ответил Питер Пэн, приземляясь на этот раз немного грациознее, чем в предыдущий. — Но сначала я должен осыпать тебя волшебной пылью.

Тинкербелл снова появилась на сцене: на заднем плане заиграл лучик света. Опять из-за кулис послышался звенящий звук, и мелкие конфетти посыпались сверху на Уэнди и мальчиков. Майкл взлетел первым, за ним Джон и, наконец, Уэнди. Все они парили над сценой, как бумажные змеи, подхваченные порывом ветра. Зрители аплодировали.

Питер Бэннинг был в шоке. «Мойра!» — воскликнул он и вскочил, чувствуя, что теряет сознание при виде раскачивающейся на проволоке Мэгги. Но Мойра быстро усадила его на место.

— Она же может свалиться, Мойра! — прошептал он в ужасе. — И как только учителя позволяют им делать такие вещи? Это же опасно! Стоит мне только посмотреть на нее, и у меня уже кружится голова.

— Ну, папа! — простонал Джек, но аплодисменты заглушили его. Мойра просто улыбалась, глядя на мужа и держа его за руку, чтобы подбодрить. Потом она тоже захлопала в ладоши. Джек присвистнул, покоренный тем, как хорошо Мэгги справилась со своей ролью и немного завидуя тому, что она летает.

За кулисами смешались звуки колокольчика и ксилофона, а Питер Пэн в это время вместе с Тинкербелл, Джоном и Майклом вылетали в окно. Мэгги в роли Уэнди на мгновение бросила взгляд в сторону родителей, помахала рукой и последовала за мальчиками. Занавес опустился.

Тихий гул голосов и смех слышались из зала, пока дети готовили сцену для следующего акта. Питер вытянулся в своем кресле, находя теперь решительно неудобным то, что он провел в нем больше пяти минут. Голоса и смех смолкли в ожидании...

Вдруг раздался пронзительный, режущий слух звонок телефона. Все повернулись на звук. Питер судорожно нащупал свой плащ и достал из его кармана свой телефон. Мойра, как-то вся обмякнув, прошептала умоляющим голосом: «Питер, пожалуйста! » Джек, видя обращенные в их сторону взгляды, закрыл пальцами уши и постарался притвориться, что не имеет ничего общего со своими соседями.

— Брэд, быстрее, — прошипел Питер в трубку. — Я с семьей.

Занавес снова поднялся, и на заднем плане взору зрителей предстал Неверленд, или Страна Никогда. Впереди стояли семь ярко раскрашенных вырезанных из картона деревьев. В каждом дереве была дверца. И теперь все они распахнулись, и оттуда появились семь Потерянных Мальчиков в стареньких пижамках. Взявшись за руки, они встали перед публикой и начали громко распевать: «Мы хотим никогда не вырасти».

«Я вроде ребенка в магазине игрушек», — думал Питер, стараясь расслышать голос на другом конце провода.

Потерянные Мальчики кончили петь, и один из них, который играл Тутлса, повернулся к остальным и с пафосом произнес:

— Я хотел бы, чтобы Питер поскорее вернулся. Я всегда боюсь пиратов, когда его нет рядом, чтобы защитить нас.

В это время справа на сцене показалась банда пиратов, которые вытаскивали из-за кулис плот. На плоту сидел здоровенный пацан, которому была поручена роль капитана Джеймса Хука.

Все внимание Питера Бэннинга было приковано к телефону. Он повысил голос:

— Брэд, именно для этого у нас в штате есть эколог! Именно для этого мы платим ему деньги! Напомни ему, что он работает теперь не в Сьерра-Клаб!

На него стали шикать из соседних рядов. Он еще ниже опустился в своем кресле и прикрыл рот рукой, чтобы его не так было слышно.

Один Потерянный Мальчик носился, как угорелый, по сцене, убегая от пиратов. Сми в очках и в полосатой рубашке, под которой была привязана подушка, изображавшая живот, угрожающе размахивал абордажной саблей.

— Догнать его, капитан, и пощекотать саблей? — кричал

он.

Мальчик, игравший Хука, стоял неподвижно.

— Нет, мне нужен их главарь — Питер Пэн. Это он отрубил мне руку и бросил тому крокодилу.

Джек слышал, как его отец говорил вполголоса в трубку:

— Смотри, Брэд, завтра вечером я уезжаю с семьей в Лондон. Так что назначь собрание на первую половину дня. — Джек пытался протестовать, отчаянно делая знаки отцу: «Пап, а игра!» Питер мельком взглянул на него. — Да, и не забудь, у моего сына завтра решающий матч. Я должен быть там. Поэтому собрание должно быть предельно коротким. Все должно быть сделано быстро и четко. Выведи их на чистую воду.

Он выключил телефон и положил его назад в карман. Джек встревоженно смотрел на него.

«Тик-так, тик-так», — раздавалось со сцены. Сми и Хук подняли головы в поддельном страхе.

— Это — тот крокодил! — произнес Хук. — Облизывается. Думает, что слопает меня всего. К счастью, он проглотил часы, иначе бы я не услышал, как он появился здесь.

Ребята в зале «затикали» вместе с часами. Вместе с ними и Джек. Питер Бэннинг скривился и закрыл уши ладонями. Крокодил, сделанный из старого зеленого одеяла, под которым скрючились двое детей, шлепнулся на сцену под неистовые вопли публики, давая возможность Хуку и Сми скрыться.

Питер Бэннинг вздохнул, насупился, сложил руки на коленях, где лежали портфель и плащ, и глубоко вздохнул еще раз. Было в этой пьесе что-то тревожащее.

Действие продолжалось, и Джек увлекался им все больше и больше, несмотря на свое настроение. К тому времени, когда Хук и Пэн встретились лицом к лицу в решающей схватке, Джек был уже полностью поглощен происходящим. И прежде чем пиратский корабль успел отплыть, их деревянные мечи ударились друг о друга три раза.

— Пэн, кто ты и что ты? — воскликнул в смятении Хук.

— Я — юность. Я — радость. Я летаю, дерусь и кукарекаю!

— ответил Питер Пэн и громко закукарекал, чтобы доказать свою правоту.

Поединок закончился поражением Хука. Капитан упал прямо в раскрытую пасть поджидавшего его крокодила, который и поволок его со сцены.

Декорация сменилась в последний раз, и взору зрителей вновь предстала детская комната, где начиналось действие. Мальчик в старой меховой парке, изображавший собаку Нана, громко залаял, когда зажегся свет, и по сцене прошел мистер Дарлинг вместе с Потерянными Мальчиками, Джоном и Майклом. Они шли цепочкой, держа друг друга за полы одежды. Уэнди и миссис Дарлинг следовали за ними и замедлили шаг, как только увидели Питера Пэна, парящего в окне.

— Питер, можно я и тебя приму к себе? — спросила миссис Дарлинг.

Питер весьма артистично насупился и спросил:

— А вы отправите меня в школу?

— Да, конечно.

— А потом в офис.

— Думаю, да.

— Значит, я скоро стану взрослым?

— Да, очень скоро.

Питер Пэн покачал головой:

— Я не хочу ходить в школу и зубрить всякие скучные вещи. Никто не сможет поймать меня и заставить повзрослеть. Я хочу навсегда остаться маленьким мальчиком и жить весело.

Он заиграл на своей деревянной дудочке. Проволока, привязанная к его поясу, потянула его вверх, и он улетел. Свет померк, и сцена опустела. Хрипящая пластинка со звоном Биг-Бена заиграла снова.

Питер Бэннинг утомленно поглядывал на сцену и думал про себя, сколько еще времени может продлиться эта скучища. Хоть бы Мэгги больше не летала по воздуху. И какому идиоту пришла в голову эта идея? Он с чувством собственного достоинства поправил галстук и запонки на манжетах. Его костюм был уже безнадежно помят. Ему хотелось принять душ и завалиться спать. Ему нужны были мир и покой.

Но что-то все-таки напрягало его в этой пьесе.

Он нахмурился и решительно посмотрел на сцену.

Там зажегся свет, но настолько тусклый, что он с трудом прорезал темноту, и оттого на сцене везде заплясали странные тени. Старая Уэнди, облаченная в ситцевое платье и в очках для чтения, сидела на полу детской рядом с камином, сделанным из лампочек и фольги. С одной стороны стояла кровать, в которой спал ребенок. Уэнди шила, придвинувшись поближе к огню. Откуда-то снаружи она услышала кукарекание и оторвалась от работы, ожидая, что же будет дальше.

Створки окна распахнулись, и Питер Пэн спрыгнул на пол.

— Питер, ты ждешь, чтобы я улетела с тобой?

Питер улыбнулся:

— Конечно. Именно поэтому я и явился сюда. Разве ты забыла, что сейчас весна?

Уэнди грустно покачала головой:

— Я не могу, Питер. Я уже забыла, как летать.

— Я быстро научу тебя снова.

— О Питер, не сыпь на меня волшебную пыль.

Она поднялась и посмотрела ему в глаза.

— Что это? — спросил он.

— Я включу свет, и ты сам увидишь.

— Нет, — сказал он. — Не включай свет. Я не хочу этого видеть.

Но она, естественно, включила, и Питер Пэн увидел, что Уэнди больше не была юной. Она была уже зрелой женщиной. Шокированный, он закричал. Она приблизилась, чтобы немного успокоить его, но он грубо отдернулся.

— Что это? Что с тобой случилось?

— Я взрослая, Питер. Я давно уже выросла.

— Но ты же обещала не делать этого!

— Я ничего не могла поделать с этим. Я — замужняя женщина, Питер.

Он решительно покачал головой:

— Нет!

— Да. И маленькая девочка в кроватке — моя дочь.

— Нет!

Питер порывисто подошел к спящему ребенку и угрожающе занес кинжал. Но он не смог нанести удар. Он сел на пол и зарыдал. Уэнди посмотрела на него и выбежала из комнаты. Ее дочка, Джейн, проснулась с плачем и села в кровати.

— Мальчик, почему ты плачешь? — спросила она.

Питер Пэн вскочил и поклонился ей. Она встала и сделала в ответ реверанс.

— Здравствуй, — сказал он.

— Здравствуй.

— Меня зовут Питер Пэн.

Она улыбнулась:

— Да, я знаю.

Они вместе подошли к окну, готовые вот-вот взлететь. Но в эту минуту в комнату с протянутыми в мольбе руками вбежала Уэнди. Свет на сцене погас, занавес опустили, и все дети вышли и запели: «Мы никогда не хотим повзрослеть». Зрители аплодировали, а дети на сцене смеялись и кланялись.

— Ух ты! — думал Джек. Переполненный радостью и возбужденный, он улыбнулся отцу счастливой улыбкой.

«Слава богу, наконец-то все!» — облегченно вздохнул Питер Бэннинг, никак не отреагировав на улыбку сына.

ИГРА

Яркие и теплые, дарящие надежду, солнечные лучи просачивались на землю сквозь ветви деревьев. Здесь в предгорье смешались ель и болиголов. Зеленые и мощные, они выделялись на склонах, контрастируя с искрящимся белым снегом на вершинах гор. Реки и ручьи сбегали с горных вершин, прокладывая себе путь между деревьями к целому скоплению озер и прудов. Здесь, направо, среди оголенных скал шумел водопад. А там, слева, раскинулся луг со

множеством диких цветов, раскрашен

ных во все цвета радуги.

«Выглядит прямо почти как настоящее», — думал Питер Бэннинг, довольный собой.

Он на мгновение повернулся, чтобы посмотреть из окон

своего офиса на туман, который стелился над Сан-Франциско,

а потом опять вернулся к макету.

— Мы отделаемся от экологов, убедив их, что наши клиенты не будут осваивать всю территорию сразу, что этот проект предусматривается как поэтапный, что мы заботимся о сохранении природы... — он впился глазами в Брэда, — ты согласен, Брэд?

Высокий, болезненно-бледный Брэд ответил: «Рон согласен».

— Я согласен, — подтвердил Рон. Невысокий, круглый, с калифорнийским загаром, он был полной противоположностью Брэду. Единственное, что спасало их от взаимных нападок, — это то, что они одинаково думали, а самое главное, думали так же, как Питер.

Питер резко посмотрел на него: «Я надеюсь. В связи с этим я предлагаю начать вот с этого куска, — он указал на луг. — Здесь открытое пространство, так что мы отделаемся от «зеленых» и прочих без дубинки прежде, чем они нагонят пара, чтобы заткнуть нас».

Он потянулся через стол к коробке с пластиковыми моделями и стал расставлять их на макете. Там были фуникулеры, магазины, коттеджи, рассчитанные на одну семью. На этом можно сделать кучу денег. Он быстро заполнил луг и, поколебавшись немного, вытащил несколько дюжин пластиковых деревьев. Курортный комплекс немного потеснил их, и потому в самом центре его надо было «поставить» небольшой пластиковый парк как свидетельство заботы о природе.

«Прекрасно», — Питер Бэннинг заложил руки в карманы пиджака, а затем вдруг поняв, что мнет одежду, вытащил их обратно. «Однажды разбивка на зоны уже была одобрена. И все станет на свои места, как только мальчики и девочки из Сьерра-Клаб отправятся на другой объект. Мы начнем понемногу расширяться до тех пор, пока эти дикие места не превратятся в курорт мечты для наших клиентов».

Он посмотрел на Брэда и Рона.

— Это... — начал один.

— Великолепно, — закончил фразу другой.

Питер улыбнулся. «Я знаю. Давайте только будем надеяться, что начиная с сегодняшнего дня и кончая днем завершения строительства объекта, никто не заставит нас свернуть с избранного пути».

Его взгляд внезапно остановился на стенных часах, и он в замешательстве воскликнул: «Крысы! Я опоздал к Джеку, на игру!»

Он выкатился из-за стола и широко зашагал вон из конференц-зала.

Стоял бодрящий, чистый декабрьский день, и свежий ветер развевал ряды флажков, представлявших все команды -члены Лиги. На верху щитового табло реял большой флаг, на котором было написано красными буквами: «Третий ежегодный чемпионат Лиги. Рождественские игры».

Ниже, где выставлялись очки, следовало: 6 -я подача, местные — 2, гости — 5.

Джек стоял посередине поля, нагнувшись и упершись руками в колени, готовый к приему следующей подачи. Он на мгновение глянул на трибуны. Они представляли собой просто деревянные планки, укрепленные на железных подпорках. Их было не так много, поэтому рассматривание не заняло у него много времени. Большинство мест были заполнены. В третьем ряду сидели его мать и Мэгги. Вместе с остальными болельщиками они неистово кричали и приветствовали игроков. Еще одно красное сиденье между ними было пустым.

«Хоть бы он пришел», — думал Джек.

Трава, на которой он стоял, была зеленой и блестела от дождя, прошедшего в уик-энд. Джек топнул ногой, выпрямился и посмотрел, как на площадке появился следующий игрок. Это был Кендэлл. У него был хороший удар, но он почти не владел полем. Это было на руку.

Джек снова посмотрел на табло. Там по-прежнему стояло 5:2, а время шло.

Он мял в руках свою перчатку и думал: «Ну, хоть бы он пришел».

Неожиданно налетел ветер и поднял на поле пыль. В игре наступила пауза. Полевой судья поднял руки, делая знак прекратить игру. Джек вздохнул. Все судьи на этих играх были одеты в костюмы Деда Мороза и от этого выглядели презабавнейшим образом.

Ветер стих, и игра возобновилась. Кендэлл взял биту и два мяча. Он высоко послал мяч в направлении Джека. Джек прикрыл глаза рукой, следя за мячом, потом пригнулся и с легкостью взял его. Болельщики и его товарищи по команде закричали, приветствуя его успех. Затем он вбросил мяч, вернулся на свое место и снова принял прежнюю позу.

Рискуя пропустить следующий мяч, он снова обернулся на трибуны. Мэгги и мама были на месте, а рядом по-прежнему пустовало свободное сиденье. Он сплюнул.

Ну и пусть!

Питер Бэннинг торопливо шагал по лабиринтам коридоров, мимо приемных секретарей, туалетов, складских помещений, мимо дверей, за которыми ему никогда не доводилось бывать. Компания «Познер, Нейл и Бэннинг» занимала в этом здании целый этаж. За Питером так же поторапливалось все его окружение: Брэд и Рон, их молодой компаньон Джим Пейдж, доктор Филдс — эколог, нанятый фирмой для того, чтобы давать советы для расширения их предприятия, плановый помощник, имени которого Питер не помнил, и секретарь, имени которого он никогда и не знал.

В мозгу Питера билось: «Джерри, Джек, Джим». Он никак не мог вспомнить имени Пейджа. «Такой высокий, атлетического сложения, видимо из Йеля, как его? А, Стив? Это был высокий, атлетического сложения человек из Йеля. «Стив!

Возьми видеокамеру. Беги прямо сейчас на стадион и сними все, что я пропущу!»

— Можно мне сказать? — вмешался доктор Филдс, но его вопрос был проигнорирован. Джим Пейдж мчался вместе с Питером, размахивая официальным бланком фирмы, разлинованным в желтую полоску, и флоппи-диском.

— Ваша речь для бабушкиного юбилея...

Питер мельком взглянул в его сторону, продолжая движение и поворачивая за угол, как гонщик на финальном вираже.

— Это будет отпечатано на открытках, — спросил он.

— Да, конечно.

— Пронумеровано? А кто это написал?

— Нед Миллер, сэр.

Питер вытаращил глаза.

— Чудесно! Я не мог разобрать его ежегодный доклад... Ну-ка, прочти мне это.

Пейдж прокашлялся. «Лорд Уайтхолл, уважаемые гости и прочие господа. За прошедшие 70 лет Уэнди, которую мы чествуем сегодня, вселила надежду и предоставила помощь сотням бездомных детей и сирот всех... »

— Замечательно, написано очень душевно, — прервал его Питер.

— Можно мне, сказать? — снова попытался вмешаться доктор Филдс.

Совершенно обессиленный от этой гонки секретарь, продолжая мчаться вперед, бросил на ходу: «Мистер Бэннинг, сэр, пожалуйста, передайте мои поздравления вашей необыкновенной бабушке. Вы должны гордиться ею».

Питер улыбнулся, вспомнив о ней, как будто она была кандидатом в шоковую терапию.

Он повернул за угол и чуть не сбил с ног свою секретаршу, которая торопилась навстречу, разыскивая своего шефа. Она запыхалась и, пытаясь хоть немного отдышаться, всучила ему в руки чашку дымящегося кофе и конверт с авиабилетами.

— Аманда, мои билеты, мои билеты.

Он одним залпом выпил свой «каппуцино», сунул ей пустую чашку и возобновил бег по коридорам. «Быстрей, быстрей, быстрей! »

— Сэр, произошла ужасная ошибка, — сказала Аманда, пытаясь бежать рядом с ним. — Это — железнодорожные билеты.

— Правильно. 14-й и 15-й ряды около выходов рядом с крыльями — по статистике самые безопасные.

Они свернули в следующий коридор. «Этому зданию не будет конца», — думал про себя Питер.

— Рон, прежде чем я вернусь, приготовь 404.

— Готово, — ответил Рон.

— Брэд, доклад по водным ресурсам.

— Готов, — ответил Брэд, еле переводя дух.

— Доклад Сьерра-Клаб?

Брэд и Рон посмотрели друг на друга.

— Почти готов, — сказали они в один голос.

— Готов?! О, господи! Да ничего не готов, — вдруг возмутился доктор Филдс. Он был невысокий, сухощавый мужчина неопределенного возраста с толстыми линзами на носу и серыми волосами, которые торчали во все стороны. Он положил свою руку Питеру на плечо. — Вы взяли меня на работу как эксперта по экологическим проблемам, но полностью игнорируете все мои доклады!

Питер посмотрел мимо него на Джима Пейджа:

— У вас есть продолжение речи?

Его молодой компаньон вперил свой взгляд в желтые листы бумаги, стараясь не натолкнуться на Рона.

— Заслуги Уэнди Дарлинг по организации детских приютов никогда не будут преданы забвению, и обязательства перед будущим...

— Вы совсем не слушаете меня, — раздраженно вставил Филдс. — Вы должны выделить территорию рядом с районом, где находится объект.

— Доктор Филдс, у нас есть определенная территория, прямо за лыжной базой, — заметил Брэд.

— Двести акров, — поддержал его Рон.

— «Определенная территория»? Это что — шутка? — Филдс был в ярости. — Вы не имеете права осваивать кусок земли, пока не определите, какое влияние окажет ваша деятельность на живых существ, обитающих там. А что если там живут виды, подверженные вредным влияниям? Как, например... как...

Питер уже был близок к цели. Но не снижал темпа и, положив руку на плечо экологу, спросил: «Как кто, доктор Филдс?»

— Трехпалая пятнистая лягушка, белоногий олень, различные птицы...

Питер мягко похлопал эколога по спине и сказал вкрадчивым голосом: «Мы все здесь — большие мальчики, доктор Филдс. Скажите мне, сколько места нужно всем этим созданиям, чтобы существовать? Для большинства из нас достаточно нескольких дюймов».

Все захохотали, а Филдс весь покраснел и снова стушевался.

Питер посмотрел на Пейджа: «Стив, ты все еще здесь? Беги же скорей за камерой!» — Впереди показался лифт. — «Беги по лестнице! Ты же спортсмен! »

Пейдж сунул желтые бумаги и флоппи-диск в руки Аманде и побежал. «Интересно, чем он занимался в Йеле? — думал про себя Питер. — Забегами на милю, марафонским бегом или, может, бегом с препятствиями?»

Они, тяжело дыша, достигли наконец лифтов. И вот теперь Питер вдруг почувствовал, насколько он устал. Он не был толстым, но весил достаточно. Он посмотрел вниз на свой выпуклый живот и не увидел своих ботинок. Медленно, стараясь остаться незамеченным, он втянул живот. Но это не слишком помогло.

Брэд нажал нижнюю кнопку.

— Я заказала цветы для вашей бабушки, — сказала Аманда, поставив галочку в бумаге, которую она держала в руках.

— Вашу щетку я положила в машину. Сумка с длинной ручкой — в чемодане...

— Мистер Бэннинг, — попытался опять начать разговор доктор Филдс. — Есть такие люди, которые свято верят, что трехпалые лягушки в этом мире — это то, что удерживает нас от падения и не дает нам попасть в ад.

— Да, такие люди... мы должны защитить себя от таких людей, — пробормотал Брэд через плечо.

— Ах, да, это — ваши витамины, — продолжала Аманда. — А это — папка Оуэнса, которую вы искали. Она сунула ему в руки несколько листов бумаги:

— Это вы должны будете передать по телефону, когда поедете в машине на соревнования к Джеку.

— Джек сегодня играет, — вспомнил опять Питер.

Лифт слева наконец приехал. Дверь открылась, и Питер вошел вовнутрь.

— Подождите, босс! — закричал безымянный помощник.

— Ловите!

И по воздуху пролетел переносной телефон Питера. Он протянул руку и ловко поймал его. Неплохо для мужчины его лет. Он задержал ногой двери лифта и повесил телефон на себя. Брэд подошел и встал напротив. Затем откинул полы пиджака и показал свой переносной телефон, встав в позу мушкетера. Питер смотрел на него, поигрывая пальцами. Как по команде, они схватили свои телефоны, включили и прижали их к уху.

— Я быстрее услышал зуммер, Брэд, — заявил Питер. — Ты проиграл.

Все смеялись, пока они снимали свое «оружие».

Питер помахал рукой:

— Я улетаю!

— Не беспокойтесь, люди больше разбиваются в машинах, чем на самолетах, — крикнул Брэд.

— Это гораздо безопаснее, чем пересечь улицу, — добавил Рон.

— Только не смотрите вниз! — посоветовал еще кто -то.

— И не давайте уставать рукам! — прокричали они все хором и замахали руками. Доктор Филдс, качая головой, удалился.

— Когда пришло время уходить, надо уходить, — задумчиво размышлял Питер, по-мальчишески широко улыбаясь им. Пока они кричали, он шагнул в лифт. Двери мягко закрылись.

Минуту никто не двигался. Все молча смотрели в сторону лифта.

— Хорошо, — сказал наконец Брэд, поворачиваясь к помощнику. — Франк, пошли по факсу наше предложение всем, кто явится на завтрашнее собрание. — Он повернулся к секретарю: — Джули, свяжитесь по телефону с Тедом. Мы должны обговорить этот доклад Сьерра-Клаб. Аманда, узнайте...

Вдруг среди них раздался звонок. Все оглянулись. Наконец Брэд понял, что это звонит его переносной телефон. Он вытащил его и включил. «Да? Что? — у него отвисла челюсть.

— Питер, почему ты так тяжело дышишь? У тебя такой голос, словно ты только что пробежал марафонскую дистанцию или еще что-нибудь в этом духе. Что случилось?

В конце коридора дверь с лестницы распахнулась, и появился Питер. Вся группа, стоявшая около лифта, развернулась к нему.

— Никогда не обращай внимания на телефон! — произнес Питер, еле переводя дух и запихивая телефон назад. «У меня будет инфаркт, если я буду и дальше продолжать в таком же духе», — думал он. — «Мне нужно еще раз взглянуть на предварительный доклад прежде, чем я отправлюсь в Лондон. Одну минуту».

Брэд немного развернулся к нему, заметив при этом:

— Питер, ты опаздываешь на матч!

— Не волнуйся, — уверил его Питер. — Я знаю короткую дорогу к стадиону. У меня еще есть время.

Остальные стояли позади него, не произнося ни слова. Все лифты уехали.

— Эй, у меня есть шутка, которую я хочу проверить на вас,

— сказал Питер, пытаясь справиться с одышкой и по-мальчишески улыбаясь. — Я читал, что теперь матерей можно заменить юристами. Знаете почему?

Никто не знал.

Джек стоял на площадке с поднятой битой, прижав подбородок к плечу, и следил за свистевшим по воздуху мячом. Он глубоко вздохнул и шагнул назад. Его глаза поднялись к табло: 9-я подача, местные — 8, гости — 9.

— Не подведи нас, Бэннинг! — кричал его тренер. — Давай, держись!

Ребята из его команды тоже что -то кричали ему. Кто показывал, что нужно делать, кто подбадривал, кто умолял не проиграть. Надписи на их униформе подпрыгивали, как заводные игрушки. Джек посмотрел вниз на ноги, потом потоптался немного на месте. Он уже в течение двух подач не смотрел на трибуны, боясь того, что он там увидит. А, точнее, не увидит. Игра почти заканчивалась. Что же его отец наделал?

— Давай, сынок, начинай, — сказал сзади хриплым голосом Дед Мороз.

Джек еще раз глубоко вздохнул и вошел на пятачок. Он немного подвигался на месте и вдруг засек себя на том, что смотрит на трибуны, несмотря на свое решение не делать этого.

Его мать и Мэгги стояли плечом к плечу и что-то кричали. А рядом с ними прямо над красным сиденьем стоял человек с видеокамерой. Отец? Сердце у Джека запрыгало. Но потом он увидел, что это не был его отец. Это был кто-то другой, человек, который работает в офисе у его отца и которого он видел один или два раза.

Этот человек стоял на том месте, где должен был быть его отец, и снимал все на пленку.

Джек буквально оцепенел. Он встал напротив подающего, поднял биту и застыл, проделывая все эти движения совершенно машинально. Он чувствовал, что сзади него, согнувшись, стоит принимающий. Он увидел, как подающий наклонился, как следует размахнулся и ударил по мячу. Великолепный, сильный удар. Казалось, мяч никогда не опустится на землю, а так и будет лететь. Джек ударил по нему без всякой надежды на успех.

— Третий пропущенный мяч! — закричал полевой судья.

Команда гостей заревела в экстазе, а его родная — в порыве негодования. С минуту он не мог двигаться. Затем механически, уныло, пытаясь побороть слезы, наворачивающиеся ему на глаза, Джек положил биту и зашагал к скамейке.

Солнце клонилось к западу. Предвечерний холодок обдавал лицо Питера, когда он вышел из нагретого нутра своего БМВ с перекинутым через руку плащом и хлопающим на боку телефоном и поспешил к спортплощадке. Его глаза поднялись на табло: 9-я подача, местные — 8, гости — 9. Поторапливаясь и чувствуя себя тяжелее, медлительнее и старше, чем всегда, он думал, что еще есть время. Надо все-таки заняться зарядкой на улице.

Он обогнул места для зрителей и остановился, как вкопанный.

Трибуны были пусты. Спортплощадка тоже как вымерла. Даже «базы» были убраны. Все, что осталось, — это беспризорные фантики от конфет, да брошенные на землю одноразовые стаканчики. Питер помедлил, чтобы восстановить дыхание и успокоиться. Он снова посмотрел не табло и покачал головой.

«Джеки...»

Он чувствовал себя одураченным, и ему было стыдно.

Наконец, он повернулся и пошел к своей машине, в первый раз вдруг осознав, какая здесь стоит тишина.

Он был почти у цели, когда его телефон зазвонил. Он вытащил его и включил.

— О, привет, Брэд, — поприветствовал он своего собеседника точно деревянный. — Да, я рад, что ты позвонил.

В АНГЛИЮ

Мощный гул моторов Боинга-747 был ничто по сравнению с нескончаемым криком младенца, сидевшего чуть поодаль. Питер машинально слушал и то, и другое, а мысли его в это время были целиком сконцентрированы на светящемся экране лэп-топа¹, стоявшего перед ним. На нем большими буквами было напечатано:

БАБУШКА УЭНДИ НАЗЫВАЕТ МЕНЯ СВОИМ ЛЮБИМЫМ СИРОТКОЙ. Я НЕ ЗНАЮ, ПОЧЕМУ.

Питер смотрел на слова на дисплее, стараясь понять их тайный смысл. Это было загадкой с далеких времен, с того давнего, потерянного прошлого, которого он уже не мог восстановить в своей памяти. Бабушка Уэнди... Уэнди Дарлинг... Его бабушка...

И чего эти слова прилипли к нему? И почему они все время вертятся в голове, как намек на то, что он должен знать и не знает?

Он осторожно нажал на клавишу «стереть». Светящийся курсор побежал назад через весь экран, заглатывая буквы этой загадки. Одна за другой они исчезали, пока, наконец, на пустом экране не осталось ни одной.

Семьсот сорок седьмой попал в воздушную яму, отчего лэп-топ пополз по коленям вниз, прямо под борт пиджака. Питер, как сумасшедший, вцепился в поручни кресла и попытался коленями сдвинуть компьютер обратно на свое место. Качка продолжалась. Сильные, непрекращающиеся толчки заставляли его чувствовать себя словно на санях, катящихся вниз по накатанному склону.

Мэгги сидела рядом с ним, ближе к иллюминатору. Она взглянула на него и сказала: «Хочу, чтоб еще больше качало».

Питер ответил строго: «Последний толчок был чересчур сильным для папы».

«А ты представь себе, что это — большой трясущийся автобус, и тебе не будет страшно», — улыбнулась она.

Питер очень сомневался в этом и мрачно думал, что лучше бы он был теперь где-нибудь в другом месте. Он ненавидел самолеты. Он терпеть не мог летать. И вообще он терпеть не мог все, что имело отношение к высоте. Он любил землю — хорошую, старую, твердую terra firma. Если бы человек был создан для того, чтобы летать, у него были бы...

Мэгги слегка подтолкнула его, и он посмотрел на нее всепрощающим взглядом. Голубые глаза его дочери отразили его взгляд. Ее руки и личико были испачканы «Мэджик Мар-кером»². Перед ней лежал лист бумаги, который превратился в беспорядочную коллекцию цветастых линий, завитков и пятен.

Она взяла рисунок и протянула ему. «Это — карта моих мозгов, — объяснила она. — Так что я не запутаюсь в своих мыслях. Видишь? Это — наш дом в Сан-Франциско, в Калифорнии. А тут дом нашей прабабушки Уэнди в Лондоне, в Англии. А это — сиротский приют, который назовут в честь бабушки».

Питер оторвал одну руку от подлокотника ровно настолько, чтобы взять у Мэгги рисунок. Он сделал вид, что изучает его, все время ощущая, как самолет трясется под ним. Следующий сильный толчок заставил лэп -топ съехать по его ногам прямо на пол. Уронив рисунок Мэгги, он опять схватился за подлокотник.

«Папа, смотри, что Джек нарисовал», — продолжала настаивать Мэгги, суя ему в руки другой рисунок.

Питер нехотя принял его. На рисунке был изображен упавший на землю самолет, весь объятый пламенем. Мойра, Джек и Мэгги летели с парашютами, а Питер просто падал вместе с ними.

«А где мой парашют?» — воскликнул Питер.

Он обернулся и посмотрел поверх спинки кресла на то место, где сидели Мойра и Джек. Мойра изучала оборотную сторону бейсбольной карточки. Джек наблюдал за ней, прикрывая рукой большую кучу бейсбольных карточек, которые лежали перед ним на небольшом столике. Если бы он заметил, что отец смотрит на него, он бы был недоволен.

«О-кей, мам, спроси меня еще что-нибудь», — сказал он.

Мойра еще минутку изучала карточку, которую держала в руках, и сказала: «Назови мне чемпиона по подачам Американской Лиги 1985 года».

«Это просто. Уэйд Боггс. Наверное, он — третий бейсболист всех времен. Знаешь почему? Потому что он в течение семи сезонов был победителем и у него была третья по высоте подача. Ты видела когда-нибудь, как он играет, мама?»

Мойра покачала головой, глядя на Питера. «Нет, никогда

— ответила она. — Но я держу пари, что твой папа видел его. Спроси его об Уэйде Боггсе».

Казалось, Джек с минуту размышлял над этим предложением, задумчиво уставившись своими темными глазами на карточки, а потом сказал: «Спроси меня еще что-нибудь».

Мойра была явно разочарована таким ответом. Она поправила свои каштановые волосы и отдала карточку Джеку, сказав: «Погоди минутку».

Джек молча, не глядя, взял карточку и начал рассматривать остальные с нарочитым интересом.

Качка поутихла, и сигнал «ПРИСТЕГНИТЕ РЕМНИ» отключился. Мойра поднялась, расправила одежду, шагнула в проход между креслами и села рядом с Питером. В ее зеленых глазах чувствовалось напряжение. «Питер... » — сказала она.

«Мойра; помоги мне сочинить речь для бабушки Уэнди. У меня что-то не выходит».

Она положила свою ладонь ему на руку. «Но сначала сделай мне одолжение, Питер. Позанимайся, пожалуйста, с Джеком этими бейсбольными делами. Он все еще очень расстроен».

Как всегда, в ее речи чувствовался легкий британский акцент — небольшое наследство еще тех времен, когда она только вышла замуж за Питера и переехала в Штаты. Ему нравился ее голос с приятной модуляцией, непохожий на чей-то другой, отчетливый и звонкий.

Он покорно кивнул: «Хорошо. Хочешь узнать, почему я опоздал?»

Она крепко сжала ладонь: «Ты ДОЛЖЕН был прийти и посмотреть игру, Питер».

Питер молча смотрел на нее, сознавая свою вину и не находя себе места.

Он знал, что подвел Джека, подвел и себя и его. Он собирался поговорить об этом с сыном, но все еще не представлял себе, как подступиться к этой теме.

Мойра пристально посмотрела на него, а потом глазами указала на Джека. Она подошла к компьютеру и подняла его. Она ждала. Питер, вздохнув, поднялся, подошел к сыну и сел рядом с ним.

Джек убрал бейсбольные карточки и теперь поигрывал мячом, подбрасывая его вверх.

«Слушай, Джеки», — сказал Питер.

«Джек», — поправил его сын, подбросив мяч повыше.

Питер глубоко вздохнул и схватился за подлокотники, потому что в эту минуту самолет снова зашатало. Опять зажегся сигнал «ПРИСТЕГНИТЕ РЕМНИ». ДЖЕК ПРОДОЛЖАЛ ИГРАТЬ С МЯЧОМ.

«ТЫ РАЗОБЬЕШЬ ИЛЛЮМИНАТОР», — предупредил Питер, на этот раз раздражаясь.

Джек внимательно следил за мячом: «Да, но, тогда ты хоть один раз увидишь мою игру».

— Но когда мы прилетим в Лондон, мы можем посмотреть видеозапись твоего матча. Как ты на это смотришь?

— О-о, все двадцать минут? Как раз ту часть, где я промазал и мы проиграли?

Питер поджал губы: «Я подскажу тебе, как избежать этого в будущем».

Джек не ответил. Он подбросил мяч так высоко, что он стукнулся о потолок салона. Пассажиры оторвались от своих журналов и книг. Младенец закричал еще сильнее Джек стал опять подбрасывать мяч, но на этот раз Питер вытянул руку и поймал его.

«Перестань вести себя, как ребенок», — сказал он.

Джек выхватил у него мяч: «А я и есть ребенок!»

Питер увидел ярость в его глазах и поубавил обороты: «В следующем сезоне я обязательно приду посмотреть, как ты играешь. Я обещаю».

Сын посмотрел на него с отчаянием: «Пап, никогда больше не давай обещаний, ладно?»

— Шесть игр, я гарантирую.

— Папа, я говорю, не обещай.

— Мое слово — крепость, — настаивал Питер, положив руку на сердце.

Джек отвел глаза. «Конечно. ГНИЛАЯ крепость, — зло сказал он.

Он подбросил мяч к потолку, ударив по нему с такой силой, что открылся отсек с кислородными масками и целый клубок противогазов со спутанными шлангами посыпался чуть не на Питера. Тот судорожно схватился за подлокотники, спасая свою драгоценную жизнь, и крепко зажмурил глаза.

БАБУШКА УЭНДИ

Кенсингтон Гарденс предстал в виде увенчанных башенками и остроконечными крышами домов времен династии Тюдоров, построенных из разноцветных досок, камней и кирпичей, уединенных поместий, обнесенных высокими стенами с воротами, лужаек кое-где покрытых снегом, подобно лоскутным одеялам, и садов, сверкавших цикламенами и остролистами. Кроны деревьев затеняли дома, стоявшие в паутине, нити которой образовывали дорожки и живые изгороди, сходящиеся у старых мощных колонн. Вне затененных альковов и ниш словно влажные светлячки горели сквозь предвечернюю дымку огни. Рождественские украшения ярко выделялись между дверей, окон и крыш.

Где-то далеко Биг-Бен пробил полчаса и умолк. На подъездную дорожку у дома номер 14 въехало такси, и семейство Бэннингов, измученное дорогой и, в то же время возбужденное, «вывалилось» из машины. Шофер вышел и направился к багажнику доставать вещи, хлюпая от насморка, с которым боролся на протяжении большей части месяца. Джек поскакал к главному входу в дом прабабушки Уэнди. Волосы у него были прямыми от влажного воздуха, а темные глаза сияли. Мойра быстро осадила его. Мэгги, у которой теперь лицо и руки были отмыты от «Мэджик Маркера», беспокойно дергала мать за руку.

«Мамочка! — все время приговаривала она. — Я хочу увидеть прабабушку Уэнди».

Стоя у передней двери такси, Питер подводил часы: свои карманные, «Роленсы» Мойры и швейцарские часы Мэгги.

«Минутку, минутку», — бубнил он себе под нос, не обращаясь ни к кому конкретно.

«Вам сюда, сэр», — жестом пригласил шофер, подтащив чемоданы к двери. Питер аккуратно отсчитал английские деньги, боясь ошибиться, и отдал шоферу, даже не посмотрев в его сторону.

«Мама, а правда, что прабабушка Уэнди — та самая Уэнди из сказки про Питера Пэна?» — неожиданно спросила Мэгги.

«Нет, — нудно ответил Питер. — На самом деле нет».

«Да, что-то в этом духе», — одновременно с ним ответила Мойра.

Они посмотрели друг на друга, и им было неудобно.

Питер вытащил и протянул жене ее часы.

«О'кей, — объявил он, оживленно потирая руки, — итак, давайте-ка, покажите, на что вы способны. Первые впечатления — самые важные». Он поставил детей позади Мойры, сначала шел Джек, потом Мэгги. «Подтянуть носки, заправить рубахи, выпрямиться, — скомандовал он. — Мы в Англии, стране хороших манер».

Он промаршировал с ними несколько шагов до двери, еще раз критически осмотрел их и постучал дверным молотком — тяжеленной медной штукой, приделанной к металлической тарелке. Они терпеливо ждали. Наконец замок щелкнул, и дверь отворилась. В просвете двери стоял седой старик. На нем были брюки и пиджак в клетку с огромным количеством карманов, до отказа чем-то набитых. Лицо его было обрюзгшим и невыразительным, а глаза все время слезились. Казалось, он смотрит сквозь приезжих, не замечая их присутствия.

— Дядюшка Тутлс, — мягко поприветствовал его Питер. — Здравствуйте.

Старик перевел свои слезящиеся глаза на Питера с таким выражением, будто видел его в первый раз, и захлопнул дверь.

Джек и Мэгги посмотрели друг на друга и захихикали.

Питер покраснел:

— Джек, прежде чем смеяться, надо выплюнуть жвачку.

Дверь опять открылась, и рыжеволосая женщина осторожно выглянула из-за нее. Потом дверь отворилась пошире, и оттуда выскочила огромная лохматая английская овчарка. Она сразу направилась к детям и промчалась мимо Питера, не обратив на него ни малейшего внимания и чуть не закружив его на месте. Не успел Питер крикнуть детям, чтобы они поостереглись ее, как увидел, что они уже обнимают ее и с восторгом вопят: «Нана! Нана!»

В дверях снова появилась женщина. Это была Лайза, горничная Дарлингов, ирландка по происхождению. Она смеялась и говорила сто слов в минуту:

— Миссис Мойра! Здравствуйте! Посмотрите-ка на этих удивительных ребяток! Дарлинги там внизу, играют в кегли! Добро пожаловать домой, входите!

Мойра по-дружески обняла ее:

— Лайза, как я рада тебя видеть!

— Ах, мистер Питер, — Лайза посмотрела на него почти с сожалением. — Бедный дядюшка Тутлс. Он сегодня сам не свой. Впрочем как и всегда в последнее время. — Она вздохнула. — Ну, проходите, проходите, пожалуйста.

Из непогоды, из мрачной сырой темноты они вступили в мир света и покоя. Сначала Лайза и Мойра, потом Джек и Мэгги вместе с Нана. Питер минутку постоял на месте, снимая со своих брюк прилипшую собачью шерсть. Не зная почему, он чувствовал себя как-то не в своей тарелке. Он помедлил на пороге и поднял голову, рассматривая старинный дом с покатой крышей и рядами окон, большинство из которых были темными. «Да, тут не так-то просто забраться наверх, — мрачно размышлял он. — И трудновато спуститься вниз». Он стоял, задрав голову, не в силах отвести взгляд, и чувствовал, что у него кружится голова.

Неожиданно появилась Мойра, ласков о взяла его под руку и увела в дом.

Дверь за ними закрылась. Они очутились в прихожей старинного дома. Пред ними была гостиная, справа — столовая, а слева — кабинет. Все помещения были отделаны полированным дубом. Полы, карнизы, панели, полки, балки и перекладины, двери — все блестело. Повсюду стояла мебель трехсотлетней давности, странные безделушки и антиквариат, белые слоники, прекрасные и удивительные или ужасные и примитивные, в зависимости от ваших взглядов. Множество медных и железных вещей поблескивало в свете ламп Тиффани и канделябров. На полках покоились пахнувшие плесенью, истертые, много раз перечитывавшиеся книги. В кабинете весело сверкала огнями рождественская елка.

Мойра помогла Питеру снять плащ и повесила его вместе с детской одеждой на вешалку, которой служила голова единорога. Следом за Лайзой и Нана они прошли через холл в гостиную. Перед ними вилась лестница на балкон и в другой холл. Арочные своды открывали гостиную в нескольких направлениях. Питер осматривался, стараясь запомнить расположение комнат и дверей.

Сквозь открытую дверь в столовую он видел дядюшку Тутлса, который, ползая на четвереньках, что -то искал. Потерял свои шарики... — приговаривал он себе под нос. — Я должен их найти... Потерял... потерял... потерял».

Вдруг Тутлс поднял голову и увидел, что все смотрят на него. Он вылез из под стола и, оставшись стоять на коленях, приветливо улыбнулся Мэгги. Она также улыбнулась ему в ответ. Он поманил ее, и она подошла. Сунув руку в карман, он неожиданно, как фокусник, вытащил помятый бумажный цветок.

Он протянул цветок Мэгги, и она захихикала от удовольствия. Поднявшись с колен, он повернулся к Джеку и скромно поклонился ему.

Джек ответил тем же, притворяясь, что заинтересовался керамическим кувшином с нарисованными на нем тиграми.

— Я думал, что он опять в приюте, — прошептал Питер на ухо Лайзе.

Горничная покачала головой:

— Это разбило бы сердце миссис Уэнди. Она не могла этого перенести. В конце концов, он был первым ее воспитанником, не так ли?

Мойра позвала Питера. Она стояла перед старинными дедушкиными часами. Циферблат на них был выполнен в форме улыбающейся луны.

— Человек-луна, Питер, помнишь? — сказала она. — Бывало он посматривал на меня с гораздо большей высоты.

Питер смотрел на часы, а думал о дядюшке Тутлсе, и потому совершенно не обратил внимания на теплый взгляд, подаренный ему Мойрой.

Сзади на лестнице послышалось какое-то движение, и они обернулись. Это была бабушка Уэнди. Медленно, царственной поступью она спускалась по лестнице, и взгляд ее был прикован исключительно к одному Питеру. Он невольно выпрямился, а на лице его появилось озадаченное выражение, сменившееся не то слабой улыбкой, не то гримасой. Бабушка Уэнди была высокой и стройной, с седыми волосами и мелкими морщинками в уголках глаз и рта. Но глаза ее тем не менее были настолько живыми, что ей можно было дать сколько угодно лет, только не тс 92, которые она прожила на самом деле. На ней был удобный белый халат с поясом, с кружевами на груди и пурпурной отделкой на рукавах и горловине.

Джек и Мойра молча стояли рядом с Лайзой и смотрели на нее. Уэнди вполне сознавала их присутствие, в том числе и Мойры, но все равно ни на минуту не отрывала глаз от Питера.

Она шагнула с последней ступеньки и остановилась.

— Здравствуй, мальчик, — прошептала она.

Питер шагнул ей навстречу, стараясь казаться выше, прямее и моложе, таким, каким он был когда -то.

— Здравствуй, Уэнди, — прошептал он в ответ.

Потом он, кажется, несколько пришел в себя.

— Извините, что мы приехали так поздно. Я теперь на новой работе целиком завишу от своих собственных ушей. Все, знаете ли, дела да случаи...

Он был настолько взволнован, что, кажется, не мог остановиться. Он знал, что дети смотрят на него. Уэнди протянула к нему руки:

— О, ничего страшного. Иди сюда, Питер.

Питер немедленно подошел к ней, и они обнялись. Ее руки обвились вокруг него и держали с такой силой, которую даже трудно было предположить в ней. Его же объятия были осторожными и неуверенными.

— О, бабушка, так здорово, что я вижу вас, — поприветствовала Мойра и также обняла ее.

— Мойра моя, — похлопала Уэнди свою внучку по худощавой спине. Она отшагнула назад и посмотрела на детей. — Ну, не может быть, чтобы эта хорошенькая молодая леди была Мэгги.

Мэгги засияла:

— Может! Может!.. Бабушка, а я чего знаю! Я как раз играла тебя в нашей школьной постановке!

Питер нахмурился, а Уэнди ободряюще улыбнулась:

— А ты там не играешь? — обратилась она к Джеку, немного приподняв голову. — Да может ли быть, чтобы этот огромный парень был Джек?

Джек покраснел от неловкости и удовольствия одновременно.

— Я должен поздравить вас с вашим приютом для сирот, прабабушка, — нескладно сказал он. Слова путались и прилипали к языку, когда он произносил их.

Уэнди ласково потрепала его волосы.

— Спасибо, Джек. — Она взяла детей за плечи и повела их с собой. — А теперь я хочу напомнить вам одно правило, которое вы должны неукоснительно выполнять, пока находитесь в моем доме. Вы не должны расти. Если в данную минуту вы растете, то немедленно прекратите это!

Джек и Мэгги засмеялись, очарованные и почувствовавшие свободу. Уэнди наклонилась и, смеясь, обняла их обоих. Она вдруг посмотрела на Питера:

— Это относится и к вам, господин Председатель суда Бэн-нинг.

Питер смущенно улыбнулся:

— Извините, слишком поздно...

Уэнди оставила детей и подошла к нему. Взяв его за руку, она повела его в гостиную.

— Вы важный бизнесмен, не так ли? И то, что вы делаете в эти дни так ужасно важно, Питер?

Ее сияющие бездонные глаза опять задержались на нем, гипнотизируя его. Он почувствовал, что никак не может найтись, что ответить.

— Ну-у, видите ли, я... я... ну... — Он плюнул на эти свои бесплодные попытки. — Я занимаюсь приобретениями и разного рода сделками, а теперь я был занят освоением земель, и...

Сзади него Джек выпалил, словно пушка:

— Да, папа, выведи их на чистую воду.

Уэнди посмотрела на мальчика и улыбнулась Питеру.

— Итак, Питер, — сказала она мягко и ее глаза почти погрустнели, — ты стал пиратом.

В ДЕТСКОЙ

Ночь опускалась на дом номер 14 в Кенсингтоне, постепенно таял дневной свет, замолкали звуки, превращаясь в полную отдохновения тишину, день угасал, уступая смену следующему дню. Питер стоял в прихожей и смотрел в окно. Пушистые хлопья снега казались кусочками серебра в свете уличных фонарей.

Он шаркал ногами по истертому ковру и задумчиво смотрел на свои лакированные туфли. Он обнаружил, что может видеть их только слегка нагнувшись. Он нажал на свой живот и вздохнул.

Он прошел в холл, где слышался смех, доносившийся из спальни бабушки Уэнди. Заглянув туда, он увидел Уэнди, одетую в элегантное шелковое платье розовато-лилового цвета с кружевными рукавами и отделкой. Она сидела за своим туалетным столиком и сдержанно улыбалась в то время, как Мойра, наклонившись над ней, застегивала ей пуговицы на рукавах.

С оттенком обиды в глазах, она двигала руками так, чтобы помешать Мойре сделать свое дело. Мойра тихонько хлопнула ее по рукам, и обе они рассмеялись. Казалось, не было всех тех долгих лет разлуки со времени их последней встречи, и связь между ними была столь же сильна сегодня, как и тогда, когда Мойра была еще девочкой.

За спиной Питера опять возобновилось какое-то движение. Джек и Мэгги ворвались в холл, опрокидывая все на своем пути. За ними неслась Нана. Проскочив мимо своего отца, дети влетели в комнату Уэнди и стали метаться между кроватью и креслом. Нана, слишком большая для того, чтобы иметь право влезать на кровать, с лаем кружила вокруг резных деревянных стоек.

Мэгги заметила отца и крикнула: «Папа, папа, поиграй с нами!»

Питер улыбнулся и стал неуклюже поправлять галстук. «Потом, дорогая», — сказал он и шагнул в комнату, поймав на себе взгляд Мойры. «Скользкие туфли, — обратился он к ней и прошел, скользя по полу. — Вы не видели мою золотую запонку, а?»

— Мойра посмотрела на него:

— Здесь?

— Я думаю, может, я уронил ее тут раньше?

Он обошел комнату в поисках запонки, затем нагнулся и встал на четвереньки, чтобы заглянуть под кровать. В этот момент Мэгги вскочила ему на спину и закричала: «Но-о-о, лошадка! Поехали, поехали!»

Питер стоически посмотрел на нее:

— Мэгги, бога ради...

Мэгги слезла с него и убежала. Питер продолжил свои поиски под матрацем, не находя ничего, даже пыли. Он попятился назад и продолжил свое занятие у другого конца кровати и под креслом.

Когда он пополз вокруг кресла, то чуть не уткнулся в лоб Тутлса, который тоже стоял на четвереньках и что -то разыскивал. Они вовремя остановились, чтобы не столкнуться.

Тутлс посмотрел на Питера. Его глаза были, как стеклянные.

— Я потерял свои стеклянные шарики, — пробормотал он.

Питер кивнул:

— А я — запонку. Я чувствую себя неодетым, если на мне нет запонок.

Они еще с минуту смотрели друг на друга, а потом поползли в разные стороны, продолжая каждый свои поиски.

Через минуту Питер поднялся, вдруг почувствовав себя совершенным идиотом. Он отряхнул брюки и вышел из комнаты. «Придется надеть перламутровые запонки. Проклятье, так и не нашел другую! что за денек выдался!» — с раздражением подумал он и пошел по коридору в свою комнату.

Проходя мимо окон, он видел, что снег все еще идет — огромные пушистые хлопья, тихие, как полночь, падали на землю.

Пройдя полпути, он оказался около детской комнаты, которую отдали теперь в распоряжение Джека и Мэгги. Он замедлил шаг. Дверь была приоткрыта, и он заглянул вовнутрь. Маленький огонек в каменном очаге давал тусклый свет, отбрасывавший фантастические тени по всем углам комнаты. Вещи Джека и Мэгги покоились на двух маленьких кроватях в викторианском стиле. Всего кроватей было три. Питер минуту смотрел на вещи, затем оглядел всю комнату, всматриваясь в тени. Он в нерешительности стоял у двери. Ему и хотелось войти, и одновременно было как-то не по себе.

Что-то было в этой комнате, что неприятно действовало на него.

В темном углу щелкнули часы с кукушкой и пробили шесть раз. Питер отпустил дверь и вошел в комнату. Шаг, другой, третий.

И вдруг он замер.

Комната была такой, какой он ее помнил когда-то, какой оставила ее мама Уэнди, миссис Дарлинг. Во всей ее остановке чувствовалось любящее сердце и достаток. Три уютных кровати с тонкой резьбой: две, для Джона и Майкла, стояли слева, и еще одна, для Уэнди, — справа. В сумеречном свете блестели покрывала из белого атласа. Над каждой кроватью на специальных полочках стояли фарфоровые домики величиной с птичье гнездо, служившие ночниками. Огонь в камине горел ровно и тихо, слегка потрескивали в тишине поленья. Каминная доска, скрывающая очаг, поддерживалась двумя вытянутыми в струнку грубо отесанными деревянными солдатами, которых сделали сами мистер и миссис Дарлинги. Когда-то мистер Дарлинг начал вытесывать их, впоследствии миссис Дарлинг докончила начатую им работу, а мистер Дарлинг как-то перекрасил их, и, надо заметить, довольно неудачно.

Воспоминания нахлынули на Питера и умчались. В какую-то минуту он узнал все это, а в следующую — это чувство растворилось. Он ходил по комнате, притрагиваясь то к тому, то к другому, то и дело останавливаясь в этой чужой стране, которая тем не менее казалась ему чем-то знакомой.

Плюшевый медвежонок сидел на каминной доске, прислоненный к мятому цилиндру. Питер шагнул к медвежонку и пальцами почистил ему мех и потертый нос.

Потом он увидел кукольный домик Уэнди и заглянул внутрь, желая узнать, живет ли там кто-нибудь. У стены одиноко стояло бюро. Питер подвинулся так, чтобы стать как раз напротив него. Он нажал на его гладкие кнопочки и потряс его тихонько, пытаясь представить, что там может быть внутри.

Наконец он подошел к решетчатым французским окнам, которые были закрыты на задвижки и занавешены шторами. Он встал на порожек, протянул руки, раздвинул занавески, потянул щеколду и открыл окно. Крупные снежинки упали ему на нос и губы. Он слизнул их.

Потом он осторожно ступил на крошечный балкончик с металлическими перильцами и посмотрел вокруг — сначала на убеленные снегом небеса, затем на улицы и верхушки крыш. Он почувствовал, что земля уходит у него из-под ног, и мертвой хваткой вцепился в перила. Зажмурив глаза, чтобы не видеть ничего этого, он влетел назад в комнату.

Кружева на занавесках коснулись его лица, подхваченные дуновением ночного ветерка, и он опять открыл глаза. На кружевах, которыми были отделаны шторы, были вплетены особого рода рисунки, или сценки, которые следовали друг за дружкой, как картинки на стене. Он наклонился поближе, протянув руку к шторе, чтобы остановить ее движение.

Там он увидел мальчика, летящего по ночному, усыпанному звездами, небу, потом того же мальчика, который стоял, упершись руками в бока и запрокинув голову, как бы готовящегося закукарекать, и потом снова мальчика, сражающегося с капитаном пиратского корабля, у которого вместо недостающей руки был приделан крюк.

Питер Пэн.

Внезапно в дверях появилась Мойра и зажгла свет:

— Питер, тебя к телефону. Это — Брэд. Говорит, срочно.

Питер быстро повернулся и поспешил из комнаты.

В детской стало пусто и тихо. Но окно осталось открытым, и налетевший ветер подхватил занавески. На мгновение лунный свет пробился сквозь тучи и осветил комнату. Эти лучи были странного жуткого цвета, и от них в комнате появились новые тени, которые двигались и светились подобно привидениям.

Затем луч света побежал по полу и достиг дверцы с двойным зеркалом в массивном старинном шкафу, который стоял в самом дальнем углу. Это был темный деревянный туалет, в котором могли прятаться как мечты, так и ночные кошмары.

Питер вбежал в холл, ожидая самого худшего. Он возил с собой переносной телефон на всякий случай, потому что английские телефоны считал не столь надежными.

Бабушка Уэнди прошла мимо, вертясь, как девочка, и спросила:

— Тебе нравится мое платье, Питер?

Питер прошел мимо нее, не замедляя шага, и небрежно кивнул головой. Он вошел в гостевую спальню, которая была отдана на это время им с Мойрой, и схватил трубку, лежавшую на кровати.

— Да, Брэд? Что это значит, доклад Сьерра-Клаб? Я был уверен, что с ним все в порядке! Что? Коузи-Блю-Аул? — Его лицо налилось кровью. — Ну, если они опасаются, то, может быть, у них есть на то веские причины.

Появилась Мэгги, преследуемая Джеком. Они пробежали мимо него к дальнему концу кровати и умчались прочь. Через мгновение Мэгги появилась снова, хохоча и взвизгивая: «Папа, спаси меня! Спаси меня!»

Джек, изображая чудовище, рычал из-под кровати. Питер не обращал на них внимания и заткнул пальцем свободное ухо, чтобы не слышать их шума.

— С начала времен в эволюционном процессе случались всякие катастрофы! — рявкнул он. — Что, кто-нибудь жалеет о том, что передохли все тиранозавры?

— Я! — закричал Джек как бы в ответ на его вопрос и свирепо зарычал.

Питер повернулся к нему:

— Черт возьми, Джек, когда-нибудь ты станешь взрослее? Мэдджи, идите отсюда! Мойра!.. — Он опять обратился к телефону. — Десять дюймов высоты, и чтобы имели пятьдесят миль сопредельной площади? Господи, убейте меня!

Мэгги опять обежала вокруг кровати, вопя от удовольствия, и попробовала взобраться отцу на спину. Джек несся за ней, рыча и размахивая руками.

— Заткнитесь, наконец, — рявкнул Питер, пытаясь избавиться от них. — Замолчите все хоть на одну минуту! Мойра, ради бога, да забери ты их отсюда! Я говорю по телефону! Решается вопрос моей жизни!

Наконец появилась Мойра, ласково, но твердо взяла Джека и Мэгги за руки, позвала тихонько Нана и увела их всех в холл. Бабушка Уэнди стояла и ждала с вытянутыми руками, чтобы заключить детей в свои объятия. Ее сияющие глаза смотрели сквозь них на Питера в спальне.

— Знаете, — сказала она тихонечко, — когда ваш папа был маленьким мальчиком, мы любили стоять у окна и сдувать звездочки.

Джек фыркнул.

Когда Мойра снова вернулась в спальню, Питер уже закончил свой разговор и сидел на кровати, мрачно глядя в одну точку.

— Все полетело к черту, — схватился он руками за голову.

— Я ни за что не должен был уезжать.

Мойра стояла рядом и не проронила ни слова. Он поднял на нее глаза и увидел, что она разочарована и зла. Она судорожно глотала слюну, чтобы на раскричаться на него. Они молча смотрели друг на друга. Затем он поднялся, подошел к ней, думая о том, что лучше предпринять, и остановился. Он тщетно стал жестикулировать руками, попытался заговорить и не смог.

Он покачал головой:

— Прости, Мойра, я... я не могу... — объяснение, которое он придумал, не получалось. — Я, кажется, потерял будущее, я не знаю почему...

Мойра заговорила низким, тихим голосом, но глаза у нее были жесткие:

— Ты не был в Кенсингтон Гарденс десять лет, хотя бабушка приглашает тебя каждый год. Питер, вспомни, сколько ты обещал... — она помолчала, — ты обещал детям, что здесь побудешь с ними, но ты даже не смотришь на них, только отчитываешь и кричишь...

Резко ворвавшись в тишину, на кровати снова зазвенел телефон. Питер стоял в нерешительности, но потом все же протянул к нему руку.

— Дай мне его! — приказала жена.

Питер посмотрел на нее:

— Не надо, Мойра.

— Дай мне телефон, Питер.

— Пожалуйста, Мойра.

Мойра протянула руку и выхватила телефон. Она решительным шагом направилась к окну и швырнула его на улицу. Питер, ошеломленный и притихший, наблюдал за ней.

Мойра повернулась к нему лицом:

— Мне жаль, что твое дело не удалось.

— Ты всегда ненавидела мое дело, — пробурчал Питер.

Мойра кивнула головой, поправляя свои темные волосы:

— Да, я ненавижу твою работу, но мне жаль, что у тебя сейчас неприятности. Питер, дети любят тебя, они хотят поиграть с тобой. Как долго, ты думаешь, это продлится? Всю жизнь? Три года ты не заходишь в комнату к Джеку. В нашем распоряжении есть всего лишь несколько лет, когда дети хотят, чтобы мы были с ними. Потом ты сам будешь выпрашивать, чтобы они уделили хоть немного внимания тебе. Слушай, Питер. Я сижу с ними дома. Я вижу их, я играю с ними. Я знаю, что ты теряешь, но я не могу описать тебе этого, потому что ты сам должен и посидеть, и поиграть с ними, чтобы все понять. Ты знаешь, сколько раз на дню они спрашивают: «А где папа? Когда он придет домой?» — Она глубоко вздохнула. — Да-а, к черту! Я просто говорю тебе, веселись, Питер! Наслаждайся их обществом, пока не поздно!

Она сжала губы и посмотрела на него, ожидая ответа. Он стоял и глядел на нее, не в силах произнести ни слова. Наконец, она подошла к окну и выглянула. Ее глаза были наполнены слезами, а на лицо легла глубокая печаль. Ей было так грустно за него.

— Я не собиралась выбрасывать твой телефон, — сказала она.

В голосе Питера прозвучала надежда:

— Я знаю.

Она повернулась лицом в комнату, и их глаза встретились.

— Но, я хотела, — прошептала она.

Нана пробежала через откидную доску в задней двери дома, бережно неся в зубах мусорную корзину. Большая собака поскакала по снегу к забору и высыпала содержимое корзины в контейнер. Она возвращалась домой той же дорогой, когда вдруг заметила телефон Питера. Она остановилась, обнюхала его, потом подобрала аппарат и со всеми предосторожностями отнесла его в палисадник. Там она положила его на землю и начала рыть ямку. Из-под се лап полетела земля вперемежку со снегом. Буквально в считанные секунды она вырыла ямку довольно приличных размеров. Потом взяла телефон и бросила его туда.

И стала закапывать.

Детская комната купалась в тенях. В камине прогорали поленья, превращаясь в угли, отбрасывавшие по комнате кроваво-красные блики. Джек стоял у раскрытого окна, опершись локтями на перила балкончика. Он перегнулся через перильца в ночь, вертя в руках диски и выключатели от своего Уокмена. Снег прекратился, и воздух был прозрачен и чист. На Джеке была бейсбольная рубашка, но лицо его выражало явную скуку.

— Все дети растут, кроме одного, — голос Уэнди был низким и завораживающим. Она сидела вместе с Мэгги на полу под простыней, служившей им палаткой, и читала им при свете карманного фонарика потрепанную книжку про Питера и Уэнди. Если бы Уэнди вспомнила, что на ней было ее вечернее платье, вероятно, она не поступила бы столь опрометчиво, усевшись в нем на пол, но она, казалось, не замечала и не заботилась об этом. Мэгги внимательно слушала ее, деловито пришивая тесемки к краю простыни.

— Ты знаешь, откуда появляются феи, Маргарет? — читала Уэнди и к ее голосу присоединился голосок Мэгги: — Когда первый младенец на земле засмеялся в первый раз, его смех раскололся на тысячи кусочков, и все они запрыгали кругом

— это и было рождением фей.

Уэнди перевела лучик фонарика на картинку в книге, где была нарисована девочка Уэнди в ночном халатике, стоящая в окне.

— Смотрите, — прошептала она, — это — я, только много лет назад.

Мэгги посмотрела на рисунок, а потом снова на Уэнди:

— Но Джек говорит, что на самом деле ты — не настоящая Уэнди.

Уэнди фыркнула и раздвинула края простыни. Они вместе с Мэгги выглянули и посмотрели на Джека, который притворился, что ничего не замечает.

Глаза Уэнди озорно блеснули.

— А ты видишь, где стоит Джек? Это — то самое окно.

Уэнди и Мэгги обменялись многозначительными взглядами. Они и не заметили, как в комнату вошел в своем блестящем смокинге Питер, нервно теребя в руках листы бумаги с речью для бабушки.

— А это — та самая комната, где мы рассказывали истории о Питере Пэне и стране Никогда и о пугливом старом капитане Хуке. Мистер Бэрри, сэр Джеймс, наш сосед, придумал эти истории и записал их — о, боже! — больше восьмидесяти лет назад.

Шорох бумаг Питера привлек их внимание в наступившей тишине. Мэгги посмотрела на отца и неожиданно выпрыгнула из своего укрытия. Выхватив простыню у Уэнди, она побежала и протянула ее отцу.

— Папа! — закричала она. — Я сделала для тебя что-то. Это — пара... парашют! В следующий раз ты полетишь, и тебе не будет страшно!

Питер погладил Мэгги по головке, принял самодельный парашют, пронес его по комнате и повесил на стойку кровати. Вернувшись, он протянул руку бабушке Уэнди и помог ей встать. Уэнди улыбнулась. Она обняла Мэгги, послала воздушный поцелуй Джеку и отправилась включать ночники.

Когда она собралась уходить, то сказала тихонечко:

— Милые ночники, охраняйте моих спящих детей, горите ясно и не гасите свой свет сегодня ночью и никогда.

В дверях она помедлила минутку, оглянулась и вышла в холл.

Только теперь Питер заметил, что Джек стоит на балкончике, перевесившись через перила. Он подкрался сзади, нервно схватил своего сына и втащил его в комнату. А потом закрыл окно на задвижки. Впопыхах он оставил свои записи на туалетном столике около окна.

— Джек, что ты там делал? — спросил Питер. — Никогда не лезь туда. Открытые окна — это не игрушки. Ты видел когда-нибудь, чтобы мы дома держали окна открытыми?

Джек отпрянул от него:

— Нет, на наших окнах — запоры.

Он подошел к детской кровати и бросился на нее, явно недовольный. Затем пошарил под подушкой и вытащил оттуда свою бейсбольную перчатку. Надел ее, немного помял пальцами и положил обратно под подушку. Потом вдруг нахмурился, поднял подушку и посмотрел вокруг.

— Э, а где мой мяч? Он лежал вот здесь!

Серьезные глаза Мэгги скользнули к окну. Ее взгляд был устремлен вдаль, а голос звучал уверенно.

— Это тот пугливый человек стянул его, — тихо сказала она.

Питер подошел и сел рядом с ней:

— Никакого пугливого человека не существует. А я запру эти окна до самого нашего отъезда.

Мэгги с сомнением посмотрела на него, затем пошарила среди своих вещей и достала бумажный цветок. Она протянула его Питеру, а он в свою очередь аккуратно сунул его в волосы Мэгги.

— Это Тутлс сделал мне, — сказала она. — Приятно пахнет.

Питер улыбнулся:

— Это всего лишь бумага, хорошая моя. — Его лицо смягчилось, и странный покой вдруг пронизал все его существо. — А теперь запечатай себя в конвертик из простыней и отправляйся в страну снов.

Мэгги свернулась калачиком и натянула простыню до самого подбородка:

— Приклей на меня марку, почтальон.

Питер нагнулся и дважды поцеловал ее:

— Письмо — заказное.

Потом он поднялся и подошел к Джеку. Он сунул руку в карман, вытащил оттуда часы и протянул их сыну.

— Возьмешь меня на попечение, Джек? — спросил он. — Мы будем дома вместе по два-три часа, я обещаю.

Джек молча взял часы. В дверях показалась Мойра. На мгновение ее глаза встретились с глазами Питера, но она быстро отвела их.

— Мамочка, — позвала тихонько Мэгги. — Пожалуйста, не уходи.

Мойра подошла к ней, присела на край кровати и стала гладить Мэгги по волосам. Она взглянула на Питера, и в ее темных глазах была мольба. «Ну почему мы не можем жить всегда так, как сегодня?» — казалось, спрашивала она, будто ответ на этот вопрос мог хоть отчасти уладить все проблемы в их доме.

Она запела колыбельную. Джек и Мэгги легли в постель, и их глаза закрылись.

ПРОШЛОЕ ВОЗВРАЩАЕТСЯ

Полированные деревянные столы Роял Холла были накрыты морем белоснежных скатертей. Казалось, что не осталось ни дюйма свободного пространства в этих стенах, все кругом было заставлено столами, за которыми сидели гости. Большинство из них были приемными детьми той женщины, которую они сегодня чествовали. Они сидели бок о бок, развернувшись на своих стульях в сторону помоста, на котором выступал Питер Бэннинг.

— И смущенный путник сказал: «Где я могу найти это?»

Шутка вызвала в аудитории взрыв смеха, который, прокатившись по залу, отразился эхом от его стен. Питер улыбнулся и посмотрел направо, где сидели Мойра и бабушка Уэнди. За столом на помосте соседствовали дюжины две человек, каждому из которых Питер был лично представлен, но сам Питер не помнил почти никого из них. Лорд такой-то. Леди такая-то. Большинство из них были членами правления приюта на Грейт Ормонд Стрит. Питер перевел взгляд. Хрустальные люстры свисали с резного потолка зала, как доисторические птицы. Свет играл и переливался в их гранях, бросая золотистые блики на лица сидевших внизу людей. Драгоценные камни сверкали рядом со стеклянной посудой и серебром. Кругом были сплошные смокинги и меха. Всевозможные костюмы, галстуки и платья служили фоном для этого разноцветья и блеска.

В дальнем конце зала висел стяг, на котором было начертано: ФОНД СЭРА ДЖЕЙМСА М. БЭРРИ И ДЕТСКИЙ ПРИЮТ ГРЕЙТ ОРМОНД СТРИТ ЧЕСТВУЮТ УЭНДИ.

Роскошный обед подходил к концу. Начались выступления. Питер был гвоздем программы.

Смех затих. Питер переключил внимание присутствующих:

— Так что, пожалуйста, дамы и господа, будьте ко мне снисходительны, памятуя, что я привык обращаться только к акционерам...

Опять кое-где раздался смех, правда, на этот раз довольно сдержанный.

Питер сунул руку в нагрудный карман своего смокинга, собираясь вытащить заготовленную речь, и вдруг обнаружил, что ее нет на месте. Его рука быстро переместилась в другой нагрудный карман, затем стала поочередно обыскивать боковые карманы, затем карманы брюк. Он был в паническом состоянии. Где же речь? Он забыл и думать о ней с тех пор, как они уехали из дома, решив прочитать ее, как есть, и последствия такого решения были плачевными. Она же была у него, он помнил это. Что же с ней случилось?

Он быстро взглянул на Мойру, которая уже искала ее в своей сумочке. Ее глаза поднялись и она отрицательно покачала головой. Питер глубоко вздохнул:

— Извините, я, кажется, оставил где -то свою речь.

В ответ на его заявление последовала тишина. Он прокашлялся.

— Лорд Уайтхолл, уважаемые гости, дамы и господа. Более семидесяти лет Уэнди Дарлинг давала надежду сотням бездомных сирот...

Это было все, что он запомнил. Он опять откашлялся.

— Она была самым значительным лицом в приюте на Грейт Ормонд Стрит.

Что еще? Что там было дальше?

Он слышал, как в зале двигали стулья, шаркали ногами, кашляли и шептались. Он продолжал речь, потому что у него не было выбора. Он совершенно не знал, что скажет в следующую минуту, но отчетливо понимал, что теряет аудиторию.

Он не смотрел в сторону Мойры и Уэнди.

Темнота висела, как черный занавес, над домом номер 14 в Кенсингтоне, бездонная и неизмеримая. Хотя снег почти прекратился, и падали только редкие снежинки, облака плотно закрывали луну и звезды. Свет исходил лишь от двух далеких уличных фонарей, весело поблескивавших в туманной изморози.

Острые верхушки и коньки крыш старинных кенсингтонских домов застыли на фоне неба, врезаясь своими резкими очертаниями в ткань ночи.

На заднем дворе Нана подняла голову и ткнула своим влажным носом в подстилку на крыльце. Лайза выгнала ее почти час назад, разозлившись на нее за какую-то надуманную провинность, и преданная собака ждала возвращения своей настоящей хозяйки, чтобы та восстановила справедливость. Она сидела на длинной цепи, привязанной к врытому в землю столбу.

Неестественное движение на небе привлекло к себе ее внимание. Облака проплывали, все время меняя свои очертания, и вдруг что-то мелькнуло между ними. Слабый зеленый свет вспыхнул и потух.

Нана поднялась на лапы и зарычала.

В детской спали Джек и Мэгги. Джек разметался под одеялом, а Мэгги лежала, свернувшись калачиком, в то время, как плед сполз ей на голову. Над ними ровным светом горели ночники в виде фарфоровых домиков, лишь слегка отпугивая темноту и отбрасывая тени по углам.

Огонь в камине давно погас, и дрова прогорели, превратившись в серый пепел.

Шторы на окнах свисали мягкими фалдами, в которых скрылись картинки с приключениями Питера Пэна.

Вдруг ночники ярко вспыхнули, как будто увеличилось напряжение в электросети. Потом они вспыхнули еще раз и погасли. Ночь надвигалась постепенно, как зверь, вышедший на охоту. В темноте в дальнем углу комнаты, где стоял старинный шкаф с двойными зеркалами, появился отблеск, сначала слабый, но потом все усиливавшийся. Это был тот самый странный зеленый огонек. Появились какие -то образы, неразборчивые и далекие, но с каждой секундой они становились все явственнее и ближе.

Джек зашевелился и пробубнил что-то во сне.

Появившись из ниоткуда, заползали по стенам какие-то тени с клыкастыми мордами и пальцами, которые тут же превратились в когтистые лапы. Какой -то громадный, раскидистый силуэт поднялся среди угловатых фигур, проникая сквозь обшивку стен. Деревья джунглей переплетались своими ветвями, как паутина, и острозубые скалы на берегу острова были влажными от океанской волны.

В зеркалах шкафа образы стали вырисовываться — череп с пустыми глазницами, осклабившийся своими оголенными зубами, и древний парусник, который скрипит и стонет, вставая на якорь.

Неожиданно молния сверкнула над игрушечным корабликом, который стоял под стеклом на камине, как будто разразилась буря. Джек снова зашевелился. Звезда, висевшая как раз над его головой, бешенно завертелась. Старая лошадка-качалка, которая удобно примостилась около ящика с игрушками, начала взбрыкивать, размахивая уздечкой и хвостом в порывах налетевшего неизвестно откуда ветра.

Внизу, в саду, с цепи рвалась Нана, пытаясь освободиться и яростно лая.

В кабинете возле моделей кораблей стоял в это время Тутлс. Он, как зачарованный, смотрел, как их крепкие мачты начинают вздрагивать, а паруса наполняются невидимым ветром. Его слезящиеся пустые глаза смотрели на качающиеся корабли, и, глядя на них, он тоже стал раскачиваться из стороны в сторону. Когда он услышал, что Нана лает, то шагнул назад, поднял голову и прошептал: «Опасность!»

Лайза дремала на кухне, положив голову на руки. Странный скрип за дверь разбудил ее.

Ветер неистовствовал в детской и, подхватив позабытую речь Питера, разметал ее листы по всей комнате. Свет от шкафа становился все ярче, а образы — явственней и четче. По всей комнате раздавались крики и вопли мечтаний и снов, а также резкий скрип железа о дерево.

Одеяла, которыми были укрыты дети, слетели с них.

Чернота заполнила комнату.

А в банкетном зале Питер продолжал мужественно выступать.

Без своей речи, он был словно одинокий матрос, затерянный в море. Он ощущал неутомимость своих слушателей. И бесился от этого. Весь торжественный вечер грозил превратиться в жалкое сборище, где было не до чествования Уэнди. И все это — из-за него.

Вдруг он остановился на полуслове, отбросив всякую осмотрительность, и выпрямился. Гомон голосов в аудитории немного стих.

— Дамы и господа, я уже предоставил вам возможность пожевать риторики в достаточном количестве. А теперь разрешите мне сказать еще вот что об Уэнди Дарлинг. Много лет назад Уэнди подобрала и обогрела меня, подкидыша. Она научила меня читать и писать, когда я не умел делать ни того, ни другого. Она нашла людей, которые были готовы усыновить меня и стать моими родителями, когда у меня не было ни отца, ни матери. И даже тогда она ни на минуту не прекращала беспокоиться обо мне, заботиться обо мне и любить меня.

Теперь в зале воцарилась мертвая тишина. Все буквально внимали Питеру.

— Она сделала так много для меня. Я женился на ее внучке — Мойре. Мои дети обожают Уэнди, и уверены, что она может все. Они даже хотят, чтобы Уэнди научила их летать. Она подарила мне жизнь. И, слава богу, подарила жизнь стольким детям. Это — ее подлинное достижение — достижение, которое мы чествуем сегодня.

Он сделал паузу.

— Итак, если Уэнди значит для вас столько, сколько она значит для меня, если она помогла вам в вашей жизни столько же, сколько помогла мне — я прошу вас подняться. Поднимитесь, пожалуйста, если ваша жизнь изменилась благодаря этой удивительной женщине. — Он неожиданно взмахнул руками. — Встаньте же вместе со мной, и давайте поприветствуем се!

Они поднимались неуверенно, сначала один или два человека за столом, потом — целыми группами, пока, наконец, весь зал не оказался на ногах и не зааплодировал в бешенном порыве. Это была грандиозная овация, Питер стоял в центре всего этого, и его мальчишеское лицо расплылось в широчайшей улыбке. На мгновение его глаза встретились с глазами Мойры, и он был ошеломлен глубиной того чувства, которое увидел в них.

Уэнди Дарлинг медленно поднялась со слезами на глазах. Она поклонилась всем присутствующим и кивнула головой, крепко сцепив перед собой руки.

Небольшую тележку, стоявшую около стены позади помоста, выкатили вперед. На ней была укреплена модель здания, в котором должен был скоро расположиться филиал приюта Грейт Ормонд Стрит. Через весь ее фасад была протянута лента, на которой было написано: ФИЛИАЛ ПРИЮТА УЭНДИ ДАРЛИНГ. Появились руки, которые подняли этот транспарант над макетом, а Питер подошел к Уэнди и провел ее к месту, где должна была состояться символическая церемония открытия филиала. Аплодисменты усилились.

Неожиданно налетел ветер и подул изо всех окон, подметая помост. Уэнди с трудом противостояла его натиску, и Питер подскочил, чтобы поддержать ее. Появилась Мойра с ножницами. Транспарант бешенно бился на ветру. Люстры качались.

Уэнди с тяжелым чувством оглянулась через плечо на окна, затем подошла с ножницами к макету и разрезала ленту пополам. Все зрители приветствовали ее, и зал вновь взорвался аплодисментами. Питер улыбнулся и обнял свою бабушку, потом повернулся и обнял за плечи Мойру.

При этом он совершенно не заметил отблеска страха, который неожиданно промелькнул в глазах Уэнди.

СКАЗКА БАБУШКИ УЭНДИ

Роллс-ройс медленно двигался в ночи, прокладывая себе дорогу по снегу, который тут же превращался под его колесами в месиво. Питер положил свою голову на мягкую кожу сиденья и закрыл глаза. Вечер прошел хорошо. Он был доволен своей речью. Слова пришли к нему откуда-то изнутри, из того мира, где он давным -давно уже не был. Он удивился, обнаружив, что это все еще было в нем.

— Приехали, — прошептала Мойра ему на ухо.

Он открыл глаза и выпрямился. Кругом стояли все те же кенсингтонские дома. Их остроконечные крыши и увитые плющом стены были опутаны ветвями старинных деревьев, а сквозь задрапированные и закрытые ставнями окна пробива-лись лишь тонкие лучики света, которые падали на снег. Ролле остановился у дома номер 14. Снежинки падали на его ветровое стекло. Питер открыл заднюю дверцу и вышел из машины, протягивая руку Мойре. Она последовала за ним, выдыхая в морозный воздух струйки пара. От возбуждения прошедшего вечера она раскраснелась и была прехорошенькой. Мойра улыбнулась Питеру и дотронулась до его щеки.

Питер обошел ее и помог выйти бабушке Уэнди. Лицо ее было перекошенное и усталое — впечатления вечера все-таки утомили ее. Тем не менее она улыбалась, как молодая девушка.

— Неплохо, Уэнди Анджела Мойра Дарлинг, — мягко сказал Питер.

— Для такой старухи, как я, — завершила она.

Питер покачал головой и улыбнулся:

— Это не про вас. Вы были восхитительны.

— Ты тоже неплохо смотрелся, мальчик.

Он резко посмотрел на нее, но она в это время глядела в другую сторону, и ее уставшие глаза были далеко отсюда. Он взял ее под руку, и они пошли, немного наклоняя головы и защищаясь тем самым от измороси. Свежий снег тихо скрипел у них под ногами.

Мойра шла по другую сторону от него.

— Я рада, что ты, наконец-то, доволен собой...

Она неожиданно остановилась, слова застряли у нее в горле: «Питер!»

Питер поднял глаза. Парадная дверь перед ними была открыта настежь. Снег наметало через порог прямо в холл. При свете фонарей на крыльце Питер увидел глубокую выемку в тяжелых деревянных панелях — как будто кто-то процарапал отверткой.

Бабушка Уэнди взглянула наверх, и у нее сперло дыхание.

— Дети! — ахнула она.

Питер выпустил ее руку и пробежал в дверь. Дом лежал в кромешной темноте, там было холодно и пусто. Он слышал, как сзади него Мойра безуспешно пыталась включить свет. Электричества не было.

— Там рядом с тобой есть свеча в подсвечнике, — посоветовала бабушка Уэнди.

Питер ощупью пошел вдоль стены, нашел свечу, вынул из кармана зажигалку и зажег ее. От маленького язычка пламени загорелся фитиль свечи.

— Джек! Мэгги! — закричала Мойра.

Свет свечи отгонял темноту и стало видно, что глубокая и неровная выбоина на входной двери тянулась по всей прихожей и дальше по лестнице.

— Что здесь происходит? — пробурчал Питер себе под нос.

Они начали подниматься по ступеням. Впереди шел Питер

со свечой в вытянутой руке, за ним Мойра и бабушка Уэнди. Откуда-то сверху доносился скрип, и залаяла Нана.

Питер побежал вперед и чуть не зацепился за Лайзу, лежавшую без сознания на полу. Питер быстро нагнулся над горничной и увидел у нее на лбу шишку, полученную, вероятно, в результате падения. Она приоткрыла глаза и тихонько застонала.

— Звоните в скорую помощь! — приказал Питер через плечо, а сам с бьющимся сердцем побежал в холл. Что здесь случилось? Где дети?

Впереди он увидел Нану. Она бешено царапала дверь детской, лаяла и, как загнанный зверь, тяжело дышала. На шее у нее висела оборванная цепь, а мокрая шерсть стояла дыбом.

Выбоина, которая начиналась на входной двери, заканчивалась на двери в детскую. Питер разом ворвался туда.

В комнате был такой беспорядок, словно здесь только что пронесся ураган: кровати перевернуты, а покрывала валялись в разных местах, по всей комнате разбросаны игрушки и книги. Лошадка-качалка валялась на боку, окна были распахнуты настежь, и занавески развевались на ветру.

Джека и Мэгги нигде не было.

Порыв ветра задул свечу у Питера в руках. Он стоял, не шелохнувшись, глядя в никуда, пытаясь понять, что же все-таки произошло. Вошла Нана, с тревогой принюхиваясь ко всему и скуля. Она побежала в ванную и, со всей силы толкнув своими мощными лапами набалдашник ручки, открыла дверь.

Появилась Мойра, ее взгляд скользнул от царапины на стене к пустой комнате. Питер слышал, как она судорожно глотала воздух, подавляя рыдания, готовые вот-вот прорваться наружу. Она прошла мимо него, направляясь к открытым окнам.

— Джек! Мэгги! Откликнитесь! — закричала она.

Питер пошел за ней деревянной походкой, ступил на балкончик и перегнулся через перила. Двор внизу был пустынный и весь белый от снега. Он посмотрел в разные стороны, пытаясь справиться с нараставшим чувством страха и отчаяния.

— Дже-е-ек! Мэгги-и-и! — закричал он.

— Питер! — его имя было произнесено перехваченным слезами голосом. Бабушка Уэнди стояла и смотрела на что-то. Она медленно подошла и взяла бумажку, пришпиленную к стене кинжалам отвратительного вида. Она, как деревянная, подала бумажку Питеру.

Питер взял записку и внимательно осмотрел ее. Почерк был элегантным, уверенным, даже каллиграфическим. Было видно, что писала записку хорошо натренированная рука. В ней значилось:

ДОРОГОЙ ПИТЕР,

ВАШЕ ПРИСУТСТВИЕ НЕОБХОДИМО ПО ПРОСЬБЕ ВАШИХ ДЕТЕЙ.

ПРИМИТЕ МОИ САМЫЕ ТЕПЛЫЕ ПРИВЕТСТВИЯ.

КАПИТАН, ДЖЕЙМС ХУК.

Питер вслух повторил содержание записки и в замешательстве уставился на нее, не веря глазам своим. Что, черт побери, все это означает?

Резкий, скрипучий голос раздался позади него и заставил Питера вздрогнуть от ужаса, так, что он ушибся головой об оконную раму.

Тутлс сидел, скрючившись, за кукольным домиком. Его редкие растрепанные волосы были наэлектризованы, а руки, сцепленные вместе, напоминали когтистые лапы. Что-то безумное было в его ярких глазах и обрюзгшем лице.

— Ты должен лететь! — пришепетывал он. — Ты должен спасти Джека и Мэгги.

Он задержал дыхание:

— Хук вернулся!

И вдруг Уэнди судорожно стала цепляться за Питера рукой, глаза у нее закатились и она упала на пол.

Через полчаса полиция была на месте происшествия. Включился свет. Лайза сидела на кухне с ледяной примочкой на лбу, в который раз рассказывая двум бесстрастным офицерам, как она ничего не видела и будет сожалеть об этом до своего смертного часа. Карета скорой помощи все еще стояла перед домом, и двое санитаров напрасно ожидали ее, чтобы отвезти в больницу.

Питер слышал ее голос, стоя у входной двери. Одну руку он положил на плечо Мойре. Он смотрел на улицу, на огни полицейских машин и свет в окнах соседей. В этот час никто не спал, и все пытались подсмотреть, что же происходит. У дома Дарлингов стояла приставная лестница. На нее взобрался офицер и среди зарослей плюща старался досконально осмотреть наружную сторону окон детской комнаты.

Рядом появился инспектор Гуд, стаскивая с себя пальто. Это был полный круглолицый мужчина с мягким взглядом и усталым голосом. Он слабо улыбнулся, когда увидел их.

— Итак, мистер и миссис Бэннинг, мы сделали все, ч то могли. Мы подсоединили телефоны. И я оставляю здесь на всякий случай двоих самых лучших людей... — Он опять накинул пальто на свои сутулые плечи и продолжил. — Мы не нашли никаких следов насильственного проникновения в дом. Все замки на месте. Нигде ничего из ряда вон выходящего, не считая этой странной царапины и собачьих когтей. Даже вон те окна на лестнице и то чистые. Должно быть, они были открыты изнутри.

Питер упрямо замотал головой:

— Но я сам закрыл их перед уходом.

— Хорошо, сэр, пусть будет так.

Гуд запустил руку в карман, пошарил там и достал целлофановый пакет, в котором лежали записка и кинжал.

— Ребята в Скотланд-Ярде посмотрят, что это такое. Разрешите спросить, вы когда-нибудь служили в армии? Вы не помните никого по имени Джеймс Хук?

Питер с сомнением покачал головой.

— Инспектор, — немного колеблясь, сказала Мойра. — Это может быть связано с историей моей семьи. Моя бабушка — та самая Уэнди, о которой написал свои сказки сэр Джеймс Бэрри.

Гуд посмотрел на не и спросил:

— Как, вы сказали, его имя? Повторите еще раз, миссис.

— Сэр Джеймс Бэрри, инспектор. Он написал «Питера Пэна». Он был старинным другом нашей семьи. Когда бабушка была еще маленькой девочкой, он написал для нее истории о ее же вымышленных приключениях. Гуд снисходительно кивнул головой:

— Тогда записка может быть как-то связана с этим, не так ли? Было бы хорошо, если бы все это оказалось шуткой, чьей -то глупой выходкой, данью вашей семейной истории, не более. Но я не думаю, что мы должны оставить это дело на произвол судьбы.

Позади него неожиданно вспыхнули огни на рождественской елке в кабинете. Все трое повернулись и молча посмотрели в ту сторону. Инспектор Гуд откашлялся.

— Кажется, что зима наступает с каждым годом все раньше и раньше. Вы согласны? — пробурчал он и задумался. Потом улыбнулся и дотронулся до края своего котелка. — Постарайтесь уснуть. А утром приходите, нам надо будет поговорить с вами еще раз. Не беспокойтесь. Мы сделаем все от нас зависящее.

Он откланялся и вышел за дверь, сопровождаемый одетым в форму полицейским. Дверцы полицейских машин сразу захлопали, и на их крышах опять засверкали сигнальные огни. Питер наглухо закрыл входную дверь и медленно повел Мойру в кабинет.

Тутлс стоял у окна напротив дерева и смотрел в одну точку.

— Я забыл, как летать, — шептал он. Голос его был сухой, как старые шуршащие листья. — Все мы забыли. Нет больше счастливых мыслей. Все потеряно... потеряно... потеряно...

Освободившись из бережных объятий Питера, Мойра стала машинально ходить по комнате и наводить порядок, собирая всякие мелочи и обломки разбитых вещей, расправляя и разглаживая то, что уцелело, и сметая пыль.

— Мойра, — тихо позвал ее Питер.

Она не обернулась, а продолжала заниматься своим бессмысленным делом, решительно наклонив голову. Она была уже у книжных полок, когда зацепилась за что-то, со звоном упавшее на пол. Все вздрогнули. Мойра бросилась в кресло и безудержно разрыдалась. Питер подошел к ней.

— Питер, о, Питер, — всхлипывала она.

Он погладил ее волосы, подавляя свои собственные слезы и ощущение беспомощности. Он посмотрел на пол. У его ног лежала разбитая бутылка. Ошеломленный, он нагнулся и поднял ее.

В ней была пиратская бригантина. А на мачте висел крохотный черный флаг с черепом и скрещенными костями.

Немного погодя Питер и Мойра поднялись в комнату бабушки Уэнди. Они уложили ее в постель после того, как она упала в обморок, и попросили инспектора Гуда, чтобы тот подождал со своими расспросами до утра. Они проделали этот путь молча, занятый каждый своими мыслями. Питер все еще старался решить, основываясь на фактах, что же все-таки произошло с его детьми. Это было непостижимо. На протяжении всей их жизни, пока они росли, он делал все, что знал и мог, чтобы защитить их и обезопасить. И теперь вдруг эти... эти питер-пэновские дела. Это — что-то невообразимое. И, главное, где? — здесь, в доме бабушки Уэнди, самом защищенном месте в мире. Разве он мог предвидеть такое?

Он чувствовал, что погиб. И это чувство было самым страшным из всех, какие он когда-либо испытывал.

Они открыли дверь в спальню бабушки Уэнди и заглянули внутрь. Старушка сидела в постели и смотрела на них.

— Полиция уехала? — спросила она тихо.

Мойра кивнула.

— Да, — выдохнул Питер.

Наступила жуткая тишина.

— Идите сюда, посидите со мной, — пригласила она.

Они вошли в комнату. Вокруг настольной лампы было немного света, мягкого и приглушенного благодаря матерчатому абажуру с оборочками. Питер сел на кровать рядом с Уэнди. А Мойра еще походила вокруг и аккуратно подоткнула одеяла, которыми была укрыта пожилая женщина. И лишь затем тоже присела.

— Эти неопределенность и ожидание так неприятны, — заметила бабушка Уэнди, в упор глядя на Питера.

— Я знаю, бабушка. Постарайся не... — он не нашел нужных слов и замолчал. Сегодня уже невозможно что-либо сделать, ничего не поделаешь, но... — он не хотел произносить слово «ждать». — Полиция делает все возможное, — заключил он.

— Что значит «ничего не поделаешь»? — в упор сказала Уэнди. — Это полиция ничего не может поделать.

— Бабушка, просто ты не веришь...

— Мойра, — сказала Уэнди, отвернувшись от Питера. — В критические моменты жизни мы, англичане, делаем все за чашкой чая. Ты не возражаешь?

Жена Питера улыбнулась, ее слезы теперь просохли, и она немного успокоилась.

— Да, конечно, бабушка.

— Согрей чайник. А ты, Питер, останься, пожалуйста, со мной.

Мойра вышла из комнаты. Питер проводил ее взглядом. Она была изящная, хорошенькая, и чувствовалась в ее походке какая-то уверенность и твердость. Он обхватил руками голову, и его мальчишеское лицо вдруг явило усталость.

— Не беспокойтесь, Уэнди. Я не покину вас, — сказал он.

Она уставилась на него каким-то резким, даже жестоким,

взглядом.

— Эх, Питер, но ты всегда именно это и делал. Неужели ты не помнишь? Ты каждый год покидал меня. А когда возвращался, то ничего не помнил. И в конце концов однажды ты вообще позабыл вернуться.

Ее слова звучали так резко и неприятно, что Питер немедленно встал в оборонительную позицию:

— Отдохни, бабушка, тебе сейчас лучше не разговаривать.

Она сцепила перед собой свои тонкие руки:

— Не думай, Питер, я не брежу. — Она потянулась к нему и сжала его руку. — Слушай меня внимательно. То, что случилось с твоими детьми, связано непосредственно с тем, кто ты и что ты.

Она отвела от него свою руку и показала на потрепанную книжку «Питер и Уэнди», лежавшую на ночном столике.

— Дай мне, пожалуйста, мою книгу.

Питер замялся в сомнении:

— Я не знаю, бабушка... Лучше отдохни сейчас.

Она посмотрела на него, поджав губы:

— Делай то, что я сказала, Питер. Пришла пора рассказать тебе кое о чем — о том, что ты в принципе знаешь.

— Что знаю? Скажи мне, что?

Она помолчала, пока он передавал ей книгу. Потом открыла ее и стала читать:

— Все дети растут, кроме одного... — прочитала она и посмотрела на него. — Так начал свою сказку сэр Джеймс много лет назад. Было это в рождественские дни, да, 1910 года. Мне тогда было почти одиннадцать лет. Девочка в этом возрасте становится женщиной, она как бы зажата между двумя главами книги своей жизни. Что ты помнишь из своего самого раннего детства?

Питеру снова стало не по себе, он отодвинулся от Уэнди, рассматривая тени в комнате, как будто ответ на этот вопрос лежал именно там.

— Не знаю. Я помню приют на Грейт Ормонд Стрит, — раздраженно сказал он.

— Но тебе было тогда уже двенадцать, почти тринадцать лет. А до этого?

Питер хотел, чтобы Мойра поскорее вернулась. Он бросал взгляды то на Уэнди, то снова в сторону. Он старался вспомнить и не мог.

— А до этого — ничего.

Бабушка Уэнди опять положила ему на плечо свою руку, крепкую и удивительно сильную. Он невольно повернулся к ней.

— Подумай получше, — настаивала она.

Питер сделал глотательное движение.

— Мне было холодно, я был один... — он остановился, рассерженный. — Я не помню. Никто не знает, откуда я появился. Ты говорила мне, что я был подкидышем...

