Кругом одни принцессы

Часть третья АРМИЯ УСТАЛЫХ ТЕНЕЙ

Корчма называлась «Зависшая монета». Рассказывали будто хозяин ее как-то загадал, бросив монету: орел — пропьет, решка — пойдет к девкам, зависнет — отдаст семье. А она взяла и зависла. С тех пор и стали говорить, будто есть здесь какая-то сильная злая магия. А что еще говорить, если корчма стоит у дороги, ведущей в Злопущу?

Дорана это нисколько не волновало. В «Зависшей монете» он бывал не раз, и знал, что близость Злопущи никак не сказывается на качестве подаваемых в корчме блюд. А что до самой Злопущи — если б не ее дурная слава, вряд ли бы он получил нынешний заказ.

— Бирхольм — один из самых динамично развивающихся городов Гонории, — сказал наниматель. — Морской порт, средоточие ремесленных цехов, новейшие мануфактуры… как центр коммерции Бирхольм мог составить конкуренцию Союзу Торговых Городов. Если бы не Злопуща. Такой рассадник нечисти допустим разве что в Заволчье или иных варварских краях, но в цивилизованных странах терпеть такое далее невозможно. Короче, вам, как Истребителю, предстоит большая работа.

«Истребитель» было одним из прозвищ Дорана. Другим было «Избавитель». И оба он терпеть не мог. Они напоминали ему те громкозвучные названия, коими именуют снадобья против клопов или тараканов. Но он никогда не признавался в этом. В конце концов, как у этих снадобий, «Истребитель» — тоже торговая марка. Только избавляет он от тварей покрупнее тараканов.

Снарядившись в путь, Доран неспешно направился в Бирхольм, а в «Зависшей монете» у него была намечена остановка. Крепкого пегого мерина по кличке «Негодяй» Доран отвёл в конюшню самолично. Хозяину Негодяй был послушен, а чужого, в полном соответствии с кличкой, мог и лягнуть, и покусать не хуже норовистого жеребца.

«Зависшая монета» не испытывала нужды в постояльцах. В стойлах Доран заметил раскормленных купеческих лошадок, рыже-чалую кровную кобылу и даже высокого рыцарского коня. Но, как бы ни была переполнена корчма, хозяин, которого Доран в свое время избавил от серьезных неприятностей, не отказал бы ему в пристанище.

Так и случилось. Но поужинать в приятном уединении Дорану не удалось. Стоило лишь расположиться в облюбованном выгороженном закутке, как хозяин «Монеты» — помнится, его звали Клопштуцер — завис над столом. И перекошенная его физиономия напрочь отменяла версию о том, что хозяин явился лично принять заказ, дабы засвидетельствовать уважение высокому гостю.

— Вашмилость Избавитель! Там… эта… эта… как ее…

Доран мысленно перебрал нечисть, которую можно было обозначить словом «она». Для никсы время слишком раннее, для полудницы — позднее, навы не суются в дома, вила вряд ли бы повергла Клопштуцера в такой ужас.

— Злыдня?

— Нет…

— Виверна?

— Нет…

— Мантикора?

— Нет… Это… как… женщина!

— Тьфу на тебя! А я-то здесь при чем?

— Вашмилость… вид у нее… как у этих… и меч, и прочее… Боюсь я ее!

— Вот что, любезный. Ты, стало быть, полагаешь, что к тебе зашла бандитка-разбойница?

Клопштуцер энергично закивал головой.

— Так это не моя печаль. Мое дело — чудовищ изничтожать. А правонарушителями пусть стража занимается!

— Она требует мяса под гранатовым соусом! — в отчаянии выкрикнул хозяин, как будто данный довод был самым весомым.

— А это уже интересно… — Доран с неохотой выбрался из-за стола и прошел в зал.

Женщину, о которой говорил Клопштуцер, он увидел сразу. Она сидела у окна, и последние лучи закатного солнца обводили ее силуэт красноватым контуром. Что до ее внешности, то многие мужчины охотно бы заплатили, чтоб заполучить такую физиономию: обветренную, украшенную шрамами, со сломанным носом. И еще больше женщин заплатили бы втридорога, чтоб от подобной вывески избавиться. Волосы ее когда-то были стрижены ежиком, но их давно не подравнивали. Кожаная куртка, заношенная до утраты первоначального цвета, вроде бы была форменного покроя, но со споротыми знаками различия. Плюс полный комплект вооружения, характерного для рыцарей удачи… немудрено, что Клопштуцер испугался.

Сам корчмарь в зале не показывался, и за него отдувался слуга, выслушивавший заказ. Коленки у него тряслись.

— …и не вздумай под видом андегавского подать бухано-трескавское, — говорила женщина. — Если бы я пожелала пить уксус, то так бы и сказала: уксус. Пока я буду есть жаркое, остуди филе из пулярок, не забудь добавить петрушку, белый перец и лимонный сок…

Голос ее, безупречно поставленный и превосходно артикулированный, составлял прямой контраст с наружностью. Такую речь можно слышать во дворцах или наиболее почитаемых храмах, но никак не в придорожной корчме. И тем более — не от такой особы.

— В качестве антреме подашь рагу из белых грибов с пряными травами. Тимьян, базилик и гвоздика обязательны. На десерт — миндальное печенье, дыню и груши. Хотя я, может быть, передумаю и закажу шоссоны или пти-пате…

На лице слуги выразилась неизбывная тоска.

— Может быть, здесь не знают, что такое шоссоны и пти-пате? — мягко спросила женщина. — Или мне повторить заказ?

Доран не был уверен, сделан заказ всерьез, или гостья издевается. А вот то, что за ней наблюдают, наверняка заметила. Но не подает виду. Выжидает. Это правильно, он сам поступил бы точно так же.

Всё-таки, что это за форма? Вряд ли армейская. Дорану были известны покрои мундиров в этой части Ойойкумены. Вдобавок в регулярную армию женщин не берут. Вольные отряды — дело другое. Но там редко тратятся на форму. А вот носители высоких титулов для своей охраны — тратятся. И в последние годы денежная аристократия — тоже.

Точно. У Голдмана в охрану женщин принимают. И она там весьма военизирована. Но, похоже, эта женщина рассталась со службой в магическом банке не год и не два назад. Что, конечно, не исключает ухода в вольный отряд… или в банду, что практически то же самое.

Женщина в рассеянности — возможно, притворной, — барабанила пальцами по столу, и взгляд Дорана переместился на ее руки. Не случайно. Руки способны сказать о человеке больше, чем лицо. Как говаривал старый Мерхион, наставник Дорана: «Руки — это вторичный половой признак!» И не ошибся. Руки женщины — при изрядном росте — имели небольшие кисти, с намозоленными ладонями и коротко остриженными ногтями. Не обгрызенными, что характерно, и не обломанными. На пальцах, как и следовало ожидать, не было ни колец, ни перстней. Однако же было время, когда кольцо она носила. На безымянном пальце правой руки отчетливо виднелась белая полоска.

Что ж, после развода или смерти супруга некоторые снимают кольца. Однако не похоже, чтоб утраченное кольцо было обручальным. Какая-то характерная форма. Поверх широкого ободка — треугольник, острым концом вверх… символ, используемый разными организациями, как тайными, так и явными, но, как правило, закрытыми. Вроде военной академии имени Скатах, чаще именуемой просто Академией Скатах или АС.

Странно. Академия Скатах — престижное учебное заведение, выпускники его с гордостью носят кольца до конца жизни, независимо от того, как сложится их судьба. Что же заставило гостью «Зависшей монеты» от него избавиться?

И кто мешает об этом спросить? Тем более что женщина уже открыто смотрит ему в глаза, не притворяясь, будто ждет заказа.

— Сударыня, как вижу, выпускница Академии Скатах?

— Никогда не имела удовольствия обучаться в этом замечательном заведении, — отрезала она. И, выдержав паузу добавила: — Я там преподавала.

Он усмехнулся — оценил шутку. И понял вдобавок причину отсутствия кольца. Очевидно, уволенные преподаватели не имели права носить академических колец.

— Не будет ли дерзостью спросить, какой предмет вы преподавали?

— Отчего же? «Диалектика и философия боевых искусств».

«Недурственно», — подумал Доран, а вслух произнес:

— А до того служили в охране господина Голдмана?

— Вы наблюдательны, господин Истребитель. — Он поморщился, услышав ненавистную кличку.

— Мы встречались?

— Отнюдь. Просто любезный хозяин вылетел из зала с таким топотом и шептался с вами так громко… Да вы не смущайтесь, я знаю, какое произвожу впечатление. И присаживайтесь, коли есть желание. Ведь вам даже не дали отужинать?

«А почему бы и нет?» — подумал Доран. По крайней мере, будет не скучно.

— Что ж, если вы не против. И прошу без Избавителей-Истребителей. Меня зовут Доран.

Вздох облегчения, каковой издал Клопштуцер, воздвигшийся у входа в зал, едва не смел скатерть с ближайшего стола.

— Баранины. Жареной, — сказал Доран, не оборачиваясь к нему. — И бутылку аквавиты. Для начала.

Укрепившись за столом, он сообщил.

— Меня наняли для работы в Бирхольме и окрестностях. Вас тоже?

— Не совсем. Я вышла в отставку, чтоб начать собственный проект, но тут друзья попросили немного поработать по старой специальности.

— Какой?

— Вы же знаете. Охрана… Небольшой частный контракт.

— В каком-то смысле мы с вами коллеги, — заметил Доран. — Хотя ваша задача — охранять, а моя — истреблять, в конечном счете всё сводится к изничтожению всего, что движется.

— Похоже, философию боевых искусств следует преподавать вам, а не мне… Выпьем разгонную? — последнее предложение было вызвано тем, что взбодрившийся слуга брякнул на стол две бутылки аквавиты для Дорана и белого вина для его собеседницы. И тут же умчался, провожаемый суровым: — Я жду консоме! И жаркого.

— Согласен. Но когда с кем-то пьешь, желательно знать имя собутыльника. Или прозвище.

— Верно. Вас, стало быть, зовут Доран. На Старом наречии — Деорадан, что значит «чужой» или «странник»… — На миг она задумалась. — А меня можете называть Рин.

Они чокнулись.

— За твое здоровье, Рин.

— За твое, Доран.

— Стало быть, будешь кого-то охранять.

— Ну да. Получила аванс, и сегодня намерена прогулять его в свое удовольствие, а завтра отправиться в путь налегке.

Она лжет, подумал Доран. Подобные люди никогда не прогуливают деньги полностью, но всегда оставляют заначку.

Впрочем, это не его дело.

Принесли бифштекс и консоме, оказавшееся всего-навсего крепким мясным бульоном с луком.

— Не иначе заклинание читали, убыстряющее варку, — заметила Рин, отхлебывая бульон. — Вообще-то говядина долго варится… если до нужного состояния…

— Что ж ты их гоняла?

— А это хозяйские проблемы, как он будет заказ выполнять. Деньги же он взять не постеснялся.

С горячим выпили еще, и беседа пошла живее.

— На чалой, что в конюшне — ты приехала?

— Угадал.

— Обратил внимание. Славная лошадка.

— Да, резвая, выносливая. Но нервная. Сволочь.

— Порода, что же ты хочешь.

— Нет, это кличка у нее такая — Сволочь….

Бифштекс как-то неожиданно кончился, пока Рин аккуратно разделывала ножом и кинжалом мясо под гранатовым соусом (нашелся, однако!). Тут же возник Клопштуцер.

— Не желает ли вашмилость еще чего-нибудь? Утка с яблоками… просто тает во рту.

— Не люблю, когда во рту тает…. но ладно. Пусть будет утка.

Снова чокнулись.

— Не жалеешь, что ушла из АС? Всё-таки престижная работа, уважение…

— Не имею привычки жалеть о том, что сделала…

— Достойные господа! Позвольте задать вам вопрос? — Из темного угла обеденного зала появился высокий мужчина. Рин приветствовала его непонятной Дорану фразой: «А вот и третий!»

— В чем дело, сударь? — осведомился Доран.

— Насколько я понимаю, вы оба — профессиональные воины и направляетесь в Бирхольм?

— Да, а что?

— Я — странствующий рыцарь, и тоже еду в Бирхольм бороться с чудовищами. Хотел бы узнать побольше…

Сказать по правде, Доран предпочел бы увидеть чудовище, а не странствующего рыцаря. Как всякий специалист, он терпеть не мог тех, кто работает за идею, то есть сбивает цены и путается под ногами. Поэтому он медлил с ответом. Рин тем временем спросила:

— Сударь, мы с вам раньше не встречались?

— Нет.

— Вы уверены?

— Уверен, — поспешно подтвердил странствующий рыцарь.

— Хотите сказать, что такую рожу, как у меня, до самой смерти не забудешь? — медленно произнесла она.

Рыцарь покраснел до корней волос.

— Нет, что вы, я совсем не это имел в виду… — Смущение его было неподдельным.

Доран мысленно аплодировал ловкости Рин. После такого реприманда непрошеному сотоварищу ничего не остается, как ретироваться.

Но не тут-то было. Рыцарь пробормотал сбивчивое извинение, но уходить от стола, похоже, не собирался

— Ладно. — Рин сменила гнев на милость. — Может, присоединитесь к нам? Выпьем, а там и поговорим.

Доран воспринял это предложение как очередную попытку избавиться от третьего лишнего. Обычно странствующие рыцари ставят себя гораздо выше контрактников, и за один стол с ними не садятся. Встречаются, конечно, между ними и такие, что за дармовую жратву продадут душу дьяволу и вместе с дьяволом выпьют, если выпивку ставит он. Но докучливый воитель, судя по виду, не принадлежал к этой оголодавшей и вконец обносившейся братии. Не то чтоб он был одет с роскошью, но вполне пристойно, и держался с достоинством, был подтянут, тщательно выбрит и аккуратно подстрижен. Сам же был еще молод, хотя давно вышел из юношеского возраста, когда бедные и безземельные рыцари выходят на дорогу искать подвигов и того, что к этим подвигам прилагается.

— Отчего же, — сказал он, — с удовольствием… Только я уже поужинал, — поспешил сообщить рыцарь, очевидно, чтобы не подумали, что он посягает на чужое. — А выпить — выпью. Кстати, зовут меня Гверн Безземельный. — Последнюю фразу он адресовал Дорану, из чего тот сделал вывод, что рыцарь слышал большую часть разговора.

Рин это не смутило, тем более, что появился слуга с очередной переменой блюд.

— Может быть, устриц? — окончательно осмелев, предложил он, выгружая блюда с подноса.

— Эй, любезный, у вас что, разницы между аптре и апреме не понимают? — пресекла его Рнн. — Неси вина.

— И аквавиты, — добавил Доран.

— А вы, рыцарь, что будете пить? Не винишко же вам как даме, тянуть?

— Есть пиво, эль, — снова высунулся слуга.

— Пивом, — наставительно сказала Рин, — на Ближнедальнем Востоке поят коров. Для улучшения вкусовых качеств мяса. И только на это оно и годится. Как вы относитесь к ратафии? Что, не пробовали? Это какой-то пробел в рыцарском образовании. Ратафии рыцарю!

— Так как насчет чудовищ… — заикнулся было тот, но Рин не дала ему продолжить.

— Да что вы, господа, всё о работе да о работе! Мы сейчас на отдыхе. Так приятно просто посидеть, поговорить с интеллигентными людьми, когда никто не давит тебя куртуазностью и не орет над ухом каждую минуту «Гранмерси, прекрасные сэры!», и не коверкает язык в угоду простонародью всяческими «милсдарями» и «вашмилостями»…

— Кстати, о языке, — вступил Доран. — «Рин» это не сокращение от «Дорин»? На Старом наречии, стало быть, «Дореанн», то бишь «мрачная» или «сердитая»?

— Нет. Это такое сокращение, как если бы тебя из Избавителя сделали Изей.

— Туше, — Доран приподнял кубок, тем более, что подоспели заказанные напитки.

Гверн с сомнением посмотрел на то, что ему налили, и героически выпил. И более вопросов о делах не задавал.

Короче, можно было считать, что вечер удался. Рин перешла от белого вина к красному, и усиленно подливала новому собутыльнику ратафии. Доран и сам ее попробовал. Не понравилось. Та же аквавита, только сладкая, каковой водка, по его мнению, быть не должна. Пти-патэ, или как там их называли, оказались, несмотря на подозрительное название, вполне съедобными пирогами. Клопштуцер, окончательно успокоившийся насчет возможных жертв и разрушений, умиленно повествовал, как в особых случаях он готовит для знатных гостей фирменное блюдо из молодых голубей, телячьих зобных желез, свиного сала, овечьих мозгов, меда и имбиря. Его не слушали. Гверн, переставший смущаться, допытывал у Рин, владеет ли она магией, и если да, то какой. Та в ответ лишь подливала ему, спрашивая: «А в Волкодавле ты бывал? А в Нездесе?» — на что он отрицательно мотал головой.

Странствующий рыцарь сломался первым, ткнувшись лицом в тарелку с остатками салата (кто заказывал салат, Доран не помнил). Рин, бросив сакраментальное «Разучилась пить молодежь», попросила Дорана проводить Гверна до койки. Он согласился с определенным чувством превосходства (а не садись пить с контрактниками!), но, сгрузив рыцаря в его номере, почувствовал, что и сам изрядно утомился, и прямым ходом направился к себе, не возвращаясь в зал.

Проснулся он вполне бодрым (рецепт — пейте только аквавиту, ни с чем не мешая! глоток ратафии не в счет), правда несколько позже, чем привык. Умылся у колодца, проведал Негодяя. Рыжая кобыла по кличке Сволочь и серый жеребец, не иначе принадлежавший Гверну, были в своих стойлах. Вернулся в зал, где Клопштуцер командовал слугами, спросил:

— Госпожа, с которой мы вчера ужинали, еще не встала? — Клопштуцер вытаращил глаза.

— А она еще на рассвете отбыть изволила.

— Как? Лошадь же в конюшне?

— Разве она вам не сказала? Она еще вчера продала лошадь барышнику — он тут же, на постое. А ушла пешком.

Обернувшись, Доран заметил Гверна, стоявшего на лестнице. У этого типа была совершенно не рыцарская манера слушать чужие разговоры. Выглядел он лучше, чем можно было ожидать после вчерашнего, и без всяких следов салата на физиономии. Но вместо салата на ней читалось несомненное разочарование.

— Вы еще не передумали ехать в Бирхольм? — спросил он.

— У меня там контракт.

— Ах, да… Тогда едем?

Столь изящно отделываться от попутчиков, как Рин, Доран не умел, поэтому ничего не оставалось, кроме как буркнуть:

— Что ж, едем… прекрасный сэр.

Гверн собрался в путь быстро, несмотря на то, что не таскал за собой ни слуги, ни оруженосца. А может, именно поэтому. И, прежде чем утро плавно переросло в день, они выехали на дорогу в Бирхольм.

Те страны, которые в Ойойкумене принято было считать цивилизованными, узнавались мощеными дорогами, оставшимися от древней Перворимской империи. Тот край, где нынче подвизался Доран Истребитель (Избавитель), тоже усиленно причислял себя к цивилизованным, но старыми имперскими дорогами похвастать не мог. Однако, в отличие от жителей, например, Заволчья, считавших бездорожье благом, поскольку оно спасало от любых захватчиков, местные жители, чтобы выглядеть цивилизованными, строили собственные дороги. Одной из причин нынешнего расцвета Бирхольма и была дорога, в прошлом десятилетии проложенная через Злопущу, дабы облегчить вывоз товара с побережья. Не мощеная, конечно, но достаточно широкая. Доран подозревал, что эта же причина вызвала нынешнюю активизацию нечисти в Злопуще. Согнанная с насиженных мест, она полезла туда, куда прежде никогда не совалась. Однако работодателям Доран соображений своих не высказывал.

— Как вы думаете, когда мы нагоним Рин? — спросил Гверн.

— Думаю, никогда.

— Но это единственная дорога в Бирхольм!

— А она ни словом не обмолвилась, что контракт у нее именно в Бирхольме. Может, где-то поблизости. Это во-первых. А во-вторых, если она продала лошадь, причем до встречи с нами, значит, собралась идти там, где верхом не пробраться. Так что сейчас она пробирается по какой-нибудь лесной тропе.

— Разве есть тропы через Злопущу? Я не знал.

— Сдается мне, прекрасный сэр, что в Злопуще есть много такого, о чем мы не знаем, — сказал Доран.

И был, как обычно, прав.

— Что значит «за две головы»? — багровея, вскричал господин Фольксбетт, фактор Северо-Западной торговой гильдии.

— То, что слышали. У амфисибены две головы. Чем она от обычных змей и отличается.

— Но она была одна!

— Позвольте напомнить вам, сударь, что когда в прошлый раз вы отказались платить мне за изгнание баньши, вы мотивировали это отсутствием материальных доказательств победы. И заявили, что будете производить оплату по предъявлении оных доказательств из расчета — 1 выплата за 1 голову. Что и было надлежащим образом зафиксировано.

Фольксбетт хватал ртом воздух.

— И благодарите всех богов, — безжалостно продолжал Доран, — что мы не на Ближнедальнем Востоке. Тамошние асуры и дэвы имеют обыкновение отращивать от девяти до тысячи голов на одну персону. А в Поволчье змея меньше чем с тремя головами и за дракона не считают…

Победа над фактором доставила Дорану не меньше удовольствия, чем над амфисибеной. Даже больше. Поскольку несчастное чудовище, как правило, не может поступать иначе, чем велит ему инстинкт. А фактор вредничал вполне сознательно.

В целом, Бирхольм не шибко понравился Дорану. Скучный, серый город на берегу Пивного залива Западного моря. Туман, ветер, сырость. Пузатые грузовые корабли в порту. Острые шпили ратуши и храма Мученичества святого Екселя (с чудотворной иконой «Выдираньице кишочек»), ужасно деловые жители. Цены высокие, развлечения убогие. Хорошо еще, что местные дамы, томившиеся в обществе мужей и женихов, поглощенных торговлей, готовы были полюбить Истребителя бесплатно. При том, что ни красотой, ни статью он не блистал — среднего роста, плотный, коренастый, с короткой шеей, кирпичным загаром, характерным для светловолосых, и бесцветными глазами, осеняющими нос картошкой. Но слава победителя монстров безотказно действовала а красоток — от подавальщиц пива до жен гильдмастеров включительно.

С другим борцом с нечистью — идейным — Доран почти не пересекался. Доран жил в гостинице, благо номер оплачивал заказчик. А Гверна пригласил к себе местный граф, давно покинувший обветшалый замок и переехавший в городской особняк. В нынешнем Бирхольме чувствовалась нехватка благородного общества, и с приездом Гверна старику было кому поплакаться на утрату рыцарских традиций и засилье денежных мешков. Гверн исправно выезжал из города в леса, и Доран подозревал, что гнала его отнюдь не жажда подвигов. В особняке вместе с родителями проживала дочка графа — сухопарая старая дева, разительно отличавшаяся от горожанок, пухлых от колыбели до могилы. Кое-кто из бирхольмских купцов ради возможности присовокупить герб к своим капиталам охотно позабыл бы и возраст и костлявость, но граф подобных женихов от дома отваживал. Рыцарь, хоть и безземельный — другое дело. Гверн, при всей своей наивности, не мог не понимать причин радушия графа Бирхольмского и встречам с потенциальной суженой предпочитал встречи с лесной нечистью. Судя по тому, что он неизменно возвращался, пока встречи оказывались не в пользу нечисти.

Что касается Рин, то Доран не встречал ее в Бирхольме ни разу, и это подтверждало его предположения, что ее наниматель проживает за пределами города.

Часть заработков Доран переводил на свой счет через местное отделение вездесущего МГБ, часть оставлял на текущие расходы. И расходы от доходов за амфисибену не успели еще вытечь, когда его снова вызвал Фольсбетт.

Фактор поджидал Дорана в конторе Северо-Западной гильдии. Обычно оживлявшийся только при разговорах о деньгах, Фольксбетт казался несколько взволнованным. Наверное, замыслил какую-то очередную пакость.

— У меня есть для вас задание, — заявил он.

— А я-то думал, вы решили выплатить мне премиальные, — вздохнул Доран.

— Шутки здесь неуместны. Объявился дракон.

— Да? — удивление Дорана было неподдельным. — Но, казалось, что драконов в этой части Ойойкумены давно повывели. Во всяком случае, я во время своих экспедиций никаких следов пребывания драконов в Злопуще не обнаружил.

— А никто и не говорит, что монстр находится в Злопуще. Он свирепствует на подходе к Полосатым горам.

— Далековато…

— Тем не менее, эти горы — в сфере влияния Бирхольма. Оловянные рудники, которые с некоторых пор там разрабатываются, могут повысить наши доходы в… ладно, не будем…

— А дракон, значит, отрезал вам выходы с рудника и снижает рентабельность?

— Это не ваше дело.

— Хорошо. Перейдем к тому, что является моим делом. Величина дракона? Цвет? Размах крыльев? Дышит ли огнем?

Фольксбетт поморщился.

— Это важно?

— Это очень важно. Иначе я не смогу грамотно построить нападение, и вашей гильдии придется оплачивать услуги нового специалиста.

— Ну… хорошо. Но трудно сообщить точные данные. Уцелевшие рассказывают, что дракон очень большой. Однако они и уцелели потому, что в момент нападения находились далеко и успели убежать. Поэтому огня и других деталей они не заметили. Цвет… вроде бы бурый. Или черный. А может, черно-бурый.

— Убежали… Вообще-то драконы довольно быстро летают.

— Этот не летает. По крайней мере, нападает он на земле.

— Странно, очень странно.

— В одном мы можем быть уверены совершенно точно, — в голосе Фольксбетта послышалось торжество. — У дракона одна голова! Все свидетели это подтверждают! У нас не Заволчье какое-нибудь варварское, а цивилизованная страна! Никаких трехголовых змиев! Так что никаких больше фокусов, господин Истребитель. И учтите: поскольку дракон в нашем регионе явление исключительное, я, как представить Северо-Западной гильдии, счел для возможным пригласить для дела одновременно с вами другого бойца, в последнее время очень недурно себя зарекомендовавшего.

— Это тот, который работает без оплаты?

— Вот именно, господин Доран. Это выгодно отличает его от вас.

— Вообще-то вам должно быть известно, что без оплаты работают только дилетанты.

— Осмелюсь напомнить вам, что согласно общепринятому мнению, каждый дракон стережет пещеру с сокровищами. И драконоборцы в первую очередь заинтересованы в том, чтобы добыть эти сокровища. Так что его работа тоже будет оплачена, только из другого источника.

Следует заметить, что Гверн вел себя не как конкурент, а как соратник. Или как помощник, что больше соответствовало действительности.

Что касается Дорана, то в любом другом случае он попытался бы избавиться от попутчика. Но не в этот раз.

Как известно, мечта любого странствующего рыцаря — убить дракона и жениться на принцессе. Желательно с приданым не меньше чем в полкоролевства.

Никакой принцессы в финале данного приключения не предвиделось. Да и дракон, похоже, не вызывал у Гверна энтузиазма. Любопытно, зачем он тогда потащился на подвиг? С Дораном всё понятно, это его работа и отказаться он не может. Неужели пресловутые сокровища дракона привлекли? Или граф Бирхольмский настолько допек?

Вечером, на привале, он спросил Дорана.

— Вам уже приходилось раньше убивать драконов?

— Нет.

— Вам это неприятно?.. Я слышал, некоторые люди считают, будто драконы — вымирающие существа, и недостойно убивать оставшихся.

— «Приятно», «неприятно» — это не профессиональный подход. Нет, просто в моей практике драконы пока не попадались. Но я встречал тех, кому удавалось убить дракона или пообщаться с ними.

— Что значит «общаться с драконами»? Разве не все драконы стремятся убивать людей?

— Кто может понять мотивы действий драконов? Они разумные существа, но мыслят не так, как мы. Есть свидетельства о том, что некоторые драконы дружили с людьми либо служили им. Но это бывало крайне редко. В целом драконы людям всё-таки враждебны. Но сложность в том, что они подразделяются на несколько разных видов, и большинство крылатых относятся к разряду хищников. Когда они нападают с воздуха, то победить их практически невозможно. Единственный шанс — подстеречь дракона на земле, когда он спит или болен, или отравлен. Во всяком случае, все успешные драконоборцы поступали именно так.

— Но существует множество историй о рыцарях, которые открыто выезжали против драконов и побеждали их в честном бою. Значит, всё это выдумки?

— Не всё. Здесь мы подходим к другой разновидности драконов — нелетающих. Эти на людей не нападают. Напротив, стараются держаться от них подальше. Те рыцари, о которых повествуют героические истории, а также песни и баллады, могли встречаться с такими драконами, и побеждать их. Тем паче, что они не такие уж крупные, в сравнении с летающими хищниками. С лошадь величиной, или несколько больше.

— Рыцари. Но не истребители вроде вас.

— Верно. Поскольку нас нанимают лишь тогда, когда монстр причиняет заведомый вред. Кто станет раскошеливаться ради безобидного чудовища?

— Но сейчас вас наняли?

— Это меня и смущает. Потому что дракон у Полосатых гор убивал людей. И в то же премя — он нелетающий. Ну ладно, то, что он якобы «очень большой» можно списать на великие от страха глаза. Но что там могло произойти такого, чтоб нелетающий дракон повел себя как хищник?

— Это нам и предстоит узнать, — спокойно отозвался Гверн.

Значительная часть пути к Полосатым горам проходила по торной дороге через Злопущу, и за время путешествия Доран с Гверном никого не встретили. Учитывая то, что дорога должна была связывать Бирхольм с рудниками, это настораживало. Каждый день Доран отправлялся на разведку в поисках чего-нибудь подозрительного. Гверн бесшумно ходить по лесу не умел, честно это признал, и потому за Истребителем не увязывался. Зато он согласился взять на себя стряпню. Кулинарными талантами он не блистал, но выбирать было не из чего. О роскошествах в духе прощального ужина в «Зависшей монете» оставалось лишь вспоминать с тоской. И, очевидно, эти воспоминания заставили рыцаря спросить:

— Вы больше не встречали эту женщину… Рин?

— Нет.

— Я не могу понять, зачем она нас обманула? — Доран усмехнулся.

— Никто никого не обманывал. Меня, по крайней мере. Я спросил, она ли приехала на чалой кобыле, и Рин ответила утвердительно. Заметьте, она не сказала, что кобыла принадлежит ей.

— То есть, контрактники, так же, как рыцари, никогда не лгут?

— Вот уж нет! Когда надо, мы будем врать. Но исключительно ради пользы дела. Если есть возможность говорить правду, мы правдивы.

Он лукавил. Когда можно не врать — не ври, но говорить всей правды тоже не стоит. Как сейчас. То, что он увидел в этой части Злопущи, очень его насторожило. Но своему спутнику Доран об этом не сказал.

Разговоры были другие. Гверн, как и прежде, в основном спрашивал.

— Ваше вооружение — меч и топор. Походящее ли это оружие против дракона?

— А, вы о том, что в канонических историях дракона всегда убивают копьем? Так ведь это ваше оружие, рыцарское. Честно говоря, ни один мой коллега копьем не пользуется. Мы сражаемся в основном пешими. Конечно, у каждого истребителя своя фишка, но это… Против крылатых драконов копье бесполезно. А с наземными, как я говорил, мы не воюем.

— Но, возможно, тот дракон, которого мы едем убивать, где-то повредил крыло, и потому передвигается по земле.

Такая мысль не приходила Дорану в голову. Он одобрительно посмотрел на рыцаря.

— Что ж, тогда у вас будет шанс испробовать копье на теле.

— Да… вот еще что… вы сказали: драконы — разумные существа. Откуда это известно? Разве они умеют говорить?

— Словами — нет. Но, как меня уверяли, они умеют говорить мыслями, и некоторые люди способны эти мысли понимать.

Внезапно, хотя вполне ожиданно, Злопуща пошла на убыль. Мрачные ельники, способные поспорить с легендарными борами Заволчья (где Доран, правда, не бывал) сменились малосерьезным редколесьем, а то и вовсе полянами, поросшими кустарником. Доран подозревал, что деревья здесь вырубили для рудничных нужд. Дорога вилась среди холмов и оврагов, затененных ольхой и орешником, а впереди виднелись Полосатые горы, прозванные так из-за чередования темных и светлых пластов породы.

Из-за гребня холма и выметнулись на закате дня трое мужичков. И, завидев вооруженных всадников, бросились не прочь, как все добрые люди, а прямо к ним.

— Спасите, вашмилости! Защиты просим!

— Там это… дракон!

— Спокойно, — сказал Доран, отцепляя здоровяка, повисшего на его стремени. — Сейчас разберемся. — И, обернувшись к Гверну, приготовившемуся скакать за холм, сказал: — Не спешите. — Снова мужикам: — Вы кто будете?

— Возчики мы… купцов, значится, сопровождаем.

— Из Бирхольма?

— Не, из Гансовера. В Бирхольм мы позжей собирались, а попервах на рудник…

— А он как прыгнет!

— Сверху налетел? — уточнил Доран.

— Не, из лесу выполз, — ответил самый рассудительный из мужиков. — Там лесок, вашмилость, опять же, вдоль дороги. А дальше горы. Страшный такой дракон, зубатый. Мы-то сразу с телег поскакали и прочь. Пока бежали, глянул я — он прям на хозяев кинулся. Ну, охрана там оружьем машет, да куда ей супротив дракона.

— Вас не тронул, а на купцов бросился? Интересно.

— Сударь мой Доран, — холодно заметил Гверн. — Пока вы здесь расговариваете, там дракон убивает людей.

— Ладно, — с досадой произнес Доран. — Посмотрим, что там за дракон. А вы, мужики, нас не ждите, чешите прямо по этой дороге на Бирхольм. Живы будем — вас догоним.

Гверн уже скакал туда, откуда явились несчастные возчики. Доран, не торопясь, следовал за ним.

По ту сторону холма стало видно, что они опоздали. Последние лучи заходящего солнца освещали сломанные и перевернутые повозки, распотрошенные тюки.

И трупы.

Между лесом и дорогой не было никого живого. Ни людей, ни дракона.

— Ну вот! — с отчаянием воскликнул Гверн. — Опоздали! Если бы мы поторопились…

Доран, не отвечая, стал спускаться с холма.

Внизу он спешился, и принялся разглядывать картину разгрома. Наклонялся над убитыми, переворачивал тюки, выброшенные из повозок.

Гверн, немного поколебавшись, проехал дальше, к опушке леса.

— Смотрите, Доран! Вот здесь он уползал! Земля истоптана и кусты сломаны — совсем недавно! Если мы не промедлим, то догоним его!

— Догоним, — процедил Доран, — только кого?

— Дракона…

— Дракона, но какого? Того, чью шкуру напялили на себя грабители? Или вы считаете, что драконы пользуются мечом, ножами и пиками, чтоб убить свои жертвы? Или вынимают из их вещей деньги и ценности, побросав разное барахло?

— О чем вы говорите? Значит, на самом деле дракона нет?

— Угу. Ловко придумано: каждый раз дать убежать нескольким дурачкам, чтоб поддерживать слухи, а тех, кто видел «дракона» вблизи, в живых не оставляют.

— Тогда не будем больше медлить. У нас есть шанс догнать их и уничтожить.

— Бросьте, Гверн. Нас направили сюда убивать дракона, а не бороться с преступностью. Для этого в Бирхольме есть стража, которой всё равно делать нечего, кроме как пиво дуть. Вернемся, доложим, и пусть они исполняют свой долг.

— Прежде чем сюда пришлют стражников, сколько еще людей будет убито? — и Гверн уверенно направил своего коня по протоптанной «драконом» тропинке.

— Идиот… полный идиот, — пробормотал Доран ему в спину. Подумав, добавил: — Так же, как я. — И двинулся следом.

Они нашли грабителей, когда стемнело. Впрочем, на небо выплыла полная луна — обстоятельство, по мнению Дорана, скорее огорчительное, чем утешительно. «Драконы», решив, что достаточно удалились от дороги, готовились стать лагерем на поляне. Голова дракона со свисающей шкурой была закреплена на дереве. Грабителей было не меньше дюжины. По мнению Дорана, следовало выждать, пока они расположаться на ночлег, расслабятся, выпустят из рук оружие и заснут. И лишь тогда нападать.

Но Гверн его мнения не спрашивал. Он вылетел на поляну с тяжелым копьем наперевес. На какой-то миг это оружие, и то, что он был конным среди пеших, дало ему преимущество. Он успел уложить двоих, прежде чем грабители опомнились. А затем один, более разворотливый и сообразительный, чем другие, перерубил копье Гверна секирой.

