Кровь Янтаря

Раздумья в хрустальном гроте

Восемь лет я жил относительно спокойно — если не считать того, что каждый год именно тридцатого апреля кто-то пытался угробить меня наиразнообразнейшими способами. Так или иначе, моя учеба и изыскания в области компьютерной техники продвигались довольно успешно, а четыре года работы на «Гранд Дизайн» обеспечили мне богатый практический опыт и позволили применить его на практике, работая на сторону над собственным проектом. И был у меня давний друг Льюк Рейнар, он работал в той же компании, в отделе сбыта. Я хаживал на собственной яхточке, бегал по утрам трусцой…

Все пошло прахом после нынешнего тридцатого апреля, когда мне уже казалось, что все начало складываться как нельзя лучше. Взлелеянный мною проект, Колесо-Призрак, был закончен; я уволился с работы, запаковал шмотки и был готов двинуть на тени, где побольше свежего воздуха. В городе я задержался лишь потому что близок был волнующий смертельной опасностью день, и я намеревался выяснить, кто же стоял за покушениями на мою жизнь и зачем нужна была ему моя смерть.

В то утро во время завтрака возник Льюк с запиской от моей бывшей подружки Джулии. В записке говорилось, что она вновь захотела увидеть меня. Я заскочил к ней домой, где и нашел ее тело, растерзанное той же собакоподобной тварью, что через мгновение набросилась на меня. Мне удалось убить чудище. Прежде чем покинуть место происшествия, я наскоро обыскал комнату и обнаружил тощенькую колоду странных игральных карт, которые, естественно, прихватил с собой. Карты были слишком похожи на магические Таро Янтаря и Хаоса, чтобы столь искусный колдун, как я, пренебрег этим сходством.

Да, я колдун. Я — Мерлин, сын Корвина из Янтаря и Дары из Дворов Хаоса, известный здешним друзьям и знакомым под именем Мерль Кори: яркий, очаровательный, остроумный, спортивный… Остальные эпитеты найдете у Кастильоне и лорда Байрона[1], а сам я скромен, скрытен и стараюсь держаться в тени.

Карты оказались доподлинно магическими, — я узнал, что Джулия, после того как мы с ней расстались, водила дружбу с оккультистом по имени Виктор Мелман. Визит в студию этого джентльмена привел к тому, что он попытался заколоть меня ритуальным кинжалом. Я сумел уклониться от участия в этой церемонии и успел навести у Мелмана кой-какие справки, прежде чем моя настойчивость и агрессивность местного окружения не привели его к преждевременной кончине. Перестарался он с ритуалами.

Я достаточно узнал от Мелмана, чтобы удостовериться, что он был всего лишь орудием. Явно и очевидно — кто-то другой подговорил его совершить жертвоприношение… и казалось вполне возможным, что за смерть Джулии и мою коллекцию памятных тридцатых апреля отвечает именно этот кто-то.

Чтобы поразмыслить над этим, времени оказалось мало, ибо вскорости меня укусила (так-то вот!) привлекательная рыжеволосая женщина, которая материализовалась в квартире Мелмана. Знаменательное это событие произошло сразу после того, как я пытался в кратком телефонном разговоре с нею прикинуться Мелманом — за что и пострадал. Ее укус парализовал меня, но прежде, чем яд сработал, я сумел отвалить, воспользовавшись одной из магических карт, найденных в квартире Джулии. Карта перенесла меня к Сфинксе; та позволила мне отдохнуть, дабы я смог сыграть с ней в глупую игру, в которую так любят играть сфинксы, — они загадывают загадки, вы проигрываете, вас съедают. О нашей игре могу сказать лишь то, что конкретно эта Сфинкса оказалась скверным игроком.

Затем я вернулся на тень Земля и обнаружил, что за время моего отсутствия дом Мелмана сгорел. Я попытался прозвониться к Льюку (хотел пообедать с ним) и узнал, что он съехал из мотеля, оставив мне записку. Там было сказано, что Льюк убыл в Нью-Мексико по делам, и объяснялось, где он остановится. Клерк отдал мне забытый Льюком перстень с синим камнем, и я взял перстень с собой, чтобы вернуть хозяину при встрече.

Я полетел в Нью-Мексико и в конце концов встретился с Льюком в Санта-Фе. Пока он переодевался к обеду, я ждал его в баре. Там ко мне привязался некий человек по имени Дэн Мартинес. У меня сложилось впечатление, что Льюк предполагает провернуть с ним какую-то сделку и Мартинес хочет удостовериться, что надежный ли партнер Льюк и сможет ли он обеспечить поставки. Пообедав, мы поехали с Льюком прошвырнуться в горы. Пока мы стояли, наслаждаясь вечерним пейзажем, Мартинес, который, похоже, шел по пятам, решил пострелять в нас. Наверное, решил, что Льюк все-таки не сможет обеспечить поставки. Льюк тут же достал пушку и пристрелил Мартинеса, чем несказанно меня удивил. Затем случилась еще более странная вещь. Льюк назвал меня по имени — он назвал мое настоящее имя, которого я никогда ему не говорил, — сослался на моих родителей и посоветовал сесть в машину и убираться к дьяволу. Слова он подкрепил выстрелом в землю возле моих ботинок. Его предложение, судя по всему, обсуждению не подлежало, так что я удалился. Вдогонку он крикнул, чтобы я уничтожил те странные Козыри, что единожды уже спасли мне жизнь. Плюс ко всему в разговоре с Льюком всплыло, что Виктора Мелмана он знал…

Далеко я не уехал. Но бросил машину в предгорье и пешком вернулся к месту действия. Льюка не было. Тела Мартинеса — тоже. В отель Льюк не вернулся ни той ночью, ни на следующий день, так что я счел за лучшее съехать оттуда. Единственным человеком, которому, по моему мнению, я мог доверять и кто действительно мог дать дельный совет, был Билл Ротт, адвокат из Нью-Йорка, лучший друг моего отца. Я отправился к Биллу и рассказал ему все.

Обсудив с Биллом сложившееся положение, я пришел к выводу, что прежде явно недостаточно интересовался Льюком. Я смог вспомнить, что, помимо прочих достоинств, Льюк был росл, сообразителен, шевелюру имел ярко-рыжую, сложен был атлетически и вдобавок редкостный сорвиголова. Но хоть мы с Льюком и дружили много лет, ничего сверх перечисленного я Биллу поведать не смог.

Вокруг дома Билла вдруг начал ошиваться странноватый соседский парень по имени Джордж Хансен. Юноша интересовался делами, которые его мало касались. Был еще таинственный телефонный звонок — звонивший задавал приблизительно те же вопросы. Оба любопытствующих, похоже, жаждали узнать, как звали мою мамочку. Естественно, я им наврал. То, что моя мать принадлежала к темной аристократии Дворов Хаоса, было явно не их собачьим делом. Однако тот, кто звонил, говорил на тари, и этого хватило, чтобы разогреть мое любопытство. Я предложил ему встретиться тем же вечером в баре местного клуба и обменяться информацией.

Но до того, как состоялась встреча, дядя Рэндом, король Янтаря, вызвал меня домой. Мы с Биллом как раз вышли погулять. Джордж Хансен, как оказалось, ненавязчиво составлял нам компанию и настолько не хотел с нами расставаться, что чуть не отправился следом, когда мы с Биллом двинули сквозь тени реальности. Что было достаточно рискованно — Билла не приглашали. Но я прихватил его с собой: не хотел оставлять с человеком, который вел себя столь нетривиально.

Рэндом сообщил, что от пули наемного убийцы погиб дядя Кэйн и что кто-то пытался убить дядю Блейса, но смог только ранить. Похороны Кэйна были назначены на следующий день.

И все же я сходил тем вечером на свидание в названный клуб, но таинственного знатока тари не обнаружил. Впрочем, впустую вечер не прошел — я свел знакомство с симпатичной дамочкой по имени Мег Девлин… и — слово за слово — она пригласила меня к себе, и мы познакомились поближе. Затем, когда я пребывал в убеждении, что ее мысли бродят где угодно, только не в тех краях, она вдруг спросила, как зовут мою мать. Какого черта, подумал я — и сказал. Лишь потом мне пришло в голову, что свидание в баре назначила именно она.

Наш роман был бестактно прерван — позвонили в дверь. Звонил, по словам Мег, ее муж. Я поступил как джентльмен. Быстро свалил ко всем чертям.

Тете Фионе — кстати, колдунье, хотя работает она совсем в ином стиле, нежели я, — мое свидание не понравилось. И похоже, еще меньше ей понравился Льюк. Я кое-что рассказал о нем, она заинтересовалась и спросила, нет ли у меня его портрета. Я вытащил из бумажника фотографию, на которой, среди других парней, был запечатлен и Льюк. Могу поклясться — она его узнала, хотя и не призналась в этом. Да и то, что она вместе с Блейсом той же ночью исчезла из Янтаря, говорит само за себя.

После чего события понеслись галопом. На следующий день, сразу же после похорон Кэйна, была предпринята наглая попытка броском бомбы ухлопать большую часть семьи. Неудачливый бомбист сбежал. Затем Рэндома расстроила беглая демонстрация возможностей Колеса-Призрака — моего любимого детища, моего хобби, моего развлечения в течение всех лет работы в «Гранд Дизайн». Колесо-Призрак — это… ну, начиналось все как разработка компьютера, которому требовался для работы иной набор физических законов, нежели те, которые преподают в школе. В этот набор должно было входить и то, что принято называть магией. Я нашел-таки место, где такую штуковину можно было построить и задействовать, там я его и собрал. Когда я с ним расстался, Колесо-Призрак все еще был на стадии самоорганизации. Но теперь он, похоже, окончательно дозрел и обрел самосознание — думаю, это-то и напугало Рэндома. Он приказал мне немедленно отправиться и выключить машину. Задание оказалось не слишком-то по душе, но я пошел.

На пути сквозь Тень меня преследовали; меня доставали, мне угрожали, на меня даже напали. Из огня меня спасла странная леди, которая тут же погибла в озере. Некто защитил меня от злющих зверей, он же спас меня от какого-то жуткого землетрясения… Оказалось, моим ангелом-хранителем был Льюк. Он сопровождал меня до последнего, помогая выдержать напор Колеса-Призрака. Под занавес мое творение слегка рассердилось на меня и турнуло нас теневой бурей — в такие осадки не слишком славно попадать, как с зонтом, так и без него. Из этой передряги мы выбрались — я воспользовался одним из Козырей Судьбы (как я назвал необычные карты из квартиры Джулии).

Нас вышвырнуло возле пещеры, стены которой мерцали синим хрусталем, и Льюк затащил меня внутрь. Старина Льюк! Он позаботился, чтобы в этой пещере мне всего было вдосталь, а затем запер меня там. Льюк поведал, кто он такой, — и тогда я сообразил, что же так напугало Фиону, когда она увидела его на фотографии: сходство с отцом. Льюк был сыном Брэнда, убийцы и архиизменника, который несколько лет назад был чертовски близок к тому, чтобы уничтожить королевство, а заодно и всю остальную вселенную. К счастью, Кэйн убил его раньше, чем Брэнд успел исполнить замысел. Именно Льюк, как я затем узнал, убил Кэйна — он мстил за отца. (Как оказалось, известие о смерти Брэнда он получил тридцатого апреля — вот откуда мои ежегодные развлечения по этим дням, такой вот нестандартный способ праздновать годовщины был у моего друга.) Как и на Рэндома, на него тоже произвел впечатление Колесо-Призрак, и Льюк заявил, что я останусь его пленником, так как могу ему еще пригодиться, когда он надумает взять управление этой машинкой на себя. Машинка, как он небезосновательно предполагал, могла стать превосходным оружием для стирания в порошок остальных членов нашей семьи.

Он удалился, чтобы спокойно разобраться со всеми накопившимися заморочками, а я очень скоро обнаружил, что какие-то необычные свойства пещеры блокируют мою магию, и поговорить-то мне тут не с кем, разве что с тобой, Фракир, и нет тут никого, кого ты могла бы придушить…

I

Когда клинок разлетелся на куски, я отбросил рукоять. В поединке с морской синевой камня оружие пользы не принесло — хотя я долбил стену в самом, как мне казалось, тонком участке. Удалось лишь отбить несколько осколков. Я поднял их и скреб друг о друга. Это явно не выход. Видимо, выбраться отсюда действительно можно единственным путем — через вход. А вход закрыт.

Я вернулся в мои апартаменты — то есть в ту часть пещеры, где лежал спальник. Я сел на него, выбил из бутылки пробку и глотнул вина. Проклятая стена заставила меня попотеть.

Фракир зашевелилась на левом запястье, раскрутилась, скользнула по ладони и обвилась вокруг осколков синего камня, которые я по-прежнему держал в руке. Она захлестнула камни и свесилась с моей руки, покачиваясь как маятник. Я отставил бутылку и стал наблюдать. Качалась она, наверное, с минуту, строго повторяя направление обжитого мной коридора. Затем Фракир метнулась вверх и замерла, добравшись до тыльной стороны моей ладони. Она оставила осколки у основания среднего пальца и заняла привычное место на запястье.

Так… Я поднял мигающий масляный светильник и вгляделся. Этот цвет…

Да.

Камни на моей ладони чрезвычайно походили на тот, что был вправлен в перстень Льюка, который я забрал из мотеля «Нью-Лайн». Совпадение? Или тут есть связь? На какую мысль хочет навести меня моя удавка? И где я видел другой такой же камень?

Брелок Льюка. Синий камень, оправленный в металл… А где я мог видеть еще один?

Гроты, где я был заключен, блокировали действие Козырей и магию Логруса. Если Льюк выковыривает из этих стен камушки, чтобы постоянно таскать их с собой, на то должны быть веские причины. Что же таит в себе этот хрусталь?

Похоже, я не меньше часа пытался разузнать что-нибудь о его свойствах, но в результате лишь удостоверился в том, что Логрусовы зонды в эти камушки не проникают. В конце концов я раздраженно запихал осколки в карман, съел хлеба с сыром и глотнул вина.

Затем поднялся и сделал еще несколько обходов, проверяя ловушки. Я сижу в этих гротах по меньшей мере месяц. Все эти туннели, коридоры и залы я исходил вдоль и поперек в поисках выхода. Выхода не было нигде. Сперва я бегал по пещерам с одержимостью маньяка и до крови ободрал кулаки о холодные стены. Потом я резко сбавил темп и принялся целенаправленно и скрупулезно разыскивать трещины и замаскированные проходы. Я много раз пытался сдвинуть булыжник, которым был заткнут выход, — без толку. Он был подбит клиньями, и я даже не сумел пошевелить его. Похоже, что застрял я надолго.

Ловушка…

Со времени последней инспекции ничего не изменилось. Булыжники как булыжники, висят себе на сводах — но готовы рухнуть, едва кто-нибудь зацепит скрытые тенью обрезки шнура, который я содрал с ящиков в кладовой.

Кто-нибудь?

Льюк, конечно. Кто ж еще? Разве не он упек меня сюда? И если он вернется, — нет, когда он вернется! — ловушки-сюрпризы будут наготове[2]. Он вооружен. У него преимущество — он появится сверху, я торчу внизу. Не выйдет. Внизу меня не будет. Я заставлю его спуститься… и тогда…

Задумавшись, я вернулся в свои апартаменты.

Закинув руки за голову, я лежал и мысленно проглядывал планы кампании. В ловушке человека может убить, а смерти Льюка я не желал. И не от избытка сентиментальности. Льюка я считал своим лучшим другом — пока не узнал, что он убил дядю Кэйна и, кажется, жаждал уничтожить всю нашу родню. И все из-за того, что Кэйн убил отца Льюка — дядю Брэнда, — человека, прикончить которого был бы рад любой из нашей семьи. Да, мы с Льюком… то есть, как выяснилось, Ринальдо… были двоюродными братьями, и у него имелась причина развязать новую внутрисемейную вендетту[3]. Тем не менее охоту сразу на всех родственников я посчитал бы несколько самонадеянной.

Но на демонтаж ловушек подвигли меня вовсе не родственные чувства. Льюк мне нужен был живым, потому что со мной случилось много такого, чего я не понимал и никогда бы не понял, если б убил его без предварительного собеседования.

Джасра… Козыри Судьбы… как меня сумели так быстро выследить в Тени… знакомство Льюка с безумным художником и оккультистом Виктором Мелманом… и что Льюку было известно о Джулии и ее смерти…

Я начал все сначала. Я разобрал ловушки. Новый план был прост и основывался на обстоятельствах, о которых Льюк, кажется, не подозревал.

Я перетащил спальник на новое место — в туннель, который начинался сразу же за гротом с выходом в кровле, и перенес туда кое-что из припасов. Я решил оставаться поблизости от входа как можно дольше.

Новая западня была проще некуда — примитивная и потому абсолютно надежная. И раз уж я этот капкан поставил, оставалось только ждать. Ждать и вспоминать. И строить новые планы. Нужно будет предупредить своих. Придется хорошенько разобраться с Колесом-Призраком. Нужно выяснить, что же на самом деле знала Мег Девлин. Нужно… много еще чего.

Я ждал. Я думал о теневых бурях, снах, странных Козырях и Озерной Леди. Я слишком долго плыл по течению — теперь этот этап кончился, и жизнь принялась один за другим выбрасывать чертовски важные вопросы. Затем — новая напасть: вынужденное безделье. Единственное утешение — время в этой тени, похоже, бежало быстрее, чем в большинстве прочих. Сейчас для меня это важно. Месяц, проведенный здесь, может оказаться всего лишь сутками в Янтаре — а то и меньше. Если я здесь не задержусь, следы, которые меня интересуют, могут еще и не совсем остыть.

Потом я погасил светильник и уснул. Сквозь стены моей темницы просачивалось достаточно света, который то усиливался, то тускнел, так что я мог прикинуть, день сейчас или ночь, и, подчиняясь этому ритму, влачить бремя повседневной тоски.

В течение трех следующих дней я перечитывал дневник Мелмана — набитый туманными намеками и скудный на полезную информацию — и почти убедил себя, что Особой Под Капюшоном (так Мелман называл являвшегося ему наставника) был Льюк. Правда, меня поставило в тупик встретившееся несколько раз упоминание об андрогинии[4] Скрытого. К концу тетради начались упоминания о необходимости свершить жертвоприношение Сына Хаоса — я принял это на свой счет, учитывая, что Мелман заранее планировал меня кокнуть. Но если это дело рук Льюка, как тогда объяснить его странное поведение в горах Нью-Мексико, когда он посоветовал мне уничтожить Козыри Судьбы и уехать — как будто пытался защитить меня от чего-то? Потом он признался, что подготовил несколько первых покушений на меня, — но отрицал свою причастность к последним. Если он приложил руку ко всем покушениям, какой смысл признавать одни и отказываться от других? Что еще могло сюда припутаться? И кто? И как? В головоломке явно не хватало нескольких деталей, но я чувствовал, что все самое важное у меня уже есть и стоит появиться какой-то мизерной крохе новой информации — останется лишь слегка встряхнуть коробку, чтобы все фрагменты встали по местам и получился на удивление знакомый расклад…

Я мог бы предположить, что ко мне пожалуют ночью. Мог бы, но не предположил. Приди мне это в голову, я бы спал меньше и держал ухо востро. Даже если я и верил в стопроцентную надежность моей ловушки, в истинно совершенных планах следует учитывать все до последней мелочи.

Спал я крепко, а стук камня о камень звучал глухо. Я продирал глаза чересчур медленно, но стук продолжался, и через несколько секунд мозги у меня встали на место и я начал соображать, что происходит. Я сел (в извилинах явно скопился песок) и скорчился у стенки ведущего к выходу туннеля, протирая глаза, поправляя прическу и отыскивая оставленную на том берегу реки сна ясность мысли.

Разбудивший меня стук, должно быть, означал, что из-под камня, закрывавшего вход, выбивают клинья. Это было мерное постукивание — приглушенное, не рождавшее эха.

Я рискнул быстро выглянуть в грот. Отверстие в потолке было еще закрыто — звезд я не увидел. Возня наверху продолжалась. Стук сменился громким продолжительным шорохом и скрипом. Сквозь прозрачный хрусталь свода видно было пятно света, окруженное гало. Я решил, что это лампа, — для факела свет слишком ровный. К тому же в такой ситуации факел непрактичен.

В своде возник просвет — полумесяц неба, на нижнем роге две звезды. Просвет расширялся — я слышал тяжелое хриплое дыхание, как я определил, двух человек.

Я почувствовал, как в кровь ухнула добрая доза адреналина и принялась крутить там гормональные сальто — по рукам мурашки помчались. Я не предполагал, что Льюк приведет кого-то с собой. Мой план, защищенный от вмешательства любого абстрактного дурака, оказался беззащитен перед дураком конкретным… в смысле, передо мной.

Валун теперь двигался быстрее, и мне не оставалось времени даже на богохульства. Мысли неслись галопом, нужно было срочно сосредоточиться, придумать подходящий план, подготовиться и приступить к его претворению в жизнь.

Я вызвал Логрус, и тот сформировался у меня перед глазами. Я поднялся, держась у стены, и начал с простеньких пассов, стараясь согласовать движения рук с непредсказуемыми, на первый взгляд, движениями двух ответвлений Логруса. К тому моменту, когда я добился удовлетворительного результата, шум наверху стих.

Выход был свободен. Мгновением позже лампу подняли и поднесли к отверстию.

Я шагнул в грот и поднял руки. Мой первоначальный план был окончательно похоронен, когда на фоне неба появились темные угловатые силуэты двух приземистых типов. В правой руке каждый держал обнаженный poig-nard. Ни один из парней даже отдаленно не напоминал Льюка.

Я вытянул руки, обтянутые Логрусовыми перчатками, взял этих двоих за глотки и давил, пока они не обмякли. Я подержал их еще чуть-чуть и отпустил.

Как только эти ребята исчезли из виду, я зацепился мерцающими энергетическими жгутами за край колодца и подтянулся. По пути я на секунду задержался, чтобы забрать Фракир, свернувшуюся под лазом. В этом, собственно, и заключалась моя западня. Льюк, или любой другой, рискнувший полезть в пещеру, сам сунул бы голову в удавку, готовую мгновенно затянуться на его шее.

Ну-с, что у нас…

Полоса пламени тянулась справа от меня вниз по склону — это был керосин из разбившейся лампы, сбегающий огненным ручейком к подножию холма. Типы, которых я придушил, навзничь лежали по левую руку от меня. Слева и чуть сзади обнаружился валун, которым прежде было заткнуто отверстие. Я занимал выгодную позицию: завис в колодце, опираясь на локти, — голова и плечи над отверстием. Изменчивые формы Логруса танцевали перед глазами, его силовые линии жаркими иглами покалывали мне руки. Фракир переползла с левого предплечья к бицепсу.

Все вышло как-то слишком просто. Зная Льюка, я не мог представить, чтобы он доверил допросить меня, убить или куда-нибудь переправить — без разницы — двум шестеркам. Поэтому я не спешил вылезать из колодца и продолжал спокойно осматривать ночной пейзаж из относительно безопасного укрытия.

Благоразумие следовало проявить хотя бы ради разнообразия. Ибо эта ночь делила свой полог как минимум на двоих. Здесь был кто-то еще. Темно, нормальное зрение пасует, ночное зрение блокировано горящим керосином, и ориентироваться в таких условиях трудновато. Но когда я подключу к этому Логрус, поползновения недругов будут как на ладони…

Так и есть — под деревом, слева от меня, среди колышущихся теней, где ни один глаз не увидел бы человеческую фигуру, — там парил узор силовых линий. Это был странный рисунок, я увидел в нем черты Образа Янтаря; узор разворачивался, словно расцветал фейерверк, вытягивая мутно-желтые щупальца света. Это плыло ко мне сквозь ночь, и я смотрел, смотрел и изумлялся, уже зная, что буду делать, когда настанет время.

Четыре отростка; они медленно приближались, осторожно нащупывая путь. Когда до меня оставалось несколько ярдов, они приостановились, определили цель, а затем ударили, словно четыре кобры. Я выставил руки вперед ладонями, сведя их вместе, — одна чуть сдвинута относительно другой, отростки Логруса вытянуты. Одним взмахом я развел ладони, чуть наклонив их вперед. Отростки ударили в желтые щупальца, отбросив те далеко в стороны и заставив подтянуться к узору. В момент касания я ощутил покалывание в предплечьях. Затем, используя продолжение правой руки как клинок, я, как в центр щита, сделал быстрый выпад в сердцевину восстановившегося узора. Узор помутнел, я услышал короткий резкий вскрик и — вновь ударил, выпрыгнул из дыры и бросился по склону вниз. Правая рука ныла.

Чем бы ни была та картинка, она поблекла и исчезла. Зато теперь я ясно различил очертания фигуры — человек стоял, прислонившись к стволу дерева. Мне показалось, что это женщина, но я никак не смог разобрать лица: она держала перед глазами какой-то небольшой предмет. Опасаясь, что это оружие, я шарахнул по этой штуке отростком Логруса, надеясь выбить ее из руки моей неприятельницы.

Отдача получилась такая, что я споткнулся, а руку чуть не свело судорогой. Похоже, я стукнул по неслабой магической вещичке. Так или иначе, леди, к моему удовольствию, покачнулась. Она снова коротко вскрикнула — но свою игрушку, к сожалению, так и не выпустила.

Мгновением позже фигура окуталась едва заметным радужным мерцанием, и я наконец сообразил, что же это за предмет. Я использовал силу Логруса против Козыря. Теперь я просто обязан был добраться до незнакомки — хотя бы для того, чтобы выяснить, кто она такая.

Уже на подлете я понял, что не успеваю. Если только…

Я сорвал с плеча Фракир и метнул ее вдоль силовой линии Логруса. Пока удавка летела, я вывел ее на курс и поставил боевую задачу.

На бегу в слабом радужном ореоле, окружавшем женщину, я разглядел наконец ее лицо. Это была Джасра, которая когда-то укусила меня в квартире Мелмана и чуть не прикончила. Упусти я ее сейчас, и шансы получить ответы на некоторые вопросы — от которых могла зависеть моя жизнь — сделали бы мне ручкой.

— Джасра! — завопил я, пытаясь нарушить ее сосредоточенность.

Мои усилия оказались бесполезными — зато Фракир сработала отлично. Мой душащий шнурок, сверкнув серебром, обвился вокруг шеи Джасры и свободным концом захлестнулся на ближайшей ветке слева.

Женщина начала истаивать, явно не осознавая, что отступать слегка поздновато. Теперь она смогла бы козырнуться, только распрощавшись с головой.

Но она это быстро уяснила. Я услышал придушенный хрип, она шагнула назад, обрела ясные очертания, потеряла ореол, выронила Козырь и принялась хвататься за шнур, стягивающий ей горло.

Я подошел, протянул руку, и Фракир отмоталась от дерева и обвилась вокруг моего запястья.

— Вечер добрый, Джасра, — сказал я и запрокинул ей голову. — Попробуешь кусаться — и тебе придется ставить на шею фиксатор. Все ясно?

Джасра попыталась что-то сказать, но не сумела. Тогда она просто кивнула.

— Если не возражаешь, я чуть ослаблю петлю, — сказал я. — Тебе, кажется, не терпится ответить на мои вопросы.

Я чуть сдвинул узел Фракир. Джасра закашлялась и подарила мне взгляд, от которого песок превратился бы в стекло. Ее магическая защита совсем иссякла, и я решил, что о Логрусе тоже можно пока забыть.

— Ну, так почему ты меня преследуешь? — спросил я. — Что я тебе сделал?

— Сын погибели! — выдавила она и хотела было в меня плюнуть, но, должно быть, во рту у нее совсем пересохло.

Я чуть потянул Фракир, и Джасра вновь захрипела.

— Ответ не принят, — сказал я. — Попробуй еще разок.

Глядя куда-то мне за спину, она улыбнулась. Я рискнул оглянуться, не затягивая Фракир. Воздух справа и позади задрожал — кто-то явно готовился к нам козырнуться.

Я решил, что вряд ли смогу в такой ситуации достойно встретить еще одного посетителя, поэтому сунул свободную руку в карман и вытащил пригоршню собственных Козырей. Сверху лежал Козырь Флори. Ладно, сойдет.

Я толкнул сознание сквозь тусклое свечение карты на тот край мира, к лицу Флори. Я почувствовал отклик — рассеянное внимание, быстро сменившееся тревогой.

Затем:

Да?..

— Помоги пройти! Скорее! — сказал я.

Это срочно? — спросила она.

— Поверь на слово, — сказал я.

Н-ну… Иди.

Появилась картинка — она в постели. Картинка становилась все отчетливей, все ясней. Флори протянула мне руку.

Я потянулся и схватил ее за пальцы. Я услышал, как зазвенел голос Льюка, крикнувшего: «Стой!» — но я уже перемещался, уходил — волоча за собой Джасру. Она пыталась сопротивляться и сумела-таки тормознуть меня, когда я наткнулся на край кровати. Потом я увидел, что на дальнем краю постели, выпучив на меня глаза, сидит бородатый брюнет.

— Кто?.. Что?.. — бормотал он.

Я таинственно улыбнулся и выпрямился.

Позади моего «языка» обозначились расплывчатые контуры фигуры Льюка. Он потянулся, схватил пленницу за руку и потащил обратно. От рывка Фракир затянулась, и Джасра придушенно захрипела.

Проклятье! Что же делать?

Флори вдруг вскочила, лицо ее исказилось. Надушенная лавандой простыня упала, когда кулак моей тетушки молнией устремился вперед.

— А-а, — вскричала она. — Помнишь меня, сука?!

Удар пришелся Джасре в подбородок — я едва успел освободить Фракир, чтобы не улететь вместе с Джасрой в распахнутые объятия Льюка.

Они оба исчезли, и радужное мерцание пропало.

Брюнет уже вылетел из постели и спешно собирал по комнате детали своего туалета. Как только все тряпки оказались у него в руках, он, даже не озаботившись что-нибудь на себя натянуть, начал отступать к двери, прикрывая отход ворохом одежды.

— Рон! Куда же ты? — спросила Флори.

— Ухожу! — ответил он, открыл спиной дверь и вышел.

— Подожди!

— Ни за что! — донеслось из соседней комнаты.

— Проклятье! — сказала Флори, сверля меня взглядом. — У тебя что, хобби такое — жизнь людям портить? — Затем она снова воззвала: — Рон! Ты разве не останешься пообедать?

— Мне срочно нужно к психоаналитику, — ответствовал Рон. Вслед за этим грохнула еще одна дверь.

— Надеюсь, ты уже понял, сколь прекрасный роман разрушил? — сказала мне Флори.

Я вздохнул и спросил:

— Давно познакомились?

Флори нахмурилась.

— Допустим, вчера. И нечего ухмыляться! Чувство от этого не зависит. Я и сейчас могу сказать, что это было бы нечто особенное. А исповедоваться таким грубиянам, как ты или твой папочка, это все равно что опошлять шедевры…

— Ну извини, — сказал я. — Спасибо, что вытащила меня. А он вернется, не сомневайся. Мы только напугали его до судорог, вот и все. Как он может не вернуться, раз уж был с тобой?

Флори улыбнулась.

— Да, ты похож на Корвина. Грубиян, но не дурак.

Она поднялась, подошла к шкафу, вынула и накинула на себя пахнущий лавандой халат.

— Ну и что это было? — сказала она, завязывая пояс.

— Долгая история…

— Тогда лучше отложим до ленча. Голоден?

Я ухмыльнулся.

— Сейчас выясним. Пошли.

Мы прошли через гостиную во французском провинциальном стиле в большую кухню, разукрашенную медью и изразцами. Я спросил, не надо ли ей помочь, но Флори указала на стул и приказала мне сесть.

Пока она выгружала из холодильника гору продуктов, я сказал:

— Во-первых…

— Да?

— Где мы?

— В Сан-Франциско, — отозвалась она.

— С чего это ты решила стать домохозяйкой?

— Закончив дельце Рэндома, я решила здесь пожить. Городок производит приятное впечатление.

Я прищелкнул пальцами. Ее же послали выяснить, кому принадлежит дом, где Мелман снимал студию и квартиру и где «Склады Брута» хранили боеприпасы, пригодные для стрельбы в Янтаре.

— Так кому принадлежит то помещение?

— «Дж. Б. Рэнд, инкорпорэйтед».

— Адрес?

— Офис в Сосалито. Был освобожден пару месяцев назад.

— У владельцев здания есть домашний адрес съемщика?

— Номер абонентского ящика. Абонирование не возобновлялось.

Я кивнул.

— Чего-то подобного я и ожидал, — сказал я. — Теперь расскажи о Джасре. Похоже, вы давно знакомы с этой леди.

Флори фыркнула.

— Еще чего — леди! Королевской подстилкой, вот кем она была тогда.

— Где?

— В Кашфе.

— Где это?

— Этакое занятное маленькое королевство в Тени, почти сразу за границами Золотого Круга королевств, с которыми торгует Янтарь. Примитивная варварская роскошь и все такое прочее. Окультуренное болото.

— Тогда откуда ты все это знаешь?

Флори ненадолго замолчала, помешивая что-то в миске.

— Ну, я как-то водила знакомство с одним дворянином из Кашфы. Встретила его однажды в лесу. Он развлекался соколиной охотой, а меня угораздило подвернуть щиколотку…

— А-а, — бросил я вскользь, надеясь, что прочие детали мы опустим. — А Джасра?

— Она была тогда женой короля, старого Мениллана. Крутила им как хотела.

— Ты что-то имела против этого?

— Пока меня не было в городе, она увела Джасрика.

— Джасрика?

— Моего дворянина. Граф Кронклеф.

— А что об этом думали его величество Мениллан?

— Он так и не узнал о ее подвигах. Он в то время готовился отдать концы. Что вскорости и сделал. Собственно, потому ей и нужен был Джасрик. Он был начальником дворцовой стражи, а брат у него был генералом. Когда Мениллан скончался, они стали ее козырными тузами во время дворцового переворота. Последнее, что я слышала, — она стала королевой Кашфы, а Джасрика пустила под откос. Обслужила его по полной программе, я бы сказала. Видимо, он нацелился на трон, а она не собиралась ни с кем делиться. Она казнила и его, и брата — под предлогом какой-нибудь государственной измены. А он на самом деле был симпатичным парнем… Хоть и не слишком ярким.

— А у жителей Кашфы есть какие-нибудь… ну… особенности физиологии? — спросил я.

Флори улыбнулась.