— Я нашла тебя, — оборвала она его. — Я! — Она глубоко вздохнула, чтобы успокоиться. — Питер, теперь ты должен выслушать меня. И поверить мне. Ты и я детьми играли вместе. У нас обоих были удивительные приключения. Мы плакали и смеялись. — Она помолчала. — И мы летали. Но я не хотела остаться ребенком навсегда. Мне страшно хотелось вырасти и стать частью этого реального мира. И чтобы ты тоже вырос вместе со мной. Но ты не рос. Потому что ты боялся. И когда ты наконец решился и внутренне подготовился к этому, ты отстал от меня... от нас на пятьдесят лет.

Ее лицо скривилось в грустной, усталой улыбке.

— Я была уже старая, Питер. А ты — ты только начинал превращаться в мужчину.

Питер смотрел на нее, как на помешанную.

— Хорошо, бабушка, а теперь давай-ка отдохни. Я дам тебе валиума.

Но Уэнди не успокаивалась.

— Когда я была молодой, ни одна девушка не нравилась тебе больше, чем я. И даже в день своей свадьбы я в тайне все еще надеялась, что вот сейчас ты слетишь на церковь и простишь меня за все... На мне была розовая атласная лента... Но ты так и не появился. Я потеряла тебя...

Питер безуспешно пытался покончить с этим разговором. Что-то неприятное будоражило его, то, что было как бы за пределами его памяти. Он боролся с этим, не будучи уверен, что ему надо делать: будить эти воспоминания или же, наоборот, отмахнуться от них.

— Я была уже пожилой женщиной, когда ты вернулся в последний раз. И я, почти бабушка Уэнди, завернула тебя в одеяло и положила спать в детской комнате вместе со своей тринадцатилетней внучкой. Твоей Мойрой. И когда ты увидел ее, вот тогда-то ты и решил больше не возвращаться в Страну Никогда.

Питер широко раскрыл глаза.

— Что? Куда возвращаться?

— В Страну Никогда, Питер.

Питер затряс головой, вымученно улыбаясь, и сказал:

— Мне нужна Мойра. Мойра! — позвал он громко.

Бабушка Уэнди наклонилась к нему совсем близко, так,

что ее лицо оказалось буквально в нескольких дюймах от лица Питера.

— Питер, я старалась рассказать тебе это много раз. Но ты сам видишь, что все забыл. Ты думаешь, что я глупая старуха, у которой на старости лет крыша поехала. Но теперь ты должен это узнать.

Она взяла книгу и вложила ему в руки.

— Эти истории — не выдумка. Я клянусь тебе. Я клянусь всем, чем я дорожу в этой жизни. И теперь ОН вернулся, чтобы отомстить. Он знает, что ты пойдешь за Джеком и Мэгги хоть на край света, хоть за край, хоть на небеса. Ты должен найти способ сделать это! Только ты можешь спасти своих детей. Никто, кроме тебя. Ты и только ты. И затем отыскать дорогу назад. Ты должен заставить себя вспомнить все. Пи-тер, неужели ты не понимаешь, кто ты?

Она отпустила его и взяла у него из рук книгу. Нетерпеливо пролистала ее и остановилась, ткнув пальцем в страницу.

Питер Бэннинг посмотрел туда. Книга была раскрыта на том месте, где нарисованный Питер Пэн с широко расставленными ногами стоял, упершись руками в бока, с запрокинутой вверх головой и готов был вот-вот закукарекать.

Уэнди смотрела на него и изучала его глаза в надежде увидеть в них понимание. Но тщетно.

ТИНК

Мойра вернулась в комнату с чашкой чая для Уэнди, а Питер тут же поднялся и вышел. Он пробормотал, что хочет еще раз осмотреть дом, и поторопился покинуть комнату, едва кинув взгляд на обеих женщин. Он и сам был удивлен неотложностью этого вдруг возникшего желания. Он чувствовал, что задыхается. Что-то душило его. Он торопливым шагом направлялся в холл, из света в темноту, и единственное, что он мог сделать, — это не переходить на бег.

Все с ума посходили что ли?

Да, скверно, что его детей похитили — а он был уже убежден, что имел дело именно с похищением. Правда, история про Питера Пэна все же не давала ему покоя. Но была еще бабушка Уэнди, свято верившая во всю эту чертовщину и пытавшаяся действовать в рамках семейной истории и чудесных сказок. Это уже было слишком. За последние несколько лет психическое здоровье Уэнди пошатнулось гораздо больше, чем он предполагал. Или, может быть, это было просто результатом случившегося?

Питер замедлил свой бег и схватился за голову, запустив пальцы в волосы, а потом закрыл ладонью глаза. Он прислонился спиной к стене, держась за нее так, как будто боялся упасть, и затих.

Что же все-таки произошло? — спрашивал он себя. — И кто ответит за это? Должно быть, это кто -то из его врагов, кто хорошо знает и ненавидит его. Иначе записка была бы адресована Мойре, или мистеру и миссис Бэннинг одновременно, или что-нибудь еще в этом роде, только не Питеру лично. Лицо его искривилось в гримасе. Шутка. Джеймс Хук — Питеру. От бессилия и отчаяния он стукнул кулаком по своей ладони. Это мог быть какой-нибудь конкурент, который изнывал от зависти, что Питер подписал контракт. Похитив детей, он мог попытаться заставить Питера отступиться от этого.

Питер дрожал. Так что же ему теперь делать? И что он может предпринять в данной ситуации?

Он оторвался от стены и пошел дальше, совершенно вымотанный умственно и физически, абсолютно выбитый из колеи всем случившимся. Где-то по пути он порвал свой смокинг. Жилет и рубашка на нем были расстегнуты. Он осознавал, что выглядит эдакой развалиной. Ему следовало бы немного поспать. Надо бы вернуться к Мойре и бабушке Уэнди и сказать им, что все образуется.

Жаль только, что сам он не верил в это.

Он зажмурил глаза. Джек и Мэгги — разве он мог простить это себе когда-нибудь?

Неожиданно он оказался у двери в детскую. Он минуту постоял, глядя на нее и на выбоину, которая тянулась через всю стену, на след от кинжала в панели, к которой была прибита эта приводившая его в бешенство записка. Он дотронулся рукой до этих отметин, как бы желая открыть правду, таившуюся в них.

Затем он толкнул дверь и вошел внутрь.

Комната была такой же, какой он обнаружил ее и до того: темной, пустой и холодной. Окна опять были закрыты, лошадка-качалка уже стояла как положено, кровати и покрывала на них были в порядке. Снова горели ночники, и их ровный, постоянный свет опять отбрасывал повсюду тени. Только книги и игрушки все еще были разбросаны. А детские вещи оставались сложенными около бюро.

Он еще раз окинул комнату взглядом и подошел к окну. Отодвинул задвижку и открыл его навстречу ночи, чувствуя холодок на своем лице и наблюдая, как двигаются рюши на шторах. Он взглянул на небо. Облака теперь поредели, и вновь высыпали звезды.

Питер вдруг поймал себя на мысли, сколько возможностей побыть с Джеком и Мэгги он упустил. Они исчезли, как вода сквозь пальцы. Он все время обещал детям поиграть с ними и потом не выполнял своих обещаний. Бейсбольный матч Джека — он опоздал, не так ли? Школьная постановка, в которой играла Мэгги, — он пришел, но сколько внимания уделил ей?

А сколько раз они хотели пошуметь вместе — и разве не был он всегда слишком занят?

Если бы у меня была еще хоть одна возможность, думал он печально, если бы мне только вернуть их снова...

На глаза ему навернулись слезы. Он старался справиться с ними, но потом оставил эти тщетные попытки и разрыдался, поникнув головой, сотрясаясь всем телом и до боли сжимая оконную раму.

Спустя некоторое время край занавески, словно паутинка, коснулся его лица. Он раздраженно отдернул ее, смахнул слезы и поднял голову, еще раз взглянув на ночное небо. Именно в этот момент он заметил свет. Свет был ярким и, мерцая, лился с небес на землю. Метеор, подумал он. И вдруг осознал, что тот летит прямо на него. Он смотрел и не верил своим глазам. Это необыкновенное зрелище заставило его попятиться назад. Падающая звезда выглядела уже, как комета, оторвавшаяся от Млечного Пути, с раскаленным добела ядром и огненно-ярким хвостом. Она продолжала приближаться, только теперь все быстрее и быстрее — молниеноснее, чем мысль. У Питера глаза вылезли на лоб.

И вдруг звезда ворвалась через открытое окно прямо в комнату. Это была не комета, она была слишком мала для того, чтобы быть чем-то таким грандиозным. Но тем не менее наводила одним своим видом ужас, так как казалась живой. Она с бешенной скоростью носилась по комнате, как бильярдный шар, сбивая со стен картины, кружась то так, то эдак, и в конце концов спикировала прямо на Питера. Он следил за ее сумасшедшим полетом, пытаясь хоть как-то защититься руками и крича «кыш-кыш», в то же время нащупывая дверь, чтобы дать деру. И тут ему подвернулась кипа журналов. Он схватил один журнал, скрутил его в трубку и хлопнул по ней. Какой-то свихнувшийся светляк, подумал он. Интересно, он жалит или кусает? И что еще ждет меня в эту полоумную ночь?

Он все отступал, а звездочка теперь как в насмешку кружилась вокруг него. Он зацепился ногой за валявшуюся куклу и полетел на пол. Правда, ему удалось вовремя подставить руки. Но при этом он выронил журнал. Обезоруженный, он быстро попятился на четвереньках назад. Звезда вспыхивала и, неутомимо продолжая преследовать его, проносилась со свистом туда-сюда, вверх-вниз.

В конце концов она загнала Питера в угол. Рядом стояла лошадка-качалка и кукольный домик. Двинуться было абсолютно некуда. Он, тяжело дыша, вжался в стену.

Звездочка сделала по комнате еще один вираж, а потом, перестав двигаться, медленно опустилась на край детской парты. Она стала постепенно видоизменяться, приобретая пока еще не совсем ясные формы. Перед Питером оказалось какое-то совершенно крошечное существо — не то девочка, не то женщина. На ней были одежды из смеси лунного света, утренней росы и опавших листьев. Они сверкали подобно бриллиантам и обтягивали ее фигурку, как перчатка — руку. Ее роскошные волосы были зачесаны наверх над заостренными слегка ушками. Они представляли собой золотисто -рыжую смесь солнечного заката и восхода и сияли, словно летнее солнце в полдень.

Она выпрямилась и стала ходить по парте, перепрыгивая через карандаши и пастельные мелки, с необыкновенной легкостью пробежалась по штемпельной подушечке и потом перелетела к Питеру на колени. Питер смотрел на нее и не мог пошевелиться, как ледяное изваяние. У этого создания были крылышки! Крошечные прозрачные крылышки! Она спокойно разгуливала вдоль по его ноге и по мятой белой рубашке, оставляя после себя на ней малюсенькие черные следы от штемпельной краски. Когда она добралась до его подбородка, она расправила крылышки, взлетела в воздух и поднялась к его носу.

Она слегка наклонилась к нему и хмыкнула.

— А, это действительно ты, — сказала она с некоторым изумлением. — Да. Ух, и огромный же! Я даже думала, может это не ты. Мне кажется, это не плохо, что ты такой большой

— как бы то ни было, ты всегда был больше меня. Правда, конечно, не на столько больше. — Она посмотрела на его живот. — Та-а-ак, наверное, это означает, что таким образом ты будешь в два раза смешнее.

Питер сидел с опущенной головой. Он старался одновременно дышать и не дышать. Страх парализовал его.

— Мойра! — удалось прошептать ему, и он надеялся, что она придет.

Маленькое созданьице порхало вокруг и совершенно не слушало его.

— О, Питер, как здорово мы повеселимся — сколько у нас всего впереди, какие замечательные игры! Ты помнишь, как раньше бывало?

Питер предпринял последнее, решающее усилие взять себя в руки. Он глубоко, спокойно вздохнул и проглотил свой страх.

— Ты... ты... ты фе... фе...

— Да, фея, — согласилась она и с удовольствием поправила свои переливающиеся волосы.

— Ведь...

— Ведьма, — лукаво улыбнулась она. — И если меньше — это больше, то в таком случае мне нет конца, Питер Пэн.

Питер побледнел.

— Питер Бэннинг, — поправил он.

Она задрала нос:

— Пэн.

— Бэннинг.

— Пэн.

— Бэннинг.

Стоя в воздухе, она уперлась руками в бока и смерила его взглядом:

— Жирный старый Пэн.

— Ух... жирный старый Бэннинг, — ему даже удалось выдавить из себя улыбку.

Фея поджала губы и подумала, что все кончено.

— Кто бы ты ни был, ты — это ты. Только один человек имеет ТАКОЙ запах.

Питер возмущенно заморгал:

— Какой такой запах?

Личико феи расплылось в широкой улыбке.

— Запах того, кто прокатился верхом на ветре. Запах сотен лет ночевок под деревьями, приключений и игр в индейцев и пиратов. Помнишь, Питер, а? Мир принадлежал нам, и мы могли делать все, что заблагорассудится. И это было чудесно, потому что МЫ творили все это!

Она подлетела к нему, дотронулась до его лица и резко отдернула ручку:

— Ай! Колючий какой!

— Щетина, — мрачно произнес Питер. Он откинул голову назад на панель и прикрыл глаза. «Наконец это случилось, у меня нервный срыв», — подумал он.

Кто-то дергал его за галстук-бабочку, и это заставило его снова открыть глаза. Фея, проявляя удивительную для столь крошечного существа силу, поставила его на ноги и потащила к открытому окну.

— Следуй за мной, Питер, и все будет хорошо, — сказала она, обернувшись к нему.

Питер не слушал ее: «...Или же у меня инфаркт, и я умираю. У меня клиническая смерть. Я плыву к белому свету... чего-то там. Смотри-ка, я совершенно покинул свое тело». — Он увидел под собой кукольный домик. — «Видишь, это — дом бабушки Уэнди на Кенсингтон, 14, вон там внизу, во-о-он там. Но погоди-ка минутку, а это — мои ноги, точно? Прямо там на полу? О, господи! Что происходит? Куда мы летим?»

Фея весело засмеялась:

— Спасать твоих детей, конечно.

— Подожди! А откуда ты знаешь про моих детей? — спросил Питер.

Она опять засмеялась.

— Все знают! Они у капитана Хука, и теперь тебе предстоит сразиться с ним, чтобы отвоевать их. Летим, Питер Пэн!

Она оторвалась от него и порхнула прямо перед его лицом. Когда она пролетала мимо, она дунула в свои сложенные пригоршней ручки, и на него посыпалась блестящая пыль. Часть ее осела на нем. Он стряхнул ее с себя и громко чихнул. От этого фея проскочила в одно из малюсеньких целлофановых окошек игрушечного домика. Вся внутренность домика мгновенно осветилась, как будто там зажгли свет. Питер прополз через весь пол к домику, наклонился еще больше и заглянул в окошки.

— Так это — правда, не так ли? — услышал он голос феи откуда-то изнутри. — Ты вырос Потерянные Мальчики говорили мне, но я никогда им не верила. Я отравилась из -за тебя, глупец! Неужели ты ничего не помнишь? Ты всегда называл меня Тинк!

Она расплакалась, и ее плач эхом разнесся по всему домику.

Питер пытался заглянуть внутрь.

— Эй, букашка, где ты там? — Он открыл парадную дверцу.

— Я не букашка! — сказала она, сгорая от бешенства. — Я

— фея!

Он постарался разглядеть игрушечную лесенку. Но как только он положил голову на пол, его шея хрустнула.

— Я не верю в фей.

Он слышал, как она буквально задыхалась от возмущения.

— Каждый раз, когда кто-нибудь заявляет, что не верит в фей, одна из нас падает и умирает!

Питера опять обуяли инстинкт самосохранения и мысли о клинической смерти. Хотя, конечно, эта ситуация не имела с ними ничего общего.

— Я не верю в фей! — заорал он во все горло.

В кукольном домике раздался гром, и на верхней ступеньке лестницы появилась фея в полуобморочном состоянии. Она судорожно хваталась за стенку. А потом вдруг упала и скатилась вниз по лестнице.

Питер рывком поднялся. Лицо его было мертвенно бледным.

— Боже мой! Я, кажется, убил ее!

Он нащупал в кукольном домике откидную доску и открыл ее, чтобы получше разглядеть, что делается внутри. Фея приоткрыла глаза.

— Хлопай, хлопай в ладоши, Питер. Это — единственный способ спасти меня. Хлопай, Питер, хлопай! Громче! Громче!

Питер хлопал так громко, как только мог, и внезапно почувствовал звон в ушах, как будто звенели тысячи крошечных серебряных колокольчиков.

— Я хлопаю, хлопаю! А что это за шум, звон какой-то? Это ты так делаешь? Не надо, ладно! Эй, как ты там, с тобой все в порядке?

Она опять встала, сделав вид, что совершенно забыла о нем и не замечает его присутствия. Она привела себя в порядок и пошла на кухню, где кукла Барби накрывала стол для обеда, а игрушечный мальчик Кен сидел при этом рядом. Фея нахмурилась и переставила кукол так, что теперь Кен накрывал стол для Барби. Удовлетворенная, она кивнула головой и вернулась к Питеру.

— Хорошо, теперь я расскажу, кто я.

Питер безнадежно вздохнул.

— Ты... А вообще-то кто тебя знает?

Она поставила руки на пояс и быстрее замахала крылышками.

— Ты! Ты знаешь! Я уверена.

Питер вздохнул и покачал головой.

— Хорошо. — Он поджал губы. — Ты есть психосоматическое проявление моего подавленного сексуального влечения

— воплощение всех девочек и женщин, которых я когда-либо любил в своей жизни. Вот кто ты.

Ореол вокруг феи ярко вспыхнул, и, вылетев из кукольного домика, она просвистела, точно пущенная стрела, мимо носа Питера, едва не задев его. Питер упал навзничь, и пока он поднимался на колени, она носилась туда-сюда по всей комнате. Чуть только ему удалось, упираясь на вытянутые руки, встать на ноги, она прошмыгнула в дальний конец комнаты и со всей силы дернула коврик, на котором он стоял. Коврик ушел у него из-под ног, и он опять кубарем покатился на пол.

— Догадался наконец! — воскликнула фея.

Питер свалился на брошенный парашют Мэгги, запутавшись руками и ногами в его тесемках. Его голова с глухим стуком ударилась о плинтус. На мгновение у него потемнело в глазах. Когда он пришел в себя, все вокруг кружилось.

— Я вижу звезды, — пробормотал он.

— Правильно, Питер! — ликующе воскликнула фея, пролетая мимо его носа. — Вторая звезда направо и дальше прямо до самого утра! Страна Никогда!

Она носилась вокруг, собирая концы самодельного парашюта, а потом подняла в нем Питера, как тот самый аист, который приносит младенцев в детских сказках. Согнувшись под тяжестью его веса, она полетела к зарешеченному окну и вылетела в ночь. Питер, лежавший в этом «узелке», слабо сопротивлялся, все еще не осознавая до конца, что происходит. Холодные порывы ветра раскачивали эту необыкновенную ношу.

— Есть здесь где-нибудь ванна? — пробурчал Питер.

Фея зазвенела, как колокольчик.

— Не беспокойся, мы будем над океаном через несколько минут. Ух, ну и тяжелый ты!

Она резко дернула парашют.

— Ох, моя голова! — простонал Питер. — Моя спина!

Они набирали высоту, воспаряя над домом Дарлингов, над его остроконечными башенками и крышами соседних домов.

— Забудь о своей спине, Питер! — закричала фея. — Сейчас надо думать только о спине ветра. Если мы поторопимся, мы еще сможем оседлать ее.

Когда они поднимались, крошечный «аист» и огромный младенец, фея со своей котомкой, набитой раздражением и замешательством, из задней двери дома высунулась седая голова. Она с удивлением смотрела в небо широко открытыми глазами, помнившими куда более лучшие времена. Тутлс в яркой пижаме с улыбкой наблюдал за тем, как все менее и менее сопротивлявшийся Питер исчезает из виду.

Фея летела с Питером над Лондоном, мимо домов и магазинов, мимо улиц с рядами фонарей, свет которых отражался, как серебро, в ковре свежевыпавшего снега. Внизу, в тенистом парке, под одним из фонарей стояла парочка влюбленных. Они целовались. Фея пролетела над ними, бросив щепотку волшебной пыли из своих крошечных туфелек. Парочка зависла в воздухе. Но они не смотрели вверх, их руки все крепче и крепче сжимали друг друга в объятиях.

— Прямо до самого утра, — шептала фея с улыбкой. Она начала подниматься и растворилась в темноте. Далеко позади, быстро исчезая из виду, пробил полночь Биг-Бен.

ВОЗВРАЩЕНИЕ В СТРАНУ НИКОГДА

Они летели до рассвета, через все ночное небо, мимо Луны и звезд, сквозь ткань детских снов и воспоминаний. Большую часть пути Питер спал. События минувшего дня и тяжелые переживания, связанные с потерей детей, совершенно измотали его. К тому же он был в полубессознательном состоянии из-за того, что сильно ушиб голову, когда кувыркался по ковру. Иногда в течение ночи фея запрягала его в самодельный парашют, но Питер оставался в блаженном неведении относительно этого.

Уже светало, когда он наконец стал просыпаться. Он чувствовал мерные раскачивания парашюта, в который был завязан, а также ощущал мягкий и серебристый дневной свет, проникавший сквозь складки его кокона. Но он еще не осознавал, где он. По правде говоря, он думал, что снова находится у себя дома в своем джаккузи³ с регулируемой температурой воды. Он вдыхал странный, но бодрящий запах морской воды и водорослей, который доносил до него мягкий утренний бриз, и причмокивал губами.

Он улыбнулся и снова заснул.

Проснись он окончательно, он бы увидел, что лежит под ним внизу.

А вокруг был океан, безбрежный и бездонно-синий. Его вздымающиеся валы сверкали подобно разбросанным бриллиантам в свете нарождающегося дня. Посреди лазурных вод возвышался остров — странный скалистый атолл, который привлек бы к себе внимание любого путешественника, поскольку представлял собой райский уголок с вдававшимися в небо вершинами гор, с приютившимися в долинах и ущельях островками джунглей, с бухтами, белыми песчаными пляжами и скалистыми утесами.

Везде, куда ни кинь взгляд, было на что посмотреть. Будь то массивная старая секвойя на остроконечном утесе, выдающемся прямо над берегом острова. Будь то попадающиеся на каждом шагу водопады, стремительно несущие свои воды со скал. Будь то небольшой городок у самого подножия гор. Или же пиратский корабль на якоре.

Увы, Питер пропустил все это.

И вдруг он почувствовал, что падает — не столь стремительно, чтобы от страха потерять голову, но по крайней мере довольно быстро, так, что этого нельзя было не заметить. «Наверное, это из-за того, что я плыву», — подумал он, переворачиваясь на другой бок в своей «постели». Но странное дело, его кровати, кажется, не достает большей определенности. И где Мойра?

Они снижались все быстрее и быстрее. И кто это ворчит таким тонюсеньким голосочком? О чем-то там слишком тяжелом. Кто, что слишком тяжелое?

Полет закончился резким приземлением, в результате которого Питер перекувырнулся через голову. Он чувствовал себя ужасно под своими пеленами. Пока происходила «посадка», он сильно зажмурил глаза, пытаясь схватиться за подушку, которая странным образом исчезла.

Когда же все стихло, он медленно открыл один глаз, потом другой.

Вокруг он увидел ослепительную белизну.

Питер судорожно глотнул воздух.

— Я умер, — прошептал он в ужасе. — Я умер.

Но нет, он просто был накрыт своей простыней, вот и все. Он облегченно вздохнул. Он был в порядке. Он глотнул слюну, чтобы промочить свое пересохшее горло, а затем раздвинул складки своего парашюта и выглянул наружу.

Он увидел над собой огромный глаз, уставившийся прямо на него.

— Мойра! — прошептал он в отчаянии.

Он глазами, чтобы окончательно отогнать остатки сна. Глаз продолжал оставаться на месте. Хуже всего было то, что, как оказалось, он принадлежал голове гигантского крокодила. Голова крокодила принадлежала его туловищу. А вот туловище было такой длины, что, казалось, никогда не кончится. Крокодил стоял прямо над Питером.

От паники у Питера сперла в зобу. Он зажмурил глаза и опять с головой накрылся простыней. Он был уверен, что спит и все это ему только снится. Надо было лишь найти способ проснуться.

Вдруг он заметил какое-то странное движение в складках своей простыни. Что-то ползло по нему сверху! Он со всей мочи ударил по тому месту.

— Прекрати сейчас же! — прошипел какой-то голосок.

Крошечный кинжальчик прорезал в парашюте окошечко,

и внутрь заглянула фея.

— О, нет, — взревел Питер. — Только не ты.

Теперь он припомнил все — появление феи на Кенсингтон, 14, всю эту чушь про Питера Пэна, капитана Хука, Страну Никогда и весь этот остальной собачий бред.

Он потер лоб.

— Что произошло? Где я?

Она ослепительно улыбнулась:

— Ты в Неверлэнде, или Стране Никогда, Питер.

Он утомленно вздохнул.

— Да, конечно.

— Подойди сюда, — поманила она его к окошку, которое проделала в простыне. — Посмотри.

Он так и сделал, поглядев сначала в одну сторону, а затем

— в другую. Прямо над ним был крокодил. Он стоял, широко расставив лапы, и поблескивал зубами. В челюстях у него застрял огромный будильник с погнутыми стрелками и поломанным циферблатом. Крокодил стоял в центре площадки, расположенной на прямом и ровном участке пляжа. Вокруг лежал пиратский городок, сооруженный из разрушенных корпусов старых кораблей. Кругом, как ребра динозавра, торчали шпангоуты⁴ и распорки. Позолоченные леера⁵ лежали вперемежку со старыми, прогнившими досками. С мачт свисали красочные рекламные объявления, предлагавшие все, что душе угодно:

ДОКТОР ЧОП — ВПРАВЛЕНИЕ КОСТЕЙ.

ДЕВИЦЫ И ВИНО — ПРЯМО К СТОЛУ.

СДАЮ КОМНАТЫ — СПИ НА СВОЕМ БАРАХЛЕ.

Магазины и жилые кварталы смешались в одну кучу и превратились в смесь дорогого старинного дерева и кричащих безвкусных картинок. Все это было похоже на свалку, или на кошку в паланкине.

И буквально на каждом шагу были пираты. Они расхаживали по деревянным мостовым. Они, нагло крича, вылезали из окон и дверей. Они цеплялись к хорошеньким женщинам и приставали друг к другу, У них были пистолеты и мечи, кинжалы и абордажные сабли. Они носили треуголки и платки, которые повязывали на поросшие длинными волосами головы. В ушах, на пальцах и в носах у них торчали кольца. На них были также кушаки из прекрасного шелка и ботинки из прочной кожи, камзолы, полосатые рубахи, и широченные, как мешки, штаны.

Питер смотрел на все это и пытался как-то определить, на что это похоже.

Неожиданно для себя он понял:

Микки и Минни!

Но это уже было выше его сил. Он пытался нащупать свой телефон, но его, конечно, не было на месте. Он осмотрел себя. На нем были остатки его смокинга, брюки, рубашка, жилет и бабочка. Он вспомнил, что в этом костюме был прошлым вечером, когда чествовали Уэнди, когда похитили его детей, когда появилась фея...

Он тяжело вздохнул, поправил одежду, выбрался из остатков парашюта Мэгги (теперь-то он узнал его) и встал на ноги. Он не слишком удивился, обнаружив, что стоит на выступе здания.

— Что ты делаешь? — услышал он сердитый голосок Феи.

— Назад!

Питер никак не отреагировал на это. Хватит — значит, хватит. Крокодил смотрел на него сверху, зажав челюстями будильник. При этом его ближайший глаз был прикован к Питеру. Питер поморгал и потряс головой, чтобы убедиться, что это — не видение. Он сделал два осторожных шага и едва не свалился, вовремя поймав равновесие.

— Мне надо принять адвил, — пробормотал он про себя. — Или, может быть, Ви-8. А потом найти платный телефон.

Успокаивая сам себя и начисто игнорируя возгласы феи, которая пыталась предупредить его об опасности, он двинулся вперед, к лестнице, стоявшей у выступа. Он осторожно спустился по ней и, спотыкаясь, пошел к двери ближайшего здания, то бишь еще одного полуразрушенного корабля, а если точнее, той его части, которая, кажется, называется кормой, или как-то в этом духе. Силы его поприбавились, когда он уловил запах готовящейся пищи и голоса. Пираты, проходившие мимо него, оборачивались, но он не замечал этого.

Он зашел в дверь. Внутри было темно, надымлено и на редкость отвратительно. Тот, кто занимался убранством этого помещения, должно быть начитался Эдгара По. Котелки с тушенкой или супом были подвешены над открытыми очагами. На длинных деревянных столах вперемежку с кухонной утварью лежали куски мяса и картошка. Горшки и кастрюли висели на крючках. Свечи в подсвечниках и грубые светильники проливали лишь немного света на этот прокопченый притон. Питер сощурил глаза. Ему надо было пройти в самый дальний конец, где располагалось нечто вроде кухни.

Тогда же он почувствовал, что горстка пиратов прекратила свои занятия и во все глаза уставилась на него, позабыв о своих делах. И надо сказать, эти взгляды нельзя было назвать слишком дружелюбными. В них чувствовалось скорее раздражение.

— У вас случайно не найдется... есть у вас что-нибудь вроде..? уф... — начал Питер и запнулся.

Какой-то мерзкого вида беззубый пират, прихрамывая, заковылял к нему через все заведение, скосив на него свои озверевшие глаза. Он жевал табак, и пока его челюсти усиленно работали, часть табака просачивалась изо рта наружу, оставляя пятна в уголках его узких губ. Он молча подошел к Питеру и сорвал с него бабочку, глубокомысленно уставившись на нее.

— Это еще что такое? — запротестовал Питер.

Глаза пирата вернулись опять в прежнее положение:

— Представляешь, дружище, они еще и в начищенных туфлях-с!

Питер рассвирепел:

— Минуточку!

Другой пират вынырнул из мглы и отодвинул первого в сторону. У этого на глазу была повязка, и выглядел он более чем зловеще. Он схватил Питера за рубашку и отбросил к стене. Питер отлетел прямо в собрание горшков и кастрюль, и они с грохотом посыпались во все стороны, а Питер очутился в нежных объятиях толстопузого кока. Тот с силой оттолкнул его. Пират, который первым напал на Питера (а Питер был уже готов ко всему), снова приблизился к нему, ударом свалил с ног и стал стаскивать с бедняги брюки.

Питер ор ал и лягался, пытаясь воспрепятствовать этому.

Вдруг уже знакомая вспышка света появилась из ниоткуда, выхватила свечу из подсвечника, юркнула с ней к тому месту, где шла потасовка и сунула ее в широченные штаны нападавшего пирата. Тот, позабыв про свою жертву, отпрянул и с воплями стал носиться между столами, хлопая себя по штанам. Огонек тут же подлетел к повязке у него на глазу, оттянул ее от посеревшей физиономии, как тетиву, и отпустил. Повязка хлопнула своего владельца прямо по глазу, и пират кубарем отлетел назад, а посуда со стены обрушилась со звоном теперь уже на него. Он вздрогнул и затих.

Питер тем временем поднялся на ноги и стал искать выход из этого сумасшедшего дома. Но теперь на него пошел огромный кок, держа в руке щербатый мясницкий нож. Питер издал вопль ужаса и прижался к стене. Но мимо опять просвистел огонек. Он резко прыгнул на загнутую ручку половника, торчавшего из кастрюли с супом. Половник вылетел из кастрюли, запустив порцию горячего супа прямо в задубелую морду кока. Кок взвыл и, зашатавшись, отступил, пытаясь продрать глаза. Потом он, как бешенный, ринулся вперед и, потеряв равновесие, задел саму кастрюлю. Она накренилась, и остатки супа полились ему на голову.

В кухне наступил хаос. Остальные пираты подступили к Питеру, крича и размахивая саблями. Питер отходил к двери, вполне резонно полагая, что он все еще спит, а если и нет, то это — какой-то дурацкий кинобоевик, и он ни за что больше не хочет рисковать. Он споткнулся, и пираты уже были готовы схватить его. Но в это время огонек зажегся рядом, чиркнул, перерезав веревку, которой были связаны в целях без опасности доски над головой, и все деревяшки посыпались пиратам на головы, уложив их наповал.

Питер стоял один посреди всего этого беспорядка, с трудом ловя воздух, и пытаясь найти хоть толику здравого смысла во всем происходящем. Огонек опустился на деревянную стойку у стены в нескольких дюймах от глаз Питера. Он вспыхнул, замерцал и вновь превратился в фею из прошлой ночи.

Питер захохотал, будучи теперь совершенно уверенным, что сошел с ума.

— О, ты потрясающая маленькая букашка! Я не могу в это поверить. Я думал, что все это — выдумка! — сквозь смех произнес он.

Фея горела негодованием:

— Прекрати, Питер! Прекрати сейчас же!

Она подлетела к нему. Он мельком увидел блик от лезвия крошечного кинжала, когда она пролетала мимо его руки. Вдруг он почувствовал резкую боль. Он смотрел и не верил своим глазам. Тыльная сторона его ладони была порезана, и из раны ручейком текла кровь.

Его глаза расширились:

— Я не могу поверить, что ты сделала это! Я истекаю кровью! Посмотри на меня! Что... что это...

Он вздрогнул, наконец осознав, что означает эта боль и эта кровь.

— О, боже мой, — прошептал он.

Фея опять опустилась на стойку, быстро превратившись из огонька в самое себя.

— С тобой все в порядке? — в голосе ее слышалось неподдельное участие. — С тобой все в порядке, Питер ?

Питер Бэннинг поднял на нее глаза, не видя в ней больше ни огонек, ни какой-то другой образ или вымысел. В мгновение ока он осознал, что находится не в стране грез и не в каком-то другом ирреальном мире. Головокружение прошло вместе с уверенностью, что он проснется и освободится от этих фантазий, когда его голова прояснится. Вместе с уверенностью, что мир такой, каким был всегда и каким должен быть по мнению Питера.

Он смотрел на крошечную фею и понимал, что она была реальностью.

Он попробовал вдохнуть и не смог, его грудь что-то сдавило.

Личико феи было миловидным и покрыто румянцем, так свойственным юным созданьям. Она была мила, несмотря на хмурые черточки, исказившие ее гладкий лоб и уголки рта.

— Ты знаешь, где мы? — прошептала она ему.

Он сглотнул слюну и покачал головой. Он не мог говорить.

— Кто я, Питер? — спросила она.

Он замер. Если он скажет, кто она, если он примет это...

— Скажи, Питер. Ты должен сказать это.

Он с трудом покачал головой.

— Я не могу, — выдохнул он.

Она наклонилась к нему:

— Почему?

— Потому что если я скажу это, если я ... — Он опять судорожно глотнул. — Если я скажу это, то это станет...

— Чем?

— Реальностью.

Хмурые черточки исчезли, и в ее волшебных глазах появился какой-то новый странный свет.

— Пожалуйста, — прошептала она. — Пожалуйста, Питер. Скажи это.

Его лицо смягчилось. Ее имя было легким и невесомым, как перышко:

— Тинкербелл⁶, — сказал он.

— И я живу в...

— Стране Никогда.

Он задохнулся от сознания чудовищности того, что сейчас признал. Он отдернулся, подбежал к окну опустевшей кухни и посмотрел на пиратский город. Крокодилова башня неясно вырисовывалась перед ним, выглядывая из-за остовов пиратских кораблей, расположенных по всему побережью бухты. По городу разгуливали пираты, они толкались и кричали.

Питер опять обернулся к Тинкербелл.

— Я не могу принять этого! Все это детские выдумки! Это невозможно!

Тинкербелл слетела с полки ему на руку и стала перевязывать рану носовым платком.

— Слушай меня, Питер. Джек и Мэгги здесь. И ты должен сразиться с капитаном Хуком, чтобы освободить их. Для этого тебе нужны Потерянные Мальчики. И твой меч. И еще ты должен уметь летать!

Питер отчаянно затряс головой.

— Погоди минутку! — Он успокоился немножко. — Что бы здесь ни было, что бы здесь еще ни случилось, я остаюсь самим собой! Я не могу летать. Я ни с кем не собираюсь драться.

Он быстро отошел от нее к двери.

— Куда ты? — прокричала она ему вдогонку.

— Хочу найти капитана Джеймса Хука, получить своих детей обратно и отправиться домой! — крикнул он в ответ.

— Нет, Питер, еще слишком рано! — она вспыхнула перед ним, стараясь остановить его. — Хук ждет тебя. Это — западня. Ему только этого и надо. Он так и запланировал эту аферу. Он убьет тебя! Ты еще не готов!

Питер проскочил мимо. С него было достаточно всей этой чепухи.

— Я готов ровно настолько, на сколько требуется. — Он помедлил у кухонной двери. — Кроме того, мои дети не могут больше позволить себе пропускать занятия в школе.

Тинкербелл прочно встала на воображаемый пол и уперлась руками в бока.

— Ох, Питер Пэн! — проворчала она. — Ты упрям, как всегда. — Она прошмыгнула мимо него, и как только он попытался выйти за дверь, схватила его за воротник рубашки и остановила. — Посмотри! — прошептала она ему на ухо. — Сначала только посмотри. А потом сам решишь. Но для начала давай-ка приоденем тебя получше.

Пока он раздраженно ворчал, она втащила его назад.

ПИРАТЫ, ПИРАТЫ КРУГОМ!

Когда Питер снова появился на пороге кухни, на нем была вся мешанина пиратских атрибутов: на плечах — яркокрасный плащ, на голове — черная треуголка и черная повязка на глазу. Все это было позаимствовано у незадачливых пиратов, с которыми расправилась Тинкербелл. К колену была привязана кожаными ремешками деревянная нога. Свою же здоровую ногу он подогнул и спрятал под складками плаща. Передвигался он с помощью костыля. Он, конечно, мог бы чувствовать себя гораздо удобнее в этой маскировке, если бы захотел расстаться с остатками своего смокинга. Но он не мог заставить себя отрешиться от последних атрибутов покинутого им теперь мира и оставил их на себе, лишь прикрыв новым костюмом.

Он вышел на свет и осторожно огляделся. Пираты сновали мимо, занятые своими делами, и не обращали на него ни малейшего внимания. Среди них попадались громилы и тщедушные карлики, безглазые и безухие, с деревянной ногой или с пустым рукавом, со шрамами на лице, с бородой, усами и баками. Их было невероятное количество, все они были с пистолетами и наточенными бритвами. В общем в их распоряжении был целый арсенал смертоносных орудий. Питер старался не задумываться о том, что все это значит. Он крепился духом для выполнения поставленной перед самим собой задачи. Чем бы все это ни оказалось, каким бы ни был этот мир, в котором он теперь очутился, — будь это страна Никогда или мир грез или еще что-нибудь — он не собирался покинуть его без Джека и Мэгги.

Он ковылял, припадая на одну ногу, по городу пиратов, осторожно прокладывая путь мимо его обитателей и стараясь вести себя неприметно, поскольку на нем был наряд, не совсем обычный для этих мест. Тем не менее он вопреки всему надеялся, что выглядит именно так, как должен выглядеть житель этой страны. Повязка на глазу была прекрасной уловкой, но к ней трудно было привыкнуть. Когда ему нужно было получше рассмотреть что-нибудь, он ловил себя на том, что приподнимает ее. Со всех сторон неслись крики и смех — из таверн и пивных, где поднимались стаканы и звенели кошельки, из оружейных лавок, где затачивались клинки, из конюшен, где подковывали и чистили коней, просто с улиц, где руки соединялись в дружеских приветствиях.

Тинкербелл путешествовала вместе с Питером, расположившись внутри треуголки на его голове. Она следила за всем происходящим сквозь дырку, вырезанную специально для нее в полях шляпы.

— Ты ведешь себя не совсем как пират! — раздраженно зудела она. — Если ты все-таки хочешь увидеть Хука и остаться в живых, тебе следовало бы играть свою роль получше! Давай-ка потренируйся. Делай так, как я говорю. Расслабь правую руку и притворись, что она парализована и не действует. Пусть себе висит. Ну-ка попробуй.

Питер улыбнулся, это была неплохая идея. Он так и сделал.

— Ну, как, маленькая букашка?

Она вспыхнула:

— Не называй меня так! Называй меня по имени, как раньше — Тинк.

— Хорошо, Тинк, — согласился он.

В это время ему повстречался какой-то скрючившийся пират, который по пьянке искал, кого бы отправить на корм червям. Он тут же благополучно исчез.

— Скриви рот и неси какую-нибудь околесицу, — скомандовала Тинк.

Питер скривил рот и высунул язык.

— А теперь рычи.

Питер издал нечленораздельные звуки.

— Нет, нет. Я сказала, рычи.

Она вылетела, как искра, из его шляпы с кинжалом в руке и ткнула им Питеру пониже спины.

— А-а-а!!! — взревел он.

Пара вооруженных до зубов пиратов обернулась.

— А-а-а!!! — проревели они в ответ и приветливо помахали руками.

Питер и Тинк пошли дальше по городу мимо сгрудившихся корпусов старых кораблей, которые были переоборудованы в магазинчики и жилища, мимо группки оборванцев -музыкантов, игравших на скрипках и дудочках. Рядом с «оркестром» стоял здоровенный парень в шерстяной фуфайке и в штанах, оборванных на уровне колен, и пел пиратскую песню.

Они проходили мимо кузницы, где работал у наковальни кузнец, когда Тинк сказала:

— Тс-с-с! Смотри, Питер.

Питер остановился.

Кузнец держал металлический крюк, конец которого все еще был раскален докрасна. На острие посверкивало солнце, в то время, как мастер поворачивал его то так, то эдак, осматривая свою работу.

Рядом с кузнецом стоял коренастый пират в очках. На нем были широкие матросские штаны, грязная фуфайка поверх разодранной тельняшки, которая выглядела так, словно попала к своему хозяину прямо с улиц Тихуаны⁷. Его нос был приплюснут, как конец свайки, а брови были такие лохматые и кустистые, что напоминали гусениц. Широкая, приветливая улыбка пересекала его видавшую виды физиономию, и на голове у него лихо сидела шляпа с широкими полями и пером.

Он осторожно протянул руку и притронулся к концу крюка, тут же отдернув ее.

— Ого, острый, как клык акулы! — заявил он, посасывая свой палец. — Думаю, капитан будет доволен.

— Это — Сми! — прошептала Тинк на ухо Питеру.

Кузнец опустил раскаленный крюк в ведро с водой, подержал его немного, пока он остынет, и вытащил назад. Он аккуратно вытер его и протянул Сми, а тот в свою очередь с не меньшими предосторожностями положил крюк на атласную подушечку.

— Отличная работа, Блэки! — сказал Сми, притронувшись рукой к шляпе, и удалился.

— За ним, Питер! — шепнула Тинк.

Питер заковылял вдоль верфи, цепляясь за все подряд деревянной ногой, застревая и немилосердно натирая себе здоровую ногу. Он следовал за подскакивавшими при каждом движении перьями на шляпе Сми, боясь потерять их в толпе. Время от времени они видели, как Сми поднимал крюк над головой, иногда с трудом удерживая его на скользкой атласной подушечке и рискуя потерять его. Всю дорогу он мурлыкал и насвистывал песенки, и пираты вокруг него расступались.

— Доброе утро, КАПИТАН СМИ! — прокричал ему столяр, занимавшийся сооружением чего-то такого, что Питеру показалось виселицей.

— Какие новости с фронта, КАПИТАН? — спросил кто-то еще.

Сми широко улыбнулся, явно не обращая внимания на сарказм их реплик, поторапливаясь и делая вид, будто считает эти приветствия не только искренними, но и должными. Все это время крюк сверкал на солнце.

Несколько женщин, профессию которых можно было определить безошибочно, засвистели, когда Сми поравнялся с ними.

— Приведите себя в порядок, девочки! — крикнул он им. — Идет капитан Сми!

Они окружили его, выкрикивая приветствия, танцуя и нахально задирая юбки.

— Смотрите, смотрите! — затараторили они наперебой. — Это — крюк для капитана!

— Да, крюк для Хука, вы правы!

Они крутились и пританцовывали вокруг Сми. Еще с дюжину человек набежало из дверей соседних домов и присоединилось к ним. Питер, боясь потерять Сми из виду, подошел слишком близко и был увлечен водоворотом юбок и дешевых духов.

— Джеймс Хук, сын морского кока!

— Эй, это еще не все, он — сын...

— Джимми Хук, мы взываем к вашей славе!

— Я могу назвать его и еще несколько сотен таких, как он!

— Рыцарь, поэт и дебошир! Ходит по морям, чтобы грабить и истязать!

— Джеймс Хук, капитан Хук, самая острая бритва на семи морях! Наш Хук!

Они с песнями и танцами удалились, оставив посреди улицы возбужденного и улыбающегося Сми и отчаянно предпринимавшего попытки остаться незамеченным Питера, очутившихся друг с другом нос к носу. Но, казалось, Сми никого не замечал. Он повернулся и, блаженно вздохнув, продолжил свой путь.

Минуту спустя он свернул к двери парикмахерской.

— Сделай-ка из меня «плохого мальчика», — сказал он цирюльнику. Тот усадил его в кресло, почиркал в воздухе ножом и бритвой и отошел на шаг. Сми поднялся и кинул ему золотую монету. Когда цирюльник, полный вожделения, собрался поднять ее, Сми дернул за ниточку, которой монета была привязана к его пальцу, и золотой вернулся к нему.

— Тебе надо бы быть немного порасторопнее, дружище, — улыбнулся Сми и бросил цирюльнику вместо золотого медяк.

Он снова пошел своей дорогой, а Питер и Тинк опять последовали за ним. Пираты толкали и оттесняли Питера, когда проходили мимо. Некоторые из них посылали ему вдогонку ругательства. Питер старался не обращать на них внимания и не выпускать из виду Сми. Деревянная нога порядком извела его, и ему уже на самом деле хотелось рычать. Он уже стал сомневаться, имеет ли хоть малейший смысл то, что он делает.

Сми замедлил шаг и завернул в таверну, где изо всех сил старался тапер, а целая компания завсегдатаев с воодушевлением подпевала ему. Вся присутствовавшая публика была уже в приличном возрасте и сильно потрепана. В ее распоряжении был весь «джентльменский» набор стеклянных вставных глаз, деревянных ног и рук, искусственных коронок вместо зубов и всего прочего, чем можно было заменить недостающие части тела.

Их голоса неровно подтягивали песню.

Сми присоединился к компании, торжественно продемонстрировал крюк и провозгласил:

— Сми платит за всех, у кого есть коленка, бывшая когда-то деревом!

Под бурные одобрительные возгласы он бросил несколько монет и вышел через дверь на улицу, чуть не сбив с ног измученного Питера, который с трудом держался за притолоку.

Впереди пирс переходил в туннель среди скоплений старых кораблей, походивший на задымленный факелами коридор. Сми прыгал вдоль по нему, ловко удерживая крюк на подушечке, и вскоре растворился во мгле. Питер поспешил за ним, рыча, когда к нему приближались другие пираты. Он все больше начинал разочаровываться в задуманном предприятии. Но судьба Джека и Мэгги целиком зависела от него, так что он не мог повернуть назад. Он нащупывал дорогу в туннеле, и его глаза слезились от дыма. Впереди он слышал, как пираты пели и кричали: «Хук! Хук! Хук!»

Питер вышел из туннеля, отдуваясь от едкого дыма и моргая на ярком солнечном свету. Сми был как раз впереди, за-медлив шаг у перемычки, которую стерегли два огромных пирата, державших в руках хлысты. На перемычке стояли четыре съежившихся мальчика в разорванных на спине рубашках. Они плакали и скулили, взывая к милости.

— Мистеры Джукс и Нудлер, — горячо поприветствовал пиратов Сми, кивнув головой сначала одному, чье мускулистое тело было черным, как эбонит, а затем — другому, у которого светлые волосы и борода весьма напоминали крысиное гнездо. — Доброе утро, друзья!

Он запрыгал дальше, насвистывая какой-то мотивчик, но Питер невольно замедлил шаг, приходя в ужас от этого зрелища.

— Они же дети! — прошептал он, обращаясь к Тинк.

И услышал ее шепот, полный гнева и презрения:

— Хук — подлый, низкий рабовладелец. Он все время заставляет своих заключенных снова и снова пересчитывать его богатства.

Неожиданно из-за спины Питера раздались крики, и горстка пиратов с песнями высыпала из прокопченного туннеля. У Питера не было времени, и он потащился дальше: вдоль верфи, где толпился народ, мимо скоплений развалюх-кораблей, которые служили входом в город, дальше мимо огромного плаката, висевшего над туннелем, на котором жирными буквами было выведено «ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЙ ПИРС», до конца дока, к сходне, ведущей к единственному судну, стоявшему на якоре в этой бухте.

Но что это было за мрачное и зловещее судно! Не бригантина, а склад оружия! Она стояла, ощетинившись блестящими дулами пушек, да и сам корпус ее вызывающе блестел на солнце. Носовая часть ее была сделана в форме скелета с поднятым мечом, осклабившегося в предвкушении смерти своих будущих жертв. Огромная пушка, раза в четыре больше, чем все остальные, стояла на корме за рулевым колесом. Ее массивное дуло было развернуто так, чтобы защищать вход в гавань. Ниже находилась капитанская каюта, которая снаружи была сделана в форме чудовищных размеров черепа, светящиеся глаза которого и были ее окнами, а его челюсти, нос и брови отливали позолотой. Леера на верху кормовой части представляли собой капитанскую треуголку с изображением змей на углах. Корпус корабля был выкрашен в красный и черный цвета, а покрытые позолотой детали отделки и металлические части, сделанные из меди и латуни, сверкали на солнце. Пиратский корабль выглядел угрожающе и походил на кота, приготовившегося к броску.

На верху самой высокой мачты был прикреплен золотой щит и пиратский флаг с черепом и костями на черном фоне. Рядом развевались флаги с надписями «Прекрасно» и «Джеймс». На той части палубы, которая была обращена к порту, лежала, как высунутый язык, наводящая ужас доска.

Пираты вокруг Питера заорали, как сумасшедшие: «Покажите нам Хука! Хука! Хука! Покажите нам Хука! Хука! Хука!»

Питер Бэннинг не был трусом. Но он понял, что временами осмотрительность также является доблестью. Сейчас он поймал себя на мысли, что, возможно, данная ситуация относится именно к разряду таких. Вероятно, Тинк была права. Может быть, он действительно не был готов к встрече с Хуком.

К сожалению, теперь было слишком поздно беспокоиться об этом. Толпа орущих пиратов, забиравшихся по сходне на корабль, увлекла за собой и Питера.

ВСТРЕЧА С ХУКОМ

Пираты заполонили бригантину «Веселый Роджер» от правого борта до бушприта⁸ и грот-мачты⁹, скандируя: «Хук! Хук! Хук! » Они потрясали голыми кулаками и размахивали саблями и кинжалами. Пиратский корабль ходил ходуном от их воплей.

В это время Сми выступил вперед и сделал знак, чтобы все замолчали.

— Доброе утро, Страна Никогда-а-а! — заорал он, раздувая щеки и дергая животом. — Да падет причальный бридель перед гротом, друзья, потому что ОН здесь

— хитрая царь-рыба, ужа-а-асная барракуда, самый неряшливый неряха на семи морях и самый утонченный франт, человек, такой глубокий, что почти неизмеримый, и такой быстрый, что даже засыпает в один момент! Вот он, наш разящий луч со стальной рукой — капитан Джеймс Хук!

Пират по имени Тиклс с бешенной силой задул в концертино. В это время грохнули пушки, и пиратская команда заорала с еще большим воодушевлением.

За спиной Сми распахнулась дверь капитанской каюты, и на пороге ее появился гнусный Джеймс Хук.

Внешностью он походил на свой корабль, такой же тощий, угловатый и весьма зловещий, начиная от резко очерченного носа и кончая остроконечными мысами ботинок. Камзол капитана был сшит из черной и красной материи и отделан золотым галуном. Через плечо была перекинута лента с золотистой бахромой, на которой висела сабля. Довершал экипировку воротник из белых гофрированных кружев. Угловатое лицо капитана напоминало нос судна, разрезающий белую морскую пену. Его черные вьющиеся волосы спускались к плечам подобно такелажу¹⁰ с мачты. Капитанская треуголка была с широкими полями и выглядела точно так же, как леер на корме его собственного корабля. Не доставало только змей на углах. Но этот дефицит злобности на шляпе как бы то ни было с лихвой покрывался выражением лица самого ее обладателя. Оно было жестоким и безжалостным. При этом он еще презрительно ухмылялся. Усы у него закручивались, как гадюки, а глаза могли своим взглядом заморозить птицу на лету. Теперь его наводившая страх фигура возвышалась перед буйной бандой разбойников.

Левой руки у него не было, и к культе был прикреплен ужасающий крюк, благодаря которому он и был так знаменит, заостренный конец крюка поблескивал на солнце.

Когда он оглядывал толпу, на лице его неизменно играла презрительная улыбка. Он снисходительно поднял правую руку в кружевах по краю рукава в знак того, что принимает их восхищение.

— Посмотрите, как они обожают вас, сэр! — внушал ему сияющий Сми.

Губа Хука искривилась, и он процедил сквозь зубы:

— Отребье... как я презираю их.

Перед ним стояли две сотни бугаев, и ни один из них не мог читать хотя бы на уровне второклассника. Только один или двое смогли бы отличить вилку от ложки, и можно было по пальцам одной руки пересчитать всех, кто умел считать до десяти. Это было отвратительно.

Хук вздохнул. Как бы то ни было, они были его подчиненными.

— Джентльмены! — выкрикнул он. — Вы невежи, вас надо пороть, извините, вы — мешки с дерьмом!

Его команда приветствовала такую «похвалу» бурей восторга.

Коготь Хука рассек воздух.

— Месть... — тут же воцарилась тишина, — вот-вот осуществится. Я, так сказать, поймал на крючок, деток моей рыбки. Отродья Питера Пэна выведут его на меня. Наконец-то, я отделаюсь от этого негодяя, который отрезал мне руку и ... — тут он совсем понизил голос — и бросил ее крокодилу.

Он подавился последними словами и не мог больше продолжать речь. Сми быстро пришел ему на помощь.

— И кто это убил того коварного крокодила? — подогревал он толпу.

— Хук! Хук! Хук! — как один заревели пираты.

— И кто заткнул ему пасть и остановил его часы?

— Кто обошел вокруг света, чтобы сцапать детей Пэна, и всю дорогу в Англию шел неизвестными местами, подвергая себя неизведанным опастностям?

— Хук! Хук! Хук!

Капитан достаточно пришел в себя, чтобы понять, что Сми узурпировал его речь. Он грубо схватил его за воротник и оттолкнул в сторону.

— Это — мое шоу, Сми, — прошипел он. — Пошел вон. Он опять повернулся к своей аудитории, и его взгляд потемнел.

— Итак, кто из вас сомневается во мне?

Разыгравшаяся толпа с трудом утихомирилась.

— Так, — сказал он. — Сомневающийся где-то там. Где он? Кто среди нас не принадлежит нам? Здесь кто -то чужой.

Он пробежал глазами по их испуганным лицам.

— Чужой среди своих! Его надо вырвать с корнем, как сорняк!

Наступила страшная тишина. Все пираты замерли на своих местах, боясь повести бровью или щелкнуть хлыстом. Ни один из них не хотел теперь привлечь к себе внимания. В такой тишине можно было услышать звук упавшей булавки.

И вдруг именно это и произошло. Один пират, достаточно глупый для того, чтобы в такой момент начать вытирать испарину на лбу, обронил серебряную булавку для галстука, которая была пришпилена к его шляпе, и она покатилась по палубе.

Цзынь!

Все глаза обратились к несчастному.

Хук разозлился. Он стал опускать лестницу с юта и вдруг остановился, совершенно разъяренный, уставившись на Сми.

— Где мой ковер, Сми?

Сми глотнул слюну:

— Извините, капитан. Извините, ваша милость. — Он многозначительно замер. Загремели и заскрипели какие -то механизмы, и лестница развернулась, уже покрытая красным ковром. Хук улыбнулся и стал спускаться. Он поднял свой длинный палец и указал им куда-то в толпу:

— Ты! Ты, сэр, ты!

Каждый пират старался скрыться за деревянными деталями корабля.

— Ты! — Хук не обратил ни малейшего внимания на «оскорбителя» с булавкой и указал своим крюком на маленького гадкого пирата, застывшего в подобострастном поклоне. У него не было одной ноги, а сам он был толстый и на редкость безвкусно одет. — Да-да ты! — Хук заставил себя не обращать внимания на остальных. — Ты держал пари, что я не заставлю Пэна появиться здесь, не так ли, ты, ничтожная крыса!

Пират, чье имя было Гатлесс, хотя Хук вряд ли вспомнил бы его, даже если бы ему дали неделю на размышления, согнулся еще больше, когда капитан подошел к нему.

— Нет, капитан, клянусь душой моей матери. Нет, нет! — воскликнул он.

Хук, улыбнувшись, наклонился и по-отечески похлопал его по плечу:

— Скажи-ка правду, ну же, капитан хочет услышать правду...

Гатлесс упал в объятия к Хуку и зарыдал:

— О да, я действительно так говорил!

Взгляд Хука стал ледяным.

— Ну, хорошо, ты сделал гадость — тогда тебе придется побыть в карцере.

И он презрительно оттолкнул беднягу. Гатлесс с воплями упал на палубу. Пираты тут же схватили его, поставили на ноги и уволокли прочь.

Хук не спеша прогуливался по палубе, а толпа пиратов сгрудилась перед ним.

— Не думайте, что я не слышал, как некоторые шептали: «С Хуком все кончено! Он ничего не может!» — и воображали, что я не слышу этого.

— ...или тех, кто сказал: «Этот калека с железякой уже никогда больше не поднимется! » — добавил Сми.

Хук бросил на него уничтожающий взгляд. В стороне неподалеку открыли крышку ящика, похожего на гроб, и затолкали в него все еще скулившего Гатлесса. А затем опрокинули в этот же ящик мешок, в котором были змеи, пауки и многоножки. Хук был доволен, обнаружив, что как только дверца ящика захлопнулась, крики довольно быстро прекратились.

— Посмотрите вокруг, вы, навозные жуки! — сказал он сурово, указывая на останки кораблей у самой кромки воды, которые служили домами. — Посмотрите на трофеи, которые я завоевал для вас, чтобы вы могли жить пиратской жизнью в пиратском городе!

— Это — рай! — воскликнул с воодушевлением какой -то пират.

— Да, не так ли? — Хук ухмыльнулся, — Что за идиоты! Поднимите свое оружие, братья! — неожиданно закричал он. Сабли, дубинки, кинжалы, пистолеты и ружья взмыли вверх. Хук зловеще улыбнулся:

— Гордые пираты, братья, готовьтесь к празднику! Готовь-тесь, ибо вам придется убить юность, искалечить радость и задушить невинность в ее вонючей колыбели! Скоро здесь будет Питер Пэн! И когда это случится, я перемелю его кости в пыль и посолю свою еду его остатками. Я сброшу Пэна в самую черную пропасть, в самое глубокое, самое холодное ущелье, я сотру его с лица земли навсегда! — Хук поднял обе руки. — Это будет самая замечательная война, и я выиграю ее!

Он обернулся:

— Заключенных сюда!

Пираты дико закричали, когда с лязгом открылся трюмный люк, заработала лебедка и из темноты потащилась сеть. Сеть медленно раскачивалась и поворачивалась в воздухе, а в ней сидели Джек и Мэгги, все еще в своих пижамках, перепуганные и с широко открытыми глазами. Они пытались справиться с веревками. Джек держал свою бейсбольную перчатку. А у Мэгги в волосах все еще красовался бумажный цветок Тутлса. Пираты пинали детей и глумились над ними, пока наконец сеть не остановилась в воздухе на уровне глаз Хука.

— Привет, детишки! — с ухмылкой поприветствовал он их.

Вдруг сзади началось какое-то волнение, послышались рев

и крики. Один из пиратов пробирался сквозь толпу вперед. Хук, раздраженный, повернулся в ту сторону. Плохо одетый, не в меру упитанный, одноногий пират, у которого повязка съехала с глаза и висела почти на носу, отбросил свой костыль и решительно направлялся к нему.

— Джек! Мэгги! Все хорошо! — закричал пират. Он угрожающе поднял палец на Хука. — Это — мои дети! Я — их отец!

Хук выжидал. Пират споткнулся, и его деревянная нога упала. Он пнул ее, повернулся и все увидели, что он здоров. Плащ на нем совсем закрутился. Он косил глазом из-под повязки. И все это вместе со съехавшей треуголкой придавало ему вид плохого подобия вампира. Хук был удивлен. Что это за парень?

— Эй, ты! И ты! — «парень» указал на недоверчиво смотревших Джукса и Нудлера. — Сейчас же отпустите моих детей! Да смотрите поосторожнее! Круглое личико Мэгги поднялось, и глупая улыбка появилась на ее румяных щечках: «Папа здесь! »

Хук толкнул Сми и спросил, а не сумасшедший ли этот человек. А вдруг он бешеный? Потом он посмотрел на сеть, в которой радостно кричали дети: «Папа! Это — мой папа!»

Нет, этого не может быть.

Пираты обступили Питера Бэннинга, который теперь был готов ко всему, отбросив все аргументы здравого смысла и не обращая внимания на яростные протесты Тинк, сидевшей в его шляпе. Его схватили и направили мечи прямо ему в лицо. Он отчаянно, но безуспешно брыкался, пытаясь освободиться, а затем сразу обмяк, как будто только теперь понял, что натворил.

Хук смотрел на Питера. Теперь у него уже не было повязки на глазу и деревянной ноги. Плащ был порван, а кушак развязался. Все, что осталось от костюма, — это только треуголка. А ниже рубашка, жилет и замечательные английские шерстяные брюки. Глаза у Хука загорелись. Могло ли такое быть? Он вышел вперед, глядя на своего пленника, и стал подходить к нему все ближе и ближе, пока они наконец не оказались лицом к лицу.

Хук злорадно улыбнулся.

— Ты? Мой великий и достойный соперник?

Пираты разразились смехом, свистом и гиканьем. Но Хук движением немедленно потребовал тишины.

— Нет, нет, нет, вы посмотрите! Он презирает нас! — сказал Хук. Потом он быстро отступил на шаг, держа крюк и здоровую руку на готове, чтобы предупредить любое нападение. — Вы помните время, когда он украл у меня голос? Помните все эти его штучки? Да, он может выглядеть как пухлый дегенерат, но осторожно, ребята! Питер Пэн — где-то там внутри, и он может вырваться в любую минуту. Как здорово!

Он расчистил от пиратов место для себя, выхватил свою саблю и стал в воздухе наносить и парировать воображаемые удары.

— Отойдите назад, вы отбросы! Смотрите, он постарается улететь! Ну, лети же, Пэн! Ну, давай, я жду! Ха! Глядите на него! Давай, ну, давай! Готовься к смерти!

Он выхватил вторую саблю у рядом стоявшего пирата и кинул ее лезвием вперед своему врагу. Сми быстро пригнул голову. Сабля просвистела мимо и вонзилась в мачту рядом с головой Питера. Пираты мгновенно разбежались, оставив Питера одного.

Питер выглядел сбитым с толку. Он сказал грустным голосом:

— Я не могу бороться с тобой. Я не знаю, как это делается. Я хочу лишь получить обратно своих детей.

Хук прекратил фехтовать и осторожно выпрямился.

— Сми! — завопил он. Его помощник подошел к нему. Хук схватил его за рубашку. — Кто этот самозванец?

— А... а... а, — заикался Сми. Он стал копошиться в бумагах, лежавших в кожанной сумке, которая висела у него через плечо. — Дайте-ка я посмотрю. П-П-Пэн, капитан. Ах, вот они. Документы по усыновлению. Медицинская карта, подтверждение присяжных, справка от зубного врача, свидетельство о рождении, страховка, визитки... Все в порядке, сэр.

— А!!! — рявкнул Хук, как бульдог. — Все это ерунда. Проверь этого жирного негодяя сам. Посмотри одну деталь.

Сми подошел к Питеру, откинул плащ, задрал на нем рубашку и стал рассматривать. Питер с трудом удерживался, чтобы не рассмеяться от щекотки. Но Сми нашел его чувствительное место. Питер отбросил его и опустил рубашку.

— Есть, шрам, капитан, — отрапортовал Сми. — Гипертрофированный. Как раз там, куда вы ударили его во время той истории с Тайгером Лили. Он — Пэн, или я — не я!

Казалось, Хук в это мгновение раздумывал, что было более вероятным из того, что сказал Сми. Потом его лицо налилось кровью.

— Но этого не может быть! Не может этот жалкий, бесхребетный червяк быть Пэном! Это даже не тень Питера Пэна! — Хук удрученно вложил саблю в ножны, и поник головой. — О, как жестоко посмеялась надо мной судьба! — проревел он.

Питер глубоко вздохнул и подошел к Хуку. Тот поднял на него свои погрустневшие глаза.

Питер прокашлялся и сказал:

— Мистер Хук, как джентельмены мы должны постараться внести некоторую ясность в это недоразумение.

— ...эту катастрофу, — быстро поправил его Хук.

Питер вздрогнул:

— ...которая тем не менее должна быть исправлена.

Хук кивнул головой.

— Это разумно. Я согласен.

Питер выпрямился , такая доверительность со стороны Хука немного ободрила его. Договариваться — это он умел.

— Для меня не может быть ставки выше. Я хочу получить своих детей.

Хук тоже выпрямился.

— Но для меня они значат не меньше. Я хочу войны.

— Кажется, мы можем поссориться, — сказал Питер.

Хук сердито посмотрел на него.

— Поссориться? Очень хорошо. Я предлагаю тебе сразиться со мной со всей находчивостью, всем умением, которые были присущи настоящему Пэну, и отвоевать своих отпрысков.

— Сразиться?

— Возьми свое оружие, Пэн. Ты не мог забыть абсолютно все!

Питер лукаво улыбнулся, глядя на Хука.

— Это то, что Вы хотите, не так ли? Хорошо.

Питер полез в свой жилет. Пираты протягивали ему со всех сторон любое оружие на выбор. Питер, поколебавшись немного, достал свою чековую книжку и открыл ее.

— Сколько... мистер Хук?

Хук посмотрел на него, не веря глазам своим. Потом он выхватил у какого-то пирата кремневое ружье, зарядил его и выстрелил. Пуля прошила край чековой книжки и полетела дальше. К несчастью, рядом стоял грязный пиратский кок по имени Сид. Сид, не издав ни звука, упал замертво.

— Кто это был, Сми? — раздраженно спросил Хук, опуская ружье.

— Сид, корабельный кок, капитан, — ответил, глотнув слюну, капитанский помощник.

Раздалось несколько вежливых хлопков.

— Плохо! — презрительно цыкнул на них Хук. Если и была на свете одна вещь, к которой он питал отвращение, так это

— притворство воспитанных людей. Это была другая форма неуместного поведения.

Он пошел вперед, быстро сокращая расстояние между собой и напуганным Питером. Его черно-красный камзол раздувался, него словно парус. Пираты расступались, давая ему дорогу. Хук выбил чековую книжку у Питера из рук и запустил ее прямо в море. Она шлепнулась в воду и пошла ко дну.

Потом он схватил Питера за грудки и прижал его к грот-мачте, приставив свой крюк к его горлу. Питер в ужасе глотнул воздух. Глаза Хука были красные, как огонь, усы его шевелились, а черные вьющиеся волосы от бешеных порывистых движений хлестали его по лицу.

— Я избежал смерти в крокодильей пасти, — проревел он.

— Я ждал и верил, я надеялся в постоянной скуке, здесь в этом ужасном месте, окруженный кретинами! Ничего не делая, кроме как выслеживая и убивая этих грязных маленьких Потерянных Мальчишек! Но я ждал! Я ждал этого момента, когда я мог бы исполнить то, что мне было предназначено.

Хук глубоко вздохнул, чтобы успокоиться.

— И вот теперь это! ? — закончил он, с трудом подбирая нужные слова. — Это — моя награда? Ты?

Его презрение улетучилось. Он опустил голову. Неожиданно в его глазах появились слезы. Он отнял свой крюк от горла Питера и сложил руки.

— Как ты мог сделать такое? И это после всего, что мы сделали друг другу?

— Я хочу только получить своих детей, больше мне ничего не надо, — ответил Питер.

Хук вздохнул.

— А я — руку! Но в жизни бывают некоторые вещи, которые невозможно вернуть. — И вдруг он засветился. — Скажу тебе вот что. Поскольку я хоть немного да обучен хорошим манерам, я дам тебе шанс, какого ты мне не давал. У меня есть к Вам дело, господин председатель суда. — Он повернул Питера лицом к грот-мачте. — Лезь наверх, ползи, как хочешь, скатывайся вниз, но ты должен добраться до нок-реи и достать кончики пальцев твоих обожаемых деточек. Тогда я освобожу их. Да, правда. Освобожу. Я обещаю.

Питер посмотрел на своих детей, висевших в сети как раз под перекладиной.

— Э... гм... хорошо, только у меня всегда были проблемы с вестибулярным аппаратом, — сказал он.

— И сейчас? — участливо спросил Хук.

— Спаси нас, папа! — закричали Джек и Мэгги. — Полезай! Поторопись, пожалуйста! Мы хотим домой!

Питер глубоко вздохнул.

— Подожди, принцесса! — закричал он Мэгги. — Я здесь, Джек! Я сейчас!

Он подошел к канатной лестнице, ухватился за нее и полез наверх. Он поднялся над палубой всего на каких-то несколько футов, а у него уже начала кружиться голова. Он замедлил движение. Он был весь мокрый от пота и тяжело дышал. Пираты начали посмеиваться.

— Я не думаю, что исчерпал все свои возможности, — крикнул он Хуку. — Давай работать вместе, ты и я. У тебя есть прекрасные владения на берегу моря, которые просто вопиют о необходимости их освоения. Надо определить совладения, сроки, место для офиса, это — твоя задача. Граница — только небо! Никаких табличек на домах! Тебе нужно приобрести права на добычу полезных ископаемых, пока ты здесь!

Хук показал на детей.

— Коснись их, Пэн. Только коснись их, и все это будет лишь дурным сном.

Джек и Мэгги, как могли, поддерживали Питера в его попытках продвинуться дальше. Он закрыл глаза и поднялся еще на несколько ступеней вверх. Пираты, задрав, головы ждали. Потом Питер снова открыл глаза, и палуба вдруг стремительно налетела на него. У него перехватило дыхание, и он мертвой хваткой вцепился в такелаж, как будто висел на краю пропасти. Он не мог двигаться, его обуял ужас такой силы, что он даже перестал слышать крики детей.

Внизу презрительно хохотали пираты.

Хук повернулся к Сми.

— Ты видишь? Я знал, что он не сможет взлететь. Он больше ничего не может. Он опозорен. — Хук отвернулся. — Я не могу замарать свой крюк его кровью. Эй, кто-нибудь, убейте их. Давайте, убейте их всех.

Джек встал на ноги в сети и стал изо всей силы дергать веревки. Мэгги упала в слезах.

— Давай же, папа, давай, — кричали они в отчаянии.

— Не покидай нас!

Тощий, как плеть, пират взобрался по такелажу наверх, привязал один конец веревки к ступеньке, а другой — к лодыжке Питера и столкнул его с лестницы. Питер с криком рухнул вниз. Но в последний момент он резко рванулся, подпрыгнул и перевернулся буквально в нескольких дюймах от собственной смерти. Горстка пиратов, оказавшихся перед самым его носом, отвязала его и, угрожая мечами и кинжалами, стала гнать через палубу, по направлению к доске, выдававшейся далеко за пределы корабля.

Хук безутешно наблюдал за этим через плечо. Джукс и Нудлер с помощью лебедки перебрасывали сеть с детьми из трюма в камеры дока. Когда сеть проходила как раз над головой Пэна, он протянул руки, стараясь дотронуться до кончиков пальцев детей.

— Есть касание, — подумал Хук.

Сеть опустилась над доком, детей вытащили из нее и затолкали в камеры.

Питер на самом деле коснулся их пальцев.

— Все, я отступаю, — заявил Хук Сми, который подобострастно тащился чуть позади. — Война закончена. И моя жизнь тоже. Пэн все разрушил. Я больше никогда не хочу слышать его имени.

Он поднялся в свою каюту по лестнице, устланной ковром, в таком подавленном настроении, что ему казалось, он никогда больше не сможет улыбнуться, видя истязания Потерянных Мальчишек. Он был почти у двери, когда перед ним вспыхнул свет, и появилась Тинкербелл.

— А как же твое имя, Хук? — заявила она. — Неужели ты хочешь, чтобы тебя запомнили как убийцу маленьких детей твоего врага, жирного старого Пэна?

Хук рассеянно повернулся к ней и зацепился концом своего когтя за леер. Напрасно он пытался освободиться, яростно извиваясь. Тинкербелл носилась вокруг, зависая прямо перед его лицом. Она вытащила свой крошечный кинжал и приставила его острие к хищному носу Хука.

— Дай мне неделю, Хук, и я приведу Пэна в такую форму, что он сможет сразиться с тобой. И ты сможешь продолжить свою давнюю войну.

Сми приблизился, держа в руках ружье. Он наставил его дуло прямо на Тинк, буквально в паре дюймов от капитанского носа. Хук побледнел.

— Это — фокус, капитан, — проревел его помощник. — Дайте я отправлю эту ведьму прямо к Дейви Джонсу.

Тинк не обращала на него внимания.

— Ты обещал, что это будет война века, Хук! — сказала она, тыча его кинжалом в нос. — Вся твоя жизнь была подчинена только этому моменту. Смертельная схватка с Пэном — вот в чем твоя слава! Хук против Пэна!

— ЭТО — не Питер Пэн! — с презрением сказал Хук, указывая на смертельно перепуганного Питера, который теперь неуверенно балансировал на сходне.

— Семь дней, — повторила Тинк. — Это же ничто для тебя. Как блик света в глазу человека, имеющего беспредельное терпение. Важного, сильного человека, который может позволить себе подождать.

Она отлетела на мгновение от Хука, который то и дело поглядывал на дуло ружья в руках у Сми.

— Сми, — тихо сказал капитан. — Опусти это, а? — Помощник немедленно исполнил его просьбу. — А теперь принеси мои сигары. Я должен подумать.

Сми поспешил исчезнуть в каюте капитана, хлопая на ходу штанинами, как парусами. Хуку наконец-то удалось высвободить свой коготь из леера, и теперь он стоял и задумчиво смотрел на него. Конечно, фея была права. Он мог позволить себе подождать. Это было действительно необходимо, если благодаря этому он получит возможность разгромить настоящего Пэна.

Тинк снова появилась, как будто прочитав его мысли. Ее прозрачные крылышки отбрасывали во все стороны пучки света.

— Семь дней ради поединка с настоящим Питером Пэном,

— нашептывала она. — Семь дней.

Сми выбежал из двери капитанской каюты, держа двойной мундштук с любимыми сигарами Хука. Хук взял у него мундштук и сунул его в рот. Сми чиркнул спичкой и зажег одну сигару в то время, как Тинкербелл с помощью своих волшебных фокусов зажгла другую. Хук задумчиво пускал кольца дыма и смотрел на море, не замечая Питера, который балансируя на сходне, медленно продвигался назад.

— Два дня, — сказал он тихо.

— Четыре, — торговалась Тинк. — Это — единственно возможный минимум, чтобы привести Пэна в порядок.

— Три, — кольнул ее взглядом Хук. — Это — мое последнее слово.

Она порхнула к кончику его носа:

— Решено.

Тинк протянула Хуку свою крошечную ручку и сдержанно пожала его крюк. Несколько пиратов, собравшихся на палубе и все слышавших, криками поприветствовали заключение сделки. Вскоре остальные присоединились к ним и, не ведая, по какому поводу торжество, все же с удовольствием драли глотки. Раздалось несколько ружейных выстрелов, а потом грохнула и пушка. Шум стоял невыносимый.

— Слушайте, парни! — крикнул Хук вниз. Все повернулись к нему, даже те, которые гоняли Питера по ужасной доске. Улыбка Хука на сей раз могла растопить масло.

— Ради спортивного интереса я заключил один договор. Этот жалкий субъект, — он презрительно указал на Питера, — этот дегенерат имеет в своем распоряжении три дня, чтобы подготовиться к поединку со мной. Ровно столько времени я даю ему, чтобы он вернулся сюда и был предан суду меча.

— Капитан говорит, возьмите кремни и порох, мужики, — закричал Сми. — Это будет...

Хук рукой прикрыл ему рот.

— Это — мое шоу, Сми. — Он снова улыбнулся. — Это будет совершенно замечательное сражение, джентльмены. Смертельная схватка между Хуком и Пэном.

— Смертельная схватка! — повторил Сми зажатым капитанскими пальцами ртом.

— А если нет, — прорычал Хук, глядя в сторону доков, — то пэновские крысята подохнут в самых страшных муках, какие я только смогу изобрести.

Сми шагнул вперед.

— Тост! За поединок Хука против Пэна!

Хук улыбнулся так «приветливо», что его улыбка могла соперничать лишь с оскалом крокодила.

— Дети, конечно, признаются свободными!

Пираты пили из фляг пиво и ром, орали во все горло и колотили кулаками и стаканами по леерам. «Хук! Хук! Хук!»

Капитан в это время смотрел, как Питер дюйм за дюймом продвигается назад по доске к палубе, и на его круглом лице написано облегчение.

«Он жалок, и ничего не может с этим поделать», — вздыхая думал Хук. Он надеялся, что этот жирный старый Пэн найдет способ бросить ему вызов, ну хоть самый незначительный. Но будет нездорово после всего, что произошло, просто взять и убить его.

Он быстро подошел к краю доски, чтобы в последний раз увидеть своего врага.

— Давай, кто бы ты ни был, — сказал он с презрением. — Убирайся с глаз моих долой. Лети, чего же ты? Улетай с моего корабля, ты, жирная туша!

Он подскочил и с бешенством прыгнул на край доски. Питер подобно снаряду из катапульты взлетел в воздух.

— Но я не могу! — завопил он. — Я не знаю как!

Тинкербелл неожиданно появилась в поле зрения.

— Давай, Питер! — настаивала она. — Ты должен! Думай о чем-нибудь приятном!

Питер опять приземлился на планку, весьма ненадежно балансируя над волнами.

— Сейчас? — сказал он.

— Конечно, сейчас, — ответила Тинк. — Подумай о Рождестве.

Пират в последний раз ударил по концу планки. Питер потерял и без того неустойчивое равновесие и кубарем полетел вниз. Тинк с криком бросилась за ним. Послышался всплеск воды, и несчастный исчез в пучине.

— Неужели ты на самом деле не можешь летать? — в отчаянии вскричала Тинк. — Тогда плыви, Питер! Ты же можешь плавать, не так ли?

— Сомневаюсь, — пробурчал Хук, глядя вниз.

Лицо Питера на мгновение появилось у самой поверхности воды и снова исчезло.

— Кошмарная участь, — улыбнулся Хук, изображая поддельное участие.

Тинкербелл вилась над водой туда-сюда, иногда она подлетала к ее поверхности совсем близко. Питера нигде не было видно. Когда стало ясно, что он утонул, она разрыдалась и превратилась в световую вспышку. Хук зевнул в приступе скуки. Вся эта затея была пустой тратой времени. Три дня или три года не изменили бы абсолютно ничего.

Но совершенно неожиданно Питер снова появился у поверхности воды, что казалось совершенно невозможным. Он покачивался на руках у трех блестящих русалок. Каждая из них по очереди припадала к нему в глубоком поцелуе, вдувая воздух в его легкие. Потом они подняли его голову и повлекли его к входу в гавань, как винтами, работая хвостами.

Хук скептически наблюдал за этим с минуту, потом закатил глаза и послал им вслед воздушный поцелуй.

— Пэн — самый везучий из всех дьяволов! До встречи в преисподней!

Но прежде чем он успел отвернуться, четвертая русалка появилась из воды прямо перед ним. Сверкающая и грациозная, она постояла нос к носу с грозой семи морей, единственным человеком, которого боялся печально знаменитый Барбекю, и плеснула ему водой прямо в глаз.

Когда она скрылась из виду, Хук все еще вытирал рукавом воду с лица и сердито смотрел в ту сторону, куда она исчезла. Вольно или невольно, но она выбила у него изо рта сигары.

ПОТЕРЯННЫЕ МАЛЬЧИКИ

Для Питера, наглотавшегося воды и измученного морально и физически, это чудесное спасение произошло, как во сне. Он качался в пене океанских волн, нежные руки русалок обвивали его тело, сохраняя его в тепле и безопасности. Русалки пели ему сладкими, умиротворяющими голосами. Они рассказывали истории о времени и месте, которые он очень смутно помнил и забывал тотчас, как только улетали слова о них. В этих сказках говорилось о мальчике, который отказался расти, который жил в таком месте, где приключения были самым главным в жизни, и без них не проходило и дня. Мальчик был очень бесстрашным, он мог все. Он жил в мире пиратов и индейцев, чудес, остановившегося времени и оживших снов. Это был мальчик, которого, как казалось Питеру, он когда-то знал.

Где-то по пути растерялись остатки его пиратского костюма, а с ними и его воспоминания о том, для чего он вообще надевал его.

Его путешествие закончилось у скалы, которая возвышалась из воды, как массивная колонна. Русалки положили его в гигантскую морскую раковину, перевязанную веревкой. Створки раковины закрылись, и он почувствовал, мягко раскачиваясь в своем коконе, как медленно, но верно поднимается вверх. Когда этот подъем закончился, раковина с треском раскрылась, и его достали, как монетку из пирога, на которую загадывали желание, и положили на поросший травой берег.

Его глаза возбужденно открылись. Воды маленькой чистой лагуны колыхались и сверкали за его спиной. Раковина исчезла, а вместе с ней и русалки. Все, что от них осталось, — это воспоминания, и Питер чуть было уже не подумал, а не привиделось ли ему все это.

Дыша полной грудью, он встал на ноги, и вода с волос полилась ему на лицо, а с одежды — на землю. Он слегка привел себя в порядок и поднял глаза, оглядываясь вокруг.

У него перехватило дыхание. Он стоял на самой вершине высоченной скалы, которую видел в грезах. От океана его отделяли сотни футов. Он находился так высоко, что, казалось, можно потрогать руками облака в небе. У берегов острова, на который его высадили, находился атолл. Он был окружен лазурными водами, белой пеной и сверкающими горбами валов. Пики гор поднимались посреди острова и были белыми от девственного снега. Двойная радуга аркой соединяла несколько водопадов и море. Далеко внизу простирался в своей защищенной от всех ветров бухте пиратский город Джеймса Хука. Еще дальше были только небо и океан, которые сливались на горизонте, где солнце дарило свои золотистопурпурные лучи дню, клонившемуся к закату.

Питер взглянул на небо и был страшно поражен, увидев не одну, а сразу три луны: одну — белую, другую — персиковую и еще одну — бледно-розовую. Они прекрасно поделили между собой небо, как будто так всегда и было.

А за спиной у Питера, далеко от лагуны, в самом центре атолла стояло огромное раскидистое дерево, каких ему никогда не доводилось видеть в своей жизни. Оно было невероятных размеров, сучковатое. Такие обычно водятся в старых лесах. Казалось, что его перенесли сюда каким-то чудесным образом. Оно выдавалось высоко в небо, и его ветви простирались во все стороны будто в мольбе. Это мог быть клен или дуб, а, возможно, какая-то их помесь. Но по размерам оно было все-таки гораздо больше. Оно было совсем не таким, как те деревья, которое до этого встречались Питеру.

Оно было подобно фантазии из детства.

Или сну.

— Дерево Никогда, — прошептал ветер на ухо Питеру его название.

Он зашагал в сторону дерева, мимо лужайки, покрытой желтыми цветами с розовыми серединками, которые с любопытством склоняли к нему свои головки и ... принюхивались. Он отпрыгнул, не поверив себе. Цветы зачихали. Что это? Он сделал еще один осторожный шаг и еще один, отступая от цветов. Цветы, которые нюхают? которые чихают?

Он все еще размышлял об этом, когда шагнул в веревочную петлю, тут же затянувшуюся на его лодыжке, и повис вниз головой высоко в кроне дерева. Из его карманов посыпались на землю визитки и кредитные карточки, бумажник, ключи, мелочь. Он задыхался, и все попытки хоть как-то исправить положение терпели провал. Веревка затягивалась все туже, а он продолжал беспомощно висеть в воздухе.

— Я не верю в это, — сказал он про себя.

Прошла еще минута, пока он пытался решить, что же ему предпринять. В конце концов после множества повторных попыток ему удалось, изловчившись, ухватиться за собственную ногу (на самом-то деле это он уже начал работать по программе подготовки к поединку с Хуком), а затем достал и веревку, связывавшую его. Теперь он напоминал огромный мяч на веревочке. Он стал подтягиваться к ближайшей ветке, которая показалась ему достаточно надежной.

В это время он увидел часы. Они висели как раз на той ветке, за которую он старался ухватиться. Они были выреза-ны из дерева, изысканно украшены всевозможными завитками и выглядели так, будто когда-то были дедушкиными часами в английском замке. Циферблат был отделан золотом и серебром, а вокруг корпуса вилась замечательная гирлянда из цветущих виноградных лоз.

Питер схватился за ветку, на которой висели часы. При этом она страшно затряслась, а из часов раздалось: «Ох!»

Потом циферблат часов отворился, и оттуда вылетела Тинк. Встряска разбудила ее, и она выскочила из часового корпуса, служившего ей жилищем. Она спросонок посмотрела туда-сюда, наконец ее взгляд остановился на Питере, и глаза ее расширились настолько, что стали вдвое больше обычного.

— Ты жив! — у нее перехватило дыхание.

И Питер вдруг все вспомнил. В кратчайший миг шлюзы его памяти открылись.

— Тинк! Я должен спасти Джека и Мэгги! Вытащи меня из этой ловушки!

Но Тинк была слишком занята, порхая вокруг него, целуя его своими волшебными губами и радостно приговаривая:

— Ты жив, ты жив!

— Да, я думаю. Это были русалки. Но на самом деле я не уверен. Здесь водятся русалки? — Он не хотел слишком долго задерживаться на этой теме. — Но мои дети, Тинк. Что я могу? Я толстый и бесформенный, я не могу сразиться со своей собственной тенью, не говоря уже о пирате...

— Потерянные Мальчики! — воскликнула она, как будто это значило все. — Это — Дерево Никогда, Питер! Это — их дом! И они понадобятся тебе, если ты собираешься иметь дело с Хуком! Все, что мы должны сделать, — это заставить их поверить, что ты — тот самый Пэн!

Питер взревел:

— Но я — не он! Я — Питер Бэннинг!

— Ха! это сегодня! Возможно, ты выглядишь еще не совсем так, как нужно, но ты уже больше Пэн, чем сам полагаешь! Ты сразишься с Хуком и вызволишь своих детей. Я обещаю, ты сделаешь это! Подожди — и ты увидишь!

Она подлетела к тому месту, где петля схватила его за ногу, достала крошечные ножницы и стала разрезать ее. Питер бросил взгляд вниз — ну и высотища!

— Погоди, я не думаю... — начал он, но в это мгновение веревка отпустила его, и он с протяжным криком полетел вниз, упал спиной прямо на мох и потерял сознание.

— Он вернулся! Он вернулся! — услышал он крики Тинк и увидел сквозь ресницы, как она порхает в кроне старого дерева. — Потерянные Мальчики! Выходите! Это — тот самый Пэн! Он вернулся!

Питер поморгал глазами, чтобы прояснить зрение.

Со своей командной позиции под Деревом Никогда он смотрел вверх на крону, которая казалась беспредельной, и с любопытством следил за тем, что происходило там дальше.

По мере того, как Тинк перелетала от одной ветки к другой, Дерево Никогда оживало. Ветви закачались, зазвенели колокольчики, раздался свист, загудели колокола и открылись дверцы. Отовсюду стали появляться быстрые и проворные, как коты, мальчишки. У первого были длинные светлые волосы, жилетка и цилиндр. В руках он держал рог. Мальчишка тут же задудел в него, и раздался глубокий, низкий звук, от которого, казалось, все взлетит на воздух. Среди этой какофонии стали появляться остальные Мальчики, с всклокоченными волосами, одетые в наряды, какие только можно себе представить, всех цветов и форм. Дерево пришло в движение. Они слезали по веткам, бойко жестикулируя и крича: «Пэн! Пэн!» Они спускались вниз с помощью веревок и стеблей вьющихся растений, по желобам, сделанным из полых бревен и коры, с помощью сетей, которые опускались на лебедках, в люльках и по наклонным доскам.

Питер приподнялся на локтях, покоренный их энергией. Теперь ожила и земля вокруг. Потерянные Мальчики стали вылезать также из подземных туннелей и пещер, приподнимая большие пласты дерна, пни и корни деревьев, подобно сорнякам в летнюю жару. Десять, пятнадцать, двадцать человек наконец материализовались из ниоткуда и ото всюду. Они были всех форм, размеров и расцветок, с блестящими глазами, горящие желанием увидеть Питера. Они махали руками и выкрикивали его имя.

Через минуту все они собрались вокруг него. Питер, пошатываясь, встал на колени. Они отступили немного назад, глядя на него, а затем сразу все заговорили.

— Это он? Дай я посмотрю. Это действительно Пэн? — сказал один.

— Слишком старый и толстый. Он совсем взрослый! Это — не Пэн! — заявили остальные.

— Я — Питер Бэннинг, — убеждал он.

Они в ответ стали выкрикивать свои имена, да так громко, что это звучало как вызов. Эйс — светловолосый ребенок с охотничьим рогом. Доунт Аск — у которого был галстук, рубашка с круглым воротником и бело-голубой клетчатый пиджак в стиле пятидесятых годов. Лэтчбой — круглощекий маленький паренек с рыжими вьющимися волосами и обезоруживающей улыбкой. Ноу Нэп — чернокожий, одетый в полосатый рабочий комбинезон и в кепку разносчика газет. Покетс, темный приятной наружности паренек с огромными карими глазами, в клетчатой мягкой кепке и красном комбинезоне со множеством карманов. Ту Смолл — с неуверенной улыбкой и вьющимися коричневыми волосами, такого же цвета, как у Джека.

— Как Джек, — подумал Питер с отчаянием.

И, наконец, Тад Батт, который приземлился в бочке и, вылезая из нее, так отдувался, что любому другому становилось тяжело дышать. Это был чересчур пухлый ребенок с барабаном, его и без того круглые щеки надувались. В руках он сжимал нечто, что на первый взгляд напоминало пособие по медицине с изображением человеческой фигуры, утыканной стрелками, которые указывали различные части тела.

Были, конечно, и другие. Их было много, и Питер не мог запомнить все имена, не мог даже расслышать их в этом гаме. Он переводил взгляд с одного лица на другое, от одной группы к другой. Дети! Все — мальчики. Потерянные Мальчики.

Вдруг он заметил, что все они вооружены: ножами, томагавками, рогатками и луками всех форм и размеров. И погремушками! Погремушками для младенцев! У каждого Потерянного Мальчика была хотя бы одна, гордо выставленная напоказ, погремушка. У одних она висела на шее, у других — на поясе или еще где-нибудь. Питер не мог поверить в это.

— Расскажи нам сказку! Расскажи нам сказку! — кричали теперь некоторые из них. Естественно, в основном те, что были поменьше.

Но остальные стали спрашивать:

— А что скажет Руфио? Как к этому отнесется Руфио?

Появилась Тинк, она порхала между ними, говоря:

— Слушайте меня! Это — он! Это на самом деле тот самый Пэн!

Вдруг раздался пронзительный крик, подобный крику петуха на заре, устрашающий и горделивый. Все Потерянные Мальчики повернулись как один и закричали: «Руфио!»

Тинк стремительно подлетела к Питеру.

— Руфио здесь. Он теперь командир, и его будет трудно убедить. Ты же не знаешь Руфио! — Она задумчиво поджала губы.

Где-то наверху в кроне Дерева Никогда послышалось движение. Что-то напоминающее лодку с парусом, разрисованным картинками, съехало по деревянному желобу, приставленному к стволу. На мачте сидел мальчик. В одной руке он держал изящный золотой меч, принадлежавший некогда Питеру Пэну. Кода лодка достигла колена желоба, мальчик выпрыгнул, нырнув в воздух с распростертыми руками. Он полетел, сжатый, как пружина, и в последний момент схватил висевшую лозу, оттолкнулся и спрыгнул в самую гущу толпы. Потерянные Мальчики победно подняли руки и мечи.

— Руфио! Руфио! — приветствовали они его.

Он был больше остальных, с кожей кофейного цвета, с широкой располагающей к себе улыбкой. Его черные волосы были причесаны «под панка» и выкрашены в красные полосы. На нем были штаны и рубаха, отделанные красными и черными полосками оленьей кожи, и красные ботинки. На запястьях он носил кожаные браслеты, а за поя с был заткнут огромный нож.

Пока продолжались приветственные крики, он сохранял улыбку на лице, но стоило ему повернуться к Питеру, она быстро исчезла.

Питер уже направлялся к нему решительным шагом, показывая пальцем на нож. Он рассерженно тряс головой:

— Хорошо, мистер, вы уже достаточно повеселились. А теперь положите эту штуку перед собой, пока вы не выкололи кому-нибудь глаз! Неужели вы не знаете, насколько это опасно! Боже мой! Вы упали с такой высоты с мечом в руках! Оставьте эти мальчишеские забавы! Где ваши родители? Я хочу поговорить с кем-нибудь из взрослых, кто отвечает за вас!

В большинстве ситуаций мы вполне можем контролировать свои чувства. Существует лишь несколько случаев, когда невозможно предотвратить их бурю, не прибегнув к звонкой обжигающей пощечине. К сожалению, это была одна из таких ситуаций, и Питер здорово влип со своей Родительской Ответственностью.

Тинк вспыхнула перед его глазами, шепча:

— Нет, Питер, нет!

Руфио угрожающе поднял меч:

— Я! Я Отвечаю за них!

Питер обомлел.

— Ребенок? Я хочу поговорить со взрослым — я имею ввиду прямо сейчас!

Руфио нахмурился, а это было чревато.

— Все взрослые — пираты. Мы убиваем пиратов.

Питер выпрямился:

— Ну, я-то не пират. Так получилось, но я — адвокат!

Крики и рев раздались в толпе Потерянных Мальчиков.

Руфио ткнул своим мечом в воздух.

— Убить адвоката! — закричал он.

Поднялся страшный шум. Питер некоторое время колебался и никак не мог признаться себе, что ляпнул что-то не то, а потом бросился бежать.

— Убейте адвоката! Убейте адвоката! — кричали позади него.

Питер влетел в какой-то туннель и оказался в желобе. Он карабкался по нему, не заботясь о том, куда направляется, зная только, что читал когда-то «Повелителя мух» и прекрасно помнил, что вышло там в подобной ситуации. Он отчаянно звал Тинк — может быть, она могла бы все уладить — но она не отвечала. Крики Потерянных Мальчиков преследовали его, пришпоривая, как коня. Он выбрался из туннеля неподалеку от тропинки, ведущей к поросшей травой косе, рядом с лагуной и водопадом.

Он посмотрел на себя, думая найти вонзившиеся в него стрелы. Или, точнее, прилипшие к нему. Он увидел на Рубашке спереди какие-то присоски. Одна из них свисала между ногами.

— В меня стреляли! — воскликнул он в ужасе.

Радостные возгласы послышались снизу, где собралась

небольшая группа Потерянных Мальчиков.

— Харт Стоппер, Риб Тиклер, Барф Баттон и Нат Крекер!

— объявил Доунт Аск, указывая рукой на диаграмму, которую держал Тад Батт. Там значились имена и точки, показывавшие количество очков за каждый удачный выстрел.

Питер осмотрел себя.

— Что это такое? — он осторожно дотронулся до конца прилипшей стрелы. — Клей! Фу, какая мерзость!

Раскатистый звук рога возвестил о прибытии Руфио, который сидел все в той же лодке, или, если хотите, каретке. Пи-тер повернулся и снова, тяжело дыша, бросился в туннель. С той стороны тоже послышались крики. У него не было выбора, и он побежал дальше тем же путем, каким пришел сюда. Вылезая из туннеля, он заметил убегавших от него Лэтчбоя и Ноу Нэпа.