Доран тем временем спешился, мысленно проклиная всех благородных болванов, и себя в том числе. Он не солгал, говоря, что истребители предпочитают сражаться пешими. Прежде всего, при этом их невозможно вышибить из седла. А вот с Гверном это рано или поздно произойдет. Но пока что он был озабочен прежде всего тем, чтоб уложить как можно больше противников. Вы предпочитаете мечи и ножи, и лишь у одного секира — что ж, в ответ будет вам топор. И здесь не надо беспокоиться, чтоб не повредить череп, который надо представить заказчику. С юных лет он не зря избрал топор излюбленным оружием. Будь Доран повыше ростом, может, предпочел бы боевой молот. А так — в самый раз. Гверн, заменивший копье мечом, рубил им грабителей с седла, отражая удары щитом. Сколько бы грабителей его ни окружало, никому не удалось до него дотянуться. Однако, если ни один рыцарь в бою не ударит коня противника, грабитель — другое дело. Серый жеребец исправно помогал хозяину, кусал и бил копытом тех, кто пытался приблизиться, но их было слишком много. И, когда его полоснули мечом по ногам, он с пронзительным ржанием взбрыкнул и сбросил хозяина на землю. Гверн оказался достаточно ловок чтоб не запутаться ногой в стремени, но его вооружение было слишком тяжелым, чтоб он успел быстро вскочить. На него навалилось сразу трое, и Доран понял, что не успеет пробиться к нему.

…И тут же двое из тех, кто схватил рыцаря, пали ничком на землю. Третьего сам Гверн, успевший высвободить руку, припечатал со всех сил.

Доран, заглядевшийся на это диковинное зрелище, обнаружил чужой клинок в непосредственной близости от своего горла. Затем владелец клинка рухнул на колени, после чего завалился на бок.

Кто-то методично расстреливал разбойников с тыла.

Дорана отнюдь не возмутила неожиданная подмога, а также откровенно нерыцарский ее способ. Честно говоря, против этого даже Гверн не возражал. Напротив, дело пошло значительно веселее. Когда же сражение закончилось в пользу меньшинства, Доран без удивления увидел женщину, выступившую из тени деревьев.

— Привет, Рнн. — Дурацких вопросов типа: «Ты как здесь?» — он задавать не стал.

— Привет, Изя… Я тут мимо шла, смотрю — у вас вечеринка. И без дам. Нехорошо. Или вы против?

— Нисколько. Разве что рыцарь наш может оскорбиться.

— Нет, я очень рад вас видеть… — поспешил заявить Гверн. — Только конь у меня убежал, — добавил он ни к селу, ни к городу.

Некоторое время они молча передвигались по поляне. Рин извлекала стрелы и метательные ножи из трупов грабителей, Доран изучал их имущество, Гверн искал своего коня.

— Хватит, пошли отсюда, — подвел Доран итог этим действиям. — У меня нет никакого желания вечерять рядом с трупами.

— Но нам следовало бы их похоронить, а не оставлять так.

— Убиенных купцов с охранниками мы тоже оставили, хотя они заслужили честные похороны больше головорезов. Волки с лисами об этом позаботятся.

— Но я не нашел своего коня.

— И не найдете — в лесу, посреди ночи. Поищете завтра, когда будет светло. — Доран умолчал, что волки, вероятно, позаботятся и о сером жеребце — ведь тот ранен. — А пока поищем ночлега.

— Я тут видела одну приличную лощину рядом с родником, — предложила Рин.

Доран свистнул Негодяю и забросил в переметную суму то, что успел собрать.

— Вас тоже наняли убивать дракона? — спросил Гверн, пока они шли.

— Ни в коем случае. Вы же слышали — у нас с Дораном разная специализация. Он убивает, я охраняю. Да и дракон был ненастоящий.

— Я забрал деньги, которые они взяли у купцов, — заметил Доран. — Могу поделиться.

— Деньги, — категорически высказался Гверн, — следует вернуть родственникам погибших.

— Рыцарь, прекратите занудствовать! Труд должен оплачиваться. А Фольксбетт за этот ратный подвиг не заплатит, поскольку мне нечего ему предъявить. Голова дракона, правда, настоящая, выделанная, а вот шкура — крашеная тряпка с пришитой чешуей. Только издалека за натуральную и могла сойти.

— Вот здесь, — Рин указала на старый вяз, из-под корней которого бил родник. — Отдыхайте, доблестные воины. А я пошла своим путем.

— Ты что? Среди ночи?

— По-моему, ты не понял. Мне нужно двигаться дальше.

— Чтоб мы тебя так сразу и отпустили после столь славного сражения? Я, между прочим, не только деньги взял. Здесь копченая баранья ляжка. И фляжка с бренди.

— Доран, ты умница! Которую неделю мяса не жравши…

Гверн, видимо, тоже был не прочь перекусить, но держался как-то скованно.

— Не переживайте насчет денег для родственников, — сказал ему Доран, пока Рин отрезала баранину от кости. — За то время, пока «драконы» здесь орудовали, они должны были много награбить, а при них была лишь сегодняшняя добыча. Стало быть, есть тайник. Доложим об этом в Бирхольме, пусть ищут. И пусть ваша благородная душа успокоится.

Однако Гверн успокаиваться не желала. Может, устал. Или проголодался и хлебнул бренди на пустой желудок.

— Очень легко шутить над благородством. Вы только этим и занимаетесь. Но мне не впервой, приходилось переживать шутки и похлеще. Я, знаете ли, принц…

Рин буркнула что-то вроде: «И этот тоже!»

— …правда, не наследный. Наследником был мой брат. Еще у нас была сестра. Она питала болезненную склонность ко лжи, и потому часто попадала во всяческие неприятности. Из одной прискорбной истории ее вытащила неизвестная женщина, явившаяся к нашему двору. И посоветовала выдать сестру замуж за соседнего короля, недавно принявшего престол. Шутку, надо думать, пошутила. Но родителям эта идея пришлась по сердцу, и они так и сделали. А соседский король оказался узурпатором. Одного захваченного королевства ему показалось мало, и он двинулся на наше. Началась война, и он в конце концов победил. Родители и старший брат разъехались по иноземным дворам, ищут союзников. А я пошел в странствующие рыцари.

— А сестрица твоя что же? — спросил Доран, стараясь не смотреть на Рин.

— Она заявила, что супруг ее — в законном праве, поскольку она, мол, единственная наследница. А братьев никаких, не говоря уж о племянниках, у нее сроду не было…

— То-то я смотрю, рожа знакомая! — раздался голос Рин. — И всё гадаю — где я раньше тебя видела… А это, выходит, младший принц-соседушка! Заматерел, нечего сказать.

— Я тоже не сразу вас узнал. У вас тогда на лице не было… этого…

— И ты сидел в углу и таращился. Но завелся, когда я сказала, что ни о чем не жалею, и вылез из укрытия. Что ж, — она поднялась, — я к твоим услугам.

Гверн, или как там его на самом деле звали, тоже встал.

— Вы не так поняли. Да, я хотел убедиться… И обида, конечно, была…

— Так тебе надо, чтоб я извинилась? Или стала оправдываться? Не по адресу. Давай лучше подеремся, как нормальные люди.

— Я не собираюсь с вами драться.

— Ясно. Ты много лет искал меня, чтоб убить. А потом увидел мои шрамы, и тебе стало меня жаль. Вдобавок я спасла тебе жизнь, и теперь благодарность мучает. Так вот что я скажу: нет такого понятия — «благодарность». Я, во всяком случае, не встречала.

— Я не о том! Я просто хочу, чтоб вы поняли, к чему иногда приводят ваши шутки…

— Вот что, — Доран смотрел в черную сердцевину леса, — вы либо убивайте друг друга, либо уймитесь. Потому что сейчас будет не до ваших разборок.

Затем захрустели сучья, зачавкал мох у ручья, и на полянy из-за древесных стволов высунулась длинная большеглазая морда.

Зеленая и чешуйчатая.

— Дракон! — изумленно воскликнул Гверн. — Так он существует!

— Дракон наземный, нелетающий, — уточнил Доран.

— Она летает! — обиделась Рин. — Только низенько…

— Она? — переспросил Гверн.

Вместо женщины ответил Доран.

— Ты что, до сих пор не понял, что это и есть клиент нашей приятельницы?

— А ты как будто не очень удивлен.

— Разумеется. Вы, пока пробирались через Злопущу, старались не производить лишнего шума, но я же специалист. К тому же дракона в лесу не утаишь.

— Но как человек может стать телохранителем дракона? — спросил Гверн.

Рин усмехнулась.

— Один мудрец — мир ему! — некогда сказал: «Чтобы избавиться от драконов, нужно завести своего собственного». Драконы не глупее нас, и поняли: чтобы защититься от людей, особенно, когда лес кишит драконоборцами, нужно завести собственного человека.

— Мальчик не это хотел спросить, — подал голос Доран. — Он интересуется, как тебя сумели нанять. Драконы же не разговаривают.

— Между собой — разговаривают. И читают мысли людей. А некоторые люди умеют улавливать мысли драконов. Короче, общие друзья попросили меня проводить Вайпер от Злопущи через Полосатые горы. А то здесь нынче небезопасно.

— Вот так мы и подошли к сути вопроса. — Доран с легкостью, поразительной для такого плотного и вдобавок уставшего человека, оказался на ногах. — Ты выполняешь свой контракт, а я — свой. А моя работа состоит в том, чтобы убивать чудовищ. В том числе драконов.

— Вайпер — безобидное существо. Она никому не причиняет вреда..

— Возможно. Но контракт есть контракт, — топор сам собой скользнул в его руку. — Заодно будет что предъявить Фольксбетту.

— Ни шагу вперед, — предупредила Рин. В ее руке был меч. — Ты мне симпатичен, Доран, но меня подобные вещи не остановят. Как ты сам заметил, контракт есть контракт.

— Верно. Мы профессионалы. Только знаешь ли, с мечом против топора суются только сумасшедшие. Правда, твоя дракониха, быть может, не столь безобидна, как ты утверждаешь. Не зря она сюда явилась, когда заподозрила, что тебе грозит опасность.

— Много говоришь, Изя.

— Опять ты права. Решим этот вопрос. Гверн не станет вмешиваться, правда?

— Еще как стану! — Рыцарь также вынул меч из ножен и стал плечом к плечу с Рин, загораживая собой дракона.

Доран расхохотался. Смех душил его с такой силой, что он вынужден был прислониться к вязу и выронил топор.

— Он обезумел? — с тревогой спросил Гверн у Рин.

— Обезумеешь тут… — Доран с трудом поборол очередной приступ хохота. — Рыцарь, защищающий дракона, вместо того, чтоб убивать… дивное зрелище. Но я искренне рад, что ты, наконец, определился.

— Провокатор хренов! — в сердцах бросила Рин.

— Должен же я как-нибудь развлекаться. И заодно сквитаться с тобой за «Изю». Ладно, — он поднял топор и заложил его в ременную петлю. — Пока луна не зашла, прогуляюсь-ка я назад, до полянки с покойниками. Посмотрю, нельзя ли ту чучельную голову всучить Фольксбетту в качестве трофея. Пока, Рин, может, когда-нибудь встретимся. И неважно, как тебя будут звать.

И он бесшумно скользнул в чащу.

— А мы как же? — хмуро спросил рыцарь.

— Да всё так же… Гверн. И почему мужчины придумывают себе такие высокопарные псевдонимы? И такие однообразные. Доран — «странник», Гверн — «изгнанник»… Ты бы еще Алиеном назвался.

— А «Рин» что означает?

— Подумай об этом. А заодно о том, почему я оказалась в вашем королевстве и раздавала такие советы. При следующей встрече скажешь.

— А она будет — следующая встреча?

— Кто знает… — Рин подошла к своей чешуйчатой путнице и положила руку ей на холку. — Вайпер, к счастью, почти не летает. Зато очень быстро бегает. И видит в темноте. — Она взобралась на спину драконихи и повернула в сторону гор.

Рыцарь остался у ручья, глядя, как я исчезаю под большой луной, среди черных деревьев.

Я? В таком невыносимо пафосном сюжете? Да еще с моралью напоследок?

Да, это могла быть я. В одном из бесчисленных отраженнй.

Собственно часть третья

Пускай художник, паразит,

Другой пейзаж изобразит.

И.Бродский

Ударил колокол на ратушной башне, и тут же отозвалась колокольня собора. Нежный перезвон поплыл над узкими улочками и черепичными крышами в теплых весенних сумерках, вместе с облетевшими яблоневыми лепестками, ибо Шпацирен славится своими садами. А сейчас яблони были в цвету, и казалось, город окутан бело-розовей дымкой.

За полгода, что я здесь торчала, мне успели надоесть яблоки во всех их проявлениях.

А ведь поначалу Шпацирен мне даже нравился. Нравились его чистые улицы, благожелательные жители, сады, пироги, сидр и кальвадос. В основном новизной, конечно. Кроме того, мне предоставлялся не такой широкий выбор. После того, как я славно погуляла на Ближнедальнем Востоке и в принципате Ля Мой, у меня наверняка возникли бы там проблемы. И еще большие — в Великом Хамстве, хотя не вижу причин, по которым я бы хотела отправиться в Столовые равнины. Нет, в Столовые меня можно заманить только очень большими деньгами, а таковых никто не предлагал. Напротив, в Волкодавле меня бы встретили радушно. Но открывать там учебное заведение задуманного мною профиля было бы бессмысленно. Также, как в СТГ и в Гонории поскольку восток, юг и север отпадали, я двинулась с западном направлении.

В дверь робко постучали. Я отшвырнула в сторону прошлогодний альманах «От Бельтайна до Саманна», который перелистывала от нечего делать, вернула в стоячее положение табличку «Директор» и крикнула: «Войдите!» Увы, посетителем оказался не потенциальный клиент, а посыльный судебной палаты.

— Извините, мадам, — пролепетал он, — вот… — Глянув на пергамент, подсунутый мне на стол, я рыкнула:

— Я уже заполняла анкету!

— Извините, мадам… Они говорят, при апелляции снова нужно… а я человек маленький…

— Ладно, — смягчилась я. — Оставь, я после занесу.

Посыльный шмыгнул за дверь, а я с тоской подперла голову рукой.

Итак, полгода я торчу в Шпацирене, трачу деньги на аренду помещения, и время — на бесконечную тяжбу с криптоуниверситетом, обвиняющем меня в посягательстве на его права и привилегии.

Я вовсе не собиралась этого делать. Более того, я специально искала город, в котором не было бы университета, и отчасти поэтому мой выбор пал на Шпацирен. Но оказалось, что университет в Шпацирене имеет приставку «крипто», и ни в одном официальном реестре учебных заведений Ойойкумены не значится. Изучались там исключительно криптодисциплины. Самым старым и почтенным был факультет криптоистории, затем к нему прибавились факультеты криптокосмографии, криптофилософии, а в прошлом году с большой помпой открылся факультет криптомедицины. Главной удачей криптоученых было доказательство того, что в действительности всё обстоит не так, как на самом деле. И главным требованием к преподавателям было не иметь специального образования в избранной сфере деятельности. Ректором криптоисторического факультета был бывший мясник, криптокосмография была открыта аптекарем, криптофилософию нес в массы бывший ландскнехт, а криптомедицину — судебный писарь.

Поскольку я, как все они, в университетах не обучалась, а намеревалась чему-то учить, то мое появление в Шпацирине было сочтено проявлением злостной конкуренции, и не успела я поместить на дверях арендованного дома вывеску «Школа выживания для принцесс», как на меня тут же подали в суд.

Городские власти в этой тяжбе приняли мою сторону. ца состояние современной науки им было в высшей степени наплевать, но местные купцы и цеховые старшины, видя, что их детишки, сбитые с пути истинного примером своих профессоров, пренебрегают солидными и выгодными профессиями, не слишком обожали обитель тайного знания. Вдобавок, криптоуниверситет постоянно клянчил у магистрата деньги, а я — нет.

Но профессура криптоуниверситета не унималась.

Всё это можно было бы легко перенести, если б от школы был какой-то толк. Не стоит говорить о тех, кто не в ладах с правописанием, путает выживание с вышиванием, и уходит отсюда с воплями: «Обман!» Но принцессы, а также дюшессы, виконтессы и прочие благородные девицы, которых в этих краях было — пруд пруди, не желали ничего знать о выживании, хотя постоянно во что-то вляпывались. Уж, казалось бы, чего проще — научись и выбирайся из всех неприятностей сама. Нет, все хотят идти по пути наименьшего сопротивления. Намедни одна приходила и спрашивала, что сделать, чтоб за ней приехал принц на белом коне. Почему-то этот конь меня особенно взбесил, и я ответила, что на белом коне приедет только смерть, когда наступит полный Армагеддец. А в природе белые кони — это поседевшие с возрастом светло-серые. Она расплакалась и заявила, что такого про коней ей никто не говорил. А если б я ей сказала то, что знаю о принцах…

Ладно, не будем отвлекаться. Я придвинула пергамент и макнула перо в чернила.

Происхождение. Самых благородных кровей. Копия анализа крови, заверенной городским нотариусом Шпацирена, а также доктором медицины Айроном Мэйденом, прилагается.

Образование. Домашнее.

Предыдущее место работы. Военная Академия им. Скатах.

Вероисповедание. Ортодоксальная пофигистка.

Судимости. Не имею.

Это была чистая правда. Я, конечно, как все приличные люди, попадала в темницы, но всякий раз без суда и следствия.

Вопросов в анкете было много, и я решила последовать мудрому правилу «Отложи на завтра то, что неохота делать сегодня», а пока что пойти поужинать. Первое время в Шпацирене я нанимала кухарку, но когда стало ясно, что кормить контингент учащихся не придется, я ее уволила.

Заперев дверь на ключ, я чинной походкой двинулась по улице. Смеркаться только начинало, и фонарей пока не зажигали.

На воротах больницы милосердной Лады Самаритянки красовался свежий плакат, изготовленный в университетской типографии.

«Факультет криптомедицины предупреждает: жизнь опасна для вашего здоровья!»

Это был тот редкий случай, когда мне не хотелось спорить с преподавателями криптодисциплин. Хотя направлялась я туда, где встретить их не было вероятности. Харчевню «Элементал» облюбовали городские чиновники, и профессора туда не совались по причине упомянутых финансовых разногласий.

Содержательница харчевни мадам Лавэ была вдовой местного алхимика, и процветающее состояние заведения заставляло горожан поговаривать, будто Лавэ, в отличие от большинства своих собратьев, таки преуспел по части превращения конского навоза в золото.

Я же думаю, что мадам Лавэ достигла успеха благодаря умению разнообразить традиционные шпациренские блюда типа свиных колбасок и яблочного штруделя. Да и в баре можно было найти кое-что поинтересней сидра, хватило бы денег.

Лично я сегодня заказала баранину под острым соусом и бутылку бренди. Посетителей пока было немного, и хвала богам, певцы и музыканты еще не приступали к работе.

Совсем обойтись без этой публики было нельзя, в Шпацирене категорически считали, что процесс поглощения пищи должен происходить под музыку, иначе она плохо усваивается.

Напротив меня за столик умостился городской советник Кардиган, с которым мы поддерживали приятельские отношения.

— Привет, Этель, — сказал он.

Такое имя я здесь выбрала. Надоели варианты с «Тессой», «Конни», «Рин» и «Присей». Потому, вспомнив, что на одном варварском языке «Этелинда» означает «наследница», я усекла это слово до «Этель». Можно было назваться и Линдой, но на том же языке это значит «змея». Ничего но имею против, но зачем сразу сознаваться?

Кардиган, прихлебывая суп из бычьих хвостов, сообщил мне о последнем проколе криптопрофессоров. Не так давно они запросили у магистрата безвозвратную ссуду, поскольку пригласили читать лекции знаменитого мэтра Логинуса Славуса, автора прославленной «Драконографии». Было всем известно, что Славус по образованию алхимик, а не ловец драконов, и не опошлял теорий пошлой практикой. Но Кардиган связался с мэтром и с удовольствием узнал, что он ответил криптопрофессорам отказом и что нужно понимать шутки. Выпили за здоровье Логинуса.

Несколько отмякнув душой, я спросила советника:

— Слушай, Карди, ты умный человек, — можешь ты мне ответить: почему, когда я занималась делом, которое считается не женским, то проблем с клиентурой у меня не было. А как только я решила заняться делом сугубо женским, то есть открыла школу для благородных девиц, то с клиентами тут же обнаружилась недостача?

— Насчет прежней твоей работы ничего не скажу — сам не видел, — отвечал рассудительный Кардиган. — А насчет нынешней… Ты уверена, что верно поступила, предложив свои услуги благородным семьям?

— Так ведь простолюдинок, друг мой, учить жизни не надо. Они к этому приучаются с самого рождения.

— Хорошо. Тогда рассмотрим другую сторону проблемы. Благородные семьи, вообще-то, знают о твоей школе.

— Должны бы знать. По прибытии в Шпацирен я разослала извещения по всем адресам, которые значились в местной Панбархатной книге.

— И, разумеется, письма попали в руки родителей. — Кардиган хмыкнул. — Да какие же папаши и мамаши, да еще ратные и титулованные, допустят мысль, что их доченькам когда-нибудь придется бороться за выживание? Если бы ты обратилась к самим девицам, может и была бы какая-то отдача. А так…

В рассуждениях Кардигана имелась определенная логика, но настроение мне это не улучшило. Мы скова выпили. Не помогло. Вдобавок на возвышении справа от стойки послышалось деликатное покашливание. Затем затренькала лютня.

Заведение мадам Лавэ, в дополнение к множеству достоинств, имело один крупный недостаток. Мадам допускала к исполнению сугубо благопристойные музыкальные номера. «Элементал», мол, посещают люди солидные, сановные, и никакие фривольности не должны раздражать их слух.

И сейчас местный миннезингер, толстенький и белобрысый, завел благочестивый гимн, достававший меня на всем пространстве от Радужного моря до Навек Заледеневшего.

Приоресса по имени Анна,

Ты всегда напеваешь «Осанна!»

Ангел мой неземной,

Благодать над тобой,

Приоресса по имени Анна!

Горловая трель, пущенная вслед за этим, доконала меня окончательно.

— Всё! Если этот зингер не заткнется, будет ему шухер! И всем, кто станет возражать! И плевать, что драка в харчевне — сюжетный повтор!

Кардиган деликатно отодвинулся. Он в драки не встрявал но и другим не мешал.

Но учинить драку, и вообще вылезти из-за стола, я не успела, на счастье зингершухера, то бишь миннезингера. Он так и не узнал, что ему угрожало.

— Госпожа, у меня послание для вас, — раздался низкий голос, тихий, но вполне отчетливый. Я оглянулась. Возле стены стоял человек в темном плаще с капюшоном, скрывавшем лицо. На его камзоле я разглядела нашитый вымпел с черными и белыми квадратами. В здешних краях такой значок обозначал наемного гонца. Причем срочного. Он протянул мне свернутый в трубку и запечатанный пергамент.

Я сломала печать и недоуменно вперилась в размашистые строчки.

«Вас ожидают в Динас-Атас. То, что вам желают поручить, сложно, опасно, но чрезвычайно важно. Вы не останетесь без вознаграждения».

— Вы, сударь мой, уверены, что письмо предназначено мне? Здесь не указан адресат.

— Мне вас описали, — коротко ответил гонец. «Интересно, в каких выражениях», — подумала я, но вслух спросила лишь:

— Кто?

— Тот, кто отдал мне послание.

Я взглянула на письмо. Подписи тоже не было. На печати красовалось изображение факела — весьма распространенная эмблема. Только здесь она почему-то была перевернута.

— Похоже на то, что отдача, как ты выразился, Карди, всё-таки случилась. Тебе что-нибудь известно про Динас-Атас? Не припомню, чтоб я туда писала. Возможно, почтовая контора Шпацирена также воспользовалась Панбархатной книгой.

— Динас-Атас, в просторечии замок Атасный, — старое имперское владение. Забыл, в какой связи я про него слышал… — Кардиган поскреб в затылке. — По-моему, это в горах, за Черным озером, довольно далеко отсюда. Ага, вспомнил! Замок был отдан в ленное держание графу де Во-Преки, а когда тот был казнен, вернулся короне. Не назову точную дату, но было это давно, еще в прошлом веке. Я читал об этом в Хронике Байоника… Выходит, у замка теперь снова есть хозяин.

— Держатель, — поправила я его. — А у того, надо полагать, имеется дочка… или несколько… а присылать их в школу родителю западло…

— Дорога может быть опасной, леса, горы, разбойники, дикие звери, — уточнил Кардиган. — И если этот феодал достаточно высокого рода, вполне естественно, что он приглашает тебя к себе, а не присылает к тебе детей. Если поручение, которое он собирается тебе дать, касается именно детей.

— А кого же еще? Я, по-моему, ясно изложила в письме, чем я занимаюсь.

— И ты согласишься?

Я задумалась. С одной стороны, это приглашение выглядит несколько странно. А если честно — подозрительно. С другой стороны, что меня здесь держит? Тяжба с криптоуниверситетом? Да пошла она к Ядреной Фене! И сама я веду себя не слишком похвально. То на любительницу белых коней наорала, то миннезингера собралась побить… Ежели агрессия накопилась, не лучше ли с пользою употребить ее против хищников и разбойников? Опять же, полгода спокойной жизни и плотных ужинов в «Элеметале» и не то, что в доспехи не смогу влезть (потому что доспехов у меня всё равно нет), но в собственную одежду. Сбережения в банке, за аренду дома уплачено до конца года…

— Вы отправляетесь или нет? — гонец продолжал говорить столь же тихо, но тон его стал требовательным.

— Всё равно мне нужно будет приобрести средство передвижения.

— Конь для вас стоит возле харчевни.

Я присвистнула. Что за предусмотрительность!

— Деньги высвистишь, — машинально заметил Кардиган.

— Кстати, о деньгах… — я вынула кошелек и пересчитала наличность. Немного, но всё же есть. Здесь не Ля Мой, всегда нужно иметь при себе какое-то количество наличных денег. И еще я неукоснительно следовала правилу «Всё мое оружие ношу с собой». Даже в тихом-мирном Шпацирене криптостуденты иногда учиняли на улицах такое, что городская стража запиралась в казармах и ждала, пока всё само уляжется. Убрав кошелек, я протянула Кардигану ключ от дома.

— Пусть будет у тебя. Если я не вернусь ко дню нового платежа, отдашь хозяевам.

Городской советник принял ключ и деловито осведомился:

— Завещание у тебя составлено?

— В главной конторе МГБ хранится мое завещание…

Я не стала уточнять, что всех сотрудников МГБ при приеме на работу заставляют писать завещание по единой форме, и сейчас оно, должно быть, потеряло силу.

— Что ж, — вздохнул Кардиган. — Решила ехать, так поезжай. И да хранят тебя святые Ексель и Моксель, покровители дурацких поступков!

— Идемте, — сказал гонец. — И не выбрасывайте послание — оно послужит пропуском.

Бросив на стол монету для мадам Лавэ, я последовала за ним.

Снаружи уже стемнело, но конь, привязанный у входа в харчевню, был темнее весенней ночи. Он храпел, мотал головой и бил копытом.

— Вот конь для вас, госпожа.

Интересно, а где же конь самого гонца? В конюшне, что ли? Или он прискакал на этом, а теперь собирается возвращаться своим ходом?

Я взялась за поводья, и вороной, как по волшебству, успокоился.

— Да, а как добраться до этого замка Атасного? — осведомилась я, не у коня, разумеется.

Молчание было мне ответом.

Гонец исчез.

Говоря «исчез», я подразумеваю именно это. Вход в «Элементал» находился в поле моего зрения, туда гонец не возвращался. Дома на улице Нижне-Липовой, где располагалась гостиница, плотно примыкали друг к другу, и по вечернему времени двери в них были заперты. Единственное, что мог сделать гонец, это раствориться в воздухе.

— Ни хрена себе! — пробормотала я. И конь согласно замотал головой.

Вороного я назвала «Мрак», и он охотно откликался. По всем канонам, конь должен был оказаться ненастоящим; и, доставив меня на место, обратиться скамьей, покрытой лошадиной шкурой, или кочергой с привязанной мочалкой. Но меня это не волновало. Если конь везет, как настоящий, ест, как настоящий, и гадит, как настоящий, значит, он и есть настоящий. Однако ж заклятье на него наверняка было наложено. Мрак совершенно точно знал куда ехать — что в принципе можно было списать на память и привычку. Но он бывал весьма недоволен, когда я пыталась передвигаться медленнее, чем рысью. А стоило задержаться на ночлеге, как он принимался хватать меня зубами за рукав, всячески выказывая, что пора поспешить. То есть, что-то с этим конем было не в порядке. Что ж, я за него не платила.

Благодаря стараниям Мрака, я продвигалась к месту моего назначения, ни разу не свернув в города, что располагались в этом краю: Марширен, Варум-Варум, Кюхекнедер. Лишь изредка удавалось перекусить в придорожных харчевнях, а когда дорога увела в лес и превратилась в тропинку, не стало и этого удовольствия. Местные жители боялись лесов и рассказывали про них разные ужасы. Не видали они заволчанских чащ, вот что. Однажды мне преградили путь, шумя и размахивая дубинками, какие-то сильно нервные и сильно грязные личности: то ли разбойники, то ли углежоги. Свести с ними знакомство хотя бы путем применения холодного оружия не пришлось: Мрак с таким рвением стал бить их копытами, а также кусать, что они разбежались. В целом же поездка прошла спокойно.

Черное озеро, о котором упоминал Кардиган, располагалось в предгорье, и, по моему разумению, называлось так не в силу каких-то мрачных причин, но из-за того, что тени деревьев, окружавших озеро, окрашивали воду в черный цвет. И, проезжая по берегу озера, я увидела в черной воде отражение белых башен.

Они были перевернуты, что сразу напомнило о печати на загадочном письме. Хотя в данном случае аналогия была неуместна.

Динас-Атас стоял на вершине горы, и отражаться иначе как перевернутыми башни не имели возможности.

Если верить Кардигану — а сомневаться в его словах не было никаких оснований, замок Атасный утратил держателя в прошлом столетии. Но, поднимаясь вверх по крутой тропе меж острых камней, я отметила, что нового он обрел не месяц, и даже не полгода назад. Стены, несомненно, были подновлены и, вероятно, укреплены заново, на решетке и цепях подвесного моста не было ни следа ржавчины — должно быть, заменили.

Задрав голову, я заметила, как в лучах вечернего солнца блестели на стенах надраенные шлемы и кирасы часовых. А на башнях были укреплены катапульты, из которых стреляют по драконам и коврам-самолетам. Хотя в Шпацирене я ни о чем подобном в здешних краях не слышала. Воевать, что ли, вознамерился новый хозяин Динас-Атаса?

Мост был поднят, и пришлось долго драть глотку, прежде чем на смотровой площадке над воротной башней появился начальник караула. По-моему, они там с самого начала прекрасно меня слышали, но нагнетали атмосферу.

— Кто ты, и что тебе здесь надо? — проревел здоровенный дядька, носивший доспехи с такой же легкостью, как шахская наложница кисейные шальвары.

— Меня называют Этель из Шпацирена, — не хватало еще, чтобы стража, подобно городскому управлению, начала требовать мои анкетные данные. — А что мне надо, известно хозяину замка.

— Мне не называли такого имени, и в Динас-Атасе не привечают бродяг! Убирайся прочь!

Общаясь в последние годы в основном с деловыми людьми и профессиональными военными, я как-то отвыкла от этих замково-привратницких ритуалов. И разозлилась. Но к счастью (для начальника караула), вспомнила слова гонца: «Послание послужит пропуском». Поэтому вместо метательного ножа извлекла на свет памятный пергамент.

— А это ты видел?

Начальник изменился в лице — оно словно бы побывало в прямом контакте с крыльцом.

— Письмо было передано вам лично в руки? — голос его упал на пару тонов ниже.

— А то!

— Опустить мост! Поднять решетку! Открыть ворота'

И через потребное для названных действий время я въехала во двор замка Атасного. Там меня ждал пожилой, но шустрый деятель неопределенного статуса — то ли управляющий, то ли старший слуга, а рядом с ним несомненный конюх, который принял у меня поводья Мрака.

— Прошу вас следовать в пиршественный зал, — с поклоном сказал то ли управляющий, то ли кто. — Ужин сейчас начнется.

— Эй, а комната моя где будет? — спросила я, но он уже убежал.

Ну и порядочки в этом Динас-Атасе! Если здешнему феодалу неизвестно, что даме, даже такой, как я, с дороги необходимо умыться, и желательно также переодеться, то воспитание детей у него здорово запущено. То, что Мрака сразу увели, — пусть их, не мой всё-таки конь, однако ж сумку неплохо где-нибудь бросить… Ничего, разберемся на ходу.

Подняв голову, я взглянула на штандарт, украшавший главную башню замка. Я ожидала увидеть там тот же герб, что украшал печать на письме. Ничего подобного. Геральдика никогда не принадлежала к числу моих любимых наук. Может, я от рождения была к ней не способна, может наставник плохой попался. Бывало, устроится на балконе, когда гости съедутся, и начинает пальцами на щиты с гербами указывать — вот, мол, я какой знаток… Уж последний факел погаснет, не видно ничего, а он все блазонирует, блазонирует… До сих пор голос его скрипучий в ушах завяз. «Ежели лев стоит на трех лапах и голова его повернута к смотрящему, то его следует считать леопардом». И благодаря его урокам я знала, что монстрик о семи головах, одна из которых свисала, будто ее рубили, но недобросовестно, именуется Гидрой и символизирует подвиг великой доблести и преодоление тяжких препятствий на пути к совершению оного. А вот кому такой герб был присвоен, я не помнила.

Двор замка Атасный был переполнен разнообразной милитаризированной публикой. Конюхи водили лошадей, младший офицерский состав донимал солдат экзерцициями. Как специалист, я могла бы сделать несколько замечаний, но меня не за этим сюда пригласили, и я не стала соваться не свое дело.

Начальная военная подготовка была у них не плоха — это я как бывший инструктор по боевым искусствам говорю. А вот как бывший сотрудник охраны, я была в большой печали. Вперся в замок посторонний человек, пусть даже и с пропуском, и ему (ей) позволяют свободно бродить, где захочется, без сопровождающего, выглядывать, расспрашивать где тут что, как будто так и надо… безобразно была поставлена охрана. Хоть пиши на штандарте девиз «Динас-Атас — находка для шпиона!»

Разыскивать пиршественный зал, правда, долго не пришлось. Гости, а было их немало, валили туда кучно, и вскоре я оказалось в изрядно позабытой истинно рыцарской обстановке: чадящие факелы на стенах, вонища, как в казарме, липкие столешницы, на которых вечно не хватает мисок, а вместо тарелок — ломти хлеба, на полу — прелая солома, а между столами бродят голодные псы. Я умостилась за одним из столов, предварительно пихнув ближайшего вояку, чтоб подвинулся, и огляделась. В зале я оказалась единственной женщиной. Ничего странного — на месте хозяина замка я бы тоже женщин своей семьи в подобную компанию не пустила.

Возгремели трубы (некстати вспомнился наш старый геральдист: «Труба обозначает готовность к драке, сиречь к бою…»). К главному столу поднялись двое — суровый мужчина зрелого возраста со впалыми щеками, короткими седеющими волосами и орлиным носом, в лиловом сюрко и таком же плаще с изображением гидры, и согбенный старичок в темной мантии и шапероне с меховой опушкой. Надобно сказать, что за этим столом уже сидело несколько человек, но при появлении этих слуги бросились раскладывать яства по столу. Яства представляли собой: оленину (жиловзутую), лебедей (недожаренных) и свиные окорока с огромным слоем сала. Стандартное меню на подобных пиршествах. У собравшихся оно вызвало не разочарование, а наоборот — приступ энтузиазма, особенно в местах скопления сала. Также обнесли гостей вином, обильно приправленным снедями. Отвоевав у слуги отдельный кубок, (а то завели моду пить из общих), я отрезала собственным ножом кусок оленины, решив не выпендриваться, и с некоторыми усилиями дрожевала мясо и выпила вино.

Когда гости утолили первоначальный голод, мужчина во главе стола (сеньер замка, надо полагать) поднялся с кресла.

Снова взвыли трубы.

— Друзья и братья! — четко произнес хозяин. — Надеюсь, вы согрели свое сердце вином и угощением, и в состоянии приступить к делу. — Неизвестно, что бы ответили «друзья и братья», но он незамедлительно продолжил. — Минул год, как его величество император Второримской империи Западной нации Фабриций Мануфактор, побуждаемый неведомой опасностью, угрожаемой цивилизованным странам, создал орден гидрантов и назначил меня, графа Бана, его главой, а Динас-Атас — резиденцией ордена. И весь этот год я, Бан Атасный, прилагал все усилия, чтоб создать бесподобные силы для отражения напасти. И сегодня мы видим в наших рядах славных рыцарей, стяжавших славу под стягом нового ордена, таких как сэр Федот, сэр Селивант и сэр Митрофант, а также мирских братьев, являющихся членами ордена, таких как Блин, ныне именуемый Горелым.

