Крыло ангела

Глава 2

Нахичеванский пограничный отряд встретил молодых бойцов температурой воздуха далеко за тридцать и беспощадным солнцем, от которого дорожки превращались в текучие потеки жидкого асфальта. Пыльный «ГАЗ-66» вкатил в ворота, отделившие всю прошлую Лехину жизнь от настоящего и будущего.

Учебка пронеслась как один кошмарный сон – тренировки, усталость, постоянное желание есть и спать… А потом появились «покупатели» и соблазнили Леху как одного из лучших курсантов учебки подготовкой в школе сержантского состава. С предвкушением интересного и неведомого Леха уехал с небольшой командой таких же, как и он сам, в Октемберян. И только оказавшись в школе сержантского состава, понял, что такое настоящие «тяготы и лишения». Учебка вспоминалась как отдых в летнем пионерском лагере. Но помимо трудностей Леха неожиданно обнаружил, что умеет… говорить с окружающими его людьми. Конечно, говорить умеют все; но Леха говорил так, что к нему прислушивались. Он редко ссорился, но шел при этом до конца. Его уважали даже сержанты учебных застав, призванные прессовать и вызывать самим фактом своего существования ненависть, которая часто и помогает людям преодолеть трудности. И еще Леха с удивлением чувствовал, будто все, чему его здесь учат, он уже откуда-то знает и умеет. Нет, не стрелять из автомата или навертывать портянки. А… управлять людьми и принимать решения. И брать на себя ответственность за них. То есть он не мог сформулировать это, но чувствовал, что все это у него получается и что это именно то, что он умеет, и потому должен делать.

Возвращаясь в Нахичевань, теперь уже на одну из застав Нахичеванского погранотряда, Леха гордо нес на плечах лычки сержанта. Они действительно были наградой. Потому что «сержантов» по окончании учебки присваивают только тем, кто оканчивает учебку на «отлично». Остальные из учебки выходят младшими сержантами. А вместе с лычками в Лехиной душе поселилось ощущение, что вопреки некоторым проблемам и даже гордому нраву, чего в армии никогда особенно не любили, здесь ему легко. Но хотелось чего-то большего. И потому Леха выдержал жесткий прессинг командира учебной заставы, пытавшегося убедить курсанта-отличника остаться сержантом в учебке, и вернулся в свой погранотряд.

Юг покорил Леху, несмотря на внезапно вспыхнувшую под воздействием сотрясающих страну перемен неприязнь живущих там людей. Но чего стоил весь внечеловеческий мир юга! Огромные звезды, висящие в черном чистом небе так близко, что, казалось, протяни руку и коснешься. Громадная южная луна, наполняющая тело странной ликующей энергией. Тихие раздумья о вечности мира и бездонных глубинах времени при виде кровавого заката над черными зубцами гор. Писк фаланги и боевая стойка скорпиона, чьи предки бегали по этой земле еще в пору расцвета древних, давно исчезнувших цивилизаций. Сны о странном мире, населенном помимо людей множеством необычных созданий…

Вечерами, сидя в курилке или лежа в кровати, Леха размышлял обо всем, что увидел и узнал. И все больше склонялся к мысли, что контузия на самом деле не прошла даром. Только вопреки прогнозам доктора принесла не проблемы, а новые ощущения этого мира и людей, в нем живущих. Дни бежали стремительной чередой, наполненные службой, размышлениями и наслаждением миром. Лычки на его плечах сначала размножились, затем слились в одну широкую, а под конец службы и вовсе залили весь погон, развернувшись широкой продольной полосой.

– Ты что собираешься на гражданке делать? – поинтересовался капитан Кравцов, заместитель начальника заставы по боевой подготовке. – Там ведь теперь неспокойно. Союза считай уже нет. Кругом кооператоры, бандиты…

– А еще свобода, девчонки, буйство жизни, – продолжил Леха, весело улыбаясь. История учебки повторялась. Разговор о том, чтобы остаться на сверхсрочную, с ним затевали уже не в первый раз.

– Ты просто не представляешь, что там сейчас творится, – продолжал нагнетать Кравцов. – А тут у тебя все перспективы. Ты отличный спортсмен и лучший стрелок. Отличник боевой и политической подготовки… Словом, я тебя еще раз прошу подумать о возможности остаться на сверхсрочную. Я дам рекомендации. У нас как раз на заставе старшина собрался переводиться в отряд. Что скажешь?

