Крылатая смерть

II

15 января 1932 года. Новый год — а с ним, помимо моей воли, и возобновление этого журнала. Теперь пишу с единственной целью — излить душу, хотя еще совсем недавно одно предположение о том, что с этой историей не все покончено, показалось бы мне абсурдным. Нахожусь в Иоганнесбурге, в гостинице «Вааль», под моим новым именем, и пока у меня нет оснований подозревать, что кто-нибудь пытается установить мою подлинную личность. Веду малозначащие деловые переговоры с целью оправдать в глазах людей свою новую роль брокера, а заодно и убедиться в своей способности работать в этой сфере. Позже съезжу в Торонто, чтобы заложить хоть какие-нибудь основания своего фиктивного прошлого.

Что меня теперь беспокоит более всего, так это насекомое, около полудня влетевшее ко мне в номер. Конечно, в последнее время я подвержен всякого рода ночным кошмарам, в которых наличествуют и голубые мухи, но их и следовало ожидать ввиду моего постоянного нервного напряжения. Однако, вполне реальная живая муха — это прямо-таки сон наяву, и я совершенно не в силах объяснить его. Целую четверть часа она с жужжаньем сновала вокруг книжной полки, успешно уклоняясь от всех моих попыток поймать или убить ее. Самое же странное — это ее окраска и обличье; у нее голубые крылья, да и во всех прочих отношениях она прямой дубликат моего гибрида — посланника смерти. Просто не понимаю, как это могло случиться. Я ведь отделался от всех своих гибридов — как крашеных, так и неокрашенных, — что остались у меня после того, как я отправил посылку Муру, и я не припомню ни единого случая их побега.

Может быть, это всего лишь галлюцинация? Или, скажем, одна из особей, удравших на волю из бруклинского дома Мура, нашла обратный путь в Африку? Налицо та же абсурдная ситуация, что и в случае с мухой, разбудившей Дайсона после смерти Мура, но, в конце концов, нельзя исключить и того, что некоторые из этих тварей выжили и вернулись на родину. Что же касается голубой окраски, то она намертво пристала к их крылышкам, ибо составленный мною пигмент является столь же прочным, как и тот, что обычно используется для татуировки. Это единственное рациональное объяснение, какое приходит мне в голову, хотя и в этом случае чрезвычайно странно, что маленькой твари удалось залететь так далеко на юг. Впрочем, она наверняка обладает неким наследственным инстинктом, способностью находить дорогу домой, которая, по-видимому, присуща этому виду мух цеце. В конце концов, эта линия их родства и ведет в Южную Африку.

Нужно всячески остерегаться укуса. Конечно, изначальная инфекция (если только это и в самом деле одна из мух, удравших от Мура) давно уже утратила силу, но этот мой дружок вполне мог подкормиться после возвращения из Америки, пролетев через Центральную Африку и подцепив там свежую заразу. Действительно, это даже более чем допустимо, так как воспринятые от palpalis'а наследственные инстинкты, конечно же, привели насекомое прежде всего домой, в Уганду, а там к нему вернулись микробы трипаносомиасиса. У меня еще осталось немного трипарсамида — я не решился уничтожить свой докторский чемоданчик, хотя он и мог бы стать уликой, — однако с той поры я кое-что прочел по этой части и теперь не столь уверен в этом лекарстве, как прежде. Оно дает только некоторый шанс в борьбе за жизнь — этот шанс, определенно, и выпал Гамбе, — но всегда остается большая вероятность неудачи.

Чертовски странно, что проклятой мухе случилось залететь именно в мой номер — это на всем-то огромном пространстве Африки! Можно подумать, что тут налицо какое-то мистическое совпадение с переломным моментом моей жизни. Если она явится опять, непременно постараюсь убить ее. Удивительно, что ей удалось сегодня удрать от меня — обычно эти твари до смешного глупы, и поймать их ничего не стоит. Но, в конце концов, не есть ли это чистейшая иллюзия? Да, в самом деле, в последнее время жара донимает меня как никогда раньше — такого не бывало даже в самом сердце Уганды.