Пока публика орала боевой клич «Вай-Мэй!», я, вытянув шею, увидела старого знакомого. Действительно, на физиономии его виднелись следы ожогов. Интересно, а Скандал где?

Глава гидрантов прервал общее орание властным жестом.

— Но я не для того собрал вас здесь, чтоб отмечать годовщину основания ордена. За минувший год угроза не уменьшилась. По-прежнему нависает тень над странами Запада, и лишь благодаря усилиям ордена гидрантов большинство мирных обывателей благоденствует, ни о чем не подозревая. Но, как предсказывал великий маг Анофелес, именно сегодня здесь собрались те, кого мы давно ждали. Барон фон Зайдниц находится с нами почти с самого начала основания ордена, и его представлять не надо. — Румяный крепыш в надраенных доспехах отсалютовал публике столь же надраенной кружкой. — Но с течением времени в Динас-Атас прибыли те, кого мудрец Анофелес отыскал в своих странствиях. Это конунг Грабли Гоблинсон из Бродиланди…

Ражий рыжий детина, сидевший рядом с черномантийным старичком, приветственно помахал топором, которым шинковал олений бок.

— …дон Херес де Риоха из Кабальерры…

— Дон Херес де Риоха де Мадейра де Малага-и-Амонтильядо, — сухо поправил хозяина его сосед, бледный идальго с тонкой полоской усов и бородкой клинышком.

— …атаман Ниндзюк из Великого Суржика.

Это имя граф Бан Атасный произнес с некоторым сомнением. Но с дальнего конца стола, где оказался самый большой свиной окорок, раздалось довольное урчание.

Старичок подвинул магистру ордена какую-то записку.

— И, наконец, — произнес тот, изучив написанное, — Этель из Шпацирена!

Я не стала делать никаких жестов, тем более, что никто от меня этого и не ждал. Все опять кричали «Вай-Мэй!» и пили заздравную. Однако недолго. Видимо, граф Бан был настроен серьезно.

— Мы многого ждем от наших гостей, и потому все должны знать о подвигах, которые они свершили. Долгими вечерами в Динас-Атасе мы не раз слышали историю о том, как барон фон Зайдниц сразил вервольфа у подножия скалы Крылатые Качели. Но пусть другие герои поведают нам о чудовищах, которых они победили.

Первым поднялся конунг Грабли.

— Я скажу вам такую вису, — веско произнес он.

Страж колец разора

В черном горном чреве

Спать не будет больше.

Воронов кормилец

На пиру волчином

Погулял довольно.

Никто ни черта не понял, но, по-моему, всем поправилось. Следующим был дон Херес, который, как и прежде, с места не вставал.

Он был сугубо лаконичен.

— Грифон Сверры-Заморены считался непобедимым. Напрасно.

Оказалось, что тем его выступление закончилось. Зато атаман Ниндзюк, нашедший наконец в себе силы оторваться от шмата сала, краткостью в речах не отличался. Великий Суржик, откуда он был родом, граничит с Поволчьем на севере, с Суверенным Оркостаном на востоке, с СТГ на юге, и Злопущей на западе. Я там не бывала, и какой там господствует язык, не знаю. Но говорил Ниндзюк на такой смеси поволчанского с нездесийским портовым жаргоном, и еще черт знает чем, что я понимала его с пятого на десятое. Насколько можно было разобрать, рассказ шел о чудище, которого атаман разорвал голыми руками, причем поначалу в качестве чудища фигурировал кабан, затем в ходе повествования вместо кабана появился бык, а затем — змей («зеленый» — зачем-то уточнил Ниндзюк). Вдобавок, пару раз, не ясно, в какой связи, монстр именовался «клятым поволчанином».

Пока атаман вещал, я задумалась. Очевидно, здесь основным критерием при найме на работу считается способность к убиению чудовищ. Применимо ли это ко мне? Медведь-колдун чудовищем считаться не может, поскольку он медведь. Кикимору я не убивала, а прогнала. Демона Лахудру мы приканчивали целой бригадой, да и отреклись потом от этого деяния. Так что он не считается. Железного Феникса я не убивала — он сам утонул, да и можно ли убить неживое? Даже мага Дубдуба, морально подпадавшего под категорию «чудовище», убила не я.

— По-моему, тут произошла какая-то ошибка, — сказала я, когда атаман умолк и плюхнулся на место. — И какое отношение имеет убиение чудовищ к воспитанию девочек?

Все взгляды обратились на меня, и в зале воцарилась гробовая тишина. И граф Бан, и его гости таращились так, будто я только что возникла посередь зала, а не сидела здесь уже пару часов. Молчание нарушил все тот же Ниндзюк.

— Тю! — воскликнул он. — Це ж баба!

— В самом деле, — сказал граф Атасный, сверившись со своей шпаргалкой, — Этель — женское имя. — Он укоризненно взглянул на старичка. — Доктор Халигали, что ж вы меня сразу не предупредили?

— Ну, почему обязательно женское, — попытался оправдаться доктор. — Есть много похожих мужских имен; Кетель, Эстель… — он замялся, не в силах припомнить еще.

— Гретель, — подсказал барон Зайдниц и жизнерадостно заржал.

— Дитя мое, — вежливо осведомился граф Бан, — что вы здесь делаете?

— Я получила приглашение приехать в Динас-Атас. И, коли уж вы помянули своих детей, то разве меня пригласили не воспитательницей к вашим дочерям?

Гидранты зашумели. Одни хохотали, другие возмущенно ругались и делали знаки от сглаза.

— Ни в коем случае, — ответил Бан Атасный. — Орден гидрантов приравнен к духовным, и никакой семьи, кроме орденских братьев, я не имею. Видимо, и впрямь произошла фатальная ошибка. Но, дабы удостовериться в этом, позвольте взглянуть на ваше послание.

Его требование было вполне разумно, и я вылезла из-за стола, направившись к возвышению. Проходя вдоль рядов пирующих, я встречала взгляды враждебные, но чаще — насмешливые, а кто-то из гидрантов и вовсе решил подшутить, подставив мне подножку. Но я такие шутки изучила досконально еще по первому году службы в МГБ, где новичкам устраивали «прописку» по полной программе. Вместо того, чтобы ткнуться носом в пол, я вспрыгнула на стол. Аккурат над этим местом висело тележное колесо, облепленное свечами — типовая люстра для подобных помещений. Кинжал Трех Стихий, брошенный мной, перерубил канат, и колесо-люстра рухнула на голову шутника, и заняло это меньше времени, чем изложение данных событий. Соседи пострадальца, проявив недюжинную выдержку и знание жизни, вместо того чтобы приводить его в чувство и сводить счеты со мной, принялись тушить свечи во избежание пожара. А я, поймав кинжал, решила, что между полами и столами в этом зале разница небольшая, так и протопала до возвышения между мисками и кубками и, очутившись с хозяином и гостями на одном уровне, протянула злосчастную писулю.

Доктор Халигали принял ее, посмотрел на письмо, на меня, потом вновь на письмо.

— Сдается мне, ваша светлость, здесь нет ошибки, — даявил он, — и обещанные герои собрались в замке Атасном в полном составе.

— Я не герой, — возразила я.

— Кто бы спорил… — проворчал конунг Грабли. Чело магистра гидрантов омрачилось.

— Как бы то ни было, следует обсудить ситуацию. Пируйте, братья. А героев… и некоторых негероев прошу проследовать в кабинет моего советника.

Кабинет доктора Халигали не походил на рабочие комнаты знакомых мне магов. При том, что там находились почти те же самые предметы. Но книги и манускрипты не были навалены в беспорядке по всему помещению, а расставлены по полкам, колбы и реторты заперты в шкафах, а с письменного стола регулярно стирали пыль (!). Из чего я сделала вывод, что доктор магом не был. Но, наверное, обладал какими-то другими достоинствами, раз выбился в советники при главе ордена.

— Я попросил бы вас, мэтр, еще раз проверить подлинность писем, — сказал граф, — а я тем временем побеседую с гостями.

Доктор споро повытаскивал из ящиков стола огромную лупу и несколько металлических бутылочек, в каких хранят кислоту, после чего разложил перед собой мое письмо, и еще три, с виду точно таких же.

Я оглянулась на героев. Похоже, они понимали, что происходит, не больше, чем я. За исключением, пожалуй, фон Зайдница, болтавшегося в замке достаточно давно, чтобы выснить обстановку.

Но ведь они и не спросят. Дон Херес и Гоблинсон — потому что герои не должны задавать лишних вопросов, а Ниндзюка в данный момент волнует исключительно оставленный в зале окорок.

Пока что Бан Атасный вопросы задавал сам. Разумеется — мне.

— Как вы получили письмо, сударыня?

— Ваш стражник уже этим интересовался… Письмо вручил мне неизвестный гонец. Он же привел коня. А сам исчез.

Бан Атасный кивнул каким-то своим мыслям.

— А вы что скажете, мэтр?

— Несомненно, это рука мудрого Анофелеса. Печать идентична тем, что на других письмах. Да и прочие обстоятельства… Накладывать заклятия на животных, в частности, лошадей, использовать стихийных духов в качестве гонцов — это его манера.

— Значит, надежда всё же есть, — обронил магистр. Неведение мне надоело. И поскольку к лику героев я не причислена, то решила спросить:

— А вы можете ответить, магистр, с какой опасностью борется ваш орден, или это профессиональная тайна?

— Это тайна… но кто знает, долго ли она останется таковой? К тому же героям предстоит узнать, для чего их разыскивали по всей Ойойкумене.

Герои, сохраняя на лицах невозмутимость, навострили уши. Даже Ниндзюк.

— Итак, — начал граф, — некоторое время тому назад разные земли на территории нашей благословенной империи подверглись невиданной опасности. Отряды злодеев непонятного происхождения, неизвестно кем предводимые, нападали на бурги, деревни и даже укрепленные замки. Вы можете сказать, что в обитаемом мире всегда где-нибудь обязательно идет война, и нечему тут удивляться. Однако у этих нападений были свои особенности. Согласитесь, что хотя доблесть есть наивысшая награда воина сама по себе, отказываться от военной добычи — ненормально. Здесь же масштабы разграблений были гораздо меньше масштабов разрушений. Иными словами, нападавшие бросали то, что могли бы взять.

— Диво! — изумленно пробормотал Ниндзюк.

— Забавная подробность, господа! — хохотнул фон Зайдниц. — Ни одна баба… то есть я хотел сказать, дама или девица, не претерпели от этих захватчиков никакого вреда. Кроме как страху. Они, может, и рады претерпеть…

— Мне кажется, шутки здесь неуместны, — прервал его дон Херес. — Тем более, что его светлость не завершил своей истории.

— Вы правы. Не это главное. Что такое враг, который почти не грабит и не стремится удержать захваченные земли? Стоит ли обращать на него внимание?

— Стоит, — на этот раз не сдержался сам дон Херес. — Иначе это навек запятнает вашу рыцарскую честь.

— Так же думали и мы. В империи достаточно храбрых воинов, способных противостоять любой армии, не то что шайкам разрозненных бродяг. Рыцари империи обратили оружие против нападавших, не слушая простолюдинов, утверждавших, что врагов невозможно убить. Ибо мужичье было напугано насмерть — без преувеличений: иные от страха умерли. Итак, воины взялись за оружие… и ничего не смогли сделать. Мечи, копья и стрелы, а равно топоры и моргенштерны не причиняли нападавшим вреда.

— Брехня! — авторитетно заявил Ниндзюк.

— Я попросил бы, — грозно начал магистр, и я сочла нужным вмешаться.

— Простите, ваша светлость. Как я поняла, эти нападения происходили на землях империи. Почему же ни в Поволчье, ни в Союзе Торговых Городов, ни на Ближнедальнем Востоке ни о чем подобном не слыхивали?

Магистр посмотрел на меня, как на умственно отсталого младенца.

— Тьма всегда угрожает свету, а силы разрушения — очагу цивилизации. Варварские страны, о которых вы упомянули, сами являются источником анархии, коей противостоит наша империя.

— И Великий Суржик! — поддержал магистра атаман. Магистр покосился на него скептически, но возражать не стал.

— Тогда наш повелитель принял решение основать орден Гидры Имперской, — продолжал он. — Но мудрец Анофелес, величайший маг империи, сказал: «Не смею оспаривать решения его величества. Но враги наши не принадлежат к роду человеческому, и обычные воины, даже самые храбрые, побороть их не смогут. Должны явиться герои, привычные к убиению чудовищ. И прорицаю, что герои сии, числом не менее пяти, будут явлены в замке Динас-Атас через год от сего дня». Первый герой сыскался быстро — это был барон фон Зайдниц, слава о котором долетела до замка Атасного. Но поскольку другие подобные деяния оставались нам неизвестны, мудрец Анофелес принял решение сам отправиться в странствия по просторам Ойойкумены, дабы отыскать предреченных героев. И вот — стало по слову его если не считать заключительной накладки.

— Осмелюсь заметить, ваша светлость! — включился доктор Халигали, — я хорошо знаю своего наставника, и с ответственностью заявляю: накладка исключена! Действия Анофелеса отличаются обдуманностью…

Я поневоле зауважала отсутствующего мага. Доктор — старый перечник, стало быть наставник — еще старше, однако он не поленился пуститься в дорогу… Хотя, может, как раз от старческого маразма он такие фортеля и выкидывал…

— А почему бы не связаться с магом лично и не спросить, что он имел в виду?

— Увы, — вздохнул доктор, — уже полгода мы не получали от наставника никаких известий. Более того, хрустальный шар, через который он с нами связывался, замутился, и никакими усилиями мы не могли привести его в рабочее состояние. Есть все основания полагать, что мудрого Анофелеса нет более среди живых…

Чтобы не дать беседе скатиться в траурные тона, я вновь обратилась к магистру:

— А как развивалась борьба ордена с неизвестной напастью?

— Так, как предсказывал Анофелес, — мрачно ответствовал он. — Многие из братьев пали, однако враги необъяснимым порядком избегали смерти и увечий, хуже того, число их возросло. Хвала богам, нам пока удалось воспрепятствовать распространению слухов, и предотвратить панику среди населения…

— А заклинания применять пробовали? — деловито осведомился дон Херес.

— Разумеется! — в разговор снова вступил доктор Халигали. — Каждому воинскому подразделению гидрантов приданы священнослужитель и маг. И амулетами воинов снабжали. Не помогает.

— Итак, вся надежда на героев, — подытожил магистр. — Перед вами стоит задача неизъяснимой сложности — сразиться с врагом, непобедимым, неуловимым, неуязвимым. Скорее всего, вы погибнете. Но в случае победы вы спасете весь мир. Согласны ли вы?

— А як же! — воскликнул Никдзюк.

— Вы оскорбляете меня, намекая на возможность отказа, — заявил дон Херес.

Конунг и барон также изъявили свое согласие. И взоры собравшихся обратились ко мне.

— Спасение мира — слишком обтекаемая формулировка. А я привыкла исполнять конкретные задания… Я бы даже сказала — чисто конкретные. Если вы, ваша светлость, дадите мне поручение, я исполню его. На большее не посягаю. Да и не женское это дело — мир спасать.

Мой ответ устроил всех. Я не опошлила отказом торжественный момент, и не оскорбила согласием геройскую сферу деятельности.

— Может быть, и даду, то есть дам, — сказал граф. — Я должен подумать. А сейчас… Время уже позднее, и вы вольны решать, возвращаться ли в пиршественный зал или пройти почивать…

Только дон Херес и я выразили желание отдохнуть, остальные решили вернуться к пиршеству.

— Осмелюсь напомнить, что между нами дама, — снова выдвинулся доктор Халигали, — и негоже ей ночевать в общей рыцарской опочивальне. Я готов предоставить госпоже Этель свою лабораторию.

Фон Зайдниц и Ниндзюк одновременно распахнули рты, чтобы отмочить расхожую хохму про даму в общей спальне, и столь же одновременно захлопнули их под суровым взглядом магистра.

— Вы совершенно правы, мэтр. Доброй ночи, господа. Завтра, после утренней трапезы, я жду вас здесь же.

Доктор, прихватив со стола светильник, вызвался меня проводить, и это было отнюдь не пустой любезностью. Динас-Атас был велик, расположения помещений я не знала равно как и пароля на нынешнюю ночь — между тем как на стенах и в коридорах несли стражу часовые (всё-таки: бдили или бдели?) Мы поднялись по крутой спиральной лестнице на башню, доктор, передав мне свечу, отпер окованную железом дверь, но, пропустив меня внутрь, уходить не спешил.

— Вы не возражаете, если мы немного побеседуем? — осведомился он.

— Отчего же нет?

Мне и в самом деле было интересно. Будет он меня уговаривать не портить героической картины и убраться подобру-поздорову или у него что-то другое на уме?

Мэтр забрал светильник и запалил от него свечи, стоявшие на полках и столе. Возле стола обнаружились кресла, в углу — лежанка, надо думать, доктор имел обыкновение ночевать в лаборатории. Но теперь он устроился в кресле, я последовала его примеру.

— Начнем с того, что я по-прежнему убежден, что ошибки с письмом не произошло, и ваше появление в замке было предусмотрено Анофелесом.

— Но вы утверждаете, будто он полгода как мертв, а письмо я получила совсем недавно.

— Это означает лишь то, что гонец долго вас разыскивал. Ведь там не было имени, верно? Стало быть, Анофелес не знал, под каким именем вас искать. Вы имеете обыкновение их менять, я не ошибся?

— Вы совершенно правы, мэтр.

— И единственное, что мог сделать Анофелес — дать гонцу ваше описание.

— Гонец мне так и сказал. Вы блестящий логик, доктор.

— Не льстите. Что мне остается делать, при отсутствии магических способностей, кроме как прибегать к услугам жалкого человеческого рассудка?

— Но я по-прежнему не вижу, в чем заключается моя роль. Если всё, что рассказал сегодня магистр — правда…

— Чистая правда, клянусь бородой Мерлина!

— …то в ней слишком много пробелов. Слишком много слов с приставкой не. «Непонятные», «необъяснимые», «невозможные», «неуловимые», «непобедимые»…

— Это так. Природа наших врагов не ясна. Если бы нам удалось захватить кого-то из них живыми или мертвыми, уж я бы его изучил! А пока что я был вынужден искать разгадку, изучая исторические источники. Я проштудировал «Хронику Байоника», «Летопись Петра Мобилы» и пришел к выводу, который может показаться вам безумным. Нашим воинам не удается убить врагов, потому что они немертвые!

— Неживые? — уточнила я.

— Нет же, именно немертвые! Носферату, вурдалаки, упыри, называйте, как хотите.

— А, вампиры!

— Да, таково общепринятое название… Вам приходилось сталкиваться с этими тварями?

— С классическими — нет, — я вспомнила демона Лахудру. — А вы поделились своими соображениями с графом Баном?

— Разумеется! Первым делом! Но он отверг мои доводы, заявив, что вампиры не нападают днем, а на жертвах наших врагов не было следов укусов. И всё же я считаю, что прав. Иначе, как объяснить способность наших врагов появляться неизвестно откуда? Их неуязвимость для обычного оружия? А толерантность к солнечному свету, отсутствие следов зубов — это, если развить предложенный вами термин, свидетельство того, что перед нами — неклассические вампиры! Какая-то мутация, способная лишать жертвы жизненных соков, не входя в прямой контакт. И убитые погибли от этого, а вовсе не от страха!

— Возможно. Я сталкивалась с чем-то подобным.

— Вот именно! И, поскольку наши герои прибыли раньше вас, я попытался потолковать с ними. Но… — он развел руками. — Я не хочу подвергать сомнению выбор своего наставника, он нашел настоящих героев, но они признают только героический способ разрешения проблем. Хрясь противника с эпической силой — и всё…

— Иными словами, вас не стали слушать. Не стоит огорчаться, мэтр, такова доля научного консультанта при военизированной организации… Я вот про другое думаю: вы сказали, что печать на всех посланиях была одинакова.

— Да, а при чем тут…

— Это личная печать Анофелеса?

— Нет, раньше он не пользовался такой эмблемой. Я узнал, от кого письма, по характерному почерку. И даже провел экспертизу, подтверждающую подлинность…

— Когда я получила письмо, то решила, что факел на печати перевернут случайно. Масса народа пользуется печатью с изображением факела. Но, если верить вам, все пять печатей были идентичны. А перевернутый факел — это уже нечто. Это символ. И если маг Анофелес запечатал им свои послания, он имел на то основания. Вы утверждаете, что он не предпринимает необдуманных действий. Предположим, не имея возможности связаться с вами через хрустальный шар, он решил иным способом сообщить о своем местонахождении…

— Какая удача, что я затеял разговор! — Мэтр Халигалн от волнения чуть не сшиб со стола какую-то колбу. — Выходит, надо выяснить, какое семейство или рыцарский орден имеют гербом перевернутый факел, и мы узнаем, где находился, а может и по сию пору находится мудрый Анофелес! — Он вскочил и забегал вдоль полок. — За это надо выпить! И не того варенья разведенного, что в зале пьют… У меня гораздо лучше есть, я сам перегоняю…

Решительно, мэтр Халигали был достоин пребывать в сообществе героев.

— Лучше отложим до завтра. Спать хочется…

— Ах, да, я не учел, что вы с дороги, прошу великодушно меня простить. Но я всё равно не смогу уснуть, слишком взволновало меня ваше предположение. Пойду в библиотеку, посмотрю справочную литературу…

На том и порешили, и остаток ночи я провела спокойно. Разбудил меня перезвон, от которого, покинув Шпацирен, я успела отвыкнуть. Я слетела с лежанки, предположив, что в замке пожар, либо к нему подступили враги. Но, взглянув в окно, никакой суматохи во дворе не заметила, и сообразила, что слышу не набат, а призыв к утреннему богослужению. Ведь, по словам магистра, орден гидрантов был духовно-рыцарским. По этой самой причине мое присутствие в храме было не обязательно, а то и вовсе нежелательно.

У мэтра в лаборатории имелось всё необходимое для умывания, и я сумела привести себя в относительный порядок. Не торопясь, спустилась из башни. Трапезовать в пиршественном зале желания не было. Я предпочла бы зайти на поварню и перехватить там кусок по собственному выбору. В поисках кухни я набрела на Блина. Он мыкался в том же направлении, но с иной целью. Кельтский воин страдал с похмелья и жаждал исцеления.

— Привет, Горелый, — сказала я. — А Скандал где? — Он обернул ко мне испятнанное ожогами лицо.

— Нету Скандала, — просипел он. — Весь кончился…

Я выругала себя за бестактность. Конечно, если Блин здесь без побратима, а сам явно побывал в серьезной переделке, значит, Скандал погиб.

Однако Блин продолжал:

— Я его нынче во сне видел… как живого, а не сгоревшего… он еще сказал что-то непонятное… ага! Будто бы он теперь в ауте… Ты не знаешь, аут — это что такое?

— Ну, это как бы на отдыхе… в отставке, — я не стала вдаваться в подробности.

— Я тоже так подумал… только не пойму, что же он мрачный такой в Стране Вечного Лета? Выпью пойду, может, в башке прояснится…

Он побрел своим путем, а я своим. Настроение ухудшилось. Одно дело, когда чужой человек плетет про разные умозрительные ужасы, а другое, когда узнаешь про гибель знакомого, пусть и неблизкого. Но это не помешало мне раздобыть на завтрак хлеба и сыру, а затем направиться на встречу с магистром.

Магистр нынче взирал на меня гораздо благосклоннее, чем вчера. Не то чтоб он уверовал, будто я в какой-то мере способна разрешить их проблемы. Просто я предоставила ему возможность выпроводить меня из Динас-Атаса никого не оскорбляя и сохранив достоинство ордена.

— Мэтр рассказал мне о вашем замысле, — заявил он, — и мне он по душе. Признаться, я не разделяю вспыхнувшей надежды доктора на то, что маг Анофелес всё еще жив. Но даже если вы сумеете установить его местонахождение в момент написания посланий, это пойдет на пользу ордену.

— Согласна, магистр.

— К сожалению, мне не удалось выяснить, кому принадлежит герб на печати, — грустно сказал доктор Халигали. — Правда, мое издание Панбархатной Книги не слишком полное…

— Не беда, мэтр. Насколько мне известно, Геральдическая палата Вестенбурга обладает самым богатым собранием гербов империи — как светских, так и храмовых.

— Решено! — воскликнул магистр. — Поезжайте в Вестенбург. Коня, присланного Анофелесом, можете оставить себе. Есть у вас какие-либо пожелания?

— Есть. Во-первых, не уверена, что Геральдическая палата с охотой распахнет передо мной двери, и хотела бы заручиться рекомендательным письмом. Во-вторых, я хотела бы взглянуть на изображение мага Анофелеса, ежели оно здесь имеется. Ну, и в-третьих, командировочные…

— Договорились. Мэтр, набросайте письмо и пошлите за казначеем. А я покамест займусь нашими героями, — сказано это было вовремя, ибо герои, за исключением невозмутимого дона Хереса, лицами выражали нетерпение. — Поскольку все вы, благородные господа, выразили желание принять посильное участие в подвиге, я не счел возможным оставаться в долгу. Для каждого из вас приготовлена грамота, в которой воем командирам застав и комендантам крепостей, принадлежащих ордену гидрантов, рекомендуется оказывать вам всяческое содействие.

— И шо, это всё? — изумился Ниндзюк. — А гроши?

— В самом деле, — поддержал его барон фон Зайдниц. — В письме совершенно определенно обещано вознаграждение.

— Всё чем владеешь — щедро раздаривать. Людям сокровища: поджарых коней, дорогие уборы, разбрасывать кольца, запястья рубить, вот слава высокого! — яроизнес поэтически одаренный Грабли.

— Господа, не будем же опошлять… — поморщился дон Херес.

Магистр покачал головой.

— Не беспокойтесь, герои. Казначею уже отданы распоряжения. Никто не уйдет обиженным. Но и вы, герои, не должны задерживаться в замке. Время не ждет, и вы сегодня же отправляйтесь в путь…

Так что никакого пиршества по случаю отбытия героев дано не было. Даже торжественных проводов не стали устраивать. Зато всех снабдили всем, чем обещали. Мне такой деловой подход понравился.

Когда геройских лошадей вывели во двор, оказалось, что все они темной масти. Не обязательно вороные, но гнедой либо караковый конь в ночи сойдет за черного. Специфический, однако, юмор у мэтра Анофелеса. Нацепить бы на нас плащи с капюшонами, и пошла бы гулять очередная легенда о черных призраках на черных конях, что являются черной ночью.

Однако пока что был ясный дель, и доктор Халигали махал нам, стоя на стене. Ветер донес его слабый голос:

— Госпожа Этель, помните, что я вам сказал!

— Старый, старый, а туда же, — ухмыльнулся конунг Грабли.

— То-то мне слуги сообщили, что доктор полночи у фрау Этель зависал, — наябедничал барон.

— А то, — одобрил мэтра Ниндзюк. — Старый конь борозды не испортит. А жинке с такою рожею гарных хлопцев мать не приходится, она, небось, и такому рада.

— Господа, вы оскорбляете даму! — Дон Херес положил руку на эфес меча. — Еще одно слово в подобном тоне, и я вынужден буду вызвать вас всех…

Я сочла нужным вмешаться.

— Благородный дон! Разве подобает героям, совместно спасающим мир, вступать в драку, не отъехав от дома и получаса? Конечно, я благодарна вам и все такое…

Дон Херес облил меня леденящим взглядом.

— Оставьте свою благодарность и всё такое при себе! Если вы думаете, что сумеете заставить меня забыть даму моего сердца, то жестоко ошибаетесь! Есть только она, прекрасная донна Давалла, и более никакая!

«И почему маг Анофелес не прислал в Динас-Атас пару-тройку истребителей?» — с тоской подумала я. С ними я бы нашла общий язык. Да и убиенных чудовищ на счету истребителей наверняка больше. С другой стороны, истребители — это профессионалы, а профессионалы редко бывают героями…

Конец начинающейся перебранке положил барон фон Зайдниц.

— За мной, господа! Я хорошо знаю эти места, и выведу вас на дорогу! — и он нетерпеливо стегнул коня.

Удивительно, но барон не солгал. Еще не наступила ночь, когда мы перевалили за гору и, спустившись по пологому склону, оказались в поселке, окруженном деревянным частоколом. Привратник у въезда в поселок, покуда барон честил его на все корки, таращился на нас во все глаза. Увы, мое предположение насчет черных всадников грозило подтвердиться. Наверняка в завтрашних разговорах количество всадников увеличится с пяти до десяти. Или хотя бы до девяти.

— Шинок-то есть здесь или корчма? — озабоченно спросил атаман у барона.

— Как не быть! Есть корчма!

— Ну так погуляем славно, шоб небу жарко стало.

И верно: стоило только нам заявиться в корчму, Ниндзюк, швырнув хозяину горсть монет, затребовал горилки и бандуристов.

— Горилки нету, сударь, — трепеща, сообщил корчмарь.

— Как нету горилки? А шо есть?

— Пиво.

— Пы-во? Убыв бы! Неужто и вина нет?

— Вино есть… бухано-тресковское и надуйское.

— Ну так, кати сюда две бочки! И всё, шо у тебя на кухне имеется, пока я тебя самого вместо кабанчика не зъил!

Выпивка и вино явились в мгновенье ока. Ниндзюк несколько подобрел, и спокойно отнесся к известию, что бандуристов в этих краях не водится, и согласился на замену их цимбалистами. И начал гулять основательно, благо прочие герои не мешали в этом занятии, а принимали посильное участие.

Жизнь научила меня засыпать в любой обстановке, и, прикорнув в углу, я задремала под грохот местной тафель-мюзик, топот Грабли, непременно пытавшегося показать собратьям боевые танцы своей родины, и жалобы Ниндзюка, ухватившего за грудки дона Хереса.

— Друже! Побачь, шо творится! Циви-ли-зованной страной себя называют, а ни горилки, ни бандуристов! Хорошо еще, сало есть…

Дон Херес брезгливо отмахивался.

Закончилось гулянье благополучно, ибо, проснувшись утром, я обнаружила, что корчма по-прежнему стоит, а легкие разрушения в зале — не в счет. Герои продрали глаза и готовились к отбытию, за исключением Ниндзюка, который продолжал храпеть, уронив голову на стол, а когда на него вылили ведро колодезной воды, пробурчал, что не двинется с места, пока всё не прогуляет.

Конунга и дона это заявление отнюдь не взволновало, а вот барон некоторое время промедлил, соображая, не составить ли компанию атаману.

— Да ну его, — произнес он по принятии решения. — Я весь год, пока вас дожидался, все окрестности истоптал. В каждой корчме, небось, у служанок от меня потомство имеется… Надоело всё. Едем дальше.

Но дальше мы проехали лишь до перекрестка дорог. Здесь дон Херес придержал коня и сделал нам знак остановиться.

— Господа! Нужно определиться. Пора каждому выбрать свою дорогу. Ибо вместе ездят лишь трусы. Как сказал поэт:

Стаями стаятся лишь робкие

Лани, олени, голуби и скворцы,

А смелый сокол, а гордый орел,

А медведь, тигр, лев

Рыщут врозь, никто им не в подмогу,

Потому что никто их не сильней.

— Волков никогда не видал твой поэт, — хмыкнул Грабли.

— Это точно. А вот еще кабаны как бродят… — припомнил барон. — И с ними сравняться никак не стыдно.

— Господа, может, вы и сильные звери, — заметила я, — но меня магистр направил в Вестенбург.

— Это, значит, на запад. И мне в другую сторону, — постановил барон. — Отправлюсь-ка я на восток. Гип-гип нах вестен! — как говорили мои благородные предки.

— Я с севера, и там имя мое прославлено в песнях, — сказал Грабли, — а на юге меня никто не знает. Стало быть, нужно, чтоб меня там узнали.

Лицо дона Хереса несколько омрачилось, но он, как истинный уроженец Кабальерры, достойно принял выбор судьбы.

— Что ж, мне ничего не остается, как ехать на север. Adios, господа.

Так мы с героями разъехались на все четыре стороны. У меня было нехорошее предчувствие, что с кем-то из них мы обязательно встретимся.

Жителям Восточных уделов Ойойкумены Второримская империя, то есть пространство, расположенное по преимуществу между реками Надуй и Сноу, как правило, кажется единым целым. На самом деле это множество княжеств и королевств с разными правителями и разными законами, власть императора порой весьма условна. Как сказал знаменитый бард Скриплинг: «Империя в плетеных лоскутках — наш уголок…» — за что и был утоплен в озере Лох-Фрайер.

Вестенбург, известный еще с античных времен как Colonia Vestibularia, много потерял с тех пор, как перестал быть резиденцией его величества, но сохранял все привилегии имперского города, а Геральдическая палата оставалась одной из институций, сохраняющих свое значение во всех помянутых королевствах и княжествах. Я добралась до Вестенбурга довольно быстро. Правда, Мрак после Динас-Атаса вел себя как обычный конь — видимо, заклятие, неустанно подгонявшее его вперед, имело ограничительные условия. Зато, в отличие от Гонории и примыкающих к ней стран, здесь действительно были хорошие дороги, оставленные легионерами Перворимской империи.

Остановившись, по привычке, на постоялом дворе с дурной репутацией, я прихватила рекомендательное письмо от графа Атасного и двинула стопы в Геральдическую палату. Письмо оказалось к месту — глава коллегии имперских геральдистов мэтр Отверсаче долго вчитывался в его содержание и столь же долго вглядывался в мою физиономию, как будто граф Бан запечатлел на пергаменте мои незабываемые черты, но всё же пропустил. И пока я сидела за столом, листая фолианты с гербами, и служащие, и посетители таращились на меня с удивлением. Нечасто, видно, подобные особи заходят под эти сумрачные своды. Юного служку в пропыленной рясе, таскавшего к столу заказанные мною тома, снедало откровенное желание спросить, кто я и что мне здесь надо, однако он не решался.

Прошел почти целый день, а искомого герба не оказалось. Слава богам, по летнему времени палата работала несколько дольше обычного, ибо здесь, в целях пожарной безопасности, светильников не зажигали (ну просто Волкодавль какой-то!). Но если изучать гербы всех благородных семейств из всех медвежьих, а также верблюжьих углов империи, на это уйдет не один день и даже, возможно, не месяц. И с чего, собственно, я взяла, что это родовой герб?

Какая первая мысль посетила меня при виде факела на печати? Правильно — что это крайне распространенная эмблема. И думала я так до тех пор, пока не узнала, что факел был перевернут намеренно. Что, помимо прочего-разного, символизирует конец жизни, смерть… Какой же благородный дон или прекрасный сэр изберет такую эмблему своим гербом?

А вот храм или другая духовная организация определенного толка вполне может.

— Эй, любезный! — окликнула я служку.

— Меня зовут Секстет, — сообщил он, побежав к столу.

— Очень приятно. Так вот, Секс, притащи-ка мне книгу, где собраны эмблемы храмов и духовных орденов…

После того, как Секстет выполнил заказ, искать пришлось не более получаса. Перевернутый факел был обозначен в книге как эмблема храма Края Окончательного. Никогда в жизни я о таком не слышала. Я снова подозвала Секстета.

— Секс, ты производишь впечатление образованного человека…

Архивный юноша зарделся.

— Скажи мне — тебе что-нибудь известно о Крае Окончательном?

На сей раз служка побледнел.

— Ну так как же… — пробормотал он. — Ведь Край Окончательный, он же Крант, он же Трындец Неожиданный… да что там, имен его не счесть — это древнее, еще до-имперское божество смерти.

— Нечто подобное я и предполагала. И поняла теперь смысл выражения «пришел полный край». Так что там насчет храма?

— Храм есть… он расположен в глубине Безысходного леса, что за Нечистым полем… Постойте! — его глаза расширились от ужаса. — Вы что, собираетесь туда отправиться? — И, не дав мне ответить (а я и не собиралась), горестно зачастил: — Безысходный лес потому так и называется, что его пройти невозможно, если ты не маг и не жрец! В храме почитают смерть во всех ее проявлениях, и потому с Нечистых полей в Безысходный лес стекается всевозможная нечисть! В позапрошлом году у нас гостил шевалье Глюк, знаменитый путешественник, и он рассказывал, как пытался достичь храма Края и вынужден был вернуться. Безысходный лес не пропустил его. Деревья там сплелись в непроходимые заросли, а по ночам кружит всякая нечисть — пиксы, биксы и шиксы… Или вы одарены волшебными способностями, и вас это не пугает?

— Нет, ничего подобного. Но спасибо за информацию. И вообще, темно уже, пора заканчивать с работой. Прощай, Секстет.