— Помогите, кто-нибудь! — кричали Лэтчбой и Ноу Нэп. — Он гонится за нами!

— Это не я! — настаивал Питер, едва переводя дух. — Это вы за мной гонитесь!

— Нет, — убеждали они, следуя своей детской логике, — это ты гонишься за нами! — И они выпрыгнули из желоба.

Близнецы в рваной старого образца форме бойскаутов поспешили наперерез Питеру, но в это время появилась Тинк и перехватила их. Она толкнула со всей силы лозу, свисавшую с дерева. Та стукнула их и свалила с ног.

Тинк подлетела к ним, жужжа:

— Мы должны привести его в форму, чтобы он сразился с Хуком!

Близнецы посмотрели друг на друга.

— О чем это она? — задали они друг другу один и тот же вопрос.

Несколькими секундами позже лодка-карета с Руфио нагнала Питера и выбила его из желоба. Он растянулся на земле. И как это могло с ним приключиться такое? Потерянные Мальчики вокруг ликовали. Питер поднялся на ноги — только для того, чтобы опять обнаружить, что цветы принюхиваются к нему. Ф-ф! Кажется, им понравился запах клея. Он отпихнул их и, изнемогая, опять пустился наутек.

Потерянные Мальчики бросились за ним в погоню, весело крича. Для них все это было забавой.

— Помогите! — завопил Питер.

— Помогите! — эхом откликнулись мальчишки.

Эйс выбежал впереди всей своры, прицелился и выстрелил. Стрела прицепилась Питеру пониже спины, и всю дорогу, пока он бежал, она тряслась и подпрыгивала в такт его движениям.

— Удар по корме — пять тысяч! — ликующе заорал Эйс, сдвигая свою кепку на макушку.

Доунт Аск вытолкнул вперед Тада Батта со схемой:

— Нет. Батт Тик — двести.

Эйс взвился сердито:

— А, плевал я на вас!

— А я на тебя дважды плевал! — парировал Доунт Аск.

Тут вмешалась Тинк, пролетев между ними и швырнув

схему:

— Это безобразие! Пэн — ваш капитан! Вы нужны ему!

А впереди в спасающегося бегством Питера уже прицеливался из рогатки Руфио. Тинк бросилась к нему. Она схватила его за черно-красный чуб и повалила наземь.

— Руфио, у тебя гораздо лучше получается орудовать мечом! Поучи-ка его! Мы должны напомнить ему, кто он такой!

Но все ее усилия были тщетны. Потерянные Мальчики продолжали гоняться за Питером, вынудив его наконец забежать в бамбуковые ворота, которые открывали вход во внутреннее святилище Дерева Никогда. Питер вбежал в испещренные надписями ворота. Последние силы почти покинули его. Он шумно дышал и был больше чем уверен, что у него обязательно случится обширный инфаркт. Потерянные Мальчики обступили его со всех сторон. Многие из них были теперь на самодельных роликовых коньках или досках. Они ездили вокруг него, шныряя туда-сюда, перескакивали через скамейки, кричали и гикали. Кто-то из них вел мяч, как в баскетболе, другой, взобравшись на трамплин, подпрыгивал и кувыркался через голову. Стебли вьющихся растений, свисавших сверху, теперь раскачивались с подвешенными на них мальчишками. Питер бегал по всей площадке, и нигде не мог найти спасения.

В конце концов он повернул к воротам, через которые вбежал сюда. Но там, на самом верху, стоял и поджидал его Руфио. Предводитель Потерянных Мальчиков спрыгнул вниз, вытащил меч и поднял его кверху. Питер, споткнувшись, остановился.

Руфио подошел и встал перед ним. Он играючи плашмя хлопнул мечом Питера по плечу:

— Ты убит, весельчак.

Питер, моргнув глазами, проговорил:

— Какого черта!

Теперь и Эйс спрыгнул вниз, придерживаясь за лозу. Как только он приземлился, он отпустил ее, выхватил свою дубинку и также слегка стукнул ею Питера.

— Бум-м-м! — гаркнул он.

Руфио схватил озадаченного Питера и оттолкнул к забору. Питер старался подняться, совершенно сбитый с толку и уже подумавший было, что он попал в сумасшедший дом. Он безуспешно хватался за бамбуковые стойки и снова съезжал вниз. Потерянные Мальчики окружили его. Они колотили его дубинками, ставили подножки, насмехались, дразнили и победно кричали.

Руфио одним движением опять поставил Питера на ноги:

— Слушай, если ты — Пэн, докажи это. Мы хотим посмотреть, как ты летаешь!

Толпа поддержала его, и Питер услыхал сначала шепотом произнесенные слова «полетай! полетай!», которые затем опять переросли в крики.

— Лети! Лети! Лети! — кричали все в ожидании, что будет дальше.

Питер беспомощно оглянулся назад.

— Тогда можешь ты хотя бы драться? — требовательно спросил Руфио.

Потерянные Мальчики вытащили свои мечи и ножи и наставили их на Питера. Эйс сунул ему в руку широкий меч. Питер стоял, опустошенный, и держал его, пока Руфио не потерял терпение и не выбил меч у него из рук.

— Последний вопрос, пупсик, — сказал Руфио. — Ты умеешь кукарекать?

Питер набрал в грудь побольше воздуха и воспроизвел звук, сильно напоминающий куриное кудахтанье. Руфио с презрением заткнул уши. Потерянные Мальчики покатились со смеху.

Перед ними снова появилась Тинк.

— Глупые ослы! Я же говорила вам, что он не может делать ничего такого! Он даже не может играть в простейшие игры! Он забыл, как это делается! Все дело в том, что Хук украл у него детей. А у меня есть только три дня, чтобы подготовить его к поединку с капитаном! Ему нужна ваша помощь, помощь каждого из вас!

Откуда-то из толпы послышался тихий изумленный голос:

— У Питера Пэна есть дети?!

— Семья, обязанности и несколько лишних фунтов, — серьезно сказала Тинк. — Но он все еще наш Пэн.

Руфио прорычал что-то непонятное, отодвинул всех Потерянных Мальчиков от забора и прочертил мечом линию на земле. Потом он перешагнул ее, встав за чертой, и указал на Питера.

— Он не может летать, драться, кукарекать... Поэтому каждый из вас, кто скажет, что это — не Пэн, должен пересечь эту черту и встать рядом со мной!

Питер сразу же направился в сторону Руфио, но Тинк схватила его за подтяжки и потянула назад.

— Ты мне мешаешь! — кольнула она его.

Потерянные Мальчики смотрели то на Руфио, то на Питера, а потом стали один за другим пересекать черту, пока на этой стороне не остался один Покетс, глядевший на Питера из-под своей мягкой кепки. Он неуверенным шагом направился к Питеру и подергал его за рубашку. Питер наклонился к нему так, что они оказались лицом к лицу. Покетс серьезно посмотрел в измученное, помятое лицо Питера, и стал методически разглаживать на нем морщины и складки, оттягивать назад обвисшие щеки и подбородок, растирать и массировать все его лицо. Вдруг он прекратил свои манипуляции, все еще держа руками лицо Питера, и его физиономия расплылась в широчайшей улыбке.

— О, это ты, Питер, — заявил он.

Несколько Потерянных Мальчиков рванулись к ним, внимательно вглядываясь в изменившиеся черты.

— Это он? — шепотом спрашивали они друг друга. — Это — тот самый Пэн? Питер, это ты?

— М-ф-ф-т-т, м-ф-ф-т-т, — только и смог сказать Питер своим перекошенным ртом.

— Но, Питер, ты вырос! — пожаловался Лэтчбой. — Ты же обещал никогда не взрослеть!

— А нос! Не нос, а огромный шнобель, а? — разглядывал его Доунт Аск.

— Добро пожаловать в Страну Никогда, Большой Пэн! — сказал Ту Смолл.

В каждом лице светилась надежда, и вскоре она перекинулась и на лица тех, кто еще стоял рядом с Руфио по ту сторону черты. Они тоже стали приближаться и подходить к границе.

Один Руфио отказался от каких бы то ни было сомнений в собственной правоте, и его глаза сверкали злобой.

— Не слушайте эту помешанную фею и этого толстопузого. У меня меч Пэна. Я теперь — Пэн. Вы думаете, этот парень сможет забрать его у меня.

Эйс, Ноу Нэп, Тад Батт и Лэтчбой опять перешагнули черту и присоединились к Руфио.

— Погодите, — сказал Покетс. — Раз Тинк верит в это, возможно, так оно и есть.

Эти четверо опять перешли к Питеру.

— Вы собираетесь последовать за этим болваном и пойти против капитана Хука?

На этот раз все шагнули к Руфио, кроме Покетса, Тада Батта и Ту Смолла.

— Но что он делает здесь, если он не Питер Пэн, а? — серьезно спросил Покетс. — По нему не скажешь, что он сча-стлив здесь. И кто тогда те дети, которых украл Хук? Дайте ему шанс.

Питер воспрянул духом, стоя в окружении трех своих сторонников.

— Это — мои дети, и если я не помешаю ему, Хук убьет их. Помогите мне, пожалуйста!

Покетс посмотрел на него снизу вверх:

— Ты сказал слово «пожалуйста», — прошептал он, нахмурившись.

В это время стали быстро сгущаться тени, рассыпая свои ночные узоры сквозь ветви Дерева Никогда. Солнце почти скрылось, оно погрузилось так глубоко в океан, что от него осталась только оранжевая полоска глазури, которая таяла на глазах. Тинк летала в тишине над головами и зажигала фонарики, которые отпугивали темноту. Питер и Потерянные Мальчики молча наблюдали за ней.

Покончив с этим, она удобно пристроилась на плече у Питера.

— Когда Питер Пэн уйдет, — серьезно сказала она. — Не будет ли мучить вас один и тот же вопрос: а что бы сделал на вашем месте Питер?

Глаза у Потерянных Мальчиков расширились:

— Да, правда. А что предпринял бы в такой ситуации Питер? — повторили они. — Давайте сделаем так, как поступил бы Питер! — Они нахмурились и задумчиво потирали себе подбородки. — Что бы сделал Питер?

— Я знаю, я знаю! — возбужденно воскликнул Эйс. — Он вернул бы Потерянных Мальчиков!

— Но разве не вы — Потерянные Мальчики? — спросил Питер.

— О, да, — согласился, хмурясь, Доунт Аск. Но потом он просветлел. — Но не все. Многие из нас — у Хука. Он ловит нас, когда мы теряем бдительность. И потом он расстреливает нас из пушек.

— ... И приковывает нас к скалам так, чтобы морской прилив обрушивался прямо на наши головы, — добавил Лэтчбой.

— ...Или заставляет нас ходить по сходне, — заявил Эйс.

— А маленькие должны ПОЛЗТИ по ней! — тихо сказал Ту Смолл. — Он осторожно взглянул на Руфио. — Мы боимся отправляться к ним на помощь без Пэна. — Он совсем понизил голос. — Даже Руфио.

Руфио сплюнул:

— Естественный отбор. Хук ловит только тех, у кого медленные ноги или мозги. Нам без них даже лучше...

Питер посмотрел вокруг. С тех пор, как они начали преследовать его, он в первый раз вдруг осознал, что перед ним

— под аляповатой одеждой и грязью — ДЕТИ. Он видел в их глазах неуверенность и сомнения в том, кто они и как им жить так дальше. Они перешептывались в темноте.

— Они — это все, что я имею, — вдруг подумал он беспомощно. — Дети. И нравится мне это или нет, они нужны мне, если я хочу спасти Джека и Мэгги.

Он осторожно отошел от бамбукового забора.

— Слушайте, я был не прав, когда повел себя с вами так. Я признаю это. — Он глубоко вздохнул. — Здесь все перевернуто с ног на голову, но я теперь уже привык к этому. И я могу вам сказать вот что — я сделаю все, что потребуется, чтобы спасти своих детей. Если мне надо будет съесть петуха, я его съем.

Тад Батт подергал его за рукав.

— Тебе не надо есть петуха, Питер, — сказал он. — Ты должен только запеть петухом.

— О'кей, прекрасно. Я закукарекаю по-петушиному. Я сделаю все, что должен. Если я должен драться — я буду драться. Летать — так летать... — Он сбился, задумавшись над смыслом тех слов, которые только что произнес. — Или я мог бы на самом деле быстро бегать, — пробормотал он. — Ведь когда-то я в конце концов мог это делать.

Покетс улыбнулся ему.

— Да! Питер сказал бы именно так! Да, именно так! Точно!

Питер улыбнулся ему в ответ.

Руфио осклабился с презрением и пошел прочь. Остальные Потерянные Мальчики потащились за ним, тихо и неуверенно переговариваясь между собой. В конце концов остался только Покетс.

— Давай, Питер, — сказал он тихо и кивнул ему головой.

Питер пошел следом, чувствуя себя измотанным и побитым. Было ясно, что он никого не убедил.

СТРАШНАЯ МЕСТЬ

Наконец солнце исчезло, скрывшись за горизонт, утонув в океанских просторах, и сумерки превратились в темноту летней ночи — теплой, мягкой, наполненной яркими запахами и интригующими звуками. Эта темнота скрывала кипучую жизнь, которая жужжала, порхала и ползала вокруг, мир мистерий и приключений, который маленькие мальчики жаждали увидеть в своих снах.

В это время на борту «Веселого Роджера» капитан Хук размышлял об одном-единственном маленьком мальчике

— или, скорее, о маленьком мальчике, который вырос.

— Как он мог? — безутешно бормотал он себе под нос. Он сидел в своей каюте за обеденным столом. Перед ним были разложены и расставлены неправедным путем добытые трофеи, награбленные во время его многочисленных походов: золото, серебро, драгоценные камни всех размеров и форм, мебель, экспроприированная у королей и королев ведущих стран мира, гобелены и картины из частных коллекций корыстолюбцев шести континентов (или их на самом деле семь?), ручной работы оружие, которое джентльмены использовали для того, чтобы убивать друг друга, штуки шелков и английской шерсти, медные навигационные инструменты, некоторые из которых, говорят, принадлежали некогда самому Колумбу, книги лучших писателей мира в кожаных переплетах, в том числе и сэра Джеймса Бэрри, его любимого автора.

В глубине каюты располагался объемный макет Страны Никогда, представлявший ее во всех подробностях, до самых мельчайших деталей, включая точные масштабные копии его корабля и пиратского города, индейской деревни, лагуны русалок и даже Дерева Никогда. Все это плавало в бассейне с настоящей водой.

Но в эту ночь Хук не замечал ничего из того, что его окружало Он сидел и смотрел в пустоту. Сми только что принес ему роскошный дымящийся ужин. Ростбиф из африканского кабана, кукурузу, молодой нежный картофель, пиратское желе с рыбьей икрой и прекрасный, обсыпанный крошкой торт

— все любимые его блюда. Сми стоял рядом, под рукой, ожидая одобрения. Улыбка надежды пересекла его круглое лицо, но время шло, и с каждой уходящей секундой она грозила вот-вот раствориться.

Наконец Хук наклонился и понюхал еду, взял в руку вилку и приготовился уже было взять кусочек, но вдруг остановился. Он опять положил вилку на тарелку.

— Как я могу есть! — простонал он. — Сми, ты знаешь, что это такое — страстно ждать чего-нибудь? Знаешь ли ты, что такое — предвкушать какое-то событие всем сердцем и душой?

Сми думал, что знает, но он не представлял, какой именно ответ ожидал сейчас услышать от него капитан. Опыт научил его, что если ты не знаешь правильный ответ, то с Хуком лучше не говорить вообще.

Хук все еще сидел, уставившись на стол.

— Позавчера я не сомкнул глаз всю ночь. Так велико было мое желание. Конечно, я хотел заснуть — это скорее приблизило бы долгожданный день. Вчера я думал только о том, как долго придется ждать сегодняшнего дня. А сегодня? Сегодня в моей душе все смешалось. Это — невыносимое чувство, Сми! Придет Пэн, и начнется моя величественная война!

Улыбка исказила его лицо, а карие глаза зажглись от удовольствия. На мгновения искры отчаяния исчезли, и он был прежним Хуком, коварным и жестоким.

Потом все это пропало, и вернулось разочарование. Он снова помрачнел и разразился проклятиями. Взревев, он вскочил в порыве ярости и вонзил свой коготь в деревянную поверхность стола.

— Я так разочарован и обманут! А я не люблю быть обманутым! Я ненавижу Страну Никогда! Я все ненавижу! — его голос срывался на крик. — Но больше всего я ненавижу Питера Пэна!

Он выбрался из-за стола и достал из-за пояса отделанный золотом и бриллиантами дуэльный пистолет.

— Не надо! — бросился к нему Сми.

— Моя жизнь кончена! — драматически произнес Хук. — Я не собираюсь продолжать свою войну! Пэн украл ее! Мою замечательную, славную войну! Я уже чуял запах пушек и вкус стали! Но теперь все кончено! И моя война кончена!

Он приставил дуло пистолета к сердцу и взвел курок.

— Не надо, прошу вас, капитан! — замахал руками Сми.

Хук выпрямился во весь рост.

— На этот раз ничто не остановит меня, Сми. Прощай!

Он выдвинул челюсть вперед, а палец поставил на спусковой крючок. Закатив глаза, он украдкой подглядывал за действиями Сми. Видя, что он колеблется, Хук крикнул:

— Сми-и-и!

Сми бросился к нему и сунул свой палец между пистоном и курком, вскрикнув от боли. Хук только прошипел в ответ, высвободив зажатый палец помощника и приставив дуло пистолета к носу Сми. Тот двумя руками схватил пистолет, стараясь отвести дуло прочь от себя. Так они двигались и двигались по каюте, вцепившись в пистолет и друг в друга.

— Я хочу умереть! — орал Хук. — В Стране Никогда больше не будет никаких приключений! Я был проклят вместе с жирным Пэном! Смерть — это все, что мне осталось!

— Капитан, это не достойно вас, капитан, — раздраженно говорил Сми прямо в дуло пистолета.

Они свалились на обеденный стол и стали кататься по нему. Стол смог выдержать их очень недолго, и потом рухнул так, что во все стороны полетели его деревянные обломки. Пистолет Хука разрядился оглушительным выстрелом. К счастью, Сми удалось отвести его от своего носа. Пуля просвистела около его уха, попала в модель «Веселого Роджера» и потопила его на месте. Хук и Сми смотрели в шоке, как крошечный корабль исчез в огромном количестве пузырей. Они взглянули друг на друга, все еще не разнимая сцепленных в схватке рук и ног.

— Даже это, — прошептал Хук, — не настолько забавно, как бывало раньше.

Он освободился, поднялся на ноги, смахнул крошки и разгладил складки на своем камзоле, распрямил усы, поставил стул, сел на него и начал старательно перезаряжать пистолет.

Сми бросил исподлобья взгляд, устало вздохнул и тоже поднялся с пола вслед за своим капитаном. В бороде у него были крошки от торта, а на кончике носа — джем. Когда Хук снова зарядил пистолет, Сми быстро подошел к нему и, стараясь не показаться чересчур озабоченным, отобрал оружие у капитана. Заботливо похлопав его по другой руке, он положил пистолет в ящик бюро королевы Анны и запер его для пущей безопасности.

— Вот так, капитан, — сказал он, успокаивая. — Утром все покажется другим. Пойдемте-ка спать. Сми укроет вас. Вы — хороший капитан, но знаете, вы плохо выглядите, когда не отдыхаете, как надо.

Безумно уставший Хук, взглянул на него с благодарностью. Сми подошел к большому деревянному рычагу в стене и стал поворачивать его. Кровать Хука медленно опустилась из-под потолка, оказавшись в конце концов на том месте, где был макет Страны Никогда.

Сми опять подошел к Хуку.

— А теперь разрешите задать вам один вопрос, — сказал он. — Что это за мир будет без капитана Хука? А?

Он, как маленького ребенка, провел Хука через комнату и усадил на край кровати.

— Хорошо, Сми, — мягко сказал Хук. Что-то неопределенное, сродни благодарности, светилось в его глазах. — Что это за мир будет без капитана Хука?

И неожиданно чувства переполнили его, он прижал Сми к себе, как старого друга, с которым давно не виделся. А были ли вообще у него друзья?

Сми осторожно высвободился, косясь на коготь Хука.

— Капитан, я думаю, вам надо немного отвлечься от этой истории с Пэном.

Нос к носу, они смотрели друг на друга.

Сми протянул руку и снял с головы Хука треуголку, а потом нагнулся и стащил с него сапоги. Хук сразу стал на фут ниже ростом.

— Первое, что мы сделаем завтра утром, — пойдем и постреляем Потерянных Мальчишек из «Длинного Тома». Вот это будет зрелище!

«Длинным Томом» называлась чудовищных размеров пушка, стоявшая на корме. Это было любимое оружие Хука. Хук на минуту увлекся этой мыслью, но потом удрученно покачал головой.

— Мы всегда успеем убить Потерянных Мальчишек, сказал он. — Я не хочу убивать мальчишек. Я хочу убить Пэна!

Сми расстегнул пуговицы на капитанском камзоле и стал стаскивать его с плеч Хука. Внутри его была сделана специальная прокладка, чтобы капитан выглядел вдвое толще своих реальных размеров, мускулистым и плотным. Теперь же он сидел сгорбленный на кровати и без своего камзола выглядел в действительности очень тщедушным.

— Не мучайте себя, капитан, — продолжал Сми, не думая о том, что он видел подобное множество раз и раньше. — Не стоит оно того. К тому же вы не можете позволить людям увидеть вас в таком состоянии, не так ли? — Он помолчал. — Посмотрите на все это с лучшей стороны. У вас ведь есть еще румяные ублюдки!

Сми наклонился и стал отлеплять кустистые брови Хука.

— Поосторожней, поосторожней, — говорил Хук.

— Я быстро, — сказал Сми и резким движением отлепил их. — Вы всегда говорили, лучше мгновенный удар, чем долгая мучительная боль.

Хук поморщился.

— Не ссылайся на меня, Сми. — Он дотронулся до почти лысых участков кожи, которые остались вместо его роскошных бровей. — О, как жаль, что я не могу придумать какие-нибудь ужасные мучения для Питера Пэна!

Сми, не глядя, снял с головы Хука парик. Капитан был почти лысым. Сидя так, без шляпы, парика, накладных бровей, объемного камзола и сапог, он был похож на хрупкого, иссохшего Потерянного Мальчика. Сми собрал разбросанную кругом капитанскую экипировку и отнес ее за ширму в дальнем углу комнаты.

Вдруг он замер на месте, и его тень за ширмой выпрямилась.

— Сэр, меня осенила идея! Капитан, вы могли бы заставить этих коротышек влюбиться, нет, больше, чем влюбиться в себя до беспамятства, вы могли бы заставить их по -настоящему страстно полюбить вас! Полюбить вас как... как...

— Тут красноречие покинуло его.

Хук схватился руками за голову, снова приходя в подавленное состояние:

— Нет, нет, Сми. Маленькие дети не любят меня.

Он сквозь пальцы посмотрел на ширму, за которой стоял Сми, тайком пошарил под своей подушкой и достал маленький ключик. Он сунул ключ в замок бюро, повернул его, выдвинул ящик и достал свой пистолет. Он поставил палец на спусковой крючок, щелкнул затвором, и направил дуло пистолета прямо в сердце.

Сми в это время осматривал за ширмой сапоги Хука. Он неприметно глянул через плечо и примерил их на себя.

— Капитан, вот это будет дело! Страшная месть, неужели вы не понимаете? Дети Пэна, влюбленные в капитана Хука! Вот тогда-то вы будете квиты!

Хук посмотрел вверх, оценивая предложение. Он наморщил лоб, став еще на десять лет старше, и опустил пистолет. А может попробовать...

Сми деловито напяливал за ширмой капитанский камзол, крутясь и любуясь на себя в зеркало.

— Представляете себе, каким идиотом окажется Пэн, когда вернется сюда и увидит своих деточек возле вас! — Сми щегольски повернулся, так что полы камзола взлетели в воздух.

— Каждый из них готовый драться за грозу семи морей! За капитана Джеймса Хука! О, послушайте меня, капитан, это будет великолепно, на самом деле!..

В усталых глазах Хука засветился огонек надежды.

— Мне это нравится, — прошептал он. — Это превосходная идея!

— И должен вам заметить, вы станете замечательным отцом, подбадривал его Сми, натягивая себе на голову парик.

— Я?

— О, да, капитан, говорю вам.

— На самом деле? — размышлял Хук, — Я понятия не имею, как надо воспитывать детей.

— Вы будете прекрасным отцом, — сказал Сми, увенчивая свою голову капитанской треуголкой.

Неожиданно ожив, Хук поднялся на ноги и хлопнул в ладоши.

— Ах, Сми, что за чудная мысль пришла мне сейчас в голову! Я не только разгромлю Пэна, но и завладею его детьми. Теперь это будут мои дети, клянусь прахом Барбекю, я выиграю этот поединок! Они так полюбят меня, Сми! Джеймс Хук

— семьянин! — Он глубоко вздохнул. — Джеймс Хук — отец!

Сми рассматривал себя в зеркале, потом взял двойной капитанский мундштук и сунул его в рот, делая вид, что пускает дым.

— Это самый коварный и хитроумный план, о каком я когда-либо слышал! — заявил он с самодовольной улыбкой.

В это время объект всех этих интриг сидел, свернувшись калачиком, в развилке ветвей Дерева Никогда далеко от места описываемого выше разговора. Он был голодный, холодный и обескураженный. Вокруг него спали Потерянные Мальчики, каждый в своем убежище, которое они строили, когда попадали в Страну Никогда. У Питера, конечно, не было пристанища, потому что он появился здесь слишком поздно. Да к тому же он не был Потерянным Мальчиком. Он вообще мало что представлял собой, и именно об этом он сейчас уныло размышлял. Он был обыкновенным средним человеком, попавшим в этот удивительный мир.

Над его головой, как японские фонарики, висели в ночном небе три луны. Они были так близко, что, казалось, вот-вот упадут в океан. Их яркий свет застилал мерцание звезд, сиявших рядом. Питер смотрел на луны и пытался представить себе, что сейчас делается дома и где Мойра. Он думал о том, увидит ли когда-нибудь снова свою жену и дом.

В темноте зажглась звездочка. Это Тинк опустилась на ветку рядом с ним. Он посмотрел на нее совершенно поте-рянным, одиноким и испуганным взглядом. В этом причудливом и непредсказуемом мире она стала для него такой привычной, почти родной. В его глазах она увидела, какие чувства обуревали его, и ободряюще улыбнулась.

— Поверь своим глазам, Питер, — прошептала она. — Поверь в фей и Потерянных Мальчиков, в три солнца и шесть лун. Все будет хорошо, если ты поверишь во все это. — Она наклонилась поближе. — Загляни в себя и найди там хотя бы одну чистую, невинную мысль и задержись на ней. И то, что делало тебя счастливым, заставит тебя взлететь. Ну, попробуй, Питер.

Питер смотрел на нее, стараясь постигнуть смысл ее слов. Наконец он сказал:

— Если все это реально, получается, что вся моя предыдущая жизнь — выдумка?

Она пожала плечами.

— Феи не занимаются философскими дискуссиями. То, что некогда делало тебя счастливым, теперь заставит тебя взлететь, — ответила она, предпочитая схоластике практический совет.

Питер устало покачал головой и закрыл глаза.

— Хорошо, Тинк, я постараюсь.

Тинкербелл подождала, пока он заснет. Когда его дыхание замедлилось, она осторожно подошла к нему, опустилась ему на грудь и поцеловала в губы. Затем она повернулась и пробралась под его рубашку. В конце концов она нашла удобное местечко около воротника и обосновалась там. Питер захрапел. Она присоединилась к нему, тихонечко посапывая. С каждым вздохом ее свет пульсировал и, наконец, потускнел, когда она уснула.

Поблизости, у входа в свой дом, со скрещенными ногами сидел Руфио и горящими глазами смотрел в темноту. Сердитый взгляд исказил его мягкие черты. Ему определенно не нравился этот поддельный Пэн, этот старый толстяк, который теперь претендовал на то, что принадлежало Руфио.

Ревность подтачивала его изнутри. Он намеревался отделаться от этого самозванца, и чем скорее — тем лучше.

Он положил меч Пэна перед собой. Его глаза светились в темноте, как раскаленные угли.

Один за другим гасли огни на Дереве Никогда. Их тушили феи-хранительницы ночи. Они порхали с ветки на ветку в поисках росинок для питья и божьих коровок, на которых они любили кататься, а также крошечных радужных кристалликов, которыми они украшали себя. Огоньки исчезали... в темноте оставались светить только луны: белая, персиковая и бледно-розовая. Страна Никогда погрузилась в детские сны, сулящие ей, что все это великолепие продлится бесконечно долго так же как бесконечным будет и детство.

ПОЧЕМУ РОДИТЕЛИ НЕНАВИДЯТ СВОИХ ДЕТЕЙ

На следующее утро, когда Джека и Мэгги привели в капитанскую каюту, они увидели совершенно иного, помолодевшего, капитана Хука. Исчезла мрачность, которую они видели накануне вечером, отчаяния и безутешности как не бывало. Его резко очерченное лицо расплылось в приветливейшей улыбке, несколько смахивающей на крокодилью. (Хотя я уверен, что ни Хук и ни один уважающий себя крокодил не потерпели бы подобного сравнения.) Он был при всех регалиях, ботинки сверкали, на камзоле не было ни единой пылинки, парик завивался мелким бесом, а треуголка аккуратно восседала на своем месте. Вокруг шеи и на рукавах были новые кружева, и зловеще блестел начищенный крюк. Комната была также приведена в свой прежний элегантный вид. Мебель расставлена по своим местам, остатки ужина убраны, поврежденные накануне обеденный стол и модель «Веселого Роджера» заново отремонтированы, а на стенах аккуратно висели несколько картин.

Хук был доволен. Сми потратил несколько часов, чтобы привести все в порядок, но дело стоило того.

В этот день капитан был в ударе. Он принял твердое решение осуществить свой план, и это придавало ему непоколебимую уверенность в себе. Он стоял в ожидании у двери, сцепив руки за спиной и с выражением благосклонности на лице. Если дети Пэна поддадутся ему — это будет замечательно. Если они полюбят капитана Хука — это будет просто восхитительно. Самое главное, что все это хитро придумано.

Хук улыбнулся еще шире, когда Сми ввел детей в комнату. Капитанские костлявые скулы покрыл румянец воодушевления.

— Доброе утро, дети! — чересчур горячо поприветствовал он их, стараясь не очень размахивать своим крюком. — Присаживайтесь вон там.

Сми провел дорогих крошек через комнату к тому месту, где стояли специально приготовленные для них парты со стульями. Напротив них стоял обрамленный позолотой ореховый письменный стол Хука. Когда дети проходили через комнату, Хук не мог не заметить их неподдельный интерес к макету Страны Никогда. Подбородок Мэгги едва возвышался над партой, зато Джек сидел почти согнувшись. Было видно, что оба они чувствовали себя сейчас не в своей тарелке.

Хук подошел и встал у меловой доски, которая прежде хранилась на одном из его складов. Это была двусторонняя доска, поворачивавшаяся на гвоздиках. На той стороне доски, которая была повернута к детям, ничего не было.

— Вы знаете, дети, для чего вы находитесь здесь? — заботливо спросил Хук.

Они покачали головами.

— Вы находитесь здесь для того, чтобы посещать школу, — заявил он.

— Какую еще школу? — с подозрением в голосе спросила Мэгги.

Хук распрямился.

— Школу жизни, моя дорогая, — торжественно ответил он. Затем он предостерегающе поднял свой крюк. — Отныне и впредь, если вы хотите сказать что -то, вы должны поднять руку.

— Вы не учитель! — с вызовом сказала Мэгги.

Сми стукнул линейкой по краю парты так, что Мэгги подскочила. Хук кротко улыбнулся.

— Прошу соблюдать порядок. Ты ведь не хочешь, детка, чтобы я задержал тебя после урока, не так ли? Это может быть очень неприятно.

Он опять вернулся к доске, резко крутанул ее и установил другой стороной.

Джек и Мэгги взглянули на нее и увидели надпись: ПОЧЕМУ РОДИТЕЛИ НЕНАВИДЯТ СВОИХ ДЕТЕЙ

Хук снова повернулся к ним.

— А теперь прошу внимания, дети. Сегодня у нас много материала. Тема нашего занятия: «Почему родители ненавидят своих детей».

Когда он на минуту отвернулся к доске, Мэгги наклони-лась к Джеку и прошептала:

— Родители НЕ ненавидят своих детей!

Уголками глаз Хук наблюдал за мальчиком, который, казалось, был гораздо менее уверен в этом, чем его сестра. Он прошептал что-то в ответ. Хук не смог расслышать, что именно, да это было и ненужно, судя по реакции Мэгги.

— Нет! — сердито настаивала она. Казалось, она судорожно пыталась вспомнить что-нибудь в качестве доказательства своей правоты, но лишь торопливо воскликнула:

— Разве мама не читает нам каждый вечер сказки?

Хук медленно повернулся, все еще сохраняя улыбку на лице, и указал на Мэгги.

— Ты, умничка на первой парте, ты не согласна с мнением класса? — Он повел рукой, как будто в комнате помимо их двоих сидел на самом деле целый класс, желавший узнать, что хочет сказать Мэгги. Девочка побледнела, но сказала громко и решительно:

— Я говорю, что мама читает нам сказки каждый вечер, потому что она очень любит нас.

Хук изобразил удивление на своем лице.

— Любит вас? — повторил он за ней с сомнением и со знанием дела глянул на своего помощника. — Это слово на букву «л», не так ли, Сми?

Сми неодобрительно покачал головой. Хук подошел поближе и встал перед детьми, затем медленно провел своим крюком точно по середине парты.

— Любит? Нет, я думаю, не любит. Она читает вам для того, чтобы одурманить и убаюкать вас. Чтобы она могла посидеть хоть минутки три одна, без вас и ваших нескончаемых, повторяющихся изо дня в день, надоедливых требований! — Хук задрал голову и, кривляясь, нудным, противным голосом стал изображать их: — А он берет мою игрушку! Она спрятала моего медвежонка! Дай мне петушка! Я хочу пи-пи! Я хочу встать! Хочу, хочу, хочу — я, я, я, мое, мое, мое! Сейчас, сейчас, сейчас! — Он понизил голос. — Мама и папа должны выслушивать все это весь день напролет и они НЕНАВИДЯТ это! Они рассказывают вам сказки, чтобы вы наконец ЗАТКНУЛИСЬ!

У Мэгги задрожали губы.

— Это не правда! — сказала она и добавила тихо, — Вы лжете!

Хук на мгновение отступил, скрестив руку и крюк на груди.

— Я? Лгу? Никогда! — Он ослепительно и уверенно улыбнулся. — Правда всегда горька, моя дорогая!

Он посмотрел на детей с трагическим смирением.

До того, как вы появились на свет, они бывало не спали всю ночь и вместе встречали рассвет. Потом они спали до полудня. Они делали глупости, не известно зачем. Они громко смеялись, играли в разные игры и пели всякие песни. Теперь они ничего этого не делают. Разве не так? — Он помолчал. — До того, как вы родились, — вздохнул он протяжно, — они были настолько счастливее. — Хук взглянул на Сми. — Я прав?

— Счастливы, как камбала на дне моря, капитан, — согласился Сми.

Дети содрогнулись, признавая возможную правоту этих слов. Хук был чрезвычайно доволен.

— Неужели вы не видите, что вы принесли им? — продолжал он умоляющим тоном. — Из-за вас они узнали, что такое ответственность! Вы заставили папу и маму вырасти! Как могут они любить вас за это?

Стук в дверь прервал их «беседу». Хук пробурчал что -то себе под нос. Из-за двери спешно выглянула голова Тиклса.

— Капитан? — с некоторым сомнением в голосе произнес

он.

— Да, в чем дело Тиклс? — Сми подбежал к Хуку и прошептал что-то на ухо. — Очень хорошо! — прогремел Хук. — Так, в чем дело, Тиклс? Пират весь съежился.

— Капитан, пора расстреливать смертников!

Хук вытолкнул его за дверь, и раскрыв ее настежь, скомандовал: «Огонь!»

Откуда-то снаружи послышался пушечный выстрел, и затем все опять стихло. Джек неподвижно сидел на стуле, Мэгги зажмурила глаза.

Тиклс попытался опять просочиться в дверь и напоролся прямо на Хука. Они столкнулись животами и посмотрели друг на друга.

Хук принюхался. Его нос недовольно сморщился.

— Тиклс, сегодня вечером отправляйся в баню, — прошипел он и пинком вышвырнув его вон, закрыл дверь и вернулся к доске.

— Настало время для контрольной работы, — объявил он и опять крутнул доску.

Когда она остановилась, Хук написал на ней:

Я ВАС ЛЮБЛЮ

Он повернулся к детям и подождал, пока Сми закончит раздавать листочки бумаги. Он с удовлетворением подумал, что пока все идет как нельзя лучше.

— Ну, все готовы? — спросил он. — Хорошо. Что на самом деле имеют в виду родители, когда говорят вам «я тебя люблю»?

Мэгги, волнуясь, подняла руку, напрочь забыв о своем решении, что все эти игры ей не по нраву и она больше не будет играть в них.

— Я знаю! Я знаю! — она набрала в легкие побольше воздуха. — Они имеют в виду, что мы все время доставляем им истинное счастье.

Хук покачал головой.

— В действительности это не так! Извини, но ты ошибаешься. — Он повернулся к Сми. — Поставь ей двойку.

Сми взял перо, макнул его в красные чернила и вывел огромную двойку на листе бумаги, лежавшем перед Мэгги.

— Дай мне досье Пэна, Сми, — приказал Хук, не обращая внимания на ее опечаленное лицо.

Мэгги упала духом.

— Он поставил мне двойку. Я никогда раньше не получала двоек!

— Хватит жаловаться, — пробурчал Джек.

Хук в это время листал толстенный том, который принес ему Сми, и качал головой.

— Та-а-ак, что у нас здесь есть? Обещание за обещанием, и ни одно из них не выполнено. Что он за отец, Джек? — Он вперил свой взгляд в глаза Джека. — Твой папа был на школьной постановке, где играла Маргарет, не так ли? А пришел он на твой бейсбольный матч? Нет, конечно, нет. Он пропустил все важнейшие события в твоей юной жизни, не так ли?

Мэгги вскочила на ноги с криком:

— Это не настоящая школа! Вы не настоящий учитель! Вы не имеете права ставить мне двойки! Отпустите нас домой!

Она обежала парту и с кулаками набросилась на Хука.

— Мэгги, прекрати! — закричал Джек в ужасе. — Отстань от него! Он просто снова запрет тебя! Что ты делаешь?

— Сми! — заорал Хук, безуспешно пытаясь одной рукой удержать Мэгги. — Возьми эту маленькую... — он не смог договорить фразу до конца. — Сми, отведи ее наружу, пусть отдохнет и поиграет с веревками, гафелями или еще чем-нибудь. Кыш-кыш.

Сми оторвал от него Мэгги, которая кричала и колотила Хука по чем зря.

— Ты не должна огорчать капитана, — посоветовал он.

— Ему понравилась моя школьная пьеса! — кричала Мэгги, выталкиваемая за дверь. Теперь все свои удары она обрушила на Сми. — Я была ужасна! Не слушай его, Джек! Он ненавидит маму и папу! Он хочет, чтобы мы их тоже ненавидели! Он хочет, чтобы мы забыли о них! Ты должен помнить о них, Джек, Страна Никогда может заставить тебя позабыть все! Не делай этого! Не...

Дверь в каюту закрылась, и воцарилась тишина.

Хук и Джек молча смотрели друг на друга. Хук улыбался. Теперь, когда девчонка ушла, можно было обратить все свое обаяние на мальчишку. Он лучше поддавался разрушительному влиянию, если таковое имело место. В глазах Джека он увидел выражение, которое сразу узнал.

Он наклонился к нему совсем близко и сказал:

— Ну, Джек?

Джек приподнялся на своем месте:

— Откуда вы знаете о матче? — пробормотал он.

Хук загадочно улыбнулся.

— У меня есть замечательный бинокль. — Он подошел к Джеку так, что теперь оба они смотрели на доску.

ПОЧЕМУ РОДИТЕЛИ НЕНАВИДЯТ СВОИХ ДЕТЕЙ — эта надпись снова смотрела на них.

— Он в течение всей твоей жизни пропускал ее важнейшие моменты, не так ли, Джек? — вкрадчивым голосом говорил Хук. — У него на каждый случай есть уважительная причина, но факт остается фактом: он всегда отсутствует. Твоя сестра еще слишком мала, чтобы осознать правду, но ты -то нет. Если бы он действительно тебя любил, разве не был бы он на матче ради тебя?

В комнате было так тихо, что Хук слышал дыхание мальчика. Он сидел с опущенной головой, и шоколадные прямые волосы бросали тень на его ангельские черты.

Хук положил ему руку на плечо.

— Они говорят нам, что любят нас, Джек, но где доказательства? Доказывают ли они нам свою любовь на деле? Бывают ли они там, где должны быть? — Он помолчал и вздохнул. — Все это настолько ясно, стоит лишь немного поразмыслить над этим.

Мальчик едва заметно кивнул головой.

— Джек, Джек, — продолжал Хук. — Я думаю у нас с тобой есть много общего. Мальчик поднял голову, в глазах его чи-талось удивление. — Погоди, не делай поспешных выводов. Выслушай меня. Ты, кажется, смелый, мужественный мальчик. Скажи мне, это — правда? То, что я вижу в твоих глазах?

Он поднял Джека с места и провел его через всю комнату к большому, обитому железом сундуку. Потом он развернул Джека, отошел на шаг назад с важным видом, поднял голову и небрежно произнес:

— Неужели тебе никогда не хотелось стать пиратом, сердце мое?

Глаза Джека были широко раскрыты, но не только от удивления. В них были еще и жажда быть понятым и принятым, а также страстное желание принадлежать кому-то.

— Нет, — прошептал он, — только бейсболистом.

— Ах, бейсбол! — выдохнул Хук.

Драматическим жестом он откинул крышку сундука. Внутри его лежали бейсбольные карточки, тысячи бейсбольных карточек.

У Джека перехватило дыхание.

— Я никогда не видел так много карточек! — тихо произнес он.

Хук склонился к нему.

— Возьми несколько штук, почему ты не берешь. — Он подождал, пока Джек набрал их в обе ладони. — Видишь, Джек, ты можешь быть в моей команде кем хочешь. Все это — твое.

Он обнял его одной рукой и привлек к себе как прирученного.

ДУМАЙ О ПРИЯТНОМ

В то утро Питер Бэннинг как бы заново познакомился со своим телом. И было это не очень-то приятно. Во многих местах кожа обвисла, она тряслась и болталась самым неподходящим образом. Многие части тела просто отказывались двигаться. Бесконечное количество раз на протяжении нескольких месяцев он говорил себе, что надо взять себя в руки и начать заниматься физкультурой. И вот наконец наступил момент истины.

Все это натворила Тинк.

— Если ты хочешь заполучить своих детей обратно, — заявила она, поднимая его на рассвете, — ты должен подготовиться к встрече с Хуком. Ты не можешь предстать перед ним в подобном виде. Нам нужен тот, прежний Пэн.

Прежний Пэн. Как будто на свете действительно существовал такой. Как будто ОН был им. Она продолжала настаивать, и маленькая группка Потерянных Мальчиков, которая хотела верить в то, что это на самом деле возможно, поддерживала ее. Все они смотрели на него, как на диковинку в зоопарке.

Поэтому он поднялся и пошел делать зарядку — толстый старый Питер Бэннинг, адвокат и бизнесмен, который был перенесен из того, реального, мира — в этот, выдуманный, и который случайно попал в экспедицию а-ля «когда-ты-хочешь-подняться-к-звездам», в результате которой, как по-лагали фея и кучка маленьких мальчишек, будет открыто его персональное месторождение юности.

Утро уже было в самом разгаре, а он вот уже в течение трех часов занимался свои телом. Господи, помилуй!

Питер опять трусил по тропинке в Весну, довольный, что миновал Зиму, и направлялся дальше в Лето. Он задыхался, у него горели ноги, болели мышцы, а все его тело пыхтело, сотрясалось, и в общем и целом, отказывалось повиноваться в ответ на те муки, на которые было обречено. Тинк сидела у него на плече, и хотя никуда не собиралась ехать, все же испытывала наслаждение от этой скачки. Рядом с ним, окружив его кольцом, бежали верные ему Потерянные Мальчики. Они подгоняли и подбадривали его, пели и танцевали. Их шаги были раза в три меньше, чем его, поэтому им требовалось делать гораздо больше движений, чтобы покрыть то же расстояние, но зато в них было по меньшей мере вдвое больше энергии.

Ах, если бы стать двенадцатилетним — хотя бы на одно утро!

Он тащился, подобно слону через заросли диких цветов с их сладким, пьянящим на теплом воздухе ароматом. Кругом теперь буйствовала Весна. Она начиналась прямо под Деревом Никогда и тянулась дальше к лагуне. А он бегал и бегал вокруг дерева, из одного времени года в другое. Это были настоящие, не поддельные времена года: Лето, Осень, Зима, Весна. Вначале он не мог поверить в это — все времена года сгруппированы около одного-единственного дерева, размеры которого, разумеется, все равно не имеют никакого значения. Это было неправдоподобно. В это невозможно было поверить. Но как бы то ни было, все обстояло именно так. Ему потребовалось обежать вокруг дерева дюжину раз, чтобы убедиться в том, что это не мираж. Ему пришлось двенадцать раз шлепать по зимнему снегу, трусить по весенними цветам, топать по летним травам и бежать (ну, почти бежать) по осенним краскам. Но в конце концов он понял, что с ним происходило. Поэтому-то после всего, что он видел здесь, это показалось ему не более сумасбродным, чем все остальное. И вряд ли теперь было время для придирок и привередничания.

Пот стекал у него со лба и бежал дальше по лицу. Он облизывал губы. Как только он покинул Весну, пробежал мимо лагуны и вступил в Лето, стало припекать еще больше.

Он бы отдал все за банку холодного пива!

— Ты должен тренироваться! В дождь! Должен бегать! На солнце! И в снег! В десять градусов мороза!

— Подтянись! Похудей! Постройней! И ты победишь!

Это маленькая команда его защитников выкрикивала ему со всех сторон, подталкивая его сзади, таща его за собой вперед и вперед, ведя его из одного времени года в другое.

Остальные Потерянные Мальчики во главе с Руфио собрались вокруг Дерева Никогда и наблюдали за ними. Они катались по земле от смеха и всякий раз, когда Питер пробегал мимо них, бросали в его адрес колкости (которые на самом деле отражали правду).

— Эй, увалень, догони автобус! — кричал Руфио, поддерживаемый со всех сторон взрывом смеха.

— Эй, в такой шкуре поместится еще кто-нибудь из вас! — надрывался другой.

Питер продолжал свое дело, стараясь не замечать их, вполне сознавая тот факт, что он и на самом деле выглядит забавно. Он продолжал бегать, потому что просто не знал, что еще можно делать в подобной ситуации. Если бы была хоть малейшая вероятность того, что Тинк была права и что таким способом можно освободить Джека и Мэгги от капитана Хука!..

Он на мгновение закрыл глаза, представляя все это, и побежал в Осень с ее ковром осыпавшихся листьев, где он все время хоть один раз, но обязательно падал, а потом в Зиму с любопытными пингвинами, потом снова в Весну и так далее.

Когда ему наконец разрешили остановиться, он был где-то между Весной, Летом и смертельной усталостью. Не позволяя ему отдохнуть, Тинк спешно направила его к самодельным спортивным снарядам, сооруженным Потерянными Мальчиками. Старая одежда на Питере была уже изодрана в клочья. На нем висели жалкие остатки рубашки и смокинга. Жилет вообще куда-то исчез. А туфли сильно стоптались и запылились.

Тинк отправила его к перекладине, висевшей на веревках, которую с другой стороны уравновешивала корзина, в которой сидели мальчики. Поначалу там были только самые легкие, Ту Смолл и Лэтчбой, потом стали подсаживаться те, что покрупнее. Когда и этого стало недостаточно, туда начали подсыпать камни. Питер тянул перекладину вниз, но преуспел в этом упражнении не за счет силы мускулов, а за счет собственного веса. После дюжины попыток он оставил это занятие.

Оттуда его перевели к другому тренажеру. Веревка, привязанная к перекладине, фиксировалась на его лодыжках и затем тянулась к прочным плетям ядовитого плюща, спускавшимся прямо к лицу Питера. С помощью этой установки он должен был качать пресс, поднимая и опуская ноги. Но все его попытки хоть немного оторвать ноги от земли были абсолютно безуспешными. Питер хрюкал и натягивал веревку, но мышцы его живота были дряблыми, и он напрасно обливался потом. Если бы Тад Батт не удержал вовремя веревку, плющ свалился бы Питеру прямо на лицо.

Питер, отдуваясь, поплелся дальше. Жалкий и несчастный, он смотрел на своих соратников. «Знаю, я в отвратительной форме. Знаю, я старый и жирный. Знаю, что мне уже сорок. Я все это понимаю, — думал он. — Но как все эти ухищрения могут помочь мне вызволить детей?»

Покетс склонился над своей кепкой, как будто рассматривая ее.

— Единственный способ быть ребенком — это выглядеть, как ребенок, — ответил он серьезно.

Они нова поставили Питера на ноги и препроводили его к огромному пню, на который и толкнули самым бесцеремонным образом. От его прежнего одеяния остались лишь жалкие лохмотья. Окруженный Потерянными Мальчиками, он испытал новый прилив ужаса, опять вспомнив о книжке «Повелитель мух», но, как оказалось, они имели еще более дикие намерения. Сгрудившись около него, они принялись тузить его руками и кулаками, как бы имитируя массаж, меся и растирая до красноты его дряхлую плоть и резиновые мускулы, вновь вызывая приступы боли, с которыми он безуспешно боролся все это утро. Покончив с одной стороной, они перевернули его на другую и продолжили свое дело, припевая и выкрикивая что-то. Питер был уверен, что не вынесет этого. Сказать по секрету, он даже стал желать своей смерти.

«Из этого ничего не выйдет», — горестно говорил он сам себе. — «Ничего и никогда!»

Руфио подошел и пару раз дал ему по животу костяшками пальцев.

— Не слишком ли много ты ел в последнее время, а, мистер лже-Пэн? — съехидничал он.

Массаж закончился, и Потерянные Мальчики подняли Питера, как вареную макаронину, и осмотрели свою работу.

— Вот здесь надо бы подправить, — сказал Тад Батт, стоя руки-в-боки. И его грубовато-добродушное румяное лицо расплылось в широкой, обнажившей все зубы, улыбке.

— Он все еще выглядит не так, как надо, — нахмурился Доунт Аск.

Покетс, Лэтчбой, Эйс и Ноу Нэп подошли поближе. Затем подполз Ту Смолл. Он протянул руку и всей пятерней вцепился Питеру в волосы на груди. Потерянные Мальчики смотрели друг на друга. Нескрываемая радость вперемежку с изумлением поблескивала в их глазах. Ноу Нэп почесался, как горилла, вызвав приступ веселья у остальных.

Буквально через минуту Доунт Аск принес таз с дымящейся мыльной пеной. Эйс шел за ним со сдвинутой на затылок шляпой и нес в руках огромный острый нож. Глаза у Питера расширились. Он, попятившись, соскочил с пня и попытался удрать. Но мальчишки схватили его и повалили наземь. Лежа со скрученными и связанными для безопасности руками и ногами, Питер решил, что, если повернет свой торс против лезвия ножа, то будет еще хуже. И поэтому он лежал довольно тихо, а Эйс аккуратно сбривал ему волосы на теле, спереди и сзади, затем на руках и ногах, пока наконец Питер не оказался довольно чисто выбритым с головы до ног.

Одетый теперь только в трусы, он стоял и смотрел на свое гладкое розовокожее тело и не верил своим глазам. Он считал, что волосы покрывали довольно значительную часть его тела. И теперь без них он казался еще массивнее.

Потерянные Мальчики стояли вокруг и критически осматривали его, кивая головами в знак одобрения. Вновь появился Руфио. Он без комментариев взглянул на Питера. Тинк сновала туда-сюда, оценивая его со всех точек зрения.

Вдруг Покетс зашептал что-то всем остальным. По своему опыту Питер знал, что ничего хорошего это не сулит, и попытался глазами отыскать лазейку среди них, чтобы в случае чего дать деру. Но на него снова насели, скрутили по рукам и ногам, а потом стали красками разрисовывать его тело какими-то воинственными полосами, загогулинами и жуткими рожами так, чтобы он больше походил на всех них. Таким образом они замаскировали последние следы, указывавшие на то, кем и чем он был еще недавно, и постарались отыскать признаки прежнего Пэна, спрятанного где-то внутри этого тела.

Когда и с этим было покончено, они снова отодвинулись на шаг назад. С минуту никто не проронил ни слова. Потом Покетс тихо сказал:

— Давай посмотрим, можешь ли ты все-таки летать, Питер.

С песнями и дикими плясками они препроводили его через весеннюю поляну по краю Зимы к скале. На краю ее была сооружена гигантская рогатка. Она была сделана из дерева и веревок, к которым был привязан кожаный мешок. В него-то в итоге и затолкали Питера.

— Погодите, нет, это не поможет! — протестовал он с расширенными от ужаса глазами.

Покетс и Эйс подошли к краю скалы и посмотрели вниз. Там, рядом с грязной лужей стоял один из Потерянных Мальчиков и держал руку на своего рода рубильнике, который приводил в действие это чудовищное устройство. Светлые волосы аккуратно спускались из-под его шляпы к плечам. Эйс поднял свой бинокль и крикнул Покетсу расстояние, а тот записал его мелом на маленькой доске. Несколько человек заспорили было, но согласие было вскоре достигнуто. Эйс поднял руку и дал сигнал.

Питер услыхал, как повернули рычаг, и механизм заработал. Он почувствовал, как мешок стал оттягиваться назад между массивными концами рогатки. Натяжение веревок становилось все сильнее. Клацали зубцы храпового механизма.

Питер не мог говорить. Он чуть дышал. Его парализовал страх. «Они не собираются делать это, — уверял он сам себя.

— Все это делается понарошку. Это смешно! И невероятно опасно! »

Рядом появилась Тинк, критически осматривая его:

— Все, что тебе нужно — это одна счастливая мысль, Питер. Только одна. И она заставит тебя взлететь.

Питер глотнул воздух.

— Забери меня отсюда, Тинк!

— Одна счастливая мысль, — настаивала она.

— Если бы меня избавили от этой рогатки, я был бы счастлив! до экстаза, на самом деле!

Внизу, где находился рубильник, группа Потерянных Мальчиков поднимала огромную сеть. «Они воображают, что находятся в цирке», — с ужасом думал Питер.

— Подумай, Питер, — настойчиво просила Тинк, следуя за ним. — Постарайся.

Питер уже стал отчаиваться, но вдруг сказал:

— Погоди-ка! У меня есть мысль!

Тинк возбужденно подпрыгнула.

— Я знала, что ты сможешь сделать это! И что это за мысль?

— В феврале прошлого года акции подскочили на 200 пунктов!

Тинк уставилась на него.

— Какие акции? О чем ты говоришь?

Питер, как безумный, затряс головой.

— Нет, ты права — у меня было недовложение. Погоди, дай я подумаю. А, есть! Вот эта полетит! — он старательно подбирал слова. — Это дополнительные доходы!

Тинкербелл вскинула голову:

— Это замечательные круглые пирожные с глазировкой?

Питер беззвучно засмеялся:

— Я говорю о телефоне с пятью линиями, по которому ты можешь заказать билет на любое спортивное мероприятие в самую последнюю минуту, или в любой театр по выбору. Это возможность связаться с любым аэропортом и посадить свой личный самолет вне очереди и расписания.

Тинк руками заткнула ему рот.

— Это не то направление, Питер. Послушай меня, может быть это поможет. Я буду называть некоторые вещи. А ты посмотри, с чем они ассоциируются у тебя. Закрой глаза и мысленно представь.

Питер был счастлив закрыть глаза и ничего не видеть в данную минуту.

— Хорошо, я готов. Поторопись!

Тинк подлетела ближе:

— Щенки.

Питер нахмурился:

— Они все время стараются совершить самоубийство под твоими ногами.

— Сладкая вата.

Розовая клейкая гадость, которая вечно течет по рукам и от которой в зубах появляются дырки.

— Снег.

— Это ужасно. Машина вечно застревает в этом месиве.

И тут Питер заголосил:

— Я не счастлив!

Тинк вспыхнула:

— Ты счастлив весной?

Питер поджал губы:

— Налоги.

— Летом?

— Комары.

— А как насчет плавания?

— Воняет хлоркой.

— Рождество?

— Подарки, счета, кредитные карточки.

— Качели и салазки?

— Это факт. Это всегда происходит, когда ты играешь на рынке. Надо только научиться жить с этим.

— Конфеты M&Ms? — уже с отчаянием в голосе спрашивала Тинк.

— Никогда не тают в руке, зато пачкают диван.

Тинк взорвалась:

— Питер, тебя ничто не способно сделать счастливым!

Все лицо Питера сморщилось от напряжения:

— Нет, это не правда. Дай мне только подумать немножко. Минуточку. Сколько времени мне осталось?

— Нисколько, — прошипел ему на ухо Руфио.

Питер открыл глаза. Руфио возвышался над ним с широко расставленными ногами и вытянутыми руками. Он балансировал на краю рогатки. Почти как по мановению волшебной палочки появился меч Пэна и рубанул натянутую веревку. Питер, как из катапульты, полетел в небо, с бешеной силой колошматя по воздуху руками и ногами. Он издал вопль ужаса, отчаянно стараясь взлететь. Внизу шумели Потерянные Мальчики. Некоторые из них держали плакаты со словами «Лошадки», «Конфеты», «Букашки», «Монетки». Ни одно из этих слов абсолютно ничего не значило для Питера. Казалось, он очень долго кувыркался в воздухе, а глаза мальчиков следили за его полетом, окончательно потеряв надежду. Тинк смотрела вместе с ними сквозь пальцы рук, которыми от отчаяния прикрыла глаза. Ее крылышки и сердце бились, как сумасшедшие.

ТОЛЬКО ОДНА СЧАСТЛИВАЯ МЫСЛЬ!

Но этому не суждено было осуществиться в тот день. Питер, кувыркаясь, полетел и угодил прямо в спасительную сеть, превратившись в ней в перепуганную кучу рук и ног. Воздух с шумом вырвался из его легких, а тело в сети закачалось на ветру, как воздушный шарик. Тинк подлетела к нему, сопровождаемая небольшой группкой мальчиков, которые все еще, несмотря ни на что, продолжали поддерживать его.

Остальные, полные сомнений, повернулись к Руфио.

Руфио поднял свой меч.

— Я больше мужчина, чем Пэн, — и дважды мальчик! Так, кто теперь со мной?

Они направились к нему, выкрикивая: «Руфио! Руфио! Руфио!» Он еще выше поднял меч в знак одержанной победы и увел их со скалы. Через несколько секунд все они скрылись из виду в той стороне, где высилось Дерево Никогда.

Питер, совершенно потрясенный, сел на землю. Тинк и еще семеро Потерянных Мальчиков безутешно смотрели на него.

— Когда я работал с компанией «Проктор энд Гэмбл», то был счастлив, — сказал он с некоторым сомнением в голосе.

Но эти слова ни на кого не произвели впечатления.

ДА ЗДРАВСТВУЕТ, ПИТЕР!

Питер в тот вечер последним явился к ужину, он был настолько измучен, что с трудом держал голову. У него все болело от кончиков волос до кончиков пальцев. Он был весь в синяках, наклейках и повязках — в общем, стал совершенной развалиной. Тинк с командой Потерянных Мальчиков все время заставляли его двигаться и переводили от одного спортивного снаряда к другому. И так целый день.

Только после неудачной попытки с рогаткой они больше не стали заставлять его пробовать еще раз.

Что бы они ни делали, ничего не помогало. Да и не могло помочь — в этом Питер был уверен. Они могли заставлять его бегать сколько угодно, могли тузить его кулаками, могли запускать его из рогатки хоть до самого вечера, пока коровы не вернутся с пастбища домой, но это ровным счетом ничего не меняло. Он продолжал оставаться толстым старым Питером Бэннингом, а не — он не мог заставить себя произнести это имя — тем, кого они ожидали в нем увидеть. Хуже всего было то, что ни один из предложенных способов не увеличивал шансов Джека и Мэгги на спасение.

Поэтому, когда он устало тащился от беговой дорожки и тренажеров к длинному столу, накрытому под Деревом Никогда в тени Лета и совсем рядом с Весной, он вдруг четко осознал факт, что во второй раз может провалить попытку вызволить своих детей. Одно дело было не появиться на бейсбольном матче или фортепианном концерте. И совсем другое — не появиться у Хука, чтобы спасти Джека и Мэгги. Это было бы кульминацией, причем с фатальным исходом, в длинной цепи невыполненных обещаний, которые он давал своим детям.

Он смахнул слезы, выступившие на глазах, потому что не хотел, чтобы их кто-нибудь увидел, и сел за стол. Несмотря на полнейшее расстройство, он был голоден. Он буквально умирал с голоду. Целый день он носился в попытках найти в себе мальчишку, подгоняемый Тинк и своей командой, и все это время у него не было маковой росинки во рту. Это было убийственно. Но он выбросил эту мысль из головы. Как бы то ни было, ему надо было подкрепиться. Потому что в противном случае его шансы помочь детям резко уменьшаются. Ведь если не поест он, перестанут существовать и они.

За столом было полно народу. Большую половину его занимал Руфио вместе со своими единомышленниками. Приверженцы Питера собрались на небольшом пространстве с противоположной стороны стола. Питеру оставили местечко между Покетсом и Эйсом, и он уселся на него, в душе благодаря этих ребят. Тинк сидела на своем собственном месте посреди стола.

Руфио оказался прямо напротив Питера. Он презрительно улыбался, когда Питер усаживался на место, и в глазах его явно была горечь. Питер не стал обращать на него внимания.

«Я должен поесть. Мне надо пополнить свои силы, — думал он, тяжко вздыхая. — Я не должен прекращать своих попыток».

Появилась группка Потерянных Мальчиков, которые несли от раскаленных докрасна печей дымящиеся посудины с едой. Питер потянул в себя ее аромат и вздохнул. Что бы это ни было, пахнет оно чудесно!

Эйс передал ему тарелку, и он поставил ее перед собой, рукой отмахивая пар, чтобы посмотреть, что же было на блюде.

Тарелка была пуста.

Питер непонимающе посмотрел на Эйса, а потом поднял глаза и взглянул на стол. Все жадно ели, торопливо запихивая еду в рот, и с удовольствием жевали ее. Только вот... на всех до единой тарелках ничегошеньки не было, и пережевывали они пустоту!

— М-м-м-м! Моя любимая Никогдятина! — приговаривал рядом с Питером Покетс набитым ничем ртом. — Картошка, молоко, яблоки, бананы, тыква. Потом Цыпленок Никогда и... Эй, Тинк! Давай!

Тинк тянула что-то невидимое за один конец, а Покетс — за другой. Питер поморгал глазами. Руфио напротив пристально следил за ним.

— Попей, Питер, — предложил Эйс и налил из фляги в пустую кружку Питера... ничего. Доунт Аск и Тад Батт чокнулись кружками и выпили воздух.

Питер сидел какое-то время, не двигаясь, а потом поднял руки.

— Я так не согласен! — воскликнул он. — Где еда?

Тинк взглянула на него.

— Если ты не можешь вообразить себя Питером Пэном, ты никогда не станешь им.

— А что я должен делать с... этим?

Она сурово посмотрела на него.

— Если ты не ешь, ты не вырастешь.

Питер клокотал и дымился, как тарелка на столе.

— Есть ЧТО? Здесь ведь нечего есть!

— В этом то все и дело, — сказала Тинк. — Питер, ты что, забыл даже, как можно что-то делать понарошку? Например, есть, как мы.

Руфио засмеялся:

— Он не может! Он не понимает этого! — И издевательски добавил, — Слопай свое сердце, ты, курдюк с жиром!

И он запустил пустой тарелкой через стол, попав Питеру прямо в грудь. Питер вскочил от острой боли. Он был ошеломлен.

— Боже мой, да ты — невоспитанный ребенок, — это было все, что он смог произнести. Потерянные Мальчики вокруг, как эхо, повторяли слова «невоспитанный ребенок», смеялись и гикали, пародируя и высмеивая Питера.

Руфио выпрямился.

— Червяк, пожирающий слизняков! — ядовито процедил он сквозь зубы.

Тинк подлетела к Питеру, упершись руками в бока, и с сияющими глазами.

— Давай, Питер! Покажи ему!

Руфио захохотал.

— Ага, давай, покажи-ка мне, на что ты способен! Ну, давай же, ты, тупица, старая пузатая плевательница!

— Так его, Руфио! Так его! — закричали Потерянные Мальчишки. Даже те, кто поддерживал Питера, присоединились к ним.

С Питера было довольно. Он указал на Руфио и покачал пальцем:

— Ты показываешь этим детям скверный пример.

Потерянные Мальчики засвистели и стали гримасничать, с помощью мимики изображая крушение самолета.

— Хорошо! — сказал Питер, не желая отступать. — Ты... ты

— посредственность!

— Геморройная шишка! — продолжал издеваться над ним Руфио. Он выглядел приподнятым и самоуверенным, а глаза его смеялись.

— Ничтожество! — атаковал Питер.

Свист и гам усилились еще больше, и теперь казалось, что весь стол гикает и улюлюкает.

Руфио наклонился вперед:

— Слюнявый, вонючий пузырь от жвачки!

— Давай, Руфио! — кричали Потерянные Мальчишки в экстазе.

— Ты психически неполноценный, помешанный на экскрементах ребенок! — кричал Питер.

Улюлюканье неслось со всех концов стола, сопровождаемое не более вежливыми выражениями презрения. Свист нарастал. «Самолеты» крушились один за другим. Питер не сомневался, что проиграет и это соревнование.

— Ничтожный гриб! — продолжал Руфио.

— Ату его, Руфио, ату!!!

— Склизський мешок с крысиными кишками и кошачьей рвотой!

Раздался новый оглушительный взрыв приветствий. Мальчишки подпрыгивали и скакали на своих местах, хлопая в ладоши.

— Дрянной, паршивый, презренный пластырь!

Притворные стоны и рвотные позывы неслись кругом. Теперь все Потерянные Мальчики приняли сторону Руфио и с восторгом принимали все те образы, которые возникали у них в головах под влиянием грязных слов их командира. Руфио весь светился.

— Засиженный мухами бутерброд недельной давности!

Питер, побагровев, вскочил на ноги, уцепившись руками

за край стола. Он окончательно потерял всякое самообладание. Все насторожились. Даже Руфио отпрянул, не зная, чего можно ожидать дальше.

Питер сжал челюсти и процедил:

— Арбитр!

Все посмотрели друг на друга непонимающе.

— А что это? — наконец спросил Руфио.

Питер почувствовал, что нашел выход. Он презрительно улыбнулся и прошипел:

— Стоматолог!

Потерянные Мальчики вздохнули с облегчением, поскольку уж знали, что это такое. Руфио передернулся, но быстро воспрянул духом.

— Волосы в носу, кишащие вшами и клещами! — попытался он взять реванш.

— Заместитель учителя химии! — отомстил Питер.

— Червяк, пожирающий слизняков!

Тут вскочил Ту Смолл:

— Это уже было! Было! Руфио повторился! Он теряет очки!

Потерянные Мальчишки закричали наперебой.

— Давай, Руфио! — кричали его компаньоны. — Задай ему как следует! Не позволяй ему обойти тебя!

Руфио предпринял последнюю попытку:

— У тебя пасть, как у ящерицы, верблюжий горб!

— Репетитор по французскому! — отрезал Питер. — Помощник декана по учебной части! Начальник караула! Бухгалтер! Театральный агент по животным! Тюремный...

— Лежачая, визжащая, назойливая суперсвинья! — перебил его Руфио.

Питер только засмеялся.

— Это ерунда! Ты бесстыжий, невежественный, неотесанный мешок с пережеванной пищей!

От этого пассажа Потерянные Мальчики с криком повскакали со своих мест.

— Давай, Питер! — выкрикивали они. — Питер выиграет!

Теперь настал черед Руфио быть ошеломленным. Самодовольное выражение испарилось с его лица. Он был по-настоящему шокирован и уязвлен.

— Ты... ты! Ты глупец! — крикнул он.

Питер одолел его. Он набрал побольше воздуха и выпалил:

— Ты твердолобый, примитивный черепок, либеральный левый адвокат, который пожирает своих клиентов... ты, как парамеция, сгораешь от зависти к Пэну!

Наступила мертвая тишина. Взгляд Питера устремился на Руфио.

— Что такое пар-а-мее-е-зия? — тихо спросил Тумолл.

— Одноклеточный организм без мозгов, — ответил Питер с видом триумфатора.

Крики ликования поднялись среди мальчишек. Они совершенно спятили с ума и застучали кружками по столу и ногами по земле.

— Бэннинг! Бэннинг! Бэннинг! Давай, Бэннинг! — орали все, включая и сторонников Руфио.

Питер, которого прервали на минуту, улыбался. Он бессознательно протянул руку к тарелке и схватил пригоршню ничего.

— Знаешь, Руфио, — сказал он тихо, привлекая таким образом к себе потупленный взгляд соперника, — мне только что пришла в голову еще одна мысль. На-ка, выкуси, дохлый собачий нос! — И он запусти полную пригоршню невидимой еды в лицо Руфио.

Потерянные Мальчишки опять заорали, как сумасшедшие. Это что-то ударилось, попав в цель, и неожиданно зеленые и оранжевые подтеки от мятых овощей стали сползать по темному лицу Руфио. Питер быстро посмотрел на него, а потом

— на свою пустую руку. Что это? В этот самый момент ему на ум пришла догадка, и лицо его просияло.

Руфио на другом конце стола схватил ближайшую тарелку, подошел к Питеру с полной пригоршней и также запустил ее содержимым в Питера. Оно попало ему прямо в лицо — горячий, дымящийся гарнир, жирная благоухающая подливка и засахаренный ямс. Все это потекло ему в рот, а он слизывал его, улыбаясь еще шире. Это было нечто реальное, настоящее! И очень вкусное!

Когда он опять посмотрел на стол, то увидел, что он завален едой, и на всех казавшихся пустыми тарелках на самом деле, оказывается, лежат горы съестного. Питер не мог прийти в себя от невыразимой радости, он уселся и начал жадно есть.

Круглая физиономия Ту Смолла вся сияла. Он хлопал в ладоши и приговаривал:

— Ты делаешь это! Тебе удалось!

Питер взглянул на него с неподдельным удивлением:

— «Что» делаю?

— Ты веселишься с нами, — тихо ответил Покетс.

Все Потерянные Мальчики окружили его и продолжали выкрикивать приветствия. Эйс, Ноу Нэп, Доунт Аск, Тад Батт, Лэтчбой, Ту Смолл с Покетсом во главе пожимали друг другу руки. Потом они стали скандировать: «Пэн — молодец!» Питер продолжал есть. Никогда в жизни он не пробовал ничего подобного. Напротив него оказался какой -то Потерянный Мальчишка с набитым едой ртом. Он улыбался Питеру. Питер также улыбнулся ему в ответ, показывая свой набитый рот.

Тинк летала от стола к ветвям Дерева Никогда и обратно и кричала всем, кто ее мог слышать в этом шуме:

— Я знала, что он сможет! Я знала, что он сможет!

Потерянный Мальчик отрыгнул, покончив с едой. Один скорчил в ответ гримасу, потом другой. Питер наконец оторвался от тарелки и отрыгнул настолько громко, что все буквально покатились со смеху и попадали со скамеек на землю. Питер хохотал еще больше, чем кто -либо другой из них. Он совершенно забыл, кто он и почему оказался здесь. Он забыл о своих болезнях и боли. Он веселился от души и был слишком занят, чтобы беспокоиться об этом. Он схватил индюшачью ножку и сделал вид, что удирает с нею. Потерянные Мальчики, подыгрывая ему, пустились за ним вдогонку. Питер подпрыгнул, высоко держа над собой ножку, как будто хотел перепрыгнуть стол.

В этот момент угрюмый Руфио, который все это время молча вынашивал свою злобу, наконец потерял контроль над собой. Он смотрел, как этот лже-Пэн скачет и выделывает кульбиты, будто он — один из них, и это зрелище было для него невыносимым. С яростным криком Руфио схватил два кокоса и со всей силы запустил ими Питеру прямо в голову.

То, что случилось потом, навсегда останется в памяти Питера. Кто-то крикнул ему, предостерегая об опасности, Питер повернулся, уронил индюшачью ножку и поймал меч, который бросил ему в едином порыве Эйс. Потом он развернулся

— грациозно, легко, как будто только этим и занимался всю свою жизнь. Меч словно прирос к его руке и был ее продолжением. Его лезвие со свистом рассекло воздух и одним махом разрубило оба ореха пополам, так, что их половинки попадали прямо к его ногам.

Вся публика одновременно вздохнула и замерла. Все, включая Руфио, смотрели на Питера с явным благоговением. Какой-то момент Питер неподвижно стоял с мечом в руке, не понимая, что произошло и как это ему удалось. Затем он бессильно опустил меч и медленно сел за стол, чтобы покончить с ужином.

Тинкербелл порхала в воздухе над головами мальчишек и светилась от счастья.

— Вот это времена настали, — шептала она про себя. — А какие игры-то пошли.

В глазах у нее стояли слезы.

ЧУДЕСНЫЙ МИГ

Закат раскрасил небеса на западе в пурпурные тона. День таял, приближалась ночь. Вода в пиратской бухте Хука окрасилась в кровавый цвет. Темный корпус «Веселого Роджера», стоявшего на якоре, ритмично покачивался. Вода у берега была совсем спокойной. Дневные дела были завершены, и все пираты разошлись по пивным и тавернам, а также другим заведениям с еще менее благопристойной репутацией, чтобы вечерком повеселиться. Ветхие корпуса старых кораблей в полумраке были похожи на окаменевшие скелеты с торчащими костями, бледными черепами и в разноцветных лохмотьях.

Джек в треуголке, сделанной наподобие капитанской, только меньших размеров, смотрел вниз со своего места на жерле «Длинного Тома». Он осматривал окрестности, как рыцарь верхом на боевом коне, как хозяин всего этого. Грозный и внушающий восхищение «капитан» ехал верхом, держа руки на стволе ружья, а Сми придерживал его от возможного падения. Как дети на качелях, мальчик и мужчина были повернуты лицом друг к другу и смотрели, как луны на небе становятся все больше и больше.

Джек импульсивно повел рукой, и на лице его появилась ослепительная улыбка.

ЧТО ЭТО БЫЛ ЗА ЧУДЕСНЫЙ, ВОЛНУЮЩИЙ ДЕНЬ!

Занятия в каюте Хука после того, как был открыт сундук с бейсбольными карточками, продолжались совсем недолго.

Оттуда Хук и Сми препроводили Джека на палубу и по сходне к докам, где пираты практиковались в фехтовании на саблях. Они то наступали, то отступали, и лезвия их сабель сверкали на солнце. Хук провел своего подручного и Джека через всю эту катавасию, как будто позабыв об опасности. Он с редкостным самообладанием прокладывал свой путь под звон и скрежетание металла, а Джек и Сми все время были вынуждены пригибаться пониже и шли с широко раскрытыми от страха глазами.

Когда они наконец оказались в безопасности, подальше от свиста смерти, Хук, помолчав немного, извинился перед Джеком, взял из рук Сми саблю, подозвал к себе ближайшую пару фехтовальщиков и начал поединок с одним из них.

— Защищайся, нападай. Назад, выпад! — поучал он злополучного пирата. — Нагнись вправо и...

Уф! Он моментально проколол пирата.

— Странный тип, ты видел, Сми? — поморщился Хук, когда пират свалился у его ног. — Он согнул колено!

Сми покачал пальцем, обращаясь к смертельно раненному парню:

— Тебе надо было сосредоточиться!

— Напряги отводящие мышцы, тогда сможешь двигаться!

— добавил Хук.

Джеку показалось, что он видел, как пират подобострастно закивал, прежде чем испустить дух. Наконец Сми, кажется, нашел повод, чтобы немного подбодрить его, похлопав по спине.

— Пойдем, поедим! — сказал Хук.

Шокированный и притихший, но все еще приятно возбужденный, Джек последовал за Хуком и Сми через ворота с надписью «Замечательный пирс» вниз по верфи, в город. Кругом толпились пираты, смелые и беспечные в своих разноцветных костюмах, крикливые и весело смеющиеся. Все это напомнило мальчику карнавал с новыми аттракционами и чудесными происшествиями, которые подстерегают тебя на каждом шагу. Там были жонглеры, барабанщики, фокусники, дышавшие огнем и экзотические женщины, каких он никогда прежде не видел. Их внимание привлек к себе продавец животных, и Сми схватил зубастого крокодила и стал понарошку гоняться с ним за Хуком до тех пор, пока капитан не одарил его взглядом, способным растопить лед.

Наконец они свернули к двери с надписью

ТАВЕРНА З А К У С К А — С Е Й М О М Е Н Т !

БЕЗДОННАЯ ЧАШКА КОЛЫ!

Внутри, лениво развалившись на стульях и табуретках, сидели пираты. Некоторые из них курили, другие чистили ножи, а третьи читали порванные газеты «Сегодняшний пират» и «Ежедневный пират». На столах стояли тарелки со взбитыми сливками, пирогами, тортами и всевозможными сладостями, а также высокие кружки с колой. Один столик был заказан для Хука. Он и Джек поделили чудовищных размеров банан, к которому Сми добавил по полной ложке взбитых сливок. Джек не без смущения предупредил Хука, что ему не позволяется есть сладкое перед едой. Но капитан только рассмеялся и заявил, что в его городе сладкое — это и есть еда.

Оттуда они направились на площадь, где состоялись потешные лошадиные бега. Хук взобрался на Тиклса, Джек оседлал Сми, а другие пираты также вскочили друг на друга. Вся эта кавалькада с дикими криками стала носиться вокруг Крокодиловой башни. Хотя Хук погонял Тиклса довольно настойчиво с помощью своего железного когтя, Джек вышел победителем. Он думал, что это была единственная возможность, когда капитан мог бы позволить ему выиграть, но ему было слишком весело, чтобы долго думать об этом.

Затем состоялась воображаемая лодочная прогулка по штормовому морю. Хук, Сми и Джек сидели, крепко держась за борты лодки, которую сильно раскачивали несколько пиратов, а другие жители пиратского города усиленно стучали мечами, изображая молнию и гром, и трясли простынями и полотенцами, чтобы нагнать побольше ветра. В баках, поставленных угрожающе близко, плескалась вода, и создавалось впечатление, что море вот оно, совсем рядом, готовое поглотить лодку и отправить всех ее пассажиров к Дейви Джонсу. Все это, казалось, происходит на самом деле!

Наконец состоялись пиратские учения. Джек взял на себя командование, а Хук следил за всем происходящим и одобрительно улыбался, видя, как мальчик заставлял маршировать по палубе «Веселого Роджера» все более раздражающуюся банду пиратов до тех пор, пока они чуть не взбунтовались.

БОЖЕ, ЧТО ЭТО БЫЛ ЗА ДЕНЬ!

Но теперь он уже подходил к концу. Воспоминания о сегодняшних событиях проносились в голове Джека, и он мог только улыбаться, представляя, что еще ждет его впереди. Хук обещал, что завтра будут новые приключения. Надо только подождать немножко.

Его грезы неожиданно прервал тоненький встревоженный голосок:

— Джек! Джек!

Он посмотрел вниз на верфь, где за решетчатым окном главной тюрьмы показалось маленькое перепачканное личико девочки.

— Как, по-твоему, что ты делаешь? Почему ты играешь с ним? Посмотри на меня, Джек! Ты думаешь, тебе весело, но это не так! Ты бы не поступал так, если бы мама с папой были здесь!

Джек молчал. Хук спустился с «Длинного Тома» и направился к Джеку с едва заметной улыбкой на лице. Он подошел и обнял мальчика рукой.

— Ты знаешь, кто она, Джек? — спросил он мягко.

Джек дернулся:

— Конечно.

— Это я, Джек! — настойчиво закричала Мэгги.

— Она такая шумная, — прошептал Хук с грустью в голосе. И, помолчав , он спросил: — Так что же, как ее зовут?

Джек нахмурился:

— Э-э... — Он вдруг понял, что не помнит.

Теперь улыбка Хука стала более явственной. Дела его шли куда лучше, чем он предполагал.

— Я — Мэгги, твоя сестра, ты идиот! — закричала она. — Когда я выберусь отсюда, то переломаю все твои игрушки! Я переверну вверх дном всю твою комнату так, что ты не узнаешь ее! — плакала она. — Это — я! Неужели ты ничего не помнить? А маму и папу? Их ты помнишь? Джек, это я!

Мэгги в отчаянии смотрела, как Хук поднял Джека с «Длинного Тома» и, положив ему руку на плечо, увел прочь. Джек едва помнил ее, и совершенно забыл ее имя.

Она бессильно повисла на тюремной решетке, ее нижняя губа дрожала. Ей очень, очень, очень хотелось к маме и папе!

— Мама, — сказала она тихо.

Тоненький голосок за ее спиной прошептал:

— А что такое мама?

Она обернулась и увидела крошечного Потерянного Мальчика, во все глаза смотревшего на нее. Остальные сгрудились за ним в темноте. Все они были грязные, оборванные и нечесаные. Они смотрели вверх широко открытыми глазами. С рассвета до заката пираты заставляли их пересчитывать сокровища Хука. Их цепями приковывали к сундукам и заставляли снова и снова перебирать побрякушки, сортировать, протирать и складывать их назад. Над ними стояли надсмотрщики с хлыстами. Пираты принесли им в ведрах ужасную еду и грязную воду. Мэгги ненавидела все это и была близка к тому, чтобы остаться в хуковской школе.

Дети-рабы выжидательно смотрели на нее.

— Неужели никто не помнит свою маму? — спросила она недоверчиво.

Они переглянулись и отрицательно замотали головами. Мэгги слезла с ящика, на котором стояла.

— Что здесь со всеми происходит? — спросила она.

— Что такое мама? — почти беззвучно повторил все тот же мальчуган.

Мэгги задумчиво нахмурилась. Ее глаза опустились вниз на любимую ночную рубашку с фиолетовыми сердечками на кремовом фоне. Джек носил пиратскую шляпу. Глупый старый Джек.

— Мамы... — сказала она, подойдя к тому месту, где на полу спал маленький мальчик. Он постанывал во сне, потому что ему снились кошмары. Мэгги подняла его голову, взбила подушку и положила его голову обратно. Стоны прекратились.

— Мамы всегда делают так, что вы спите на прохладной стороне подушки, — тихо сказала она и села, глядя в их тревожные лица. Один за другим они подходили поближе к ней и окружали ее плотным кольцом. Неожиданно она вспомнила про бабушку Уэнди и ее истории о Питере Пэне. — Пока вы спите, — продолжала она серьезно, — они приводят ваши мысли в порядок. Так что, проснувшись, вы обнаруживаете, что все хорошие мысли у вас на поверхности и всегда под рукой.

В ответ на эти слова она увидела только пустые взгляды.

— Вы не знаете, о чем я говорю, не так ли? — Они отрицательно качнули головами. Она еще немного подумала. — Мамы — это здорово, — попробовала она объяснить по-другому.

— Они кормят вас, целуют и водят на уроки музыки. Они играют с вами, когда вам одиноко. Они заботятся о вас, когда вы больны. Они рисуют красками, карандашами, мелками, обнимают, нежат, сглаживают вашу боль. И они укладывают вас в постель каждый вечер.

В ответ — все равно пустота и непонимание. Только вон там!.. Кажется, один маленький мальчик стал припоминать. И там! Еще один почесал задумчиво голову.

Мэгги наклонилась.

— Они приклеивают вам пластырь, когда вы порезались, в дождливые дни они пекут вам пироги и поют песни и...

— Погоди! — воскликнул один Потерянный Мальчик. — Я вспомнил! Это не песни, а колыбельные!

— Правильно! — обрадовалась Мэгги.

— Спой нам колыбельную! — попросили остальные. — Спой!

Мэгги улыбнулась:

— Хорошо!

Она расправила свою помятую рубашку, откинула назад светлые волосы и нежным голосом запела.

Хук, Сми и Джек стояли на корме, перегнувшись через леер, и смотрели в сторону бухты, где неверлэндские луны отбрасывали чудесные, разноцветные рисунки на океанскую поверхность. Услышав голос Мэгги, они как один подняли головы. Покоренные ее пением, они задумались каждый о своем и надолго замолчали. Потом Джек прошептал едва -едва слышно:

— Моя... моя мама поет эту песню!

Хук мгновенно пришел в себя, и злость тут же сменила выражение восхищения на его угловатом худом лице. Он поднял свой крюк и впился глазами в Сми:

— Сделай же что-нибудь! — процедил он в ярости.

Сми выпрямился и похлопал Джека по плечу.

— Ну что, приятель! — заорал он, как будто созывая свиней. — Давай пойдем еще на «Длинного Тома»!

Он проводил Джека к пушке, посадил его наверх, подбежал с другой стороны, сам взобрался на нее и начал беситься и вопить так, как будто в жизни не испытывал большего веселья, чем сейчас.

Хук подошел к другому лееру и посмотрел вниз на доки. В луче лунного света он увидел Мэгги Бэннинг, сидевшую на полу тюремной камеры.

В это время далеко-далеко Питер Бэннинг один взбирался на Дерево Никогда, чтобы посмотреть оттуда на последние лучи заходящего солнца, разбросанные по воде, и лунный свет, пришедший им на смену. Вдруг он как-то неуверенно остановился. Внизу, на фоне темных гор мерцали огнями пиратский город и «Веселый Роджер». Воздух был так чист, что он видел даже крошечные людские фигурки, сновавшие вдоль верфи и по улицам, среди разрушенных остовов кораблей. Было так тихо, что ему даже слышались звуки их шагов.

Но вдруг до него донесся, и в это невозможно было поверить, чей-то голос, который пел прекрасную, нежную колыбельную.

— Откуда я знаю эту песню? — с удивлением подумал он.

Он закончил ужинать, когда стало надвигаться что-то вроде тумана. Потерянные Мальчики толпились возле него, тарахтели каждый со скоростью ста слов в минуту, спрашивали его то об одном, то о другом, стараясь быть к нему поближе. Он улыбался им, приветливо кивая головой, коротко отвечал на их вопросы — все это время размышляя о случае с кокосами и стараясь понять, что же все-таки произошло. В какой-то момент, только момент, он, как бы это выразиться, совершенно изменился. Смешно сказать, но невозможно как-то иначе описать это. Никогда прежде он не смог бы разрубить кокосовые орехи, даже если бы они просто лежали на столе, а уж тем более, если бы они проносились в воздухе. Это была такая невероятная удача! Просто счастливая случайность.

Только теперь и только в какой-то миг...

Он видел, как искрящаяся светом Тинк опустилась перед мрачным Руфио. Питер услышал, как она спросила того:

— Ты видел? Он там, Руфио. Помоги мне вытащить его. Научи его драться, чтобы он мог померяться силой с Хуком. Загляни в его глаза — ОН там! — И она дернула его за серьгу для пущей убедительности.

Я ЗНАЮ ЭТУ ПЕСНЮ.

Он, не отрываясь, смотрел на огни пиратского города и напряженно вслушивался в слова. В это время к нему подошел Тад Батт. Несколько минут они оба молчали и слушали мелодию.

— Я думал, Питер, — сказал Тад Батт через некоторое время. Он поднял свое круглое лицо, его глаза поблескивали от наполнявшей их влаги. — Когда ты был, как мы, то среди нас был один паренек. Его звали Тутлс. Ты помнишь Тутлса?

Питер молча кивнул.

Тад Батт достал из-за спины мешочек и сказал:

— Подставь руки, Питер.

Питер соединил ладони в пригоршню, и Тад Батт высыпал туда содержимое мешочка. Питер взглянул и увидел стеклянные шарики.

— Это его счастливые мысли, — сказал Тад Батт серьезно.

— Давным-давно он потерял их. А я хранил их все это время, но на меня они не действуют. — Он улыбнулся. — Может быть, они тебе помогут.

Его улыбка была грустной и полной надежды одновременно. Он отдал Питеру и мешочек впридачу. Тот ссыпал шарики обратно, засунул мешочек под рубашку и обнял Тада Батта.

Тад Батт также обвял его в ответ и произнес:

— Моя счастливая мысль — это мама, Питер. Хотя я не помню ее. А ты помнишь свою мама?

Питер осторожно отстранился и отрицательно покачал головой.

Тад Батт стал говорить быстро-быстро, но Питер приставил палец к губам.

— Подожди. Послушай.

Колыбельная Мэгги разносилась в ночном воздухе подобно аромату цветов.

Румяное лицо Тада Батта сияло в лунном свете.

— Так пела Уэнди, Питер, — тихо сказал он. — Когда-то она была нашей мамой. — Он помолчал и, немного колеблясь, посмотрел на Питера. — Как ты думаешь, она вернется когда-нибудь?

В это время в пиратской тюрьме все Потерянные Мальчики уже засыпали. Мэгги пела теперь потише и видела, как закрываются их глаза, опускаются головы и замедляется дыхание. Она напевала уже только одну мелодию, без слов, глядя в темноту и вспоминая о доме.

Легкий шорох за решетчатым окном заставил ее поднять глаза. Там со скрещенными ногами сидел капитан Хук. В его глазах отражался лунный свет. Он уронил свое худое лицо, и на него легла тень. Очертания его парика и треуголки выделялись на фоне светловатого неба.

Мэгги перестала мурлыкать, подумала секунду-другую, и затем осторожно сложила со своих колен приютившиеся на них головы мальчуганов. Потом встала и прошла по камере к окну. Взор Хука был устремлен куда-то вдаль, а руки сцеплены перед собой, как у ребенка. Он мечтал о чем -то.

— Кто укладывает вас спать, капитан Хук? — спросила тихонько Мэгги.

Улыбка Хука закрутилась подобно кончикам его усов.

— Я один держу в руках всех пиратов Страны Никогда, дитя. Никто не укладывает капитана Хука спать. Я ложусь спать сам.

Чистые голубые глаза Мэгги смотрели на него:

— Так вот почему вы такой грустный. У вас нет мамы.

Хук был ошеломлен. В какой-то момент он, казалось, захотел протестовать. Он не смел признаться даже себе, что где-то в самых дальних уголках его памяти еще сохранились обрывки воспоминаний об ушедшем времени... Когда жесткое утверждение Мэгги еще не стало реальностью.

Но потом он только дернул плечом.

— Нет, я грустный, потому что мне не с кем теперь воевать.

Мэгги медленно покачала головой.

— Весь день вы отдаете приказы, несете ответственность за людей, заставляете их делать что -то. Но никто не заботится о вас. Вот мама позаботилась бы. Вам очень нужна мама. Очень-очень.

Хук задумчиво посмотрел на нее. Затем его глаза обратились к детям в камере, которых она усыпила, и на мгновение его взгляд потеплел.

Но потом эта теплота исчезла, и на смену ей опять вернулось железное выражение лица. Он без слов поднялся и пошел прочь.

МУЗЕЙ ТИК - ТАК

ТИК-ТАК. ТИК-ТАК.

Этот звук был всепроникающим, ужасным и назойливым. Даже во сне Хук не мог избавиться от него. Звук неизменно следовал за ним. Он проникал в его сны, как некое привидение из прошлого, с лицом, которое было чем-то знакомо ему.

ТИК-ТАК. ТИК-ТАК.

КРОКОДИЛ ВЫПОЛЗАЛ ИЗ РУНДУКА ДЕЙВИ ДЖОНСА (ТАК ПИРАТЫ ВЕЛИЧАЛИ ОКЕАН), ПОЯВЛЯЯСЬ ИЗ ПОДВОДНОГО МИРА, КУДА ХУК ОТПРАВИЛ ЕГО. ОН ЖАЖДАЛ МЕСТИ И ХОТЕЛ ОТТЯПАТЬ ОТ КАПИТАНА КУСОК ПОБОЛЬШЕ. ОДНА РУКА НЕ УДОВЛЕТВОРЯЛА ЕГО. ОНА ТОЛЬКО РАЗДРАЗНИЛА ЕГО АППЕТИТ. КРОКОДИЛ ПОДПОЛЗАЛ К «ВЕСЕЛОМУ РОДЖЕРУ», РАЗЕВАЛ ПАСТЬ И, ПОЛНЫЙ ВОЖДЕЛЕНИЯ, ЗАКРЫВАЛ ГЛАЗА. КОНЕЧНО, ХУК ВСЯЧЕСКИ СТАРАЛСЯ ИЗБЕЖАТЬ ГИБЕЛИ. ОН ИЗО ВСЕХ СИЛ ПЫТАЛСЯ УДРАТЬ. НО ОБНАРУЖИВАЛ, ЧТО НЕ МОЖЕТ ДВИГАТЬСЯ. ЕГО САПОГИ СЛОВНО ПРИРАСТАЛИ К ПАЛУБЕ. КОГДА ОН ПЫТАЛСЯ СБРОСИТЬ ИХ, ВЫЯСНЯЛОСЬ, ЧТО НОСКИ ВНУТРИ ТОЖЕ БЫЛИ СМАЗАНЫ КЛЕЕМ. ДЕРГАЯСЬ И РЕВЯ ОТ СТРАХА, ОН МЕТАЛСЯ И БРЫКАЛСЯ, ЧТОБЫ ОСВОБОДИТЬСЯ, ГОТОВЫЙ, ЕСЛИ ПОНАДОБИТСЯ, СОРВАТЬ И КОЖУ СО СТУПНЕЙ НОГ.

СМЕХ ПРЕСЛЕДОВАЛ ЕГО В ЭТИХ МУЧЕНИЯХ. РЯДОМ СТОЯЛ ПИТЕР ПЭН, ВЕСЕЛО ЗАКИНУВ ГОЛОВУ, С МОЛОТ-

КОМ И ГВОЗДЯМИ В ОДНОЙ РУКЕ И ПУЗЫРЬКОМ КЛЕЯ -В ДРУГОЙ.

ТИК-ТАК. ТИК-ТАК.

Хук лежал, свернувшись калачиком в своей постели, натянув одеяло до самого подбородка. Открытая часть его лица дергалась в такт тиканью часов, преследовавших его в кошмарных снах. При этом его усы и брови подпрыгивали, как шестеренки этого проклятого механизма.

Тик-так. Тик-так.

Наконец он проснулся. Его налитой кровью глаз быстро открылся. Одна бровь и усы по-прежнему продолжали дергаться. Его безумный глаз уставился в пространство, в нем отражались одновременно ужас и бешенство. Хук сбросил одеяло и соскочил с кровати. Его ночная сорочка вздымалась на нем, как парус. Его коготь зловеще блестел в свете раннего утра. Он ничего не соображающим взглядом окинул комнату, стараясь уловить, откуда доносится Звук. Он посмотрел направо, налево. Вниз, вверх. Потом поднялся на цыпочки, чтобы обследовать крышку бюро. Затем бухнулся на колени и заглянул под кровать. Он подбежал к зашторенному окну и посмотрел вниз на воду и вверх на леер кормы.

Ничего!

Его обуял гнев. Глаза сузились. Он вышел через дверь каюты на свежий воздух, на палубу.

ТИК-ТАК. ТИК-ТАК.

Он обошел все кругом, идя на звук часов, прошел к лестнице на корму и к «Длинному Тому». Все его тело при этом ритмично пульсировало в унисон с этим тиканьем.

Не могут же часы быть здесь! И это после того, как он наконец засунул их крокодилу в пасть и поставил его на площади?

Глаза Хука в приступе дикого бешенства шныряли по пустой палубе и вдруг остановились на гамаке, в котором безмятежно спал Джек Бэннинг.

Хук подходил к нему медленно, осторожно, слыша, как тиканье становится все громче и громче с каждым шагом. Когда он подошел вплотную к мальчику, то остановился, дрожа всем телом, как будто очутился голым в метель. Он понемногу стал протягивать свой коготь к спящему, ближе и ближе, и залез в его карман.