– Я подумаю, товарищ капитан, но, если честно, мне хочется попробовать этой новой жизни, – честно ответил Леха.

– Это ничего, – не сдавался зампобою. – Можешь съездить домой, посмотреть, попробовать, а потом вернуться.

Поезд неторопливо тронулся, нехотя прощаясь с небольшим, утопающим в зелени вокзалом.

Дембель из компании теперь уже бывших солдат Советской армии хрипло пел глуповатую и не слишком складную песню:

Дни были уже совсем не майские. Те, кому посчастливилось дембельнуться в мае, давно с головой окунулись в гражданскую жизнь, потихоньку отвыкая от дурдома армии.

За окном поезда, на удивление чистым, колыхался жаркий июльский вечер. Что ни говори, а и дембеля-шурупы, как презрительно называли служащих Советской армии пограничники, и стоящий в коридоре у окна старшина-пограничник, прилично задержались с возвращением домой.

Вокзал исчез в темноте за хвостом зеленой змеи поезда, а пограничник все стоял, задумчиво глядя в окно. Когда-то, двадцать лет назад, он уже был в этих местах. Правда, тогда всего лишь грудничком. Тем удивительнее было то, что он сохранил какие-то смутные и странные пятна детских воспоминаний. Отдал два года жизни этому дикому и прекрасному краю сейчас. Краю, где иногда при виде ночного неба или багряного заката в горах наваливался на него сонм видений, неясных, как отголоски многих прочих жизней, как те сны, которые в последнее время очень часто ему снились. Хоть книги пиши. Правда, вполне логичное объяснение всему этому у Лехи было – последствия травм, полученных до армии.

Чудна́я все-таки штука жизнь, сплетающаяся из ниточек событий – то разбегающихся прочь, словно навсегда, то вновь соединяющихся в тугой косе бытия.

За окном стало совсем темно. Это поезд добрался до приграничной зоны и мчался теперь вдоль узкой реки Аракс, несущей в Каспий грязно-бурые, непрозрачные воды.

Со стороны тамбура хлопнула дверь, и Леха обернулся на звук. Двое погранцов с короткими «калашами» обходили состав. Обычный наряд сопровождения поездов.

– Привет, брателло! – кивнул один из них, с лычками младшего сержанта на камуфляже. – Домой?

– Привет! – ответил Леха. – Домой.

– Пошли в шестой вагон? Там еще чеки домой едут, – предложил второй. – Чего тебе тут с шурупами маяться. С Нахичевани едешь?

– С Нахичевани, – подтвердил Леха, подхватывая свой «дипломат» и двигаясь вслед за нарядом. – С «Речника».

– Есть на свете три дыры – Кушка, Пришиб и Мегры. Бог собрал всю эту дрянь и назвал Нахичевань, – продекламировал младший сержант, переходя в следующий вагон.

– Скоро твою заставу проезжать будем, – не то спросил, не то констатировал второй. – Провожать будут?

– Не знаю, – пожал плечами Леха, хотя в душе немного боялся, что застава с мирным названием «Речник» проводит его темнотой. Он ведь сумел позвонить из отряда и передать через дежурного связиста, что едет на этом поезде сегодня.

В тамбуре стояли трое пограничников, чей вид явно говорил о том, что эти старательно натянутые и выгнутые фуражки покрывают головы уже гражданских людей. Служба для них осталась где-то в прошлом, как и для Лехи. С каждым перестуком колес то, что было для них важным, нужным и дорогим в последние два года, отступало все дальше, чтобы всплывать лишь в памяти да в бурных празднованиях Дня пограничника, отмечаемого ежегодно 28 мая в парках культуры, скверах и просто на улицах разных городов.

– Здорово, братуха! – Один из них, уже порядком захмелевший, поднял руки в приветственном жесте. – Ты откуда и куда?

– В Москву, – коротко ответил Леха, которому сейчас совсем не хотелось ни компании, ни «душевных» разговоров.

