Крыло Люцифера

7

Недремлющим стражем высится на пересечении 46-й улицы и 1-й авеню Нью-Йорка, на самом берегу Ист-Ривер, знаменитое здание Генеральной Ассамблеи ООН, и с него открывается замечательный вид на весь Манхэттен. С верхних этажей здания на западе виден Центральный парк, а на востоке — беспорядочно разрастающиеся предместья Квинса и Бруклина и вязь мостов, соединяющих остров Манхэттен с восточным берегом. Здание было спроектировано после Второй мировой, и конструкция в тридцать девять этажей была окончена в 1962-м. Всемирно известный зал заседаний Генеральной Ассамблеи, в котором отведено место для одного представителя от каждой нации на Земле, располагается на третьем этаже, в самом сердце здания.

Не всем известен тот факт, что здание ООН мало того что возносится к небесам, оно еще и уходит глубоко под землю. Целых одиннадцать подвальных этажей бетона, усиленного сталью, вгрызлись в илистый грунт острова Манхэттен. Трехуровневый гараж в состоянии принять много дипломатических автомобилей, курсирующих неизменными маршрутами между различными иностранными посольствами и штаб-квартирой ООН. Один из этажей разместил водопроводно-канализационные комплексы и системы кондиционирования воздуха, необходимые для обеспечения строения такого масштаба. Но под всеми этими техническими этажами существуют этажи другие — те, что были дальновидно спроектированы в дни, предшествовавшие Карибскому кризису, с целью приютить всю Ассамблею на случай массовой ракетной атаки на Нью-Йорк. Доступные через отдельную систему лифтов, расположенную в северо-восточном крыле здания, все жизненно важные устройства дублируются внизу, так же как и аварийное оборудование в комплексах ФБР или МО: здесь имеются и большая столовая, и три этажа офисных помещений, и даже целый этаж, отведенный для жилья. Но, что наиболее важно, есть там точная копия знаменитого зала заседаний Генеральной Ассамблеи ООН — на случай непредвиденного всемирного катаклизма.

Этот резервный зал, расположенный на седьмом подвальном этаже, никогда не использовался для заседаний Генеральной Ассамблеи. Сразу же после атак 11 сентября 2001 года Генеральный секретарь ООН действительно поначалу откликнулся на идею, но все же заключил, что она будет неправильно воспринята миром в целом. В конечном итоге все резервные помещения по-прежнему должны содержаться в должном порядке — и оставаться надежно запертыми на ключ.

В последний вторник марта, в 7 часов утра североамериканского восточного времени, два вместительных лифта шли вниз — к подземным этажам: последние два часа лифты трудились без перерыва. С шести утра почти непрерывной вереницей лимузины и «БМВ» причаливали, чуть не доезжая фронтона здания ООН, и высаживали пассажиров на внешнем дворе. Все прибывали по одному — это были мужчины в дорогих деловых костюмах. Большинство — белокожие, но создавалось впечатление, что представлены все расы планеты. Не глядя по сторонам, они направлялись прямиком к усиленному кордону безопасности, выставленному перед главным входом в здание сразу после событий 11 сентября, и, быстро предъявив удостоверения личности, проходили через огромные вращающиеся стеклянные двери и растворялись в преломленных солнечных лучах.

За стеклянными дверями и нешироким атриумом располагался коридор, ведущий к северо-восточному крылу здания и к лифтам вниз. Ни одна душа из обслуживающего персонала или охраны и бровью не повела при виде потока хорошо одетых гостей. Здание ООН принимает в год больше посетителей, чем любое другое общественное заведение в мире, и тем не менее каждый из сегодняшних ранних гостей был тщательно досмотрен службой безопасности. Мужчинами средних лет в стильных костюмах, энергично шагающими по одетым в мрамор коридорам власти, это воспринималось как должное.

Все прибывшие знали в точности, куда идти, и каждому был выдан магнитный ключ для лифтов северо-восточного крыла; к 7.15 утра седьмой подземный этаж гудел как улей. Девственно чистый резервный зал заседаний Генеральной Ассамблеи принимал участников чрезвычайного и невероятно мрачного собрания. К 7.30 аудитория была полна: почти 300 человек удобно расселись в креслах подковообразного ярусного зала. Собрание Корпорации вот-вот должно было начаться.

Впереди, за столом спикера, где обычно должен находиться Секретарь ООН, терпеливо сидел шестидесятилетний темноволосый мужчина с лицом землистого цвета: сложив на столе руки, он обводил сидящих в зале внимательным взглядом.

Это был секретарь Миллер, и в обязанности его как главы Корпорации в редких случаях, когда возникала необходимость, входило созывать собрание глобального руководящего Совета. Сегодня был именно такой случай.

Ровно в 7.40 он оттолкнул свой стул от стола и поднялся. Ростом он был около 5 футов 7 дюймов и, как и большинство мужчин в этом зале, видом своим напоминал преуспевающего банкира с Уолл-стрит или же влиятельного адвоката. Необычными в его внешности были лишь темные, с тяжелыми веками глаза, сквозь толстые линзы очков сканирующие зал ничего не упускающим взглядом.

Секретарь Миллер казался взволнованным. В нормальной ситуации он стал бы обмениваться любезностями с прибывающими гостями и «терся в толпе», но сегодня он был явно выбит из колеи. Миллер выскользнул из зала и принялся медленно расхаживать перед лифтами с маской мрачной сосредоточенности на лице.

Просьба сверхсекретного правления Корпорации о созыве собрания глобального руководящего Совета показалась ему довольно странной. Подобного собрания не проводилось с момента распада Советского Союза. Что все это значит? Какое заявление намеревается сделать Совет? Кого они сделают представителем?

Но прежде чем Миллер смог продолжить размышления, тишину коридора нарушил звоночек лифта. Прибыл представитель правления. Как только расползлись двери лифта, кровь секретаря Миллера застыла в жилах. Будто в кладбищенском склепе, в лифте стоял сенатор Куртц.

Миллеру с трудом удалось скрыть изумление. Сенатор Куртц был выдающимся и очень известным политиком. Он считался добрым другом многих из ближнего круга президента и в качестве такового частенько появлялся в телевизионных ток-шоу. Крепкая поддержка религиозного сообщества его южного избирательного округа означала наличие влиятельных сторонников его подъема к солидным политическим высотам. Его личные интересы в государственной безопасности и военной индустрии ни для кого не являлись секретом, как и тот факт, что многие прочили его на должность будущего Секретаря Совета Безопасности.

Хотя Корпорация могла гордиться наличием в своих рядах парой дюжин отставных сенаторов и конгрессменов — в дополнение к политическим деятелям каждого идеологического оттенка со всего света, — беспрецедентным фактом было то, что далеко не рядовой член действующей администрации является еще и активным членом правления Корпорации.

Самого секретаря Миллера можно было назвать прекрасным примером типа людей, составляющих костяк Корпорации. Это был финансист, который в сфере своей деятельности обладал такой властью, какой позавидовал бы римский император. От отца он унаследовал контроль над «GrippenAG», швейцарским частным банком, в дополнение к многочисленным и солидным долям в компаниях по добыче и разработке полезных ископаемых, в которые он нанимал тысячи рабочих рук по всему миру. Но слыл он серым кардиналом — человеком, избегавшим находиться в центре внимания.

Миллер преданно служил Корпорации, и его лояльность тысячи раз вознаграждалась, однако он не был посвящен в глубинные секреты власти и ее систему на уровне правления. Он не ведал, ни как избираются члены правления, ни каково их количество. Зато он твердо знал, что если сюда в открытую заявилась такая фигура, как действующий сенатор Куртц, значит, случилось нечто из ряда вон. Кстати, многие из собственной администрации Куртца — да и сам президент США — были бы шокированы, прознай они об истинной силе и власти Корпорации.

Сделав шаг вперед, секретарь Миллер проглотил комок в горле.

— Добро пожаловать, сенатор. Очень рад видеть вас здесь сегодня.

Сенатор вышел из лифта. Высокий, 6 футов 1 дюйм ростом, в жизни он выглядел таким же подтянутым и энергичным, как на экране. В юности он был успешным спортсменом и сейчас явно продолжал поддерживать форму. Его когда-то черные волосы слегка серебрились на висках, однако седина делала его еще более привлекательным. Сенатор протянул руку:

— Секретарь Миллер, не так ли?

— Совершенно верно, сэр. Добро пожаловать. Признаться, для меня настоящая честь…

Темные глаза сенатора просканировали коридор. Телохранители из его службы безопасности остались на первом этаже. Исключений здесь не делалось никому, даже действующим членам Сената Соединенных Штатов.

По голосу секретаря Миллера чувствовалось, как он нервничает:

— Все готово. Я созвал управляющий совет согласно директиве правления.

Опустив любезности, сенатор Куртц вновь заговорил — со стальной ноткой в голосе:

— Вы твердо уверены, что здесь обеспечена полная конфиденциальность нашего собрания?

Он огляделся по сторонам и затем неприветливо продолжил:

— Есть некая ирония в использовании штаб-квартиры ООН в качестве стартовой площадки для нашего финального восхождения к власти, тем более нам было бы крайне неудобно привлекать внимание к себе именно на этой, последней стадии.

Секретарь, выглядящий немного сконфуженным, повел рукой в сторону зала заседаний, обращаясь к сенатору, будто паж к королю:

— Место проведения мероприятия подбиралось не шутки ради. Здание ООН обеспечивает надежное укрытие для приходящих и уходящих. Земля эта принадлежит портовым властям города Нью-Йорк, которые у нас под контролем. Ну и, согласно правилам, это наше первое и последнее совещание в данном конкретном месте.

Сенатор немного расслабился и тепло улыбнулся:

— Хорошо. Отличная работа. Очень скоро нам все это не понадобится. — Он сделал широкий взмах левой рукой. — Позволим нашему суперправительству просуществовать в особо легальных условиях последние несколько дней. В понедельник утром, на рассвете дня весеннего равноденствия, мы разом покончим с этим фарсом. — Он помедлил и затем отрывисто обратился к секретарю, будто ожидая в ответ лжи: — А как с профессором?

Глаза Миллера едва заметно сузились. Под пристальным, испытующим взглядом сенатора ему было неуютно. Каждый нерв его тела сообщал ему о том, что здесь что-то не так: отчего сейчас, когда они уже почти на вершине успеха, сенатор так озабочен судьбой профессора и уничтожением результатов его работы? Какую угрозу могла представлять коллекция старых карт? Секретарь Миллер мог только догадываться, что у правления имеются свои, скрытые причины, — для него весь бизнес был непрозрачным. Он взглянул сенатору прямо в глаза и вновь проглотил комок.

— Сделано, — кивнул секретарь.

Сенатор Куртц одобрительно хмыкнул и следом, нахмурившись, проговорил:

— Да, непросто все, секретарь, ох как непросто… Как там в народе говорят? «Приходится идти, когда черт гонит».

Затем он неожиданно повернулся и с улыбкой хлопнул Миллера по спине.

— Да не корите вы себя, секретарь. Мы на войне, и профессор был прямой угрозой интересам Корпорации. Война — дело сложное и хлопотное, без потерь — никак.

Едва уловимая тень извиняющейся улыбки мелькнула в уголках сенаторского рта и тут же исчезла, уступив выражению мрачного недоверия. Тяжелый взгляд вновь сфокусировался на секретаре. Опять сменился и тон его голоса: с шутливо-одобряющего на холодно-подозрительный.

— Позвольте вам напомнить, секретарь, нечто крайне важное. Нет на свете ничего опаснее для нашего дела, чем личная инициатива. Ни-че-го. Профессор — именно такой случай. Одним из благ нашей Конституции является то, что мы предоставляем людям определенную свободу действий, некую «порцию свободы». Кому-то может даже показаться, что слишком большую порцию…

Секретарь стоял не шелохнувшись.

— …И это, несомненно, правильно, — продолжил Куртц. — Проблема, однако, в том, что в головы людям приходят идеи. А приходят они потому, что люди не в состоянии видеть картину в целом — это доступно только нам. Мы же, как это ни печально, рисковать не имеем права. И если в связи с этим кого-то надо заставить замолчать, значит, мы должны заплатить такую цену. Война без потерь есть неизбежное поражение… Корпорации надо дать завершить дело по спасению человечества. Что хорошо для Корпорации — хорошо для Америки. Господь отдал природные ресурсы в наше распоряжение, и мы должны использовать их, прежде чем это сделает кто-либо другой.

Они оба пошли от лифта к залу заседаний. Сенатор Куртц положил руку секретарю на плечо — как тренер покидающему поле игроку.

— Если люди узнают, сколько запасов осталось им на ближайшее будущее, наше правительство моментально потеряет контроль. Катастрофа в Новом Орлеане^[5] покажется в сравнении с этим пикником, и все наши усилия пропадут в одночасье. Я не преувеличиваю. Начнутся стихийные бунты, цивилизация рухнет. Придут насилие и анархия. В наших силах предотвратить хаос.

Соглашаясь, секретарь что-то пробормотал. Они подходили к дверям главного зала заседаний. Сенатор вновь остановился, будто застигнутый врасплох неприятной мыслью.

— Правление настаивает, — вновь заговорил он, — на том, чтобы вы продолжили тщательное наблюдение за бывшими партнерами профессора. Сейчас первым делом необходимо обнаружить и уничтожить оставшиеся карты. А также любого, кто хотя бы находился в одном помещении с ними. Надеюсь, компетентные агенты проинформированы об этом и направлены в колледж? Я правильно понял — вы сожгли ту карту, что попала нам в руки в Перу?

— Да, сенатор. Конечно — согласно вашему приказу.

Сенатор Куртц подтянул галстук и глубоко вздохнул, прежде чем последний раз наедине обратиться к секретарю:

— Хорошо. Все идет по плану. То, что делает Корпорация, — в интересах народа, однако все это должно оставаться за закрытыми дверями… Только так, не иначе. А сейчас — представьте меня собравшимся. Пришло время удивить их добрыми вестями. Всего шесть суток отделяют нас от дня весеннего равноденствия — дня, когда наконец пробьет наш час.

8

Преодолев последние ступени, они очутились на верхней площадке лестницы номер двенадцать здания колледжа Олл-Соулз. Кэтрин, чуть запыхавшись, с облегчением выдохнула:

— Уф, он здесь… — Единственная деревянная дверь на площадке была открыта настежь. — И явно готов к приему.

Рутерфорд нахмурился:

— В смысле?

— Есть у нас в колледже традиция. В служебных квартирах двойные дубовые входные двери — и если внешняя распахнута настежь, значит, вы в настроении принимать визитеров. Пойдемте.

Рутерфорд, не отрывая руки от перил, помедлил на верху ступеней и посмотрел на Кэтрин.

— Вы считаете, нам следует рассказать о смерти профессора Кента, если он еще не знает?

К этому моменту Кэтрин уже была полна решимости, от былой растерянности не осталось и следа.

— Нет, думаю, не следует… Если он еще не в курсе, рассказывать не будем. Мы пришли только спросить о картах. — Она уверенно постучала.

Спустя томительную минуту дубовая дверь скрипнула петлями и распахнулась, явив маленькую темную прихожую, а в ней — низенькую пухлую фигуру. Доктору фон Дехенду было шестьдесят с небольшим, у него были седеющие волосы и пышные тускло-рыжие усы. Одет он был в отличную, чуть поношенную твидовую тройку «в елочку». Подавшись вперед, ученый впился взглядом в вошедших через толстые стекла очков. Комната полнилась ароматным дымком трубочного табака. Через секунду-другую лицо доктора просияло.

— Кэтрин! Какой приятный сюрприз! Ну, входи, входи же, выпей чайку. А кто это с тобой? Новый дружок?

Кэтрин почувствовала, что краснеет.

— Нет, это мой коллега из колледжа Брэйсноуз — Джеймс Рутерфорд. Джеймс — классицист и эксперт по Древнему миру.

Доктор фон Дехенд провел гостей в уютный кабинет, чувствуя, что пришли они не по служебной необходимости: Кэтрин выглядела необычайно напряженной. Как только с обменом любезностями было покончено и все удобно устроились в кожаных креслах вокруг спящего камина, хозяин спросил напрямик:

— Итак, чем вы обеспокоены?

Кэтрин смущенно глянула на Рутерфорда и заговорила:

— Мы принесли несколько карт, мы думали, возможно, вы, взглянув на них… Может, они покажутся вам знакомыми… — Она аккуратно положила на стол конверт.

Фон Дехенд закурил трубку, сменил очки с толстыми стеклами на очки для чтения и стал осторожно вынимать документы из конверта, бережно расправляя их на столе. Он видел, что двое молодых людей сгорают от нетерпения, охваченные чувством, далеко выходящим за пределы привычного любопытства ученого. «Очень надеюсь, удастся понять, что они мне принесли, иначе эти двое будут крайне разочарованы…»

Направив свет настольной лампы на первую карту, доктор фон Дехенд принялся изучать лежащий перед ним документ.

— Хм… Очень интересно… Весьма интересно…

Он взглянул на Кэтрин поверх очков.

— А где вы взяли эти карты, позвольте поинтересоваться?

Какое-то мгновение Кэтрин колебалась. Она быстро глянула на Рутерфорда — тот поднял брови, словно давая понять: решать ей.

— У профессора Кента.

— Да-а? У Кента? Чего ради ему вздумалось вдруг интересоваться этими картами?

— Может, если вы немного расскажете о них, нам удастся ответить вам.

— Отлично. Ну, тогда приготовьтесь. Это не просто карты. Эти карты смело можно назвать подрывающими каноны истории.

9

Секретарь Миллер поднялся и постучал пальцем по микрофону на столе. Шум голосов огромного зала постепенно стих. Прочистив горло, он начал:

— Джентльмены, слово предоставляется сенатору Куртцу.

Он почтительно установил микрофон перед сенатором и вновь сел на место. По залу прокатился негромкий гул одобрения, когда со своего стула поднялся сенатор Куртц. Крепко зажав микрофон в руке, он начал речь.

— Благодарю вас, секретарь Миллер, и вас, джентльмены, за то, что вы здесь. Я все еще верю, что даже в век видеоконференций ничто не заменит живой встречи лицом к лицу — или, например, совместной пары пива. Надеюсь, секретарь не будет возражать, если чуть позже мы позволим себе и это.

Волна одобрительного смеха прокатилась по залу. Сенатор опустил взгляд на секретаря и одарил его покровительственной улыбкой, прежде чем продолжить.

— Итак, кое-кто из вас, друзья, приехал на нашу встречу издалека, поэтому я хочу сразу же заверить вас: потраченные на долгий путь усилия не пропадут даром. Ибо сегодня нам предстоит преодолеть рубеж необратимости.

Аудитория восхищенно внимала ему.

— В понедельник, в восемь ноль пять утра, начнут разворачиваться события, итогом которых будет полное разрушение глобального статус-кво и наше восхождение к всемирной власти. Я сейчас говорю о финальном coup de grace…^[6]

Ропот предвкушения прошелестел по рядам. Секретарь Миллер внимательно вгляделся в слушателей — сенатор уже сделал их ручными. Блестящий оратор. Нетрудно представить, каков он по телевизору: попеременно запугивающий, вселяющий ужас в сердца аудитории в масштабе всей страны, и тут же, следом, — всепрощающий и великодушный.

Секретарь взглянул на свои часы и, тихонько выскользнув из кресла, прокрался к двери. Никто не обратил на это внимания. Все с замиранием сердца вслушивались в речь сенатора, разворачивающего свой план. Когда Миллер приблизился к двери, здоровенный охранник открыл перед ним дверь, и он вышел в коридор.

Несмотря на свои сомнения по поводу преследования профессора и его коллег, приказ надо было выполнять. Карты профессора по-прежнему не были найдены, и, возможно, кто-то и где-то в данный момент разыскивает их. Пора задействовать агентов в Англии.

10

Доктор фон Дехенд указал на одну из разложенных на столе карт. Кэтрин и Рутерфорд беспомощно глядели на нее — такую истертую, что береговые линии, очертания островов и редкие нити рек были едва различимы.

— Эмпирическое познание Запада походит на огромную плотину, сложенную из великого множества индивидуальных кирпичиков познания, — начал пожилой ученый. — Порой исследователи наталкиваются на такой вот кирпичик, который элементарно не входит, не вписывается в предназначенное ему место. Карта Пири Рейса^[7] — та, что сейчас перед нами, — отличный тому пример. Никто — повторяю: никто! — не ведает, как объяснить странные формы «кирпичика», который представляет собой карта Пири Рейса.

Доктор фон Дехенд поправил очки и продолжил:

— Она была изготовлена в Константинополе в тысяча пятьсот тринадцатом году Пири Рейсом, адмиралом турецкого флота, и начертана на коже газели. На ней изображены Южная Америка, Африка и северное побережье Антарктиды того периода, когда Антарктида представляла собой тропический рай, то есть до того, как покрылась льдом. Разумеется, Пири Рейс лично не являлся составителем карты, утверждая, что источником ему послужило множество различных карт из архивов Оттоманской империи.

Теперь-то мы можем быть твердо уверены, что антарктическое побережье не было покрыто льдом в период с четырнадцати тысяч лет примерно по четырехтысячный год до нашей эры. А до того был ледниковый период, и Антарктида была вся погребена под миллиардами тонн льда, как сейчас. Так что сами видите, какие вопросы поднимает карта. Очертания берега просто невозможно было зарисовать ни в какое время после четырехтысячного года до нашей эры — потому что с тех пор и до настоящего времени он покрыт льдом, — а также в период до четырехтысячного года, то есть до периода, известного нам как каменный век… Вкратце: эта простенькая карта может взорвать основы мировой истории, известные человечеству.