Когда он снова достал крюк из кармана, то на его конце висели карманные часы, которые Питер Бэннинг подарил своему сыну.

ТИК-ТАК. ТИК-ТАК.

Постоянный, монотонный, ужасный звук стучал в голове Хука. Он поднял другую руку и остановился, затем еще выше и опять застыл. Хук держал часы на весу большим и указательным пальцами, осторожно, как ядовитую змею. Все его тело сотрясалось, а глаза стали красными, как огонь. Выражение лица Хука изменилось, став из просто испуганного отвратительным и страшным. Он, как в трансе, двинулся вперед, и его тень упала на спящего Джека. Хук медленно, неторопливо поднял крюк.

В тот самый миг Джек проснулся. Он открыл заспанные глаза, и сквозь туман, еще застилавший их, увидел прямо над собой ужасные очертания. Сон моментально слетел с него. Он увидел лицо и коготь Хука и зажмурился. Джек с головой зарылся под одеяло и сжался в комок в ожидании...

— Нет, капитан! Не делайте этого, сэр! — Рука Сми ловко зажала часы, отчего их тиканье стало едва различимым. — Капитан, — торопливо просительным тоном заговорил он, — маленький чертенок не знал в жизни ничего лучше этих часов!

Хук быстро поднял глаза и устремил их на своего слугу. Этот взгляд заставил того отпрянуть. Потом бешенство с Хука спало, а вместе с ним умерла и злоба. Он выпрямился и покачал головой, отвратительно улыбнувшись.

— Да, Сми, ты совершенно прав. Наказывать нашего гостя за случайный ввоз контрабанды? Это — признак дурного тона!

Он взял часы из неуверенной еще руки Сми и, скрипнув зубами, улыбнулся.

— Для таких вещей, Джек, есть только одно место, — заявил он мальчику, у которого глаза все еще были огромные, как плошки. — Сию же секунду в музей!

С громоподобным смехом он вытащил Джека из гамака и с такой силой прижал мальчика к себе, что кудри от его парика попали Джеку в нос, и он чихнул. Они накинули свою пиратскую одежду и пошли прочь, держась за руки. Сми последовал за ними. Они пошли вниз по сходне на верфь, дальше по верфи, через туннель на пирс. И дальше, вдоль пирса, через пиратский город, сквозь толпы раболепных пиратов, пока наконец Хук не свернул к старому темному корпусу корабля, в котором было множество пещер и который казался совершенно пустым. Они зашли внутрь и как будто попали из шума и гама цирка в тишину и покой храма.

Но это была не церковь. Это была огромная комната, напичканная часами всевозможных размеров и форм. Были здесь часы старые, и были новые, были большие и маленькие, дедушкины часы и будильники, наручные и карманные. Одни были вырезаны из дерева и отделаны золотом и серебром, другие сделаны из пластика и металла с яркими узорами. На некоторых циферблат был в виде солнца или луны, на других же — в виде мышей и людей. Они висели на стенах и лежали на столах. Они стояли в одиночестве, как часовой на посту, или скрючивались на металлической подставке, подобно насекомому. Они были везде, куда ни бросишь взгляд. Их были сотни, а, возможно, и тысячи. Джек с удивлением смотрел вокруг на это невероятное множество механизмов.

Потом до него вдруг дошло, что что -то здесь было не так. Ему потребовалось еще мгновение, чтобы сообразить, что именно.

Ни одни часы не работали.

Хук поднял руку и по-хозяйски обвел ею всю комнату.

— Мой личный, персональный, чудесный музей. Джек! Разве это не великолепно! Море сломанных часов! Когда-то все они тикали, а теперь — нет! Теперь-то все хорошо! Послушай, мальчик.

Джек окинул комнату взглядом, полным сомнений.

— Я ничего не слышу, — сказал он.

— Совершенно верно! В этом-то и вся суть! — Хук пребывал в состоянии эйфории. Он пересек комнату и подошел к аляповатым старинным часам, которые были инкрустированы изумрудами в форме рыбок.

— Это были личные часы Барбекю, они стояли около его кровати. Барбекю был грозой семи морей. Он наводил почти такой же ужас, как и я теперь! — И Хук улыбнулся чудовищным оскалом. — Я разбил эти часы вдребезги сразу после того, как протащил его самого под килем своего корабля!

Обратясь к Сми, он добавил:

— Но это был очень вежливый человек — Барбекю — до самой своей смерти.

Сми в ответ улыбнулся.

— Да, капитан. Это был старый соленый героин дьявольского приготовления! Когда его корабль горел, то здорово смотрелся на фоне голубой воды.

Оба захохотали, упав друг на друга. Джек уже оправился от своего испуга и был заинтригован этим новым чудом. Он поднял часы Барбекю, чтобы хорошенько рассмотреть их. Как только он дотронулся до них, сломанные стрелки неожиданно резко щелкнули, зацепившись одна за другую.

Хук мгновенно отпрянул, высвобождаясь из объятий Сми. Он, как сумасшедший, повернулся в сторону щелчка, и ужас опять показался в его глазах.

— Что это? Сми, что я слышу? Нет! Тиканье! Тиканье, Сми!!!

Сми мгновенно взял себя в руки.

— Нет, капитан, здесь нет никакого тиканья, ничего не осталось, чтобы тикать, клянусь своими костями, все размолото в порошок.

Но Хук ничего не хотел слышать. Он выхватил часы Барбекю у Джека и опять стал ломать их. Он бил их своим когтем, а затем бросил на пол. Джек раскрыл рот от изумления.

— Очень хорошо! — заявил Хук, отшагнув назад. Треуголка и парик у него съехали на сторону. Он поправил их. — Это им за тиканье, которое могло бы быть! — И он стал буквально прыгать по обломкам часов. — А это за то, что вчера поздно ужин подали!

Вдруг он остановился и посмотрел на Джека. Его холодные глаза чуть заблестели.

— Не хочешь присоединиться ко мне, мой мальчик? — спросил он и небрежно кинул Джеку его карманные часы. — Давай. Ты знаешь, что делать.

Минуту Джек смотрел на него, и огонь в глазах Хука, казалось, трансформировался в его собственный. Он поднял часы, мрачно посмотрел на них и ляпнул об пол.

— Это потому, что я всегда должен быть дома к ужину! — закричал он, присоединяясь к игре. — Несмотря на то, голоден я или нет!

Хук весело засмеялся и кинул мальчику другие часы. Джек бросил их на пол и прыгнул на циферблат. Хук подбрасывал все новые и новые часы, а Джек бросал из вниз и разбивал.

— Давай, Джек! — подбадривал Хук. — Вот это парень! А теперь разбей окно! Разбей окно!

Хук схватил часы и запустил ими в ближайшее окно. Посыпалось битое стекло. Джек, не думая, последовал его примеру и расколошматил другое. Они вместе стали кидать часы в окна, в другие часы, во все, что попадалось под руку, веселясь при звуке бьющегося стекла и ломающихся вещей. Сми прыгал у них за спиной и подначивал.

— Это за то, что мне надо чистить зубы! — разъяренно кричал Джек с всклокоченными волосами и дикими глазами, по лицу его градом катился пот, — И за то, что заставляли меня расчесывать волосы! И мыть руки! И поменьше шуметь! И не разговаривать слишком много! И за то, что говорили мне, чтобы я взрослел побыстрее!

— И за то, что моим отцом был старый толстый Пэн! — подсказывал Хук, хватая целую охапку часов и разбивая их.

— Который не спасет нас! — орал Джек в нежданном приступе отчаяния. — Который не спасет нас!

— Который даже не станет пробовать! — наводил его на мысль Хук, шепча ему эти слова почти в ухо.

Джек упал на колени в слезах посреди гор битых часов и горько зарыдал.

— Он не спас бы нас Он даже не попытался бы. Папа даже не попытался...

Он так сильно плакал, что не мог говорить. Хук посмотрел на Сми, и они заговорщически подмигнули друг другу и улыбнулись. Потом Хук быстро встал на колени рядом с Джеком и обнял его за плени.

— Ну, хорошо, Джек, — сказал он сладким, как сироп, голосом. — Он ведь может еще попробовать, ты же знаешь. Я думаю, он попробует. На самом деле! — Он подождал, пока Джек поднял свое заплаканное лицо, и его мокрые глаза встретились с глазами Хука. На лице капитана была маска грустного понимания и сочувствия мальчику. — Весь вопрос в том, парень, захочешь ли ты, чтобы он спас тебя, когда придет это время! Ты хочешь вернуться к... еще большим разочарованиям? Ты хочешь вернуться с... ним?

Хук затряс головой.

— Нет, не отвечай сейчас. Нет, нет, нет. Сейчас — время для других вещей. Теперь ты должен быть тем, чем хочешь, пиратом или...

Его темные глаза блеснули. Джек колебался.

— Или кем? — спросил он с любопытством.

Хук ослепительно улыбнулся. Он вытащил руку, до этого спрятанную за спиной. На его крюке висела бейсбольная перчатка Джека.

Он протянул ее мальчику. Глаза Джека расширились, и он жадно схватил ее.

— Итак, скажи мне, Джек, — мягко вопрошал Хук. — Нарушал ли я когда-нибудь данные тебе обещания?

Зубы Хука при этом щелкнули, как будто сработал капкан.

ХУК ЗАБРАСЫВАЕТ КРЮК

Пока гнусный Хук был во власти, так сказать, призраков прошлого, Питер Бэн-нинг все ближе знакомился с горькой правдой настоящего. Самым главным было то, что Потерянные Мальчики все больше начинали верить, что он есть — ну, вы знаете, кто — в то время, как он им не был.

— Защищайся! — прошипел Руфио. Он стоял нос к носу с Питером на полянке прямо под Деревом Никогда, и во взгляде его чувствовалась настороженность. Оба держали в руках мечи. У Руфио был такой взгляд, будто он был рожден на свет для того, чтобы прихлопнуть своего визави. Питер же смотрел так, словно не был уверен, какой конец меча был более предпочтителен в данном случае.

— Только полегче, — просил он, уже еле дыша. — Не забывай, я же новичок.

— Да, конечно, — прорычал Руфио. — Я уже видел кокосы. Я слежу за тобой, пакостник.

Он наклонился, слегка согнув темные руки и ноги, его глаза стали еще более напряженными, а красные «перья» торчали среди его смоляных волос, как языки пламени. Питер попробовал принять такую же позу, но у него ничего не получилось. «Это была плохая идея, — подумал он про себя.

— Это — просто ужасная идея». И, как всегда, она принадлежала Тинк. Ей мало было, что он бегал и прыгал и катался вокруг. Он теперь должен был выучиться еще и драться на мечах. О, господи, драться на мечах! Что он знал об этом? Он с трудом мог разрезать ростбиф во время воскресного ужина!

Руфио повернулся влево, как бы пытаясь обмануть противника. Питер последовал его примеру, не зная, что делать. «Руфио может научить тебя, — настаивала Тинк. — Руфио делает это лучше всех. Он может показать тебе все трюки. Он может помочь тебе вспомнить эту технику».

Конечно, но когда все уже будет сказано и сделано, останется ли он в живых, чтобы поблагодарить за уроки?

Несколько Потерянных Мальчиков, из собравшихся вокруг, приветствовали Питера, но большинство — все-таки Руфио. Вчера было вчера, и все успели о нем позабыть. А Руфио все еще оставался лидером.

Тинк вспыхнула среди холодеющих теней и опустилась на кончик меча Питера.

— Помни, что я тебе говорила, — предупредила она. — Отходишь прямым с расслабленными плечами. Шагни туда и не бойся столкнуться с ним. Задай ему хорошенько, как тем кокосам.

Питер метнул на нее раздраженный взгляд.

— Я же тебе сказал, я не знаю, как это получилось! Это было рефлекторно!

Меч Руфио ударился о его меч, издав скрежещущий звук.

— Вот так, мужик, — сказал Руфио, улыбаясь. — Раз, два, три...

И его лезвие ударилось о лезвие Питера, как нападающая змея. Питер услышал треск разрываемой одежды и почувствовал, как что-то тянет его. Он глянул вниз и увидел, что его брюки висят у него на щиколотках. Потерянные Мальчики неодобрительно зашумели.

— Плохо! — закричали они как один.

Руфио не обратил на них никакого внимания. Он поднял меч Пэна, закинул голову и закукарекал.

— Ты не можешь летать, ты не можешь драться и не можешь кукарекать!

Покетс выступил вперед, нахлобучивая свою мягкую кепку:

— Не в этом дело. Он просто не сделал ничего, чем мог бы гордиться. Как же он может кукарекать?

Потерянные Мальчики дружно согласились с ним и начали шумно защищать Питера. Руфио с минуту кисло смотрел на них, а потом зловеще улыбнулся.

— Тогда скажите мне: что же этот толстяк вообще может?

Маленькое личико Покетса стало жестким.

— Много чего, — с жаром настаивал он. — Он может глотать огонь! — Руки Питера в ужасе бессознательно потянулись к горлу. — Он может написать букву или нарисовать картинку! Он может играть в Потерянных Мальчиков и в индейцев! — Его темные глаза расширились. — Я знаю! Он может пойти в город и стащить крюк у Хука!

Вздох испуга и смятения, вырвавшийся у Питера, потонул в одобрительных криках Потерянных Мальчишек. Они взволнованно набежали и, окружив его, стали хлопать по спине и подставлять руки, чтобы шлепнуть его ладонь в знак приветствия. При этом они приговаривали: «Стащи крюк у Хука! Стащи крюк у Хука!»

Руфио стоял в отдалении. Он был уверен, что его заветное желание вот-вот осуществится, и потому улыбался, как тот кот из пословицы.

«Очередная дохлая идея, — мрачно думал Питер. — Кажется, самая безнадежная из всех».

Тем не менее он теперь собирался осуществить ее, как будто был уверен в обратном. Как будто он окончательно потерял чувство меры и мог сделать все, что угодно, что ни предложи, только лишь потому, что у него самого не было никаких мыслей на сей счет. Его перелет из мира реального в Неверлэнд окончательно лишил его способности думать и действовать, как разумные люди. Чем же ещё мог он объяснить попытку проникновения в пиратский город с целью похищения капитанского крюка? И все это только для того, чтобы произвести впечатление на группку диких чумазых Потерянных Мальчишек, чтобы они наконец поверили в то, что он именно тот, кем никогда не был, и помогли ему спасти его детей от лунатика!

Конечно, это было еще не все, но Питер Бэннинг не имел никакой возможности подумать и оценить причины всего происходящего. Он был взрослым, который попал в мир детства, где мечты были реальностью, а приключения — самым насущным в жизни. Питер потратил слишком много времени на изучение правил, законов и кодексов, ни один из которых не имеет никакого значения для нормального среднего человека и большинство из которых написано людьми, слишком быстро распрощавшимися со своим детством, чтобы поскорее стать взрослыми. Питер не был одним из них, но он провел их в кругу достаточно времени, а потому уже стал думать, как они, и забыл о том, как быть маленьким мальчиком. Делание денег и заключение договоров вытеснило из его жизни постройку крепостей из песка и катание на каруселях, а выигрывание адвокатских дел в суде затмило фейерверки 4 июля¹¹.

Шахматы, шашки и другие подобные игры приобрели для него совершенно другое содержание. Питер давно уже не задумывался над тем, что(!) делает жизнь достойной. И теперь он отчаянно боролся, чтобы остаться в живых, пройдя все те уроки, которые вернули бы ему понимание этих простых и незамысловатых истин.

Поэтому все, о чем он мог думать теперь, в самое важное в своей взрослой жизни утро, было то, как он позволил горстке маленьких оборвышей манипулировать им.

Четыре пирата шествовали по гниющим доскам городской улицы. Трое из них были удивительно высокими, четвертый

— ниже ростом, но зато и выглядел поплоше. На них были треуголки, плащи, орденские ленты и ботинки. У одного была повязка на глазу и тощая бороденка, скрывавшая большую часть лица. На других были пестрые платки, лица их были покрыты шрамами. У самого низкорослого из них лицо было настолько покорежено и исполосовано рубцами, что другие пираты при встрече с ним отводили взгляд. Все они были увешаны целым арсеналом оружия. На поясе висели сабли, за плечами кремневые ружья, отовсюду торчали кинжалы и кортики.

Когда они прошли кондитерскую лавку, неожиданно, как из-под земли выросли три пирата еще более внушительного роста, и знакомое лицо выглянуло из складок плаща прямо над поясом.

— Леденцы! — вздохнул Тад Батт прежде, чем рука засунула его голову обратно под плащ.

Конечно же, эти пираты совсем даже и не были пиратами. Это были Питер Пэн и его Потерянные Мальчики. Тад Батт и Покетс соорудили одного пирата, встав один на другого. Эйс и Ноу Нэп — еще одного. Лэтчбой и Доунт Аск — третьего, а Питер был четвертым. Ту Смолла оставили дома. Тинк опять ехала верхом на Питере, спрятавшись в полях его треуголки и давая указания, куда двигаться.

— Сюда! — настойчиво требовала она. — Нет, не туда! Помедленнее! Стоп!!! Вон туда, мимо той красотки! Смотри, куда идешь! И рычи! Рычи!

Рычание теперь не доставляло Питеру особого труда. Если бы ему представилась возможность, он был бы счастлив и покусать кое-кого. Они двигались по самой кромке берега, а затем пошли по заброшенным улочкам прямо в город. Одетые в свои ужасающие лохмотья, они казались огромными и сильными, поэтому никто не пытался приставать к ним. Они искали Хука и вскоре заметили, что весь народ потянулся к Пиратской площади и Крокодиловой башне.

Теперь, идя по улице, шатаясь и цепляясь друг за друга, как пьяницы, ищущие опору, они слышали приветственные крики. Впереди, на площади, собралась огромная толпа пиратов. Они присоединились к толпе сзади. Питер поднял бинокль и с любопытством посмотрел поверх голов.

Он не мог поверить своим глазам. Пиратская площадь была превращена в бейсбольную площадку!

Куда подевались разгульные пиратские пирушки?!. С площади убрали ручные тележки и прилавки с драгоценностями. Прогнали воров-карманников и всяких подобных ловкачей (или, по крайней мере, убрали их с глаз долой). Всех и вся отодвинули подальше, чтобы освободить место для бейсбольного поля. Его расчертили белыми аккуратными линиями. Мягкие атласные подушечки с бриллиантами разложили в качестве «баз». На некотором расстоянии между корпусами кораблей были организованы немудрящие места для зрителей. И даже Крокодилова башня была употреблена в качестве табло.

Но самым удивительным были игроки — целая команда пиратов. Каждый из них был одет в старомодную бейсбольную форму, на которой четкими буквами было выведено «ПИРАТЫ», в бейсбольные перчатки и шапочку. Несколько человек обулись в ботинки с шипами, хотя остальные предпочли обыкновенную обувь. У некоторых за поясом торчали пистолеты и кинжалы.

Сми стоял на насыпи — довольно узкой и вытянутой, позади него возвышалась могильная плита. Он разминался вместе с Джуксом, который был кэтчером 1. На трибунах ближе к центру сидел с толстушкой из ближайшей таверны Хук.

Питер и Потерянные Мальчики широко раскрытыми глазами уставились на «сцену». Маленький скрюченный пират промчался по полю, схватил подушечку с украшениями, служившую второй базой, и бросился в толпу.

— Смотрите! — закричал Сми со своего возвышения. — Он украл вторую!

Здоровенный пират, который был судьей на поле, сделал шаг вперед, достал ружье и уложил вора метким выстрелом. Вторую базу вернули и положили на место.

— Начали! — проревел полевой судья.

Питер и Потерянные Мальчики уже пробирались из толпы к трибунам. Когда они добрались до них, то сбросили свою маскировку и поползли под железными опорами и деревянными балками, стараясь не попадаться на глаза и держаться в тени. Достигнув того места, на котором сидел Хук, они подняли головы и выглянули.

Джек Бэннинг шагал к площадке. На нем была та же старомодная униформа, что и на пиратах. В качестве биты он держал деревянную ногу. Он раскраснелся от возбуждения и улыбался, предвкушая массу удовольствия. Он уверенно крутил свою «биту» в руках.

Питер встал на ноги и уже вознамерился выскочить на поле и схватить своего сына, но в этот самый момент Хук неожиданно закричал:

— Джек, Джек, мальчик, это альтернативная игра! Это — реванш за все те игры, которые пропустил ПАПА! Старый Хук никогда не пропустит твоей игры!

Питер передернулся от того глумливого тона, которым Хук говорил о «папе».

Джек помедлил у края площадки, а затем приветливо помахал Хуку рукой в знак признания.

— Эта игра посвящается вам, капитан!

— Сорви с нее шкуру! — закричал в ответ Хук, весело смеясь. — Порви эту безделушку, сынок!

Питер весь обмяк. Он не верил глазам. Его потрясло, что между Хуком и его сыном существовали неприкрыто дружеские, теплые отношения. На лице своего сына он видел нескрываемую радость, волнение и вожделение от предстоящей игры. Джеку было весело. Джек и Хук были вместе.

Хук сделал знак, и пираты, сидевшие на трибунах по одну сторону от него, стали доставать небольшие плакаты, на которых были грубо и неумело нарисованы портреты Хука и Джека.

— Джек! Джек! Наш Джек! Если он не сможет сделать это, кто сможет! — скандировали они.

Плакатики снова убрали, и появилась огромная надпись: «БЕГИ ДОМОЙ, ДЖЕК!» Джек стоял у «дома» и крепко сжимал обеими руками свою биту. Он в некотором замешательстве посмотрел на надпись, и в его глазах отразился отблеск сомнения и недоверия. Сми помедлил, повернулся, увидел плакат, ахнув, уронил мяч и побежал к трибунам, крича и размахивая руками.

Момент, и несколько пиратов получили «по мозгам». Они поменялись местами и те же самые слова стали читаться так, как нужно: «БЕГИ ДО "ДОМА" ДЖЕК!»

Сми занял свое место на возвышении для питчера¹² и спокойно посмотрел на Джека. Он держал личный бейсбольный мяч Джека и мял его пальцами. Джек шагнул на площадку, затем опять назад. Он почесал голову и поправил шапочку. На поле все пираты почесали затылки и поправили свои шапочки. Джек сплюнул. И пираты последовали его примеру. Джек поправил ремень. То же сделали и пираты.

Джек снова шагнул на площадку с поднятой битой. Сми распрямился, готовый послать первый мяч.

— Подожди, Сми! — закричал Хук своему помощнику. — Мне нужна перчатка!

Он повернулся к женщине, сидевшей рядом. Она осторожно отвинтила капитанский коготь и надела на его место перчатку. Хук сиял. Девица из таверны положила крюк на сиденье возле капитана.

Буквально в дюймах от лица Питера!

Глаза Потерянных Мальчиков расширились. Никогда еще не представлялась такая блестящая возможность! Они пришли, чтобы придумать способ, как утащить у Хука его крюк, а крюк практически был преподнесен им на тарелочке! «ВОЗЬМИ ЕГО, ПИТЕР! — едва шевелили они губами, отчаянно жестикулируя и подпрыгивая от возбуждения. — ВОЗЬМИ ЕГО! ВОЗЬМИ ЕГО!»

Но Питер не слушал их. Он почти не замечал крюка. Его внимание было целиком приковано к сыну, стоявшему на площадке с поднятой кверху деревянной ногой и раскрасневшимся, улыбающимся лицом.

Сми, широко размахнувшись, высоко подбросил мяч. Джек едва взглянул на него. Сми подал второй мяч низко и в сторону. Джек не соблазнился. Он был теперь само внимание.

Сми отклонился назад и послал третий мяч.

Мяч стремительно полетел по кривой траектории.

«НЕТ, — подумал Питер в смятении. — ОН НЕ ВОЗЬМЕТ ТАКОЙ "КОСОЙ" МЯЧ!»

Джек напрягся, бита его подалась немного назад, на дюйм или два, и развернулась.

ХОП! Он ударил битой прямо по своему призовому мячу и отправил его в небо. Мяч полетел все выше и выше, дальше и дальше, за пределы бейсбольного поля, Пиратской площади, прочь из города и совершенно исчез из виду. Никогда еще мяч на посылали так далеко.

Хук подпрыгнул с сияющими глазами.

— Вы видели! — закричал он. — Нет, вы видели! О, мой Джек! Ты взял «косой» мяч. Ты на самом деле сделал это! Джек, сын мой!

Он сбежал по трибунам вниз, сбросив на ходу свою перчатку и дико крича. Джек трусил мимо всех баз, подпрыгивая через каждые несколько шагов и ухая. Он пожимал руки всем встречавшимся на пути пиратам. Хук столкнулся с ним уже около «дома», поднял его в воздух и закружился с ним. Оба они захохотали в экстазе. Затем появились пираты с бочкой, на которой был нарисован улыбающийся крокодил и написано «КРОКОДИЛАДА». Все содержимое ее высыпали на Джека. Весь город разразился бешеными восторгами.

Хук усадил Джека к себе на плечи, поворачиваясь с ним то в одну сторону, то в другую, а потом пошел по городу во главе праздничной процессии, состоявшей из игроков и болельщиков.

Под трибунами стоял Питер и, как в шоке, наблюдал все эти сцены. Единственная ужасная мысль все это время вертелась у него в голове: «ЕМУ ТАК ВЕСЕЛО! Я НИКОГДА НЕ ВИДЕЛ, ЧТОБЫ ОН ТАК ВЕСЕЛИЛСЯ!»

Потом он повернулся и, спотыкаясь, пошел прочь, напрочь забыв о том, что привело его сюда. Потерянные Мальчики с удивлением смотрели на него. Что с ним случилось? Что он делает?

Наконец видя, что он на самом деле и не собирается возвращаться, что он абсолютно потерял всякий интерес к тому, насчет чего можно было бы потом кукарекать, они обменялись взглядами, в которых были только разочарование и презрение, и пошли следом.

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ ДОМОЙ

Питер не был достаточно уверен, какой дорогой ему следует возвращаться в лагерь. Зоркий глаз и ясная память, конечно, сослужили бы ему добрую службу, если бы он обладал ими. Но поскольку ни тем, ни другим он похвастаться не мог, то оставалось уповать только на удачу. Всю дорогу он бежал, и Потерянные Мальчики ни разу не встретились ему. Он думал, что оставил Тинк позади, поскольку во время движения не видел и не слышал ее. Его преследовали демоны, их-то он узнал. Он несся по тропинкам острова, не заботясь о собственной безопасности, не обращая внимания на спуски и подъемы, охваченный горечью и отчаянием. Везде, куда бы он ни повернулся, в тенистых зарослях леса, на зеркальной глади прудов, в облаках, мирно проплывавших над головой, он видел Джека с Хуком.

«Я ПОТЕРЯЛ ЕГО, — это было все, о чем он мог думать. — Я ПОТЕРЯЛ ЕГО!»

Он не мог даже представить себе, что сталось с Мэгги, что Хук сделал с ней. Это был самый страшный кошмар любого родителя — его детей похитили, чтобы они теперь попали во власть дурного влияния и вредных привычек. Их соблазнили жизнью, обреченной на ужасный конец. Питер яростно, в изнеможении прокладывал свой путь, проклиная стелющиеся по земле цепкие побеги. Он знал, что потерпел крах, что Хук победил, что он потерял возможность сразиться с ним и забрать у него Джека и Мэгги. Как ужасно было осознавать всю правду, как страшно видеть в первый раз, что все могло бы быть иначе. Проведи он с детьми чуть больше времени, удели им чуть больше внимания, предприми чуть больше усилий, чтобы быть там, где им твое присутствие было так необходимо — и ничего этого не произошло бы. Джек и Мэгги были с Хуком именно потому, что Питер так много раз предпочитал быть не с ними.

Конечно, так думать было неразумно. Но в то время Питер Бэннинг и был чрезвычайно неразумным человеком, родителем, в миг лишившимся груза своей Родительской Ответственности, взрослым, лишенным детских воспоминаний, полномочным представителем, который мог распоряжаться исключительно самим собой.

Он пересек подвесной мост между островом и атоллом, где на фоне голубых океанских вод возвышалось Дерево Никогда, и вновь стал гневно роптать на судьбу и обстоятельства, на пропущенные возможности и плохой выбор, на небо и землю и Хука. Он совершенно не знал, где находится. Он шел, спотыкаясь, и его охватывало чувство слишком запоздавшей надежды на исполнение обещаний Тинк и обнадеживающих взглядов Потерянных Мальчиков, а также грез о спасении, которые теперь, казалось, покинули его навсегда. Он кружил в тумане, бормоча под нос пустые и ненужные слова, расправлял руки, как будто они были крыльями, подпрыгивал в тщетных попытках взлететь и наносил удары воображаемым мечом. Он шел, пошатываясь то вперед, то назад, влево — вправо, туда-сюда, впадая в безумство, которое отрезало его от внешнего мира, как запертые двери и занавешенные окна отрезают от него пустой дом. Слезы переполняли его глаза и катились по щекам, а горький привкус во рту душил его так, что он едва дышал.

И тогда неожиданно...

БУМ!

Что-то резко стукнуло его прямо по макушке. Он растянулся на земле. Некоторое время он лежал без движения, потрясенный и испуганный, с трудом сознавая, что происходит, сжавшись в комок и прячась от всех болей, которые причинил ему этот мир.

Когда он наконец снова открыл глаза, он увидел, что лежит на краю пруда под Деревом Никогда. Он несколько раз глубоко вдохнул воздух, чтобы немножко прояснить сознание. Затем встал на колени и наклонился, чтобы сполоснуть лицо. Он умылся, и подождал, все так же стоя на коленях, пока вода успокоится. Когда она перестала колыхаться, в ней появилось лицо мальчика. Ему было, возможно, лет четырнадцать. У него были дикие светлые волосы и бедовые глаза. Питеру мальчик показался знакомым.

Потому что он был очень похож на Джека, хотя и не был им.

ДЖЕК! ДЖЕК! ДЖЕК!

Где-то далеко пираты скандировали имя его сына. Они повторяли его снова и снова.

Он протянул руку и дотронулся до отражения в воде, обводя пальцем черты лица этого мальчика. Вода немного зарябила, и отражение изменилось.

Питер затаил дыхание. Лицо в воде стало отражением его собственного.

ДЖЕК! ДЖЕК! ДЖЕК!

Вдруг он заметил что-то круглое и твердое. Оно лежало под отражением на дне пруда. Он запустил руку в воду и осторожно вытащил ее. В руке оказался бейсбольный мячик Джека с автографами. Питер удивленно посмотрел на него. Это был тот самый мяч, который Джек отбил на Пиратской площади.

Питера наконец осенило. Это бейсбольный мяч упал с неба и повалил его.

Бейсбольный мячик Джека.

Каким-то образом он прилетел к нему.

Это была мелочь, незначительное обстоятельство, о котором другие, возможно, и не стали бы говорить. Но Питер Бэннинг держал этот мяч, как трофей, и что-то главное проснулось к жизни внутри него, что-то настолько дикое, чего он не мог ни понять, ни держать в себе. Он откинулся назад и заорал во все горло. Но крик его совершенно не получился. Это было скорее петушиное кукарекание, настолько же дикое и вызывающее, каким разражался Руфио.

Питер поднялся на ноги, наэлектризованный этим звуком, и, согнувшись, стал пятиться от пруда, пока наконец не наткнулся на ствол Дерева Никогда. Он услышал шепот: «Сюда! Сюда!» Он обернулся, ища глазами того, кому принадлежал этот голос. На корявом старом дереве он увидел качающуюся и готовую вот-вот убежать тень. Питер подвинулся — сдвинулась и тень.

Потом он увидел, что эта тень была его собственной.

Он снова посмотрел на бейсбольный мячик Джека и краем глаза увидел, что тень задвигалась, делая ему знаки и взволнованно маня его. Голос опять прошептал: «Сюда!»

Питер торопливо взглянул, и тень замерла. Питер проследил, что ноги от тени тянутся непосредственно к его собственным. Он поднял ногу, и его тень сделала то же самое. Все хорошо и замечательно.

Он потер голову в том месте, куда ударил мяч, и подошел на шаг ближе. На этот раз тень не последовала его примеру, а подошла поближе, взволнованно маня его и призывая поторопиться. «ПОШЛИ, ПИТЕР, ПОШЛИ!» Он послушно пошел, не беспокоя себя мыслями о том, как все это могло произойти. Единственное, что он хотел бы знать, — куда они идут. Тень указала вниз, на кривое дупло. Питер отодвинул спутавшиеся виноградные лозы и траву, которые наполовину закрывали дерево и наклонился. То, что он увидел там, было очертаниями лица, которое светилось под скользящими справа косыми лучами яркого солнца. Этот образ был четко выгравирован на старой коре. Глаза, нос, открытый рот, как будто... издававший кукареканье.

И еще на плоской поверхности ствола были вырезаны имена. Имена вне времени и памяти. Имена из прошлого, которое, он думал, было потеряно для него навсегда.

ТУТЛС. КЁРЛИ. СЛАЙТЛИ. НИБС

ДЖОН. МАЙКЛ.

Питер пальцем провел по этим надписям, ощущая привычную шероховатость дерева, и вдруг осознал, как давно он оставил все это, оставил в прошедшем детстве, забыв во взрослой жизни.

— Тутлс, — прошептал он. — Уэнди...

И тогда дверца дупла открылась перед ним. В какой-то момент Питер заколебался, а потом все-таки залез внутрь. Там было пусто, темно и тесно, но он не вылезал наружу. Он каким-то чутьем понял, — все, что он потерял, и остаток того, чем он был, ждут его здесь, внутри.

Пройдя половину пути, Питер почувствовал, что протискивается с трудом, точно пробка в бутылку. Он напряг руки, упершись в стенки, и оттолкнулся. Неожиданно он выскочил и полетел кувырком в темноту, приземлившись на руки и колени.

Дупло за ним закрылось. Питер, как слепой, вытянул руки, безуспешно стараясь нащупать что-нибудь твердое.

Затем откуда-то из темноты появился свет. Он становился все ярче и ярче. Это была Тинкербелл, крошечная и сияющая. Она зависла перед ним в воздухе. На ней больше не было волшебных нарядов. Было лишь ниспадающее свободными складками платье из кружевов, атласа и шелка. Цвет его напоминал солнце на восходе или закате и радугу после грозы.

— Я ждала, Питер, — сказала она.

Питер смотрел на нее.

— Ну, что же ты ничего не скажешь?

Он глотнул слюну.

— Ты выглядишь... здорово, Тинк.

— Здорово?

— Прекрасно.

Она покраснела, поклонилась как-то по-своему, по-волшебному, и выпрямилась, разглаживая фалды своего платья.

— Тебе нравится? — спросила она и медленно сделала полный оборот вокруг своей оси.

Он улыбнулся, как скверный мальчик, и кивнул:

— Очень. — Он шагнул к ней и наклонился. — А по какому случаю, Тинк?

Она улыбнулась в ответ.

— Из-за тебя. Ты ведь вернулся домой, глупый осел.

Питер, смутившись, осторожно почесал ушибленное место

на голове.

— Домой? — с сомнением повторил он.

Она стала разгораться ярче и ярче, испуская вокруг себя волны света, освещая темноту, царившую кругом, и разгоняя по углам тени.

Питер с удивлением осматривался. Он стоял в подземной комнате, которая была вырыта под стволом Дерева Никогда, между его корнями. В одном конце ее был очаг, темный и холодный, а в другом лежали грудой обломки кресла-качалки и огромной люльки. Ровный спил дерева выступал из земли в центре комнаты. Возможно, когда-то он служил столом. Все было опалено огнем, и там, где раньше пол был чисто выметен, теперь на каждом шагу росли грибы.

«Я ЗНАЮ ЭТО МЕСТО!» — взволнованно подумал Питер.

— Что здесь случилось? — спросил он у Тинк, наклоняясь и притрагиваясь к обломкам.

— Хук случился, — ответила она.

— Хук?

— Да, Питер. Хук спалил все это, когда ты ушел и не вернулся.

Глаза Питера засветились, когда он стал копаться в куче обломков, сваленных в дальнем углу. С нежностью и благоговением он стал подбирать осколки и обломки того, что некогда было деревянными стенами и соломенной крышей игрушечного домика.

Его руки дрожали.

— Уэнди, — вздохнул он. — Это... это домик Уэнди. Тутлс и Нибс построили его для нее. Он еще был украшен самодельными розами, а шляпа Джона была приспособлена для камина.

Он сделал судорожный короткий вдох:

— Тинк, я помню!

Он обернулся.

— Это подвал нашего дома! — Он рванулся к остаткам кресла-качалки. — Уэнди бывало сидела в этом кресле и рассказывала нам сказки. Только оно стояло не здесь, а вон там! Мы возвращались из наших походов, а она штопала наши носки. Она спала тут. Тинк, Тинк, твое жилище тоже было здесь — вот здесь! А плетеная кроватка Майкла стояла здесь! А Джон спал вот тут!

Он бродил теперь по комнате, указывая то на одно место, то на другое. Слова захлестывали его. Тинкербелл смотрела на него, затаив дыхание, и восторг светился на ее личике, а в глазах отражалось восхищение.

Питер вдруг остановился. Он встал на колени, смел пепел и пыль и поднял потрепанного, наполовину обгоревшего одноглазого плюшевого мишку.

— Мишка. Мой мишка, — прошептал он и поднял глаза. Казалось, они устремились куда-то очень далеко. — Мишка всегда составлял мне компанию, когда я лежал в коляске. Моя мама... — Он судорожно глотнул слюну. — Я вспоминаю мою маму...

Тинк подлетела к нему, искрясь светом. Она зависла над его ухом:

— Что же ты помнишь о своей маме, Питер? Расскажи мне.

Питер прижал к груди мишку и, медленно покачивая головой, произнес:

— Я помню ее... мою маму... и моего папу... как они смотрели на меня и говорили о том, как я вырасту и буду учиться в самых лучших школах...

Эти слова вдруг разбудили в нем старые, давно забытые воспоминания, и они опять ожили, яркие и образные.

ОН, СОВСЕМ КРОХОТНЫЙ, ЛЕЖАЛ В СВОЕЙ КОЛЯСКЕ, ЗАБОТЛИВО УКРЫТЫЙ ГОЛУБЫМ ОДЕЯЛОМ, И СМОТРЕЛ В НЕБО НА ПРОПЛЫВАВШИЕ ОБЛАКА И КРИЧАЩИХ ПТИЦ.

«...МОЖЕШЬ БЫТЬ УВЕРЕН, ЭТО БУДУТ САМЫЕ ЛУЧШИЕ ШКОЛЫ, — СЛЫШАЛ ОН НАСТОЙЧИВЫЙ ТОН МАМЫ. — СНАЧАЛА ОН ПОЙДЕТ В УАЙТХОЛЛ, ПОТОМ В ОКСФОРД. КОНЕЧНО ЖЕ, ПОСЛЕ ОКОНЧАНИЯ УЧЕБЫ ОН ПОЙДЕТ В ЮРИСПРУДЕНЦИЮ, А ПОТОМ, ВОЗМОЖНО, БУДЕТ ИЗБРАН В ПАРЛАМЕНТ...

— Но этого все взрослые желают своим детям, — серьезно сказала Тинк. Ее мягкий голос звенел у него в ушах, словно колокольчик.

— Да, но это так напугало меня тогда, — ответил Питер. — Я вовсе не хотел вырасти ... чтобы однажды умереть.

РЕБЕНОК В КОЛЯСКЕ СТАЛ СИЛЬНО СУЧИТЬ РУКАМИ И НОГАМИ, И ТОРМОЗА СОСКОЧИЛИ С ПРЕДОХРАНИТЕЛЯ. КОЛЯСКА ПОЕХАЛА ПО ДОРОЖКЕ, НАБИРАЯ СКОРОСТЬ, ПРЯМО К ПРУДУ. МАМА ПИТЕРА БРОСИЛАСЬ ЗА НЕЙ, СТАРАЯСЬ ПОЙМАТЬ. У САМОГО БЕРЕГА КОЛЯСКА ВДРУГ ОСТАНОВИЛАСЬ САМА.

НО РЕБЕНКА В НЕЙ УЖЕ НЕ БЫЛО. ОН ИСЧЕЗ...

...СТОЯЛА НОЧЬ. НЕБО ЗАСТИЛАЛИ ТУЧИ, И ЛИЛ ДОЖДЬ. ГРЕМЕЛ ГРОМ, И СВЕРКАЛА МОЛНИЯ. НА ОСТРОВКЕ ПОСЕРЕДИНЕ ПРУДА ЛЕЖАЛ КРОШЕЧНЫЙ РЕБЕНОК. ОН ВЕСЬ ПРОМОК И ОТЧАЯННО КРИЧАЛ. ВДРУГ НАД НИМ ЗАЖЕГСЯ КРОШЕЧНЫЙ ОГОНЕК. ЭТО БЫЛА ТИНКЕРБЕЛЛ. ОНА СТОЯЛА И СМОТРЕЛА НА НЕГО, ПО-ТОМ ПОДНЯЛА ЛИСТОЧЕК, ЧТОБЫ ПРИКРЫТЬ ЕГО ЛИЦО ОТ ДОЖДЯ. СВОИМ ВОРКОВАВНИЕМ И ШЕПОТОМ ОНА УБАЮКАЛА РЕБЕНКА. ОН ЗАГУЛИЛ, И ОНА ЗАМУРЛЫКАЛА В ОТВЕТ. ПОТОМ ОНА БРОСИЛА НА НЕГО ПРИГОРШНЮ СВЕРКАЮЩЕЙ ВОЛШЕБНОЙ ПЫЛИ, ВЗЯЛА ЕГО ЗА РУЧОНКУ, И ОНИ ВДВОЕМ ПОЛЕТЕЛИ В НОЧЬ.

— Я привела тебя в Страну Никогда, — прошептала Тинк.

ПОТОМ ПИТЕРУ БЫЛО ТРИ ГОДА. ПО НОЧАМ ОН ЛЕТАЛ В КЕНСИНГТОН ГАРДЕНС. ЛУНА И ЗВЕЗДЫ СТАНОВИЛИСЬ БЛЕДНЫМИ И ДАЛЕКИМИ. ОН ПОДЛЕТАЛ К ОКНУ НА ТРЕТЬЕМ ЭТАЖЕ И СТАРАЛСЯ ОТКРЫТЬ ЕГО. НО ОНО ВСЕГДА БЫЛО ЗАПЕРТО НА ЗАДВИЖКУ. МАЛЬЧИК В СМЯТЕНИИ СМОТРЕЛ В НЕГО, И ЕГО ГЛАЗА НАПОЛНЯЛИСЬ ОТЧАЯНИЕМ, КОГДА ОН ВИДЕЛ, ЧТО ВНУТРИ СПИТ ЕГО МАМА, ПРИЖИМАЯ К СЕБЕ УЖЕ ДРУГОГО РЕБЕНКА.

— Она совсем забыла меня, — тихо сказал Питер. — Она нашла... другого.

ПОТОМ ЕМУ БЫЛО ДВЕНАДЦАТЬ, И ОН УЖЕ ДЕРЗКО ВЛЕТАЛ В ОКНО ДЕТСКОЙ КОМНАТЫ НА КЕНСИНГТОН ГАРДЕНС, 14. В ДОМЕ ДАРЛИНГОВ БЫЛО ТЕМНО И ТИХО, И В ДЕТСКОЙ УЖЕ НЕ БЫЛО ПРЕЖНЕЙ МЕБЕЛИ. ОСТАЛИСЬ ТОЛЬКО НЕСКОЛЬКО ИГРУШЕК, КОТОРЫЕ КАЗАЛИСЬ ЯРЧЕ И НОВЕЕ. С ТЕХ ПОР, КАК ЗАКРЫЛИ ЕГО СОБСТВЕННОЕ ОКНО, ОН НАШЕЛ ДРУГИЕ ОКНА, ЧЕРЕЗ КОТОРЫЕ МОЖНО БЫЛО ПОПАСТЬ В ДОМ. ОН НЕСКОЛЬКО РАЗ ПРОБИРАЛСЯ ТУДА ЗА СВОЕЙ ГЛУПОЙ И УПРЯМОЙ ТЕНЬЮ, ПОКА НАКОНЕЦ НАНА НЕ ПОЙМАЛА ЕЕ, А МИССИС ДАРЛИНГ НЕ ЗАПЕРЛА В ЯЩИК БЮРО. ОН СНОВА ПРИЛЕТЕЛ, НАШЕЛ ЕЕ, НО НЕ СМОГ ОПЯТЬ ПРИДЕЛАТЬ К СЕБЕ. ОНИ ДОЛГО БОРОЛИСЬ В ТЕМНОТЕ. ОН ПЫТАЛСЯ ПРИКЛЕИТЬ ЕЕ МЫЛОМ, НО ЕМУ ЭТО НЕ УДАЛОСЬ, И ТОГДА, РАСПЛАКАВШИСЬ, ОН РАЗБУДИЛ СПАВШУЮ В КОМНАТЕ ДЕВОЧКУ.

— МАЛЬЧИК, ПОЧЕМУ ТЫ ПЛАЧЕШЬ? — СПРОСИЛА ОНА ЕГО.

ОНИ ПОКЛОНИЛИСЬ ДРУГ ДРУГУ, И ОН СПРОСИЛ:

— КАК ТЕБЯ ЗОВУТ?

— УЭНДИ АНДЖЕЛА МОЙРА ДАРЛИНГ. А ТЕБЯ?

— ПИТЕР ПЭН.

Глаза Питера были широко открыты, и он учащенно дышал. Сколько раз он возвращался лотом за ней! Всегда весной. Он хотел полететь с ней в Страну Никогда, а потом однажды забрать ее туда навсегда...

ОН ВИДЕЛ, КАК ОНА СТАНОВИЛАСЬ СТАРШЕ И ВЗРОСЛЕЕ В ТО ВРЕМЯ, КАК ОН ОСТАВАЛСЯ ПО-ПРЕЖНЕМУ РЕБЕНКОМ. ОНА ПОКИДАЛА СВОЕ ДЕТСТВО, А ОН НЕТ. ЕЙ БЫЛО ТРИНАДЦАТЬ... ПЯТНАДЦАТЬ... СЕМНАДЦАТЬ ЛЕТ...

И ТОГДА ОДНАЖДЫ ОН ЗАБЫЛ ПРИЛЕТЕТЬ ЗА НЕЙ И НЕ ПОЯВЛЯЛСЯ В ТЕЧЕНИЕ МНОГИХ ЛЕТ. КОГДА НАКОНЕЦ ОН ВСПОМНИЛ О НЕЙ И ПРИЛЕТЕЛ, ТО УВИДЕЛ ЕЕ СТОЯЩЕЙ НА КОЛЕНЯХ У ОЧАГА. НА ЛИЦО ЕЙ ЛЕГЛИ ТЕНИ. А КОМНАТА ОПЯТЬ ИЗМЕНИЛАСЬ.

— ПРИВЕТ, УЭНДИ, — СКАЗАЛ ОН.

— ПРИВЕТ, ПИТЕР, — ОТВЕТИЛА ОНА И, ПОМОЛЧАВ, ДОБАВИЛА, — ЗНАЕШЬ, ПИТЕР, Я НЕ МОГУ ПОЙТИ С ТОБОЙ. Я ЗАБЫЛА, КАК НАДО ЛЕТАТЬ. Я УЖЕ ДАВНО ВЫРОСЛА.

— НЕТ, НЕТ! ТЫ ЖЕ ОБЕЩАЛА НЕ ДЕЛАТЬ ЭТОГО!

НО, КОНЕЧНО ЖЕ, НЕСМОТРЯ НА СВОЕ ОБЕЩАНИЕ, ОНА ДОЛЖНА БЫЛА СДЕЛАТЬ ЭТО, ПОТОМУ ЧТО ЗА ПРЕДЕЛАМИ НЕВЕРЛЭНДА ТЫ ВСЕГДА ВЫРАСТАЕШЬ. ПОЭТОМУ ПИТЕР ПОДРУЖИЛСЯ С ЕЕ ДОЧКОЙ ДЖЕЙН, И В ТЕЧЕНИЕ МНОГИХ ЛЕТ ОНИ ВМЕСТЕ ЛЕТАЛИ В СТРАНУ НИКОГДА.

НО ДЖЕЙН ТОЖЕ ВЫРОСЛА, И ОДНАЖДЫ ПИТЕР, ПРИЛЕТЕВ В ДЕТСКУЮ ДАРЛИНГОВ, ОБНАРУЖИЛ, ЧТО УЭНДИ СТАЛА БАБУШКОЙ, И ТЕПЕРЬ ДОЧКА ЕГО ПОДРУЖКИ ДЖЕЙН СПАЛА В ЕЕ МАЛЕНЬКОЙ КРОВАТКЕ. ПИТЕР, БЕЗРАССУДНО СМЕЛЫЙ, ВСКОЧИЛ НА СТОЙКУ КРОВАТКИ, ЧТОБЫ ПОСМОТРЕТЬ НА СПЯЩЕГО РЕБЕНКА, И ОКАЗАЛСЯ ЛИЦОМ К ЛИЦУ С МОЙРОЙ. ЧТО-ТО ПОХОЖЕЕ НА УЛЫБКУ НА ЕЕ УСТАХ СОВЕРШЕННО ПОКОРИЛО И ОБВОРОЖИЛО ЕГО, И ЕМУ СТРАШНО НЕ ЗАХОТЕЛОСЬ УЛЕТАТЬ. ВСЯКИЙ РАЗ, КАК ОН УЖЕ СОБИРАЛСЯ УЙТИ, ЧТО-ТО ЗАСТАВЛЯЛО ЕГО ВЕРНУТЬСЯ НАЗАД. ДЮЖИНУ РАЗ ОН ПОДБЕГАЛ К ОКНУ И ГОТОВ БЫЛ УЖЕ УЛЕТЕТЬ ВМЕСТЕ С ТИНК, КОТОРАЯ МАНИЛА ЕГО СНАРУЖИ. НО КАЖДЫЙ РАЗ ОН ОСТАНАВЛИВАЛСЯ В РАЗДУМЬЕ И ШЕЛ НАЗАД, ЧТОБЫ ЕЩЕ РАЗ ВЗГЛЯНУТЬ НА СПЯЩУЮ ДЕВОЧКУ.

ПОТОМ ПОЯВИЛАСЬ УЭНДИ. ПРОСКОЛЬЗНУВ В ДВЕРЬ ДЕТСКОЙ, ОНА ПОДБЕЖАЛА, ЧТОБЫ НАКОНЕЦ ПРЕКРАТИТЬ ЭТИ ЕГО МЕТАНИЯ. ОНА СЛИШКОМ БОЯЛАСЬ ТЕПЕРЬ ВИДЕТЬ ЕГО. НО ПИТЕРУ НЕ СЛЕДОВАЛО ТАК ДОЛГО ОСТАВАТЬСЯ В ДОМЕ ДАРЛИНГОВ В ЭТУ НОЧЬ. ОН ЧЕРЕСЧУР УВЛЕКСЯ ТЕМ, ЧТО УВИДЕЛ В ЛИЦЕ МОЙРЫ, И ПОПАЛСЯ В СИЛКИ, КОТОРЫХ НЕ МОГ ИЗБЕЖАТЬ ДАЖЕ ОН.

— Я ПОЦЕЛУЮ ЕЕ, — СКАЗАЛ ОН НАКОНЕЦ. НО УЭНДИ РЕЗКИМ ДВИЖЕНИЕМ ОСТАНОВИЛА ЕГО.

— НЕТ, ПИТЕР, НИКАКИХ ФОКУСОВ ПО ОТНОШЕНИЮ К НЕЙ. МОЙРА — МОЯ ВНУЧКА, И Я НЕ ВЫНЕСУ, ЕСЛИ УВИЖУ ЕЕ ДОРОГОЕ МНЕ СЕРДЦЕ РАЗБИТЫМ, КОГДА ОНА ПОЧУВСТВУЕТ, ЧТО НЕ СМОЖЕТ УДЕРЖАТЬ ТЕБЯ. ТАК ЖЕ КАК ОДНАЖДЫ ЭТО СЛУЧИЛОСЬ СО МНОЙ.

ПОТОМ ОНА РАСПЛАКАЛАСЬ, ПРЕДВИДЯ, КАК ВСЕ ЭТО ПРОИЗОЙДЕТ. ПИТЕР СЕЛ РЯДОМ СО СПЯЩЕЙ МОЙРОЙ, КРУТЯ В РУКАХ НАПЕРСТОК. НО В СЛЕДУЮЩИЙ МОМЕНТ ОН ИЗМЕНИЛ СВОЕ РЕШЕНИЕ ПО ПРИЧИНАМ, КОТОРЫЕ, ВЕРОЯТНО, НИКТО И НИКОГДА УЖЕ НЕ УЗНАЕТ. ОЧАРОВАННЫЙ ДЕВОЧКОЙ, ОН НАКЛОНИЛСЯ И ПОЦЕЛОВАЛ ЕЕ, И КОГДА ЕГО ГУБЫ ПРИТРОНУЛИСЬ К НЕЙ, НАПЕРСТОК ВЫПАЛ У НЕГО ИЗ РУК И УКАТИЛСЯ.

ОН НЕ ЗАМЕТИЛ ЭТОГО. НО ВДРУГ ОКНО ЗАХЛОПНУЛОСЬ, КАК БУДТО ПОДНЯЛСЯ ВЕТЕР. ОН НЕ УСЛЫШАЛ, КАК ЩЕЛКНУЛА ЗАДВИЖКА, И УЖЕ НЕ УВИДЕЛ УЖАСА НА ЛИЦЕ ТИНК, КОГДА ОНА ЗАГЛЯДЫВАЛА ЧЕРЕЗ СТЕКЛО С УЛИЦЫ.

— Я думала, что тебя заперли от меня навсегда, — прошептала она, заново переживая все это вместе с ним.

ПОТОМ ПИТЕР УЧИЛСЯ В ШКОЛЕ. НА НЕМ ВСЕГДА БЫЛИ ГАЛСТУК, ПИДЖАК И НАЧИЩЕННЫЕ БОТИНКИ. ОН БЫЛ АККУРАТНО ПОДСТРИЖЕН И ПРИЧЕСАН. И ВСЕ НА НЕМ БЫЛО С ИГОЛОЧКИ. ОН СИДЕЛ ЗА ПАРТОЙ ВМЕСТЕ С ДРУГИМИ ШКОЛЬНИКАМИ И СМОТРЕЛ НА ТАЯВШИЙ ЗА ОКНОМ ДЕНЬ, НАПОЛНЕННЫЙ РАЗНОЦВЕТНЫМИ ЛИСТЬЯМИ И ЗАПАХАМИ УВЯДАЮЩЕЙ ПРИРОДЫ. УЧИТЕЛЬНИЦА ПОДОШЛА К НЕМУ, УЛЫБНУЛАСЬ И СПРОСИЛА: «ПИТЕР, ГДЕ ТЫ?»

ОНА ЗАКРЫЛА ОКНО И ЭТИМ НАПУГАЛА ЕГО, И ОН ОТВЕТИЛ: «Я НЕ ПОМНЮ... »

Воспоминания исчезли. Питер стоял и смотрел в пустоту. Тинк теперь кружила вокруг его носа, вспышкой света выделяясь на фоне мрачной темноты.

— Ох, Питер, — сказала она тоненьким обеспокоенным голоском. — Я знаю, почему тебе так трудно было подыскать счастливые мысли. Ведь ты носишь в себе столько грустных.

Питер не ответил, шокированный теми истинами, которые родились под впечатлением его воспоминаний. Он был именно тем, о ком они говорили. Он был тем, кем — они верили — он является на самом деле. Тинк и Потерянные Мальчики были правы.

Он был Питер Пэн.

Он закричал, когда его глаза увидели обломки его детства и всего того, что было так дорого его сердцу. Но самой горькой правдой было то, обе его жизни — и в том, реальном, мире и здесь — теперь лежали в руинах. И это он сам разрушил их. Он давным-давно бросил все свои счастливые мысли. Он позволил им ускользнуть.

Почти бессознательно он подбросил игрушечного мишку в воздух. Мишка поднялся и, перекувырнувшись несколько раз, так и остался висеть в воздухе. Питер смотрел, как его мишка замер во мраке, и видел, как на него сверху смотрит единственный глаз -пуговка. Он медленно поднял руки.

— Подожди, — прошептал он. — Я поймаю тебя, мишка. Я поймаю тебя.

ПУШИСТЫЙ СТАРЫЙ МЕДВЕЖОНОК УПАЛ К НЕМУ В РУКИ, НО КОГДА ОН СХВАТИЛ ЕГО МЯГКОЕ НАБИТОЕ ВАТОЙ ТУЛОВИЩЕ, ОКАЗАЛОСЬ, ЧТО ОН ДЕРЖИТ НЕ МИШКУ, А ЧЕТЫРЕХЛЕТНЕГО СИЯЮЩЕГО, УЛЫБАЮЩЕГОСЯ ДЖЕКА.

— ДЖЕК! ДЖЕК! — ПОЗВАЛ ОН СВОЕГО СЫНА.

— ПОДБРОСЬ МЕНЯ, ПАПА, ПОДБРОСЬ МЕНЯ, — ЗАКРИЧАЛ ДРУГОЙ ЗНАКОМЫЙ ГОЛОСОК.

— МЭГГИ! ДЕТКА!

ОН ПОЙМАЛ СВОЮ ДОЧКУ И, ПРИЖИМАЯ ОБОИХ ДЕТЕЙ К СЕБЕ, ВЕСЕЛО ЗАКРУЖИЛСЯ С НИМИ. ОНИ ХОХОТАЛИ И КРИЧАЛИ ОТ ВОСТОРГА. ПОЯВИЛАСЬ МОЙРА И ПРИСОЕДИНИЛАСЬ К ИХ КРУЖКУ. ОНА РУКОЙ ОБХВАТИЛА ЕГО ЗА ПОЯС, И НЕЖНЫЙ АРОМАТ ЕЕ КОЖИ. НАПОЛНИЛ ВСЕ ЕГО СУЩЕСТВО. ОН ЦЕЛОВАЛ И ОБНИМАЛ ИХ, И ОНИ В ОТВЕТ ТОЖЕ ПОКРЫВАЛИ ЕГО ПОЦЕЛУЯМИ И ПРИЖИМАЛИ К СЕБЕ.

— ДА! — ЗАКРИЧАЛ ОН ОТ СЧАСТЬЯ. — МОЯ СЕМЬЯ — ДЖЕК, МЭГГИ, МОЙРА, Я ТАК ЛЮБЛЮ ВАС! Я ОБОЖАЮ БЫТЬ С ВАМИ И ПРИЖИМАТЬ ВАС К СЕБЕ. О, Я ТАК СЧАСТЛИВ! ДА, ТИНК! ТИНК, ЭТО МОЯ СЕМЬЯ, МОЯ ЧУДЕСНАЯ, НЕВЕРОЯТНАЯ СЕМЬЯ! ОНИ ВЕРНУЛИСЬ! ОНИ...

Его глаза открылись — ведь они были закрыты, когда он видел все это, — и он гляделся в замешательстве. Он висел в воздухе, поднявшись над полом на пятнадцать футов. Его охватила паника.

Он заколотил по воздуху руками и ногами, не находя опоры, и стал падать.

— Нет, Питер! — воскликнула Тинк, подлетев снизу и стараясь удержать его на месте. — Это твоя счастливая мысль! Не теряй ее!

Он продолжал падать, неимоверными усилиями пытаясь вновь обрести контроль над собой и крича:

— Как? Что?

— Это — твоя счастливая жизнь навсегда! — кричала Тинк.

— Не давай ей уйти!

Питер опять закрыл глаза, напряг все тело и опять восстановил мысленно образы Джека, Мэгги и Мойры вокруг себя и то, как они вместе кружились и смеялись. Он представил себе всю теплоту и глубину того чувства, которое дарила ему семья, необъятность той любви, которую они испытывали друг к другу...

Он почувствовал, что его падение замедляется и в конце концов прекратилось совсем. Он открыл глаза и увидел, что опять начал подниматься.

— Да! — выдохнула Тинк, неожиданно очутившись перед его глазами. — Да, Питер Пэн!

— У меня получилось! — прошептал Питер, воспаряя вверх, подхваченный своими чувствами, которые он не мог описать. — Посмотри на меня! Посмотри на меня, Тинк!

Он резко крутанулся и, оттолкнувшись от стены, полетел сначала вниз, а затем снова вверх. Взрослый в нем окончательно исчез, как призрак на рассвете, и вместо него проснулся ребенок. Он столько лет усиленно пытался отыскать, что же он потерял. И вот теперь все преграды на этом пути исчезли. Крутясь и кувыркаясь в воздухе, он вновь принял в свои объятия все мечты, принадлежавшие Питеру Пэну.

— Тинк, я могу летать! — закричал он. — Я на самом деле могу летать!

— Тогда следуй за мной, и все будет хорошо! — с восторгом воскликнула Тинкербелл. — Я люблю тебя!

И они вылетели наверх через полый ствол Дерева Никогда.

О, это был самый великолепный момент в жизни Питера, когда он взмыл ввысь из Дерева Никогда, разорвав все узы, связывавшие его с землей, и вновь обрел свою подлинное «я» и свое детство.

Вдвоем с Тинкербелл, которая прокладывала дорогу, они по спирали поднимались во мраке, все больше и больше набирая скорость и уверенность. Их возбуждение нарастало изнутри, пока наконец Питеру не почудилось, что он может просто взорваться. Они вырвались наружу через расщелину в гигантском стволе. Фея и мальчик кружились и порхали между древними ветвями подобно светлячкам в ночи. Они снижались, облетая дерево и шныряя среди покрытых листвой сучков. Они вертелись, как волчки, проносясь мимо сооруженных в стволе дерева жилищ Потерянных Мальчиков, входы в которые были прикрыты кусками дерева или разноцветными тряпками. Птицы рассыпались дикими криками.

АХ, СМОТРИТЕ! ПИТЕР ПЭН ВЕРНУЛСЯ!

Он выскочил из самой верхушки Дерева Никогда, подлетел под облака и радостно захохотал. Он совершенно изменился, став воплощением духа, живущего внутри нас, став тем чудесным искрящимся зарядом детства, о котором мы, вырастая, слишком быстро забываем. Он светился внутри Питера, как раздуваемое пламя, и вдруг Питер почувствовал, что не может больше вынести сам себя.

Запрокинувшись назад, вытянув вперед шею и задрав голову, он закукарекал.

— Да, Питер, да! — услышал он рядом голосок Тинк. — Добро пожаловать домой, Питер Пэн!

Они вместе полетели за облака, чтобы там порезвиться и повалять вволю дурака. Они корчили рожи, ныряли в облака или шлепались на них пузом. Они летали там, как захочется, бегали наперегонки с тенями и солнечными зайчиками, играли в салочки и в прятки. Когда они довели себя до изнеможения, и первый прилив неистовства стал понемногу убывать, они улеглись на облако, отдавшись воле ветра.

Там Питер в первый раз взглянул на себя и испугался оттого, что увидел. Он больше не был толстым старым Питером Бэннингом. Он был гораздо моложе и стройнее. Он стал легче на много фунтов, и у него даже стали видны мышцы. Он помолодел на много лет и стал мускулистым и подтянутым. Он закинул голову и захохотал от невозможности поверить в эти перемены. С ним произошло буквально чудо.

— О, вот это ловкость! — воскликнул он. Безрассудная смелость мальчишки освободилась наконец от узды благовоспитанности, присущей взрослому человеку.

Потом он поднялся на ноги и прыгнул вниз, прямо сквозь облако полетев к зеленому изумруду Дерева Никогда. Он спускался все быстрее и быстрее, и в глазах его блестел озорной огонек. Тинк ринулась за ним, такая же беззаботная и готовая к чему угодно, как и он сам. Она видела этот озорной огонек в его глазах и инстинктивно чувствовала, что он собирался делать.

— ГДЕ ОНИ? — спросил он сам себя, осматривая верхушку скалы и Дерево Никогда, стоявшее там. — ГДЕ ПОТЕРЯННЫЕ МАЛЬЧИКИ?

Он отыскал их на стыке Лета и Осени. Они тесным кружком обступили Руфио. Руфио палкой рисовал на земле план нападения на Хука и пиратов. Ребята склонили головы и внимательно следили за движениями палки.

Питер, как ураган, налетел на них, закружив им головы и осыпав их каскадом осенних листьев. Покетс, стоявший позади всей толпы, первым взглянул вверх, и его мягкая кепка съехала на бок. Он вытаращил глаза, увидав Питера, и повалился на спину.

— Это он! — заорал он, дергая за одежду стоявших рядом мальчишек. — Это действительно он!

Питер засмеялся и развернулся назад к Тинк, которая летела следом за ним. Потом он снова ринулся вниз, улюлюкая с видом победителя. Теперь уже и остальные Потерянные обернулись в его сторону и повскакали на ноги. Лэтчбой и Ту Смолл от радости закричали и замахали руками. Руфио наконец-то оторвался от описания своего плана, с видимым раздражением ища причину, прервавшую его.

Питер просвистел совсем низко над морем голов, выхватил у одного из мальчишек кинжал из ножен и одним махом распорол пояс Руфио. У того штаны моментально свалились к ногам своего обладателя. Потерянные Мальчики приветственными криками отозвались на это, изображая действия Питера. Питер развернулся и, в последний раз пролетая над ними, зачерпнул рукой воду в пруду и облил ею с головы до ног пораженного Руфио.

Наконец Питер приземлился в самую гущу толпы. Мальчишки с радостными воплями набросились на него, пожимая ему руки, шлепая его пятерню, поздравляя и выражая свое горячее одобрение еще тысячью способов. Пэн вернулся! Питер Пэн был вместе с ними! Теперь они все были с ним, и в этот миг они готовы были пойти за ним хоть на край света.

Руфио осознал эту горькую для него реальность и поник головой. Всеми забытый, он напялил штаны и направился к веревочной лестнице на Дерево Никогда. Он скрылся в своем доме и затем появился снова, размахивая пэновским мечом. Он спустился по веревке к толпе. Глаза его дико горели, а лезвие меч сверкало на ослепительном солнце.

Питер, державший на плечах Ту Смолла, обнимавший Покетса и окруженный со всех сторон Потерянными Мальчиками, не заметил его. Ликование продолжалось до тех пор, пока Руфио не очутился на земле и не издал воинственный петушиный клич, заставивший всех разом обернуться. Он рванулся к Питеру с высоко поднятым мечом.

Все Потерянные Мальчики в испуге бросились врассыпную. Питер оставил Покетса и ссадил с плеч Ту Смолла.

— Защищайся, Питер Пэн! — закричал Эйс.

Но было слишком поздно. Руфио уже вскочил на Питера, который пригнулся, чтобы взлететь.

Потом, к изумлению всех, Руфио бухнулся на колени. Слезы градом катились по его смуглому лицу, рыжие волосы были всклокочены, а в глазах отразилось нечто, напоминавшее агонию и благоговейный трепет.

— Ты — это он, — признал он, тяжело дыша. — Ты — тот самый Пэн. - Он протянул Питеру меч. — Он твой. Возьми его, весельчак. Ты можешь летать, ты можешь драться, ты можешь...

Он не договорил. Его душил ком в горле. На его лице были написаны разочарование, возмущение и обида, но в то же время и восхищение. Питер принял меч, отошел в сторону и начертил им на земле линию. Питер и все Потерянные Мальчики оказались по одну сторону черты. Руфио один стоял по другую.

Он поднялся на ноги и пересек ее. Мальчик и мужчина посмотрели друг на друга, улыбнулись и обнялись.

Потерянные Мальчишки окружили их и радостно зашумели.

В тот вечер состоялись торжества в честь Питера Пэна. Потерянные Мальчики разрисовали себя во все немыслимые цвета, надели лучшие свои костюмы, ели самые излюбленные кушанья, пока не наелись до отвала. А потом были индейские пляски с факелами, которые озарили темное небо на несколько миль вокруг. Улюлюкая и подпрыгивая, они образовали кольцо из огней. Они устрашающе бряцали своим оружием и воздевали руки к небу, пели песни на тарабарском языке. Питер был центром внимания. Его снова и снова просили повторить воздушные номера. Он с удовольствием выполнял их, изображая катящиеся бочки, делая «мертвые петли», «штопор» и еще всякие фигуры высшего пилотажа. И все это производилось с такой отвагой, что временами он задевал концы ветвей и кончики травинок. За каждым номером раздавались требования сделать другой. И чем безрассуднее был первый трюк, тем более настойчивыми были требования произвести следующий с неменьшим мастерством. Питер смеялся, шутил, играл с каждым в отдельности и со всеми вместе. К нему вернулось его радостное и удивительное мальчишество. И только в памяти, как в калейдоскопе, изредка возникали отдельные обрывки и осколки воспоминаний о том, кем и чем он был раньше.

Разве мог он теперь когда-нибудь бросить все это! Разве могло что-нибудь на свете заставить его отказаться от этого!

В конце концов, уже ближе к утру, когда неверлэндские луны стали клониться к западу, а на востоке побледнели звезды, Питеру вдруг пришло в голову, что он давно уже нигде не видит Тинк. Некоторое время она была с ним, веселясь вместе с остальными, но в какой-то момент торжества вдруг исчезла.

Питер полетел к Дереву Никогда. Он звал ее, полагая, что она решила поиграть с ним в прятки. Он взлетел к самой верхушке древнего дерева и опять спустился к его подножию, так и не отыскав Тинк. Он облетел все вокруг, но нигде не видел ее.

Наконец он подлетел к маленьким часам, увитым виноградом, которые служили ей домиком. Когда он пролетал мимо них, он позвал ее, но ему никто не ответил. Внизу Потерянные Мальчишки продолжали свои дикие пляски, и их сумасшедшие крики проникали в глубокую тишину древних ветвей Дерева Никогда. Питер сел на ветку и наклонился так, что его глаза пришлись как раз на уровне домика Тинк. Он заглянул вовнутрь.

Тинкербелл сидела к нему спиной, уронив голову на руки. Ее плечи вздрагивали. Питер смутился и нахмурился, поняв, что она плачет.

— Тинк? Тинк, что ты? — спросил он встревоженно.

Она не ответила. Комната ее была наполнена разными странными вещами. Раскрытый бумажник служил ей ширмой для переодевания, катушка ниток была стулом, ключи — вешалками для одежды, а потерянные кем -то монеты и несколько красных оберток от жвачки — украшениями. Водительские права висели на стене, как фамильный портрет.

Большинство этих вещей принадлежало когда-то, конечно, Питеру, но когда он снова стал маленьким мальчиком, то не узнал их.

— Тинк? — повторил он, на этот раз более настойчиво. — Что случилось? Тебе больно?

Она перестала плакать.

— Нет. Просто волшебная пыль попала мне в глаз, вот и все.

— Давай я тебе помогу, — предложил он, вытаскивая свой кинжал.

Тинк, не поворачиваясь к нему, покачала головой.

— Тебе грустно, Тинк? — спросил он.

— Нет. Пожалуйста, уходи.

Питер вдруг оживился.

— Тебе нужен светлячок? Или мокрая паутинка? Я знаю: Ты больна! Тебе надо поставить градусник. Градусник тебе поможет.

— Нет, ничего подобного.

Питер не слушал.

— Так, между прочим, Нибс вылечил девочку Уэнди, когда Тутлс ранил ее. Никаких «спасибо». Нибс запихнул ей в рот градусник, и она выздоровела. Разве ты не помнишь?

Тинк перестала плакать и кивнула.

— Помню, как ты говорил голосом Хука и спас того огромного ужасного Тайгера Лили и заключил мир с индейцами.

— О, да, конечно, — сказал Питер, несколько заважничав.

— Эй, вы, увальни! — сказал он, здорово имитируя голос Хука. — Освободите ее! Да перережьте веревки, и пусть она убирается! Быстро, вы слышите, или я проткну вас своим крюком! — Он весело засмеялся. — У нас были самые замечательные приключения, разве не так, Тинк?

Тинк подняла свою лохматую головку. Не оборачиваясь, она с некоторым сомнением голосе спросила:

— Питер, а ты помнишь свое последнее приключение? Когда... когда надо было спасти своих детей?

Питер заморгал, смутившись, а затем пробубнил:

— А что, у Питера Пэна есть дети?

Тинк подошла очень тихо...

— Ответь мне на один вопрос: что ты делаешь в Неверлэнде?

Он снова засмеялся.

— Это же очень просто. Чтобы быть Потерянным Мальчиком и никогда не вырасти. Драться с пиратами и задувать звездочки на небе. Спроси меня еще о чем-нибудь. Давай, мне нравится эта игра.

— Ох, Питер, — прошептала она.

Тинк поднялась и посмотрела ему в глаза.

Тогда ее огонек разгорелся и стал таким ярким, что Питер вынужден был отпрянуть от дверцы ее домика и сощурить глаза. В этот момент его тень неожиданно исчезла, испугавшись того, что увидела. Домик Тинк вдруг стал разваливаться на части. Питер ужаснулся и вытаращил глаза. Свет все разгорался, занимая все больше пространства — как будто с неба упал небольшой осколок солнца.

И сразу же Тинкербелл выросла до таких же размеров, что и Питер. Она больше не была крошечной букашкой, и остатки ее домика остались лежать на ее голове и плечах.

Ее улыбка была чудесной.

— Это было мое единственное желание, — сказала она.

Питер смотрел на нее. Она была такой... огромной. На ней

было длинное кружевное платье с мягкими складками, которое развевалось на ночном ветерке. Ее глаза искрились, а волосы мерцали, как будто посыпанные мелкими звездочками.

Она не только просто стояла на месте, она что -то делала с Питером, только изнутри. Он не мог понять, что именно.

Он хотел сказать что-то, но она быстро поднесла палец к его губам, не дав заговорить.

Потом она шагнула к нему, обхватила его руками за талию и приблизила к нему свое лицо.

Питер, который теперь, как ни крути, был мальчиком, с удивлением посмотрел на нее.

— Что ты делаешь?

Тинк приставила свой нос к его.

— Я хочу поцеловать тебя.

Питер улыбнулся и протянул ей согнутую руку. Потому что, когда он был мальчишкой, наперстки и пуговицы всегда означали поцелуи. Именно что-то в этом роде он и ожидал получить теперь от Тинк.

Но Тинк положила ему в руку свою ладонь, прижалась к нему, потянулась губами к его губам и поцеловала его по-настоящему.

Потом она снова отшагнула от него.

— Ох, Питер. Я не могла бы чувствовать себя так, если бы ты не любил меня. Ты же любишь меня, не правда ли? Знаешь, это слишком большое чувство, чтобы переживать его в одиночку. И сегодня я в первый раз стала настолько большая, чтобы позволить ему вырваться наружу.

Она наклонилась и снова поцеловала его. Питер стоял, не двигаясь. Ему нравилось это чувство, которое появилось в нем после ее поцелуя. Хотя он не знал, почему. И он хотел разделить с ней это большое чувство, потому что ему показалось, что оно было его собственным. Но когда ее губы притронулись к нему, он заметил цветок в ее волосах.

Он напомнил ему о чем-то другом.

Он напомнил ему о...

— Мэгги, — прошептал он и отпрянул. — Джек, Мойра.

В его голове стали возникать картинки из разных времен, мест, какие-то воспоминания и мечты, мальчик и мужчина поменялись своими местами. Мальчик отдал обратно то, что когда-то взял. Мужчина принял то, что ему предложили, не чувствуя никакой необходимости требовать большего.

— Пожалуйста! — умоляла Тинк, стараясь снова приблизиться к нему. — Пожалуйста, Питер, — прошептала она. — Не ломай этого.

Но было слишком поздно. Чары были разрушены. Это чувствовалось по глазам Питера, по выражению его лица, по тем морщинкам, которые залегли около уголков его рта.

— Тинк, — прошептал он в ответ, сжимая ее руки в своих ладонях. — Ты... ты всегда была и теперь остаешься частью моей жизни. Это никогда не изменится. Но мои дети, Джек и Мэгги, — это часть МЕНЯ самого. Моя семья, Тинк. Я не могу забыть о них.

Он посмотрел сквозь ветви дерева на огни пиратского города и на «Веселый Роджер».

— Мои дети — на том корабле. Я должен их спасти.

Он повернулся к ней спиной. Теперь в ее глазах были на самом деле слезы, и никакие отговорки про волшебную пыль не могли скрыть их. Она медленно кивнула головой, и еще с минуту смотрела на него. Ни один из них не двинулся, словно они превратились в статуи. Нарушила молчание Тинк:

— Чего же ты смотришь? Иди и спасай их, Питер.

Питер хотел сказать что-то, но она в этот момент резко взмахнула рукой и осыпала его лицо волшебной пылью. Он чихнул и попятился назад.

— Давай! — закричала она. — Лети, Питер Пэн! Лети!

Он подобно птице спрыгнул навстречу занимавшемуся рассвету. Воспоминания о поцелуе Тинк уже стерлись в его памяти. Теперь все его мысли занимали только Джек и Мэгги. Три дня прошли. Хук, должно быть, уже ждал.

Питер не оборачивался. Если бы он оглянулся, то увидел бы, что Тинк, почти скрывшаяся в тени Дерева Никогда, снова стала маленькой.

Великолепный в своем капитанском камзоле, расшитом золотом, с отполированным до блеска когтем, сверкавшем в ярких лучах раннего солнца, Джеймс Хук стоял на корме «Веселого Роджера» и думал о том, какой же он все -таки счастливый человек.

Он смотрел на море пиратских голов, которые были благоговейно устремлены к нему, и худощавые черты его лица освещала улыбка. Преданные псы, и только! По одну сторону от него стоял Сми в очках и весь сиял. По другую был Джек, миниатюрная копия своего ментора, одетый совершенно так же, как Хук, начиная с треуголки и кончая сапогами. Шел третий день в ожидании появления Питера Пэна — нового, усовершенствованного варианта, как надеялся капитан. Хотя впрочем Пэн устраивал его теперь в любом обличье. Хук дружелюбно подвернул свои усы. Наступал последний день — день, когда наконец начнется его замечательная, чудесная война, когда Питер Пэн получит сполна все, что заслужил.

Он пританцовывал на мысках, точно балерина. Ах, он мог вдыхать теперь запах пороха из заряженных пушек и получать удовольствие, слыша звуки выстрелов. Но первым делом...

— Сми, не будешь ли ты так любезен принести шкатулку,

— сказал Хук.

Его помощник незамедлительно достал плоскую деревянную шкатулку, которую и открыл перед Джеком. Внутри она была обита вельветом, на котором лежали в несколько рядов золотые серьги. Джек молча уставился на них.

Хук склонился к нему:

— Джек, у тебя такой богатый выбор. Которую ты предпочтешь? Ну, Джек?

Минуту Джек колебался и раздумывал. Потом он вдруг протянул руку в перчатке и схватил серьгу, напоминавшую по форме крюк, точно такой же, какой носил капитан.

— О-о, хорошо, Джек! — заявил Хук, весь сияя. — Превосходный выбор. Знаешь, это самый торжественный момент в жизни любого пирата, когда он получает свою первую серьгу.

— Он посмотрел вниз на свою команду. — Так, молодцы?

— Да-а-а, капитан! — закричали они в один голос, и на их грубых физиономиях отразилось удовольствие.

— Вот скоты! — Хук повернулся к Джеку.

— А теперь, Джек, я попросил бы тебя повернуть голову... совсем немножко...

Он сам развернул голову Джека, продемонстрировав всем его ухо.

— Вот сюда, — посоветовал он с улыбкой, указав концом своего крюка на выставленную напоказ мочку уха. — А теперь, Джек, приготовься, потому что будет очень больно.

Он засмеялся. Джек зажмурил глаза.

Но в этот самый момент раздалось петушиное кукареканье. Хук умолк. Глаза всех поднялись к гроту. На его парусине под яркими лучами солнца явственно проявилась тень.

Это была тень Питера Пэна.

Меч быстро раскроил парусину, и очертания фигуры Питера упали на палубу. Пираты вздрогнули и отступили.

Сми вытаращил глаза и спрятался за Хуком.

— Капитан, призрак! — ахнул он.

Но Хук, обладавший железной выдержкой, лишь улыбнулся.

— Не думаю, Сми. Мне кажется, петух вернулся.

— Кто это, капитан? — спросил Джек, нахмурившись.

Из-за паруса появилась фигура, она скользнула вниз по

лучу солнца, как по льду, и приземлилась точно на том месте, где лежала ее тень.

Это был Питер Пэн собственной персоной. В руке он держал меч. На его губах сияла улыбка, а на лице играли юность и счастье. Он с головы до ног был одет во все зеленое. На нем были леггинсы и перехваченная поясом туника, края которой были отделаны зубцами, напоминавшими по форме листья Дерева Никогда. Да и сам он очень напоминал прежнего Питера Пэна. Пираты быстро расступились, спотыкаясь о протезы и мечи соседей. Хук улыбнулся еще шире в блаженном удовольствии. Сми еще больше пригнулся за Хука. Джек просто смотрел на все это.

Питер собрался с силами, подскочил высоко в воздух и подлетел прямо к лестнице, ведущей на ют, где стоял Хук.

Все затаили дыхание.

Капитан шагнул вперед.

— Питер Пэн, — приветствовал он его голосом змеи, ожидающей своей жертвы. — Это правда, время летит. И я вижу, ты тоже. Прекрасно. Скажи мне, как тебе удалось достичь столь потрясающей формы?

Пираты засмеялись, покоренные остроумием своего капитана. Как только Питер поставил ногу на ступеньку лестницы, которая вела прямо к его противнику, Хук наступил ногой сверху, и лестница убралась вместе с красным ковром. Хук улыбнулся еще шире.

Питер вспыхнул, но продолжил свой путь наверх. Взобравшись на ют, он встал лицом к лицу с капитаном и сказал:

— Я забираю своих детей, Джеймс Хук, а вы со своими молодцами свободны.

Хук издевательски рассмеялся лающим смехом.

— На самом деле? Как великодушно с вашей стороны! — Он сделал вид, что размышляет над этим предложением. — Скажу тебе вот что. А почему бы тебе не спросить у своих дорогих малышей, чего хотят ОНИ? Начни с этого, почему бы тебе не попробовать? Джек? Этот человек хочет поговорить с тобой, сынок.

С елейной смесью почтительности и предупредительности на заостренном лице он слегка подтолкнул Джека впереди себя. От его внимания не ускользнул тот факт, что с Питера слетело немного самодовольства, когда он увидел, что сделали с его сыном. Он заметил выражение замешательства и шока в глазах Питера.

— Джек, с тобой все в порядке? — торопливо спросил Питер. — Он бил тебя? А где Мэгги? Я обещал, что вернусь за вами, и вот я здесь. Ты больше никогда не потеряешь меня. Джек, я люблю тебя.

Джек не отвечал. Он не узнавал Питера, это было заметно по его глазам. Он с таким же успехом мог бы быть сыном Хука, но он, кажется, припоминал, что был кем -то еще. Он с минуту смотрел на Питера, а затем демонстративно отошел назад.

— Обещал, ты говоришь? — издевательски спросил Хук. — Ха! Это дешевка, Питер! И ты сказал, кажется, слово на букву «Л»? Клянусь костями Барбекю, это настоящее нахальство!

Питер не обращал на него внимания. Он протянул руку Джеку.

— Джек, бери меня за руку. Пойдем домой.

Джек упрямо покачал головой.

— Я и так дома.

Хук откровенно смеялся над Питером, сверля его глазами.

— Видишь, Питер, это теперь мой сын. Он любит меня. И, не в пример тебе, я готов бороться за него до конца.

Он спрятал Джека у себя за спиной и угрожающе поднял коготь.

— Я долго ждал, чтобы пожать вот этим твою руку! — прошипел он. — Готовься к смерти.

Питер принял боевую позу, слегка наклонившись и подняв меч. Хук дал своим людям сигнал, и они заревели, предвкушая интересные события. Питер колебался только какой-то миг, потом он спрыгнул с юта вниз и развернулся, готовый к отражению атаки.

Пираты тут же пошли на него, угрожающе размахивая мечами и кинжалами. Питер на месте отражал сыпавшиеся на него удары, действуя проворно и ловко, точно кот. Нудлер и Билл Джукс были в первых рядах, и свалились, как подкошенные, прямо на своих сотоварищей, наплывавших сзади.

Хук с юта наблюдал за тем, что происходило на палубе, а сам в это время достал из ножен свой меч и решил немного поупражняться, делая выпады и парируя удары воображаемого соперника. Джек, совершенно позабыв обо всем, наблюдал за баталией. Он стоял и хмурился, но как-то неуверенно, как будто что-то мучило его.

Что-то знакомое чудилось ему в Питере Пэне.

— Разве я не знаю его, капитан? — спросил он осторожно.

— Ты за всю жизнь ни разу не видел его, — соврал Хук, сосредоточившись на своих упражнениях.

Пираты окружали Питера все более плотным кольцом, море оружия подбиралось к нему все ближе и ближе, Джукс и Нудлер снова поднялись на ноги и подбадривали остальных. Питер дождался того момента, пока они почти что вскочили на него, потом взвился в небо, подлетев к нок-рее и оттуда закричал Джеку:

— Джек! Джек! Послушай меня! Ты не поверишь, но я нашел свою счастливую мысль! На это понадобилось три дня, Джек, но когда это все-таки случилось, я поднялся в воздух! Знаешь, что это была за мысль, Джек? Это ты!

Хук посинел от злости. Он волчком подлетел к лееру и рубанул веревку, которой была связана рыболовная сеть, висевшая прямо над головой Питера Пэна.

Джек инстинктивно крикнул Питеру, предупреждая об опасности, не переставая в то же время думать о его словах.

— Пап! Смотри!

Но было слишком поздно. Тяжелая сеть упала на Питера, столкнув его с нок-реи прямо на палубу. Пираты, размахивая оружием, с криками набросились на него. Но Питеру удалось вскочить на ноги, он выпрямился, держа наготове свой меч, и издал воинственный петушиный клич.

У Джека отвисла челюсть.

— Это же мой отец! — прошептал он, не веря себе. — На самом деле!

Неожиданно отовсюду раздались ответные кличи, и появились Потерянные Мальчики. Они разом появились со всех сторон, крича и воинственно улюлюкая. Лица у них были размалеваны красками, а тела увешаны целым арсеналом оружия. На них были надеты шлемы из полых тыкв, жилеты и специальные щитки на коленях и локтях, сделанные из бамбуковых палочек, скрепленных кожаными ремешками, а также щитки на плечах из дерева и ракушек. Весь этот наряд довершали разноцветные перья и ленточки, торчавшие отовсюду. Руфио возглавлял первую волну Потерянных Мальчиков. Он катапультировался с помощью трамплина прямо на судовую оснастку. Ялик Потерянных Мальчиков под названием «Черный Мститель», казалось, появился из ниоткуда и встал рядом с «Веселым Роджером». Целая стая мальчишек кинулась на абордаж. Эйс со своими товарищами спускались на борт «Веселого Роджера» при помощи кранов и корабельных мачт и рей, выдававшихся с верфи. Другие попадали на корабль, раскачиваясь на тарзанках, или вскарабкивались через леер прямо из воды.

Хук окаменел, не веря глазам своим.

Казалось, что Потерянные Мальчишки сыплются дождем. Он схватил Сми за рубаху:

— Зови милицию¹³! Мне нужны все до единого!

Сми побежал к лестнице и стал звонить в медный колокол.

— О, господи! О, господи! Что будет со Сми? — бормотал он. Его энтузиазм по поводу хуковской войны явно испарился.

Потерянные Мальчики и пираты сошлись в схватке. Руфио и его команда сыпались со снастей с дубинками и стальными острыми клинками в руках. Питер высвободился из сети и присоединился к ним. Главная палуба в момент превратилась в поле боя.

Хук с горящими глазами подбежал к лееру на юте.

— Клянусь кровью Билли Боунза, обожаю воевать! Достойное начало достойного дня! — Он обернулся к Джеку. — Сегодня ты в первый раз почувствуешь вкус крови, а, сынок?

Маленькое личико Джека побледнело. ПЕРВЫЙ РАЗ ПОЧУВСТВУЮ ВКУС КРОВИ? Он уже начал подумывать, что в конце концов быть пиратом не так уж чудесно.

Небольшая группка Потерянных Мальчиков взбежала по лестнице на ют, размахивая дубинками. Но Хук встретил их наверху во всеоружии и столкнул всех вниз, как кости домино.

Снова послышались крики, когда Тад Батт появился на верфи вместе с остальными Потерянными Мальчиками. Он побежал по сходне, расталкивая пиратов, и нескольких из них отправил барахтаться в воде.

В это время Питер и Руфио приводили в порядок свои войска, выстроив их в линию, готовую принять на себя удар пиратского корпуса, формировавшегося под ютом. Тад Батт и Эйс поспешили присоединиться к ним. Из самострелов, больших луков, трубок для выдувания отравленных стрел и рогаток на головы пиратов градом посыпались острые, шишкообразные, смазанные клеем ракеты. Взлетали в воздух пистолеты и кинжалы.

Пираты были разбиты, их порядки были расстроены, и они с криками бросились врассыпную.

— Построить ряды, вы трюмные крысы! — заорал Хук в бешенстве. — Вспомните об огне, который выковал вас!

Пираты, конечно же, ничего не поняли из его слов, но поспешили подчиниться. Вряд ли они знали, куда их втянули, так ничему и не научившись в предыдущих стычках с Потерянными Мальчиками. Кроме упорства они не обладали никакими другими качествами, поэтому продолжали сражаться, издавая ужасающие вопли и бряцая стальными клинками.

Около Питера Потерянные Мальчики построились в две линии. Первая стояла на коленях, вторая сражалась, стоя.

— Держитесь, ребята! — подбадривал Питер. — Давайте покажем им белый свет, из которого мы сделаны.

С криками приближались пираты. Пэн поднял меч.

— Первый ряд — слепим! — закричал Питер.

Поднялся целый ряд зеркал, которые, поймав яркие солнечные лучи, направляли их прямо в глаза наступавшим пиратам. Они беспомощно зажмурились, ослепленные ярким светом. Они натыкались друг на друга, падали и летели кубарем на палубу.

Потом на переднем краю Потерянных Мальчиков появился Эйс с наводящей страх пушкой, на которой стояла клетка, до отказа набитая кудахтающими курами. Эйс развернул дуло прямо на пиратов. Из пушки полетели яйца, разбиваясь и обрызгивая пиратов своим клейким содержимым. Очередная атака была отбита. Куры несли яйца, и они тут же пускались в дело, разлетаясь из пушки желтыми струями. С треском раскалывалась скорлупа. Куры неслись еще быстрее, и еще быстрее летели в пиратов яйца.

Теперь наступил самый ужасный момент. Эйс отошел назад, а Потерянные Мальчики уже успели перестроиться. Они подняли, приставив к плечу, бамбуковые трубки, и с помощью ручных насосов стали стрелять в пиратов стеклянными шариками. Сотни их полетели в головы врагов и на палубу. Пираты скользили, падали один на другого, колотя по воздуху руками и ногами.

Вдруг из темного туннеля появилось еще множество пиратов, которых Сми поднял по тревоге колокольным звоном. Они с криками высыпали на свет, держа наперевес оружие. Но Потерянные Мальчики уже ждали. Их встретили две линии обороны. Первые встали на колено с прижатыми к плечу орудиями типа катапульты. В пиратов полетели гнилые помидоры. Раз, два, три. Пираты падали, кувыркаясь, и гнилое месиво лезло им в глаза, носы и рты, так что невозможно было продохнуть. Одни валились на других, и на глазах росли целые кучи из пиратов. Когда одна такая ополоумевшая кучка попробовала штурмовать сходню, Тад Батт свернулся клубком, Потерянные Мальчики подтолкнули его, и он покатился по сходне, разбрасывая врагов, как мячик — кегли.

Руфио с группой Потерянных Мальчиков поднял решетку главного трюма. И когда пиратов брали в плен, их связывали и сталкивали туда, осыпая проклятиями и ругательствами. Вся в синяках, перепачканная яйцами и залитая томатным соком, команда Хука таяла на глазах. Тех, кого не затолкали в трюм, сводили по сходне в доки. Сражение было проиграно по всем направлениям.

Стоя на юте, Хук смотрел на все это со смесью отчаяния и ненависти. Все произошло совсем не так, как он ожидал.

— Сми, — простонал он. — Сделай же что-нибудь разумное!

Сми, не раздумывая ни минуты, бросился в капитанскую каюту. Хук свирепо посмотрел в его сторону.

— Очень трудно теперь получить квалифицированную помощь, — подумал он мрачно.

Он направился к лестнице с твердым решением, что кто-то должен заплатить за эту несправедливость, и встретился лицом к лицу с Руфио.

— Хук! — прошипел вожак Потерянных Мальчиков.

Хук улыбнулся и кивнул ему.

Но в этот момент Питер встал между ними, соскочив с главной палубы. Он держал в руке меч.

— Нет, Руфио, — заявил он. — Оставь Хука мне.

И грозному капитану не поздоровилось бы, если бы в следующий момент Питер не услышал знакомый голосок, раздавшийся со стороны доков: «Джек! Джек! Помоги!

— Мэгги! — воскликнул Питер, узнав ее голос, и полетел туда, откуда он доносился.

Внизу, в доках, тюремщик, которого Хук приставил к Мэгги, а также заключенные дети пришли к выводу, что события развиваются не в пользу капитана. Поскольку бесстрашный главарь пиратов был занят, а дорога из города, кажется, свободна, тюремщик решил, что теперь как раз время позаботиться о себе.

Но, конечно же, он не мог не подумать о своем будущем.

Он сунул железный ключ, висевший у него на шее, в замок, отпер его и открыл дверь. Свирепый взгляд встретил взволнованных детей, собравшихся у выхода. Он выгнал их из заточения и велел убираться прочь.

— Джек! Джек! — надрывно кричала из окна маленькая девочка.

— Вали отсюда, мелочь! — рыкнул он на нее. — Долго я еще буду уговаривать?

Он не договорил. В этот момент один мальчик из заключенных бросил через окно веревку, связанную из старых занавесок.

— Сюда! Куда ты? Выбирайся из этого окна!

Мальчишка убежал, и, когда последняя группа их скрылась через прореху в стене, камера опустела. Осталась только девочка. Она продолжала звать на помощь. Тюремщик схватил ее и потащил прочь.

Питер, плавно приземлившись, подлетел к нему сзади и столкнулся нос к носу с другим пиратом, который появился в этот момент через соседнюю дверь. Он быстро взглянул на Питера и убежал тем же путем, каким явился сюда.

Питер поспешил вперед, во вторую камеру. Тюремщик свалил Мэгги с себя, как мешок с горящими углями, и обернулся.

Мэгги раскрыла глаза:

— Папа?

Питер тут же погнался за тюремщиком. Он побежал за ним вокруг чудовищных размеров глобуса и, пробегая, крутанул его.

— Мир тесен, не так ли? — сказал он, приставив конец своего меча к груди пирата.

Обезумевший тюремщик прижался от страха к греческой статуе, но Питер уже был за его спиной прежде, чем тот успел даже подумать о чем-то. Он одним движением свалил статую и пригвоздил злополучного пирата к полу.

Мэгги влетела в объятия Питера.

— Папа! — закричала она в восторге.

Он поднял ее и радостно закружил на месте, а потом прижал к себе.

— Я так люблю тебя! — прошептал он.

— И я тебя люблю, — промурлыкала она в ответ.

— Я никогда больше не потеряю тебя.

— Наклей на меня марку, почтальон.

Он поцеловал ее в лоб. В это время Лэтчбой и еще полдюжины Потерянных Мальчиков вбежали в камеру. Питер приветливо помахал им рукой.

— Это моя дочь, Мэгги, — объявил он, опуская ее на пол.

— Привет, — поздоровалась Мэгги.

— Привет, — ответили ей Потерянные Мальчики, глядя на нее с некоторым сомнением.

Питер уже направился к двери.

— Ты можешь чувствовать себя с ними в полной безопасности, пока я не вернусь, Мэгги, — бросил он через плечо. — Я должен разыскать Джека. Ребята, вы отвечаете за нее головой.

Он быстро распрощался с ними и взмыл в воздух.

Лэтчбой и другие смотрели на Мэгги и почти не заметили, как он улетел. Наконец Лэтчбой прошептал:

— Ты на самом деле девчонка?

Потерянные Мальчики освобождали палубы «Веселого Роджера» от последних пиратов. Они задраили люк главного трюма над головами пленных, а остальных погнали по сходне. Даже Тиклс попался, у него отняли концертино, и Доунт Аск увел его с корабля. Тад Батт, устав от кувыркания по сходне, решил использовать свой излюбленный прием. Он влетел в самую гущу пиратов с каким-то странным оружием типа пистолета только с четырьмя дулами, навел его и спустил курок. Изо всех его четырех стволов прямо в лица озверевшим от неожиданности пиратам полетела какая-то вонючая жидкость. Они замерли на месте, тщетно хватая ртами воздух.