Ему отчего-то хотелось грустить и смотреть в окно на те места, куда он уже вряд ли когда-нибудь вернется. Поэтому, даже когда они вместе забурились в их купе, он почти не говорил, все больше слушая, вернее, вспоминая про себя. Лишь однажды глотнул водки из поданного новыми спутниками пластикового стаканчика и сразу показал жестом – мне больше не наливать. К нему особо и не приставали, возможно понимая и чувствуя что-то аналогичное, а может, просто решив – захочет, нальет сам.

– Брателло, твой «Речник» по ходу должен близко быть, – заглянул в купе младший сержант из наряда сопровождения поездов. – Тамбур открываем?

– Давай, – согласился Леха, с замиранием сердца ожидая последнего короткого свидания с заставой.

– О! Так ты с Нахичевани? – оживился невысокий круглолицый дембель. – А мы с Ленкоранского отряда.

– А чего через Ереван? – удивился Леха. – Баку-то ближе намного.

– Да мы там должны с двумя зёмами встретиться. Призывались вместе в Октемберян, а потом их в Ленинакан распределили, а нас – в Ленкорань. Айда, братки, в тамбур! Пыхнем заодно.

Следом за Лехой и пограничником из наряда вся троица вывалилась в тамбур. В распахнутую дверь ворвался кажущийся густым воздух. Он еще не нес ночной свежести, но уже не был сухим и горячим, как несколько часов назад. Леха всматривался в освещенные окнами по́езда и громадной южной луной окрестности. Погранец из наряда посторонился, пропуская его к самым поручням дверного проема. Леха одновременно узнал начало охраняемого его заставой участка и увидел далеко впереди по направлению движения поезда луч установленного на платформу «ЗИЛ-130» мощного прожектора.

Т-образные столбы системы, лента «стиральной доски» профиля контрольно-следовой полосы, укатанная дорога перед зарослями камыша – все это день за днем он видел на протяжении полутора лет. Сколько сил, сколько мыслей и эмоций осталось здесь… Леха мог уверенно сказать, что в этих диких местах остался навсегда маленький кусочек его сердца. И это не было бы пафосным, пустым изречением.

– Вон они! – ткнул пальцем пограничник из наряда, первым заметивший вышедший на дорогу вдоль контрольно-следовой полосы наряд.

И тотчас, словно ожидая этого жеста, к небу взмыла осветительная ракета. Леха замахал рукой, радостно заорав. Позади него клич подхватили трое дембелей. Шарящий по земле луч прожектора замер, притаившись, как будто услышав этот клич. А через секунду качнулся, разворачиваясь и поднимаясь вверх. Возможно, вернувшись, наряды и получат нагоняй от беснующегося начальника заставы – капитана, не намного старше их самих. Но сейчас они провожали товарища. Сейчас им плевать было на злобного капитана и правила светомаскировки. Ведь пройдет еще немного времени, и наступит и их час. Кто-то уже им отсалютует осветительной ракетой, а экипаж прожектора в их честь «поставит свечку», вздыбив без малого десять километров света к далеким звездам. А светомаскировка… Да иранцы и без этих проводов отлично знают, что и как на нашей границе – где какие наряды службу несут, где какие укрепления и постройки…

– Ух ты! – охнул круглолицый, не в силах оторвать взгляд от уходящего вертикально вверх четко очерченного луча на фоне черноты чистого ночного неба. – Вот вышел срок! Пришла пора! И дембеля кричат – ура!

– В последнее время реже стали это делать, – констатировал со знающим видом пограничник из наряда сопровождения поездов.

– Просто в последнее время дерут за это больше, – поддержал его один из дембелей. – Такая демаскировка начальнику заставы как серпом по яйцам.

– За такие проводы грех не выпить, – подвел итог круглолицый. – Пошли, земеля, по пять капель накатим. Чтобы нас Москва хорошо встретила.

Леха никак не мог заснуть, мучаясь головной болью. Вернее, он было заснул, но какой-то бред, приснившийся уже в который раз, выбросил его из теплых объятий сна. Все вокруг крепко спали, как и весь небольшой провинциальный городок, в который приехали они целым табором проведать бабушек-дедушек, не видевших внука два долгих армейских года.

А приснился Лехе странный мир, где переплелись причудливо разные времена и события. Там шла какая-то война, там были друзья и враги, там был его дом… Именно этот мир с завидным постоянством снился Лехе в армии. И вот теперь он опять привиделся настолько четко, что хоть бери бумагу да описывай все. Еще бы умение складно излагать, и тогда только поспевай эти сны в книжки превращать.

