Счастье на снежных крыльях. Крылья для попаданки

Глава 4 Ритуал

Розовый проказник-«сынок» настойчиво лез в глаза, заставляя проснуться. Широко зевнув, прикрывшись краешком крыла, я с наслаждением потянулась на шкуре. Эту почти деревянную от старости и мороза подстилку мне принесли две недели назад, на второй день моего появления в деревне. Но разве жалкой пленнице дикарей, ничего не знающей о новом мире, роптать на более чем скромное «постельное белье»? Зато теперь подо мной сухо. Камни, мокрые поначалу, давно высохли. Более того, снежный покров постепенно растаял на несколько метров вокруг клетки, образовав темную зону отчуждения.

Толстая шкура спасает от мелких острых камешков, поэтому лежать и сидеть стало вполне терпимо. Холод меня не беспокоит: ледяной ветер по-прежнему ощущается теплым бризом с неповторимыми свежими и радостными оттенками наступающей весны, наполняет силой, но я помню, насколько опасной, смертельно опасной и оттого совершенно мною не используемой. По незнанию применять ее просто невозможно. Нет ни наставника, ни литературы соответствующей.

Протерев глаза, я села, сонно огляделась. Деревня так же неохотно просыпается, в небо устремляется дым из чумов, а тишину гор все чаще нарушают нетерпеливые крики домашних животных, требующих корма и ухода. Собственно, здесь вообще жизнь идет спокойно, размеренно, никто никуда не несется, не торопится.

Спустя дня три после появления здесь мне удалось выгородить в своем скромном жилище закрытый уголок для личных нужд. Повезло: сильным ветром с чума сорвало потрепанную мешковину, которой накрывали тюки с вещами, подвешенными веревками за жерди. Принесло ее на мою клетку, а что с возу упало… Чуть позже мне даже помыться и простирнуть одежду удалось – принесли целое ведро теплой воды, наверное, чтобы в мелкой посуде несколько раз не носить, вызвав тем самым у меня море радости. И видимо, я настолько бурно радовалась, что теперь ведро воды мне носят регулярно, даже гребень простенький дали чесать длинную, густую, платинового цвета гриву. На этом подарки закончились.

После утреннего туалета у меня обязательная тренировка. Йогой я занималась с детства – бабушка увлекла в свое время. К знакомым до автоматизма движениям я добавила силовые упражнения для спины от тренера по фитнесу. И пустое ведро для «душа» для этого очень пригодилось. Я заполняла его камнями и тягала вместо гирь. Махать в «огненной» ловушке крыльями больше не рисковала, а вот готовить спину к полетам необходимо заранее. Зато после двухнедельных тренировок моя новая пара конечностей не ощущалась пудовым грузом, так и тянущим хозяйку назад.

Ощутив приятную усталость от хорошо проделанной работы, я присела на шкуру в ожидании кормильцев. Еду и воду мне таскала пара подростков. Довольно быстро аборигены поняли, что опасности я для них не представляю, и посылали мальчишек кормить меня. Один на всякий случай угрожал копьем, второй сноровисто заносил пищу, уносил ведро с отходами. Мы даже приноровились не мешать друг другу: завидев стражей, я отступала в свой уголок и садилась на шкуру, чтобы они могли спокойно меня обслуживать.

Вот и сегодня уже совершенно без опаски ребята принесли мне свежей воды, кувшинчик парного молока, миску с кашей и вяленое мясо. Боженька, как же хочется апельсинового фреша. Да я согласна даже на морковку, вялую и старую, ну хоть на кусочек овоща какого-нибудь – привыкла к совершенно другому, почти травоядному рациону, а от однообразной пищи организм протестовал.