— Но это же просто невероятно, — сказала Кэтрин, коротко глянув на Рутерфорда, который выглядел просто испуганным.

— Именно так. Вот поэтому я рассматриваю сию карту как самую «возмутительную» карту всех времен. В коридорах этого университета и, уж конечно же, во всех университетах западного мира, — доктор фон Дехенд помахал рукой в сторону задней комнаты, — началом нашей цивилизации принято считать Шумерское царство примерно четырехтысячного года до нашей эры. Последний ледниковый период закончился, по сути, приблизительно к восьмитысячном году до нашей эры, и по мере отступления льдов в атмосферу попадало большое количество влаги и на Землю возвращалась жизнь. Охотники эпохи неолита, пережившие долгую суровую зиму ледникового периода, неожиданно для себя стали замечать, что жить стало немного проще, и это привело — в Шумерском государстве и землях «плодородного полумесяца»,^[8] где территория современного Ирака, — к появлению и расцвету первых земледельческих общин. А до того, согласно общепринятой истории, до четвертого тысячелетия до нашей эры, человечество было «отсталым», то есть, вне всяких сомнений, не способным к точному картированию окружающего мира. С тех самых пор «цивилизация», и слово это, заметьте, я произнес с большой иронией, развилась до сегодняшнего дня, со всеми ее атрибутами в виде атомных бомб, космических кораблей и мировых войн.

«Явно не фанатик прогресса, — подумал Рутерфорд. — Однако новости просто удивительные. Как профессор раздобыл эти карты? И что собирался с ними делать?»

— Ну что ж, — подвел черту фон Дехенд, — как вы сами видите, нет никакой возможности хоть как-то увязать карты Пири Рейса с нашей историей, а посему их просто оставили без внимания.

— Но почему до сих пор доминирует консервативная версия истории? — спросил Рутерфорд. — Почему не рассказать людям об этой карте?

Доктор фон Дехенд быстро взглянул на него.

— Сынок, известнейший в мире физик Макс Планк произнес однажды следующие слова, — доктор фон Дехенд театрально прочистил горло: — «Научная истина торжествует по мере того, как вымирают ее противники».

«Что ж, если это так, — решила Кэтрин, — значит, прошлое было смыто вместе с давно забытыми истинами. И в равной степени конкретных людей можно уничтожать во имя торжества мировоззрения убийц».

Этот вывод напугал Кэтрин, и ее мысли вернулись к профессору. «Но разве людей убивают за идеи?» В сильном волнении она заставила себя прислушаться к тому, что говорит фон Дехенд, который в это время как раз поднялся из кресла.

— Раз уж мы затронули такую необычную тему, позвольте мне показать вам очень интересный документ. Где же он… Минуточку… Это письмо, которое подполковник ВВС США Ольмейер написал профессору Чарльзу Хэпгуду из Кин-колледжа, Нью-Гемпшир, исследователю и знатоку древних карт. Профессор Хэпгуд попросил его сравнить карту Пири Рейса с результатами аэрофотосъемки Антарктиды ВВС США — задание, выполнять которое еще не приходилось никому. Ответ Ольмейера говорит сам за себя.

Фон Дехенд, прихрамывая, подошел к книжной полке и, пробежав по ней взглядом, вытащил папку с подшивкой писем. Вернувшись к столу, он раскрыл ее, предоставив своим гостям прочитать:

Рутерфорд уже был не в силах сдерживаться:

— Но ведь это уму непостижимо! Как так получилось, что мы даже не слышали об этой карте? Почему о ней известно лишь в узких кругах?

Охваченный волнением, он поднялся на ноги и принялся расхаживать по комнате. Кэтрин обратила внимание на его широкие сильные плечи, на то, как аккуратно его волосы спускаются на воротник. Фон Дехенд глубокомысленно кивнул и продолжил:

— Видите ли, вот что еще странно: когда Хэпгуд сделал это открытие — с любезного позволения ВВС США, — он связался с Альбертом Эйнштейном. Видно, решил: коли искать поддержки — так уж заручиться ею у самого отца современной физики.

— Эйнштейн? Ого! Хэпгуд не терял времени даром… — проговорил Рутерфорд.

— Отнюдь не терял. И сделал самый правильный выбор. Эйнштейн, как все истинно великие мыслители, всегда был восприимчив к новым идеям, даже если те шли вразрез с мышлением научного истеблишмента того времени. Вот, полюбуйтесь-ка! Это отрывок из предисловия, которое Эйнштейн написал к одной из книг Хэпгуда. — Фон Дехенд достал с полки книгу, раскрыл ее на нужной странице и подтолкнул по столу к ним.

Кэтрин и Джеймс переглянулись. А доктор фон Дехенд, похоже, вошел в раж. Он сидел, откинувшись на спинку кресла и плотно сомкнув веки.

— Наш профессор Хэпгуд, — продолжал он, — интересовался картой Пири Рейса, ибо полагал, что она помогла доказать его гипотезу о подвижках земной коры. Суть гипотезы в том, что время от времени вся земная кора в целом смещается. Вы, наверное, знакомы с идеей о самопроизвольных подвижках тектонических пластов?

Оба ученых кивнули:

— В местах их встречи или соединения, как правило, наблюдается повышенная вулканическая активность, — добавила Кэтрин.

— Совершенно верно. Линия геологического разлома Сан-Андреас, идущая вдоль Калифорнии, — пример такой вот зоны соединения двух пластов. В итоге Калифорния страдает от регулярных землетрясений. Так вот, Хэпгуд предположил, что не только отдельные пласты сталкиваются и трутся друг о друга, но что иногда происходило одновременное перемещение всех пластов разом. Вообразите земную кору, литосферу, в виде гигантского куриного яйца. В некоторых точках толщина литосферы всего лишь тридцать миль. Под ней — настоящий коктейль из расплавленной породы, металлов, газов и жидкостей всех видов. Теоретически нет причин не признать правоту Хэпгуда. Он утверждал: Антарктида прежде была «разморожена», потому что находилась абсолютно в другом месте — примерно в тридцати градусах севернее. Интересно, не правда ли? Более того: Эйнштейн соглашался с ним — он тоже верил, что карта Пири Рейса реальна. Однако Эйнштейн не сделал попытки объяснить, кто был способен произвести картирование в период до четвертого тысячелетия до нашей эры… Это остается тайной.

Кэтрин и Рутерфорд наблюдали за тем, как доктор фон Дехенд изучал остальные карты. Наконец, удивленно пробормотав что-то себе под нос, он важно кивнул и отступил на шаг.

— Он собрал их все! — с изумлением произнес профессор географии.

— О чем вы? — быстро переспросила Кэтрин.

— Кент умудрился собрать вместе копии самых странных карт в мире. Смотрите!

Фон Дехенд в возбуждении ковылял взад и вперед перед столом, попеременно вглядываясь в одну карту за другой.

— Вот карта, составленная Меркатором,^[9] одним из самых прославленных картографов всех времен: на ней Антарктида тоже представлена в том виде, какой была до обледенения, карта аккуратно воспроизводит ее географические особенности. А здесь вот знаменитая карта Боша.^[10] Она поистине необъяснима! Бош опубликовал эту карту в тысяча семьсот тридцать седьмом, заявив, что пользовался многими древними картами, давным-давно утраченными. На ней свободная от льда Антарктида представлена двумя континентами, разделенными проливом. И вновь повторю: достоверность ее была доказана лишь в двадцатом веке в результате масштабных исследований.

Кэтрин и Рутерфорд ошеломленно смотрели друг на друга. Оба были чрезвычайно заинтригованы: настолько был значителен скрытый смысл карт. Как догоны, о тайне которых она рассказывала студентам буквально пару часов назад, карты будто ставили вопросы, ответов на которые не было, — с той лишь разницей, что сейчас это была не просто педагогическая игра. Невероятная коллекция карт была их единственной ниточкой к разгадке смерти профессора.

11

В дверь постучали, и доктор фон Дехенд резко обернулся. Горничная — миниатюрная молоденькая филиппинка — внесла поднос с большим чайником, кувшинчиком с молоком и тремя чашками с блюдцами.

— А, Молли. Чай. Замечательно!

Фон Дехенд проворно шагнул к столу и сдвинул карты на край. Горничная оставила чай и удалилась.

— Лапсанг Сушонг.^[11] Желающие?

Кэтрин и Рутерфорд оба кивнули и поблагодарили, когда он налил им.

Отхлебнув чая и сразу взбодрившись, Рутерфорд почувствовал, что ему следует по крайней мере ввязаться в борьбу — как поборнику традиционного взгляда на историю.

— Но может статься, эти земли были нанесены на карту доисторическими, мигрировавшими народами? Может, за время своего путешествия вокруг земного шара в пятом или шестом тысячелетиях до нашей эры они фиксировали то, что видели? — предположил он.

Фон Дехенд озорно посмотрел на него:

— Ну да, я как сейчас вижу их! Плывут себе на челнах, обитых воловьей шкурой, а вокруг плещутся пятидесятифутовые волны Южной Атлантики. Как наяву передо мной — вот они роются в поисках компасов, ручек и бумаги. Бог ты мой! Совсем запамятовал: ручки, бумага и компасы еще не изобретены. Ну, тогда они, может, использовали кору, или ракушки, или каменные пластины — и выцарапывали на них карты… Но прежде всего скажите мне, каким образом они определяли свое местонахождение? Ведь с точки зрения современной концепции истории мы говорим о примитивных людях — людях каменного века с нулевой технологией и такими же знаниями. Как посреди жуткого океана они определяли свои координаты?!

— Простите — не понял…

— Что вам известно о таких понятиях, как широта и долгота? — спросил фон Дехенд.

— Самая малость, — признался Рутерфорд.

Кэтрин, чьи знания в астрономии делали ее достаточно подкованной в этой области, не могла понять, для чего они обсуждают это.

— Мне — известно, только не вижу связи, — сказала она.

— Что ж, может, тогда объясните своему другу, что есть широта и долгота. Уверяю, для него очень важно знать это.

Кэтрин взглянула поочередно на обоих мужчин, выдохнула и начала:

— Хорошо. Представьте себе рыболовную сеть, которой покрыт весь земной шар. Горизонтальные нити, идущие с востока на запад, называются параллелями, а вертикальные, от севера к югу, — меридианами. На них отложены широта и долгота. Пока понятно?

— Понятно. Я видел, такие нарисованы на картах мира, — проговорил Рутерфорд.

— А теперь вообразите, что я хочу сообщить вам, в какой точке мира нахожусь, и сообщила свои координаты на этой сетке, так что вы сможете точно определить мое местонахождение.

— И это понятно.

— Прежде всего нам понадобится нулевой меридиан — нулевой градус, от которого пойдет отсчет. Таковым может считаться любая линия долготы, бегущая от севера к югу, главное, чтобы мы оба приняли за точку отсчета одну и ту же долготу. Так вышло, что благодаря Британии, когда-то царице морей, линия долготы, проходящая от севера на юг через Королевскую обсерваторию Гринвич — это в Лондоне, — принята за нулевой меридиан. Так что если вы в Нью-Йорке, значит, вы на семьдесят четвертом градусе к западу от Гринвича, а если в Гонконге — то на сотом градусе к востоку от Гринвича. Вникаете?

— Вникаю. Пока что яснее ясного. — Рутерфорд улыбнулся ей.

— А вот теперь начинаются хитрости. Я не буду даже пытаться объяснить вам почему, поскольку это очень сложно, да и времени нет, но для того, чтобы во время плавания определять свою долготу, необходимо постоянно вести отсчет времени, которое идет в порту отправления, а также учет времени в течение всего плавания, причем записи должны быть предельно аккуратными. Задача может показаться совсем простой, но на самом деле это не так. Вплоть до восемнадцатого столетия хронометры отставали на минуту за час, а погрешность даже в несколько минут была чревата ошибкой в капитанских расчетах на десятки миль: моряки могли элементарно «промахнуться» мимо цели плавания. И представьте себе, на сколько они могли промахнуться за несколько дней, не говоря уж о нескольких месяцах. Поскольку в большинстве хронометров имелся маятник, в море они, естественно, работали не идеально — из-за качки. Я уж не говорю об изменениях в скорости работы хронометра в связи с колебаниями температуры воздуха и влажности. На протяжении истории человечества моряки мечтали о таком устройстве отсчета времени, которое не зависело бы от этих факторов. В конце концов, после гибели двух тысяч моряков в грандиозном кораблекрушении, Географическая комиссия, входящая в состав Британского правительства, объявила награду в двадцать тысяч фунтов стерлингов тому, кто сумеет изобрести навигационный хронометр, способный поддерживать точность до тридцати морских миль за период шестинедельного плавания в Вест-Индию. За дело взялся человек по имени Джон Харрисон. Ему потребовалось сорок лет, чтобы собрать удачную модель хронометра, но когда это ему наконец удалось, он его разбил! — рассказала Кэтрин.

— Вот так история. И когда это было?

— Приблизительно в тысяча семьсот шестидесятом.

Кэтрин взглянула на доктора фон Дехенда. Он одобрительно кивнул.

— В общем, по-моему, доктор фон Дехенд хочет подчеркнуть, что до этого изобретения никто — ни римляне, ни древние китайцы, ни шумеры, и уж тем более какая другая цивилизация…

— …известная нам, — вставил доктор фон Дехенд.

Кэтрин подняла брови и продолжала:

— …известная нам, — не имели никакой возможности определить долготу.

Фон Дехенд сделал глоточек чая и вновь озорно посмотрел на них.

— Как же тогда, скажите на милость, можем мы объяснить тот факт, что географические особенности, с такой скрупулезностью нанесенные на картах Кента, были помещены на «правильные» долготы и широты?

Кэтрин вновь испытала чувство благоговейного страха.

«О нет! Не надо больше развенчивания исторических догм».

Но доктор фон Дехенд, похоже, веселился вовсю.

— Да, отличный вопрос, скажу я вам. На лежащих перед нами картах земли изображены довольно точно. Даже карта Зино, датируемая тысяча триста восьмидесятым годом, на которой нанесены Гренландия и окружающие воды Исландии, отобразила крохотные островки, затерянные на задворках арктических морей, на их истинных широтах и долготах. Как такое стало возможным?

Доктор с важным видом расхаживал по комнате, его буквально распирало от воодушевления, навеянного работами средневековых картографов.

— Вы, наверное, видели много разных карт мира. На некоторых из них страны выглядят сплющенными, на других — более вытянутыми. Все карты имеют форму сферы — либо части сферы — на плоском листе бумаги. В этом и кроется трудность. Без глубокого знания математики невозможно изготовить ни карты, ни один из хитроумных приборов учета времени, о котором нам поведала Кэтрин. Традиционная история свидетельствует: в то время, когда эти карты были изготовлены — а произошло это после даты тринадцать тысяч лет до нашей эры и до даты четыре тысячи лет до нашей эры, — на Земле не существовало цивилизаций, которым по уровню развития и накопленному опыту было под силу что-либо подобное. Хэпгуд, желая кое-что в этом вопросе уточнить, связался с профессором Страчаном из МТИ.^[12]

Доктор фон Дехенд повернулся к молодым людям и напряженно вгляделся в их лица.

— Страчан заявил: точность и эффективность карт означают, что они могли быть составлены только высокоразвитой цивилизацией, обладающей знаниями сферической тригонометрии, а также инструментами для точного определения широты и долготы. А как еще иначе можно объяснить эти подробные, точные карты, дошедшие до нас сквозь тьму веков? Подлинность неоспоримая. Было это в отдаленные времена, до зарождения каких-либо известных нам культур и развитой цивилизации. Более того, если и существовала таковая цивилизация — она загадочным образом исчезла…

Кэтрин ошеломленно воскликнула:

— Но это невозможно! Должны же были сохраниться хоть какие-то останки той цивилизации.

Фон Дехенд пожал плечами:

— Не знаю. Я просто разъясняю вам то, что кроется за этими картами. Я всего лишь скромный географ.

Все помолчали. Затем фон Дехенд вновь заговорил:

— Представьте себе, что эта цивилизация была настолько передовой, что не нуждалась в добыче металлов и нефти… Представьте, что она использовала силу ветра и возобновляемую энергию дерева. Представьте, что она сознательно решила не наносить вред природе, как это делаем мы. И что в итоге останется? По-моему, самая малость.

Кэтрин потрясенно молчала.

«Я всего лишь хотела выяснить, зачем профессору эти карты, и столкнулась с чем-то совершенно необъяснимым и пугающим».

Ей очень нужен был по крайней мере один практический ответ:

— Но почему профессор Кент придавал такое значение этим картам?

— А вот это для меня загадка еще более темная — боюсь, мне не удастся пролить на нее хоть лучик света.

12

Крепко сжимая в руке конверт с картами, Кэтрин вышла с лестницы доктора фон Дехенда на залитый солнцем двор колледжа. Ее едва не трясло от страха: мир вокруг рушился. Рутерфорд вышел за ней следом — голова шла кругом от всего услышанного. Объяснение, которое дал доктор фон Дехенд картам, необычайно взволновало его: никак не шла из головы записка, которую прислал ему профессор. Получалось, что вывод только один — к заявлению профессора карты имели прямое отношение.

Если на самом деле существовало послание из далекого прошлого, логично было заключить, что в глубокой древности, до первых исторических записей, существовала и великая цивилизация, сгинувшая во тьме веков. И вероятно, карты являются твердым доказательством этого.

«Возможно, профессор на самом деле расшифровал послание, пришедшее через тьму веков, — предостережение гиперцивилизованного народа детям будущего о том, что их вот-вот должна постигнуть та же страшная судьба».

Однако все это казалось странным и даже нелепым.

Кэтрин тяжко вздохнула, не зная, что делать. Она все еще не могла решиться рассказать Рутерфорду о том, что профессор отлично знал о грозившей ему опасности.

Не потому, что не доверяла Джеймсу, — просто боялась стать лицом к лицу со сложностями: ведь если она покажет ему записку и поделится с своими подозрениями, если вообще кому-то расскажет, — пути назад уже не будет.

С трудом скрывая отчаяние, она все же заговорила:

— Джеймс, у меня к вам еще один странный вопрос. Ведь вы классицист — можете объяснить мне толкование слова «эврика»?

Рутерфорд опешил.

«Кэтрин что-то от меня скрывает».

Искренне желая помочь ей, он сочувственно улыбнулся:

— «Эврика», вы сказали? Полагаю, мне нет смысла интересоваться, зачем вы спрашиваете это?

Кэтрин виновато проговорила:

— Нет… Но, прошу вас, доверьтесь мне. Это важно.

Рутерфорд рассмеялся и покачал головой, а Кэтрин продолжила:

— Насколько мне известно, первым это слово произнес Архимед. Он сел в ванну, и его вдруг осенило, что масса тела вытесняет пропорциональное количество воды, в которую помещено. И тогда он воскликнул: «Эврика!», что означает: «Нашел!», выпрыгнул из ванны и помчался голый по улице, визжа от радости.

Рутерфорд задумчиво посмотрел на нее.

— Подозреваю, вы сейчас рассказали мне заимствованную версию.

— В смысле?

— Первым крикнул: «Эврика» не Архимед, а Пифагор, открывший зависимость квадрата гипотенузы в прямоугольном треугольнике от суммы квадратов катетов. Версия с голым Архимедом и ванной с водой появилась позднее и всегда очень нравилась школьным учителям.

— А вы откуда знаете, что это был Пифагор, а не Архимед?

— Крикнуть: «Эврика» мог только Пифагор, потому что Пифагор обладал чувством юмора.

Кэтрин смутилась. «Причем здесь вообще чувство юмора?»

— Не поняла…

— Пифагор увлекался гематрией^[13] — раскрытием зашифрованных литературных посланий.

«Гематрия? — повторила про себя Кэтрин, будто пробуя словно на вкус. — Никогда об этом не слышала».

— Как можно зашифровать послание в одном слове? Наверное, очень короткое послание.

— Конечно, но в данном случае это скорее игра слов. Сейчас объясню. Нужны ручка и бумага.

— Хорошо. Только, если не возражаете, я бы хотела выйти с территории колледжа, а то здесь у меня начинаются приступы клаустрофобии, — попросила Кэтрин. — Мы можем пойти к вам?

Рутерфорд помедлил, но одного взгляда в огромные искренние глаза Кэтрин достаточно было, чтобы понять: его объяснение было крайне важно для нее. Он решительно кивнул.

13

Высокий стройный мужчина лет сорока с небольшим в черной фетровой шляпе и темно-синем кашемировом пальто поверх элегантного серого костюма стоял в вестибюле колледжа Олл-Соулз, наполовину скрытом мрачными тенями.

Его звали Иван Безумов. Уже полчаса он стоял так, почти не двигаясь и едва дыша, в терпеливом ожидании, словно хищная птица: взгляд его темных глаз цепко провожал каждого, кто пересекал двор.

По мере приближения Кэтрин и Рутерфорда Безумов напряг слух в надежде услышать их разговор.

«Ну наконец-то. Это она. На ошибку права нет. Эта женщина — единственная ниточка к исследованию профессора».

Когда до них оставалось метров пять, Безумов вздохнул и вышел во двор. Стараясь выглядеть расслабленным и дружелюбным, он широко улыбнулся и снял шляпу.

— Здравствуйте. Меня зовут Иван Безумов. А вы, наверное, Кэтрин Донован…

Полностью игнорируя Рутерфорда, Безумов сердечно пожал руку Кэтрин и продолжил:

— Я столько слышал о вас от профессора…

Его русский акцент было трудно не заметить. Кэтрин выглядела смущенной. Рутерфорд шагнул вперед и протянул руку:

— Джеймс Рутерфорд.