И я покинула Геральдическую палату, оставив архивного юношу в полном недоумении. По правде говоря, относительно собственных дальнейших действий я тоже не определилась. И, усевшись в углу питейного зала, предалась размышлениям. Ничего, кроме хорового исполнения воровской песни «Господа мусора, как вас били вчера» меня не беспокоило. Поскольку опасности в таких местах грозят только порядочным женщинам, а меня бы за порядочную никто не принял.

Итак, местопребывание мага Анофелеса я установила. Ибо Секстет сказал, что в храм Края Окончательного может попасть лишь человек, обладающий волшебной силой, каковым Анофелес и являлся.

К сожалению, хрустальный шар в Динас-Атасе не работал, и сообщить магистру с мэтром о своем открытии немедленно я не могла. Стало быть, надобно на остатние деньги нанять гонца — не стихийного духа или кого там подсылал ко мне Анофелес, а обычного — и направить в замок Атасный. А Мрака оставить себе в порядке компенсации за ложный вызов.

Однако доктор Халигали утверждал, что вызов не был ложным.

Так в чем же тогда заключался его смысл? В том, чтоб спокойно доехать до Вестенбурга и полистать книжечки? Конечно, герои для этого не годились. Они бы кучу народу положили, чтобы добыть необходимую информацию, вместо того, чтобы сложить два и два.

И всё-таки что в сложившейся картинке меня не устраивало.

Гидранты перестали получать известия от своего мага полгода назад. Из чего сделаем вывод, что тогда он и погиб.

Вполне вероятно, если его занесло туда, где поклоняются смерти во всех ее проявлениях! Но письма перед этим отправить успел, да еще с храмовой печатью. И экспертиза подтвердила, что письма писал именно Анофелес, не ком с горы… Не складывается. Проконсультироваться, что ли, у Абрамелина?

Нет. Учитывая то, что он не признает перемещений в пространстве, старик может оседлать Барсика и отправиться добывать сведения лично. А пока существует вероятность, что храм представляет опасность для магов, я не стану втравлять Абрамелина в свои дела. Что ж, съезжу в храм сама и посмотрю, что к чему. Правда, утверждают, будто Безысходный лес обычному человеку пересечь нельзя. Но сколько лесов на моей памяти объявляли непроходимыми, хотя пройти их вполне возможно! И Заволчанские леса — пусть не без оснований, и Злопущу, которую, не ходи к гадалке, деловые дяди с берегов Пивного залива вырубят под корень, прежде чем состарятся нынешние дети. А с точки зрения городского мальчика любая рощица сойдет за зачарованную чащу.

Правда, насчет чар архивный юноша скорее всего не врал. Темные силы должны слететься к храму смерти словно мухи к помойке… тьфу, придет же такое сравнение в голову. Но некоторый опыт обращения с демоническими сущностями у меня имеется, так что прорвемся.

На рассвете я покинула гостеприимный притон и выехала из Вестенбурга по древней имперской дороге из желтого кирпича. Ибо у этой империи два достоинства — дураки и дороги.

Но как бы ни были обихожены дороги империи, путешествовать до конца с комфортом не удалось. Чтобы достичь Нечистого поля, пришлось свернуть с накатанного пути. В сущности, Нечистое поле — вовсе не поле. Так называется большая заболоченная равнина к юго-западу от имперской дороги. Причем болото это вовсе не гиблая топь, как можно вообразить по названию, а источник благосостояния для местных жителей. Здесь водятся особо жирные и крупные гушки, которых ловят и поставляют к столу многочисленных гурманов, а среди таковых числятся самые родовитые дворяне империи. Должно быть, промышляют здесь также всякую болотную дичь, уток, и собирают ягоды — я не интересовалась. Разговор у нас со старостой деревни, стоявшей на окраине Нечистого поля, был о другом.

Месье Бабло, по совместительству являющийся также хозяином постоялого двора, долго приглядывался ко мне, пока я ужинала. Вот почему в городах во время путешествий я предпочитаю заведения с дурной славой — там я практически сливаюсь с окружающей обстановкой.

В сельской же местности избежать излишнего внимания невозможно. Но месье Бабло, в отличие от многих своих собратьев, вовсе не испытывал страха перед моей персоной. И, выждав, пока я утолю первый голод, осведомился:

— Мадам не из истребителей случайно будет?

— Не будет, и не случайно.

— А похоже… и меч у вас… и прочее снаряжение… не для украшения же таскаете?

— Предположим, украшать меня бесполезно. А вам что, защита требуется? Полна деревня здоровых мужиков, я сама видела, пока проезжала.

— Это смотря от чего защищать. О прошлом годе разбойники пробовали на нас дань наложить, так мы их всей деревней в болоте утопили. Зато — не изволите заметить — время вечернее, самая пора выпить-повеселиться, а кроме вас посетителей у меня нет?

— Заметила. Да с чего мне об этом беспокоиться — других путников в деревне нет, а здешние, может, все домоседы.

— Не были до нынешнего лета. А теперь девушки, вместо того, чтоб на лугу хулы-румбы плясать, по домам хоронятся. Да и мужики не спешат выпить кружку в хорошей компании.

— Ладно, почтеннейший, не тяни вервольфа за хвост. Что у вас стряслось?

Господин Бабло испустил протяжный вздох.

— Вампир у нас заявился. Ну, не совсем у нас, а поблизости.

Та-ак. Накаркал доктор Халигали.

— Он что, убил кого-нибудь?

— Боги миловали! — трактирщик сделал охранительный знак.

— С чего тогда взяли, что это вампир?

— Тут история вот какая… — месье Бабло извлек из-за стойки бутыль, присел за мой стол, плеснул себе и мне. В бутыли оказалось бренди, фатально преследующее меня с начала данного сюжета. — Про наши места многое говорят… страсти разные… и не всегда зазря. Сама понимаешь, где живем. — Он тоже перешел на «ты», и я не стала его одергивать. — В лесу у нас всякие чудища водятся… только мы в лес не заходим… и мы им не нужны, они всё вокруг храма кружатся. А с нашими болотными бесами и водяными мы спокон веку мирно жили. Мы им жратву — они нам живность…

— К делу, любезный, к делу!

— А по весне объявился… этот. Один житель здешний, Жан Валья, ночью лягушек ловил… они ночью хорошо идут… и возвращался мимо леса, а этот как выскочит… как выпрыгнет, бледный такой, глаза горят, зубы торчат! По счастью, у Жана на шее амулет был, в храме Фотинии Светлой освященный. Еле отбился и сбежал, невод с лягушками бросил. А утром вернулся — лягушки там лежат, а горлы у них прокушены…

— Это что-то новенькое в мировой вампирской практике, — пробормотала я.

Бабло не обратил внимания на мое замечание.

— С тех пор и повелось… Как стемнеет, он по деревне бродит, в окна заглядывает, зубами цыкает. Жреца из города вызывали, он всю деревню освятил — не помогает. Вот и сидим по домам, чесноком и розами увешанным.

Действительно, зал постоялого двора был увешан гирляндами из головок чеснока и увядших цветков шиповника, местном захолустье принимаемом за розы, но я по первости решила, что это кухонные принадлежности.

— А вампир, говорят, на кладбище хоронится, — продолжал Бабло, пропустив мимо ушей невольную игру слов. — У нас кладбище аккурат между лесом и болотом…

— Что ж вы не убьете его, ежели известно, где он скрывается?

— Так ведь боязно! Вампир всё же, а не фунт лягушек… опять же не мастера мы вампиров убивать. Будь он живой — другой разговор, а так…

— Вот мы и подошли к сути дела. А суть у нас такая: ты хочешь, чтоб я убила вашего вампира.

— Убила, прогнала, в общем, избавила нас от такой напасти.

— Однако ж напасть вас не первый месяц мучает. Что ж вы специалиста не пригласили, кроме жреца? Истребитель бы вам в два счета вампира вывел.

— Ну… — Бабло замялся.

— Ясно мне всё с вами. Истребители берут по таксе, она у них высокая, а ты решил, что с дурной бабой мимоезжей дешевле выйдет. А загрызет меня вампир — не жалко, и неустойку платить не придется. Только вот что, любезный Бабло. Я, может, и соглашусь поглядеть на вашего вампира. Но, поскольку действую я на свой страх и риск, то премию за этот самый риск возьму авансом.

Тут Бабло, разумеется, начал возмущаться и кричать, что никто ему как выборному лицу от всей деревин не гарантирует, что я не удеру вместе с авансом, я отвечала ему в том же духе, и в результате мы пришли к соглашению, что мне положено в качестве аванса сорок имперских гроссфатеров. Это было вдвое меньше, чем запросил бы истребитель, вдобавок скаредный Бабло умудрился вычесть из этой суммы стоимость ужина, ночлега и выпивки, так что наличными я получила тридцать.

— Между прочим, — спросила я, — в Шпацирене есть харчевница, мадам Лавэ. Она тебе, случаем, не родственница?

— А кто ее знает. У меня родни много, и все при деле. Может, кто и в Шпацирене осел. Мы на такую глупость, как письма, не тратимся.

На следующий вечер я караулила возле сельского кладбища. Поблизости Мрак мирно объедал высокую траву. Когда я стала выводить его из конюшни, Бабло снова поднял крик, будто я хочу удрать с денежками, но мне удалось его успокоить, заявив, что лошади относятся к тем животным что лучше всего чуют приближение нечисти (кстати, это правда). Затем Бабло пытался навязать мне связку чеснока с розами, от чего я еле отбилась. Во-первых, запах получается уж больно противный, во-вторых, я опасалась, что Бабло вставит антивампирские средства в счет, и в-третьих, из лекций по технике безопасности, прослушанных в МГБ, я знала, что это бесполезно.

Как выражаются в Нездесе, спрашивается вопрос: зачем мне это было нужно? Приключений на разные части тела я никогда не искала, они сами меня находили. И деньги были мне нужны не до такой степени, чтоб лезть вампиру в зубы.

Об этом я размышляла, полируя рукавом осиновый кол, выструганный еще днем. Появление вампира вблизи храма Края как будто снова свидетельствовало в пользу теории мэтра Халигали. Но почему он застрял близ деревни, а не углубляется в лес? И ведет себя нестандартно. На людей вроде бы нападает, но при этом никого не укусил. Одно из двух — или Бабло мне врал, или среди вампиров тоже имеются извращенцы. Хотя в Волкодавле я слышала, что среди предков тамошнего правящего рода водились любители целовать лягушек. Но они не были вампирами, и лягушек не кусали.

Короче, все теории следовало проверить.

Окончательно стемнело, и луна скрылась за зубчатой стеной Безысходного леса. Я прошептала заклинание ночного зрения, и в тот же миг Мрак тревожно зафыркал.

— Спокойствие, малыш, только спокойствие, — прошептала я, поглаживая его по морде. — Я слежу.

Земля на одной из могил зашевелилась, и надгробный камень, подобно тяжелой двери, отъехал в сторону.

Я, оставив Мрака, переметнулась к толстенному вязу, откуда открывалась лучшая позиция.

За камень уцепилась худая бледная рука с обломанными ногтями, и затем вампир оказался на виду. Отряхнулся поднялся на ноги.

Еще одна легенда оказалась ложью. Ибо легенды изображают вампиров весьма презентабельными мужчинами в элегантных черных одеждах, с пылающими очами и красными губами, которых лишь немного портят клыки и мертвенная бледность. Бледность и была единственной приметой вампира, соответствовавшей канону. В остальном он весьма смахивал на нищего бродягу. Нет, наверное, вампиры и не должны быть толстыми, но этот был какой-то чересчур худой.

Облаченный в лохмотья, с длинными редкими волосами, он весь дрожал и только что не всхлипывал. Вдруг на миг замер, и метнулся в траву, как кошка.

Я даже не догадывалась, насколько была права с этим сравнением. Когда вампир снова поднялся, в зубах у него корчилась крыса. Подхватив ее руками, он вгрызся в крысу, и я невольно отвела глаза. Видывала я зрелища и пострашнее, но это было уж больно противное. Когда я вновь взглянула на вампира, от крысы он уже избавился. Дрожать перестал, словно пьяница, перехвативший рюмку с похмелья, и в тусклых глазах появилось какое-то осмысленное выражение. Он повел носом, и мне показалось, что я сейчас услышу любимое выражение экстремалки Бабы-Яги: «Тьфу-тьфу, поволчанским духом пахнет!» Но он не был Бабой-Ягой и, и поволчан вблизи не было и в помине. Вампира взволновало совсем другое.

— Лошадь! — пробормотал он. — Край Неминуемый, лошадь!

И облизнулся.

Такого безобразия, как нападения на Мрака, я допустить не могла. Это вам не крыса и не лягушка, в конце концов. Вампир рванулся туда, где был привязан конь, но я, высунувшись из-за вяза, подставила ему подножку. Он споткнулся, по инерции пролетел несколько шагов вперед и рухнул ничком. Я оказалась рядом и приставила ему к спине осиновый кол.

— Без глупостей. Иначе втыкаю кол.

— А если глупостей не будет? — поинтересовался вампир.

— Тогда, может быть, договоримся.

— Опять баба за весной молодостью присла, — в голосе вампира звучала неизбывная тоска. Я также заметила, что он несколько присюсюкивает, не выговаривая шипящие.

— А что, многие ходят?

— Достали узе! «Укуси меня, хосю быть всегда молодой и красивой!»

— И ты кусаешь?

— Если бы! Не могу ведь…

— С чего вдруг?

— Я что, так и буду на пузе лёза, докладывать? — Я убрала кол.

— Можешь сесть. Но учти, кроме кола у меня есть и другие средства.

— Что, чеснок? — спросил он с ядом в голосе.

— Нет, чеснока при мне нет. Но меня учили, что ничто так не помогает против вампиров, как доброе старое усекновение главы. И я могу произвести эту операцию не только мечом, но любым из своих ножей.

— Сволось! — просвистел он, переворачиваясь. — На инвалида — с целым арсеналом…

Усевшись, он протянул руку к ближайшей кочке, а я в свою очередь — к ближайшему ножу. Однако вампир всего-навсего отколупнул клок мха, заложил за щеку, после чего стал говорить почти нормально.

— Я — Бедный Генрих.

— Почему «Бедный»?

— А что — богатый?

— Действительно, дурацкий вопрос. Продолжай.

— До нынешней зимы я был нормальным вампиром, а теперь — изгой в своем сообществе, — он разинул пасть. Я поневоле вздрогнула. Одно дело слышать про вампирские клыки, а другое зреть их воочию. Но узрела я совсем не то, что предполагала. На месте легендарных вампирских клыков торчали жалкие обломки.

— Ты что, болезный, по ошибке бронзовую статую укусил?

— Если бы, — мрачно отозвался он. — Дело было гораздо хуже. Я себе мирно жил в развалинах древнего замка по ту сторону Нечистого поля, иногда навещал соседнюю деревню, и всё было прекрасно.

— Для деревенских — тоже?

— Я меру знал! Не перебирал никогда, чтоб у них и мысли не возникало колы заточить! И вот однажды вечером просыпаюсь, а над деревней моей — зарево. Напал кто-то. Ну, думаю, халява привалила! Разбойники, или там наемники, они ведь в нас не верят. Пока разберутся, что к чему, нажрусь от пуза на полгода вперед. Спихнут на эпидемию или народное сопротивление. Ну, добрался я от замковой горы в деревню, она уж догорела к тому времени. Я даже обрадовался — в полной темноте нам лучше работать. И от радости не задумался, что каким-то колдовством в деревне попахивает… некромантским таким. Потом вылез… этот, то ли разведчик, то ли часовой. И что-то в нем было… неправильное, что ли. И снова я не обратил внимания. Кушать уж очень хотелось. И, стало быть, стоит он возле амбара, что-то высматривает… я по всем правилам бросаюсь на него из-за угла, впиваюсь в шею.. И что ты себе думаешь? Мои зубы прошли сквозь него, как сквозь кисель, и я сломал клыки о собственную нижнюю челюсть.

— Вот с этого места поподробней, пожалуйста. Он оказался вампиром, как ты?

— Что я, по-твоему, вампира от невампира отличить не могу? Мы, конечно, с вашей точки зрения, неживые. Но и не мертвые. У нас кости, на костях — плоть, по жилам кровь течет… если мы ее выпьем, конечно… Вот потрогай, — он протянул ко мне руку. Я с некоторым сомнением коснулась ее. Рука была как рука, только очень холодная.

— А этот, которого ты укусил, что же, совсем бесплотный был?

— Ну, не совсем… какое-то подобие плоти было… но… я не могу описать… какая-то взвесь неустойчивая. И жизни я в нем не почувствовал. Никакой. — Бедный Генрих помолчал, справляясь с тяжкими переживаниями. — И лежу я там на земле, загибаюсь, думаю сейчас прикончит… а они выбрались из развалин деревни и сгинули без следа. Понимаешь, они там все такие были. Не живые. Но и не вампиры. И до меня им дела не было. А я уполз в лес… ондатру съел. Видишь ли, у нас кроме основного набора клыков, есть другие, рудиментарные. Они не для забора человеческой крови предназначены, а для животной.

— А какая разница?

— Вам не понять… Вы существа грубые, тонкостей не различаете. Есть версия, что эти клыки были первичны, поскольку в древности нам питаться, кроме животных, было нечем. А теперь ими пользуются только те, кто человечиной не питается по убеждениям… или по состоянию здоровья. На прежнем месте мне оставаться было опасно, и я вспомнил про храм Края. Знаешь, что это?

— Место поклонения смерти.

— Во-во. Говорят, что нас, вампиров, как воплощение смерти в жизни, там очень уважают. И таких инвалидов, как я, берут на пансион, кровью жертв подпитывают…

— Что же ты здесь торчишь?

— Ага! А лес перейти? Это не поле… Там знаешь сколько хищных тварей, против которых беззащитному вампиру не выстоять? Вот и сижу здесь, вегетарианствую…

— Ничего себе вегетарианство!

— У нас это так называется… От здешних баб отбиваюсь… теперь еще ты убивать меня явилась…

— Ну, почему же сразу убивать? Меня попросили избавить деревню от вампира. А методы — на мой выбор.

— Да я бы рад убраться отсюда! Но как? — Он вздрогнул и уставился мне в глаза. — Слушай, проводи меня до храма! Я в долгу не останусь!

— Знаем мы, как вы в долгу не остаетесь… Или я сказку про жабу, что скорпиона через реку перевозила, не слыхал? Стоит мне задремать, как ты мне горло перекусишь!

— Да если б я мог, стал бы я здесь маяться!

— А чем, интересно, расплачиваться будешь? Вечной молодости ты предложить не можешь, золота тоже, ты ведь не лепрекон какой…

— Я проведу тебя в храм… я ведь чувствую, что ты здесь не просто так здесь, тебе туда нужно.

Я поежилась. Похоже, в сплетнях о том, что вампиры читают мысли, была доля правды.

— И я научу тебя, как пройти этот лес, — продолжал воодушевившийся Бедный Генрих. — Он же заколдованный, лес-то. А в случае чего ты меня засшишишь… засчитись… — он выплюнул размягчившийся мох и заложил за щеку новый.

— Сейчас всё брошу и пойду с тобой. Вот гроб на Мрака погружу и пойду. Тебе ведь в гробу нужно спать?

— Предрассудки. Вполне можно обойтись без гроба.

— Зачем же тогда в могиле прячешься?

— Традиция. Традиции по возможности надо соблюдать — чем бы мы были без них? А здесь ни замка нет, ни склепа — ничего лучше могилы не нашлось.

Я задумалась. Вообще-то я не подписывалась непременно убивать вампира. Бабло подрядил меня прогнать его, а если Бедный Генрих уйдет в храм, задачу можно считать выполненной. Правда, если я уйду вместе с ним, то не вернусь в деревню и не получу оставшиеся деньги. А если я вернусь в деревню, то Бедный Генрих не тронется с места, и денег мне опять же не видать. Неразрешимая дилемма. Но меня сейчас волновало другое. История, поведанная Бедным Генрихом, напрочь опровергала теорию мэтра Халигали. Враги империи не были вампирами. По правде говоря, до нынешней ночи я не очень-то верила в существование этих врагов, смутно подозревая, что их выдумали, как предлог, для того, чтобы император профинансировал орден гидрантов. Но Бедный Генрих — не гидрант и вообще не человек, зачем ему врать?

«Я не почувствовал в них жизни. Никакой», — сказал вампир. А в храме Края поклоняются смерти. Может, там мне сумеют что-то подсказать?

И демон с ними, с деньгами месье Бабло, не такая уж там сумма, чтоб я из-за нее потеряла покой и сон. Пусть думают, что угодно. Что вампир меня убил, или наоборот, я из него выбила вечную молодость.

— Ладно, — сказала я. — Кого только мне не приходилось охранять в этой жизни. Монстрофобией я не страдаю. Монстрофилией тоже. Так что если ты рассчитываешь, что из гуманных побуждений я отворю себе вену и нацежу тебе стаканчик свежей крови — глубоко ошибаешься. На коня моего тоже пасть не разевай. Будешь по-прежнему перебиваться мелкими тварюшками. Как я понимаю, разговоры о том, что вампиры умеют летать — это тоже предрассудки?

— Умел бы я летать, стал бы тут столько времени ошиваться…

— Это хорошо. А то у меня врожденная неприязнь к полетам.

— Так пошли скорее! А то мне не хотелось бы, когда взойдет солнце, оказаться на открытом месте. Подожди только, вещички заберу… — Бедный Генрих нырнул в могилу и вылез оттуда с узелком в руках. Я тем временем подтянулась в седло. Попытку вампира сделать то же самое Мрак встретил резко отрицательно.

— Что ж, придется тебе пешком идти, — сказала я, не став проверять, действует ли на вампира удар копытом так же, как осиновым колом. Кстати, кол я выбрасывать не стала, а заткнула за пояс. — Всё равно скачек по пересеченной местности не намечается. Между прочим, если на солнце тебе находиться нельзя, как мы будем днем передвигаться?

— Никак. И не только потому, что днем мне нужно спать. Лес-то заколдованный, я уже говорил. Ты еще увидишь, как правильно ты поступила, выбрав меня спутником.

Вообще-то я его не выбирала. Но тратить время на препирательства не хотелось, и я тронула повод Мрака.

Когда мы очутились под сводами Безысходного леса, ничего особенного я не увидела и не почувствовала. Никаких признаков непроходимости. Ну, нетопыри летают, совы ухают, но это уж как положено. Правда, кто-то отчетливо произнес тоненьким голосом «Ой, мамочки», прошуршал в траве и скрылся. Я постаралась вспомнить, какие виды нечисти водятся в данном регионе. Троллей и разных прочих кобольдов следует сразу отсечь — они предпочитают гористую местность. Водяных и болотников мы оставили позади. Что у нас остается? Всяческие морриганы-корриганы. Никсы, они же стриги, которые никак не определятся, то ли ведьмы они, то ли вампиры — тут меня при случае пусть Генрих проконсультирует. Эльфов, со всеми их видами и подвидами, я бы не стала относить к нечисти, хотя среди них попадаются весьма зловредные. И — да, конечно, оборотни всех мастей и расцветок. Публика давно известная и хорошо изученная. Если бы те, что тревожили землю империи своими набегами, относились к кому-то из вышеперечисленных, гидранты бы с ними справились. Нет, не зря Анофелес потащился в храм Края.

— Ну всё, — сказал Бедный Генрих. — Сейчас начнется. Дальше ходу не будет.

Я оглянулась.

— По-моему, ты перестраховываешься, приятель.

— Да я не про то! — раздраженно воскликнул он. — Скоро рассвет, мы такие вещи чувствуем… наподобие как у людей ломота в костях перед дождем. Так что спешивайся, расседлывай коня… и увидишь, что здесь творится с приходом дня.

Я спрыгнула на землю, но, не слишком доверяя вампиру, пока что расседлывать Мрака не стала.

Бедный Генрих тем временем извлек из узелка саван, служивший ему дневной рубашкой, насвистывая, облачился, заполз под куст, и, пробормотав «Спокойного дня», свернулся в клубочек.

Мне же спать ничуть не хотелось. Немного поколебавшись, я решила всё же освободить Мрака от седла. Пока я этим занималась, выглянуло солнце. И тут, как выразился Бедный Генрих, началось.

Застыв с седлом в руках, я остолбенело смотрела, как с первыми лучами солнца видоизменяется Безысходный лес. Вокруг поднимались стены терновника, можжевельника, держи-дерева, колючего дрока и молочая. Поверху всё это оплетали такие толстые лианы, каких не увидишь и в джунглях у подножия Балалайских гор. Куст, под которым лежал Бедный Генрих, обернул спящего вампира непроницаемым пологом. А мы с Мраком оказались в чем-то вроде зеленой клетки. Или внутри живой изгороди. Ради интереса я, предварительно положив седло на землю, рубанула мечом по сплетению растений, и лезвие мягко спружинило. Конечно, можно было извлечь топор и повторить эксперимент, но я не стала этого делать.

Впервые я увидела непроходимый лес, который был действительно непроходим. Даже Заволчанские леса, порой наводящие жуть, и где встречались чудовища пострашнее бегающих в траве корриганов, были одинаковы что днем, что ночью. Тот, кто заколдовал Безысходный лес, знал свое дело. Нет если бы у меня в руках сейчас оказался меч Рубило, никакие заросли бы не послужили помехой. Да тем, что осталось от Рубила, нынешний Великий Хам, наверное, ногти подравнивает. А прочее оружие затупится в считанные минуты. В кои-то веки путешественник, снабдивший сведениями архивного юношу, сказал правду. Пересечь Безысходный лес может лишь тот, кто владеет магией. По крайней мере, днем. А кому в голову придет переться по заколдованному лесу ночью?

Ответ известен.

Раз так, остается только перекусить тем, чем я разжилась у месье Бабло, и отдыхать. Вот еще проблема — что я буду есть, когда кончатся припасы? Не хотелось бы подстрелить на обед разумное существо. Ну да ладно, будет ночь, будет и пища…

Лес снова изменился. Картина была совершенно идиллической. Предо мной простирался сочный цветущий луг, обрамленный деревьями, гнущимися от тяжести плодов. Кругом бегали зайчики и порхали гулики. Передо мной на пригорке возвышался замок, такой белый и изящный, какой бывает не в жизни, а на тортах, выпекаемых в Шпацирене. Затем в воздухе появилась фигуристая деваха в прозрачной тунике. На лету ее, супротив всех законов тяготения, поддерживали трепещущие стрекозиные крылья, а в руке она держала палочку с полированной блестящей нахлобучкой.

— За мной! — вскричала она. — Я отведу тебя в свой замок!

— Нет, — отвечала я.

— Почему? — озадачилась деваха. — Я добрая фея, там ждет тебя отдых, спокойствие и уют…

Ничего против спокойствия и уюта я не имела, но вид замка внушал мне сильнейшую антипатию.

— Тортов не ем, — сообщила я.

Фея коснулась своей палочкой замка, который каким-то невообразимым образом оказался с ней на одной перспективе, и стены его потемнели, укрупнились и украсились мощными башнями. Над донжоном на ветру плескался вымпел с родовым девизом на древнем и малопонятном языке: «Never complain, never explain». [3] У крепостного рва виднелся затянутый ряской пруд, где я якобы утопилась.

Да, это был мой родовой замок, который я не то что забыла — я забыла о нем вспоминать.

— Дом, милый дом, — пропела фея. — Ты идешь?

— Нет, — упорствовала я. — Может, ты лазутчик вражеский?

Фея снова взмахнула палочкой, но что за этим последовало, я не увидела, поскольку в ухо мне прокричали с характерным дефектом речи:

— Не спи, замерзнесь!

— Какой «замерзнешь», лето же, — пробурчала я, но глаза, до того закрытые, всё же разлепила.

И тут же застучала зубами от холода.

Вопреки показаниям календарей, мох, трава, стволы деревьев — всё было покрыто толстым слоем изморози. Мрак, чья грива побелела от инея, дрожал крупной дрожью. С деревьев падали, словно переспелые яблоки, замерзшие птицы. Только Бедный Генрих, трясший меня за плечо, не выказывал явных признаков озноба и обморожения.

Равно как стоявшее передо мной существо неопределенного пола и возраста. Мешали определению сосульки, коими существо заросло, как еж — иглами. Свисали сосульки и с мощного посоха, служившего существу опорой.

— Это Мразь, — свистящим шепотом просуфлировал Бедный Генрих. — Не понимаю, чего она на охоту вышла — не сезон…

Не обращая внимания на подсказку вампира, Мразь обратилась ко мне:

— Тепло ли тебе?

— С-с-с-час будет тепло, — у меня зуб на зуб не попадал, окоченевшие руки тряслись, но всё же я сумела вытащить из кошеля огниво, а также запрятанную заначку, вывезенную с Ближнедальнего Востока — платок, пропитанный нафтой. Намотала платок на валявшийся под ногами сук, выкресала огонь, и через миг в моих руках пылал факел.

Мразь шарахнулась в сторону, Бедный Генрих — в другую

— Хворост подбрасывай! — крикнула я ему.

— Боюсь! — истерически взвизгнул он.

Верно — вамиры ведь не переносят открытого огня. Это один из радикальных способов борьбы с ними. Что ж, придется справляться самой. Не выпуская факела, я подпихнула в кучу сухие ветки, палые листья и подожгла.

— Ты что, спятила? — вопросила Мразь. — Летом, в лесу, костер… пожар же будет.

— Ничего, в случае чего — подморозишь, — я с удовольствием грелась у огня.

— Ничего не понимаю, — Мразь отодвинулась еще дальше. — Ты падчерица?

— В некотором роде. — Отец мой и мачеха давно умерли, но падчерицей побывать я успела.

— Что ж ты отвечаешь неадекватно?

— Зато я действую адекватно!

Бормоча проклятия и размахивая посохом, Мразь поспешно удалилась во тьму леса. С сосулек на одежде и посохе капала вода.

С исчезновением Мрази снова вернулось лето, иней начал таять, отдельные замерзшие твари — отмерзать.

— Что ж ты меня подвел? — укоризненно сказала я Мраку. — А еще предполагается, что нечисть чуешь…

Конь понурил голову.

— А ты, Генрих, большую часть гонорара, почитай, отработал.

— Костерок-то притуши! — жалобно попросил вампир, продолжавший отираться в стороне.

— Погоди, только подогрею себе что-нибудь. Кстати, когда будешь питаться, какую-нибудь птичку, если не жалко, оставь для меня.

Пока Бедный Генрих шарил вокруг поляны в поисках пропитания, я сообразила, кем была наша нынешняя гостья, о чем я сообщила вернувшемуся вампиру.

— Когда ты ее назвал, я не поняла, потому что в Гонории и Токай-Гуляше ее называют госпожей Метелицей. Мужчин она убивает морозом на месте, а женщин уволакивает в свое логово. Причем предпочитает падчериц.

— Почему?

— Не знаю. Извращенка, наверное. Но ты прав, летом она не охотится. Наверное, близость храма сказывается.

Подкрепившись, я затоптала костер, и мы опять двинулись в указанном Бедным Генрихом направлении. Однако встреча с Мразью была лишь первой в цепи происшествий этой ночи. Вероятно, в порядке компенсации за предыдущую, чересчур спокойную.

Из зарослей орешника раздалось злобное рычание.

— О! Зверюшка! Это по твоей части, Генрих. — Но вампир уже спрятался за круп Мрака.

— Не по моей. Это не простой зверь, это чудовище, я сювствую.

— Хорошо. Сейчас разберемся.

Я спешилась, вытащила меч и прошла несколько шагов. Из кустов высунулась острая морда.

— Какое чудовище? Это собака. — Я убрала меч и вернулась к сумке за сухарями. — Иди сюда, хороший…

— Какая собака! Это баргест — пес-демон! Ты что, сама не видишь?

Пес окончательно выдвинулся из орешника. Он был абсолютно черный, с горящими глазами-плошками и длинными заостренными рогами.

— Ну, вижу. Собака и есть. Подумаешь, рога… Может, у него кальция в организме переизбыток?

— Сейчас он тебя этими рогами ка-ак проткнет… а потом меня…

Я протянула баргесту сухарь, и он жадно схватил его.

— Прости, песик, мясного в запасе нету — не добыли еще… хотя, может, там на поляне валяются, не до конца отмороженные…

— Ты чего несешь? — от возмущения Генрих даже забыл присвистывать. — Баргест — это воплощение зла.

Демонический пес завилял хвостом и потрусил в указанном ему направлении.

— Озлишься тут, когда никто куска хлеба не предложит. Вот ты, например, тоже не ангелом считаешься. А отчего? С голодухи.

Бедный Генрих вынужден был согласиться, и пробормотав: «намек понял», занялся охотой, ибо обещанную птичку с места столкновения с Мразью он не принес. А принес он кролика. Я привесила тушку к седлу, и мы продолжили путь, надеясь пройти как можно большее расстояние, пока лес не станет непроходимым.

Не тут-то было.

Едва мы выбрались из-под сводов деревьев на прогалину, где по мшистому ложу бежал глубокий ручей, как уши у меня заложило от пронзительного воя.

— Опять! Да что это такое! — простонал Бедный Генрих.

— А мы сейчас посмотрим, что…

Немного притерпевшись к режущему звуку, я расслышала, что на него накладывается какой-то другой.

Кто-то громко рыдал и одновременно плескался в ручье.

У меня была робкая надежда, что это может быть отбившаяся от родных мест русалка. И, как всякая надежда, она оказалась тщетной.

Над ручьем склонилась женщина в грязно-белой одежде. Надрывно голося, она била вальком по белью, на котором даже в темноте можно было различить черные пятна. При свете дня эти пятна выглядели бы красными.

Это была босорка, нечто среднее между баньши и ведьмой — они сами, подобно стригам, никак не определятся. Они предвещают смерть, полоща окровавленное белье, но в отличие от баньши, не имеют ни кроличьей морды, ни клыков.

Босорка разогнулась и уставилась на нас, на миг прекратив рыдания. Потом завопила с новой силой.

— Вижу! Вижу! Прямой дорогой к смерти идете!

— Правильно, — сказала я. — Мы идем в храм Края. К смерти, то бишь. И что?

— Знаю! Знаю! Что час, то короче к смерти ваш путь.

— Ты не понимаес, — просвистел Бедный Генрих, — Она не про храм говорит, а про настояссую смерть.

— Предрекаю! Предрекаю! — радостно завопила босорка. — На Тот-еще-Свет твоя дорога! И скоро!

— Да, я знаю, что умру, как все люди. И стоит из-за этого шум поднимать.

— Будешь! Будешь! — босорка визжала так, словно стремилась пришибить нас акустическим ударом. — В царстве подземном будешь, под горой Беззубий за адской рекой Анахрен!

Терпение мое кончилось. Босорка, в отличие от баргеста, доброго отношения не понимала.

— Генрих, ты не видал никогда, как прачки отношения выясняют? Сейчас покажу… — Я еще в детстве нагляделась, как прачки, стиравшие белье в пруду возле нашего замка (да-да, в том самом) дерутся на вальках, не хуже чем мужчины на дубинках. У меня, правда, валька не было, но это можно исправить. Я огляделась в поисках подходящей палки, не нашла, и вытащила топор из ременной петли у седла.

— Эй, Генрих, подержи-ка…

Он отшатнулся. И если бы вампиры были в состоянии бледнеть, то побледнел бы.

— Ты что! Холодное железо ведь!

— Это ты что! Совсем уже перетрусил! Ты не эльф, тебе холодное железо не вредит… Эй, погоди-ка!

Я всего лишь хотела, чтобы Генрих помог мне снять топор с топорища, дабы использовать последнее в качестве валька. Но босорка поняла меня неправильно. И ее у ручья уже не было. Только грязное белье печально плыло вниз по ручью.

— Ну вот, а ты боялся, — сказала я, поднимаясь в седло.

— Я и сейчас боюсь, — Генрих уцепился за стремя, потрогал языком десну. — Встреча эта ничего хорошего предвещать не может. А больше всего меня волнует то, что она тебе предрекала…

— Почему именно мне?

— Босорка всегда предсказывает смерть, разве не так? Но ведь я уже умер. Следовательно, из нас двоих ее пророчества относились конкретно к тебе.

— Логично.

— И перспективы она тебе сулила какие-то особенно нехорошие. А раз я с тобой связался, значит, тоже могу во что-то вляпаться…

— Ну, слава всем богам! — Я облегченно вздохнула. — А я было подумала — хоть один мужик, пусть и вампир, не только о себе беспокоится. Но основы мироздания остались незыблемы…

Дневку я частично посвятила тому, чтобы освежевать, выпотрошить и приготовить кролика.

— Ума не приложу, — сварливо заявил Бедный Генрих, укладываясь под кустом, — как вы, люди, умудряетесь есть мясо без крови.