Но, как известно, жизнь всему научит. Например, не обращать внимания на свой внешний вид. Чистая и расчесанная – уже хорошо. Подумаешь, ноги грязные, костюмчик оранжевый весь драный. Ну не все же сразу человеку дается, многое приходится зарабатывать трудом, терпением, хитростью. Глядишь, и я прорвусь сквозь тернии к звездам. Когда-нибудь. Или, к примеру, одетые в меховые одежды аборигены имеют весьма специфический, неприятный запах животного жира и дыма; и к нему я тоже привыкла, как и к их сморщенным лицам, словно к стае шарпеев. Присмотревшись, научилась отличать одних от других, подмечать особенности и даже характер наиболее часто мелькавших и важных жителей деревни. Совсем незнакомцами они быть перестали. Еще я успокоилась: человеческими жертвоприношениями и каннибализмом эти дикари, к счастью, не занимались. По крайней мере, пока!

Я неторопливо завтракала, наблюдая за однообразной и трудной, на мой взгляд, жизнью аборигенов. За почти три недели в клетке многое успела заметить. Они поклоняются трем спутникам, олицетворяя их с некими божествами. Утром, когда восходит «сынок», женщины кидают в костер какой-то белый порошок, всего от одной щепотки огонь яростно вспыхивает, словно пробуждается.

Небесному «отцу» подношение делает Белый Старик. Каждый день к полудню он рисует на камне загадочные закорючки и засовывает в самый жар костровища. Любопытно, что иногда пламя после этого меняет цвет: то голубой, то рыжий, то кроваво-красный. Вчера оно было темно-бордовым, и с того момента Белый Старик не появляется из своего чума, а остальные селяне выглядят подавленными, озабоченными, даже вездесущие дети заметно притихли. Да и сама второй день подряд ощущаю напряжение – в груди будто натянулась, дрожит, вибрирует от напряжения струна.

А вот «матери» подарки делают мужчины. Опять-таки в костер ежедневно, в сумерках, с шипением выливают кружку крови живности, которую приносят с охоты, или используют домашнюю скотину. На мой взгляд, расточительно и жутко.

Скоро я поняла, что Белый Старик – здешний духовный лидер, напоминающий земного шамана. А вот главой поселения является сурового вида высокий и плотный мужик с самым громким голосом, которым отдает короткие, беспрекословно выполняемые команды, за что мысленно называю его то вождем, то старостой. То Червонным Королем, особенно когда он смотрит на меня с затаенной злостью, будто в ожидании крупной подлянки. Словно я у него мешок сухарей в голодный год украла или прокляла всю семью до седьмого колена. В связи с чем радует то обстоятельство, что нахожусь в ведении именно шамана.

Как бы там ни было, надо срочно решать вопрос с побегом. Долго так продолжаться не может: «Тот, кто становится пресмыкающимся червем, может ли затем жаловаться, что его раздавили?»[1] Не хочу быть червем! Только как мне выйти из магической клетки? Еще нелишне было бы раздобыть обувь. Ноги точно не отморожу, но об острые камни и лед легко пораню и далеко босиком не уйду – по кровавым следам вычислят в два счета. А крылья… крылья – пока уютное одеяло и ласковые «руки» в трудную минуту. Не лишними будут вода и еда с собой, но с ними потом можно разобраться, по ходу дела. А вот с обувью и клеткой…

Мои размышления прервал странный нарастающий гул. Вечно спокойные и неторопливые деревенские забегали, запаниковали. Наверняка им все ясно и понятно, в отличие от меня. Женщины и дети вопили, часть мужчин понеслись к чуму шамана, другие карабкались в гору. Посмотреть, что за ней происходит? Или скрыться от опасности?

Белый Старик резко отодвинул полог своего чума, растолкал соплеменников и ринулся к ближайшему костру. В огонь полетел белый порошок для «сынка», камни с рунами – для «отца» и кровь самого шамана, полоснувшего по ладони ножом, – для «матери». Меня даже передернуло от этого действа.

Тем временем страшный гул нарастал, земля мелко содрогалась, как и я сама, глядя на происходящее с колотящимся сердцем и клацая зубами. Боже, это же землетрясение! От этой догадки стало жутко, ведь в горах это грозное явление природы еще страшнее. А мне даже деваться некуда: из клетки не выпустили. Я бессильно сжимала кулаки, нервно переминаясь с ноги на ногу и отчаянно глядя на жителей в надежде, что, может, хоть кто-то сжалится и выпустит меня из смертельной ловушки. Что же делать?