Леха аккуратно прокрался мимо спящих кто где родных на балкон и, плотно затворив дверь, закурил. В небе, совсем близком, висела огромная желтая луна. Воздух, совсем теплый и густой, не нарушал ни единым дуновением ветерок. Почему-то вспомнилась армия, где все делилось на «свой – чужой». Много проще, чем в том мире, из которого он уходил в армию. А уж с тем миром, в который он вернулся, сложно было даже сравнивать. Все изменилось в корне. Былая могучая и несокрушимая империя рухнула, уступив свои территории анархии.

Сигарета истлела, обжигая пальцы. Леха отпустил ее в недолгий полет до земли, проводив рубиновую искорку взглядом. Постоял, размышляя, не раскурить ли еще одну, но, передумав, вернулся в квартиру. Стараясь двигаться бесшумно, он пробрался туда, где между двумя стоящими у противоположных стен кроватями уместилась его раскладушка. На одной кровати едва слышно похрапывал дед, на другой, свернувшись калачиком, крепко спала сестра-погодок. Проклиная скрипучую раскладушку, Леха устроился на своем ложе. Вздрогнув от скрипа, сестра проснулась.

– Мне страшный сон приснился, – прошептала она испуганно.

– Это только сон, – успокоил ее Леха. – Все хорошо, Лен. Все спокойно. И ночь чудесная сегодня. Как на юге, тепло. И луна.

– Все равно мне как-то не по себе, – ответила девушка, передернув, будто бы от холода, плечами. – Дай мне руку.

Леха лег на спину, протянув руку к кровати сестры. Ухватив его за пальцы, Лена успокоилась.

На этот раз сон не заставил себя ждать. Но не успел он полностью вступить в свои права, как толчок ужаса вновь прогнал его прочь. Только теперь Леха не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Лежа на спине, он чувствовал только, как кто-то, цепко ухватив его за затылок, вытаскивает… Паника захлестнула Леху словно девятый вал. Он ощущал себя совершенно беспомощным перед тем, кто вытаскивал его сейчас из собственного тела, как хищник черепаху из панциря. Он даже дышать больше не мог, замерев на вдохе. Только цеплялся, сам не понимая как, за свое тело, осознавая с отчаянием, что противник значительно сильнее. Он уже перестал видеть окружающее, несмотря на широко открытые глаза. Не зная того, кто схватил его, Леха ясно понимал, что это враг. Страшный для него враг.

Внезапно, когда уже все чувства, связывающие его с этим миром, исчезли, уступив место абсолютной тьме, хватка ослабла. Какой-то звук коснулся его сознания. Невнятный и едва различимый, но придающий ему силы бороться. И похожий на крик о помощи, привлекающий чье-то внимание. Требующий чьего-то присутствия и защиты. А то, что вцепилось в Леху, вдруг метнулось прочь, сразу разжав объятия. Леха упал назад в свое тело. Толчок был такой, что ему показалось, будто падал он с большой высоты.

– Алексей! Что с тобой?! Алексей! – Голос сестры ворвался в его сознание, будто вода через рухнувшую плотину.

И в ту же секунду Леха услышал свой жадный, судорожный вдох, как вдох ныряльщика, достигшего поверхности воды из последних сил, на самой грани, за которой уже не всплыть.

– О господи! – захрипел Леха, пытаясь приподняться и чувствуя, как не слушается еще его тело, словно затекшая в неудобной позе рука.

Зрение медленно вернулось, и он увидел испуганное лицо склонившейся над ним сестры и замершую на пороге маму.

– Ты что так нас пугаешь? – В голосе мамы сквозило беспокойство. – Тебе плохо было?

– Плохо… – ответил Леха. – Забыл, как дышать.

Он пытался шутить, но страх все еще холодил грудь, заставляя предательски обливаться по́том. Да и как может быть иначе, когда тебя, уверенного в своих силах, хорошо тренированного и умеющего постоять за себя в любых условиях, вытаскивают, словно рыбу, попавшуюся на крючок?

– Ну ты меня и напугал, – пожаловалась сестра, возвращаясь в кровать и с опаской глядя на брата. – Я за руку тебя держала, а рука вдруг тяжелой стала, словно ты умер. И дышать перестал. Мне так страшно стало. Я думала… думала, что ты умер.