16 января. Не схожу ли я с ума? В полдень опять явилась муха и вела себя столь странно, что я ничего не смог толком сообразить. Только галлюцинацией можно объяснить действия этой жужжащей язвы. Появившись словно ниоткуда, она прямиком направилась к книжной полке и принялась делать круг за кругом перед книгой Мура «Двукрылые Центральной и Южной Африки». Раз за разом она облетала том то сверху, то сзади, а время от времени кидалась ко мне, а затем резво удирала, прежде чем я успевал хлопнуть по ней свернутой в трубку газетой. Такое проворство просто неслыханно для африканских двукрылых с их пресловутой глупостью. Около получаса я гонялся за проклятой тварью, но, в конце концов, она стрелой вылетела через дыру в перекрывающей окно сетке — дыру, которую я прежде не замечал. По временам мне даже казалось, что она намеренно дразнит меня, подлетая вплотную к моему орудию, а затем искусно избегая его в тот момент, когда я наносил удар. Пожалуй, мне нужно построже контролировать собственное сознание.

17 января. Или это я свихнулся с ума, или в мире перестали действовать законы вероятности в том виде, в котором мы их знаем. Незадолго до полудня эта чертова муха влетела откуда-то и снова принялась с громким жужжанием сновать вокруг книги Мура. Я снова пытался настигнуть ее, и снова все повторялось точно так же, как вчера. Наконец, эта мерзавка направилась к открытой чернильнице на моем столе и обмакнулась в нее лапками и грудью, оставив чистыми крылышки. Затем она воспарила к потолку, села и принялась ползать по известке, оставляя за собой извилистую чернильную дорожку. Через некоторое время она слегка подпрыгнула и сделала рядом небольшое чернильное пятно, не соединенное с главной загогулиной; затем она сверзилась оттуда прямо к моему носу, и, жужжа, скрылась из виду, прежде чем я успел замахнуться на нее.

Что-то во всем этом действе обожгло меня своей ненормальностью и чудовищностью. Чем пристальней я всматривался в чернильные следы на потолке, разглядывая их под разными ракурсами, тем более знакомыми казались они мне. И вдруг меня осенило — да ведь они образуют совершенно отчетливый вопросительный знак! Какой другой символ мог оказаться более зловещим в данной ситуации? Поражаюсь, как я не упал в обморок. Гостиничная прислуга пока еще не заметила его. Больше не видел мухи ни днем, ни вечером, но чернильницу держу плотно закрытой. Что ж, должно же уничтожение Мура в какой-то мере терзать мою совесть и оборачиваться болезненными галлюцинациями. Может быть, никакой мухи и нет вообще.

18 января. В какой жуткий ад кошмаров я погружен! То, что произошло сегодня, относится к разряду явлений, не имеющих права случаться при нормальном ходе вещей, однако один из служителей гостиницы заметил знак на потолке и воспринял его как реальность. Около одиннадцати часов утра, когда я писал за столом, что-то метнулось к чернильнице и, сверкнув у меня перед носом, взмыло кверху, прежде чем я успел понять, что это было такое. Подняв взгляд к потолку, я снова увидел эту дьявольскую муху. Как и вчера, она ползала по нему и выводила новый след со всякими извивами и поворотами. Тут я ничего не мог предпринять, однако на всякий случай все же свернул в несколько раз газету, готовясь прихлопнуть эту гадину, если она подлетит достаточно близко. Совершив несколько эволюций по потолку, она тут же улетела в темный угол и исчезла. Стоило мне глянуть вверх, на дважды уже испачканную штукатурку, как я понял, что новый чернильный след является ничем иным, как огромной, безошибочно узнаваемой цифрой 5!