— А, да, хорошо. — Безумов повернулся к Кэтрин. — Я был коллегой покойного профессора… Ужасная трагедия, и я искренне сочувствую вам… Я ждал вас в вестибюле, думал, вдруг случайно пройдете мимо. Понимаю, не совсем подходящее время, но мне очень надо поговорить с вами. Разрешите предложить вам чашечку кофе?

«Кто этот странный человек? — думала Кэтрин. — Уверена, его проблема не настолько важна, чтоб не дождаться окончания похорон профессора Кента. По-моему, неучтиво так бесцеремонно просить меня о разговоре сейчас».

— Боюсь, вы правы, мистер Безумов, момент и впрямь неподходящий. Однако, думаю, примерно через неделю… Вы в Оксфорде ненадолго?

Безумов изобразил сильное расстройство. Он резко сунул руку во внутренний карман кашемирового пальто. Инстинктивно Кэтрин и Рутерфорд отступили на шаг.

— Вот… Это рекомендательное письмо профессора.

Он сунул Кэтрин под нос листок бумаги с короткой запиской, набросанной зелеными чернилами рукой профессора. Не беря записки из руки Безумова, Кэтрин с недоверием прочла:

«Странно, — подумала она. — Как-то отчужденно и формально. Совсем не в духе профессора».

Не дав ей времени на размышление, русский вновь подал голос:

— Доктор Донован, я тут подумал… Вы еще не ходили на квартиру к профессору? Понимаете, мы с профессором перед его смертью работали над одним серьезным проектом…

Безумов опустил глаза на конверт с картами в правой руке Кэтрин.

— …и я хотел посмотреть, может, найду кое-какие записи…

Кэтрин инстинктивно прижала к себе конверт. Безумов заметил ее реакцию и, продолжая говорить, не смог удержаться — и снова взглянул на конверт.

— Повторяю, мне очень неловко беспокоить вас в такое время, но не оставил он чего-либо? Документы, записи? Папку либо подшивку?

Губы Безумова вновь разлепились, сотворив тонкую просительную улыбку. Его взгляд был сосредоточен на конверте, который держала Кэтрин. Этот человек своими манерами начинал пугать ее. Она подумала о записке, что показал ей Безумов.

«Профессор в общении со мной никогда не называл себя «Кент». Может, его, — горло Кэтрин перехватило, — заставили написать это? И он ли вообще писал?»

После странных событий этого утра она бы не удивилась, узнав, что Безумов подделал записку. Голова ее шла кругом. Кэтрин вдруг почувствовала страшную усталость.

— Знаете что: я думаю, вам лучше подняться к ректору. Уверена, он будет рад помочь вам. А я с удовольствием поговорю с вами через несколько дней.

Мечтая поскорее отделаться от него и обводя взглядом двор, Кэтрин с испугом заметила ректора, который наблюдал за ними из окна своей библиотеки на втором этаже. Прежде чем она успела осмыслить этот факт, голова ректора скрылась.

Безумова, похоже, начало охватывать отчаяние.

— Доктор Донован, прошу вас, поверьте мне, я искренен с вами. Мне очень нужны документы… Это намного важнее, чем вы можете себе представить… Я убедительно прошу вас оказать мне помощь.

Рутерфорд вновь шагнул вперед, сильной атлетической фигурой заслонив Кэтрин:

— Мистер Безумов, доктор Донован ничего не знает о документах, о которых вы твердите. Рекомендую вам прислушаться к ее совету и поговорить с ректором… И вообще вам следовало бы относиться с большим сочувствием к людям, только что потерявшим близкого человека.

С этими словами он, взяв Кэтрин за руку, стал обходить пришедшего в ярость русского. В последней попытке Безумов порылся в кармане пиджака и достал визитку:

— Постойте! Извините! — Достав авторучку и сняв с нее колпачок, он что-то нацарапал на карточке. — Вот номер моего мобильного. Звоните. Я могу быть вам полезен. И, доктор Донован, прошу вас, если у вас и вправду есть документы, берегите их. Другие тоже будут просить их у вас. И они окажутся не такими любезными, как я, но они придут.

Обходя русского, Кэтрин взяла визитку, опустила себе в карман и, не глядя на Безумова, они вместе с Рутерфордом пригнулись на пороге низкой двери жилого корпуса и вышли на Хай-стрит. С выражением неподдельной муки глядел им вслед Безумов, смяв в руках поля фетровой шляпы. Придется испробовать другой подход.

14

Когда сенатор Куртц вышел из лифта и энергичной походкой направился через мраморный вестибюль к выходу из здания ООН, он оглянулся через плечо на секретаря Миллера:

— Вам понравилась моя речь, секретарь?

Секретарь нахмурился.

— Да, сенатор, она весьма своевременна. Но позвольте спросить, следовало ли обнародовать детали плана до того, как мы приведем его в действие? Еще только утро вторника. Можем ли мы доверять всем иностранным делегатам? До утра понедельника еще целых шесть дней.

Сенатор саркастически рассмеялся:

— Секретарь, это не имеет никакого значения. Нас никто не в силах остановить — даже если я сообщил им правду.

Секретарь тяжело сглотнул. Сенатор загадочно улыбнулся и задержался перед огромными стеклянными дверями главного входа, повернувшись лицом к секретарю, будто желая подчеркнуть сказанное. Равномерный людской поток входящих и выходящих через двери огибал их с обеих сторон.

— Ваше основное задание теперь — проинструктировать делегатов об их индивидуальных обязанностях и координировать их действия.

Сенатор помедлил и, чуть сузив глаза, продолжил:

— Однако будьте предельно осторожны. Наш час близится. — Он посмотрел через стеклянные двери на просыпающийся город. — Теперь мы встретимся в Каире, в воскресенье днем, но перед встречей еще переговорим. А пока займитесь тем, чтобы исключить появления каких-либо отголосков открытий профессора.

С этими словами он повернулся, сопровождаемый телохранителями, — шагнул к двери и растворился в суете наступающего дня. Секретарь, топтавшийся рядом и не находивший слов, тоже проследовал через дверь. Как только перед ними замер лимузин, сенатор задрал голову к небу и улыбнулся.

— Близится конец, секретарь… Советую приготовить свою душу.

Секретарь с изумлением наблюдал за тем, как сенатор скользнул на заднее сиденье лимузина. Автомобиль сорвался с места и растворился в потоке транспорта на площади ООН. И только теперь секретарь Миллер почувствовал, как разливается в животе холод. Мысли о мертвом профессоре сверлили мозг. Какую опасность мог представлять старик с какими-то картами? И почему сенатор посоветовал ему готовить душу? Довольно странные слова для главы могущественнейшего в мире светского братства. Странные и абсолютно неуместные. Кто он на самом деле, этот сенатор? Миллеру начало казаться, что он вконец перестал понимать происходящее.

Единственное, в чем он по-прежнему сохранял уверенность, было то, что через шесть дней — к утру понедельника — мир изменится навсегда, а сам он, во всяком случае, собирался занять сторону победителей.

15

Дверь квартиры Рутерфорда распахнулась настежь, и он предложил Кэтрин первой ступить за порог.

— Прошу вас…

— Благодарю… Как у вас уютно, — смущенно сказала Кэтрин, исподволь пытаясь определить социальный статус хозяина квартиры. — О, а книг-то у вас даже больше, чем у меня!

— Ну да… Просто, по-моему, чем больше у тебя книг, тем более управляемыми становятся студенты! Не хотите ли чего-нибудь выпить?

— Э-э… Да, стаканчик воды было бы просто замечательно.

Рутерфорд метнулся мимо нее на кухню. Кэтрин удобно устроилась на диване, рассматривая нескончаемые вереницы корешков книг, половина из которых была, кажется, на латыни, греческом и других древних языках. Она вытянула сборник стихов Катулла в переводе и принялась листать, не вчитываясь, когда вернулся Рутерфорд. Он сел рядом с Кэтрин и поставил стакан с водой на столик перед ними.

— Так о чем я? Гематрия. Хм… — Рутерфорд поскреб в голове, немного подумал, а затем начал серьезным тоном: — Гематрия во многом напоминает игру. Игру невероятно умную и хитрую. Более того — чертовски серьезную. Это шифр, который использовался пророками Древнего мира, и считалось, что он наделен волшебными свойствами. Но прежде чем мы перейдем к магии шифра, позвольте мне объяснить вам его литературный базис.

В отличие от нас философы Древнего мира не разделяли знание на дисциплины, поскольку считали, что в глубине своей все дисциплины и сферы познания связаны секретными формулами, на которых базируется мироздание. Они, наверное, пришли бы в ужас от того, как мы преподаем различные предметы в раздельных помещениях, потому что одной из главных целей образования считали доказательство единства множества знаний. Исследуя природу, они обратили внимание на периодическое повторение определенных чисел — в нотах на нотном стане и в движениях планет по орбитам: горстка одних и тех же чисел и формул является основой всего. Выяснив, какие числа и какие формулы являются критичными, можно получить доступ к законам мироздания и следом представить их в простом и доступном виде. Также нередко приводились аргументы за то, что числа и соотношения, выражающие скрытые механизмы Вселенной, были зашифрованы в письменности разных народов. Каждая буква в древнегреческом алфавите, как и в древнееврейском, и арабском, обладала собственным числовым значением. Истории и легенды, поэмы и религиозные тексты были составлены из букв и слов определенных номиналов. Следовательно, то, что на первый взгляд кажется простенькой сказкой, на деле является вместилищем более глубокого знания формулы, которая в свою очередь открывает путь к познанию Вселенной.

Кэтрин слушала как зачарованная.

— По-вашему, в самих словах, из которых составлены тексты древних книг, зашифрованы тайные послания? — спросила она.

— Совершенно верно. Именно это я и хотел сказать.

— А я знаю какую-нибудь из таких книг? Можете привести пример?

Рутерфорд не удержал улыбки.

— Вы когда-нибудь слышали о Библии?

— Библия! Правда?

— Конечно. Изначально Библия была написана на греческом. Многие не сознавали этого, но все эпизоды составлены с использованием гематрии, позволяя тем, кто разбирается, разглядеть истинное сообщение, скрытое за самим рассказом. Например, исторически достоверно, что составители Евангелий подбирали имена персонажей и ключевые фразы так, чтобы гематрическое числовое значение обладало соответствующим смыслом. Так они передавали знания в закодированной форме.

— Выходит… Вы утверждаете, что история жизни Иисуса, смерти и воскресения не просто его жизнь, смерть и воскресение?

— Ну, если упростить до предела, то — да.

Кэтрин не верила своим ушам:

— Но если это правда — значит, Библия наполнена словами, имеющими куда более глубокий смысл.

— Так оно и есть. Могу привести несколько примеров. Но для начала давайте вернемся к примеру вашему — первому: восклицанию Пифагора: «Эврика», или «ενρηκα» по-гречески. На самом деле скрытое значение этого слова «сопрягается» со сторонами прямоугольного треугольника, равными 5, 3 и 4, которые он использовал для доказательства своей теоремы. — Рутерфорд быстро набросал на листе греческий алфавит с цифрой под каждой буквой:

— Если придать числовые значения буквам, которые я написал, и сложить их, в сумме получится, что «ενρηκα» на греческом означает пятьсот тридцать четыре. Совпадение? Не думаю.

Рутерфорд усмехнулся, видя изумление на лице Кэтрин.

— Понимаете, Пифагор всего лишь хотел продемонстрировать свое знание простым запоминающимся способом, а заодно скаламбурить! И это очень типично для образованных людей того времени. История мира была бы совершенно иной, если б люди перестали воспринимать легенды и религиозные предания буквально, а вместо этого нашли бы скрытые значения, — рассказывая, Рутерфорд что-то увлеченно и быстро писал. — Вот вам еще пример: Иисус «Іησους», восемьсот восемьдесят восемь, плюс Мария «Μαριαμ», сто девяносто два, равно одна тысяча восемьдесят — «Πνευμα Аγιον», то есть «святой дух». А число одна тысяча восемьдесят есть точный радиус Луны в милях. Это, согласитесь, никакое не совпадение. Луна нарождается каждые двадцать семь дней и поэтому является идеальным символом воскрешения. Так же точно и Деву Марию отождествляют с Луной и возрождением. Я могу продолжать.

Кэтрин была словно наэлектризована от волнения.

— То есть вы утверждаете, что библейскую историю составили для того, чтобы «подогнать» определенные числа?

— Что вы, нет! — воскликнул Рутерфорд. — Я сам регулярно посещаю церковь колледжа. Евангелия учат любви и добру, и в учениях этих бездна пророческой мудрости. Я имею в виду только то, что составители Евангелий, вероятно, выбрали имена главных действующих лиц, а также подобрали определенные фразы в соответствии с гематрической схемой. И таким образом они так же передают скрытые послания о природе Вселенной и системе счисления, управляющей ей.

— Но зачем надо было шифровать, скрывать послания?

— Ну, допуская, что эти наши предки обладали высоким интеллектом, а так оно, наверное, и было, они наверняка предвидели, что спустя много лет некоторые не в меру старательные поклонники идей Иисуса могут намеренно «перестать видеть» правду. Поэтому они приняли меры предосторожности, скрыв ее в самом тексте так, чтобы истинное послание смогло дойти до потомков — в зашифрованном виде.

У Кэтрин голова шла кругом. Она смотрела на листки с причудливыми словами и цифрами, написанными аккуратным почерком Джеймса.

Но не было времени размышлять о выводах Рутерфорда сейчас — что-то подсказывало Кэтрин: надо торопиться.

Она была уверена: гематрия — это ключ к расшифровке странной записки профессора Кента.

16

Кэтрин решительно вздохнула — и взглянула Рутерфорду прямо в глаза.

— Джеймс, я хочу показать вам нечто значительное. То, что на самом деле явилось причиной моего обращения к вам за помощью.

Она достала из портфеля записку профессора Кента и выложила на стол.

— Происходит что-то ужасное. Профессора Кента я знаю с ранней юности. Мои родители преподавали в Йеле, и профессор был их другом. По сути он являлся членом нашей семьи, и мы были очень близки… Джеймс, ректор сказал, что это самоубийство. Вот только причин для самоубийства не было. Подобный акт для него был равносилен анафеме. И потом, когда я открыла конверт с картами, я нашла в нем записку. Вот — смотрите.

Она передала записку Рутерфорду.

— Я рассказываю вам все это, потому что он, как я поняла, вам доверял… Я тоже вам доверяю.

Когда Рутерфорд прочитал записку, первая мысль его была о том, что по крайней мере теперь понятно, почему Кэтрин так вдруг заинтересовалась гематрией. Но взгляд его все время возвращался к первому предложению: «Если я не вернусь».

Рутерфорд нервно сглотнул. Он не находил в себе и тени уверенности, что стоит ввязываться во все это. То, что несколько мгновений назад казалось увлекательным интеллектуальным приключением, внезапно приняло пугающий и зловещий оборот.

«Открытия, приглашение от профессора, таинственные карты, а теперь вот эта зашифрованная записка, из которой явствует, что профессор знал о грозящей ему опасности. Кэтрин нужна помощь — она обратилась ко мне. И возможно, профессор что-то обнаружил: нечто важное для всего человечества. Но тогда все очень, очень скверно».

Остановив пристальный взгляд на записке, прокручивая в уме события сегодняшнего утра, Рутерфорд внезапно догадался, о чем думает Кэтрин. Ни слова не говоря, он выложил на столе рядом с запиской гематрический код и начал расставлять в тексте цифры профессора Кента в обратном порядке.

Как только Джеймс подставил первые цифры в таблицу перевода, оба тут же поняли: интуиция их не подвела. Шифр выдал имя: «Мигель Флорес».

В крайнем возбуждении Кэтрин схватила ручку и перевела оставшиеся цифры в слова:

Рутерфорд наблюдал с возрастающим изумлением.

«Господи — все получается! Профессор общается с нами из могилы».

Кэтрин распрямилась и выдохнула. Подняв голову и глядя прямо перед собой, она терялась в догадках.

— Но что это значит? И почему не расшифровывается конец послания? Какая-то тарабарщина…

Рутерфорд заговорил — выражение лица выдавало, как ему страшно:

— Это номер… Телефонный номер в Перу. Думаю, он хотел, чтобы мы позвонили по нему.

17

Оба какое-то время глядели на стоящий на столе телефон, прежде чем Рутерфорд включил динамик и набрал номер. Раздался щелчок — звук соединения через тысячи миль.

— Hola. Buenos di'as.

Кэтрин, немного знавшая испанский, резко подалась вперед.

— Hola! Habla ingles?^[14]

— Да, я говорю по-английски… Кто это?

— Доброе утро, сеньор Флорес, говорит доктор Кэтрин Донован, я звоню из Оксфорда, из Англии. Рядом со мной мой коллега Джеймс Рутерфорд. Простите за неожиданный звонок — я хотела бы поговорить с вами о профессоре Кенте.

Последовала долгая пауза, а затем с явным подозрением в голосе на том конце спросили:

— Кто сообщил вам мое имя?

— Э-э… мы нашли его… Мы друзья профессора Кента.

— Что происходит? Кто вы? Где профессор Кент?

Рутерфорд и Кэтрин удивленно переглянулись. Не зная, что предпринять, Кэтрин проговорила:

— Сеньор Флорес, профессор Кент мертв…

Долгая жуткая пауза.

— Сеньор Флорес, пожалуйста, помогите — нам очень надо поговорить с вами о профессоре Кенте. Вы с ним работали над чем-то?

Ответа не последовало.

— Сеньор Флорес, вы здесь?

— Вы сказали, вас зовут Кэтрин?

— Да, верно.

— Бог мой, профессор говорил, что вы когда-нибудь можете позвонить.

Повисла еще одна пауза. Наконец перуанец заговорил — теперь в голосе его явно слышался страх:

— …По телефону нельзя. Это касается слишком опасных вещей. Работу мы еще не завершили…

— Мы можем встретиться?

— Приезжайте в Лиму. Позвоните, когда будете здесь. Пожалуйста, не рассказывайте никому обо мне.

В трубке щелкнуло — на том конце дали отбой. Рутерфорд посмотрел на Кэтрин.

— Весьма странный разговор.

— Слышали, как он напуган? Вот и мне с каждым часом все страшнее… — Кэтрин покачала головой и вновь заговорила. Голос ее дрожал, но чувствовалось, что решимость ее не оставила: — Я точно поеду. Но поеду одна. Я пойму, если вы не захотите во все это ввязываться. У вас, наверное, свои планы на каникулы.

Джеймс размышлял о том, что в реальной жизни он занятой человек, преподаватель с кучей неотложных дел.

«Но Кэтрин нуждается в помощи — я не могу допустить, чтобы она на свой страх и риск отправилась на край света и сгинула. Если она нашла в себе смелость, то я не в силах вот так просто бросить ее». — Он скрипнул зубами.

— Когда летим? — спросил Рутерфорд, не до конца сознавая, что говорит. — Всю жизнь мечтал отдохнуть в Южной Америке: семестр был очень напряженный, да и за границей я не был уже два года.

Лицо Кэтрин осветилось улыбкой.

— Сейчас закажу билеты и доложу. Шагом марш паковать вещи, боец!

18

Глубоко в недрах здания ООН секретарь Миллер быстрым шагом возвращался к залу совещаний Генеральной Ассамблеи. Когда он уже подходил к дверям, с другого конца коридора его окликнул элегантно одетый молодой человек:

— Сэр, вас просят срочно подойти к телефону.

Секретарь крутнулся на каблуках и пошел за молодым человеком в просторный офис свободной планировки:^[15] десятки пустых столов с незанятыми компьютерными терминалами. На одной стене размещались четыре плазменные панели — очевидно, для видеоконференций, — на другой распростерлась огромная карта мира. Над верхним краем гигантской карты были выведены украшенные геральдическими символами слова: «Резервный узел связи штаб-квартиры ООН».

В дальнем углу за стеклянной выгородкой располагался кабинет с огромным столом для переговоров. Секретарь Миллер, закрыв за собой дверь, быстрым шагом приблизился к столу и взял трубку. Ассистент мгновенно перевел на него звонок. Миллер нетерпеливо рявкнул в трубку:

— Да?

Ему ответил ректор колледжа Олл-Соулз.

— Простите, что побеспокоил вас, секретарь, но поступил я так лишь потому, что вы велели мне звонить в случае, если обнаружу хоть что-то подозрительное.

Растущее раздражение исказило лицо секретаря:

— Хорошо. Ближе к делу.

— У профессора был друг. Близкий друг. Женщина. Научный сотрудник нашего колледжа.

— И что?

— Интуиция подсказывает мне, что она подозревает.

— Людям свойственно подозревать. Она обладает какой-то информацией?

— Этого я пока не знаю. Но один из ваших агентов только что проинформировал меня, что она забронировала себе и своему компаньону билеты на самолет в Перу. По-видимому, она собирается привезти сюда тело профессора и, вероятно, заодно побеседовать с полицией: она очень расстроена. Просто я хотел, чтобы вы на всякий случай знали. Мало ли что…

Ректор замолчал. Молчал и секретарь, разглядывая громадную карту мира, украшающую стену. У него куча дел — столько всего надо приготовить… Дурацкая возня с этими учеными уже начинала выводить из себя. Но тут в памяти всплыл наказ сенатора Куртца: «В нашем деле нет ничего опаснее личной инициативы».