– Все кончилось, – успокоил ее Леха. – Все хорошо. Давайте спать. Завтра, если не забуду, все расскажу. Сон дурной был.

Мама ушла, погасив свет. Сестра вздохнула, устраиваясь в постели. Только дед продолжал мирно и тихо похрапывать, так и не оставив уютного сна.

– Лен! Ты спишь? – зашептал Леха спустя несколько минут.

– Нет еще, – ответила сестра.

– Слушай, Лен… – Леха замялся, но потом, решившись, протянул руку к кровати сестры. – Возьми меня за руку. Мне как-то не по себе сейчас.

МКАД, пустая в этот поздний час, послушно стелилась под колеса черного массивного «ауди» с наглухо тонированными стеклами. Алексей не спешил воспользоваться отсутствием оживленного движения и прижать педаль акселератора. Напротив, он катился размеренно и неторопливо – так пристало бы ехать водителю «баржи», как в народе прозвали детище дряхлого, но бессмертного ГАЗа. Он не хотел спешить, наслаждаясь комфортом машины и отдыхая от трудного плодотворного дня. Дела шли в гору с непоколебимостью товарного состава, и даже разразившийся недавно кризис не смог пошатнуть его рожденный еще на спуманте, «дольчиках» и «Распутине» бизнес. Сейчас он не торгует водкой и колготками, как когда-то. Теперь у него пара небольших по численности персонала фирм, занимается он, как и раньше, «всем на свете». Только теперь в это понятие входят строительство, игра с акциями и ценными бумагами, игровые автоматы, услуги населению…

Ему многие завидуют, считая свободным и независимым, умеющим почувствовать и ухватить лакомый денежный куш. Но разве может быть свободным и независимым человек, занимающийся в Москве бизнесом? У него отличная машина. Неплохая квартира и планы на загородный домик. Любимая красивая девушка Надя, мечтающая получить от него предложение руки и сердца… Только иногда вдруг оживает что-то в душе, словно память о том, чего никогда не было. И появляется едва преодолимое желание направить автомобиль в сторону от Москвы, куда-то неведомо далеко, где ждет его совсем другой мир. Мир, живущий в его снах, в бредовых фантазиях его отбитой в драках юности головы, в видениях, которые навевает ему вид полной луны.

Вот и развязка с Ленинским проспектом, а он, вместо того чтобы свернуть к центру, понесся дальше, в сторону Варшавки, словно завороженный видом огромного диска луны, заглядывающего в лобовое стекло.

Темно-красная подсветка приборов, опустевшая дорога, полная луна…

– Где-то в родне цыган затесался, – буркнул Алексей, нащупывая в нише плавно раскрывшегося на центральной панели бардачка пачку «Парламента».

Зипповская зажигалка сочно клацнула, почти как затвор легкого оружия. И пусть кто-то считает ее глупыми понтами. Плевать. Они не чувствуют спрятанной в ее простом стальном корпусе энергии бродяжьей судьбы, пользуясь пластиковыми технологичными зажигалками, не имеющими души. Огонек облизнул кончик сигареты, родив пурпурный уголек, почти повторяющий цвет приборной панели.

С правой стороны раскинулась тьма Битцевского парка. Руки словно самовольно повернули руль, заставляя «ауди» прижаться к обочине. Не глуша мотор, Алексей вышел. Выпускаемый струйкой дым завивался причудливыми кружевами, освещаемый светом луны. Что-то не позволяло Алексею вернуться в машину и продолжить путь. Щелчком он отправил недокуренную сигарету в сторону близкой тьмы парка. Какой-то неясный отсвет в том месте, где исчезла искорка летящего окурка, привлек его внимание.

– Это еще что такое? – пробормотал Алексей, перешагивая через низкий металлический парапет.

Ему показалось, что в темноте стоит огромное зеркало, тускло отражающее свет луны и фар редко проезжающих автомобилей или что-то еще. Он решился посмотреть поближе, тем более что свет луны всегда действовал на него успокаивающе.