— Ну, Джасрик был сам черт, а не парень. Но я бы не стала употреблять термин особенности, говоря о…

— Нет, нет, — прервал я. — Я имел в виду особенности в строении челюстей — выдвижные клыки, жало или что-то еще в этом духе.

— Фу-у, — сказала она, краснея. Может, стояла слишком близко к плите? Но не стану зарекаться. — Ничего такого. Стандартная анатомия. А почему ты спрашиваешь?

— Когда в Янтаре я рассказывал свою историю, то кое-что опустил. Джасра меня укусила и, кажется, впрыснула какой-то яд. Я едва успел козырнуться. Все онемело, руки-ноги парализовало, а потом еще слабость…

Флори покачала головой.

— Жители Кашфы ничего такого не делают. Но Джасра, конечно же, не из Кашфы.

— Да? И откуда?

— Не знаю. Но она точно не оттуда. Говорили, ее привезли работорговцы. Или она сама забрела в Кашфу и попалась на глаза Мениллану. Ходили слухи, что она колдунья. Не знаю…

— Зато я знаю. Это не слухи.

— Правда? Вот как, значит, она окрутила Джасрика!..

Я пожал плечами.

— Давно ты… э-э… сталкивалась с Джасрой?

— Лет тридцать-сорок назад, наверное.

— И она все еще королева Кашфы?!

— Не знаю. В тех краях я давно не бывала…

— А у Янтаря с Кашфой плохие отношения?

— Да никаких особенных отношений, — Флори опять покачала головой. — Я же говорила: они слегка в стороне от торговых путей. Другие тени доступнее, а торговать Кашфе вроде как, по большому счету, и нечем…

— У Джасры есть причина ненавидеть именно нас?

— Не больше, чем у кого-то другого.

От плиты текли запахи. Я сидел, принюхивался и мечтал о том, как залезу после ленча под горячий душ и буду тысячу лет им наслаждаться. И тут Флори произнесла то, чего я ждал в течение почти всего разговора:

— Человек, который тащил Джасру обратно… Знакомое лицо. Кто это?

— Тот, о ком я рассказывал тогда, в Янтаре, — ответил я. — Льюк. Любопытно, он тебе кого-нибудь напоминает?

— Вроде бы… — сказала она, помедлив. — Но не могу вспомнить, кого.

Флори по-прежнему стояла ко мне спиной.

— Если ты держишь в руках что-нибудь, что может разбиться или пролиться, — сказал я, — пожалуйста, поставь это на стол.

Я услышал, как что-то поставили на столешницу. Затем Флори повернулась. Судя по лицу, она была заинтригована.

— Ну?

— Его настоящее имя Ринальдо, он сын Брэнда, — сказал я. — Он больше месяца держал меня в плену в другой тени. Я только что сбежал.

— Ох ты, — прошептала она. Затем: — И что ему надо?

— Отмщения, — ответил я.

— Кому-то конкретно?

— Нет. Всем нам. Кэйн, ясное дело, был в списке первым.

— Конечно…

— Пожалуйста, не пережарь чего-нибудь, — сказал я. — Я так давно мечтал хорошенько пожрать.

Она кивнула и отвернулась.

— Ты давно его знаешь, — сказала она чуть погодя. — Что он за человек?

— Всегда казался славным парнем. Если он такой же псих, как его папочка, он хорошо это скрывал.

Флори откупорила бутылку вина, наполнила два бокала и поставила один рядом со мной. Затем принялась сервировать стол.

Когда мы уже приступили к трапезе, она замерла, не донеся вилку до рта, и сказала куда-то в пространство:

— Кто бы мог предположить, что эта сволочь начнет размножаться?

— Фиона, по-моему, — сказал я. — Ночью, перед похоронами Кэйна, она спрашивала, нет ли у меня фото Льюка. Я показал ей карточку. Кажется, она забеспокоилась, но ничего мне не сказала.

— А на следующий день они с Блейсом смылись, — заметила Флори. — Да. Теперь я вспоминаю — он чертовски похож на Брэнда, каким тот был в молодости. Так давно… Льюк крупнее и крепче сложен, но сходство несомненное.

Флори вновь принялась за еду.

— Очень вкусно, между прочим, — сказал я.

— Спасибо, — она вздохнула. — Я так понимаю, что мне придется подождать, пока ты наешься, прежде чем я услышу твою историю целиком.

Я кивнул — молча, потому что рот у меня был набит. Пусть империя гибнет — я голоден.

II

Приняв душ, подстригшись, сделав маникюр и переодевшись в свеженаколдованный костюм, я позвонил в справочную, а затем — по единственному номеру, зарегистрированному на фамилию Девлин в том районе, где жил Билл Ротт. Ответил мне женский голос. Телефон искажал тембр, но я все-таки узнал.

— Мег? Мег Девлин? — сказал я.

— Да, — донесся ответ. — Кто это?

— Мерль Кори.

— Кто?

— Мерль Кори. Недавно мы провели приятную ночь…

— Простите, — сказала она. — Должно быть, вы ошиблись.

— Если ты не можешь сейчас говорить открыто, я перезвоню — только скажи, когда. Или позвони мне сама.

— Я вас не знаю, — сказала она и повесила трубку.

Я уставился на аппарат. Даже если ее муж был дома, она могла бы сыграть похитрее и, как минимум, дать понять, что узнала меня и что мы сможем поговорить в другой раз. Я не стал связываться с Рэндомом — он тут же отозвал бы меня в Янтарь, а я хотел сначала переговорить с Мег. Тратить время на визит к ней я не мог. Я не понимал, почему она так круто меня завернула, но, по меньшей мере, связаться с ней можно. Потом я вспомнил, что у меня осталась еще одна ниточка, и решил подергать за нее. Я снова позвонил в справочную и узнал номер Хансенов, соседей Билла.

Трубку подняли после третьего звонка — и вновь ответил женский голос. Это была миссис Хансен (я как-то встречался с ней, но во время прошлого визита к Биллу мы не виделись).

— Миссис Хансен, — начал я. — Это Мерль Кори.

— А, Мерль… Ты, кажется, заезжал недавно в наши края?

— Было дело. Жаль, не смог задержаться подольше и зайти в гости. Только вот с Джорджем парой слов перекинулись… Собственно, он-то мне и нужен. Можно его позвать?

Ответ я услышал только через несколько долгих секунд.

— Джордж… Джордж сейчас в больнице, Мерль. Что-нибудь ему передать?

— Да нет, ничего срочного, — сказал я. — А что с ним случилось?

— Ничего… да так, ничего страшного. Он уже поправился, сегодня у него осмотр у врача и какие-то процедуры. У него… что-то вроде… вроде как целый месяц вывалился из памяти. Что-то вроде амнезии на несколько дней, и никак не могли выяснить, из-за чего это началось.

— Из-за чего же…

— На снимках вроде бы никаких повреждений… но, похоже, он где-то ударился головой, или что-то такое… Теперь с ним все нормально. Врачи говорят, все будет хорошо. Они просто хотят его еще немного понаблюдать. Вот и все…

Вдруг на нее будто снизошло вдохновение, и она спросила:

— А когда ты разговаривал с ним, как он тебе показался?

Я ожидал этого вопроса, и ответ был у меня уже готов.

— Да нормальный он был, когда мы говорили, — ответил я. — Хотя, конечно, я его раньше не знал, так что не могу сказать, может, он и вел себя не так, как всегда.

— Да, понимаю, — сказала она. — Так что, передать ему, чтобы он позвонил тебе, когда сможет?

— Не стоит. Я уезжать собираюсь, — сказал я, — а когда вернусь, не знаю. Да и ничего особо важного нет… Я перезвоню на днях.

— Ладно. Я передам, что ты звонил.

— Спасибо. До свидания.

Чего-то такого я и ожидал — после того, как позвонил Мег. Джордж вел себя загадочно — особенно под конец. Меня все больше беспокоило, что он, кажется, знал, кто я на самом деле, знал о Янтаре — даже хотел пройти следом за мной через Козырь. Такое впечатление, что и им, и Мег кто-то манипулировал…

Мне тут же пришло в голову, что это могла быть Джасра. Но она вроде бы заодно с Льюком — а Мег предупреждала меня, чтобы я его остерегался. Если она была под контролем Джасры, зачем бы это ей так поступать? Никакого смысла. Кто же еще из моих знакомых способен на такой трюк?

Скажем, Фиона. Да, но она же помогла мне вернуться на эту тень из Янтаря. И она же вытащила меня после вечера с Мег. И она, похоже, не меньше меня была озадачена поворотом событий.

Вот черт! В жизни полно дверей, которые не открываются на стук, и хуже всего то, что они чередуются с дверями, которые открываются именно тогда, когда тебе это совсем не нужно.

Я постучал в дверь спальни. Флори сказала, что я могу войти. Она сидела у зеркала и накладывала макияж.

— Как дела? — спросила она.

— Не слишком хорошо. А если честно — совсем никуда, — резюмировал я.

— И что ты теперь будешь делать?

— Свяжусь с Рэндомом, — сказал я. — Доложусь. Чувствую, что после моего доклада он захочет меня видеть. Так что я хочу сказать «до свидания» — и спасибо за помощь. Прости, что подпортил тебе роман.

Флори пожала плечами, по-прежнему сидя ко мне спиной и изучая в зеркале свое отражение.

— Не принимай близко…

Окончания предложения я не услышал, хотя губы Флори продолжали шевелиться. По ощущениям, со мной кто-то пытался связаться через Козырь, и я сосредоточился, чтобы установить контакт. Приготовился ответить и стал ждать. Ощущение контакта становилось сильнее, но я никак не мог понять, кто меня вызывает. Я отвернулся от Флори.

— Мерль, что с тобой? — услышал я ее голос.

Я поднял руку и жестом попросил ее не мешать. Ощущение выхода на связь усиливалось. Казалось, передо мной открылся длинный черный туннель, на противоположном конце которого не было никого.

— Не знаю, — сказал я, вызывая Логрус и принимая контроль над одним из его щупалец. — Призрак? Это ты? Хочешь поговорить? — спросил я.

Ответа не было. Я почувствовал, как по спине пробежал холодок, но оставался на связи и ждал. Никогда прежде такого со мной не случалось. Было сильное ощущение, что, если я двинусь вперед, меня куда-то перекинет. Что это — вызов на поединок? Ловушка? Как бы то ни было, только дурак принял бы такое приглашение невесть от кого. Если судить по моему опыту, я снова мог бы очутиться в хрустальном гроте.

— Если ты чего-то хочешь, — сказал я, — тебе придется назваться и заговорить. Вслепую я на свидания не хожу.

Повеяло ощущением присутствия, но ничего хоть сколько-нибудь знакомого…

— Ну что ж, — сказал я. — Сам я не пойду, а тебе сказать нечего. Остается предположить, что ты хочешь пройти ко мне. Если так, валяй…

Я протянул вперед обе руки. Казалось, что в них ничего нет, но вокруг левой ладони свилась наготове моя невидимая удавка, а правая несла незримое смертельное копье Логруса. Случай был из тех, когда следует быть вежливым ровно настолько, насколько дозволено профессионалам.

Во тьме туннеля эхом прошелестел тихий смешок. Однако это была лишь ментальная проекция — холодная, бестелесная и бесполая.

Твое приглашение, разумеется, ловушка, — донеслось до меня затем. — Ты же не круглый дурак… И все же я ценю твое мужество — не всякий стал бы обращаться к неизвестному. Ты не знаешь, кто пред тобой, — и все-таки ждешь. Даже приглашаешь…

— Предложение в силе, — заметил я.

Ты никогда не внушал мне опасений.

— Чего ты хочешь?

Увидеть тебя.

— Зачем?

Возможно, когда-нибудь наши дорожки пересекутся.

— Что ж это будут за дорожки?

Снова смех.

Нет. Не сейчас. Пока нет. Сейчас я просто наблюдаю за тобой, изучаю реакции.

— Ну и как? Насмотрелся?

Почти.

— Раз наши дорожки уже пересеклись, пусть драка состоится сейчас, — предложил я. — У меня есть парочка важных дел, а потом мне будет не до отложенных обязательств.

Ценю выдержку. Но когда время придет, решать будешь не ты.

— Могу и подождать, — сказал я, осторожно протягивая щупальце Логруса по темному проходу.

Ничего. Мой щуп ничего не обнаружил…

Ты прекрасно держишься на сцене. Лови!

Что-то ринулось на меня вдоль туннеля. Мой магический щуп дал мне знать, что это рыхлая — настолько рыхлая, что опасности не представляет, — большая прохладная многоцветная куча…

Я встал поустойчивей и потянулся сквозь нее… за нее… далеко… еще дальше… к источнику. Я нащупал что-то осязаемое, но податливое: тело, наверное, а может, и нет — слишком… слишком большое, чтобы его можно было мгновенно перетащить сюда.

Но тут же я нащупал и несколько предметов помельче, твердых и достаточно легких. Я ухватил один из них, вырвал из того, на чем он там держался, и потащил к себе.

И в то же мгновение, одновременно с мчащейся ко мне кучей и возвращающимся щупальцем Логруса, до меня долетел безмолвный всплеск страха.

Вокруг меня все взорвалось. Фейерверк: цветы, цветы, цветы… Фиалки, анемоны, нарциссы, розы…[5] Я услышал, как ахнула Флори, когда в комнату хлынули сотни цветов. Контакт немедленно оборвался. Я почувствовал в правой руке что-то небольшое и твердое. В ноздри хлынул тяжелый густой запах цветочного рынка.

— Что это за чертовщина? — воскликнула Флори.

— Точно не знаю, — ответил я, стряхивая с рубашки лепестки. — Любишь цветы? Вот, можешь оставить себе.

— Спасибо, но я предпочитаю более продуманные букеты, — сказала она, разглядывая многоцветный курган у моих ног. — Кто их послал?

— Безымянный некто с того конца темного туннеля.

— Но зачем?

— Может, цветы на могилку. Не уверен. Разговор был достаточно напряженным…

— Буду чрезвычайно признательна, если перед уходом ты поможешь мне привести в порядок этот цветник.

— Конечно, — сказал я.

— На кухне и в спальне есть вазы. Пойдем.

Я пошел следом за ней и собрал все вазы. Попутно я рассмотрел предмет, который вытащил по каналу связи. Это оказалась синяя пуговица, оправленная в золото. На ушке лохматились обрывки темно-синих ниток. На камне был вырезан причудливый четырехлепестковый узор. Я показал пуговицу Флори. Та покачала головой.

— Ничего подобного не видела, — сказала она.

Я покопался в кармане и выудил осколки камня из хрустального грота. Похоже, камень был тот же… Когда я проносил пуговицу мимо Фракир, моя змейка едва заметно шевельнулась и замерла — кажется, ей чертовски надоело предупреждать меня об опасности, исходящей от синих камней. Все равно я явно не собирался ничего с ними делать.

— Странно, — сказал я.

— Мне нравится, когда на столике в спальне стоит букет роз, — сказала Флори, — и один-два смешанных букета — на туалетном. Между прочим, мне никто не присылал цветов так изобретательно. Интригующее вступление. Ты уверен, что они предназначались тебе?

Я пробурчал что-то по поводу анатомии или теологии и собрал розовые бутоны.

Позже, когда мы на кухне предавались кофе и размышлениям, Флори заметила:

— Есть в этом нечто потустороннее.

— Да.

— Может быть, после разговора с Рэндомом тебе стоит обсудить это с Фи?

— Может быть.

— И раз уж мы заговорили об этом, не вызвать ли Рэндома?

— Может быть.

— Может быть, ты скажешь что-нибудь, кроме «может быть»? Предупредить-то его надо.

— Верно. Правда, у меня такое чувство, что для него было бы безопаснее не задавать мне некоторые вопросы, ответы на которые я знаю.

— Что у тебя на уме, Мерль?

— У тебя есть машина?

— Да, купила пару дней назад… А что?

Я вытащил из кармана пуговицу и камни, разложил на столе и еще раз осмотрел.

— Пока мы возились с цветочками, я вспомнил, где еще мог видеть такие же камушки.

— Ну и?

— Я не вспомнил раньше только из-за стресса: у Джулии, когда я ее нашел… Припоминаю — у нее, кажется, была подвеска с синим камнем. Может быть, это просто совпадение, но…

Флори кивнула.

— Может быть. Так или иначе, эта штука теперь в полиции.

— Да не нужна мне эта безделушка… Но я вспомнил, что не осмотрел квартиру Джулии как следует: пришлось в темпе сваливать. Я хочу снова там оглядеться, прежде чем вернусь в Янтарь. Меня смущает, как эта… тварь… туда попала.

— А что, если там все вычистили? Или сдали кому-то?

Я пожал плечами.

— Есть только один способ это выяснить.

— О’кей, я тебя отвезу.

Через несколько минут мы сидели в машине, и я объяснял, как ехать. Ехали мы около двадцати минут. Я развлекался тем, что пялился на перистые облака, располосовавшие чистое послеполуденное небо, и одновременно готовил к работе Логрус. К моменту, когда мы приехали на место, я был готов.

— Поворачивай вон там, — я указал где, — и поезжай вокруг квартала. Я покажу, куда парковаться, если найдется место.

Место нашлось совсем недалеко от места моей прежней парковки.

Когда машина остановилась у тротуара, Флори взглянула на меня.

— Что теперь? Просто поднимемся и постучим?

— Я сделаю нас невидимыми, — сказал я. — Пока мы в доме, нас никто не увидит. Только держись рядом со мной, чтобы видеть друг друга.

Флори кивнула.

— Когда-то Дваркин уже делал меня невидимой, — сказала она. — В детстве. Мы шпионили тогда за кем ни попадя, — она хихикнула. — Я и забыла уже…

Несколькими штрихами я завершил сложное заклинание и накинул на нас. Мир за ветровым стеклом померк. Я как будто смотрел на окружающее через дымчатые очки. Мы выбрались из машины, перескочив через дверцу, не спеша дошли до угла и свернули направо.

— Этому заклинанию трудно выучиться? — спросила меня Флори. — Полезная штука…

— К сожалению, трудно, — сказал я. — И хуже всего, его не произнести так, чтобы оно подействовало с ходу, его нужно устанавливать заранее… у меня-то оно было заготовлено. А вообще, с предварительной подготовкой, на него уходит минут двадцать…

Мы повернули на дорожку, ведущую к большому старому дому.

— Какой этаж? — спросила Флори.

— Последний.

Мы добрались до парадной двери и обнаружили, что она заперта. С чего это народ нынче стал так ревностно оберегать жилье?

— Выбьем? — шепнула Флори.

— Слишком шумно, — ответил я.

Я взялся за дверную ручку и подал безмолвную команду Фракир. Она отмотала два витка с моего запястья, став видимой, скользнула по накладке замка и нырнула в скважину. Поерзав, она затвердела и сделала несколько резких движений.

Негромкий щелчок дал понять, что язычок замка отодвинут. Я повернул ручку и осторожно потянул на себя. Дверь открылась. Фракир вернулась на мое запястье и снова стала невидимой.

Мы вошли и тихо прикрыли за собой дверь. В старом рябом зеркале не было наших отражений. Я повел Флори вверх по лестнице.

Из комнаты на втором этаже доносились негромкие голоса. Вот и все. Ни ветерка. Ни захлебывающихся лаем собак. Когда мы поднялись этажом выше, затихли и голоса.

Дверь квартиры Джулии была заменена. Новая дверь была чуть темнее прежней, в нее был врезан новенький блестящий замок. Я тихо постучал. Мы подождали. Ответа не последовало. Через полминуты я опять постучал, и мы подождали еще.

Из квартиры не доносилось ни звука, поэтому я толкнул дверь. Она была заперта, но Фракир повторила свой фокус, а вот я замешкался. Я вдруг вспомнил, как пришел сюда в тот раз, — и у меня дрогнула рука. Я знал, что за дверью не увижу растерзанного трупа. Я знал, что меня там не подстерегает зверь-убийца. И все же воспоминания заставили меня сделать паузу в несколько вдохов.

— Что такое? — шепнула Флори.

— Ничего, — сказал я и распахнул дверь.

В квартире еще оставалась старая мебель — софа, столики, несколько кресел, большой стол, — но все вещи Джулии исчезли. На полу лежал новый ковер, а сам пол был наново отполирован. Похоже, что квартира пока никому не сдана: никаких личных вещей я не заметил.

Мы вошли. Я закрыл дверь, снял прикрывавшее нас заклинание и принялся осматривать комнаты. Как только магическая вуаль растаяла, в квартире заметно посветлело.

— По-моему, ничего ты не найдешь, — сказала Флори. — Пахнет мылом, дезинфектантом и краской…

— Кажется, ничего вещественного мы здесь не найдем, — кивнул я. — Но я хотел попробовать кое-что другое…

Я привел мысли в порядок и взглянул на мир сквозь Логрус. Следы магии найти можно только так. Затем я медленно двинулся по гостиной, стараясь увидеть всю обстановку под всеми возможными углами. Флори держалась чуть в стороне и вела собственное расследование — заключалось оно в том, что она заглядывала подо все что можно. Комната для меня слегка мерцала, пока я сканировал диапазоны, на которых проявления магии были бы наиболее заметны, — по крайней мере, на языке этой тени о том, чем я занимался, яснее не скажешь.

Я не упустил ничего, что мог бы упустить, — ни крупных, ни мелких деталей. Не проявилось ничего. Через несколько долгих минут я перешел в спальню.

Должно быть, Флори услышала вырвавшийся у меня вздох, потому что через секунду она уже стояла рядом со мной и упиралась взглядом в комод, перед которым я замер.

— Что — то внутри? — поинтересовалась она, протянула и тут же отдернула руку.

— Нет. Позади, — сказал я.

Когда квартиру приводили в порядок, комод передвинули. До того он стоял на несколько футов правее. То, что я увидел, немного выступало за корпус комода слева и сверху, хотя большей частью все еще находилось позади него. Я взялся за комод и сдвинул его вправо — на то место, которое он занимал раньше.

— Все равно ничего не вижу, — сказала Флори.

Я взял ее за руку и растянул проекцию Логруса, чтобы Флори тоже увидела то, что видел я.

— Как… — она подняла другую руку и провела по прямоугольному контуру на стене. — Выглядит как… дверь.

Я вгляделся в тусклую черту гаснущего пламени. Ясно было, что эта хреновина недавно была наглухо запечатана. Со временем стык рассосется совсем и исчезнет.

— Это и есть дверь, — ответил я.

Флори потащила меня обратно в гостиную и принялась осматривать стену с другой стороны.

— Ничего, — объявила она. — Сквозь стену она не ведет.

— Дарю гениальную идею, — сказал я. — Она ведет куда-то еще.

— Куда?

— Туда, откуда пришла тварь, которая убила Джулию.

— Открыть можешь?

— Буду стоять перед ней и пробовать, — сказал я, — пока не допробуюсь.

Я вернулся в спальню и вновь осмотрел стену.

— Мерлин, — сказала Флори, когда я отпустил ее руку и сделал первый пасс, — а ты не думаешь, что сейчас самое время связаться с Рэндомом, рассказать ему, что произошло, и, может быть, позвать Джерарда прикрывать тылы, — на случай, если ты откроешь дверь?

— Конечно, так и нужно сделать, — согласился я. — Только я этого делать не буду.

— Почему?

— Потому что Рэндом меня туда не пустит.

— Может, он будет прав?

Я опустил руки и повернулся к ней.

— Рад сообщить, но этот раунд ты выиграла, — сказал я. — Давно пора все рассказать Рэндому. Я, должен признать, слишком долго откладывал. А сейчас сделай вот что: возвращайся в машину и жди. Если через час я не выйду, свяжись с Рэндомом, расскажи ему все, что рассказал тебе я… и об этом тоже расскажи.

— Ну, не знаю, — сказала она. — Если ты не появишься, Рэндом меня живьем съест.

— Расскажешь ему, что я уперся как осел и ты ничего не смогла поделать. Успокойся, поразмышляй — и ты поймешь, что так оно и есть на самом деле.

Флори надула губы.

— Так не хочется оставлять тебя одного… хотя и идти с тобой мне вроде незачем. Противотанковая граната нужна? — она полезла в ридикюль.

— Спасибо, обойдусь. Зачем ты их таскаешь?

Флори улыбнулась.

— В этой тени я их ношу постоянно. Полезные штучки — иногда. Ну ладно, я иду ждать.

Она легонько чмокнула меня в щеку и отвернулась.

— Если не появлюсь, попробуй связаться с Фионой, — сказал я. — Расскажи ей нашу историю. Она может подкинуть несколько дельных мыслей на этот счет.

Флори кивнула и удалилась. Я подождал, пока закроется дверь, и сосредоточился на мерцающем контуре. Очертания его выглядели достаточно однообразными — лишь кое-где на них заметны были утолщения, участки поярче или потусклей. Я медленно провел правой ладонью вдоль контура примерно в дюйме от стены и ощутил тепло и слабое покалывание. Само собой, на более ярких участках покалывание было сильнее. Я рискнул предположить, что здесь печать менее надежна. Отлично. Скоро я точно узнаю, можно ли пробить эту фигню, но наступление начать надо именно отсюда.

Я все плотнее оплетал руки Логрусом, пока эйдолоны не стали такими, как я хотел, — подвижными, как кольчужные перчатки, твердыми, как сталь, чувствительными, как язык. Я поднес правую руку к ближайшему утолщению на контуре — приблизительно на уровне бедра — и коснулся. Старое заклинание слабо пульсировало под пальцами. Я сузил отросток, примерился, сделал его еще тоньше, потом еще — пока он не протиснулся в щель. Пульсация стала сильной и ровной. Я повторил процедуру на левой вертикали контура — только чуть выше.

Я стоял, ощущая силу, что запечатывала проход, и тонкие паутинки отростков вонзались в ее структуру. Я попытался сместить их — сначала вверх, потом вниз. Правый проскользнул в обоих направлениях немного дальше, чем левый, но тоже быстро увяз в стене. Я подкачал энергии из Логруса, радугой переливавшегося во мне и передо мной, и влил эту энергию в перчатки, — лишь только я сделал это, Логрус вновь сменил форму. Я еще раз попытался пошевелить отростками — правый скользнул вниз, наверное, на целый фут, прежде чем пульсация сдавила его; тогда я толкнул его вверх — и он поднялся почти до упора. Я попробовал проделать то же самое с левым отростком — он проскочил до самого верха, но когда я повел его вниз, он прошел, наверное, дюймов шесть от стартовой точки.

Я тяжело дышал, мокрая рубашка липла к спине. Я снова влил в перчатки энергию и сумел протолкнуть отростки чуть дальше вглубь. Сопротивление стало упорнее, а пульсация ощущалась так сильно, будто огромное чужое сердце билось у меня в руках и отзывалось в самом центре груди. Я остановился, отдохнул, затем увеличил интенсивность воздействия сразу на целый порядок. Логрус вновь перекосило, я протолкнул обе руки к самому полу и, задыхаясь, опустился на колени. Теперь нужно было пробивать горизонталь вдоль пола, по нижней линии контура. Тот, кто запирал дверь, явно предполагал, что она больше никогда не будет открыта. Искусством здесь и не пахло. Примитивная тупая сила.

Когда щупальца сошлись на середине, я отодвинулся и взглянул на свою работу. Тонкие красные линии справа, слева и понизу стали широкими огненными полосами. Я ощущал их пульсацию даже не поднося к ним рук, на расстоянии.

Я встал, поднял руки и принялся обрабатывать верхний отрезок, начав с углов и сдвигая щупальца к середине. Теперь дело шло гораздо быстрее. Энергия вскрытых участков, казалось, усиливала давление на всю структуру, мои руки чуть ли не сами плыли навстречу друг другу. Когда они встретились, я услышал что-то похожее на вздох. И вот я уже стряхивал напряжение с рук и обозревал результаты моих трудов. По сияющему контуру будто бежали волны — круг за кругом…

Несколько минут я собирался с силами, снимал напряжение, отдыхал и успокаивался. Приводил нервы в порядок. Знал я лишь то, что дверь ведет в другую тень. И означать это могло что угодно. Может быть, стоит мне открыть дверь, как из-за нее выпрыгнет какая-нибудь зверюга и кинется на меня. Впрочем, дверь была запечатана. Если там и есть западня, то, наверное, совсем не такая. Скорее всего, когда я открою дверь, не произойдет ничего страшного. У меня будет выбор — или оценить ситуацию отсюда, из комнаты, или войти. Вероятно, отсюда ничего особенного и не увидишь…

Я снова вытянул отростки Логруса, взялся за дверь справа и слева и толкнул. Дверь поддалась справа, так что слева я разжал пальцы и все силы бросил на правый край — и эта хреновина вдруг распахнулась…

Я глядел вдоль жемчужного туннеля, который, казалось, через несколько шагов расширялся. Еще дальше в туннеле рябило — будто марево над автострадой в жаркий солнечный день. В этой ряби колыхались какие-то красные и черные пятна. Я с полминуты подождал, но из туннеля ничего не появилось.

На всякий случай я подготовил Фракир. Восстановил связь с Логрусом. Подошел к проходу, вытянул перед собой щупальца. Прошел.

Спиной я внезапно ощутил резкий перепад давления. Я оглянулся. Дверь закрылась. Теперь она была гораздо меньше и выглядела крошечным красным квадратиком вдали. М-да. Похоже, по здешним законам природы, несколько шагов могли перенести меня на огромное расстояние…

Я шел дальше, а следом тек горячий ветер, он охватывал меня, слетал к ногам… Стены прохода раздались, впереди что-то продолжало плясать и рябить, шагать стало труднее — как будто я шел в гору. С того места, где мое зрение начало шалить, я услышал вдруг какое-то смачное хрюканье; левый отросток Логруса на что-то наткнулся — и это что-то чуть дрогнуло. По щупальцу передалась аура опасности, и одновременно зашевелилась Фракир. Я вздохнул. В общем-то, я и не ждал, что все пройдет без проблем. Если бы это представление ставил я, то простым запечатыванием двери не ограничился бы.

— Доигрался, козел? Стой там и не рыпайся! — громыхнул голос впереди.

Я невозмутимо топал дальше.

— Я сказал — стоять! — вновь прогрохотало впереди.

Вокруг меня все заколебалось, поплыло, и внезапно справа и слева оказались грубые стены, а сверху — потолок, они сближались, сходились…

Громоздкая покатая фигура, которая живо напомнила мне статую Будды с ушами летучей мыши, выкрашенную в пурпурный цвет, преграждала мне путь. Когда я подгреб поближе, прояснились детали: выступающие из пасти клыки, желтые глаза, напрочь, кажется, лишенные век, длинные красные когти на огромных руках и ногах. Все это сидело посередь туннеля и даже не делало вид, что собирается приподняться. Одежды на этом персонаже не было в принципе, но определить, мальчик это или девочка, было трудновато: на коленях его возлежал громадный живот, который скрывал все, что могло бы дать ключ к разрешению этой проблемы. Голос, правда, звучал по-мужски грубо, а пахло от него… Я решил, что запах достался ему в наследство от поколений немытых предков.

— Привет, — сказал я. — Погодка нынче удалась, правда?

Оно зарычало, и вокруг, похоже, стало чуть жарче. Фракир пришла в ярость; я мысленно ее успокоил.

Тварь наклонилась вперед и блестящим когтем процарапала на каменном полу дымящуюся линию. Я остановился.

— Перешагнешь черту, колдун, и тебе хана, — сказало оно.

— Почему? — спросил я.

— Потому что я так сказал.

— A-а, ты собираешь пошлину, — предположил я. — Сколько с меня?

Оно покачало башкой.

— Выход отсюда не покупается.

— Э-э… а с чего ты решил, будто я колдун?

Он распахнул помойную яму на своей роже, продемонстрировав куда больше припрятанных зубов, чем я предполагал, и извлек из недр глотки звук, напоминающий дребезжание кровельного железа.

— Я почувствовал твои щупики, — сказал он. — Колдовской трюк. К тому же только колдун добрался бы до того места, где ты стоишь.

— Похоже, ты не слишком уважаешь специалистов моего профиля.

— Я колдунов ем, — сказало оно.

Я скорчил рожу и принялся вспоминать всех знакомых мне по прежним делам старпёров.

— Всех без разбору, — сказал я. — Будь это он, она или оно… Так что, будем торговаться? На фиг нужен проход, если по нему не пройти? Как пройти-то? Давай колись.

— Ты не пройдешь.

— Хочешь, на загадку отвечу?

— Со мной не прокатит, — сказал он. Но глазки у него заблестели. — Хотя ладно, давай: что такое — зеленое, красное, ходит все по кругу, по кругу, по кругу?

— Ага, ты тоже знаком со Сфинкс!

— Во бля! — огорчился он. — Уже разболтали…

Я пожал плечами.

— Так я пошел?

— В другую сторону? Вали.

Я всмотрелся. Раз уж это поставлено здесь заворачивать колдунов, оно должно быть защищено от магии. Физически оно тоже ничего себе, впечатление производит. Интересно, а реакция у него хорошая? Может, удастся проскочить мимо и — ноги? Я решил, что проводить такой эксперимент мне совсем не хочется.

— У меня дело срочное, — сказал я. — Надо пройти, хоть тресни.

— Вот зануда…

— Слушай, если не секрет, что ты с этого имеешь? Похоже, ты отхватил себе ту еще работенку — сидишь тут посреди туннеля…

— Я работу люблю. Для работы я создан.

— Какого ж черта ты позволил уйти Сфинкс?

— Ну… магические существа не в счет.

— Да?

— Ой, только не вкручивай, что ты тоже магическое существо. А то некоторые еще фокусы показывать начинают… Я эти штучки насквозь вижу.

— Да верю, верю. Как тебя зовут-то?

Презрительное фырканье.

— Пока ля-ля, зови меня Скроф. А ты кто?

— Зови меня Кори.

— Отлично, Кори. Я ничего не имею против того, чтобы посидеть здесь, пока ты мне вешаешь лапшу на уши. Правилами это не возбраняется. А вообще, у тебя есть на выбор три варианта — и только один из них откровенно дурацкий. Можешь разворачиваться и топать туда, откуда пришел, — и плохого ничего не случится. Можешь встать лагерем и торчать здесь, пока не посинеешь, — я и пальцем не шевельну, пока ты будешь паинькой. А дурацкий вариант — переступить вот эту черту. Попробуешь — и тебе хана. Это — Порог, а я — Обитающий на нем. И пройти тут я никому не позволю.

— Мерси за разъяснения. Чувствительно тебе благодарен.

— Ну-ну, работа такая… Так что ты выбираешь?