Страдальческое выражение появилось на лице секретаря. Он почесал бровь свободной рукой и напряженно вгляделся в участок карты, изображающий Южную Америку. Как может кто-то, не важно, из каких побуждений, разрушить планы правления по переделке мира?

Несмотря на то что секретарь все меньше и меньше доверял сенатору Куртцу, он был вынужден подчиниться его приказу: «Нам необходимо подчистить за собой все в Перу. Без права на ошибку».

Нетерпеливо вздохнув, секретарь вернул свое внимание телефонному звонку:

— Убедитесь, что, пока эта женщина не сядет в самолет, с нее глаз не будут спускать. Отслеживать каждого, с кем она заговорит. Свяжетесь со мной, если что-то привлечет ваше внимание.

— Непременно, секретарь.

Но секретарь уже повесил трубку.

Не только судьба ученых занимала мысли секретаря.

Чем больше он размышлял о том, что сенатор сказал ему при выходе из здания, тем делался более подозрительным. Что же все-таки должно произойти в понедельник?

Захват власти всегда сопровождается жестокостью и кровопролитием — это, увы, неизбежно, но вовсе не означает конец света. Напротив: предназначение переворота — дать начало новой эре. Прежние коррумпированные, демагогические формы власти будут уничтожены, и восторжествует прямое правление Корпорации. Таким, по крайней мере, всегда был план.

И все же в его душе росла уверенность: что-то идет принципиально неправильно и ему необходимо принять решение. Может, сенатор Куртц действует по какому-то личному плану? Может, ему следует попробовать связаться с правлением за спиной Куртца? Нет. Это будет весьма недальновидно — он не доживет и до конца дня, не говоря уж о следующем понедельнике.

Тем не менее существовал еще один путь, пока еще свободный. В своем разговоре с сенатором секретарь был не до конца искренен…

Медленно-медленно Миллер поднял глаза от стола и повернулся, чтобы взглянуть в угол. Там стоял тиковый шкаф, и за закрытыми дверцами этого шкафа прятался уродливый приземистый личный сейф секретаря. Нет, сказал про себя Миллер. Еще не время. Слишком рискованно. Пусть это останется его последней надеждой. Сначала он попытается узнать о сенаторе как можно больше — выяснить, что на самом деле им движет.

19

Кэтрин еще только просыпалась, когда самолет прорвался сквозь высокий облачный фронт над Перу. Гул двигателей на мгновение смутил ее. Она повела головой влево, затем вправо, не до конца пробудившись и гадая, где же она и что с ней. Но затем до ее слуха донеслись голоса возбужденных британских бэкпекеров,^[16] сидевших позади, и на волне адреналина она внезапно вынырнула из полубессознательного состояния. Что-то хрустнуло в динамиках трансляции, и раздался голос капитана: лайнер незначительно отклонился от курса на юг, дабы избежать турбулентности на севере Перу, но сейчас они вновь взяли курс на север и находятся над территорией Перу, в тридцати милях от побережья; примерно через час пойдут на посадку.

Кэтрин вздохнула. Ей снился профессор Кент. Она вновь прикрыла глаза и попыталась абстрагироваться от шума самолета и его пассажиров, чтобы память выцарапала воспоминания о сне, пока те окончательно не растворились.

Приснилось ей, что она в доме на ферме профессора. Они вдвоем сидят на кухне, беседуя и смеясь, — все, как прежде. На нем — «камуфляжные» брюки и большие зеленые сапоги «Веллингтон» — такой была его своеобразная униформа для загородного дома.

Кэтрин приехала навестить его: регулярно раз в неделю он приглашал ее на ланч. Аромат жареного цыпленка струился от плиты, хозяин только что откупорил бутылку красного вина и поставил на крепкий дубовый стол, готовясь к пиршеству. В то утро профессор был особенно оживлен, а Кэтрин, как всегда, с радостью разделяла его компанию. Одной из величайших удовольствий ее дружбы с ним было то, что она всегда чувствовала: когда бы они ни встретились, она всегда чему-нибудь у него научится. Однако в его тоне не было назидательности — просто каждым мгновением, что дарила ему жизнь, он наслаждался сполна.

В своем сне Кэтрин вспомнила их давний разговор об облегчающих труд устройствах и инструментах. Профессор, как всегда талантливо, объяснил ей истинное значение этих так называемых технических приспособлений.

— Платон, — рассказывал профессор Кент, — прародитель западных культурных традиций, говорил, что рука — это «organon», что в переводе означает «инструмент». Называть руку органоном — значит элементарно подразумевать, что это инструмент хозяина. Платон говорил, что рука есть органон, молоток — органон и стук молотком — тоже органон. Однако электросоковыжималка, которую сегодня можно найти во многих кухнях, — это нечто зловещее. Она маскируется под органон, однако представляет собой нечто совершенно иное — одно из множества проявлений гигантской системы, разрушающей наш мир.

Кэтрин сымитировала неверие, потому что иногда ей нравилось играть роль адвоката дьявола:

— Да ладно вам! Это ж абсолютно безвредное устройство, предназначенное для ускорения скучного занятия и экономии времени и в результате выдающее полезный для здоровья напиток — что ж теперь, не покупать соковыжималки?

Профессор улыбнулся девушке. Она любила обсуждать с ним какие угодно темы. Его манера вести спор была деликатной, но он был совсем не против, если его вынуждали отстаивать свою точку зрения. Ему очень нравилось убеждать людей, и он делал это, пользуясь обоснованными аргументами, всегда верный холистическому^[17] мировоззрению, отказаться от которого его никто не мог заставить.

— Понимаешь, Кэтрин, — отвечал он, — нравится нам это или нет, эра орудий труда, или инструментов, миновала, нынче на дворе эра устройств и систем. Давай представим это так: ты давишь сок из апельсинов и делаешь восхитительный и полезный напиток. Замечательно! Но приглядись повнимательнее к соковыжималке — и сразу заметишь некие тревожные аспекты. Электричество, приводящее в действие соковыжималку, поступает через сеть кабелей и линий электропередачи, питание к которым подводится от силовых станций, находящихся в зависимости от давления воды, или от нефтепроводов, железнодорожных цистерн или танкеров, которым, в свою очередь, требуются плотины, морские буровые платформы и буровые установки в дальних странах. Вся эта цепочка гарантирует достаточную и немедленную доставку — при условии, что каждое из ее звеньев укомплектовано армиями инженеров, проектировщиков, финансовых экспертов, которым требуется поддержка администраций, университетов и едва ли не всех областей промышленности — порой даже военной, как мы это не раз уже видели. Все, кто считает, что они пользуются одной лишь соковыжималкой, ошибаются. Соковыжималка есть всего лишь прикрытие, маскировка; она является вовсе не простым орудием труда, а конечным суставом миллионов и миллионов щупальцев гигантской системы, обвившейся вокруг земного шара и каждый день все сильнее сжимающей хватку.

— Господи, — вырвалось у Кэтрин, совершенно забывшей, что собиралась изображать адвоката дьявола. — Жуть какая…

Профессор покачал головой и грустно улыбнулся.

— Жуть… И то же самое с такой хитрой личиной, как блендер, стиральная машина, автомобиль и так далее, — щупальца вползают в наши повседневные жизни и заставляют нас служить системе, а это в один прекрасный день в не таком уж далеком будущем уничтожит нас. Возможность выйти из игры давно упущена. А системам свойственно разрастаться и самостоятельно выстраивать свою жизнь, в конечном счете добиваясь своих целей, в корне отличных от тех, служить которым они были призваны изначально. Возьмем, к примеру, организованные религии. Это обширные глобальные системы с амбициями, которые на данном этапе весьма далеки от мудрых добрых слов их пророков. Задача современной системы — принуждать все большее и большее количество людей к зависимости от энергии, которую она вырабатывает. Используя систему, мы выписываем ей чек без указания суммы. — Профессор подошел к столу и наполнил два бокала вином. — И помни: природа — это банк, все чеки в котором выданы. Ладно, доченька, давай я тебя немного покормлю. Один мой деревенский приятель принес со своей фермы цыпленка. А они у него всегда восхитительны, уверен, тебе понравится!

С затуманенными глазами, глубоко опечаленная горьким сознанием того, что таких разговоров больше не будет, Кэтрин подняла шторку иллюминатора, чтобы впустить утренний свет. Перуанское Альто-Плано раскинулось под ними, насколько хватало глаз. Величественное зрелище. Затем, к изумлению Кэтрин, зрение стало проделывать с ней трюки: она решила, что видит странную фигуру, каким-то образом выложенную на земле в тысячах футов внизу. Формой своей она напоминала очертания гигантской колибри.

Кэтрин протерла глаза и взглянула еще раз, ожидая, что галлюцинация исчезнет. Однако птица была все еще там, а рядом с ней — нечто похожее на огромный цветок. А потом чуть дальше показались другие гигантские композиции: сказочная рыба, за ней — величавый кондор и далее — то, что на первый взгляд напоминало различные геометрические фигуры. Потом — две параллельные линии. Они были идеально прямыми и, казалось, убегали в бесконечность.

«И все это я вижу наяву? Просто невероятно!»

Она повернулась к Рутерфорду и потянула его за руку.

— Джеймс, ты должен это видеть! Ради бога, что это за рисунки на земле?

Рутерфорд, сам только начавший просыпаться, глянул в иллюминатор:

— Ничего себе!.. Понятия не имею.

Слева от него на крайнем в ряду кресле сидел хорошо одетый джентльмен из Перу лет шестидесяти. У него было темно-смуглое лицо и классический нос инка. Услышав их разговор, он обратился к ним по-английски с сильным акцентом:

— Это знаменитые линии Наски. Добро пожаловать в Перу!

Рутерфорд озадаченно переспросил:

— Линии Наски? Никогда о них не слышал!

Кэтрин хотелось подробностей:

— Я тоже… Их видно с такой высоты — они, наверное, огромные. Каждая линия не меньше полумили. И просто идеально прямые!

Перуанец улыбнулся, глаза его блеснули на ярком солнце.

— Сеньорита, они на самом деле длиннее — более пяти миль. И они вправду идеально прямые: тянутся вверх и вниз по горным склонам, через пропасти и никогда не сбиваются со своего направления.

Кэтрин была поражена.

— Но кто и для чего их сотворил?

— Похоже, сеньорита, вам не приходилось бывать в Перу. — Пожилой мужчина усмехнулся. — Боюсь, пока вы будете гостить в нашей стране, вам то и дело придется слышать слова, которыми я отвечу на ваш вопрос: этого никто не знает!

20

Несколько минут спустя Кэтрин, покопавшись в путеводителе, повернулась к Рутерфорду и, нахмурив брови, с уверенностью сообщила:

— Тут пишут, линии Наски — это «круги на полях» Латинской Америки. Таких гигантских композиций насчитывается сотни, и никто точно не знает, как они были сделаны. Они изображают как вполне опознаваемых животных и птиц, так и идеально выполненные геометрические фигуры. Самое удивительное в них: оценить точность исполнения, да и просто понять, что они изображают, можно лишь с высоты — вот как мы сейчас. На земле же, из-за огромных масштабов, почти невозможно определить на глаз их размеры, а поскольку нет никаких возвышенностей вокруг плоскогорья Наски (оно почти идеально ровное), рисунки кажутся еще более загадочными и непостижимыми.

Кэтрин на секунду замолчала. Рутерфорд задумался. Можно было и не спрашивать — но она не удержалась:

— Вы думаете о том же, о чем и я?

Рутерфорд кивнул. Его мужественное, волевое лицо было хмурым:

— Если вы имеете в виду, что это напоминает вам теорию профессора о древних, оставивших послание будущим поколениям, то — да, я думаю о том же самом. Уму непостижимо…

Кэтрин отвернулась к иллюминатору и стала смотреть на удивительные рисунки, будто в фантастическом сне проплывающие внизу: огромная птица, пустой параллелограмм… Она уронила путеводитель на колени, чувствуя, как растет комок в горле: все это становилось просто невыносимым.

«Это надо же такому случиться, что, пройдя среднюю школу, университет, докторат и наконец став ученым, вдруг осознать: за какие-то двадцать четыре часа весь твой базис такого удобного мировоззрения разлетелся на куски? Почему никто не рассказывал мне об этих вещах: о картах, линиях Наски, о том факте, что Библия на самом деле — тайный шифр для передачи мудрости древних?»

Она почувствовала, как, желая утешить ее, руки коснулась ладонь Рутерфорда.

— Кэтрин? Кэтрин, с вами все в порядке?

Тепло участливого прикосновения и звук его голоса вернули Кэтрин к реальности. Она повернула голову, чтобы взглянуть на своего спутника и попыталась выдавить улыбку, но не смогла.

Лицо Джеймса было серьезным:

— Кэтрин, нам надо держать себя в руках и стараться сохранять спокойствие. Мы не должны бояться. Вспомните профессора: ведь он уже шел по этой тропе до нас. Мы знаем, что он тоже впервые для себя открыл и эти вещи, и нечто большее, и мы должны следовать за ним. Мы должны доверяться истине и отбрасывать все, что — как нам казалось — знали до этого момента.

На этот раз Кэтрин удалась искренняя улыбка. Ей было хорошо от того, что он рядом.

— Спасибо, Джеймс. Извините меня… Просто за такой короткий срок столько всего навалилось. Такое чувство, будто весь мир изменился… По крайней мере, для меня.

— Понимаю вас… Сам-то я не имею представления, что нас ждет, а когда думаю о последствиях, честное слово, становится даже немного страшно. На самом деле я считаю, что нам надо постараться не загадывать что-то на будущее, а просто двигаться вперед и — что найдем, то найдем.

Кэтрин вновь повернула голову и взглянула на сюрреалистический ландшафт плато. Он был все еще там, словно поддразнивая своими загадочными иероглифами. С новыми мыслями она вновь раскрыла путеводитель и принялась читать вслух:

Кэтрин закрыла книгу. Как астронома такое объяснение ее устроило.

— Джеймс, кто бы ни сотворил эти произведения, ясно одно: они достались нам в наследство от древней развитой цивилизации. Чтобы «читать» небеса и так вот картировать созвездие Ориона, нужны колоссальные знания.

Рутерфорд недоуменно помотал головой.

— Согласен. А как же факт, что половина животных — не из ареала Анд?

Кэтрин вдруг осенило. Она подалась вперед и вновь обратилась к джентльмену из Перу — тот увлеченно читал газету.

— Простите, сеньор, можно мне спросить вас кое о чем?

Пожилой мужчина опустил газету и ободряюще улыбнулся.

— А что сами перуанцы говорят об этих линиях?

Его черные глаза пристально изучали ее лицо. Кэтрин почудилось, что ответ перуанца будет зависеть от того, какой он сделает вывод о ее характере. Она умоляюще посмотрела на него.

— Сеньорита, мы уже давно знаем, кто нарисовал эти линии. Это были Виракочас^[18] — полубоги, первые правители Перу. Они пришли из-за моря много-много тысяч лет назад. Они издавали законы и учили людей многим вещам. Американские археологи, а до них — испанские считали, что, когда мы говорим о Виракочас, мы рассказываем легенды, однако это не так. Документальных свидетельств об их существовании не сохранилось, но мы твердо знаем, что они были.

Пожилой мужчина уверенно кивнул, затем откинулся на спинку кресла и вновь погрузился в чтение газеты.

Рутерфорд, округлив от удивления глаза, придвинулся ближе к Кэтрин и прошептал:

— По-моему, вы только что обнаружили, на чем нам следует сосредоточить внимание. Кто были эти Виракочас и существовали ли они на самом деле?

Кивнув, Кэтрин прошептала в ответ:

— Да, вы правы, они могут оказаться ключом к этой части тайны. Вдруг Виракочас — это те, кто оставил предостережение потомкам в легендах народов мира, а линии Наски — часть того послания?

Рутерфорд, посмотрев в иллюминатор на бескрайний голубой простор, пробормотал будто бы про себя:

— Вот именно! Невероятно… — Он повернулся к Кэтрин. — Чую, у нашего друга Мигеля Флореса есть многое, что стоит нам рассказать.

21

В аэропорту Лимы царила атмосфера фиесты. Едва они прошли через вращающиеся двойные двери, порог которых обозначал границу владений перуанской таможни, как их органы чувств подверглись настоящей атаке. Больше всего шокировали люди. После аэропорта Хитроу с его стильно одетым бизнес-контингентом, отпускниками с тележками, нагруженными чистым багажом, и общим впечатлением, будто ты шарик в автомате для пейнтбола, хаос в аэропорту Лимы воспринимался как настоящее приключение: шум, жара и тысячи индейцев, многие — в традиционных пончо и фетровых шляпах, — все это способствовало ощущению, будто ты попал на тропический рынок.

Отмахиваясь от назойливых торговцев, Кэтрин и Джеймс выбрались к стоянке такси и после недолгого ожидания скользнули в тишину салона автомобиля. Это было просторное желтое, в американском стиле, такси, с приветливым шофером лет двадцати. Запыхавшаяся Кэтрин попросила водителя отвезти их в город.

Таксист усмехнулся и завел двигатель — тот с ревом ожил. Машина стартовала и, издавая все виды странных звуков, выплыла на ведущее к Лиме грязное оживленное шоссе. Сразу же за пределами аэропорта слева и справа от дороги потянулись районы трущоб, состоящие из ветхих лачуг.

Рутерфорд с изумлением разглядывал царящую здесь разруху. Она напоминала пародию на американский или европейский город. Все строения были рукотворными и в большинстве своем представляли собой конструкции из предметов, изначально предназначенных для совершенно иного: автомобильный капот вместо крыши для дома, пустая бочка из-под бензина как ванна. Уличный мусор стайки чумазых ребятишек превратили в игрушки.

«Вот они какие, пресловутые южноамериканские трущобы», — подумал Рутерфорд.

Кэтрин поначалу не могла от ужаса вымолвить ни слова: по сравнению с безмятежной красотой Оксфорда увиденное больше походило на картину апокалипсиса.

«Каким образом у людей хватает духу существовать вот так? Как вообще можно жить в таких условиях?» — она повернулась к Рутерфорду.

— Не думаю, что Виракочас были бы счастливы видеть сегодня эту страну такой.

— Это точно. Угнетает… — На лице Рутерфорда был неподдельный ужас, когда мимо проносились ряд за рядом ветхие жилища. — Поедем прямо в Министерство памятников древности и отыщем там Флореса. А потом можно позаботиться и о гостинице — что скажете?

— Хорошая мысль. Хотя чашечка крепкого кофе мне сейчас очень не помешала бы… В самолете не выспалась.

Рутерфорд покопался в своем рюкзаке и вытащил ежедневник, в котором у него был записан адрес Министерства. С улыбкой он отдал его Кэтрин и кивнул на водителя.

— Думаю, вам это лучше удастся, а то — кто знает — завезет еще куда-нибудь…

Кэтрин рассмеялась и заговорила с таксистом. Затем откинула голову на подголовник и прикрыла глаза. «Скоро мы узнаем, какая тайна объединяет профессора Кента и Мигеля Флореса. И на шажок приблизимся к разгадке смерти профессора…»

Министерство памятников древности располагалось во внушительном, импозантном здании в стиле неоклассицизма на северной стороне широченной и шумной плаза Майор в центре Лимы, на пересечении четырех самых оживленных дорог столицы. Разумеется, с утра до вечера она была запружена потоками разносортных автомашин, спешащих по своим делам: грузовиками, ползущими из сельской местности, автобусами городских маршрутов и частными автомобилями, — все пытались проскочить первыми и все дружно не замечали ни дорожных знаков, ни полицейского-регулировщика.

Протолкавшись через пробку на площади, такси с большим трудом припарковалось у подножия массивных ступеней. Пока Кэтрин расплачивалась с водителем, Рутерфорд вытянул вещи из багажника. Стремясь поскорее оставить за спиной клубы выхлопных газов и уличный шум, они быстро поднялись по ступеням. Наверху их встретила массивная двойная железная дверь, обе створки которой были раскрыты, а за ней была видна другая дверь, стеклянная, защищающая служащих министерства от грохота транспорта и вони дизелей. Над железной дверью красовался бронзовый герб, изображающий огромного кондора с вычеканенной под ним надписью: «Ministerio de Antiguedades».

Атриум здания представлял собой плохо освещенный, напоминающий пещеру зал, в котором царила гробовая тишина. Пол был мраморный, как и стены, потолок же пропорциями своими напоминал соборный. Мебель, по сути, отсутствовала — исключение составляли стол и диван рядом с ним. За столом сидела секретарь приемной, и, если не принимать этот факт в расчет, Министерство памятников древности казалось просто вымершим.

Они подошли к столу, и Кэтрин прочистила горло, прежде чем обратиться к миниатюрной секретарше.

— Buenos dias! Будьте добры, мы приехали встретиться с Мигелем Флоресом. Меня зовут Кэтрин Донован, а это — Джеймс Рутерфорд, мы из Оксфордского университета.

Секретарь выглядела очень расстроенной и в ответ быстро заговорила на испанском.

— Вы что-нибудь поняли? — повернулся Рутерфорд к Кэтрин.

— Нет, — покачала она головой. — Говорит слишком быстро… Погодите: звонит кому-то.

Секретарь что-то быстро проговорила в трубку и затем стремительным движением протянула ее Кэтрин.

— Hola — habla ingles? — спросила Кэтрин.

На том конце ответили по-английски. Мужчина говорил учтиво, но с уверенностью в голосе:

— Здравствуйте, с вами говорит заместитель министра по туризму. Насколько я понял, вы приехали встретиться с сеньором Флоресом?