В это время Сми бегал по каюте Хука, деловито собирая наиболее ценные вещи и заталкивая их прямо в свои штаны.

— А что будет со Сми? — повторял он снова и снова. — Пришло время и для Сми. Да, пришло.

Куча пиратов и Потерянных Мальчиков ворвалась в дверь каюты, не прекращая сражаться. Теперь они перемещались по каюте, переворачивая мебель и прочие предметы. Сми, съежившись, забился подальше от них, пряча за спиной флаг Красного Креста, который он конфисковал у капитана. Когда пара пиратов приблизилась к нему слишком близко, он набросил им на головы флаг, а сам в это время вытащил у одного из них золотую серьгу из уха.

— Чудесненько, чудесненько, — мурлыкал он про себя, пробуя золото на зуб и протискиваясь к двери. При этом его штаны и сума были набиты до отказа награбленным добром.

Прошмыгнув к дальней стене, он помедлил около статуи Хука, потом открутил капитану нос и открыл смотровой «глазок».

«Осторожность не помешает», — подумал он и заглянул в глазок.

Хук стоял у края юта, вновь встретившись с Руфио. Его глаза были налиты кровью и ненавистью. Джек стоял за ним в сопровождении Джукса и Нудлера.

— Руфио, Руфио, — вызывающе шипел Хук.

Руфио шагнул вперед с обнаженным мечом наготове, кривляясь и паясничая.

— Гляньте-ка, гляньте-ка, я поймал Хукляндию, — процедил он в ответ.

Хук презрительно ухмыльнулся:

— К сожалению, поэт из тебя никудышний.

Питер изо всех сил стремился оказаться на этом месте, но на этот раз он слишком замешкался. Хук и Руфио сошлись, скрестив мечи, и стали драться, перемещаясь по юту. Один раз Руфио выронил свой меч, но потом ему все же удалось снова овладеть им. Хук случайно задел мечом корабельный колокол, и тот издал резкий протяжный звон. Это был неравный поединок между мужчиной и мальчиком, пиратом и юнцом. И он продолжался до тех пор, пока коварный капитан не выбил своим крюком меч у Руфио и не вонзил ему свой собственный глубоко в грудь.

Руфио упал на настил юта как раз в тот самый момент, когда подлетел Питер. Опустившись на колени и не веря своим глазам, Питер нежно поднял голову Руфио и положил к себе на колени.

Джек вырвался от Джукса и Нудлера и бросился к ним. Руфио посмотрел на него.

— Знаешь... чего бы я хотел? — прошептал он. Он перевел глаза на Питера. — Чтобы у меня был такой же отец, как у тебя.

Сказав это, он умер, потому что даже в Неверлэнде не все заканчивается обязательно хорошо.

На мгновение наступила мертвая тишина. Джек смотрел на поверженного Руфио. И у него в горле стоял ком. Несмотря на то, что теперь Джек внешне представлял собой точную копию Хука, внутри он был совершенно иным, а это важнее. Его возбуждение и радость от того, что он был пиратом, давным-давно рассеялись. Испарились и разочарование, и недовольство тем, что он был сыном Питера Бэннинга. На этот раз его отец выполнил свое обещание, он пришел за Джеком и Мэгги. И от этого память Джека вдруг пробудилась. Он вспомнил свой дом и свою семью, вспомнил о тихих вечерах, когда они играли на кухне, когда ему читали и он сам тоже читал, вспомнил о тех мудрых словах поддержки, которые он слышал там, когда жизнь преподносила ему неприятные сюрпризы, вспомнил обо всем хорошем, что видел от своих родителей.

Он повернулся к Хуку, и у него на глазах выступили слезы. Его настоящий отец никогда бы не смог убить человека.

— Он был просто мальчиком, как я, капитан, — произнес он дрожащими губами. Но затем решительно сжал челюсти.

— Очень плохо, капитан Джеймс Хук! — заявил он. — Очень плохо!

Хук выглядел потерянным.

Питер поднялся с колен. Он направился к Хуку с поднятым мечом, но Джек закричал ему:

— Папа!

Питер обернулся. Джек медленно покачал головой.

— Возьми меня домой, папа. Я хочу домой.

— Но... ведь ты и так дома!? — попробовал было возразить Хук.

Питер долгим взглядом посмотрел на Джека, а затем нагнулся и взял его к себе на руки. Джек снял треуголку и с презрением и отвращением швырнул ею в Хука. Питер Бэн-нинг с сыном на руках пошел прочь.

Хук ошарашено смотрел им в след.

— Постойте! Куда же вы? — спросил он удрученно.

— Домой, — тихо ответил Питер. Он взлетел с корабля и опустился на верфь, где пираты были уже полностью разгромлены и отступали, а Потерянные Мальчики были в полном боевом порядке. Крики и приветствия ознаменовали его появление, и Потерянные Мальчики бросились к нему. Он остановился у края сходни вместе с Джеком. Мэгги выбежала из толпы, чтобы поздравить его. Он обнял обоих детей, осыпая их поцелуями. Джек немного высвободился из его объятий, снял с себя хуковский камзол и швырнул его в сторону.

— Ура! — закричали со всех сторон Потерянные Мальчики

— Праздничный банкет! Праздничный банкет!

Потом Лэтчбой спросил:

— А где же Руфио?

— Он убит, — тихо сказал Эйс.

— Руфио умер навсегда? — прошептал Ту Смолл.

Питер хотел ответить, но не нашел нужных слов.

Вдруг с палубы «Веселого Роджера» раздался голос Хука.

— Питер!

Питер даже не посмотрел в его сторону. Он взял на руки Мэгги и вместе с Джеком, окруженный Потерянными Мальчиками, пошел прочь.

— Питер! — пронзительно закричал Хук, все больше приходя в ярость. Он подбежал к лестнице с юта. — Питер, вернись и сразись со мной! Ты слышишь меня? Куда же ты? Я с тобой еще не рассчитался, Питер Пэн! Это все, что ты можешь мне предложить? Я шокирован! Очень плохо!

Мэгги посмотрела назад через плечо Питера.

— Тебе очень, очень нужна мама! — прокричала она Хуку.

Капитан бросился к лестнице, но в этот самый момент наткнулся на Сми, выбиравшегося из его каюты. Его штаны были битком набиты хуковскими сокровищами, а через плечо висела еще и непомерно разбухшая сумка. Он украдкой пробирался к шлюпке, когда Хук заметил его.

— Сми! — проревел он.

Сми замер на месте и зажмурил глаза.

— Лестницу! — клокотал капитан.

Сми открыл глаза, вздох облегчения вырвался из его скошенного рта. Он наступил на опалубку, откинулась лестница из голого дерева, а потом по ней расстелился и красный ковер. Хук молча стал спускаться по ней.

Сми старался улыбаться поуверенней.

— А я как раз хотел перепрятать ваши сокровища, капитан. А то мало ли что...

Хук прошел мимо него, абсолютно не заметив его присутствия, и направился к сходне.

— Ты не можешь просто вот так взять и уйти, Питер! — кричал он. И лицо его, налитое кровью, было под цвет камзола. — Я всегда буду твоим самым кошмарным сном наяву! Ты никогда не избавишься от меня! Я тебе клянусь, куда бы ты не посмотрел, тебе везде будут попадаться кинжалы с надписью «Джеймс Хук»! Я развешу их над дверями в спальнях детей твоих детей и самых дальних потомков! — Он топнул ногой. — Ты слышишь меня?

Питер остановился, повернулся, поставил на землю Мэгги и пошел назад к сходне. Он стоял и смотрел на исступленного Хука.

— Что ты хочешь от меня, Джеймс Хук? — мягко спросил

он.

Лицо Хука перекосилось.

— Я хочу тебя, Питер.

Теперь наконец Питер узнал всю правду. Месть Питеру Пэну — это все, что занимало мысли капитана Хука. Он был навязчивой идеей Хука, которая не исчезнет до тех пор, пока кто-нибудь из них не умрет. Хук имел в виду именно то, что сказал. Питеру и его семье не светил мир до тех пор, пока с этим делом не будет окончательно и бесповоротно покончено. Питер вздохнул:

— Я к твоим услугам, старик.

Хук пошел на главную палубу, снял с себя капитанский камзол и расстегнул пояс Он размахивал мечом, держа его наготове в своей уверенной руке. Его крюк зловеще поблескивал.

Эйс и Доунт Аск поспешили на подмогу к Питеру со своим оружием, но Питер сделал им знак, чтобы они оставались на месте.

— Положите свои мечи, мальчики, — приказал он, и его глаза сверкнули. — На этот раз либо я, либо Хук.

Джеймс Хук широко шагал по сходне с «Веселого Роджера», держа в руке меч. Его глаза горели. Он по-волчьи оскалился.

— Готовься к смерти, Питер Пэн. Это единственное приключение, которого ты еще не испытал в своей жизни.

Они устремились друг к другу, и их стальные клинки ударились и заскрежетали. Сначала Хук пошел в наступление, тесня Питера назад по верфи, пока наконец Джек,

Мэгги и Потерянные Мальчики не оказались перед ним. Потом Питер собрался с силами и взял контроль над ситуацией, становясь все более уверенным с каждым удачным выпадом. Хук сменил поле боя, увлекая Питера за собой в туннель.

— Помнится, некогда ты был намного больше, — сказал Питер, парируя угрожавший ему удар в голову.

Хук хмыкнул.

— Для десятилетнего мальчика я огромный.

Питер улыбнулся в ответ на удачный выпад Хука.

— Хорошо, Джеймс, — сказал он.

— Не учи меня, Питер.

Они продолжали свой поединок сначала в темноте туннеля, а потом, выйдя из него на свет. Пираты и Потерянные Мальчики следовали за ними по пятам, как вода, затопляющая высохшее русло. Соперники сражались уже у входа в паб. Питер схватил с веревки сушившуюся на ней скатерть и стал поддразнивать Хука, как матадор — разъяренного быка.

В стороне от них Джек стащил с себя хуковскую жилетку. В это время Хук с издевкой говорил его отцу:

— Питер, ты вернулся в потрясающей форме. Три дня! Подумать только. Поделись своим секретом со старым Хуком! Это диета? Упражнения? Женщина? Хорошая женщина может творить с мужчиной чудеса, в какие -то моменты даже возвращать ему молодость.

Они еще с минуту покрутились перед пабом. Потом скатерть как будто взлетела вверх и, когда она опустилась, Питера там не было.

Хук был в замешательстве. Он огляделся кругом и, не найдя Питера, осторожно пробрался в паб. Зрители сгрудились у окон и дверей и заглядывали внутрь.

Питер стоял у стойки и большими глотками п ил из кружки пиво. Хук, поколебавшись немного, тоже подошел к стойке и присоединился к нему. Когда они выпили, капитан на какой-то миг вдруг ощутил нечто подобное сомнению.

«ВОЗМОЖНО, Я ПОГОРЯЧИЛСЯ, И НЕ СТОИЛО БРОСАТЬ ЕМУ ЭТОТ ПОСЛЕДНИЙ ВЫЗОВ», — подумал он.

Он поджал губы. Нет, он не боялся Питера Пэна. Он, Джеймс Хук, который был выкормышем самого Блэкбиарда. Питер просто немного сбил его с толку. Неважно, насколько хитроумными и совершенными были его планы. Оставалось фактом то, что Пэну всегда удавалось избежать его ловушек. И как это ему всегда так везет? Просто смешно. Раз за разом Хук выходил на его след, и всякий раз Пэну удавалось улизнуть. Это действительно утомляет.

Хук вздохнул. А где же его преданная команда? Черт побери, ни одного человека! Все они бежали в панике. Крысы почуяли, что корабль идет ко дну, и стали искать пути спасения. Даже Сми покинул его. Он пытался найти утешение в самом факте, что наконец-то его долгожданная война началась. В то же время он также старался как бы не обращать внимания на то, что он скорее всего проигрывает ее.

Он сильно ударил Питера, но тот вовремя увернулся. Теперь они продолжили схватку у стойки. Они размахивали мечами, делали выпады и парировали удары, часто останавливаясь, чтобы глотнуть еще немного пива. Когда их кружки наконец опустели, они поставили их на стойку и опять выскочили на улицу.

Теперь они перемещались по улочкам пиратского города, прыгая из стороны в сторону. И каждый из них пытался занять наиболее выгодные позиции. Они уже достигли парикмахерской. Питер прыгнул над Хуком и завис в воздухе над его головой вне досягаемости.

Хук тяжело дышал и смотрел на своего врага:

— Ты слишком часто появляешься в Неверлэнде, Питер.

Тот засмеялся:

— Где я слышал это?

Хук в ярости топнул ногой.

— Прекрати свои штучки! Спускайся, чтобы я мог добраться до тебя!

Питер приземлился, держа меч на вытянутой руке. Хук снова двинулся в наступление. Поединок продолжился. Они орудовали мечами, пыхтя и отдуваясь.

Когда они достигли кузни, Питер стал жонглировать мечом, перекидывая его из правой руки в левую и обратно, просто для того, чтобы сбить накал хуковских атак.

— Черт тебя дери! — неистовствовал Хук.

А потом Питер самым неожиданным образом вдруг на мгновение потерял бдительность. Этим -то и воспользовался Хук. Он, как бешеный, бросился вперед, готовый вот-вот нанести удар. Изловчившись, он прижал Питера спиной к шлифовальному камню. Зашипев от удовольствия, Хук быстро перехватил Питера и стал прижимать его голову все ниже к точилу.

— Все петушишься? — с издевкой говорил Хук. Он приложил свой крюк к точильному камню, и от него полетели искры. — Но знаешь ли, ведь ты не настоящий Питер Пэн. Ты ведь знаешь это, не так ли? Ты — Питер Бэннинг! Да! Питер Бэннинг, помнишь?

В глазах Питера мелькнула тень сомнения.

— Ты — Питер Бэннинг, — торопливо продолжал говорить Хук. — И все это, мистер Бэннинг, только сон. Это не реально. Все это существует лишь в вашем воображении. Так должно быть, а? Не подсказывает ли вам разум, что все это чепуха? И разве вы не разумный человек? Должно быть, вы просто спите!

Лицо Питера было буквально в нескольких дюймах от точила.

— Когда вы проснетесь, — продолжал издеваться Хук, — вы окажетесь толстым старым Питером Бэннингом, холодным, эгоистичным человеком, который при всяком удобном случае бежит и прячется от своей семьи, жены и детей, который одержим только успехом и деньгами! Вы лгали всем, не так ли? Особенно себе самому. А теперь вы притворяетесь Питером Пэном? Стыдно!

Теперь силы быстро покидали Питера, его способность к сопротивлению улетучилась вместе с последней счастливой мыслью. Слова Хука о том, кем и чем он был в прежней жизни, вдруг стали наступать на него как неизбежная реальность. А действительно, был ли он теперь кем-то, кроме как Питером Бэннингом? Не играл ли он просто в Питера Пэна?

— Позор! — насмехался Хук.

Меч Пэна выпал у Питера из рук. У входа стояли Потерянные Мальчики и беспомощно переглядывались.

Потом вперед выскочил Джек. Он нагнулся к своему отцу так, чтобы Хук не достал его. Его нежное личико было теперь полно решимости.

— Я верю в тебя, папа! — закричал он. — Ты — Пэн.

— И я верю в тебя, папочка, — повторила Мэгги, стоя рядом с ним.

А потом Потерянные Мальчики подхватили эту мысль, повторяя ее с такой убежденностью, что она просто не могла остаться незамеченной. Питер посмотрел на них. Он увидел глубокую веру, отразившуюся в их глазах. Эйс, Лэтчбой, Покетс, Тад Батт, Ту Смолл, Ноу Нэп, Доунт Аск и все остальные повторяли эту фразу снова и снова.

— Я ВЕРЮ В ТЕБЯ. ТЫ — ПЭН!

И неожиданно он и сам поверил — убежденность, которую он слышал в их голосах, дошла наконец до него и превратилась в его собственную уверенность.

Он вскочил на ноги, отбросил Хука, и тот покатился по полу. Пират выронил свой меч, и шок исказил его сухое лицо. Он старался вновь завладеть оружием, но в этот момент Питер схватил пэновский меч и преградил ему дорогу.

Хук побелел и застыл на месте.

Питер колебался, затем осторожно нагнулся, поднял меч Хука и протянул своему врагу вперед рукояткой.

— Будь проклята твоя вечная учтивость! — заорал Хук.

Он снова стал атаковать. Теперь они переместились из кузни на кухню. Хук едва дышал и все время останавливался.

— Питер Пэн, — сказал он, задыхаясь от отчаяния; — Кто ты и что ты?

— Я — юность! Я — радость! — закричал Питер и неистово закукарекал.

Спустя несколько минут они уже оказались на Пиратской площади. Мечи ударились в последний раз, и затем Питер взмыл в воздух и опустился перед крокодильими часами. Джек, Мэгги и Потерянные Мальчики появились следом за ними и окружили соперников.

Но неожиданно раздалось тиканье часов. Тик-так, тик-так. Хук съежился. Джек, Мэгги и Потерянные Мальчики достали часы всевозможных размеров, форм и видов. Все они тикали, звонили и пищали. Все эти звуки слились в какофонию, и Хук заметался в ужасе, не зная куда от нее деться.

Питер преградил ему дорогу:

— Привет! Это — знаменитый капитан Хук? — Он через плечо кинул взгляд на Крокодилову башню. — Боишься старого дохлого крокодила? — И по-мальчишески задиристо он поддразнил Хука, — Тик-так, тик-так, Хук боится старого дохлого крокодила!

Потерянные Мальчики подхватили эти слова:

— Тик-так, тик-так, Хук боится старого дохлого крокодила!

Хук взвился от ярости и сжал челюсти. Он набросился на Питера, но тот встретил его во всеоружии и отбросил прочь.

— Нет, все-таки это не крокодил! — неожиданно закричал Питер. Он понизил голос и произнес, — Я думаю, Джеймс Хук боится времени, убегающего с каждым ударом часов...

Для Хука это было уже слишком. Он с воплем набросился на Питера.

И поединок снова возобновился. Хук и Питер вновь сошлись, размахивая мечами. Хук нападал, как разъяренный бык, но Питер был проворен и неуязвим. Он отвел очередной выпад, а затем так ловко махнул своим мечом, что выбил оружие из рук капитана. Еще один, едва уловимый глазом удар меча, и он смахнул с головы Хука его шляпу и парик, и они полетели в сторону, приземлившись на голову изумленному Ту Смоллу. Безоружный и с обнаженной головой, измученный и повергнутый, Хук упал на колени.

Питер пристав ил свой меч к его горлу.

Хук посмотрел в сторону и увидел свою треуголку и парик на голове Ту Смолла.

— Питер, пощади хотя бы мое достоинство, — взмолился он. — Ты отнял у меня руку. Оставь же мне хоть что-нибудь.

Питер подошел к Ту Смоллу, снял с его головы шляпу и парик, шляпу швырнул в сторону, а парик отдал Хуку. Капитан сжал его в руках, как непослушный ребенок.

Меч Питера снова занял свое место у горла Хука.

— Ты убил Руфио. Ты похитил моих детей. Ты заслуживаешь смерти, Джеймс Хук, — сказал Питер суровым голосом.

Хук глотнул слюну, а затем вызывающе поднял подбородок:

— Тогда убей меня, Питер Пэн! Убей!

Теперь, когда поверженный враг валялся у его ног, глаза Питера горели огнем, а по телу пр обежала пугающая волна веселого возбуждения. Вокруг стояла огромная толпа Потерянных Мальчиков и пиратов. Все затаили дыхание.

Питер отв ел руку.

Хук закрыл глаза:

— Кончай!

Но Питер никак не мог заставить себя сделать это. Ни та его часть, которая была Бэннингом, ни та, которая была Пэном, не могли ударить беспомощного врага — даже такого страшного, как Хук.

Он почувствовал, как ручка Мэгги легла ему на руку.

— Пойдем домой, папочка! — прошептала она. — Пожалуйста! Он просто сбившийся с пути человек, у которого нет мамы.

— Да, пойдем отсюда, пап, — согласился Джек, подходя к ним. — Он больше не причинит нам вреда.

Хук открыл глаза и они наполнились слезами:

— О, будь благословенно, дитя, — промурлыкал он благодарно и водрузил на голову парик. — Очень хорошо, Джек.

Питер опустил свой меч и отшагнул назад, холодно глядя на Хука.

— Хорошо, Хук. Бери свой корабль и проваливай. Я больше не желаю видеть тебя в Неверлэнде. Обещаешь?

Хук сделал глотательное движение, пытаясь справиться с душившим его комом в горле, и нехотя кивнул головой. Питер повернулся, вложил в ножны пэновский меч и взял детей за руки. Потерянные Мальчики закричали, приветствуя их.

Но они не заметили коварного блеска в глазах Хука. Что-то щелкнуло у него в рукаве, и в руке у него оказалась бритва, выскочившая из какого-то тайника.

— Дураки! — закричал он. — Джеймс Хук — это и есть Неверлэнд!

Он вскочил на ноги и рванулся к Питеру. Тот только и смог оттолкнуть от себя детей. В этот момент Хук набросился на него. Он прижал Питера к Крокодиловой башне.

— Ты солгал, Хук, — процедил Питер сквозь зубы, тщетно пытаясь нащупать свой меч. — Ты нарушил свое обещание.

Налитые кровью глаза капитана сверкали бешенством:

— Теперь, что бы дети ни читали про тебя, там будет написано: «Так погиб Питер Пэн!»

И он готов был уже воткнуть в Питера свой коготь.

Но в тот самый момент, когда уже казалось, что все пропало, появилась Тинк. Она отвела готовившийся удар так, что он миновал Питера, и коготь впился в брюхо крокодила. Пыль поднялась столбом, ослепляя Хука. Он всеми силами пытался высвободиться и не мог. Крокодил начал трястись и извиваться. Часы выпали у него из пасти и, чудом миновав Хука, ударились позади него оземь. Башня зашаталась и стала раскачиваться из стороны в сторону. Послышался рев, как будто разбудили призрак. Потерянные Мальчики попятились. Пираты, которые еще оставались на месте, с дикими криками бросились врассыпную. Питер потащил Джека и Мэгги прочь.

Хук колотил руками и ногами, от чего крокодил угрожающе раскачивался. Хук завопил. Наконец ему удалось освободиться, но он окончательно расшатал крепления, поддерживавшие крокодила, и тот начал валиться прямо на Хука. Капитан пытался спастись бегством, но зацепился за часы, валявшиеся на земле, и растянулся. Ужас обуял его. Крокодил падал вниз с широко раскрытой пастью.

Хук обомлел. Крокодил с треском рухнул на землю. И капитан Джеймс Хук одним махом исчез в его глотке.

Когда пыль улеглась, все подошли поближе, заглядывая в пасть крокодила. Один за другим они наклонялись и выпрямлялись с обескураженными, удивленными лицами.

Капитана Хука не было.

— Куда он подевался? — допытывалась Мэгги. Но никто не мог ответить на этот вопрос.

Потом снова раздались крики: «праздничный банкет!», и все стали маршировать вокруг упавшего крокодила, выкрикивая «Нет больше Хука!» и «Ура Пэну!»

Возбужденный Питер возглавил процессию, не зная, что время опять подбирается к нему.

— Пойдем утопим несколько русалок! — предложил Доунт Аск. — Вот будет весело!

— Нет! — сказал Лэтчбой. — Давайте нарисуем на земле круг и заставим львов пересечь его.

— Я хочу испечь торт и накормить им Птицу Никогда! — сказал Ноу Нэп.

— Но сначала мы должны одеться, как пираты, и разграбить корабль! — заявил Эйс.

Все они сбились в кучу, и каждый предлагал что-то свое. Питер тоже начал выкрикивать свои предложения. На мгновение он опять стал ребенком.

Но потом он глянул туда, где стояли Джек и Мэгги, а в воздухе над ними порхала Тинк. И тогда он понял, что его приключения закончились, и пора было возвращаться домой.

Он поднял обе руки, и крики стихли. Потерянные Мальчики уставились на него.

— Я больше не могу оставаться, — сказал он им. — Я сделал то, за чем пришел сюда, и теперь я должен возвращаться.

— Радость слетела с их лиц. — Я должен отправляться домой.

— Но, Питер, твой дом здесь, — настаивал Покетс.

— Да, Питер Пэн принадлежит Неверлэнду, — согласился Тад Батт.

Питер улыбнулся.

— Нет, больше не принадлежит. Видите ли, я уже вырос. И когда вы вырастете, то последуете за мной. Вы можете сохранить в душе маленькую часть своего мальчишества, вы можете запомнить, что это такое. Но назад вы больше не сможете вернуться никогда.

Он повернулся и направился туда, где ожидали его Джек и Мэгги. Он встал перед ними на колени.

— Тинк, осыпь их волшебной пылью, — приказал он. — Маленькое волшебное путешествие. — Он взял их за руки. — Все, что вам надо, — это подумать о чем-нибудь приятном. И тогда вы полетите, как я.

Тинк полукругом облетела их сзади, осыпая волшебной пылью. Блестящая пыль осела на Джеке и Мэгги, которые в это время стояли с закрытыми глазами.

— Мамочка! — сказала Мэгги и улыбнулась.

Джек открыл глаза и посмотрел на Питера:

— Мой отец — Питер Пэн, — прошептал он.

И они полетели, все трое, легкие и невесомые, точно свет, точно перышко в летнем воздухе. Тинк порхала впереди, поблескивая даже в солнечном свете. Внизу стояли Потерянные Мальчики и торжественно смотрели в небо. Несколько человек подняли руки и помахали им в след.

Питер оглянулся назад. Немного поколебавшись, он вложил руку Мэгги в руку Джеку и подозвал Тинк.

— Ты знаешь дорогу домой, Тинк. Возьми Джека и Мэгги. Я вас догоню.

Он посмотрел, как они улетели, а затем опять спустился в толпу Потерянных Мальчиков.

— Не покидай нас, Питер, — умолял Тад Батт. — Оставайся в Неверлэнде.

Он видел смятение в их глазах.

— У меня есть жена и дети, которые нуждаются во мне, — ответил он тихо. — Я принадлежу им.

— Но нам ты тоже нужен, — плача навзрыд, сказал Ту Смолл.

Питер поднял и обнял его.

— Потерянным Мальчикам не нужен никто, — сказал он им. — У вас есть вы сами и Страна Никогда, этого больше чем достаточно.

— Ты снова забудешь нас, — серьезно сказал Эйс.

— Только не теперь, после всего, что здесь произошло, — пообещал Питер. — Больше никогда.

— Но ты же наш вожак, — настаивал Тад Батт.

— Больше нет, — сказал Питер. Он отдал ему меч Пэна. Тад взволнованно вдохнул воздух. — Теперь ты — Пэн. — Он постарался ободряюще улыбнуться. — По крайней мере до тех пор, пока я не вернусь.

— А ты вернешься? — спросил тонким голосом Покетс. Питер посмотрел в его грустное лицо и кивнул головой.

— Когда-нибудь, — прошептал он.

Потом он подходил поочередно к каждому из них: к Лэтчбою, Доунт Аску, Ноу Нэпу, Эйсу, Таду Батту, Покетсу, Ту Смоллу и всем остальным. Он обнимал и пожимал каждому руку. Кто-то плакал. Но это было все, что Питер мог сделать на прощанье.

— Спасибо, — сказал он всем. — Вы помогли мне спасти от Хука моих детей. Вы помогли мне снова стать Питером Пэном. Я никогда не забуду этого.

Потом он взмыл в безоблачное голубое небо. Он поднялся, потом снова опустился, в последний раз пролетев над их головами. Тад Батт поднял меч Пэна, салютуя ему. Эйс заиграл в рог. Доунт Аск, Ноу Нэп и Лэтчбой подняли руки и помахали на прощанье. Ту Смолл плакал.

— Это было великолепно, Питер! — закричал он.

Питер в ответ закукарекал пронзительно и протяжно, затем повернулся к заходящему солнцу и улетел.

Тад Батт быстро обнял Покетса, у них в глазах стояли слезы.

— Я уже скучаю по нему, — прошептал Покетс.

Вдалеке у самого входа в бухту плыла шлюпка. В ней сидел Сми и смотрел на полыхающий «Веселый Роджер».

На мгновение перестав грести, он увидел, как над ним пролетел и исчез вдали Питер Пэн.

— Эй, гляди не улети выше луны, — сказал он и захрюкал.

— Бедный капитан Хук, он всегда ненавидел, когда все заканчивалось хорошо.

Он принял более удобное положение среди тюков с похищенными сокровищами. Три русалки сидели у его ног, улыбаясь ему и играя с золотыми браслетами и серебряными кольцами на руках. Один рыбий хвост пощекотал его подбородок, заставив Сми покраснеть от смущения.

— Эх, хорошо, — вздохнул он, вновь беря в руки весла и начиная грести.

В это время одна русалка нашла оброненное концертино и заиграла на нем. Сми запел.

Итак, мы подходим к заключительной главе нашего повествования, в которой «приводим в порядок» и резюмируем все вышесказанное, как те мамы, которые упорядочивают и приглаживают мысли своих детей, пока они спят. По традиции в этой главе не происходит ничего значительного. Все будоражащие события уже совершились ранее. И теперь наступает время для того, чтобы еще раз спокойно оглянуться на все происшедшее. Это также время для того, чтобы вернуться домой и найти радость в простых житейских удовольствиях, которые завершают любое путешествие. Поэтому, пока некоторые предпочли бы начать чтение новой истории, те, кто понимает истины, которые вдохновили Питера Пэна, захотят побыть еще немного здесь и разделить вместе с семьей Бэннингов радость их встречи.

Питер с детьми летели к дому всю ночь напролет, ведомые мигающим огоньком Тинк. Один или два раза Питер отклонялся от курса, но ровно настолько, чтобы подкрасться сзади к звезде и попробовать задуть ее свет (отдавая дань старинным преданиям). Правда такое занятие означало бы еще большую задержку в пути, а ему этого очень не хотелось. Он держал своих детей за руки и, прижимая к себе, рассказывал им всякие сказки, каких никогда не рассказывал прежде, те истории, которые исчезли из его жизни на много лет, позабытые в самых дальних уголках его взрослой памяти, в которой не было места всякой такой чепухе. Он ласково обнимал и целовал их, как будто боялся, что ему больше никогда не представится такой возможности, а они хохотали, слушая всякую чушь и дивясь всевозможным глупостям. Временами они делились воспоминаниями и говорили о том, где были и что видели и делали, но им хотелось спать, и они зевали под колыбельные ветра, и оттого их воспоминания размывались, а слова разбегались сами по себе, подобно овцам из беспризорного стада.

Ближе к рассвету, когда на разгоравшемся небе уже померкли звезды, а луна упала за горизонт, появился Кенсингтон Гарденс с остроконечными крышами и кирпичными трубами, окутанный клочьями зимнего тумана. Веки у Питера стали такими тяжелыми, что он больше не мог бороться со сном.

Последнее, что он помнил, — это то, как он выпустил руки Джека и Мэгги.

Тени лежали по всей детской комнате на Кенсингтон, 14, наслаиваясь друг на друга черными лоскутками, которые только с приближением утра стали блекнуть. Над пустыми детскими кроватками ровным светом горели два ночника в виде фарфоровых домиков, смело отбрасывая свои маленькие отблески в темноту, выхватывая из нее очертания игрушечных солдатиков, стоявших на страже у камина, лошадки -качалки, которая терпеливо дожидалась своего седока, кукольного домика, где Кен стоял готовый услужить Барби, а также книг и игрушек, которые своими голосами оживляли сны детей.

Мойра спала, сидя в кресле-качалке, стоявшем посреди комнаты. Временами она шевелилась, ее пальцы скользили по халату, а губы шептали имена детей. Она казалась очень одинокой.

Вдруг налетел ветер и распахнул решетчатые окна. Шторы затрепетали так, что фигурки Питера Пэна на них зашевелились, как живые. Целая круговерть листьев ворвалась в комнату. Потом появился Джек. Влетев через открытое окно, он, как перышко, опустился на пол. Мэгги со слипающимися глазами сидела у него на плечах. Они вместе посмотрели на спящую Мойру.

— Кто это? — прошептал наконец Джек, хлопая сонными глазами.

— Это мама, — ответила, зевнув, Мэгги.

— Да? — Джек внимательно изучал спящую женщину, черты ее лица, согнутые руки, поцелуи, спрятанные в уголках ее рта.

— Она похожа на ангела, — вздохнула Мэгги. — Давай не будем будить ее, Джек. Пусть она проснется, а мы уже будем здесь.

Они прошли на цыпочках через всю спальню и тихонько забрались под одеяла. То ли от их движения по доскам пола, то ли от самого их присутствия Мойра почти сразу проснулась. Она поморгала, смахнула листок, упавший ей на плечо и взглянула на распахнутое окно, уверенная, что это ветер развевает занавески. Потом она встала и закрыла окно на задвижку.

Когда она повернулась, то увидела в кроватях два бугорка (она была уверена, что это была игра теней). Впечатление было такое, будто дети вернулись. Она посмотрела с грустью и тоской. Какое-то мгновение она не могла двигаться, как будто боясь разрушить эту иллюзию.

Потом открылась дверь, и появилась Уэнди в халате и тапочках. Она медленно, осторожно вошла в комнату, опираясь на трость.

— Дитятко? — прошептала она Мойре. — Ты всю ночь не спала?

Мойра улыбнулась и покачала головой.

— Я так часто вижу их во сне, вот так, два свертка на кроватях, что когда просыпаюсь, думаю, что они и на самом деле здесь...

Но Уэнди не слушала ее. Она широко открытыми глазами смотрела на бугорки в кроватях. Мойра повернулась, нахмурив свое очаровательное личико, и осторожно потянулась рукой к одному из них.

Вдруг из-под одеяла выскочил Джек.

— Мама! — закричал он. Он сказал бы и больше, если бы у него в горле не застряло что-то, перекрыв путь словам.

Мэгги тоже откинула одеяло.

— Мамочка, — позвала она, и Мойра села на пол.

Дети выпрыгнули из своих кроватей и подбежали к ней. Она обняла Джека и прижала его к себе с такой силой, что ему показалось, будто он развалится на две части. Она обхватила и Мэгги. Слезы катились по ее лицу. Она, плача, обнимала и целовала их.

— Ах, вы мои детишки, мои детишки, — приговаривала она.

— Мам, — сказал Джек, нарушая идиллию и боясь говорить все до конца. — Там были всякие пираты, они посадили нас в сеть и...

— Но папа спас нас, — вмешалась Мэгги. — А потом мы улетели! Прабабушка, мы...

Но Уэнди понимающе засмеялась и не дала Мойре произнести слова сомнения, которые готовы были сорваться с ее губ.

— Пираты? — повторила она. — И вы тоже летали? Как здорово, деточка. Великолепно, это напомнило мне те дни, когда мы летали с Питером.

И она снова обняла их вместе с Мойрой.

А в это время утренние лучи уже разливались по крышам домов, образуя перламутровые потоки в воздухе и солнечные зайчики на земле. Питер Бэннинг лежал, распростершись в сугробе. Он спал, дыша ровно и медленно. Его руки и ноги лежали так, как он никогда бы не смог положить их, бодрствуя.

ТИНК, ТИНК, ТИНК — доносилось откуда-то совсем рядом.

Он поморгал и проснулся, резко сев. Он ничего не понимал: где он находится и что здесь делает.

— Джек, Мэгги, мы должны лететь... — начал он бормотать что-то бессвязное и умолк, не договорив.

Он глубоко вздохнул и огляделся. Он сидел в заснеженном парке. Ярдах в пятидесяти от него змейкой извивалась речка. Ранний утренний туман, словно дым, поднимался над ней. Прямо над его головой возвышались, точно часовые, деревья твердых пород. Теперь, зимой, они стояли без листьев. Воздух был прозрачен и чист, он бодрил и был наполнен утренними ароматами.

— И как тебе это замечательное утречко, Питер Пэн? — спросил знакомый голос. — Напроказничал, да?

Питер в шоке обернулся и увидел Сми, стоявшего не дальше дюжины ярдов от него. Он держал руки на поясе и через плечо его была перекинута сумка. Если бы это был не Сми, можно было бы подумать, что это — мусорщик. И самое интересное, что он обращался совсем не к Питеру, а к статуе. Эта скульптура была воздвигнута в парке около Змеиной Речки писателем Дж. М. Бэрри в 1912 году. Это был памятник Питеру Пэну, который изображал мальчика, стоявшего, немного согнувшись, как будто готового к новому приключению. Он играл на своей пэновской волынке, — этот мальчуган, навсегда отказавшийся вырасти.

Питер встал на ноги, выбрался из сугроба и направился к статуе. Мусорщик закончил собирать разбросанные бумажки. Именно их-то он и имел в виду, говоря о проказах статуи, и ушел. Питер подошел к постаменту и остановился.

Он весь задрожал, когда воспоминания нахлынули на него.

СТРАНА НИКОГДА. ХУК. МЭГГИ И ДЖЕК.

Крошечная фигурка появилась на плече у статуи. Она была изящной и воздушной в мягких лучах утреннего солнца и помахивала прозрачными крылышками.

Питер заморгал:

— Тинк?

Она улыбнулась.

— Говори, Питер. Говори и думай об этом.

Питер улыбнулся в ответ.

— Я верю в фей.

Тинк вся засветилась изнутри, словно в ней зажгли яркую лампочку. Ее лицо сияло.

— Ты знаешь это место между сном и явью? То место, где ты все еще помнишь сны? Именно там я и живу. И там я всегда буду любить тебя, Питер Пэн. Там я всегда буду ждать твоего возвращения.

А потом луч солнечного света упал на плечо статуи Пэна как раз там, где стояла Тинк, и она исчезла.

Питер прищурился и поискал ее глазами. Потом рукой прикрыл глаза от солнца и шагнул вперед. Но ее не было. Да и сами воспоминания о ней стали растворяться в нем. Чуть поодаль на дорожке мусорщик поднял пару пустых бутылок, бездумно брошенных здесь кем-то прошлым вечером.

Они стукались друг о друга в его руках: ТИНК-ТИНК-ТИНК.

— Тинк? — сказал Питер в последний раз, и та, к которой это относилось, исчезла в тайниках его памяти, как в ящике бюро, чтобы, когда потребуется, обнаружиться вновь.

Нежданное веселье овладело им. Он был дома!

— Джек! Мэгги! — закричал он возбужденно. Он огляделся вокруг. Они были вместе с ним, когда вернулись из... Он нахмурился. Откуда же? А, неважно. Но они были целы и невредимы. Он был уверен в этом, а это было главное.

— Мойра! Я дома! — закричал он.

Он побежал по парковой дорожке. Пробегая мимо мусорщика и других людей, он весело здоровался со всеми, бросая на ходу приветствия и пожелания всего самого лучшего.

Казалось, ему потребовалось всего несколько секунд, чтобы добраться до номера 14 по Кенсингтон Гарденс со стороны двора. Он посчитал ниже своего достоинства войти через главные ворота, и, вспрыгнув на стену террасы, стал танцевать по ней, подскакивая и балансируя, как эквилибрист. В конце концов он спрыгнул вниз и поспешил к парадной двери.

Она была заперта.

Он протянул руку к медному молоточку и остановился.

Нет, только не сегодня.

Весело мурлыкая и напевая про себя что -то, он обогнул дом и перепрыгнул через другой забор. Он был почти под окнами детской, когда услышал телефонный звонок. Он посмотрел вокруг, стараясь уловить, откуда исходит звук, и понял, что стоит на том самом месте. Он встал на колени, раскопал снег и свежую землю и вытащил свой переносной телефон. Он дал ему прозвонить еще раз и включил.

— Здравствуйте, Питер Бэннинг на проводе, — поприветствовал он. — Я сейчас не в доме, а на улице, специально, чтобы спастись от вашего звонка. Пожалуйста, только без предисловий, говорите лучше прямо сейчас, и я сделаю это, когда смогу. Приятных вам мыслей!

Он бросил телефон назад в ямку и присыпал его землей.

Питер стал взбираться по дренажной трубе. Он лез вверх, перехватывая руками, лицо его покраснело от напряжения, но было полно удовольствия. Еще четыре дня назад, до своего путешествия, он не мог бы даже и мечтать об этом. Но теперь все изменилось в жизни Питера Бэннинга.

Он добрался до окна детской комнаты и попытался открыть его. Заперто. Он попробовал еще раз. Нет, никак. Он приложил лицо к стеклу и заглянул внутрь.

Там сидела Уэнди и обнимала Мойру, Джека и Мэгги. Внутри у Питера что-то оборвалось. Он вдруг вспомнил о другом времени, которое давно прошло. То, что он увидел, вдруг разбудило в нем какие-то смутные воспоминания. Он не мог пробраться вовнутрь, к ним! Он опять был заперт, только теперь снаружи! От его дыхания оконные стекла запотели. Он висел на балконных перилах и всерьез боялся, что снова опоздал...

Тогда он стал колотить в стекло, совершенно не заботясь о последствиях. Он отчаянно хотел быть внутри.

— Я дома! — кричал он. — Я вернулся! Пожалуйста, пустите меня.

Они, конечно же, услышали его, и Джек быстро подбежал к окну. В его нежном личике было какое-то озорное выражение (подозрительно похожее на выражение лица Питера). Он улыбался, и слезы стали наворачиваться ему на глаза.

— Извините, — сказал он. — У вас назначена встреча?

Питер улыбнулся в ответ:

— Да, с вами, маленький пират, на всю оставшуюся жизнь.

Джек отодвинул задвижку и широко распахнул окно. Питер вошел внутрь и встал перед ним. Они молча смотрели друг на друга.

Потом Питер прошептал:

— Что я тебе говорил насчет этого окна? — Он схватил Джека и обнял его. — Никогда не закрывай его! Держи его всегда открытым!

Он закружил Джека, держа его на вытянутых руках. Оба они кричали и смеялись.

Мэгги вскочила на кровать:

— Папа, и меня покружи! Покружи меня тоже!

Питер схватил ее и закружил на месте.

— Твое желание — для меня закон, принцесса!

Потом он отпустил их обоих, подхватил испуганную Мойру и тоже закружился с нею, отрывая ее от пола, как будто она была ребенком. Его лицо светилось от счастья. Она пыталась зацепиться за него и пронзительно кричала. И когда он наконец опустил ее на землю, она обхватила его руками и прижалась к нему.

— Питер, о, Питер, — облегченно вздохнула она. — Где ты пропадал?

Но Питер вдруг заметил Тутлса, заглядывавшего в угол комнаты из-за двери. Он оставил Мойру и подошел к старику. Тутлс смущенно улыбнулся и пошел было вон из комнаты.

— Нет, — тихо сказал Питер и обнял его, увлекая за собой в комнату к остальным.

— Здравствуй, Питер, — неуверенно поприветствовал его Тутлс. — Я опять пропустил что-то интересное, да?

Питер покачал головой и ответил улыбкой. Потом он вдруг что-то вспомнил. Он полез за пазуху и достал оттуда мешочек, который отдал ему Тад Батт. Он развязал веревочку и высыпал Тутлсу прямо в трясущиеся руки стеклянные шарики.

— Я думаю, это ваше, — прошептал он.

Глаза Тутлса расширились от удивления. Слезы потекли по его щекам, когда он повернулся к Уэнди.

— Смотри, Уэнди. Видишь? Я опять нашел их. Значит, я не потерял свои шарики.

Уэнди подошла к нему и обняла его, гладя одной рукой по редким растрепанным волосам. Тутлс взял шарики и подошел к окну, чтобы получше рассмотреть их при солнечном свете. Он бормотал что-то и думал о чем-то своем, приятном. Через минуту, к удивлению всех, он оторвался от пола и стал подниматься. На дне мешочка он обнаружил остатки волшебной пыли и посыпал их себе на голову. Подхваченный своими счастливыми мыслями, он смело вылетел в окно, сказав на прощание: «До свидания! До свидания!» И исчез из виду.

Уэнди подошла к Питеру и взяла его руку в свои:

— Здравствуй, мальчик.

Питер глотнул:

— Здравствуй, Уэнди.

— Почему ты плачешь, мальчик?

Он улыбнулся.

— Я просто счастлив... быть дома.

Уэнди приблизилась к нему и обняла. Когда она прижалась к нему, то снова вспомнила о всех тех годах, когда они улетали с Питером Пэном в Неверлэнд, скитались по острову пиратов, индейцев и русалок, жили под Деревом Никогда и рассказывали сказки Потерянным Мальчикам, когда они были частью детских снов и были совершенно свободны от всех забот и тягот взрослой жизни. В этот момент она захотела вернуться туда. И если бы она могла, она непременно сделала бы это.

— Питер, — прошептала она. — А как же твои приключения? Ты будешь скучать без них?

Он покачал головой и ответил:

— Жизнь — это ужасно большое приключение.

И когда он произнес это, последняя ночная звезда — если это была действительно звезда — померкла и исчезла.

Э. С. X. СМИТ

ЛАБИРИНТ

А. С. Н. Smith «LABYRINTH»

Based on the screenplay by Terry Jones and conceptual design by Brian Froud

Перевод с английского — Л. Клюкина

«ЛАБИРИНТ»

Роман Э. С. Х.СМИТА по сценарию Терри Джонса и идее Брайана Фрауда.

Никто из простых смертных не мог заметить эту сову — белую при лунном свете и черную на фоне звездного неба. Никто не мог услышать, как она плывет поверху на своих мягких бесшумных крыльях. Но Седая Сова видела и слышала все.

Вот она уселась на дереве, вцепившись кривыми когтями в толстую ветку, и уставилась на девушку, которая стояла внизу на поляне. Ветер

стонал и раскачивал ветки, низкие

облака стремительно проносились по вечернему небу. От ветра волосы у девушки вздымались кверху. Сова неотрывно следила за ней, выпучив свои темные круглые глазища.

А девушка в это время медленно двигалась к середине поляны, где поблескивал пруд. Девушка была задумчива и сосредоточенна. Каждый неспешный шаг приближал ее к желанной цели. Она раскрыла руки и держала их перед собой. Вновь зашептались деревья, потревоженные ветром. Ветер

раздул полы мантии, накинутой на стройную фигуру девушки, и разметал волосы по ее лицу. Глаза у нее были широко раскрыты. Она заговорила.

— Верните мне ребенка, — произнесла Сара тихим, но твердым голосом, в котором звучало мужество, подобающее данной просьбе.

Девушка остановилась и, стоя все так же с протянуты -ми вперед руками, повторяла:

— Верните мне ребенка... Я прошла через ужасы, опасности и бесконечные трудности, пока не нашла дороги сюда, к вашему замку в Гоблин-Сити. И я сделала это все ради того, чтобы забрать ребенка, которого вы у меня украли.

Она закусила губу и продолжила:

— И знайте, моя воля не слабее вашей... А мое королевство такое же могучее...

Девушка плотно сомкнула глаза. Грянул гром. Мигнула седая сова.

— Моя воля не слабее вашей... — Теперь Сара повторяла эти слова еще тверже, чем в первый раз, — а мое королевство такое же могучее...

Она нахмурилась и опустила плечи.

— Проклятие! — пробормотала она, залезая руками под мантию, и вытащила оттуда книгу.

На обложке золотыми буквами было выведено название «Лабиринт». Держа книгу перед собой, девушка стала вслух читать из нее. В сумерках она с трудом разбирала слова: «У вас нет надо мной власти...».

Она прервала чтение, потому что снова грянул гром — на этот раз ближе, и она вздрогнула. А еще заволновалась ее собака, огромный лохматый пастуший пес. Он и не думал усаживаться у пруда, как приказала ему хозяйка, а твердо решил, что пора идти домой, о чем и сообщил об этом коротким резким лаем.

Сара обмотала вокруг себя мантию, но от этого ей почти не стало теплее. Ведь мантия была просто-напросто старой занавеской, которую девушка прикрепила дешевенькой брошью к вороту платья.

Сара не обратила внимания на сигнал, который подал Мерлин, ее пастуший пес, — она была вся поглощена заучиванием своей речи из книги:

— У Вас нет надо мной власти, — прошептала Сара и, снова закрыв глаза, повторила эту фразу еще несколько раз.

Часы в парковой беседке пробили семь раз. Их удары проникли в сознание девушки и вернули ее на землю. Она уставилась на Мерлина.

— Ой, не может быть, — сказала она. — Не верю: уже семь часов, как это так?

Мерлин поднялся на лапы и отряхнулся, чуя что самые интересные дела еще впереди. Сара повернулась и побежала назад. Пес последовал за хозяйкой. Грозовые облака настигли их обоих и обрушили на них тяжелые капли дождя.

Все это видела Седая Сова. Когда Сара и Мерлин выбегали из парка, она преспокойно сидела на дереве и совсем не спешила за ними. Пришел ее час. Она знала, ЧТО ей хочется.

Ведь совы появляются в этом мире, уже имея ответы на все свои вопросы.

Сара спешила по улице, с обеих сторон которой стояли особнячки, окруженные изгородями так же, как Сарин дом.

Девушка бормотала себе под нос:

— Это не честно, не честно.

А к тому времени; когда Сара приблизилась к своему дому, она могла лишь тяжело дышать. Да и Мерлин, не отстававший от нее ни на шаг на своих лохматых лапах, уже начал хрипеть. Странное дело: у его хозяйки, которая обычно двигалась плавно и сонно, появилась привычка по вечерам нестись из парка домой галопом. Может, во всем виновата сова? Мерлин не был в этом уверен. Но что он знал точно, это то, что ему не нравится Седая Сова.

— Это не честно, — Сара была близка к тому, чтобы разреветься.

Мир по большому счету был не справедлив, но особенно несправедливой и жестокой была ее мачеха. Вон она стоит — в дверях дома, разодетая как пугало. На ней темно-синее вечернее платье и меховая пелеринка, нарочно распахнутая, чтобы оставался открытым большой вырез спереди; ужасно безвкусная цепочка, мерцающая на груди, — а грудь-то вся в веснушках! И знаете, что делает эта женщина?.. Смотрит на часы. Да не просто смотрит, а прямо впилась в них глазами: она хочет, чтобы Сара обязательно почувствовала себя виновной еще до того, как ее вновь отругают.

А Сара уже на садовой дорожке, ведущей к дому, услыхала, как в доме ревет Тоби, ее крохотный братик. На самом деле он приходился ей братом лишь наполовину, но Сара не обращала на это внимание. Даже тогда, когда ее школьная подруга Алиса спросила: «А где же его вторая половина?» — и Сара не знала, что ей ответить. Но ведь одной половиной не обойтись. Это как-то нехорошо. И к тому же неправильно.

Иногда ей хотелось изо всех сил защитить Тоби, хотелось самой одеть его и поносить на руках. Хотелось взять и унести его отсюда насовсем. Туда, где лучше, где мир добрее — возможно, на какой-нибудь необитаемый остров.

Но в другие минуты, а такое случилось однажды, она ненавидела Тоби, за которым ухаживало вдвое больше родителей, чем за ней. И когда Сара почувствовала, что ненавидит его, она испугалась. Испугалась, что может его обидеть. Она стала думать об этом и рассуждала так: наверно, я не совсем нормальная, если хотела обидеть человека, которого безумно люблю. А может быть, все не так: может, противоестественно любить человека, которого ты ненавидишь? Ей захотелось найти друга, который разрешил бы эту задачу и объяснил ей это. Но пока такого друга не было. Школьные приятели будут считать ее ведьмой, если она лишь заикнется им, что хочет наказать Тоби. Об отце и говорить нечего. Он испугается больше Сары, если узнает про это желание. Поэтому она тщательно скрывала свои мысли, которые донимали ее.

Сара остановилась перед мачехой и нарочно высоко подняла голову.

— Извините, — произнесла она скучным голосом.

Так, чтобы было понятно: она ни в чем не виновата и нет ни малейшей причины «делать соответствующие выводы» из того, что произошло.

— Ладно, — сказала мачеха, — нечего там стоять на дожде. Заходи!

Она отошла чуть в сторону, чтобы падчерица могла войти в дом, и снова взглянула на свои часики.

Сара взяла себе за правило никогда не дотрагиваться до мачехи, даже не позволяла себе слегка задевать ее одежду. Поэтому она буквально протиснулась в открытую дверь, почти касаясь дверного косяка. Мерлин хотел было пройти за Сарой в дом, однако мачеха сказала:

— Собаке тут нечего делать.

— Но ведь льет как из ведра.

Мачеха погрозила пальцем Мерлину.

— Ну-ка, ты, в гараж, — скомандовала она. — Живо!

Мерлин понурил голову и мелко затрусил к гаражу, обходя дом сбоку. Сара смотрела, как он уходил, и кусала губу. «Ну почему, — думала она в миллионный раз, — мачеха устраивает это представление всякий раз, когда они сами вдвоем с моим отцом собираются вечером улизнуть из дома? Ну просто цирк! » Это стало одним из любимых выражений Сары, с тех пор, как она впервые услышала его от Джереми, постоянного партнера ее матери по сцене. Ведь мать Сары была известной артисткой. А Джереми произнес эти слова во время репетиции пьесы, когда хотел поругать одного из актеров за то, что слова из него вылезают как из «драной сумки, доверху набитой штампами». Сара вспомнила: слово «штампы» Джереми произнес по-французски, чем напугал ее, потому что она не сразу поняла значение этого слова.

И теперь она подумала: ну почему ее мачеха не может как-то по-своему сыграть свою роль? Саре страшно нравились рассказы Джереми о событиях из жизни разных актеров. Она и сама твердо решила стать актрисой, чтобы всю жизнь можно было рассказывать о других что-нибудь интересное. А Сарин отец служил в конторе и вообще резко говорил о людях. Но уж если он и говорил о них, то слушать его было тоскливо...

Мачеха затворила входную дверь, снова взглянула на часы и, сделав глубокий вдох, и начала одну из своих штампованных речей:

— Сара, ты опоздала на час...

Сара открыла было рот, чтобы возразить, но мачеха тут же прервала ее, произнеся с легкой улыбкой, но без намека на юмор:

— Пожалуйста, Сара, позволь мне закончить. Мы с твоим отцом уходим из дома очень редко...

— Вы уходите каждый выходной, — быстро перебила ее Сара.

Мачеха не обратила на эти слова никакого внимания и продолжила свою тираду:

— ... и я прошу тебя посидеть с ребенком, только если это не нарушает твои планы.

— Откуда вы знаете мои планы?..

Сара наполовину отвернулась от мачехи, чтобы не льстить ей своим вниманием, и занялась своими делами. Она поставила книжку на полку в прихожей, отстегнула брошку и перекинула мантию через руку.

— Вы не знаете, какие у меня планы. Ведь вы меня никогда не спрашиваете об этом.

Она мельком взглянула на свое отражение в зеркале, стоящем в прихожей, чтобы проверить себя. Взгляд ее должен быть холодным и ядовитым, но... не чрезмерно. Одета она, вроде, вполне симпатично: рубашка кремового цвета с длинными рукавами, поверх рубашки свободно накинут парчовый жилет и завершают наряд голубые джинсы с кожаным ремнем. Сара еще дальше отошла от мачехи, чтобы проверить, как сидит на ней рубашка от груди до пояса. И решила, что надо заправить ее под ремень чуть поглубже.

Мачеха с суровым выражением следила за падчерицей.

— Я надеюсь, ты бы сказала мне, если у тебя должно было состояться свидание. Мне было бы приятно, если у тебя было свидание. Девушка в пятнадцать лет ДОЛЖНА ходить на свидания.

«Как бы не так, — думала Сара, — если бы у меня на самом деле было свидание, ты была бы последней, кому я о нем рассказала бы. Ну просто цирк, как ты смотришь на жизнь».

Она мрачно усмехнулась про себя.

«Конечно, — подумала она, — может, у меня и будет свидание, может, мне этого хочется, но тебе оно СОВСЕМ не понравится — ни капельки, когда ты узнаешь, кто приглашает меня на свидание. Думаю, вряд ли ты его увидишь. И все, что тебе потом станет известно о моем свидании, это стук входной двери, закрывшейся за мной. И тогда ты прилипнешь к окну — как всегда, когда я ухожу, — и просунешь свой нос между этими страшненькими занавесками со взбитыми кружевами, и увидишь дразнящие огни серебристого лимузина, исчезающего за углом. А потом ты сможешь увидеть картинки в красивых журналах, где мы с ним сфотографированы вдвоем на Бермудах, в Сан-Тропезе, Бенаресе. И ты уже ничего не сможешь с этим поделать, не сможешь приставать ко мне со своими "пора в постель", "пора за уроки", "пора за дела" и "выдавливай зубную пасту только с конца тюбика". О, мачеха, сможешь ли ты извиниться, да и смогу ли я тебя простить, когда в журнале "Вог" ты прочитаешь, что в Голливуде нам предлагают обалденную сумму за...».

Отец Сары по внутренней лестнице спустился в прихожую. На руках он держал Тоби. Малыш был одет в костюмчик с красно-белыми полосками. Отец похлопывал его по спине.

— Ой, Сара, — мягко произнес он, — наконец-то ты дома. А мы уже волновались за тебя.

— Ой, оставьте меня в покое!

Сара почувствовала, что она вот-вот расплачется. И чтобы не слушать их нотаций, побежала наверх. Они всегда такие правильные, эти взрослые, такие рассудительные — особенно ее отец, который натерпелся от нее столько страданий и всегда мягок с ней. Который абсолютно уверен, что с женой они всегда и во всем правы, и что это только дело времени — оно придет, и Сара тогда сама поймет: она должна поступать так, как ИМ хочется. Интересно, почему ее отец всегда становится на сторону этой женщины, всегда с ней соглашается? Мама Сары никогда себя так не вела. У нее на лице никогда не было выражения страдающей покорности. Она была такой женщиной, которая могла в течение одной минуты и заорать на тебя и рассмеяться, и крепко прижать к себе и нашлепать. Когда они с дочкой ссорились, она взрывалась как бочка с порохом. А через пять минут ссора уже забывалась.

Тем временем мачеха уселась в холле, не снимая с себя полушубка. Измученным голосом она произнесла:

— Не знаю, ЧТО мы будем делать дальше. Она относится ко мне, как к злой мачехе из детской сказки, чтобы я ей ни говорила. Я уже все испробовала, Роберт.

— Та-ак... — задумчиво сказал отец, похлопывая Тоби. — Трудно в этом возрасте заменить ребенку мать. И вообще, я думаю, это трудно в любом возрасте.

— Ты всегда мне это говоришь. Ну конечно, ты прав. А вдруг она никогда не изменится?

Снова грянул гром, и по окнам заколотил дождь.

Сара была в своей комнате. Это единственное место на земле, где она чувствовала себя в безопасности. Она взяла за правило каждый день осматривать свою комнату, проверяя, все ли в ней находится на положенном месте. Хотя мачеха и редко заглядывала к ней — принести отутюженную одежду или дать Саре какое-нибудь задание, — все-таки лучше самой убедиться, что в комнате полный порядок. Мачехе вполне могло взбрести в голову вытереть в комнате пыль, хотя Сара была уверена, что у нее всегда чисто. А уж если мачеха возьмется за уборку, то начнет вещи переставлять с места на место и не поставит их потом так, как они стояли прежде. Поэтому важно не допускать этого раздражающего беспорядка.

Все книги должны быть расставлены по авторам в алфавитном порядке, а книги каждого автора располагаться в порядке их приобретения. Остальные полки были заняты куклами и игрушками. Они тоже были разложены по родственным признакам, которые были известны одной лишь хозяйке.

Занавески должны были висеть так, чтобы оба тополя казались стоящими симметрично и в одну линеечку, когда Сара смотрела в окно, лежа на кровати. Корзинка для бумаги должна стоять на полу строго на конце одной определенной паркетины. И если бы в комнате оказалось что-то не на месте, это могло бы обернуться весьма неприятными последствиями. Стоит только раз допустить беспорядок — и комната навсегда перестает быть тебе близкой.

Люди рассказывали, как тяжко пережить хозяевам ограбление дома, и Сара понимала, ЧТО они должны при этом чувствовать. И поэтому женщина, которая приходила три раза в неделю к ним в дом делать уборку, знала, что ей незачем заходить в эту комнату. Сара сама здесь наводила порядок. Она научилась обращаться с электрическими розетками, закручивать шурупы, вешать картинки на стену. Так что и отцу незачем было заходить в эту комнату, разве что поговорить с дочерью.

Теперь Сара стояла посередине своей комнаты. Глаза у нее покраснели от слез, она сопела и покусывала губу. Она подошла к туалетному столику и внимательно посмотрела на фотографию в рамке. Оттуда на нее пристально глядели ее отец, мать и она сама — когда ей было десять лет. Родители улыбались, как улыбаются уверенные в себе люди. Она подумала, что тогда малость перестаралась и на фотографии вышла чересчур ухмыляющейся.

Вот и вся ее комната. Сара обвела ее взглядом: фотографии и афиши, на которых мама изображена в разных костюмах и в разных ролях. Вырезки из журнала «Вэрайети», приклеенные липкой лентой к зеркалу туалетного столика. В них расхваливали спектакли, в которых играла мама, или сообщали о предстоящих постановках с ее участием. Над столом возле кровати висела реклама спектакля с последней маминой ролью. Там на фотографии она была рядом со своим постоянным партнером Джереми: щека к щеке, их руки переплетены, на лицах широкие открытые улыбки. Фотография получилась замечательная. Мама выглядела просто неотразимой. И партнер у нее здесь вышел здорово: весь из себя красивый, светловолосый, с золотой цепочкой на шее. Под фотографией стояли слова одного из театральных критиков: «Я редко ощущал, чтобы столько душевного тепла согревало публику».

На этом рекламном плакате огромными светящимися буквами было написано от руки: «Дорогой Сарочке на память от любящей мамы». И добавлено другой рукой: «Саре с наилучшими пожеланиями. Джереми».

Вокруг рекламного плаката было много разных вырезок из газет и журналов. Они все располагались в хронологическом порядке. На них можно было увидеть, как две театральные звезды вместе обедают в ресторанах, как они выпивают на банкетах и вечеринках, как смеются сидя в маленькой лодке. И везде вместе. Все подписи к статьям и картинкам были на одну тему: «Любовная история на сцене и в жизни».

Еще не успокоившись как следует, Сара подошла к маленькому ночному столику, стоящему у кровати, и взяла в руки музыкальную шкатулку. Мама подарила ее на день рождения, когда Саре исполнилось пятнадцать лет. Воспоминание об этом великолепном дне никак не стиралось из памяти. Утром за ней пришло такси. Но вместо того, чтобы отвезти ее к маме, оно доставило ее в порт, где Сару ждали мама и Джереми. Они сидели в его старом черном «Мерседесе». И тогда втроем они отправились на машине за город. И завтракали возле открытого бассейна в каком-то клубе, в котором состоял Джереми. И официанты говорили там по-французски, а позднее Джереми залез в бассейн и дурачился там, притворяясь, что тонет. У него это так здорово получилось, что какой -то пожилой мужчина зазвонил в колокол, подавая сигнал тревоги. А на обратном пути в город они без конца смешили друг друга. На квартире у матери Сара получила от Джереми подарок — вечернее бледно-голубое платье. Она надела его и в тот же вечер пошла с ними в театр на новый мюзикл, а потом был ужин в полуосвещенном ресторанном зале.

Джереми издевательски насмехался над всеми участниками мюзикла. А мама делала вид, что пытается опровергнуть его неприличную болтовню, но это привело к тому, что Сара и Джереми захохотали так, что уже не в силах были остановиться. Вскоре у всех троих выступили от смеха слезы. Потом Джереми танцевал с Сарой, он улыбался, глядя на нее. Но фотовспышки его раздражали. Это означало, что завтра утром их фото поместят в колонках сплетен все газеты и журналы. Обратно домой он вел машину очень быстро. Он сказал, ухмыляясь, что это нужно ему для того, чтобы сбросить с «хвоста» всех фотографов. Возле дома Сары они пожелали друг другу спокойной ночи, а мама передала ей небольшой сверток, упакованный в серебристую бумагу и обвязанный голубой ленточкой. Сара поднялась к себе в комнату и развязала сверток. В нем была музыкальная шкатулка.

Когда она ее открыла, оттуда раздалась мелодия «Гринс-ливз», появилась маленькая танцовщица в розовом платье с оборочками и начала кружиться, выделывая пируэты. Сара завороженно смотрела на нее, пока действие постепенно не замедлилось и не остановилось. Затем она закрыла шкатулку и тихонько продекламировала кусочек стихотворения, которое когда-то в школе учили на уроке английского языка:

«О, тело, подвластное танцу; о, сияющий взор.

Разве можно из танца понять твою душу, танцор?»

Учить стихи наизусть было для нее ерундовым занятием. И всякий раз, когда она открывала свою музыкальную шкатулку, эти строки сами собой приходили ей в голову. На самом деле это было доказательством того, что запомнить стихи легче, чем забыть их. Почему ж тогда она никак не может выучить свою роль из «Лабиринта»? А потому, что это всего лишь игра, в которую она играет. И никто не ждет, чтоб она произнесла эти слова. Нет никого кроме Мерлина, кто мог бы оценить, как она играет свою роль... Сара нахмурилась. Ну как можно надеяться хоть когда-нибудь выйти на сцену, если не можешь запомнить даже маленького кусочка роли?

Она попробовала произнести текст еще раз сначала: «Через ужасные опасности и бесконечные трудности я нашла дорогу сюда, в этот замок возле Гоблин-Сити, чтобы забрать ребенка, которого Вы украли... »

Она сделала паузу и посмотрела на изображение мамы, где та была в объятиях Джереми. Сара подумала: «Надо со всех сторон подготовиться к делу, и тогда это поможет овладеть ролью». Она вспомнила, как мама рассказывала: «Если хочешь войти в образ, обязательно нужны подпорки. Правильно выбранный костюм, косметика, парики — это все намного важнее для артиста, чем для зрителя. Эти подпорки помогают артисту на время уйти от самого себя и, как говорил Джереми, "отыскать свой путь к овладению ролью". А после каждого представления ты все это сбрасываешь с себя и вновь становишься чистым листом бумаги. Чтобы можно было каждый день начинать по-новому. И снова прожить на сцене придуманную жизнью».

Сара вынула губную помаду из ящика туалетного столика. Провела помадой по губам и сомкнула их, как делала мама. Вплотную приблизилась к зеркалу, посмотрела на лицо и наложила еще немного помады по краям губ.

Раздался стук в дверь и голос отца снаружи:

— Сара? Можно мне поговорить с тобой?

Не отрывая взгляда от зеркала, она произнесла:

— Нам не о чем говорить.

Она замерла в ожидании. Отец не войдет в комнату до тех пор, пока она не пригласит его. Она представила себе, как он стоит там за дверью, недовольный, и потирает лоб, мучительно соображая, ЧТО и КАК ему следует дальше сказать: с одной стороны, это должно звучать решительно, потому что он обращается к женщине, но, с другой стороны, это надо сделать по-дружески, ведь он говорит с дочерью и хочет ее в чем-то убедить.

— Тебе надо спешить, — сказала Сара, — если хочешь успеть на спектакль.

— Тоби уже поужинал, — услышала она голос отца, — и теперь в постели. Было бы хорошо, если бы ты убедилась, что он заснул и у него все в порядке. Мы вернемся очень поздно.

Вновь наступила пауза, а затем послышались звуки удаляющихся шагов. Шаги были замедлены ровно настолько, сколько требовалось, чтобы выразить ими смесь огорчения и покорности. «Он сделал все, что можно было от него ожидать», — подумала Сара.

Она отошла от зеркала и с укором уставилась на прикрытую дверь.

— Можно подумать, что ты и впрямь хотел поговорить со мной? — чуть слышно проговорила она. — Едва не вышиб дверь.

А ведь было время, когда отец не уходил от нее не поцеловав на прощание. Она опять усиленно зашмыгала носом, чтоб из него не потекло. Да, изменились порядки в этом доме.

Сара положила помаду в карман и вытерла губы салфеткой. Когда она подошла к корзине для бумаг, чтобы выбросить салфетку, она заметила какое-то изменение в комнате. Вернее, она уловила в ней отсутствие чего -то. В комнате не было Ланцелота.

Сара быстро-быстро перерыла на полке с игрушками, куклами и всякой там ерундой: обезьянками, собаками, клоунами, солдатиками, хотя заранее знала, что это бесполезно. Если б ее любимый медвежонок был там, он был бы на месте. А его не было. Значит, порядок в комнате нарушен. Щеки Сары вспыхнули огнем.

«Кто-то был в моей комнате, — подумала она. — Я ненавижу ее».

В это время от ворот их дома отъезжало такси. Сара услыхала шум включенного мотора и подбежала к окну.

— Я ненавижу тебя! — крикнула она.

Никто не услышал ее, кроме Мерлина. Но и он не мог сделать больше того, что уже делал: громко и непрерывно лаял у себя в гараже.

Сара знала, где наверняка найдет Ланцелота. Этому Тоби давали абсолютно все, что его душечка пожелает. У него уже сейчас было игрушек намного больше, чем у Сары. А ему все давали и давали — каждый день и без всяких вопросов.

Она ворвалась в детскую комнату. Ее медведь, беспомощно раскинув лапы, валялся на ковре. Конечно, его выбросили как ненужную вещь. Сара подняла Ланцелота и прижала к себе. Тоби, раздувшийся от молока, которым его напоили, почти спал в своей детской кроватке. Когда Сара вошла, он встрепенулся.

Она с ненавистью посмотрела на ребенка:

— Я ненавижу ее. И тебя ненавижу.

Тоби заплакал. Сара вздрогнула и прижала Ланцелота еще крепче к груди.

— Ооо, — простонала она. — Кто-нибудь... Спасите меня. Заберите меня из этого ужасного дома.

Теперь Тоби уже ревел вовсю, и лицо его сделалось красным. Сара стонала, на дворе лаяла собака. Прямо над их домом ослепительно сверкнула молния и грянул гром. В доме задребезжали окна. В кухонном шкафу заплясали чашки.

— Спасите меня, кто-нибудь! — взмолилась Сара.

— Тихо! — приказал гоблин и открыл один глаз. Все домовые вокруг него, над ним, под ним, — вся эта куча гоблинов медленно и сонно зашевелились. Открылся у кого-то еще один глаз, и еще один, и еще — безумные, воспаленные, вытаращенные глаза.

У одних гоблинов были на голове рога, у других изо рта торчали клыки, у некоторых вместо пальцев были когти, как у хищных птиц. Были одетые как рыцари: в шлемах и латных воротниках. И у всех у них на ногах была чешуя, и глаза у всех были злыми.

Они спали свалившись в кучу, в своем грязном жилище, которое было в одной из темниц королевского замка гоблинов. Домовые постепенно продирали глаза и начинали прислушиваться.

— Да успокойся же, тихо ты, шшш, — произнося эти слова Сара пыталась успокоить не только своего братика, но и себя в равной мере. — Ну что тебе надо? А? Хочешь, расскажу тебе сказку? Ведь все хорошо.

Она задумалась на одно мгновение — и начала пересказывать историю взятую из «Лабиринта».

— Однажды жила-была на свете прекрасная юная девушка. Она жила с мачехой, которая всегда оставляла ее нянчиться с малышом. А у того был противный характер: он хотел, чтобы все игрушки принадлежали ему одному, и девушка чувствовал себя в этом доме почти что рабыней. Но была у нее одна тайна, о которой не знал никто: король гоблинов влюбился в нее и дал ей огромную власть.

Все гоблины в замке широко раскрыли глаза — и обратились в слух.

Снова ударила молния и загрохотало, но Сара и Тоби уже немного успокоились.

— Как-то вечером, — продолжала Сара свой рассказ, — когда ребенок повел себя совершенно отвратительно, девушка не вынесла мучений и позвала на помощь гоблинов. И они сказали ей: «Произнеси те слова, которые ты ХОЧЕШЬ сказать, и мы заберем малыша в город гоблинов, и тогда ты станешь свободной». Вот что они ей сказали.

Домовые в замке энергично закивали.

Тоби готов был опять уснуть и уже почти не сопротивлялся этому. Сара была ужасно довольна, что смогла справиться с ребенком. Она вплотную приблизилась к детской кроватке и перегнулась через ее стенку. Она чувствовала, что ей удается овладеть публикой благодаря своему артистическому произношению. И Ланцелот, конечно, был с нею.

Поэтому она продолжила:

— Но девушка знала, что король гоблинов захочет оставить ребенка навсегда в своем замке и превратит его в гоблина. И она так страдала, в одиночестве, долгие-долгие месяцы... до тех пор, пока однажды, ночью, измученная рабской дневной работой и оскорбленная до глубины души грязными, неблагодарными словами своей мачехи, она не выдержала и...

Сара склонилась так низко, что теперь шептала свои слова прямо в розовое ушко Тоби. Неожиданно малыш перевернулся в кроватке и уставился на нее, почти вплотную глядя глаза в глаза. На мгновение наступила тишина. А потом Тоби открыл рот и начал орать — громко и настырно.

— Ой! — с отвращением фыркнула Сара, выпрямляясь и становясь в полный рост.

Прокатился гром, и Мерлин ответил ему изо всех сил.

Сара вздохнула, насупилась и пожала плечами. «Тут уж ничего не поделаешь», — решила она. Вытащила Тоби из кроватки и, баюкая вместе братика и Ланцелота, стала прохаживаться с ними по комнате. От небольшого светильника, зажженного у кроватки, по стене задвигались огромные колеблющиеся тени.

— Все хорошо, — проговорила она, — все хорошо. Давай, маленький, давай, — поскорее засыпай. Спи, мой Тоби, баю-бай.

Но Тоби вовсе не собирался засыпать. Подумаешь — качают ребенка. Нет, у него были серьезные жалобы, и он чувствовал, что обязан о них заявить.

— Тоби, — рассердилась сестра, — ты замолкнешь наконец или нет? Ну пожалуйста... или.., — она понизила голос, — или я... я произнесу эти слова.

Она бросила взгляд на тени на стене и, обращаясь к ним, произнесла как актриса на сцене:

— Нет, нет! Я не должна этого делать! Не должна! Не должна!.. Но я хочу... Я хочу...

— Слушайте — слушайте, — сказал тот же гоблин.

Теперь все глаза, светящиеся в темноте, и все уши в этом

мерзком гнезде были открыты.

Заговорил другой гоблин:

— Она хочет сказать это!

— Что сказать? — спросил какой-то бестолковый гоблин.

— Шшш! — зашикал на него первый гоблин: ему приходилось напрягаться, чтобы услышать слова Сары.

Другие гоблины тоже заворчали на бестолкового:

— Заткнись ты!

— Сами заткнитесь! — ответил им глупый гоблин.

Начался такой галдеж, что первому гоблину показалось: он с ума сойдет от напряжения, пытаясь услышать, что она говорит.

— Шшшш, тихо! — он заткнул своей лапой рот глупому гоблину.

Второй гоблин заорал:

— «Тихо!» — и начал лупить всех, кто был рядом с ним.

— Да послушайте! — первый гоблин обратился ко всем. — Она собирается сказать эти слова.

Среди гоблинов наступила тишина. Они все очень хотели услышать Сару.

Она стояла выпрямившись. Тоби, с лицом красным как помидор, орал так, что захлебывался от крика. Его тельце, лежащее на руках у Сары, напряглось словно натянутая струна.

— Я не могу больше вынести этого! — воскликнула она и подняла орущего ребенка над головой, словно желала принести его в жертву. А затем стала произносить нараспев, как заклинание:

— Король домовых!

Король домовых!

Где бы ты ни был, приди!

И это дитя

в чужие края

Скорей от меня уведи!

Сверкнула молния. Грянул гром.

Гоблины, опустив головы, приуныли.

— Не те слова, — огорченно произнес первый гоблин.

— Где только она взяла эту чушь? — с издевкой проговорил второй. — Она даже не начала со слов: «Я хочу».

— Ша! — сказал третий гоблин, воспользовавшись случаем покомандовать другими.

Сара все еще держала Тоби над головой. Разъяренный таким обращением с ним, малыш заходился в крике громче прежнего. Девушка и представить себе не могла, что можно так кричать. Она опустила руки и снова стала баюкать ребенка. Эффект был небольшой: Тоби продолжал кричать, но уже на своем обычном уровне.

Измученная вконец, Сара сказала ему:

— Тоби, прекрати. Ты настоящее маленькое чудовище. Почему я должна все это терпеть? Я ведь не мама твоя. Я хочу быть свободной, хочу делать то, что мне хочется. Прекрати сейчас же! О, я хочу... Я хочу...

Она почувствовала себя безумно уставшей, подумала: «Все что угодно, только не этот бочонок кошмарного крика». И, всхлипывая, тихо-тихо произнесла:

— Хотела бы я знать, какие слова надо говорить, чтобы домовые забрали тебя.

— Какие уж тут трудности? — удивился первый гоблин и вздохнул раздраженно. — Такие простые слова. Вот они: «Я хочу, чтобы домовые пришли и забрали тебя. Прямо сейчас...» Ну? Разве трудно запомнить?

А в этот момент Сара в детской комнате повторяла:

— Я хочу... Я хочу...

Гоблины, кусая губы от напряжения, вслушивались в ее слова.

— Ну что, она ЭТО сказала? — громко спросил бестолковый гоблин.

Все гоблины как один обернулись к нему и в один голос выдохнули:

— Заткнись!

Буря, которую у себя в комнате устроил Тоби, потихоньку выдыхалась. Теперь он лишь всхлипывал и шумно дышал. А глаза у него были закрыты. Сара положила его в кроватку и укрыла простынкой, не очень с ним деликатничая. Затем она тихо вышла из комнаты и уже затворила за собой дверь, как вдруг из детской раздался жуткий вопль, и крики вновь понеслись. Теперь они были хриплыми, отчего казались еще более громкими.

Сара застыла на месте, схватившись за ручку двери.

— Аах! — простонала она беспомощно. — Я хочу, чтобы домовые пришли и забрали тебя... — Она сделала паузу...

Гоблины замерли, и стало так тихо, что, казалось, можно было даже услышать, как ползет улитка.

и добавила: — Прямо сейчас!

В логове гоблинов раздались восторженные возгласы:

— Она произнесла это!

И по счету «раз, два, три!» все гоблины, кроме дурачка, исчезли, разлетевшись в разные стороны. А он, с глупой ухмылкой на морде, спокойно сидел на корточках, пока до него не дошло, что его бросили.

— Эй! — крикнул он тогда, — меня подождите! — и хотел было мчаться вдогонку за остальными, но не мог решить, в какую сторону ему бежать. И поэтому пытался бежать сразу в нескольких направлениях. Конечно, у него ничего не вышло, но через некоторое время он тоже исчез.

Гроза продолжалась. Ослепительно вспыхивали молнии, и удары грома словно молотом раскалывали воздух. Тоби выдавал свои пронзительные крики на полную катушку, а Мерлин лаял так, будто грабители, собравшись вместе со всего света, лезли к ним в дом.

Над домом, где жила Сара, бушевал ураган. Потоки дождя сбивали листья с деревьев. В небе яростно метались тучи. Громы и молнии били одновременно.

Сара прислушалась. Ей показалось странным, что в детской вдруг наступила гробовая тишина. Тоби вдруг замолчал. Это было так неожиданно, что Сара испугалась.

Она заглянула в комнату. Светильник возле кровати погас.

— Тоби? — позвала она малыша.

Он не откликнулся.

Сара нащупала выключатель возле двери и щелкнула им — ничего не вышло. Она несколько раз подергала выключатель туда-сюда, но свет не включился. Заскрипел пол.

— Тоби, что с тобой? Почему ты молчишь?

Она, вся в напряжении, сделала несколько шагов по беззвучному пространству комнаты. Дверь осталась приоткрытой, и сквозь дверной проем с лестничной площадки в комнату падал свет. От него на стены и на ковер, лежащий на полу, протянулись незнакомые тени. В миг затишья между двумя раскатами грома Саре показалось, что она услышала в детской какое-то гудение. Но из кровати не доносилось вообще никаких звуков.

— Тоби, — прошептала она с волнением и, затаив дыхание, подошла к детской кровати. Руки у Сары дрожали как осиновые листочки, когда она протягивала их, чтобы снять простыню с ребенка.

Сара взялась за простыню — и отшатнулась: простыня ходила ходуном и под ней мелькали какие-то таинственные тени. Саре померещилось, будто из-под края простыни высовываются предметы, которые не имеют к Тоби никакого отношения. Саре казалось, что сердце вот-вот выпрыгнет у нее из груди. Чтобы не закричать, она ладонью закрыла рот.

Через некоторое время простыня перестала трепыхаться и плавно улеглась на кровать. Всякое движение под ней прекратилось.

Сара хотела повернуться и убежать, но не смогла бросить малыша. Она должна знать ЧТО с ним. Даже если произошло что-то ужасное, Сара ДОЛЖНА ЗНАТЬ об ЭТОМ. Она решительно протянула руку и рванула простыню на себя.

Детская кроватка была пуста.

Сара никогда не смогла бы ответить, сколько времени — миг или целый час — неотрывно смотрела она на пустую кроватку. В голове у нее была абсолютная пустота. Она даже не чувствовала испуга.

А потом... потом она испугалась — от быстрых тяжелых ударов по оконному стеклу. Пальцы ее с такой силой сжались в кулак, что на ладонях остались глубокие следы от ногтей.

По окну настойчиво била крыльями Белая Сова. Свет с площадки у лестницы отражался в ее огромных круглых, темных глазах. Белизна ее оперенья особенно бросалась к глаза, когда вспыхивали молнии. А они, казалось, вспыхивали непрерывно. Позади совы, в такт ударам ее крыльев, кивали головами два гоблина. Но их Сара не видела. Она заворожено смотрела на сову, которая пялилась ей прямо в глаза.

Гроза никак не унималась. В какой-то момент Сара оторвала взгляд от окна — ее внимание привлекло свечение, излучаемое часами, стоящими на полке камина. Их стрелки показывали ровно тринадцать часов. Сара безумными глазами уставилась на них, но тут почувствовала, что кто -то толкает ее сзади по ногам. Она глянула назад и увидела, что возле самых ее ног по ковру двигается кроватка Тоби. У нее откуда -то появились четыре ноги на каждом углу, напоминающие лапы ящерицы: сплошь покрытые чешуей и с когтями на пальцах. Сара раскрыла рот, но не смогла произнести не звука.

Позади Сары кто-то захихикал. Она резко обернулась и увидела, что этот «кто-то» юркнул за шкаф. По стенам метались какие-то тени: это гоблины за ее спиной качались и прыгали. А Сара смотрела на шкаф. У него, как и у детской кроватки, появились четыре лапы с чешуей и когтями, и он начал приплясывать.

Теперь Сара уже заметила домовых: они крутились и скакали возле нее. Она, все так же с открытым от изумления ртом и сжатыми кулаками, стала оборачиваться, чтобы получше разглядеть домовых, но от ее взгляда они прятались по темным углам.

Она решила найти хоть какое-то оружие для защиты. В углу детской была старая швабра. Сара ее схватила и направила на гоблинов.

— Прочь! Прочь отсюда! — со слезами выкрикивала она, пытаясь вышвырнуть домовых. Но метла вывернулась у нее из рук и отлетела в сторону.

Ураганный ветер за окном сметал все на своем пути. От молний в комнате сделалось светло как днем. Испуганные гоблины стали исчезать, прячась по шкафам, буфетам, ящикам и коробкам, даже забились в щели между половицами.

Снова бухнул гром, и порыв налетевшего ветра распахнул окно. Шторы заметались из стороны в сторону, и в просвет между ними влетела сова.

Сара закрыла лицо руками и закричала. Ей почудилось, что машущая крыльями птица хочет наброситься на нее. Сара подумала: «Если это случится — я умру».

Теперь она чувствовала, как ветер раздувает ее волосы. Но хлопанье крыльев прекратилось. Сара сквозь пальцы посмотрела: «Куда делась сова? Может, она уже улетела?» Девушка начала медленно озираться по сторонам. Вдруг с оглушительным грохотом сверкнула молния, и на стене комнаты — напротив окна — возникла огромная тень, напоминающая тень человека.

Сара резко повернулась к окну. В оконном проеме на фоне кипящего неба, она увидела мужской силуэт. На мужчине был плащ, развевающийся по ветру. Девушка заметила: волосы у мужчины светлые и доходят до плеч, что -то поблескивает у него на шее. Больше она ничего не смогла разглядеть в полутьме.

— Эй... — сказала Сара и закашлялась. — Кто Вы?

— Разве тебе не известно? — спокойно и дружелюбно ответил мужчина.

Молния расчертила небо, осветив его лицо. На нем не было традиционной улыбки, которая обычно бывает на лицах людей, когда они хотят познакомиться. Но в то же время нельзя было сказать, что взгляд его был суров. Скорей, он был пристальным и гипнотизирующим.

Незнакомец сделал шаг в ее сторону и попал в полосу света от приоткрытой двери. Сара не сдвинулась с места. Может быть, не глаза его, а золотая цепь с кулоном в форме серпа загипнотизировали девушку. На мужчине была шелковая рубашка кремового цвета с распахнутым воротом, свободными рукавами и кружевными манжетами. Поверх рубашки был надет черный, плотно облегающий фигуру, жилет. На ногах серые лосины и черные сапоги. А на руках перчатки, тоже черного цвета. В одной руке он держал затейливую трость: рукоять ее была в форме набалдашника, отделанного драгоценными камнями, а конец напоминал рыбий хвост.

— Я... Я... — пролепетала Сара в ответ.

Тот гудящий звук, который еще прежде почудился девушке, теперь стал в комнате совершенно отчетливым и мелодичным.

Незнакомец улыбнулся ее нерешительности. Да, безусловно, он был очень красив. Сара этого не ожидала, и когда смогла заговорить, у нее получился только шепот:

— Вы — это вы, не правда ли? Вы король домовых? Незнакомец поклонился.

— Да, я Джареф.

Сара с трудом удержалась, чтобы не сделать в ответ реверанс.

— Я спас тебя, — произнес он. — Я сбросил с тебя оковы, которые угнетали и страшили тебя. Теперь ты свободна, Сара.

— О нет, я не хочу быть свободной, — ответила она. — Мне лишь казалось, что я хочу, но... Я хочу, чтобы мой братик вернулся назад. Пожалуйста, — она смогла ему улыбнуться, — ведь вам-то все равно.

Джареф возложил обе руки на наконечник трости.

— Сказанного не воротишь.

— Но ведь я совсем не то хотела сказать, — быстро промолвила Сара.

— В самом деле, не то?

— Да, пожалуйста. Где он?

Джареф насмешливо захохотал.

— Ты прекрасно знаешь, ГДЕ он.

— Пожалуйста, верните его, прошу вас.

— Сара!.. — Джареф нахмурился и решительно покачал головой. Он в упор посмотрел на девушку — в его взгляде не было никакого сомнения. — Иди в свою комнату. И читай книги. Примеряй наряды. Вот чем ты должна по-настоящему заниматься. И забудь про ребенка.

— Нет, я не могу забыть про него.

И решительно посмотрела на него. Они стояли друг против друга как два соперника, оценивающие силы друг друга перед долгой борьбой. Ударил гром.

И тогда Джареф поднял вверх левую руку и сделал ею большой пас над головой. Сара глянула по сторонам, думая, что он кого-то призывает на помощь. Когда она снова посмотрела на Джарефа, в руке у него был прозрачный светящийся шар.

— У меня есть для тебя подарок, Сара, — сказал Джареф, протягивая ей шар.

Она промолчала. Этому типу верить нельзя.

— Что это?

— Просто шар, и ничего больше. Но если заглянуть в него... увидишь то, о чем ты мечтаешь.

Девушка от удивления раскрыла рот. Джареф насмешливо смотрел на нее, раскручивая пальцами шар, который сиял у него на ладони.

Сара невольно подалась вперед и протянула за подарком руку. Джареф улыбнулся еще насмешливее и отдернул свою руку.

В другой руке он держал трость. Взмахнув ею, он сказал:

— Но этот шар — подарок не для обычной девчонки, которая нянчится с ревущим младенцем, — голос его окреп и стал еще тверже. — Ты хотела бы получить его, Сара? — он вновь протянул к ней руку с шаром.

На этот раз она не шелохнулась и ничего не ответила. Она неотрывно смотрела на пляшущие огоньки, которые вспыхивали в шаре. Увидеть свои собственные мечты! Ей казалось, она готова все отдать за это.

— Я знаю, каков твой ответ, — сказал Джареф. — Но тогда... забудь про этого ребенка!

Сара чувствовала, что она все еще колеблется. И тут снова ударил гром, и снова молния осветила небо.

Сара чувствовала, что разрывается на части оттого, что не может принять решение. Подарок для нее был не просто соблазнительным, нет, его хотел сделать тот, кто понимает ее, тот, кто может проникнуть в самые сокровенные уголки ее желаний и знает, как много они значат, как бесконечно дороги они для нее... Вдобавок ей не придется больше мучиться с этим вконец испорченным ребенком, который постоянно что -то требует от нее и ни капельки ее не уважает, который приходится ей братом лишь НАПОЛОВИНУ.

Светящийся шар продолжал вращаться.

Она закрыла глаза. И услышала голос, дающий ответ. Это был ее собственный голос, который звучал помимо ее воли, как во сне:

— Я... Я не могу. Я благодарна вам за помощь, но... я хочу, чтоб мой братик вернулся ко мне. Он наверное до смерти перепугался.

Она открыла глаза.

Джареф фыркнул и откинул назад свою гриву. «Довольно возиться с этой девчонкой — терпение лопнуло». Мягким взмахом руки он погасил шар. Еще один взмах — и в руке у него оказалась живая змея. Он вытянул руку перед собой — змея извивалась и шипела возле самого лица Сары. А затем он швырнул змею в девушку, приговаривая:

— Вот тебе за непослушание!

Змея обвилась вокруг шеи девушки. Она отчаянно рванула ее с себя — и увидела, что держит в руках шелковый шарф. Она глянула на него — в то же мгновение змея выскользнула из-под шарфа. Девушка завизжала, отшвырнула змею и отпрыгнула в сторону. Змея стукнулась о пол и рассыпалась на множество маленьких и ужасно гадких по виду гоблинов. Хихикая, они разбежались по углам комнаты. Другие гоблины в это время выползали из потаенных мест, где они обычно прятались, выскакивали изо всех углов. Теперь они собрались все вместе, заполнив собой комнату, и замерли, с нетерпением ожидая, что дальше будет проделывать их король с этой девчонкой.

— Мне не нравится, как ты ведешь себя по отношению ко мне, Сара, — голос Джарефа прозвучал надменно. — Оставь ребенка в покое. И прими мой дар. Я не буду предлагать его дважды.

Но прежде чем он успел что-либо сделать дальше, Сара сказала ему:

— Нет!

Наступило молчание.

Она прервала его первой.

— Еще раз благодарю вас, но я не могу выполнить то, что вы от меня требуете. Ну как вы не можете этого понять?! Мне надо, чтоб мой братик вернулся назад.

— Ты никогда не сможешь его отыскать.

— Ах, так! — Сара набрала полную грудь воздуха. — Тогда... тогда я скажу, что я ЗНАЮ, где надо его искать!

Сара заметила, что Джареф вздрогнул и в глазах его на какое-то время мелькнул страх. Может, это ей просто почудилось? Но лицо его действительно напряглось, и видно было, как он мучительно размышляет, прежде чем дать ответ. Девушке трудно было поверить в то, что она увидела своими глазами: Король домовых, пусть совсем ненадолго, но испугался того, что она сказала. Это придало ей силы и уверенности.

А он наконец произнес:

— Да. Есть такое место...

И затем, бездарным театральным жестом, как будто играет плохой водевиль, Джареф взмахнул рукой и, показывая на окно, добавил:

— Вон там!

«Хорошенькая подсказка, — подумала Сара, — это что же, молнию и гром он имел в виду?»

Она подошла к раскрытому окну и глянула в ночь. Далекодалеко впереди, на высоком холме, в сиянии молний стоял замок. Сара оперлась на подоконник и, насколько могла, высунулась в окно, чтобы получше разглядеть открывающуюся ей картину. Она увидела башни с бойницами для орудий, могучие стены, шпили и купола соборов, спускаемые на цепях ворота, а перед ними — подъемный мост. Целый город стоял на вершине крутого холма. И освещался молнией, которая сверкала и раздваивалась наподобие змеиного языка. А дальше — по ту сторону замка — была полная темнота.

Стоя позади Сары, Джареф негромко проговорил:

— Ты все еще хочешь его найти?

— Да, — Сара сделала глотательное движение. — Это тот самый... — она вспомнила слова из «Лабиринта», — тот самый замок в Гоблин-Сити?

Джареф промолчал. Сара обернулась к нему. Он был все в той же позе и неотрывно смотрел на нее, но они были уже не в доме. Они стояли теперь на вершине какого -то холма, продуваемые ветрами, и смотрели друг другу в глаза. Между ними и замком на холме пролегала широкая долина. В темноте Сара не могла разобрать, что именно было там внизу.

Она отвернулась. Ветер разметал волосы ей по лицу. Она откинула их назад и сделала неуверенный шаг. Сзади ее нагнал голос Джарефа:

— Вернись, Сара. Вернись, а иначе будет слишком поздно.

— Я не вернусь. Нет, я не вернусь. Ну как вы не можете этого понять!

Она медленно покачала головой, глядя на замок вдали, и снова, теперь уже тихо, повторила для себя:

— Я не вернусь.

— Какая жалость, — голос Джарефа прозвучал мягко, почти нежно, будто он и в самом деле чувствовал это. Сара смотрела на замок. Путь казался не близким, но и не безумно далеким, чтобы нельзя было дойти до замка. Все зависит от того, с чем ей придется столкнуться в этой мрачной долине, насколько будет легко ее перейти. Интересно, всегда там так темно или нет?

— Мне кажется, до замка не так далеко, — сказала она храбрясь и почувствовала, каких усилий стоила ей эта храбрость.

Джареф подошел к ней вплотную. На этот раз он окинул ее ледяным взглядом.

— Он дальше, чем тебе кажется, — проговорил он и, указывая на стоящее чуть в стороне дерево, добавил: — А время короче.

Сара взглянула на дерево и с удивлением заметила в нем часы: в старинном деревянном корпусе, как будто выросшем из корней. Стрелки на часах показывали ровно тринадцать — столько же, сколько показывали часы в детской, когда их осветила молния.

— У тебя есть ровно тринадцать часов, чтобы распутать загадку Лабиринта, — сказал Джафер, — и если этого не произойдет, твой крохотный братик останется с нами и превратится в гоблина.

— В гоблина?

— Да, — Джареф кивнул, — навсегда.

Таинственное гудение снова наполнило воздух. Сара стояла молча. Лишь ветер раздувал ее волосы. Она снова и снова окидывала взглядом весь путь, который предстояло пройти до замка. Наконец она произнесла:

— Скажите, с какого места я должна начать?

Ответа долго не было. Затем она услышала:

— Очень жаль.

— Что жаль? — она повернула голову на звук, но Джарефа там не было. Сара оглянулась вокруг — он исчез. Девушка осталась сидеть в ночи на вершине, продуваемой ветрами.

Сара вновь посмотрела на замок. Буря понемногу затихла. По небу, то закрывая, то открывая луну, скользили обрывки туч. Девушке показалось, что высоко над ней, распластав крылья по ветру, по направлению к замку проплыла сова.

Сара сделала шаг вперед, чтобы начать спускаться в долину, но почувствовала, как земля уходит у нее из -под ног. Девушка упала и покатилась вниз.

Сара летела вниз, в темноту, по крутому, но гладкому склону. От испуга у нее пересохло в горле. Раскинув руки и работая ими, она наконец-то остановилась, осторожно приподнялась и села. Испуг отошел, но рассиживаться она не имела права

— у нее только тринадцать часов, чтобы преодолеть Лабиринт, отыскать в замке и вызволить Тоби.

Дальше она попробовала спускаться на попе, скользя по заросшему мокрой травой склону. Но из этого ничего не вышло — на пути стали попадаться камни и небольшие кусты, которые причиняли ей боль. А встать и попытаться пройти их в полный рост она не осмеливалась, так как было ужасно скользко и темно, словно ей приходилось прокладывать путь в глубинах моря, наполненного чернилами.