— На вкус, на цвет… — начала я, но вампир уже спал, а лес преобразился. Так что я развела небольшой костерок без помощи нафты, которой всё равно не осталось, пожарила мясо, позавтракала, заодно и поужинала, и улеглась спать.

Вечернее пробуждение оказалось не чета вчерашнему, и не сопровождалось никакими угрожающими жизни и здоровью происшествиями. На сей раз, ради разнообразия, мы тронулись в путь без происшествий. Их не было и далее, если не считать явления какого-то недооборотня, вывалившегося нам навстречу из малинника. Голова у него была медвежья, а тело — человеческое. Увидев нас, он охнул, присел, и стремглав бросился в кусты.

— Что это с ним, болезным? — спросила я. — Вроде не полнолуние. Или он на другой фазе сдвинулся?

— Это вульвер, он всегда такой, — отвечал Бедный Генрих. — Странно, что он вообще показался. Как правило, он от посторонних глаз прячется.

— Я бы с таким имечком тоже пряталась.

Больше встреч не было. Лес становился всё мрачней и мрачней, хотя прошла только треть ночи. Генрих вдруг остановился и принюхался.

— Вроде бы близко, — сообщил он. — Смертью пахнет. Но…

— Тебя что-то смущает?

— Как-то не так пахнет. Неправильно…

Я не знала, что по вампирским понятиям означает правильный запах смерти, однако приготовилась к худшему. И худшее не замедлило явиться нашим взорам, хотя оказалось не тем, что я ожидала.

Мы стояли на обрыве. Перед нами простиралась глубокая низина, на дне которой лежал храм Края Неминуемого, Окончательного тож. «Лежал», по преимуществу, в прямом смысле слова. От величественного здания с островерхими башнями, тремя фасадами с изузоренными колоннами, куполом из полированного камня, осталось только одно крыло. Левое. Правое превратилось в груду щебня, над руинами центральной части нависали, грозя обрушиться, обломки купола.

— Ламия — матуска! — запричитал Генрих. — Сто за невезение! Одна была надезда на храм, и та пропала!

— Не сюсюкай. И пойдем, посмотрим, что там произошло.

— Ни за что! — дефект речи он всё же исправил. — Храм был разрушен магическим огнем. Мы такие вещи чувствуем. И жрецов этим же огнем поубивало. Вот почему было такое ощущение… нехорошее.

— Но я-то вижу, что это не вчера произошло. И не месяц назад. — Руины основательно поросли сорной травой, а кое-где затянулись плющом. Поскольку стояла ночь, я склонна была верить, что растительность — настоящая, а не волшебная. Да и птицы, свившие гнезда в обломках стен, давно были никем не беспокоены.

Я перевела взгляд на Мрака. Конь, словно в ответ, мотнул головой, и ткнулся мордой мне в плечо.

— Советуешь идти, скотинка? — я выпустила повод из рук.

И Мрак, как по команде, двинулся сначала вдоль обрыва, а потом, отыскав не замеченную мною тропинку, стал спускаться к развалинам. Если же учесть, что признаков заклятия он не проявлял с Динас-Атаса, это означает…

— Он знает дорогу к храму, — пробормотала я. Бедный Генрих промолчал, и мы тихонечко последовали за конем.

И Мрак и вампир остановились одновременно. Вид у коня был спокойный, у Бедного Генриха — настороженный.

— По-моему, здесь кто-то есть, — пробормотал он, глядя на уцелевшую часть здания.

— Живой или мертвый? — уточнила я.

— Живой…

— Ну, сделать из живого неживого — это мы всегда пожалуйста… — меч я доставала с некоторым раздражением. За всю дорогу делать это приходилось неоднократно, и хоть бы раз понадобилось пустить в ход. Впрочем, в ограниченном пространстве скорее всего понадобится нож…

В развалины я вошла первой. Пусть наше с Генрихом соглашение действовало только до храма — тут возникла форс-мажорная ситуация, и он всё еще оставался под моей защитой. С сомнением покосившись на просевший свод (будем верить, что удержавшееся за прошлые месяцы удержится и впредь), пересекла то, что некогда было святилищем бога смерти, и оказалась возле двери, ведущей в левое крыло. Причем дверь, грубо сколоченная из обломков досок, была подвешена криво и совсем не соответствовала здешней архитектуре. Генрих прав — кто-то уцелел и постарался, как умел, обезопасить свое жилище.

Умел он плохо. Я просунула лезвие между досками и отодвинула самодельную задвижку. И мы с Генрихом ступили в узкий темный коридор, уходивший неизвестно куда.

Здание определенно казалось изнутри больше, чем снаружи. Я понимала, что эти шутки выкидывает темнота, и всё же было не по себе. Здесь было много помещений. Очень. И они пустовали. Но мы знали, что в храме есть обитатель. Или обитатели?

Держа оружие наготове, я кралась по коридору, прислушиваясь, присматриваясь на поворотах, не затаился ли кто во внутренних покоях. И едва не отшатнулась, когда из-за тяжелой занавески на меня глянули большие бледные глаза.

— Извините, пожалуйста, вы, случайно, не зомби? — вежливо спросил обладатель глаз.

— Командировочная я! — от удивления я, пожалуй, чрезмерно повысила голос.

Навстречу мне выступил невысокий человек средних лет, бледный, преждевременно облысевший, в потрепанной рясе.

— Позвольте представиться. Я — смиренный брат Теодолит, служитель храма Края… единственный уцелевший.

— Очень приятно. То есть приятно, что вы служитель, а не что вы — единственный. Меня зовут Этель. А вот этот парень — Бедный Генрих, он вампир.

— Вампир! — брат Теодолит искренне обрадовался. — Как замечательно! В нашем храме всегда с особым интересом относились к вампирам…

— Я слышал, — кивнул Генрих. — Потому и шел к вам. А у вас тут такое… не знаю как назвать…

— Увы, — священнослужитель поник головою. — Если бы знали, когда гостеприимно приняли мага Анофелеса, к чему это приведет…

— Так-так! — воскликнула я. — А когда случилось несчастье, уж не полгода ли назад?

— Верно… Но что я болтаю? Усталые путники впервые за много месяцев посетили меня, а я держу их в коридоре. Позвольте предложить вам скромный ужин…

— Постойте, брат Тео. Чем вы собираетесь нас кормить?

— Да! — поддержал меня Бедный Генрих. Священнослужитель правильно истолковал наше замешательство.

— Не беспокойтесь, друзья мои. Братия храма давно освоила, в силу специфики нашего служения, технику консервирования продуктов. И крови тоже, — добавил он. — А кладовые при взрыве не пострадали.

— Хорошо, брат мой. Только вот что — снаружи остался мой конь, его тоже надо куда-нибудь пристроить.

— Сейчас я покажу вам… — брат Теодолит пошел со мной к выходу. Увидев Мрака, он остолбенел. — Скажите, откуда у вас лошадь из наших конюшен?

— Это долгая история, брат. И странная.

— И всё же надеюсь ее услышать. А пока — идемте.

Нас было трое в огромной трапезной. Брат Теодолит усиленно потчевал нас из храмовых припасов, которых, по его расчету, должно было хватить лет на пять. Мне консервы не понравились, а вот Генрих не в меру налегал на консервированную кровь. Брат Тео тем временем просвещал нас относительно истории храма.

— …и принц решительно направился через лес. Заклятие было неумолимо. Каждое утро на его пути вставали непроходимые заросли. Но он рубил, рубил и рубил их, не обращая внимания на усталость и шипы, впивавшиеся в тело… Дни сливались в недели, а недели в месяцы…

— А ночью?

— Что ночью?

— Почему он ночью не шел?

— А ночью он спал. За день как намахаешься… — Брат Тео посмотрел на меня укоризненно. Очевидно, благочестивое повествование не полагалось прерывать. — Наконец, усилия его были вознаграждены. Пред принцем открылась низина, в которой виднелся великолепный дворец. Видимо, за то время, что цветущая страна зарастала колдовским лесом, холм, где высился дворец, успел стать низиной. Но, сколько бы времени ни минуло с того странного мгновения, когда фея Руганда наложила свое заклятие, на дворце его роковое влияние нисколько не сказалось. Мрамор и лазурит сияли на солнце, искусная резьба, покрывавшая фасад, отнюдь не пострадала. То же было и внутри, когда принц вошел туда. Он поднялся по порфировой лестнице, устланной коврами, привезенными с Ближнедальнего Востока, прошел по коридору, украшенному дивными статуями. И распахнул дверь. Все окна комнаты были тщательно занавешены, так что сквозь них не пробивался ни один луч солнца, но всё же принц видел, что на постели перед ним лежит девушка неописуемой красоты, в платье, сшитом по моде давно ушедших времен, ничуть не потускневшем и не обветшалом. Золотые кудри ароматной волной рассыпались по ее алебастровым плечам. Совершенной формы грудь медленно поднималась и опускалась. На ярко-алых губах расцветала улыбка ожидания. Долго стоял принц, не в силах отвести глаз от неописуемой прелести. Затем вынул из заплечного мешка осиновый кол, молоток, приставил острие к сердцу красавицы и… — Брат Тео покосился на Генриха — не шокирован ли он рассказом, но того совершенно разморило, и он уснул прежде рассвета.

— А! Так красавица была вампиром! — догадалась я.

— Вот именно! Иначе как же она на протяжении столетий умудрилась сохранить молодость и красоту? И почему она спала днем? Принц, едва услышав предание, сразу догадался, в чем его сокровенный смысл. В освобожденном от вампира дворце он основал храм, и стал первым патриархом нашего братства. Вот почему у нас сложилась традиция с особым уважением относиться к вампирам — ведь без них не было бы ни братства, ни храма. Им даже давали приют — разумеется, если они отошли от активной деятельности. Правда, при мне таких случаев не было…

— Расскажите еще о храме.

— У нас превратная репутация. На самом деле, вопреки расхожим сплетням, мы не совершаем изуверских обрядов, и в жертву Краю приносим лишь животных… то есть приносили… — в глазах брата Тео блеснули слезы. — Но мы действительно чтим смерть и тщательно изучаем… изучали ее. Все необычные случаи, в коих смерть проявляется, тщательно фиксировались. Такова заповедь Края Окончательного. Догматы нашей веры также велят нам изучать Тот-еще-Свет…

— Тот-еще-Свет? — я вспомнила видение в Безысходном лесу.

— Страна усопших. Разумеется, праведники туда не попадают, их путь ведет в Злачное Место, но мы, грешные иноки, в смирении своем, о нем не помышляем.

— А название «Анахрен» вам ни о чем не говорит?

— Как же! Это река, отделяющая Тот-еще-Свет от нашего. Мы по эту сторону, он по ту, потому и называется «потусторонний». Но как же случилось, — он как будто очнулся, — что вы не знаете элементарных вещей?

— Я пофигистка, брат мой. Догматы нашей веры диктуют полное безразличие к вопросам загробной жизни.

Служитель Края кивнул.

— Наши братья составляли все новые карты преисподней, изучали каналы связи с ней, записывали свидетельства тех, кто находился в контакте с царством мертвых. Большим авторитетом здесь считался могучий маг Малагис, некогда трудившийся в стенах нашей обители…

Это имя было мне знакомо. Малагис был наставником моего друга Абрамелина, великим мудрецом, и в некоторых вопросах полнейшим рохлей. Последнего Абрамелин мне не говорил, но я сама сделала такой вывод по косвенным свидетельствам. Малагис давным-давно отправился в паломничество, и пропал без вести. Абрамелин считал, что его нет в живых.

— А потом появился Анофелес… — священнослужитель скорбно замолчал.

— Продолжайте, брат Тео.

— Братия решила, что с его приездом храм обрел нового Малагиса. Знания его были велики, могущество огромно. Он глубоко проник мыслию в потустороннее царство, и духов мог он вызывать из бездны…

Я пожала плечами.

— И я могу, и всякий это может. Вопрос лишь, явятся ль они на зов?

— К нему являлись… Он даже принудил их служить ему гонцами…

— А братия после этого доверила ему храмовую печать, и позволила распоряжаться лошадьми из своей конюшни…

Брат Тео в ужасе уставился на меня.

— Откуда вы знаете?

— Письмо с такой печатью и конь случайно попали ко мне.

— Значит, вы не связаны с Анофелесом?

— Ни разу в жизни его не видела. — Он вздохнул.

— Да, так оно и было. У нас все кони, да и другие животные, посвященные Краю, темной масти — траурной. Но я отвлекся. Целые дни Анофелес проводил то в библиотеке, то в лабораториях храма, ставил какие-то эксперименты, в которых я, многогрешный, ничего не смыслю. В одной из лабораторий и произошла катастрофа. Не знаю, что там случилось. Это было днем, и в главном зале шла служба, посвященная Краю в ипостаси Солнечного Удара. Лишь несколько братьев, обремененных сугубо важными заданиями, и потому освобожденные патриархом от богослужений, работали в лабораториях. И когда раздался чудовищной силы взрыв… — на сей раз он прервался не ради драматического эффекта. — Правое крыло, где располагались лаборатории, разнесло в щепы. Балки, перекрытия и части купола обрушились. Никто не спасся.

— Как же вы уцелели, брат Тео?

— Увы мне! Я один находился в левом крыле, подводил баланс к ежеквартальному отчету. Ведь я был счетоводом и делопроизводителем храма. И потому, когда Край, в неизреченной мудрости своей, пожелал забрать братию к себе, меня он отринул, за то, что я пренебрег участием в службе ради сиюминутных забот…

— Что же вы делали после?

— Хоронил братию, — угрюмо отвечал священнослужитель.

— И Анофелеса?

— Его — нет. Он, верно, находился в эпицентре взрыва, и его разорвало в клочья. Так что хоронить было нечего.

— А почему вы так уверены, что именно занятия Анофелеса привели к столь плачевным последствиям?

— Чувствую, — отвечал брат Тео совершенно как Бедный Генрих. — Конечно, у меня нет подобающих знаний, чтоб это объяснить… Но в предшествующие дни он притащил хрустальный шар, на котором братья гадали и коим осуществляли связь с отдаленными странами, в злосчастную лабораторию. Чует мое сердце, что он пытался напрямую связаться с Тем-еще-Светом. А это против воли Края.

— И вы предполагаете, что в результате его опытов шар ворвался? — «И в тот же день замутился шар в Динас-Атасе»! — Про себя добавила я.

— Не представляю, что еще могло случиться.

Похоже на правду, подумала я. Предположим, Анофелес пришел к выводу о потусторонней природе агрессоров. Может быть, об этом ему сообщили призрачные гонцы. И он решил разузнать подробности без посредников.

Но каким образом он, не покидая храма, вышел на героев? Тоже призраки подсказали?

— Брат Тео… вы что-то говорили насчет того, что в храме фиксировались необычные случаи смерти. Это только к людям относится?

Теодолит всплеснул сухонькими ладошками.

— Разумеется, нет! Вера в Край Неминуемый чужда человеческому шовинизму! Край един для мужчин и женщин, гномов и орков, вампиров и драконов, оборотней и великанов! Но волшебные существа кончают живот свой реже, чем неволшебные. Поэтому мы собирали сведения обо всех известных случаях смерти магических созданий.

— И эти списки сохранились?

— Увы, они пережили тех, кто их составлял.

— Так. Брат Теодолит, прежде, чем вы отправитесь отдыхать, не проводите ли вы меня в библиотеку? Если это не чрезмерная дерзость с моей стороны.

— А ваш товарищ?

— Да пусть себе дрыхнет. Окна же закрыты ставнями.

— Тогда идемте…

Как будто я и не покидала Вестенбурга. Те же полки, уставленные томами, томищами, папками и свитками. Тот же неистребимый запах книжной пыли.

Но здесь я была предоставлена себе. Брат Теодолит уже достаточно испереживался во время нашей беседы, и я сказала ему, что разберусь сама. После его ухода я распахнула окно, полюбовалась мельком на лес, поутру окружавший низину непроходимой стеной, и принялась искать каталог.

Потребные мне документы значились под грифом «Чудовища, убиение». И когда я их обнаружила, то зауважала дотошность служителей Края. Они вели свои записи несколько столетий, причем скрупулезно собирали данные не только на убиенное чудище и способ убиения, но и на тех, кто данный способ осуществил. Занимали эти списки три тома, каждым из которых можно было прихлопнуть средних размеров тролля. Но я их вычитывать не собиралась. Ибо списки за последние десять лет еще не были переплетены и стояли на полке в виде свитков. На приклеенной к нему карточке, где отмечались выдачи, постоянно встречался замысловатый росчерк, похожий на летящего комара. Очевидно, это был личный знак Анофелеса.

Расположившись за столом у окна, я принялась изучать списки. Догадка подтвердилась — именно отсюда Анофелес подчерпнул сведения о моих знакомцах по Динас-Атасу. Я нашла в списках и барона Зайдница, и конунга Грабли, и благородного дона, и атамана Ниндзюка, с приложением их биографий и адресами. Моего имени, как и следовало ожидать, в списках не значилось. Ни подлинного, ни одного из тех, которыми я пользовалась со времени моего изгнания. Хотя вообще-то женские имена здесь попадались, я даже встретила пару-тройку знакомых. Увидела я и еще одно знакомое имя, отнюдь не женское. И оно заставило меня призадуматься, а также усомниться в достоверности сведений, каковые получали братия во Крае…

Но что дали мне эти разыскания? В сущности, ничего. Я лишь получила подтверждения прежним догадкам: что Анофелес подбирал кандидатуры героев в храме Края и оттуда же рассылал им повестки в Динас-Атас, что в моем случае, вопреки мнению доктора Халигали, произошла накладка… Уточнились лишь некоторые подробности.

Эти подробности и не давали мне покоя. Вечером, когда мы снова встретились в трапезной, я спросила:

— Брат Теодолит, не будет ли чрезмерной наглостью с моей стороны просить вас осмотреть руины святилища и лабораторий?

— Вовсе нет. Я сам с удовольствием провожу вас… хотя, право, не знаю, что там, в развалинах правого крыла, осматривать. Но сегодня, впервые за эти ужасные полгода, на душе у меня было спокойно. А ваш интерес к библиотеке… к святилищу… просто проливает бальзам на мое сердце. Не может быть, чтоб вы пришли сюда из простого любопытства. Неужели наш храм возродится, и я не буду более последним из служителей Края?

Он понял меня превратно, хотя я ничуть к тому не стремилась.

— Хм. А разве в служители Края принимают женщин?

— Насколько мне известно, такого никогда не бывало. И это очень странно. Ведь братство Края, в отличие от многих религиозных сообществ, не отличается женоненавистничеством. Женщины так же смертны, как и мужчины, не так ли?

— Иногда даже чаще… Думаю, что женщины сами не хотели приходить к вам. Не свойственно нам это — поклоняться Краю. И мне тоже. Мне жаль вас разочаровывать, но вряд ли из меня получится служительница Края.

— А я бы остался, — вмешался Генрих. — Не как нахлебник… а вообще. Если вы готовы принять женщину, то почему бы не принять вампира? Уж я-то про смерть всяко больше знаю…

— Интересная мысль… Мы еще побеседуем об этом, юноша.

— Юноша! Да я во много раз вас старше!

— Тем более…

Я оставила их за душеспасительной беседой, а сама отправилась вздремнуть, поскольку сутки не спала. А наутро брат Теодолит, как обещал, повел меня с экскурсией.

— «Край Полный», «Край Абсолютный», «Край Неминуемый и Сокрушительный», — показывал он мне остатки статуй, воплощавшие разные ипостаси своего божества. — А вот это был мой любимый кумир — «Край, подкравшийся незаметно».

Увы, по теперешнему состоянию статуй мне никак нельзя было представить, как они выглядели до постигшей святилище катастрофы.

Росписи на стенах частично сохранились, но дожди и ветер, беспрепятственно проникавшие сквозь проломленный купол, грозили в скором времени уничтожить фрески. Изображены были на них знаменитые летальные случаи. (В частности, центральная фреска, уже почти полностью осыпавшаяся, называлась «Первый патриарх и спящая вампирша». Из-за плохой сохранности возможные зрители могли составить об отношениях распростертой на ложе красавицы и нависшего над ней принца самое превратное мнение.) Другие фрески, как объяснил мне брат Теодолит, изображали места, каким-либо образом связанные с Тем-еще-Светом. Озеро Скверно в Арктании, пещера Адская Глотка на берегу Черемухового залива, Покойное море, что близ святого города Ералашалаима и другие. Причем изображения были выполнены с точностью, достойной хорошей географической карты.

— Увы, если так пойдет и дальше, долго эта красота не продержится, — уныло заявил брат Теодолит. — Стены трескаются… Вот этой трещины, к примеру, я раньше не замечал.

Собственно, там, куда он указывал, была не одна трещина, а две, сходившиеся в единой точке.

Я вгляделась.

— Что это, брат Теодолит?

— Потухший вулкан Беззубий, на полуострове Гран-Ботфорте. С древнейших времен считалось, будто жерло этого вулкана соединяет этот свет с тем.

— Не знаю, как жерло вулкана, а трещина, что ведет рниз, соединяет изображение вулкана с каким-то зданием.

— Не с каким-то, с изображением нашего храма, — строго поправил меня брат Тео.

— А другая трещина, перпендикулярная — она куда указывает?

— Это какой-то замок… или крепость… Я не помню, какая история с ним связана, но он должен иметь отношение к нашему культу, иначе художник бы его не изобразил… Но мы отвлеклись… Идем дальше.

На развалинах правого крыла, как предупреждал брат Тео, рассматривать было нечего. Разве что я была бы дорожно-строительным подрядчиком, и мне понадобились бы горы щебня. И тем не менее пришла я сюда не зря. Что-то здесь было не так… например, заметно холоднее, чем в нескольких шагах от этих руин. В первый раз я этого не заметила, потому что прибыли мы сюда ночью, да и не приближались к остаткам правого крыла. Сейчас же был солнечный день, и разница температур была вполне ощутима. Такое случается в местах выброса отрицательной магической энергии. А так как с момента взрыва прошло более полугода, отрицательный заряд должен быть исключительной силы. И всему виной — взорвавшийся хрустальный шар?

— Чем, собственно, занимались лаборатории храма?

— Я в точности не могу сказать… осваивали новые модели амулетов… вытачивали Сумеречные Очки по модели Малагиса… изготовляли высокоточные руны…

— А оружия вы не производили? Взрывчатой пудры, горючих или отравляющих зелий?

— Упаси нас Край! Ведь это значило бы присвоить себе прерогативы нашего божества! Мы, служители Края, почитали смерть, изучали смерть, но не творили ее. Сие есть ересь.

— Значит, ничего такого там взорваться не могло. Хотя, Край их знает, из каких компонентов были ваши амулеты… может, они отличались повышенной горючестью… Вы мне вот что скажите, брат Тео, — в этом помещении не было магического портала, позволявшего перемещаться в пространстве?

— Нет. Храм был выстроен до того, как изобрели порталы. Помнится, я читал, что при четвертом патриархе обсуждалась возможность создания Врат Перемещений в храме, но клир пришел к выводу, что сие также является ересью. И потому маги, посещавшие нас, пользовались более традиционными способами передвижения.

— А каким способом воспользовался Анофелес?

— О, он проявил величайшее уважение к нашей символике и прилетел на гигантском нетопыре…

— Мило, — я задумалась. Стало быть, переместиться с места взрыва Анофелес никак не мог. И всё же здесь у меня возникало такое же чувство, какое испытываешь, стоя у Врат Перемещений. Нет, не такое. Похожее. Но более тягостное, гнетущее.

— И долго Анофелес пробыл у вас в гостях?

— Чтобы не соврать… месяца два с половиной…

— Интересно… — Если Анофелес искал героев, то вчера я их отыскала по списку за несколько часов. Ну, предположим, Анофелес не знал, с чего начинать. Вдобавок ему нужно было написать послания, вызвать духов, чтобы они эти послания разнесли… — Всё равно, за неделю можно управиться. Что же он делал здесь больше двух месяцев? — Я не заметила, когда начала рассуждать вслух. — Что нужно было Анофелесу от храма Края? В чем правда, брат?

— В силе, — пробормотал служитель погибшего храма. — Я же говорил вам — все беды от того, что маг пытался использовать хрустальный шар для связи с Тем-еще-Светом. Думаю, он оскорбил господа Края. И вся сила разгневанного бога обрушилась на святотатца.

— Вы также говорили мне, что Анофелес проводил столько же времени в библиотеке, сколько в лабораториях. Что он делал в лабораториях, мы теперь вряд ли установим. Но какие книги привлекали его в вашей библиотеке? Быть может, это можно узнать. Каталог и картотека целы.

Остатки этого дня и весь следующий я просидела в библиотеке, роясь в картотеках и отыскивая в папках книги, против которых в списках имелась замысловатая подпись мага. Кроме многотомной «Истории умертвий» Анофелес изучал труды легендарного Малагиса, и, что самое важное, трудов этих я на полках не нашла. Очевидно, Анофелес перетащил их в лабораторию, как руководство к действию. На месте обнаружилась только книга «Vita Malagisi», написанная лет тридцать назад безымянным служителем Края Неминуемого и представляющая собой жизнеописание прославленного мага. Его я читала до темноты, пока не пришла пора спуститься в трапезную. Побуждало меня к этому, кроме голода, еще воспоминание о том, что в разговоре с братом Тео возникли какие-то Сумеречные Очки. Эти же очки, изобретенные Малагисом, упоминались и в книге.

— Да, верно, — сказал брат Теодолит. — Мудрый маг поделился с братией своим открытием. Ведь маги гадают и предсказывают с помощью хрустальных шаров, не так ли? И если использовать черный хрусталь — можно увидеть явления, связанные с Тем-еще-Светом…

— В книге было сказано «проявления некротической энергии». Стало быть, ваши братья шлифовали черный хрусталь и делали из него очки, чтобы наблюдать призраков и тому подобное?

— Ну да… Хотя старшие братья говаривали, будто те очки, что выходили из наших мастерских — тьфу, мелочь в сравнении с теми, что изготовил сам Малагис.

— А они куда подевались?

— Ну как же? С собой увез…

Интересно, что еще увез с собой Малагис, думала я, возвращаясь в библиотеку. Из имущества храма, похоже, что ничего, иначе бы библиограф об этом упомянул. Но он упоминал другое, пожалуй более важное. Живя в храме Края, Малагис увлекся трудами прославленной некогда некромантки Логистиллы. Этих трудов я тоже в библиотеке не нашла. Опять Анофелес шаловливые ручки приложил? К счастью, автор жизнеописания изложил некоторые сведения о ней. Логистилла считалась создательницей некоего могущественного артефакта (как я ненавижу это слово!) под названием «Дорога Скатертью», который если бы был применен, сообщал биограф, «сотряс основы земли и неба». Однако некромантка так умело запрятала свое рукомесло, что никто не сумел его обнаружить. И всё же мудрый Малагис не утратил надежды обрести искомое, с чем и отправился в замок Балдино, некогда принадлежавший Логистилле.

На этом книга заканчивалась. Если не считать того, что супротив последней строчки чернилами, не успевшими выцвести, рукой, отличной от почерка биографа Малагиса, на полях была сделана пометка: «С прошлого года принадлежит ордену гидрантов».

Ничего себе!

Стало быть, после отъезда Малагис и пропал без вести. Нашел то, что искал? Или не нашел? Ведь в храме сотряслись если не основы земли и неба, то основы фундамента и потолка точно. И Скатерть эту самую извлек из небытия Анофелес? И вот еще что — Малагис отправился в замок Балдино. И в разговоре нашем с братом Тео всплыл какой-то замок на фреске. Не удивлюсь, если тот же самый. И в добавок он еще перешел во владения братьев-гидрантов. Ох, не люблю я таких совпадений… если это совпадения. Помнится, трещины на фреске разошлись так, что если соединить их прямой линией, получится равносторонний треугольник. Вершиной которого является… да, правильно, вулкан Беззубий.

Нет, чтобы разобраться в этом, нужно быть магом. Лучше всего некромантом. Но я-то не некромантка. А также не сват, брат, сын или дочь некроманта. Я вообще попала в этот сюжет по ошибке. Особенно, если вспомнить список героев. Тут я опять крепко призадумалась, учитывая некоторые возможные кандидатуры, а потом сказала: хватит. Всё, что я могла сделать в этой ситуации, я уже сделала, Осталось только довести собранные мною сведения до тех, кому они потребны. Замок Балдино принадлежит теперь гидрантам? Прекрасно. Отправлюсь туда, и пусть рыцари переправляют мое послание своему магистру, либо доктору Халигали, как хотят.

Вечером я сообщила брату Теодолиту и Генриху, что уезжаю.

— А я остаюсь, — заявил Генрих. — Брат Тео обещал сделать меня послушником. Это будет первый такой случай в истории братства Края. Встретишь кого — скажи, что мы начали отстраиваться. Пусть помощники подтягиваются, опять же новообращенные…

— С такой сметкой он, глядишь, со временем и до патриарха дорастет, — сказала я брату Теодолиту.

— На всё воля Края, — отвечал священнослужитель, а Генрих, которого вряд ли стоило нынче именовать Бедным, гордо приосанился.

Мы попрощались, и я вывела на волю Мрака, пока лес оставался свободен для проезда. Храм Края остался позади. Я не взяла оттуда ничего, независимо от того, делали ли нечто подобное Малагис или Логистилла. Даже съестных припасов. Брат Тео предлагал, но я сказала, что ему они нужнее. Вдобавок за время пребывания в храме мне порядком надоели консервы. Чтобы пополнить припасы, приходилось задерживаться ради охоты, но через пять суток я вновь выбралась на старую имперскую дорогу из желтого кирпича, и по ней снова вышла навстречу цивилизации. Там я узнала, что слишком много времени потратила, прохлаждаясь на природе, общаясь с добрыми людьми (и нелюдьми), и почитывала книжки.

В цивилизации творились очередные безобразия.

Принадлежность полуострова Гран-Ботфорте к империи всегда вызывала сомнение. Там имели обыкновение встречать с распростертыми объятиями имперские войска, но стоило эти войска вывести, как Гран-Ботфорте тут же от владений императора отпадал. Тамошние жители — от ткачей и пахарей до графов и герцогов — придерживались твердого мнения, что войной должны заниматься профессионалы, а профессионалы дошли до высшей степени профессионализма — молниеносно переходили на сторону того, кто больше платит. Поэтому мирное население встречало с распростертыми объятиями не только имперцев, но и любых других завоевателей, а битвы происходили лишь в тех случаях, когда завоеватели не догадывались перекупить гран-ботфторские армии либо не располагали для этого средствами.

На сей раз заваруха началась не в самом Гран-Ботфорте, а в соседнем государстве — Шерамуре. Опальный вассал тамошнего короля шевалье де Мордальон поднял мятеж, и, начертав на своих знаменах лозунг «Вульгаритэ, баналитэ, тривиалитэ!», собрал под оные знамена толпы разнообразного отребья, а также немало недовольных жизнью и доходами рыцарей. Но затем, вместо того чтобы, подобно всем прочим бунтовщикам, двигаться на Парлеву, столицу Шерамура, объявил, что Гран-Ботфорте — исконно шерамурская территория, что безземельные получат там землю, обездоленные — долю, а обезбабленные — баб. И мятежники прямым ходом двинулись в противоположную Парлеве сторону. Что заставляло задуматься, не был ли так называемый мятеж изначально заказан и проплачен шерамурским королем. Так или иначе, Мордальон, во главе своего разношерстного, но решительно настроенного воинства, наголову разбил имперского маршала Водана Вступе-Миллера. А Вступе-Миллер аккурат перед генеральным сражением принанял известного Гран-Ботфорского кондотьера Секвестра Тальони, но то ли не успел, то ли позабыл выплатить тому жалованье. А Мордальон, успевший провозгласить себя генералиссимусом, тут же выложил Секвестру и его ребятишкам аванс. Короче, в данный момент началась очередная оккупация Гран-Ботфорте, от всех предыдущих, возможно, отличавшаяся размахом грабежей. Если бы не одно обстоятельство.

На пути к плодородным южным равнинам и городам Гран-Ботфорте находился укрепленный замок Балдино. Если бы гарнизон его состоял из местных уроженцев, они бы не валяли дурака и сдались. И, скорее всего, присоединились бы к Мордальону и Тальони. Но это нынче был замок рыцарей-гидрантов. А они, если вы помните, набирались из упертых имперцев. И они уперлись.

Осада замка началась примерно в то время, когда я прохлаждалась в храме, и пока что заканчиваться не собиралась.

Осаждающие старательно штурмовали, осажденные не менее старательно делали вылазки. Прошло слишком мало времени, чтобы те и другие успели нанести серьезный урон своим припасам (а всякий знает, что зачастую голод, а не сила оружия, решает судьбу осады). И я, ругая на чем свет стоит Мордальона, которому лень было искать обходных путей, и твердолобых гидрантов, позабывших о цели ордена, двинулась в сторону Балдино.

Нельзя сказать, чтобы я одна оказалась такая умная. Покуда армия Мордальона была победоносна, под его знамена подтягивалось немало сомнительных типов. В другой стране их, кстати, было бы гораздо больше. Но мнение жителей Гран-Ботфорте о военных действиях здесь уже было изложено. Так что призыву «Баналитэ-вульгаритэ» поддались безработные наемники, занесенные в здешние края странствующие рыцари и разные прочие бандиты. Плюс еще неизменно сопутствующая любой армии публика — скупщики награбленного, маркитанты и девицы нетяжелого поведения. Так что пусть мирные поселяне и поселянки временно ретировались подальше от стен крепости Балдино, всё равно народу там толкалось предостаточно. А так как внешне я не отличалась от вышеперечисленных типов (разве что от девиц — те всё же покрасивей будут), препятствий в моем продвижении никто не чинил.

Я еще не знала, как проберусь в замок, но предполагала что при том бардаке, что царил в лагере осаждающих, сумею это сделать. Откуда я знаю, что там был бардак, еще не прибыв к месту событий? По моему убеждению, порядок в армии можно увидеть только на параде. В действующей армии порядка очень мало, а в такой, как у генералиссимуса Мордальона, — и вовсе нет. Разумеется, в отряде Тальони картина была другая, но туда соваться я не собиралась.

Под навесом, защищавшем от зноя и пыли — ибо летом здесь ненамногим прохладней, чем на Ближнедальнем Востоке, — доблестные вояки хлестали вино и хвастались своими подвигами. Я отправилась туда, предварительно оставив Мрака у коновязи. Конюха я предупредила, что ежели с вороным плохо обойдутся, я спалю весь этот лагерь, благо погоды к пожарам располагают. Освободив себе место за столом, я заказала вина и, разглядывая видневшиеся за палатками и кострищами укрепления замка, принялась размышлять о дальнейших действиях. Пока мне не мешали. Очевидно, считали, будто я жду нанимателя. Раздражал только престарелый ветеран за соседним столом, повествовавший новоявленным героям от сохи о каких-то давних кампаниях.

— И разослал император с посольствами свих старых и мудрых рыцарей — в Амбагию и Аррагию, в Эланию и на Внешние острова — ко всем благородным герцогам и графам, а также к королям Понтии, Помполии и Галахии. И стали они пребывать в галеонах и галерах, и в богатых облачениях, со многими тысячами воинов. И собрались тут все короли и герцоги и благородные эмиры…

Когда он дошел до фразы: «И взял он с собою пятьдесят великанов, от диаволов рожденных, и были они так тяжелы, что лошади не могли их носить…» — принесли вино.

Я взвесила кружку в руке и задала себе вопрос: если швырнуть ее и начать драку, будет ли это считаться сюжетным повтором? Ведь навес — не то же самое, что кабак?

Или нет?

— А из Арктании там у тебя никто не явился? — перебила я ветерана.

— Был я в этой Арктании, — несколько нелогично ответил он. — Ну и дыра, скажу я вам!

Ладно, пусть живет спокойно. Тем более что боевые воспоминания заглушил похмельный менестрель, судя по ярким тряпкам, в которые был обряжен, — откуда-то с юга Шерамура. Судя по песне, которую он завел, тренькая на лютне — тоже. Это была типичная альба — утренняя песня стража, пробуждающего влюбленных.

Алеет восток,

Грозный муж недалек.

Выбирайся из окна,

Ждет тебя своя жена…

— И уж точно не одна! — подтянул нестройный хор.

Вино у маркитанта было паршивое, особенно в сравнении с тем, что хранилось в храмовых погребах, но всё же лучше, чем бухано-трескавское. А бренди здесь мне не грозил. Конечно, в Шерамуре производят напитки и покрепче, и получше, но вряд ли в лагере Мордальона его лакает кто-нибудь, кроме командного состава.

И только я об этом подумала, как мои размышления нарушил рев:

— Бренди хочу! Надоело тянуть эту сиротскую мочу! Раб! Долго я буду выносить жалобные песни?