Неожиданно который день натянутая у меня внутри струна словно лопнула. В груди разлилось тепло. Я замерла, прислушиваясь к себе. Крылья заботливо укрыли меня. А дальше я увидела возвращающихся, нет, несущихся с горы мужчин. Они скользили вниз по склону или катились кубарем, явно пытаясь успеть предупредить об опасности, заполошно орали и махали руками. Паника и хаос вокруг меня усилились. Народ разбегался, некоторые кинулись вниз по тропинке; большинство шаман с вождем гнали под защиту скалы с большим каменным козырьком. И если охваченные страхом мужчины сопротивлялись, метались в раздумьях, то более покладистые женщины с маленькими детьми послушно торопились в укрытие. Их мужья и отцы тащили еще и животных.

До меня наконец дошло, что происходит, когда снежная пыль слишком густо посыпалась с неба. Лавина! Им все равно далеко не убежать. Я за долю секунды успела буквально нырнуть с головой в кошмар, ярко представив, что будет дальше. Тонны снега вот-вот накроют это жалкое плато, а козырек не спасет – только отсрочит мучительную смерть. Мы задохнемся и замерзнем под толщей снега и камней. Я помню, знаю, как это бывало не раз с друзьями Игоря, их лица, знакомые и известные по фото, встали перед глазами словно наяву. Да и альпинисты на базах любят делиться страшилками, а у меня память слишком хорошая и воображение живое. Значит – мы все умрем! Тем более моя клетка стоит прямо под скалой, никакого укрытия, козырька или еще чего-нибудь.

Запрокинув голову, я в полнейшем ступоре смотрела, как с вершины горы на нас несется снежный вал, легко преодолевая более низкий утес, закрывающий от меня общую картину местности. Такое я только в кино видела: огромная клубящаяся масса снега летит с бешеной скоростью и оглушающим ревом. Человек на ее пути от ужаса даже пошевелиться не в силах.

Краем глаза я заметила суматошную беготню деревенских, тех, кто еще зачем-то пытался спасти свой скарб, или тех, кто натужно тащил домашнюю скотину к скале, пересиливая животный ужас. И жавшихся к камням мужчин и женщин, закрывающих собой детей, готовясь принять первый удар.

Мир сошел с ума, на нас не в кино, а в жестоком реале летел снежный вал – сама смерть. Видимо, мои страхи и желания подтолкнули тело к действию, упреждая разум, а может рефлекторно, – я выставила руки, будто отталкивая, защищаясь. Ужас был настолько силен, что заполонил разум, буквально отключил его, отдав тело инстинктам. В следующий миг, когда хотела уже зажмуриться при столкновении с волной снега, из моих рук наперерез белой смерти прыснула знакомая изморозь.

Удивляться, почему в лицо ударила вода, а не снег, облила от макушки до голых пяток и сбила с ног, времени не было. Клетка тоже не выдержала напора, и прутья понесло к обрыву. Меня тащил поток, прикладывая о камни, трещала и рвалась одежда. Я судорожно цеплялась за любые выступы, не думая о порезах и травмах, главное – удержаться, не сорваться с обрыва со сломанными крыльями. Но, несмотря на ужас и боль, я упрямо, зачарованно таращилась вверх, не в силах поверить в то, что сотворила. Офигеть!.. Вместо снега нас накрыли тонны воды, которые теперь срываются с выступа, не попадая на укрывшихся под скалой аборигенов, перелетают площадку и несутся дальше с горы. Эх, вот только место моего заточения оказалось не под выступом, а прямо по ходу водяного потока.

Заживо мы не полегли, но промокли качественно. Большинству жителей деревни повезло спастись, особенно тем, кто не рванул вниз по тропе, а остался с племенем под горой. Но чу`мы, много скотины и скарба унесло беспощадным потоком. Пока я отфыркивалась и приходила в себя, лечила синяки и ушибы и, главное, крылья, шаман приказал взять меня в кольцо. Чтобы не сбежала в суматохе, надо думать. Гад! Я их спасла, а они в меня копьями тычут. Тьфу!