Я поднял руки, и на кончике каждого пальца закрутились лезвия силовых линий. Фракир свесилась с запястья и принялась заковыристо вытанцовывать.

Скроф ухмыльнулся.

— Я не только колдунов ем, я еще и их магию ем… Только существа, исторгнутые первозданным Хаосом, могут похвастать такой способностью… Но если ты думаешь, что сможешь что-то этому противопоставить, — милости прошу…

— Из Хаоса, да? Исторгнутые первозданным Хаосом?

— Угу. Редко кто выстоит в схватке с ними…

— Ну, разве что Повелитель Хаоса, — отозвался я и активировал множество точек по всему телу. Гнусная работка. И чем быстрее ее делаешь, тем больнее получается.

Вновь дребезжание кровельного железа.

— А ты знаешь, что в драчке между Повелителем Хаоса, зашедшим так далеко, и Обитающим ставки идут один к трем в мою пользу? — заметил Скроф.

Руки у меня стали удлиняться, я почувствовал, как лопнула на спине рубашка, когда я наклонился вперед. Лицевые кости смещались, грудь становилась все шире и шире…

— Сегодня будет игра в одни ворота, — отозвался я, когда трансформация завершилась.

— Вот уж говнюк, так говнюк, — сказал Скроф, когда я пересек черту.

III

Я немного постоял у выхода из пещеры. Левое плечо болело, саднила правая ступня… Неприятные ощущения при анатомической перетасовке можно свести к минимуму, если унять боль еще до обратной трансформации. Впрочем, само перевоплощение отнимает уйму сил, а два превращения в течение часа могут кого хочешь довести до изнеможения — а ведь еще пришлось драться с Обитающим! Так что я счел за лучшее постоять там, где заканчивался жемчужный туннель, отдохнуть, а заодно воспользовался возможностью полюбоваться открывшимся с высоты пещерного лаза пейзажем.

Далеко внизу и слева раскинулась синева штормящего моря. Белоснежные барашки волн гибли, как камикадзе, в безнадежных атаках на серые прибрежные скалы; упругий ветер подхватывал брызги и развешивал на занавеси тумана лоскутья радуги.

Прямо передо мной и пониже раскинулась изрыгая, растрескавшаяся и дышащая густыми испарениями равнина, которую то и дело потряхивало. Равнина тянулась приблизительно на милю и упиралась в высокие мрачные стены огромного и изумительно сложного сооружения, которое я, ни секунды не задумавшись, окрестил Горменгхастом[6]. Это был редкостный архитектурный винегрет, еще более заморочистый, чем дворец Янтаря, чем даже сам Янтарь, — да что там Янтарь! — чем даже сама Преисподняя. К прочим достоинствам зрелища следовало добавить и то, что замок штурмовали.

В чистом поле невдалеке от стен маршировали войска, стараясь держаться подальше от крепости — где земля, по крайней мере, не была обуглена и на ней даже что-то росло, хотя трава и была тщательно вытоптана, а деревья почти все срублены. Агрессор был оснащен длинными лестницами и прочим осадным оборудованием. Впрочем, таран в тот момент простаивал, а лестницы были сложены на земле. Под самой стеной густо дымили развалины догорающих пристроек. Там же грудами лежали тела. Как я понял — жертвы последнего штурма.

Взгляд мой скользнул чуть правее и наткнулся на выступающее из-за крепости яркое белое пятно. Похоже было, что это блестел на солнце край огромного ледника, вокруг него ветер расшвыривал облака ледяной крупы — точно так же, как слева над морем он в пыль размалывал брызги.

Казалось, ветер вечно странствует под этим небом — ни на миг его песня не смолкала над моей головой. Когда я наконец шагнул из пещеры и взглянул наверх, то обнаружил, что нахожусь где-то на середине каменистого подъема к вершине высокого холма — или невысокой горы, это уж как посмотреть, — и с расколотой вершины неслись еще более громкие завывания. Тут за спиной у меня раздался мощный «чмок», и, обернувшись, я не обнаружил входа в пещеру. Значит, как только я вышел из пещеры, путь мой от огненной двери закончился и волшебный туннель за ненадобностью прикрылся. Возможно, при желании я сумел бы отыскать на каменистом откосе его контур, но подобного желания у меня не было. Я сложил там, где стоял, кучку из камней, а затем снова обратил взор на окрестности.

Направо, петляя среди валунов, уходила узкая тропинка. Я двинулся по ней и через несколько шагов почувствовал запах дыма. Откуда его принесло — с поля битвы или от вулканической равнины, я определить не сумел. Небо казалось серой мешковиной с щедро приметанными голубыми заплатами. Там, где тропинка проходила между двух валунов, я остановился и принялся высматривать — как там дела у ребят на равнине. Осаждающие перестраивались и волокли к стенам лестницы. У дальней башни Цитадели возник вихрь, похожий на торнадо, и не спеша направился против часовой стрелки вдоль стен. Я подумал, что, если он не остановится и не рассеется, ребятам на лестницах мало не покажется. Хитро. Главное, это не в мои ворота.

Я вернулся на каменистый откос и расположился на невысоком уступе. Там я — без спешки и излишнего перенапряжения — приступил к обратной трансформации. На нее ушло около получаса. Некоторые считают смену человеческого облика на что-нибудь чуть менее привычное и чуть более жутковатое и обратно отвратительным. Какого черта? Если подумать, тем же самым все мы занимаемся чуть ли не каждый день — только способы разные. Скажете, нет?

Когда трансформация была завершена, я улегся на спину и принялся глубоко дышать, слушая ветер. Камни скрывали меня от шквальных порывов, и только вечная песня его доносилась до меня. Я почувствовал, как дрогнула от далекого сотрясения земля, и подумал, что легкий расслабляющий массаж мне сейчас не повредит… Мой костюм расползся по швам, а я слишком устал, чтобы вызывать новый. Плечо болело все меньше, покалывание в ноге едва ощущалось — и исчезало, исчезало… На несколько мгновений я закрыл глаза.

О’кей. Я прошел. И у меня были серьезные основания предполагать, что разгадка убийства Джулии ждет меня в осажденной Цитадели. Просто так пойти туда и начать задавать вопросы было бы слегка самонадеянно. К счастью, этот вариант был не единственным. Я решил здесь отдохнуть, дождаться темноты… если тут вообще принято, чтобы ночь сменяла день. Потом я спущусь с гор, возьму в плен одного из осаждающих и допрошу. Так… А если здесь не темнеет? Придется придумать что-то другое. А лучше всего просто завалиться поспать…

Долго ли я проспал, не знаю. Разбудил меня хруст щебня — кто-то топал по тропе справа. Я насторожился, хотя и не шевельнулся. Тот, кто шел по тропе, не делал ни малейшей попытки остаться незамеченным, а по тому, как именно он шумел (шел он оскальзываясь, как будто был обут в свободные сандалии), я сделал вывод, что ко мне приближается только один человек. Я поиграл мускулами и сделал несколько глубоких вдохов.

В проходе между валунами возник исключительно заросший мужик. Футов в пять с половиной ростом, невероятно грязный, чресла его обнимала звериная шкура. На ногах у него действительно были сандалии. Он несколько секунд меня разглядывал, а потом осчастливил щербатой улыбкой, дружелюбно оскалив желтые редкие зубы.

— Привет. Ранен? — спросил он на искаженном тари — не помню, чтобы мне прежде доводилось слышать этот диалект.

Я потянулся, чтобы проверить, не ранен ли я, и встал.

— Нет, — ответил я. — А ты что, самый здесь любопытный?

Улыбка не исчезла.

— Я подумал, что тебе, может быть, осточертела эта свалка и ты решил уйти в отставку.

— A-а, ясно. Нет, не угадал…

Он кивнул и шагнул вперед.

— Дэйв меня зовут. А тебя?

— Мерль, — сказал я, пожимая его грязную руку.

— Не бери в голову, Мерль, — сказал он. — Ребят, которые хотят выбраться из этой мясорубки, я ни за что ни про что не закладываю. За твою поимку награду объявили? Нет? Ну вот видишь, бояться нечего… Сам-то я дернул оттуда давным-давно и с тех пор ни разу об этом не пожалел. Раз все идет коню под хвост, так и пусть его, решил я, а у меня пока хватает ума держаться подальше оттуда. Никакой армии ни в жисть не занять эту крепость, и те вояки, думаю, тоже пролетят…

— А что это за место?

Дэйв склонил голову набок, прищурился и пожал плечами.

— Крепость Четырех Миров, — сказал он. — Тебе что, вербовщик ничего не сказал?

Я вздохнул.

— Не-а, — сказал я.

— Курево есть, или как?

— Нету, — ответил я. Весь трубочный табак я действительно скурил в хрустальном гроте. — Ты уж прости.

Я прошел мимо него туда, откуда мог посмотреть вниз. Я хотел еще раз взглянуть на Крепость Четырех Миров. В конце концов, это был еще один шаг к разгадке тайны — бесчисленные туманные ссылки на Крепость в дневнике Мелмана намозолили мне глаза.

Вдоль всей крепостной стены валялись свеженькие трупы — видимо, разметанные смерчем, который теперь не спеша закручивался туда, откуда выкрутился. Несмотря на это, несколько штурмовых групп все-таки взобрались на стену. Внизу появилась и двигалась к лестницам новая группа. Один из солдат нес знамя, распознать которое я не сумел, хотя оно казалось мне смутно знакомым — пара сцепившихся геральдических зверюг на черно-зеленом фоне. Несколько лестниц устояло, и на зубцах стены, насколько я мог разглядеть, шла яростная потасовка.

— Похоже, на этот раз кое-кто из нападающих проник внутрь, — сказал я.

Дэйв рысью прискакал ко мне и воззрился на Цитадель. Я тут же перебрался на наветренную сторону.

— Ты прав, — признал он. — Ну, это только начало… Вот ежели они смогут открыть эти долбаные ворота и впустить остальных, шанс у них будет. Вот уж не думал, что доживу до таких дел.

— А твоя армия давно штурмовала крепость?

— Может, восемь, девять… может, лет десять назад, — пробормотал Дэйв. — А эти парни, похоже, высший класс…

— А что тут вообще творится-то? — поинтересовался я.

Дэйв повернулся и оглядел меня с ног до головы.

— Ты чё, правда не знаешь?

— Да я только что притопал, — сказал я.

— Пить-есть хочешь?

— Ну, вообще-то да.

— Пошли.

Он схватил меня за руку и потащил по узкой тропинке между камней.

— Куда идем-то? — спросил я.

— Я живу рядом. У меня там пункт откармливания дезертиров, в память о старых добрых временах. Правда, ты не дезертир, но я для тебя сделаю исключение.

— Спасибо.

Вскоре тропа разделилась, Дэйв свернул направо, и мы принялись карабкаться вверх по склону. Тропа шла по нескольким скальным уступам — последний был на редкость длинным. Сразу за ним я увидел множество расщелин, в одну из которых и нырнул Дэйв. Я последовал за ним и оказался перед низким входом в пещеру. Из пещеры текла тошнотворная вонь разложения, внутри громко гудели мухи.

— Тут вот я и живу, — объявил Дэйв. — Я бы пригласил тебя войти, но там слегка… э-э…

— Да ладно, — сказал я. — Я подожду.

Дэйв нырнул внутрь, а я попытался представить, что именно Дэйв мог хранить в подобном месте, и сразу почувствовал, что аппетит куда-то пропал.

Мгновением позже Дэйв вынырнул из пещеры. На плече он нес котомку.

— Во, тут у меня куча жратвы, — объявил он.

Я двинулся к выходу из расщелины.

— Эй! Куда пошел?

— На воздух, — сказал я. — Хочу на уступ выйти. А то тут что-то душновато.

— A-а. Ладно, — сказал он и двинулся за мной — шаг в шаг.

Мы устроились на уступе, и Дэйв широким жестом предложил мне открыть сумку. Там оказались две неоткупоренные бутылки вина, несколько фляжек с водой, вполне свежий с виду каравай, мясные консервы, несколько твердых яблок и нетронутая головка сыра. Я занял принципиальную позицию с наветренной стороны, плеснул себе воды и для начала взял яблоко.

— Бурная история у той крепости, — заявил Дэйв, вытаскивая из-за пояса небольшой нож и отрезая себе кусок сыра. — Не знаю даже, кто ее построил и сколько она тут стоит…

Увидев, что он собрался ковырять пробку ножом, я остановил его и незаметно организовал небольшой поиск с помощью Логруса. Через пару секунд в руке у меня был штопор, который я тут же передал Дэйву. Он выдернул пробку из одной бутылки, вручил ее мне, а для себя взял другую. Пить целую бутылку я был не в настроении, но с точки зрения санитарии это было разумно, так что я искренне его поблагодарил.

— Вот что значит «быть готовым ко всему», — сказал Дэйв, изучая штопор. — Мне бы такая штука здорово пригодилась…

— Бери, — великодушно предложил я. — И давай рассказывай дальше. Кто сейчас в крепости? Как ты оказался в армии? Кто там на кого нападает?

Дэйв кивнул и прихлебнул из бутылки.

— С самого начала там, насколько я знаю, хозяйничал колдун Шару Гаррул. А королева наша вдруг ни с того ни с сего возьми да и приедь сюда. — Он замолчал, некоторое время смотрел в пространство, затем фыркнул: — Политика! Представить не могу, чего тогда ей тут понадобилось? Жили себе, об этой крепости и не слыхали — и на тебе… Ну, в общем, подзадержалась она здесь. Люди гадать стали: не то она в плен попала, не то переговоры какие, не то еще какие дела… Кажись, она отсюда письма писала — обычная всякая лажа: жива, мол, здорова, привет соседям. Может, конечно, были какие-нибудь тайные сношения — ну да о таких народу вроде меня никогда и не сообщают. Да и эскорт с ней был — будь здоров! Почетная стража, гвардия, которая не только на парадах горазда топать. Крутые парни, ветераны, их хоть в мундиры одень, хоть в перья… Так что, хрен его знает, что тут произошло.

— Вопрос, если можно, — сказал я. — А как же король? Ты о нем ничего не сказал, а ему-то, кажется, следовало бы знать…

— Помер, — объявил Дэйв. — Оставил, понимаешь, молодую вдову. На нее здорово давили, чтобы замуж вышла. Но она просто принялась менять любовников и натравливала политические фракции друг на друга. Обычно она с военачальниками шашни водила, с влиятельными придворными — или и то и другое вместе. Но когда она уехала, то оставила вместо себя сына.

— О-о, так у вас взрослый принц был?

— Взрослый… Он-то и затеял эту чертову войну. Собрал войско, только что-то ему не глянулось, ну, он и сговорился с другом детства — тот, в общем-то, вне закона, но у него под командой большая кодла наемников. Звали его Далт…

— Стоп! — сказал я.

Память моя рванула галопом и в два счета нагнала историю, которую как-то рассказал мне Джерард. История та была о необычном человеке, которого звали Далт. Он со своей собственной армией атаковал Янтарь и продвинулся невероятно далеко. Чтобы остановить вторжение, пришлось вызвать самого Бенедикта. Армия Далта была разбита только у подножия Колвира, сам Далт тяжело ранен. Тела его не нашли, но любой человек, получивший такие раны, просто обязан был умереть. Но в рассказе Дэйва было еще кое-что…

— Ты так и не сказал, как называется твоя родина, — сказал я. — Откуда ты, Дэйв?

— Из Кашфы, — отозвался он.

— А королеву твою звали Джасра?

— А, слышал уже… Ты-то сам откуда?

— Из Сан-Франциско, — сказал я.

Дэйв покачал головой.

— Не слыхал.

— И не услышишь… Слушай, у тебя зрение хорошее?

— Ну?

— Когда мы смотрели на бой, там несли флаг… ты не разглядел, какой?

— Глаза уже не те… — вздохнул он.

— Зелено-черный, с какими-то зверями.

Дэйв присвистнул.

— Бьюсь об заклад — лев, терзающий единорога. Похоже, это Далт.

— Что это за символ?

— Янтаритов он ненавидит, вот что это значит. Даже воевать их ходил когда-то.

Я выпил вина. Неплохое…

Значит, тот самый…

— С чего это он их так ненавидит? — спросил я.

— Да они вроде бы мамашу его пришили, — сказал Дэйв. — Какие-то пограничные разборки… В общем, сам черт ногу сломит во всех этих историях. Не знаю…

Я вскрыл консервную банку, отломил от каравая краюху и сделал себе сэндвич.

— Ну а дальше что было? — сказал я.

— А где я остановился?

— Принц сговорился с Далтом, потому что беспокоился о матери и собирал войска.

— А, ну да, тогда-то меня и забрили в пехоту. Ну и пошли. Еле добрались — принц с Далтом вели нас какими-то жуткими местами. Но дотопали все-таки до этого замка. Вот. А потом началась та же самая петрушка, что и сейчас там творится…

— И все?

Дэйв рассмеялся.

— С самого начала у нас все было плохо, — сказал он. — По-моему, кто бы ни сидел за этой стеной, для него управиться со стихиями — раз плюнуть… ну, тот смерчик ты видел, да? Это еще семечки. Нас всем по порядку попотчевали — землетрясение, буран, молнии. И все равно лезли мы на эти стены. Видел я, как моего брата обварило до смерти кипящим маслом. Вот тогда я и решил, что с меня хватит. Дал деру и залез сюда. Никто за мной не гнался, так что я ждал тут и смотрел. Может, зря, конечно, но хрен его знает, как все могло повернуться… Должно было, конечно, повернуться так, как я и ожидал. А все вышло наоборот, да и возвращаться поздно было. Они бы мне башку оттяпали или еще чего-нибудь, если б я вернулся.

— Что случилось-то?

— По-моему, там Джасра руку приложила. Она явно мечтала сама с Шару Гаррулом разобраться и эту крепость занять. Может, она его разогрела — в доверие втерлась, перед тем как ударить. Она старика побаивалась, похоже. И тут подваливает ее армия, и ей приходится действовать — хотя она еще не готова. Вызвала она старика на колдовской поединок, пока ее гвардия давила его людей. Ну и победила вроде, хотя я понял так, что и ее потрепало неслабо. А на сынка-то как разозлилась — привел, понимаешь, армию без ее приказа. Ну да все равно — гвардия открыла ворота, и Цитадель пала. Потому я и говорил, что ни одной армии Крепости не взять. Разве что изнутри, как в тот раз.

— Откуда ж ты все это знаешь?

— Так я ж говорю, дезертиры все этой дорогой идут, я их кормлю, они мне рассказывают…

— Ты говорил, что кто-то еще штурмовал крепость. Это что, уже после того, как ее заняла Джасра?

Дэйв кивнул и снова глотнул из горлышка.

— Так ведь… пока не было ни королевы, ни принца, в Кашфе переворот произошел. Дворянин один, Касман, брат одного из ейных любовников-покойников — был такой Джасрик… Касман этот, ясно, захотел убрать с дороги и королеву, и принца. Ну и навалился на Крепость. Раз десять штурмовал, не меньше. Так и не взял. В конце концов у него болт упал, по-моему. Потом Джасра сынка куда-то отослала — набрать еще одну армию, наверное, да и отвоевать Кашфу. Не знаю. Давно это было…

— А при чем там Далт?

— С ним расплатились добычей из Крепости — ох, добра там, наверно, было! — и он отвалил со своим полком туда, где обычно ошивается.

Я сделал еще один глоток вина и отрезал кусок сыра.

— А ты, значит, тут так и сидишь? Похоже, здесь не очень-то разгуляешься…

Дэйв кивнул.

— Так дело-то в чем? Дороги домой не знаю. Сюда нас привели такими дорогами… Я-то думал, что помню, где и как идти, а начал искать — и не нашел. Может, конечно, заплутал я, только никогда раньше мне так не плуталось… А здесь — что, здесь я проживу. Через пару недель слободки отстроятся, крестьяне вернутся — кто бы ни победил. А крестьяне верят, что я святой, молюсь тут и размышляю. Как ни спущусь, благословения просят, пить-есть дают, да и про запас еще…

— Так ты святой?

— Прикидываюсь, — пояснил он. — Им приятно, а мне полезно… Только им не говори.

— Само собой. Да они бы мне и не поверили…

Дэйв вновь рассмеялся.

— Это да…

Я поднялся и немного вернулся назад по тропе — чтобы еще раз взглянуть на Крепость. Лестницы снова валялись на земле, трупов стало еще больше. На стенах и внутри крепости все было тихо.

— Ну что, ворота уже открыты? — крикнул Дэйв.

— Нет. Не думаю, что на этот раз им удалось расковырять эту тыкву изнутри.

— А зелено-черное знамя?

— Нигде не видно.

Дэйв поднялся и подошел, неся обе бутылки. Я взял свою, и мы выпили еще. Войска начали отступать от стен.

— Как думаешь, они насовсем отступают или перестраиваются перед новым приступом?

— Черт их разберет, — ответил я.

— Что так, что эдак — сегодня ночью внизу будет уйма добычи. Если пошустрить, можно набрать, сколько сможешь унести…

— Интересно, — сказал я, — почему Далт нападает, он ведь их союзник — и королеве, и сыну ее…

— По-моему, только сыну, — заметил Дэйв. — А его-то как раз и нету. Старуха же, похоже, настоящая стервоза. Ну, и потом, этот парень наемник. Может, его Касман нанял…

— Может, и ее там нет, — сказал я, вспоминая свое недавнее столкновение с Джасрой. Кто его знает, как здесь идет время… Воспоминание это навело меня на одну мысль.

— Как там зовут твоего принца? — спросил я.

— Ринальдо, — ответил Дэйв. — Большой такой, рыжий…

— Так его мать!.. — вырвалось у меня.

Дэйв рассмеялся.

— Принцами так и становятся, — сказал он. — Надо только, чтоб мамаша была королевой — всего и делов.

Но тогда…

— Брэнд! — сказал я. И добавил: — Брэнд из Янтаря…

Дэйв кивнул.

— Ты и об этом слышал?

— Да нет, в общем… Не все, — отозвался я. — Расскажи.

— Ну, она склеила себе хахаля из Янтаря — принца, его звали Брэнд, — сказал Дэйв. — Ходил слух, что встретились они по каким-то магическим делам, и пошла любовь с первого взгляда. Она все хотела удержать его, я даже слышал, что они и вправду тайно поженились. Но ему трон Кашфы и даром не нужен был, а она в жизни не предложила бы его кому другому. Он где-то шлялся, пропадал. Говорят, это из-за него давным-давно случились Темные Дни, и тогда же он пал от руки какого-то своего родича в великом сражении Хаоса и Янтаря…

— Да… — сказал я, и Дэйв странно на меня посмотрел — наполовину озадаченно, наполовину испытующе. — Расскажи-ка мне еще о Ринальдо, — быстро добавил я.

— Да что говорить, — отозвался он. — Она родила сына и, говорят, научила его кое-каким своим наворотам. Отца он толком-то и не знал, Брэнд все в нетях был… Сынишка вроде как беспризорник рос. Сколько раз из дому убегал да с бандами погуливал…

— С ребятами Далта? — спросил я.

Дэйв кивнул.

— Шастал и с ними, да… хотя мамаша за многие головы из этой команды даже награды назначала.

— Погоди. Ты говоришь, она ненавидела этих наемников…

— «Ненавидела» — это слабо сказано. Раньше ей начхать было, а вот когда сынок ейный начал с ними дружбу водить, она, по-моему, от ярости чуть не сдвинулась.

— Боялась дурного влияния?

— По-моему, ее просто бесило, что Ринальдо больше нравится бродить с изгоями, чем дома с мамочкой сидеть.

— И все-таки она приказала, чтобы Далту заплатили из сокровищ Крепости, и позволила ему уйти после того, как он поддержал ее против Шару Гаррула.

— Ну так… Ринальдо с мамашей крупно на эту тему поспорили. Ну и она в конце концов сдалась. Мне два парня рассказывали, которые при том были. Редкий случай, когда мальчишка круто пошел против нее и победил. Те парни потому и дезертировали. Старуха приказала казнить всех, кто видел их разборку. Кроме них, никто и не ушел…

— Лихая дамочка.

— Это да…

Мы вернулись туда, где сидели, и еще чуть подкрепились. Ветер вдруг яростно взвыл, море заштормило. Я спросил Дэйва, не водятся ли здесь крупные собакообразные зверюги, — он ответил, что собачки эти бродят вокруг косяками и сегодня ночью, похоже, целые своры их будут пировать на поле боя.

— Мы с ними делимся добычей, — сказал он. — Мне нужны жрачка, вино и барахлишко, им — только трупы.

— И что, удается прибарахлиться? — сказал я.

Тут Дэйв явно перепугался — решил, наверное, что я вздумал его ограбить.

— Да ну, ерунда всякая, да много и не соберешь… Экономный я, вот что. Меня послушать, так я тут на сокровищах сижу… Считать я все это буду, что ли? — добавил он.

— Точно, — согласился я.

— А как ты сюда попал, а, Мерль? — без паузы спросил Дэйв. Видно, пытался отвлечь меня от мыслей о его казне.

— Пешком, — сказал я.

— Странно как-то… По доброй воле сюда никто не приходит.

— Да не знал я, что сюда забреду… И не думаю, что здесь задержусь, — сказал я, заметив, что Дэйв вытащил ножик и принялся им поигрывать. — Какой смысл спускаться туда и проситься в гости — времена не те…

— Это точно, — заметил он.

Он что, и впрямь надумал меня пришить из-за своих тухлых припасов? Да и так ли он прост, этот старый псих, одиноко живущий в вонючей дыре и притворяющийся святым?

— А если бы я показал тебе дорогу в Кашфу, — сказал я, — ты бы ушел отсюда?

Дэйв взглянул на меня с хитрецой.

— Ни хрена ты не знаешь о Кашфе, — сказал он, — вон, выспрашиваешь все… И после этого говоришь, что можешь показать дорогу?

— А что, тебе неинтересно?

Он вздохнул.

— Нет, давно уже нет… Слишком поздно. Я живу здесь. Отшельничаю в свое удовольствие…

Я пожал плечами.

— Ну что ж, спасибо, что накормил, и за новости спасибо. — Я поднялся.

— И куда теперь? — спросил он.

— Осмотрюсь здесь, наверное, а потом — домой… — Я отвернулся, чтобы не видеть безумный блеск, зарождающийся в его глазах.

Дэйв поднял руку, пальцы сомкнулись на рукояти ножа. Потом рука опустилась, и он принялся резать сыр.

— На вот, возьми с собой, если хочешь, — сказал он.

— Спасибо, оставь себе.

— Как знаешь. Думал, может, ты сберечь продукт захочешь… Счастливо добраться.

— Да куда я денусь… Привет.

Все время, пока я спускался к тропе, сверху слышалось его хмыканье. А потом голос ветра сожрал все другие звуки…

Несколько часов я потратил на разведку. Сделал круг по холмам. Спустился на сочащуюся паром, вздрагивающую равнину. Прошелся вдоль берега. Потоптался по ничем не примечательным ландшафтам, зацепив по краю ледовое поле. При этом я старался держаться как можно дальше от Крепости. Надо было покрепче запомнить это место, чтобы суметь потом вернуться к нему через Тень, а не ломиться напрямик через Порог. По дороге мне попалось несколько стай диких псов, но вызвал я у них куда меньший интерес, чем валяющиеся там и сям трупы.

Там, где один ландшафт сменялся другим, мне постоянно попадались камни, исписанные странными знаками. Постепенно меня стал занимать вопрос: что это — разметка, межевые знаки? В конце концов я вывернул один такой булыжник из раскаленной земли и забросил его шагов на пятнадцать на ледяную корку. И тут же грохнулся, сбитый с ног подземным толчком. Я еле успел выскочить из раскрывшейся трещины и уклониться от гейзеров, которым вздумалось проблеваться кипятком. Прошло не более получаса, и жар сожрал ледник на те же самые пятнадцать шагов. К счастью, я догадался быстренько оттуда слинять и за дальнейшими катаклизмами наблюдал с безопасной дистанции. Впрочем, больше ничего ужасного не произошло.

Пройдя по парящей площадке, я добрался до подножия гряды, от которой начал разведку, и присел под скалой. Я отдыхал и лениво наблюдал, как меняет облик растревоженный мною участок. Ветер раскатывал над ним дым и пар. Огромные глыбы вздрагивали, раскалывались и катились; стервятники, чтобы не попасть в потоки раскаленного воздуха, шарахались в стороны.

Затем я увидел, как сдвинутый мной межевой камень чуть приподнялся и завалился набок. Я решил, что это из-за подземного толчка. Мгновением позже, однако, камень подпрыгнул еще выше — он вроде бы даже завис над землей. Затем камень плавно перелетел через выжженный участок, насколько я смог разглядеть, на прежнее место — и там встал. Через мгновение снова начались толчки — на этот раз все пошло в обратном порядке: наплыв ледяного панциря оттеснил пламя до прежней границы.

Я взглянул сквозь Логрус и увидел, что камень окружен темным ореолом. Ореол был связан длинным, прямым и ровным потоком такого же темного света со шпилем дальней башни Цитадели. Потрясающе. Дорого бы я дал за то, чтобы взглянуть на то, что там внутри крепости…

Затем раздался вздох, перешедший в свист, и от башни поднялся смерч. Он рос, темнел, его мотало из стороны в сторону, будто хобот какого-то заоблачного слона, — и вдруг оказался рядом со мной. Я повернулся и рванул наверх, кружа среди скал на склоне горы. Эта зараза преследовала меня, как будто ею кто-то управлял. То, как смерч дрогнул над границей участка, говорило о его искусственном происхождении. Учитывая все прочее — о магическом.

На вызов равноценной магической защиты потребовалось бы время, плюс время на то, чтобы привести ее в боевую готовность. К сожалению, от меня смерч отставал хорошо если на минуту — и разрыв, похоже, уменьшался.

Миновав поворот тропы, я заметил длинную узкую трещину — изломанную, как ветвь молнии. Я лишь на мгновение задержался, чтобы вглядеться в ее глубину, и тут же бросился вниз. Клочья костюма расползались на теле, башня упругого ветра громыхала надо мной…

Я бежал все дальше и дальше по извивам расщелины, задевая за выступы и с трудом вписываясь в крутые повороты. Грохот сменился ревом, меня накрыло облаком пыли, и я закашлялся. Затем меня засыпало мелкими острыми камнями. Тогда я бросился ничком, лег футах в восьми от поверхности и прикрыл голову руками — эта штука явно собиралась проехаться прямо надо мной.

Лежа, я проборматывал оберегающие заклятия — хотя на такой дистанции и против такой энергетики они были практически неэффективны.

Когда меня накрыло волной тишины, я решил не спешить вставать и отряхивать смокинг. Водитель этого торнадо мог просто убрать энергетическую подпитку и схлопнуть воронку, когда увидел, что меня не достать. К тому же затишье могло означать, что надо мной проходит глаз бури[7], а это значило, что сейчас она навалится на меня снова.

И раз уж я все равно не стал вставать и отряхиваться, я посмотрел наверх (ненавижу пропускать возможность узнать что-нибудь новенькое).

И там, в центре бури, я увидел лицо — вернее, маску, — и эта маска разглядывала меня. Конечно, это была проекция — огромная и явно не вещественная. Голова, покрытая капюшоном; глухая маска яркого кобальтового цвета[8] сильно напоминала хоккейную вратарскую: две вертикальные щели для дыхания, из которых валил дым, — на мой вкус, слишком претенциозно; ниже шел ряд беспорядочных отверстий, придающий маске выражение сардонической кривой ухмылки. До меня донесся приглушенный смех.

— Переигрываешь, приятель, — сказал я, привстал и вывесил между нами Логрус. — Годится, чтобы попугать девчонок на Хэллоуин[9], но мы-то с тобой взрослые дяди. Простое домино — и то было бы эффектней[10]…

— Ты сдвинул мой камень! — сказала маска.

— Из чистого любопытства, честное слово, — я принял непринужденную позу. — Было бы с чего поднимать такой шум… Это ты, Джасра? А то я…

Вновь раздался грохот — поначалу тихий, но все более нарастающий.

— Давай меняться, — сказал я. — Ты организуешь хорошую погоду, а я обещаю больше не сдвигать межу.

Сквозь рев набирающей ярость бури раздался смех.

— Поздно, — донесся ответ. — С тобой кончено. Разве что ты более крепкий орешек, чем кажешься с первого взгляда…

Какого черта! Опыт подсказывает, что в битвах не всегда побеждает самый сильный. Бывает, что поле боя остается и за хорошими парнями — мемуары-то обычно пишут победители… Я дразнил призрачную маску проекциями Логруса, пока не нащупал канал связи, по которому почти сразу вышел на источник. Не зная еще, что там, я ударил — прямо в этот канал, как будто пробил его энергетическим разрядом.

Раздался вопль. Маска исчезла, буря прекратилась, а я вскочил на ноги и бросился бежать. Когда то, по чему я ударил (чем бы оно ни было), придет в себя, я должен быть подальше от этой щели. Иначе меня могло разнести в пыль вместе с окружающими камушками.

Выбор был такой: или рвануть в Тень, или искать возможность форсированного отступления. Если колдун вздумает играть со мной в кошки-мышки, у него хватит мозгов проследить мой путь, когда я начну тасовать тени. Поэтому я выудил Козыри и сдал карту Рэндома. Затем зашел за следующий поворот — мне все равно пришлось бы остановиться, поскольку трещина сужалась и протиснуться еще дальше было невозможно. Я поднял карту и потянулся в нее.

Контакт последовал почти немедленно. Но едва изображение стало обретать реальность, я почувствовал, что меня засекли. Не было сомнений, что Немезида в синей маске вновь начала охоту.

Но Рэндом был уже виден — он сидел за ударной установкой. Через секунду он бросил палочки и поднялся.

— Давно пора, — сказал он, протягивая руку.

Уже когда я потянулся к ней, то ясно ощутил, как на меня что-то несется. Как только наши с Рэндомом пальцы соприкоснулись и я шагнул вперед, меня будто накрыло гигантской волной.

Я был в музыкальной гостиной в Янтаре. Рэндом раскрыл рот, собираясь что-то сказать, и тут на нас обрушилась лавина цветов.

Рэндом смел с рубашки лепестки фиалок и посмотрел на меня.

— Словами не мог, обормот?.. — проворчал он.