Я обернулась к жаждущему.

— Предпочитаешь мочу тройной перегонки, а, Лонгдринк? — Он вытаращил глаза.

— Ты что здесь делаешь? Ведь ты должна быть в Динас-Атасе!

— Вот это уже интересно, — пробормотала я. — И для того, чтоб разобраться, потребуется аквавита, а не бренди.

— Аквавита? Это мысль! — оживился Лонгдринк. — Раб, тащи сюда аквавиты!

Пока он орал, я сложила два и два.

— К тебе приехал странного вида гонец на черном коне. И передал письмо, где тебя приглашают в замок Динас-Атас. А ты перевел стрелку на меня…

— Ну да… — Лонгдринк плюхнулся рядом. — А как ты догадалась, что это был я?

— Видела твое имя в одном любопытном списке. Где ты значился, как убийца демона Лахудры.

Лонгдринк посерьезнел.

— Угу. Это теперь все обо мне знают. Но я-то еще не совсем мозги пропил и помню, кто на самом деле демона завалил. Ты, когда предложила мне этот подвиг на себя записать, сказала: «Когда-нибудь сочтемся». И я тебе в том дал рыцарское слово. А в письме предлагалось вознаграждение. Вот я и решил: когда лучший случай представится услугу оказать? Тем более, что имя в письме не проставлено. И сказал, что тут ошибочка вышла, и письмо нужно передать другому человеку. Только я не знал, под каким именем тебя искать, ты их меняешь всё время… Кстати, как тебя теперь называть?

— Этель.

— Сойдет. Вот, значит, я и расписал этому живому трупу, как ты выглядишь, во всех подробностях…

— Что ты сказал?

— Ну, может, не во всех… Всего-то я не видел…

— Нет, гонца ты как назвал?

— А, вот ты про что… Уж больно он бледный был, этот гонец. Покойник натуральный.

Я отпила большой глоток вина. И даже не поперхнулась.

Вот почему я получила послание позже всех. Долго же гонцу пришлось трудиться, будь он человеком, и вовсе бы не нашел.

Но гонцы, вызванные Анофелесом, были духами. Так сказал брат Тео, а он должен в таких делах разбираться.

Что же меня в этом смущает? То, что я не разобралась в природе гонца, а Лонгдринк, по простоте душевной, раскусил его сразу?

Раскусил… Что-то еще было связано с этими словами.

— Так ты под знамена Мордальона прибыла? — полюбопытствовал Лонгдринк.

— Как сказать, — я не видела причин откровенничать с ним. — Присматриваюсь. Я ведь работаю только по контракту. А у Мордоворота твоего и без того контрактников целая толпа.

— С чего это он мой? Я тоже… это… присматриваюсь. Конечно, как есть я верный рыцарь, то императора видал я в белых пуленах в саркофаге. А с другой стороны сражаться бок о бок с презренным мужичьем — фи, как недостойно.

— Мордальон не брезгует.

— Шерамурец, что с него взять. Опять же, конечно, осаждать лучше, чем сидеть в осаде. Но ведь к имперцам того и гляди подкрепление подойдет.

— Откуда знаешь?

— Не знаю я. Чувствую. — И этот туда же, куда будущий патриарх. — У меня на такие дела нюх. Опять же палец на левой ноге ноет — это к перемене диспозиции…

Лонгдринк не успел развить тему. Прохрипели трубы, толпа, заполнявшая лагерь, раздалась. Генералиссимус Мордальон со свитою выехал осмотреть позиции.

Как положено, генералиссимус восседал на белом, как молоко, коне. На нем были столь надраенные доспехи, что разглядывать Мордальона в солнечный день становилось опасно для зрения. Может, это был особый тактический прием на случай возможного обстрела с вражеских укреплений.

Я смогла лишь определить, что он небольшого роста и крепкого телосложения — а иначе столько железа на себе не потаскаешь.

Зато среди свиты генералиссимуса я заметила две знакомые рожи, которым быть здесь не подобало. К несчастью, одна из этих рож тоже заметила меня, покинула свое место в кортеже генералиссимуса и устремилась под навес, да еще и вторую с собой поволокла. И никто им ни слова не сказал. Да, дисциплина в армии Мордальона была еще та!

— Общий привет! — возгласил барон фон Зайдниц, плюхаясь возле, и тут же перехватил бутыль с аквавитой, наконец донесенной маркитантом до стола. Хлебнул, плюнул: — Ну и гадость же вы тут пьете!

— Прихватил бы чего получше от генеральского стола.

— Что здесь пить? — с суровой скорбью произнес Грабли Гоблинсон. — Что за страна! Пива днем с огнем не сыщешь…

Лонгдринк, молча наполняясь негодованием, перехватил бутыль у новоприбывших и припал к горлу.

— А что это вы здесь делаете? — спросила я. — Ну ладно конунг — ему жребий выпал на юг, и вообще он не подданный императора. Но вы-то, барон, с какой стати в свите Мордальона?

— Он призвал под свои знамена благородных людей, так почему бы мне не откликнуться? А что до подданства, так мы не с империей воюем, а Гран-Ботфорте завоевываем. И фатер мой, да пребудет он в Злачном Месте, ходил воевать Гран-Ботфорте, и дед, и прадед! Имею право, либе фрау!

— Злопущенский волк тебе либе фрау… Противники сейчас ваши кто? — орден гидрантов. В котором вы оба, кстати, состоите мирскими братьями.

— А нечего было нас посылать за тенью гоняться! — заявил фон Зайдниц. — Разве ж это занятие для героев: сражаться с теми, кого не увидишь и не ухватишь! Вот тут — другое дело. Ударишь человека мечом — из него кровь потечет. Попадет в него ядро — разорвет в клочья. И вообще, что ты прицепилась? Сама-то что здесь делаешь?

Лонгдринк отпал от бутылки.

— Не сметь оскорблять даму, низкий смерд!

— Я барон!

— Знаем мы, что такое имперский барон. У вас там на каждой болотной кочке по барону.

— Сейчас будет буря мечей, — сообщил Грабли, которого данное обстоятельство утешило в отсутствие пива. — И пиршество воронов.

— Да ничего здесь не будет… — может, небольшая потасовка и помогла бы в моих замыслах. Но я подозревала, что барон сведет поединок к попойке.

— Да ты кто такой! — орал барон.

— Я странствующий рыцарь, прекрасный сэр!

— Знаем мы таких странствующих рыцарей! Мы, бароны, с простолюдинами в бой не вступаем!

— Лучше бы они в споры не вступали, — проворчала я. — Эй, барон! Рыцарь Лонгдринк — герой не хуже любого из вас!

— Грамерси, прекрасная дама, — поблагодарил рыцарь, и я тут же пожалела о своем заступничестве. Может, лучше было их подтолкнуть? Но, кажется, я опоздала. Фон Зайдниц мгновенно утихомирился и провозгласил.

— За это следует выпить!

Поскольку бутыль Лонгдринка была в недосягаемости, он потянулся за моей кружкой, попутно приговаривая:

— Да заодно и поведай нам, посланница магистра, где ты скиталась всё это время?

— Может, тебе еще свежую древнюю историю про хитроумную Ма Сянь рассказать? — я успела выхватить кружку, поскольку фатальная приверженность барона пить за чужой счет была отмечена мной с первой встречи. Не бывавший на Ближнедальнем Востоке барон ответа не нашел, о чем не преминул сообщить. И тут же привязался к Грабли, чтоб тот заказал выпивку.

Но Грабли Гоблинсон, тоскующий в отсутствии любимого напитка, не успел с омерзением выпить вина из гран-ботфортских лоз. И вовсе не потому, что генералиссимус Мордальон принял приказ о немедленной атаке или затребовал к себе благородных бойцов из своей свиты.

На долину вокруг крепости Балдино пала тьма. Или, лучше сказать, прянула. Потому что до ночи было далеко, и на солнечное затмение то, что случилось, не было похоже. Знаю, видела. Свет просто исчез — внезапно и неотвратимо. Совершенно ясно, что такая темень без магии не достигается. И если таинственный маг решил спровоцировать панику, ему это удалось. Впечатление было такое, будто сбылись пророчества волкодавльского святого: Матрица поглотила Мать, и пришел Армагеддец. Люди метались во тьме, изрыгая проклятия и кое-что еще. Концертировавший поблизости трубадур сменил свой шансон на пронзительный визг, от которого закладывало уши. Кто-то более сообразительный — полагаю, из команды Тальони — орал:

— Факелы, факелы сюда!

Но сообразил он неверно. Магическая тьма есть отрицание света, в отличие от естественной, каковая есть просто отсутствие света, и факелы, как любой огонь естественного происхождения, зажечься не могли. По всему лагерю вскипели драки, неслись грохот, треск, звон и прочие звуки, сопутствующие разбою и грабежу. И было бы странно, учитывая состав воинства Мордальона, если бы одна половина его, воспользовавшись замешательством, не кинулась грабить другую. А другая активно возражала.

Первоначально я решила, что подобную диверсию учинили осажденные.

Надо полагать, то же подумал Мордальон. С той стороны, откуда направился он со своей свитой, донеслось:

— Это провокация! Без паники! Отступаем в правильном порядке!

Но правильным получился только беспорядок. Всадники и пехотинцы сталкивались друг с другом, спотыкались, летели на землю, кони и люди смешались в кучу.

Пора было, наконец, воспользоваться заклинанием ночного зрения и осмотреться. Хотя что-то часто я стала пользоваться этим заклинанием, как бы не подсесть на него… И тем не менее я прочитала нужный текст и сразу увидела кое-что интересное.

Треск поблизости объяснялся тем, что славный конунг Грабли с пеной на губах рубил боевым топором столы и фургон маркитанта. Беда с ними, с этими берсерками — никогда не знаешь, в какой момент их поведет. Лонгдринк тщетно пытался его остановить — меч рыцаря отскакивал от топора конунга. Фон Зайдниц, только что сидевший рядом, исчез. То ли присоединился к грабиловке, то ли заполз куда подальше.

Но еще более интересное зрелище предстало мне посреди потрясаемого побоищами и паникой лагеря. Там вполне целеустремленно двигалось несколько всадников в плащах с эмблемой гидры! Выходит, всю заваруху и впрямь подстроили гидранты? Но они направлялись не прочь от крепости, а прямо к ней! Я вгляделась, и…

Пора было завязывать с созерцанием. Но путь к коновязи мне преграждали Гоблинсон и Лонгдринк. Останавливать конунга с помощью колющего и режущего оружия — бесполезно, боли берсерк не чувствует, рубить его — долго… Пожалуй, рубить всё же придется, только не Гоблинсона.

— Сюда! Ко мне! — заорала я, вскакивая на ноги.

Лонгдринк замер в недоумении, а конунг, размахивая топором, устремился ко мне. Вернее, туда, где я только что стояла. Я тем временем успела подрубить опоры, на которых держался навес, и всё сооружение рухнуло на голову конунга. Вряд ли это могло вывести его из строя надолго, но мне много времени и не требовалось. Я бросилась к коновязи, едва не споткнувшись о Грабли, чьи ноги торчали из-под сломанных досок, отвязала Мрака и вскочила в седло, выкрикивая: «Мэтр Халигали! Подождите! Это я, Этель!»

Гидранты, сопровождавшие советника великого магистра, обернулись, держа оружие наизготовку, но доктор жестом предупредил их агрессивные намерения. Несомненно, все они так же видели происходящее с помощью магического зрения.

Я повернула коня к ним, и лишь подъехав вплотную, обнаружила, что за мной на своей кляче тащится Лонгдринк.

— Ты зачем здесь? — вымолвила я.

— Ты же сама кричала: «Сюда! Ко мне!» — удивился он.

— Разве ты меня видишь?

— Нет, но слышать-то я могу?

Гидранты взяли нас с Лонгдринком в кольцо, и мы поскакали по направлению к крепости.

— Быстрее! — подгонял их доктор Халигали. — Нужно успеть до ворот, пока тьма не рассеялась!

Затем он обернулся ко мне.

— Что вы здесь делаете, дитя мое?

— Исполняю ваше поручение, доктор.

Объясняться был некогда. Тьма исчезла столь же внезапно, как и наступила, когда мы еще не миновали нейтральную полосу. Лагерь Мордальона являл собою зрелище воистину прежалостное, и лишь это помешало армии вторжения открыть по нам массированный огонь. Однако нашлось несколько смельчаков, быстро опамятовавшихся и устремившихся за нами в погоню. Но тут ударили камнеметы со стен крепости, отсекая от нас преследователей. Это было эффектно, но на месте осажденных я бы так снарядами не разбрасывалась. Хотя о чем я? Как раз сейчас я и окажусь на их месте.

Ворота крепости приоткрылись, решетка была уже поднята, и мы спешно въехали в Балдино. Защитники салютовали нам мечами.

— Что это было, а? — Лонгдринк ошеломленно вертел головой. — То потухнет, то погаснет.

— Это шкатулка с темнотой, — пояснил доктор Халигали.

— Слышала я о таких штуках, но видеть не приходилось. А вы, доктор, еще утверждаете, что не маг.

— Увы, это так. Шкатулка была из запасов Анофелеса, к сожалению, последняя. Но кто ваш спутник?

— Это рыцарь Лонгдринк. Герой. Именно он должен был оказаться вместо меня на том сборище в Динас-Атасе.

Больше я ничего не успела объяснить. С лестницы сторожевой башни спустилось несколько гидрантов. Их предводителем был пожилой дядька с квадратной фигурой и квадратным лицом, рассеченном шрамами. Но мое внимание больше привлек его спутник, не потому, что он был так привлекателен, а потому, что им оказался дон Херес. Этого-то как с севера на юг занесло?

— Командор ордена фон Штепсель, — обозначил квадратного доктор. Имя тому никак не подходило. Возможно, оттого у командора был раздражительный характер.

— Что это значит, советник? Конечно, я рад видеть вас в здравии, но я ожидал от великого магистра более ощутимой поддержки, чем десяток орденских братьев и один старик! Да еще какую-то бабу и какого-то бродягу с собою притащили! Тьфу!

— Этель — мирская сестра ордена, а этот рыцарь — герой, как мне поведали, — вступился доктор за нас с Лонгдринком.

— Мне не герои, а помощь нужна! — оказывается, командор был не лишен здравого смысла.

— Насчет помощи я вам всё доложу в приватной беседе.

— Ладно, — угрюмо согласился командор. — Ступайте, вам помогут разместиться. Через полчаса жду вас у себя.

— А ужин? — спросил Лонгдринк.

— О вас не было речи, молодой человек, — и он отвернулся, чтобы отдать какие-то распоряжения.

— Здравствуйте, дон Херес, — сказала я. — А Ниндзюка здесь поблизости не наблюдается?

— Я не имел удовольствия видеть этого кабальеро с тех пор, как мы покинули горную венту близ Динас-Атаса.

— Еще вопрос, дон Херес. Вы ведь ехали в противоположном направлении. Как же вы здесь оказались?

Идальго гордо вскинул голову.

— Я присягал великому магистру, но я также присягал императору. Большая клятва поглощает меньшую. Услышав о мятеже, я направился сюда, дабы исполнить свой долг. Тем более, что пребывая здесь и защищая честь императора, я одновременно защищаю и великого магистра.

У меня был в запасе и третий вопрос: «Известно ли вам, благородный дон, значение слова „зануда“?» — но я его задавать не стала, а направилась размещать Мрака в конюшне (туда же отвели и темно-гнедую лошадку доктора, которую кликали «Жуть», и невозможного одра Лонгдринка) и заселяться сама. Едва я успела освоиться в стандартной замковой клетушке, как доктор Халигали постучал в мою дверь и заявил, что я должна идти на совещание к командору. После нынешних происшествий очень хотелось ответить: «Если командор хочет меня видеть, пусть является сам», но я устыдилась. Доктор гораздо старше меня и, должно быть, устал гораздо больше, но идет. Это во-первых. А во-вторых, в этот замок, в отличие от Динас-Атаса, меня не приглашали, и условия ставить не приходится.

Мы поднялись в командорские покои, стража пропустила нас, и оказалось, что кроме нас фон Штепсель никого не пригласил. Зато присутствие самого командора свидетельствовало за то, что осаждающие, как бы ни были злы, на приступ не пошли.

— Что делает здесь эта ба… мирская сестра? — стало быть, я, по мнению фон Штепселя, тоже была лишней.

— Этель исполняла особое поручение великого магистра, и я еще не успел узнать, чем завершились ее поиски.

— Что вы несете, мэтр? Нам угрожает реальная, а не таинственная опасность, и нам нужна вооруженная поддержка, а не магическая чепуха!

— Я и есть вооруженная поддержка, — просто заявил доктор Халигали.

Командор побагровел и готов был разразиться проклятиями, но советник упредил его.

— Мне удалось разгадать ингредиенты зажигательной смеси, употребляемой в прежние века. Так называемый «чай Вылезария». Я же ученый, а не маг. Ингредиенты весьма просты, и зажигалки, изготовленные мною, помогут вам продержаться до подхода основных сил Ордена.

— Ну, это уже дело… — Командор несколько успокоился. — Теперь пусть ваша Этель излагает.

— Мэтр, — сказала я, — вы уверены, что командору интересны наши изыскания?

— Если вы появились здесь в решающий момент, то, возможно, от этого зависит судьба кампании. Чует мое сердце — герои не могут встретиться случайно.

— Ну да, только половина из них во враждебном лагере. — Доктор лишь отмахнулся.

— Вам удалось что-либо узнать о наших врагах и о судьбе Анофелеса?

— На оба вопроса ответ — да.

— Я был прав? — он приподнялся, опираясь на стол.

— Вы были не правы. Это не вампиры. Это призраки. Тени.

— Не может быть! — Халигали рухнул в кресло.

Я вздохнула и стала излагать, по возможности избегая лишних подробностей, всё что произошло после моего визита в Вестенбург. К моему удивлению, командор тоже слушал внимательно.

Доктор нервничал всё больше и больше. К концу повествования он кипел не хуже командора в начале нашей встречи.

— Кому вы поверили? Вампиру! Врагу рода человеческого!

— Он уже не враг, а послушник храма Края.

— Всё равно! Неужто вампир не сумел бы отличить живого человека от покойника!

— Пожалуй, я согласен с доктором, — сказал фон Штепсель. — Призрак не может убить живого человека. Призраки обязаны бояться холодного железа и горящего огня. А эти не только не боятся — они огнем и железом пользуются! Тут недалеко до того, чтоб заявить, будто призраки пьют, жрут и трахаются… прошу прощения, сестра.

Его последнее утверждение было более чем спорно. Скорее, донесения гидрантов доказывали обратное. Но я могла понять фон Штепселя. Ему, человеку военному, трудно признать, что рыцарский орден противостоит армии теней.

— Меня это тоже смущает. Но я надеялась, что ответы на все вопросы найду здесь.

— Почему здесь? — изумился доктор.

— Мэтр, я поняла бы, если б недоумение высказал господин фон Штепсель. Но вы-то должны сообразить! Ваш Анофелес свои поиски связывал с трудами Малагиса. А Малагис — с трудами Логистиллы. Этот замок принадлежал ей, и после визита Малагиса сюда о нем больше никто не слышал. Но может быть, обитателям Балдино что-то известно?

— Я — пас, — проворчал командор. — Мы с ребятами лишь в этом году прибыли в Гран-Ботфорте. А местных суеверий мы не слушаем.

— Но в замке есть какая-то обслуга из местных жителей! — вскричал доктор.

— Уже нет. Как только стало известно, что маршал Вступе-Миллер разбит и на нас движется Мордальон, я сразу распорядился, чтобы всех здешних выставили за ворота. Иначе они тут же бы эти ворота захватчикам открыли, как принято в Гран-Ботфорте. И лишних ртов меньше.

С военной точки зрения командор был прав. Но нам от этого легче не становилось.

— Неужели так-таки никого не осталось? — умоляюще спросил Халигали.

Фон Штепсель пошевелил бровями.

— Сейчас проверю. Ганц! Кунц!

Появились охранники, и пока командор взлаивал нечто отрывистое на родном языке, я немного отвлеклась, раздумывая о том, как опрометчиво вела себя в лагере Мордальона. Есть надо было, а не пить! Совершенно очевидно, что в осаждеиной крепости полноцепного питания не дождешься.

Стоило убегать от консервов брата Тео… Тут мне послышалось, что было произнесено слово «кухня», и я снова прислушалась.

— …на кухне он работает. Подносы, кастрюли скоблит, печку чистит. Старый уж совсем, до ворот не успел дохромать, когда слуг выгоняли. Ну, его и оставили…

— За нарушение приказа стоило бы вас повесить, — заявил фон Штепсель. — Но, поскольку для обороны замка нужны все, способные носить оружие — десять нарядов вне очереди. Каждому. А пока тащите сюда своего кухонного мужика.

Наличие уцелевшего местного жителя не очень меня обнадеживало. Всё-таки между кухней и библиотекой разница довольно заметная. Но дело обернулось интереснее, чем я предполагала. Едва Ганц (или это был Кунц?) приволок пропитанного кухонным чадом старца, как тот вытаращился на меня, вырвался из рук конвоира и рухнул на пол, бия поклоны.

— Простите, сеньора! — завопил он. — Простите, что ваша гробница занята! Это было давно. Люди не знали, что вы вернетесь! А меня тогда на свете не было.

— Это еще что за безобразие? — ощерился командор. — Какая, к демону, сеньора? Вы что, сестра, бывали здесь раньше?

— Никогда в жизни.

Фон Штепсель явно мне не поверил. Но тут меня осенило.

— Похоже, он принимает меня за некромантку Логистиллу — владелицу замка. Она же пропала еще в незапамятные времена.

Заслышав имя Логистиллы, старик поднял голову и возопил:

— О, дорогая хозяйка!

— Ну-ка, ты… как тебя звать?

— Кончино, дорогая сеньора!

— Хорошее имя. Со значением. Итак, ответь мне, Кончино — кого это вы запихнули в мою гробницу?

— Это не я! Это еще при моем дедушке было. А положили туда чужеземного мага, который помер, вашу книжку читая…

— Малагиса?

— Вроде бы так его звали.. Люди-то что подумали — гробница, она всё равно пустая, чего добру пропадать?

— А книгу мою куда подевали?

— Не знаю, добрая госпожа!

— Признавайся, старый пень! А то, клянусь Краем Неминуемым, сейчас вызову злых волшебниц Руганду и Парасильду, и будет тебе полное кончино.

Про фею Парасильду мне рассказали в одной из деревень по дороге. Она отличалась особой неразборчивостью в пище, поглощая всё, что движется, и не движется тоже.

— Клянусь, госпожа, не ведаю. Только сдается мне, они от нее избавились. Потому как сколько помню, в замке этом никаких книжек не было.

— Старик не врет, — сказал Кунц (или это был Ганц?). — Мы здесь этакой пакости ни в одной башне не видывали.

— Уничтожили гримуар, от единого прочтения которого скончался самый могущественный маг своего века? И замок устоял? — с сомнением произнес доктор Халигали.

— Кончино не сказал: «уничтожили», — поправила я его. — Он сказал: «избавились». И у меня есть на сей счет некие соображения. Эй, старик! Веди меня к моей гробнице!

— Не могу, госпожа! Боюсь! — Командор обернулся ко мне.

— На кой вам сдалась эта гробница?

— Всё для того же, господин фон Штепсель. Чтобы защитить Балдино.

— Тогда оставьте мужика. Я знаю, где здесь склеп. В свое время составляя план обороны, я изучил все помещения замка.

Он велел Ганцу и Кунцу прислать других воинов, чтоб сменили их на посту, и принести факелы.

— И лом! — крикнула я вдогонку.

— Зачем лом? — спросил доктор, когда мы покинули командирские покои.

— Во-первых, хочу убедиться, что Малагис действительно покоится в этой гробнице. Ведь о его смерти никто за пределами замка не слышал.

— Я понимаю, с захоронением Мерлина тоже были проблемы. Но при чем?..

— Мерлин — не при чем. Но Логистилла была некроманткой. То есть занималась магией смерти. А нам сейчас угрожают силы, связанные с посмертным бытием.

— Нам сейчас угрожает Мордальон со своей бандой! — резко возразил командор, но это реалистичное замечание бодрости в доктора не вселило.

— И если Малагис не умер, вернее, умер, но не совсем… — его передернуло, словно от сквозняка. Впрочем, сквозняк и вправду был. Мы спускались в подземелье замка. Гидранты-стражники запалили факелы, и рыжие блики заплясали на стенах с мощной кладкой из титанических валунов. Теперь так не строят. Ступени были под стать стенам — видно, Логистилла и предки ее отличались изрядным ростом.

Командор уверенно шел вперед. Его не смущала ни крутизна ступеней, ни черепа и кости в нишах стен, ни свисающие гроздьями с балок нетопыри.

— А ты летучих мышей когда-нибудь ел? — спросил один стражник у другого при виде этих устрашающих созданий ночи.

— Нет.

— А придется, если осада затянется…

Мы миновали сводчатый коридор и остановились перед тяжелой, окованной бронзой дверью. Командор снял с пояса связку ключей и отпер ее сравнительно легко. Толкнул дверь плечом и первым вошел в склеп.

Склеп был как склеп. Тьма, сырость и вековые слои пыли. Но почему-то никто не чихал. Перед нами тянулись два ряда саркофагов. Солидных, мощных, без всяких новомодных украшений в виде статуй и лепнины.

— Ну, — сурово вопросил командор, — и какая же гробница вам нужна?

— Вот эта, — с уверенностью произнес доктор, указывая на один из саркофагов. — Кто-то изобразил на крышке руну «Абзац», тем самым запечатав гробницу. Должно быть, обстоятельства смерти того, кто в ней захоронен, и впрямь были подозрительны. Кроме того, — он вынул из рук сопровождающего факел и наклонился, — на гробнице высечен щит с эмблемой Логистиллы. Мне она попадалась в трудах по некромантии. Два скрещенных клинка, очень тонких, со странными рукоятками в виде ушек.

Я посмотрела туда, куда указывал Халигали.

— По-моему, это спицы. Вязальные.

— Оставьте ваши женские штучки, — осадил меня фон Штепсель. Не бывал он на Ближнедальнем Востоке, не видал как смертоносны бывают такие штучки в руках опытных фехтовальщиков. Но я не стала с ним пререкаться, а взяла у стражника лом и поддела крышку.

— Подождите! — слабо воскликнул доктор.

— Что, вы считаете, лом против рун бессилен?

— Напротив… И потому нужно принять какие-то меры предосторожности…

— Доктор! — рыкнул командор. — У нас мечи, у нас факелы. Что еще нужно против нечисти? — Мне вдруг показалось, что ему тоже не по себе, и решимость его — это стремление подавить страх в зародыше. — Эй, вы, олухи! Что рты раззявили! Помогите даме.

Что бы ни чувствовали гидранты, рядовые не решились нарушить приказ командора. Лом у меня забрали, налегли на него, и крышка саркофага медленно поползла в сторону.

А потом гидранты, как по команде, отступили от гробницы. Доктор Халигали, хоть и был естествоиспытателем, тоже не спешил исследовать содержимое саркофага. Так что у гробницы остались лишь мы с командором. Фон Штепсель пригляделся и недовольным голосом произнес:

— И это то, чего вы боялись?

На каменном ложе покоился скелет в истлевшей мантии мага. Поверх грудной клетки лежала толстая книга в кожаном переплете. Глазницы черепа закрывали темные очки.

— Это то, что мы искали, — ответила я.

— Скелет или книгу?

Доктор, наконец, собрался с силами и заглянул в гробницу. Его оторопь тут же прошла, и он резво схватил книгу. Отряхнул с нее пыль. На обложке был вытеснен уже знакомый знак.

— Гримуар Логистиллы! Единственный существующий экземпляр! С ума сойти…

Я тем временем сняла с черепа очки, и протерла их рукавом. Окуляры были выточены из цельных кусков черного хрусталя.

— Нехорошо как-то, — поморщился фон Штепсель. — Похоже на ограбление покойника.

— Вы думаете, очки ему еще понадобятся?

Вопрос был чист риторический, и фон Штепсель не затруднился ответом.

— Как вы догадались, что книга здесь?

— Малагис умер, читая книгу, и его положили в пустую гробницу. А Кончино сказал, что от книги избавились. Напрашивается вывод, что от книги и от тела избавились одним и тем же способом.

— Как же нам быть?

— Прежде всего — закрыть саркофаг и оставить Малагиса покоиться в мире.

— Согласен, — сказал фон Штепсель. — У меня есть дела поважнее, чем ваши страшилки. Эй, парни, закрывай! И пошли отсюда.

На сей раз ему подчинились с явной охотой. Когда мы выходили из подземелья, командор обернулся ко мне.

— Книга — это я еще понимаю. Но очки-то вы зачем с собой потащили?

— Послушайте, командор, чем вам очки мешают? Пригодятся еще.

— Темные очки ночью? Совсем женщина спятила.

— Они для тьмы и созданы.

Но командор не слушал меня, отдавая приказы своим подчиненным. Видно, пробил час ночной смены караула.

— Вы как хотите, доктор, — сказала я, — но я пойду вздремну. Завтра с утра Мордальон двинется на приступ, чует мое сердце. Если же нет — поговорим о том, что делать с книгой. Да, возьмите очки, только перед тем как надевать, протрите их аквавитой.

Доктор не стал возражать, очевидно, ему не терпелось очутиться с книгой наедине.

Я точно поднялась раньше, чем генералиссимус Мордальон. Потому что солнечные лучи уже проникали сквозь бойницы, а шума атаки не было слышно. Поэтому пришлось решать проблему: идти искать чего-нибудь поесть, или проведать доктора, чья комната была напротив моей. Остановилась я на последнем. Заодно, может, там и позавтракаю, доктор в глазах местного начальства персона позначительнее моей, ему еду обязаны приносить…

На стук в дверь никто не отозвался. Я постучала еще раз, и, не дождавшись ответа, толкнула дверь.

Жилище доктора было попросторнее моей клетушки, а постель поудобнее моей лежанки. Но он ею не воспользовался. Похоже, доктор Халигали вообще не ложился спать. Он сидел в кресле, откинувшись на спину. А перед ним на столе лежала раскрытая книга.

Та самая книга, что лежала вчера на груди мертвого Малагиса.

Ядрена Вошь и Край Неминуемый! Неужели книга обладает способностью убивать? И я, вытащив ее из гробницы, оказалась пособницей гибели доброго доктора?

В этот момент Халигали завозился в кресле и чихнул.

— Мэтр, вы живы?

— Что, уже утро? — сонно спросил он. И тут же встряхнулся и потянулся. — Извините, задремал…

— Скажите лучше, вы читали книгу?

— Нет. Я был остановлен вот этим. — Он ткнул в раскрытую страницу.

— Что, какое-нибудь заклятье?

— Всё гораздо проще.

Я склонилась над книгой. Оказалось, мэтр не продвинулся дальше титульного листа, который пересекала надпись выцветшими чернилами:

«Если ты храбр, переверни».

— Вот именно, — вздохнул Халигали. — Я прочел предупреждение и задумался: а храбр ли я? Малагис, величайший маг своего времени, умер, читая этот фолиант — смею ли я равняться с ним? Пусть я пытался изучить основы волшебства, но магическими способностями не обладаю. Пока я размышлял над этим, меня сморил сон. И теперь, при свете утра, я не могу сказать, что уверен в своей храбрости.

— Бросьте, мэтр. Тот фокус, что вы вчера проделали, чтобы пробраться в крепость, трус не совершит. Но вы правы. Вам рисковать не стоит. Дайте книгу мне.

— Не смейте, Этель! Я не могу подвергать женщину опасности!

— Успокойтесь, мэтр. Вы только что навели меня на интересную мысль. Возможно, Малагис погиб не вопреки, а благодаря тому, что он был великим магом. А я даже основ волшебства не изучала. Так, знаю пару-тройку заклинаний. И потому опасность мне не угрожает. Кроме того, вы меня подстрахуете. Как увидите какой-то непорядок — действуйте. Чертите руну «Абзац», читайте заклинания, или бейте меня по голове чем-нибудь тяжелым.

Я уселась напротив доктора, придвинула книгу и перевернула страницу.

И ничего не произошло.

— Не понимаю, — пробормотала я, перелистывая одну страницу за другой. — Ничего не понимаю.

— В каком смысле?

— В прямом. Не могу прочесть ни одного слова. Какие-то закорючки, черточки.

— А! Это магические кракозябры! Древние знаки, какими пользовались для записи волшебных заклинаний. Но вам должны быть известны хотя бы некоторые из них — вы сами сказали, что учили заклинания.

— Те заклинания, что я учила, были конвертированы в гражданские шрифты… Давайте я дальше посмотрю, может, Логистилла хоть где-то на человеческий язык переходит…

Тщетно. Страницы были испещрены рядами кракозябр. Правда, некоторые из них были подчеркнуты, на полях стояли восклицательные знаки, пометки «Nota bene» — несомненно, оставленные Малагисом. Таким образом я дошла до последней страницы, и тут едва не подпрыгнула.

— Есть! Смотрите, доктор, вот тут, на свободном листе, есть запись Малагиса!

— Не разберу, почерк ужасный…

— Он пишет, что на основе трудов Логистиллы сумел составить заклинание, способное перенести его к Дороге Скатертью, и собирается опробовать его in aniina vili.

— На собственном малоценном организме?

— Но, поскольку заклинание не проверено, он не будет записывать его, дабы в случае неудачи уберечь будущего читателя книги.

— И это всё?

— Да. Малагис был убит не книгой. Малагиса убило собственное заклинание.

Доктор, как мне показалось, был обрадован и разочарован одновременно. Причину разочарования он тут же разъяснил.

— Но, Этель, я по-прежнему не вижу, какое отношение это имеет к нашим проблемам.

— Не знаю… — я хотела сказать «чувствую», но понимала, что это не довод. — Если бы могли прочесть, что здесь написано…

— Возможно, я сумею разобрать… но только в общих чертах.

Больше доктор Халигали по данному вопросу ничего не успел сказать. Завопили боевые трубы, заорали часовые на стенах. Проклятье, Мордальон всё-таки пошел на приступ. И уж наверняка успел позавтракать…

— Боюсь, доктор, что нам придется прервать дискуссию.

— Этель, вы напомнили мне о моем долге. Я иду в лабораторию, ради того, зачем прибыл сюда — готовить зажигательную смесь.

Опытные люди утверждают, что в бой надо идти на пустой желудок. Больше шансов выжить, если ранят в живот. Но Лонгдринк был с этими опытными людьми совершенно не согласен. Он даже предположил, что фон Штепсель бросил воинов в бой до выдачи утреннего рациона, чтоб сэкономить продукты за счет убитых, и что поступок сей недостоин того, кто посвящен в рыцарское звание. Дон Херес, стоявший рядом с нами, демонстративно ковырял в зубах зубочисткой. Я сначала удивилась подобной невоспитанности, потом вспомнила то, что слышала на Ближнедальнем Востоке: «Если самурай голоден, на людях он должен ковырять в зубах, дабы подумали, что он ел мясо». Вряд ли дон Херес был знаком с кодексом воинов Ближнедальнего Востока, но такое совпадение меня умилило. Однако отвлекаться не стоило. Первая волна нападающих перла прямиком к стенам, и стрелки заняли свои места у бойниц.

Что до меня, то я не стала доставать свой арбалет. Вот еще! Стану я свои эксклюзивные болты невесть по кому расстреливать! У гидрантов полно лучников, пусть те ведут шквальный обстрел атакующих. Вот если кому-то удастся подняться на стену, тогда будьте благонадежны, в стороне не останусь.

Так же, очевидно, думал и Лонгдринк, и орденские братья старшего посвящения.

В мятежных армиях, подобной той, что собрал Мордальон, на штурм первыми гонят всякую сволочь, а сволочь охотно идет, надеясь в случае успеха кинуться на разграбление покоренной крепости. Но успеха они достигают крайне редко, и служат для того, чтобы принять на себя ливень стрел, дождь смолы, и проложить дорогу опытным воинам — рыцарям либо наемникам. У Мордальона есть и те и другие. Скорее всего, когда лучники гидрантов перебьют эту рвань, на штурм пойдет Секвестр Тальони со своим отрядом. Что ж, его ожидает сюрприз — если доктор успеет управиться. «Чай Вылезария», насколько мне приходилось слышать, — страшная вещь. С помощью этой зажигательной смеси Второримский полководец Вылезарий остановил нашествие из Великого Хамства в битве у горы Ближний Локоть. Название такое убийственное оружие получило потому, что Вылезарий, поклявшийся императору, что растратил все запасы, на самом деле заначил одну банку — вдруг в хозяйстве пригодится? Но оно всё не пригождалось, и без дела томилось в чулане, пока Вылезарий, ослепший на старости лет, не счел ее за банку с вареньем, выложил в чай, потребил его и с тем скончал живот свой во всех смыслах слова. Посему секрет зажигательной смеси считался утерянным, но раз Халигали утверждал, что сумел ее восстановить…

Итак, «чай Вылезария». Но будет он или нет, прежде должны ударить стрелки. Я перевела взгляд на фон Штепселя, стоявшего на смотровой площадке — не подаст ли он сигнал? Однако командор был неподвижен, как статуя. Ждет что ли, пока поближе подойдут? Он дождется, что мордальоновские гопники окажутся под самыми стенами, и стрелы будут вонзаться в землю позади них. Или… он видит что-то, чего не вижу я?