Остальные, по приказу вождя, кинулись искать и собирать свое добро и выживших. Пока вода и мороз не превратили все в лед, из которого придется выдалбливать имущество и скотину. Хотя… погибших животных вполне можно пустить на мясо. Это я поняла, когда несколько мужчин сноровисто разделывали пару котобыков, которых принесло лавиной. Хозяйственные. Некоторые собирали валежник на дрова…

Уже к вечеру дружно работавшие аборигены установили чумы заново, сушили на установленных там очагах имущество и обогревали детей и раненых. Сбили загоны для выживших домашних животных и мою клетку тоже – шаман постарался, заодно и восстановил магическую защиту, заботливый ты мой.

А вот мертвых соплеменников уносили куда-то вниз, обрядив в серые холстины. Что с ними потом делали, я не знаю, но и спустя пару дней собирали погибших. Надрывный прощальный вой разносился далеко и долго. Может, скинули с обрыва или где-то закопали?! Меня подобные подробности не волновали – нет, не из черствости и равнодушия, просто сама никак не могла отойти от случившегося. Любой громкий звук – и мне казалось, что на нас снова идет лавина. Так и просидела двое суток, прислушиваясь и приглядываясь, как параноик. Зато под прощальные завывания женщин меня почему-то отпустило, даже сморило.

После похорон и возвращения жизни деревни к обычному распорядку дня и укладу кормить меня стали обильнее. То ли чтобы добро не пропадало, и так потонувшее, то ли оценили мои усилия по спасению. Хотелось бы верить во второе, тем более утром, на следующий день после трагедии и ночевки на мокрых камнях и в сырых лохмотьях, ко мне пришли две селянки и боязливо сунули через прутья серую плотную рубаху и кожаные штаны. Спасибо им: мягкий внутренний ворс приятно прилегает к телу. Вдобавок мне заменили уплывшую старую шкуру новой. Сам шаман принес обувь – меховые мокасины, как я их назвала, покрутив в руках. Ничего особенного: три грубо сшитые между собой меховые полоски, две – с дырочками, в которые продеты кожаные шнурки-завязки, чтобы меховой носок не спадал с ноги.

Кроссовки Белый Старик не вернул, но ощущать себя не жалким босяком, а одетой и обутой – гораздо приятнее. К тому же чувству гордости и собственного достоинства лохмотья и голый зад не способствовали. Я признательно кивнула и широко улыбнулась, приняв благодарность. Шаман тоже ухмыльнулся, только хитрый, странный огонек в его черных прищуренных глазах мне не понравился. Он явно что-то задумал, увидев силу неведомой мне, но наверняка известной ему магии. Ведь не зря подослал ко мне зверька, заставив напасть, не зря найденную чужачку в магическую клетку запер. А что это значит? Значит, о таких, как я, возможно даже с крыльями, слышал, а может, и видел.

Нужно бежать, срочно!

Детвора, которую еще месяц назад я считала злобными монстриками, с гиканьем и радостным визгом каталась с горы, обледеневшей после катастрофы. Наблюдая за юными аборигенами, мне тоже очень-очень хотелось окунуться в это безмятежное веселье и беззаботность. Взять шкуру, кинуть на лед и с ветерком прокатиться по длинному пологому склону в узкую долину. Деревенские даже во льду ступени прорубили, выложив их камнями для безопасного спуска и подъема.

Но, увы, мне оставалось лишь сидеть по-турецки и изо дня в день покорно наблюдать за чужой жизнью. А попутно усиленно обдумывать план побега. Я уже месяц пленница. На мясе, сыре, молоке и в постоянных тренировках окрепла и даже немного подкачала спину и руки. По крайней мере, выпуская крылья, не заваливаюсь назад – «ношу» их с гордостью и почти с легкостью. Привыкаю! Жаль, полностью расправить нельзя, а то меня все чаще одолевает неведомое ранее томление, желание летать, ощутить силу движения крыльев. Со стороны мое трепыхание, наверное, походит на куриное – смешное и нелепое.