IV

Портреты художников, скрестились намерения, температура падает…

Солнечный полдень, мы гуляем после легкого ленча по небольшому парку, долгие паузы и односложные реплики в ответ на потуги оживить беседу — похоже, не слишком-то собеседники жаждут ответа с ответного конца «горячей линии». На скамейку, немного посидеть, глядеть на садовые цветы, а души с телами — врозь, и слова с мыслями — тоже…

— Ладно, Мерлин. Какой счет? — спрашивает она.

— А во что мы играем, Джулия?

— Не умничай. Мне нужен ясный, прямой ответ.

— Ты не задала вопроса.

— Той ночью ты увел меня с пляжа… Куда?

— Это была… ну, страна мечты…

— Не компостируй мне мозги! — Она поворачивается ко мне, и я вынужден невозмутимо выдержать ее пылающий взгляд. — Сколько раз я потом искала дорогу, по которой мы шли тогда. Нет там пещеры! Там ничего нет! Куда все пропало? Что это значит?

— Может, был прилив и…

— Мерль! Ты меня за идиотку принимаешь? На карте нет таких путей! Местные никогда не слышали о таких красотах! Это невозможно даже географически! Время дня, время года — все постоянно менялось! Как это объяснить — это же сверхъестественно, паранормально… как ни называй, суть не изменится. Что это было? Ты знаешь ответ — и ты просто обязан мне ответить. Что это? Где мы были?

Я отвернулся, скользнув взглядом по своим ботинкам, по цветам на газоне…

— Я… не могу сказать.

— Почему?

— Я…

Что я мог сказать? Что рассказ о сути Тени перевернул бы — нет, разрушил бы ее представления о том, что есть реальность… Хуже того — потом мне придется рассказать ей и о том, откуда это знаю я, что равнозначно тому, чтобы рассказать, кто я на самом деле, откуда я, что я такое… а делиться с ней этим я боялся. Это привело бы к разрыву еще вернее, чем простой отказ рассказать правду. А если уж нам все равно суждено расстаться, я предпочел бы не оставлять ей этих знаний. Позже, много позже я понял, что меня удерживало на самом деле — я уклонялся от ответов на ее вопросы потому, что я не был готов доверять ей — как, впрочем, и любому другому, пусть даже настолько близкому мне человеку. Если бы мы были знакомы подольше — скажем, хотя бы еще год, — я мог бы ей ответить. Может быть… Мы никогда не произносили слово «любовь» — хотя, время от времени, оно приходило ей на ум. Как и мне. Наверное, я любил ее тогда не настолько сильно, чтобы доверять. А потом стало слишком поздно. Поэтому я и произнес тогда — «не могу сказать»…

— Ты обладаешь силой, которой не желаешь делиться.

— Если хочешь, считай так.

— Потребуй чего угодно, любых обещаний — все, что хочешь…

— Нет, Джулия. Есть причины…

Она встает, руки в боки.

— И даже об этих причинах ты не скажешь?

Я качаю головой.

— Как, должно быть, одиноко тебе в этом мире, волшебник. Ты никого не подпускаешь к себе. Даже тех, кто тебя любит.

Мне хочется думать, что она просто решила применить запрещенный прием, чтобы вытянуть из меня ответ. Я заставил себя сдержаться…

— Я такого не говорил…

— Ну и не надо. Все уже сказано — твоим молчанием. Кстати, если ты знаешь и дорогу в Преисподнюю, почему бы тебе не свалить туда? Скатертью дорога!

— Джулия, не надо…

Она словно не слышит меня.

Спокойная жизнь с цветами…

Пробуждение. Ночь. Осенний ветер за окном. Сны. Кровь жизни без плоти… кружит…

Я спустил ноги на пол и сел, протирая глаза и потирая виски. Когда я дорассказал свою историю Рэндому, был ясный полдень, и Рэндом приказал мне отоспаться. Временные межтеневые скачки здорово утомляют, я чувствовал себя как выжатый лимон. Я не мог даже сообразить, который час.

Я потянулся, встал, привел себя в порядок и облачился в свежий костюм. Я знал, что больше мне не заснуть; к тому же я был голоден. Покидая комнату, я прихватил с собой теплый плащ. Мне скорее хотелось выйти прогуляться, нежели устраивать набег на кладовую. В город я не выходил, кажется, уже несколько лет, а настроение было самое то.

Я сбежал по лестнице, сократил путь через большой холл и несколько залов, двери которых выходили в один и тот же коридор, кончающийся лестницей. Можно было идти и коридором, но тогда я пропустил бы гобелены, перед которыми мне всегда хочется постоять: на одном — идиллическая лесная сцена с парочкой, расположившейся на пикник, на другом — сцена псовой охоты на оленя. Олень был великолепен, казалось, он может уйти от погони — если осмелится на безрассудный прыжок с гобелена…

Я прошел залы навылет и коридором добрался до задней двери. Там на страже скучал малый по имени Джорди; он услышал, что кто-то идет, и принялся вышагивать взад и вперед, демонстрируя бдительность. Я остановился, обменялся с ним приветствиями и выяснил, что его дежурство заканчивается в полночь — а полночь уже два часа как прошла.

— Я в город, — сказал я. — Не знаешь, где ночью прилично кормят?

— А чего именно вы хотите?

— Сегодня у меня рыбный день, — решил я.

— Ну, «Зеленый Скрипач» — это если пройти больше половины по Гран Конкур[11]. Там очень приличная рыбная кухня. Да и местечко приятное…

Я покачал головой.

— Нет у меня настроения для стильных местечек.

— «Сеть», говорят, еще не совсем испортилась… Это на углу улиц Кузнецов и Скобяных Торговцев. Там стилем и не пахнет…

— А ты бы пошел туда?

— Вообще-то я там бывал, — отозвался он. — Но с недавних пор это местечко облюбовали придворные и крупные торговцы. Теперь мне там как-то неуютно… Что-то вроде клуба…

— К черту приятные беседы и великосветскую атмосферу. Я просто хочу поесть свежей рыбы. Куда бы ты сам предпочел пойти?

— Ну, туда долго топать… Все время в сторону доков, к самой бухте, а потом взять чуть западнее… Но, наверное, не стоит. Поздновато, а по соседству там не самые лучшие места для ночных прогулок.

— Это, часом, не Гробовая Аллея?

— Так ее тоже называют, сэр: там, случается, жмуриков по утрам находят. Может, лучше пойти в «Сеть», раз уж вы без компании.

— Джерард водил меня по тем местам — но, правда, днем. Думаю, что дорогу найду, так что тут все нормально. Как называется та забегаловка?

— Э… «У Окровавленного Билла».

— Спасибо. Передам Биллу от тебя привет.

Джорди покачал головой.

— Не выйдет. Кабак переименовали в честь Билла после его кончины. Там теперь заправляет Энди, его кузен.

— Вот как? А как же раньше называлось это заведение?

— «У Окровавленного Сэма», — ответил он.

Ну и черт с ним. Я пожелал стражнику доброй ночи и вышел на прогулку. Вниз по короткой лестнице, аллеей через сад к боковым воротам, где следующий стражник выпустил меня наружу. Ночь была прохладной, ветер нес аромат осени, которая сжигала мир вокруг меня. Я втягивал воздух в легкие и резко выдыхал, шагая по Гран Конкур — далекому, полузабытому, — мерный стук копыт по булыжнику накатывал на меня, как сон, как воспоминание… Ночь была безлунна, но небо полно звезд, а Конкур предо мной был уставлен с обеих сторон высокими колоннами, увенчанными шарами с фосфоресцирующей жидкостью; вокруг шаров толклись длиннохвостые горные мотыльки.

Добравшись до большого перекрестка, я решил для разнообразия пойти в обход. По дороге меня обогнали несколько закрытых экипажей. Старик, выгуливающий на поводке крошечного зеленого дракончика, коснулся шляпы, когда я проходил мимо, и пожелал мне доброго вечера. Он видел, откуда я шел, хотя меня наверняка не знал. Я не слишком-то примелькался в городе. Настроение вскоре чуть исправилось, и я с удовольствием почувствовал, что походка моя снова стала упругой и энергичной.

Я ожидал, что Рэндом разозлится, но он даже и не подумал отправлять меня в новое путешествие, чтобы еще раз попытаться выключить Колесо-Призрак, — впрочем, никакого беспокойства от моего детища пока не проистекло. Мне просто было поручено продумать и предложить план действий. Флори уже успела с ним связаться и рассказала, кто такой Льюк, — кажется, уже само наличие информации о нашем враге каким-то образом добавило Рэндому уверенности. Я спрашивал, как он намерен разобраться с Льюком, но он не счел нужным распространяться на эту тему. Просто сослался на то, что не так давно заслал в Кашфу агента — кое-что проверить, сказал он. Такое впечатление, что на самом деле его куда больше беспокоило то, что объявленный вне закона Далт все еще числился среди живых.

— Что-то с этим человеком не то… — начал Рэндом.

— Что? — спросил я.

— Во-первых, я сам видел, как Бенедикт его отделал. Как правило, после такой обработки люди о карьере не помышляют…

— Крутой сукин сын, — сказал я. — Или чертовски удачливый. Или и то, и другое.

— Если и то, и другое, то он — сын Осквернительницы. Слышал о такой?

— Дила, — сказал я. — Ее так звали, кажется? Какая-то религиозная фанатичка? Воинствующая?

Рэндом кивнул.

— Она устроила нам кучу неприятностей на периферии Золотого Круга — в основном в районе Бегмы. Бывал там?

— Нет.

— Ну, Бегма совсем рядом с Кашфой, в одном поясе, — это делает твою историю особенно занятной. Дила постоянно разоряла Бегму, справиться с ней своими силами там не могли. В конце концов они вспомнили о существовании договора о коллективной безопасности, который мы заключили почти со всеми королевствами Круга… Папочка тогда решил лично преподать ей урок. Она слишком настойчиво пыталась подпалить тамошнее святилище Единорога. Папа взял с собой роту бойцов, разбил ее вояк, саму ее взял в плен, а кучу ее сподвижников повесил. Впрочем, она сбежала и через пару лет, когда о ней успели подзабыть, вернулась со свежими силами и принялась за старое. Бегма вновь подняла вой, но Папа был чем-то занят и послал туда Блейса с большим отрядом. Произошло несколько малозначительных столкновений — это же были банды, а не регулярная армия, — но в конце концов Блейс загнал их в угол и стер в порошок. Дила шла впереди своих войск и погибла.

— Далт — ее сын?

— По крайней мере, эта версия кое-что объясняет — ведь этот парень изо всех сил старался причинить нам как можно больше неприятностей. Он явно и открыто жаждал воздать нам за смерть мамочки. В конце концов он собрал довольно серьезную армию и устроил налет на Янтарь. Прорвался он гораздо дальше, чем можно было предполагать — к самому подножию Колвира. Тут его ждал Бенедикт со своим личным полком. Бенедикт разнес нападавших в пух и прах, и многие своими глазами видели, как он смертельно ранил Далта. Несколько бойцов сумели вынести Далта с поля боя, так что тела мы так и не увидели. Да и какого черта! Как будто это было так важно…

— И ты думаешь, это может оказаться тот самый парень, с которым Льюк дружил в детстве… и дружит теперь?

— Ну, возраст-то примерно подходит, и родом он как будто из тех же самых мест… Думаю, это возможно.

Я шел и размышлял. Джасре, судя по словам отшельника, этот парень не слишком нравился. Так какую же роль он играл в моей истории? Слишком много неизвестных, решил я. Чтобы ответить на этот вопрос, нужны не домыслы, а конкретная информация. Ну и пропади оно все пропадом, я иду наслаждаться обедом…

Я все еще шел по Гран Конкур. Подойдя почти к его концу, я услышал громкий гогот и заметил несколько пьяных в сосиску парней, крепко обосновавшихся за столиками в открытом кафе. Одним из них был Дроппа, но меня он не засек, и я прошел мимо. Я вовсе не хотел развлекаться напропалую. Я свернул на улицу Ткачей, которая вела туда, где вверх по склону от портового района вьется Западная Виноградная. Высокая дама в маске и серебристом плаще поспешно шла к ожидавшей ее карете. Она оглянулась, и под ее домино расцвела улыбка. Я был уверен, что не знаю ее, и обнаружил, что хочу это упущение исправить. Улыбалась она очень мило. Порыв ветра принес запах дыма чьего-то очага и прошелестел сухими листьями. Я подумал: где-то теперь мой отец…

Затем по улице дальше и налево, на Западную Виноградную… Она уже, чем Гран Конкур, но все же широкая, расстояние между фонарями побольше, но освещения для ночных прогулок вполне достаточно. Мимо процокали копыта — пара всадников распевали песню, которую я не знал. Потом что-то большое и темное пролетело над моей головой и опустилось на крышу дома на той стороне улицы. Оттуда донеслось царапанье, затем все стихло. Дорога теперь походила на американские горки[12] — повороты направо, налево; иногда мне казалось, что я заплутал в этой мешанине домов. Постепенно уклон становился все круче. На одном повороте меня настиг портовый бриз, донеся первые за тот вечер соленые запахи моря. Еще чуть погодя — через два поворота, по-моему, — далеко внизу я увидел само море: покачивающиеся огни на искрящемся волнующемся черном зеркале, отчеркнутом изгибом редкого пунктира линии фонарей Портовой дороги. Небо на востоке было слегка припудрено. На самом краю мира виднелся намек на горизонт. Разок мне показалось, что я уловил далекий свет Кабры, но дорога сделала еще один поворот — и я вновь потерял маяк из виду.

Лужица света, похожая на пролитое молоко, колыхалась на правой стороне улицы, очерчивая призрачную сетку каменной кладки на дальнем от меня подъеме; разрисованный шест, на котором болтался фонарь, — скорее всего, он поддерживал репутацию какой-то издыхающей цирюльни: треснувшая сфера на его верхушке по-прежнему тлела слабым светом (ни дать ни взять, череп на палке), напоминая мне игру, которой мы когда-то в детстве забавлялись во Дворах. Несколько освещенных отпечатков ног вели прочь, становясь тусклее, еще тусклее, исчезая совсем… Я прошел мимо и услышал вдалеке крики морских птиц. Осенние ароматы поглотил запах океана. Над левым плечом небесная пудра все выше поднималась над водой, расплываясь по морщинистому лику бездны. Скоро…

Аппетит приходит во время ходьбы. Впереди, на другой стороне улицы, я заметил прохожего, одетого в темный плащ; отвороты его сапог тускло мерцали. Я подумал о рыбе, которую скоро буду есть, заторопился, поравнялся с ночным прохожим и обогнал его. Кошка на ближайшем крыльце прекратила вылизывать себе задницу и, не опуская вертикально задранной лапы, стала смотреть, как я прохожу мимо. Наверху, в одном из темных домов, спорили голоса — мужской и женский. Еще один поворот — и из бездны небес вывалился ломоть луны, похожий на всплывающее из глубин и роняющее тяжелые капли величественное животное…

Минут через десять я добрался до доков и двинулся по Портовой дороге, на которой были разбиты почти все фонари, — а те, которые горели, выглядели уцелевшими по чистой случайности. Немного света добавляли освещенные окна, несколько ведер с горящей смолой и сияние только что взошедшей луны. Запах соли и водорослей был здесь сильнее, дорога завалена мусором, прохожие одеты более ярко и более шумны, чем публика на проспекте — если не считать Дроппу. Я дотопал до дальнего изгиба бухты, где шум моря был громче: торопливое, нарастающее приближение волны, потом она разбивается о волнолом и совсем тихо плещет у самого берега; поскрипывание бортов кораблей, лязг цепей, постукивание лодчонок и маленьких рыбацких шхун о пирс или о причал… Где-то сейчас моя старая добрая «Звездная вспышка»…

По плавному изгибу дороги я пошел вдоль западного берега гавани. В поисках нужного переулка я принялся соваться во все тупики подряд — из одного пара крыс выгнала прямо мне под ноги черного кота. Все прочие запахи здесь перекрывала вонь испражнений — и жидких, и не слишком, — а неподалеку раздались вдруг крики, грохот и шум борьбы. Это навело меня на мысль, что общество здесь собирается самое подходящее. Вдалеке дребезжал бакенный колокол; где-то поблизости прозвучала произнесенная с почти нескрываемой скукой забористая многоэтажная фраза. За фразой воспоследовала парочка матросов — шатаясь, они вывернули из-за угла справа, проковыляли, ухмыляясь, мимо меня и через мгновение грянули песнь. Я подошел и посмотрел на табличку на углу того дома. Надпись гласила: «Переулок Морского Бриза».

Да, это был он — переулок, прозванный местными Гробовой Аллеей. Я свернул туда. Улица как улица. За первые пятьдесят шагов мне не попалось ни одного трупа или хотя бы валяющегося в отключке алкаша. Впрочем, один мужик попытался, не сходя с крыльца, продать мне кинжал, а классический персонаж при напомаженных усах предложил организовать для меня что-нибудь юное и страстное. Оба предложения я отклонил, но зато узнал от сутенера, что до «Окровавленного Билла» уже рукой подать. Я пошел дальше. Случайно оглянувшись, я заметил далеко позади три фигуры в темных плащах: похоже было, что меня преследовали — на Портовой дороге я их тоже заметил. Хотя это могло быть и совпадением. Чтобы не чувствовать себя параноиком, я мысленно разрешил им быть кем угодно и следовать сколь угодно далеко и постановил не обращать на них внимания. И ничего — они продолжали себе идти, а когда я в конце концов обнаружил «Окровавленного Билла» и вошел, они протопали мимо, перешли на другую сторону и направились в небольшое бистро чуть дальше по улице.

Я повернулся и осмотрел заведение. Бар справа, столы — слева, на полу — подозрительные пятна. Деревянная табличка на стене предлагала сделать заказ у стойки и указать, на какой столик его подать. Под дощечкой мелом был расписан дневной улов.

Итак, я вошел и, стряхивая с себя взгляды, подождал, пока ко мне не подошел грузный мужчина с изумительно мохнатыми седыми бровями и не спросил, чего мне нужно. Я сказал, что нужно мне синего морского ската и указал на пустой стол в глубине. Мужчина кивнул и прокричал заказ в дыру в стене, потом спросил, не желаю ли я освежиться «Мочой Бэйля». Я желал. Он принес стакан и бутылку, откупорил ее и передал мне. Я расплатился, направился к выбранному столу и сел спиной к стене.

На стенах тлели фитилями масляные светильники, прикрытые закопченными стеклами. Три типа — двое помоложе, один постарше — играли за угловым столом в карты и передавали друг другу бутылку. За столом слева от меня устроился другой — еще постарше. Его левую глазницу пересекал зловещий шрам. На стуле справа лежал клинок, на шесть дюймов выглядывающий из ножен. Тип сидел спиной к стене, — как и я. За другим столом расположились музыканты — отдыхали между номерами, как я понял. Я плеснул в бокал желтого вина и сделал глоток: характерный вкус, запоминающийся на годы. Это вино хорошо пить залпом. Барон Бэйль владел виноградниками милях в тридцати на восток от Янтаря. Он был официальным поставщиком вина ко Двору — его красные вина были, как правило, безупречны. С белыми у него получалось гораздо хуже, и он зачастую сливал второсортное пойло на местный рынок. На этих винах стоял его герб и изображение собаки — он любил собачек, — так что иногда вино называли «Собачьей мочой», а иногда — «Мочой Бэйля», в зависимости от того, какой шел разговор. На первое иногда обижались любители собак.

Примерно к тому времени, когда мне принесли заказ, я успел заметить, что два парня, пристроившиеся возле стойки бара, излишне часто поглядывают в мою сторону, негромко переговариваются и все время обмениваются смешками и улыбочками. Я решил их не замечать и принялся за еду. Через минуту мужик со шрамом, не глядя в мою сторону и не наклоняясь ко мне, тихо произнес, едва шевеля губами:

— Бесплатный совет. По-моему, те два парня у стойки заметили, что вы не носите клинка. У вас намечаются неприятности.

— Спасибо, — сказал я.

Н-ну… Не то чтобы меня чрезмерно заботило, смогу ли я с ними справиться, но при случае я предпочел бы избежать резни. Если для этого нужен всего-навсего ножик на видном месте, то это поправимо…

Мгновенное сосредоточение — и передо мной затанцевал Логрус. Вскорости я уже тянулся сквозь него в поисках подходящего оружия — не слишком длинного, не слишком тяжелого, прилично сбалансированного, с удобной рукоятью — и с широким темным поясом и ножнами для полноты картины. Ушло на все минуты три, отчасти из-за того, что я, полагаю, излишне копался, — какого дьявола, если благоразумие требует обзавестись мечом, то пусть это будет что-нибудь пристойное, — а отчасти из-за того, что в Янтаре возиться с Тенью труднее, чем где бы то ни было.

Когда меч прибыл, я вздохнул и отер лоб. Затем не спеша вытащил его из-под стола — пояс и все прочее, вынул меч на полфута из ножен, убедился в его достоинствах и положил на сиденье справа от себя. Парни у бара, не отрываясь, наблюдали за этой пантомимой. Я им улыбнулся — как можно ласковей. Они принялись совещаться, на этот раз уже без хиханек. Я налил новый стакан и единым духом выдул. Затем вернулся к рыбе — и снова убедился, что Джорди был прав. Еда здесь была очень хорошая.

— Ишь ты. Ловко, — сказал мужик со шрамом. — Небось такому финту непросто научиться?

— Естественно.

— Понятное дело. Со многими хорошими вещами так, иначе бы все их делали. Хотя… эти все равно могут потащиться за вами, если увидят, что вы один. Это зависит от того, сколько они выпили и насколько опрометчивы. Вас это не беспокоит?

— Нет.

— Вот уж не подумал бы… Но кого-нибудь они сегодня точно прибьют.

— Откуда ты знаешь?

Он впервые глянул на меня и гадко ухмыльнулся.

— Это врожденное. В этом они схожи с заводными игрушками… Ладно, пока…

Он кинул на стол монету, встал, застегнул пояс с мечом, взял темную шляпу с пером и направился к двери.

— Поберегись.

Я кивнул.

— Доброй ночи.

Как только он вышел, двое парней опять зашушукались — на этот раз они поглядывали не на меня, а, скорее, ему вслед. Придя к какому-то решению, они выбрали якоря и быстро отвалили. Мгновение меня подмывало пойти следом, но от этого соблазна я удержался. Чуть погодя с улицы донесся шум потасовки. Еще через полминуты в дверном проеме появилась фигура, на мгновение замерла — и рухнула на пол. Это был один из той парочки. У него было перерезано горло.

Энди покачал головой и отправил официанта извещать местную полицию, а сам взял покойника за ноги и выволок наружу — чтобы не мешался у посетителей под ногами.

Позже, когда я заказывал еще одну порцию рыбы, я заговорил с Энди об этой истории. Он мрачно усмехнулся.

— Глупо становиться на пути посланника Короны, — сказал он. — Туда подбирают крутых ребят.

— Парень, который сидел за тем столом, работает на Рэндома?

Энди пристально посмотрел мне в глаза и кивнул.

— Старина Джон работал еще на Оберона. Как ни пройдет мимо, всегда заходит перекусить.

— Интересно, какое у него нынче поручение?..

Энди пожал плечами.

— Кто знает? Заплатил он валютой Кашфы, а я точно знаю, что он не из Кашфы.

Трудясь над второй порцией, я немного над этим поразмышлял. Что бы там Рэндом ни искал в Кашфе, сейчас новости уже на пути в замок — если, конечно, новости у старого Джона были. Почти наверняка это касается Льюка и Джасры. Интересно, что это за известия и что из них можно выжать…

Задумавшись, я просидел там довольно долго. Выяснилось, что место далеко не такое шумное, как могло показаться на первый взгляд, — даже когда за дело снова взялись музыканты. Может, эти двое парней следили за Джоном, а мы с ним неверно интерпретировали их взгляды в мою сторону? Или они просто решили пойти за первым, кто выйдет без компании? Кажется, я снова начинал думать как житель Янтаря — повсюду выискивая интриги, — а ведь я только-только вернулся. Наверное, что-то такое здесь в атмосфере. Похоже, даже хорошо, что я снова освоил этот образ мышления, раз уж я вляпался так сильно. Может, это совсем неплохое приобретение — с точки зрения самосохранения.

Я допил бокал. В бутылке оставалось еще на несколько глотков, но мне пришло в голову, что вряд ли разумно и дальше притуплять ощущения — особенно если учесть случившееся. Я поднялся и застегнул перевязь с мечом.

Когда я проходил мимо бара, Энди кивнул мне.

— Если наткнетесь на кого-нибудь из дворца, — сказал он тихо, — намекните там — не знал я, что такая пакость готовилась.

— Ты знал их?

— Моряки. Их корыто пришло пару дней назад. У них уже бывали здесь неприятности — сначала все проматывают, потом рыщут в поисках легких деньжат…

— Думаешь, они были профессиональными… э-э… убиралами?

— Это вы из-за Джона так подумали? Да нет… Они уже как-то нарывались — по глупости, в основном. Рано или поздно они должны были нарваться на кого-нибудь, у кого руки из нужного места растут, — ну, вот и получили свое. Не думаю, чтобы кто-то рискнул поручить им серьезное дело.

— Второго он тоже сделал?

— Угу. Там, дальше по улице. Так что можете уверить кого надо, что им просто привелось очутиться не в том месте, да еще и не вовремя.

Я внимательно посмотрел на Энди, и он подмигнул.

— Я видел вас несколько лет назад — там, внизу, с Джерардом. Хорошая привычка — никогда не забывать лица, которые имеет смысл запомнить.

Я кивнул.

— Спасибо. У тебя хорошая кухня.

На улице стало прохладнее. Луна поднялась выше, сильнее стал прибой. Улица была пуста. Откуда-то с Портовой доносились громкая музыка и смех. Мимоходом я заглянул в какое-то окно и увидел на небольшом помосте усталую женщину, похоже, устроившую себе гинекологический осмотр. Неподалеку раздался звон бьющегося стекла. Из узенького проулка на меня вывалился пьяный с вытянутой вперед рукой. Я пошел дальше. В бухте среди мачт вздыхал ветер, и я вдруг подумал: хорошо бы Льюк сейчас был рядом — как в старые добрые времена, до того, как все так запуталось… А не Льюк, так хоть кто-нибудь из людей, близких мне по возрасту и по духу… У всех моих здешних родственничков за кормой было слишком много веков цинизма и мудрости, слишком много, чтобы смотреть на мир и чувствовать его так же, как я.

Через десять шагов Фракир вдруг яростно забилась у меня на запястье. В тот момент рядом со мной никого не было, и я даже не стал хвататься за свой новый клинок — бросился ничком на землю и тут же откатился в тень. В ту же секунду я услышал звонкое «тюк!» на той стороне улицы. Я бросил туда взгляд и обнаружил торчащую в стене стрелу — не увернись я, и она торчала бы сейчас во мне. Судя по углу, под которым стрела вонзилась в стену, откатился я как раз в ту сторону, откуда стреляли.

Я приподнялся ровно настолько, чтобы вытащить клинок, и посмотрел направо. Открытых дверей или освещенных окон в стене, под которой я лежал, не было, сама стена была футах в шести. Между этим домом и следующим был узкий проулок — исходя из этой диспозиции, я решил, что стрела прилетела откуда-то с той стороны.

Я перекатился поближе к невысокому крытому крыльцу, которое тянулось на всю ширину фасада, заполз на ступеньки и лишь тогда поднялся во весь рост. Прижимаясь к стене, я скользнул к проулку, проклиная неизбежность выбора между бесшумностью и стремительностью. Я был уже совсем рядом с углом и уже готов был ринуться на стрелка — которому, для того чтобы выстрелить снова, нужно было выступить из-за угла. Впрочем, я быстро сообразил, что он запросто может обойти вокруг дома и напасть на меня с тыла. Я снова прижался к стене, вытянув вперед клинок и между делом бросая взгляды назад. Фракир свернулась на левой ладони и приготовилась.

Допустим, я доберусь до угла, а оттуда никто не выйдет — что тогда? Непонятно. По логике, следовало бы применить магию. Но для этого надо было заранее развесить заклинания — а я это дело прохлопал. В ситуациях балансирования между жизнью и смертью не хватает внимания… Я выждал, восстановил дыхание и прислушался…

Стрелок осторожничал, но на крыше кто-то мягко двигался к краю кровли. Это вдобавок к тому — или к тем — за углом… Я понятия не имел, сколько человек могло Ждать в засаде, хотя стал уже подумывать, что для обычного ограбления нападение организовано излишне изобретательно. А раз так, вряд ли они нападут все скопом — скорее всего, они разделили силы — не мытьем, так катаньем. Я стоял в позиции, а мысли мчались галопом. Нападут они согласованно, в этом я был уверен. Я представил лучника за углом — стрела наготове, он ждет сигнала. У того, что на крыше, вероятнее всего, клинок. У других, пожалуй, тоже…

Я решил не отягощать себя раздумьями о том, кто за мной охотится и как они на меня вышли — если они действительно по мою душу. В такие моменты непринципиальные размышления на ситуацию положительно не влияют. Стоило ребятам выполнить задуманное, и мне уже было бы все равно — случайные они головорезы, возжаждавшие моего кошелька, или наемные убийцы.

Опять зашуршало наверху — кто-то пробирался по крыше прямо надо мной. Теперь в любой момент…

С шумом и громким криком с крыши спрыгнул человек. Крик, видимо, был сигналом лучнику — в проулке тут же затоптались, еще сколько-то бросилось ко мне из-за другого угла.

Прежде чем ноги спрыгнувшего с крыши коснулись земли, я швырнул Фракир, приказав убить его. Сам я, взмахнув клинком, бросился на лучника — прежде чем он успел появиться из-за угла. Удар пришелся через лук по руке и в живот. Бывали у меня и более удачные попадания — хуже было то, что прямо за спиной стрелка стоял человек с обнаженным клинком и еще один бухал сапогами по крыльцу у меня за спиной.

Стрелок скорчился, схватившись рукой за брюхо. Я врезал ему сапогом по ребрам — парень отлетел на человека, стоящего позади него. Я использовал вращательный момент для того, чтобы развернуться, и успел как раз вовремя: широким и стремительным взмахом клинка парировал и тут же принял на клинок удар сверху, которым пробежавший по крыльцу боец хотел раскроить мне череп. Я провел выпад ему в грудь, он парировал, и я периферическим зрением заметил того, что спрыгнул с крыши, — тот упал на колени и терзал собственное горло. Фракир свое дело знала…

Один парень по-прежнему болтался где-то у меня за спиной, и моя спина от этого чувствовала себя не слишком уютно. Нужно было крутиться побыстрее, иначе его клинок уже через мгновение попробует мою шкуру на прочность. Ну…

Вряд ли это был выпад — скорее, я споткнулся, когда менял стойку и переносил тяжесть на другую ногу.

Нападавший сзади рубанул сверху вниз. Я отпрыгнул в сторону и ударил с разворота. Если бы этот малый ухитрился подкорректировать выпад, я бы в два счета схлопотал дырку. Но другого выхода не было и приходилось рисковать.

Даже когда мой клинок вонзился в его тело, я не знал, куда пришелся удар. Это было не так уж важно. Либо попал, либо нет. Нужно было двигаться, двигаться до тех пор, пока я не остановлюсь сам или не буду остановлен сталью.

Я продолжал движение против часовой стрелки, клинком, как рычагом, поворачивая противника так, чтобы он оставался между мной и последним из нападавших.

Маневр частично удался. Надежно прикрыться продырявленным и заваливающимся телом все равно не получилось бы, заставить нападавшего столкнуться с трупом, скорее всего, тоже. Надеялся я лишь на то, что тот, второй, споткнется, шагая с крыльца. Главное — освободить клинок, и тогда схватка будет один на один.

Я потянул…

Черт, черт, черт! Клинок застрял в кости и не вытаскивался. Второй противник уже был на ногах… Я все еще продолжал разворачивать покойника, держа его между нами, а левой рукой пытался взять клинок у только что убитого из по-прежнему сжатого кулака.

Тысяча чертей! Мертвец держал клинок буквально мертвой хваткой, пальцы обвились вокруг рукояти, как металлические тросы.

Помахивая клинком и примериваясь для удара, бретер гадко улыбнулся. И вот тогда я заметил, как блеснул на его пальце синий камень, вправленный в перстень. Вот и ответ на вопрос, меня ли ждали сегодня эти удальцы…

Я слегка присел и ухватил мертвеца за бока.

Такие ситуации иногда будто записываются в памяти на видеопленку — абсолютное отсутствие мыслей, и куча мимолетных ощущений, времени не существует, и, когда память позволяет себе потом проиграть события, вспоминается единственный эпизод, который повторяется раз за разом…

Вокруг нас — на улице и в домах — раздавались крики. Слышно было, как к нам бежали люди. Повсюду на досках мостовой вокруг меня была кровь, и я помню, что все время боялся поскользнуться. За дальним краем крыльца я видел стрелка и его лук — оба перерублены. Придушенный киллер лежал на земле справа от того, который наскакивал на меня. Тело, которым я оборонялся, становилось чертовски тяжелым. К некоторому своему облегчению я отметил, что нападающие больше не перли изо всех дыр, чтобы присоединиться к последнему головорезу. А этот последний шагнул в сторону и сделал финт, готовясь к выпаду.

О’кей. Пора.

Я изо всех сил швырнул труп в нападавшего, но результата своих действий ждать не стал. Я шел на риск, и риск этот был чертовски велик, так что времени для подобных удовольствий у меня не оставалось.

Я выпрыгнул на улицу, перекатился через плечо поближе к лежащему навзничь удавленнику — пытаясь избавиться от Фракир, он выронил клинок. Одновременно откуда-то сверху и сзади я услышал глухой удар, за которым последовало хрюканье, — похоже, я избавил себя от больших неприятностей, когда толкнул мертвеца. Впрочем, по-прежнему оставалось неизвестным, насколько точен был бросок.

Правая рука змеей метнулась в сторону и ухватила рукоять клинка. Я перекатился на ноги — лицом туда, откуда пришел, — вытянул клинок, скрестил ноги и отпрыгнул назад.

Еще чуть-чуть — и было бы поздно. Он обрушил на меня серию мощных атак, я быстро отступил, яростно парируя. Он по-прежнему улыбался, но первый же мой выпад замедлил его напор, а второй остановил.

Я успокоился и встал намертво. Противник силен, но ясно было, что я быстрее. Вокруг уже собралось порядочно народу, глазевшего на схватку. До меня донеслось несколько советов — довольно бестолковых. Кому из нас двоих они были адресованы, сказать не берусь. Впрочем, это не имело значения. Пару-тройку секунд противник стоял, выдерживая мои атаки, а затем начал медленно сдавать назад. Теперь я был уверен, что смогу его сделать.