На какой-то миг я почти лишился сознания, ощутив близкую, страшную, неведомую угрозу, которую даже не мог полностью осознать. Однако я тут же взял себя в руки и предпринял действенные меры. Купил у аптекаря гуммиарабик и прочие материалы, необходимые для приготовления липкой ловушки. Кроме того, я приобрел вторую чернильницу. Вернувшись в номер, наполнил новую чернильницу липкой смесью и, оставив ее открытой, установил на место старой. Потом заставил себя углубиться в чтение. Около трех часов дня я снова услышал жужжанье и увидел муху, кружащую возле новой чернильницы. Опустившись к липкой поверхности, она не стала касаться ее, а подлетела прямиком ко мне и умчалась, прежде чем я успел врезать ей, как следует. Затем направилась к книжной полке и стала кружить возле трактата Мура. Что-то непостижимое, что-то дьявольское заключено в этом кружении незваной гостьи.

Но самое худшее последовало позже. Оставив в покое книгу Мура, насекомое подлетело к открытому окну и стало ритмически биться о проволочную сетку. То были серии ударов с равномерными промежутками, между которыми соблюдались четкие паузы. Так повторилось несколько раз. Что-то в этом спектакле заставило меня на мгновение застыть в неподвижности, но в следующую секунду я подошел к окну и попытался прихлопнуть назойливую тварь. Как обычно, без успеха. Она просто перелетела к лампе и стала точно таким же образом отбивать такт по жесткому картонному абажуру. В приступе смутного отчаяния я поспешно захлопнул все двери и затянутые непроницаемой для насекомых сеткой окна. Мне следовало немедленно уничтожить настойчивую мерзавку, чьи преследования все успешней выводили мой разум из равновесия. Бессознательно ведя счет, я вдруг уловил, что каждая серия этих ударов заключала в себе число пять.

Пять — то самое число, которое эта гадина вывела утром чернилами на потолке! Неужели насекомое следует некоему отчетливому плану? Мысль эта казалась безумной, так как предполагала наличие у мухи-гибрида человеческого интеллекта и знания письменных знаков. Человеческий разум в насекомом — разве не об этом говорилось в древнейших легендах чернокожих из Уганды? К тому же дьявольское умение уклоняться от моих ударов сильно противоречило обычной глупости этого вида насекомых. Едва я отложил в сторону свое орудие — газету — и, охваченный все нарастающим ужасом, присел на стул, как муха взмыла кверху и исчезла в едва приметном отверстии в потолке, через которое уходила в верхнюю комнату труба от радиатора отопления.

Ее исчезновение не успокоило меня — рассудок мой уже выстраивал целый ряд диких и ужасных умозаключений. Если эта муха обладает человеческим интеллектом, откуда он у нее? Есть ли хоть доля правды в утверждениях туземцев, будто эти создания способны после смерти своих жертв завладевать их личностью? Если так, то чью же личность присвоила себе истязавшая меня тварь? Ответ на этот вопрос я уже знал — это одна из тех мух, что удрали от Мура после смертельного укуса. Не тот ли это самый посланник смерти, который ужалил его? А если так, то чего он хочет от меня сейчас? Чего он хочет от меня вообще? Облитый холодным потом, я вспоминал о том, как вела себя муха, ужалившая Батту, после его смерти. Не были ли и в самом деле ее собственные инстинкты замещены сознанием жертвы? А эта сенсационная весть о мухе, разбудившей Дайсона вскоре после смерти Мура… Что же касается преследующей меня мухи — не вселилась ли в нее личность человека, жаждущего мести? Как она крутилась возле книги Мура! Но я отметал от себя дальнейшие предположения до тех пор, пока меня вдруг не охватила уверенность, что эта тварь действительно заражена, причем в самой опасной степени. В каждом ее действии проглядывалось некое злое намерение — она нарочно, с ужасной целью впитала в себя самые смертоносные бациллы во всей Африке. Мой вконец потрясенный рассудок воспринимал теперь человеческие свойства этой твари как нечто само собой разумеющееся.