Слезы брызнули из глаз — она решительно их смахнула. Она добьется своего! Ее возможностям нет предела (так она считала), поскольку у нее полно решимости (этого у нее не отнимешь) и сообразительности (в чем она тоже неоднократно могла убедиться). А к этому нужно добавить всего лишь немного удачи (ну скажите честно, разве она этого не заслужила?).

— Я добьюсь своего! — поклялась девушка, сидя в кромешной темноте и не имея ни малейшего понятия, что ей делать дальше.

Свысока, из тех краев, куда улетела сова, раздалось пение жаворонка. Сара задрала голову кверху, и ей показалось, что, прорезая тьму, на самом краешке черного неба пробился робкий луч света. Свет постепенно усиливался, изменяясь от темно-красного до ярко-розового и постепенно разливался вокруг, превращая небо в бледно-голубой океан. А затем она увидела краешек солнечного диска над горизонтом. Девушка закрыла глаза и глубоко вздохнула. Она почувствовала, как солнечные лучи ласкают ее лицо. Она ДОЛЖНА добиться своего.

Она снова открыла глаза — замок Джарефа сверкал перед ней своими шпилями и островерхими башнями, весь залитый светом. Сара с тревогой посмотрела вниз на долину — ее очертания на глазах становились все зримее, словно фотография, находящаяся в ванночке с проявителем.

Первое, что девушка смогла оценить, это размеры долины. По ширине она была не очень большой. «Я смогу пробежать через нее за пару часов, — подумала Сара. — Тут всего-то пару миль. Этот Джареф хотел надуть меня. Он думал, что я испугаюсь темноты, струшу и оставлю ему Тоби. Как бы не так! За тринадцать часов я запросто успею сбегать туда и обратно, и еще останется полно свободного времени. Интересно, движется ли время в стране домовых с той же скоростью, что и у нас. А если это так, что подумают ее отец с мачехой, когда вернутся домой? Небось, вызовут полицию... А что делать?»

Сара тут ничем не могла им помочь. Вряд ли можно надеяться, что в замке домовых ее будет ждать телефон. Она усмехнулась.

Солнце уже высоко поднялось над горизонтом и хорошо освещало долину. Теперь ее можно было рассмотреть во всех деталях. Сара заметила, что вся долина забита какой-то ерундой. Ну буквально вся. Сара продолжала внимательно вглядываться в долину, и постепенно картина открылась ей во всех подробностях.

Поначалу она не могла поверить своим глазам, но когда убедилась, что это не оптический обман, а все так и есть на самом деле, Сара пригорюнилась. Улыбка сбежала с ее лица. Она опустила плечи и горестно закачала головой.

Почти сразу от того места, где она сейчас сидела, до замка и по другую сторону от него, вправо и влево до самого горизонта тянулись бесконечные, хаотичные нагромождения стен и перегородок.

— Это Лабиринт, — прошептала она. — Теперь я знаю, что такое Лабиринт.

Она сделала попытку разобраться, как он устроен, понять схему расположения его отдельных частей. Это помогло бы ей пройти сквозь него. Но понять там что-либо было невозможно: двойные кружащие коридоры с поворотами и завитушками. Они вели от одних ворот к другим, а те — к третьим.

Картина напоминала такой огромный отпечаток пальца, который можно было бы получить, если бы тысячи разных отпечатков сложили вместе, вплотную друг к другу, накладывая один на другой.

«Интересно, — подумала она, — это кто-то специально все соорудил или так получилось само по себе?»

Чем дольше она смотрела на Лабиринт, тем яснее понимала: преодолеть этот путь ей не по силам. И тогда она поднялась, сжала кулаки и сквозь стиснутые зубы проговорила:

— Ну что ж, пора в путь. Топайте, ноженьки, да поживее.

Теперь на свету она отчетливо видела тропу, которая петляя вела к Лабиринту. Сара напрямую — через камни и кусты

— направилась к ней и дошла до огромной стены, укрепленной по бокам могучими скалами. Стена тянулась в обе стороны до самого края: покуда хватало глаза.

Девушка приблизилась к ней, не имея ни малейшего понятия, что делать дальше. Однако, когда она оказалась у самой стены, Сара заметила какое-то движение у ее основания. И увидела там маленького человечка. Он утаптывал что-то у себя под ногами и при этом тихо бормотал себе под нос.

— Прошу прощения, — сказала Сара.

От этих слов человечка всего передернуло.

— Давай проходи, — сказал он, даже не оглянувшись, чтобы посмотреть, кто произнес эти слова.

Когда же человек повернулся в сторону Сары, головы он все равно не поднял и стал разглядывать девушку сквозь густые длиннющие брови.

— Ну и что... — воскликнул он сердито и в то же время с удивлением. — Ну и что...

Казалось, прежде ему никогда не доводилось видеть существа, похожего на Сару. Или, быть может, все дело в том, что прежде ни одно подобное существо, вроде Сары, не заставало его врасплох.

— Ну и что?! — повторил он снова.

«Никогда не встречала таких чудаков», — подумала Сара.

Это маленькое создание, действительно, было очень странным. Торчащие словно густые заросли брови, казалось, должны были придавать его лицу свирепое выражение, если бы не морщинки, избороздившие лицо вдоль и поперек, и никак не вязавшиеся с предполагаемой жестокостью. И тем не менее взгляд человечка был настороженным: не сильно враждебным, но и не больно приветливым. Сара отметила для себя, что он избегает встречаться с ней взглядом, а когда она двигала руками, смотрел только на них. На макушке у него сидела панамка наподобие шапочки кардинала. С пояса, который поддерживал бриджи, свисала цепь, украшенная блестящими висюльками. Саре показалось, что это только обычная бижутерия. Она увидела, как человечек раскрыл рот и начал было шевелить губами, чтобы вновь произнести ну и что?!, но мгновенно опередила его:

— Простите, мне надо пройти через Лабиринт. Не могли бы вы показать, где можно войти в него?

Человечек так и остался стоять с раскрытым ртом. После Сариных слов он подмигнул ей, потом еще раз. А затем уставился в сторону. Еще через какое-то мгновение он бросился к стоявшему в двух шагах от него полевому колокольчику, одновременно доставая из-под курточки баллончик, напоминающий здоровенный шприц. Он прицелился баллончиком в цветок, и в это время Сара увидела, как из колокольчика появляется крохотная полупрозрачная фея.

Человечек быстрыми движениями несколько раз брызнул из баллончика прямо в нее. Фея мгновенно поникла, словно ссохшийся лепесток.

— Пятьдесят семь, — проговорил он с явным удовольствием.

Сара была потрясена.

— Да как вы можете?!

В ответ он проворчал что-то невнятное. Девушка подбежала к фее, которая лежала теперь на земле, подрагивая сморщенными крылышками.

— Бедняжка! — воскликнула Сара. Она нежно уложила фею на кончики пальцев, поднялась с колен и обернувшись к палачу выкрикнула:

— Вы — чудовище!

И в этот момент почувствовала в пальце острую боль — как порез от разбитого стекла: фея до крови укусила ее.

— Ой! — вскрикнула девушка, выронила фею и сунула палец в рот. — Она кусается, — жалобно проговорила Сара, зализывая ранку.

— Конечно, — обрадовался человечек. — А что, ты думаешь, должны делать феи?

— Я... — Сара нахмурилась, пытаясь быстро сообразить. — Я думаю, феи должны делать добрые, хорошие дела. Например, исполнять желания.

— Ха-ха-ха! — брови у человечка полезли вверх, а он громко расхохотался. — Это все, что ты знаешь, так что-ли?

Он направил свой баллончик на другой голубенький цветок и обдал его струей из него. Оттуда, содрогаясь, выпала новая фея, желтея на глазах, словно лист с дерева в осеннюю непогоду.

— Пятьдесят восемь, — произнес человечек и одобрительно махнул головой. — Они рождаются как раз в тот момент, когда я брызгаю.

Сара все еще морщилась от боли и сосала палец.

— Ух, — пожаловалась она, — как больно. — Сара вытащила палец изо рта и стала трясти им над головой.

Человечек подошел к какому-то растению, (оно стояло невдалеке и было той же высоты, что и он), сорвал с него лист

— широкий, сероватого цвета — и протянул его девушке.

— Вот, возьми, — сказал он ей, — протри, где болит.

Сара с благодарностью за оказанную помощь стала делать то, что ей сказал человек. Но, едва начав тереть ранку, Сара отбросила лист, схватившись за больной палец, и, прыгая, начала крутиться на месте, завывая от боли:

— У-ух, как больно, намного больнее, чем раньше, У-У-У-У-х!

А человечек в это время схватился своими коротенькими ручками за бока и затрясся от хохота, приговаривая: — Ну конечно, больнее. Хорошенькое дело: ЭТИМ листочком тереть место, куда укусила фея. Да ты ж, плакса, вообще ничего не знаешь, вообще — ни-че-го!

Лицо Сары перекосилось от боли. Она с возмущением произнесла:

— А я-то думала, вы хотите мне помочь. Ой! Ох!

— Конечно, ты могла и такое подумать. Почему бы и нет? И вообще, ты могла бы много чего подумать, — он радостно захихикал, — но все, что ты думаешь, — глупости. К тому же, сзади — на штанах — у тебя полным-полно травы!

Сара обернулась через плечо и увидела, что в данном случае он прав. Трава осталась на брюках с той поры, когда она скользила на пятой точке вниз по склону. Как могла, она стала смахивать с себя траву. И тут до нее дошло: этот человечек мстит ей. Мстит за то, что она застала его врасплох.

— Сами вы бяка и плакса, — обиженно проговорила она.

— Нет, ошибаетесь, — произнес он, — я — Хряксон. А Вас как зовут?

— Сара.

— Я так и думал.

К этому времени он выследил еще одну фею и брызнул струей. А потом для надежности наступил на нее и стал топтать. Несчастная фея пискнула в последний раз.

— Пятьдесят девять, — сказал Хряксон.

Сара все еще размышляла, как следует ей поступить. Казалось, Хряксон что-то знает обо всем происшедшем. В таком случае он должен быть заодно с Джарефом, разве не так? Может быть, он его шпион? Очень даже может быть! Нет, все -таки он не похож на шпиона: шпионы не бывают такими злыми. И не станут разыгрывать вас подобным образом, ну, право же, не станут. Хотя, если все, что Сара говорят, это глупости (как он сказал), тогда получается, что последняя ее догадка — тоже глупость. А если так, — подумала она, — значит, надо полагать, он и вправду — шпион. И тогда может оказаться, что его задание — убедить меня в том, что все мои мысли неверные, в то время как все они правильные... Но если все они правильные, — тогда он... не шпион. Следовательно, ему нет никакой выгоды убеждать меня в том, что я всегда неправа. Именно поэтому может оказаться, что я неправа — так, и поэтому... предполагается, что он все-таки шпион....

— Ой! — воскликнула она, вконец запутавшись в своих рассуждениях. Это напомнило ей один из тех рисунков, которые были у нее в какой-то книжке. На том рисунке вода текла не сверху вниз, как положено, а наоборот — вверх. И в то же время, куда ни ткни пальцем, казалось, там все нарисовано правильно. Так что понять, где скрыт обман, было невозможно.

Хряксон сорвал лист с другого растения и, сердито хлопая глазами, предложил его Саре. Она вынула палец изо рта. Боль понемногу стихала. Девушка отрицательно покачала головой и невольно засмеялась, глядя на его потешное морщинистое личико.

В ответ это личико сделалось темным от гнева. Хряксон презрительно посмотрел на Сару: он не привык, чтобы над ним насмехались.

Да ладно, — подумала Сара, — тут ничего не поделаешь. Шпионит он за мной или нет, но он здесь единственный, кого я могу попросить о помощи. Будь, что будет: она решила попробовать.

— Вы случайно не знаете, где здесь дверь, чтобы войти в Лабиринт?

Морщинистое лицо Хряксона перекосилось.

— Очень может быть.

— Отлично, так где же она?

Вместо ответа он наклонился в сторону, протягивая свой баллончик.

— Шестьдесят.

— Послушайте, так где же она?

— Где ЧТО?

— Ну, эта дверь.

— Какая дверь?

— Дверь в этот Лабиринт.

— Дверь! В Лабиринт! Ничего себе, — хорошенькое дело,

— и он засмеялся недобрым смехом.

Саре очень захотелось трахнуть его по башке.

— Вас проси-не проси — все бесполезно.

— Совсем не бесполезно, когда бы ты правильно задавала вопросы, — он искоса поглядел на нее. — Ты пока что зеленая, как огурец.

— Интересно, а что значит правильно задавать вопросы?

Хряксон щелкнул себя по кончику носа.

— Это зависит от того, что хотят узнать.

— Ну что тут непонятного? Я спрашиваю: как мне попасть в Лабиринт?

Хряксон засопел, а глазки его заблестели.

— А-а, вот это другое дело.

Саре показалось, что в воздухе вновь раздались непонятные звуки, волшебные музыкальные звуки, похожие на гудение, которое она уже слышала, когда Король домовых был рядом с ней.

— Теперь ты попала почти в самую точку, — одобрительно проговорил Хряксон и закивал, делая за ее спиной какие -то знаки. — Ты должна только правильно задавать вопросы, если надеешься попасть к нам в Лабиринт.

Сара обернулась вокруг и вдруг увидела в этой могучей стене огромные, причудливой формы ворота. Она изумленно уставилась на них: она готова была поклясться, что еще мгновение назад их не было.

— Тут нет никаких дверей, понимаешь? — продолжал наставлять ее Хряксон. — И теперь единственное, что тебе следует сделать, это отыскать нужный ключ.

Сара посмотрела на человечка, затем снова обернулась вокруг и сразу поняла, что найти ключ не будет для нее большой проблемой. Возле себя она увидела коврик, наподобие тех, что стелют в прихожих. С двух сторон из-под коврика торчал ключ неимоверных размеров.

— Так, — сказала она, — это дело нам по плечу. Она нагнулась, чтобы поднять ключ. Однако оказалось, что ей под силу оторвать от земли лишь один его конец: или тот, или другой. Ключ был такой тяжелый, что у нее не было сил его поднять. А о том, чтобы вставить его в замочную скважину, не могло быть и речи.

Она со злостью посмотрела на Хряксона.

— Полагаю, не стоит надеяться, что вы меня выручите?

— Естественно, — сказал Хряксон.

Она попробовала снова, напрягаясь изо всех сил, поднять ключ. Но это было совершенно безнадежным делом.

— Ох, — проговорила она, — как это глупо.

— Ты хотела сказать: какая я глупая, — поправил ее Хряк-сон.

— Да заткнись ты, тухлый Дохляксон.

— Не смей меня так называть! — рассвирепел Хряксон. — Я не Дохляксон.

— Нет, Дохляксон! — повторила Сара.

Она вспомнила, как в ее школе, когда она была совсем маленькой, нараспев дразнили самых противных девчонок, и сейчас сделала также:

— До-хля-а-а-ак, до-хля-а-а-ак. Маленький — гадкий — вонючий... До-хля-а-ак!

Хряксон просто взбесился от злобы.

— Не смей меня так называть! — завопил он. — Ты! Сама... Ха-ха-ха! Такая дура — ты сама, если веришь в то, что тебе говорят!

— Дохляк! Дохляк!

— Дура! Дура! Прекрати! Прекрати!

— Маленький, мерзкий, противный Дохляк!

Хряксон первым взял себя в руки и остановился. А затем, с некоторой долей достоинства, произнес:

— Если бы у тебя было хоть чуточку разума, ты должна была хотя бы дотронуться до ворот.

Эти слова враз остудили Сару. Она замолчала, призадумалась, потом подошла к воротам и слегка толкнула — едва дотронулась — до них. Ворота распахнулись.

— Никто и не говорил, что они заперты, — заметил Хряк-сон.

— Очень умно с вашей стороны.

— Тебе КАЖЕТСЯ, что ТЫ — очень умная, — сказал Хряк-сон. — А знаешь почему? — он сделал паузу. — А потому, что ты ничему не научилась.

Сара не стала с ним спорить. Она осторожно вошла в ворота. Перед ней предстала нерадостная картина: там было сумрачно и страшно. Пахло, как на помойке, а вокруг, громче, чем прежде, гудели все те же звуки.

Девушка собрала всю свою отвагу и сделала два шага вглубь Лабиринта. Но тут же пришлось остановиться: почти сразу же за воротами был вход в узкий коридор. Этот коридор загораживал собой все пространство перед Сарой. Она заглянула внутрь. Коридор был такой узкий, а стены его такие высокие, что небо там сделалось похожим на щелочку. Во мраке коридора гулким эхом отзывались звуки капающей воды. Девушка дотронулась до стены коридора — и тотчас отдернула руку: стена была влажная, скользкая, будто покрытая плесенью.

Хряксон просунул голову в ворота и сказал:

— Славное местечко, правда?

Сара вздрогнула.

Теперь Хряксон вел себя по-другому. Он переменил тон, и в голосе его можно было услышать даже немного сочувствия и беспокойства за девушку.

— Скажи, ты на самом деле хочешь туда пойти, это правда?

Сара снова почувствовала в себе неуверенность.

— Я?.. Да! — наконец произнесла она. — Да, хочу... А что? Есть какие-нибудь причины, чтобы я не хотела?

Говоря это, она стиснула пальцы в кулак, потому что место, куда она пошла, казалось ей беспросветно гибельным.

— Конечно, — ответил Хряксон, — есть тысячи причин, чтобы не ходить туда. Давай начнем так: а есть ли хоть какой-то смысл в том, чтоб идти туда? Я имею в виду: хотя бы маленький разумный смысл?

— Есть. Вот, пожалуйста... — она призадумалась. — Смысл в том, что я считаю... что я должна!

— Делать нечего, — сказал Хряксон таким обреченным тоном, каким дают понять человеку, что тот сам, и только сам, будет повинен во всех своих бедах. — Ладно... Так в какую сторону ты пойдешь: направо или налево?

Она посмотрела туда, посмотрела сюда — и не увидела абсолютно никакой разницы между этими двумя направлениями. Везде было одинаково мрачно. Каменные стены, казалось, в обе стороны тянутся до бесконечности. Она удивленно пожала плечами: хотелось, чтобы ей сейчас помогли. Но просить о помощи гордость не позволяла.

— Мне кажется, все равно, в какую сторону идти, — ответила она Хряксону.

— В таком случае, — сказал он, — ты вряд ли сможешь далеко уйти, а? Как ты думаешь?

— Ну и ладно, — сказала она сердито. — А сами-то вы пошли бы каким путем?

— Я? — он грустно рассмеялся. — Я бы не пошел никаким путем.

— Тоже мне — экскурсовод!

— Никогда не был экскурсоводом и никогда не говорил этого, разве не так? Хотя тебе, конечно, не помешало бы воспользоваться его услугами. А так, скорее всего, ты закончишь свое путешествие ни с чем: снова вернешься туда, откуда начала путь. И распишешься в том, что вела себя неразумно.

— Ну и пусть, — огрызнулась Сара. — Если Вы ничем больше не в силах мне помочь, то лучше б оставили меня в покое. Я уж как-нибудь сама разберусь со своим поведением!

— А знаешь, какая твоя главная ошибка? — спросил Хряк-сон.

Она не обратила внимания на его вопрос и стала вглядываться в коридор, пытаясь решить для себя, в какую сторону ей лучше пойти: направо или налево.

— Я скажу тебе, — продолжал Хряксон. — Главная твоя ошибка в том, что ты слишком многое принимаешь на веру. Вот, например, этот Лабиринт. Ну даже если ты и доберешься до его центра — в чем я о-очень сомневаюсь, — ты никогда не сможешь выбраться из него.

— Это ваше личное мнение, — сказала Сара и сделала шаг направо.

— И все-таки это мнение лучше всего того, что приходит тебе в голову.

— Благодарю вас за просто так, Хряксон.

— Я — Хряксон! — эхом раскатилось по коридору, а человечек остался стоять в воротах. — И не говори потом, что я не предупреждал тебя!

Но Сара, сжав зубы, уже сделала первые шаги по коридору

— между сырыми и страшными стенами.

Она прошла еще несколько шагов, как вдруг услышала грохот и лязг — ворота позади нее захлопнулись. Она остановилась и, не в силах противиться своему желанию, бросилась назад — посмотреть, откроются ли ворота снова... Ворота не открывались.

Хряксон был по ту сторону ограды. Их с Сарой разделяла стена. Единственные звуки, которые теперь были слышны из Лабиринта, это были звуки капающей воды и прерывистого дыхания девушки.

Сара набрала полную грудь воздуха и снова отправилась в путь по коридору. Семейство лишайников, живущее при входе на столбе, открыло свои глаза и уставилось на девушку. Глаза, качающиеся на тонких усиках, смотрели с любопытством. Когда девушка удалилась от семейства на безопасное расстояние, лишайники все глаза свели вместе, чтобы поболтать друг с другом о происшедшем. Большинство их не одобрило то направление, которое выбрала девушка. Это можно было понять по выражению их глаз, с которым они смотрели друг на друга. Уж кто-кто, а лишайники хорошо разбираются в выборе нужного направления!

Сара прошла по коридору между могучих стен довольно значительное расстояние, но конца проходу не было видно, будто он тянулся до бесконечности, и ничего не менялось по сторонам. Девушка прошла еще какое-то расстояние, и все одно и то же. Ну вот, — сказала она сама себе, — делаю еще сто шагов, и, если никуда на приду, надо будет думать, что предпринять дальше.

Раз, два,... девяносто восемь, девяносто девять. Стены тянулись в беспредельную даль.

— Такое безобразие и называется, что ли, Лабиринтом? — громко сказала она, чтобы побыть хотя бы в компании со своим голосом. — Это там, где нету поворотов, углов и вообще ничего нету. И то, что идет, идет и не кончается.

Она замолчала, вспоминая, какие слова говорил ей на прощание Хряксон.

Но может быть, все, что я сейчас сказала, и не правильно, — стала она рассуждать. — Может быть... может, все дело в том, что я принимаю на веру, чего нет на самом деле. Еще она подумала: Хорошо бы узнать, сколько осталось времени из тех тринадцати часов. Это не честно, что я не знаю.

Она снова сделала глубокий вдох — и припустила бегом. При этом ничего не изменилось. Лишь кирпичи, из которых были выложены эти бесконечные стены, стали быстрее мелькать. Сара побежала еще быстрее, быстрее — а стены все так же однообразно простирались вперед: без единого поворота и... без конца. И вот они уже закружились у нее над головой

— она почувствовала, что силы покидают ее и сейчас она потеряет сознание.

Она упала на какую-то мягкую кучу. Она рыдала, слезы текли по щекам.

Семья лишайников, жившая поблизости, смотрела на нее с сочувствием и покручивала своими глазами.

Когда Сара немного пришла в себя, она решила открыть глаза. Ей захотелось делать это страшно медленно, ей казалось, в таком случае она увидит нечто совсем иное: дверь... дверь ее собственной спальни. Но все, что она смогла увидеть, открыв глаза, — это стены.

Она пронзительно вскрикнула от досады и затарабанила кулаками по стене.

И тут, словно отвечая на звонок в дверь, из щели между кирпичами, по которым она колотила, выползло крошечное существо, напоминающее червяка с огромными глазами.

— Кто там? — произнесло это существо радостным тоном.

Удрученная горем, Сара нехотя взглянула на червяка. Говорящий червяк, — отметила про себя она. — Конечно, я бы никогда не поверила, что червяки могут разговаривать, — она пожала плечами, — но в таком случае, может, он даст мне полезный совет.

И она тихонько спросила:

— Вы не знаете, как пройти через Лабиринт?

— Это вы мне? — хмыкнуло существо. — Да ведь я просто червяк.

Сара кивнула. Конечно, именно ЭТО она и могла ожидать в ответ.

— Заходите в гости — познакомитесь с моей женушкой, — пригласил ее червяк.

Сара нашла в себе силы слегка ему улыбнуться.

— Спасибо, — сказала она, — но мне надо пробраться через этот Лабиринт, а в нем нет ни проходов, ни поворотов — вообще ничего нет. — Она вытерла слезы. — Он только прямо все идет и идет.

— У-у-у, милочка, — сказал червяк, — да вы не туда смотрите. Совсем не туда... У нас тут полным-полно проходов. Просто вы их не замечаете.

Сара с недоверием стала оглядываться вокруг. Стены, одни лишь стены до бесконечности, тянутся в обе стороны. Во всем этом не было никакой логики. А может, наоборот: не было ничего кроме логики? И в этом -то вся беда: одна логика

— и никакого смысла.

— Вот здесь же ЕСТЬ проход, — снова раздался голос червяка. — Ну прямо перед вами!

Она опять оглянулась: кирпичная стена, скользкая плесень, куча лишайников и ничего больше.

— Нет здесь никакого прохода.

Червяк громко засопел и ласково произнес:

— Зайдите лучше к нам в гости и выпейте чашечку хорошего чая.

— Здесь нет никакого прохода, — упрямо повторила Сара.

— А вы попробуйте другим путем, — вон там, — подбадривающе кивнул червяк. — Да не беспокойтесь, вы найдете. Но сначала надо бы все ж таки выпить чашечку хорошего чая.

— Но где же он? — спросила Сара в новь оглядывая голую стену.

— А я уж и чайничек поставил.

Это червячное гостеприимство замучило ее.

— Здесь одна лишь СТЕНА, — с досадой в голосе проговорила она, — и нет никакого прохода.

— О-хо-хо, — червяк тоже огляделся по сторонам. — Боже мой, какое славное местечко! Поймите, милочка, не всегда надо верить своим глазам, а уж особенно здесь. Особенно здесь. Так что нельзя все принимать на веру.

Сара пристально взглянула на червяка. Вот те на! Он угощает ее теми же словами, что и Хряксон. В голове у нее вновь зазвучал голос того человечка: Я? Я бы не пошел никаким путем.

Получается так: 1) Никаким путем и 2) Прямо перед тобой. Так что ей надо сделать?.. Она решилась. Вплотную подошла к стене и, преодолевая отвращение, прижалась к ней

— и... оказалась по ту сторону стены, в другом коридоре.

Сара ликовала от радости. Новый коридор тоже тянулся до бесконечности, но все-таки это был ДРУГОЙ коридор.

Девушка обернулась назад и с благодарностью произнесла:

— Спасибо, червячок. Ваш совет невероятно помог мне.

Она двинулась дальше в путь, как вдруг из-за спины донесся негромкий окрик:

— Эй, не ходи туда!

Это был голос червяка.

Девушка остановилась. Потом вернулась назад и, запыхавшись, спросила:

— Что вы сказали?

— Сказал я вот что: Не ходите в ту сторону.

— О-о-о, — Сара кивнула, — спасибо. — И отправилась в противоположную сторону.

Семейство лишайников смотрело ей вслед и с облегчением вздыхало.

— Фу-у, — отдуваясь произнес червяк и выкатил глаза, — наконец-то это закончилось. А ведь если б она пошла по первому пути, то прямехонько угодила бы в этот отвратительный замок.

В это время в каменном замке короля гоблинов — в королевском зале — разинув рот до предела, продолжал орать Тоби. Он был все в том же трикотажном костюмчике с красно -белыми полосами и все так же, изо всех сил, сжимал свои кулачки. Глаза у него были закрыты, лицо алое от натуги, и он выдавал свой концерт с такой громкостью, которая в обычные дни заставляла Сару стонать.

Джареф с любопытством смотрел на младенца, и легкая улыбка не сходила с его лица. В этом месте кроме Джарефа, пожалуй, и некому было интересоваться Тоби. Там вокруг скакали лишь домовые: рогатые, или поросшие густой шерстью, или в шлемах, надвинутых на морды. Они скакали по вонючему полу, по ступенькам королевского трона, гонялись за цыплятами или за черным поросенком, на которого тоже был нахлобучен шлем. Некоторые домовые ссорились и бранились из-за лакомого кусочка, некоторые залезали в банки и горшки, в надежде отыскать что-нибудь вкусненькое. Кто-то, сидя на корточках раздирал и обгладывал кости, а кто-то лишь злобно поглядывал на остальных своими безумными глазами.

Весь пол в зале был завален полупустыми большими тарелками: с объедками пищи, кусочками протухшего мяса, гниющими овощами, всякими отбросами и прочей гадостью. Небольшой птеродактиль — летающий ящер — грозно хлопал там крыльями, пытаясь воспользоваться удобным случаем, чтоб урвать свою долю. Кривая корона висела над королевским троном как знак могущественного владыки. Корона была украшена рогами барана, и в ней орел-стервятник по случаю свил себе гнездо. А может быть, Джареф поселил его там для своего собственного удовольствия.

Королю гоблинов было необходимо, чтобы его развлекали. Но его подданные — домовые, по правде говоря, были скучными созданиями. Они были настолько тупы, что без посторонней помощи не могли отыскать путь через Лабиринт. У них не было ни ума, ни опыта. В стародавние времена, когда многих непослушных и вредных малышей родители предлагали домовым, Джареф думал, что очень скоро ему попадется тот, кого он сможет сделать достойным своего трона. Тот, чья юная кровь освежит Джарефа и вольет в него новые силы. Тот, кто бодростью духа развеет мысли о старости, которые начали угнетать короля гоблинов.

Но шли годы. Просьбы родителей украсть у них ребенка становились все реже и реже, и от этого Джареф делался еще угрюмее. Он перестал смотреть на себя в зеркало и не подходил к водной поверхности. Он чувствовал, как глубокие морщинки пролегли от углов рта, как избороздили они его лоб.

Удобно расположившись на своем мягком овальном троне, Джареф смотрел теперь на фигурку ревущего Тоби. Если повезет, — думал он, — из малыша со временем может выйти отличный, умненький домовой. Он, наверное, научится разным их штучкам. И уж во всяком случае, оценит самого Джарефа. А там, глядишь, начнет помогать ему и в управлении этим разваливающимся королевством. По крайней мере подбросит Джарефу свеженькие идеи из области шуточек. А то старые проказы, такие, как сотворить овцу о двух головах, заставить свернуться молоко, уронить на пол сковородку, похитить ночную одежду, оставить фруктовые деревья без плодов, сдвинуть с места столы, навести плесень на хлеб, — все они повторялись так часто, что до смерти ему надоели и казались теперь просто жалкими.

Джареф зевнул и устало оглядел тронный зал. Стены были украшены черепами и летучими мышами. Господи, — подумал он, — черепа да еще летучие мыши, — какое убожество. Он с надеждой посмотрел на часы. Стрелки в форме острых мечей показывали половину четвертого. Оставалось ждать еще девять с половиной часов до тех пор, пока звонарь-домовой пробьет тринадцать раз. Надо что-то придумать, чтобы убить это время. Он встал с трона, вытянул руки вперед, расставил их в стороны и начал прохаживаться по залу.

Какой-то маленький домовой просеменил рядом. Джареф пригнулся, схватил его за шкурку и поднял в воздух. Домовой очумело уставился на своего короля.

— Ты чумовой домовой, — произнес Джареф и нарочито громко засмеялся.

Все остальные гоблины, как один, завыли от восторга. Ведь Джареф был их королем столько времени, сколько они могли припомнить (но никак не больше четырех секунд). И к тому ж они полагали, что он на веки вечные останется их королем.

От всего этого Джарефа передернуло, и он сморщился как от боли. Сара одна продолжала брести по каменным коридорам: все таким же высоким и пугающим. Но теперь они уже не тянулись до бесконечности в пространстве и времени. Иногда ей стали попадаться перекрестки и развилки, поэтому можно было выбрать, в какую сторону пойти, куда повернуть. Чтобы не запутаться и не кружить на одном месте, Сара придумала такой способ: губной помадой, которую она случайно прихватила из дома, стала наносить стрелочки на стену перед каждым поворотом или переходом. Каждая стрелка показывала, откуда пришла девушка и куда направляется дальше.

Но всякий раз, когда Сара продолжала свой путь, входя в новый коридор, какое-то маленькое существо за ее спиной вытаскивало кирпич с нарисованной стрелкой, переворачивало его вверх ногами и аккуратно ставило на место, так что стрелка больше не была видна.

Сара нанесла уже восемнадцать стрелок, и, когда рисовала следующую, девятнадцатую, кусочек помады треснул и, обломившись, осыпался на пол. Девушка выкрутила остальную часть помады, закончила стрелку, а потом пошла дальше: по новому пути, который она выбрала. За ней неотступно, крадучись, следовал отряд гоблинов. Но Сара неотрывно смотрела вперед и не замечала их. Она сделала еще несколько шагов и попала в огромный каменный мешок: перед ней была глухая стена. Девушка заглянула там во все ниши и закоулочки, за все выступы и столбы, но дальше прохода, действительно, не было. Она удивленно пожала плечами и вернулась назад — к тому месту, где нарисовала последнюю стрелку.

Она подошла к тому углу, где должна быть стрелка, но ничего не увидела.

Очень странно, — подумала Сара, — я уверена, стрелка была здесь: на этом углу, на этом самом кирпиче. А теперь все кирпичи тут чистые.

Она насупилась и огляделась: вот же — на полу — валяется кусочек помады. Она снова, еще внимательней уставилась на стенку — стрелки нигде не было. Да, это доказывало лишь одно: в этом месте творится что-то неладное.

Она выбросила остаток помады и громко произнесла:

- Кто-то стирает здесь мои значки. — Она была уверена, что злоумышленник где-то рядом и слышит ее. — Какое гадкое это место! И к тому же это не честно!

— Вы правы, — услышала она голос позади себя, — это НЕ честно!

Она вздрогнула от испуга и стала глядеть по сторонам. В глубине каменного мешка, в стене, она вдруг увидела две овальные двери. И перед каждой столбом стоял стражник.

Во всяком случае, — подумала она, — скорее всего, это стражники: стоят как истуканы и одеты в доспехи.

Но когда она пригляделась к ним повнимательней, то стала сомневаться в своей догадке: уж больно смешно они выглядели. Они стояли широко растопырив ноги — наверно, чтобы не упасть, ведь в руках у них были щиты необыкновенно больших размеров и, по-видимому, страшно тяжелые. Щиты были разукрашены разными геометрическими фигурами, разрисованы какими-то завитушками и схемами.

Бедняжки, — подумала Сара, — сколько же надо иметь терпения и сил, чтобы все время стоять вот так прямо.

У того, что был слева от нее, глаза, выглядывавшие из-под шлема, ужасно косили — точно так, как у ее дядюшки Леопольда, которого она ласково звала Лео. Поэтому про себя Сара решила: Левого стражника я тоже буду называть Лео.

Какие глаза у того, кто справа, она понять не могла: шлем у него был нахлобучен так низко, что лица вообще не было видно. Может они и близнецы, — подумала девушка, — но в их внешнем виде не все абсолютно одинаково. И чтобы не путаться, правого стражника она про себя назвала по имени другого своего дядюшки — Теодора — Тео. Получилось так: слева — Лео, справа — Тео.

Разобравшись с именами и запомнив их, она заметила самое удивительное: снизу из-под каждого щита выглядывало еще одно лицо, получалось что-то наподобие карточного валета пик. Эти странные перевернутые персонажи, казалось, навсегда застыли в своих крайне неудобных позах, вцепившись снизу в щиты огромными крючковатыми, когтистыми лапами. Недолго думая, Сара окрестила перевертышей Джимом и Тимом — чтоб было в рифму. Похоже, эти двое немало тяжести добавляли к тому грузу, от которого и без них пошатывались бы Тео и Лео.

После первых же слов, обращенных к ней, Сара поняла, что именно Джим заставил ее вздрогнуть от испуга, когда совершенно неожиданно произнес в ее адрес: Вы правы. Теперь он добавил к тем словам: И это лишь половина того.

— Половина чего? — удивилась Сара, перегибаясь вперед и склоняя голову так, чтобы оказаться перед говорящим лицом к лицу. Она чувствовала: остаться стоять прямо было бы для нее сейчас непростительно грубо. Надо всегда стараться как -то подстраиваться под тех, с кем имеешь дело, — даже здесь.

— Половина того, что больше этого вдвое, — ответил Джим.

— Вдвое больше чего? — с трудом сохраняя выдержку, спросила Сара.

— Вдвое больше, чем половина того, — последовал невозмутимый ответ.

— Погодите, — Сара подняла руку и пальцем указала на дальнюю стену каменного мешка, — вот здесь еще минуту назад была глухая стена.

— Нет, — это проговорил Тим-перевертыш. — ВОТ глухая стена, у вас за спиной.

Сара снова выпрямилась и обернулась. Он был прав. Проход, по которому она вошла сюда, теперь был перекрыт могучей стеной.

— Эй! — возмущенно воскликнула она. — Это не честно. В этом месте все непрерывно меняется. Что же мне прикажете делать?

— Это зависит от того, кто будет приказывать, — сказал Джим.

— А не от половины того, — добавил Тим.

— Попробуйте войти в одну из этих дверей, — предложил Джим.

— От одной двери путь ведет прямо к нашему замку, — подбадривая девушку, проговорил Тим, — зато другой путь ведет к неминуемой гибели.

Сара, задыхаясь от волнения, вымолвила:

— А какой — который?

Джим покачал своей перевернутой головой.

— Этого мы сказать не можем.

— Ну почему?

— Потому что не знаем! — радостным воплем победителя закончил Джим.

— А вот ЭТИ должны знать, — тоном заговорщика проговорил Тим и кивнул в сторону Тео и Лео.

Ну вот, хоть какая-то польза от этих перевертышей, — подумала Сара.

— Тогда их спрошу, — сказала она.

Но не успела больше произнести ни слова, потому что ее опередил Тео. Очень медленно, назидательным тоном он произнес:

— Ах, послушайте, Вы никак не сможете спросить НАС. Потому что Вы можете спросить лишь ОДНОГО из нас.

Сара заметила, что он вообще с трудом вытягивает из себя слова и к тому же заикается.

— Да-да-да, такие у нас правила, — быстренько подхватил Лео, и глаза у него совсем перекосились. Он стал тыкать своим пальцем по загогулинам на щите, которые вполне вероятно могли быть их правилами. — И я считаю своим долгом предупредить вас, что один из нас ВСЕГДА говорит правду, а другой всегда лжет. Это тоже наше правило. — Он показал глазами на соседа. — Вот ОН всегда врет.

— Не слушайте его, — нравоучительно проговорил Тео, — он Вас обманывает. Именно я — тот, кто говорит правду.

— Это ложь! — возмутился Лео.

Джим и Тим в это время дружно хохотали, спрятавшись за щиты. Довольно-таки наглые типы, — подумала Сара о перевертышах.

И тут Джим обратился к ней:

— Понимаете, если Вы спрашиваете одного из них, то невозможно понять, говорит он правду или ложь.

— Подождите-подождите. — Сказала девушка. — Я знаю такую загадку. Я слышала ее давно, только никак не могла отгадать.

В этот момент Тео пробормотал:

— Он врет.

— Сам он врет, — тут же ответил Лео.

Сара потерла бровь и стала размышлять вслух:

— Я помню, должен быть один вопрос, который надо задать, причем совсем неважно, кому из двоих его задавать, — она даже прищелкнула языком от нетерпенья. — Ну как мне сообразить, какой это вопрос?

— Давай-ка поживее, — раздраженно проговорил Тим. — Мы не можем здесь стоять целый день.

— Что это значит: «мы не можем»? — рявкнул Джим. — Это ведь наша работа — мы с тобой — стража на посту.

— Ах, да, я совершенно забыл.

— Не ссорьтесь, — приказала им Сара. — Что делать, если я не умею думать.

— Я говорю правду, — настойчиво повторил Тео, не вытаскивая головы из-под шлема.

— Ох-хо-хо! — автоматически отозвался Лео. — Какая ложь!

А Сара тем временем пыталась самостоятельно решить эту задачу. Она медленно вела пальцем по воздуху, размышляя вслух: Сперва надо найти, кто говорит неправду... Но... нет, с этого конца ничего не выйдет. Поэтому... Сначала надо придумать такой вопрос, который можно задать любому... и получить... одинаковый ответ.

— О, прекрасная мысль, — загоготал Тим. — Известно ведь, что один из нас говорит правду, а другой всегда лжет. И после этого вы хотите найти вопрос, на который мы оба ответим одинаково? О, это будет грандиозно. Это великолепный вопрос, вот что я вам скажу. Да-а-а.

И тут Сара прищурилась. Ей показалось, она отыскала тот самый вопрос.

— Ну-ка, ребята, — сказала она, — кого мне спросить?

Лео и Тео одновременно кивнули друг на друга. С легкой улыбкой Сара обратилась к Тео:

— Пожалуйста, ответьте: да или нет. Должен ли ОН, — она указала на Лео, — сказать, что от этой двери, — она ткнула пальцем туда, где стоял Тео, — идет путь в замок?

Лео и Тео сначала посмотрели на нее, потом друг на друга, а затем зашептались.

Наконец, Тео уставился на девушку и выдохнул:

— Ух... Да!

— В таком случае, мне нужна ДРУГАЯ дверь, — закончила Сара и показала на левую дверь, — именно от нее будет путь в замок. А если пройти через эту дверь — жди гибели.

— Как Вам удалось это узнать? — медленно проговорил Тео, и в голосе его прозвучало неподдельное огорчение. — Может быть, отвечая ДА, он сказал бы вам правду.

— А тогда бы вы не смогли сказать правду, — ответила Сара. — Получается так: если Вы говорите, что он скажет ДА, то в любом случае правильным ответом будет НЕТ.

Она была ужасно рада, что сама разгадала эту загадку.

А Лео и Тео выглядели удрученными. Они чувствовали себя так, будто их явно надули.

— Но ведь Я тоже мог сказать правду, — возразил Тео.

— Тогда ОН должен был мне наврать, — сказала Сара и широко улыбнулась: она не могла больше скрывать своей радости. — И все равно, правду Вы произносите или ложь, так или иначе: если Вы говорите, что он должен сказать ДА, я знаю — верным ответом, все-таки будет НЕТ.

— Погодите минутку, — проговорил Тео и нахмурился. — Эй, разве это правильно?

— Не знаю, не знаю, — беззаботно откликнулся Лео, — Я вас не слушал.

— Это правильно! — сказала Сара им обоим. — Я решила эту задачку. А раньше никак не могла. — Она просияла. — Мне кажется, я становлюсь сообразительней!

Она подошла к двери, перед которой стоял Лео.

— Какая умненькая! В самом деле, — огорченно произнес Джим и показал Саре язык.

Она ответила ему тем же и настежь распахнула дверь.

— Для меня это пара пустяков, — бросила она им через плечо. Перешагнула дверной проем и полетела вниз. В какую-то дыру — то ли в шахту, то ли — колодец.

Сара закричала.

Крышей этого колодца был диск света. И он уменьшался прямо на глазах.

Сара спиной падала в глубь колодца и кричала. И в это время почувствовала: ее падение

задерживают какие-то мягкие предметы, о которые она все время задевает. Что-то похожее на большие толстые листья или огромные мясистые грибы, вырастающие из стен этой бездны. Но когда в любое мгновение ждешь страшного удара от падения, не особенно задумываешься о названии того, что может тебя спасти.

Поэтому Сара пыталась ухватиться за какой-нибудь выступающий предмет. И наконец — о, счастливый случай! — ей повезло. Ее рука прямо шлепнулась на поверхность одного из этих предметов и оказалась намертво зажатой в запястье. Девушка почувствовала толчок такой силы, что едва не разо-рвалась на части. Но все-таки уцелела и осталась качаться в воздухе на своей зажатой руке.

— Ох! — только и смогла произнести она с облегчением, едва переводя дух.

Понемногу она стала приходить в себя. Посмотрела вниз

— на дно колодца — и поняла, как близка к тому, чтоб расшибиться в лепешку. Дна не было видно — один лишь длинный вертикальный тоннель, из которого выступали те самые предметы, что не дали ей погибнуть. Она глянула вверх — и увидела высоко-высоко над собой дверной проем, откуда начала падать.

Постепенно глаза ее привыкли к сумраку, и она разглядела то, что держало ее: это была кисть руки. И вокруг, высунувшись из стен колодца — словно морские водоросли, — торчали, покачиваясь и ощупывая воздух, кисти рук.

Чувство облегчения сменилось тревогой: она была в плену у какой-то руки, где не было вообще никаких других частей тела. И не понятно, как можно выбраться из этого плена... А вдруг это не руки, а лапы каких-то хищных зверей. Или пауков, которые держат свою жертву и постепенно растворяют ее, превращая в пищу. Девушка испуганно стала смотреть вниз-вверх, не висят ли там скелеты, как бывает в диких джунглях, когда люди оказываются в западне. Но ничего такого не увидела.

Зато почувствовала, как другие руки ищут, тянутся, дотрагиваются до нее, хватают за бедра, шею, за ноги.

Она содрогнулась от омерзения и закричала:

— Прекратите!

И понимая, что просить здесь о помощи бесполезно, все -таки стала звать:

— Помогите! Помогите!

Девушка начала изворачиваться, пытаясь сбросить с себя чужие руки. А свою свободную руку вытянула перед собой, отчаянно пытаясь хоть за что-нибудь ухватиться, чтобы вырваться оттуда.

Но единственное, за что можно было там ухватиться, — еще одна чужая кисть. Но это была и последняя надежда.

Нерешительно Сара вложила свою руку в чужую ладонь, и та мгновенно сомкнулась, сильно сжав ее. Теперь девушку держали крепче прежнего — она оказалась затянутой в паутину из рук.

— Помогите! — взмолилась она.

И тут кто-то хлопнул ее по плечу. Сара повернула голову, чтобы посмотреть, кто это. Можно представить, каково было ее удивление, когда она увидела из-за плеча, как несколько рук исхитрились изобразить из себя человеческую рожицу: двумя пальцами, соединенными в кружок, они сделали глаза, а двумя ладонями, сложенными вместе, — рот.

И этот рот заговорил с ней.

— Что вы имеете в виду под словом помогите! Ведь мы только и делаем, что ПОМОГАЕМ. Мы — Руки Помощи.

— Вы делаете мне больно, — проговорила Сара, хотя это была не совсем правда. Страх, а не боль — вот что причиняло ей страдание.

Теперь вокруг нее появилось еще несколько таких рожиц.

— Вы хотите, чтоб мы исчезли? — спросил кто-то из них.

Сара мельком глянула вниз, и у нее вырвалось:

— Ах... нет.

— Ну ладно, — произнесла одна рожица, — тогда поторапливайтесь. И говорите, каким путем.

— Каким путем? — в замешательстве спросила она.

— Ну, вверх или вниз?

— А-а-а... — она еще больше смутилась. — Э-э-э...

Она невольно глянула на самый верх, где все еще брезжила полоска света. Но ведь это же будет моим поражением,

— подумала она. И глянула вниз — в бездонную черную пропасть.

— Давайте, давайте поживей, — подстегнул ее нетерпеливый голос. — Что, мы здесь должны торчать целый день?!

«А что, не должны?» — подумала Сара.

— Это очень важное для нее решение, — произнес какой-то сочувственный голос.

— В какую сторону вы хотите двигаться? — спросил все тот же настырный голос.

В этом Лабиринте кого ни встретишь — все начальники,

— подумала Сара. — У меня было всего-навсего тринадцать часов, чтоб отыскать братика. И, бог знает, сколько уже прошло времени. Ну почему эти человечки здесь (если, конечно, их можно так назвать) все такие важные, а?

— Живей, живей!

— Да... хорошо... — Сара все еще колебалась: вверх или вниз. Вверх — глупо. А вниз — страшно.

Вокруг нее теперь было полным-полно этих рожиц. Видя ее нерешительность, некоторые хохотали, прикрывая рты другими ладонями.

Она сделала глубокий вдох и наконец произнесла:

— Итак, вот путь, который я выбрала... Я продолжаю спускаться вниз? — услышала девушка шушуканье, среди пересмешников. — Она хочет... вниз!

— А что в этом плохого? — робко поинтересовалась девушка.

— Теперь слишком поздно, — отозвалась одна из рожиц.

После этих слов Руки Помощи начали опускать Сару в

глубь колодца, осторожно передавая ее из Рук в Руки. При этом они запели песенку, похожую на ту, что когда-то хором напевали грузчики в порту, разгружая прибывший корабль:

Ниже, ниже, ниже, ниже,

Опусти пониже, братцы.

Час веселья ближе, братцы.

Ниже, ниже, ниже, ниже,

Опусти пониже, братцы,

Грусть-тоску гони же, братцы,

Ниже, ниже, ниже, ниже.

Вот так, с песней, Руки Помощи опустили Сару до низа колодца. А там лежала крышка люка, ведущего снова вниз. Другие Руки сняли эту крышку, а третьи — те, ловко поддерживая девушку, стали помогать ей спуститься на самое дно.

Напоследок она увидела, как Руки Помощи помахали у нее над головой, словно прощаясь и желая добра.

Едва она очутилась на каменном полу в мрачном подвале, крышка люка с лязгом захлопнулась. И Сара осталась сидеть в кромешной темноте, совершенно опустошенная.

Неподвижное лицо Сары ярко и четко высвечивалось внутри шара, которым владел Король гоблинов. — Теперь она в Тупике Забвения, — заметил Джареф.

Домовые гадко хихикали вокруг, танцуя и подпрыгивая. Челюсти их раскрылись от ржачки, они корчили рожи и похлопывали себя по бокам.

— Заткнитесь! — приказал им Джареф.

Домовые замерли на месте. А головы их, подергиваясь, стали поворачиваться так, чтобы видеть своего короля. Один, самый хитрый, спросил:

— Не так, что ль, смеемся?

— Она не должна была попадать в нашу темницу, — сказал Джареф, продолжая рассматривать изображение лица Сары. Он покачал головой. — Ну уж теперь-то ей придется остановиться.

— Она ни за что не остановится, — сказал проницательный гоблин.

— Ха-ха, — безрадостно засмеялся Джареф. — Не остановится? Остановится, и очень скоро — когда ей придется начать все с начала.

Он с большим удовольствием представил себе, что его Ла-биринт — это настоящая игра: если вы оказываетесь слишком близко к победной клетке на игровом поле, то вам грозит встреча со змеей, которая отбросит вас в самое начало. Никто еще не смог пробиться в его игре к заветной цели, и очень мало кому удалось продвинуться так далеко, как этой нахальной девчонке. Жаль, что она слишком велика по возрасту, чтобы обратить ее в гоблина.

Джареф снова пристально вгляделся в свой шар — да, слишком стара, чтобы стать гоблином. И слишком юна, чтобы оставить ее у себя. Будь прокляты эти невинные глаза! Ее надо немедленно, пока она не стала серьезной угрозой для Тоби, отправить назад в клетку номер один. И он, Джареф, знает подходящую для такого дела змею.

— Хряксон! — произнес он, вращая прозрачный шар. В шаре появилась физиономия Хряксона.

— Она в темнице, — сказал Джареф. — Проводи ее к нашему входу.

Хряксон, скривив лицо, покачал головой:

— Она уже такая опытная, Ваше Величество. Это дело совсем не простое...

— Делай, что говорят! — Джареф подкинул шар в воздухе, и тот пропал, будто лопнул мыльный пузырь.

Король гоблинов тихо и зло рассмеялся, представляя, какое лицо он увидит в шаре, когда Сара поймет, что находится снова у наружных ворот Лабиринта. Это будет, что надо, — подумал он. Откинув голову назад, он загоготал.

Домовые с недоумением следили за ним. Может, теперь им тоже надо смеяться?

— Ребята, поехали! — приказал им Джареф.

И тут началось. Домовые как дикий и злобный народец пустились веселиться на всю катушку. Самый матерый из них, вроде дирижера, заправлял ими, доводя всю компанию до безумного восторга.

Сидя на полу темной клетки, Сара думала о том, что теперь она бы попросила у Рук Помощи вызволить ее отсюда и поднять наверх, к свету. А здесь на что можно надеяться?

В темноте слух ее обострился: она уловила слабый скребущийся звук.

— Кто здесь? — испуганно проговорила она. — Кто здесь?

Тело ее напряглось как струна.

— Я, — прозвучало в ответ. Голос был хриплый и сердитый.

Снова там что-то заскреблось, и вспыхнул огонек — как от чиркнувшей спички. Затем появилось пламя, похожее на факел. И девушка увидела, что в ее камере — на плохонькой скамейке — сидит Хряксон. Он держал над собой горящий факел — так, чтобы оба они могли видеть друг друга.

— Ох, — воскликнула девушка, — Хряксон, как я рада, что встретила вас! — Сара и впрямь была готова и заключить его в свои объятия.

— Да, конечно, — грубовато ответил Хряксон. Он был слегка смущен такой ситуацией, в которую влип. — Что и говорить: приятно встретиться снова.

Сара приблизилась к нему и вошла в полосу света.

— Что вы здесь делаете? А главное, как вы ПОПАЛИ сюда?

Хряксон неопределенно пожал плечами и наполовину отвернулся от нее.

— Да вот, говорят, ты попала в беду — вскорости после того, как мы познакомились. Ну я и... это... того... пришел подсобить тебе.

Еще одна Рука Помощи, — подумала Сара и вздрогнула.

— Нет уж, хватит: этих рук было предостаточно.

— Вы хотите сказать, — обратилась она к человечку, — что намерены помочь мне разобраться в этом Лабиринте?

— Разобраться в Лабиринте? — насмешливо переспросил Хряксон. — А знаешь ли ты, где сейчас находишься?

Девушка огляделась по сторонам. В световом круге, исходившем от факела, она увидела каменные стены, каменный пол и каменный потолок. Вся роскошь этого подземелья заключалась в грубо сколоченной деревянной скамейке.

— О, мы решили осмотреть свои покои, не так ли? — голос Хряксона из просто насмешливого сделался ядовитым. — Я полагаю, маленькая леди успела заметить, что здесь НЕТ дверей — только дыра наверху?

Сара изо всех сил вглядывалась в темноту, пока не убедилась, что его слова были правдой.

— Итак, — продолжил Хряксон, — это — Тупик Забвения, в нашем Лабиринте их полно.

Саре стало горестно и больно: и от того, что она сейчас узнала, и от того, каким тоном с ней разговаривал Хряксон.

Она ответила ему тем же тоном, полным презрительного сарказма:

— В самом деле?.. Это очень мило.

— Не пытайся изображать из себя героиню, — сказал он. — Небось не знаешь, что такое настоящий Тупик Забвения?

— А вы?

— Знаю, — ответил Хряксон и с нескрываемой гордостью добавил: — Это место, куда сажают людей, чтобы забыть о них.

Хряксон стал скрести свою шею и одновременно, с важным видом оглядывать подземелье. Похоже, слова его не пропали даром: девушка застывшим взглядом смотрела на колеблющиеся в отсветах пламени стены и... дрожала.

...Чтобы забыть о них, — крутилось у нее в голове. Может быть так и собирается поступить с ней Джареф? Просто взять и забыть?

Она чувствовала, как все закипает в ней от возмущения. Ведь это НЕЧЕСТНО. Нашел тоже, с кем мериться силой. А сколько было преград на ее пути! И все-таки она смело начала свой путь. И вот теперь он хочет швырнуть ее сюда, чтобы она сгнила здесь? Не может он так поступить. Или может?..

Хряксон с факелом направился в дальний, неосвещенный угол темницы. И жестом поманил Сару. Она пошла за ним, отбрасывая на стене огромную тень... В углу валялся скелет. Он лежал на спине с согнутыми коленями, упершись черепом в стену.

Сара готова была закричать, но тут в голове пронеслась мысль: нет, так вести себя нельзя. Она должна пересилить, переломить себя и остаться внешне холодной.

— Теперь понятно? — Хряксон искоса глянул на нее. — Этот Лабиринт — опасное место. Совсем неподходящее для маленьких девочек.

Она посмотрела на Хряксона. Кого это, интересно, он называет маленькой?

Человечек кивнул в сторону скелета.

— Вот и тебя ждет такой же конец, если вздумаешь продолжить свой путь, — в одном из Тупиков Забвения. Поверь мне, много чего дурного останется в твоей памяти о Лабиринте. Так что тебе надо думать об одном: как унести отсюда ноги.

— Но я должна отыскать своего братишку.

— Да забудь ты про это. Так уж получилось, — Хряксон теперь пальцем усиленно тер щеку, — так получилось, что я узнал короткий путь отсюда к выходу из Лабиринта.

— Нет, — твердо сказала она. — Теперь я уже не могу отказаться. Слишком далеко зашло дело. И мне кажется, я начала его не так плохо.

Он кивнул и совсем другим, мягким голосом тихонько подтвердил:

— Ты вела себя великолепно.

Потом шумно втянул в себя воздух сквозь зубы и проговорил нарочито громким трескучим голосом, как раньше:

— Но ведь здесь лишь начало Лабиринта. Ты сделала в нем лишь первые шаги. А дальше... дальше будет НАМНОГО хуже.

В том, как он произносил последние фразы, было что -то фальшивое. Сара почувствовала это и насторожилась.

— Почему это, интересно, вы так заботитесь обо мне? — спросила она.

— Почему? Она еще спрашивает, почему? — в голосе Хряксона прозвучало огорчение. — Потому что Я — такой. Вот и все. Прелестная юная дева... и страшная, гиблая темница...

— Послушайте, — перебила его Сара, — мне кажется, вы любите драгоценные вещицы, ведь правда?

Он скривил личико и медленно проговорил:

— Это почему?

— А я вижу, вы все время носите очень милые безделушки,

— она указала на цепь с украшениями, которая свисала у него с пояса. Сара не могла побиться об заклад — там было сумеречно, но она была почти уверена, на его лице засияла горделивая улыбка, а на небритых щеках появился легкий румянец.

— Спасибо, — сказал он.

— Если вы поможете мне пройти через Лабиринт, — она остановилась и перевела дыхание, — я подарю вам... — она сняла с руки браслет — это была дешевка из пластмассы, и совсем не то, что дарила ей мама и она надевала, когда хотела покрасоваться, — вот это! — закончила она и протянула ему браслет.

— Хм, — Хряксон облизал губы и оценивающим взглядом посмотрел на вещицу.

— Он ведь вам нравится, правда?

Девушка и без ответа видела, что это так на самом деле. А Хряксон, насмотревшись на браслет, перевел взгляд на кольцо, что блестело у нее на пальце. Оно тоже не имело большой ценности, но Сара любила его: именно это кольцо мать надевала всякий раз, когда играла Гермиону в «Зимней сказке» Шекспира.

— Да как тебе сказать, не очень, — ответил Хряксон. — И послушай: давай поступим таким образом. Ты — даешь мне браслет. А что делаю я? А я... ВЫВОЖУ тебя из Лабиринта. Ну как, годится?

— Но ведь вы предлагали мне это за просто так, — заметила Сара.

— Конечно, — согласился человечек. — Поэтому такой поступок с твоей стороны будет особенно милым, — сказал он и протянул руку за подарком.

— Э, нет, — Сара отдернула свою руку, в которой держала браслет. — За это вы должны показать мне дорогу ТУДА, а не обратно. И причем, до конца.

Хряксон громко запыхтел.

— С чего это вдруг наша маленькая мисс так уверена, что Хряксон знает, как пройти ТУДА?

— А ведь вы ж смогли попасть сюда, правда ведь?

— Что-что? — прокудахтал Хряксон и одобрительно закивал головой. — Да-да-да, но... должен сказать, все это были цветочки. Ты еще никуда не пришла. И пошевели немножко своими мозгами, ну... дальше этого места ты идти не должна. Это факт. Ты сделала все, что в твоих силах, и даже больше того. Доказала, что ты умненькая и храбрая девочка, и совсем не заслуживаешь той участи, которая тебя здесь ожидает. —

Он многозначительно посмотрел на скелет — тот, казалось, приплясывал вместе с колеблющимся огнем. — Нет-нет, ты достойна того, чтоб тебя спасти. Я говорю это потому, что сильно тебя уважаю. Ну, так что будем делать? — Он в упор — снизу вверх — уставился на нее из-под своих кустистых бровей. Такие настырные глаза бывают лишь у тех, кто трезво смотрит на мир.

Девушка посмотрела ему прямо в глаза. Какую бы роль этот человечек не играл в данной игре, — подумала она, — он играет ее плохо. Ей пришлось закусить губу, чтобы не рассмеяться ему прямо в лицо.

— Послушайте, что Я вам скажу, — произнесла она, прищурив глаза. — Если Вы не можете провести через весь Лабиринт, доведите меня докуда можете. А дальше... а дальше, я сама как-нибудь попробую добраться.

Теперь он с отвращением глядел на нее.

— Фу! Из всех твердолобых тупиц, что когда-либо мне встречались...

Сара побренчала браслетом перед его носом.

— Хорошая сделка, смотрите! Но только без всяких условий: браслет — и все. Ну как, годится?

Браслет кружился у нее в руке, и вслед за браслетом двигались глаза человечка. Потом он как бы нехотя спросил:

— Из чего он сделан?

— Это пластмасса.

Глаза человечка просияли. Он поднял свою толстую коротенькую ручонку и подставил так, чтобы Сара надела на нее браслет. Когда браслет оказался на его запястье, он оглядел новинку со всех сторон и на личике, помимо его воли, выступила горделивая ухмылка.

— Я ничего не обещаю, но... — сказал он и решительно крякнул, — проведу тебя вперед докуда смогу. А потом — добирайся как знаешь. Идет?

— Идет! — согласилась Сара.

Он тоже кивнул. Глаза его радостно блестели всякий раз, как он бросал взгляд на браслет.

— Пла-стмас-са! — завороженно прошептал он.

— Пойдемте ж, наконец, — нетерпеливо прервала его Сара.

И тут Хряксон как туго закрученная пружина пустился в

работу. Девушка никогда бы не догадалась, что в этом маленьком, хилом на вид существе может быть столько силы. Первым делом он схватил тяжеленную деревянную скамейку и поставил ее на попа, прижав плоское дощатое сиденье к гладкой стене. Сара удивилась, увидев на обратной стороне досок — справа и слева — две ручки от дверей. Но была совсем поражена, когда Хряксон повернул одну из них — и сиденье в том месте превратилось в дверь. Она оказалась вделанной в каменную стену. Это не честно, — успела подумать Сара. А Хряксон, с самодовольной гримасой, прямо-таки распираемый от гордости, сделал широкий жест рукой, указывая девушке на дверь, и, распахнув ее, шагнул в нее.

Сара готова была уже последовать за ним, как вдруг из-за двери раздались треск и грохот, и оттуда вылетели швабры с ведрами.

— О, проклятье! — услышала она голос Хряксона.

Похоже, он, бедняга, попал в сортир, — подумала девушка и невольно усмехнулась.

Хряксон в это время вернулся и, пряча от нее глаза, стал запихивать назад все ведра и щетки. Покончив с этим, он затворил дверь.

А потом, все-таки чуточку робея, взялся за другую ручку. Вышла промашка, но с кем не бывает? — пробормотал он себе под нос. И раскрыл вторую дверь. Но на этот раз он проделал свой трюк не так смело и потом осторожно выглянул за дверь.

— То, что надо, — сказал он. — Давай поживей.

Она шагнула за ним и попала в сводчатый, освещаемый тусклым светом коридор. Стены коридора были выложены причудливо обтесанным камнем.

Они уже двинулись по коридору, как вдруг чей-то голос бабахнул: Остановись!

Сара вся передернулась и стала озираться вокруг. Никого, кроме Хряксона, вроде и не было. Но потом заметила высеченный из камня огромный рот. Он торчал прямо из стены и был частью гигантского лица. Похожие физиономии она разглядела и впереди: они выступали по обеим сторонам коридора. И когда Сара вместе с Хряксоном проходили мимо, каменные пасти разевались и оттуда вылетали фразы, которые громовым эхом раскатывались по подземелью:

— Вернись, пока не поздно!

— Путь закрыт!

— Внимание! Прохода нет!

— Берегись! Берегись!

— Еще немного — и будет поздно!

Сара замучилась слышать эти крики: они эхом отдавались в голове, будто ее долбили. Она остановилась и заткнула уши руками.

Хряксон побежал вперед и не сразу заметил, что девушки рядом нет. Он стал смотреть, куда она подевалась, и увидел, что она позади и стоит на месте.

— Тьфу ты! — проговорил он и призывно замахал ей рукой. — Не обращай ты внимания на них: это же обычные ложные сигналы. Подобных штучек у нас навалом. Если они тебе встречаются, значит ты на верном пути.

— О, нет — не на верном! — вскрикнула одна из физиономий.

— Да заткнись ты! — рявкнул ей Хряксон в ответ.

— Ах, простите, простите, — ответила физиономия, — я ведь на службе: делаю, что прикажут.

— А для нас могла б этого и не делать, — заметил Хряксон и повел Сару дальше по коридору.

Физиономия посмотрела им вслед и с большим уважением пробормотала:

— Какие башковитые...

Подземный коридор петлял и извивался, но чутье подсказывало Саре, что они двигаются по Лабиринту в нужную сторону, и это придавало ей силы. На пути им встретилась еще одна физиономия, высеченная из камня.

— Эй, берегись! — прогремело вокруг. — Ведь...

— Спокойно! — Хряксон небрежно отмахнулся от нее.

— О, прошу вас, — взмолилась физиономия, — ведь я столько времени молчала. Вы не представляете, как тяжко быть замурованным в стену, когда...

— Пожалуйста, говори, — разрешил Хряксон. — Но не надейся, что мы послушаемся твоих советов.

Физиономия засияла от удовольствия.

— Нет, нет, что вы, конечно нет, — проговорила она и закашлялась, — потому что дорога, по которой вы топаете, ведет вас к верной погибели. — Физиономия замолчала, а потом вежливо добавила: — Благодарю вас.

Пока физиономия произносила свою речь, маленький прозрачный шар катился по коридору позади Сары и Хряксона, подпрыгивая и догоняя их. А когда те свернули за угол, шар догнал их и выскочил вперед.

Сара и Хряксон увидели перед собой слепого нищего. Он сидел на корточках и подпирал спиной стену. На земле, у его ног, лежала шляпа, перевернутая для подаяний. Прозрачный шар подскочил и угодил точнехонько в эту шляпу.

Хряксон застонал. Сара глянула на него — рот был раскрыт, а глаза остановились и остекленело уставились на шляпу.

Нищий обратил к ним лицо.

— Какими судьбами пожаловали сюда? — спросил он.

— Н-н-никакими, — заплетающимся языком пролепетал Хряксон.

— Никакими? Ни-ка-ки-ми?!

Нищий встал.

Хряксон застыл на месте. У Сары перехватило дыхание — перед ними стоял... Джареф.

— Ваше Величество! Ваше Величество... — Хряксон так низко склонился в раболепном поклоне, что едва не брякнулся вниз. — Какой... — он проглотил слюну и выдавил из себя жалкую улыбку. — Какой... — опять проглотил слюну. — Какой чудный сюрприз!

— Привет, Свинсон, — проговорил Король гоблинов.

— Он — Кряксон, — поправила его Сара.

— Я — ХРЯКСОН, — скрежеща зубами вымолвил человечек.

— Да, Хряксон, — неожиданно дружеским тоном заговорил Джареф, — сдается мне, ты помогаешь девушке?

— Помогаю? — заюлил Хряксон. — Это в каком смысле,

а?..

— В том смысле, что ты ведешь ее в глубь Лабиринта.

— А-а-а, — сказал Хряксон, — в ЭТОМ смысле.

— Именно.

— Нет-нет. Нет, Ваше Величество, я веду ее... ко входу.

— Что?! — воскликнула Сара.

Хряксон скривился в заискивающей улыбке, которая, естественно, предназначалась Джарефу.

— Я ей сказал, что хочу помочь ей пройти через Лабиринт

— маленькая хитрость с моей стороны... — он судорожно засмеялся. — А на самом деле...

Джареф перебил его:

— А что это за безделушка у тебя на руке?

— Эта?.. — Хряксон широко раскрытыми от удивления глазами уставился на браслет: к этому времени он и думать о нем забыл. — Э-э-э, я — нет, где он, откуда.

— Послушайте, Хряксон, — спокойным голосом произнес Джареф, — если мне придет в голову, что вы предаете меня, то мне придется подвесить вас вниз головой так, что Ваша башка погрузится в Болото Вечной Вони.

— О, нет, Ваше Величество, — у Хряксона задрожали колени, — только не это, только не Вечная Вонь!

— Именно ЭТО, Хряксон. — Джареф повернулся к Саре и улыбнулся. — Как тебе нравится мой Лабиринт?

Сара проглотила слюну. Рядом с ней стоял Хряксон и трясся. Но она решила, что не позволит Джарефу запугать себя. А для этого надо напустить на себя безразличие и сделать вид, будто ей все до лампочки.

— Ваш Лабиринт... — она чуть замялась, подбирая слова,

— это конфетка: прямо пальчики оближешь.

Джареф удивленно приподнял бровь.

Хряксон от страха зажмурился.

— Не шутишь? — по голосу чувствовалось, что Сарин ответ заинтересовал Джарефа. — А как насчет того, чтоб попробовать чего-нибудь повкуснее?

Взгляд его поднялся кверху, и в пространстве — над головой — появились часы, те самые, что имели на циферблате не двенадцать, а тринадцать чисел. Джареф грациозно взмахнул рукой — и стрелки на часах пошли быстрее (это было видно и на глаз).

— Это не честно, — сказала Сара.

—Ты слишком часто говоришь эти слова. Интересно, с чем ты сравниваешь то, что обзываешь такими словами?

Джареф вытащил из своей шляпы прозрачный шар и пустил его вскачь назад по тоннелю. В тот же миг из темноты, куда унесся шар, донесся шум: там что -то рушилось, трещало и жужжало. Шум, поначалу отдаленный, непрерывно приближался и делался громче.

На лице Хряксона застыла маска ужаса. Сара непроизвольно попятилась в противоположную от грохота сторону.

— Так, значит, Лабиринт — это просто конфетка? — рассмеялся Джареф. — Ну что ж, тогда поглядим, как тебе понравится вот этот кусочек нашего лакомства, — проговорил он и растворился в пространстве. А смех его — недобрый смех

— продолжал разноситься вокруг.

Сара и Хряксон уставились в глубь тоннеля.

Но когда они увидели этот лакомый кусочек, у них челюсти отпали и они оба задрожали.

Мощная стена из огромных ножей, тесаков, резаков неумолимо надвигалась на них. Десятки острых как бритва, крутящихся лезвий были нацелены вперед. Они сверкали на свету и злобно звенели. Эта стена заполняла собой весь тоннель — как поезд в метро — и могла бы в мгновение ока искромсать на мелкие кусочки все на своем пути. Внизу этой ужасной мясорубки была платформа, из которой торчало множество щеток. Они были обращены вниз и терлись о пол.

— Чистильщики! — заорал Хряксон и дал деру.

— Что это? — произнесла Сара, словно завороженная. Она была так напугана увиденным, что ноги ее будто приросли к полу.

— Беги! — кричал Хряксон уже где-то вдали от нее. Этот крик, многократно повторяемый эхом, дошел до сознания девушки, и она помчалась за человечком.

А гигантская мясорубка, лязгая и грохоча, неумолимо двигалась им вслед.

Теперь, чтобы закончить главу, осталось сообщить не многое: они попали в ловушку. Тоннель вскоре сделал поворот. И едва беглецы повернули за угол, как увидели массивную дверь с огромным запором. Эта дверь захлопнулась у них перед носом и перегородила собой тоннель.

У Сары перехватило дыхание. Звон и свист лезвий становился все громче и ближе.

Хряксон изо всех сил стучался в дверь и что-то бормотал себе под нос. Но Саре было не до него. Она озиралась по сторонам, вверх-вниз, в надежде отыскать выход отсюда, хоть какую-нибудь лазейку. Обыскала стены: нет ли там ручки или чего-нибудь вроде кнопки — ведь должен же найтись какой-нибудь способ, чтобы удрать отсюда. Так уж устроен этот Лабиринт: в нем всегда есть такая фиговинка, которую надо лишь отыскать.

А грохот — бурлящий, звенящий, шипящий — все нарастал. Сара бросила взгляд на Хряксона — тот продолжал скрестись в дверь. Этому типу доверять нельзя. Но что она может сделать одна? Что?

Она уставилась на край стены, который соприкасался с дверью. С одной стороны этот край, в отличие от всей стены, был выложен металлическими пластинками. Девушка нажала на металл и почувствовала, что он слегка поддается.

— Хряксон! — позвала она, перекрывая клокочущий шум, многократно усиленный эхом.

— Сара, не оставляй меня! — донесся до нее голос человечка, который продолжал размахивать кулачонками и стучать ими в дверь. Словно надеясь, что дверь смилостивится и не даст им погибнуть.

— Скорей сюда — помоги же! — прокричала она ему в ответ.

Хряксон присоединился к ней. Вдвоем они изо всех сил навалились на край стены.

— Давайте, давайте, — подбадривала Сара, — ну налегайте же, маленький обманщик, толкайте!

Хряксон, напирая на плитки изо всех сил и задыхаясь, проговорил:

— Я могу все объяснить.

— Тол-кай-те!

Неожиданно панель провалилась вбок. Сара и Хряксон влетели в образовавшуюся дыру и шлепнулись прямо на пластинки.

Это случилось буквально за мгновение до того, как адская машина готова была раскромсать их на мелкие кусочки и едва не зацепила их за ноги. Теперь, подойдя к массивной двери, мясорубка крушила ее своими ножами и тесаками. Страшный грохот и скрежет заполнили все пространство: как щепки, летели от двери куски дерева, а снизу кружились щетки и дочиста все выметали. Управляли машиной четыре гоблина. Они стояли на платформе позади рабочей стенки и с таким усердием крутили в ней всякие рукоятки и хитроумные приспособления, что были в поту и хрипели от натуги. Грохочущая крушилка разнесла дверь в пух и прах. Затем протиснулась сквозь образовавшийся проход и двинулась дальше. Постепенно она скрылась из виду.

Сара лежала на спине и все еще приходила в себя. Хряк-сон, глядя на нее сверху, проговорил:

— Он ничего не жалеет для нас, — проговорил он это с легким восторгом и покачивая головой. — Чистильщики, потом Вечная Вонь — это же такая работа! Видно, из-за тебя ему приходится поломать голову.

Сара, с трудом улыбнувшись, ответила:

— Кое-что веселенькое он уже придумал.

Но Хряксон снова весь был в деле: его глазки так и бегали по сторонам — направо, налево, по темным углам, что-то отыскивая. И наконец он нашел это.

— Вот то, что нам нужно, — проговорил он и добавил, обращаясь к девушке: — Давайте за мной.

Сара села и огляделась. Они оказались в другом проходе. Невдалеке она увидела стоящую на полу лестницу. Лестница тянулась в темноту.

— Давай поживее, — сказал Хряксон.

Нижняя перекладина на лестнице была для него слишком высока. Он бегал и прыгал вокруг лестницы, тщетно пытаясь вскочить на нее.

Сара подошла. Лестница показалась ей ненадежной. Она была собрана из какого-то странного набора деревянных палочек, дощечек, веточек, которые где-то были перетянуты веревками, а где-то схвачены гвоздями.

— Поскорее, дай же мне руку, — нетерпеливо тормошил ее Хряксон.

Девушка одной рукой держалась за лестницу.

— Как можно вам доверять, когда я знаю, что вы хотели меня обмануть и вели к началу Лабиринта.

— Я НЕ ХОТЕЛ этого, — решительно заявил Хряксон и злобно уставился на нее своими маленькими поросячьими глазками.

Лгунишка, а совсем не умеет врать, — подумала Сара, — даже пожалеть его хочется.

— Это я ЕМУ сказал, что веду к началу, чтоб он не возникал, понятно тебе? Хе-хе, а на самом-то деле...

— Хряксон! — Сара невольно рассмеялась: она почти все ему простила. — Ну как можно верить хоть единому Вашему слову?

— Ах, вот как! — сказал он, прищуривая один глаз. — Давай, проверяй меня хоть сейчас. Я предлагаю двигаться этим путем. Может, у тебя есть какой-нибудь другой выбор?

Сара подумала и сказала:

— Этот, так этот.

— Тогда, — сказал Хряксон, — главное дело — снова забраться наверх.

Он опять стал подпрыгивать, пытаясь дотянуться до первой лестничной перекладины.

Сара подставила ему коленку и Хряксон начал взбираться по лестнице. Девушка последовала за ним. Ей казалось, что в любой момент вся эта хлипкая конструкция может развалиться. Но, с другой стороны, как сказал Хряксон, был ли у нее выбор?

Не поворачивая головы, Хряксон крикнул:

— Еще одно важное дело — вниз не смотреть!

— Ясно, — отозвалась она. И, словно играя в классики, когда невозможно удержаться, чтоб не подсмотреть — если прыгаешь с закрытыми глазами, взглянула себе под ноги.

— О-о-о-ох! — закричала она.

Оказывается, они забрались значительно выше, чем она предполагала. Хлипкая лестница шаталась и вот-вот готова была рухнуть под ней. Сара не могла теперь различить ни начала ни конца этой лестницы. Она чувствовала, что силы покидают ее, и она не может больше сделать вверх ни шага. Она вцепилась руками в лестницу, так как ее начала бить дрожь. Лестница заходила ходуном вместе с нею.

Наверху Хряксон отчаянно припал к дрожащей лестнице.

— Я ведь предупреждал, НЕ НАДО смотреть вниз, — простонал он. — Или, может быть, НЕ НАДО как раз означает НАДО — в тех краях, откуда ты явилась?

— Простите, я не думала, что так...

— Ладно, когда вдоволь надрожишься и перестанешь, возможно, нам удастся продолжить путь.

— Я ничего не могу с собой поделать, — захныкала Сара.

Раскачиваясь на лестнице, как обезьяна на ветке, Хряксон

с трудом проговорил ей в ответ:

— Послушай, если так будет продолжаться, мы останемся здесь до тех пор, пока не шлепнемся вниз и не превратимся в гнилую дохлятину.

— Простите меня, — проговорила Сара, не переставая дрожать.

— О, хорошие новости: она просит прощения. В таком случае я не имею ничего против того, чтобы качаться здесь до самой смерти.

Эти слова подействовали на девушку: она твердо решила пересилить страх, посмотрела наверх и начала глубоко дышать, заставила себя думать о приятных вещах: вот любимый пес ее — Мерлин, вот ее комната, вот стол с таблицей умножения, вот чудесным вечером она выходит на прогулку с мамой... Это подействовало. Она вновь смогла управлять собой и снова стала карабкаться вверх.

Хряксон, почувствовав, что девушка двигается по лестнице, тоже начал подниматься.

— Понимаешь, — обратился он к Саре, — ты должна войти в мое положение. Вообще-то я... трус, а тут еще Джареф напугал меня.

— И все-таки мне непонятно, в каком ты положении?

— В самом паршивеньком. Вот отсюда и все мое поведение. И ты бы не стала так храбриться, если б тебе хотя бы разок довелось нюхнуть этого дерьмеца из Болота Вечной Вони. Это... как тебе сказать... Это...

Тут настал черед Хряксона остановиться, чтобы справиться со своей дрожью.

— Что с вами? — спросила девушка.

— Стоит мне подумать об этом Болоте, как начинает кружиться голова.

— А что там такого? — удивилась Сара. — Вонь, — и все?

— Поверь мне, что этого достаточно. О, боже мой, но ты дождешься, ты дождешься этого, если захочешь идти дальше.

— Не понимаю, разве нельзя просто взять и зажать нос?

— Не-е-ет! — Хряксон снова затрясся, но все-таки смог двигаться дальше. — С этой вонью ничего не поделаешь. Она лезет тебе в уши. Прямо в рот. Она пролезет повсюду.

Саре показалось, что она видит уже просвет над головой,

— значит, конец этой лестницы близок.

— Но самое ужасное, — продолжал Хряксон, — если на кожу попадет хотя бы капелька той грязи. Ты ни за что, НИ ЗА ЧТО не сможешь отстирать эту вонь.

Теперь Хряксон был на самом верху лестницы. Он потянулся с последней ступеньки, отодвинул задвижку и... откинул деревянную крышку люка.

Снаружи было чистейшее голубое небо. Саре показалось, она в жизни не видела ничего более прекрасного.

Сара стояла на верхней ступеньке лестницы рядом с Хряксоном, ухватившись за край люка. Она чувствовала себя так, как чувствуют люди, которые сходят на берег после долгого морского путешествия.

Перед ними был парк, где пели птицы. И со всех сторон виднелся ровно подстриженный кустарник. Садовый парк с живой изгородью, — вот это что — подумала Сара. Действительно, заросли кустов шли точно по прямым линиям, оставляя аккуратные проходы между ними, поворачивали строго под прямыми углами. А лужайка такая ровная и вылизанная, что это место походило на огромный зеленый ящик, крышкой которого было синее небо.

Но чтобы какому-то месту называться настоящим английским садовым парком, ему мало быть похожим на ящик: в нем обязательно должны быть еще и статуи.

В данном случае, по всем формальным признакам, они оказались в настоящем садовом парке: на равных расстояниях и в строгом порядке там возвышались каменные изваяния. На одних были какие-то причудливые надписи и орнаменты, на других диковинные лица. Наверно, это те самые фигли-мигли, — подумала Сара, заранее настраивая себя на неприятные встречи.

Они с Хряксоном вылезли через люк и спустились на землю. Оказалось, что их люк — это верхняя часть здоровенной вазы, расписанной узорами. А ваза стоит на мраморном столе. Как странно здесь все устроено, — подумала Сара, — совсем не по-людски. Это напоминает какой-то иностранный язык, если б в нем все слова были те же, что и в нашем, но означали бы что-то совсем другое».

Сара с удивлением посмотрела на вазу, потом на траву. И сделала по ней несколько осторожных шагов. Вполне могло оказаться, что она прошлась сейчас по чьей-то макушке.

Хряксон театральным жестом раскинул руки.

— Наконец-то мы пришли. Дальше ты пойдешь сама.

— Что?

— Хряксон ходит только досюда.

— Вы...

— Говорили ж, я не обещал тебе ничего, — он равнодушно пожал плечами.

— Но Вы...

— А ты еще сказала, что обойдешься безо всякой помощи.

— А ты — ничтожный обманщик! — Сара взорвалась. — Ты мерзкий НИЧТОЖНЫЙ обманщик!

— Я не обманщик. Я сказал, доведу тебя вперед докуда смогу. Вот это — то самое место.

— Ты лжешь. Ты трус и лгунишка и... и...

Он сердито засопел.

— Не надо меня стыдить. У меня нет гордости.

— Дохляк!

— Не смей так! — Хряксон сжал кулаки.

— Гадкий — дрянной — лживый — крохотный — врушка — дохляк!

— Я сказал, не смей так говорить!

Она наклонилась к нему и прошептала в лицо: Дохляк.

— Уххх! — Тело Хряксона напряглось, он стиснул зубы. А потом стал подпрыгивать вверх и топтать землю ногами. Потом он повалился и покатился по траве, суча кулаками по воздуху и взбрыкивая толстенькими ножками. При этом он то ли выл, то ли рычал, но слова, хоть и с трудом, но можно было иногда разобрать:

— Кто захотел идти дальше? Ты! Я говорил, давай выведу тебя отсюда, но нет, нет, ведь мы такие умные. Мы знаем лучше, что надо делать. Я что, не так говорю? Ухххх... Пожалуйста, дальше топай сама. Как говорится: скатертью дорожка.

Он закрыл глаза и снова стал кататься по траве.

Сара раскрыла рот от удивления, глядя на эту сцену. Она в жизни не видела никого таким разъяренным, даже Тоби. Но мало-помалу Хряксон все-таки затих. Какое-то время он лежал с закрытыми глазами, лишь тело его изредка вздрагивало. Сара подумала: может, ему надо помочь? Она чувствовала себя виноватой, ведь все началось буквально из -за одного слова, которое сорвалось у нее, слова, которое, оказывается, может ударить больнее палки и камня.

Хряксон открыл глаза. Отряхнулся. Он даже не глянул в ее сторону, показывая, что у него хватит достоинства уйти с высоко поднятой головой.

— В другой раз Хряксон не придет тебе на выручку, — сухо сообщил он девушке.

— Ах, так! Ну мы еще посмотрим, — пробормотала Сара себе под нос. И прежде, чем Хряксон скрылся, она стремглав подскочила к нему и сорвала с его пояса цепь со всякими значками и брошками. Цепь сидела на поясе довольно крепко, так что Саре пришлось дернуть ее как следует, и человечек от этого едва не повалился.

— Ты что?! — крикнул он, протестуя.

— На, достань-ка! — Сара подняла и держала драгоценности человечка так высоко, что он не смог до них дотянуться.

Тот начал прыгать вокруг звякающей цепи, пытаясь схватить ее. Но ему это не удавалось.

— Отдай, мое! — закричал он.

— Нетушки. Ты получишь их назад, когда я буду в центре Лабиринта.

— Ты же слышала, что сказал Джареф, — захныкал Хряк-сон. — До центра я не могу идти. Нет, нет! — его всхлипывания перешли в пронзительное рыдание. — Висеть ВНИЗ ГОЛОВОЙ в Болоте Вечной Вони, — произнес он сквозь рыдания. Закрыл глаза и задрожал.

— Но замок ведь — вот он, — произнесла Сара назидательным тоном, каким родители обычно разговаривают со своими чадами, когда поостынут после вспышки. — Посмотри: шпили, башни с бойницами сверкают на солнце, — она указала туда, где над кустами виднелся замок. — Ну, каким путем мы должны идти?

— Я не знаю.

Хряксон сделался мрачным.

— Лгунишка.

— Отдай! — Хряксон подпрыгнул и снова попытался овладеть своей цепью. — ОТДАЙ сейчас же!

Но Сара не слушала его.

— Тогда попробуем пойти этим путем, — решила она и быстрым шагом направилась через один из проходов в изгороди. И оказалась на прямой аллее, окаймленной с боков гус-тым-густым кустарником. За девушкой, спотыкаясь, шел Хряксон. Голова его совсем поникла.

Сара прошла через всю аллею и вскоре оказалась в другом парке, очень напоминающем тот, из которого она только что вышла. И эта похожесть ее не обманула, потому что... потому что она и в самом деле снова была в первом парке. Она очень скоро в этом убедилась. Вот ваза на столе. Она даже подняла крышку и заглянула внутрь, чтоб убедиться в своей догадке. Ну конечно: вот и лестница, уходящая вниз. Она нахмурилась: Выходит, я снова там, откуда ушла?

Хряксон в эти минуты ни на что не обращал внимания, кроме как на нитку со своими пустышками.

— А ты. а ты... — он вновь попытался вернуть свое сокровище, но не смог подпрыгнуть выше чем на полдюйма от земли и мычал от досады. — Мое отдай!

— Я просто уверена: это то самое место, — Сара с недоумением посмотрела на изгородь и решила попробовать пойти через другой проем.

— Давай пойдем сюда, — сказала она Хряксону.

Тот с жалким видом снова поплелся за ней.

Пройдя через этот проход, они вновь оказались на идеально прямой аллее. Она убегала вдаль и тоже была обсажена по бокам живой изгородью. Через некоторое время аллея кончилась, и они попали в какой-то парк, очень похожий на.

Сара застонала:

— Не может быть.

Из той аллеи они вышли опять к покрытой узорами вазе.

— Верни мои вещи!

Теперь Хряксон говорил с угрозой в голосе, но на это можно было не реагировать.

— Пойдем же, — сказала Сара и направилась в третий проем, который заметила в изгороди.

Результат этого похода ничем не отличался от первых двух.

Сара почесала в затылке.

— Ничего не понимаю, — пробормотала она и огляделась по сторонам. — В какую сторону мы еще не ходили?

Хряксон кивнул на новый проход.

— Ладно, давай сюда попробуем, — сказала она и снова двинулась в путь.

На этот раз Хряксон с ней не пошел, а остался на лужайке дожидаться результата. Ждать ему пришлось не долго — буквально через мгновение девушка вновь предстала пред ним.

— Нет, — простонала она, — это невозможно!

— Мы очень умные, правда? — Хряксон презрительно усмехнулся. — Думаем, сами со всем справимся. А в результате запуталась еще до того, как сдвинулась с места.

Сара ответила:

— Нечего тут особо важничать. И если мне не поможете, не получите назад своего барахла.

— Но... — сказал Хряксон с кислой гримасой на лице, — я НЕ ЗНАЮ, куда идти.

— Тогда могли бы мне помочь как-то по другому, ведь могли бы?

— У нее моя законная собственность, — прохныкал Хряк-сон, — а это. а это НЕ ЧЕСТНО.

— Конечно не честно, — согласилась Сара и невольно улыбнулась. Сначала она даже не поняла, что заставило ее улыбнуться. А потом сообразила — будто решила задачку, которая никогда больше не поставит ее в тупик: в мире все нечестно. И если вы ждете от него честности, окажетесь на века разочарованными. Она посмотрела на Хряксона и, не скрывая насмешки, закончила:

— Но так уж все устроено.

В этот момент она заметила некую фигуру, прогуливающуюся по лужайке, видимо, в глубокой задумчивости.

Это был глубокий старик с длинными седыми усами и огромными седыми бровями. Интересно, как он здесь появился? На старике была какая-то смешная накидка, но самой потрясающей вещью была его шляпа, напяленная на голову. Верх этой шляпы представлял собой живую птичью голову с острым клювом, сидящую на длинной тоненькой шее. Птица открытыми глазами стреляла по сторонам.

Сара прямиком по лужайке пустилась бегом к незнакомцу, крикнув на всякий случай: Простите! Старик медленно прохаживался склонив голову. Лоб его был изборожден глубокими морщинами, руки заложены за спину. По всему было видно, что он очень умный человек. И конечно же, от него будет больше пользы, чем от этого дохляка — коротышки, на которого ей до сих пор приходилось полагаться.

Когда девушка приблизилась к старику, тот степенно опустился на садовую скамейку.

— Пожалуйста, — сказала она, — не могли бы вы мне помочь?

Похоже, мудрец вообще не замечает присутствия Сары. Правда, он поднял и обратил к ней лицо, но так смотрел так, как смотрят отсутствующим взглядом, скажем, на дерево, ли на муху, или на облако. Казалось, он смотрит совсем не на девушку, а на бесконечно далекий горизонт, в такую даль, куда мало кому из смертных удавалось заглядывать.

Очевидно, думы его, независимо от предмета размышлений, были глубоки и широки. Наверное, он размышлял о таких вещах, о которых Сара и понятия не имела. Интересно, о чем он сейчас думает? Может, о каких-нибудь математических проблемах: что-нибудь вроде корня квадратного из минус двух? А может, о философских: например, о смысле всякого смысла? Нет, для него это слишком просто. Когда Сара читала об этих вещах, даже она что-то начинала в них кумекать. Нет, в этих огромных глазах, которые смотрели сейчас сквозь нее, можно было прочитать, что их обладатель поглощен мыслями о неразрешимых пока проблемах из области физики, или биохимии, или лингвистики, а может, и обо всем разом, и еще о чем-то.

— Будьте добры... — робко повторила она.

— Пошла прочь! — неожиданно заговорила птичья голова, сидящая на шляпе. — Ты что, не видишь — он думает?

Мудрец медленно и важно поднял кверху указательный палец, закатил к небу глаза и произнес: Ш-ш-ш.

Сара смиренно замолкла и стала ждать чуть в сторонке.

— И нечего пялиться, — сделала ей строгое замечание шляпа, — ты же сбиваешь его с мысли.

— Извините.

Мудрец снова закатил глаза и, медленно шлепая губами произнес, обращаясь к шляпе:

— Ти-ши-на.

Шляпа сердито покосилась на девушку.

— Вот какие благодарности я получаю, — произнесла она, не скрывая отвращения.

— Где я был? — вопросил Мудрец.

— Откуда мне знать? — чирикнула шляпа. — Это Вы у нас Великий Мыслитель.

Наконец-то Мудрец заметил Сару.

— О-о-о, — произнес он, — юная дева!

Сара ответила ему вежливой легкой улыбкой.

Мудрец продолжил взглядом обследовать местность. Бросив взгляд книзу, он приметил Хряксона.

— А это ваш братец?

— Нет-нет, — ответила Сара, — просто друг.

Услышав, как его обозвали сариным другом, Хряксон готов был отнекиваться, но тут прикусил язык и искоса глянул на девушку. Первый раз в жизни его назвали чьим-то другом. Он насупился.

Мудрец глубоко вздохнул.

— Чем же я могу вам помочь? — спросил он Сару.

— Пожалуйста, — сказала она робея и чувствуя неловкость, что приходится занимать такого Великого Мудреца такими ерундовыми делами, — пожалуйста, не подскажите ли вы мне... мы... — э-э-э, то есть я, должна попасть в замок... Но я даже выйти отсюда не могу. Сколько раз пыталась, — и все время возвращаюсь на то же самое место. И замок вроде недалеко — вон он, но... не подскажете ли, как пройти туда?

— Да-да, — медленно закивал Мудрец, прикрыв глаза.

Через некоторое время он произнес:

— Получается так, что вы хотите попасть в замок.

— Не повредит ли это мозгам? — требовательно вопросила шляпа, сверкая глазами.

— Спокойно! — скомандовал Мудрец.

— Псих ненормальный, — ответила ему шляпа.

Сара, чтобы не рассмеяться, прикрыла рот рукой.

Мудрец сложил руки на коленях и начал свою речь.

— Итак, прекрасная девушка, — начал он, но остановился в задумчивости. Потом, кивая, продолжил. — Чтобы попасть вперед, иногда следует вернуться назад.

Птичий верх шляпы еще больше вытянулся и неодобрительно произнес:

— Слушать такую чепуху?!

Мудрец уставился на свою шляпу и сжал пальцы в кулак. Откашлялся и продолжил:

— А иногда, — теперь он пристально смотрел на Сару, — чтобы попасть назад. ..

— Следует идти вперед, — перебила его шляпа. — Ну скажи, разве можно этому поверить?

— Я просил бы вас помолчать! — с важным видом произнес Мудрец шляпе. И вновь уставился на девушку.

— Весьма часто, прелестная дама, нам кажется, что мы никуда не двигаемся. Хотя на самом деле это не так.

Сара с отчаянием оглядела весь парк. Я просто уверена, — подумала она, — что в данный момент никуда не двигаюсь.

— Вступите в наш клуб, — сказала шляпа.

— Возможно, — проговорил Мудрец, — возможно, что все это нам только кажется. Все... хотя не всегда... что... кажется...

Было видно, как он погружается в свои размышления (может быть, о природе добра и зла, или об измерении и четырехмерном пространстве). И полностью туда погрузился, произнеся последние слова: ... это лишь кажется.

Шляпа сверху покосилась на Мудреца, затем сердито посмотрела на Сару и Хряксона.

— Мне кажется, с вас достаточно, — сказала она. — На ваш вопрос к вашим ногам был брошен ответ, равный по значимости всей земной мудрости. Пожалуйста, сделайте вклад в копилку.

Только теперь только Сара заметила, что мудрец с рассеянным видом вытащил из-под полы своей накидки небольшой ящик, в верхней части которого была прорезь. Мудрец сидел теперь полностью отрешившись от всего происходящего и держал ящик-копилку на коленях.

Когда Сара взглянула на ящичек, Мудрец легонько потряс его.

Что оставалось ей делать? Сначала она колебалась, потом решила пожертвовать одним из значков, приколотых к цепочке, которую она все еще держала в руке.

Но Хряксон угадал ее мысли.

— Не смей этого делать! — рявкнул он. — Они мои!

Сара призадумалась, а потом сняла с пальца бутафорное кольцо, которое досталось ей от матери. Хряксон увидел, как девушка бросила кольцо в копилку и позеленел от злости. Он ведь так надеялся, что кольцо это тоже достанется ему!

— Весьма признательно вас благодарю, — сказала шляпа тоном балаганного зазывалы. — Проходите, пожалуйста.

И они снова пошли по парку. Когда они отошли от скамейки на значительное расстояние, Хряксон сказал:

— Зря отдала такую вещь. Он ведь тебе ничего путного не сказал.

— Понимаешь, — ответила Сара, — он сказал вроде того, что путь вперед — это иногда путь назад. Пока мы пытались идти вперед, мы никуда не пришли. Тогда почему бы нам не попытаться пойти назад? Может, так у нас получится.

По его кислой мине легко было понять, что Хряксон очень сомневается в успехе. Однако он решил ублажить девушку и сделать так, как она предлагает. Теперь они повернулись на сто восемьдесят градусов и пошли через последний, уже известный им проход, задом наперед. И парк оставался от них все дальше и дальше, наполненный спокойствием и пением птиц.

Шляпа неотрывно следила, как Сара и Хряксон пятились назад. Следила, пока они окончательно не скрылись вдали. И тогда прокричала:

— Ах, как много вы знаете! Они воспользовались вашим советом!