Мне он нужен был живым, что несколько затрудняло задачу. Кольцо с синим камнем, вспыхивающим передо мной, таило загадку, ответ на которую знал этот парень, и мне нужен был этот ответ. Приходилось нажимать на него, стараясь вымотать и обезоружить…

Я попытался осторожно, шаг за шагом, развернуть противника. Я надеялся, что он споткнется о труп, лежащий позади него. Это тоже почти сработало.

Когда отставленная назад нога моего соперника придавила руку распростертого на земле человека, бретер перенес вес вперед, чтобы восстановить равновесие. Тут его посетило одно из тех озарений, которым нужно следовать без долгих раздумий. Он заметил, что я отвел клинок с линии атаки, готовясь нанести рубящий удар, и превратил движение в выпад. С моей стороны было крайне опрометчиво не предвидеть такой поворот событий.

Тяжелым взмахом противник отбил мой клинок, но его оружие тоже оказалось не на линии атаки, и мы сошлись corps a corps[13]. Он развернулся в ту же сторону, куда я стоял лицом, и, к сожалению, имел великолепную возможность врезать мне левым кулаком по правой почке, вложив в удар силу вращательного момента.

И сразу же бретер попытался свалить меня подсечкой слева. Удар был так силен, что стало ясно: он вот-вот добьется своего. Мне удалось только ухватиться за его плащ левой рукой, дернуть и потащить назад, запутывая клинки в плаще. Пока мы падали, я изо всех сил старался оказаться сверху — но, к сожалению, в том не преуспел. Мы свалились бок о бок, по-прежнему лицом друг к другу, и гарда чьего-то клинка — по-моему, моего собственного — крепко заехала мне слева по ребрам.

Моя правая рука оказалась подо мной, а левая по-прежнему путалась в плаще. У противника моего левая рука была свободна, и он вцепился ею в мою физиономию. Я укусил его за руку, но не сумел удержать. В конце концов мне удалось освободить левую руку, и я двинул кулаком ему в лицо. Противник отвернул голову, попытался лягнуть меня ногой и попал в бедро, а затем ткнул мне пальцами в глаза. Я поймал его за запястье и удержал. И его, и моя правые руки все еще были прижаты, а вес у нас был примерно равный. Мне ничего другого не оставалось, как сжать его руку.

Кости его запястья хрустнули в захвате, и он впервые за все время вскрикнул. Тогда я просто оттолкнул его, перекатившись на колени, и начал подниматься, таща его за собой. Игра была кончена. Я победил.

Вдруг он повалился на меня. Я решил было, что это финальный трюк, но потом увидел торчащее у него в спине лезвие клинка. Клинок держала рука довольно мрачного субъекта. Субъект явно собирался выдернуть клинок.

— Ах ты, сукин сын! — заорал я по-английски (хотя был уверен, что общий смысл фразы он уловил), бросил тело и влепил непрошеному помощнику хук справа. Мужик свалился, оставив клинок в спине моего поверженного противника. — Мне он был нужен живым!

Я схватил своего недавнего противника за плечи и поднял его в более удобное положение — насколько у меня получилось.

— Кто тебя послал? — спросил я его. — Как ты меня нашел?

Он слабо ухмыльнулся, изо рта у него потекла кровь.

— Здесь не подают, — сказал он. — Спроси у других.

И упал лицом вперед, запачкав кровью мою рубашку.

Я снял у него с пальца кольцо и прибавил его к коллекции чертовых синих камней. Затем поднялся и тяжело взглянул на человека, который заколол нападавшего. Еще два свидетеля событий помогали ему встать на ноги.

— Какого черта ты полез не в свое дело? — спросил я, подступая к ним.

— Спасал вашу поганую жизнь, — прорычал мужик.

— Черта с два! Твой удар может стоить мне жизни! Он был нужен мне живым!

Тут подала голос фигура, стоявшая слева от него, и я узнал голос. Женщина положила легкую ладонь на мою руку, которую — я даже не сообразил! — я поднял для нового удара.

— Он сделал это по моему приказу, — сказала она. — Я боялась за твою жизнь и не поняла, что тебе нужен «язык».

Я уставился на бледное гордое лицо, полускрытое капюшоном темного плаща. Это была Винта Бэйль, пассия Кэйна, которую последний раз я видел на его похоронах. К тому же она была третьей дочерью барона Бэйля, которому Янтарь обязан множеством пьяных вечеров.

Я сообразил, что меня бьет озноб, сделал глубокий вдох и взял себя в руки.

— Понимаю, — сказал я наконец. — Спасибо.

— Мне жаль, — сказала она.

Я покачал головой.

— Ты не знала. Что сделано, то сделано. Я благодарен любому, кто старается мне помочь.

— Я по-прежнему могу помочь, — сказала она. — Может, я неправильно истолковала этот случай, но, по-моему, ты все еще в опасности. Давай уйдем отсюда.

Я кивнул.

— Минуточку, пожалуйста.

Я снял Фракир с шеи мертвеца, и змейка быстро исчезла у меня в левом рукаве. Клинок, который мне достался, худо-бедно подошел к ножнам, так что я отправил его на место и поправил пояс, который сбился назад.

— Пойдем, — сказал я Винте.

Мы вчетвером зашагали обратно к Портовой. Привлеченные схваткой зеваки спешили убраться с нашего пути. Кто-то, вероятно, уже грабил оставленных нами мертвецов. Распалось все; и центра не сдержать. Но какого черта — я у себя дома.

V

Прогуливаюсь с леди Винтой и двумя слугами Дома Бэйлей. Бок по-прежнему болит после дружеской встречи с рукоятью меча. Под ярким от луны, ярким от звезд небом, сквозь туман с моря — подальше от Гробовой Аллеи. Действительно, удачно, что в столкновении с этими ребятами я заработал только ушиб — могли бы и изувечить. Как им удалось так быстро меня засечь после возвращения? Такое впечатление, что у Винты могут оказаться на этот счет какие-то соображения, а я был склонен ей верить — и потому, что немного знал ее, и потому, что она потеряла своего приятеля, дядюшку Кэйна, из-за моего бывшего дружка Льюка. К тому же от всего, что имело отношение к синим камням, тянулись ниточки к Льюку…

Когда мы повернули от Портовой дороги к берегу моря, я спросил у Винты, что у нее на уме.

— Я полагал, мы пойдем по Виноградной, — сказал я.

— Тебе угрожает опасность, — объявила Винта.

— По-моему, это очевидно.

— Я могла бы отвести тебя в городской дом моего отца, — сказала она, — или, если хочешь, мы проводим тебя обратно во дворец. Но если они знают, что ты здесь, то доберутся до тебя очень скоро.

— Ясное дело.

— Вон там стоит моя лодка. Можно проплыть вдоль берега и к утру добраться до загородной усадьбы отца. Ты исчезнешь. Те, кто ищет тебя в Янтаре, будут сбиты со следа.

— Думаешь, во дворце небезопасно?

— Может, и безопасно, — сказала она. — Только там-то тебя вычислить проще всего. Пойдем со мной — и все будет по-другому…

— Я исчезну, а потом Рэндом от одного из стражников узнает, что я направлялся на Гробовую Аллею. Представляю, какой поднимется переполох…

— Можешь завтра связаться с ним через Козырь и сказать, что ты за городом… если карты у тебя с собой.

— Верно… Но откуда ты узнала, где меня искать этим вечером? Не станешь же ты убеждать меня, что встретились мы случайно.

— Мы шли следом за тобой. Ждали в том доме, который через дорогу от «Окровавленного Билла».

— Ты что, предвидела события этой ночи?

— Мне казалось, что должно было произойти нечто подобное. Если б я знала все наверняка, я конечно же предотвратила это нападение.

— Что происходит? Что ты знаешь об этой истории, какое она имеет отношение к тебе?

Винта рассмеялась, и я вдруг понял, что слышу ее смех впервые. Это не был холодный, дразнящий смешок, которого можно было б ожидать от пассии Кэйна.

— Давай отчалим, пока не начался отлив, — сказала она, — а то мой рассказ может занять всю ночь. Ну так как, Мерлин? Безопасность или удовлетворение любопытства?

— Не откажусь ни от того, ни от другого, но по очереди.

— Идет, — сказала она и повернулась к тому слуге, который был пониже, — к тому, которого я ударил.

— Джарл, иди домой. Утром скажешь отцу, что я решила вернуться в Лесной Дом. Скажи ему, что ночь была хороша и мне захотелось поплавать, так что я забрала лодку. О Мерлине не упоминай.

Джарл приподнял шляпу.

— Будет сделано, миледи.

Он повернулся и направился обратно — туда, откуда мы пришли.

— Пойдем, — сказала Винта, и мы втроем — я, она и здоровый парень, которого звали, как я потом узнал, Дрю, — пошли по пирсу туда, где был пришвартован длинный узкий баркас.

— Ходил под парусом? — спросила Винта.

— Бывало, — сказал я.

— Ну и отлично. Можешь подать мне руку.

Так я и сделал. Пока мы убирали сходни, ставили паруса и отходили, сказано было немного — и все о деле. Дрю сел на руль, мы занялись парусами. Потом мы долго сменяли друг друга на шкотах. Ветер был несложный. Почти идеальный, если уж совсем честно. Мы очень легко пересекли гавань, обогнули волнолом и вышли на рейд. Сворачивая плащи, я заметил, что девушка одета в темные брюки и плотную рубашку. Очень практично — словно она планировала это приключение. На поясе, который она сняла, висел настоящий боевой клинок, а не какой-нибудь изукрашенный драгоценными камушками кинжал. Уже только при взгляде на то, как она движется, создавалось ощущение, что с этой штукой она обращается на редкость умело. К тому же Винта сейчас кого-то мне напоминала — но кого? Я никак не мог вспомнить. Сходство было в манере жестикулировать, в голосе — но не в чертах лица… Не это важно. Мне нужно было обдумать более важные вещи, и, как только все пошло по накатанной колее, а мы — нужным курсом, у меня появилась возможность утопить взгляд в темной воде и привести мысли в порядок.

Я знал основные события ее жизни, несколько раз мы встречались с ней на больших приемах во дворце. Она знала, что я — сын Корвина, родился и воспитывался во Дворах Хаоса и происходил из семейства, которое издревле в кровном родстве с Янтарем. Судя по прежним нашим беседам, она знала, что я несколько лет жил в Тени — пускал там корни и поднабирался кое-какого образования. Похоже, что дядя Кэйн не горел желанием скрывать от нее наши чисто семейные дела… что навело меня на мысль о том, как далеко заходили их отношения. Я слышал, они были вместе несколько лет… Следовало поинтересоваться, что же именно она обо мне знает. Опасаться ее я не опасался — просто надо было решать, что придется выложить в обмен на информацию (а она явно знала кое-что) о тех, кто устроил на меня охоту в этих краях. Было, было у меня ощущение, что нам придется поторговаться… У нее не было видимых причин интересоваться именно мной — ну разве что оказать любезность члену семьи, который так удачно подвернулся под руку. Двигала ею, насколько я мог понять, жажда возмездия, отмщения за убийство Кэйна. Нужно было торговаться, постоянно держа это в голове. Иметь союзника всегда хорошо. Но нужно было решать — какой фрагмент полотна я готов для нее приоткрыть. Хочу ли я, чтобы она вмешивалась в водоворот событий, закрутившийся вокруг меня? Во-первых, я сомневался в этом, а во-вторых, неясно было, какой компенсации она потребует. Скорее всего, Винта просто хотела поучаствовать в охоте — а то и возглавить ее, — какой бы она ни была. Лунный свет подчеркивал плавные черты ее правильного треугольного лица, и было несложно мысленно дополнить этот портрет до классической маски Немезиды.

Лодка шла уже далеко от берега, подгоняемая восточным бризом, и огромная скала Колвира, в диадеме которой драгоценными камнями горели огни Янтаря, плыла над горизонтом. Не раз уже испытанное чувство восторга вновь накатило на меня. Пускай вырос я в безумном колышущемся полусвете и неэвклидовых парадоксах Дворов, где красота всегда имела сюрреалистический оттенок, я чувствовал, что каждый раз, когда я посещаю Янтарь, город все больше и больше затягивает меня, — пока наконец я не осознал, что он стал частью меня, пока я не стал думать о нем как о доме. Я не хотел, чтобы эти склоны штурмовал со стрелками Льюк или чтобы Далт устраивал рейды своих коммандос возле этих стен. Я точно знал, что душа поведет меня сражаться, защищать город…

На далеком берегу, там, где покоился в мире Кэйн, мне пригрезился гарцующий бледный высверк — вначале неспешный, потом стремительный, — скрывшийся в ущелье. Может быть, это была Единорог, но из-за расстояния, темноты и мимолетности видения я не мог сказать наверняка.

Позже мы поймали отличный ветер, за который я возблагодарил судьбу. Я устал — несмотря на то что спал почти сутки. Побег из хрустального грота, стычка с Обитающим и игра в пятнашки с вихрем и его скрывающимся под маской хозяином — все слилось у меня в голове в одно почти непрерывное событие. Адреналин в крови упал до нормы[14]. Мне больше ничего не хотелось — разве что слушать плеск волн, вглядываться в черную скалистую береговую линию, отступающую в сторону порта, — или, повернувшись, глядеть на мерцающее море по правому борту. Мне не хотелось думать, не хотелось двигаться…

Бледная ладонь легла мне на руку.

— Ты устал, — услышал я слова Винты.

— Кажется, да, — услышал я свои слова.

— Вот твой плащ. Почему бы тебе не накинуть его и не отдохнуть? Лодка идет ровно, мы справимся с нею и без твоей помощи.

Я кивнул, заворачиваясь в плащ.

— Ловлю тебя на слове. Спасибо.

— Хочешь подкрепиться?

— Нет. Там, в городе, я плотно поел.

Ее ладонь осталась на моей руке. Я поднял взгляд на Винту. Она улыбалась. В первый раз я видел, чтобы она улыбалась. Другой рукой, кончиками пальцев, она дотронулась до пятен крови на моей рубашке.

— Не беспокойся. Я позабочусь о тебе, — сказала она.

Я улыбнулся в ответ — мне казалось, она этого хотела. Ее рука сжала мое плечо — и исчезла, а я смотрел и удивленно думал: не было ли в моем уравнении и ее переменных? Но тогда я слишком устал, чтобы искать эти новые неизвестные. Колесики в моем мозгу крутились все медленнее, медленнее…

Привалившись спиной к планширу левого борта[15] и тихо покачиваясь на волнах, я позволил моей голове опуститься. Сквозь полуприкрытые ресницы я видел темное пятно, которое Винта заметила на белой рубашке. Кровь. Да, кровь…

— Первая кровь! — кричал Деспил. — Этого достаточно! Вы удовлетворены?

— Нет! — орал Джарт. — Я едва поцарапал его… — Он крутанулся на камне, махнул в мою сторону тройными когтями своего триспа и изготовился вновь достать меня.

Кровь сочилась из пореза на моем левом предплечье, собиралась в горошины, и горошины эти медленно поднимались в воздух и уплывали от меня пригоршнями рассыпанных рубинов. Я поднял фандон в верхнюю оборонительную позицию и опустил трисп, который, отведя далеко вправо, все еще держал наклоненным вперед. Я согнул левое колено и развернул свой камень на девяносто градусов относительно общей оси. Джарт тут же скорректировал свое положение и упал на полдюжины футов. Я повернулся еще на девяносто градусов, так что каждый из нас по отношению к другому, казалось, висел вверх тормашками.

— Ублюдок янтарный! — крикнул Джарт. Тройные копья света сорвались с его оружия, чтобы под взмахом моего фандона рассыпаться яркими, похожими на мотыльков осколками — рассыпаться и упасть, кружась, в Бездну Хаоса, над которой мы неслись.

— От ублюдка слышу, — огрызнулся я, сжал рукоять триспа и высыпал с трех его утонченных клинков-паутинок пульсирующие лучи. Одновременно я вытянул руку над головой, хлестнув Джарта по голени.

Он отмел лучи фандоном уже на расстоянии восьмифутового радиуса поражения. Трезубцу для подзарядки требовалось секунды три, но ждать я не стал и провел смертельный удар Джарту в лицо, — еще до того как он рефлекторно поднял фанд, я нанес триспом круговой удар, стараясь рассечь ему подколенные сухожилия. Джарт разбил односекундную пульсацию, низко опустив фанд, выбросил мне в лицо удар, опрокинулся на спину и совершил полный оборот, — с одной стороны, выгадывая время для подзарядки, а с другой — чтобы уберечь спину и вернуться в атакующую позицию с высоко поднятым фандоном, готовым перерубить мое плечо.

Но я ушел — кружа над ним, падая и вращаясь. Я ударил Джарта по открытому плечу — но он оказался слишком далеко. Деспил стоял на камне размером с большой надувной мяч и тоже кружил вдалеке чуть правее меня, в то время как мой секундант, Мандор, находившийся гораздо выше нас, быстро спускался. Мы цеплялись за камни трансформированными ногами и парили над бурной поверхностью Хаоса, над громадной воронкой его вечного вихря. Джарт разворачивался, преследуя меня. Левое предплечье, к которому за запястье и локоть был прикреплен фандон, он держал горизонтально и неторопливо вращал от локтя. Три фута призрачной сети, которая, запутайся я в ней, весила бы не меньше марда, ловили отблески огненных вспышек, непредсказуемо порождаемых Хаосом. Джарт держал трисп в среднем атакующем положении и скалил зубы — отнюдь не в улыбке, — пока мы с ним двигались на концах диаметра десятифутового круга, который мы всё описывали и описывали, высматривая уязвимые места друг друга.

Я снова повернул плоскость своей орбиты — Джарт тут же откорректировал свою, чтобы не нарушать компании. Я повторил — он сделал то же самое. Тогда я нырнул — девяносто градусов вперед, фандон поднят и вытянут — и повернул запястье, одновременно опустив локоть, направив косой наклонный удар под его защиту.

Он выругался и рубанул, но я рассыпал его свет, а на левом бедре Джарта появились три темные линии. Трезубец разрезает плоть только на три четверти дюйма, поэтому горло, глаза, виски, запястья и бедренные артерии в серьезных схватках нужно особенно беречь. Достаточно хорошо зацепить — и вот ты уже делаешь противнику ручкой, пока он в рое кровавой гальки катится вниз — туда, откуда никто из путников не возвращается.

— Кровь! — закричал Мандор, как только с ноги Джарта сорвались первые капли. — Удовлетворены, господа?

— Я удовлетворен, — ответил я.

— А я нет! — отозвался Джарт, поворачиваясь ко мне лицом, пока я отплывал от него налево, и вращаясь вправо. — Спросишь меня об этом после того, как я перережу ему глотку!

Джарт возненавидел меня раньше, чем научился ходить. Причины этой ненависти он держал при себе — я, например, о них не знал. Я к нему ненависти не испытывал, хотя и любить его тоже было как-то не с руки. С Деспилом у меня были вполне разумные отношения — несмотря на то что он гораздо чаще принимал сторону Джарта, чем мою. Но это было, по крайней мере, понятно. Они были родными братьями, причем Джарт был младшеньким.

Трисп Джарта сверкнул, я отбил молнию и сделал ответный выпад. Джарт рассыпал мои лучи и крутанулся в сторону. Я последовал за ним. Триспы полыхнули одновременно, и пространство между нами, когда обе атаки были отбиты, заполнилось хлопьями света. Как только у меня вновь накопился заряд, я ударил опять — на этот раз понизу. Удар Джарта пришелся выше, и вновь обе атаки умерли на фандах. Мы подплыли поближе.

— Джарт, — сказал я, — если один из нас убьет другого, выживший будет изгнан. Давай замнем для ясности.

— Изгнание будет того стоить, — сказал он. — По-твоему, я не думал об этом?

И тут же Джарт провел атаку мне в лицо. Я рефлекторно поднял обе руки, фандон и трисп, и запустил атаку, как только разбрызганный свет душем пролился передо мной. Я услышал, как вскрикнул Джарт.

Когда я опустил фандон до уровня глаз, то увидел, что Джарт согнулся, а его трисп уплывает прочь. Вместе с левым ухом. За ухом тянулись красные струйки, которые быстро распадались на капли и разлетались по сторонам. Кроме уха Джарт потерял также кусок скальпа и теперь пытался приложить лоскут кожи на место.

Мандор и Деспил уже приближались по широкой спирали.

— Мы объявляем дуэль оконченной! — кричали они.

Я поставил головку триспа на предохранитель.

— Как он? — спросил меня Деспил.

— Не знаю.

Джарт подпустил его достаточно близко, чтобы тот мог осмотреть его, и чуть погодя Деспил сказал:

— Ничего страшного, скоро все будет в порядке. Но мамочка будет в бешенстве.

Я кивнул.

— Это была его затея.

— Знаю. Ладно, чего уж там. Давайте выбираться отсюда.

Деспил помог Джарту подгрести к краю Обода. Фандон сломанным крылом тащился за ними. Я замешкался и отстал. Мандор, сын Всевидящего, мой сводный брат, положил руку мне на плечо.

— Ты ведь не хотел задеть его серьезно, — сказал он. — Я знаю.

Я кивнул и прикусил губу. Деспил был все-таки прав по поводу леди Дары, нашей матери. Она обожала Джарта, а он-то сумеет убедить ее, что во всем виноват один я. Иногда я очень остро чувствовал, что она больше любит обоих сыновей Всевидящего (старого Герцога Обода — она вышла за него замуж после того, как порвала с папой), нежели меня. Я случайно услышал, будто я все время напоминаю ей о моем отце — на которого, как говорят, очень похож. Я вновь подумал о Янтаре и других краях — тех, что в Тени, — и почувствовал привычный приступ страха. Когда я думал об этом, то всегда вспоминал линии Логруса, который должен был стать моим билетом в иные края. Я уже знал, что мне придется пройти испытание им раньше, чем того бы хотелось.

— Пойдем навестим Сугуи, — сказал я Мандору, пока мы вместе поднимались из Бездны. — Мне многое надо у него спросить.

Когда я в конце концов поступил в колледж, переписка у меня много времени не занимала. Тем более письма домой.

— …домой, — говорила Винта, — уже очень скоро. Выпей воды, — и она передала мне фляжку.

Я сделал несколько долгих глотков и отдал фляжку.

— Спасибо.

Я потянулся, разминая затекшие мускулы, и вдохнул холодный морской воздух. Поискал луну — она оказалась у меня за спиной.

— Ну и горазд ты поспать, — сказала Винта.

— Я во сне не разговаривал?

— Нет.

— Это хорошо.

— Дурной сон?

Я пожал плечами.

— Бывали и хуже.

— Ты вскрикнул слегка — как раз перед тем, как я тебя разбудила.

— М-м…

Далеко впереди, на темном выступе мыса, я заметил слабый огонек. Винта указала туда.

— Когда мы пройдем створ, — сказала она, — то увидим гавани Бэйльпорта. Там ждут завтрак и лошади.

— И далеко оттуда до Лесного Дома?

— Около лиги, — отозвалась она. — Легкая прогулка.

Некоторое время Винта молча сидела возле меня, наблюдая за морем и линией берега. В первый раз мы сидели вместе, руки у меня были не заняты, мысли — свободны. И в это мгновение сработало ощущение магии. Я ощутил ее присутствие. Не просто какое-то заклинание или аура какого-то меченного чарами предмета, который Винта могла носить, — нет, что-то более тонкое. Я вызвал Логрус и взглянул на Винту сквозь него. Ничего — на первый взгляд, но благоразумие требовало проверить дальше. Я дал запрос Логрусу…

— Пожалуйста, не делай этого, — сказала она.

Я только что допустил faux pas[16]. Зондировать коллегу-мага считается в некоем отношении дурным тоном.

— Виноват, — сказал я. — Я и вообразить себе не мог, что ты училась Искусству.

— Я не училась, — ответила она, — но я чувствую его проявления.

— В таком случае ты, вероятно, достигла бы успеха.

— Меня интересует нечто иное.

— Я подумал, что кто-то мог наложить на тебя заклятие, — пояснил я. — Я только хотел…

— Что бы ты ни увидел, — сказала она, — все мое. Пусть остается как есть.

— Как хочешь. Прости.

Винта, конечно, прекрасно понимала, что я так просто не уймусь. Неизвестная магия — это, вероятнее всего, опасность. И она продолжила:

— Там нет ничего, что могло бы тебе повредить, уверяю тебя. Как раз наоборот.

Я ждал, но к этой теме она больше не возвращалась. Ладно, я решил оставить все как есть и перевел взгляд на маяк. И все-таки: во что же это я вляпался? Как она узнала, что я в городе, — не говоря уже о том, что окажусь на Гробовой Аллее? Она должна понимать, что этот вопрос придет мне в голову, и — если уж мы оба согласились на сотрудничество — ей следовало бы объясниться.

Я повернулся к Винте, и она вновь улыбнулась.

— За мысом ветер меняется, — сказала она и встала. — Извини. У меня есть кое-какие дела.

— Могу я помочь?

— Немного. Я позову, когда будет нужно.

Я смотрел, как она отходит, и в этот момент у меня появилось жутковатое ощущение, что она тоже за мной наблюдает — и неважно, куда она в этот миг смотрит. К тому же я сообразил, что это ощущение со мной уже довольно давно — как и море вокруг.

Пока мы швартовались, пока приводили себя в порядок и топали по широкому, вымощенному булыжником довольно крутому подъему к гостинице, из трубы которой змеился дым, небо на востоке становилось все бледнее. К тому времени, как мы закончили плотный завтрак, утренний свет уже захватил весь мир. Затем мы двинули в платную конюшню, где для поездки в имение Бэйля были приготовлены три флегматичные лошади.

Это был один из тех ясных хрустящих осенних дней, которые становятся все реже и дороже, по мере того как год завершает круг. Я наконец почувствовал себя хоть немного отдохнувшим, а в гостинице был кофе — что необычно в Янтаре, вне дворца, — и я от души насладился утренней чашечкой. Приятно было ленивым шагом объезжать окрестности, вдыхать запах вспаханной земли, видеть, как сходит влага с искрящихся полей и сворачивающихся листьев, ощущать кожей ветер, слышать и наблюдать стайку птиц, направляющихся на юг, к Островам Солнца. Мы ехали молча, и ничто не портило моего настроения. Воспоминания о печалях, предательствах, страданиях и ярости были свежи, но они исчезают во время интерлюдии — таких, как эта, — когда я закрываю глаза и просматриваю череду дней моих, продлеваю их очарование — и вижу в них себя: я еду верхом рядом с Винтой Бэйль под утренними небесами, вокруг нас дома, ограды из камня, и заблудившиеся крики морских птиц — там, в стране виноградников к востоку от Янтаря, — и коса Времени не тронет травостой в этом уголке моего сердца…

Мы прибыли в Лесной Дом и отдали лошадей на попечение грумов Бэйля, — грумы проследят за возвращением лошадей в городскую конюшню. Затем Дрю удалился в свою комнату, а мы с Винтой прошли к большому зданию манора на вершине холма. Оттуда открывался дивный вид на скалистые долины, на поросшие виноградниками склоны холмов. Пока мы шли к дому, нас окружила огромная свора собак — они явно старались с нами подружиться; даже когда мы были уже в доме, их лай время от времени доносился до нас. Дерево и кованое железо, выложенные сероватой каменной плиткой полы, высокие потолки с балками, окна в эркерах, портреты предков, пара небольших гобеленов — в бурых тонах и цвета сомон, с оттенками слоновой кости и бирюзы, коллекция древнего оружия, которого местами уже коснулась ржавчина, пятна копоти на шершавом граните над очагом… Мы прошли через большой центральный зал и поднялись по лестнице.

— Займешь эту комнату, — сказала Винта, открывая дверь темного дерева. Я кивнул, вошел и осмотрелся. Комната была просторна, с большими окнами, выходящими на южную аллею. В это время года большинство слуг обычно находится в городском доме барона.

— Ванная в соседней комнате, — сказала Винта, указывая на дверь слева.

— Это просто здорово. Именно то, что нужно. Спасибо.

— Ну, располагайся. — Она пересекла комнату и подошла к окну. — Встретимся на террасе через час, если не возражаешь.

Я подошел и взглянул на большую вымощенную площадку, накрытую плотной тенью древних деревьев. Их листья — желтые, красные, бурые — бесчисленными лоскутьями усыпали патио, по границе которого шли цветочные клумбы — теперь пустые. Там было расставлено несколько столов и кресел, среди которых очень к месту разместились декоративные кусты в вазонах.

— Прекрасно.

Она повернулась ко мне.

— Чего-нибудь еще хочешь?

— Если здесь водится кофе, я бы не отказался от чашки-другой.

— Я посмотрю, что можно сделать.

Винта улыбнулась и, как мне на мгновение показалось, слегка качнулась ко мне. Мне почудилось в тот миг, что она хотела обнять меня. Но даже если и не хотела, это выглядело почти пугающе. Все равно в подобных обстоятельствах я не хотел с ней фамильярничать, не имея представления, в какую игру она играет. Так что я вернул ей улыбку, пожал руку, сказал «спасибо» и отступил в сторонку.

— А не заглянуть ли мне в ванную?

Винта направилась к двери — я галантно ее проводил.

Приятно было снять сапоги. Еще приятнее было долго и со вкусом отмокать в теплой ванне.

Некоторое время спустя я, облаченный в свежеобретенный костюм, прошествовал вниз по лестнице и нашел боковую дверь, которая вела через кухню в патио. Винта, тоже освежившаяся и переодевшаяся — теперь на ней были коричневые брюки для верховой езды и свободная светло-коричневая блуза, — сидела за столиком в восточном углу патио. Стол был накрыт на двоих: я отметил кофейник и поднос с фруктами и сырами. Я подошел — под ногами хрустели листья — и сел рядом с нею.

— Ну что, удовлетворен? — спросила Винта.

— Вполне, — отозвался я.

— В Янтаре знают о том, где ты?

Я кивнул. Рэндом слегка рассердился, что я ушел, не предупредив его, — но ведь он никогда не запрещал мне этого. Впрочем, когда он узнал, что ушел я не слишком далеко, то несколько успокоился и в конце концов даже признал, что исчезнуть после такого необычного нападения благоразумно. «Держи ушки на макушке и шли мне открытки», — сказал он на прощание.

— Хорошо… Кофе?

— Пожалуй.

Винта налила мне кофе и указала на поднос. Я взял яблоко и надкусил.

— Событиям положено начало… — двусмысленно сказала она, наливая себе кофе.

— Не буду спорить, — признал я.

— И трудностей пред тобой все больше.

— Верно.

Винта сделала глоток.

— Может, расскажешь мне о них? — сказала она после паузы.

— Все это не настолько интересно, как кажется, — отозвался я. — А вот ты ночью говорила что-то о своей длинной истории…

Винта едва заметно улыбнулась.

— Похоже, ты полагаешь, что пока нет оснований доверять мне больше, чем это необходимо, — сказала она. — Это я понимаю. Когда угроза нарастает, а понять, что и почему тебе грозит, не можешь, опасно кому-то доверяться без крайней необходимости. Верно?

— По-моему, это надежная политика.

— И все же, уверяю тебя: твоя безопасность — моя первостепенная цель.

— Ты рассчитываешь, что я могу добраться до убийц Кэйна?

— Да, — сказала она, — и мне бы хотелось добраться до них раньше, чем они смогут добраться до тебя.

— Ты даешь мне понять, что месть — не главная твоя цель?

— Да. Я предпочитаю защищать живых, а не мстить за мертвых.

— Но эта сентенция становится риторической, если в обоих случаях действует одна и та же рука. Разве не так?

— Я не уверена, — сказала она, — что тех людей, прошлой ночью, натравил на тебя именно Льюк.

Я положил яблоко возле чашки и сделал большой глоток кофе.

— Льюк? — сказал я. — Именно Льюк? Что ты знаешь о Льюке?

— Лукас Рейнар, — сказала она ровно, — обучил группу наемников в каньонах Пекос на севере Нью-Мексико, выдал им специальные боеприпасы, которые детонируют в Янтаре, и разослал по домам — дожидаться приказа собраться и переправиться сюда, чтобы попробовать осуществить то, что несколько лет назад не удалось осуществить твоему отцу.

— Срань господня! — сказал я.

Это объяснило бы многое — появление Льюка в «камуфляже» в «Хилтоне» в Санта-Фе; то, что он распространялся о своей страсти гулять в долине Пекос; необычный патрон, который я нашел в его кармане; вечные его вылазки в те края — и вправду чаще, чем необходимо для коммерческих поездок… Мне никогда не приходило в голову посмотреть на события под таким углом, но в свете того, что я с тех пор узнал, это приобретало совершенно иной, новый смысл.

— Прекрасно, — признал я. — Я верю, что ты знаешь Льюка Рейнара. Не хочешь ли рассказать мне и о том, откуда ты это знаешь?

— Хочу.

— Правда?

— Я расскажу. Похоже, мне придется играть в эту игру по твоим правилам — выкладывать информацию по кусочку. Если подумать, так будет даже удобнее. Как тебе такая идея?

— И любой из нас может дать отбой, когда захочет?..

— …И остановить торг — если не сумеем договориться.

— Идет.

— Тогда — ты мне кое-что должен. На днях ты вернулся в Янтарь. Откуда?

Я вздохнул и еще раз откусил от яблока.

— Не пойдет, — сказал я. — Слишком большой вопрос. Где я только не был… Скажи точнее, что ты хочешь знать.

— Начнем с квартиры Мег Девлин и закончим вчерашним днем, — предложила Винта.

Кусок яблока встал у меня поперек горла.

— Один — ноль в твою пользу… у тебя чертовски хорошие осведомители, — заметил я. — Похоже, на этот раз это Фиона. Ты что, с ней в союзе?

— Сейчас мой ход, — сказала Винта. — Ты не ответил на вопрос.

— О’кей. После того как я ушел от Мег, мы с Фи вернулись в Янтарь. На следующий день Рэндом послал меня выключить машину, которую я построил, — она называется Колесо-Призрак. Это мне не удалось, а по дороге я постоянно натыкался на Льюка. Он помог мне, когда пришлось совсем туго. Я и мое создание не нашли общего языка, и для того, чтобы вытащить себя и Льюка, мне пришлось воспользоваться загадочным Козырем. А чуть позже Льюк засадил меня в хрустальный грот…

— Ага! — сказала она.

— Мне остановиться?

— Нет, давай дальше.