Я позвонил управляющему гостиницей и попросил прислать человека, чтобы заткнуть отверстие возле трубы радиатора, а также все другие щели в моем номере. Я сказал ему, что меня одолевают мухи, и он, по-моему, отнесся к этому вполне сочувственно. Когда человек явился, я показал ему чернильные следы на потолке, и он в самом деле увидел их. Значит, они реальны! Их схожесть с вопросительным знаком и цифрой 5 озадачила и как будто загипнотизировала его. Но, в конце концов, он заделал все щели в номере, какие только сумел найти, и исправил проволочную сетку, так что теперь я мог держать оба окна открытыми. Похоже, я показался ему малость чокнутым — очевидно, в связи с тем, что лично ему, пока он был в номере, не попалось на глаза ни единой мухи. Но мне уже было все равно. Один Бог знает, что она такое, чего хочет и что станется со мной!

19 января. Я в совершенном ужасе. Эта тварь дотронулась до меня. Вокруг меня творится нечто чудовищное, дьявольское, и я ощущаю себя всего лишь беспомощной жертвой. Утром, когда я вернулся с завтрака, этот крылатый дьявол из преисподней ворвался в номер, пролетев у меня над головой, и принялся биться в сетку окна, как делал это вчера. На этот раз, однако, каждая серия толчков заключала в себе число 4. Кинувшись к окну, я попытался схватить назойливую тварь, но, как и прежде, она легко ускользнула от меня и подлетела к томику Мура, вокруг которого и принялась летать с жужжанием самого издевательского свойства. Ее звуковые возможности, естественно, ограниченны, но я отчетливо осознавал, что периоды ее жужжания преднамеренно составлялись из четырех элементов.

К этому времени я, должно быть, окончательно спятил, потому что закричал мухе: «Мур, Мур, Мур, ради Бога, чего ты хочешь?» Тогда она вдруг прекратила кружить, подлетела ко мне и сделала в воздухе глубокий нырок вниз, как бы совершая грациозный поклон. Затем снова вернулась к книге. По крайней мере, мне показалось, что я вижу все это наяву, хотя я больше не доверяю своим чувствам.

А затем случилось самое худшее. Дверь я оставил распахнутой в надежде, что это чудовище, если уж я не смогу поймать его, уберется восвояси. Около половины двенадцатого я затворил ее, решив, что так оно и есть. Затем углубился в чтение. Ровно в полдень я почувствовал с левой стороны шеи легкую щекотку, но, приложив руку, не обнаружил там ничего. В следующий миг ощущение повторилось — и прежде чем я успел пошевелиться, это жуткое исчадье ада выскочило у меня из-за спины, словно специально за тем, чтобы показаться мне на глаза, совершило все тот же насмешливый нырок в воздухе и вылетело из номера через замочную скважину. До того момента мне и в голову не приходило; что муха может выбраться через такое крошечное отверстие.

В том, что эта тварь дотронулась до меня, я не мог сомневаться. Но ведь она не причинила мне никакого вреда — и тут, в приступе холодного озноба, я вдруг вспомнил, что Мур был ужален в полдень в левую сторону шеи. После этого муха не появлялась, но я все же заткнул замочную скважину бумагой, и впредь буду держать наготове хлопушку из газетного листа на тот случай, если надо будет отворить дверь, чтобы выйти или войти в номер.

20 января. Все еще не могу до конца поверить в существование сверхъестественных сил, но, тем не менее, боюсь, что на сей раз я пропал окончательно. Всего этого для меня слишком много. Сегодня, как обычно, незадолго до полудня, летучий дьявол появился за окном и повторил свои штуки с отбиванием ритма, на этот раз сериями из трех ударов. Когда я подошел к окну, он скрылся из виду. Во мне еще осталось достаточно решимости для того, чтобы предпринять новую оборонительную меру. Сняв обе оконные сетки, я вымазал их изнутри и снаружи своим липким составом — тем, что ранее использовал в чернильнице, — и установил их на место. Если это исчадье ада попытается выбить еще одну барабанную дробь, она станет для него последней!