Тускло мерцающий прямоугольник размером с хорошую квартирную дверь приближался, сбивая Алексея с толку. Теперь уже было совершенно ясно, что это вовсе не отсвет луны и не свет фар. Зеркало светилось само по себе, спокойно и завораживающе. Впрочем, вблизи оно уже не выглядело зеркалом. Больше всего прямоугольник напоминал кусочек бездонного бассейна с подернутой рябью поверхностью воды, в глубинах которой неясно мерцала подсветка. Алексей приблизился на расстояние одного небольшого шага к прямоугольнику и осторожно заглянул за него. Там не было ничего. И даже больше…

Едва линия его взгляда оказалась позади мерцающей поверхности, как ее не стало. Темнота, освещенная лента МКАД, мирно стоящая у обочины «А8».

– Что за черт? – буркнул Алексей, отклоняясь и замирая перед мерцающим прямоугольником. – Похоже, я переработал.

Но вместо того чтобы отшатнуться и от греха подальше вернуться к дороге, как поступили бы большинство людей, он насупился и шагнул вперед, вплотную.

Юрий Николаевич, один из его замов на той фирме, которая занималась акциями, бывший историк, кандидат наук, называл это «комплексом ярла».

– Викинги говорили: «Ярл всегда садится за первое весло», – посмеиваясь, как-то сказал он на одной из корпоративных посиделок, когда основная масса народу уже набралась и разбрелась по темным углам с весьма прозрачными целями, – вот и вы всегда стараетесь первым сунуть голову в петлю. А зря. Сейчас уже не светлое Средневековье и никакому князю не требуется перед лицом дружины подтверждать доблестью свое право крови. Будьте проще…

Алексей покосился на него. Юрий Николаевич усмехнулся:

– Ну да, понимаю. Иначе не можете… А впрочем, может, на самом деле так и надо. Вон смотрите… – Он кивнул в сторону веселых коллег. – Я ведь к вам из «Розы ветров» пришел. Так там народ как наберется, лезет к начальству целоваться или, наоборот, жизни учить. А у вас вон никто особо не набрался, все прилично, а кто набрался – так тихонько в дальний угол отполз, дабы не мешаться. Чуют разницу.

– Какую? – не понял Алексей.

– В статусе, – пожал плечами Юрий Николаевич.

– В каком статусе? – развеселился Алексей. – Тоже мне князя нашли. Отец – офицер, мать…

– А не важно, – усмехнулся Юрий Николаевич, тоже переходя на полушутливый тон. – Первый Бернадот, например, тоже был сыном адвоката, а военную карьеру вообще начал рядовым. И ничего, стал королем Швеции. Династию основал, которая там и доныне правит. И неплохо, прямо скажем, правит. Коммунисты вон на закате своей власти в Швеции истинный социализм отыскали…

Алексей тогда, помнится, плавно закруглил разговор, сочтя его пьяной болтовней выпившего интеллигента. Но потом задумался. И понял, что во многом Юрий Николаевич прав. Уж комплекс это или нет, но он действительно всегда первым, так сказать, лез в пекло. Может, потому и получилось у него выжить и выстоять в то буйное время…

Пытаясь рассмотреть что-то в танце света и тьмы, Алексей некоторое время неподвижно стоял перед прямоугольником. Затем осторожно протянул руку и коснулся ряби пальцами. Ощущение было такое, словно пальцы в самом деле погрузились в холодную воду. Даже круги по поверхности прямоугольника побежали от того места, где спокойствие поверхности было нарушено.

– Вроде и не читал ничего такого… – проворчал Алексей, осматривая свои пальцы. – Точно перетрудился. А может, это наши разработки? Малдера бы сюда…

Он даже сделал шаг назад, вытягивая шею и глядя в ту сторону, где у ясеневской развязки начиналась территория какого-то до сих пор секретного предприятия то ли гэрэушников, то ли фээсбэшников, то ли еще какой конторы, коих, несмотря на развал СССР, в достатке осталось в отечестве.

– Нет, нашим слабо́…

Он постоял некоторое время, пялясь в прямоугольник. Где-то в глубине мелькнула мыслишка, что это не его дело. Что лучше позвонить в, как говорится, компетентные органы – и пусть те сами разбираются. Но мелькнула очень глубоко. И не задержалась. Как это бывает с правильными мыслями, которые возникают под влиянием неких внушенных тебе правил, которые ты вроде как принял и стараешься соблюдать, но инстинктивно чувствуешь, что это не твои правила. А затем ШАГНУЛ…