— Я просидел там около месяца — правда, по времени Янтаря прошло всего несколько дней. Меня освободили двое парней, работающих на одну леди, которую зовут Джасра. У меня с ними вышла драчка — и с самой леди тоже, кстати, — и я козырнулся в Сан-Франциско, в дом Флори. Там я снова пошел в дом, где произошло убийство…

— Убийство Джулии?

— Да. Я нашел магические врата, которые сумел взломать. Через них я добрался до некого бастиона, который называется Крепость Четырех Миров. Там шло сражение. Командовал штурмом, похоже, парень по имени Далт — некогда он приобрел дурную славу в наших краях. Потом меня немного погонял магический смерч, и я от души полаялся с колдуном в маске. Потом я козырнулся домой. Это было вчера.

— Это все?

— Да, если не вдаваться в подробности.

— Ты что-то опустил?

— Конечно. Например, на Пороге за вратами сидел Обитающий, но я сумел прорваться.

— Ну, это все декорации. Что-нибудь еще?

— М-м… Две необычные беседы, которые закончились швырянием букетов.

— Расскажи.

Я рассказал.

Когда я закончил, Винта покачала головой.

— Тут ты меня озадачил, — сказала она.

Я прикончил кофе и яблоко. Винта вновь наполнила мою чашку.

— Теперь мой черед, — сказал я. — Что означало твое «ага» при упоминании хрустальной пещеры?

— Синий хрусталь, верно? И он блокировал магию?

— Откуда ты знаешь?

— Цвет камня в перстне, который ты прошлой ночью снял у того человека.

— Да.

Винта поднялась, прошлась вокруг стола, постояла немного и затем указала на мое левое бедро.

— Не соблаговолит ли джентльмен вывернуть карман?

Я усмехнулся.

— Конечно. Как ты узнала?

Она не ответила — наверное, решила, что это отдельный вопрос. Я вывалил из кармана всю свою коллекцию синих камушков — осколки из пещеры, резную пуговицу, кольцо — и разложил на столе. Винта подняла пуговицу, осмотрела ее, потом кивнула.

— Да, и этот тоже.

— Тоже что?

Она проигнорировала и этот вопрос, обмакнула указательный палец правой руки в расплескавшийся на блюдце кофе и против часовой стрелки начертила им три окружности вокруг камней. Затем она удовлетворенно кивнула и вернулась на свое место. Я вызвал магическое зрение как раз вовремя, чтобы увидеть, что она выстроила вокруг камней силовую клетку. Теперь казалось, будто камни испускают струйки голубоватого дыма, не растекающегося за пределы кругов.

— Мне показалось, или ты действительно говорила, что ты не колдунья?

— Я — не колдунья, — отозвалась она.

— Ладно, я сэкономлю на этом вопросе. Но ты не ответила на предыдущий. В чем значение синих камней?

— Их тянет в грот и притягивает друг к другу, — сказала мне Винта. — Даже едва сведущий в магии человек мог бы взять один из них и просто идти, следуя легкому ментальному давлению. Рано или поздно камень привел бы его к гроту.

— Через Тень, ты хочешь сказать?

— Да.

— Интригующе, но не вижу в этом ничего особо значительного.

— Но это не все. Если не обращать внимания на зов грота, можно почувствовать побочный эффект. Можно научиться отличать воздействие отдельно взятого камня и проследить за человеком, который его носит.

— Это уже что-то… Думаешь, эти парни нашли меня прошлой ночью, потому что у меня был полный карман этих штук?

— Похоже, что так оно и было. Хотя, на самом деле, в твоем случае камушки были совсем не обязательны.

— Почему?

— У них есть одно интересное свойство. Любой, кто какое-то время носит такой камень, настраивается на него. Выброси камень — но настройка остается. Тебя все равно можно будет выследить, как будто камень по-прежнему у тебя. У тебя появилась метка — твоя, и только твоя.

— Ты хочешь сказать, что даже сейчас, без камней, я меченый?

— Да.

— Сколько времени нужно, чтобы метка стерлась?

— Я не уверена, что ее вообще можно стереть.

— Должен же быть способ снять настройку!

— Наверняка не знаю, но попробую предложить два-три способа, которые, может быть, будут эффективны.

— Назови их.

— Пройти Образ Янтаря или сторговаться с Логрусом Хаоса. И тот, и другой могут разобрать тебя на атомы и собрать снова — но уже очищенным от всего наносного. Давно известно, что Образ и Логрус помогали в похожих случаях. Насколько я помню, память твоего отца восстановил именно Образ.

— Да… и я даже не спрашиваю, откуда тебе известно о Логрусе… но, может быть, ты права. На мою многострадальную задницу пришлось многовато пинков — и не только пинков… Значит, ты полагаешь, Образ с Логрусом могли бы обнулить меня, с камнями или без?

— Да.

— И откуда ты все это знаешь?

— У меня повышенная восприимчивость… впрочем, это явно следующий вопрос. Но, ради успеха нашего предприятия, я предоставлю тебе кредит на один бесплатный вопрос…

— Спасибо. Кажется, твоя очередь.

— Джулия перед смертью посещала оккультиста по имени Виктор Мелман. Тебе известно, зачем она это делала?

— Она пыталась научиться, стремилась обрести магические способности… по крайней мере, так мне сказал один парень, который знал ее в те времена. Это было уже после нашего разрыва.

— Я имела в виду не совсем это, — сказала Винта. — А известно ли тебе, почему она захотела совершенствоваться именно в этом направлении?

— По мне, это тоже смахивает на вопрос сверх нормы, но, если не ошибаюсь, я тебе один задолжал… Парень, с которым я говорил, сказал, что я напугал ее, заставил ее поверить в то, что обладаю необычными способностями, и она искала что-то подобное для самозащиты.

— Договаривай, — сказала Винта.

— Что ты имеешь в виду?

— Это не полный ответ. Ты на самом деле заставил ее поверить в это и испугал?

— Ну, наверное, да. Теперь мой вопрос: откуда ты все знаешь о Джулии?

— Я там была, — ответила она. — Я знала ее.

— Дальше.

— Хватит. Моя очередь.

— Едва ли можно назвать этот ответ полным.

— Это все, на что ты можешь рассчитывать. Хочешь — бери, не хочешь — не бери.

— Согласно нашему договору, я могу ударить по тормозам.

— Верно. И что дальше?

— Что ты хочешь узнать?

— Получила ли Джулия то, к чему так стремилась?

— Я же сказал — мы перестали видеться до того, как ее затянуло в этот омут. Так что я никак не могу об этом знать.

— В ее квартире ты обнаружил врата, через которые, скорее всего, и проникла тварь, убившая Джулию. Теперь два вопроса — не для того, чтобы ты на них ответил, а для того, чтобы ты их обдумал. Во-первых: зачем кому-то нужна была ее смерть? И не слишком ли необычным способом она была убита? Я могу придумать тысячу более простых способов убрать человека.

— Ты права, — согласился я. — Оружием это сделать куда легче, чем магией. А вот что касается «почему» — я могу только предполагать. Я подумал было, что ловушка была расставлена на меня, а смерть Джулии — это подарочек на годовщину тридцатого апреля. Об этом ты тоже знаешь?

— Давай оставим это на потом. Тебе, наверное, известно, что у каждого колдуна свой стиль — как у художников, писателей, музыкантов. Когда ты обнаружил врата в квартире Джулии, не было ли там чего-нибудь, что могло бы сойти за авторскую подпись?

— Не могу припомнить ничего особенного. Я же спешил. Мне было не до эстетики… Нет, никаких ассоциаций с каким-нибудь знакомым почерком. К чему ты клонишь?

— Просто интересуюсь, не проявились ли у Джулии какие-нибудь способности высокого уровня. В этом случае она сама могла открыть врата — и, конечно, погорела на этом.

— Абсурд!

— Ладно тебе. Я просто пытаюсь выявить причины. Так я могу быть уверена, что ты никогда не замечал за ней никаких способностей к колдовству?

— Нет, не могу припомнить ни одного случая.

Я прикончил кофе, налил еще.

— А что, если за мной охотится все-таки Льюк? Почему нет? — спросил я Винту.

— Он устроил тебе несколько явных несчастных случаев несколько лет назад.

— Да. Недавно он признался. А еще он сказал мне, что завязал с этим после первых же попыток.

— Это верно.

— Знаешь ли, можно свихнуться, не ведая, что ты знаешь, а чего — нет.

— Поэтому мы и беседуем, верно? Ведь это же была твоя идея — устроить натуральный обмен.

— Вовсе нет! Торговаться предлагала ты!

— Сегодня — да. Но сама идея твоя, и пришла она тебе в голову… некоторое время назад. Я имею в виду некую беседу по телефону в доме мистера Ротта…

— Ты?! Тот измененный голос по телефону?! Как это может быть?!

— Что ты предпочитаешь: получить информацию об этом или о Льюке?

— Об этом! Нет, о Льюке! Нет — и о том, и о другом, черт возьми!

— Видимо, есть смысл придерживаться прежнего протокола. Тут так много говорилось о дисциплине и сдержанности…

— Все, понял. Еще одно очко в твою пользу. Давай о Льюке.

— Мне, как стороннему наблюдателю, показалось, что он покончил с теми делами, как только узнал тебя получше.

— Ты имеешь в виду, когда мы подружились… так, что ли?

— Тогда я не могла сказать наверняка… Он мирился с этими ежегодными покушениями на тебя — но, по-моему, по крайней мере некоторые из них он саботировал.

— И кто принял у него дела, когда он ушел в отставку?

— Рыжеволосая дама, с которой он, кажется, как-то связан.

— Джасра?

— Да, зовут ее так — и мне по-прежнему известно о ней гораздо меньше, чем хотелось бы. Что у тебя есть на этот счет?

— Я приберегу этот козырь, — сказал я.

Впервые она не сдержала раздражения — я увидел, как сузились ее зрачки и затвердели скулы.

— Мерлин, ты что, не понимаешь, что я пытаюсь тебе помочь?

— Если уж говорить начистоту, ты хочешь узнать то, что знаю я, — сказал я. — С этим у нас порядок. Я готов договориться — потому что ты, кажется, знаешь то, что хочу знать я. Вынужден констатировать, что твои мотивы для меня — темный лес. Кой черт тебя занес в Беркли[17]? Чего ты добивалась, когда звонила мне? Какой силой ты владеешь, если утверждаешь, что это не магия? Как…

— Три полновесных вопроса, — сказала она, — и начало четвертого. Предлагаю выход: запиши все свои вопросы, я сделаю то же самое, мы разойдемся по комнатам и решим, на какие вопросы будем отвечать.

— Нет, — ответил я. — Я хочу играть дальше. Но мы в неравных условиях. Тебе известны причины, по которым я хочу все узнать. Для меня это вопрос самосохранения. А для тебя? Сначала я думал, что тебе нужна информация, которая помогла бы тебе пришить убийцу Кэйна. Но ты сказала «нет» и не предложила ничего взамен…

— Не предложила?! Да я хочу защитить тебя!

— Я ценю твои чувства. Но почему ты этого хочешь? Если уж на то пошло, ты едва меня знаешь.

— И тем не менее — причина только в этом, и с этого редута я не отступлю. Хочешь — принимай как должное, не хочешь — уходи.

Я поднялся с кресла и принялся расхаживать по патио. Мне не слишком-то хотелось выдавать информацию, которая может быть жизненно важной для безопасности и моей, и в конечном счете для безопасности Янтаря. Хотя приходилось признать, что мои данные я обменял на равнозначную информацию. Ее сведениям цены не было. К тому же в роду Бэйлей культивировалась наследственная лояльность к Короне, а это кое-чего стоит. Я наконец определил, что же меня беспокоит больше всего — ее настойчивость в том, как она отрицала свою заинтересованность в мести. Не говоря уж о том, что настроения ее нельзя было назвать проянтарными — даже с очень большой натяжкой… И если она так хорошо знала обо всем, что касалось меня, ей нужно было всего лишь согласиться, что она стремится отомстить, — и у меня не осталось бы больше вопросов. Я купился бы на это и не стал бы копать дальше. И что же она предложила взамен? Воздушное ничто и мотивы с грифом «секретно»…

Это вполне могло означать, что Винта говорит правду. Она пренебрегает выгодой обмана, который наверняка бы сработал, а взамен предлагает нечто гораздо более нескладное, — казалось, это свидетельствовало об искренности ее намерений. К тому же у нее явно было больше нужных мне ответов…

От столешницы раздалось негромкое дребезжание. Сначала я подумал, что Винта барабанит пальцами по столу, разозлившись на меня. Но когда я взглянул на нее, то увидел, что она сидит абсолютно неподвижно, даже не глядя на меня.

Я подошел ближе, отыскивая источник звука. Перстень, осколки синего камня и даже пуговица подпрыгивали на столе — казалось, без всякого участия извне.

— Это ты делаешь? — спросил я.

— Нет, — отозвалась Винта.

Камень в кольце треснул и вывалился из оправы.

— Тогда что происходит?

— Я оборвала связь, — сказала она. — По-моему, кто-то пытается восстановить ее — и у него ничего не выходит.

— Пусть так, но я же по-прежнему настроен на камни, и для того, чтобы обнаружить меня, они не потребуются.

— В это дело может быть втянуто больше одной группировки, — заметила она. — Я думаю, надо послать гонца, пусть выбросит все это в море. И если кому-то захочется последовать за камнями — туда ему и дорога.

— Осколки следовало бы вернуть в пещеру, а кольцо — мертвецу, — сказал я. — Но вот расстаться с пуговицей я пока не готов.

— Почему? Она не вызывает у тебя опасений?

— Вызывает. Но ведь эти штуки работают в обе стороны, верно? А это значит, что я могу воспользоваться пуговицей, чтобы найти дорогу к тому, кто кидался цветами.

— Это тоже может быть опасно.

— Если я этого не сделаю — опасность уменьшится или возрастет?.. Нет, выкидывай в море все что хочешь, но пуговицу я тебе не дам.

— Ну, хорошо. Я ее запру, раз уж ты так просишь.

— Спасибо. Джасра — мамочка Льюка.

— Ты шутишь!

— И не думал.

— Но это же объясняет, почему он напрямую не договорился с ней о нынешнем тридцатом апреля. Вот здорово! Это дает возможность выстроить новые заключения…

— Может, поделишься ими?

— Потом, потом… Кстати, я прямо сейчас позабочусь об этих камнях.

Она выхватила их из круга — какое-то мгновение казалось, что хрусталь танцует у нее на ладони. Винта встала.

— Э-э… а пуговица? — сказал я.

— Ах да…

Она положила пуговицу в карман, а все прочее оставила в руке.

— Ты ведь настроишься сама, если будешь вот так хранить пуговицу, — так ведь?

— Нет, — сказала она. — Я — нет.

— Почему?

— Есть причина. Извини, я должна найти, во что положить остальные камни, и кого-нибудь, кто увез бы их.

— А тот человек настроится?

— Немного.

— Ну-ну.

— Выпей еще кофе… или чего-нибудь.

Винта повернулась и удалилась. Я съел кусочек сыра и попытался выяснить: чего больше я получил от нашей беседы — новых ответов или новых вопросов. Попытался приладить несколько новых фрагментов к головоломке.

— Папа?

Я повернулся, чтобы посмотреть на того, кто говорил. Вокруг никого не было.

— Я здесь, внизу.

На ближайшей клумбе — пустующей, если не считать нескольких сухих стеблей и листьев, — лежал яркий блик размером с монету. Привлекло мое внимание то, что блик шевельнулся.

— Призрак? — спросил я.

— М-м, — донесся из листьев ответ. — Я ждал, когда мы останемся одни. Я не уверен, что этой тетке можно доверять.

— Почему?

— Она сканируется совсем не так, как другие. Не знаю, в чем тут дело. Но я не об этом хотел поговорить.

— Тогда о чем?

— Ну… это… Ты это правду говорил тогда, что не собираешься меня вырубать?

— Ну, ничего себе! После всего, что я для тебя сделал! Твое обучение, твое… А сколько клятых деталей я перетаскал туда, где бы ты был в безопасности! Да как у тебя язык повернулся сказать?!

— Так это… я слышал, как Рэндом сказал…

— А ты, значит, делаешь все, что тебе говорят, да? Как же, помню — я хотел проверить несколько программ, а ты на меня просто зверем набросился! Чем же это, скажи на милость, я заслужил такое неуважение?

— Ну… да. Слушай, я это… виноват.

— Само собой. Ты меня в таком дерьме выкупал…

— Я несколько дней искал тебя и не мог найти.

— Хрустальный грот — это тебе не игрушки.

— Ах ты, времени мало… — Пятнышко мигнуло, поблекло почти до невидимости, разгорелось снова. — Мне бы кое-что выяснить.

— Валяй.

— Парень, который пришел с тобой тогда, и ушли вы вместе… Большой такой, рыжий…

— Льюк. Ну?

Блик опять померк.

— Доверять ему можно? — Голос Призрака был теперь еле слышен.

— Ни за что! — крикнул я. — Обалдел, что ли?

Я не смог сказать, слышал он меня или нет, — Призрак исчез.

— В чем дело? — раздался позади меня голос Винты.

— Мы тут слегка повздорили с воображаемым товарищем по играм, — пояснил я.

Даже отсюда я разглядел выражение недоумения на ее лице. Винта посмотрела во все стороны по патио, а затем — очевидно, убедившись, что я действительно один, — кивнула.

— Так, — сказала она. И добавила: — Я отлучусь ненадолго.

— Можешь не спешить, — ответил я.

Где следует искать мудрость, где момент истины? Знал бы где — пошел и торчал бы там целыми днями… А пока я словно стою посреди бесконечной матрицы, а вокруг меня на бескрайних просторах пасутся тысячи исключительно гадких случайных переменных. Превосходная возможность произнести философский монолог — если есть, что сказать.

VI

Ну, может быть…

Это я о Джулии.

Я сидел один в своей комнате — при свечах — и размышлял.

Винта разбудила несколько глубоко скрытых воспоминаний, выволокла их на свет.

В последнее время с Джулией мы виделись редко…

Впервые я встретил ее на лекциях по теоретической кибернетике. Виделись мы сначала время от времени — обычно в кафе после занятий или где-нибудь в похожей обстановке. Встречи становились все более частыми, и очень скоро отношения наши превратились в нечто очень серьезное.

А теперь все завершилось, как и началось, — только быстрее…

Я почувствовал ее руку на плече, когда выходил с пакетом продуктов из супермаркета. Я знал, что это именно она, и повернулся — но там никого не было. Буквально через пару секунд она окликнула меня с другой стороны автостоянки. Я подошел, сказал «привет», спросил, работает ли она в той же конторе, где и раньше. Джулия сказала — нет. Я вспомнил, что обычно она носила на цепочке маленькую серебряную пентаграмму. Подвеска могла висеть у нее под блузкой — скорее всего, так оно и было. Но тогда я, конечно, и не мог бы ее увидеть, но язык ее тела говорил, что она хочет, чтобы я увидел. Так что я решил не обращать на это внимания, и мы продолжали обмениваться пустыми фразами. Она отвергла приглашение пообедать и сходить в кино, хотя я говорил, что могу и подождать несколько дней.

— Что поделываешь? — поинтересовался я.

— Много учусь.

— Чему?

— Да так… разным вещам… Как-нибудь я тебя удивлю.

И снова, в который уже раз, я не просек — к нам подбежал излишне дружелюбный ирландский сеттер. Джулия положила ладонь ему на голову, сказала «сидеть» — и пес уселся. Он замер неподвижно, как статуя, да так и остался сидеть, когда мы ушли. Могу себе сейчас представить, что собачий скелет так и сидит там, возле выхода из супермаркета, словно образчик модернистской скульптуры…

А тогда все это не показалось мне чем-то заслуживающим внимания. Но в свете последующих событий…

В тот день мы катались верхом, я и Винта. Заметив утром мое растущее раздражение, Винта, должно быть, почувствовала, что пора слегка сменить обстановку. Очень верная мысль. Сразу после легкого ленча она предложила покататься по окрестностям, и я немедленно согласился. Мне нужно было еще немного времени, чтобы подумать — перед продолжением игры во взаимные вопросы и ответы. Что ж, погода хороша, окрестности — привлекательны…

Наш путь лежал по извилистой лесной тропинке, которая в конце концов вывела нас к северным холмам, откуда открывался вид на неровно и накрест расштрихованные земли — до полного солнцем моря. А небо полно было ветра, и облачных арок, и птиц… Винта, кажется, не намеревалась отправиться в какое-то конкретное место, и меня это вполне устраивало. Пока мы ехали, я вспомнил визит в винодельню в Напа-Вэлли, и, когда мы натянули поводья, чтобы дать лошадям отдохнуть, я спросил:

— А вино по бутылкам у вас разливают прямо в имении? Или это делают в городе? Или в самом Янтаре?

— Не знаю, — сказала Винта.

— Я думал, что ты выросла здесь.

— Я никогда не обращала внимания.

От замечания о замашках патрициев я удержался. Если она не шутила, было непонятно, как она могла проморгать такие вещи.

Впрочем, Винта заметила недоуменное выражение на моем лице и тут же добавила:

— По-разному бывает. Последние несколько лет я жила в городе и понятия не имею, где именно разливают по бутылкам вино сейчас.

Хорошая увертка — не придерешься. Я не собирался ловить ее на этом, но почувствовал, что неожиданно на что-то наткнулся. Это ощущение подкреплялось тем, что на этом Винта не остановилась. Она продолжала болтать о том, что вино рассылается по всей стране в больших бочонках — и зачастую так и продается. С другой стороны, существуют мелкие заказчики, которые хотят получать товар в бутылках… Через некоторое время я просто перестал слушать. С одной стороны, это говорила дочь виноторговца. С другой — я мог бы и сам придумать то же самое. И не проверишь. Такое впечатление, что она старалась подпудрить мне мозги и что-то скрыть. Но что?

— Спасибо, — сказал я, когда Винта сделала паузу, дабы перевести дух. Винта подарила мне странный взгляд, но намек поняла и продолжать не стала.

— Если все, что ты мне рассказала раньше, — правда, то ты должна говорить по-английски, — сказал я, перейдя на этот язык.

— Все, что я рассказала тебе, — правда, — отозвалась она на чистом английском.

— Где язык учила?

— На тени Земля, когда ты учился там.

— Не расскажешь ли, чем ты там занималась?

— У меня было особое поручение.

— Поручение твоего отца? Или поручение Короны?

— Лучше я промолчу. Это лучше, чем лгать.

— Ценю. Разумеется, я должен был сообразить.

Винта пожала плечами.

— Значит, ты была в Беркли? — спросил я.

Она замешкалась, но потом:

— Да.

— Не помню, чтобы встречал тебя там.

Винта снова пожала плечами. Мне хотелось сгрести ее в охапку и как следует встряхнуть. Вместо этого я сказал:

— Ты знала Мег Девлин. Ты сказала, что была в Нью-Йорке…

— По-моему, по вопросам ты вырвался далеко вперед…

— Не знал, что мы снова играем в ту же игру. Я полагал, что мы просто беседуем.

— Ладно, в таком случае — да.

— Ответь еще на один вопрос — и, кажется, я смогу тебе помочь.

Винта улыбнулась.

— Мне помощь не нужна. Если из нас двоих кто и нуждается в помощи, так это ты.

— Может, я все-таки попробую?

— Давай, спрашивай. Каждый раз, когда ты задаешь вопрос, я узнаю от тебя что-то полезное.

— Ты знала о наемниках Льюка. Ты и Нью-Мексико посещала?

— Да, бывала там.

— Спасибо, — сказал я.

— И это все?

— Все.

— Ты пришел к какому-то выводу?

— Может быть.

— Не скажешь ли, к какому?

Я улыбнулся и покачал головой.

Этим я и ограничился. Несколько окольных вопросов о ее делах, которые я задал по пути, убедили меня, что я заставил ее задуматься: о чем я могу догадываться и к каким выводам прийти. Хорошо. Я постановил, что огонек должен тлеть. Мне нужно было противопоставить что-то ее скрытности в тех вопросах, которые меня интересовали больше всего, — это подтолкнуло бы ее к полному обмену информацией. Кроме того, я уже пришел к одному нетривиальному заключению относительно нее. Заключение не было окончательным, но, если оно было верным, мне рано или поздно понадобятся ответы на остальные вопросы. Так что не так уж сильно я и блефовал.

Полдень вокруг нас был золотым, оранжевым, желтым, красным, с влажными осенними запахами в бодрящих ветерках. Небо глубокое и синее — совсем как некоторые камни…

Наверное, минут десять спустя я задал Винте совершенно нейтральный вопрос:

— Где здесь дорога на Янтарь?

— А ты не знаешь?

Я покачал головой.

— Никогда раньше не бывал в этих краях. Знаю только, что сюда есть дорога от Восточных Ворот.

— Да, — сказала она. — Чуть дальше на север, по-моему. Поехали, поищем.

Винта и я вернулись к дороге, по которой проехали чуть раньше, и свернули направо. Это казалось логичным. Я решил никак не комментировать ее неуверенность, хотя ожидал, что она вот-вот начнет намекать насчет предварительного согласования наших планов, чего я доселе избегал, — и я чувствовал, что ответил бы самым сокровенным ее чаяниям, если бы согласился и в дальнейшем извещать ее обо всех моих планах.

Проехав три четверти мили, мы добрались до перекрестка. Слева от дороги торчал невысокий каменный указатель, на котором означены были расстояние до Янтаря, расстояние до Бэйльпорта, расстояние до Бэйль-креста (поворот на восток) и до какого-то места с названием Мурн — если ехать прямо вперед.

— Что это за Мурн? — спросил я.

— Маленькая деревня с молочной фермой.

Можно было проверить, но для этого пришлось бы проехать шесть лиг.

— Ты что, собираешься возвращаться в Янтарь верхом? — спросила Винта.

— Да.

— Почему бы тебе не воспользоваться Козырем?

— Хочу получше узнать эти места. Мой дом все-таки. Мне здесь нравится.

— Но я же говорила тебе… это опасно. Хрусталики пометили тебя. Тебя могут выследить.

— Но это же не значит, что меня непременно выследят. Сомневаюсь, что хозяин тех парней, с которыми я встретился прошлой ночью, уже знает, что они нашли меня и потерпели поражение. Да они до сих пор рыскали бы вокруг, если б я не решил выйти пообедать! У меня в запасе как минимум несколько дней. За это время можно удалить метки, о которых ты говорила.

Винта спешилась и позволила лошади пощипать травку. Я сделал то же самое. В смысле — не травку пощипал, а спешился.

— Вероятно, ты прав. Мне просто не нравится, что ты готов воспользоваться любыми возможностями, — сказала она. — Когда думаешь вернуться?

— Не знаю. Похоже, чем дольше я выжидаю, тем меньше вероятность, что человек, который стоит за событиями прошлой ночи, угомонится и не ниспошлет еще большие силы.

Винта взяла меня за руку и повернулась так, что оказалась вдруг прижавшейся ко мне. Я был несколько удивлен ее порывом, но свободная рука моя рефлекторно поднялась, чтобы — как полагается в подобных случаях — обнять даму.

— Ты ведь не собираешься уехать прямо сейчас, правда? Потому что, если собираешься, я поеду с тобой.

— Нет, — ответил я.

Это была чистая правда — я в самом деле собирался отбыть только на следующее утро, после доброго ночного сна.

— А когда? Нам еще о многом нужно поговорить.

— Думаю, мы отложим вопросы-ответы, пока ты не захочешь заняться этим снова.

— Есть еще кое-что…

— Я знаю.

Неловко, вот что. Да, она была желанна. И — нет, мне не хотелось ничего предпринимать в этом направлении. Отчасти потому, что я чувствовал: ей нужно еще что-то — я не был уверен, что именно; отчасти потому, что был убежден: она обладает необычайной силой, открываться перед которой в интимной обстановке мне не хотелось. Как говаривал мой дядюшка Сугуи, — правда, не о таких ситуациях, а о нашем колдовском ремесле: «Коли не понимаешь, то и не суйся». А у меня было ощущение, что дружелюбие наших с Винтой отношений может взорваться непримиримым противоборством…

Поэтому я бегло поцеловал ее — чтобы сохранить дружеские отношения — и высвободился.

— Может быть, завтра поеду, — сказал я.

— Ладно. Я надеялась, что ночь ты проведешь здесь. Может, и не одну… Я тебя буду оберегать.

— Я все еще чувствую усталость, — сказал я.

— Придется накормить тебя как следует и восстановить твои силы.

Винта провела кончиками пальцев по моей щеке, и до меня вдруг дошло, что когда-то я уже знал ее. Откуда? Непонятно. И это тоже пугало. Больше, чем слегка. Пока мы садились в седла и скакали в сторону Лесного Дома, я строил планы убраться оттуда той же ночью.

Итак, сидя в своей комнате, потягивая из стакана вино имени отсутствующего хозяина (красное) и наблюдая, как мигают свечи от порывов ветерка из открытого окна, я ждал — сначала, чтобы дом угомонился (что уже было), затем подходящего для отбытия момента. Дверь я закрыл на засов. За обедом я несколько раз упоминал, что устал, а затем рано удалился. Я вовсе не эгоистичный самец, который вечно чувствует себя вожделенным, но Винта дала понять, что могла бы заглянуть ко мне, и мне нужна была отговорка. Меньше всего мне хотелось обижать ее. У меня было достаточно проблем и без того, чтобы обращать против себя даже такого странного союзника.

Хотелось бы мне иметь под рукой хорошую книгу — но последняя, которую я читал, осталась в доме у Билла. Я бы вызвал ее, но опасался, что Винта почувствует это, — как однажды Фиона почувствовала, что я создаю Козырь, — вдруг начнет колотить в дверь и требовать объяснить, что за чертовщина происходит.

Но никто не приходил и в дверь не ломился, и я стал прислушиваться к скрипам засыпающего дома и ночным звукам снаружи. Свечи укоротились, тени на стене позади кровати ослабели и потекли, словно темный прилив за гранью неровного света. Я думал о своем и потягивал вино. Очень скоро…

Почудилось? Или я и впрямь слышал свое имя, прошептанное откуда-то из пустоты?

— Мерль…

Снова.

По-настоящему, но…

Перед глазами все, казалось, на мгновение поплыло — и я наконец сообразил, что это было: очень слабый контакт через Козырь.

— Да, — сказал я, раскрываясь и отвечая на вызов. — Кто это?

— Мерль, малыш… Протяни руку, а не то мне крышка…

Льюк!

— Держи, — сказал я, потянулся — и тянулся до тех пор, пока изображение не прояснилось и не обрело плоть.

Он стоял, привалившись спиной к стене. Плечи его тяжело поникли, голова опущена.

— Если это ловушка, Льюк, то я к ней готов, — сказал я, быстро поднялся, подошел к столу, где оставил клинок, вытащил его из ножен и взял на изготовку.

— Какая ловушка! Скорее выдерни меня отсюда!

Льюк поднял левую руку — я тоже протянул левую и сжал его ладонь. Он тут же повалился на меня, я даже пошатнулся. На секунду я решил, что это нападение, но Льюк был тяжел, как покойник, и был весь в крови. В правой руке он по-прежнему сжимал окровавленный клинок.

— Сюда. Давай-ка…

Я, не дав Льюку упасть, дотащил его до кровати и уложил на простыни. С трудом разжал его пальцы, сомкнувшиеся на рукояти, и положил клинок Льюка рядом со своим на ближайшее кресло.

— Какого черта, что с тобой произошло?

Льюк закашлялся и слабо помотал головой. Сделал несколько глубоких вдохов, затем:

— Там, на столе… часом, не бокал вина?

— Да, сейчас…

Я сходил к столу, приподнял Льюка и поднес бокал к его губам. Там еще оставалась с полбокала. Льюк пил медленно, делая остановки, чтобы перевести дыхание.

— Спасибо, — сказал он, допив все, и его голова свесилась набок.

Отрубился. Я проверил его пульс. Тот частил, но был довольно слабым.

— Ах, чтоб тебя, Льюк! — сказал я. — Как не вовремя…

Но он не услышал. Он просто лежал и заливал кровью мою постель.

Проклиная все на свете, я раздел его и обтер влажным полотенцем, чтобы выяснить, куда он ранен. Справа на груди была довольно гадкая рана — клинок мог задеть легкое. Дыхание у Льюка было очень поверхностное, и я не смог определить, задето легкое или нет. Если задето, то оставалось уповать на то, что Льюк в полной мере унаследовал способности принцев Янтаря к регенерации. Я наложил на рану компресс и прижал сверху его же рукой, чтобы удержать компресс на ране, пока я проверяю в других местах. Вдобавок я заподозрил, что у Льюка сломана пара ребер. Левая рука выше локтя тоже была сломана, — я вправил ее и наложил шины, воспользовавшись планками, отвалившимися от кресла, — я обнаружил их в недрах встроенного гардероба. На ногах, на правом бедре, на правой руке и плече, на спине Льюка было больше дюжины рваных ран и порезов различной тяжести. К счастью, ни одно из повреждений не вызвало артериального кровотечения. Я промыл и перевязал все раны, после чего Льюк стал выглядеть как иллюстрация к пособию по оказанию первой помощи. Затем я еще раз проверил рану на груди и прикрыл Льюка одеялом.

Я вспомнил о некоторых известных мне методиках исцеления с помощью Логруса — известных теоретически, мне никогда не приходилось применять их на практике. Льюк был на редкость бледен, и я решил, что стоит рискнуть и попробовать. Когда я закончил манипуляции, мне показалось, что лицо его слегка порозовело. К одеялу, которым я прикрыл Льюка, я добавил свой плащ. Снова проверил пульс Льюка — тот стал куда сильнее. Я снова выругался — просто чтобы не разучиться, — убрал с кресла наши клинки и сел.

Через некоторое время я вдруг вспомнил о разговоре с Колесом-Призраком — и забеспокоился. Пытался ли Льюк заключить сделку с моим творением? Льюк говорил, что ему нужна сила Призрака, чтобы воплотить в реальность свои замыслы против Янтаря. Вчера Призрак спрашивал меня, можно ли доверять Льюку, и я ответил крайне эмоционально и определенно отрицательно.

Может, Призрак закончил переговоры с Льюком таким образом, что результаты их разногласий ясно видны на теле Льюка?

Я достал Козыри, стасовал яркий круг Колеса-Призрака и сосредоточился на нем — настраиваясь на контакт, протягиваясь, вызывая и призывая.