Остаток дня прошел спокойно. Сумею ли я перенести это испытание, не потеряв рассудка?

21 января. В поезде на Блумфонтейн. Я разбит наголову. Победа за этой тварью. У нее дьявольский интеллект, против которого бессильны все мои ухищрения. Утром она опять появилась за окном, но не прикоснулась к липкой сетке, а, уклонившись от нее, принялась с жужжанием описывать круги в воздухе — всякий раз по два, — следующие через правильные промежутки. Затем, поднявшись над городскими крышами, она скрылась из виду. Мои нервы на грани срыва, ибо эти числовые намеки можно истолковать только в самом ужасном смысле. В понедельник мне внушалась цифра пять, во вторник — четыре, в среду — три, а сегодня — два. Пять, четыре, три, два — чем это могло быть, как не чудовищным, невообразимым отсчетом дней? С какой целью? Это может быть ведомо только зловещим силам Вселенной. Весь день я провел в укладке и отправке своих чемоданов, и теперь нахожусь в ночном экспрессе, мчащемся в Блумфонтейн. Бегство может оказаться бесполезным, но что мне остается делать?

22 января. Остановился в гостинице «Оранжевой», в Блумфонтейне — в удобном, превосходном номере, но страх и здесь преследует меня. Закрыл все двери и окна, заткнул все замочные скважины, выискал все щели и опустил все шторы, но в обычное время, около полудня, я вновь услыхал легкий стук в одну из оконных проволочных сеток. Я подождал — после долгой паузы последовал другой стук. Еще пауза, и снова один-единственный удар. Подняв штору, я, как и ожидал, увидел это окаянное создание. Оно описало в воздухе широкий медленный круг, а после исчезло из виду. Я почувствовал себя вялым, как тряпка, и вынужден был прилечь на кушетку. Один день! Ясно, что это и была информация, содержавшаяся в сегодняшнем послании чудовища. Один удар, один круг. Значило ли это, что мне остался лишь один день до чего-то невообразимо ужасного, о чем нельзя и помыслить? Следует ли мне снова бежать или уж лучше окончательно окопаться здесь, превратив номер в неприступную крепость?

После часового отдыха я почувствовал в себе прилив сил и велел прислать в номер огромное количество съестных припасов в виде консервированной и наглухо запакованной пищи, а также побольше скатертей и салфеток. Завтра ни под каким видом, ни на единый миллиметр я не открою ни дверь, ни окно. Принеся продукты и столовое белье, чернокожий слуга одарил меня странным взглядом, но меня больше не беспокоило, насколько эксцентрично — или безумно — я выгляжу. Я был одержим куда более сильным страхом, чем страх людского осмеяния. Приняв припасы, я обследовал каждый миллиметр стен и заткнул каждую микроскопическую щелочку, какую только смог обнаружить. После этого я, наконец, почувствовал, что впервые смогу уснуть по-настоящему спокойно.

(С этого места почерк становится неровным, лихорадочным и едва разборчивым).

23 января. Сейчас почти полдень, и я предчувствую, что вот-вот случится нечто ужасное. Долгого сна, какого я ждал, не получилось, хотя прошлой ночью, в поезде, я почти не спал. Встал рано, но сосредоточиться на чем-нибудь одном — чтении или письме — никак не удавалось. Такой медленный, преднамеренный отсчет дней — слишком мучительное испытание для меня. Не знаю, кто сошел с ума — природа или я. До одиннадцати почти ничем не занимался, разве что взад и вперед расхаживал по номеру.

Потом послышался шорох среди пакетов с продовольствием, принесенных вчера, и пред мои очи явилась демоническая муха. Я схватил какой-то плоский предмет, случайно подвернувшийся под руку и, пересиливая панический страх, сделал несколько шагов вперед. Как всегда, все было напрасно. Едва я подвинулся ближе, как голубокрылая тварь ретировалась — на этот раз к столу, где я разложил свои книги — и на секунду присела на муровских «Двукрылых Центральной и Южной Африки». Я последовал за гадиной, но она перебралась на каминные часы и уселась на циферблат рядом с цифрой 12. Прежде чем я успел подумать о следующем своем движении, она поползла вокруг циферблата очень медленно и обдуманно — по движению часовых стрелок. Она миновала минутную стрелку, свернула вниз, потом опять вверх, прошлась под часовой стрелкой и, наконец, остановилась точно на цифре 12. Проделав все это, она с громким жужжаньем забила крылышками.