— Хр-р-р, — мерным храпом ответил Мудрец. Он задремал, расслабившись после такой напряженной умственной работы.

Шляпа, склонив голову, подмигнула ему и проговорила:

— Это большая честь быть вашей шляпой.

— Хр-р-р, — согласился Мудрец.

Однако после того, как Сара и Хряксон потеряли из виду мудреца, они обнаружили, что снова могут продвигаться вперед обычным способом, а не пятясь задом наперед. Это было для них приятной новостью. Но не более того. Потому что теперь они оказались в Лабиринте из живых изгородей, которые то и дело либо петляли направо или налево, либо так часто поворачивали назад, что замок ни на капельку не становился к ним ближе. Часто они видели его поверх зарослей

— его шпили и башни, но как бы они ни спешили и сколько бы ни прошли, он оставался на недосягаемом расстоянии от них.

Сара все еще была под впечатлением от слов Мудреца.

— Хряксон, — спросила она, — как бы вы ответили на такой вопрос: когда человек говорит разумные вещи, а когда несет вздор?

Хряксон пожал плечами.

— Откуда мне знать? Хряксон знает одно: мы делаем вид, что идем куда надо, а на самом деле давно заблудились. Отпустите меня домой.

— Ни за какие коврижки. Пока не дойдем до замка, мы с тобой — не-разлей-вода, — сказала Сара и подумала о том, сколько времени у нее осталось.

— Ха! — довольно недружелюбно фыркнул Хряксон.

Но его драгоценные безделушки пока что в ее руках. И он не получит их, пока не отыщется Тоби. И пока эти пустышки у нее в руках, решила Сара, никакая сила на свете на заставит Хряксона бросить ее...

Аллея, поворот, снова аллея, тупик, каменная колонна, аллея, изваяния, еще поворот, еще аллея — и снова в никуда. Сара подумала, что это какая-то замкнутая система, из которой вообще нет выхода. А есть один лишь вход — ваза на мраморном столе. Скорее всего, это одна из штучек Джарефа, которую он придумал, чтобы отнять все оставшееся время. Но если это так, тогда... Она вздрогнула. Хватит ли у нее мужества вернуться обратно к той вазе, и снова по лестнице, и снова по этому кошмарному подземелью?

Значит, снова вниз, вниз, вниз...

Она припомнила те Руки, и темницу, и жуткую кромсающую машину, и Джарефа в нищенском наряде. Вспомнила фразу, которую ее мама однажды прочитала из какой-то книжки ей вслух. Мама всегда так поступала, когда находила для себя в книге что-то любопытное. Вот эта фраза: Когда разговариваешь с нищим, помни: может оказаться, что это переодетый Господь. Когда Сара снова встретится с мамой, она обязательно повторит эти слова и продолжит: ...или это просто-напросто Король домовых.

Сара пожала плечами. Как она могла надеяться, что от Джарефа можно ожидать чего-нибудь порядочного? Он опасен и очень силен — это точно. Но все-таки он слишком любит это — пускать пыль в глаза, и, значит, он обманщик. У него есть уже кой-какие отработанные приемчики, в чем она неоднократно убеждалась. К тому же он довольно-таки привлекательный. Но уважать такого — а уж тем более восхищаться им, — простите! Самое лестное слово, которым можно его обозвать, — ГРУБИЯН.

Аллея, поворот, аллея... И все это между плотными рядами живой изгороди, когда абсолютно не видно, что происходит за соседним поворотом...

Хряксон какое-то время шел молча. Потом он спросил:

— Почему ты сказала, что я твой друг?

— Потому что это так и есть на самом деле, — призналась Сара. — До настоящего друга вам, может, и далеко, но вы — единственный, кто со мной в этом месте.

Хряксон подумал-подумал и проговорил:

— У меня никогда прежде не было друга.

Неистовый душераздирающий рев раздался откуда-то поблизости. Сара и ее спутник на мгновение замерли. Потом Хряксон повертелся из стороны в сторону и с криком: Береги наше добро! — пустился наутек.

Сара бросилась за ним, догнала и схватила за рукав.

— Эй, погодите, — сердито произнесла она, — вы мне друг или нет?

Хряксон замялся, и тут снова воздух задрожал от разлитого в нем рева. Этого вполне хватило, чтобы Хряксон разобрался в своих чувствах.

— Нет, нет и еще раз нет! Хряксон никому не друг. Он любит только себя. Между прочим, как и все остальные. — Он вызволил свой рукав. — Хряксон — друг Хряксона! — прокричал он, убегая от Сары и от дикого рева.

— Хряксон! — позвала его девушка. Но человечек исчез среди зарослей. — Хряксон, ВЫ — трус!

Снова раздался оглушительный рев — звук был не громче и не слабее, чем в первый раз, и шел из того направления. Похоже, чудовище, которое издавало такие звуки, оставалось на одном и том же месте.

— Это уже хорошо, — громко проговорила Сара, чтобы подбодриться. — Поэтому нечего мне бояться. И что говорил Мудрец? Иногда здесь происходит совсем не то, что кажется.

Воздух наполнился ревом, словно целое стадо голодных львов зарычало разом.

— Поэтому на самом деле, может, это какие-нибудь крохотные существа, — уговаривала она себя, — совсем безобидные... просто так получилось, что у них ОЧЕНЬ громкий голос. В конце концов, у кого самый громкий голос в их доме? У Тоби. Но ведь он не может вам ничем навредить... Сара никак не могла вспомнить, есть ли какие-нибудь правила, которыми предписывается, как надо себя вести с крохотулечками, которые производят самый большой грохот... Интересно, а динозавры умели рычать? — Она подумала и решила, что нет.

— Они, наверное, только слегка ворчали. Ну а что касается муравьев... то как знать: может быть, они создают СТРАШНЫЙ шум, но на такой высоте звука, которую мы не слышим...

Ну ладно, поскольку она не убежала и не собирается отсюда никуда убегать, ей осталось лишь одно: продолжить двигаться в том направлении, куда она шла. И утешать себя слабой надеждой, что идти вперед здесь означает, все-таки, двигаться передом, а не задом. Поэтому, собравшись с духом и скрестив два пальца для удачи, она пошла по аллее дальше.

Но когда она подошла к новому проходу в ограде и осторожно заглянула туда, поняла, что действительно бывают такие вещи, которых, казалось, никогда не должно быть. Она увидела там огромного лохматого зверя, подвешенного за ногу к дереву. Зверь висел вниз головой, издавая тот самый рев. А ревел он от боли, потому что четверо домовых колотили его здоровенными дубинами. И не просто дубасили: на конце каждой палки сидело маленькое хищное существо, которое всякий раз, когда палка ударяла по зверю, яростно впивалось в него своими длинными острыми зубами.

Могучий зверь, покрытый длинной огненно-рыжей шерстью, молотил лапами по воздуху, пытаясь отбиться от домовых. Но единственным результатом его отчаянных попыток было то, что его огромное туловище стало раскачиваться из стороны в сторону. Это лишь забавляло гоблинов, ведь игра становилась для них все интересней: каждый пытался опередить остальных и первым нанести удар. И как можно больнее ткнуть палкой в ревущее и корчащееся от боли чудовище. По всему было видно: для домовых это лучшие минуты их жизни. Они делились друг с другом советами, как достать палкой до самых уязвимых мест тела, и сколько времени можно держать на теле впившегося туда зубами зверька — перед тем, как отпрыгнуть в сторону, чтоб не попасть под удары звериных лап. Они были так поглощены своим развлечением, что не замечали больше ничего вокруг. Поэтому Сара безо всякого риска для себя вышла из укрытия и приблизилась к месту жуткой расправы.

Девушка была потрясена увиденным.

— Ну и твари! — пробормотала она и стала осматриваться, не попадется ли под рукой что-нибудь подходящее, что можно использовать как оружие. Увидела рядом несколько небольших камней. И подняла один. Потом размахнулась и швырнула им в домового, который был к ней ближе других. Камень попал домовому прямо по башке. Но у него на голове торчал настоящий металлический шлем с забралом. От удара камня забрало упало вниз, закрыв домовому лицо.

— Эй! — закричал он. — Кто выключил свет?!

Ослепленный, он слегка зашатался, но не перестал тыкать

и размахивать дубиной. А на конце по-прежнему сидело то самое, злобное существо, что готово было кусать каждого, в кого можно вцепиться зубами. И когда дубина, крутясь вслепую, задела другого гоблина, это кровожадное существо впилось в него.

— Ух! Ух! — заорал укушенный гоблин. — Кончай, а то получишь!

— Чего мне кончать? — крикнул первый гоблин, продолжая орудовать палкой все так же вслепую.

И тогда озверевший от злости, укушенный гоблин с криками: Ах ты, собачье дерьмо! Ах ты, крысиная падаль! — набросился на первого. Он решил сполна отомстить обидчику и стал с наслаждением колоть его своей кусачей палкой.

Теперь настала очередь ослепленному гоблину вопить от боли:

— Помогите! Кто дерется? Свет! Где свет?

Двое других домовых прервали свое садистское занятие и радостно уставились на дерущихся. Пожалуй, это развлечение повеселее. В зрительском азарте они подталкивали друг друга локтями и ржали, хватаясь за животики.

— Налетай! — кричал один из зрителей.

— Делай его! — орал другой, то подскакивая от возбуждения, то приседая.

Сара вооружилась еще одним камешком, прицелилась и швырнула им в зрителя. Девушка была удивлена, как метко удавалось ей сегодня пулять: камень точно попал в шлем, и от сотрясения забрало тюкнулось вниз. Еще один домовой зашатался, оказавшись в компании слепых.

— Помогите! — кричал один.

— Ничего не вижу, — пищал другой.

— В чем дело?

— Свет! Куда делся свет?!

Между тем, первый гоблин — с опущенным забралом — так и не смог разглядеть, кто его колошматит. Поэтому решил, что единственный выход для него — удрать с поля боя, и с дубиной наперевес, бросился наутек. Со всего маху он врезался сразу в двух домовых, да так, что те разлетелись в стороны. Видно, хорошо поработала его зубастая дубина.

Сара смеялась до слез, наблюдая, как трое домовых изо всех сил вслепую лупят друг друга, а четвертый в сторонке скулит от боли.

— Ух! Меня укусили!

— Помогите! Дайте свет!

— Ох! Кончайте!

— Тухлый червяк!

— Сам поганка!

С визгами, воплями домовые гонялись друг за другом, влетали в колючий кустарник и перекувыркивались через коряги. Все это продолжалось до тех пор, пока постепенно они не скрылись из виду.

Сара вытерла слезы и тут только снова заметила огромного, подвешенного вниз головой, зверя. Лицо ее сразу сделалось серьезным. Она спасла зверя от мучителей, это правда. Но ей не очень-то хотелось с ним знакомиться. Ей больше хотелось удрать отсюда и оставить его в покое. И все-таки чувство жалости к этому чудовищу не покидало девушку. Она осторожно приблизилась к зверю.

А лохматый зверюга увидел, что к нему приближается новый мучитель. И выдал жуткий рев, и замахал на девушку своими лапами.

Сара остановилась на безопасном расстоянии. Но, тем не менее, даже стоять и смотреть на гигантское перевернутое существо было жутко страшно. Она вспомнила, что где-то читала, как надо разговаривать с дикими животными: надо говорить уверенным и доверительным тоном. Поэтому, стараясь как можно лучше подражать голосу учительницы, она произнесла:

— Сейчас же ПРЕКРАТИТЕ это безобразие.

Зверюга уже изготовился всем своим нутром выдать очередной рык, но, услыхав обращенные к нему слова, прервался и с удивлением воскликнул:

— Мне?!

Сара укоризненно пощелкала языком:

— Ай-я-яй. Разве так ведут себя с теми, кто пытается вам помочь?

Чудовище все еще не доверяло ей. И на всякий случай решило немного порычать и помахать лапами, но нехотя, в этом особой необходимости не было.

— Прекратите, вы слышите, что вам говорят?

Сара произнесла это изумительно профессионально и осталась собой довольна. Да, эту роль она играет здорово. Хотя тут нет ничего удивительного, она столько раз у себя в школе слышала прекрасных исполнителей этой роли, что и сама успела изучить ее в совершенстве.

На последние ее слова чудовище ответило:

— Кто?

— Пожалуйста, ответьте, вы хотите или не хотите, чтобы я спустила вас на землю?

Чудовище на мгновение замерло, соображая, какой ему следует сделать выбор. Потом вытянуло шею, чтобы получше рассмотреть привязанную за щиколотку ногу, потом снова погрузилось в раздумье. Наконец оно повернуло морду к девушке и произнесло:

— Лудо — вниз.

Сара подошла поближе и нагнулась вперед, чтобы получше рассмотреть этого... Ну и страшилище! На голове рога наподобие бычьих, глазки маленькие и запали внутрь, здоровая челюсть, а из уголков широченной пасти наружу торчат клыки. Девушка ощутила на своем лице теплое дыхание зверя. Она присмотрелась внимательнее и удивилась: на страшенной морде она увидела улыбку — добрую улыбку.

Но дело не только в том, что зверь ей улыбался. Он еще и лукаво подмигивал, что вполне могло бы означать: Я-влип-в -дурацкую-историю-это-точно-все - равно-я-приветствую -вас-и-благодарю-за-хорошее-ко-мне-отношение.

Сара ответила ему осторожной улыбкой. Она не очень-то доверяла этому чудовищу, помня, что в таком чудненьком месте все может оказаться совсем не тем, чем кажется.

Вновь прозвучало:

— Лудо — вниз.

— Лудо? — спросила Сара. — Вас так зовут?

— Лудо — дружить.

— Ах-ах. Я уже столько раз слышала эти слова от разных людей. Так что я теперь ничего не принимаю на веру. Но... — она покачала головой и, не столько для Лудо, сколько для себя, добавила: — А ваши глаза так похожи на глаза моего Мерлина...

Она почувствовала себя уверенней и слегка потрепала рыжую шерсть между рогами на голове зверя. Лудо опять улыбнулся и вздохнул.

Сара выпрямилась и посмотрела, как завязана веревка, которая держит Лудо за ногу. Это был простой узел с бантиком: дернешь за кончик один раз, и он развяжется. Девушка протянула было к нему руку, но остановилась и посмотрела вниз, на Лудо.

— Я очень надеюсь, что вы не превратитесь снова в бешеное чудовище, когда я развяжу вас.

В ответ прозвучал ТАКОЙ рев, что даже скалы задрожали.

Сара отскочила назад.

— Я так и знала! Здесь НИКОМУ нельзя доверять.

Но потом она поняла, что Лудо вовсе не собирался на нее нападать. Он ревел от боли, которую причиняли ему раны. Те самые раны, что нанесли ему домовые своими кусачими палками. И теперь он лапами потирал там, где было больнее всего.

— Лудо — болеть, — простонал он.

Девушка снова приблизилась и внимательно оглядела его. Она увидела, что под шерстью все тело покрыто маленькими кровоточащими ранами.

— Ох, бедняжка! — вскрикнула она.

Теперь она решительно подошла вплотную и развязала веревку. Лудо плюхнулся на спину как огромный тюк. С рычанием и стоном он уселся на землю и стал гладить ушибленное место и ноющие раны.

Сара ни жива ни мертва смотрела на зверя, думая: что же он сделает дальше — поблагодарит ее или набросится, чтобы слопать.

— Гоблины — брать Лудо, — гримасничая проговорил он.

— Да, да, я знаю, — Сара энергично закивала головой, хотя чувствовала себя ой как неуверенно. — Домовые вели себя просто гадко. — Она шагнула еще ближе и похлопала его по руке. — Но теперь все будет хорошо.

Потираясь, Лудо какое-то время еще пофырчал. А потом на его морде появилась огромнейшая улыбка. Такая огромная, какой Сара не только в жизни ни разу не встречала, но и в мультиках никогда не видела.

— Дружить! — воскликнул Лудо.

— Верно, Лудо, верно! Я — Сара.

— Сара — дружить.

— Конечно! — Она вложила в свою улыбку все чувства, которые ее наполняли: наверное, прежде она никому так широко и радостно не улыбалась. — И еще, — добавила она, — я хотела бы, Лудо, попросить вас об одной услуге.

— Кто?

— Мне надо попасть в замок в центре Лабиринта. Не подскажете, как туда пройти?

Лудо, продолжая сиять невероятной улыбкой, отрицательно покачал головой.

— Интересно, а кто-нибудь знает, как пройти через этот дурацкий Лабиринт?

Сара призадумалась, подперев рукой подбородок. Конечно, это славненькое чудовище заслуживает куда большего доверия, чем трусливый дохляк — коротышка. Но ей нужно как-то найти провожатого... Ну что ж, если некому ей помочь, значит, придется самой что-то придумать.

Она выпрямилась. Лудо стоял рядом, возвышаясь над нею словно массивная башня. Пускай он не провожатый, — подумала она, — зато как здорово, что он на моей стороне.

Сара обошла дерево, к ветви которого был привязан Лудо, и двинулась дальше. Лудо, прихрамывая и корчась от боли, последовал за девушкой.

Вскоре перед ними возникла каменная стена. По бокам она была плотно огорожена непроходимым колючим кустарником. В стене — слева и справа — виднелось два проема, закрытых дверьми. Двери были широкие и очень высокие, а на каждой двери — по железной колотушке.

— Так, поглядим на них, — сказала Сара, радуясь тому, что она не в одиночестве. Жизнь намного веселее, когда нет нужды разговаривать лишь с самим собой.

Сара подошла ближе к стене, чтоб получше разглядеть дверные колотушки. Они были сделаны в виде металлических масок. Каждая маска изображала какую-то отвратительную физиономию. И в каждую было вставлено по массивному кольцу. Маски были закреплены неподвижно, а кольца могли качаться. На левой маске кольцо было вставлено физиономии в уши, на правой — в рот. Вот эти-то кольца — если их сначала приподнять, а потом отпустить — и колотили.

Двери по виду совершенно одинаковые. Сара от одной маски переходила к другой. Какую же выбрать? Раньше в таких трудных ситуациях ее всегда выручала одна маленькая хитрость. Если, допустим, на чьем-то дне рождения стоят два незнакомых торта, надо сначала украдкой их попробовать: исхитриться и отщипнуть по маленькому кусочку, но так, чтоб никто не заметил.

Сначала Сара огляделась по сторонам: может, здесь есть какой-нибудь другой путь, кроме этой стены... Другого пути не было. Тогда она решила окончательно разобраться с колотушками.

— Как ты думаешь, Лудо, какую из этих двух мерзких физиономий нам выбрать?

— Пялиться — очень неприлично, — произнесла колотушка с кольцом в ушах, та, что была слева.

Сара вздрогнула: она до сих пор не привыкла, что предметы, которые обычно ничего не произносят, в этом Лабиринте могут вслух высказывать свое мнение.

— Извините, — на всякий случай произнесла девушка, хотя чувствовала, вряд ли кто-нибудь ее осудит за то, что правильно, по ее мнению, — нечего тут выступать какой-то дверной колотушке. — Я просто должна разобраться, какую мне выбрать дверь — вот и все.

— Чего? — спросила первая колотушка.

Сара хотела было ответить, что в обществе, в котором она живет, одинаково неприличным считается как пялиться на человека, так и говорить ему Чего?.

Но не успела она и рта раскрыть, как услышала сбоку какое-то бормотание. Оказалось, это бормочет вторая колотушка — с кольцом во рту. Речь ее была примерно такой:

— «Ммм гли м г ду».

— Нечего с полным ртом говорить, — надменно молвила первая колотушка.

— Гр мр кер мбл мбл мбл...

Сара обратилась ко второй колотушке.

— Я ни слова не могу понять из того, что вы говорите, — сказала она и только тут сообразила, в чем дело.

— А-а-а, — сказала она, — погодите-ка минутку. — Схватилась за кольцо и потянула его на себя. Кольцо легко выскочило изо рта колотушки и оказалось в руках у девушки. На физиономии колотушки появилось выражение полной умиротворенности. Маска провела легкую разминку своих мускул: на щеках, на лбу, на подбородке, и осталась очень довольной.

— Как хорошо без этой штуки, — облегченно вздохнула она.

— Простите, а что вы раньше мне говорили? — спросила Сара.

— Первая колотушка — с другого бока от Сары — проговорила:

— Кого?

Вторая колотушка кивнула на первую:

— Я же сказала, без толку с ней разговаривать. Ну конечно, без толку. Это ж глухая тетеря, доложу я вам, точноточно.

Первая колотушка ответила второй:

— А ты все бормочешь, бормочешь, бормочешь не пойми чего. Нечего сказать, замечательная собеседница!

— Сама бы сначала говорить научилась! — яростно выкрикнула вторая колотушка. — А то умеешь только жаловаться!

— Нехорошо, — сухо произнесла первая, — тебя совсем не слышно.

Сара посмотрела на вторую колотушку и спросила:

— Скажите, а куда ведут эти двери?

— Чего? — спросила первая колотушка.

— Хоть убейте, не знаю, — ответила Саре вторая, — ведь мы всего-навсего... колотушки.

— Да, — сказала Сара и подумала, что об этом она и сама могла догадаться.

— Значит надо выбирать: или ту дверь или эту... Она подумала — подумала, и выбрала вторую — потому что стояла напротив нее. Ну а сделав выбор, протянула руки вперед и толкнула дверь. Та не поддалась. Она толкнула сильнее. Потом уперлась плечом в дверь. Дверь оказалась такой же неприступной, как и стена, в которую она была вделана. Девушка решила, пора звать Лудо на помощь. Своим могучим корпусом он-то уж наверняка распахнет эту дверь.

Но сначала Сара спросила:

— А как можно туда войти?

Колотушка лукаво улыбнулась.

— А ты постучи, дверь и отворится.

— Вот оно что! — удивилась девушка и посмотрела на кольцо, которое держала в руках. Потом подняла его, чтобы вставить на место — колотушке в рот.

Колотушка скорчила недовольную рожу.

— Фу-фу, не нужна мне во рту эта штука.

Она крепко сжала губы и, как Сара ее ни уговаривала, ни за что не соглашалась открыть рот.

— Ну давайте, — пыталась убедить ее девушка, — я хочу в дверь постучать.

Но на все ее просьбы колотушка возмущенно качала головой.

— Н-да-а, — мрачно, как всегда, отозвалась первая колотушка и кивнула на вторую. — Не хочет, чтоб кольцо поставили ей на место. После этого повернется ли у кого-нибудь язык сказать, что я ругаюсь почем зря?

— Тогда, — сказала Сара, поворачиваясь к первой, — боюсь, вместо нее мне придется потревожить вас.

Она подошла к первой колотушке и взялась за кольцо.

— у-у-у! У-у-у! — Запротестовала та, скривив брезгливую морду.

Но Сара не обратила на это никакого внимания и дважды ударила кольцом по массивной двери. Дверь отворилась.

Девушка осторожно заглянула внутрь. И услышала смешки, гогот, уханье, гиканье. Поневоле она и сама заулыбалась и шагнула через дверной проем. Потом обернулась, чтобы подождать Лудо. Она думала, он пойдет за ней. Но Лудо покачал головой и остался снаружи.

Ну и что, — подумала Сара, — посмотрю, куда ведет эта дорожка. Что тут опасного?.. А если увижу замок, вернусь и позову Лудо.

И вот она оказалась в лесу, наполненном солнечным светом. Кругом росли цветы: где-то кустами, где-то сплошными цветочными полянами. Видны были холмики, глубокие лощины и ровные долины, словно ковром сплошь покрытые маргаритками. И повсюду росли деревья с пышными, раскидистыми кронами. И смех там стоял заразительный. Не переставая хихикать, Сара решила разглядеть, что это за существа, которым так весело. Но не заметила ничего кроме растений.

— Кто здесь смеется? — проговорила она сквозь смех.

И услышала, как справа позади нее кто-то давится от хохота. Она обернулась и увидела: ветка дерева прикрывает своей лапой дупло в стволе, которое, по всей видимости, служило дереву ртом.

— Это же дерево! — воскликнула девушка. — Дерево, это ты, что ли?

В ответ раздался переливчатый звонкий хохот, идущий снизу, прямо от ее ног. Она посмотрела вниз и увидела семью лесных колокольчиков. Те дружно раскачивались и дрожали от смеха.

— Ой, посмотрите! — воскликнула Сара, упав на колени и хохоча вместе с цветами. Теперь колокольчики уже не могли разогнуться от смеха.

Дерево над Сарой тоже не в силах было удерживать свое веселье. Оно откинуло свою лапу от дупла и взорвалось громким радостным хохотом. Сара запрокинула голову, присоединяясь к нему.

И это послужило сигналом к бурной всеобщей радости. Пни, стоящие вокруг, засмеялись низкими хриплыми голосами. А деревья зашлись в смехе и закачались из стороны в сторону. Задрожали папоротники, корчась от хохота. Мыши повылезали из своих норок, белки — из дупел и по их мордочкам текли слезы от смеха. Птицы прыгали с ветки на ветку и верещали без умолку.

Сара уже обессилела от смеха. Едва переводя дыхание, она с трудом проговорила:

— А над чем же мы смеемся?

— Не знаю! — давясь от смеха прокричало над ней дерево.

— Ха — ха — ха!

Весь лес дрожал от смеха — даже трава на земле. Сара почувствовала, что слабеет. Она села на землю и, хлопая себя по бокам, произнесла:

— Ох... прошу вас... прошу вас, помогите остановиться.

Но в ответ лишь усилился смех. Теперь все вокруг превратилось в сумасшедшее веселье. Птицы, содрогаясь от безудержного смеха, падали с веток и бились головой о землю. А глаза у них были совершенно безумные. Какие-то зверюшки, крича, выползали из-под корней деревьев. Они приближались к Саре, разевая хищные пасти и хлопая мерзкими глазами.

Не в силах превозмочь смех, Сара простонала:

— Прошу вас! Прошу! Помогите остановиться!

— Она не может остановиться! — радостно заявило дерево, и весь лес ответил ему разноголосым смехом.

Сара нашла в себе силы подняться. Ее качало и трясло от смеха, но глаза... глаза были измученными.

— Стой! — прошептала она. — Стой!

Шатаясь, девушка сделала несколько шагов назад — к открытой двери — и упала.

В ответ раздался новый взрыв неистовой радости.

Сара приподняла голову. Совсем рядом — по другую сторону дверного проема — она увидела Лудо и протянула к нему руку, прося о помощи. Лудо попробовал, но не смог сам протиснуться в эту дверь. Тогда он вытянул вперед лапу и дружески закивал, стараясь подбодрить девушку. Она из последних сил проползла еще несколько ярдов, что отделяли их друг от друга. Лудо нагнулся, ухватил Сару за руку и, вытащив наружу, захлопнул дверь.

Безумный смех прервался. Наступила тишина. И легкий шелест листьев. Она слушала его с закрытыми глазами, и ей казалось, что нет на земле звуков нежнее этих.

Она немного полежала, отдохнула — силы вернулись к ней. Лудо с тревогой неотрывно смотрел на девушку. Когда она поднялась, зашмыгала носом и слегка ему улыбнулась, он проговорил:

— Лудо — хорошо.

— Сара — хорошо, — ответила она и потрепала его по голове.

Теперь не оставалось ничего другого, как попытаться проникнуть во вторую дверь. Она подошла к ней, сказала Простите — и поднесла кольцо от колотушки ко рту маски. Та сморщилась и сжала челюсти.

— Ну, пожалуйста, прошу тебя, — вновь стала уговаривать колотушку девушка, но та лишь сердито хмурилась и сильнее сжимала рот.

И тут Саре пришла в голову идея. Она схватила колотушку двумя пальцами за нос и зажала его. Какое-то время та терпела — она мычала, становясь все свирепее. Но в конце концов стала задыхаться, не выдержала и шумно раскрыла рот, чтобы глотнуть воздуха.

В тот же миг Сара сунула ей в рот кольцо, а после грохнула им по двери.

Колотушка явно была разгневана и выражала свое недовольство такими словами:

— Крымпф. Мбл. Мбл. МБЛ. Грумффф.

— Извините, — сказала ей Сара, — но я вынуждена была это сделать.

— Все нормально, — заметила первая колотушка, — она ж к нему привыкла.

Дверь отворилась, и перед спутниками предстала картина угрюмого, непроходимого леса. По эту сторону двери ласково светило солнце, а по ту сторону ... открывалась мрачная для них перспектива.

Лудо зарычал и попятился назад, но одной Саре в эту дверь заходить не хотелось.

— Эй, давай! — сказала она и, подбадривая себя, добавила:

— У нас нет другого пути. Только если назад, но этого я ни за что не сделаю.

Она вошла в дверь и стала ждать Лудо. Дверь оказалась достаточно широкой, чтобы Лудо в нее протиснулся. Он нехотя проделал это и подошел к Саре.

Дверь сама по себе, резко стукнув, захлопнулась. И громкое эхо долго еще разносило этот звук.

Небо здесь было темно-серого цвета, а растения выглядели такими чахлыми, словно солнце не заглядывало в эти места со дня сотворения мира. Отвага сразу же покинула девушку, она задрожала. Для поддержания духа Сара посмотрела на Лудо. Но тот выглядел еще более несчастным, чем она.

— Ну что же ты, Лудо! — как можно бодрей сказала она. — Смешно, когда такое большое существо, вроде тебя, и боится.

Лудо замотал головой:

— Не быть — хорошо.

Сара пожала плечами и принялась разглядывать это место. Ей надо самой выбрать, в какую сторону идти. А на душе у нее было ой как тяжко. Замка нигде не было видно. Какая -то тропинка бежала по лесу. Но как узнать наверняка, что она ведет в нужную сторону? Девушка встала на цыпочки, да ничего нового не увидела. Хорошего тут не жди. Она почувствовала, как слезы выступили у нее от обиды. И раздраженно смахнула их.

Я должна что-то предпринять, — подумала она. — Но сначала надо бы растормошить этого Лудо.

Поэтому девушка сказала:

— А пугаться нам нечего! Подойдя вплотную к дереву, Сара стала разглядывать его ветви. Она и не заметила, как позади нее — там, где стоял Лудо, — земля разверзлась и в один миг поглотила его. И сразу после этого огромная дыра в земле бесшумно захлопнулась.

А Сара, между тем, продолжала спокойным голосом:

— Может, нам попытаться залезть на дерево? Тогда далеко будет видно, а вдруг до самого замка?

Она ухватилась за нижнюю ветку и попробовала на ней подтянуться. Ветка сухо хрустнула и обломилась у нее под рукой. Сара и сообразить не успела, что дерево это мертвое, как дерево с грохотом рассыпалось на части. Но девушка увидела перед собой не кучу трухлявых гнилушек, а кучу костей. И в руках у нее была не сломанная ветка, а здоровенная кость. Девушка с омерзением отшвырнула ее прочь. И услышала, как вокруг нарастает сухой треск, и с ужасом увидела, что все деревья вокруг падают замертво, превращаясь в скелеты динозавров.

Деревья, гремя костяными ветвями и стволами, одно за другим рассыпались по земле, словно костяшки домино. П ока всюду, докуда хватало взора, не остались валяться лишь груды костей. И больше — ничего.

Сара знала: во всем, что здесь произошло, виновата лишь и одна. Это она, сломав ветку, разрушила хрупкое равновесие, которое царило тут. Вынести тяжесть такой вины было выше ее сил. Она зарыдала и опустилась на землю. Она ничего не умеет делать как следует. А надеяться тут не на кого. Словом, полная безнадега.

Она долго рыдала, закрыв лицо руками, пока не вспомнила про Лудо и не надумала посмотреть: он -то что делает, может, тоже плачет?

— Лудо! — позвала она, оглядываясь по сторонам.

Его нигде не было.

— Лудо! — вскочила она в панике. Она обшарила все вокруг, но не заметила даже намека на его присутствие. А небо над головой становилось темней и угрюмей.

— Лудо! — кричала она, чувствуя себя бесконечно одинокой в этом разоренном до тла Скелетленде. — Где ты, Лудо?! Господи, что здесь происходит?!

Она бросилась бежать — куда угодно, лишь бы исчезнуть отсюда, пока сама не превратилась в груду костей. Она бежала, не разбирая дороги — прямо по ним, по костям. И добралась до другой части леса. Там тоже было сумрачно. Деревья стояли как одинокие персты, а погибшие ветви и листья покрывали землю. Могучие коряги повсюду простирали кривые щупальцы. Тут и там между деревьями виднелись прогалины, которые давали ей возможность двигаться дальше. Но на каждом шагу она тыкалась лицом в паутину, а из зарослей папоротника на нее тучей набрасывалась мошкара. Что здесь происходит? — хныкала она, но продолжала бежать подальше от этого гиблого места.

Лес становился гуще и темнее. Она выскочила на небольшую болотистую поляну, поросшую травой. Вокруг стеной стояли деревья, закрывая своими верхушками небо. Сара почти уже ничего не различала в темноте, но все продолжала бежать. До тех пор, пока из темноты не выпрыгнуло прямо на нее страшное, заросшее светящееся существо.

— Эй! — закричало оно. — Что тут происходит?

Сара на мгновенье остолбенела — и пронзительно завизжала.

Тем временем Хряксон все еще продолжал топтаться среди запутанного множества живых изгородей, думая о своих собственных проблемах. Больше всего его заботило, конечно, что у девочки остались его сокровища. Хотел быть хорошеньким и ей, и Джарефу. И получилось то, что всегда бывает, когда думаешь услужить и вашим и нашим: ни навару, ни товару. Когда же Сара закричала на болоте — а это был страшный вопль, — Хряксон даже издалека его уловил. Он остановился и стал прислушиваться. Крики не кончались. Хряксон пошевелил своими мозгами, и, хотя они были у него не так, чтобы очень, решил, что должен идти на выручку. С криком: Бегу, хозяюшка! он бросился на помощь Саре. Он знал здесь все пути -дороги. И знал их получше, чем глупые гоблины, которые обитали в замке.

Но едва он повернул за угол, как уткнулся в чьи-то колени.

Перед ним стоял Джареф. В своей королевской мантии он был дьявольски хорош.

— Вот это встреча! — радостно произнес он. — Не могу поверить своим глазам.

— Правильно, не верьте, — вымолвил Хряксон дрожа.

— Куда же ты направляешься?

— Я... — Хряксон уставился в землю. — Я... — начал он было другим голосом, так как начинают обычно выступать перед публикой. Но, чтобы оттянуть время, он стал усиленно потирать поясницу, делая вид, что там у него ужасно чешется, и надеясь, что слушатель потерпит, пока он борется с невыносимым зудом.

Джареф терпеливо ждал, и улыбка не сходила с его лица.

— Э-э... — наконец собрался с мыслями Хряксон. — Маленькая хозяйка, значит, слиняла от меня... эээ... значит, но я только что слышал ее... так... — Джареф прищурился. — Поэтому я, это... ээ... это, я собираюсь найти ее и... это... привести ее к самому началу. Точно так, как вы приказывали.

Хряксон готов был согласиться на что угодно: чтоб его поколотили, побили камнями, что угодно, только бы не видеть этой улыбки — этой вежливой садистской улыбки.

— Понятно, — Джареф кивнул. — А я-то на мгновенье подумал, что ты полетел ее выручать... Но нет, я ошибся. Ты этого не сделаешь. После моего предупреждения... Это было бы просто глупо.

— Ха-ха-ха, — угодливо засмеялся Хряксон, хотя сердце его трепетало от страха. — Ой, не могу, ха-ха-ха... Глупо? Это вы про меня, что ли? Кому, ей помочь? После вашего предупреждения?

Джареф элегантно склонил голову, изучая одеяние Хряксона. Взгляд его остановился на голом ремне.

— О, Боже! — произнес он, стараясь выглядеть озабоченным, — бедненький Свинтус!

— Хряксон, Ваше Величество! — прорычал Хряксон.

— Я только что заметил: пропали ваши великолепные драгоценности.

— Ох!.. — Хряксон глянул вниз на печально одинокий ремень. — Эх, да — пропали. А лучше бы найти их, правда?.. Но сначала... — и он произнес это твердо и горделиво, — я непременно отведу маленькую мисс к самому входу нашего Лабиринта... — Подумал и добавил. — Так, как мы с вами решили?

Сказав это, Хряксон уже собрался смыться — и пошел потихонечку. Но его догнал голос Джарефа:

— Подожди!

Человечек остановился ни жив ни мертв. И прикрыл глаза.

— У меня есть предложение получше, Хряксон. Передай ей вот это.

Хряксон обернулся и увидел, как Джареф сделал левой рукой плавный пас и в воздухе появился хрустальный шар. Еще миг — и он на ладони у Джарефа. Король гоблинов бросил его Хряксону. Тот поймал шар — в руках у него был крупный мясистый персик.

Хряксон посмотрел на него и, заикаясь, проговорил:

— Что это?

— Это подарок.

Хряксон заморгал часто-часто и медленно произнес:

— А... а... это не повредит маленькой миссис, а?

— Ну что ты! — Джареф положил руку на сердце. — А все-таки интересно, почему тебя это волнует?

Хряксон поджал губы.

— Да так, просто... занятно, и все.

Значит, это ей передашь, Хряксон. Вот и все, что от тебя требуется. И все, что тебе положено знать.

Тут Хряксон понял, что он разрывается на части: между страхом, который был ему хорошо знаком, и другим, новым чувством, которому он еще не мог дать название.

— Я... — теперь он выпрямился и гордо поднял голову. — Я не сделаю ничего, что могло бы ей повредить.

Он не сомневался: за такое непослушание, в лучшем случае, что он заработал, это хорошую порцию «березовой каши».

Но Джареф ответил ему своей дежурной улыбкой — той улыбкой, что сейчас полоснула Хряксона как бритва.

— Ну, Свинман, ну ты и даешь! — Король гоблинов звонко рассмеялся. — Я удивляюсь тебе. Потерять свою дурацкую голову из-за какой-то ДЕВЧОНКИ!

— Головы я не терял, — насупился Хряксон.

— Надеюсь, тебе не втемяшилось в башку, что хоть одной девушке сможет понравиться такой маленький, омерзительный паршивец, вроде тебя, а? Ну, говори!

Хряксон был жестоко оскорблен.

— Она сказала, мы будем... — он осекся, но было уже поздно.

Отвернувшись, Джареф усмехнулся:

— Кем? Неразлучными друзьями? Не так ли, Хрякман? Не так ли, наш поросеночек? Друзьями, правда ведь?

Хряксон весь покраснел и, часто моргая, снова уставился в землю.

— Не важно, что, — пробормотал он.

Твердый и жестокий голос Джарефа отрезвил его.

— Ты передашь ей это, Хряксон, или не успеешь снова моргнуть, как окажешься в Болоте Вечной Вони.

Чувствуя всю свою ничтожность, Хряксон сломался и покорно кивнул головой, соглашаясь.

Теперь, полагая, что разговор окончен, ему надо было спешить. Но вновь его остановил голос Джарефа.

— Вот что я тебе скажу, — произнес он, откинув назад голову и как бы оценивающе уставившись на Хряксона. — Если она когда-нибудь тебя поцелует... — он сделал паузу, — я превращу тебя в принца.

Хряксон понимал, что это ловушка. И все-таки спросил, не удержавшись:

— Неужели в принца?

Ну точно — ловушка.

— В принца... страны Вечной Вони.

Джареф решил, что это классная шутка. И даже растворясь в пространстве, он продолжал без умолку хохотать.

Светящимся, диким существом, выпрыгнувшим перед Сарой, была Огнеяна. А все Огнеяны — бешеные. Все и всегда. Они такие же бешеные, как полоумные придурки.

Сара снова закричала и, скрестив перед собой руки, отпрянула в сторону. Выскочившее существо было похоже на тощую лисицу, с мордой, которая кончалась огромным клювом, и с раскидистым пушистым хвостом. Шерсть на ней была огненно-рыжая с розоватыми и пурпурными оттенками. Это существо передвигалось, а точнее, перепрыгивало на двух тоненьких ножках, напоминающих куриные. И таращилось на все своими выпученными голубыми глазами с красными зрачками. На передних лапах у него было по четыре длинных пальца, которые без конца тряслись.

— Что тут происходит? — требовательно вопросило оно.

Девушка покачала головой и открыла было рот для ответа,

но вместо слов из нее вырвались одни лишь всхлипы.

— А ну, немедленно закройся, слышишь, что тебе говорят?! — приказала Огнеяна.

— Точно, — поддакнула ей вторая, появившись у первой из-за спины. Она сразу начала испуганно прыгать на задних лапах туда-сюда. — Так не пойдет, так делать нехорошо.

— Никак нет, сэр! — выпрыгивая из-за деревьев заорала третья и уставилась на девушку безумными глазами.

— Никак нет, сэр, — это проговорила появившаяся четвертая.

А вот и пятая.

— Эй! — радостно закричала она девушке. — А ну, давай, шевелись.

Сара, полная тревоги, оглядела их всех.

— Что вы от меня хотите?

— Классно! — ответила одна из них, выбивая пальцами на камне быстрый ритм.

— Ух-ух! — произнесла другая, перебивая своими ударами первый ритм.

— ЧТО, это нам? — спросила третья.

Сара кивнула.

— О, нам ничего не надо: только что отдохнули, и так славненько.

— А-а, — смутившись сказала Сара, — я вижу.

Услыхав ее застенчивые слова, все Огнеяны дико захохотали и стали хлопать себя по бокам. Одна из них выкрикнула Хоп! и заколотила лапой по бревну.

— Она ВИДИТ! — завыли вокруг от восторга.

— Да-а-а-а-а!

— Э-эй, э-ге-гей!

— Ну что ты присохла к этому месту! — крикнула девушке одна из Огнеян.

— Нельзя же так! — сказала другая. — Растряси себя немного, будь свободней хоть чуть-чуть.

— Верно! Хватит хныкать. ВЫБИВАЙ эту дурь из себя.

Они прыгали вокруг, хлопали, ухали и стучали. Одна из

них чиркнула пальцами по земле, и палец вспыхнул как спичка. От горящего пальца Огнеяна разожгла костер из сложенных в кучку дров. Затем с безразличным видом задула палец.

Сара тихонько и робко пятилась назад: она хотела от них сбежать.

— И то правда. Тебе надо чуток побеситься.

— Так точно, сэр!

Одна Огнеяна перепрыгнула через два пенька, стоящих рядом, и начала стучать по ним, как бьют в барабаны. Остальные зашлись в бешеном ритме танца, прыгая вокруг барабанщика, гремя и щелкая костяшками пальцев.

Теперь Сара уже не могла сбежать, даже если б хотела: она оказалась у огня, в центре, окружавших ее пляшущих существ. Она стояла и с удивлением наблюдала за происходящим. Во всяком случае, оторваться от такого зрелища было не просто.

Вот одна из Огнеян взяла и вытащила свои глаза. Потрясла их в ладонях как игральные кубики — и выбросила.

— Давай! — закричали остальные, подбрасывая подружку. Они сбились в кучу, отыскивая выброшенные глаза. Когда глаза были найдены, их передали хозяйке. Та, подогреваемая возгласами подружек, схватила их и подбросила вверх — как какие-нибудь стеклянные безделушки, а потом ловко поймала точно в глазницы, на свои места. Остальные Огнеяны продолжали хлопать, кричать и прыгать.

Вот другая, будто соревнуясь с первой, сорвала с себя голову и подкинула ее вверх. Все начали пинать голову словно футбольный мяч. Когда владелице головы это надоело, она сняла с себя ногу и ловким резким ударом, как будто это была клюшка, прихлопнула голову на место. А все вокруг верещали, хихикали и били себя по бедрам в такт барабану, который бешено колотился.

Потом они окружили Сару, пытаясь ввести ее в свой хоровод. Но, насмотревшись на все их забавы, девушка чувствовала себя неловко и робела. Однако теперь она решила, что ей повстречались просто-напросто любители хорошо погулять: придурковатые и безголовые. Так что бояться их нечего. Она не испугалась даже тогда, когда кто-то стал тянуть ее голову кверху, чтобы снять с плеч. Сара лишь крикнула:

— Эй ты! Больно ведь!

— Она у ней не снимается! — воскликнула Огнеяна.

— Не может быть! — удивились остальные и обступили девушку, пытаясь отобрать ее голову.

— Эй! — теперь уже грозно вскрикнула Сара. — А ну, прекратить!

— Ты права! Она у ней закреплена!

— Конечно, закреплена, — подтвердила Сара.

— И куда же ты, милочка, направляешься с такой головой?!

— Ну как же это, я... ОХ! — на девушку вновь навалилась тяжесть от ощущения безнадежности. Шмыгая носом, она стала всхлипывать и вспоминать: Лудо пропал, и Хряксона тоже нет.

— Эй, в чем дело, дамочка?

На Сару напала икота. И она, с трудом ее прерывая, проговорила:

— Ой! Мне надо-добраться-до-замка Джарефа-в центре-этого-Лабиринта.

— Святое дело!

— Ты хоть немножко соображаешь, что делаешь, девушка?

— Я — да! — твердо сказала Сара.

— Потрясно! Ну как вам это нравится!

Барабанщик прокричал:

— Она СООБРАЖАЕТ, что сейчас делает, — и выбил в честь Сары оглушительную дробь.

— Ура-а-а! — закричали остальные, гримасничая и аплодируя.

— Но у меня осталось всего лишь несколько часов, — проговорила Сара. Хотелось бы ей знать, сколько именно.

Огнеяны засвистели и, кривляясь, стали делать друг другу какие-то знаки.

— Ерунда, нету ничего — и НЕТ проблемы.

Сара глянула на них сквозь слезы, и лучик надежды блеснул в ее глазах.

— Это правда, что нету?

— Хоть застрели! Нету!

— Мы проводим тебя туда.

— Еще как проводим! — дико заорала одна из Огнеян, махая лапами над головой. — Не прошвырнуться ли нам немного, а?

Остальные поскакали, визжа, ухая и гогоча — они были до безумия возбуждены.

— В замок! О-о-о, красота!

— Конечно, это очень мило с вашей стороны, — нерешительно сказала Сара, — но все-таки.

— Думаешь, мы сейчас уже того, СЛИШКОМ БЕШЕНЫЕ?

Когда Огнеяна произносила эти слова, голова сама отделилась у нее от шеи и повисла в воздухе. Чтобы не потерять голову, Огнеяна обхватила ее двумя лапами и, прихлопнув, поставила на место.

Барабанщик отбил длинную дробь в честь Сары и прокричал:

— Давай стреляй! Мы не такие, как те, которые бешеные!

— Да, да, мы уже другие! — заорал кто-то. — Смотри!

Орущее существо приняло облик страуса, пробежало пару

шагов и ... взорвалось. А потом стало отыскивать разлетевшиеся кусочки и собирать себя по частям. Когда это ему удалось, остальные завыли от восторга и запрыгали, хлопая в ладоши.

Барабанщик снова отбил дробь, но при этом заметил:

— Остынь, подруга!

— Слушай сюда, девушка, тебе ни в жисть не дотопать до того места в одиночку.

Сара засопела от огорчения.

— Знаете, а у меня еще недавно был друг. Правда...

— Ага! Небось тот парень, что ходит в одежде. Он, что ли?

— Вы имеете в виду Хряксона?

— Точно. Хряксон, это он! Эх, классно! Да у нас каждый знает этого Хряксона!

— Правда? — удивилась Сара.

— Конечно! Мы с Хряком — ВО как! — Огнеяна скрестила два пальца.

— О-о, здорово.

Но прежде чем Сара успела произнести еще что-либо, эти существа потащили ее за собой. Куда? Она не знала, лишь заметила впереди каменистую дикую местность.

— Значит дворец твой, он где-то вон там — примерно, как мы идем, — стала убеждать девушку одна из Огнеян.

— А вы уверены, что ЗНАЕТЕ, как добраться хотя бы до центра Лабиринта? — тревожно спросила Сара. Мешкать больше она не имела права и думала: Лучше уж самой попытаться найти нужный путь.

Однако от Огнеян не вырваться: они обступили девушку, схватились за одежду своими длиннющими пальцами и, подпрыгивая на задних лапах, дружно потащили за собой.

— НАМ ли не знать, как добраться до центра?!

Они все затряслись, покатываясь со смеха. При этом головы их стали высоко подлетать в воздух, и лапам приходилось отделяться от туловищ, чтобы схватить свою голову и присобачить ее на место.

— Нет, милая дама! — завопила одна из них. — Может, мы и БЕШЕНЫЕ, но знаем точно, куда идем.

— Ну точно! — поддержали остальные.

— Тебе в замок что ль надо? Вот мы и ТАЩИМ тебя в замок, или мы делаем тут что-то другое?

— Нееет!

— Так что давай, дамочка, с нами, — и у тебя не будет НИКАКИХ проблем.

А Джареф в это время из замка наблюдал за Сарой. Глядя в свой хрустальный шар, он видел убитое горем лицо девушки и понимал, что она хочет удрать от его верных помощников.

Он поднял Тоби и приблизил его лицо к шару.

— Погляди — Сара, — тихонько проговорил он. — Это не то, что тебе хотелось бы отыскать?

Тоби, завидев лицо сестры, уставился в шар. И вытянул свою рученьку, пытаясь потрогать его.

— Столько хлопот из-за какого-то пустяка, — проговорил Джареф и покачал головой. Потом взглянул на удивленного Тоби. — Потерпи немножко. Скоро она совсем тебя забудет, мой милый друг. Вот Хряксон даст ей мой подарочек, — и порядок. Сразу позабудет — все-все.

Огнеяны тащили Сару за собой как упрямого осла. Она, действительно, была упрямой. И постоянно спрашивала: Где замок? Его же не было видно ни с какой стороны. Вместо ответа она слышала лишь одни визги и дикий хохот. А время без остановки отсчитывало свои минуты и приближалось к тринадцати. Поэтому она, может, и в самом деле была упрямым ослом, если позволила втянуть себя в этот бардак.

Она пыталась сообразить, в каком месте допустила просчет. Но для нее это оказалось слишком сложным. Допустим, она не подошла бы к Хряксону, тогда, в самом начале, а пошла бы другим путем: вокруг той огромной стены? Может, тогда она была бы уже дома и Тоби сейчас лежал бы в своей уютной кроватке? Может, и так. А может, и нет. Как знать? Какие у нее были доказательства, что она в том или другом случае поступила правильно? Или хотя бы единожды приняла верное решение? А вдруг все это — сплошной и жестокий обман, которым пользуется Джареф, чтобы помучить ее, оставив надежду на спасение Тоби?

Подступили слезы, и Сара закрыла глаза. Нет, этого она себе больше не позволит. Ведь если б она не была плаксой, вполне вероятно, что эти твари оставили бы ее в покое.

А все-таки есть доказательства, пусть и хлипкие, в некоторых случаях она поступала совершенно правильно. Вот, например, ее короткая дружба с Лудо (бедный Лудо!) — ну как такое забудешь? Его счастливая глупая улыбка, которой он одарил ее, когда она выручила его из беды — разве это пустяки в нашей жизни?

Даже Хряксон с его противным характером — и тот, несомненно, помог ей понять, что она в силах сделать больше, чем ей казалось. И если все это сложить вместе, то получится, что, несмотря на все козни, которые устроил ей Джареф, есть очевидные доказательства в ее пользу.

Это похоже на правду. И все-таки они ломаного гроша не будут стоить, эти доказательства, если она вовремя не отыщет Тоби и не спасет его... А пока, пока ей надо удрать от этой компании. Здесь только убивают время — ее время — и ничего больше.

— Эй! Слушайте, эта штука вроде вон там?! — завопил кто-

то.

— Неее! — ответил другой голос. — Это просто скала.

— А это что? Замок?

— Не-не-не, — произнес здоровенный пень.

— Глянь! — заорал еще кто-то, указывая на запруду, — что скажешь об этой штуковине? Как пить дать — замок!

— Ни в коем случае, — проговорило самое умное среди них существо. — В замке должны быть окна и все такое прочее.

Угорь высунулся из воды, чтобы поглазеть на орущих. Это лишь подлило масла в огонь.

— Вот он замок! — указывая на угря, завопило сразу несколько голосов.

— Какая досада! — произнесла мудрая Огнеяна. На этот раз она была полностью согласна с остальными. — Что же нам делать? Ведь мы должны в него попасть.

— Ко-неч-но!

— Э-ге-гей!

— Кра-со-ти-ща!

Сара с отвращением смотрела на их ужимки и прыжки.

— Это не замок, — сказала она.

— А откуда ж у него тогда окна? Этот угорь-старикашка должен ведь через ЧТО-ТО смотреть, ну?!

— Значит, это не тот замок... — сказала Сара, — ...который нужен. А теперь, пожалуйста, разрешите мне уйти.

— Послушайте, вы! — высоким голосом пропел угорь. — Что вы делаете?

— А мы просто отдыхаем: валяем дурака — и все.

Огнеяны запрыгали из стороны в сторону, хлопая себя по

бедрам.

— Эй, угорь, будешь у нас замком?

— Нет, не буду, — переливчато и звонко ответил им угорь. — А ну, давайте отсюда.

— Эй, угорь, а зачем тебе тогда окна?

— Чтобы разглядеть вас и сказать: Проваливайте!, — ответил угорь и с гордым видом свечой ушел в глубину.

— Вот сукин сын! — радостно завопили твари.

Они испытывали невероятный восторг от всего, что бы ни происходило. Неудача или удача — какая им разница!

— Простите, — сказала Сара, — но я должна уйти.

— А разве не славненько мы тут отдыхаем, и все вместе?

— Хорошо, конечно, — из вежливости соврала она, — но мне надо попасть в замок.

— А мы ПОЧТИ ЧТО его отыскали, специально для тебя.

— В замке должны быть настоящие окна. Ну хотя бы одно.

— Но мы же хотим тебе помочь.

— Точно! Потому что ты девка — что надо.

Сара вздохнула.

— Но ведь вы знаете ровно столько, сколько и я, где находится этот замок.

— Значит, все-таки мы ЗНАЕМ!

— А вот ты и не знаешь.

— А я думаю, что он будет сразу вон за тем или этим холмом.

— Точно, ну и скажи ей.

— Вперед! Чего мы тут ждем?

Бессвязно бормоча и толкаясь, они потащили Сару по диким пустынным местам. И тащили до тех пор, пока сами не выдохлись и слегка приутихли. А если говорить о Саре, она совершенно измучилась: еле волокла ноги и чувствовала, что нервы ее на пределе.

— Наверняка, эти замки очень трудно находить.

— А может, он маленький-маленький? — предположил кто-то.

— Ага! Хорошая мысля! — И все Огнеяны дружно взялись приподнимать камушки, которых вокруг было навалом, и заглядывать под них.

— Да нет, — досадливо проговорила девушка, — замок — это такая большая-пребольшая вещь.

— Тогда он, небось, за этим холмом, — сказала одна Огнеяна другой. — Глянь-ка, может, оттуда, сверху и увидишь этот замок, — она указала на высокую ель.

— Верное дело, — согласилась первая. Сорвала с себя голову и побежала, ударяя ею о землю, как играют с мячом. Подбежав к дереву, она сильно подбросила голову и попала ею точно... на верхнюю ветку.

— Ну как, не видишь оттуда замок? — спросила она свою голову.

— Я все вижу, — ответила голова с верхотуры. — И ЗАМОК могу увидеть!

— На что же он похож? — подозрительно спросила Сара.

— Это... он похож вроде этого... ну, как его... эээ... ну это самое, ну... похож на гипопотама, вот!

— Потрясно!

— Вот это замок!

— И мы почти пришли. Вперед!

— Меня подождите! — закричала голова, пока туловище карабкалось за ней по дереву.

— Я ухожу от вас, — заявила Сара.

— Дама! Вы же СЛЫШАЛИ, она сказала: вижу замок!

— Такой большой-пребольшой!

— Похожий на гипо-по попа... тама.

После этих слов раздался взрыв смеха, вопли и — понеслась бешеная пляска. Огнеяны исступленно прыгали и орали. Они были так этим захвачены, что Саре показалось, сейчас она сможет от них ускользнуть. Она потихоньку начала пятиться задом, а потом повернулась и быстро пошла в обратную сторону — откуда ее притащили. Но стоило немного отойти, как Огнеяны догнали ее, окружили и снова повели за собой дальше по этим диким местам.

Сначала Сара очень хотела вернуться к тому месту, где встретилась с Огнеянами. Но потом поняла всю тщетность этого желания, ведь у нее не было ни малейшего представления, куда двигаться дальше. А для того, чтобы толком сделать какое-нибудь дело, всегда нужна точка опоры. То есть нужно твердо знать: идти тем путем или этим, или спокойно стоять на месте, а может быть, и поплакать. И как бы не получилось так, что лучшее, на что можно рассчитывать в жизни, — это просто веселиться безо всяких хлопот.

Сара покачала головой и остановилась. Где бы ни была ее точка опоры, ясно, что она не здесь. Ничего не выйдет, пока она связана с этими тварями... Она стала оглядываться по сторонам: вдруг увидит такое, от чего ценная мысль сама придет в голову. Ну хоть какая-нибудь.

И вот неподалеку она заметила высокую круглую скалу, поросшую лесом. Она поняла, что надо делать.

— Погодите, — сказала она Огнеянам. — Никто из вас не знает, где находится замок. Вы даже не представляете, на что он похож.

— Если мы бешеные, это еще не доказательство, что мы не знаем, что такое замок.

— Ведь мы не безумные, нет, мы просто бешеные.

— Конечно БЕШЕНЫЕ, — подхватили все дружно.

Девушка молчала. Те поняли, что она сомневается в их

словах. Тогда одна из тварей решила показать, какая она бешеная. Сняв голову, она подбросила ее вверх, но, когда голова опускалась, приближаясь к земле, Сара первая схватила ее и что было сил отшвырнула ее прочь.

— Эй, леди, это чужая голова.

Еще две головы отделились от туловищ: они решили подпрыгнуть и посмотреть, куда делась та голова.

Сара тут же схватила их и запулила в разные стороны.

— Это же МОЯ голова! — возмущенно произнесла в полете одна из голов.

— Эй, погоди-ка.

— Леди, что вы делаете?

— Вы швыряете ЧУЖИЕ головы.

— Точно. А законы разрешают выкидывать лишь СВОЮ, ведь правда?

Тут началась такая кутерьма, страшно подумать. Туловища стали с криком гоняться за головами: звали своих, но в суматохе хватали чужие, вокруг заверещали, закудахтали — и среди этого кромешного ада Сара сбежала. Она помчалась прямо к скале.

Сзади раздались крики.

— Эй, кто-нибудь, держи ее!

— Мы вот с ТЕБЯ щас снимем голову.

— Точно, и будем швырять ее В РАЗНЫЕ СТОРОНЫ.

— Мы тебя еще не уволили.

— Дайте сниму с нее голову.

— Слушай-ка, дамочка, притормози!

— Эй ты, давай назад.

— Мы же хотим ПОМОЧЬ.

— Все вперед!

Они понеслись за девушкой и стали ее нагонять. Но она-то побежала раньше и была у скалы прежде, чем они схватили ее. Проскальзывая между деревьями, Сара заметила расщелину в огромной отвесной стене и бросилась туда. Она попала на тропинку, пробитую внутри скалы. Затейливо петляя, тропинка серпантином вела кверху. Но за спиной уже эхом раскатывались голоса:

— Эй, дама, не желаете ли снять с себя голову, а?

— Конечно, желаем!

— Это же все так весело!

Сара мчалась сломя голову, все выше и выше, и вдруг тупик. Перед ней — лишь отвесная стена, покрытая мхом и лишайником. И не за что зацепиться, чтобы карабкаться вверх.

Сара оглядела скалу до самой вершины там она была изрезана зубцами, словно башня какой-нибудь старой крепости.

А погоня совсем близко. Еще одна петля серпантина — и ее схватят. Бежать от них некуда.

— Вот она!

— Эй, леди, а мы нашли другой замок!

— Вроде коробки для бутербродов!

— Нет, вроде пачки!

— Кра-со-ти-ща!

— Стой, леди!

Сара прикрыла глаза.

Что-то стало щекотать ее по носу. Она открыла глаза и увидела веревку. Посмотрела наверх, а там — на самом верху

— перегнувшись через край стены, кто -то стоит. Это... Хряк-сон, — она узнала его физиономию.

— Хватайся! — прокричал он ей сверху.

Она схватилась двумя руками за веревку, а он стал тащить ее. Огнеяны опоздали на мгновение. Подпрыгивая, они хватали девушку за ноги своими длиннющими пальцами и пытались сорвать ее с веревки. Она изо всех сил отбивалась от них ногами.

— Эй! — кричал кто-то, — ты что, не хочешь быть похожей на нас?

— Да сними ты свою голову!

— Снять с нее голову!

— На, возьми пилу!

— Она не пилит.

Хряксон быстро вытягивал веревку. И тогда огнеяньи головы начали взлетать и кружить возле девушки.

— Послушайте, дама, спускайтесь скорее вниз.

— Давайте так: мы разрешим вам нами поиграть, а вы снимете свою руку.

— Но если хотите, можете ногу.

— Нет, ухо! Лучше снять ухо, дама, это же совсем просто. Зачем вам два уха?!

Головы подлетали одна за другой, произносили подобную чушь и затем опускались.

— Мы хотим помочь тебе.

— Разве не мы показали тебе, что значит клево проводить время?

— Ага! Ты давай спускайся, тебе надо заправиться, а то все повылазит наружу.

— Пускай это все болтается.

— Эй, сюда — во потеха! Тут есть еще кой -чего посмотреть.

Хряксон подтянул Сару к вершине скалы. Он помогал девушке перелезть через зубчатую стену и одновременно отмахивался от огнеяньих голов. Он их гнал как назойливых мух и кричал им: Кыш!.. Летите прочь!

Оказавшись в безопасности, Сара огляделась вокруг.

На душе стало легко, и она засмеялась. Оказывается, они с Хряксоном стояли на смотровой площадке орудийной башни. А башня была частью Великой гоблинской стены, которая тянулась — Сара видела это — в обе стороны до бесконечности. И петляла, то опускаясь, то поднимаясь. На равных друг от друга расстояниях в этой каменной зубчатой стене были орудийные башни. Девушка обернулась к человечку.

— Хряксон! — ласково проговорила она.

Человечек, казалось, не замечает ее. Он продолжал отгонять последние головы, которые еще залетали к ним, но вид у них был уже совсем унылый.

— Назад, назад! — кричал он и махал на них руками. — Прочь отсюда, а ну пошли, кому говорят!

Когда с последней головой было покончено, он волей-неволей повернулся и обратил свое лицо к Саре. Она стояла, сияющая, и смотрела на него. А у Хряксона, как всегда, был сердитый вид. Но сейчас даже это не смутило девушку — она чувствовала, как ужасно хочется ей отблагодарить этого человечка. Хряксон потупил взор. Может быть, проверял, целы ли его побрякушки, которые девушка приторочила к своему поясу, кто знает? У него самого на поясе теперь болтался мешочек, где лежал персик — задание Джарефа.

Сара протянула вперед руки.

— Вы пришли, чтобы помочь мне? Спасибо, Хряксон.

Она обхватила человечка, наклонилась и приблизила свое лицо к его лицу.

— Нет! — взмолился он и хотел отмахнуться от нее, словно она была одной из тех летающих голов. — Не делай этого! Не целуй меня!

Но она его поцеловала. И зашаталась под ними земля.

Камни, на которых они стояли, раздвинулись — словно открылась дверь в западне, и Хряксон, а за ним и Сара обрушились в какой-то темный скользкий провал, похожий на здоровенную воронку. И беспомощно понеслись по нему вниз.

Стоило ли ради этого Саре мучиться, выискивая нужный путь среди этих головоломок и отгадывая бесконечные загадки? Пустое это занятие, сказал бы Хряксон, если бы теперь он сам не катился на спине и не размахивал руками и ногами как бесхозная платяная вошь.

Повелителем здесь был Джареф. А он не мог допустить, чтобы в его владениях появились какие-то там чувства. Никакой дружбы, никакой помощи, никакого участия к другому быть не должно! И вот теперь — когда Сара в порыве благодарности поцеловала Хряксона — Джареф выполнил свое грозное обещание сделать Хряксона принцем страны Вечной Вони.

В королевстве Джарефа каждый был лишь за себя. А если кто-то и делал что-то для другого, то никогда он не делал этого от чистого сердца, все подчинялось расчету. Это был, так сказать, вклад, который в нужный момент мог принести вкладчику проценты. Слово давать здесь считалось неприличным, и его царапали только на стенах уборных. Слово любить не означало ничего иного, кроме как удовлетворять свои половые желания. Каждый здесь стоял на своих собственных ногах. И если при этом ему еще удавалось встать на чуткие ноги, чтобы сорвать с фруктового дерева плод, повыше и повкуснее, он действовал правильно. А правильные поступки ценились куда больше, чем хорошие. И чем больше зависти вы могли вызвать в других, тем весомей была мера вашего успеха в этом королевстве. Где все до одного завидовали Джарефу. И угождали каждой его прихоти. Что вполне его устраивало, и поэтому все так и должно было продолжаться.

По крутому скату Хряксона и Сару на полной скорости выбросило на какой-то узкий горизонтальный карниз, который выступал с внутренней стороны Великой гоблинской стены — примерно на половине ее высоты. Первым из воронки вынесло Хряксона. И его по инерции протащило за край выступа, он едва успел ухватиться за него и, качаясь, повис над бездной. А Саре повезло: падая в провал, она приземлилась на ноги, плюхнулась вперед и дальше спускалась на руках и поэтому успела затормозиться и подать Хряксону руку — до того, как он сорвался с карниза.

Пережив такие мгновения, Хряксон расплакался. Но плакал он недолго: сейчас на него действовало что-то сильнее, чем пережитый страх. Особенно сильно это что-то действовало на его выдающийся во всех отношениях нос. Хряксон сморщил его. Потом прикрыл глаза и застонал.

Сара невольно сделала то же самое. Она забыла про хлипкий карниз, который мог обвалиться в любую минуту. Все ее внимание теперь было сосредоточено на запахе. Никогда ничего подобного не било ей в нос, она даже представить себе не могла, что такой гадкий запах может существовать во Вселенной.

— Ооо-х! — застонал Хряксон и стал давиться, будто его сейчас должно вырвать.

— Что это? — спросила Сара.

Ее тоже начало мутить. Хряксон обратил к ней свое лицо. Оно не выражало ничего кроме страдания.

— Это... — он тяжело дышал. — Это... то... Болото... — он передохнул, задыхаясь, —... Вечной Вони.

Сара вспомнила, чем Джареф грозил Хряксону в ужасном подземелье. Вспомнила она и то, как Хряксон позднее говорил: если хоть одна капля этого болота, не дай бог, попадет на тебя, никогда не отмоешься — всегда от тебя будет вонять... Сара не обратила тогда внимания ни на угрозу Джарефа, ни на слова Хряксона. А теперь вот пришлось обратить.

— Фуууу! — простонала она. — Никогда такого не нюхала... Это же вроде... вроде... фууу!

— Да разве имеет значение, на что эта вонища похожа, — раздраженно проговорил Хряксон, — когда это и есть само Болото Вечной Вони!

Там, внизу под ними, было огромное мертвое пространство. Темного серо-коричневого цвета. Нечистоты подступали к самой стене. И пузырились по всей поверхности. Проходя через толщу зловонного тягучего месива, пузыри набирали силу и мягко выпрыгивали сквозь поверхность трясины на воздух, пропитанный вонью. Потом они разлетались вокруг мелкими брызгами грязи и шлепались вниз. И тогда по жиже кругами расползались маленькие волны. От хлопков пузырей и шлепков брызг возникал неописуемо мерзкий звук. Иногда его пытались передать словом урчащий. Но это не точно. Другие толкователи были вынуждены для его описания придумать слово выхолощенный — после того, как убедились, что липкий или слизистый даже в малой степени не вызывают в читателях того отвращения, которое соответствует действительности.

Но если почти невозможно описать тот звук, стоит ли надеяться отыскать хоть где-либо подходящее определение для того запаха? Один исследователь так пытается решить эту задачу: Если вы, мой читатель, особенно чувствительны к запахам, то припомните три самых вонючих предмета — с такими запахами, которые донимали вас до невозможности... Припомнили? Тогда мысленно смешайте эти запахи и возведите в седьмую степень. То, что получится, загоните в небольшой, но исключительно мощный насос. Вместе с вентилятором расположите его в одном дюйме от вашего лица и... не хотелось бы заканчивать это предложение, дабы не вызывать у вас слез, которые вполне соответствуют тому аромату.

Карниз, где стояли Сара и Хряксон, был узкий. Но проход от него в обе стороны вдоль стены был еще более узок. И дело не только в этом. Сара видела: камни, из которых сложен карниз, просто лежали друг на друге и в любой момент могли рухнуть. Она чувствовала, как смертельно опасно им здесь оставаться. Значит, надо уходить. Но сделать даже несколько шагов было тоже страшно. И непонятно, куда они смогут прийти. Стене в обе стороны не было видно конца, и проход снова может привести их сюда, на то же самое место... Пока Сара решала, что им делать, маленькие камни стали выскакивать у нее из-под ног и гремящим ручейком сыпаться вниз.

В это время на физиономии Хряксона было написано, что он далек от благодарности Саре за то, что она спасла его от мучительной смерти. Он хмуро уставился на нее и спросил:

— Зачем ты пришла сюда и зачем это сделала?

— Что сделала? — рассердилась Сара. — Вас, что ль, спасла?

— Нет, ПОЦЕЛОВАЛА меня.

Она смотрела на него.

— Не надо, Хряксон, изображать из себя сухаря. Ведь я знаю, что вы вернулись, чтобы помочь мне. Не спорьте. Вы ДЕЙСТВИТЕЛЬНО мой друг.

Он надул щеки.

— Давайте не будем... Я пришел, чтоб получить назад свои вещи. Которые ты у меня стащила. — Он залез в свой мешочек и вынул тот самый персик. — И это... вот... ну это, дать тебе, ...ооо, дать тебе...

— Дать мне что?

Хряксон нервно переступил с одной ноги на другую. И этого было достаточно. Камень, на котором он прежде стоял, покатился и полетел вниз. Увлекая за собой другие — те, что оказались у него на пути. А потом рухнула часть выступа, где стоял Хряксон. И он, ухватившись за камень из карниза, полетел вместе с ним.

Сара попыталась схватить человечка, но было поздно. Какие-то мгновения она сама покачалась на камне, пытаясь удержать равновесие. А потом сорвалась и мертвым грузом полетела за ним в бездну.

Но упала на что-то большое и мягкое — как на меховую подушку. Этой подушкой был... Лудо. Он лежал на спине, прижимая своим весом Хряксона, который после падения каким-то образом закатился под него и теперь орал изо всех сил. Хряксон отвратительно чувствовал себя в душной темной ловушке и кричал не столько от вони, сколько от ужаса.

Сара с трудом проговорила:

— Лудо!

Лудо в ответ откинул голову и проревел:

— Воооооонь!

Оказывается, между краем болота и стеной было узенькое пространство, незаметное сверху. По нему и пробрался Лудо.

И теперь всего лишь несколько футов отделяли всех от вонючей трясины, которая обдавала их запахом здесь куда сильнее, чем наверху.

Сара, прикрыв лицо руками, застонала:

— Ооох! Ааах!

Хряксон все еще барахтался, пытаясь выбраться из-под Лудо. Но потерял всякую надежду и заголосил:

— По-мо-ги-те! От-пус-ти-те!

Сара не видела Хряксона. И не могла понять, откуда раздаются его крики. Она подумала, что он испугался Лудо и попросту спрятался. И придумала, как могла его успокоить.

— Все в порядке, Хряксон! — сказала она, — Это тоже друг. Его зовут Лудо.

— Воооонь! — завопил Лудо.

Сара сделала для себя открытие: надо крепко зажать нос, а дышать и говорить самым краешком рта — тогда легче выдерживать запах. Теперь она только так дышала и говорила.

— Лудо, — помоги — мне, — пожалуйста, — выйти — отсюда.

Лудо уселся и ласково и заботливо закивал головой, выражая согласие.

И тут Сара заметила копошащегося под рыжей шерстью человечка.

— Лудо, — сказала она, — дай же ему встать. Это Хряксон.

Выбравшись на свободу, Хряксон немедленно перешел в

наступление. И, подозрительно так глядя на девушку, строгим голосом произнес:

— А что это значит: он твой друг? Ведь Я твой друг.

— Вы ОБА мои друзья, — ответила девушка. — И нужны мне.

— Но не так сильно, как я нужен себе, — заметил Хряксон.

— Хряксон, вы — просто невыносимы, — пробормотала Сара краешком рта.

— Ничего подобного. Я такой же невыносимый, как и ты. А если быть точным, я еще более выносимый.

Сара поняла, что спорить тут бесполезно, и пожала плечами. Потом повернулась к Лудо, чтобы узнать, как ему удалось сюда добраться из скелетного леса.

Но пока Сара и Хряксон препирались, Лудо не терял времени даром. С высоты своего роста он внимательно оглядел местность и теперь махал лапой, указывая в одну точку.

Девушка посмотрела и увидела в той стороне хилый мостик. Он начинался прямо от продолжения сухой полоски, на которой они стояли. Там, вдалеке, болото сужалось, и из него торчало несколько чахлых деревцев. Мостик тянулся через болото как раз в том месте, где стояли деревца, и заканчивался на другой стороне болота. А дальше, на другом берегу, стоял лес Большой лес.

Сара покорно кивнула головой. Какие бы опасности и заковыки и поджидали их в том лесу, там, все-таки, у них больше шансов добраться до замка, чем в этом кишащем нечистотами булькающем болоте.

— За мной! — скомандовала она и решительно направилась к мостику, добавив — Идти через болото надо быстро.

И они втроем пошли по узкой каменистой насыпи, отделяющей их от мерзкой жижи. Камешки — и те, что поменьше, и те, что побольше, — осыпались у них под ногами. И каждый неосторожный шаг мог оказаться последним.

Наконец они приблизились к мосту. Деревянные дощечки, из которых был собран мост, по цвету точно совпадали с цветом болотной жижи, будто были ею пропитаны. Казалось, сам воздух, тяжелый и смрадный, окрашен там тем же цветом.

Мост покоился на двух опорах. Едва путники сделали по нему несколько шагов, как из-за ближайшей опоры выскочило маленькое существо и с воинственным видом преградило им путь.

— Стой! — крикнуло существо, преграждая им дорогу. И поскольку больше никого не было, эта команда могла относиться только к ним.

Существо это имело весьма благообразную внешность и носило пышные длинные усы, что придавало ему аристократический вид. На нем был шикарный расшитый камзол, по фасону похожий на парадный офицерский френч, и головной убор, напоминающий большой дамский берет в складочку или шляпу, какие были у мушкетеров. Ножки его хотя и тонкие, но держался он на них уверенно. Сзади из-под френча гордо вздымался роскошный раскидистый хвост. В правой руке он держал жезл. И в целом походил на такое существо, про которое говорят: Маленький да удаленький.

Сара, вынужденная одной рукой все время зажимать нос, другой рукой еще прикрывала рот рукавом рубашки — чтобы хоть как-то предохраняться от всепроникающей вони. Вот в таком положении она и проговорила:

— Пожалуйста! Нам надо перейти...

— Без моего разрешения здесь никто не имеет права проходить.

— А кто вы? — спросила Сара.

Существо склонилась в низком поклоне.

— Сэр Дидемес, с вашего позволенья, миледи.

— Простите, сэр Дидемес, — сказала Сара, — но у меня совершенно нет времени.

Хряксон энергично закивал в ее поддержку.

— Нам срочно надо выбраться из болота.

— Вооооооонь! — простонал Лудо, изображая такую гримасу, что глазки его совсем скрылись за бровями, а пасть вот-вот должна разорваться на две части.

— Запах?! — удивился сэр Дидемес. — Не понимаю, о чем вы изволите говорить.

— Ну вот, этот вот запах, — Сара провела рукой вокруг, оторвав ее ото рта.

Сэр Дидемес несколько раз шумно вдохнул через нос воздух, принюхиваясь. Потом удивленно покачал головой:

— Не чувствую никакого запаха.

— Ну ты и шутник, — сказал Хряксон.

Будучи хорошо воспитан, сэр Дидемес решил поглубже разобраться в данном вопросе. Он встал по стойке «смирно» и шумно задышал через обе ноздри, внимательно прислушиваясь к своим ощущениям. Через некоторое время он закончил эту процедуру и снова покачал головой:

— У меня прекрасный нюх: я им зарабатываю на жизнь. Но в данном случае ничего не чувствую. — И он продолжил глубокие вдохи. — Воздух, — сказал он, — сладок и свеж. — И, поигрывая своим жезлом, добавил: — Так что никто не имеет права здесь проходить без моего разрешения.

Лудо откинул назад голову и заревел:

— Дееееееерь-мооооооо!

Хряксон, не выдержав, рявкнул:

— Прочь с дороги! — и попытался проскочить по мосту мимо Дидемеса.

Но тот молниеносным движением перегородил жезлом путь.

— Предупреждаю вас: я вынужден буду исполнить свой долг. — И жезл, словно шпага, зловеще заблестел в его руке.

Хряксон, в безумной ярости, набычившись пошел напролом. Но сэр Дидемес живо остановил его: Хряксон увидел перед собой острие жезла — оно упиралось ему в грудь.

Лудо сначала с любопытством взирал на все происходящее. Но когда почуял, что беда угрожает тому, кого Сара назвала другом, встал на дыбы. Указывая лапой на Хряксона и с упреком без конца повторяя: Друг!, он с недобрыми чувствами направился к сэру Дидемесу.

— Тогда и вы получайте! — крикнул Дидемес и с отчаянной храбростью напал на Лудо, делая целую серию головокружительных выпадов своей шпагой. Теперь Лудо был вынужден защищаться.

Хряксон, оказавшись в тылу у Дидемеса, попытался незаметно проскочить по мосту, но бесстрашный защитник истинной справедливости был тут как тут. Одним прыжком он оказался перед Хряксоном и наставил на него свой жезл.

Хряксон был вынужден остановиться и повернуть назад. А сэр Дидемес раздул ноздри и сделал несколько глубоких вдохов. С одной стороны он еще раз убедился, как свеж тот воздух, которым он дышит. Но больше его порадовала сама встряска. Не часто добирались до этих мест путешественники, и уж совсем немногие были готовы испытать его, сэра Дидемеса, рыцарское искусство и попробовать силой проложить путь через мост. По правде говоря, раньше никто не осмеливался на такое.

Но сэр Дидемес не зря постоянно практиковался в военных играх, он знал: когда-нибудь это искусство ему пригодится. И вот этот восхитительный момент настал. И кровь заиграла в его жилах. Вот она — настоящая жизнь. Вот то, ради чего он родился и ради чего стоит умереть.

Он с радостью сразится с сотней Хряксонов и с тысячью Лудами, если их войско подступит сюда и осмелится штурмо-вать его мост. Он и впрямь мечтал о том, чтобы явилось к нему вооруженное до зубов полчище неприятелей. Ведь лишь в сражении рыцарь может доказать свою отвагу, не так ли?

Сара шагнула вперед и, стараясь говорить спокойно и взвешенно, попросила:

— Ну, мы только пройдем по мосту, ладно?

Сэр Дидемес ответил ей жезлом. Он прыгнул вперед на согнутое колено и сделал перед Сарой несколько ловких угрожающих пасов, проворно работая кистью руки. Сара отскочила назад.

Увидеть такое и не отомстить обидчику — это было не для Лудо. В гневе, с бешеным ревом он набросился на Дидемеса. Но наш крохотный рыцарь отчаянно защищался и сам без конца кидался на врага. Лудо посылал мощные удары, но они не нападали в цель, потому что Дидемес искусно выплясывал перед ним и ловко уклонялся от ударов. К тому же он в полной мере использовал особенности данной местности: вскакивал на перила и соскакивал с них, молнией проносился по самому краю болота. У Лудо не было того филигранного, отточенного мастерства, как у его соперника, но была ярость и огромная сила. Они-то и вели его в бой, заставляя не думать о полученных ранах. И если бы хоть один из его, Лудо, ударов попал в цель, этого хватило, чтоб сэр Дидемес улетел через все болото.

А пока битва продолжалась, Хряксон решил тихой сапой проскользнуть по мосту. Ему наплевать на других, потому что своя рубашка ближе к телу, — со страхом и горечью подумала Сара. Она видела все, что происходит. Конечно, Хряк-сон или она мало чем могут помочь Лудо, но девушка чувствовала: они просто обязаны хотя бы морально поддержать друга.

Мост качался и трещал, когда Хряксон пробирался по нему. И даже целые куски отваливались от моста и рушились вниз.

Но все-таки у Хряксона хватило совести остановиться, когда он перебрался на другую сторону. Сара полагала, что он сразу убежит в лес, но человечек остался на берегу. Ему было уже не безразлично, чем кончится это сражение. А Сара в тот момент подумала: Кажется, я выигрываю свое сражение с этим толстокожим Хряксоном. Еще немного, и я с ним справлюсь.

А настоящий бой был в самом разгаре. Сара, не разжимая носа, криками подбадривала Лудо. Но признаков победы ни одной из сторон пока не было видно. Вот сэр Дидемес высоко взмахнул своим жезлом — и Лудо вырвал оружие из лап неприятеля. Сэр Дидемес изловчился и вцепился в рукоять жезла. И тогда Лудо поднял его, болтающего ногами, прямо на жезле высоко в воздух. Но тут скользкий и тонкий прут выскочил из его мохнатой лапы, и сэр Дидемес грохнулся оземь. Однако тут же вскочил как мяч-попрыгунчик и в прыжке ударил Лудо ногой.

Сторонник честного боя, Лудо не ожидал такой силы и жестокости от своего маломерного противника. И на мгновение опешил. Этого мгновения сэру Дидемесу хватило, чтобы проскочить у соперника между ног, вскарабкаться на него сзади — как на огневую башню неприятеля — и начать колотить его по башке. Резким рывком головы Лудо сбросил захватчика со своей вершины и стал оглядываться направо и налево, пытаясь увидеть, куда делся отважный соперник, а тот крепко ухватился за бакенбарды Лудо и болтался где-то внизу его подбородка. Лудо показалось, что у него зачесалась щека. Он поднял лапу, желая поскрести себя, и пальцем угодил прямо в рот сэру Дидемесу. Тот немедленно впился зубами во вражеский палец. Заревев от боли, Лудо резко махнул лапой. Сэр Дидемес взмыл в воздух и летел до тех пор, пока не врезался в скалу. Но это его нисколько не смутило. Он вскочил и помчался назад, выкрикивая по дороге, что лишь теперь, наконец-то, у него появилась возможность показать свой характер.

Однако и Лудо решил больше не церемониться с обидчиком. Он нашел какое-то бревно и начал дубасить им изо всех сил.

Но попасть по сэру Дидемесу было очень не просто: примерно так же, как клюшкой прихлопнуть летящую муху. Ямки на земле — это все, что оставалось от его ударов. Наконец сэру Дидемесу надоело прыгать. И он спрятался под могучими корнями мангового дерева, которые торчали наружу. Лудо, изловчившись, трахнул бревном с такой силой, что корни мангового дерева разлетелись на щепочки и дерево рухнуло.

Наступила тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием Лудо. Он убил маленького рыцаря. И от этого чувствовал себя отвратительно и часто вздыхал. Но молчание длилось недолго. До тех пор, пока сэр Дидемес с победным криком не выскочил из дупла этого дерева.

Видно было, что соперники заметно выдохлись. У сэра Дидемеса ноги подкашивались и он не решался более приближаться к Лудо. А тот не мог уже столь проворно размахивать дубиной, чтоб достать сэра Дидемеса.

И дело закончилось тем, что наш маленький храбрец снова вскочил на мост, как в самом начале. Поднял кверху жезл

— ну чисто рыцарь без страха и упрека — и задыхаясь от усталости, проговорил:

— Достаточно! Вы сражались как истинный и доблестный рыцарь.

Лудо с удовольствием согласился на перемирие. Сел на корточки и тяжело, прерывисто задышал. Но едва он привел свою дыхалку в порядок, как с новой силой заревел:

— Вооооооонь!

Сэр Дайдимус, не скрывая восхищения, обратился к нему:

— До этого счастливого дня я не встречал никого, кто бы был достоин меня в бою!

Потом он посмотрел на Сару и печально улыбнулся:

— Однако сей благородный рыцарь вытряс из меня все силы, совершенно.

Но Сара беспокоилась только о Лудо.

— Как ты там, Лудо? — нежно спросила она.

Тот все еще приходил в себя и смог ей ответить лишь: Ууу-ххх...

А сэр Дидемес, хоть и усталый, но снова бодренький, строевым шагом направился к тому, кто оказался достойным ему соперником.

— Сэр Лудо, если позволите вас так величать, — начал он, встав перед ним лицом к лицу. — В эту минуту я вручаю вам мой жезл, — сказал он и протянул свою шпагу.

Лудо взглянул на нее безо всякого интереса. В эту минуту он готовился снова завопить — в надежде, что кто-нибудь сможет что-нибудь сделать, чтоб избавить их от этого запаха. Лудо открыл было пасть...

Но сэр Дидемес, продолжая свою речь, произнес:

— И с этого времени давайте навсегда станем как братья и как один станем сражаться за правое дело.

Лудо, как открыл пасть, так и остался сидеть, приберегая свой вопль на будущее. Морда его расцвела в сияющей улыбке.

— Лудо — иметь — братья?

А маленькое, карманного размера, с пушистым хвостом трубой существо подошло к нему и стало похлопывать его по плечу как брата по оружию, и приговаривать:

— Приятная встреча, сэр Лудо, приятная.

— Лудо — есть — сэр?!

Сара подумала, что задохнется, если ей еще хоть немного придется дышать этим зловонием. Она попробовала совсем не дышать. Теперь, увидев, как два благородных рыцаря несомненно пришли к доброму согласию, она сказала:

— Хорошо. Тогда вперед, — и сделала шаг по направлению к мосту.

Но сэр Дидемес опередил ее и перекрыл дорогу. — Осади!

— закричал он. — Миледи, вы забыли про мою священную клятву. Вы не имеете права здесь проходить.

Это было ужасно. Сара подумала, что сейчас она не выдержит, поднимет эту коротышку и зашвырнет далеко в болото. Но воинственная шпага снова была наперевес и угрожающе нацелена прямо на нее.

— Ой!.. — через зажатый нос она издала звук, выражающий дикую досаду, а потом проговорила:

— Но вы сами сказали, что Лудо — ваш брат. А в таком случае уж конечно...

Сэр Дидемес решительно перебил ее и мотая головой произнес:

— Я дал клятву и не нарушу ее даже ценой своей жизни.

— Вонища! — провыл Лудо.

Сара прикрыла глаза и задумалась.

— Ладно, — сказала она, — давайте толком разберемся с этим делом. Скажите точно, в чем вы поклялись?

Сэр Дидемес вскинул жезл высоко над головой и благоговейно уставился на него.

— Кровью своей я поклялся, что никто не сможет пройти через мост без моего на то разрешения.

— Понятно, — кивнув, сказала Сара и вновь призадумалась. Потом медленно проговорила: — Ну хорошо, а НЕ МОГЛИ БЫ ВЫ дать нам свое разрешение?

Воцарилась полная тишина. Казалось, сэра Дидемеса огрели пыльным мешком из-за угла. Он был просто ошеломлен подобным предложением. Он стал рассматривать его то с одной стороны, то с другой, и так его крутил и этак, и выворачивал наизнанку, и ставил вверх ногами. Но как ни пытался посмотреть на это дело, никак не мог отыскать изъяна в том, о чем его просила девушка. В конце концов он пожал плечами, вытянулся по стойке смирно, устремил взгляд на Сару, потом на Лудо, потом снова на Сару и выдал по данному вопросу окончательное решение: Могу!

— Вот и хорошо, — сказала Сара, стараясь как можно меньше дышать. — Значит, — идем?

Сэр Дидемес исполнил изысканный поклон и светским, замысловатым движением руки предложил девушке ступить на мост, добавив при этом: Прошу вас, миледи.

— О, благодарю вас, сэр, — ответила девушка и, помахав Хряксону, который все еще ждал на том берегу, шагнула на хлипкий мост.

Но едва нога ее оказалась на мосту, все сооружение заскрипело и подалось вниз. Девушка быстро отпрыгнула назад.

— Вам нечего опасаться, милостивая сударыня, — заверил ее сэр Дидемес. — Этот мост простоял уже тысячу лет.

Сара обеспокоенно поглядела на мост:

— Знать бы, что он простоит еще хотя бы пять минут.

Она вновь выставила одну ногу вперед, перенося на нее вес тела, попробовала раскачивать мост. Тот снова просел, скрипя, как несмазанная дверная петля. Какие-то ошметки, рассыпаясь трухой, полетели вниз и шлепнулись в булькающее болото.

Сара положила одну руку на шаткие перила, другую вытянула в сторону и словно канатоходец сделала шаг вперед. По-том еще шаг. Каждое ее движение здесь сопровождалось скрипами и треском. Позади раздался глухой всплеск. Это один из камней, на которых держался мост, не вынес нагрузки и вылетел из опоры.

Деревяшка, на которой стояла девушка, подалась вниз. Сара понимала, что дальше идти нельзя. Но другого пути у нее не было. И она снова шагнула вперед.

А сэр Дидемес, напротив, был совершенно спокоен. Его больше не занимали мысли о том объекте, который он охранял. Теперь он размышлял лишь об одном: как подвергнуть себя высшему испытанию рыцарской чести — квесту, то есть отправиться по заданию в дальние края: на подвиги за правое дело. Он понятия не имел, ради чего пришли сюда эти незнакомцы, но ясно, что ради какого-то важного дела. Это же видно по поведению дамы — ему с его-то наметанным глазом это стало очевидным с первого взгляда. Более того, он не сомневается, что дело сие первостепенной важности — с чего бы иначе ее придворные, даже безоружные, готовы были биться с таким воином, как он.

Когда сэр Дидемес заговорил, обращаясь к Лудо, он чувствовал, как иголочками покалывает все тело и сверкают его глаза:

— Поскольку нам с вами суждено быть братьями, я пойду и останусь с вами, каким бы ни было то задание, что должно вам исполнить. Ведите меня!

Легким поклоном и изысканным жестом руки он предложил Лудо последовать за девушкой. Тот покачал головой:

— Лудо — ждать!

И в этот момент еще один здоровенный кусок вывалился из опоры моста и покатился в болото. Мост сразу обвис и заходил ходуном. Сара обеими руками вцепилась в перила. Из опоры моста теперь непрерывно сыпались все новые камни, и он стал постепенно погружаться в болото. А Сара стояла одна посередине трясущегося, тонущего моста. Она в ужасе огляделась вокруг, увидела, как рушится все, что осталось позади нее, и бросилась вперед.

Но слишком поздно. С визгом и треском гнилые балки под ней обломились и впереди — по половицам — забулькала мерзкая хлябь. Над мостом — возле того места, где сейчас стояла Сара — склонило голые ветви одинокое чахлое дерево. Сара подпрыгнула и ухватилась за нижнюю ветку.

Ветка стала раскачиваться и пригибаться под ее весом. Девушка посмотрела вниз и увидела, как остатки моста засасываются гадкими нечистотами. Качаясь, Сара слышала, как с каждым разом все громче потрескивает ее ветка, отдираясь от ствола, и жалобно закричала:

— Помогите!.. Лудо! Хряксон! Сэр Дидемес! Помогите! Сделайте что-нибудь!

Сэр Дидемес остолбенел: его мост исчез. Какое-то время потребовалось ему, чтобы поверить своим глазам. Еще какое -то, чтобы смириться с тем, что дело, которому он служил так преданно, кончилось навсегда... А затем вспомнил, что ведь он уже решил посвятить себя рыцарским подвигам во имя этих странников.

— Не бойтесь, прекрасная дама, — крикнул он Саре. — Я вас непременно спасу. — И оглядевшись в надежде отыскать хоть какое-нибудь средство для спасения, вдохновенно добавил: — Как-нибудь.

Сара, чувствуя, что ветка, на которой она качалась, вот-вот обломится, стонала:

— Спасите!

Сэр Дидемес протянул Саре жезл и прокричал:

— Держитесь за него! — хотя этот жезл сократил между ними расстояние лишь на самую малость.

Хряксон, стоящий на дальнем берегу, просто закрыл глаза.

А Лудо сел на корточки, запрокинул назад голову, разинул свою огромную пасть и завыл в десять раз громче того рева, который он издавал, когда гоблины истязали его.

Сэр Дидемес изумился неслыханному доселе шуму.

— Клянусь всеми святыми! — воскликнул он. — Я не верю свои ушам!

Сэр Дидемес был потрясен.

— Сэр Лудо, брат мой! — укоризненно обратился он к источнику шума. — Это вы? Вы самый отважный рыцарь, с которым когда-либо приходилось мне биться. Но как вы можете себе позволить сидеть и выть, когда прелестная юная дева нуждается в нашей отваге, молит о помощи?

— В ы ы ы ы ы ы т ь ! — взревел Лудо.

Ногами девушка едва не касалась поверхности липкой серо-коричневой слизи. Она вспомнила слова Хряксона о несмываемых вонючих пятнах и поджала ноги — лишь бы отсрочить этот ужасный момент. Но она чувствовала, как на ветке лопаются последние жилки, удерживающие ее на весу.

И в это время с дальнего конца болота — со стороны леса

— послышался нарастающий грохот. Из-за леса выкатился огромный валун. Хряксон, услышав шум, обернулся и едва успел отскочить в сторону. А камень проскочил мимо него и мягко скользнул в болотную жижу, рассекая ее густую поверхность и слегка возвышаясь над ней. Валун затормозил точно под ногами у девушки — в тот самый момент, когда спасительная ветка на дереве обломилась, — и Сара мягко спрыгнула на сухую поверхность камня. Она свернулась там калачиком и тихо заплакала. Эти слезы несли ей облегчение. Но душное вонючее болото было в нескольких дюймах от нее, и она почувствовала, что задыхается.

Однако вопли, которые издавал Лудо, оказались не напрасными: он ревел не из страха и не от испуга. Он помнил, что камни уже однажды спасли его — и совсем недавно: когда их удары, благодаря меткости девушки, пришлись точно по башке гоблинам. Теперь Лудо снова призывал камни на помощь.

Сэр Дидемес разинул рот от изумления. И непрерывно крутил головой: то глядел на валун, то на Лудо, то опять на валун. И никак не мог решить, какая сторона этого чуда более заслуживает его внимания: причина или следствие. Брат или камень.

Лудо не выдохся. Он продолжал реветь, откинув назад голову. На этот раз ему ответили камни, те, что поменьше, летящие на дно болота. Одни за другим они стали подниматься к поверхности и становиться бок о бок, образуя ровную мостовую над поверхностью болота, которая от валуна постепенно протянулась в обе стороны — от берега до берега.

Сара поднялась. Она увидела, какую работу сделал Лудо, и от удивления покачала головой. Потом радостно улыбнулась, послала ему воздушный поцелуй и побежала по мостовой. Туда, где ждал ее Хряксон и протягивал руку, чтоб помочь ей сойти на твердую землю.

— О-о-о! — произнес сэр Дидемес низким, полным уважения голосом. И пылким взором посмотрел на самого сильного в мире рыцаря, на этот цветок рыцарской доблести, на названного брата своего. И уже почти шепотом спросил:

— Вы умеете вызывать себе в помощь даже камни, сэр Лудо?

— Камни — друг, — радостно ответил Лудо. Он встал и бодро направился по мостовой, чтобы снова быть вместе с Сарой.

— Сэр Лудо! — прокричал ему вслед сэр Дидемес. — Подождите меня.

Дидемес не хотел расставаться с этой великолепной компанией. Он покрутился на месте, что -то высматривая, и выкрикнул:

— Амброзий! Мой конь благородный, ко мне!

Из-за дерева недоверчиво высунула нос лохматая собака староанглийской пастушьей породы. Увидев, что никакой опасности нет, собака послушно затрусила к хозяину. Подбежала и, тяжело дыша, уставилась на него.

Сара, ожидающая Лудо на другом берегу, очень удивилась, заметив Амброзия. Дело в том, что он как две капли воды был похож на ее Мерлина. Которого она сейчас вспомнила и с болью подумала: Наверно, он все еще запертый сидит в гараже.

А сэру Дидемесу Сара крикнула:

— Это и есть ваш конь?

— Конечно он, — отозвался сэр Дидемес, седлая Амброзия,

— и нету рыцаря, который бы имел достойнее коня: такого быстроногого и крепкого на поле брани, такого преданного и послушного в мирные дни. Мой конь не делает ошибок... За исключением тех случаев, когда он видит кошку, — добавил сэр Дидемес. Пришпорил Амброзия и скомандовал: Вперед!