Кэтрин обернулась к Рутерфорду и заговорщически улыбнулась ему. Джеймс наблюдал за тем, как она прислушивается к голосу на том конце линии. Внезапно лицо ее побелело, и рука, продолжавшая сжимать трубку, упала к бедру. Она уже не улыбалась: глаза были полны слез, а на лице — неподдельный страх:

— Джеймс, сегодня утром Флореса по дороге на работу сбила машина. Он мертв.

22

Звонкие отзвуки шагов пары туфель по мрамору сообщили им о прибытии замминистра. От дальнего конца зала к ним направлялся невысокий усатый мужчина в черном костюме и галстуке. На вид ему было чуть за сорок.

Пока он шел к ним, Кэтрин инстинктивно насторожилась. Она быстро прошептала Рутерфорду:

— Не говорите ему, зачем мы здесь.

Чиновник подошел прямо к Кэтрин и пожал ей руку, затем повернулся к Рутерфорду и проделал то же самое — неискренняя слащавая улыбка не сходила с его лица. Пальцы замминистра украшали золотые перстни, во рту блестел золотой зуб. Говорил он с сильным акцентом и просто-таки лучился показным благодушием:

— Добро пожаловать, просим, просим… Мне так жаль, что невольно стал для вас вестником печали. Разрешите представиться: Рафаэль Манторес, сотрудник отдела сеньора Флореса. Мы с вами только что говорили по телефону. Прошу — присаживайтесь…

Рутерфорд и Кэтрин почти обрадовались, когда им сказали, что надо сделать. Будто в трансе, оба подошли к дивану и сели.

— Пожалуйста, сеньор Манторес, не могли бы вы рассказать нам, что случилось с сеньором Флоресом? — попросила Кэтрин.

Чиновник вздохнул. Немного театрально, подумала Кэтрин, хотя, возможно, так показалось из-за охвативших ее страха и подозрительности.

— Ох, просто ужас какой-то. Обычно он каждый раз выходил из автобуса на той стороне площади и шел через поток движения, вместо того чтобы спокойно обойти вокруг. И вот сегодня угодил под колеса.

— А сбившая его машина остановилась? — спросил Рутерфорд.

— Остановилась? Ха! Это же Лима! Нет, не остановилась она, уехала.

— Но может, были свидетели?

— Водители в Лиме не останавливаются. Это же несчастный случай — что тут поделаешь? Полиция приехала спустя примерно полчаса: движение здесь очень напряженное… Да это вам и не нью-йоркская полиция. Несчастного отвезли в больницу, но было уже поздно.

Кэтрин, все еще с трудом воспринимающая новую информацию, перебила:

— Но ведь это ужасно — неужели никто не позаботился проинформировать полицию о случившемся или сообщить им номер машины?

— А что толку, сеньорита? Может быть, у той машины вовсе не было номера, как у большинства машин в Лиме: полиция в любом случае не сможет отследить ее. А вы сюда приехали к сеньору Флоресу? Мне искренне жаль, что визит ваш сорвался. Но может, я окажусь вам полезным? К нам редко приезжают из Оксфорда — это большая честь для нас.

Отрепетированная улыбка вернулась на физиономию чиновника. Кэтрин глянула на Рутерфорда: страх все еще владел им. Она ответила за двоих.

— Нет, спасибо. Прошу, не беспокойтесь за нас. Мы хотели побеседовать с сеньором Флоресом об инках, но теперь это не так уж и важно. Мы возьмем гида в гостинице…

Манторес продолжал настаивать:

— Но, сеньорита, может быть, мне удастся уговорить вас посетить некоторые из наших более современных достопримечательностей? Ведь Перу — это не только наследие инков.

Оглядев мрачный атриум, почти ожидая появления незнакомого врага на пороге одной из дверей, Кэтрин, запинаясь, проговорила:

— Нет-нет, большое спасибо. Не беспокойтесь о нас.

— Что ж, если я хоть чем-то могу быть полезен, пока вы здесь, прошу вас, звоните без колебаний. Вот моя визитка. И я очень сожалею, что ваш визит получил такое начало. — Он скользнул взглядом по их рюкзакам, на которых все еще оставались бирки авиакомпании, и широко улыбнулся. — Надеюсь, все сложится хорошо.

— Благодарю вас, сеньор Манторес, я тоже надеюсь. Очень надеюсь. — Однако в душе Кэтрин твердой уверенности не было.

23

Рутерфорд и Кэтрин стояли на верху лестницы за порогом огромных дверей и внимательно смотрели вниз на медленно движущийся вокруг площади поток машин. Непрерывно рявкали клаксоны. Грохот и вонь выхлопных газов были просто невыносимы.

Рутерфорд опустил рюкзак к ногам. Видя перед собой хаос плаза Майор, он внезапно почувствовал себя крайне уязвимым — его инстинкты буквально кричали ему: спрячься, вернись в здание, скройся.

Кэтрин качала головой, мысли ее метались: «Скорее всего, Флореса убили. Слишком много совпадений: ни с того ни с сего погибнуть под колесами машины спустя сутки после телефонного звонка. Но откуда узнали, что мы звонили ему? Телефон прослушивался? Тогда кем и с какой целью? Кто бы это ни был, служба у них поставлена на высшем уровне — и в международном масштабе. Эти люди с дьявольским упорством пытаются остановить тот процесс, в который были вовлечены профессор и Флорес. Да, по телефону Флорес успел сказать ей, что они еще не готовы. Не готовы к чему?»

Через мгновение здравая логика рассудка привела ее к закономерному выводу. Кэтрин похолодела от ужаса.

«Но если Флореса убили за один только разговор с нами, то наверняка они…»

Кэтрин в панике огляделась по сторонам. Она готова была разрыдаться, ей хотелось спрятаться… И тут она вновь подумала о профессоре, добром, отзывчивом человеке, хладнокровно убитом — за что? Причины пока оставалась для нее загадкой. Гнев вступил в борьбу со страхом в тот момент, когда стала просыпаться решимость.

«Нет, мы не дадим так просто сбить себя с пути. Нас не запугаете и не сделаете покорными».

Затем она стала размышлять, каким должен быть ее следующий шаг.

— Джеймс, как думаете, есть смысл разговаривать с полицией? Или британским консульством?

— Нет, — твердо заявил Рутерфорд, подняв на нее взгляд. — Что мы им скажем?

Кэтрин села на свою поклажу. Она просто не знала, что делать. Ей вдруг почудилась, что их двоих разделяет пропасть. Она едва знала Джеймса Рутерфорда, а Джеймс Рутерфорд едва знал профессора.

«Бедняга Джеймс. Небось, гадает сейчас, каким ветром его занесло сюда. Но должен, должен быть выход, по крайней мере какая-то зацепка, указывающая, как нам выкарабкиваться».

Рутерфорд принялся мерить шагами каменные плиты на верхней площадке лестницы.

— Кэтрин, я начинаю склоняться к мысли, что нам следует возвращаться в аэропорт. Вы поймите, мы же сделали попытку… Этим должен заняться кто-то другой. ФБР. Ми-шестнадцать. Не знаю. Те, кто разбирается в этом. — Он замолчал и повернулся к Кэтрин лицом: она была мыслями где-то далеко.

Внезапно она вскочила на ноги.

— Джеймс, постойте пару минут, посторожите мой багаж, ладно? Там профессорские карты.

Рутерфорд оторопел:

— Что? Вы куда? Послушайте, зачем вы идете туда, постойте…

Но было поздно. Огромные железные двери поглотили Кэтрин.

Оставшись в одиночестве, Рутерфорд чувствовал, будто его шею все сильнее сдавливает петля.

24

Сеньор Манторес быстро возвращался по коридору в свой просторный кабинет на третьем этаже. С лица его несколько мгновений назад как ветром сдуло маслянистый шарм. Он сунул руку в карман пиджака, достал платок, покрутил шеей, промокнул брови. Убрал обратно платок, влажный от пота. С выражением ужаса на лице он медленно подошел к своей двери, выждал секунду, глубоко вздохнул и, повернув ручку, шагнул в кабинет.

Удобно устроившись в кожаном кресле с высокой спинкой, за столом сеньора Мантореса сидел человек, отнявший жизнь у профессора Кента. Убийца был в черном костюме с белой рубашкой. Короткие, но мускулистые руки были сложены на груди. У окна стоял тоже одетый во все черное второй зловещий уроженец Запада и сквозь жалюзи всматривался в раскинувшуюся внизу площадь. Это он был сообщником коротышки той темной ночью на развалинах Мачу-Пикчу. Что-то в облике обоих подсказывало: в прошлом они были военными — коротко стриженные волосы, обветренные лица. Сердито зыркнув на перепуганного сеньора Мантореса, коротышка выпалил:

— Ну, порядок? Могу я доложить секретарю Миллеру, что все закончено?

Заместитель министра превратился в дрожащее ничтожество. Уверенность, которую он излучал при встрече с Кэтрин и Рутерфордом, испарилась. Голос его дрожал, когда он раскрыл рот:

— Да, сеньор. Я говорил с ними. Я им не сообщил абсолютно ничего лишнего — только то, что Флорес погиб в результате дорожного происшествия. Оба были в шоке. Я думаю, они не задержатся в Перу.

— Ты думаешь, что они не задержатся, или знаешь?

Паническое выражение промелькнуло на лице Мантореса. Голос его вдруг стал тонким, в нем появились молящие нотки:

— Сеньор, след остыл. Они ничего не найдут. И вернутся домой, я уверен.

Внезапно сообщник, который до этого момента был поглощен видом из окна, резко развернулся и обратился к сидящему за столом:

— Девчонка возвращается. Одна. — Затем, отвернувшись к окну, снова раздвинул жалюзи кончиками пальцев.

Его коллега прорычал:

— Манторес, какого черта она опять прется сюда?

Манторес, казалось, вот-вот лишится чувств.

— Сеньор, я не знаю. Пожалуйста… я поговорю с ней — позвольте, я спущусь…

Сидевший грозно посмотрел на Мантореса:

— Нет. Рисковать не будем.

С этими словами он оттолкнул кресло от стола и поднялся.

— У нас конкретное задание: удостовериться, что все под контролем и нет утечки информации. Пойдешь с нами.

Две минуты спустя Кэтрин выскользнула из дверей, размахивая листком бумаги с какой-то надписью. Она улыбалась.

— Что это у вас? — спросил Рутерфорд.

— Адрес семьи Флореса. Я сказала секретарю, что хочу послать им цветы.

Рутерфорд не поверил своим ушам. Выходит, Кэтрин решила продолжить путешествие. Ее самообладание произвело на него впечатление.

— Что, вот так просто — дала адрес?

— Ну да, — Кэтрин усмехнулась. — Я сказала, что лично отвезу их. Поехали.

Она наклонилась к своему рюкзаку и вскинула на плечо. Рутерфорд смотрел, как она сбегает по ступеням, чтобы поймать такси. В самом низу Кэтрин обернулась. Она понимала его колебания. «Джеймс, ну пожалуйста, ты нужен мне…»

Она вздохнула и крикнула:

— Джеймс, послушайте, давайте съездим к родственникам Флореса, а оттуда — в аэропорт. Ну не могу я вернуться домой, не проверив эту ниточку, потом никогда себе не прощу…

Рутерфорду достаточно было одного взгляда на ее умоляющее лицо, чтобы позабыть о здравом смысле:

— Ладно, тогда так: едем к Флоресу домой и сразу в аэропорт. И без проволочек.

Кляня себя за то, что не смог отказать ей, Рутерфорд подхватил рюкзак на плечо и стал спускаться к Кэтрин.

25

Близился полдень среды, и улицы Лимы были забиты транспортом. Сегодня, как и десять месяцев в году, солнце скрывал печально знаменитый прибрежный туман, наползающий с Тихого океана и обволакивающий город белесой дымкой. Местные называют его «garoupa», что в переводе означает «ослиное брюхо». Туман не нес прохлады, а только усиливал ощущение тягостного гнета, которое создавалось зноем и вонью выхлопных газов.

Маршрут Рутерфорда и Кэтрин пролегал через центр старого колониального города, который являл собой картину упадка былого величия. Они проезжали мимо красивых деревянных вилл и больших каменных дворцов, по большей части обращенных в государственные учреждения — правительственные здания и музеи.

Старая Лима — маленькая, и через несколько минут такси уже ехало по грязным многолюдным улицам современного города с его уныло-невзрачными бетонными зданиями и разбитыми мостовыми. Повсюду были следы нищеты, и когда машина замедляла ход в пробках, ее со всех сторон облепляли разносчики-торговцы всякой всячины — от пластмассовых «плечиков» для одежды до зажигалок.

Через двадцать минут после остановки у цветочного магазина, где Кэтрин удалось купить лилии, таксист медленно завернул за угол и направил машину вдоль узкого пустынного переулка в самом центре одного из жилых районов. Водитель то и дело крутил головой, ища нужный адрес.

— Ага! Здесь, — наконец объявил он. — Вон та дверь, зеленая.

Кэтрин и Рутерфорд настороженно уставились на двухэтажный бетонный дом, зажатый меж двух зданий с такими же мрачными фасадами. Кэтрин отдала заранее оговоренную сумму таксисту и выбралась из машины. Пустынная улица пугала ее. Она оглянулась и повернулась к водителю-индейцу.

— А вы можете подождать нас?

— Конечно, сеньорита. Столько, сколько захотите.

Таксист заглушил двигатель, включил радио и с блаженной улыбкой откинулся на спинку сиденья, натянув на глаза козырек бейсболки. Кэтрин и Рутерфорд подошли к двери.

Кэтрин позвонила, а Рутерфорд сделал шаг назад и оглядел улицу. Тишина успокоила его. Секунд через тридцать раздался звук поворачиваемого в замке ключа. Дверь чуть приоткрыли. В проеме показалось лицо женщины. Глаза ее были красны — наверное, от слез, подумалось Кэтрин.

У женщины были ярко выраженные, но привлекательные черты инки: тяжелая надбровная дуга, прямой ровный нос в сочетании с высокими скулами, очень смуглая кожа. Кэтрин подумала, что ей лет тридцать пять.

— Hola senora — habla ingles?

Женщина не реагировала. Кэтрин продолжила:

— Nosotros somos los amigos de Miguel Flores.

При упоминании имени Флореса на лице женщины мелькнула тень узнавания. Оно тотчас стало чуть более открытым и в то же время ранимым.

— Ustedes conocian a Miguel? — Вы знали Мигеля?

Кэтрин было страшно неловко за свое вторжение в горе женщины.

— Si, senora. Мы искренне соболезнуем вашей потере.

Рутерфорд молча наблюдал за неспешным развитием деликатной сцены.

Наконец, после почти минутной паузы, прогремела дверная цепочка, и женщина, обеспокоенно оглядев улицу, впустила их в дом. Захлопнув и заперев за ними дверь, она позвала кого-то из глубины дома на кечуа — языке инков, все еще употребляемом в нескольких диалектических формах индейцами Андской провинции Перу.

Из двери дальше по коридору появился невысокий симпатичный индеец, также чуть за тридцать. Он вытирал руки тряпкой. На лице его застыло беспокойство, голос был тревожен и напряжен. Он бегло заговорил по-английски.

— Сестра говорит, вы знали нашего брата. Кто вы и чего хотите?

Кэтрин замялась, подбирая слова.

— Э-э… Приносим вам извинения, что вторгаемся в такой час. Но мы решились на это лишь потому, что нам очень важно поговорить с вами.

Индеец как будто совсем не обрадовался ее словам, но, оглядев Кэтрин с ног до головы и внимательно присмотревшись к Рутерфорду, наконец проговорил:

— Хорошо. Только недолго.

Оба последовали за ним в просторную комнату, в который были два дивана, большая коллекция книг по истории инков, культуре и искусству; на стенах висели фотографии захватывающих видов Перу, сделанных в разных точках страны: в джунглях, на побережье и, самые впечатляющие, — в Андах.

Кэтрин протянула лилии загадочному молодому человеку.

— Это вам. Буду с вами честной: мы, по сути, не были знакомы с вашим братом. Мы говорили с ним лишь однажды. Меня зовут Кэтрин Донован, это — Джеймс Рутерфорд. Мы из Университета Оксфорда. Мы прилетели в Перу утром. И надеялись сегодня встретиться с ним. Нам даже не было назначено.

Темные глаза перуанца перескакивали с одного ученого на другого. Его подозрительность была почти осязаема.

— За цветы спасибо. Садитесь, пожалуйста.

Он передал цветы сестре и подвинул кресло. Он ничем себя не выдавал, но ему явно было очень не по себе.

— Если вы не были знакомы с моим братом, зачем тогда было ехать к нему?

Кэтрин нервно сглотнула.

«Необходимо хоть что-то вытянуть из этого человека. Как бы кощунственно это ни звучало, каким бы отвратительным ни выглядело наше вторжение в их горе — нам крайне необходимо хоть что-то выведать…»

— Наш друг из Англии, профессор Кент, работал с вашим братом перед самой своей смертью. — Кэтрин сделала паузу взглянуть, как перуанец реагирует, но тот лишь задумчиво смотрел на нее черными глазами. Она продолжила: — Я понимаю, это может показаться вам странным, но имя вашего брата мы нашли в зашифрованной записке в документах нашего друга после его смерти. Я позвонила вашему брату, но по телефону он разговор вести не захотел и сказал, чтобы мы летели сюда.

Индеец вдруг поднялся на ноги, и Кэтрин умолкла. Он медленно подошел к камину и повернулся лицом к ним.

— Сеньорита… Последний раз, когда я видел профессора Кента, он сидел на том самом месте, где вы сейчас. Вот только повод для встречи был иной. Я не в силах помочь вам. Думаю, этот разговор нам следует прекратить. Я больше ничего не хочу о вас знать. Мы бы очень хотели, чтобы вы покинули наш дом.

Но Кэтрин не дрогнула:

— Так вы знали профессора Кента?

— Нет, я встречался с ним всего лишь дважды, оба раза здесь, в доме Мигеля. Его привозил брат, чтобы обсудить свои дела здесь. А сейчас я вынужден просить вас…

Рутерфорд вмешался:

— Сеньор Флорес, я искренне сочувствую вам по поводу кончины брата. Но здесь происходит нечто ужасное. Вы не можете просто так отмахнуться от этого. Нам нужна ваша помощь: мы считаем, что профессора Кента убили, и поэтому хотим знать, чем занимались он и ваш брат. Мы не должны позволить оставить без внимания смерть обоих.

По лицу индейца было заметно, как он борется с собой: почти наяву Рутерфорд ощущал, как ему хочется говорить, но страх не позволяет раскрыться. Джеймс продолжал настаивать:

— Не покажется ли вам оскорбительным, если мы зададим пару вопросов о работе брата и профессора? Брат когда-нибудь говорил с вами о ней?

Индеец взглянул на него и печально улыбнулся.

— Меньше всего вы рискуете оскорбить меня. Работа Мигеля была для меня не менее важна, чем для него самого. Не в этом дело… — Голос перуанца затих: он размышлял, как поступить. Затем, решив, что не в состоянии прятать голову в песок, он повернулся, обвел взглядом обоих и покачал головой.

— Простите, — он помахал в воздухе рукой. — Мигель вчера сказал мне, что, если с ним вдруг что случится, я не должен ни с кем это обсуждать. Мы крайне напуганы — день был очень трудным… Очень…

Кэтрин почувствовала острую жалость к нему.

— Сеньор Флорес, еще раз простите нас за вторжение. Мы лишь хотим понять, что происходит. Профессор был мне как отец, и моя потеря, наверное, так же велика.

— Все так непросто… — индеец вздохнул. — Свою работу они держали в тайне. Не знаю даже, с чего начать. — Какое-то мгновение он выглядел растерянным, затем решил начать с самого начала. — Несмотря на нашу фамилию, семья моя — чистокровные кечуа из Куско, древней индейской столицы, что высоко в Андах. Наш дедушка взял себе испанское имя. В отличие от простых деревенских индейцев нам обоим посчастливилось закончить среднюю школу, а Мигель даже учился в Университете Куско. Мигель стал археологом и историком и до недавнего времени работал в бюджетной организации в департаменте Куско. По сути, вся наша жизнь в работе, мы живем для нашего народа, кечуа, — потомков инков.

Кэтрин с облегчением вздохнула. «Он заговорил…» Глубоким, искренним голосом Флорес продолжал. Он говорил медленно и обдуманно, тщательно взвешивая каждое слово. Его глаза постоянно перескакивали с Кэтрин на Рутерфорда.

— Мы знаем историю нашего народа. Мы знаем предания прошлого, потому что еще мальчишками бродили среди древних руин Куско, Оллантайтамбо и города Виракочас Тиуанако, около озера Титикака. Мы знаем историю нашей родины такой, какой испанские или американские ученые, сидя в своих офисах в окружении умных книг, не узнают никогда. Но книги у нас тоже имеются — как видите. Мы отнюдь не невежды в современной науке. Просто мы с ней не согласны.

Лицо индейца излучало целеустремленность. С вновь обретенной решимостью он продолжил:

— Для поколений, выросших после завоевания, испанцы, а особенно католическая церковь, сделали все возможное, чтобы стереть любые следы нашей цивилизации. Монументы и религиозные центры были варварски разграблены и разрушены, религиозные книги сожжены, священники уничтожены, а все прочие насильно обращены в другую веру. Через пару поколений не осталось буквально ничего, и даже сейчас нашим детям вдалбливают в головы общепризнанную версию нашей истории — версию католической церкви. Профессор Кент сознавал эту несправедливость. Нам не надо было рассказывать ему о том, что до инков существовала другая цивилизация, более могущественная. Не знаю откуда, но ему это было известно, и он хотел отыскать подтверждение. У нас это подтверждение есть. Профессор Кент был очень хорошо осведомлен: он сказал нам, что истина, которую мы должны ему открыть, поможет открыть еще более глубокую истину, которая, в свою очередь, может спасти человечество.