Не является ли это зловещим предзнаменованием? Становлюсь суеверным, совсем как чернокожие. Сейчас на часах чуть больше одиннадцати. Значит, в двенадцать — конец? «Все, что мне осталось, это час жизни», — пронеслось в моем мозгу, охваченном бескрайним отчаянием. Мне бы догадаться об этом пораньше. Вспомнив, что в моем докторском чемоданчике имеются оба ингредиента, необходимые для приготовления хлора, я решил наполнить комнату смертельным газом, чтобы отравить проклятую муху, а самому спастись с помощью носового платка, пропитанного аммиаком и повязанного поверх лица. К счастью, у меня сохранился добрый запас этого вещества. Влажная маска, возможно, нейтрализует едкие пары хлора до той поры, пока насекомое не погибнет — или, по крайней мере, станет настолько беспомощным, что его можно будет раздавить. Но мне нужно спешить. Я отнюдь не уверен в том, что эта мерзавка не кинется вдруг на меня, прежде чем я закончу свои приготовления. И, кроме того, я обязан продолжать записи в своем журнале.

Немного погодя. Обе химикалии — соляная кислота и двуокись марганца — на столе, готовые к смешению. Нос и рот я повязал платком, в руке держу бутыль с аммиаком, готовясь смачивать ею повязку, пока не выдохнется хлор. Оба окна перекрыты рейками. Но мне не нравится поведение этого гибридного дьявола. Он по-прежнему сидит на часах, но при этом очень медленно ползет по циферблату от цифры 12 навстречу постепенно приближающейся минутной стрелке.

Неужели это последняя моя запись в журнале? Бесполезно сопротивляться тому, чего сам ожидаю. Слишком часто за самой дикой и фантастической из легенд таится крупица правды. Неужели сам Генри Мур в образе этого голубокрылого дьявола намеревается напасть на меня? Да и обыкновенная ли муха ужалила его, завладев после смерти его сознанием? Если это так и если она сейчас ужалит меня, то вытеснит ли моя личность сознание Мура? Войдет ли она в это жужжащее тело после того, как я умру от укуса? Возможно, так и случится, хотя мне вовсе не обязательно умирать, даже если она меня и цапнет. Ведь есть еще шанс выжить с помощью трипарсамида. Я ни о чем не сожалею. Мур должен был умереть, а теперь пусть будет, что будет.

Еще немного погодя. Муха медлит на циферблате близ цифры 9, то есть без четверти двенадцать. Сейчас 11–30. Я пропитываю аммиаком носовой платок на лице и держу бутыль наготове для дальнейшего использования. Это будет последняя запись перед тем, как я смешаю соляную кислоту с марганцем и высвобожу хлор. Нельзя терять времени, однако меня удерживает необходимость зафиксировать все на бумаге. Хотя сами записи, должно быть, свидетельствуют о том, что я уже давно потерял рассудок. Похоже, муха зашевелилась, а минутная стрелка между тем все приближается к ней. Ну, а теперь хлор…

(Конец журнала.)

В воскресенье, 24 января 1932 года, после многократного стука в дверь номера 303 гостиницы «Оранжевая», на который его эксцентричный обитатель не дал никакого ответа, один из чернокожих слуг вошел в комнату при помощи запасного ключа, но тут же с пронзительным криком сбежал вниз, чтобы сообщить администратору о том, что он там увидел. Администратор, позвонив в полицию, вызвал также хозяина гостиницы. Последний вскоре сопроводил в роковую комнату констебля де Уитта, следователя по уголовным делам Богарта и доктора ван Келена.