Эх, мне бы только из клетки вырваться, а там можно с обрыва прыгнуть и спланировать подальше. Планировать я умею, с горем пополам, конечно, но пробовала, летала. Мясо и сыр я начала запасать сразу после катастрофы. В кусок ткани от куртки своей заматывала и под камни прятала. Воду растопить, я думаю, теперь смогу при случае. Только вот магическую защиту не преодолеть.

А вокруг пейзаж и настроение народа вновь неуловимо поменялись. Пока дети веселились, взрослые к чему-то готовились. Мне было тревожно, и в этот эмоциональный костер, разгоравшийся в моей душе, постоянно летели толстые сухие «поленья» – всякие легенды и поверья из прошлой, земной жизни. Внутреннему разладу способствовала не только обстановка в деревне – на небе происходило нечто мистическое и потому тревожно-жутковатое.

Семейство спутников немного растянулось вдоль горизонта, и за «сынком» с каждым днем все ярче и ярче проявлялась еще одна троица. Сначала, еще пару дней назад, вспыхнули маленькие звездочки, а сегодня они стали гораздо крупнее. Горят фиолетовым светом и даже пульсируют, заливая сиянием всю округу. Потрясающе красивое зрелище, но очень необычное, и оттого страшновато мне. К полудню, когда три новые звезды застыли над «отцом», «матерью» и «сынком», образовав над семейством своеобразную корону, я нервничала вовсю. Снежная гладь в горах словно оделась в розово-лилово-фиолетовое искрящееся кружево.

Пока я смотрела в небо и любовалась горами, неторопливо доедая свой обед чемпиона, пропустила момент, когда закончилось всеобщее веселье. На маленькой площади зажгли три костра – каждый состоял из трех жердин, устремленных в небо и выстреливающих яркие искры.

Из чума торжественно явил себя соплеменникам Белый Старик. Сегодня он без моих кроссовок и шлема с очками – исключительно в своих белых мехах, чем напряг еще больше. Ко всему прочему, ступал важно и торжественно. А уж когда неторопливо подошел к клетке, глядя на меня со знакомой торжествующей хитрецой, не в силах спрятать ее под тяжелыми веками и кустистыми седыми бровями, и в то же время вроде бы мягко, дружелюбно улыбаясь, насторожил до чертиков.

Я дочь своего отца, прожженного дельца и интригана, и супермодели. Расточать ничего не значащие улыбки на светских и деловых приемах приучена с детства. В конце концов, единственная наследница, преемница и опора. Ну что мне стоит в ответ нацепить «дружелюбную» улыбку? А сама косила взглядом по сторонам, соображая, куда бежать, если появится возможность. Судя по тому, что шаман и его сопровождение заметно расслабились, я улыбаться умею гораздо лучше и профессиональнее, чем менее продвинутые аборигены.

И вот долгожданная свобода: под прицелом копий вышла из клетки, шаман «собственноручно» повел меня к кострам – шла почти рядом. Если бы не сразу два копья у лопаток, можно помечтать, что на прогулке, – скажем, на встрече с официальными дружественными лицами. Только расправить крылья я не рискнула – вдруг пырнут с перепугу в спину.

Между кострами было жарко, устроили толстый настил из нескольких циновок, застланных шкурами, поставили поднос с кувшином и парой чашек-пиал. Похоже, меня решили либо соблазнить, либо принести в жертву. Ну не чествовать же? Парад планет и звезд и незамысловатый сельский праздник прямо кричат об этом.

Пока я с намертво приклеенной, самой радостной улыбкой усаживалась на шкуры, хотела с криком рвануть прочь отсюда. Но я улыбалась! Отец редко чему-то прикладному учил, но частенько говорил: улыбка – это проявление доброты, вежливости и хорошего нрава, а еще оскал смерти для врага, отражение скрытой силы в предвкушении скорой демонстрации спрятанного от противника козыря. Даже если козыря нет, блефовать с улыбкой легче и надежнее.