Должно быть, то же смекнул и Лонгдринк. Обернувшись, я обнаружила, что он припал к бойнице и прохрипел:

— Измена!

— Это серьезное обвинение, кабальеро, — веско произнес дон Херес. — Кто угрожает нам изменой?

— При чем тут мы? Кто-то напал на Мордальона и его воинство с тыла!

— Как некрасиво! И неблагородно — бить в спину! — возмутился идальго.

— Чего уж благороднее — нагло отбивать нашего противника!

— Ну-ка, пусти, — я отпихнула рыцаря от бойницы. Может, подошли основные силы гидрантов во главе с великим магистром? Рыцарский кодекс, конечно, запрещает бить в спину, но сомнительно, чтоб его стали соблюдать в отношении мятежников, каковыми являются для имперцев Мордальон сотоварищи.

В лагере осаждающих шел бой. Рвань, только что готовившаяся штурмовать наши стены, побросала лестницы, крюки и веревки и металась по полю, оказавшись меж двух огней. Кондотьеры сомкнулись в правильном порядке. Возглавлял их здоровенный детина в цельном доспехе немильской работы, с легкостью размахивающий полуторным мечом — несомненно, сам капитан Секвестр. Мордальона не было видно — возможно, невеликого ростом генералиссимуса прикрыли верные рыцари. А вот нападающие… Определенно о них можно было сказать лишь, что это не гидранты. Но кто? Не то, чтоб я не могла их разглядеть — я видела множество воинов в разнокалиберном вооружении, почти все они сражались пешими… но при этом как-то не попадали в фокус. Дело не в расстоянии, кондотьеры и рыцари находятся так же далеко, но четко различимы. Может, из-за того, что движутся они слишком быстро, и как бы прерывисто. Люди так не могут.

Вот оно.

Стало быть, это и есть таинственные враги гидрантов, страх и отчаяние империи? Про которых я сама вчера вещала доктору, что они призраки? Армия теней?

Но какие же они тени? Они не просвечивают, они обладают плотью, или видимостью плоти.

Вот именно. Видимостью. Бедного Генриха это тоже ввело в заблуждение.

Однако сейчас день, ярко светит солнце — как же быть с представлением о том, будто время призраков — ночь? Что ж, придется избавляться от стереотипов…

И лишь успела я об этом подумать, как в точности по вчерашнему сценарию, тьма рухнула на окружающий мир.

— Доктор! — в ярости заорал фон Штепсель. — Это уже слишком! А еще говорил — последняя мол, шкатулка с темнотой.

— Клянусь вам, — послышался откуда-то дребезжащий голос мэтра Халигали, — это не я!

— Так сделайте что-нибудь для освещения, демон вас побери! Читайте, что ли, заклинания…

— Читаю, не помогает…

Он не лгал. Я трижды повторила заклинание ночного зрения — и безрезультатно. То ли заклинание вконец износилось от частого употребления, то ли источник тьмы был слишком силен, и стандартное заклинание не в силах ему противодействовать.

Со стороны мятежного лагеря слышались яростные крики и лязганье оружия. Кондотьеры еще держались. Наверное, надеялись, что затмение, как и вчерашнее, ненадолго, и нужно для того, чтобы какие-нибудь диверсанты пробрались в крепость. Но в крепости так вовсе не считали. Командор продолжал препираться с мэтром, и к их дуэту присоединились ругательства других вояк, включая Лонгдринка.

— Тащите сюда ваши проклятые зажигалки!

— Но, сударь, обычный огонь в магической тьме не горит, здесь нужно волшебное зрение!

— Не морочьте мне голову, вылезарьев огонь — не нормальный!

Волшебное зрение? Где-то я что-то про него слышала… и, не стану притворяться, всё время помнила о них, иначе не забрала бы их из гробницы.

Брат Тео говорил: Сумеречные очки, изготовленные в храме Края, не идут ни в какое сравнение с теми, что сделал Малагис лично. А разве в его гробницу положили бы другие очки?

Есть только один способ узнать — проверить. Я двинулась наощупь вдоль стены, стараясь мысленно восстановить в памяти путь к апартаменту доктора, едва не сверзилась с лестницы, ведущей в башню, сшибла с гвоздя трофейный доспех, наступила на хвост перебегавшей коридор крысе, но всё же с грехом пополам добралась до нужной двери. Вот будет весело, если Халигали спрятал очки или забрал с собой!

Однако очки по-прежнему лежали рядом с гримуаром Логистиллы.

Не знаю, успел ли доктор продезинфицировать их, но сейчас не было времени проявлять брезгливость. Я еще раз протерла очки полой куртки и водрузила их на нос. Прав был командор. Вот смеху-то — в полной тьме в темных очках!

Правда, смешно мне совсем не было. И темно — тоже.

Не то чтоб свет озарил всё вокруг, но непроглядная темень сменилась гнетущим сумраком. Больше, пожалуй, ничего не изменилось. Но, по крайней мере, я была в состоянии различать предметы, и могла вернуться на стену, не разнеся при этом половину крепости. И я поспешила наверх.

На смотровой площадке что-то смутно мерцало. Доктор Халигали таки приволок из лаборатории ведро с «чаем Вылезария» и пытался поддержать едва разгоравшийся огонек.

Фон Штепсель и другие братья-гидранты подбадривали его, а я не стала мешать, обратив свой взор за пределы крепости. И тут мне стало не по себе. Потому что я всё отчетливо увидела.

Я, вообще-то, несмотря на былую работу в военной академии, человек не военный. Но жизнь так складывается, что вооруженных конфликтов не избежать. И зрелищем боя смутить меня трудно. Даже если это не бой, а резня. Но те, кто добивал сейчас не успевших разбежаться сторонников мятежного генералиссимуса… очки Малагиса позволили мне их разглядеть. Плоть, одевавшая их, не была настоящей плотью. «Какая-то взвесь», сказал мне Генрих. Туман, густившийся до такой степени, что на него можно было натянуть одежду и дать в руки оружие. Да, мечи и топоры, отнимавшие жизни кондотьеров и рыцарей, были самые что ни на есть подлинные. И подлинная кровь текла под ногами убийц, но не текла в их жилах. А самым жутким в открывшемся мне зрелище было облако, что вилось в небе над призрачным войском. Облака или тучи такими не бывают. Не похожи они, знаете ли, независимо от погоды и времени суток, на раскинутое по небу полотнище. Уходило это полотнище на юг, теряясь за горизонтом. Как ковер. Нет, как скатерть. И, зависая над головами призрачных воинов, заканчивалось — или начиналось? — в обозе.

Я озадачилась. Какой, Ядрена Вошь, у призраков может быть обоз?

И тем не менее… Приглядевшись, за сражающимися я увидела несколько повозок. На одной из них сидел седобородый старец и сноровисто работал спицами. Нити, из которых он вывязывал полотнище, возникали словно бы из ниоткуда, и больше напоминали полосы дыма, чем пряжу. А сам старичок-вязальщик, в отличие от прочего воинства, призраком отнюдь не был! Он состоял из плоти и крови… и он как будто почувствовал мой взгляд! Поднял голову и принялся присматриваться, не оставляя вязания.

Край Неминуемый! Мне следовало сразу догадаться — как только опрокинули шкатулку с темнотой. Мэтр Халигали упоминал, кто их делает.

Эти благородные черты, этот высокий лоб, эту окладистую белоснежную бороду я уже видела однажды. На портрете Анофелеса в Динас-Атасе.

Я сдернула очки и оказалась во мраке. Но ненадолго.

Как вчера, выброшенная в пространство тьма источилась, и свет вернул свои права. «Чай Вылезария», с которым возился Халигали, вспыхнул ярким пламенем. И еще более ярко пылал лагерь мятежников — шатры, палатки, обозные телеги. Самих мятежников не было. По крайней мере, живых.

Нас окружала Армия Теней.

Кто-то из братьев-гидрантов рыдая читал молитву, прося упокоить его в Злачном Месте среди праведников.

— Вот так и помрешь на голодный желудок, — глубокомысленно сообщил Лонгдринк.

У меня были на сей счет свои соображения, но ему докладывать о них я не стала. Снова посмотрела вверх — сперва туда, где у пылающего ведра стояли командор и доктор, затем — на небо, где вилась неведомая смертному глазу Дорога Скатертью.

Фон Штепсель воспринял мое сообщение спокойнее, чем я предполагала. То есть он, конечно, бранился, но меньше, чем мог бы.

— Чтоб живой человек спелся с нелюдями — никогда б я в это не поверил, убей меня гром, но это же маг! Никогда я магам не доверял, и великому магистру не советовал.

— Сдается мне, он там не один живой, — рискнула предположить я.

— Почему?

— Ему же есть-пить надо? А сам он добывать еду не может — он же вяжет, руки заняты… И призраки вряд ли его снабжают, хоть он их и контролирует.

— Почему «контролирует»? — прозвучал голос доктора Халигали. Его известие о наличии Анофелеса в стане призраков удручило больше, чем тот факт, что мы находились у этих призраков в осаде. — Может он у них в плену?

— Посмотрите сами, — я протянула доктору очки. — Окуляры показывают находящиеся в пределах видимости предметы и явления, связанные с миром мертвых в так называемой «зоне сумерек». Ваш Анофелес нынче ступил в эту зону и, похоже, неплохо себя чувствует.

Доктор надулся и очки не взял.

— Ничего из этой дребедени я не понял, — заявил фон Штепсель, — но вижу одно — они не нападают. Если бы они пошли на штурм, то не помог бы нам ни великий магистр, ни маршал Водан Вступе-Миллер. Разве что сам великий Вылезарий… да и то неизвестно, на чьей стороне он бы сейчас сражался. А они ничего. Стоят. Хотя раньше стратегия и тактика у них была такой: напали, перебили, смылись.

— Но этого не может быть! — доктор никак не мог смириться с мыслью об измене наставника. — Нападение нелюдей… хорошо, будем называть их призраками… начались много раньше исчезновения мага Анофелеса. И зачем ему было предсказывать явление пяти героев, как залог победы, если он замыслил измену?

— Много нам напобеждали ваши герои! — рявкнул фон Штепсель. Я кивнула.

— Вот именно. А изменения в Армии Теней, о которых говорил командор, связаны с переходом на их сторону Анофелеса.

— Я всё равно ничего не понимаю! — в отчаянии воскликнул доктор. — Вдруг произошла ошибка? Вдруг это не Анофелес, а призрак Анофелеса?

— Я, вообще-то, тоже в толк не возьму, — пропустив мимо ушей последние слова, признался фон Штепсель, — с чего призраки так озверели. Они, сколько было известно, смирные, только и могли что напугать.

— И еще мы так и не ответили на вопрос, что дало им видимость плоти и силу держать оружие. Вся надежда на вас, доктор. Одну ночь вы уже потеряли, кто знает, сколько времени в запасе, чтобы расшифровать гримуар Логистиллы.

— Да при чем здесь эта книга!

— При том, что Анофелес завладел Дорогой Скатертью. А гримуар посвящен этому явлению. Узнав, что это такое, мы, возможно, поймем, как его уничтожить.

— Хорошо бы, — мрачно сказал фон Штепсель. — И всё-таки, почему они не нападают? Ночи ждут? Так они в любое время с подачи вашего мага, ночь могут устроить.

— Думаю, хотят довести нас до нужной степени испуга. Подержат сутки в полном неведении, а потом выдвинут свои условия.

— Первый раз в жизни хотел бы, чтоб женщина оказалась права, — командор мрачнел всё больше. — Потому как вампира можно убить осиновым колом, оборотня — серебром, дракона — добрым мечом… но как убить призрака?

И я оказалась права. На следующий день, когда солнце было в зените, к воротам крепости Балдино подъехал одинокий всадник со штандартом парламентера. И это был отнюдь не призрачный гонец, наподобие того, что вручил мне роковое послание. Несмотря на то, что конь у него был такой же. Или почти. Словно из одной конюшни с моим Мраком. Доспехи его подозрительно напоминали те, что вчера в бою носил Секвестр Тальони. И всё же это был не кондотьер — другой рост, другая манера сидеть в седле.

— Как бы этот тип не подстроил нам какой-нибудь подвох, — сказал фон Штепсель, объявившийся на стене в окружении старших орденских братьев. Доктора видно не было.

— Всё возможно. Поэтому позвольте, командор, мне выехать за ворота и встретить его, — предложила я.

— Уместно ли это? Женщину — на переговоры?

— Именно сейчас — уместно. У вас каждый брат на счету, даже мирской.

Упомянутые братья промолчали, даже дон Херес, обычно встававший на защиту дам. Молчал и Лонгдринк — правда, получив паек, он, скорее всего, спал на ходу.

Мне вывели Мрака. Я поднялась в седло и выехала за негостеприимные стены Балдино. Если б я хотела сбежать, момент был бы подходящий. Возможно, поэтому рыцари-гидранты отправили меня прочь. Но я и не собиралась этого делать. И не потому предложила себя в переговорщики. Равно как не потому, что меня особенно беспокоила безопасность орденских братьев. Просто я хотела проверить свои предположения.

Посланец гордо восседал в седле, несмотря на то, что на него были нацелены стрелы орденских лучников. И его можно понять — немильскому доспеху стрелы вреда не причинят, а по коням в рыцарском сообществе стрелять не принято. К тому же статус парламентера…

— Я, посланец великого Неназываемого мага, — загудел голос из-под забрала, — имею послание к коменданту крепости, а также к его советнику. И требую, чтоб меня пропустили в Балдино!

— Открой личико, Зайдниц, — посоветовала я. — Думал, опустил наличник, и тебя не узнают? Да и Неназываемого твоего мы знаем отлично, сколько бы Анофелес за призраками не прятался!

— Подумаешь, призраки… — Фон Зайдниц поднял забрало и ухмыльнулся. — Сумел бы кто другой такую армию собрать! Не пьет, не жрет… грабить-то по привычке грабит, но пользоваться награбленным не может. Стало быть, вся добыча кому пойдет? Магу, и нам, живым помощникам.

— Вот почему ты к ним переметнулся…

— А тебе и завидно. Небось, локти кусаешь, что тебя не позвали.

— Ну уж нет. Я с дохлыми мужиками не общаюсь, предпочитаю живых. Так что гони сюда свое письмо и проваливай к своим призракам.

— И не подумаю! Мне четко было сказано — письмо командору или этому… как его… Калигари. Так что прочь с дороги и пусти меня в крепость.

— Ты совсем тупой или частями? Едва ты ступишь в крепость, тебе в лучшем случае башку снесут, а о худшем не будем говорить. В орденах не жалуют перебежчиков, пусть даже мирских братьев, а не посвященных.

— А кто им скажет, что я перебежчик? Так рыцари и поверят дурной бабе или ученому сморчку.

— Ну почему же, там еще дон Херес есть. Невольник чести.

Самоуверенность фон Зайдница стала таять.

— Меня нельзя трогать! Переговорщик свят! Рыцарский кодекс…

— За что я люблю всяческие своды законов и кодексы — так это за примечания. И в разделе примечаний к рыцарскому кодексу сказано: «По отношению к простолюдину, предателю, либо иноверцу никакие клятвы, обязательства и законы не соблюдаются».

Фон Зайдниц побледнел. Разумеется, он знал этот параграф, но никогда не предполагал, что может попасть под его действие. Он достал из-под латного нагрудника смятый пергамент и передал мне.

— Забирай. И передай там своим гидрантам, пусть делают то, что велит Неназываемый маг. Потому как у вас скоро голод начнется, а его армия может стоять до бесконечности!

— Ага. Его армии пропитания не нужно, а вот таким как ты… Как только припасы Мордальона подчистите, ваш Афедрон других слуг найдет…

— Анофелес! — взвизгнул он.

— А мне так всё равно, — я повернула коня прочь.

Но пусть мне удалось уесть фон Зайдница (не будет имя доктора коверкать), в его словах была правда. Даже если Армия Теней станет штурмовать Балдино, у нее перед гарнизоном крепости огромное преимущество. Остается уповать на то, что управляет призраками живой человек, у которого нет вечности в запасе. И ему что-то нужно от командора и доктора. Что-то, имеющееся лишь в Балдино.

— Читайте! — командор брезгливо швырнул пергамент доктору. — Он ведь вам пишет, мудрый наставник ваш.

Злость фон Штепселя была вдвойне объяснима. Мало того, что маг-предатель выдвигал какие-то требования, так он еще отписал не командору, а шпаку-докторишке, пусть и носившему звание военного советника. Рыцарская душа была уязвлена.

На мэтра было жалко смотреть. И не потому только, что на него пал гнев фон Штепселя. Он пришел на совет бледный, с воспаленными веками и дрожащими руками. Бессонная ночь явно не прибавила ему здоровья.

Он взял пергамент и взломал печать. Вперился в строки, написанные уже знакомым мне почерком. Когда он поднял глаза, в них стоял неприкрытый ужас.

— Он обещает снять осаду в обмен на гримуар Логистиллы.

— Это ловушка! — мгновенно отозвался фон Штепсель. — Войны не ведутся из-за никчемных книжонок.

— Это может быть ловушкой, — тихо отозвался доктор Халигали. — Но не потому, что книга ничего не стоит. Я не хочу даже представлять, что произойдет, если книга попадет в руки Анофелеса… Это слишком страшно. О, если б книга убивала, как мы ошибочно предположили вначале! Я бы сам отнес ее Анофелесу, хоть и грех говорить такое про собственного учителя, даже предавшегося злу.

— Так расскажите же нам, что такого вы вычитали в гримуаре, — не выдержала я.

— Да, расскажите! Только… — командор покосился на меня, — нет ли здесь лишних ушей? Не понимаю, почему я разрешаю вам — одной сестре среди братьев — присутствовать на военном совете. Но когда речь идет о строго секретных сведениях…

— Да пожалуйста, — я пожала плечами, — могу уйти.

— Нет, останьтесь! — вскричал доктор. — Командор, сестра Этель первой догадалась, что гримуар играет ключевую роль в событиях, и благодаря ей он попал к нам раньше письма Анофелеса.

— Ладно, — фон Штепсель махнул рукой. — Но как он узнал, что книга у нас?

— А он и не знал. Он пишет: «Гримуар должен быть где-то в крепости, ищите, от этого зависят ваши жизни и жизни ваших людей».

— Ясно. То есть — полный мрак. Итак, что вы прочли в книге?

Доктор тяжело вздохнул.

— Книга написана самой Логистиллой, и только приписка принадлежит Малагису. Я не всё понял… лишь в общих чертах. Бытует выражение «Нить жизни». Так вот, Логистилла установила, что субстанционная основа души человеческой действительно проявляется в виде нити. Когда физическая жизнь человека прекращается, эта нить прерывается, но не исчезает. Будучи некроманткой, Логистилла научилась добывать эти нити, привязанные к душам мертвых, а будучи женщиной, она научилась их прясть, и вязать из них. В экспериментальном порядке она связала полотнище, названное Дорогой Скатертью, которое могло бы обеспечить выход умершим в мир живых. Причем выбирала она нити, привязанные к душам воинов, как наиболее крепкие. Но потом она осознала, сколько зла может причинить сей артефакт…

— Еще бы! Так я и знал — всё зло от баб!

— Погодите, командор… и решила спрятать его в недостижимом месте. Более же недостижимого места, чем Тот-еще-Свет, не существует… На этом ее записи заканчиваются и есть лишь приписка Малагиса, что он собирается применить изобретенное им заклинание. Вы понимаете меня? Он был так одержим идеей найти Дорогу Скатертью, что не пожалел собственной жизни. Он убил свое тело заклинанием, способным перенести его на Тот-еще-Свет!

— Я знаю способы попроще, — проворчал фон Штепсель. — Но из всего, что вы тут наговорили, доктор, никак нельзя понять, что нужно делать с книгой.

— Как — что? — сказала я. — Отдать ее Анофелесу.

Тут они заорали хором, обвиняя меня: один — в предательстве и трусости, продажности, а другой — в преступном легкомыслии.

Я молчала, выжидая, пока они выговорятся и устанут. Наконец доктор и командор исчерпали поток обвинений и уставились на меня.

— Позвольте мне, господа, рассказать, почему я пришла к такому выводу. Начнем с Малагиса. Вы правы, доктор — он зациклился на идее добыть Дорогу Скатертью и отправился за ней на Тот-еще-Свет. Кстати, я совершенно не уверена, что он собирался при этом умирать. Может, заклинание не так сработало, может, у мага просто не выдержало сердце. Так или иначе, он умер, но и за гробом остался верен той же идее и продолжал искать Дорогу Скатертью — для того, кто находится за гранью жизни, время значения не имеет. И в прошлом году он ее нашел. Призраки, чьи нити были вплетены в Дорогу Скатертью, вырвались на волю… тогда и началась ваша странная война.

Фон Штепсель неопределенно хмыкнул.

— А при чем здесь Анофелес? — спросил Халигали.

— Поначалу, я думаю, он искренне хотел вам помочь. Поэтому он сделал свое предсказание о пяти героях, поэтому отправился в храм Края, чтобы найти таковых. И там узнал про Дорогу Скатертью. Соблазн оказался слишком велик. Анофелес понял, что представляют собою враги, и решил стать их господином. Но он не мог отменить собственного предсказания, и поэтому сделал так, чтобы оно обратилось против себя. В списке победителей чудовищ он нашел самых больших раздолбаев, какие есть в героическом сообществе, и направил им приглашения. Правда, он не учел, что Лонгдринк, как есть он верный рыцарь, проявит самостоятельность… И маг перенесся к Дороге Скатертью, развалив при этом большую часть храма.

— Возможно, всё именно так и было, — хрипло проговорил доктор. — Но, значит, Анофелес обрел ужасающую силу еще до того, как прочел гримуар Логистиллы. И теперь вы вдобавок прелагаете отдать ему книгу! Разве сие не преступно?

— Вы так ничего и поняли, доктор! В каталоге храмовой библиотеки числятся труды Логистиллы и Малагиса, но самих книг в библиотеке я не нашла. Анофелес уже прочел всё, что ему было нужно, уже завладел Дорогой Скатертью. И гримуар Логистиллы он требует не для того, чтобы его читать. Он не хочет, чтобы кто-то другой раскрыл тайну.

— И что это нам дает? — сурово вопросил фон Штепсель.

— Он не знает, что мы уже прочли книгу. И нам известно, где находится начало Дороги. А как утверждали древние, что одна женщина связала, то другая всегда распустить может.

— Но нам неведомо заклинание Малагиса! — доктор побледнел еще сильнее.

— А я не собираюсь им пользоваться. И помирать тоже не планирую.

— Как же вы собираетесь добраться до Дороги Скатертью?

— В храме мне сказали, что Тот-еще-Свет в нескольких местах напрямую соприкасается с нашим. Кстати, к ним принадлежит и этот замок. Или принадлежал во времена Логистиллы. Но хоть меня здесь за нее и приняли, я некромантскими способностями не обладаю. Предлагаю сделать так: посылаем делегацию к Анофелесу. Я вхожу в конвой и по пути отрываюсь и двигаюсь в необходимом направлении.

— Как же вы его обнаружите?

— Вы забыли про Сумеречные очки. Сквозь них видно Дорогу. Но место, откуда она вырывается на наш свет, я и без очков найду. Это вулкан Беззубий.

— Кто гарантирует, что вы не выдумали это, чтоб сбежать? — угрюмо поинтересовался фон Штепсель.

— Никто. Об успехе вылазки вы узнаете по результатам… или их отсутствию.

— Умничаем, — он скривился, словно от зубной боли. — Академия Скатах, как же, доктор мне сказал. Операция АС против AT? — командор обернулся к мэтру. — Этот мерзавец дает нам время на размышления?

— Сутки. И не на размышления. — Доктор откашлялся и зачитал: — «Сутки на то, чтобы найти книгу. Иначе я буду крайне дурного мнения о ваших умственных способностях».

— Книжники… — в голосе командора слышалось еще больше презрения, чем когда он упоминал Академию Скатах. — Вот через сутки мы и дадим ему ответ.

На другой день мы собрались во дворе крепости. Доктора должны были сопровождать шесть человек — трое из тех, что прибыли с Халигали из Динас-Атаса, и еще фон Штепсель назначил Лонгдринка, меня и дона Хереса. Из чего я сделала вывод, что на возвращение посольства командор не слишком надеется. Несомненно, если б я стала просить фон Штепселя о помощи, он бы ее оказал. Столь же несомненно, что в случае чего он первым делом предпочтет избавиться от балласта в виде женщин, книжников и мирских братьев. Военная косточка, Ядрена Вошь.

Что думал на сей счет доктор, мне было неизвестно. Обычно нервный, сейчас он ничем не выдавал своих чувств.

Гарнизон, провожавший посольство, отсалютовал нам оружием. Торжественность момента несколько подпортил старик Кончино, выбравшийся-таки с кухни. Он заковылял через двор, голося, что «Госпожа больше не должна покидать замок», и явно намеревался рухнуть под копыта Мрака. Но его вовремя убрали. Командор фон Штепсель взмахнул рукой, решетка ворот поехала вверх, и мы покинули Балдино.

Впереди отряда ехал знаменосец. На древке с белым полотнищем трепыхался также флажок с изображением гидры и надписью «Hidra imperialis». Доктора окружали по двое рыцарей с каждой стороны. Я ехала замыкающей — при исполнении моего плана светиться было ни к чему.

Недавнее поле боя было очищено от убитых мятежников. Должно быть, тела побросали в огонь — не зря здесь так полыхало. Я поежилась, несмотря на теплую погоду. Мертвые, хоронящие мертвецов — это превыше моего понимания. И сделано это, надо понимать, по приказу Анофелеса. Призракам всё равно, а маг, сволочь, соблюдает правила санитарной безопасности. Неизвестно, защитит ли его магия от чумы, а вот огонь — всегда. Я разозлилась и перестала бояться. Хотя озноб всё еще ощущала. Поскольку опять становилось холоднее, несмотря на яркое солнце. Может, таков был побочный эффект присутствия Армии Теней. Выброс некротической энергии, как в храме…

За полосой выжженной земли нас встретил дозор призрачной армии. Они молча взяли нас в кольцо и повели вглубь лагеря. С первого взгляда я ни за что не сказала бы, что это выходцы с Того-еще-Света. Здоровенные мужики из всех народов Ойойкумены, одетые кто во что горазд, вооруженные тоже без намека на единство. Но такое и в обычных армиях случается. Разве что бледные все. И рожи угрюмые.

Разумеется, быть мертвым — не очень весело, но мне представлялось, что воины, вернувшиеся в мир живых к любимому занятию — убийствам и грабежу, — должны проявлять больше энтузиазма.

Стало совсем холодно, и я не удивилась, увидев большой костер, разложенный в центре лагеря. Анофелес и его смертные помощники должны как-то согреваться.

Призраки-конвоиры расступились. За костром стояла большая повозка, в которой были укреплены удобные кресла с высокой спинкой. Человек, сидевший там, безостановочно работал спицами. Зрелище было тем более дикое, что вязал он, казалось бы, пустоту. Только самый острый и пристальный взгляд мог различить в мелькании спиц нити, словно спряденные из полос дыма, возникающие из ниоткуда и, сплетаясь в полотнище, уходящие в никуда. Анофелес — а это, несомненно, был он — не обращал на нас внимания. Закутавшись в шерстяной плащ неопределенного цвета, склонив голову, новоявленный маг вязал, вязал, вязал…

За ним, держа коней на поводу, стояли пять человек. Люди — а не призраки, тем лошади были ни к чему. Среди них я узнала фон Зайдница и конунга Грабли, накинувшего вместо плаща невесть откуда взявшуюся здесь медвежью шкуру. Этого-то что привлекло в Армию Теней? Неужели, как барона, неограниченная возможность грабить? Или просто по дурости вляпался? Остальные были мне незнакомы. Однако число помощников свидетельствовало, что Анофелес решил завести своих «пятерых героев». Знал ли он, что двое попали сюда из его собственного черного списка? Хотя, похоже, ему было на это наплевать.

Лонгдринк обернулся ко мне. Его лицо под поднятым забралом было столь же бледно, как у окружающих призраков.

— Не нравится мне это, — прошептал он.

— Мне самой не нравится. Слушай, Лонгдринк! Что бы ни случилось, охраняй доктора. Как есть ты верный рыцарь. Усек?

— Усек. — Получив четкие указания, он несколько приободрился.

Анофелес, наконец, соблаговолил поднять голову.

— Привезли? — спросил он. Голос у него был сиплый, словно простуженный.

Халигали вместо ответа выпростал книгу из-под плаща.

— Я знал, что ты проявишь благоразумие, — объявил маг. — Принеси, — кивнул он одному из пятерки. Тот покорно направился к мэтру.

Больше всего я опасалась, что доктор не удержится и выложит бывшему наставнику всё, что о нем думает, и всё, что нам известно о Дороге Скатертью, и о вулкане. Хотя, пожалуй, бояться надо было того, что я ошиблась, и книга нужна Анофелесу для каких-то неведомых гнусных дел. Ведь Халигали разобрал ее содержимое лишь в общих чертах. Скорее всего, доктора терзали те же мысли. Но он отдал книгу, не говоря ни слова.

Анофелес пристально следил за происходящим. Вблизи он выглядел не столь благостно, как издалека, и, уж конечно, не так как на портрете. Лоб его казался таким высоким, потому что плавно переходил в лысину, белые брови напоминали мохнатых гусениц, борода не могла скрыть провалившийся рот. И вообще лицо как-то осело, позволяя главенствовать костям черепа. Если уж на то пошло, череп Малагиса в гробнице смотрелся привлекательнее. Потому как он был на своем месте.

Помощник подал гримуар магу. Тот взял его, но не раннее того, как воткнул спицы в воротник плаща. Раскрыл книгу и принялся перелистывать. Руки его дрожали. В запавших глазах появился тусклый огонек. После осмотра он произнес:

— Да, это она. — И приказал покорно ожидавшему помощнику. — Брось книгу в огонь.

Когда пламя охватило листы гримуара, мне впервые пришло в голову, что костер здесь разведен вовсе не для сугреву. Анофелес уже потерял интерес к тому, тепло или холодно вокруг. И ветхий плащ таскал он не из скромности. Кого волнуют мелочи, когда в руках — Сила?

В прямом смысле слова.

И доктор это тоже понимал.

Однако сумел заговорить.

— Теперь, когда мы выполнили ваши условия, я хотел бы знать, уйдет ли Армия Теней от стен Балдино, — тихо произнес он. Почти прошелестел. Но Анофелес услышал.

— Какие же они тени? Они ходят при свете дня, они носят одежду, они владеют оружием и способны убивать. От людей они отличаются лишь своей неуязвимостью.

Я посмотрела на мрачные бескровные лица призрачных воинов и усомнилась в истинности сказанного.

Анофелес вытащил спицы из воротника и снова принялся вязать, продолжая говорить.

— Скорее тенями можно назвать тех, кто укрылся за стенами крепости, предпочтя отправить навстречу судьбе безобидного ученого. Мне нет до них дела. Весь вопрос в том, уйдешь ли ты к этим безмозглым воякам или останешься здесь.

— Я не могу изменить присяге, — сдержанно ответил Халигали.

— Присяга важна для людей меча. Ты — ученый.

— Я — ученый, посвятивший жизнь военным наукам. И вовсе не маг.

— Магия и наука — родственные дисциплины. И доныне они пребывали на положении служанок грубой силы. Но более так не будет! Сила не будет указывать знанию, отныне знание повелевает мечом!

«А также ножом и топором», — едва не брякнула я. В том, что говорил Анофелес, была правда. Или хотя бы часть правды. И оттого было особенно скверно на душе. Действительно, вопрос: признает ли это за правду доктор или нет?

А тут еще Анофелес решил подбавить жару.

— Может быть, ученик, тебя смущает общество навязанных тебе конвоиров? Не смущайся их судом, не бойся их злонамеренности. Прежде чем кто-нибудь воздвигнет на тебя руку, мои воины расправятся с ними, ибо, приобретя подобие плоти, они сохранили стремительность теней.

Халигали молчал. Анофелес, неустанно работая спицами, гнул свою линию.

— Или ты осуждаешь меня? Но оставь эмоции в стороне и подумай: по какой-то случайности впервые в истории возникла армия, которую невозможно победить в принципе. И лишь глупец будет бороться с таким врагом. Умный знает: если невозможно победить — присоединяйся. Но лишь мудрец способен не присоединиться, но возглавить. Ты умен, я мудр. Разве не место нам в одном стане? Никто не устоит перед нами. Отсюда я могу править миром…

Похоже, он начинал повторяться. Но Халигали по-прежнему держал паузу. Только чуть косил краем глаза на сторону. Я поймала этот взгляд, и тут до меня с опозданием дошло. Доктор тянул время не потому, что предавался мучительным раздумьям. Он ждал, пока сгорит проклятая книга! И когда последний лист пергамента рассыпался во прах, доктор снова заговорил.

— Всю жизнь я жалел, что лишен магических способностей и вынужден оставаться скромным ученым. Но не сейчас. Ибо наука в нашем мире еще не достигла той степени развития, чтобы ввести в соблазн достойного человека. На кого вы похожи, былой наставник! Руки трясутся, волосы лезут, последствия хронической бессонницы налицо! И на лице. Большое удовольствие — править миром, не вылезая из телеги! Помощники вас, небось, из ручек кормят, дабы от колдовства не отрывать. И как же вы в данном случае нужду справляете? Дырку в троне своем прорезали?

— Имидж — ничто, жадность — всё… — пробормотала я.

— Пребывание в среде армейских хамов наложило на тебя неизгладимый отпечаток, — ледяным голосом провозгласил Анофелес. — Ступай. Я решу твою участь. Вскоре.

А доктор, пожалуй, погорячился, подумала я. Проклятый маг нас убьет. И фору дает, потому что еще не придумал, как. Насколько проще было с этим… как его… Дубдубом. Хотя маг, в отличие от своего войска, — из плоти и крови, его можно убить, а по Дороге Скатертью он, не будучи военным, вряд ли вернется.

Однако Анофелес, предвидя, что в свите Халигали могут возникнуть смертоубийственные намерения, кивнул призрачным стражникам, и они окружили нас плотным кольцом. Если слово «плотный» уместно по отношению к теням.

— Едем, — приказал доктор. Когда мы повернули коней, он, оборотившись ко мне, тихо произнес: — Как только отъедем от лагеря, скачите прочь.

— Они следят за нами, — вклинился один из гидрантов. — Незаметно оторваться не удастся.

— Тогда будем отрываться заметно. Сделаем, как будто я от вас дезертирую. Ругайте меня, бранитесь…

— Я могу даже послать для виду кого-нибудь в погоню.

— Идет. Но не больше одного.

Я оглянулась, прикидывая, в какую сторону направить конские стопы. По правую руку от меня, насколько видел глаз, сгорело всё, что могло гореть. Налево равнину замыкали холмы, поросшие черными тополями. Там можно запутать следы и затеряться.

— Ну всё, мэтр. Привет графу Бану.

— Никогда не прощу себе, что втравил женщину в эту историю.

— Тем хуже для истории. — Я засвистела так, что Мрак прижал уши, а затем рванул с места. Вслед мне ударил хор отборной брани. Да, если рыцари уцелеют в этой передряге, словарный запас империи пополнится фразеологизмом «ругаться, как гидрант». Я в ответ орала что-то непотребное. Вот, кстати, случай проверить на практике, право ли поверье, будто непристойная брань отпугивает призраков.

Что происходило при том в рядах Армии Теней, я разглядеть не могла. Зато заметила, что от гидрантов отделился и мчится за мной дон Херес. Хорошо хоть, что Лонгдринк выполнил обещание охранять доктора и не увязался за мной, как в прошлый раз. Но и с дона станется догонять меня на полном серьезе.

И он нагнал уже за холмом. Когда гидранты, доктор, и крепость вдали исчезли за изломанной линией черных тополей. Глаза его блестели, усы топорщились, и весь он изготовился к бою. На миг мне померещилось, будто дон Херес и впрямь держит меня за дезертирку. Однако он не выказывал враждебности и притом не собирался поворачивать.

— Вы свободны, кабальеро! — крикнула я ему. — Езжайте своим путем, каким бы этот путь не был.