Обитатель номера лежал на полу мертвым, лицом вверх, рот и нос его были перевязаны носовым платком, сильно пахнувшим аммиаком. Черты его лица хранили выражение крайнего ужаса, который поневоле передался и вошедшим в номер. С левой стороны шеи доктор ван Келен обнаружил след укуса — темно-красный, с пурпурным кольцом вокруг, — нанесенного, очевидно, мухой цеце или иным, еще более опасным насекомым. Дальнейшее обследование показало, что смерть наступила, по всей очевидности, вследствие паралича сердца, вызванного скорее сильным испугом, нежели самим укусом, хотя последующее вскрытие трупа установило наличие в организме покойного микроба трипаносомиасиса.

На столе находились несколько предметов — записная книжка в потертом кожаном переплете, перо, бумага, открытая чернильница, докторский чемоданчик с вытесненными золотом инициалами Т. С., бутыли с аммиаком и соляной кислотой, а также стакан, примерно на четверть наполненный двуокисью марганца. Бутыль с аммиаком потребовала повторного осмотра, так как в ней, помимо жидкости, виднелось что-то еще. Приглядевшись получше, следователь Иоганнес Богарт установил, что посторонним предметом был трупик мухи.

По всем признакам то был некий гибрид, имеющий родство с мухой цеце, но крылышки ее — сохранившие, несмотря на воздействие крепкого раствора аммиака, слабую голубизну, — остались для всех совершенной загадкой. Некоторые соображения об этом феномене пробудились в голове доктора ван Келена после того, как он вспомнил об одном давнишнем сообщении в газете. Соображения эти вскоре подтвердились содержанием найденной в номере записной книжки. Лапки и брюшко мухи были, по-видимому, окрашены чернилами, причем настолько сильно, что аммиак не отбелил их. Можно было предположить, что насекомое перед тем побывало в чернильнице, хотя крылышки его при этом не пострадали. Но как ухитрилась муха оказаться в бутыли с аммиаком, имеющей столь узкое горлышко?

Все выглядело так, как если бы она намеренно вползла внутрь и совершила самоубийство!

Однако самым странным оказалось то, что заметил на гладком белом потолке констебль де Уитт в тот момент, когда его любопытствующие глаза случайно скользнули по нему. Его удивленный крик заставил обратить глаза кверху остальных, включая доктора ван Келена, уже долгое время перелистывавшего записную книжку в потертом кожаном переплете со смешанным выражением ужаса, зачарованности и недоверия на лице.

То, что они увидели на потолке, являло собой несколько рядов неровных, широко расползшихся следов, какие могли быть оставлены измазавшимся в чернилах насекомым. И сразу же каждый из присутствующих подумал о чернильных пятнах на мухе, столь странным образом оказавшейся в бутыли с аммиаком.

Но то были не просто чернильные следы. Даже беглый взгляд обнаруживал в их переплетении нечто навязчиво знакомое, а более внимательное изучение заставило всех четверых мужчин изумленно раскрыть рот. Следователь Богарт, следуя инстинкту профессионала, огляделся вокруг в поисках соответствующего орудия или нагромождения каких-либо предметов, при помощи которых можно было бы вывести эти знаки на такой высоте. Не обнаружив ничего подходящего, он снова обратил кверху свой изумленный и порядком испуганный взгляд.

Не было сомнения, что чернильные следы образовывали вполне определенные знаки алфавита, которые, в свою очередь, складывались в связные английские слова.

Первым, кто сумел отчетливо разобрать их, был доктор Келен, и теперь все остальные, затаив дыхание, слушали, как он произносил одно за другим безумно звучащие слова послания, столь невероятным образом, наспех и коряво, выведенные там, куда не могла бы дотянуться рука человека:

А потом, при потрясенном молчании присутствующих, доктор ван Келен продолжил, теперь уже вслух, чтение записей, сделанных в книжке с потертым кожаным переплетом.