Амброзий рысцой проскакал по камням мостовой. На том берегу сэр Дидемес спешился и под уздцы повел своего скакуна к Саре и Лудо. Бравому рыцарю страсть как хотелось узнать, насколько опасно это задание, которое их всех поджидает. Но как истинный джентльмен, каким он и был на самом деле, сэр Дидемес скрыл свое нетерпение.

Сара глазами отыскала Хряксона. Этот коротышка все еще топтался у обрывистого края болота. Уж не понравилось ли ему там?

— Хряксон, пойдемте, — позвала его Сара.

А человечек решал в это время и никак не мог решить свою хрячью проблему. Одну руку он засунул в мешочек, который болтался у него на поясе. Этой рукой он сжимал персик... Если он даст его Саре, то станет последним из негодяев. А если не даст, то его самого опустят в Болото Вечной Вони лицом вниз.

Он вытащил руку с зажатым в ней персиком и вытянул ее над болотом. Он пока не сделал окончательного выбора, но думал: Когда все-таки решусь, самое правильное — действовать сразу, чтобы передумывать потом было поздно...

А между прочим, персик мог даже и нечаянно выскользнуть у него из руки и тогда не придется мучиться с проклятым выбором.

Он еще держал этот персик вот так, над вонючим дерьмом, когда услышал голос, идущий откуда-то сверху, над его головой:

— На вашем месте я бы не стал так делать.

Хряксон от испуга едва не выронил персик. Но пальцы помимо его воли еще сильней обхватили плод. И он, испытывая душевные муки, закрыл глаза. Где бы он ни был, этот Джареф следит за ним.

— Ну поймите, — прошептал Хряксон, — я не могу дать ей это.

В то же мгновение он почувствовал, как ноги его на краю обрыва скользнули к болоту.

— Нет! — закричал он. — Не надо! Я понял!

Он засунул персик снова в мешочек и, чувствуя себя несчастным существом, побрел к остальным.

Сэр Дидемес мучился и не мог найти себе места оттого, что поход задерживается. Но когда Хряксон к ним присоединился, он понял, что для их дела нужен новый предводитель. И он вполне может им стать. Пускай лишь объяснят, куда их вести. Он вновь оседлал Амброзия и верхом направился в лес. Куда двигаться, поначалу и так понятно: у всей этой компании какое-то необъяснимое отвращение к болоту.

Сара и Лудо последовали за Дидемесом. А Хряксон, слегка поотстав, плелся в хвосте.

Некоторое время все двигались молча. Сэр Дидемес хмурился и резко всасывал воздух сквозь зубы. Как настоящий командир, он думал о том, какие тяготы и опасности могут поджидать их на пути. Но с другой стороны, — думал он, пришпоривая Амброзия, — без этих трудностей нет и не может быть истинного рыцаря. И если в вашем сердце есть место боязни или вас чем-то легко напугать, знайте: вам никогда не склонить колена, чтобы на ваше трусливое плечо был возложен меч в знак высшей рыцарской доблести.

Лудо шел вслед за сэром Дидемесом и думал, как здорово дышать свежим воздухом. Еще он думал о том, как ужасно хочется есть. Сару тоже донимал голод, но больше ее мысли были заняты думой о Тоби: далеко ли он сейчас от нее и сколько еще осталось от тех тринадцати часов, которые дал ей Джареф. Хряксон с горечью думал о том, что так и не смог сделать свой выбор, и о том, что теперь ему не остается ничего другого, как совершить тот самый поступок по отношению к Саре. Но если б она все знала, — думал он, — она не смогла бы меня осудить, ведь правда? Окажись она на моем месте, захотелось бы ей повисеть вниз головой в этом Болоте?.. Нет, во всем виновен Джареф. А я всего лишь выполняю приказ и не имею права от него отказаться.

Сара наконец сообразила, что понятия не имеет, куда ведет их сэр Дидемес. И спросила его об этом.

— В любую сторону и в любые края, куда потребует ваше задание» — таков был ответ. Наш рыцарь еще никогда не чувствовал себя таким счастливым.

— А дорогу до замка вы знаете?

— До любого замка, который вы назовете, прекрасная нежная дева. До замка Настойчивости? До замка Целомудрия? До замка...

— До замка Джарефа.

— А-а, это в Гоблин-Сити, — кивнул сэр Дидемес. Он-то ведь надеялся на задание, для выполнения которого потребуется по крайней мере лет семь. Но он и виду не подал, что его постигло разочарование. Может быть, просто его хотят испытать, а за этим последует что-то настоящее.

— Амброзий хорошо знает здешние места, — сказал он, — и не успеет озариться завтрашний день, как мы достигнем пределов этого города.

— Он рванул поводья, и Амброзий — понятливый конь — понесся вперед.

Завтра, — с тревогой подумала Сара, — завтра — это слишком поздно, чтобы спасти Тоби. Если считать, что солнце появляется снова через двадцать четыре часа или, как в этих местах, наверно через двадцать шесть. Она посмотрела на небо, проглядывавшее сквозь ветви деревьев, и поняла, что уже вечер. Низкое солнце высвечивало ленты облаков розовым и золотистым светом.

— Интересно, который час? — спросила она.

Сэр Дидемес пожал плечами.

— Я часов не наблюдаю, милая дева. Мы, рыцари, волей-неволей вынуждены исчислять свою жизнь не часами, а промежутками времени в семь лет.

— О! — Сара посмотрела на Лудо, хотя наверняка знала, что о часах ему ничего не известно.

Лудо заметил ее взгляд и печально произнес:

— Кушать.

— У нас нет времени сделать остановку, — объяснила ему Сара, — но, может, по дороге попадутся какие-нибудь ягоды или еще что-нибудь съедобное.

Она обернулась к Хряксону. Может, он сможет подсказать, сколько осталось у нее времени.

Хряксон увидел: она смотрит и ждет его. И он понял, что время его настало. Он возьмет себя в руки и сыграет нужную роль. Первым делом он изобразил пустую улыбочку на лице, приосанился и зашагал самоуверенной поступью — вот он, старый добрый Хряксон, вот он лучший друг.

— Хозяюшка, — сияя проговорил он и вытянул вперед руку.

На протянутой к ней ладони Сара увидела персик. Он был такой спелый, такой ароматный, такой большой и сочный на вид, что, казалось, светится изнутри. Девушка поняла, что Лудо не единственный, кто сейчас голоден. О, этот добрый Хряксон угощает ее! Наверно, услышал, как они говорили о еде.

Она протянула руку за персиком. Какой шикарный! Всем хватит полакомиться и достанется по хорошему кусочку.

— Хряксон, — произнесла она с теплотой в голосе, — вы наш спаситель.

Она подумала, не следует ли из вежливости сначала угостить других. Но ведь персик уже у нее в руке, а Хряксон смотрит на нее так нежно и радуется, что именно ее угостил. Она чувствует, как ему хочется, чтобы она попробовала его угощение. Она поднесла персик к губам. Потом передумала и решила еще чуть-чуть на него полюбоваться. Аромат стоял потрясающий.

Хряксон, сжимая кулаки от напряжения, бросил взгляд в сторону Лудо и сэра Дидемеса. Те как ни в чем не бывало, двигались дальше и были довольно -таки далеко. Это уже кое -что.

Сара смотрела на персик теперь почти с сожалением. Жалко портить такую славную вещь, — думала она. — Хотя в ее привлекательности все и дело, разве не так? Именно потому, что персик так хорош, его и хочется испортить. И создан он именно для того, чтоб его портить. Но если все это верно, то умные должны выглядеть отталкивающе. И тогда в один прекрасный день на Земле станут править гремучие змеи.

Сара смачно надкусила персик.

От этого звука Хряксон задрожал. Ему хотелось заткнуть уши руками.

Лицо у девушки сделалось задумчивым.

— Вкус какой-то очень странный.

Она отняла персик ото рта и снова посмотрела на него. Очертания плода стали туманными. Она пошатнулась. Почувствовала, что слабеет, и сделала шаг по направлению к Хряксону, надеясь на помощь. И тут же споткнулась. Держа персик на вытянутой руке, она все еще пыталась его разглядеть, а другой рукой непрерывно терла глаза. Пока не поняла, в чем дело. Тогда она медленно подняла глаза и обратила свой взор на Хряксона. Тот стоял перед ней, мерцая и расплываясь.

— Хряксон, — тихо сказала она, — что вы наделали?

И тут сдавленным голосом Хряксон прокричал:

— Будь проклят ты, Джареф! И я будь проклят вместе с тобой!

Он резко отвернулся и, не разбирая дороги, бросился в лес.

Сара попыталась идти. Ее шатало из стороны в сторону. С трудом ей удалось доковылять до дерева и прислониться к нему спиной. Она уже почти забыла и Хряксона, и Лудо, и сэра Дидемеса, и Тоби. Забыла, где она и зачем. Она смотрела прямо на небо, и мысли ее было только о Джарефе. — Кружится все, — прошептала она.

Джареф держал в руках четыре хрустальных шара. И по очереди всматривался в каждый из них, будто выбирая. Наконец он взял один шар и быстрым взмахом руки запустил его в воздух. Шар взмыл легко, словно мыльный пузырь. Он проплыл сквозь открытое окно, возле которого стоял Джареф, и скрылся в темнеющем небе. За ним подобным же образом, один за другим, последовали и три остальных шара: они проплыли, переливаясь неземным светом по гаснущему небу, как очаровательные, но безумные, хотя и завораживающие шары.

Сара, обессилев, стояла, прислонившись к дереву. И все так же кружилось у нее перед глазами небо, когда она увидела в нем четыре приближающихся шара. Девушку охватил невольный трепет. Она уставилась на эти плывущие сферы, которые постепенно к ней приближались и опускались, и свет от них делался ослепительно ярким. И в такт переливам света качались эти сферы, и слышна была музыка, исходящая от них, — страстная, зовущая, пленительная музыка. Сара была не в силах оторваться от этого зрелища и даже рот разинула от изумления.

Теперь она могла рассмотреть, что там внутри. В каждом шаре находился танцор, исполняющий сложные и замысловатые балетные движения. Танцора в первом шаре девушка узнала: это был тот самый юноша, который выделывал причудливые пируэты в ее музыкальной шкатулке.

Сара почувствовала, как ее тело непроизвольно стало раскачиваться в такт музыке. Она вся слилась с музыкой и танцем. И оказалась внутри какого-то воздушного шара, одетая, как на балу. Очарованная сама и чарующая других, она медленно поплыла по небу, продолжая свой танец вместе с другими танцорами. А в небе к ним присоединялись все новые и новые шары. Они яркими звездочками расчерчивали темное небо и приближались к огромному шару, будто притягиваемые к нему магнетической силой. Внутри этого шара находился великолепный танцевальный зал. И Джареф был среди танцующих.

Сэр Дидемес и Лудо наконец -то вышли из леса. Теперь перед ними расстилалась голая, потрескавшаяся от безводья равнина. А впереди виднелись стены того самого замка.

Сэр Дидемес ласково похлопал Амброзия, ведь тот с ходу выбрал правильный путь.

— Ты хорошо поработал, мой верный конь, — похвалил он собаку. Потом обернулся вполоборота и, слегка бахвалясь, выкрикнул:

— Извольте видеть сей замок, моя госпожа!

Ответа не последовало. Он полностью обернулся, чтобы взглянуть на девушку. Лудо сделал то же самое и зарычал. Вместе они по своим следам отправились на поиски Сары.

Но девушка исчезла.

— Моя госпожа?! — звал ее сэр Дидемес. — Моя госпожа?!

Тем временем в небе над ними показался какой -то шар.

Он проплывал в сторону замка.

Этот танцевальный зал хорошо знал, что такое богатство и роскошь. Между сверкающими карнизами там висело множество длинных канделябров. Воск, оплывая со свечей, стекал по ним сотни лет, превращаясь в сказочные сталактиты. Стены там были покрыты шелком, который за годы успел потускнеть и местами протерся. Зал украшали воздушные шары, и весь он был заключен в одну огромную шаровую оболочку, которая переливалась всеми цветами радуги. В одном из углов зала стояли высокие часы в золоченом корпусе. На их циферблате, где было обозначено тринадцать чисел, стрелки показывали почти двенадцать часов.

Сара разглядывала танцующих, а те, в свою очередь, разглядывали ее. По-видимому, она попала на костюмированный бал, и многие гости оказались там в масках. На мужчинах были шелковые рубашки, расстегнутые до пояса, и плотно облегающие брюки из бархата. Некоторых мужчин украшали широкополые шляпы с волнистым верхом, некоторых — мантии, накинутые на плечи; некоторые были с элегантными тросточками.

Дамские наряды оставляли плечи владелиц открытыми и имели глубокие декольте, из которых выглядывали груди. Прически у дам были высокие. И все это дополняли длинные, до локтей, перчатки.

Танцующие двигались по кругу, охватывающему весь зал. Движения их были блестящими, но вялыми, словно танцы длились уже целую ночь. Те из мужчин, кто в данный момент не танцевал, стояли с праздным видом, оперевшись на колонны, или располагались в обществе дам на низеньких мягких диванчиках, что находились в центре зала. Прислуга разносила всем отдыхающим фрукты на подносах и непрерывно наполняла бокалы. Маски на танцорах были грубыми, а из -под них выглядывали еще более уродливые морды и кверху торчали рога. И те, кто двигался, и кто отдыхал, элегантно прислонившись к колонне или откинувшись на спинку дивана, все следили за Сарой и друг за другом. Встречаясь взглядами сквозь прорези в масках, гости старательно улыбались. Маски прикрывали лишь верхнюю часть лица. Поэтому рты оставались открытыми, и на них проступали улыбки, едкие и опасные, как лезвие бритвы.

На Саре было платье жемчужно-серебристого цвета с пышными короткими рукавами. На шее у нее было ожерелье из жемчуга, и нитки жемчуга были вплетены в ее волосы. Глаза широко открыты. Для присутствующих на этом балу девушка казалась воплощением чистоты. Ее облик создавал привкус детской невинности и тем возбуждал танцоров, которые, не снимая масок, двигались с усталым изяществом в такт греховно-прекрасной музыке.

Она медленно прохаживалась по залу. Вот две шикарно одетые дамы хихикают, прикрывшись веерами, и судачат о ней. Сара остановилась возле высокого зеркала, чтобы взглянуть на свое отражение. Глядя в зеркало, она заметила, как проходящие мимо пристально смотрят на нее. Наверно, так смотрят хищные птицы на свою добычу...

А танцующие продолжали качаться, кружиться и извиваться.

И вдруг она заметила в зеркале то, от чего у нее перехватило дыхание. В танце перед ней мелькнул Джареф. Он был в объятиях какой-то роскошной женщины и бросил на Сару лишь мимолетный взгляд.

Сара мгновенно обернулась, однако нужная ей пара исчезла. Девушка стояла и вглядывалась в толпу, надеясь увидеть его. Она была так поглощена этим, что не заметила, как рядом с ней очутился некий молодой человек. Оперевшись о колонну, он вызывающе уставился на Сару. И с явным удовольствием стал всю ее разглядывать: ее лицо, шею, грудь, ноги. Он придвинулся к ней вплотную и, склонившись, прошептал на ухо:

— Ты потрясающе хороша, моя славная девочка.

Сара резко повернулась и оказалась лицом к лицу с незнакомцем. От удивления она раскрыла рот. Незнакомый юноша прочитал на ее лице смесь удивления и удовольствия. Тогда он откинул назад голову и рассмеялся. Она ответила ему нервной улыбкой.

Сара не знала, что все это время Джареф следил за ней, укрывшись от ее глаз под чужой мантией с капюшоном. Он следил за каждым ее шагом с той самой минуты, как она появилась в этом танцевальном зале, насквозь пропитанном фальшью.

Сара не могла понять поведения тех, кто здесь собрался. Казалось, они знают нечто, что было ей неизвестно. И от этого она чувствовала себя зажатой, ей было неловко. Она быстро пошла по залу, пытаясь отыскать Джарефа, хотя и сама не знала, зачем он ей нужен и что она скажет ему при встрече. Просто она чувствовала, что она должна, что ей позарез необходимо найти его.

Когда ей удалось его обнаружить, Джареф нашептывал что-то своей прекрасной партнерше. А та понимающе улыбалась в ответ и облизывала свои губы, медленно обводя их кончиком языка.

Сара покраснела и в замешательстве отвернулась. Она стояла теперь в другом углу зала, и там тоже было высокое зеркало. Глянув в это зеркало, она заметила, что Джареф вдруг оказался неподалеку от нее, и один. Стройный, светловолосый, с великолепной фигурой. На нем была роскошная темно-синяя кофта, украшенная на плечах и манжетах россыпями бриллиантов. Под кофтой рубашка из шелка пепельного цвета. Она оттеняла бледность его кожи. Воротник был сделан стоечкой. От него на грудь спускалась сияющая бриллиантовая подвеска. Наряд Джарефа дополняли черные лосины и черные сверкающие сапоги. В руке он держал рогатую маску, укрепленную на тонкой палочке. Но на Сару смотрел открыто, отстранив маску от лица. Джареф стоял среди тех, кто кружился в танце. Сара увидела в зеркало, как он призывно махнул ей рукой.

Она обернулась, все еще не веря, что это действительно он. Но это был он, и он продолжал движениями руки звать ее к себе. Она приняла его приглашение и почувствовала, как в тот момент все закружилось у нее перед глазами. Но когда она вошла в круг танцующих и очутилась в руках Джарефа, ведущего танец, вся робость куда-то исчезла. Сара была самой хорошенькой на этом балу. И она знала это, потому что видела, как Джареф улыбается, глядя на нее. Он не сводил с нее глаз. А его крепкие руки лежали на ее плечах, что волновало ее тело. Танцевать с ним было удивительно легко и приятно. Он сказал ей, что она прекрасна. И она смутилась.

— Я чувствую... Я чувствую как будто... Я... Я не знаю, что я чувствую.

Он был польщен.

— Впрямь ли не знаешь?

— Мне кажется... будто я во сне. Но я не помню, чтобы мне хоть когда-нибудь пригрезилось что-либо подобное!

Он слегка отстранился назад, чтоб еще лучше рассмотреть ее, и засмеялся. На этот раз нежно.

— Ты должна по-своему играть свою роль, — сказал он и закружил ее в танце по залу.

И она улыбалась ему. Она думала: Какой он сегодня красивый. Как жаль, что мужчинам не принято об этом говорить, ведь правда? Но, пожалуй, важнее то, что он не побоялся открыто всем показать, как счастлив он был в те минуты. Это было прямо написано у него на лице. Тогда как на других лицах здесь не было ничего, кроме притворства и насмешек.

— И когда ты отыщешь свой путь, — продолжил Джареф,

— оставайся верной своей мечте, Сара. — Он смотрел ей прямо в глаза. И улыбка на его лице была искренной. — Поверь мне. Если хочешь быть по-настоящему свободной, быть воистину самой собой — ты должна хотеть именно этого, разве не так?

Сара кивнула.

— И лишь до тех пор, пока твоя мечта остается с тобой, ты будешь находить то, чего действительно хочешь именно ты. Но стоит однажды предать мечту, и окажешься во власти чужих желаний. И они делают из тебя то, что им будет угодно. Подумай об этом, Сара. И доверься своей мечте.

Сара была просто ошеломлена.

— Доверься мне, Сара, — сказал Джареф и вплотную приблизил ее лицу к своему. — Ты можешь это сделать?

Она кивнула и посмотрела на него. Она чего-то ждала. Сейчас он ее поцелует. Она закрыла глаза. Именно так это и должно произойти. Но что-то заставило ее вновь открыть глаза. Причиной было воцарившееся в зале молчание. Музыка прервалась. Их обступила толпа гостей. Со всех сторон она видела недобрые хитрые лица. Окружившие уставились на нее и на Джарефа. Они локтями подталкивали друг друга, перемигивались и кусали себе губы, чтобы не разразиться хохотом. Джареф, казалось, не обращал на это никакого внимания. Но ей сделалось жутко, она резко отвернула от него свое лицо. Он прижал ее к себе еще крепче и настойчиво стал искать губами ее губы. Ее охватило отвращение. Лицо залилось краской стыда, и она вырвалась из этих объятий на свободу.

Часы пробили двенадцать.

Сара прокладывала себе путь, с трудом пробираясь сквозь толпу, которая теснила и глумилась над ней. Какой -то мужчина по-лисьи улыбнулся из-под маски и тяжело дыхнул ей в лицо. Она почувствовала мерзкий запах его дыхания и в сердцах оттолкнула от себя.

В тот же миг между ними вклинилась стайка хохочущих женщин, за которыми гнались весело и грубо ржащие мужики. Сару отбросили в сторону, и она, потеряв равновесие, ударилась о колонну. Но снова кралась сквозь эту толпу, пока прямо перед собой не увидела трепыхавшуюся оболочку огромного шара, того самого, где проходил этот бал.

Рядом она заметила маленький стул, расписанный картинками. Держа обеими руками, она подняла его и ударила по шару.

Оболочка в этом месте лопнула, и Сара смогла протиснуться сквозь нее.

Она летела по небу. И смотрела на землю. Вдруг внизу она заметила Лудо и сэра Дидемеса. Те смотрели наверх и тоже видели ее. Они разевали рты, будто звали к себе. Но она слышала лишь свист рассекаемого воздуха.

А танцевальный зал, оставшийся позади, взорвался вместе с шаром и превратился в груду ненужного хлама, который разлетелся теперь по сторонам. Некоторые его кусочки со свистом неслись вперед, мимо девушки, некоторые плыли рядом с ней, а некоторые отставали, исчезая вдали.

Она стала узнавать какие-то знакомые, но позабытые предметы. Вот танцор из музыкальной шкатулки — он все так же делает свои пируэты. Позади него несколько ее любимых книжек. Они плывут себе в полном беспорядке, кто с кем хочет, и страницы свободно хлопают на ветру. Неподалеку ее Ланцелот, а под ним какие-то дурацкие вырезки из газет и журналов. Вон маленькая ложка и подставка для яиц. Сара ими пользовалась, когда была маленькой. Все вместе это походило на воздушный Бермудский треугольник, куда попадает и навсегда остается то, что вы видели или вообразили когда-либо, но перемешанное в самых невероятных сочетаниях. Если это и впрямь обломки танцевального зала, — думала она, — тогда выходит, все прожитое мною прошло на таком вот балу, где всегда надо быть в маске.

Она неслась теперь по безбрежному морю памяти. Вместе со всем своим хламом. А скорость движения все нарастала, и предметы и мысли начали вращаться: быстрее, быстрее, сливаясь в могучий крутящийся вихрь и затягивая в него Сару. Даже воздух вокруг свистел и стонал от такой бешеной скорости. И вдруг все замерло...

Сара снова стояла на земле, в свой одежде. В руке она держала надкушенный персик. Она посмотрела внимательно и заметила в нем червоточину. Из дырочки высунулась противная личинка. Девушка отшвырнула персик. Она почувствовала, как тяжело ей дышать, — и потеряла сознание.

Она очнулась непонятно где. Над головой было черное небо, а вокруг — голая, безжизненная поверхность, залитая ярким, слепящим светом. Это напоминало фотографии, сделанные на луне. Может быть, она оказалась именно на луне, как знать.

Все, что Сара могла сейчас вспомнить, это то, что была на каком-то балу. Где давали этот бал, и как она на него попала, и зачем, — этого вспомнить она не могла. Просто был танцевальный вечер. И на нем был Джареф. Ее бросило в жар, и она прикрыла глаза от стыда. От стыда за то, что не смогла устоять перед его чарами. И замарала свою честь тем, что произошло на балу. Так или иначе, но во всем виновата она сама. Да, там были мужики, которые лапали ее; да, Джареф пытался грубо, насильно поцеловать ее, но она, разве она была ни при чем, разве все они позволили бы так себя вести, если б она была совершенно чиста?

— Что же мне делать? — вслух произнесла она, села и огляделась вокруг. Со всех сторон ее окружало унылое пространство — пустыня, которую слегка украшали кучки мусора, побольше и поменьше. Тут абсолютно было нечего делать,

— абсолютно. И ни одной живой души. Сара побледнела от испуга и отчаяния. Здесь, пожалуй, очень скоро забудешь, как тебя зовут.

С трудом она встала на ноги. Сделала первый шаг и сразу попала ногой в кучу какого-то старья. Неожиданно куча под ногой зашевелилась. Девушка отпрянула назад.

— Слушай! — раздался из-под кучи старушечий голос. — Ну-ка, давай с моей спины!

— Простите, — само по себе вырвалось у Сары, хотя она так и не поняла, с кем или с чем разговаривает.

Часть этой кучи приподнялась. И Сара увидела, что хлам этот покоился на согнутой спине старой маленькой домовихи. Тут только до нее дошло, что и все другие кучки мусора здесь — всего лишь поклажа на спинах живых существ. Она поняла это по тому, что все кучки очень медленно шевелились на фоне здешнего лунного пейзажа и при этом шуршали. Неподалеку девушка заметила тот расписной стульчик из танцевального зала. Теперь со сломанными ножками он громоздился на верху чьей-то кучи.

Согнувшись в три погибели под своей ношей, старьевщица-домовиха сердито уставилась на девушку. Все лицо старухи было изрезано морщинами. На горбу у нее возвышалась груда гнутых и разбитых металлических вещей, выброшенной одежды, разбитой посуды и мебели.

— Почему не смотришь, куда идешь, девушка?

— Я смотрела, — ответила Сара, слегка огорченная.

— И куда же тогда ты идешь?

— А-а... ну... да, я не помню.

Старьевщица фыркнула.

— Как же можно смотреть, куда идешь, если не знаешь, куда ты идешь?!

Сара подумала, что вообще-то она могла бы поспорить с этой теткой, но в данном случае, пожалуй, вежливость сослужит ей лучшую службу. Она огляделась по сторонам и сказ ала:

— Я хотела сказать, что я... что-то искала.

Такой ответ успокоил старуху, и она захихикала.

— Ну это ясно, что ты искала, моя милая. Все чего-нибудь ищем, разве не так? Но ты разуй свои глаза, если хочешь найти что-нибудь. Вот я, например, глянь-ка, сколько добра понаходила, — и она глазами указала наверх, где на спине у нее громоздилась куча дерьма.

Сара внимательно пригляделась к барахлу старухи. Действительно, там были кое-какие занятные штучки.

— О-о, — воскликнула девушка, — что у вас есть!

Старьевщица хрюкнула от удовольствия и что-то ласково

проворчала.

— Какая симпатичная сковородка, — сказала Сара. — А вот дуршлаг. Вот свечки — такие все разные...

— О да, — кивала старуха. — В наши-то дни трудно отыскать такие шикарные вещи...

— И я так думаю, — проговорила Сара, глядя мимо старухи. Она увидела по сторонам много других бродячих старьевщиков. Каждый из них шел, казалось, куда глаза глядят, и при этом старался выхватить что-нибудь из чужой кучи. Но в конце каждого дня все они возвращались к своим холмикам.

— А ты не бойся, моя милая. — Старуха стала с ней ласкова совсем, как родная бабушка. — Я тебе потом кое-что подарю. И ты сможешь начать свое дело, поняла?!

— Ага, — как-то неопределенно ответила Сара. — Спасибо вам.

Старьевщица сдвинулась с места и начала бродить, как в тумане. Сара пошла рядом с ней. И заметила, как старуха одной рукой залезла в свое барахло, что-то нащупала там на спине и пытается вытянуть. Сара смотрела с большим опасением. Она думала, стоит вытащить оттуда одну-единственную вещь, и вся эта куча старья рассыплется под ногами. Но в конце концов старьевщица выдохнула ха! и благополучно извлекла на свет, что хотела, и передала Саре. Это был Ланцелот.

— Ланцелот! — кричала она и сжимала его в своих объятиях... — Спасибо, — сказала она старьевщице. — Спасибо. — Ей казалось, она опять стала совсем маленькой девочкой, которой папа дал игрушечного медвежонка.

— Похоже, ты все-таки его искала, а? — ласково спросила старуха.

Сара энергично закивала, прижимая к себе Ланцелота.

— Конечно. Я тогда просто забыла.

Она с облегчением вдохнула и поцеловала медвежонка.

— В таком разе, — сказала старьевщица, — почему бы тебе сюда не заглянуть: может, отыщется еще что-нибудь интересненькое? — она указала на сооружение, напоминающее большую палатку, такую же бесцветную, как и все остальное в этой неизвестно какой стране.

Женщина пригнулась и откинула полог палатки.

Сара шагнула в нее, увидела, что там внутри, и обомлела. Это была ее собственная комната.

Сара лежала на своей кроватке у себя дома и прижимала к себе медвежонка. Часы показывали полночь. Но она почему-то лежала одетой.

Потом девушка приподнялась и уселась на кровати. Внимательно оглядела комнату: все, вроде, на месте. Потерла лоб. Подумала: Нет, это был просто сон... И посмотрела на своего медвежонка.

— Мне все это приснилось, Ланцелот.

Она удивленно покачала головой.

— А казалось, будто... будто на самом деле, надо же так...

— Она крепко сжала в руках медвежонка. — Плохо быть такой впечатлительной.

Девушка встала с кровати и на цыпочках подошла к двери. Ланцелот был с нею. Она прошептала ему: Давай посмотрим, вернулся ли папочка? Осторожно, боясь, что в доме все уже спят, приоткрыла дверь.

За дверью стояла та самая старуха. Она озабоченно уставилась на девушку.

— Тебе что, не нравятся тамошние вещи, моя милая?

Позади старухи открывался мертвящий лунный пейзаж.

Он был залит жгучим светом и тянулся во все стороны от края до края.

Сара захлопнула дверь у женщины перед носом, подбежала к кровати, плюхнулась на нее и зарылась головой в подушку. Спустя какое-то время, она высунула голову наружу и, глядя на Ланцелота, твердо сказала:

— Все это сон.

Она закрыла глаза и заставила себя дышать глубоко и спокойно.

— Это сон, — повторяла она, кивая в такт словам и крепче сжимая Ланцелота. — Это сон.

Потом она встала, сделала глубокий вдох и уверенным шагом направилась к двери.

Когда она открыла ее, то увидела опять старьевщицу. Та все еще чего-то там дожидалась. Едва дверь распахнулась, старуха шмыгнула в комнату.

— Уж я лучше тута побуду, милочка — утешительно проговорила она. — С той-то стороны ни шиша нету, чего тебе надобно. — Она подмигнула Саре и по-свойски ей улыбнулась.

Сара осталась неподвижно стоять у двери.

— Ланцелот, — только и смогла она прошептать.

Старуха теперь суетилась в Сариной комнате. Она копалась в чужих вещах, перебирала, рассматривала их — словно проводила в доме генеральную чистку. Но всякий раз, когда находила нечто привлекающее ее внимание, она не добавляла, а совала девушке в руки.

— Глянька-ка, вот твой пушистенький зайчик... Хозяйка любит тебя, ведь правда?.. А вот и тряпичная Эни! — Женщина радостно улыбалась. — Конечно, ты помнишь свою тряпичную Эни.

Сара смущенно ходила за женщиной вдоль полок. Она недоумевала, откуда та знает, какие у нее любимые вещи и как зовут ее игрушек. Но кроме недоумения Сара чувствовала, как в ее душе нарастает еще что-то, что-то серое и безразличное. Кажется, это называют отчаянием. Сара узнала его, но не могла понять, отчего это вдруг оно появилось. Ужасно противное ощущение. Наверно, во всем виновата эта старуха, — решила она, — роется тут. И пристает еще ко мне.

А старьевщица тем временем совала ей в руки одну вещь за другой.

— В этой коробке из-под обуви, гляди-ка, полно карандашей и резинок — они все тебе нужны?.. Ой, вы посмотрите, какие панды! Это твои тапочки. Сама знаешь, как ты их любишь... Ни за что не хотела выбрасывать своих пандочек.

Сара опустилась на стул перед туалетным столиком. Выложила на столик все, что было у нее в руках, и уставилась на себя в зеркало.

— У-у-у, а вот это настоящее сокровище! Тебе это тоже нужно, так ведь, милочка? — Женщина передала девушке сломанную губную помаду. — На, держи. И давай починяй ее.

Сара взяла у старухи помаду, безропотно начала ее прилаживать. И пока она чинила, старьевщица стала наваливать ей на спину всякую дребедень. Странно, но вещи тут же прилипали одна к другой. По-видимому, у старухи это был какой-то профессиональный трюк.

— Вот она, твоя старенькая лошадка. Ты любишь свою лошадку. Помнишь: Мчись, лошадка, на лужок. Дай ножкам сделать цок-цок-цок. Хи-хи-хи. А вот книжки про барсука, все до единой тут... А-а-а, вот она старенькая твоя Неваляшка. Вот настольная игра. Это, я вижу, твой игрушечный магазин — даже карамельки остались в баночках. Вот Волшебник из страны Оз. А это твое первое вязание, гляди, не кто -нибудь, сама делала... Разве может такое не нравиться, а, милочка?

В зеркале Сара видела, что куча барахла, наваленного на нее, по размеру почти сравнялась с той ношей, которую тащила на себе старуха. Она заметила, как под этой тяжестью у нее уже начали опускаться плечи. Она, словно завороженная, смотрела в зеркало — прямо себе в глаза — и вдруг услыхала далекий голос: Я что-то ищу...

— Не мели чепухи, — прервала тот голос старуха. — Все здесь. Все, что тебе когда-то нравилось.

Сара с ног до головы оглядела старьевщицу.

Та по-прежнему со счастливой улыбкой шастала среди полок и всюду совала свой нос. Девушка снова повернулась к зеркалу и продолжила занятие с губной помадой.

— Ох, какая книга, с уточкой, — продолжала нахваливать старуха. — Ты, небось, не забыла, как она поднимается, опускается и крякает при этом...

Саре надоело слушать пустую болтовню. Она чувствовала: не сейчас, так потом обязательно разрыдается от обиды: снисходительная болтовня старьевщицы унижала ее. Она оглядела свой столик, пытаясь отыскать на нем то, что могло бы отвлечь от бесконечной заздравной молитвы. На дальнем конце туалетного столика, там, где она и оставила, лежал Лабиринт. Сара отложила помалу, открыла книгу и начала вслух читать:

«Сквозь несказанные опасности и бесконечные препятствия я нашла дорогу сюда, в этот замок, чтобы забрать ребенка, которого вы украли...»

Она опустила книгу на колени и обернулась. Старуха продолжала чего-то болтать, но Сара уже не слышала ее слов. В ушах, не переставая, звучало: Ребенка, которого вы украли... Она вспомнила, что ж она искала все это время. Ну, конечно... Тоби! Тоби!

И сразу все переменилось. Комната ее, понятно, осталась прежней, какой Сара всегда ее помнила. Но хозяйка этой комнаты теперь смотрела на вещи совсем другими глазами. Ей казалось, что комната забита какими-то огрызками, барахлом и гнилью. Все ее вещи, мебель, даже сами стены почудились ей кучей отбросов, кладбищенским склепом, из которого живая душа давно улетела.

Старьевщица заметила, что девушка изменилась в лице, и участливо так стала выпытывать:

— Что с тобой, милочка? Нам разонравились игрушки?

— Все это — хлам.

Женщина была ошеломлена. Она обиженно выпятила нижнюю губу и зашаркала по комнате, бормоча себе под нос что-то жалостное. Она что-то упорно искала: в ящиках, на полках — везде. Наконец нашла, что искала и решительно вытащила.

— На, смотри. Что скажешь? — требовательно вопросила она. — Это — не хлам.

Похоже, в руках у старухи была козырная карта: та самая музыкальная шкатулка. Женщина многозначительно посмотрела на Сару и повернула ключ. Мелодия Гринсливз затинькала в комнате. Но на этот раз музыка звучала необычно, словно это была другая музыка — та, что много раз преследовала Сару после бала с Джарефом.

Да, это был тоже хлам! Как и все на том балу, как выброшенные на помойку годы ее жизни, как все, от чего она так болезненно теперь хотела избавиться. Она понимала, что именно это и называется серым отчаянием. Ее комната для нее всегда была тюрьмой, и она сама в ней стала тюремщиком. Но теперь она знает, как ей вырваться на свободу: надо идти и делать достойное дело.

— Я должна спасти Тоби! — крикнула она.

И услышала, как кто-то звал ее: Сара, Сара! Звуки были очень тихими и шли откуда-то снаружи. Но она узнала голоса. Это Лудо и сэр Дидемес звали ее.

Она поднялась и сбросила с плеч всю эту муру, которую старуха наваливала на нее. В тот же миг стены комнаты задрожали. С полок полетели вещи, загремели игрушки. И стены начали рушиться, будто сляпаны были на скорую руку из какого-то дерьма.

Сара оглядывается по сторонам, пытаясь понять, что происходит. Вдруг из дыры на потолке появляются две пары рук. И тянутся книзу. Сара хватается за них, и руки подтягивают ее наверх, а затем вытаскивают из комнаты.

И вот она опять на твердой земле. Вот ей улыбается Лудо. А вот и сэр Дидемес, все такой же обходительный и проворный. И конечно, не в силах удержаться от комплиментов.

— О, прекрасная дева, — произносит он, — наконец-то вы снова почтили нас своим присутствием.

Позади своих друзей Сара видит огромные нелепые двустворчатые ворота. За ними — замок Джарефа.

Сара смотрела на эти дурацкие ворота и не могла поверить своим глазам.

— Где мы? — спросила она. Лудо поначалу вообще не мог

говорить, лишь сиял от радости. Потом начал все-таки свою речь такими словами:

— Сара — назад.

Сэр Дидемес перебил его.

— С Вашего позволения, прекрасная дева, мы находимся у ворот Гоблин-Сити. Судя по тому, как вы описали нам замок, мы находимся у цели, не так ли?

— Все верно.

Сэр Дидемес выглядел задумчивым.

Но кто знает, есть ли ошибка или нету ошибки в том, что вы не пожелали выбрать такой замок, поиски коего потребовали бы от нас четырнадцати лет настоящих рыцарских странствий, полных опасностей и лишений и...

— О, сэр Дидемес, мне надо как можно скорее попасть в замок Джарефа. Иначе я потеряю Тоби.

— Тоби?! — с чувством глубокого сомнения осведомился сэр Дидемес.

— Ну, мой братишка.

— Тоби — Лудо — брат! — просиял Лудо.

— А-а-а, так это сэр Тобайес, наш брат по оружию! — воскликнул сэр Дидемес: — Тогда полный вперед! — О вскинул свой жезл, пришпорил Амброзия и помчался к воротам.

Сара и Лудо поспешили за ним. Они не заметили одинокую темную фигуру, которая пряталась от них за кучей мусора. Это был Хряксон. Он следил за каждым их шагом.

Снаружи перед воротами стоял стражник-домовой. Опершись на копье, он спал и похрапывал. Сэр Дидемес проскакал мимо, не обращая на того никакого внимания, и стал жезлом колотить по огромным воротам.

— Открывай! — заорал он — Открывайте ворота, во имя всего, что тут...

Сара дернула его, чтобы прервать. Положила палец поперек рта и, указав на спящего стражника, прошептала:

— Тише! Тише, сэр Дидемес.

Сэр Дидемес, бросив на спящего презрительный взгляд, закричал:

— Тьфу на него! Да за такого гоблина я ни фига не дам! — и продолжил барабанить в ворота. — Откройте же, вам говорят!

— Прошу вас, — стала упрашивать его Сара настоятельным шепотом. Она увидела как стражник, не прерывая сна, что -то буркнул и беспокойно зашевелился.

Но сэр Дидемес был неумолим:

— Все пусть проснутся. Я их всех уничтожу. — И он снова обрушил град ударов по гулко гремящим воротам.

Стражник у ворот захлопал глазами.

Сара схватила бравого рыцаря за рукав.

— Ну, пожалуйста! Умоляю вас, сэр Дидемес, ради меня, попробуйте не шуметь.

Не слезая с седла, сэр Дидемес склонился в поклоне так низко, что усами, как веником, провел по земле.

— Ну конечно, — сказал он, — для вас, прекраснейшая из всех дев, для вас я готов на что угодно! — Он приблизил к ней лицо и прошептал на ухо: — А я не окажусь тогда трусом?

— О, что вы! — шепнула она в ответ.

Но у сэра Дидемеса был еще один пунктик, связанный с его рыцарской честью. И он желал получить на него ответ:

— А как насчет запахов, здорово я их чувствую?

— О да, — ответила Сара.

Сэр Дидемес был полностью удовлетворен. Он гордо откинулся в седле, голос его снова зазвучал громко:

— В таком случае я готов драться с кем угодно и с чем угодно. В какое угодно время. В каком угодно месте... — он остановился, подумал и крикнул: — Каким угодно оружием!

Сара все время делала ему знаки помолчать, прижимая палец к губам.

— Знаем, знаем, — шептала она. — Ну, пожалуйста, сэр Дидемес, заставьте себя помолчать.

— Пожалуйста, — с готовностью произнес он.

Тем временем Лудо подошел к воротам и слегка толкнул одну створку. Она распахнулась.

Все трое проскочили внутрь. Но едва они оказались за воротами, как те с лязгом захлопнулись. А впереди — на некотором расстоянии — увидели еще одну пару ворот. Они были открыты.

— Ага! — закричал сэр Дидемес и гордо потряс головой. — Они знают, что им не устоять перед мощью сэра Дидемеса, и не смеют закрыть перед ним ворота. — И держа шпагу наперевес, этот цветок рыцарской доблести повел вперед свой неустрашимый отряд.

Однако створки внутренних ворот сомкнулись, прежде чем сэр Дидемес приблизился к ним. И то, чем они оказались на самом деле, было в тысячи раз страшней и опасней, нежели простые ворота. Каждая створка представляла собой половину гигантского защитного скафандра. И когда створки с грозным лязгом сошлись, из них получился целый, колоссальных размеров воитель.

Домовые прозвали его Гамунистом. Он открыл свою пасть величиной с пещеру, издавая немыслимый металлический рев. Глаза его горели огнем. В руке он сжимал огромнейшую секиру.

Сара заскулила. Она почувствовала, как задрожала земля, когда Гамунист поднял секиру и, оторвавшись от ворот, шагнул им навстречу. Она слышала, как рядом зарычал Лудо, но эти звуки казались напевом нежной свирели по сравнению с ужасным грохотом, который создавал двигающийся Голиаф.

Амброзий с первого взгляда понял, что к чему. И как следует взбрыкнул. Сэр Дидемес шлепнулся на землю. Но тут же вскочил и яростно заорал, приказывая своему коню вернуться. Однако Амброзий и ухом не повел. Он предпочел скрыться в засаде, среди стеновых укреплений.

— Тьфу! — в раздражении произнес сэр Дидемес и прищелкнул пальцами. — Дали бы мне вон с тем сойтись на копьях, я бы в два счета его обломал.

Однако Гамунист был не из тех, кому говорят Эй, ты. Он придвинулся уже достаточно близко к нашей троице и, подняв секиру, изготовился нанести сокрушительный удар. Но промахнулся. Удар пришелся по каменной стене — и фонтан искр брызнул из-под наконечника секиры. А в стене появилась здоровенная трещина.

Троица проскочила между ног Гамуниста, но он, резкими толчками отталкиваясь от земли, быстро обернулся и, подняв секиру над головой, как топором, рубанул ею. Видя замах, троица с визгом и криками разбежалась по сторонам, так что удар этот опять пришелся мимо. Металл с грохотом вонзился в камни мостовой, дробя их на мелкие кусочки. Гигант, играючи, выдернул из камней свое оружие и, пригнувшись, начал размахивать им, словно в руках он держал косу. Наши герои плашмя растянулись на земле, а над головами их со свистом

— как запущенная ракета — проносилась секира. Когда же секира в следующий раз взмыла вверх, они бросились спасаться к стенным укреплениям, ведь стены там опоясывали весь внутренний двор. Секира обрушилась на их укрытие, превращая все в груды щебня. Удар следовал за ударом. И попади хоть один в цель, от любого из них не осталось бы следа больше, чем от мошки, размазанной по стене. Единственное, что их выручало до сих пор, так это неторопливые, резкие движения Гамуниста. Благодаря этому у них было несколько спасительных секунд, за которые они могли предугадать, куда придется следующий сокрушительный удар. Но стоило им хоть раз ошибиться... А это наверняка было лишь делом времени, потому что Гамунист шастал за ними по замкнутому пространству двора и наносил удары без передышки. Казалось, неукротимая мощь его звериной атаки неподвластна времени.

Вдруг в одну из коротких передышек между ударами сэр Дидемес заметил, как кто-то пробирается по самому верху стены. Это же смертельно опасно.

— Смотрите! — задыхаясь от усталости проговорил он и указал на двигавшуюся фигуру.

— Берегись! — закричала Сара, и все трое одновременно бросились в сторону. А на то место, где они только что прятались, со свистом и грохотом упала секира, поднимая в воздух кучу осколков от разбитых камней.

Пока Гамунист примерялся к следующему удару, Сара успела взглянуть, куда указал сэр Дидемес. На верху зубчатой стены она увидела... Хряксона. Тот вприпрыжку продвигался к арке, которая возвышалась над внутренними воротами.

— Хряксон! — радостно крикнула Сара.

Это все, что она успела произнести, потому что ей пришлось в очередной раз промчаться у Гамуниста между ног и спрятаться в укрытии.

Конечно, непонятно, чем мог им помочь Хряксон, но он явно что-то замышлял, поскольку теперь упорно карабкался на самый верх этой арки.

Гамунист неуклюже переставил ноги, как закованный в броню рыцарь, и готовился нанести очередной удар. На этот раз ему пришлось спиной стать вплотную к внутренним воротам.

Сара увидела, как Хряксон, изготовившись, спрыгнул на рогатый шлем Голиафа. От ужаса она закрыла лицо руками, но оставила щелочки между пальцами, чтобы видеть происходящее... Кому нужен этот бессмысленный героизм? Хряк-сон напомнил ей муху, атакующую паровоз.

Еще через миг Хряксон с победным криком прыгнул вниз

— на плечо Гамуниста.

— Хряксон! — прошептала Сара и рванула из своего укрытия — ей надо было уйти от громового удара.

А Хряксон, качаясь на одной ноге, размахнулся другой и вмазал его по рогатому шлему. Верхняя часть раскрылась, отлетев в сторону. Оказывается, она была прикреплена к нижней на обычной дверной петле. И стало видно, что в голове Гамуниста сидит крохотный домовой — в белом лабораторном халате — и как сумасшедший крутит какие-то рычажки. На носу у него очки с толстыми линзами, а глаза безумно застыли. Хряксон дотянулся до гоблина, схватил его под руки и вышвырнул вон. Тот весьма неудачно приземлился на дорожку, выложенную плитами, и долго потом ползал, пытаясь нащупать свои вдребезги разбитые очки.

Хряксон уже вскочил внутрь головы гиганта и сам стал орудовать рычажками. Можно было подумать, что он всю жизнь работал инженером. Кто знает, может, он и впрямь чего-то там понимал, а может, просто дергал, что под руку попадется. Но так или иначе, Гамунист перешел в автоматический режим работы и начал биться в судорогах. Ноги его, кривляясь, пошли вприсядку, туловище закачалось из стороны в сторону, секира быстро замолотила вверх-вниз, а шея начала вращаться все быстрее и быстрее. Хряксон подергал еще какие-то рычажки — и еле успел выпрыгнуть, потому как Гамунист сломя голову понесся напропалую, бешено размахивая секирой и выпуская пар изо всех щелей.

Хряксон благополучно приземлился на кучу мусора возле Сары. Девушка помогла ему встать на ноги, но на разговоры у нее сейчас времени не было. Гамунист носился по двору, как бешеный бык, временами отскакивая от каменных стен. Его секира без устали молотила вверх-вниз. Падая сверху, она вдребезги разносила камни по мостовой, потом вскидывалась наверх до упора и впивалась ему в спину. Случайно гигант снова оказался возле внутренних ворот, откуда и начал свой путь. Когда он в очередной раз замахнулся, острие секиры попало как раз в щель между двух камней арки. И очень крепко застряло. Дальше Гамунист со всей своей мощью хотел секирой ударить вниз. Но вместо этого всего тело со страшной силой рванулось вверх — ведь секира была намертво зажата. И теперь должно было случиться одно из двух: или переломится секира, или обрушится стена. Но вышло по-другому: Гамунист опустился на колени и выгнул спину, став похожим на гигантский кузнечный пресс, который сломался. И теперь из него во все стороны сыпались искры — как при коротком замыкании в каком-нибудь электроприборе.

— А вы-то в порядке? — смогла наконец спросить Сара у Хряксона. Она склонилась, чтобы помочь ему, если он поранился.

Хряксон потирал ушибленные места и стоял, не поднимая головы.

— Я не буду просить прощения, — мучительно проговорил он, — и мне не стыдно за все, что я сделал... Мне плевать, что обо мне думают. — Он перекатывал ногой с места на место маленький камушек и смотрел лишь на него. — Я говорил тебе, что я трус. Ну вот, теперь ты убедилась, что я говорил правду. И не нужны мне друзья...

— Я прощаю вас, Хряксон, — просто сказала Сара.

Хряксон, весь похожий на гномика, вскинул голову и одним глазом посмотрел на девушку из-под кустистых своих бровей.

— В самом деле? — тихо произнес он.

Сэр Дидемес чеканным шагом подошел к Хряксону и хлопнул его по плечу.

— Хочу вас поздравить, — заявил он, держа одну руку на эфесе шпаги. — Редко доводилось мне видеть подобное мужество. Даже сам сэр Галахед¹⁴ будет потрясен, когда молва о вас дойдет до его слуха. Мы обязаны вам своей жизнью. Вы не что иное, как благоуханный цветок рыцарской доблести, сэр Хряксон.

— Это я? — молвил гномик.

Лудо тоже решил внести свой вклад в общее дело:

— Хряксон — Лудо — дружить.

— Будем? — то ли согласился, то ли нет, но как-то неопределенно сказал Хряксон.

Сара отвязала шнурок с безделушками, которые она отняла у Хряксона в Лабиринте из зеленых оград — теперь, казалось, это было давным-давно — и вернула ему со словами:

— Возьмите, Хряксон, — это ваши вещицы. Спасибо за помощь.

Хряксон взял свои драгоценности и с нежностью их оглядел. Потом оторвал от них взгляд и поднял голову. Довольная ухмылка была написана на его физиономии.

— Ну, — сказал он, — чего же мы ждем? — И быстро зашагал по направлению к внутренним воротам.

Сэр Дидемес крикнул:

— Амброзий!

Его конь, настороженно оглядываясь по сторонам, выглянул из-за пристенных укреплений, где все это время прятался.

— Амброзий! — теперь уже нетерпеливо и громко крикнул сэр Дидемес. Амброзий не то чтобы бросился к хозяину, но бочком, нехотя стал к нему приближаться. И когда рыцарь оседлал-таки своего коня, вся компания направилась к воротам, осторожно обходя по пути Гамуниста. Из него, шипя, продолжали сыпаться искры.

Воодушевленный победой, сэр Дидемес смог опередить Хряксона и первым ударил по воротам своим жезлом. За ним Хряксон стал колотить по ним. Ни у того, ни у другого из этого ничего не вышло. Зато для Лудо открыть ворота не составило никакого труда. Ведь без Гамуниста это были просто -напросто массивные двери, которые вели в Гоблин-Сити.

Джареф развалился в своем троне, облокотившись на него одной рукой. Рядом был Тоби. Вокруг собрались домовые. Они смотрели, как их король играет с ребенком. И надеялись, что им тоже достанется с ним поиграть. Было очень весело. Джареф должен был щекотать Тоби, а тот всякий раз, когда мог дотянуться, должен был бить Джарефа по лицу. Такая игра продолжалась у них довольно долго.

Джареф хохотал от души.

— Ох, и смелый ты малый, — радуясь, проговорил он. И подумал: Чего мне беспокоиться, когда слышат меня одни вот эти ...гоблины? При них можно говорить, что угодно — и поэтому вслух добавил:

— Назову-ка я его, пожалуй, Джарефом, — у него мои глаза.

В этот момент Тоби вмазал ему смачно по глазу.

— И нрав мой, — добавил Джареф.

В тронный зал, трясясь на своих куриных ножках, влетел запыхавшийся домовой, грохнулся лбом об пол и в такой позе передал срочное послание.

— Ваше Высочество! Девчонка!

Джареф бросил на пришельца беглый взгляд и кратко спросил:

— Какая?

Поднимаясь с поля, домовой проговорил:

— Вроде бы та, что съела персик и обо всем позабыла.

— Ах, та. Понятно, — протянул Джареф, будто в последнее время ему доводилось иметь дело не с одной, а с несколькими. — Ну и что с ней?

Глаза у гоблина беспокойно забегали. Он махнул рукой, показывая назад.

Она здесь.

— Хм? — Джареф прекратил щекотать Тоби и уперся взглядом в посланника, который нес явную чушь.

— Она здесь, Ваше Высочество! И с ней это чудовище. И сэр Дидемес. И этот гном, что у вас на службе.

— Что значит здесь?

— Они прошли через ворота.

— Что?! — рявкнул Джареф.

— Ну, девчонка, что съела персик, и эти...

— Ясно! — на лице у Джарефа обозначилась напряженная работа мысли. — Она проскочила мимо Гамуниста?

— Да, Ваше Высочество. У того полетели все предохранители.

— Полетели... А эти где теперь?

— Они идут в замок.

Джареф встал с трона. На руках он держал Тоби, который весь извивался.

— Приказываю остановить их! — скомандовал Король гоблинов. — И вызвать стражу!

Домовые заметались по залу, передавая по кругу:

— Вызвать стражу!.. Вызвать стражу!..

— Надо не метаться, — сказал Джареф, — а дело делать. Девчонку необходимо остановить.

Гоблины все, как один, бросились к входным дверям.

— Стойте!— закричал Джареф. Не выпуская Тоби из рук, он подошел ко всей их компании и передал ребенка одному из домовых.

— Вот, — сказал он, — держи Джарефича. Она не должна до него добраться.

Домовой вместе с Тоби поспешил в укромную часть дворца, тогда как остальные выскочили наружу и помчались бить тревогу.

Джареф остался один.

— Она не получит ребенка, — повторял он про себя. — Мы ее остановим.

Гоблин-Сити был городом лачуг. В нем было с десяток кварталов полуразвалившихся домишек, которые лепились друг к другу, и кривые переулочки, продуваемые ветрами со всех сторон. Дома заканчивались островерхими соломенными крышами. Окна там были такие малюсенькие, скособоченные и низкие, что, если смотреть снаружи, можно было подумать, в тех домах вообще нет полов. Большинство строений было украшено в стиле гоблинской гротеск, то есть по верху домов крепили обтесанные бревна, напоминающие торчащие усы или гоблиновские куринообразные лапки. Или спереди приделывали большущие рога. Проулочки между домами были совершенно заплеваны и загажены остатками пищи, которые выбрасывали прямо из окон, и прочей гнилой дрянью, узнать предысторию которых, даже при всем желании, никто бы не смог.

И все это местечко прижималось к замку. Он один возвышался там в своем дворцово-башенном великолепии. К главному входу во дворец вела длинная широкая лестница. Лицом она была обращена к внутренним воротам Гоблин-Сити. И могла бы производить сильное впечатление на каждого, кто намеревается войти в замок, если бы не лачуги, портящие всю картину.

Оказывается, двор между наружными и внутренними воротами Гоблин-Сити, который с большой осторожностью пересекли сэр Дидемес, Хряксон, Сара и Лудо, был рыночной площадью. Но в эти рассветные часы город еще крепко спал. И наша четверка, не считая Амброзия, кралась теперь по его закоулкам, приближаясь к замку, что одиноко возвышался впереди. Тут и там им встречались дремлющие гоблины, прикорнувшие к стенам домов. Сэр Дидемес прочистил глотку и громко объявил:

— Зачем таиться? Это чуждо моей натуре.

— Тшш! — зашикала на него Сара.

— Помолчи, пустозвон! — сердито добавил Хряксон.

— О, простите, прекрасная дева, — извинился сэр Дидемес, впрочем нисколько не понижая голоса. — Но слово страх мне не знакомо.

— Я знаю, — сказала Сара, — а мне оно прекрасно знакомо.

— И мне тоже, — вставил Хряксон. — Молчите! Они прошли мимо убогих лачуг и оказались на пустой площади. В дальнем конце начиналась лестница, ведущая в замок. Городок все еще тихо спал. Они медленно стали приближаться к лестнице. Сердце у Сары бешено колотилось.

— Кажется, наша берет, — прошептала она.

— Для нас это пара пустяков, — ее же словами ответил Хряксон.

А вот ему-то следовало бы разбираться получше в таких делах. Первый раз, когда он услышал эту фразу, расплатой стала машина-кромсалка. Теперь это была война. Прозвучала сигнальная труба, и с обеих сторон площади вдруг выскочили две толпы вооруженных домовых. Это было гоблинское воинство. Топая сапогами и лязгая оружием, оно устремилось к нашей четверке, издавая странно улюлюкающий воинственный клич. Вдоль всего крепостного вала, подковой охватывающего замок, видны были воины в шлемах. Их было множество. Нашей четверке оставался только один выход — бежать. И бежать можно было лишь в одну сторону: назад в город.

Все воинство было разделено на две армии, которые выползали из двух коридоров, с боков охватывающих парадную дворцовую лестницу. А выходы из коридоров располагались напротив друг друга. Впереди каждой армии взвод бомбардиров катил по пушке. А поскольку коридоры шли наклонно вниз, то пушки катились очень весело, и артиллерийские взводы обязательно бы столкнулись внизу лоб в лоб, если бы вовремя не остановились. Они и пытались было это сделать, но тщетно: сзади на них безжалостно давила пехота, навалилась кавалерия. Так что бомбардиры сами себя смяли в лепешку. А четверка беглецов услышала в этот момент жуткий грохот, словно тысяча пустых ведер, сойдясь в одном ударе, расплющили друг друга.

Беглецы обернулись и увидели, как воины-гоблины, волна за волной, налетают и валятся друг на друга. А не слышимый из-за криков трубач на крепостном валу, весь красный от натуги, играет сигнал атаки.

Джареф стоял боком к окну в своем тронном зале и молча наблюдал за развитием событий. Лишь иногда он почти незаметно вздрагивал.

Хряксон вприпрыжку вел всю компанию по кривым улочкам. Из окон домов выглядывали удивленные гоблины и таращились на них. Сэр Дидемес снова запротестовал:

— Надо остановиться и принять бой. Я хочу сражаться с врагом лицом к лицу. Только это делает честь...

Хряксон — будто по требованию сэра Дидемеса — неожиданно остановился. Растопырив руки, он дал знак всем стоять. В конце квартала, по которому они сейчас двигались, появился вооруженный отряд гоблинов. Увидев чужих, те выставили пики наперевес.

— О-го, — пробормотала Сара, — этого нам только не хватало.

— Не беспокойтесь, прелестная дева, — сказал сэр Дидемес. — Эти хилые гоблины не ровня сэру Дидемесу.

Он вскинул свой жезл и готов был в одиночку сразиться хоть со всем неприятельским войском, да вот Амброзий подвел его на сей раз: вильнул в сторону и умчался с поля битвы. Правда, всаднику удалось-таки удержаться в седле. И когда они сделали хороший круг по улочкам города, то оказались снова там, откуда Амброзий начал свой бег. К этому времени Сара отыскала пустой дом, где трое беглецов укрылись от погони. Дом этот — круглый, с высокой крутой крышей — очень походил на башню. Увидев сэра Дидемеса, Сара приоткрыла изнутри дверь и кивнула ему:

— Давайте сюда!

Сэр Дидемес весьма неохотно спешился и провел Амброзия в дом. Сара быстро закрыла дверь на засов. По лицу ее блуждала улыбка вдохновения. В какой бы величайшей опасности мы сейчас ни находились, — думала она, — ничего не может быть страшнее старухи-старьевщицы.

— Вы будете удерживать дверь, — приказала она сэру Дидемесу, — а мы с Хряксоном будем защищать окно. А ты, Лудо, давай забирайся на крышу.

Лудо послушно закивал.

— Лудо — вверх, — проговорил он и стал взбираться по внутренней винтовой лестнице.

— Осторожно! — вдруг крикнула Сара.

Она увидела на стене комнаты ползущие тени от домовых, с рогами и поросячьими рылами. Это вставшее солнце осветило их фигуры, и грозные тени проникли в комнату сквозь окно. Сэр Дидемес тотчас же изготовился у двери, а Сара и Хряксон заняли место возле кухонного шкафа, набитого всякой посудой.

Сара осведомилась:

— Лудо, ты готов?

— Лудо — готов.

В этот момент какой-то воин-домовой выбил пикой окно и просунул в него голову, чтобы посмотреть, кто там внутри. Сара, стоя сбоку от окна, швырнула в неприятеля суповой тарелкой и угодила ему прямо по башке. Домовой рухнул сначала на подоконник, а затем скатился на землю.

В оконном проеме возникла другая физиономия. Вторая глубокая тарелка справилась со своей задачей так же успешно, как и первая. Появилась третья голова. У нее хватило времени, чтобы оглядеть комнату и закричать:

— Хряксон! Ты же всегда был с нами.

— Конечно, — ответил Хряксон и обломил фарфоровый чайник о незадачливого гоблина.

Много еще других мерзких морд появлялось в окне, и всякий раз, завидев очередные остренькие уши и зубы, Сара или Хряксон ошеломительным ударом выводили их обладателей из строя.

Сэр Дидемес наблюдал эту картину со смешанным чувством. Конечно, надо отдать должное девчонке: она ведет себя храбро. И, быть может, придет день, когда она станет вполне приличной всадницей. Но, с другой стороны, она поставила своего самого доблестного рыцаря у запертой двери, где, похоже, вообще ничего не случится. Неопытность — это так называется. Он уже стал подумывать, не нарушить ли ему приказа и присоединиться к тем, кто у окна. И в этот момент дверь со стороны улицы проломилась под мощными ударами алебарды. В образовавшуюся дыру сэр Дидемес увидел красивые безумные глаза, которые следили за ним, и услышал снаружи резкие голоса. Это уже было похоже на дело. Сэр Дидемес встал на цыпочки и тогда сквозь ту же дыру разглядел полдюжины гоблинов, готовящих к бою стенобитный таран. Он мгновенно откинул дверной засов и распахнул дверь. А потом ловко проделал с каждым из тех, кто тащил таран, операцию по протыканию неприятеля своей верной шпагой.

— На, получай! — кричал он в азарте, перед тем как нанести очередной удар. И после добавлял: — На вечное хранение, сударь!

Разделавшись с противником, он стал прилаживать таран, пытаясь подпереть им разбитую дверь. И в этот момент на него налетел свежий отряд домовых. Сэр Дидемес не успел схватить свой жезл. Его сбили с ног, запрыгнули на спину, прижали лицом книзу и начали за волосы таскать по земле и с силой бить носом о землю. Немного погодя они решили передохнуть и посмотреть на результаты своей работы.

— Ха! — насмешливо крикнул им сэр Дидемес. — Надоело, что ль? Трусливые шавки! Не думал, что так быстро выдохнутся такие мерзавцы, как вы!

За такие слова его снова начали учить уму-разуму, да почище прежнего. Но Сара заметила, что происходит. И точно попавший в цель ночной горшок отбросил гоблинов, которые терзали благородного рыцаря. А еще через мгновение сэр Дидемес плясал уже на их поверженных телах, приговаривая:

— Ну, святые, а небритые! Может, стоит обломать о вас шпагу и отправить на тот свет, твари вы этакие?!

Тем временем Сара и Хряксон продолжали удерживать окно, однако их боевые запасы были на исходе, а домовые не унимались: они все лезли и лезли. Когда кончились обеденные тарелки, кувшины и бульонные чашки, в ход пошли блюдца и чашки. Но иногда приходилось тратить по два таких заряда на каждого гоблина. Еще один домовой успел узнать Хряксона и спросил его:

— Что мы тебе сделали?

— Не мне, а ей, — ответил Хряксон, указывая на Сару. — Вы украли у нее крохотного братишку.

— Подумаешь, — украли младенца! На то мы и есть домовые. Ты ж это знаешь, Хряк...

Его речь была прервана удачным полетом супницы, которую Хряксон приберег для особой надобности.

А на крыше этой башни в Лудо сыпались боевые стрелы. Он спасался от них, прячась за парапет, который шел там по всему верху. И тогда диверсионно-десантный отряд гоблинов решил снаружи штурмовать стены башни. Они приставили к стенам лестницы и стали карабкаться на крышу, надеясь одолеть Лудо. Но у Лудо не было желания, чтоб его одолели. Когда домовые, забравшись по лестнице, высовывались из-за парапета, он сбрасывал их на землю одного за другим.

На подмогу была вызвана артиллерия. Бомбардир выстрелил в Лудо из пушки и, конечно, промазал. На голове у него сидел крепко подвязанный островерхий шлем. Он кончался шариком, из которого торчало множество острых шипов. Пушкаря после выстрела отбросило назад, и он вмазался в стену ближайшего дома. Да так и остался висеть на стене, потому что шлем его впился своими шипами в стену и намертво застрял там. Бедный домовой висел, как чучело, и беспомощно махал руками-ногами.

А сэр Дидемес напряженно прислушивался к тому, что происходит за дверью. Там переговаривались двое домовых. Один из них сказал:

— А у нее есть мозги.

Другой на это ответил:

— Да, с такими мозгами я бы нашел, чем заняться.

— И я бы нашел, — сказал первый. — Главное — пожрать!

Эти двое затронули самые сокровенные струны в душе сэра Дидемеса. Стерпеть, что о прекраснейшей из всех дев говорят без должного почтения, было выше сил этого благородного рыцаря. И он прокричал, распахивая дверь и вспрыгивая на Амброзия:

— Варвары и вандалы! Защищайтесь тогда, эй вы, грязные хулители девичьей чести. Сэр Дидемес вытянул вперед свой жезл и изготовился к атаке.

Сара, увидев это, крикнула:

— Не надо!

Но было поздно.

Сэр Дидемес опомнился лишь через пару мгновений, когда понял, что Амброзий несет его галопом неизвестно куда.

В это время на подмогу своим примчались их братья по оружию. И Амброзий, обскакав городок, оказался лицом к лицу с шеренгой ощетинившихся копий. А позади, в узком переулочке, появились еще домовые, вооруженные копьями.

Сэр Дидемес, оценив ситуацию, доложил своему коню:

— Спокойно, Амброзий. Я так понимаю: мы их окружили.

И рыцарь на коне врубился в шеренгу передних противников. Серией головокружительных быстрых ударов, уверток и обманных движений враг был сломлен. А сэр Дидемес с победным криком рванулся снова вперед, врезался шпагой в балку крыльца — и вылетел из седла... Когда он очнулся и вновь оказался на ногах, со всех сторон на него уставились вражеские копья.

— Ха! — зарычал он. — Выдохлись, что ли, а? Прекрасно! Бросайте оружие, а я прослежу, чтобы с вами хорошо обращались.

Но наконечники копий угрожающе приблизились. И тогда сэр Дидемес схватился за одно из копий, оттолкнулся ногами и как на метле перелетел на нем, чтоб опуститься прямо в седло. Но его, к сожалению, на том месте уже не было, поскольку что Амброзий вновь доказал, что продолжает придерживаться разумного поведения.

Между тем Саре пришла в голову новая идея.

— Лудо, — крикнула она, — вызывай камни!

Однако шум битвы заглушал остальные звуки, и Лудо, находясь наверху, не мог услышать Сариного крика. Она поняла это и решила забраться по лестнице наверх. Оставить же Хряксона одного она тоже не могла и поэтому приказала ему:

— Хряксон, отходите: по лестнице наверх!

— Я за тобой, — прозвучало в ответ.

Так они и сделали.

А сэр Дидемес, вплотную занятый неприятелем, вбежал в дом. Очень кстати: теперь он должен быть прикрывать отход своих. Стоя спиной к лестнице, он дрался за каждую ее ступеньку и отбивал атаки врага по всем правилам рыцарского искусства: то крытыми засечками, то длинными пассажами.

Сара добралась до крыши и, задыхаясь от усталости, выпалила:

— Лудо, вызывай камни! Камни вызывай, Лудо!

Нового приглашения не потребовалось. Лудо откинул назад свою огромную голову, прикрыл глаза и издал рев громче и дольше альпийского рога.

Их башня зашаталась, и задрожала земля. Послышалось отдаленное громыхание. Посыпались кусочки дворцовых стен.

Пока не прибыли камни, на которые Сара так надеялась, их положение оставалось крайне опасным: сэр Дидемес не сможет долго удерживать противника. Лудо отшвырнул все приставные лестницы от стен башни. Они попались в ловушки. И никто, даже друзья Лудо — камни, им не помогут, если не найти отсюда какого-нибудь выхода на волю.

Сара посмотрела, что делается внизу. Все домовые сгрудились перед входной дверью. Каждый хотел раньше другого протиснуться в дом — на помощь тем, кто сражался с сэром Дидемесом. На тропинке, с противоположной стороны дома, никого не было. Это и надоумило Сару.

Под самой крышей в башне была комната. Сара заметила, что в ней стоят две застеленные кровати. И наступающие гоблины еще не ворвались туда. Она сбежала вниз и крикнула:

— Задержите их, насколько хватит сил, сэр Дидемес!

— Это будет самой большой радостью в моей жизни, о, прекрасная дева, — услышала она в ответ.

И быстро связала узлами одеяла и простыни в одну веревку. Затем снова взбежала на крышу. Привязала конец веревки к парапету и всю ее свободную часть перекинула наружу. Глянула вниз — и на сердце отлегло: веревка доставала почти до земли.

— Давайте, Хряксон, вы первый, — сказала она.

Он колебался.

— Но ведь я трус.

— Нет, вы не трус.

Он выждал еще немного и почти улыбаясь проговорил:

— Знаешь, а ведь ты права... Смешно, но мне всегда казалось, что я трус.

Он вцепился в веревку, ступил на парапет и благополучно съехал по веревке на землю. Потом вместо якоря ухватился за нижний конец веревки, и Сара спустилась следом за ним.

— Лудо! — крикнула она снизу. — Давай! И скажи сэру Дидемесу, чтобы спускался сразу после тебя.

Когда туша Лудо перевалилась через парапет, она скрестила пальцы на руках и стала молиться, чтобы веревка выдержала его вес. Больше она ничем не могла ему помочь.

Но все кончилось хорошо, и Лудо был теперь с ними. Единственная неприятность состояла в том, что Лудо скользил слишком быстро и немного обжег себе лапы.

Теперь надо бы сэру Дидемесу как-то выкрутиться из беды. Те трое, стоящие на земле, запрокинули назад головы и вытянули шеи, чтобы лучше видеть происходящее. И они увидели следующую картину. Крошечный, но выдающийся рыцарь вскочил на парапет. Он стоял к ним спиной и продолжал отчаянно размахивать жезлом, как шпагой. Потом свободной рукой схватился за веревку и повис на ней под самой крышей: в нескольких дюймах от парапета. Следующим движением он, взмахнув своим жезлом, перерубил веревку над головой — и, камнем ринулся вниз.

Сара сдавила щеки руками и от ужаса раскрыла рот. Однако наш находчивый рыцарь знал, что он делает. Свободной рукой он сжимал один конец простыни, а той рукой, в которой был жезл, схватился за другой конец простыни. Воздух подхватил простыни, как парашют, и сэр Дидемес плавно опустился на землю возле своих друзей.

Сара, задыхаясь от волнения, проговорила:

— Сэр Дидемес! Ну зачем вы так?

— Голубушка, красавица, — ответил ей рыцарь, — не желаете ли обратить кверху свой несравненный взор?

Сара посмотрела на крышу и увидела толпу домовых, которые зло и обескуражено уставились на них с башни.

— Смею надеяться, вы не изъявите желания, чтобы они присоединились к нашей компании, не так ли? — спросил, сияя, сэр Дидемес.

К этому времени отдаленный поначалу грохот превратился в рев океана. Сотни камней откликнулись на призывный клич Лудо и покатились к замку. На пути им встретились наружные стены города. Тогда камни стали выстраиваться вверх, устанавливаясь друг на друге. Их куча росла до тех пор, пока следующие, вкатившись на образовавшийся настил, не смогли перепрыгивать через обе стены и плюхаться прямо на город. Скоро они наполнили собой улицы. Они сбивали домовых, словно те были кеглями. И безжалостно преследовали тех, кто пытался удрать. В городе не было места, чтобы укрыться. Катящиеся валуны проламывали двери домов, куда попряталось гоблинское воинство. А если домовые выпрыгивали из этих домов через окна, камни устремлялись за ними в погоню и настигали их. Целые отряды гоблинов были заживо замурованы камнями, навалившимися у дверей.

Командующий артиллерией знал лишь один способ борьбы с неприятелем — зарядить пушку и вдарить по врагу. Но в тот момент, когда бомбардир поджег запал, камень влетел в пушечное жерло, заткнув его собой. Вместо выстрела раздался взрыв, и командующий превратился в ободранное почерневшее пугало.

Сара вновь вывела друзей через запутанные городские улочки на площадь перед замком. Неожиданно, возле самой лестницы, путь им нагло преградила пара каких-то случайных воинов с алебардами. А за спиной Сара услышала в этот момент громкий стук. Она обернулась и вскрикнула: прямо на них накатывался здоровенный валун, который подскочил, перепрыгнул через них и... вмазал алебардщикам.

— Камни — дружба, — не без гордости заметил Лудо.

Лестница привела их к высокой и узкой двери, украшенной нелепой резьбой. Это был парадный вход во дворец. Сара подергала тяжелую дверь — она оказалась запертой.

Но подошел Лудо и одним ударом переломил дверь, словно спичку.

Внутри сразу за дверью начинался огромный прямой коридор. В дальнем конце его была распахнута дверь, и сквозь нее виден трон, над которым расположился стервятник.

— Тоби, — прошептала Сара и побежала вперед. Даже если Джареф и там, он не сможет ее остановить. И ничто теперь не сможет.

Тронный зал был пуст. В середине стояла детская кроватка, — пустая. Часы в зале показывали без трех минут тринадцать. Гриф на своей жерди переминался с ноги на ногу. Затем он раскрыл клюв и хриплым голосом дико захохотал.

— Тоби, — снова прошептала Сара, оглядывая пустую кроватку.

Сэр Дидемес недоуменно смотрел то на Сару, то на колыбель. Он даже приподнял одеяло и подушку и заглянул под них. А потом покачал головой.

— До чего же мал ваш рыцарь, этот сэр Тобайес. Я даже заметить его не могу.

— Его нет, — сказала Сара. — Джареф его куда-то забрал.

Стервятник громко и сухо заклокотал.

Сара была уверена, что Джареф не мог покинуть замок. Значит, он где-то здесь. И с ним Тоби...

Сбоку от трона начинается лестничный пролет, идущий наверх. Это единственный выход из зала, не считая того, откуда они пришли. Куда ведет эта лестница, было непонятно, потому что наверху она скрывалась за поворотом. Но оттуда в зал проникало какое-то мягкое свечение.

— Это единственный путь, которым он мог уйти, — сказала Сара.

И помчалась вперед, стараясь не наступать на разбросанные повсюду полуобглоданные косточки, гнилые помидоры, раздавленные груши и всякие прочие тухлые объедки. Сэр Дидемес, Хряксон и Лудо побежали за ней. Сэр Дидемес успел обнажить свою шпагу и размахивал ею: мысленно он уже отбивал удары противника. Вдруг у самой лестницы девушка остановилась.

— Нет, — сказала она, повернувшись к своим друзьям. — Я... Я одна должна встретиться с ним.

Сэр Дидемес пришел в полное замешательство.

— В чем дело? — спросил он.

— Понимаете... — попыталась объяснить Сара... — вопрос был не совсем простой. — Понимаете, ну так полагается поступать в подобных случаях.

— Кто это сказал? — спросил Хряксон.

— Да все так делают, — ответила Сара. — Во всех книжках об этом написано.

Наступило молчание. Вся троица уставилась на нее. На их лицах Сара прочитала разочарование и почувствовала себя несчастной. Но она знала, что поступает правильно.

Нарушил молчание сэр Дидемес. Медленно и слегка растерянно он проговорил:

— Конечно, если именно так полагается поступать, тогда, значит, вы просто обязаны так поступать. — Он поднял свой жезл и принялся внимательно его разглядывать. — Но если бы вдруг вам случилось нуждаться в нас...

— Да, — вмешался Хряксон, — если мы понадобимся...

— Я позову вас, — обещала им Сара. — Спасибо всем вам, спасибо. — И она улыбнулась, чувствуя какую-то неловкость за свои спасибо.

Она повернулась и побежала по лестнице навстречу сиянию.

Лестница оказалась длинной. Несколько раз она поворачивала и, наконец, окончилась здоровенной каменной плитой. Задыхаясь от бега, Сара выскочила на нее — и обомлела.

Она оказалась в громадном каменном пространстве: сверху, снизу, вокруг нее — везде, куда бы она ни посмотрела, был каменный зал. Со множеством лестниц, балконов, окон, дверей. Они все располагались на разной высоте и под необычными углами друг к другу, так что понять, где там верх или низ, далеко или близко, внутри или снаружи, вперед или назад, — было невозможно. Стены переворачивались прямо на глазах, и то, что мгновение назад еще удалялось, вдруг выпирало на вас. Полы становились потолками, а там, где были стены, обнажались пропасти. Казалось, здесь отменили закон тяготения, а само пространство имеет семь измерений. И если бы здесь появилась вода, она, скорее всего, потекла бы снизу вверх.

Сара почувствовала: у нее кружится голова, она слабеет. Чтобы не упасть, она прижалась к колонне.

— Это невозможно, — прошептала она. — Пока смотришь в зал, он все время меняется. — И подумала: Интересно, а когда никто туда не смотрит, он все равно меняется?

Прижимаясь спиной к стене, она стала медленно продвигаться по плите. Если вот так — шаг за шагом — идти, — думала она, — то, может, я и приду, куда надо... Если здесь такое понятие: куда надо вообще существует.

Она двигалась вдоль плиты, надеясь, что это действительно вдоль, а не вверх, или мимо, или сквозь. И продолжала надеяться до тех пор, пока не убедилась, что пришла именно в ту точку, откуда начинала. Ну конечно, вот позади нее конец той самой лестницы... Она попробовала тогда двигаться в противоположную сторону. И пройдя немного, откуда-то снизу услышала голос. Она узнала его.

— Давненько дожидаюсь тебя, — произнес голос.

Хватая ртом воздух, Сара осторожно ступила на край плиты. Вдали она увидела Джарефа. Похоже, он сидел на гладкой вертикальной стене.

— Где Тоби? — спросила Сара.

— Он в порядке. Под моим присмотром.

— Не вам за ним присматривать.

— О-о-о. А почему бы и нет?

— Я ведь добралась сюда. Вы же видите.

Джареф ухмыльнулся:

— Потрясающий успех.

— Я уже здесь, так что отдайте мне Тоби.

— Ты ничего не поняла, — сказал Джареф. — Не разгадала ни одной загадки в моем Лабиринте. Ты даже не знаешь, какие они.

— Но мы об этом не договаривались.

Джареф откинул назад голову и рассмеялся:

— Слушай, что тебе говорят. Ты ничего не поняла.

— Неправда. По крайней мере, одну вещь я прекрасно поняла: ваша самоуверенность — всего лишь игра. И больше меня на этом не купите. Вы сейчас испуганы, Джареф.

— Ты тоже.

— Да.

Несколько мгновений они молча смотрели друг другу в глаза.

Затем Джареф стал перемещаться: сразу в семи направлениях. Сара наблюдала за ним. Казалось, он одновременно идет по потолку и спускается по лестнице. И прыгает по высоким стенам. Двигаясь, он продолжал разговаривать с ней:

— Ты бессердечная. Поэтому мы хорошо подходим друг другу. Мне нужна твоя безжалостность. Точно так же, как тебе нужна моя.

Сара почувствовала, как у нее задрожали колени. Она вновь угодила в его ловушку. Сара смотрела на него и не могла понять, смотрит ли теперь вверх или вниз, стоит ли на твердом основании или она в безвоздушном пространстве. Перед глазами все непрерывно менялось. Она раскинула руки, пытаясь сохранить равновесие. Но это не помогло. Голова закружилась, она оступилась, почувствовала, что срывается, падает вниз головой... и увидела, что опустилась на потолок. Какое-то время она приходила в себя. Потом, шатаясь, встала на ноги.

И увидела Тоби. Он упорно полз к лестнице, все в том же своем полосатом костюмчике.

— Тоби, — позвала она.

Малыш не откликнулся.

— Тоби! — закричала она изо всех сил.

В ответ раздался лишь хохот Джарефа.

Но она должна, как угодно, но должна добраться до Тоби. Она начала спускаться по незнакомой лестнице. И заметила какое-то движение под лестничным пролетом. Перегнувшись через край лестницы, она увидела Джарефа. Он шел в ту же сторону, что и она, но, по всей видимости, вверх ногами. Словно это был не он, а его отражение в зеркале. Хотя дело могло быть и не в нем. Вполне вероятно, это она двигалась вверх ногами.

Сара побежала. Ей нужно уйти от него и во что бы то ни стало добраться до Тоби. Но Джареф неотступной тенью следовал за ней. Она побежала по балкону и вдруг — в дальнем конце его — снова увидела Джарефа. На этот раз он стоял в обычном положении, прямо. Сара повернулась к нему спиной, побежала назад — и упала. На этот раз она ударилась очень больно. А Джареф стоял рядом, смотрел на нее и смеялся.

— Я все равно его заберу, — сказала Сара Джарефу.

Вместо ответа он вызвал хрустальный шар и зашвырнул

его наверх лестничного пролета. Сара увидела, как шар опустился недалеко от Тоби, который на коленках и ручонках упорно карабкался вверх по лестнице. Вид у малыша был счастливый.

— Тоби! — закричала она в испуге.

Ребенок заметил скачущий шар и теперь все внимание сосредоточил на нем. Они сближались, Тоби тянулся к нему. Он уже почти схватил убегающий шар, когда Сара увидела, что Тоби оказался на самом краю бездонной пропасти.

— Нет! — крикнула она. — Не делай этого, Тоби!

Но Тоби уже перевалился через край и полз теперь вниз по вертикальной стене: он все еще пытался схватить шар, который бешено скакал туда-сюда, нарушая все законы движения.

Сара зажмурилась. В то, что она видела, невозможно было поверить. Джареф захохотал!

Она вновь попробовала идти по лестнице в ту сторону, которая вела к Тоби. И когда, казалось, она уже рядом с малышом — нужно лишь протянуть к нему руки, — тот неожиданно полз за шаром в другой плоскости, и она опять осталась ни с чем. Сара сделала еще одну попытку и еще, но все с тем же успехом. Он и она двигались в плоскостях, которые не пересекались. Но всякий раз ей мерещилось, что братишка вот-вот сорвется с балкона или полетит кувырком по длинной каменной лестнице.

Неожиданно Джареф подошел сзади и положил ей на плечи руки. Она мгновенно развернулась. Но сопротивляться у нее уже не было сил. Он насмешливо смотрел ей в глаза, словно говоря: Ты классно играла, Сара. Но время кончилось, и пора остановиться — тебе никогда не выиграть.

В этот момент краем глаза она заметила, что Тоби подбирается к подоконнику. Резкими движениями плеч она сбросила с себя лапы Джарефа и уставилась на братика. На этот раз не могло быть никакого оптического обмана: за окном, освещенные ярким солнцем, порхают птицы. И Тоби влезает на подоконник. Их с братом разделяет огромное пространство этого зала. А он уже на подоконнике и, покачиваясь, пытается встать на ноги и, значит, она не сможет, не успеет ему помочь, даже если и отыщет к нему путь через все эти обманчивые плоскости.

Ей казалось, хоть она и не была в этом уверена, что Тоби где-то снизу. И лишь в прыжке она могла бы добраться до него. В прыжке с неимоверной высоты, когда все косточки, наверно, переломаются.

Джареф победно улыбался. Вот как заканчиваются такие поиски. Если он не может оставить ребенка у себя, так пусть и ей он не достанется. Сара увидела, как Тоби зашатался на своем ненадежном шестке, и стон отчаяния вырвался у нее.

Она закрыла глаза — и прыгнула.

Когда открыла глаза, она не смогла сразу понять, где находится. Возможно, это была другая часть зала. Ей казалось здесь все знакомым, но вспомнить название этого места она не могла.

К тому же в обстановке что-то изменилось. Она увидела возле себя пустой оконный проем. Он имел куполообразную форму. Сквозь этот проем была видна дальняя часть дворца. Она была разрушена. На месте выпавших из кладки камней росла трава. Крыша на башенке обвалилась, а наверху той, самой высокой части замка раскинулись заросли ежевики.

В воздухе вокруг себя Сара услышала гудение. Она привыкла связывать этот звук с присутствием Джарефа. Но сейчас к этому звуку примешивался глухой и печальный звон.

Это было похоже на музыку, звучащую в опустевшем доме. Девушка лежала на проходе, устланном каменными плитами. Она увидела, как в щель между двумя плитами, на которых она лежала, начала пробиваться живая поросль. Сара поднялась на ноги и огляделась. Тоби нигде не было видно.

В этот момент из темноты сводчатой арки неподалеку от девушки вышел Джареф. Его королевская мантия была теперь выцветшей и местами протерлась до дыр. Он постарел и осунулся. А по его шикарной светловолосой гриве рассыпался пепел.

Сколько прошло времени, как она очутилась здесь?.. Она не могла этого определить, потому что не чувствовала, чтобы сама хоть в чем-то изменилась.

Джареф ждал ее, скрестив руки. И она шагнула навстречу. И сказала:

— Верните ребенка.

Он помедлил с ответом. Потом произнес:

— Сара, берегись. До этой минуты я был великодушен с тобой. Но я могу быть и жестоким.

— Великодушен! — Она сделала вперед еще один шаг. — Что из содеянного вами достойно называться великодушным?

— Все. Я сделал все, что ты пожелала.

Он отступил назад и вошел в тень арки.

— Это ты попросила убрать ребенка. И я забрал его. Потом я всего лишь пугал тебя. А ты все сжималась от страха.

Он отступил еще на шаг и рукой проделал пасы по воздуху.

— Я изменил ход времени, — сказал он, и в воздухе над его головой поплыли часы с тринадцатизначным циферблатом. Стрелки на них бешено вращались. — И я перевернул весь мир вверх тормашками.

Сара с протянутыми вперед руками неуклонно приближалась к нему. А он все дальше и дальше отходил в тень.

— И все это я сделал ради тебя, — сказал он, укоризненно качая головой. — Но я уже смертельно устал выполнять твои прихоти. И быть таким, каким ты хочешь меня видеть. Разве это не великодушие? Остановись! — Он поднял руки, словно желая закрыться от ее удара, сделал еще один маленький шаг назад и громко повторил: — Остановись!

Сарины губы, казалось, сами раскрылись, и она услышала:

— Через несказанные опасности и бесконечные трудности я нашла дорогу сюда, в этот замок, стоящий на краю Гоблин-Сити, чтобы...

— Слушай! — сказал один домовой другому из темного угла замка, где было их гнездышко.

Джареф теперь отступал вверх по лестнице, которая начиналась сразу за аркой. А Сара, продвигаясь вперед, в этот момент вошла внутрь арки.

— ...чтобы забрать ребенка, которого вы украли, — читала она наизусть. — И моя воля так же сильна, как ваша...

— Стоп! — Джареф поднял ладонь, обращенную к Саре. — Подожди, Сара, смотри! Смотри, что я хочу тебе предложить.

Он поднял левую руку и сделал ею большой пас. В руке появился сияющий хрустальный шар. Пальцами руки Джареф вращал его на ладони. Лицо его тускло осветила болезненная улыбка. Он произнес:

— Ты увидишь в нем все, о чем мечтаешь. Ты помнишь?

Сара сделала еще один шаг.

— ...а мое королевство такое же сильное, как...

— Она сейчас это скажет, — прошипел один домовой.

— Она сейчас скажет те самые слова, — возбужденно поддакнул ему другой.

Ступеньки, по которым взбирался Джареф, стали постепенно исчезать. И ему пришлось опускаться по лестнице. До тех пор, пока Сара не оказалась стоящей над ним.

— Я прошу от тебя совсем немногого, — сказал он, продолжая раскручивать шар. — Я хочу, чтобы ты просто поверила в меня. И тогда ты получишь все, что пожелаешь... все, о чем когда-либо мечтала... Исполнятся твои мечты, Сара...

Она больше не хотела его слушать. И все -таки остановилась. Чтобы продолжить:

— ... а мое королевство такое же сильное, как... — она запнулась и хмуро пробормотала: О, черт!

Гоблин энергично замотал головой.

— Не то, не то. Совсем не то.

— Шшш! — зашикал на него другой.

Сара сжала пальцы в кулак с такой силой, что они побелели. Она стала лихорадочно вспоминать. Какие же слова идут дальше?..

Теперь Джареф сделал по лестнице шаг ей навстречу. Ему было необходимо, чтоб она поверила в него.

— Ну что тебе стоит бояться и любить меня, — нежным голосом проговорил он, — и делать так, как я скажу? И тогда... и тогда я стану твоим рабом. — Он протянул к ней руку и поднялся еще на одну ступеньку по лестнице.

— Нет, — гоблин покачал страшненькой головой. — И этот чего-то не то говорит, правда?

Пальцы Джарефа почти вплотную приблизились к Сариному лицу.

Она стояла, словно застыв на том месте, и перебирала про себя слова, пытаясь вспомнить нужные.

— Мое королевство такое же сильное... — бормотала она, — такое же сильное... такое же сильное... — Она увидела шар, который вращается у него в руке, и почувствовала на губах тепло от его вытянутой ладони. Она задержала дыхание, и тут, будто из потаенного уголка ее сознания, выскочили нужные слова. И выплеснулись наружу:

— У вас нет надо мной власти.

— Нет! — закричал Джареф.

— Нет! — в один голос воскликнули изумленные домовые.

Часы начали отбивать время.

Джареф кверху подбросил хрустальный шар. Тот воспарил и завис в воздухе. Сара посмотрела на шар. На его изменчивой переливающейся светом поверхности она увидела искаженное лицо Джарефа. Оно стало плавно перед ней опускаться. Руки у девушки, как заколдованные, сами потянулись к этому шару. И когда кончиками пальцев она прикоснулась к нему, он лопнул, как мыльный пузырь. Лишь легкий туман из мельчайших водяных капель поплыл к тому месту, где стоял Джареф.

Но Джареф исчез. Она услышала лишь его умоляющий голос и последние слова его: Сара... Сара... И увидела пустой плащ, медленно опадающий на пол. Солнечный луч высветил облачко пыли, которое медленно вздымалось над плащом.

Часы продолжали отбивать время.

На двенадцатом ударе, трепетно и тихо вздрогнув, плащ замер. Из-под него вылетела белая сова и закружила над девушкой.

Слезы текли по Сариному лицу.

Сара закрыла глаза. Надо унять слезы и вытереть лицо.

— Пора мне избавиться от этой привычки: чуть что — и сразу плакать, — громко сказала она, чтобы отвлечь себя от грустной картины. — Еще я должна перестать разевать рот от удивления, задыхаться от волнения, дрожать, кричать и вообще нечего выходить из себя, когда... — Тут она вспомнила, что до сих пор не отыскала Тоби, и в испуге открыла глаза.

Над ней, как и прежде, кружила сова, но в остальном... все переменилось. Сара стояла на лестнице у себя дома, а за окном была темень.

Она подняла глаза и стала смотреть на сову. Та сделала прощальный круг, отыскала открытое окно и вылетела в ночь. Девушка побежала вверх по лестнице, перепрыгивая через ступеньку и зовя:

— Тоби! Тоби!

Малыш лежал в своей кроватке и крепко спал. Сара не могла удержаться, чтобы не поднять и не прижать его к себе. Он с трудом разлепил свои глазки, подумал, не пора ли начать плакать. Но потом решил, что ему и без этого не так уж плохо. И тогда вместо слез заулыбался.

Сара подняла с пола Ланцелота и вложила медвежонка малышу в руки, приговаривая:

— На, держи его, Тоби. Он теперь твой.

Она опустила малыша снова в кроватку, укрыла и тот сразу же уснул.

Она долго сидела возле него и просто смотрела, как он тихо дышит и спит, не выпуская из рук Ланцелота.

Потом прошла в свою комнату. Она была наполнена лунным светом. Сара включила люстру, но оставила шторы открытыми, чтобы позже полюбоваться на луну. Когда она ляжет в постель и выключит свет, та будет светить в ее комнату... Будильник возле кровати показывал первый час ночи. С минуты на минуту должны вернуться родители из театра.

Она присела к туалетному столику и взялась было за расческу, но тут ее внимание привлекли фотографии, налепленные вокруг зеркала. Вот мать и Джереми улыбаются друг другу, как юные возлюбленные. Афишки с фотографиями. Всякая печатная болтовня о романтической преданности... Уверенно и неторопливо она стала снимать картинки одну за другой. Мельком взглянув на картинку, она убирала ее в ящик столика.

Так она убрала все картинки, кроме одной. Где были изображены мать, отец и она сама, когда ей было десять. Эту картинку Сара поправила, чтобы висела ровно. Потом сходила и принесла музыкальную шкатулку. Она убрала ее в тот же ящик, куда положила вырезки и фотографии, но запихнула в самый дальний конец.

Внизу, открывшись и закрывшись, издала звуки входная дверь. Потом прозвучал голос мачехи:

— Сара?

Девушка не ответила сразу. В руках у нее был Лабиринт.

— Сара?! — раздался более громкий оклик.

— Подождите, — прошептала Сара. — Я заканчиваю главу своей жизни. — Она помедлила и добавила шепотом: — Потерпите еще чуть-чуть, пожалуйста. — Она положила книгу в тот же раскрытый ящик, куда убрала остальные, теперь уже ненужные вещи. И поднялась, не отрывая от него руки.

— Сара!

Девушка выждала еще мгновение и громко отозвалась:

— Да! Да, я здесь. — Она посмотрела на выдвинутый ящик и вздохнула. — Как хорошо, что вы вернулись! — прокричала она вниз.

— Что? — удивилась мачеха и замерла у лестницы, перестав снимать пальто. — Что ты сказала? — произнесла она, задрав голову кверху.

Сара открыла, было, рот и тотчас закрыла его. Хватит и одного раза, — подумала она. — Сказать один раз — это то, что надо. А повторяться — как-то неуважительно. Правда, я и сама тут едва не переиграла, — она усмехнулась и задвинула ящик.

Девушка выпрямилась. На темном окне, отделяющем ярко освещенную комнату от лунной ночи, она увидела свое изображение, а рядом с собой — Лудо.

— Лудо — Сара — до свидания, — сказал он.

Она вскрикнула от радости и обернулась — в комнате кроме нее никого.

Она опять взглянула на окно — рядом с ней там был уже сэр Дидемес

— И помните, очаровательнейшая дева, стоит вам когда-нибудь оказаться хоть в малейшем затруднении...

— Обязательно позову, — сказала она и быстро оглядела комнату. Конечно, пустую.

Но сэр Дидемес вновь появился на оконном стекле.

— Да, позабыл вам сказать одну вещь... Если вы когда-нибудь решитесь выйти замуж, то...

— Я понимаю, — ответила Сара. — До свидания, храбрый сэр Дидемес.

Он растворился. Сара, теперь не отрываясь, глядела на окно. Ждать пришлось недолго. Вот и Хряксон. Она заметила, как он выскочил из-под кровати.

— Да, если мы тебе когда-нибудь понадобимся... и совсем не важно, для чего... — он уставился на девушку из-под кустистых своих бровей — и начал растворяться.

— Хряксон, — сказала Сара, — вы мне нужны. Вы все мне нужны.

— Бывают времена, — заметил появившийся на оконном стекле Мудрец, — когда, чтобы в ком-то нуждаться... следует его отпустить.

— Вот здорово! — воскликнула живая шляпа. — Хотя это интересно только для новичков.

Все это время Белая сова — символ тех, кто следит и выжидает, — провела неподвижно на ветке, вцепившись в нее когтями. А теперь она взмахнула крыльями, поднялась над парком и устремилась прочь. На своих бесшумных бархатных крыльях она летела навстречу полной луне. Никто не заметил эту птицу — белую при лунном свете и черную на фоне звездного неба.