Слушая откровения Флореса, Кэтрин для себя уже сделала вывод о том, каким будет их следующий шаг.

— Сеньор Флорес, скажите, а мы — можем мы тоже узнать ту самую «истинную историю»? Мы хотели бы продолжить работу профессора.

— Сеньорита, зовите меня, пожалуйста, Эрнан. Простите, что поначалу был с вами неприветлив, но здесь не безопасно. Если мы хотим продолжить говорить или даже думать об этом, нам необходимо немедленно покинуть Лиму и отправится в Куско.

В этот момент на пороге появилась сестра Эрнана. Казалось, она вот-вот разрыдается. Она начала что-то очень эмоционально говорить брату и осуждающе показала на двух англичан. Эрнан выглядел взволнованным и в то же время расстроенным горем сестры. Подбирая мягкие слова и говоря очень тихо, он взял ее за руки, успокоил и вывел из комнаты.

Рутерфорд едва обратил на этот эпизод внимание. Он был весь поглощен иными мыслями.

«Вот уже и два человека погибли. Что, интересно, на взгляд Флореса произошло?»

Вернулся Эрнан, качая головой. Не дав ему раскрыть рта, Рутерфорд как можно более деликатно сказал:

— Сеньор Флорес, очень хотел бы спросить вас об одной вещи. Есть ли у вас какие мысли о том, кто может стоять за гибелью профессора Кента и вашего брата?

Эрнан грустно покачал головой и взглянул на свои часы.

— Боюсь, что нет. Но, в принципе, не важно, кто именно. Важно то, что они существуют. Они могущественны и готовы на все. Не волнуйтесь — у вас не паранойя. Отныне мы все в опасности, поверьте мне.

Лицо Флореса вновь приняло отсутствующее выражение. Кэтрин внимательно пригляделась к высоким скулам и темным глазам. Каким-то образом, несмотря на ужасную трагедию — смерть брата, — этому человеку удавалось сохранять достоинство.

— Эрнан, мы очень благодарны вам за помощь. Вы не будете против, если мы с Джеймсом немного посовещаемся?

— Нет, что вы — пожалуйста. Мне сейчас надо ехать в больницу, но если решите отправиться в Куско — рейс в пять тридцать. Захотите что-то еще спросить — не стесняйтесь…

Эрнан вышел из комнаты. Кэтрин вновь обуял энтузиазм: к ней вернулось ощущение, будто след вовсе не остыл. Она повернулась к Рутерфорду с улыбкой на лице. И тут же ее сердце упало. По мрачному лицу Джеймса ей сразу стало ясно, что он пришел к абсолютно другому заключению.

26

Кэтрин умоляюще смотрела на Рутерфорда. Только бы он не отступился!

— Джеймс, я уверена, нам надо лететь с Эрнаном…

Сдавленным, напряженным голосом Рутерфорд прервал ее:

— Давайте взглянем на факты, Кэтрин. Эти маньяки, кто бы они ни были, уже убили Мигеля Флореса и профессора Кента. Не раздумывая они так же убьют и нас, мы для них ничто. Даже здесь, на краю света, они вершат что им вздумается, и вы это знаете. А ведь мы даже понятия не имеем, что ищем!

Рутерфорд вскочил на ноги принялся расхаживать перед камином.

Кэтрин поначалу не знала, что ему возразить. Осторожно подбирая слова, она заговорила:

— Неправда. Мы отлично знаем, что ищем: древний секрет, скрытый в легендах народов мира. Уверена, если мы пойдем по следам профессора Кента, мы узнаем больше.

Кэтрин очень волновалась. Это был их первый спор с момента знакомства. Она вновь осознала, как нуждается в его поддержке. Она отчаянно хотела продолжить поиск и сердилась, что Рутерфорд сопротивляется: стоя у камина со сложенными на груди руками, он казался недоверчивым и демонстративно непокорным.

— Кэтрин, сказать, что это становится опасным, — значит не сказать ничего. Профессору отлично было известно, насколько могущественны и беспощадны эти страшные люди, кто бы они ни были, иначе зачем было оставлять записку? Неужели мы настолько безумны, что пойдем по его пути?

Кэтрин стало невыносимо слушать его.

— Джеймс, я вас понимаю. Но повернуть назад я уже не смогу. Я намерена идти, пока не выясню для себя все, вне зависимости от опасностей.

Глаза Рутерфорда сверкнули.

— А вас что, не волнует, что с нами могут сделать то самое?

— Я готова идти на такой риск.

Лоб Рутерфорда прорезала глубокая морщина, он медленно выдохнул. Затем отвернулся от Кэтрин и взглянул в окно, выходящее на задний двор дома.

Внезапно он почувствовал: сама мысль о том, что он больше ее не увидит, невыносима. Эта женщина вошла в его жизнь менее чем сорок восемь часов назад — и перевернула ее. И будь он проклят, если ее отпустит. Джеймс решительно повернулся к Кэтрин:

— Ну а я — не готов.

Кэтрин не хотела больше слушать. Сердце ее упало. Хриплым от волнения голосом она проговорила:

— Ясно… Что ж, я всегда буду вам благодарна, что до этой минуты были рядом. — Прагматичной фразой она прикрыла свою боль. В этот момент она поняла: хотя они едва знают друг друга, ей очень не хочется его терять. И вовсе не потому, что она боится остаться один на один с опасностью.

А на лице Рутерфорда уже расцвела примирительная улыбка.

— Только позвольте договорить, доктор Донован. Я не готов. Не готов отпустить вас рисковать одну. И выходит так, что рисковать нам придется вместе.

27

Оставшееся до отъезда время Кэтрин и Рутерфорд отсиживались в доме, пользуясь возможностью покопаться в семейной библиотеке Флоресов. В четыре часа они сели в поджидавшее их такси и отправились в аэропорт к рейсу в Куско.

Когда машина отъехала от дома Флореса и выбралась на пыльную дорогу, из тени узкой боковой улочки выползла другая машина — серебристый «мерседес». За рулем был плотный индеец в темных очках. Рядом с ним на пассажирском сиденье сидел зловещий «западник» в черном. За его спиной на заднем сиденье разместились его мощный напарник вместе с сеньором Манторесом, замминистра. Струйки пота текли по лбу Мантореса. В полном молчании все наблюдали, как удаляется такси.

«Западник» на переднем сиденье развернулся всем телом так, чтобы видеть Мантореса, и грозно пророкотал:

— Ну и куда они поперлись? Убрать их — и все дела.

Затем, повернувшись взглянуть на быстро удаляющийся автомобиль, пробурчал будто самому себе:

— Так и знал, что придется возиться со всей семейкой Флоресов.

Глаза Мантореса от страха были широко раскрытыми — он силился сказать что-то, но не мог. Убийца вынул из внутреннего кармана пиджака телефон и набрал номер в Северной Америке. Три гудка — и на том конце ответили.

— Сэр, мы убрали Флореса, как вы велели, но, к сожалению, академики вышли на его брата…

Последовала пауза, пока он внимательно слушал абонента.

— Есть, сэр. Понял. На этот раз мы сами убедимся. Да-да, сэр, все закончим в Перу.

28

Перелет в Куско — захватывающее приключение. Когда самолет, поднявшись из Лимы, начинает удаляться от побережья, сразу же по обеим сторонам от вас начинают вырастать предгорья Анд. Лайнер взбирается все выше и выше, и горы вокруг тоже растут и растут, пока самолет не прорывается сквозь пелену облаков в своем стремлении в прозрачную высь. И остаются повсюду в отдалении горные пики, проткнувшие облака и пятнающие горизонт, — будто острова в море белой пены.

Кэтрин была настолько погружена в раздумья, что всех этих красот не замечала. Со всей ясностью она осознала грозящую им опасность и последствия двух смертей, вновь в душе расцвел панический страх. В безопасности они здесь — над облаками?

Она пригляделась к ближайшим пассажирам. Как и сидящий впереди Эрнан, все были индейцами. Мог ли враг затаиться среди них?

Она была так рада тому, что Джеймс остался с ней. Его спокойный и деловитый подход к руководству их невероятным приключением заставил ее понять, что человек он очень непростой. Нормальный человек, узнав о смерти Флореса, прямиком отправился бы брать обратный билет. Да прежде всего нормальный человек и не полетел бы сюда. Несмотря на все его сомнения, он, похоже, создан для испытаний, которые им предстоят. И хотя Кэтрин отказывалась признаться в этом себе, с каждым часом Джеймс казался ей все более привлекательным.

Древние вымощенные булыжником улицы Куско напомнили Рутерфорду и Кэтрин Оксфорд. Здешний воздух после Лимы казался кристально чистым, и на мгновение молодым ученым даже почудилось, будто мрачное предчувствие их оставило.

Пока Эрнан вез их на арендованной машине в старый город, он, ни на минуту не прерываясь, рассказывал о древних цивилизациях в Андах. Держа руль одной рукой, он вел джип по узким улочкам, подкрепляя свой рассказ яростной жестикуляцией рукой свободной, — при этом машина то и дело рыскала.

— Инки не были первыми — вот что изначально вы должны понять. Хотя их изумительные произведения искусства можно найти в музеях всего мира, на самом деле они являлись единственными хранителями куда более древней культуры. И сами инки признавались в этом. Очень немногие просвещенные испанские путешественники, бывшие свидетелями полного уничтожения цивилизации инков, пытались записать их традиции еще в тот период, когда эта культура исчезала во тьме веков.

Джип опасно вильнул к середине улицы, едва не зацепив шедший навстречу микроавтобус, ярко раскрашенный и битком набитый пассажирами.

Рутерфорд вцепился в спинку сиденья Эрнана: «Мало нам других опасностей!»

Кэтрин зажмурилась на долю секунды, когда микроавтобус пронесся мимо, разойдясь с ними в каких-то миллиметрах. Она посмотрела на Рутерфорда и подняла брови. Эрнан заметил их реакцию в зеркале заднего вида:

— О, простите, мне следует быть повнимательнее, вы ведь еще не привыкли к манере вождения в Андах.

Он сбросил скорость и продолжил рассказ о своем народе:

— Не думаю, что испанцы воспринимали всерьез легенды и предания, записанные со слов старых жрецов. Возможно, они считали их слишком уж причудливыми. Что ж, на самом деле они именно таковы. Одно из основных преданий, сохранившихся у народов Анд, — кстати, именно им заинтересовался профессор Кент, — повествует о том, что тысячи и тысячи лет тому назад, до государства инков, существовала некая великая цивилизация. Уверяю вас, вы своими глазами увидите доказательство этому.

Слушая Эрнана, Кэтрин и Рутерфорд постепенно переносились в другой мир — мир правителей инков, испанских конкистадоров и страшной трагедии: гибели древней цивилизации. Из машины они смотрели на красочно одетых крестьян, попадавшихся им по дороге, потомков некогда великого народа, и изумлялись чистоте воздуха и таинственной неземной красоте застывших в отдалении Анд.

Наконец, после того как они миновали пригороды Куско и оказались в районе уютных мощеных улиц старого города, Эрнан остановил джип у въезда на одну особенно узкую улочку. Выскочив из машины, он открыл дверь Кэтрин.

— Ну вот, вы приехали. Я сгоняю к своему кузену — отвезу ваши вещи, вы же пока немного погуляйте, осмотритесь. Ему я скажу, что вы мои друзья. Что бы ни случилось, не упоминайте ни профессора, ни даже Мигеля. Не хочу подвергать опасности кого-то еще. Мы пойдем в дом с наступлением темноты, вы там переночуете, но утром на рассвете нам придется уходить: вас здесь видеть не должны.

Кэтрин выбралась из машины.

— А может, нам поехать с вами, вы нас познакомите?

В лице Эрнана вновь появилось беспокойство.

— Не стоит. Ваши контакты лучше свести к минимуму. Можете походить, погулять здесь. Только, пожалуйста, постарайтесь не привлекать к себе внимания. Если пойдете, не сворачивая, вверх по этой улице, — он указал им на проход в другой узенький проулок, — попадете на главную площадь, плаза де-Лос-Альмабос. Там я вас и найду, у входа в собор, через полчаса.

Рутерфорд развел в стороны руки:

— Уф, будто сутки на колесах. Так хорошо ноги размять…

Эрнан улыбнулся ему:

— Ну вот, прогулка по городу очень кстати. Если вдруг заблудитесь — спросите, где Кафедральный собор, вам любой покажет.

С этими словами он забрался в джип и завел двигатель. Машина с ревом стартовала и скрылась за углом. Как только Эрнан уехал, Рутерфорд и Кэтрин обратили внимание, как тихо и спокойно на мощенных булыжником улочках Куско. Первым невольным желанием обоих было как можно полнее надышаться чистым воздухом древней столицы. Синело девственно чистое небо, и впервые с того момента, когда Кэтрин узнала о смерти Флореса, она почувствовала, как в душе затеплился добрый огонек и стал отступать страх. Она повернулась к Рутерфорду, рассматривающему каменную кладку мощной древней стены, что тянулась по левой стороне улицы.

— Как думаете, здесь, в Андах, — мы в безопасности?

— Пожалуй. Но соглашусь с Эрнаном: торчать тут не стоит. Пойдемте полюбуемся на эту невероятную стену.

Стена, о которой он говорил, была сложена не из кирпичей, а из гигантских многогранных гранитных блоков, грани некоторых были до десяти квадратных футов. Кэтрин в изумлении смотрела на нее.

— Да как же такое сотворили? И кто — инки? — она подошла к стене и провела рукой по особенно крупному блоку. — Смотрите, у этого великана десять сторон, а сам он размером с обеденный стол. Просто невероятно: он идеально пригнан к граням всех своих соседей!

— Может, и инки, не знаю, — сказал Рутерфорд, стоя чуть позади и тоже любуясь стеной. — Но явно не испанцы и вообще не европейцы. Трудно даже представить, как такие глыбы передвигали, ведь в некоторых по несколько тонн веса. Пойдемте поищем собор.

Ведя рукой по стене, Кэтрин пошла за Рутерфордом по улочке, полого спускающейся к главной площади.

«Подумать только, еще вчера я стояла в аудитории на своей последней лекции в семестре, еще вчера планировала, как проведу каникулы; еще только вечер среды, а оксфордские ощущения будто канули в прошлый век. Я провалилась в дыру в моей такой комфортабельной прошлой жизни и очутилась в ином мире… В мире, который, похоже, соткан из одних опасностей».

Кэтрин перевела взгляд на Рутерфорда — тот шел впереди, с любопытством разглядывая каменную кладку зданий Куско. Присутствие Джеймса успокаивало ее.

Как и обещал Эрнан, маленькая мощеная улочка вывела их к главной площади, которая после плаза Майор в Лиме вызвала скорее ассоциацию с городом-призраком. Со всех сторон окруженная каменными зданиями, площадь была размером с добрый английский земельный надел, и шесть мощеных улочек избрали ее своей точкой пересечения. Кэтрин догнала Рутерфорда, и они неторопливо направились вокруг площади, наслаждаясь ощущением простора, уравновешенности и испытывая облегчение оттого, что показавшаяся им такой непривлекательной Лима сейчас где-то очень далеко. К моменту, когда они дошли до противоположной стороны площади, они увидели Эрнана, спешащего им навстречу по боковой улочке.

— Эй! — крикнул им Эрнан. — Красиво здесь, правда?

Кэтрин улыбнулась ему.

Рутерфорд усмехнулся и прокричал в ответ:

— Такую красоту можно испортить, только специально построив нечто совсем уж нелепое.

Эрнан, смеясь, подошел к ним.

— Да-да, полагаю, вы правы.

Они втроем смотрели на площадь и крыши домов, спускающихся за ней по склону старого города.

С веселыми искорками в глазах Эрнан повернулся к ученым и, улыбнувшись, спросил:

— Здесь, в Куско, инки построили храм Виракоче — называется он Кориканча. Видите его?

Рутерфорд и Кэтрин огляделись по сторонам — и ни в одном здании не разглядели величия, которое, по их мнению, подобало бы древнему храму.

Эрнан показал на церковь.

— Вот он. Испанцы построили собор в тысяча пятьсот тридцать третьем году на месте храма с целью уничтожения нашей религии. По преданию, один из последних правителей-инков был замурован заживо во время строительства, но придет день, когда мы освободим его. Вы знаете, кто такой Виракоча?

Кэтрин вспомнился пожилой мужчина в самолете.

— Я слышала, так называли людей, которым приписывают авторство линий Наски, — сказала она.

Эрнан слегка удивленно покосился на нее:

— Правильно, так называли целый народ. Но Виракоча — также имя человека, можно сказать, лидера. «Виракоча» в переводе означает «морская пена». Людей, которые пришли с ним, прозвали виракочас — в его честь. Очень рад, что путеводителям не удалось промыть вам мозги. Куско был его столицей, и здесь поклонялись ему и почитали превыше всех божеств.

Кэтрин высказала то, что, по ее мнению, было обоснованной догадкой:

— Он был царем древних инков?

Эрнан уверенно покачал головой.

— Нет, и это крайне важно. Он пришел задолго до появления инков. Мы не знаем когда — записей об этом не сохранилось. Доказательств нет, вот почему западные ученые не воспринимают всерьез предания о Виракоче, трактуя их как мифы. Но игнорирование Виракочи — ошибка. Он оставил следы своего пребывания по всем Андам. Он побывал во всех уголках страны, и всюду люди хранят сказания о нем и его великих деяниях. Это под его руководством аборигены научились такой каменной кладке и высокой технике гражданского строительства. Там, в высокогорье Анд, вы увидите развалины зданий — и будете поражены.

Рутерфорд озадаченно спросил:

— Но разве не инки строили…

Эрнан перебил его. Лицо его было строгим — словно говорил он о чем-то жизненно важном.

— Нет. Кое-что построили инки, но умение свое они унаследовали от Виракочи и его последователей.

— Но откуда он пришел? И когда?

Прежде чем ответить, индеец обвел неторопливым взглядом площадь:

— Это остается загадкой. О его появлении сохранилось много рассказов, передававшихся из уст в уста. Сохранились даже упоминания об этих устных свидетельствах в испанских документах шестнадцатого века, и во всех сообщается о том, что Виракоча вышел из моря со своими спутниками очень давно и что шел он по горам, держа путь на север, творя чудеса и уча людей земледелию и строительству храмов; с его помощью был построен великий каменный город Тиуанака, — а затем он пошел дальше. Он также был целителем, как Иисус у христиан, и куда бы ни приходил, всюду возвращал зрение слепым, ставил на ноги увечных и изгонял злых духов. В дошедших до нас свидетельствах нет ничего о том, как он выглядел. Один испанский конкистадор от кого-то слышал, что Виракоча был «с бородой, высокий и голубоглазый». Другие говорили, что у него была длинная белая борода, бледная кожа и белое облачение и людям он нес мир и любовь.

Кэтрин слушала, будто зачарованная словами древнего предания. Она даже нарисовала себе мысленно облик великого Виракочи.

— Какой необыкновенный персонаж, — пробормотала она едва слышно.

Эрнан пристально посмотрел на нее:

— Да, он был великим человеком и принес цивилизацию моему народу. Инки рассказывали, что до его прихода люди жили как дикари. У них не было домашних животных, они не ведали о зерновых культурах — короче говоря, были собирателями-охотниками. Он пришел и обучил людей навыкам сельского хозяйства и строительства из камня, навыкам медицины, музыки и астрономии. Процветание, которые он принес аборигенам, он насаждал мирным путем. И в отличие от испанцев добивался своего, никогда не прибегал к насилию.

— Но зачем пришли виракочас? — спросил Рутерфорд. — Получается, они вели себя как колонисты, разве что не осели здесь.

— Хороший вопрос. Кстати, это хотел узнать и профессор. Во всех преданиях говорится о том, что приход виракочас был связан с Великим потопом.

Услышав о потопе, в разговор вновь вступила Кэтрин:

— Вы хотите сказать, что и здесь, в Андах, существуют легенды о потопе?

Эрнан перевел на нее взгляд:

— Да. Я скоро покажу вам доказательство реальности потопа. Об этом индейцы сложили множество легенд, очень похожих на ту, о которой повествуется в вашей Библии. Когда вода стала отступать, Виракоча появился близ озера Титикака — это озеро считается у инков священным. В Тиуанако он построил крепость, ее развалины сохранились до нашего времени. Основав там свою «базу», он спустился в Куско, и под его бдительным оком остатки человечества — те, кто выжил после потопа, — были спасены от варварства и начали плодиться.

— Значит, озеро Титикака — ключевой момент в истории Виракочи? — спросил Рутерфорд.

— Верно. Нам с вами многое надо обсудить, но сейчас давайте сходим пообедаем. Я отведу вас в дом к моему кузену. Но еще раз напомню: пожалуйста, ни с кем из моих родственников не заговаривайте об этих всех вещах, поскольку я сказал им, что вы мои друзья, приехали на каникулы.

Эрнан радовался про себя, чувствуя, что своими рассказами помогает гостям прикоснуться к истинной истории Перу.

29

В доме кузена Эрнана полным ходом шла подготовка к обеду. Старый дом был типичным для Куско — из камня, с большим камином у дальней стены общей комнаты и с примыкающей к ней кухней. Наверху располагались еще комнаты.