Мы сидели напротив друг друга и вглядывались в глаза. Я буквально кожей чувствовала его острый черный взгляд, впившийся в напряженный фиалковый мой. Такого же оттенка, как и чужие небеса над головой. Мне кажется, шаман подумал о том же, бросил короткий задумчивый взгляд на спутники этой планеты, потом на вершины гор и затем опять на меня.

Рядом, но за пределом меховой подстилки, присел на колени вождь. Он негромко уточнил что-то у моего пока торжественно помалкивающего собеседника. Видно, задумчивость шамана отметила не только я, но сомнение в голосе Червонного Короля вызвало у Белого Старика раздражение и гнев. Всего на мгновение шаман вышел из себя, а потом, будто по мановению волшебной палочки, вернул себе благодушный вид духовного отца племени. Сел удобнее, расправив полы белой меховой шубы, подогнул ноги в обуви, похожей на унты, и стянул варежки из «овчины».

Затем шаман разлил по пиалам напиток, белесый, на основе молока, но с запахом алкогольной кислинки. И жестом предложил мне. Сам выпил чашу целиком, позволив предположить, что не отравит, и, вероятно, для подтверждения дружественных намерений. Но я только пригубила, кончиком языка распробовав, что, кажется, в чашке айран. Эх, мне бы фреша сейчас апельсинового, пусть даже разбавленного этим айраном. Всего месяц без любимого напитка – и даже не думала, каково будет без ароматного солнечного сока с тоненькими фруктовыми волокнами. И без родной, обожаемой бабушки.

Собравшаяся вокруг ярко пылающих костров толпа иномирцев с не менее жарким любопытством следит за каждым нашим движением, словно происходит что-то невероятное, из ряда вон. А может, и правда происходит, только я, бывшая сухопутная, а ныне крылатая «крыса», пока не в курсе. Поэтому нервно, непроизвольно поправила свою рубаху и огладила ноги в широких плотных штанах, обтянувших мои бедра. Странно все-таки мы выглядим: окружающие, закутанные в меха, и я – раздетая крылатая девица с пиалой в руке. Сижу, беседую… почти…

Неожиданно шаман поднял руки и почти коснулся моих волос, заставив испуганно отшатнуться, потерять улыбку и пролить немного напитка. Чем только добавила ему уверенности и апломба, а вождь расслабился и виновато поморщился за свои сомнения. Шаман что-то заворковал, глядя мне в глаза, руками словно перебирая в воздухе невидимые струны. Широко улыбнулся, поднял чашу и настойчиво предложил выпить. Злить хозяина деревни было чревато, я сделала еще глоток. Но, похоже, и этим порадовала «собеседника».

Белый Старик снова медленно поднял руки, говорил и говорил, мягко улыбаясь и поглаживая меня по волосам. Словно восхищался густотой и цветом моей светлой шевелюры. Более того, явно не боялся околеть от моей магии. Сама я, того не заметив, впала в транс: все видела, понимала, но пошевелиться не могла. Передо мной стояли черные, разгорающиеся загадочным светом глаза шамана, в ушах – его напевный голос, скрипучий от старости, глухой и странно притягательный. Кажется, такой родной, уговаривающий верить, чтить, впустить и отдать… что именно – не знаю, но все, что попросит.

Незаметно для себя я потерялась в черном пламени всезнающих, мудрых глаз, а совсем скоро будто грань перешагнула: позади – корыстная, жадная чернота, а впереди – фиолетовая пустыня бескрайнего космоса, в которой сияют три звезды. Только я теперь знаю, не ведаю откуда, но знаю, что зовут их Яз, Аяз и Яза – два брата и сестра, великие когда-то высшие, что давно ушли из этого мира, но раз в сто лет приходят ровно на три дня. Их возвращение влечет большие перемены. Иногда эти перемены очевидны лишь избранным, а иногда потрясают целый мир.