В следующие несколько минут я дважды нащупывал что-то вроде контакта, чувствовал оживление по ту сторону Козыря, но нас как будто разделяло стекло. Может, Призрак был занят? Или просто не хотел говорить со мной?

Я отложил карты… Но они успели направить мои размышления по новой колее.

Я наскоро обыскал окровавленную одежду Льюка. В боковом кармане я наткнулся на колоду Козырей, в которой было несколько чистых карт, и карандаш, — причем карты, казалось, выполнены были в том же самом стиле, как и те, что я назвал Козырями Судьбы. Я добавил к колоде карту, которую Льюк держал в руке, когда козырялся, — на этом Козыре был изображен я.

У Льюка оказался потрясающий набор. Здесь были Джасра и Виктор Мелман. Здесь были Джулия и незаконченная карта Блейса. Был хрустальный грот, была старая квартира Льюка. Несколько карт повторяли Козыри Судьбы. Одна изображала дворец, которого я не узнал; другая — одного из моих давних приятелей, еще одна — могучего блондина в зеленом и черном, еще одна — стройного парня с каштановыми волосами, в коричневом и белом, другая — женщину, которая так напоминала этого парня, что они просто обязаны были оказаться родственниками. Эти последние карты, как ни странно, были выполнены в другом стиле — другой рукой, я бы сказал. Единственным из незнакомцев, которого я мог более-менее уверенно идентифицировать, был блондин — его, исходя из его цветов, я решил считать старым другом Льюка — Далтом, наемником. Были еще три наброска с попытками воспроизвести Колесо-Призрак — ни один из них, насколько я мог судить, не был достаточно точен.

Льюк что-то промычал. Глаза его были открыты, взгляд шарил по комнате.

— Спокойно, — сказал я. — Ты в безопасности.

Он кивнул и закрыл глаза. Впрочем, спустя несколько мгновений он опять их открыл.

— Эй! Мои карты, — сказал Льюк слабо.

Я улыбнулся.

— Славно сделано, — отметил я. — Кто рисовал?

— Я, — сказал он. — Кто же еще?

— Где научился?

— У папы. Вот уж кто был настоящим мастером…

— Раз уж ты смог их сделать, то, стало быть, прошел Образ.

Льюк кивнул.

— Где?

Мгновение он изучал меня, затем едва заметно пожал плечами и поморщился.

— В Тир-на Ног’т.

— Твой отец привел тебя туда и проследил, чтобы ты прошел?

Снова кивок.

Почему бы не дать шпоры, раз уж я в седле? Я взял карту.

— А это, значит, Далт, — сказал я. — Вы с ним когда-то были Волчатами, верно[18]?

Льюк не ответил. Подняв взгляд, я увидел суженные глаза и сведенные брови.

— Мы с ним никогда не встречались, — добавил я. — Но я узнал его цвета, и я знаю, что вы с ним земляки… из Кашфы.

Льюк улыбнулся.

— В школе ты всегда лучше всех готовил домашние задания, — сказал он.

— И обычно вовремя, — согласился я. — Но за тобой мне не угнаться. К примеру, я не смог найти Козыря для Крепости Четырех Миров. И вот еще кое-кто, кого я не знаю.

Я взял карту с изящной дамой и помахал перед ним.

Льюк улыбнулся.

— Слабею и вновь теряю дыхание, — сказал он. — Ты был в Крепости?

— Был.

— Недавно?

Я кивнул.

— Значит, вот что… — сказал он наконец. — Ты расскажешь, что ты видел в Крепости и откуда столько узнал обо мне, а я скажу, кто она такая.

Я быстро обдумал предложение. Можно не рассказывать того, чего он не знает.

Ладно.

— Что ж, пойдем кружным путем, — сказал я.

— О’кей, — сказал он. — Эту даму зовут Сэнд.

Я так уставился на карту, что даже почувствовал начало контакта. Впрочем, я его сразу же свел на нет.

— Давно пропавшая, — добавил Льюк.

Я поднял карту с изображением человека, похожего на даму.

— А это, стало быть, Делвин, — сказал я.

— Да.

— Эти карты сделал не ты. Не твой стиль — да ты и не знал, наверное, как они выглядят…

— А ты понятливый. Рисовал мой отец — давно, еще во времена своих неприятностей, — ради всего того, что они ему сделали. Но они все равно не помогли бы ему.

— Все равно?

— Во всяком случае, мне помочь они не захотели — даже несмотря на все их отвращение, которое они питают к этим краям. Считай, что они давно выбыли из игры.

— К этим краям? — переспросил я. — А где ты, по-твоему, находишься, Льюк?

Он распахнул глаза. Обвел взглядом комнату.

— В стане врага, — ответил он. — У меня не было выбора… Это твои апартаменты в Янтаре, верно?

— Нет, — отозвался я.

— Кончай издеваться, Мерль. Ты меня получил. Я — твой пленник. Где я?

— Ты знаешь Винту Бэйль?

— Нет.

— Подруга Кэйна. Этот дом — ее фамильное загородное поместье. И сама она тут, дальше по коридору… Может, даже зайдет. По-моему, она в меня втрескалась.

— Ой-ей. Крутая леди?

— Весьма.

— Ну и ради чего ты увиваешься вокруг нее — сразу же после похорон? Это же неприлично.

— Ха! Если б не ты, так и похорон бы не было.

— Не пудри мне мозги, Мерль. Если бы это был твой отец, Корвин, и его бы убили — что бы ты сделал?

— Не передергивай. Мой отец никогда не сделал бы того, что сделал Брэнд.

— Может — не сделал бы, а может, и сделал… Но предположим — сделал. Как тогда? Ты не пришел бы по душу Кэйна?

Я отвернулся.

— Не знаю, — в конце концов сказал я. — Это чертовски гипотетично.

— Ты бы сделал это. Я тебя знаю, Мерль. Уверен, что сделал бы.

Я вздохнул.

— Может быть, — сказал я. — Ну ладно. Может, и сделал бы. Но на этом я бы остановился. Остальных я оставил бы в покое. Не хочу задевать твои чувства, но твой старик был психопат, ты-то должен это знать. Но ты же не псих. Тебя я знаю не хуже, чем ты меня. Я думал над этим… Ты знаешь, в Янтаре приняты личные вендетты. Но для этой мести причина весьма спорная. Не соверши ты убийство в Янтаре, Рэндом бы сумел тебя выгородить…

— С чего бы это?

— Потому что я поручился бы, что ты не замазан в других делах.

— Брось, Мерль…

— У тебя же классическая отмазка для вендетты — сын, мстящий за смерть отца.

— Ну, не знаю… Слушай, ты пытаешься уклониться от обещанного рассказа.

— Да нет, но…

— Значит, ты был в Крепости Четырех Миров. Что и как ты там выведал?

— Ладно. Но ты все же подумай о том, что я тебе сказал, — отозвался я.

Выражение лица Льюка не изменилось.

— Там был старый отшельник по имени Дэйв, — начал я.

Льюк уснул раньше, чем я закончил рассказ. Я просто дал голосу угаснуть и посидел немного не шевелясь. Чуть погодя я поднялся, нашел бутылку вина и налил чуть-чуть в бокал — раз уж Льюк выпил почти все мое вино. С бокалом я подошел к окну и стал разглядывать патио, где шуршал листьями ветер. Я думал о том, что говорил Льюку. Картина, которую я перед ним нарисовал, была неполна — отчасти потому, что у меня не было времени, а главное — потому, что он, кажется, не проявил интереса. Но даже если Рэндом официально снимет его с крючка в вопросе о смерти Кэйна, Джулиэн или Джерард наверняка изыщут возможность прихлопнуть Льюка по тому же самому праву вендетты. Я действительно не знал, что делать. Я обязан рассказать Рэндому о Льюке — но будь я проклят, если сделаю это сейчас. Мне так много нужно у него выспросить — а если он станет пленником в Янтаре, добраться до него будет гораздо труднее. Угораздило его родиться сыном Брэнда…

Я вернулся к оружию и Козырям Льюка, унес их в другой конец комнаты, уселся поуютнее в кресле, в котором сидел прежде. Вновь рассмотрел карты. Изумительно. У меня в руках целый пласт истории…

Когда жена Оберона Рилга оказалась существенно менее наглой, чем прочие, — быстро состарилась и удалилась в деревенское уединение, — Оберон порвал с ней и женился снова, из желания досадить их детям — Кэйну, Джулиэну и Джерарду. Но чтобы запутать садовников генеалогических древ и ярых поборников семейного права, он вступил в новый брак там, где время течет гораздо быстрее, чем в Янтаре. Можно было бы придумать интересные аргументы как «за», так и «против» его двоеженства — а брак с Харлой создал именно такую ситуацию. Не мне судить. Эту историю несколько лет назад мне рассказала Фиона; причем она не слишком хорошо ладила с Делвином и Сэнд, отпрысками того союза, и, само собой, склонялась к оправданию бигамии[19]. До сих пор я никогда не видел изображений ни Делвина, ни Сэнд. Во дворце они ни разу не появлялись, поминали их редко. Но они жили в Янтаре, — правда, относительно недолго, пока Харла была там королевой. После смерти Харлы их стала задевать политика Оберона по отношению к ее родине — которую они часто навещали, — и вскоре они уехали, поклявшись никогда больше не иметь дел с Янтарем. По крайней мере, так я слышал. Легко могло оказаться, что здесь замешаны все виды родственных интриг. Не знаю.

Но вот у меня в руках два пропавших члена королевской семьи, и Льюк явно узнал о них и подобрался к ним, надеясь разбередить старые обиды и обрести союзников. Он признал, что у него ничего не вышло. Два века — это слишком долго, чтобы сохранить пламя ненависти. А после их отъезда, как я понимаю, прошло лет двести… Я мельком подумал, не связаться ли с ними, просто чтобы сказать «привет». Если их не заинтересовала помощь Льюку, вряд ли их заинтересует поддержка другой стороны — раз уж им известно, что есть и другая сторона. Казалось уместным представиться и засвидетельствовать свое почтение — как члену семьи, которого они никогда не встречали. Я решил, что когда-нибудь так и сделаю, а нынешний момент для этого вряд ли подходит. Я добавил их Козыри к собственной коллекции — вместе с добрыми намерениями.

Следующим был Далт — насколько мне известно, заклятый враг Янтаря. Я вновь осмотрел его карту, и мне стало интересно. Если он и в самом деле такой добрый друг Льюка, мне, наверное, следует дать ему знать, что случилось. Может, он даже знает, при каких обстоятельствах это было, и упомянет что-нибудь, чем я смог бы воспользоваться. Чем больше я размышлял об этом — вспоминая недавнее пребывание Далта у Крепости Четырех Миров, — тем крепче становилось намерение связаться с ним. Вдруг удастся узнать что-нибудь о том, что творится там сейчас…

Я прикусил палец. Стоит или не стоит? Понять бы, какой от этого вред? Сдавать я ничего не собирался. Но и взятки мог не получить…

Какого дьявола, в конце концов решил я. Риска никакого…

Привет, парень. Я потянулся сквозь внезапно похолодевшую карту…

Где-то что-то дрогнуло, ощущение такое, что — ага!

Портрет оживает, изображение проясняется…

— Кто ты? — спросил человек. Пальцы на рукояти, клинок наполовину вытащен из ножен.

— Меня зовут Мерлин, — сказал я, — и у нас есть общий знакомый по имени Ринальдо. Я хотел сказать тебе, что он тяжело ранен.

Сейчас мы оба реяли между нашими двумя реальностями, обретшие плоть и превосходно видимые друг для друга. Далт оказался крупнее, чем можно было предположить по его изображению; он стоял в центре комнаты с каменными стенами, слева от него было окно, сквозь которое виднелись синее небо и хвост облака. Зеленые глаза Далта, поначалу широко раскрывшиеся, теперь сузились, а постановка нижней челюсти казалась излишне агрессивной.

— Где он? — поинтересовался Далт.

— Здесь. Со мной, — ответил я.

— Какая удача! — немедленно отреагировал он и попер вперед — клинок в руке.

Я сбросил Козырь, но контакт не прервался. Мне пришлось вызвать Логрус — он пал между нами, словно нож гильотины[20], — и меня отбросило в сторону, как будто я коснулся оголенного провода. Единственным утешением было то, что Далт, несомненно, почувствовал то же самое.

— Мерль, что происходит? — раздался хриплый голос Льюка. — Я видел… Далта…

— Ну да. Я с ним созванивался.

Льюк чуть-чуть приподнял голову.

— Зачем?

— Чтобы рассказать ему о тебе. Он — твой друг, ведь так?

— Ну придурок! — прохрипел он. — Это же он со мной такое сотворил!

Затем Льюк закашлялся, и я бросился к нему.

— Дай воды, а? — сказал он.

— Бегу.

Я пошел в ванную, принес стакан с водой и поддерживал Льюка, пока мой пациент пил.

— Наверное, нужно было рассказать тебе, — сказал он наконец. — Не думал… что ты в игры играешь… даже… когда не знаешь… что происходит…

Льюк опять закашлялся. Я дал ему еще воды.

— Понять бы еще… что тебе рассказывать… а что нет, — закончил он.

— Почему бы не рассказать все? — предложил я.

Он слегка покачал головой.

— Не могу. После этого тебя точно убьют. А еще вернее — нас обоих…

— Судя по тому, как развиваются события, это может случиться в любом случае — расскажешь ты мне или нет.

Льюк слабо улыбнулся и сделал еще глоток.

— Многое — личное и касается только меня, — сказал он затем. — И я не хочу, чтобы в это был втянут кто-то еще.

— Как я понял, попытки убить меня, регулярно предпринимаемые каждую весну, тоже были твоим личным делом, — заметил я, — и все-таки я почему-то чувствовал себя в него втянутым.

— Ладно, ладно! — сказал Льюк, откидываясь назад и поднимая правую руку. — Я же сказал, что с этим давным-давно завязал.

— Но покушения продолжались.

— Это уже была не моя работа…

Что ж, решил я. Попробуем.

— Стало быть, это была Джасра?

— Что ты о ней знаешь?

— Я знаю, что она — твоя мать, и я выяснил, что в Крепости воюет она.

Льюк кивнул.

— Знаешь, значит… Отлично. Это сильно упрощает дело. — Он сделал паузу, чтобы отдышаться. — Она устроила мне эти тридцатые апреля в качестве тренировки. Когда я с тобой познакомился поближе и вышел в отставку, она просто взбесилась…

— Так она продолжила дело сама?

Он кивнул.

— Она хотела, чтобы ты поохотился за Кэйном, — сказал я.

— Я тоже хотел…

— Но остальные? Она полагалась в этом на тебя, держу пари. А ты, в отличие от нее, не так уверен, что тебе это не припомнят…

Молчание.

— Ведь так? — уточнил я.

Льюк отвел от меня взгляд, и я услышал, как скрипнули его зубы.

— Да снят ты с крючка, — сказал он наконец. — У меня не было желания вредить тебе. И я не позволил бы это сделать ей…

— А как с Блейсом, Рэндомом, Фионой, Флори, Джерардом…

Льюк засмеялся было, но скривился и схватился за грудь.

— От нас им ничего не грозит, — сказал он. — Теперь.

— Что ты имеешь в виду?

— Подумай, — сказал он мне. — Я мог козырнуться обратно в свою старую квартиру, до смерти перепугать новых жильцов и вызвать «скорую». Сейчас бы я уже был в палате «неотложки».

— Почему же ты не там?

— Прижимало меня и круче, чем сейчас, — и справлялся. Я здесь, потому что мне нужна твоя помощь.

— Да? И в чем же?

Он посмотрел на меня, затем вновь отвернулся.

— Она крепко вляпалась, нам надо ее спасти.

— Кого? — спросил я, уже зная ответ.

— Мамочку, — отозвался Льюк.

Я хотел засмеяться, но, увидев выражение его лица, сдержался. Это какое нужно нахальство — просить меня спасти женщину, которая пыталась меня убить — и не единожды, а много раз! — и смыслом жизни которой, кажется, было уничтожение всех моих родичей. Нахальство или…

— Мне больше не к кому обратиться, — сказал он.

— Если ты уговоришь меня, Льюк, то заслужишь звание «Лучший продавец года», — сказал я. — Но я — весь внимание.

— Опять в глотке пересохло, — сказал он.

Я пошел и наполнил стакан. Когда я возвращался, мне послышался слабый шум в коридоре. Продолжая прислушиваться, я помог Льюку сделать еще несколько глотков.

Он кивнул, но к тому времени шум стал отчетливо слышен. Я приложил палец к губам и глянул на дверь. Потом поставил стакан, поднялся и пересек комнату, по пути доставая клинок.

Прежде чем я добрался до двери, раздался вежливый стук.

— Да? — сказал я, подходя к двери.

— Это я, — донесся голос Винты. — Я знаю, что там Льюк, и хочу его видеть.

— То есть хочешь его прикончить? — уточнил я.

— Я уже говорила, что у меня нет такого желания.

— Значит, ты не человек, — сказал я.

— Я никогда и не претендовала на это.

— Значит, ты не Винта Бэйль, — добавил я.

Последовало долгое молчание, затем:

— Предположим, что нет.

— Тогда скажи мне, кто ты.

— Не могу.

— Сойдемся на полпути, — предложил я, выстраивая в шеренгу все накопившиеся предположения, — и скажи мне, кем ты была.

— Не понимаю, что ты имеешь в виду.

— Знаешь. Выбери кого-то одного — любого. Мне все равно, кого.

Снова молчание, затем:

— Я вытащила тебя из огня, — сказала Винта, — но не смогла справиться с лошадью. Я умерла в озере. Ты завернул меня в свой плащ…

Я ожидал не такого ответа. Но этот был достаточно хорош.

Острием клинка я поднял щеколду. Винта распахнула дверь и взглянула на оружие у меня в руке.

— Драматично, — заметила она.

— Ты произвела на меня впечатление перечислением грозящих мне бед.

— Кажется, не такое сильное, как хотела.

Она вошла, улыбаясь.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросил я.

— Я не слышала, чтобы ты спрашивал о синих камнях и о том, что вышел он на тебя вследствие настройки…

— Подслушивала?

— Жизнь научила, — согласилась она.

Я повернулся к Льюку и представил ее:

— Льюк, это Винта Бэйль… в некотором роде.

Льюк поднял правую руку, не сводя взгляда с ее лица.

— Мне хотелось бы знать одну вещь, — начал он.

— Еще бы, — отозвалась она. — Буду я тебя убивать или не буду? Оставайся в неведении. Я еще не решила. Ты помнишь, как однажды у тебя кончился бензин севернее Сан-Луис-Обиспо, и ты обнаружил, что твой бумажник исчез? Чтобы вернуться домой, тебе пришлось одолжить денег у своей девчонки. Она дважды напоминала тебе, прежде чем ты вернул долг.

— Ты откуда знаешь? — прошептал он.

— Как-то ты подрался с тремя рокерами, — продолжала Винта. — Чуть глаза не лишился, когда один из них хватил тебя цепью по башке. Впрочем, кажется, все зажило. Даже шрама не видно…

— Я их победил, — добавил Льюк.

— Да. Не многие могут поднять и швырнуть «харлей»[21] — как ты тогда…

— Хотел бы я знать, откуда тебе это известно…

— Может, когда-нибудь я и это расскажу тебе, — сказала она. — Я упомянула о том случае просто для того, чтобы ты не пытался крутить. А теперь я намерена задать тебе несколько вопросов, и твоя жизнь, возможно, зависит от того, насколько ты будешь честен. Понимаешь…

— Винта, — прервал я, — ты сказала, что не хочешь смерти Льюка.

— Да, это задача не приоритетная, — отозвалась она, — но если он станет путаться под ногами, то я буду вынуждена…

Льюк зевнул.

— Да расскажу я о синих камнях, — пробормотал он. — И никого я не отряжал следить за Мерлем с помощью синих камней…

— А не могла ли Джасра отправить кого-нибудь следить за Мерлем по меткам камней?

— Может быть. Я просто не знаю.

— А те, кто напал на него прошлой ночью в Янтаре?

— Впервые слышу, — сказал Льюк и закрыл глаза.

— Взгляни, — приказала Винта, доставая из кармана синюю пуговицу.

Льюк открыл глаза и прищурился.

— Узнаешь?

— Нет, — сказал он и снова закрыл глаза.

— Ты больше не будешь пакостить Мерлю?

— Не буду, — буркнул Льюк. Голос его еще больше ослабел.

Винта раскрыла было рот, но я сказал:

— Дай человеку поспать. Никуда он не денется.

Она посмотрела на меня почти сердито, затем кивнула.

— Ты прав, — сказала она.

— Ну и что ты собираешься делать? Прихлопнешь, пока он в отключке?

— Зачем? — отозвалась Винта. — Он говорил правду.

— Это имеет значение?

— Да, — сказала она. — Теперь имеет.

VII

Этой ночью я весьма славно выспался — вопреки отдаленным звукам собачьей свары и разнообразным завываниям ночных тварей. Винта не проявляла интереса к игре в вопросы и ответы, а я не хотел, чтобы она беспокоила Льюка. Я уговорил ее уйти и дать нам отдохнуть. Потом я обрушился в одно уютное кресло и положил ноги на другое. Я надеялся продолжить беседу с Льюком с глазу на глаз. Помню, я еще хмыкнул перед тем, как уснул, пытаясь решить, кому из них я не доверяю меньше…

Проснулся я при первом свете утра и одновременно с началом птичьей перебранки. Несколько раз потянулся и направился в ванную. Еще не закончив умываться, я услышал, что Льюк закашлялся и затем прохрипел мое имя.

— Если ты не истекаешь кровью, подожди минуту, — отозвался я и вытерся. — Хочешь воды?

— Хочу. Принеси.

Я перекинул полотенце через плечо и дал Льюку напиться.

— Она все еще здесь? — спросил он.

— Нет.

— Дай мне стакан и пойди проверь коридор, ладно? Я справлюсь.

Я кивнул и отдал ему стакан. Тихонько приоткрыл дверь. Шагнул в коридор, прошел до угла. На перспективе никто не маячил.

— Все чисто, — прошептал я, вернувшись в комнату.

Льюка не было. Через миг я услышал шум в ванной.

— Проклятье! Сказал бы, я бы помог! — заметил я.

— Спустить воду я могу и сам, — отозвался Льюк, вваливаясь в комнату и опираясь о стену здоровой рукой. — Пришлось проверить, управлюсь ли, — добавил он, опускаясь на край кровати. Льюк положил ладонь себе на грудь и тяжело вздохнул. — Вот черт! Больно-то как!..

— Давай помогу тебе лечь.

— Давай. Слушай, не рассказывай ей, что я могу хотя бы это.

— Ладно, — сказал я. — Расслабься. Отдыхай.

Льюк покачал головой.

— Я хочу рассказать тебе побольше, пока она сюда не вломилась, — сказал он. — А она это сделает… уж поверь.

— Наверняка знаешь?

— Да. Она — не человек, и она явно настроена на нас больше, чем можно настроить синий камень… Я ничего не понимаю в ее магии, но зато я прекрасно разбираюсь в своей. Хотя именно твой вопрос о том, кто она такая, заставил меня поработать над этой проблемой. Ты еще не выяснил?

— Достоверно? Нет.

— Ну, я знаю, она может менять тела, как перчатки… и она может путешествовать по Тени…

— Имена Мег Девлин или Джордж Хансен тебе ничего не говорят? — спросил я.

— Нет. А должны?

— Думаю, что нет. Но она была ими обоими, я уверен.

Дэна Мартинеса я не упомянул — не потому, что он устроил перестрелку с Льюком и Льюк, узнай он и об этом ее воплощении, станет доверять ей еще меньше, а потому, что не хотел показать осведомленность о событиях его герильи в Нью-Мексико[22]. Упомяни я о Мартинесе, и все покатилось бы именно в этом направлении.

— А еще она была Гэйл Лампрон.

— Твоей подружкой? — сказал я.

— Да. Я сразу почувствовал что-то знакомое… Но до сих пор меня это не волновало. У нее все мелкие привычки Гэйл — поворот головы, жестикуляция при разговоре, взгляд… К тому же она упомянула о двух событиях, которым был только один свидетель — сама Гэйл.

— Такое ощущение, будто она явно хочет дать тебе понять…

— Полагаю, что хочет, — согласился он.

— Почему же тогда она прямо не скажет, интересно знать?

— По-моему, она просто не может. На ней какое-то заклятие, только разве разберешь, какое — она же не человек. — Льюк украдкой взглянул на дверь и добавил: — Проверь-ка еще раз.

— По-прежнему чисто, — сказал я. — Так что о…

— В другой раз, — сказал он. — Я намерен убраться отсюда.

— Я понимаю, хочешь сбежать от нее… — начал я.

Льюк покачал головой.

— Нет, — сказал он. — Я намерен навалиться на Крепость Четырех Миров… скоро.

— В твоем состоянии…

— Вот именно. Об этом я и говорю. Я намерен убраться отсюда, чтобы восстановить форму. Похоже, старый Шару Гаррул вырвался. Это единственное предположение, которое объясняет все, что случилось…

— Что именно?

— Я получил сигнал бедствия от матери. После того как я отобрал ее у тебя, она отправилась обратно в Крепость.

— Почему?

— Что «почему»?

— Почему она направилась в Крепость?

— Ну, это место — средоточие силы. То, как там сходятся четыре мира, высвобождает до черта силы, которую адепт может вколотить в…

— Там что, действительно сходятся четыре мира? Ты имеешь в виду, что там можно оказаться в другой тени, просто свернув в сторону?

Льюк с минуту изучал меня.

— Да, — в конце концов сказал он. — Но если тебе нужны подробности, объяснить это я не сумею.

— А сам я не пойму, информации не хватает… Итак, она вернулась в Крепость, чтобы поднабрать силы, а вместо этого получила сплошные неприятности. Она позвала тебя на помощь. А для чего ей понадобилась эта сила?

— М-м. Ну, у меня были затруднения с Колесом-Призраком. Я решил уже, что почти уговорил его принять нашу сторону, но мама, похоже, подумала, что я не очень-то спешу, и решила попытаться связать его мощным заклинанием…

— Подожди минутку. Ты говоришь о Призраке? Как ты с ним связался? Те Козыри, которые ты нарисовал, бесполезны.

— Знаю. Я туда дошел.

— Как тебе это удалось?

— В акваланге. Я надел водолазный костюм и баллоны с кислородом.

— Обалдеть! Интересный подход.

— А ты думал, меня за красивые глаза считали лучшим продавцом в «Гранд-Ди»? Да к тому же я почти уболтал Призрака. Тут мама догадалась, где я тебя заныкал, и решила предпринять экспедицию, чтобы взять тебя за жабры и разменять в переговорах… как будто бы ты на нашей стороне. После того как ты пустил ее планы по ветру и мне пришлось идти и отбивать ее у тебя, мы снова разделились. Я подумал, что она вернется в Кашфу, но она вместо этого двинула в Крепость — по-моему, чтобы подготовить на Колесо-Призрак массированную атаку. Похоже, что она сделала что-то не то и невзначай освободила Шару, а тот вновь занял свое место и захватил ее в плен. Так или иначе, я получил от нее это безумное послание, и вот…

— А этот старый маг, — сказал я, — проторчал там… сколько времени?

Льюк начал было пожимать плечами, но вдруг передумал.

— Дьявол, ну не знаю я… Кого это заботило? Когда я был мальчишкой, он был вешалкой для плащей.

— Вешалкой для плащей?

— Во-во. Он проиграл в колдовской дуэли. Я не очень-то знаю, кто ему приложил — мамочка или отец. Хотя, кто бы ни врезал, застигло его на полуслове: руки простерты и все такое. Так его и заморозило, твердый стал, как доска. Его поставили в прихожей и вешали на него плащи и шляпы. Время от времени стирали пыль. Я, когда был маленьким, даже вырезал у него на ноге, будто на дереве, свое имя. Он для меня всегда оставался мебелью. Это потом я узнал, что в лучшие свои дни он был крут…

— А этот парень носил когда-либо синюю маску на работе?

— Достал уже! Ничего я не знаю о стиле, в котором он работает. Слушай, давай не будем отвлекаться, иначе она окажется здесь, прежде чем я закруглюсь. На самом деле, может быть, нам сейчас надо бы уйти, а остальное я мог бы дорассказать и потом.

— Ну уж нет, — сказал я. — Как ты верно отметил этой ночью, ты — мой пленник. Я еще не настолько спятил, чтобы отпускать тебя, не узнав куда больше, чем знаю сейчас. Ты — угроза Янтарю. Та бомба, которую ты бросил на похоронах, была вполне реальна. По-твоему, я хочу предоставить тебе еще одну возможность пострелять по нам?

Льюк улыбнулся, затем улыбка исчезла.

— И с чего тебе надо было родиться сыном Корвина? — сказал он. Затем спросил: — Могу я дать тебе свое слово?

— Не знаю. Ты представляешь, во что я вляпаюсь, если всплывет, что я тебя взял — но отпустил? Какие условия ты выговариваешь? Клянешься прекратить войну против Янтаря?

Льюк пожевал нижнюю губу.

— Не вижу, как это можно сделать, Мерль.

— Есть кое-что, о чем ты не рассказал, верно?

Он кивнул. Затем вдруг ухмыльнулся.

— Но я могу предложить тебе сделку, отказаться от которой ты не сможешь.

— Льюк, перестань сбывать мне залежалый товар.

— Засеки минуту, о’кей? И ты поймешь, почему не можешь позволить себе отказаться.

— Льюк, я не куплюсь.

— Всего лишь одну минуту. Шестьдесят секунд. Ты волен сказать «нет», когда я закончу.

— Ладно, — сказал я. — Говори.

— Отлично. У меня есть информация, жизненно важная для безопасности Янтаря, и я уверен, что никто об этом даже не подозревает. Я выложу ее после того, как ты мне поможешь.

— С чего бы это тебе захотелось отдавать нам такие козыри? Или ты решил капитулировать?

— Не хочу, но так уж суждено. Это все, что я могу предложить. Помоги мне перебраться туда, куда мне надо, — туда, где время течет гораздо быстрее, чтоб я вылечился за день или около того по времени Крепости.

— Или, полагаю, по-местному, например.

— Верно. Затем… ой-ей!

Льюк растянулся на кровати и, прижимая к груди здоровую руку, принялся стонать.

— Льюк!

Он поднял голову, подмигнул мне, глянул на дверь и продолжил стенания.

Вскоре в дверь постучали.

— Войдите, — сказал я.

Вошла Винта и внимательно посмотрела на нас обоих. На мгновение — когда она взглянула на Льюка — показалось, что на ее лице появилось выражение искренней озабоченности. Затем она приблизилась к кровати и положила ладони ему на плечи. Так она простояла с полминуты, затем возвестила:

— Будешь жить.

— Одно плохо, — отозвался Льюк, — я не знаю, благословение это или проклятие.

Затем он обнял ее здоровой рукой, притянул к себе и поцеловал.

— Привет, Гэйл, — сказал он. — Давненько не видались.

Винта отодвинулась с меньшей поспешностью, чем могла бы.

— Кажется, ты уже поправился, — заметила она. — Я полагаю, что Мерль как-то помог тебе.

Винта на миг слегка улыбнулась, затем продолжила:

— Да уж, давно не виделись, глупыш. Тебе по-прежнему нравится поджаренная с обеих сторон яичница?

— Нравится, — признал он. — Только не из полдюжины яиц. Может быть, на сегодня два. Я немного не в форме.

— Отлично, — сказала она. — Пойдем, Мерль. Ты мне нужен как наблюдатель.

Льюк, несомненно пребывавший в убеждении, что разговор пойдет о нем, подарил мне веселый взгляд. Я не был уверен, что хочу оставлять его одного, пусть даже все его Козыри будут у меня в кармане. Я все еще не знал, насколько далеко простираются его способности, а о его намерениях я знал еще меньше. Поэтому я уперся.

— Может, кому-то нужно остаться с инвалидом? — сказал я.

— С ним все будет нормально, — сказала она, — а мне может понадобиться твоя помощь, если я не отыщу слугу.

С другой стороны, может быть, у нее есть для меня что-то интересное…

Я нашел рубашку, натянул ее и прошелся ладонью по волосам.

— О’кей, — сказал я. — Увидимся попозже, Льюк.

— Эй, — позвал он, — посмотри там, не найдется ли для меня трости. Или вырежи посох или что-нибудь такое…

— Это так спешно? — спросила Винта.

— Разве предугадаешь? — отозвался Льюк.

Я достал свой клинок и взял с собой. Пока мы с Винтой спускались по лестнице, мне пришло в голову, что, когда любые двое из нас остаются наедине, нам, вероятно, всегда есть что сказать о третьем…

Как только мы оказались за пределами слышимости, Винта заметила:

— Он рисковал, идя к тебе.

— Да уж.

— Должно быть, дела его были из рук вон плохи, если оказалось, что ты — единственный, к кому он может обратиться.

— Пожалуй, это верно.

— К тому же я уверена, что ему нужно еще кое-что, кроме временного убежища.

— Вероятно, так.

— Какого черта — «вероятно»! Он должен был уже спросить!

— Наверное.

— Так он спросил или нет?

— Винта, похоже, ты сказала мне все, что намеревалась, — заметил я. — Ну, и vice versa. Мы в расчете. Я не должен тебе никаких объяснений. Если я почувствую, что Льюку можно доверять, я буду ему доверять. Все равно я еще ничего не решил.

— Значит, подачу он уже сделал. Я могла бы помочь тебе принять решение, если бы ты сказал, что это было.

— Нет уж, спасибо. Вы друг друга стоите.

— Я беспокоюсь только о твоей безопасности. Не спеши отвергать союзника.

— Да я не спешу, — сказал я. — Но если ты не будешь зацикливаться на Льюке, то легко сообразишь, что о нем я знаю гораздо больше, чем о тебе. Я думаю, что знаю нечто, чего не следовало бы доверять ему, — и я знаю нечто, что вполне могу ему доверить.

— Надеюсь, свою жизнь ты на кон не поставил?

Я улыбнулся.

— В этом вопросе я стараюсь быть консерватором.

Мы вошли в кухню, где она поговорила с женщиной, которую я раньше не встречал, но которая, видимо, всем здесь заправляла. Винта дала ей указания по поводу завтрака и через боковую дверь вывела меня в патио. Оттуда она указала на рощицу на востоке.

— Там ты найдешь подходящее деревце, — сказала она, — для посоха Льюка.

— Может быть, — отозвался я, и мы пошли к роще. — Итак, ты действительно была Гэйл Лампрон? — вдруг сказал я.