Арун, двоюродный брат Эрнана, чуть-чуть говорил по-испански, но английского не знал совсем. Внешне — типичный индеец, около 5 футов и 5 дюймов, с мощной мускулатурой. Он был улыбчив и казался менее серьезным, чем Эрнан. Кэтрин подумалось, что он, наверное, никогда не покидал Куско и даже о Лиме имеет смутное представление, не говоря уж об окружающем мире. Эрнан познакомил Аруна с Кэтрин и Рутерфордом, и те сопроводили энергичные рукопожатия дружескими улыбками. Что-то обстоятельно обсудив с кузеном на кечуа, Эрнан исчез с ним в кухне; вскоре оба вернулись с подносами с едой и напитками и выставили все на стол, накрытый в центре комнаты.

Кэтрин заняла место у камина и стала смотреть на огонь, пытаясь осмыслить все, что они узнали с момента прилета в Куско. Рутерфорд, начиная ощущать десинхроз,^[19] устало откинулся на спинку кресла и, не успев даже расстегнуть пиджак, мгновенно уснул. Кэтрин остановила взгляд на его лице — на нем играли отсветы пламени. Тихонько вздохнув, она отвернулась к огню, будто ища в его тепле утешения.

После вкусного ужина Эрнан помог Аруну убрать посуду и стал собираться домой. Изо всех сил он пытался поддерживать у гостей бодрое настроение и не проговориться о том зле, что шло за ними по пятам.

— Что ж, надеюсь, наше гостеприимство пришлось вам по душе и вас заинтересовало все, что мы обсудили. Пока не забыл: возможно, вам пригодится еще и это. — Из своей сумки он достал книгу Каддена «Мифология Анд». — Очень неплохой справочник мифов Анд. Сам-то я предпочитаю называть их преданиями, поскольку слово «миф» ассоциируется с вымыслом, а ведь мы знаем, что это не так. Желаю увлекательного чтения. Завтра к пяти утра приеду за вами.

С этими словами Эрнан открыл входную дверь и шагнул в ночь. В комнату вернулся Арун и с улыбкой на лице предложил Кэтрин и Рутерфорду пройти с ним в глубь дома. Проследовав за хозяином по коридору, Джеймс очутился на пороге спальни. В центре комнаты стояла двуспальная кровать, больше мебели не было. Огонь в камине угас, но тлеющие красные угли еще дарили тепло. Арун подложил на них пару сухих поленьев и повернулся спиной к Рутерфорду. Джеймсу не надо было говорить на языке Аруна, чтобы понять: это единственная кровать в доме и им предлагают устроиться на ней. Он улыбнулся индейцу и попытался жестами втолковать, что он может лечь на полу в гостиной, но Арун лишь посмеялся над ним и покачал головой. Просто этот жест гостеприимства не подлежал обсуждению.

В этот момент в комнату вошла Кэтрин. Арун улыбнулся уже обоим и выскользнул в коридор.

Порозовев от волнения, Рутерфорд отступил на несколько шагов в спальню.

— Не волнуйтесь, я лягу на полу в другой комнате.

С этими словами он вышел из спальни. Кэтрин закрыла за ним дверь. И в то же мгновение приложила ладонь к двери и устало прислонилась к ней лбом.

30

Как и обещал, Эрнан приехал за учеными в пять утра. Сонных, он отвез их на вокзал и пообещал встретить на следующий день в горах, в Мачу-Пикчу, сразу же после похорон Мигеля.

Старенький четырехвагонный состав медленно отчалил с вокзала и принялся карабкаться по одному из самых захватывающих отрезков железной дороги на планете. В течение трехчасовой поездки курносый паровозик тянет четыре коротеньких вагона вверх по семидесятипятимильному зигзагообразному пути мимо ферм и деревень, над ущельями, которые кажутся бездонными, огибая крутые бока высоких скалистых утесов, открывая взгляду горный простор на многие мили во всех направлениях, и, прорвавшись наконец сквозь облака, причаливает на вокзале «Мачу-Пикчу терминалес».

Крыши Куско уплыли вниз, и даже храм Виракочи — Кафедральный собор — уменьшился настолько, что стал казаться маленьким на фоне огромных пиков Анд и широко распахнувшихся долин.

Кэтрин нервничала. С момента, как она проснулась утром, ее не оставляло чувство, что за ними следят: колоссальная машина начала работать против них; шестерни пришли в движение, и единый механизм сосредоточил всю свою энергию на том, чтобы выследить их и настичь. Она пробежалась взглядом по лицам в вагончике. Все больше крестьяне. Один-два туриста.

«Стоп, повода для волнения нет. Во всяком случае, пока».

Кэтрин покосилась на Рутерфорда и с облегчением вздохнула.

Рутерфорд, достав из рюкзака «Мифологию Анд» Каддена, читал главу о Виракоче, которую отметил еще накануне вечером. Взгляд его скользил по странице, и все это время рассудок напряженно работал. Что-то показалось ему знакомым, но что именно?

Внезапно Джеймса осенило.

— Кэтрин! А я, похоже, кое-что нашел. Кажется, я понял, над чем работал профессор.

Кэтрин в этот момент любовалась сказочным видом за окном. Она с удивлением повернулась к Рутерфорду.

— О чем это вы?

— Кажется, я нашел повторяющийся образ. В своей записке профессор Кент сообщил, что раскрыл секрет истинной истории мира, скрытой в старых мифах и легендах. С того момента я не переставая думал, что же конкретно имел в виду профессор, говоря об «истинной истории». Если в сюжетах всех мифов в замаскированном виде присутствует эта самая история, то в преданиях народов мира, сложившихся абсолютно независимо друг от друга, должен существовать некий лейтмотив — повторяющийся образ.

Кэтрин озадаченно смотрела на него:

— Как это?

— Вот смотрите: легенда о потопе встречается буквально повсюду. Профессор считает исторически достоверным факт мировой катастрофы, уничтожившей прежде существовавшую передовую цивилизацию. Но ведь предания народов, разбросанных по всему миру, рассказывают примерно о том же, пусть с небольшими различиями. И тут, когда я читал легенду о Виракоче, я вдруг понял…

— Что?

— …что в ней в общих чертах рассказывается о том же, о чем в легенде об Осирисе, самом популярном египетском божестве. Это же шаблон, повторяющийся образ. И в этом я улавливаю смысл. Все культуры обрастают множеством незначительных легенд, но главные, «центральные» предания всегда остаются самыми сильными. Они живут столетиями, даже тысячелетиями. Спрячь истинную историю в эти предания — и она не пропадет. Вот и здесь, чую, кроется параллель между Виракочей и египетским богом Осирисом — а значит, существуют другие такого же масштаба «центральные» предания по всей земле.

— Но как такое возможно? — возразила Кэтрин. — Между этими культурами не существовало контакта: они по разные стороны Атлантики.

— А вы послушайте, — Рутерфорд зачитал Кэтрин отрывок о заговорщиках, прогнавших Виракочу, и его последующем путешествии на лодке к берегу моря и сразу же принялся пересказывать Кэтрин египетскую легенду. — Осирис — бог возрождения, царь загробного мира. Со своими последователями он пришел в Египет давным-давно и принес блага цивилизации. Как Виракоча (и как Иисус Христос), он был человеком миролюбивым и, никогда не применяя силу, добивался своего лишь убеждением и собственным примером. Спустя какое-то время Осирис собрался в путь — нести другим народам радости цивилизации. Он пообещал египтянам вернуться и временным правителем оставил вместо себя своего брата Сета. Но Сет, к тому времени уже остро завидовавший Осирису, тут же смекнул, что отъезд брата — прекрасный шанс устроить против него заговор. Вокруг него собрались семьдесят два сторонника. Когда Осирис возвратился из странствий, к перевороту все было готово. Сет устроил грандиозный пир в честь возвращения брата, центральной частью которого была игра — специально для нее по его приказу изготовили изумительной красоты саркофаг, и достаться он должен был тому, кому придется впору. Примерялись все гости — и никому саркофаг не подошел. Настал черед Осириса, он забрался в саркофаг и лег. В то же мгновение семьдесят два заговорщика бросились к саркофагу, захлопнули крышку, заколотили гвоздями и запаяли свинцом. Саркофаг они сбросили в Нил, по которому тот поплыл к морю, прибившись затем к берегу в местечке под названием Библ… Связь этих преданий заметит каждый, — продолжил Рутерфорд. — Можно проследить отголоски даже в истории Иисуса Христа: бородатый человек, пришедший с миром, ходит по воде, в результате заговора погибает, тело его помещают в гробницу. И во всех трех легендах непременно упоминается о том, что их главные герои в один прекрасный день вернутся.

— Вы правы — просто невероятно…

— Вот именно! К тому же это больше, чем просто совпадение. Виракоча и Осирис — одно и то же действующее лицо, точно вам говорю. Именно в таких легендах и кроется шифр. Сам факт, что одно и то же по смыслу предание сохранялось в двух разделенных океаном и ничем не связанных культурах на протяжении неизвестного количества тысяч лет, свидетельствует о том, что эти предания являются идеальными носителями древнего послания.

— И что, Джеймс, вы уже догадываетесь, каков этот скрытый смысл?

— Нет — пока нет, но теперь мы по крайней мере знаем, откуда плясать. — Рутерфорд вновь откинулся на спинку сиденья и погрузился в размышления о мировой мифологии.

Пока состав медленно карабкался вверх по долгому извилистому пути, перед глазами путешественников все шире разворачивались захватывающие картины. Почти отвесные склоны лощин были плотно укрыты буйной тропической зеленью. Сама мысль о подъеме по этим кручам каких-либо предметов для строительства храма в сердце горного массива, не говоря уж о гигантских каменных блоках, казалась настоящим безумием.

Наконец, сопя и постанывая, поезд выбрался на последний этап подъема: Мачу-Пикчу Пуэнтас-Руинас — перевалочный пункт на пути к знаменитым руинам. Кэтрин посмотрела вниз: священная река инков Урубамбу вила петли далеко под ними, закручиваясь вокруг подножий гор зеленоватой сверкающей змеей.

31

В окна неторопливо вползала станция; на платформе засуетились индейцы, и пассажиры в вагоне похватали свой багаж, готовясь к выходу. Кэтрин обвела взглядом запруженную толпой маленькую платформу — и похолодела. Крепко зажмурившись и сделав глубокий вдох, она вновь глянула в окно: на платформе в белом полотняном костюме стоял Иван Безумов. Кэтрин издала прерывистый вздох и прижалась к спинке сиденья, а поезд в это время со скрипом прополз вдоль платформы мимо русского.

Распахнув глаза, Кэтрин обернулась к Рутерфорду.

— Вы не поверите, но, честное слово, я только что видела того странного русского, Безумова. На платформе, идет в нашу сторону. Что он здесь забыл? Господи, Джеймс, что делать? Куда бежать?

Рутерфорд едва не подскочил.

— Он здесь? Быть того не может. — Не успел он проговорить это, как заметил русского, целенаправленно шагающего по платформе к их вагону в сопровождении двух крепкого вида аборигенов.

В этот момент поезд дернулся и замер в какофонии скрежета стали и шипения пара. С огромной порцией адреналина в крови, Рутерфорд отчаянно искал решение. Выход с платформы был только один — через ворота в ее конце, но Безумов и его оруженосцы блокировали этот путь.

Бросившись по проходу, Джеймс открыл дверь вагона со стороны, противоположной платформе, и в ужасе ахнул. Дверь распахнулась над головокружительным откосом каменистой осыпи, обрывающейся на сотни метров вниз, прямо к реке. Еще шаг, и он бы разбился насмерть. Восстановив равновесие, Джеймс резко развернулся. Кэтрин не двигалась. Слишком поздно: человек в белом стоял напротив входа в их вагон.

Кэтрин и Рутерфорд в ужасе застыли на месте, время для них будто остановилось. Безумов сделал шаг к вагону, открыл дверь и с сильным русским акцентом обратился к ним:

— Доктор Донован и доктор Рутерфорд, добро пожаловать в Мачу-Пикчу.

Рутерфорд потерял дар речи. Беспорядочные мысли проносились в голове.

«Он — что, пристрелит нас? Насколько он замешан в этом деле? Не он ли убил профессора? — От ужаса у него мурашки побежали по телу. — Но если он нас убивать не собирается, то что, черт возьми, происходит?»

Безумов заговорил первым, широко улыбаясь:

— Пожалуйста, не делайте такие несчастные лица. Мне очень стыдно за свое поведение в нашу первую встречу, я вел себя бестактно, начисто забыв о хороших манерах. Дайте мне хотя бы шанс реабилитироваться.

Гнев пересилил страх Рутерфорда:

— Безумов, какого черта вы здесь ошиваетесь? Как вы узнали, что мы едем в Мачу-Пикчу? Да как вообще вы сюда добрались?

— Виноват, уж точно не хотел, чтоб вы посчитали меня маньяком, все дело лишь в том, что мне очень нужно переговорить с вами. Я сходил к ректору: он слышал, что вы улетели в Перу.

По спине Кэтрин будто пробежал холодок: «А ректор-то откуда узнал, что мы едем в Перу?»

Безумов продолжил:

— Поскольку я тесно знаком с работой профессора, то понял, что рано или поздно вы объявитесь тут. Я вылетел следующим рейсом за вами, прямо из Лимы отправился сюда и стал ждать в надежде, что встречу вас здесь. И, по счастью, дождался. Простите меня, я совсем не хотел вас напугать.

Держась, будто инка-аристократ, Безумов велел обоим индейцам взять багаж Рутерфорда и Кэтрин. Джеймс тут же встал у них на пути, не давая пройти в вагон. Кэтрин стала рядом с ним, лицо потемнело от гнева. Безумов, продолжая тянуть Кэтрин свою руку, с очаровательной улыбой проговорил:

— Прошу вас, позвольте мне отвезти вас в мой отель.

Его потуги выглядеть благородным не произвели на Кэтрин впечатления. Еще в первую встречу этот человек не понравился ей, и вот он опять тут. Однако сейчас ей в тысячу раз неприятнее было его присутствие, его назойливое внимание и явная нервозность.

— Спасибо, не стоит беспокоиться. Мы как-нибудь устроимся сами.

Сокрушаясь, Безумов покачал головой.

— Боюсь, автобус уже битком набит. И свободные номера остались только в моем отеле. У вокзала меня ждет машина. Прошу вас, позвольте подвезти вас. Вещи ваши мы можем оставить в гостинице, а затем пешком прогуляться до развалин. Я вас подожду.

Безумов повернулся и стал быстро удаляться по платформе. Спрыгнув с подножки вагона, Кэтрин и Рутерфорд глядели ему вслед. Рутерфорд удивленно заметил:

— Что за тип? Мы же сами не знали, что поедем сюда. Пока не познакомились с Эрнаном. Вам не кажется, что он на стороне врагов профессора? И почему он как одержимый настаивает на разговоре с вами? Как-то слабо верится в то, что он полмира пролетел, чтобы заполучить слабый шанс выследить вас.

Кэтрин задумалась.

— Не знаю… Просто не знаю, что и думать. Но в одном уверена точно: я его боюсь.

Она повернулась к Рутерфорду и заглянула ему в глаза.

— Что делать? Бежать? Он все равно найдет нас — согласны? Но даже если он опасен, он ничего не сделает, пока не выведает, что ему надо. Может, стоит поговорить с ним, но осторожно, не сообщая ничего важного: просто выяснить, что связывает его с профессором. А потом придется сразу же уносить отсюда ноги. Как вам такой план?

Кэтрин протянула руку, взяла его за предплечье и мягко сжала. Рутерфорд чуть помедлил, затем накрыл ее ладонь своей и кивнул.

32

Индеец — водитель Безумова — придержал открытую дверь, пока сначала Кэтрин, а за ней — Рутерфорд садились в машину. Безумов сидел на переднем сиденье, и Кэтрин заметила его напряженный взгляд в салонном зеркале. Несмотря на то что странный русский пугал ее, она все еще кипела от ярости. Короткая улыбка мелькнула на худом лице Безумова.

— Доктор Донован, простите, пожалуйста, за то, что напустил на себя таинственность. Когда я впервые увидел вас, решил поначалу, что вы простой ученый, и принял решение не говорить с вами о теме нашей с профессором совместной работы. Ну а поскольку вы прилетели сюда, я понял: вам что-то известно, поэтому считаю, мы с вами должны открыться друг другу.

Кэтрин и Рутерфорд настороженно смотрели на него. Водитель завел двигатель и направил машину от станции вверх по грязной дороге к Мачу-Пикчу. Безумов продолжал:

— Я из России, из Санкт-Петербургского филиала Академии наук. По специальности геолог, но, как и профессора, работа моя увлекла меня в сторону от основной темы. Я стал специалистом по антарктическим скалам и в тысяча девятьсот восемьдесят девятом году возглавил экспедицию к месту, называемому у вас Землей Принца Харальда — это часть побережья Антарктиды, — где сделал грандиозное открытие: нашел подтверждение теории о произрастании тропической флоры в Антарктиде в период позднего палеоцена-начала эоцена. Это однозначно свидетельствует о том, что климат там когда-то был тропическим… В двух словах: Советский Союз развалился, мой департамент прекратили субсидировать, исследования мои никого не интересовали — за исключением профессора Кента. Он первый связался со мной в тысяча девятьсот восемьдесят девятом, и с тех самых пор мы работали над вопросами, имеющими отношение к геологии и климату Земли нынешней эпохи.

Безумов оттянул ремень безопасности и развернулся к ним лицом.

— Сказав «нынешней эпохи», я имел в виду период с последнего обледенения — то есть последние сто тысяч лет.

Кэтрин скептически взглянула на русского:

— Так почему ж было сразу не рассказать, зачем было преследовать нас на краю света?

Безумов деланно улыбнулся и задержал на ней свой пристальный взгляд:

— Милая девушка, работа почти пятнадцати лет близилась к завершению, когда я вдруг узнал, что профессора нет в живых. Вы, полагаю, понимаете, как меня беспокоили плоды нашего совместного труда.

Рутерфорда это не убедило.

— Если вы работали вместе, почему же у вас не осталось копий документов?

Безумов сохранил улыбку, однако теперь было в ней что-то покровительственное, едва ли не пренебрежительное:

— Джон — о, простите, Джеймс, правильно? — за два дня до своей смерти профессор позвонил мне и сообщил, что обнаружил подтверждение того, что климат в Антарктиде до четырехтысячного года до нашей эры был благоприятным, то есть этот материк являлся отнюдь не ледяной пустыней и его климат был вполне пригодным для комфортного существования. Со времени того путешествия мне не выпало ни одной возможности вернуться в Антарктиду, и никто не заинтересовался тем, чтобы поддержать мои гипотезы. Над работой всей моей жизни, над моим открытием нависла опасность быть потерянным для науки и всего человечества. Я должен знать, что открыл профессор.

Кэтрин думала лишь об одном: «Карты. Свидетельство, на которое профессор ссылался, — скорее всего, коллекция карт. Вероятно, он полагал, что обнаружил последний фрагментик этого «паззла», или же решил, что пришло время посвятить Безумова в свои открытия».

— Но я-то здесь при чем? Почему вы преследовали именно меня? — спросила она.

Безумов невесело усмехнулся:

— Да потому, Кэтрин, что вы фактически являетесь ближайшим родственником профессора. Кто же в состоянии привести в порядок его дела в Англии, если не вы? Ко всему у вас будет полный доступ.

Кэтрин ошеломленно молчала.

«Может статься, Безумов и вправду хорошо знал профессора Кента. Иначе откуда ему известно, насколько я была близка ему? Но почему, почему интуиция не велит мне доверять русскому?»

33

Легендарные руины Мачу-Пикчу раскинулись на горном уступе, который нависал над расположенной глубоко внизу обширной, укрытой джунглями долиной. Добраться туда можно было по тропе: поначалу она ведет на север, через покрытые лишайниками скалы горного склона, затем сбегает вниз, огибая валуны, петляя в густой траве и мелколесье. Склоны окружающих гор внезапно скрываются за белыми спинами облаков. Тот, кто хоть раз видел этот сюрреалистический пейзаж, не забудет его никогда.

По мере того как Кэтрин, Рутерфорд и Безумов шли вниз по тропе, их взорам открывался Мачу-Пикчу. С замирающим сердцем любовалась Кэтрин самым красивым зрелищем в своей жизни. Тот, кто построил из камня этот город, просто идеально вписал его в сложный ландшафт гор, долин и пастбищ-террас. Все было сбалансировано, во всем чувствовалась гармония. Рутерфорд, шедший на несколько шагов позади, замер на месте, раскрыв от восхищения рот.

С сильным русским акцентом Безумов подробно, как учитель, рассказывал им о достижениях инков:

— Инки считали, что живут в пятой цивилизации, а до этого существовало четыре мира — и все они были уничтожены в результате страшного природного катаклизма, навлеченного разгневанным божеством. Вы сами видите… — Русский остановился, чтобы справиться с одышкой и повел рукой в сторону захватывающего вида. — Нельзя назвать их совсем уж примитивными. Однако, несмотря на то что Виракоча учил народы Анд жить в мире, они, похоже, охотно прибегали к жертвоприношениям. Инки приносили людей в жертву — и помногу, проделывая это на алтарях, установленных согласно инкской версии лей-линий. Вы знаете, что такое лей-линии?^[20]

Обрадовавшись, что появилась знакомая тема обсуждения, Рутерфорд прервал свое молчание:

— Да, я занимался этой темой.

— Может, тогда поделитесь с доктором Донован?