— Я должен защищать даму! — воскликнул он в ответ. Хотела было я сказать, что от призраков никто защитить не может, но не успела. Из-за черных тополей на поляну выехали отнюдь не призрачные фигуры. Конунг Грабли и барон фон Зайдниц.

Старые друзья собираются вновь? Что-то не похоже, чтоб они сочли нас друзьями. К седлу барона было приторочено тяжелое копье, Грабли высвобождал из ременной петли боевой топор.

— Что, швайны хундовы, драпаете? — Шлем не мог скрыть издевки в голосе барона. — Раньше надо было, а теперь — всё!

— От швайна слышу, — огрызнулась я.

Грабли тем временем спешивался. У них на севере воины хоть и ездят верхом, сражаются всегда на своих двоих. Это, очевидно, знал и дон Херес. Потому не стал спешиваться, а выхватив меч, устремился навстречу конунгу, отрезая его от меня. Он только не учел, что при этом маневре идальго оставил за спиной барона. А барон, в лучших турнирных традициях, ринулся на противника с копьем наперевес. Разница с том, что на турнирах бьют куда угодно, но не в спину. Вдобавок, ежели грудь дона Хереса была прикрыта кирасой, то спину он, как истинный идальго, оставил незащищенной… Копье пробило его, как бабочку игла, и сила удара была такова, что бедный кабальеро перекувырнулся через голову коня. Но он, вероятно, этого уже не почувствовал.

Выдернув копье из раны, барон развернулся ко мне. Не обращая внимания на то, что тупым концом копья въехал в переносицу своему соратнику. Если бы удар пришелся выше, Грабли Гоблинсон его бы снес. Черепа у северян крепкие, вдобавок конунг был в шлеме. Однако рогатый шлем Грабли не имел наличника, а переносье — точка болезненная. Конунг без звука рухнул на траву. Таким образом барон в считанные минуты вывел из строя сразу двух героев, и ему оставалось только расправиться со мной. В принципе это было нетрудно сделать. Я доспехов не ношу, а его немильские доспехи арбалетными болтами не пробивались. Достать фон Зайдница мечом или топором я не могла — длинное копье делало его недосягаемым. А я копьем никогда не пользуюсь. Тяжело, и вообще, это извращение какое-то — женщина с копьем. Так что барон мог быть уверен в своей непобедимости. Он только не учитывал, что отсутствие доспехов способствует легкости и маневренности. От копья, нацеленного в меня, я без труда уклонилась. Для нового удара ему пришлось разворачиваться. Вряд ли он боялся, что я ударю его, как он дона Хереса. Расстояние для меча слишком велико, да и стальные пластины наспинного доспеха по прочности не уступят нагрудным. Но когда это повторилось второй раз, и третий, барон несколько притомился. И разозлился. Заслышав его возмущенное пыхтение, я решила, что пора действовать. Неуязвимым и недосягаемым барона делает копье? Значит, пора его копья лишить.

Кажется, я уже упоминала, что имею привычку таскать в карманцах разные интересные штучки, приобретенные во время службы в МГБ. Кусарики, например. Не путайте с кусачками. Это изобретение восточного происхождения и, по всей вероятности, в действительности называется как-то по другому. А предназначено оно специально для выхватывания оружия у противника. Такие ремешки на рукоятке с хитроумно расположенными гирьками на концах.

И, при очередном повороте, я подъехала к фон Зайдницу сбоку, с правой стороны, и, почти распластавшись в седле, дабы копье при развороте прошло поверху, захлестнула древко кусариками и рванула на себя. Крепления, державшие копье, лопнули, и оно упало на землю. Пуще того — не удержав равновесия, вслед за копьем шмякнулся и сам барон. Правда, не расшибся. Должно быть, у баронов черепа крепче, чем у конунгов. С проклятиями, не уступавшими брани гидрантов, фон Зайдниц поднялся на ноги, ухватился за стремена своего коня. Но у немильских доспехов, при массе достоинств, есть недостаток: они очень тяжелые. Подняться в них в седло без посторонней помощи крайне затруднительно. Фон Зайдниц не стал даже пытаться. Равно как не стал поднимать копье — это оружие не для пешего бойца. Вместо того он извлек из ножен свой риттершверт и двинулся на меня, по пути наступив на Грабли. При такой диспозиции я потянулась за топором. Посмотрим, расколет ли он баронов шлем…

Но замысел фон Зайдница был иным, чем я вначале предположила. Вместо того чтобы ударить меня, он размахнулся, собираясь перерубить ноги Мраку. Вот сволочь! То есть, я уже знала, что он сволочь, но чтоб такая…

Я едва успела поднять коня на свечку и уже собиралась рубануть фон Зайдница, но не успела. Не знаю, понял ли Мрак, что пытался сделать с ним барон, или просто в храме Края коня обучили подобному приему, но вороной обрушил копыта на голову приспешника Анофелеса. Так что теперь я точно могу сказать: одна лошадиная сила немильский шлем пробивает.

Мрак топтал барона с таким воодушевлением, что лишь высокая лука седла помешала мне упасть. Пришлось приложить силы, чтобы сдержать и успокоить коня. И я не сразу почувствовала, как холодом повеяло со всех сторон. На поляну, где валялось три тела и бродили три темных коня, из-за черных тополей, не шевельнув ни единого листа, выступили призраки.

Не зря черные тополя считаются деревьями смерти.

Не зря эти деревья мне никогда не нравились.

Анофелес, не доверяя — и с полным основанием — фон Зайдницу и Грабли, послал по мою душу еще и призрачную погоню. И против нее я ничего не могла предпринять. Прав командор — убить призрака невозможно.

Бледные лица пришельцев из мира иного были обращены ко мне. И одно показалось мне знакомым.

— Блин! То есть Скандал! — тут же поправилась я. — Узнаешь меня? Мы еще в Волкодавле дрались. А твой побратим теперь у гидрантов служит. В том ордене, с которым вы нынче воюете…

В замке Атасном Блин сказал мне, что Скандал погиб в огне. Но на облике кельтского воина, в отличие от здравствующего побратима, пребывание в пламени не сказалось. Он выглядел так же, как при жизни. Если б не выражение лица.

Скандал повернулся, взмахнул рукой, и призраки расступились. Затем он взглянул на меня темными провалами глаз и кивнул.

— В чем дело? Вы отпускаете меня?

Я не могла поверить, что призраки ослушаются мага. Он снова кивнул.

— Но почему?

Признаться, я не ожидала, что он мне ответит. За исключением первого случая, при передаче рокового письма, я не слышала, чтоб призраки говорили. А на гонца, возможно, было наложено особое заклятье.

Но Скандал, указуя на своих товарищей, глухо произнес:

— Они устали!

И призраки, оборотив бледные лица к небу, туда, где вилась незримая смертным очам Дорога, откликнулись:

— Устали! Устали…

Жизни не было в этом хоре. Была невыразимая тоска.

— Я поняла, Скандал. Знаешь, я ведь ради этого и еду…

Он опустил голову, отступил назад и исчез — тень в тени. И вслед за ним стали исчезать с поляны другие призраки.

И темные кони, словно по команде повернулись и потрусили прочь. Очень жалко, мне не помешали бы запасные. Но, верно отслужив хозяевам, они должны были вернуться в храм Края.

И дона Хереса жаль. Он меня терпеть не мог, но погиб, защищая даму. Следовало бы его похоронить. Но нет времени. Надеюсь, Скандал окажет ему честь погребальным костром.

Надеюсь, призраки также сумеют убедить Анофелеса, что убили меня. Надеюсь также, что маг не станет вызывать мою душу, дабы вплести ее нить в свое полотнище. Ему ведь воины нужны, а я — так, мимо шла…

Что-то много надежд я стала питать. Нехорошо это. Неправильно. И некогда. Пора Мраку доказать, что он способен превысить скорость, с который доставил меня в Динас-Атас.

Южная оконечность полуострова Гран-Ботфорте издревле славилась разбойниками и грабителями. Следовало также опасаться недобитков из воинства Мордальона — вряд ли на поле под Балдино полегли все. Встреча с ними могла существенно осложнить мою задачу. Но никто из уголовных элементов не заступил мне пути. То ли, как обычно, принимали за своего человека, то ли перетряски-неувязки в Верхних и Нижних Сферах распугали их из этих краев. А дорожных патрулей здесь сроду не водилось.

Иногда я надевала сумеречные очки, чтобы проверить, не сбилась ли я. Но Дорога наверху и дорога под копытами Мрака однозначно вели к Беззубию.

В пути я размышляла, почему призраки ослушались своего хозяина и отпустили меня. И, кажется, поняла. Умершие жалели о том, что утратили. Воины, люди действия, — сильнее, чем иные. И когда у них появилась возможность вырваться в мир, они с жадностью ринулись туда, чтобы, как прежде, сражаться и грабить. Но Дорога была лишь подобием жизни, а плоть их — лишь подобием плоти. Взвесь, сгусток тумана, так сказал Бедный Генрих. Они грабили, но не могли воспользоваться награбленным. Не могли есть и пить. Женщины для их псевдоплоти тоже были недоступны. Единственно, что они могли делать — это убивать. А даже среди закоренелых вояк редко встречаются те, для кого убийство составляет главную радость жизни. Кстати, и нечисть в основном убивает для пропитания, а не для удовольствия. Армия Теней убивала сначала по привычке, потом из озлобления к живым, а потом… они устали. Когда к ним заявился Анофелес, ему, вероятно, с готовностью отдали бразды правления, надеясь, что маг вернет их на Тот-еще-Свет. А он двинулся по истоптанной тропинке завоевания мира и погнал их перед собой.

Спрашивается — оно им надо?

А ведь была подсказка. В самом начале Скандал сказал Блину, что он в АУТе. Блин не понял. И я тоже. А разгадка на поверхности. Не Армия Теней. Армия Усталых Теней.

Не прав командор. Операция «АС против АУТа» не состоится. Это для героев…

А что у нас с героями?

Неизвестно, очухался ли Грабли. Если нет, Анофелес всё точно рассчитал. Герои выбывают из игры, разве что Ниндзюк, своевременно ушедший в запой, остается в живых. А еще говорят — пить вредно.

Но когда в историю вмешивается негероическая личность, все точные расчеты идут прахом.

Когда-то здесь имелась горная гряда, именуемая Челюсть Великана. Славное, говорят, было место. Оливковые рощи, сосны, рододендроны. Аристократы и толстосумы со всей Ойойкумены съезжались сюда лечить свои болячки. А потом сюда явился Край едва ли не Окончательный. Землетрясение и извержение вулкана смело с лица земли роскошные виллы и богатые города, да что там — сами горы сравнялись с землею. Остался лишь вулкан, который с тех пор именовали Беззубием. Он молчал с тех пор больше тысячи лет, но благополучие края не восстановилось. Населяли его нищие крестьяне да разбойники. И те и другие твердо знали, что жерло вулкана соединяет наш мир с Тем-еще-Светом. И через него преисподняя может вырваться на волю.

Так оно, в сущности, и случилось. Хотя по-другому, чем предполагалась.

У подножия вулкана я отпустила Мрака, предварительно навьючив на себя переметную суму и прихватив все оружие. Кто знает, как оно там обернется. Заодно освободила коня от седла и уздечки, хотя брать их с собой не собиралась. Край с ними. Пусть берет, кто хочет. А конь пусть бежит вольно, сели в руки здешним бандитам не попадется.

Как в лагере Анофелеса, жары не чувствовалось, при том, что солнце палило. Я нацепила на нос Сумеречные очки — и поняла причину. Дорога Скатертью, протянувшаяся к жерлу вулкана, накрыла окрестность своей тенью. Синее небо скрывалось за темным полотнищем. И ни души кругом… если не считать душ, вплетенных в Дорогу. Полюбовалась? А теперь — подъем!

Он занял почти целый день. И был соблазн часть барахла повыбрасывать. Но я не поддалась. Лучше размышлять о соблазнах, чем бояться.

Близость Дороги я ощущала физически. То, как она натянута и вибрирует, отдавалось по всему склону. Попятно, почему отсюда пастухи и разбойники разбежались…

Чем выше я поднималась, тем страшнее мне становилось. Это же не просто гора, это вулкан! Я на многое способна, но прыгать в кипящую лаву… Тут не только простой, тут железный человек расплавится. А я женщина вовсе не железная. И мало ли, что извержение было тысячу лет назад. Может, там до сих пор страсти не успокоились, зря что ли гора содрогается. Но когда я поднялась на жерло и заглянула в темный провал, раскаленной лавы там не было и в помине. Она остыла века назад. Легче мне не стало. Кипящая лава — это страшно, но понятно. А тьма без дна… принять и осилить сего сознание не может. Я невольно отступила. Споткнулась, но не упала. С тревогой огляделась, ибо налетела я не на камень, а на что-то пружинистое. О боги! В непосредственной близости к выходу с Того-еще-Света и месту своего вечного пребывания ткань Дороги обрела плотность, ту самую плотность, которой не хватало владельцам нитей, из коих сплетена Дорога.

Стало быть, я не ошиблась. И пора делать, что должно. Заодно, если я съеду вниз по Дороге, и не разобьюсь… может быть.

Помянув Ядрену Вошь, Мать-и-Матрицу, святого Екселя и всех, кого сумела припомнить, я перевалилась за край каменистой чаши, плюхнулась на гладкую поверхность Дороги, и, подпрыгивая, покатилась вглубь.

Да, скажу я вам, это совсем не то, что со стены в озеро спрыгнуть. Таких ощущений не опишешь… а лучше всего их не испытывать. Того, что падаешь в бездну, в царство мертвецов — уже мало не покажется. Но сознание того, что каждая нить в ткани, на которой подпрыгивает твоя задница, — это, в сущности, душа человека, пусть умершего, но человека… Тут приготовишься ко встрече с ужаснейшими из демонов Того-еще-Света. И тьма, объявшая тебя, весьма этому способствует.

Но тьма закончилась. И сменил ее не багровый отсвет пламени, как я ожидала. Тусклый желтоватый свет, как в сумерках или туманным днем, когда не видно солнца… только здесь солнцу-то откуда взяться?

Больше ничего я сообразить не успела. Ткань, вконец уплотнившаяся, дернулась, я соскользнула с Дороги Скатертью, перекувырнулась и плюхнулась в песок. Хорошо, что на мне очки, иначе бы глаза полностью залепило — такова была первая мысль, посетившая меня на Том-еще-Свете.

Очистив окуляры от налипшего песка, я обрела себя сидящей в нескольких саженях от старинного резного сундука. Крышка его была откинута, и оттуда вырывалась к скрытой от глаз вершине вулкана Дорога Скатертью. Или падала в сундук с вершины — как посмотреть.

— Любопытно, как к вам попали мои очки?

Вопрос задал человек, вывернувшийся из-за завесы, созданной Дорогой. Лучше, наверное, было назвать его призраком, но как-то язык не поворачивался. Хотя, глядя в совсем живое, худое, нервное лицо, обрамленное жидкой бородкой и длинными седеющими волосами, я понимала, что именно его кости видела не так давно в гробнице Логистиллы.

— Привет от Абрамелина.

— Вы его ученица? — быстро, я бы даже сказала — живо, поинтересовался Малагис.

— Нет, просто приятельница. — Подумав, я добавила: — И, вообще, Абрамелин ко всей этой истории с Армией Теней не имеет никакого отношения.

Мне показалось, что Малагис обрадовался, и его ответ это подтвердил.

— Мне не хотелось бы услышать, что маг, захвативший власть над Дорогой — это Абрамелин. Рассказы новоприбывших вселяли подозрение…

— Напрасно. Есть такой Анофелес…

— Этот мальчишка?

— Он скорее старикашка, чем мальчишка.

— Для меня он всегда останется мальчишкой, которого я не взял в ученики.

Теперь мне стало понятно стремление Анофелеса во что бы то ни стало превзойти старого мага. Но происходящее настолько не было похоже на разговоры в царстве мертвых, что я спросила:

— А это действительно Тот-еще-Свет?

— Пойдемте, — он махнул рукой. — Я покажу.

Я последовала за ним с некоторыми сомнениями. Ведь явилась я сюда не совершать хождения по мытарствам, чтоб после описывать это в поэмах, а с вполне определенной целью.

Мы поднялись на вершину ближайшей дюны. При этом на песке отпечатались только мои следы. Да, пусть Малагис казался живее многих живых, впечатление это было обманчивым.

Кругом, насколько хватало взгляда, простиралась местность, напоминающая долину при какой-нибудь реке. Сырость и туман, скрывавший края перспективы, усиливали сходство. Песчаники, нагромождение камней, скалы, скудная растительность. И люди. Многие были заняты: строили на песке, переливали из пустого в порожнее, пахали на камнях и молотили воздух. Но еще больше — просто бродили, сталкивались и расходились вновь.

— Как-то не так я это себе представляла… Где сковородки и котлы со смолой, где огонь неугасимый и демоны, мучающие грешников?

— Этажом ниже, — пояснил Малагис. — Там расположены так называемые Тартарары. В Тартарарах, говорят, всё есть — и котлы, и вечная мерзлота… Но туда не всякому удается попасть. Только законченным мерзавцам, которые настолько злы, что и на Том-еще-Свете продолжают совершать преступления. А остальные… Как правило, люди не так чтоб очень хороши, и не так, чтоб очень плохи. Но всегда чем-то озабочены. И после смерти они стремятся завершить то, что не успели сделать при жизни. Но не могут. Уверяю вас, это мучительное наказание. Сам испытал. А многие просто ищут тех, кого потеряли.

— И не находят.

— Находят. Но не узнают. Такая участь ожидает большинство людей, и вы, я думаю, тоже попадете сюда…

«Уже попала», — мысленно уточнила я, но вслух спросила:

— А свет здесь откуда?

— Из Злачного Места. Это обиталище праведников. Мы его не видим, но сияние праведности до нас частично доходит.

— Значит, посмертие делится, по меньшей мере, на три сектора. Но ведь должен ими кто-то управлять? Где боги, о которых нам твердили? Край Окончательный и Неминуемый, якобы здешний владыка, Ядрена Вошь и Ядрена Мать, Халява, Здоровый Образ и прочие?

— Никогда не видел. Может, внизу, может, наверху, а таким скучным местом, как Тот-еще-Свет, не интересуются. А еще есть мнение, что боги вообще нас покинули. Оттого-то пошли сдвиги в Верхних и Нижних Сферах — по причине небрежения. И когда всё окончательно сдвинется, настанет Армагеддец.

— У нас говорят, что это будет скоро.

— В мое время тоже это говорили.

— Может, и к лучшему, что богов здесь нет. А то утверждают, против бога нет приема окромя другого бога… Но я сама отвлеклась и вас отвлекла, почтенный Малагис. Расскажите мне лучше про Дорогу Скатертью и про свои с ней проблемы.

Покойный чародей вздохнул.

— Лучше присядем. Мне всё равно, а живые ноги устать могут.

Мы примостились в седловине дюны, откуда по-прежнему открывался вид на предмет разговора.

— Раз вы здесь, основное вы уже знаете. Что вам, собственно, про меня поведал Абрамелин?

— Что вы отправились в паломничество и пропали без вести.

— Так оно и было. По пути к гробнице Мерлина я заехал в храм Края, нашел в тамошней библиотеке труды Логистиллы, и, как вы изволили выразиться, отвлекся. Сколько раз потом я жалел об этом! Но тогда я решил, что Мерлин подождет, и полностью переключился на поиски Дороги. Слабое здоровье и преклонный возраст не казались мне препятствием… а они-то меня и подвели. Мое сердце остановилось, когда я читал заклинание переноса. Вот тогда я познал сполна муки, что терзают обитателей здешнего мира. Я знал, что предмет моих поисков где-то тут, но, не будучи живым, не мог извлечь его!

— Что же вы у Логистиллы не спросили?

— А ее здесь нет. Может, ее определили на нижний этаж, за то, что сотворила Дорогу, может, забрали в Злачное Место, за то, что спрятала Дорогу от смертных.

— А вдруг вы ее не узнали?

— Исключено. Забывчивость здешних обитателей связана с тем, что они пьют воду из реки Анахрен, отделяющей нас от мира живых. А ее воды смешаны с водами реки Зимы, уничтожающей память. Я об этом знал, и никогда не пил. На самом-то деле мертвые вовсе не нуждаются в воде, это рудиментарный рефлекс… Однако именно река Анахрен принесла решение моей проблемы. В прямом смысле. Видите ли, порой она меняет русло — немного, но меняет. Логистилла спрятала сундук с Дорогой в одной из пещер на берегу. И при последнем разливе река размыла тайник и выбросила сундук на отмель. И вдобавок смыла запирающую руну на крышке!

— «Абзац?» — уточнила я.

Малагис, увлеченный воспоминаниями, проигнорировал вопрос.

— Какое-то время ушло на то, чтобы приподнять крышку. В моем положении это не так просто. А потом… — он осекся. — Случилось то, что случилось. Я хотел только посмотреть… Я не собирался пользоваться…

— И посмотрели? — при всём старании я не могла говорить беспристрастно. Вот они, ученые маги-экспериментаторы. Им лишь бы посмотреть, а нам, простым людям, после расхлебывать.

— Мне следовало бы поумнеть с тех пор, как я умер. Но это не всегда удается… Там, внутри, лежит прялка Логистиллы, коей она пряла нити человеческих душ. И полотно, являвшее собой сплетения этих душ, тоже там лежало. Но я не учел, насколько души воинов рвутся в мир живых. И стоило приподнять крышку… дальше вы знаете.

— А спицы?

— Нет, спиц не было. Но любой маг, знающий, что такое Дорога Скатертью, способен изготовить их сам.

— Значит, Анофелес так и сделал. А гримуар Логистиллы уничтожил, дабы этого не сделал кто-нибудь другой.

— Он уничтожил книгу? Это хорошо. Но, боюсь, слишком поздно. Наше царство в значительной мере опустело, мертвые переселяются в мир живых, и боюсь, что Верхние и Нижние Сферы всё-таки сдвинутся, если не уничтожить Дорогу.

— А если вас это искренне огорчает, почему вы не исправите то, что натворили?

— Я бы с радостью, но… разве вы не читали гримуар? Ах, да. Он ведь уничтожен…

— Я успела добраться до книги раньше Анофелеса. Но не сумела ее прочесть. А тот, кто сумел, понял содержание лишь в общих чертах.

— Только живой человек способен уничтожить Дорогу, разрубив ткань в непосредственной близости от прялки. Когда нити расползутся, умершие, более не привязанные к Дороге, утратят подобие жизни и станут обычными призраками.

— И вернутся сюда?

— Очевидно.

— А тот, кто управляет Дорогой?

— Он утратит власть… Вероятно, поэтому Логистилла не нашла в себе сил уничтожить свое создание и просто спрятала его.

— Итак, не зря я сюда тащилась… точнее, скакала, лезла и катилась.

Я поднялась на ноги.

— Постойте! Вы хотите разрубить ткань?

— Могу разрубить, могу разрезать. Вот топор, вот меч — на выбор.

— Но вы не представляете последствий для себя лично. Ткань не может развоплотиться в считанные мгновения — какое-то время она будет сохранять плотность. Представьте себе, что с вами будет, если на вас упадет рулон ткани длиной в десятки, а то и сотни лиг!

Я представила. И не стала доставать меч.

— Спасибо, что предупредили.

— Значит, вы отказываетесь от своего замысла?

— Нет, отчего же? — Малагис охнул.

— Вы решили пожертвовать собой?

— И это совершенно ни к чему. Зачем из всего делать проблему? — Я осмотрела свой арсенал. Не зря я его сюда тащила, совсем не зря. — Такое оружие, мэтр, вам знакомо?

Он покачал головой.

— Похоже на серп, но…

— Это кинжал Трех Стихий.

— Кинжал — он прямой, — заявил Малагис с категоричностью дилетанта.

— Ошибочное мнение. Кинжал бывает всякий. Такой вот годится для того, чтоб им рубить, колоть и метать его. Вообще-то лучше бы сейчас подошли «шляпа отшельника» или чакра, но я ими не пользуюсь…

— Вы собираетесь бросить эту штуку в Дорогу?

— Слава отсутствующим богам, наконец-то вы поняли. Как выдумаете, ежели метать с тридцати шагов, успею я удрать достаточно далеко?

— Не знаю… у меня есть определенные соображения.

— Тогда идемте выбирать место. Потому что если я буду метать кинжал с этой позиции, то смогу лишь продырявить ткань. А нам нужно ее полностью перерезать, не так ли?

К счастью на линии между сундуком Логистиллы и выбранной мною позицией не шатался никто из умерших. Разумеется, призраку летящий кинжал повредить не может, но кто знает, не отклонит ли это кинжал от цели?

— Что ж, попробуем?

— Как у вас всё просто. Ведь, возможно, вы предотвращаете мировой катаклизм…

Закончить фразу Малагис не успел. До крайности не люблю патетики и стараюсь заглушить ее, чем могу. Хотя бы свистом рассекающего воздух кинжала.

Я увидела, как выпуклое лезвие ударило по ребру натянутой ткани, как распороло ее. Малагис дергал меня за рукав, но я этого не замечала. Пришлось ему гаркнуть мне в самое ухо:

— Бежим! Бежим скорей! Здесь поблизости есть пещера!

И мы побежали. Малагис, несмотря на возраст, поспевал быстрее меня. Правда, его не тяготило тело.

В роще за крепостью Балдино мне уже приходилось слышать, как кричат призраки. Но там они были почти как люди, и это не слишком пугало. Но чтоб возвопили здешние безгласные тени, до сей минуты равнодушные ко всем моим манипуляциям?

Но они кричали! И еще как!

— Небо падает! Спасайтесь! Небо падает!

И впрямь, сотрясая пространство, казалось, рушится небесный свод, предварительно сбираясь в складки.

Обитая в долине Анахрена, тени забыли, что небо над их головами отсутствует. И падала, разрушаясь, Дорога Скатертью.

Мы забились в прибрежную пещеру. Малагис — исключительно за компанию, вряд ли его бесплотной особе что-либо угрожало. Земля содрогнулась, и я едва увернулась от камня, свалившегося с потолка пещеры. А перед входом они летели градом. Может, всемирного катаклизма и не произошло, но вблизи горы Беззубий наверняка вспомнили ужасные события прошлого тысячелетия. Так я подумала, ожидая очередного толчка.

И не дождалась.

На Том-еще-Свете не бывает смены дня и ночи, поэтому не знаю в точности, сколько я просидела в пещере. Наверное, не меньше двух суток. О происходящем за пределами пещеры (чуть было не сказала «снаружи», но по отношению к Тому-еще-Свету этот термин не вполне уместен) меня информировал Малагис. Он и сообщил, что, по мнению старожилов, царство мертвых никогда еще не видывало такого зрелища. Тысячи блудных призраков вернулись в долину Анахрена, причем попали сюда не перебравшись через реку, как подобает порядочным покойникам, а просыпались сверху, подобно граду или дождю. Поэтому я и не высовывалась. У меня не было уверенности, что бойцы АУТа будут рады видеть ту, что вернула их из мира живых. Однако Малагис утверждал, что возвращенцы удивляют не только способом прибытия, но своим поведением, а именно буйной радостью.

— Еще бы — дембеля-то, — проворчала я. — Если б они еще напиться смогли…

— А они и напились. Воды из Анахрена, а то и из самой Зимы. Это единственное, что может вызвать у призраков нечто, подобное эффекту опьянения.

Но я вышла из пещеры не раньше, чем истребила все припасы, которыми снабдилась в деревушке неподалеку от Беззубия. Истребила, надо сказать, без всякого удовольствия. И хлеб, и овощи, и мясо, и вино утеряли всякий вкус.

— Такова здешняя особенность, — сказал Малагис в ответ на мои жалобы. — Пища вашего мира тут утрачивает былые качества.

— И как вы здесь живете? — с отвращением сказала я.

— А мы вообще не живем, — кротко поправил он меня. — Мы умерли.

Мне стало неловко, и я поспешила спросить:

— Что стало с Дорогой?

— Она расточилась без следа. И сундук одиноко стоит на песке.

— Но ведь там осталось веретено! — вспомнила я. — Вот что, мэтр. Давайте спрячем его от греха подальше.

Малагис согласился, что такая предосторожность будет не лишней.

По пути мы решили, что проще всего выбросить сундук в реку. Собственно, еще проще было бы выбросить веретено, но сундук сам захлопнулся. Вместе с веретеном оказался заперт и мой кинжал. А ломать засов мне не хотелось — мало ли какие чары Логистилла на него наложила. Ладно, из всех моих метательных орудий этот кинжал был не самым любимым. Малагис продиктовал мне руны, которые я начертала мечом на крышке, после чего поставила сундук на плечо, и мы двинулись к реке.

Тот-еще-Свет после встряски, которую мы ему устроили, вернулся к первобытному состоянию. Обитатели, встретившиеся по пути, занимались привычными делами и не замечали нас с Малагисом.

Чем ближе становилась река, тем сильней сгущался туман. А когда мы вступили в прибрежные камыши, он заколыхался перед нами завесой.

— И часто здесь такое? — спросила я.

— Всегда. Погоди, мы уже пришли. Слышите?

Прислушавшись, я услышала плеск воды, набегавшей на песок.

— Туман иногда прозрачней, иногда гуще, — пояснил Малагис, — но противоположный берег скрыт всегда. Иной мир, всё-таки.

— Ясно. Поберегись!

Двигаясь осторожно, я зашла по колено в воду, убедилась, что отмель дальше круто обрывается и постаралась зашвырнуть сундук подальше. Брызги разлетелись в стороны, на долю секунды из-за туманной завесы показалась темная вода и поглотила сундук.

— Надежно ли это? — я снова выбралась на берег.

— Не знаю. Надеюсь, течением унесет — оно здесь очень сильное, или песком затянет.

— Ладно. Будем считать, что дело сделано. Надо подумать, как мне отсюда возвращаться.

— А никак, — просто сказал Малагис.

— Что! — я вытаращилась на него.

— Отсюда не возвращаются. Это же царство мертвых.

— Но мертвые сюда как-то попадают! А где есть вход, там есть и выход!

— Выхода нет. Умерших сюда привозят на особой ладье. А обратно перевозчик пассажиров не берет. Никогда. В порядке исключения вы могли бы выбраться отсюда тем же путем, по какому попали сюда — по Дороге Скатертью. Но вы же сами ее уничтожили…

— Что же ты мне раньше этого не сказал?!

— Не хотел расстраивать раньше времени.

Я в изнеможении плюхнулась на песок, не обращая внимания на то, что он сырой.

— Да вы не переживайте так! Вы же всё равно скоро умрете — еда-то кончилась. Люди боятся умирать, потому что они не знают, каков Тот-еще-Свет, и не хотят сюда попадать. Но вы и так уж здесь и видите, что ничего страшного здесь нет…

— Уйди отсюда! Тоже мне жалельщик нашелся! Сед как лунь и глуп как пень!

— Я уйду, — грустно произнес Малагис, — но я вернусь… когда вы осознаете, что всё не так ужасно. А лучше всего — попейте водички из реки.

И он растворился в камышах и тумане. Я с досадой плюнула.

А не стоило плеваться. Пить-то больше нечего, кроме этой самой водички.

Ну, нет, умирать я не собиралась. У меня совершенно другие планы. Еще срок аренды дома в Шпацирене не истек, и я не собираюсь дарить свои деньги Кардигану. Хотя, быть может, в Шпацирен я и не вернусь. И к гидрантам тоже. Без меня справятся. Забавно было бы поглядеть, что произошло, когда призрачное воинство исчезло и Анофелес превратился в обычного вздорного старикашку. Кто его прикончил — собственные помощнички или всё-таки гидранты? Или удрать успел? В любом случае это уже не моя забота.

И вообще, господа, у меня из-за чрезмерной деловой активности личная жизнь совсем запущена. А ведь я намекнула на свидание одному принцу. Или он мне намекал, не помню уж точно. Принц, правда, изгнанный, так ведь у меня самой такая же история. Однако и на карьере ставить крест не стоит. Пусть затея со школой себя не оправдала. Зато у меня неплохо получается с розыском пропавших людей и предметов, а также с разрешением конфликтных ситуаций. Основать, что ли, контору, которая будет этим заниматься? И назвать ее «Кругом одни принцессы». Сокращенно КОП. Хорошее слово. Краткое, но емкое.

Но прежде надо отсюда выбраться. Кто сказал, что это никому не удавалось? Малагис? Он всегда отличался забывчивостью и рассеянностью, это я еще от Абрамелина узнала. Вот Логистиллы здесь нет. И гробница пуста. А сундук в пещере прятал живой человек, местным призракам это не под силу. Стало быть, она тут побывала и сумела уйти. Может, и не зря меня за нее приняли, может, она до сих пор где-то поверху бродит?

Надо сосредоточиться, и вспомнить, что мне рассказывала Баба-Яга про свои эксперименты с летательными аппаратами. На этот случай я свою ненависть к полетам сумею подавить. Дым, вот что она упоминала. Точно. Надо наполнить дымом матерчатый шар — и вечная женственность-таки увлечет нас ввысь. Ну, дым я обеспечу, весь берег в камышах, костер разведу, женственности во мне тоже сколько угодно. А материю на шар где взять? Разве что одежду свою извести.

А как я продержусь, пока сотворю этот воздушный шар? Источники питания отсутствуют… Или нет? Вот передо мной река. А где есть река, там, как правило, водится рыба. Пусть потусторонняя, но она должна здесь быть. Правда, вода стирает память. Но это у призраков. Неизвестно, как она подействует на метаболизм живого человека.

Хм… Река. А стоит ли усложнять задачу? Сколько раз я сидела на берегу и поджидала перевозчика? И вспоминала о том, что перевозчик — это вроде бы жрец, совершающий обряд перехода в иное царство? Как-то даже применяла заклинание вызова. А ведь я знаю их несколько. На то, что я произносила в Волкодавле, перевозчик вроде бы обиделся. Попробуем другое. Более мощное.

Я встала, оборотилась к реке и пропела:

Перевозчик — водогребщик,

Старичок седой.

Перевези меня на ту сторону,

Сторону — домой…

Туман почти заглушил мой голос, но повторять заклинание я не рискнула. Тяжелая тишина вновь нависла над рекой.

Не сработало. Что ж, опять придется выживать самой. Я видела здесь деревья, а топор у меня есть. Сделаю плот. Или лодку из связок камыша.

Что-то громко плеснуло почти у самых моих ног. Неужто рыба? Я подняла голову.

Поначалу пелену тумана прорезал острый нос лодки, а потом показалась фигура человека, толкающего плавсредство шестом.

— Никак перевозчика звали? — послышался надтреснутый голос.

— Звали, звали, — радостно подтвердила я. Перевозчик перебрался на нос, но на берег высаживаться не стал. Его лицо показалось мне знакомым.

— Слушай, мы с тобой прежде не встречались? — Он пожал плечами.

— Кабы я всех помнил, кого возил…

Он был гораздо старше того, что вез меня через реку Волк. И у того был паром, а не лодка. Но определенное сходство было. Такой же седой, лохматый и коренастый.

— Ты пассажиров берешь?

— Беру. Но перевоз платный. А за обратный перевоз двойной тариф. И плата вперед.

— Двойной — это сколько?

— Сейчас всё больше в имперках платят. Начальная цена — две имперки. Можно в башлях, пурпурных или деревянных, по курсу. А тебе надо умножить на два.

Я достала кошелек, и проверила его содержимое. От аванса месье Бабло оставалось ровно шесть гроссфатеров.

— На тебе, дедуля, четыре имперки. А на той стороне, может, еще две добавлю.

Старик быстро схватил монетки и спрятал.

— Ну, садись.

Я последовала приглашению.

— А говорили — ты обратно не перевозишь.

— Так кто же покойникам деньги на обратный проезд дает?

Я удержалась от обвинений в скаредности. Всякий труд должен быть оплачен.

Но перевозчик медлил отталкиваться от берега.

— В чем дело? Еще деньги нужны?

— Нет, не то… Может, и не получится у нас ничего… или неизвестно, что получится. (А деньги уже взял, умник!) Понимаешь, течение здесь сильное. Когда оттуда плывешь к этому берегу, как перышко сносит. А обратно плыть тяжело. Грести надо против течения. Иногда невесть сколько посередь реки прокантуешься. Чтоб выгрести, знаешь, сколько сил надобно? Да еще и снесет лодку в места неведомые — на том берегу их много…

— Так бы сразу и сказал. — Я сбросила свои сумки на лавку и взялась за весла. — Толкай, дед. Выгребем.

P.S. Автор признается в сугубом и злостном цитировании: Вильяма Шекспира, Лодовико Ариосто, Марка Твена, Бориса Пастернака, Александра Твардовского, персидской средневековой прозы, «Поэтических воззрений славян на природу» и еще много чего…