И вновь неведомо как, но я поняла, что шаман по имени Зорь ждал третьего дня, когда звездную «корону» возглавит Яза, старшая сестра, – та, что дарит, забирает и распределяет. В том сонном, заторможенном состоянии, в котором я находилась, было сложно досконально разобраться в хитросплетениях способностей высших «звезд». Перед глазами все ярче разгоралась Яза, фиолетовый свет вокруг становился более насыщенным, темным, пугающим, и в сияющий звезде неожиданно проявились черные глаза шамана. Между нами протянулась незримая темная нить, связала, затем пришли мои воспоминания. Сначала они текли медленно, напомнив о кошмаре месячной давности: о путешествии сквозь белые поля между горными вершинами, о том, как я очнулась в яме, с крыльями и в крови. Как летела по небу, расправив крылья. Как висела на краю радуги. Даже сейчас, вспомнив тот момент, я не могла поверить, понять, как можно держаться за то, что нельзя осязать? За край радужного энергетического пятна?

Мои воспоминания поглощались нитью, связавшей нас с шаманом, утолщали ее и исчезали из памяти, подгоняя новые и новые. Совсем скоро они непрерывным потоком лились к старику, а я рыдала, вспоминая родных и близких, самое сокровенное и почти тут же забывала о них. До одного момента…

Пять лет назад я заболела – взрослая двадцатилетняя девушка лежала в кровати и надсадно кашляла. Любимая бабушка поила меня малиновым чаем, потом ласково растирала спину медом и тихонечко пела колыбельную, как в детстве. Моя самая лучшая в мире бабуля.

Привыкшая к ее заботе, в другое время я бы и не вспомнила об этом случае, но теперь, когда догадалась, что, возможно, ее уже нет, это воспоминание и бабулин голос так зацепили, вызвали такую сильную боль, что была не в силах отдать эту дорогую сердцу частичку прежней жизни кому-то другому, не позволила лишить себя последнего, что еще осталось от прежней жизни. Полностью погрузить свое сознание и душу в одиночество? Нет!

Крик души стал призывом встряхнуться, очнуться от навязанного гипноза и торопливо и жадно загребать уже не ручеек, а полноводную реку призрачными руками обратно. Отдай! Мое, мои воспоминания, моя любовь к родным, их тепло и ласка, без них меня не было и не будет!

Я так истово забирала самое себя и свою суть обратно, так испугалась остаться ни с чем, что с легкостью перехватила управление в нашем с шаманом гипнотическом тандеме. И совсем скоро, вернув себе все до последней капельки, начала тянуть знания шамана. Зорь, оказывается, знал много. Даже слишком много, нажив огромный опыт аж за сто с лишним лет: несколько языков; примитивную географию этого мира; магию, мне совершенно бесполезную, зато способную вычистить память и личность до чистого листа, чтобы создать послушную марионетку и в нужный момент пользоваться для защиты от непогоды, лавин и других племен, конфликтующих за ресурсы и женщин.

Кайя Хелле – иномирянка с крыльями – не жалкая, ненужная пленница, а оружие, защитница и непременно послушная марионетка. Должна была стать такой для беспринципного старика, но не зря Язу называют Справедливой. Она не просто распределяет – дарует правым выиграть, а ворам – лишиться всего, проиграв. Хотя порой она слепа. Ее сила связывает судьбы, магию и миры. Легенды гласят: именно сила Язы создает дыры, сквозь которые в этот мир приходят невиданные твари или заносит предметы, которые меняют будущее всех или некоторых. Но шаман надеялся с помощью магии Язы связать воедино свое и мое сознание, благодаря древнему заклинанию забрать у меня память и душу.

Вопреки шамановым ожиданиям, что-то пошло не так – я обездолила его. Правда, когда перед моими глазами начали появляться воспоминания о его юности, о том, как наставник Белого Старика, ныне покойный прежний шаман, показывал ему, ученику, как спасти племя от голода, приманить зверя и прочие премудрости для выживания сородичей, я сдалась. Просто не смогла, по сути, убить старого человека, оставив от него лишь оболочку со способностями к магии. Даже вернула часть воспоминаний – племя не виновато в хитромудрых намерениях шамана, а нового у них пока нет. Старик не хотел терять власть и все никак не брал ученика.

Правда, мои благие намерения выбили из меня всего одним мощным, сокрушительным ударом кулака по лицу. Следом за болью меня укрыла темнота…