Рутерфорд посмотрел на Кэтрин. Помогать русскому желания не было никакого, но Кэтрин ждала объяснения. Скрыв свое нежелание, он начал:

— Лей-линии являют собой систему природных энергетических линий, которые, как полагают, соединяют великие археологические памятники Англии. В тысяча девятьсот двадцатом году человек по имени Альфред Уоткинс окинул взором мирный сельский ландшафт — и разглядел гигантскую сеть линий, протянувшихся к древним святилищам Британии. Пораженный увиденным, он достал карту-дюймовку Великобритании и убедился, что видение его было явью. По картам Англии можно было прочертить идеально прямые линии, соединяющие эти святые места. Некоторые линии шли через территорию всей страны, проходя точно через центры одного за другим древних святилищ.

Кэтрин, заинтригованная до глубины души, спросила:

— А что за святилища? Вы имеете в виду Стоунхендж?

Рутерфорд кивнул, не в силах сдержать энтузиазм:

— Именно. Отличный пример. Стоунхендж, гора святого Михаила в Корнуолле, собор в Солсбери расположены на одной линии. Подобное выравнивание неимоверно трудно даже с применением современной техники, не говоря уж о тысячелетиях назад.

— А зачем они?

Рутерфорд улыбнулся.

— А вот этого никто не знает. Это не простое совпадение. Сам Уоткинс, в высшей степени практичный человек, высказал предположение, что прежде это были торговые пути.

Безумов перебил Рутерфорда — в его голосе неожиданно прозвучало нетерпение:

— Да, только на этот счет есть и другие теории. Положение лей-линий зачастую соответствует расположению конкретных звезд в определенные дни года. В любом случае, у инков было нечто вполне сравнимое с лей-линиями: «секес». Это «отражения» на земле основных звезд и созвездий. Центр таких линий расположен в храме Кориканча в Куско, и оттуда они радиально расходятся, как спицы колеса. Одна из длиннейших линий берет начало в Куско и тянется на пятьсот миль, прямая как стрела, через Мачу-Пикчу, Оллантайтамбо, Саксайхуаман, пока наконец не пересечет озеро Титикака и вонзится в Тиахуанаку — город в облаках.

Рутерфорд не скрывал изумления: он никогда не слышал о других системах линий.

— Где-то еще на планете существует подобное? — спросил он: любопытство пересилило неприязнь к русскому.

Безумов вдруг заметно оживился, словно оседлав любимого конька:

— О да! У китайцев есть «линии дракона». Они лежат в основе китайского искусства фэн-шуй — правильного позиционирования объектов на ландшафте. Китайцы считали, что лун мэй, являясь планетарной версией акупунктурных линий, проходящих через тело человека — а здания и священные места при этом являются как бы акупунктурными точками, — открывают доступ к потокам энергии. У аборигенов Австралии есть «линии песни», у ирландцев — «линии эльфов…» и так далее. Примеров множество. Линии опутывают весь земной шар. У меня есть свои соображения о том, для чего они… — Безумов вдруг остановился. — Но это уже другая тема. Так о чем мы? А, да — Мачу-Пикчу. По-моему, все просто. Жертвенные алтари, как и другие строения, да и сам комплекс, — размещены так, что в течение года в определенные дни на них падают проекции различных звезд и созвездий. Например, в день весеннего равноденствия или летнего солнцестояния.

Безумов приложил козырьком ладонь ко лбу и несколько мгновений оглядывал руины, прежде чем продолжить.

— Скажите, доктор Донован, знакома ли вам такая компьютерная программа— «Skyglobe»?

— Знакома, я несколько лет довольно часто пользовалась ей, — кивнула Кэтрин.

— Тогда вы в курсе, что «Skyglobe» позволяет увидеть звездное небо в точности таким, каким оно было в конкретный день в далеком прошлом.

— Как это? — удивился Рутерфорд.

— Дело в том, что скорости движения и орбиты звезд, планет и других небесных тел абсолютно предсказуемы. «Skyglobe» может продемонстрировать, как выглядело звездное небо в любой конкретной точке поверхности земного шара в заданный день прошлого.

— Здорово. Прямо машина времени.

— Да, программа мощная. И очень кстати — в случае с Мачу-Пикчу. Если сегодня вечером вернуться сюда и попробовать сопоставить положение алтаря относительно кое-каких созвездий, выяснится, что это место не имеет ничего общего с небесами.

— Откуда вы знаете? — спросил Рутерфорд.

— Мы с профессором Кентом уже попытались проделать это, и не раз.

Кэтрин уже поняла, что пытались сделать профессор и Безумов.

— По-видимому, вы с помощью компьютерной программы пытались выяснить, в какой день было «полное согласие» между этим местом и звездами? — спросила она.

Безумов внимательно на нее взглянул.

— Именно так.

— И что вам удалось выяснить?

Русский ответил не сразу, пристально глядя на них все тем же странным, непроницаемым взглядом:

— Выяснить удалось, что строительство Мачу-Пикчу имело место не пятьсот лет назад, как утверждают современные археологи, а скорее между четвертым и третьим тысячелетиями до нашей эры.

Несколько мгновений ученые потрясенно молчали, затем Рутерфорд пробормотал:

— А это означает, что город сей изначально вовсе не был инкским…

Кэтрин закончила его мысль:

— Все указывает на то, что ранняя цивилизация все-таки существовала.

Безумов просто-таки светился самодовольством.

— Вот-вот… Что ж, теперь вы знаете, над чем мы с профессором трудились. Пойдемте, полюбуемся вблизи.

После двухчасового осмотра старого города Кэтрин и Рутерфорд наконец поднялись по ступеням к тропе на пути в отель: Безумов ушел часом раньше, оставив их осматривать руины самостоятельно. Кэтрин наконец решила, каким будет ее следующий шаг.

— Кое-что, по-моему, начинает проясняться. Думаю, нам все же следует показать Безумову карты — свою часть соглашения он ведь уже выполнил, да и потом — вдруг узнаем еще что-то новое.

— Вести с ним беседы — это одно, но если вы покажете ему карты, мы лишимся единственного козыря. Неизвестно, что с нами будет, когда он поймет, что мы ему больше не нужны.

Кэтрин подошла к Джеймсу, обеими руками взяла его ладонь и нежно сжала.

— Джеймс, поверьте, если вы правы и русский не до конца честен с нами, тогда его реакция при виде карт может нам кое-что поведать. Мы знаем, что существовала древняя цивилизация, но я уверена — это не все. И Безумов может оказаться тем, кто поможет нам, — даже если сделает это неумышленно.

Рутерфорд опустил на нее взгляд и, сделав вид, что не придал значения их физическому контакту, пожал плечами:

— Тем не менее идея эта мне не нравится. Мы здесь предоставлены самим себе. Если что случится…

Кэтрин выпустила его руку и пошла по тропе вперед.

— И все же попробовать надо, — твердо сказала она.

Джеймс посмотрел ей вслед, затем обернулся, чтобы в последний раз глянуть на сказочную картину древнего города, глубоко вздохнул и покачал головой.

«Ох, не нравится мне все это…»

В ресторане отеля они увидели сидящего за столом Безумова. Официант наливал ему воду. Завидев их, Безумов вскочил со стула и энергичным жестом предложил подсаживаться к нему. Русский широко улыбался, буквально лучась радушием. Затем он обратил внимание, что в руке Кэтрин держит конверт. Глаза его вспыхнули.

— Ого! Вы что-то принесли мне?

С улыбкой Кэтрин подошла и положила конверт на стол, Рутерфорд встал за ее спиной.

— Принесла. Это карты. Профессор Кент прислал их мне перед самой смертью.

Глаза Безумова распахнулись, рот растянула алчная ухмылка. Схватив салфетку, он принялся яростно вытирать руки. Русский акцент неожиданно стал много заметнее — Безумов терял самообладание.

— Карты, говорите?! Вот это да…

Без церемоний Кэтрин раскрыла конверт. Руки Безумова дрожали от нетерпения. Карты скользнули на стол, и Кэтрин отступила на шаг, открывая русскому свободный доступ к сокровищу.

Глаза Безумова, казалось, выскочат из орбит. С благоговением и величайшей осторожностью, словно карты были хрупкими, как пепел, он потянул их по столу к себе. Тщательно вглядываясь в каждый документ, он изучал его, прежде чем отложить в сторону и приняться за другой, не переставая что-то бормотать себе под нос по-русски.

Рутерфорд, стоя чуть в сторонке от стола, заметил эту трансформацию.

«Вот оно — настоящее лицо, скрытое под маской любезной обходительности. Жадный, даже алчный в своей охоте за… Вот только за чем?»

И тут совершенно неожиданно Безумов прервал его размышления.

— Знаю! Ну конечно! Пирамиды Гизы!

Рутерфорд и Кэтрин склонились над столом, пытаясь разглядеть, что вызвало всплеск возбуждения Безумова. С виду обыкновенная карта мира, только в верхнем правом углу значилось: «Согласно расположению нулевого меридиана на карте Пири Рейса. Собственность ВВС США». Линия нулевой долготы проходила здесь не через Гринвичскую обсерваторию в Лондоне, а через пустыню, вплотную примыкая к Каиру.

Безумов едва не пускал слюни от радости, с нежностью проводя кончиками пальцев по краям карты.

— Гиза! Ведь чуяло мое сердце, почему я не послушал его?

Кэтрин и Рутерфорд недоуменно переглянулись. Кэтрин первой подала голос:

— И как вас прикажете понимать?

С волчьей ухмылкой русский обернулся к ней.

— А так, девочка моя дорогая, что одна добрая душа в американской армии голову, наверное, себе сломала, высчитывая, где реальные составители карты Пири Рейса расположили нулевой меридиан, их эквивалент Гринвичской обсерватории: в Гизе…

Рутерфорд тоже пока ничего не понимал.

— А что такого удивительного в том, что древние за нулевой меридиан принимали Гизу?

Безумов устремил на него такой мрачный взгляд, что Рутерфорд едва удержался, чтобы не отшатнуться.

— Да ничего — кроме того, что Египет, точнее, пирамида Хеопса, считался от центра Древнего мира. Это в высшей степени важно.

Глаза Безумова лихорадочно блестели: сейчас он вперил взгляд куда-то вдаль. Казалось, он говорит сам с собой.

— Эти монументальные шедевры — линии Наска, Ангкор-Ват в Камбодже, Катманду, древний город в Гималаях, и загадочные священные острова в Тихом океане: Нан-Медол, Яп и Раиатеа, — все они связаны друг с другом, являясь частью великого механизма, а центр его, его мозг, находился, скорее всего, в Гизе — там, где пирамиды. Это был апекс древней цивилизации. И через четыре дня, в понедельник, с восходом солнца, придет весеннее равноденствие. Я должен быть там! Тот, кто правит Гизой — правит миром…

Безумов, похоже, забыл о них. Вцепившись руками в край стола, он отодвинул назад стул. Пару мгновений взгляд его был устремлен вверх, словно в беззвучной молитве, а может, в поиске решения — затем он опустил его на Кэтрин и Рутерфорда.

— Эх! Все это чертовски взбудоражило меня… Прошу меня извинить… Кажется, дает себя знать разница во времени. Чувствую, просто необходимо прямо сейчас отправляться спать…

С этими словами Безумов сухо поклонился, развернулся на каблуках и, торопливо выйдя из ресторана, растворился в сумраке коридора.

Кэтрин и Рутерфорд в недоумении смотрели друг на друга.

— Да что же здесь такое творится? И что он такое нес про «великий механизм»? Очень смахивало на бред сумасшедшего, — сказала Кэтрин.

Рутерфорд пристально глядел на дверной проем, через который только что вышел русский.

— Честное слово, сам ничего не понял. Но вот в одном я чертовски уверен: у Безумова свой, очень специфичный план, и то, что движет им, совсем не похоже на характерную для ученого тягу к знаниям. Что же касается состояния его психики… Учитывая только что нами увиденное, «присяжные еще совещаются».

— А на какие это он ссылался места? Они имеют отношение к картам?

Нахмурившись, Рутерфорд объяснил:

— Это тоже древние святилища. Ангкор-Ват — один из самых потрясающих храмов в мире. Его развалины находятся в сердце камбоджийских джунглей.

— Развалины — чего? Пирамид?

— Нет, не пирамид. Ангкор — огромный комплекс из семидесяти двух каменных дворцов, астрономических лабораторий и храмов. К самому большому и красивому в этом комплексе дворцу ведут пять священных дорог, и по обе стороны каждой дороги пятьдесят четыре божка тянут, словно длиннющий канат, тело гигантской змеи, то есть по сто восемь статуй на каждую дорогу. Скульптурный ансамбль немного напоминает перетягивание каната, но на самом деле змея обвивается вокруг маслобойки, и все они взбивают молочный океан из Млечного Пути.

— А другие?

— Катманду прячется за облаками в Гималаях. Никто не знает, когда его основали. Что же касается остальных — это крохотные островки, затерянные на просторах Тихого океана. Полагают, что они хранят руины давно исчезнувших цивилизаций, и все считаются священными местами.

Кэтрин кивнула и опустила взгляд на карты, разбросанные по столу.

— А Безумов считает, что все эти святилища соединены друг с другом лей-линиями.

В глазах Рутерфорда блеснула искорка понимания.

— Ясно одно: то, что мы показали, для него стало последней картинкой пазла. И по какой-то причине день весеннего равноденствия является не простой датой, а некой критической точкой.

34

От ужаса у Кэтрин перехватило дыхание. Кто-то пытался тихонько открыть хлипкий замок двери ее номера. Лежа на кровати в темноте, она вся обратилась в слух: точно, кто-то вознамерился вломиться к ней. Как холодной волной, ее всю окатило страхом.

«Боже мой, это Безумов, он пришел убить меня…»

Раздался звук поворачиваемой дверной ручки, и Кэтрин почувствовала, как кто-то вошел. Она мучительно пыталась сообразить, чем можно отбиться или куда бежать.

Вглядевшись в темень, Кэтрин сумела рассмотреть фигуру невысокого мускулистого человека, приближающегося к ней. Инстинктивно она сделала движение, пытаясь перекатиться с кровати на пол — от наступающего темного силуэта. Но с первым же шорохом постельного белья в темноте прозвучал шепот:

— Кэтрин, не пугайтесь, это я, Эрнан. — В тревожном голосе Эрнана слышались нотки паники.

Кэтрин облегченно охнула и едва не рассмеялась:

— Эрнан! Вы что ж вытворяете? Хотите, чтобы я тут умерла со страху?

Электронное табло будильника показывало 2.37 ночи. Прежде чем она успела его расспросить, Эрнан, задыхаясь, проговорил:

— Тсс! Вам надо уходить отсюда — немедленно!

Волна адреналина схлынула; Кэтрин попыталась выяснить у него, в чем дело:

— А что такое?.. Зачем?

— В Куско двое мужчин расспрашивали о вас. Не знаю, сказал ли кто из служащих отеля, что вы здесь, но нам надо сейчас же уехать отсюда.

— Двое мужчин? Кто они?

Эрнан подошел к окну, чтобы проверить, плотно ли задернуты шторы, затем включил лампу на маленьком столике.

— Это-то меня и пугает. Никто их здесь не знает. Они прочесали все отели и турбазы, вынюхивая, кто приезжал-уезжал за последние два дня. Они не из спецслужбы, это я точно знаю, хотя смахивают на военных. Действуют не в открытую, но я знаю всех в Куско. Они ищут вас и Джеймса. У нас нет ни минуты. Рано или поздно они доберутся до вокзала, выяснят, что вчера утром вы уехали на поезде, — и поймут, что вы здесь. Может, они уже едут сюда.

Знакомый Кэтрин ледяной ручеек страха скользнул по спине.

— О господи… Что делать-то?

— Мы перевезем вас через границу с Боливией и дальше — в Ла-Пас. Оттуда — уже сами. Главное сейчас — вывезти вас из Перу как можно скорее. Давайте ваши авиабилеты, я поменяю в агентстве дату вылета, это собьет их с толку, и так мы выгадаем для вас немного времени. Договорились?

До Кэтрин начала доходить вся серьезность ситуации, и тут она вспомнила русского.

Сев на кровати, она проговорила:

— Эрнан, у нас тут одна проблема…

— Что такое?

— Мы встретили знакомого из Оксфорда…

— Что? О чем это вы? — с недоверием спросил он.

Кэтрин разволновалась:

— Понимаете… Странно, конечно, но этот парень из Оксфорда, который тоже знал профессора, приехал в Мачу-Пикчу — он искал нас.

На лице Эрнана отразилось беспокойство.

— Шутите? Здесь как будто полмира решило собраться… Кто такой?

— Русский ученый. Иван Безумов.

Услышав имя, Эрнан весь напрягся, как испуганный зверь:

— Безумов здесь — в отеле?

Настал черед Кэтрин испугаться:

— Ну да… Вы его знаете?

Не успела Кэтрин продолжить расспросы, как Эрнан схватил стул и заложил его ножкой ручку двери. Он оглянулся на Кэтрин через плечо и с холодным блеском в глазах приложил к губам палец. Затем из рюкзака на спине вытащил пистолет. Кэтрин безмолвно наблюдала, как Эрнан, прижавшись ухом к двери, напряженно прислушался — ей показалось, что это длилось вечность. Наконец он повернулся к ней и, прокравшись через комнату, сел на корточки рядом.

— Быстренько соберите вещи, — прошипел он. — Джеймс в каком номере?

Таким же тревожным шепотом Кэтрин ответила ему:

— В двадцать третьем… Эрнан, что происходит?

— Потом расскажу. Доверьтесь мне. Безумов никакой не ученый. Надо торопиться, это очень, очень опасный человек. А он в каком номере — знаете?

— Кажется, в третьем.

— Так, сидите тут, через минуту вернусь.

Продолжая держать в правой руке пистолет стволом в потолок, Эрнан левой рукой вытянул из-за ручки стул и медленно-медленно открыл дверь. Кэтрин с ужасом смотрела, как он выскользнул в черную темень коридора.

35

Эрнан передвигался по коридору отеля к третьему номеру, как профессиональный киллер. Он взвел курок револьвера и привалился к двери, прижав ухо к деревянной панели. Затем, вложив всю силу своего крепко сбитого тела в мощный толчок, двинул плечом в центр двери. У слабого замка не было и шанса. Через мгновение Эрнан стоял посреди комнаты, ноги широко расставлены, руки вытянуты перед собой, пистолет нацелен на кровать. На пустую. Русского давно след простыл.

Эрнан громко выругался и опустил револьвер. На пороге появилась Кэтрин, глаза ее были широко раскрыты. Сейчас, когда страх немного отступил, она почувствовала, как наваливается усталость.

— Кэтрин, простите…

Не веря своим глазам, Кэтрин смотрела на индейца с пистолетом в руке.

Эрнан включил свет и, жестом попросив Кэтрин войти в номер Безумова, прикрыл за ней дверь. Кэтрин не терпелось засыпать его вопросами, но она решила, что лучше дать Эрнану рассказать все самому. Он понемногу приходил в себя и, как только выровнялось дыхание, с тревогой посмотрел на пистолет, затем виновато улыбнулся:

— Иван Безумов не ученый. Профессор и Мигель выяснили это лишь во время последнего визита Безумова: он бывший полковник русской военно-морской разведки. Он давно уже водит нас за нос. Это опасный человек. И очень умный. Нам долго не удавалось его раскусить, потому что он один из крупнейших в мире специалистов по древним археологическим памятникам, арктической геологии, науке о доисторической эпохе и по многим другим темам. — Эрнан сунул пистолет за ремень джинсов. — Безумов выбрался из-под обломков Советского Союза с мечтой — той самой, что вынашивало целое поколение советских ученых: использовать природную энергию Земли, мощнейшие электромагнитные потоки, идущие от Солнца к нашей планете. Приливные станции и «ветряки» — ничто по сравнению с некоторыми идеями, что были у русских. Они хотели использовать орбитальное движение Земли для создания мощных запасов дарового электричества и его дальнейшего использования в каких-то своих целях. Безумов убежден, что в своем прошлом человечество пользовалось неслыханными природными мощностями. Его мечта — вновь отыскать пути к этим мощностям и таким образом сделаться хозяином потоков солнечной энергии.

— Но это просто невероятно! — воскликнула Кэтрин.

— Да, звучит как безумие. Однако на самом деле профессор Кент был уверен, что Безумов преследует какую-то определенную цель. Ведь профессор, как вы знаете, считал, что все технологии — это прямой путь к вырождению и гибели природы. Он думал, что планы Безумова «запрячь» новые формы энергии куда опаснее, чем использование ископаемых видов топлива или атомной энергии. Если человечество и вправду займется экспериментами с силами вращения Земли или гигантскими потоками энергии от Солнца к Земле и обратно, последствия могут быть катастрофическими.

— Катастрофическими насколько? — спросила Кэтрин.

— Кто ж знает… Мигель говорил, профессор Кент рассказывал ему, что, если вмешаться в орбитальное движение Земли, внезапное изменение центробежной силы может привести к тому, что планета «расползется по швам» или просто сгорит.

Кэтрин раскрыла рот. Она представила себе красивую голубую планету, величаво плывущую в безбрежной космической ночи. Хрупкий комочек жизни, возможно, один в бескрайней черноте… разлетается, как зеркало, на миллиарды фрагментов — и все…

— Мы обязаны остановить его.

— Вы абсолютно правы. Безумов больной — у него мания величия, и он ни перед чем не остановится, пока не добьется желаемого. Вот только сейчас меня больше заботит ваша безопасность: отсюда надо бежать. Безумов не единственный в Перу, кто ищет встречи с вами.