— Да.

— Я совсем не понимаю причин этой перемены тел.

— А я не собираюсь тебе рассказывать.

— Может, скажешь, почему не собираешься?

— Нет.

— Не можешь или не хочешь?

— Не могу, — сказала она.

— Но если я уже кое-что знаю, ты сможешь дополнить картину?

— Может быть. Попробуй.

— Когда ты была в теле Дэна Мартинеса, ты выстрелила в одного из нас. В которого?

— В Льюка, — ответила она.

— Почему?

— Я пришла к убеждению, что он — не тот… так что для тебя он представлял угрозу…

— …а ты хотела защитить меня, — закончил я.

— Точно.

— Что это значит «он — не тот»?

— Сорвалось с языка. Вон там вроде подходящее дерево.

Я хмыкнул.

— Слишком толстое… Ну что ж, пусть так и будет.

Я направился в рощу. Кандидатов в посохи было более чем достаточно.

Я шел сквозь пробитые копьями утра просветы между стволами, влажные листья и роса липли к моим сапогам… Но меня обеспокоили некоторые необычные следы на тропе — цепочка следов, уводящих дальше вправо, где…

— Это что? — сказал я, направляясь к темной куче у затененного подножия старого дерева, — скорее риторически, поскольку, думаю, едва ли Винта знала.

Я добрался туда раньше, чем она. Это была одна из собак Бэйля, крупный бурый кобель. У него была разорвана глотка. Кровь уже успела потемнеть и свернуться. По псу ползали насекомые. Дальше и чуть правей я увидел труп собаки поменьше. Эта была выпотрошена.

Я осмотрел участок вокруг останков. На влажной земле остались отпечатки очень крупных когтей. По крайней мере, это не были трехпальцевые отпечатки собакоподобных тварей, с которыми когда-то я уже встречался. Эти следы, похоже, принадлежали просто очень большой собаке.

— Должно быть, их-то я и слышал прошлой ночью, — заметил я. — Думал, что подрались собаки.

— Когда? — спросила она.

— Вскоре после твоего ухода. Я дремал.

Тут Винта поступила очень странно. Она опустилась на колени, наклонилась и понюхала след. Когда она выпрямилась, на лице у нее читалась озадаченность.

— Ну, что нашла? — спросил я.

Винта покачала головой, затем уставилась на северо-восток.

— Я не уверена, — наконец сказала она, — но это ушло туда.

Я осмотрел землю дальше, встал и двинулся вдоль оставленного тварью следа. След уходил в том направлении, хотя через пару сотен шагов, когда тварь покинула рощу, я его потерял. В конце концов я вернулся на поляну.

— Похоже, одна из собак напала на других, — объявил я. — Давай лучше найдем палку и вернемся, если хотим застать завтрак теплым.

В доме мне сказали, что завтрак для Льюка послали наверх. Я готов был разорваться пополам. Хотелось забрать свой завтрак, присоединиться к Льюку наверху и продолжить беседу. Но если я так поступлю, Винта пойдет вместе со мной и беседа не состоится. А с ней в сложившихся обстоятельствах я дальше говорить не мог. Так что мне придется завтракать с нею здесь, что означало оставить Льюка в одиночестве на более долгое время, чем мне бы того хотелось.

Поэтому я согласился, когда Винта предложила: «Мы поедим здесь», — и повела меня в большой зал. Я полагал, она выбрала его потому, что открытые окна моей комнаты находились над патио и, если бы мы сели там, Льюк мог услышать наш разговор.

Мы расположились в конце длинного стола из темного дерева. Когда мы вновь остались одни, Винта спросила:

— Что ты намерен предпринять теперь?

— О чем ты? — спросил я, отхлебывая грейпфрутовый сок.

Винта указала взглядом наверх.

— О нем, — сказала она. — Возьмешь его с собой в Янтарь?

— Кажется, это было бы только логично, — отозвался я.

— Хорошо, — сказала она. — Тогда не стоит откладывать. Во дворце приличный запас медикаментов.

Я кивнул.

— Это точно.

Мы немного пожевали, потом Винта спросила:

— Ты же именно это и собирался сделать, верно?

— А почему ты спрашиваешь?

— Потому что все остальное было бы еще глупее, а он явно не хочет переезжать. Значит, он попытается уговорить тебя поступить как-нибудь по-другому — это даст ему некоторую свободу, пока он выздоравливает. Ты же знаешь, у него отлично подвешен язык. Он все что угодно сможет продать как великую идею. Ты должен помнить, что он — враг Янтаря, и, когда он будет готов сделать ход, на его пути окажешься ты.

— Очень может быть, — сказал я.

— Я еще не закончила.

— Да?

Винта улыбнулась и съела еще несколько кусочков, чтобы подогреть мой интерес.

— Он пришел к тебе не просто так, — продолжила наконец она. — Заползти зализывать раны он мог куда угодно. Но он пришел к тебе, потому что он от тебя чего-то хочет. Он — игрок, но расчетливый. Не связывайся с ним, Мерль. Ты ему ничего не должен.

— Я не знаю, почему ты решила, что я не способен сам о себе позаботиться, — отозвался я.

— Я так никогда не говорила, — откликнулась она. — Но некоторые решения требуют взвешенного анализа. Немного лишку на ту или другую чашу весов — и все будет выглядеть иначе. Ты знаешь Льюка, и я тоже его знаю. Сейчас не время давать ему передышку.

— Повторяешься, — заметил я.

— Значит, ты все-таки решил дать ему то, что он хочет!

Я улыбнулся и отпил немного кофе.

— Какого черта, он не так долго был в сознании, чтобы кинуть мне эту кость, — сказал я. — Я достаточно размышлял об этом, и я хочу знать, что у него на уме.

— Я никогда не говорила, что тебе не нужна информация. Я только хотела напомнить, что говорить с Льюком иногда все равно, что беседовать с драконом.

— Да, — признал я. — Это я знаю…

— И чем дольше ты тянешь, тем труднее будет выбираться из этой ловушки, — добавила она.

Я залпом допил кофе.

— Он тебе нравился? — спросил я.

— Нравился? — переспросила Винта. — Да, он мне нравился. И нравится по-прежнему. Впрочем, сейчас это не важно.

— Я об этом не знал, — сказал я.

— О чем?

— Ты не причинила бы ему вреда без веской причины.

— Нет.

— Сейчас он для меня угрозы не представляет.

— Кажется, нет.

— Предположим, я оставлю его здесь на твое попечение, а сам отправлюсь в Янтарь, чтобы пройти Образ и подготовить всех к такому повороту событий?

Винта энергично замотала головой.

— Нет, — объявила она. — Я не приму… я не могу… принять сейчас такую ответственность.

— Почему?

Она замялась.

— И, пожалуйста, не говори, что не можешь мне ответить, — продолжал я. — Найди способ сказать мне столько, сколько сумеешь.

Тогда она заговорила, медленно, как будто очень осторожно подбирая слова:

— Потому что для меня важнее присматривать за тобой, а не за Льюком. Угроза, природы которой я не понимаю, все еще не устранена — хотя мне больше не кажется, что эта угроза исходит от него. Оберегать тебя от этой неизвестной угрозы — задача более приоритетная, чем следить за ним. Следовательно, я не могу здесь остаться. Если ты возвращаешься в Янтарь, я поеду с тобой.

— Ценю заботу, — сказал я, — но не хочу, чтобы ты ходила за мной по пятам.

— Ни у тебя, ни у меня выбора нет.

— Допустим, я просто козырнусь отсюда в какую-нибудь удаленную тень?

— Я буду обязана последовать за тобой.

— В этом облике — или в другом?

Винта оглянулась. Покопалась в тарелке.

— Ты уже признала, что можешь быть другими людьми. Ты каким-то таинственным способом находишь меня, затем завладеваешь кем-то рядом со мной.

Она сделала глоток кофе.

— Наверное, что-то мешает сказать тебе, — продолжил я, — но ведь это правда. Я это знаю.

Она кивнула один раз, коротко, и продолжала есть.

— Предположим, я козырнусь прямо сейчас, — сказал я, — и ты последуешь за мной — этим твоим необычным способом.

Я подумал о телефонных беседах с Мег Девлин и миссис Хансен.

— А настоящая Винта Бэйль очнется в собственном теле с прорехой в памяти, верно?

— Да, — тихо ответила она.

— И Льюк останется в обществе женщины, которая будет счастлива уничтожить его, едва заподозрит, кто он такой.

Она слегка улыбнулась.

— Примерно так, — сказала она.

Некоторое время мы молча ели. Она хотела лишить меня выбора, пыталась вынудить меня козырнуться в Янтарь и взять Льюка с собой. Мне не нравится, когда мной манипулируют или к чему-то принуждают. К тому же разыгрался мой рефлекс поступать наперекор тому, чего от меня ждут.

Когда мы покончили с завтраком, я опять разлил по чашкам кофе. Я рассматривал коллекцию портретов собак, развешанную на стене напротив, прихлебывал и смаковал кофе и молчал — потому что не мог придумать, что бы такое сказать.

В конце концов придумала Винта.

— Итак, что ты намерен предпринять? — спросила она.

Я допил кофе и поднялся.

— Отнести Льюку палку, — сказал я.

Я отодвинул кресло от стола и направился в угол комнаты, где стояла прислоненная к стене трость.

— А потом? — сказала Винта. — Что ты будешь делать потом?

Я взял посох и взглянул на нее. Винта сидела очень прямо, ладони лежали на столе. Вновь в ее чертах проступило выражение Немезиды, и я почти физически чувствовал повисшее в воздухе напряжение.

— То, что должен, — отозвался я и направился к двери.

Я ускорил шаг, как только оказался за пределами видимости. Добежав до лестницы, я установил, что Винта не идет следом за мной, и помчался наверх, перепрыгивая через ступеньки. По дороге я вытащил свои карты и нашел подходящую.

Войдя в комнату, я обнаружил, что Льюк отдыхает, развалившись на подушках. Возле кровати на небольшом стуле стоял поднос. Я закрыл дверь на засов.

— В чем дело, парень? На нас напали, что ли? — спросил Льюк.

— На старт, — сказал я, взял его оружие и подошел к кровати. Помог Льюку сесть, кинул ему трость и клинок.

— Я вынужден форсировать события, — сказал я, — и я не намерен идти против Рэндома.

— Это утешает, — заметил Льюк.

— Но нам придется свалить — сейчас же.

— По мне, так давно пора.

Льюк навалился на трость и тяжело поднялся на ноги. В коридоре послышался шум, но было уже поздно — я поднял карту и принялся сосредотачиваться.

Дверь загрохотала.

— Эй, что вы там делаете? — крикнула Винта.

Я не ответил. Изображение на карте уже обрело четкость.

Косяк двери раскололся от яростного удара, засов просто вырвало с мясом. Физиономия Льюка приобрела такое выражение, как будто он понял что-то важное, — но тут я схватил его за руку.

— Идем! — рявкнул я.

Винта ворвалась в комнату как раз в тот момент, когда я повел Льюка вперед. Глаза ее полыхали, руки тянулись к нам. Она завопила: «Дурак!» — и крик ее превратился в вой, когда ее омыло радугой, ее очертания зарябили и исчезли.

Мы стояли на травке. Льюк перевел дух — похоже, он на секунду разучился дышать.

— А ты, приятель, круто кадры монтируешь, — сказал он, огляделся по сторонам, узнал местность и криво усмехнулся.

— Кто бы мог подумать, — сказал он. — Хрустальный грот.

— Мой собственный опыт подсказывает, что время здесь течет почти так, как тебе нужно, — заметил я.

Он кивнул, и мы медленно двинулись к высокой синей стене.

— Там осталось еще много припасов, — добавил я, — и спальный мешок все еще там, где я его оставил.

— Да уж, он и мне пригодится, — признал Льюк.

Прежде чем мы добрались до подножия холма, он остановился перевести дыхание. Я увидел, что его взгляд зацепился за два костяка по левую руку от нас, растащенных трупоедами. Минул месяц с тех пор, как те двое, что отодвинули камень, упали там навсегда, — достаточно времени для того, чтобы стервятники успели над ними потрудиться. Льюк пожал плечами, подошел, привалился к синему камню и медленно сполз в сидячее положение.

— Придется подождать, пока я соберусь с силами, чтобы туда слезть, — сказал он. — Даже с твоей помощью.

— Конечно, — сказал я. — Мы можем закончить наш разговор. Насколько я помню, ты собирался сделать мне предложение, от которого я не смогу отказаться. Я должен был доставить тебя туда, где ты смог бы быстро поправиться vis-a-vis течению времени в Крепости, а взамен мне обещана информация, жизненно важная для безопасности Янтаря.

— Верно, — согласился он. — А еще ты не слышал окончания моей истории. Тут все в один узелок завязано…

Я нагнулся к нему.

— Ты говорил, твоя мать отправилась в Крепость, влипла в неприятности и позвала тебя на помощь.

— Да, — кивнул Льюк. — Я бросил дела с Колесом-Призраком и попытался ей помочь. Связался с Далтом; он согласился напасть на Крепость.

— Всегда полезно иметь на примете банду наемников, к которой можно в случае чего обратиться, — заметил я.

Льюк подарил мне быстрый странный взгляд, но я сумел сохранить невинное выражение лица.

— Мы провели их сквозь Тень и атаковали, — продолжал он. — Должно быть, нас ты и видел, когда был там…

Я кивнул.

— Значит, это ты тогда лез через стену… Что-то не сработало?

— До сих пор не знаю, — сказал он. — Мы все делали правильно. Их оборона рассыпалась, мы продолжали давить, как вдруг Далт повернул против меня. Сражение разделило нас; но потом он снова появился и напал на меня. Сначала я решил, что он ошибся — мы были в грязи и крови, — и закричал ему, что это я. Я даже не хотел отвечать ударом на удар — думал, что это недоразумение и он сейчас распознает ошибку.

— Думаешь, он продал тебя? Или он планировал все заранее, задолго до этого? Какие-то противоречия, из-за которых он зубы на тебя точил?

— Непохоже. Не было причин…

— Значит, магия?

— Может быть. Не знаю.

Мне в голову пришла необычная мысль.

— Он знал, что это ты убил Кэйна? — спросил я.

— Нет. Я взял за правило никому не говорить о своих делах.

— Ты меня не надуваешь, нет?

Льюк засмеялся, потянулся, как будто собирался похлопать меня по плечу, но скривился и решил, что, пожалуй, не стоит.

— Почему ты так решил? — спросил он.

— Не знаю. Любопытно.

— Ну да, ну да, — сказал он. Затем: — Помоги мне залезть туда. Надо посмотреть, что за припасы ты мне оставил…

— Давай.

Я поднялся и помог встать ему. Мы двинулись направо вокруг склона, нашли место, где взобраться было полегче, и я втащил его наверх.

Как только мы добрались до входа в грот, он навалился на посох и уставился в провал.

— И никакой возможности легко спуститься, — сказал он. — Для меня, по крайней мере. Я-то думал, что можно бы подкатить из кладовой бочонок, а я уж как-нибудь спустился бы сперва на него, а потом уж на пол. Только высота тут побольше, чем мне помнилось… Какая-нибудь рана точно откроется…

— М-м, — сказал я. — Погоди-ка. Есть идея…

Я спустился вниз и вдоль подножия холма потопал направо — до тех пор, пока не завернул за два сверкающих выступа и полностью не скрылся из поля зрения Льюка.

Раз уж мне пришлось задействовать Логрус, не следовало делать этого в присутствии Льюка. Я не хотел, чтобы он видел, как я работаю с Логрусом, — это дало бы ему возможность составить представление о моих возможностях — и их границах. Я не настолько беззаботен, чтобы позволять другим знать обо мне слишком много.

Логрус явился на мой зов, и я потянулся в него… сквозь него… Желание оформилось, стало целью. Посланные отростки искали мысль. Дальше, дальше…

Продолжалось это чертовски долго. Пришлось дойти до самой сердцевины Тени…

Контакт.

Я не стал дергать — просто медленно и не спеша потянул. Я почувствовал, как что-то движется ко мне через тени.

— Эй, Мерль! Все в порядке? — услышал я голос Льюка.

— В порядке, — ответил я лаконично. Мне было не до подробностей.

Ближе, ближе…

Вот!

Я пошатнулся, когда эта штука прибыла — одним концом она чуть меня не задела. Другой конец грохнулся на землю. Я подошел к середине, ухватился поудобнее и потащил к скале.

Я установил ее возле крутого откоса недалеко от того места, где сидел Льюк, и быстро взобрался наверх. Затем я подтянул ее наверх.

— Хорошо, но где ты ее достал? — спросил Льюк.

— Нашел.

— На том конце она, похоже, только что покрашена…

— Наверное, ее кто-то только что потерял.

Я начал спускать лестницу в пещеру. После того как она уперлась в пол, из дыры торчало еще несколько футов. Я приладил ее поустойчивей.

— Я спущусь первым, — сказал я, — и буду тебя страховать.

— Возьми мои трость и клинок.

— Конечно.

Когда я сделал шаг с последней ступеньки, Льюк уже ухватился за лестницу, влез в дыру и начал спускаться.

— Как-нибудь научишь меня этому фокусу, — сказал он, тяжело дыша.

— Не понимаю, о чем ты. — ответил я.

Льюк спускался медленно, останавливаясь отдохнуть на каждой перекладине. Когда он добрался до пола, то весь раскраснелся и пыхтел. Льюк тут же шлепнулся на пол, прижав к груди правую ладонь. Спустя некоторое время он отполз назад и привалился к стене.

— Ты в порядке? — спросил я.

Льюк кивнул.

— Буду в порядке, — сказал он, — через пару минут. Черт, столько неудобств, когда тебя так порежут…

— Принести одеяло?

— Спасибо, обойдусь.

— Ну, отдыхай пока, а я пойду проверю кладовую и посмотрю, не добрался ли кто до припасов. Хочешь, принесу что-нибудь?

— Воды, — сказал он.

Припасы оказались в порядке, и спальный мешок по-прежнему лежал там, где я его оставил. Я принес Льюку питье — на память пришло несколько забавных воспоминаний о том времени, когда он делал то же самое для меня.

— Похоже, ты в порядке, — сказал я. — Там всего полно.

— Ты там не все вино выпил, а? — спросил Льюк между глотками.

— Нет.

— Это хорошо…

— Ну-с, ты говорил, что у тебя есть информация, жизненно важная для Янтаря, — сказал я. — Может, соизволишь изложить?

Льюк улыбнулся.

— Не сейчас, — сказал он.

— Я думал, мы договорились именно так.

— Ты не дослушал. Нас прервали.

Я покачал головой:

— Согласен, нас прервали. Досказывай.

— Я должен встать на ноги, напасть на Крепость и освободить мою мать…

Я кивнул.

— Так вот, информацию ты получишь после того, как мы ее спасем.

— Эй, погоди! Ты не слишком много просишь?

— За такую информацию это почти даром.

— Похоже, я покупаю кота в мешке.

— Да, так оно и есть. Но, поверь мне, это окупится.

— И не протухнет, пока я буду ждать?

— Нет, я все подсчитал. За пару дней по времени Янтаря я встану на ноги. Вряд ли проблема обострится так скоро…

— Льюк, это начинает напоминать блеф.

— Это и есть блеф, — сказал он. — Но результат этого блефа пойдет на пользу и Янтарю, и мне.

— Это другое дело. С трудом представляю, чтобы ты сделал что-то себе во вред… или на пользу противникам.

Льюк вздохнул.

— Может быть, этого хватит даже на то, чтобы снять меня с крючка, — добавил он.

— Ты хочешь отказаться от кровной мести?

— Не знаю. Думал-то я много… Но раз уж я решил идти этим путем, нужно обставить свой выход с как можно большей помпой.

— А если ты решишь идти другим путем, то получается, что ты сам облажался. Так?

— Ну, это-то я как-нибудь переживу. Моя задача станет труднее, но останется решаемой…

— Не знаю, — сказал я. — Если хоть словечко о нашей сделке просочится, а я не получу ничего, что можно выложить как оправдание того, что отпустил тебя… Вот тогда я действительно сяду на сковородку.

— Я никому не скажу, если не скажешь ты.

— Есть еще Винта.

— Так она же продолжает трындеть, что цель всей ее жизни — тебя защищать. Кроме того, когда ты вернешься, ее там уже не будет. Скорее, там будет настоящая Винта, проснувшаяся после тяжелого сна.

— Ты в этом уверен?

— Ты же ушел. Она наверняка уже тебя ищет.

— Ты знаешь, кто она такая на самом деле?

— Нет, но если тебя интересуют мои предположения, то когда-нибудь…

— Не сейчас?

— Нет, сейчас я немножко посплю. Меня снова прихватило…

— Тогда давай пройдемся по пунктам еще разок. Что ты собираешься делать, как намерен действовать и что обещаешь мне?

Льюк зевнул.

— Я останусь здесь, пока не приду в норму, — сказал он. — Когда буду готов напасть на Крепость, я свяжусь с тобой. Кстати, о птичках — мои Козыри все еще у тебя.

— Я помню. Продолжай. Как ты будешь брать Крепость?

— Я еще не решил. Но об этом ты тоже узнаешь… Будешь ты мне в этом помогать или нет — мне все равно. Хотя я не отказался бы от помощи еще одного колдуна. Как только мы окажемся внутри, а мама на свободе, я говорю тебе все, что обещал, — и можешь тащить это в Янтарь в клювике.

— А если ты проиграешь? — спросил я.

Льюк отвернулся.

— Ну, такая возможность существует всегда, — в конце концов согласился он. — Ладно, предлагаю следующее. Я все это пишу на бумаге и храню у себя. Передаю тебе — по Козырю или лично — перед штурмом. Выиграю я или проиграю, но свое ты получишь.

Льюк протянул здоровую руку, и я пожал ее.

— Согласен, — сказал я.

— Тогда отдай мне Козыри. Я свяжусь с тобой, как только снова научусь ходить на своих двоих.

Помешкав, я вытащил свою колоду — она была теперь довольно пухлой, — стасовал свои карты — вместе с некоторыми Козырями его колоды — и отдал Льюку оставшиеся.

— А остальные?

— Я хочу их изучить как следует.

Он слабо пожал плечами.

— Я всегда могу сделать еще. Но отдай мне Козырь матери.

— Вот.

Льюк взял карту и сказал:

— Не знаю, что ты задумал, но дам тебе один совет: не лопухнись с Далтом. Он не самый приятный парень, даже когда у него мозги в порядке, а как раз сейчас с ним, по-моему, что-то творится. Держись от него подальше.

Я кивнул и поднялся на ноги.

— Уже уходите? — спросил он.

— Ухожу.

— Лестницу оставь.

— Тут все твое.

— Что расскажешь в Янтаре?

— Ничего… пока, — сказал я. — Хочешь, я перед уходом принесу тебе поесть? Сэкономишь рейс.

— Хорошая идея. И бутылку вина принеси.

Я принес ему запас провизии. И спальник тоже притащил.

Потом начал было подниматься по лестнице и остановился на полпути.

— Ты еще сам не знаешь, что у тебя на уме, — сказал я. — Верно?

Льюк улыбнулся.

— Только не поверь в это всем сердцем.

Поднявшись наверх, я посмотрел на большой булыжник, которым меня когда-то замуровали в гроте. Ранее я подумывал, не оказать ли Льюку ответную любезность. Я мог засечь время и вернуться за Льюком, когда он встанет на ноги. Таким образом, улизнуть от меня он не сможет. Я отверг такой вариант — не только потому, что, кроме меня, никто не знал, что Льюк здесь, и если со мной что случится, то ему — крышка. Важнее было то, что если я заткну вход, то Льюк, когда он выздоровеет, не сможет связаться со мною по Козырю. По крайней мере, так я говорил себе самому.

Тем не менее я наклонился, взялся за булыжник и подтащил его поближе к отверстию.

— Эй, Мерль! Что ты делаешь? — прозвучало снизу.

— Червей копаю, — ответил я.

— Эй, а ну кончай! Не…

Я рассмеялся и подтащил булыжник еще ближе.

— Мерль!

— Я думал, ты хочешь, чтобы я закрыл дверь перед уходом — а вдруг дождь, — сказал я. — Только он тяжелый, сволочь… Ладно уж, не дергайся…

Я повернулся и спрыгнул со скалы. Я решил, что дополнительный адреналин Льюку не помешает.

VIII

Спрыгнув с откоса, я снова пошел за отрог хрустального холма, откуда я принес лестницу, — какое-никакое, а все-таки укрытие от глаз возможных наблюдателей.

Я выдернул чистые карты. Время бежало. Я выудил из кармана карандаш и обнаружил, что он сломан. Я вынул из ножен клинок — лезвие его было длиной в руку. Пришлось применять эту штуку не по назначению.

Примерно через минуту я набрасывал на карте, которая лежала на плоском камне передо мной, свою комнату в Лесном Доме. Сила Логруса текла по моим пальцам. Мне приходилось работать предельно аккуратно, взвешенно, добиваясь, чтобы рисунок передавал ощущение места. Наконец набросок был закончен. Я встал. Рисунок был верен, Козырь был готов. Я раскрыл свой разум и всматривался в рисунок, пока тот не стал реальностью. Тогда я шагнул в комнату. Сделав шаг, я вспомнил, что кое о чем я Льюка так и не спросил, но было уже слишком поздно.

За окном тени деревьев вытянулись к востоку. Значит, меня не было большую часть дня.

Повернувшись, я увидел на прибранной кем-то кровати лист бумаги, прижатый краем подушки, — чтобы сквозняком не унесло. Я подошел к нему и взял, одновременно подобрав небольшую синюю пуговицу, лежавшую сверху.

Написано было по-английски. Записка гласила: «ПОЛОЖИ ПУГОВИЦУ В БЕЗОПАСНОЕ МЕСТО, ПОКА ОНА ТЕБЕ НЕ ПОНАДОБИТСЯ. Я НЕ МОГУ НОСИТЬ ЕЕ ДОЛГО. НАДЕЮСЬ, ТЫ НЕ ДЕЛАЛ ГЛУПОСТЕЙ. ПОСТАРАЮСЬ ВЫЯСНИТЬ ЭТО КАК МОЖНО СКОРЕЕ. ДО ВСТРЕЧИ».

Подписи не было.

Я не мог оставить пуговицу здесь — грозило мне это чем-нибудь или нет. Поэтому я завернул пуговицу в записку и положил в карман. Затем я вынул из шкафа свой плащ, перекинул его через руку и вышел из комнаты. Щеколда была сломана, так что двери я оставил открытыми нараспашку. В коридоре я остановился и прислушался, но не услышал ни голосов, ни движения.

Я дошел до лестницы и направился вниз. Я был уже почти внизу, когда заметил ее — настолько неподвижно сидела она возле окна справа от меня; рядом на маленьком столике стоял поднос с хлебом и сыром, бутылкой вина и кубком.

— Мерлин! — сказала она внезапно, приподнявшись. — Слуги сказали, что вы здесь, но я заглянула сюда и не нашла вас…

— Меня отзывали, — сказал я, преодолевая последнюю ступеньку и подходя к ней. — Как вы себя чувствуете?

— Как вы… что вы знаете обо мне? — спросила она.

— Вы, вероятно, не помните, что было в последние два дня, — отозвался я.

— Да, — сказала она. — Не хотите присесть?

Винта указала на кресло по другую сторону столика.

— Присоединяйтесь, прошу вас, — она показала на поднос. — Позвольте, я налью вам вина.

— Вот это правильно, — сказал я, увидев, что она пьет белое.

Она поднялась, пересекла комнату, открыла шкафчик и достала еще один кубок. Вернувшись на прежнее место, она плеснула в него приличную дозу «Мочи Бэйля» и поставила возле моей руки. Похоже, по-настоящему крепкое пойло они оставляют для себя.

— Что вы можете рассказать о том, что я не помню? — спросила она. — Я была в Янтаре — и вдруг я осознаю, что я здесь и нескольких дней как не бывало…

— Да, — сказал я, беря крекер и кусочек сыра. — Примерно в какое время вы снова осознали себя?

— Этим утром.

— Беспокоиться не о чем… теперь, — ответил я. — Повтора не будет.

— Но что это было?

— Временами такое накатывает, — сказал я, пробуя вино.

— Больше похоже на магию, чем на болезнь…

— Вероятно, не без этого, — согласился я. — Никогда не знаешь, чем может надуть из Тени… Но почти с каждым, с кем такое случалось, теперь полный порядок. Насколько я знаю.

Винта нахмурилась.

— Очень странно.

Я прихватил еще пару крекеров и отхлебнул вина. Они действительно приберегали хорошее пойло для себя.

— Совершенно не о чем беспокоиться, — повторил я.

Она улыбнулась и кивнула.

— Я верю вам. И все-таки, что вы здесь делаете?

— Остановка в пути. Я возвращаюсь в Янтарь, — сказал я, — издалека. Кстати, вы мне напомнили… можно ли у вас взять на время лошадь?

— Разумеется, — отозвалась она. — Когда вы уезжаете?

— Как только получу лошадь, — сказал я.

Винта поднялась на ноги.

— Я не сразу поняла, что вы спешите. Я тотчас провожу вас в конюшню.

— Спасибо.

По пути я прихватил еще два крекера и сыру и высосал оставшееся вино. Интересно, где сейчас может плавать голубой дымок?

Приметив доброго коня, о котором Винта сказала, что его можно оставить в их конюшне в Янтаре, я оседлал его и взнуздал. Он был серый, и звали его Дымок. Затем я накинул плащ и сжал руки Винты.

— Спасибо за гостеприимство, — сказал я, — даже если вы о нем не помните.

— Не говорите пока «до свидания», — сказала она мне. — Подъезжайте к выходу из кухни в патио, и я дам в дорогу фляжку с водой и провизию… Мы ведь не совершили ничего безрассудного, о чем я не помню, не так ли?

— Джентльмену не к лицу говорить об этом, — сказал я.

Она рассмеялась и потрепала меня по плечу.

— Приходите как-нибудь в гости, когда я буду в Янтаре, — сказала она, — и освежите мои воспоминания.

Я взял седельные сумки, торбу для Дымка и длинную веревку, чтобы привязывать ею коня. Вывел Дымка наружу, пока Винта направлялась обратно к дому. Затем сел в седло и медленно поехал за ней, а несколько собак вились возле копыт коня. Я объехал дом, — неблизкий путь, — натянул поводья и спешился возле кухни. Разглядывал патио и мечтал, чтобы такой же был у меня. Я мог бы посиживать там и пить по утрам кофе. Или даже в компании…

Вскоре дверь открылась, вышла Винта и передала мне узелок и фляжку. Пока я их укладывал, она сказала:

— Дайте знать моему отцу, что я вернусь через несколько дней, хорошо? Скажите ему, что я поехала в деревню, потому что почувствовала себя плохо, но теперь все в порядке.

— С радостью, — сказал я.

— Я действительно не знаю, почему вы здесь, — сказала она. — Но если это политика или интриги, то не хочу и знать.

— Отлично, — сказал я.

— То, что прислуга готовила еду для крупного рыжеволосого парня, который, похоже, был серьезно ранен, мне лучше забыть?

— Желательно.

— Тогда так и будет. Но как-нибудь я хотела бы услышать эту историю без лакун…

— Я тоже, — сказал я. — Поживем — увидим…

— Ну, доброго пути.

— Спасибо. Постараюсь.

Я пожал ей руку, повернулся и сел в седло.

— До свидания.

— Увидимся в Янтаре, — сказала она.

Я сел в седло и еще раз проехался по кругу — пока вновь не оказался возле конюшен. Потом я направил коня мимо них до тропы, по которой мы с Винтой уже ездили и которая вела в нужном мне направлении. Позади в доме завыла собака, мгновением позже к ней присоединилась другая. С юга потянуло ветерком, и он приволок откуда-то несколько листьев. Мне захотелось оказаться на дороге — далеко и в одиночестве. Я ценил одиночество, потому что, как мне казалось, пока ты один, лучше всего думается, а тогда обдумать мне требовалось многое, очень многое…

Я ехал на северо-запад. Примерно через десять минут я добрался до проселка, который как-то уже пересекал. На этот раз я поехал по нему на запад и в конце концов выехал прямо на перекресток с указателем, отмечающим, что Янтарь находится прямо по ходу. Я поехал прямо.

Я путешествовал по желтой грунтовой дороге, выставлявшей напоказ отпечатки множества фургонных колес. Дорога повторяла очертания ландшафта, тянулась вдоль распаханных под пар полей, окруженных низкими каменными оградами, по обе стороны которых росли редкие деревья. Далеко впереди я видел контур обнаженных гор, возвышающихся над лесом, который медленно, но верно подтягивался мне навстречу. Мы с Дымком двигались легкой рысью, и я пустил мысли скользить по событиям нескольких последних дней.

В том, что у меня есть враг, я не сомневался. Льюк заверил меня, что сам он мне больше не враг, и я решил, что это более чем убедительно. Ему не было нужды приходить ко мне только для того, чтобы подлечить раны, — на это указывали и он сам, и Винта. Он вполне мог самостоятельно отыскать дорогу к хрустальному гроту или какому-нибудь другому убежищу. И вопрос о моей помощи в деле спасения Джасры мог подождать. Я был больше чем на пятьдесят процентов убежден, что он пытался на скорую руку восстановить наши прежние хорошие отношения, потому что я был единственным его контактом с Двором Янтаря, а удача от него отвернулась. У меня было такое чувство, что он хотел получить официальный статус в Янтаре и что упомянутую важную информацию он предоставит — как знак доброй воли и долю добычи. Я вовсе не был уверен, что излишне критически отнесся бы к любому предложенному Льюком плану по спасению Джасры. Он знаком был с Крепостью — изнутри и снаружи; явно был колдуном и располагал отрядом наемников, который сумел переправить с тени Земля. Из того, что я знал, получалось, что тот занятный боезапас срабатывал в Крепости так же, как в Янтаре. Верно это или нет, но почему бы просто не козырнуть ударную группу в нужное место? Льюку даже не пришлось бы выигрывать битву — нужно было просто попасть внутрь, забрать Джасру и свалить оттуда. Нет, у меня не было ощущения, что для той операции, решись Льюк на нее, я так уж необходим. Напротив — у меня было ощущение, что мне на уши вешают еще дымящуюся лапшу — в надежде, что, когда рассеется пар, мы просто положим на одну чашку весов то, что у Льюка есть, на другую — то, что Льюк хочет, и сделаем ему предложение…

Кроме того, у меня было ощущение, что у Льюка могло появиться желание покончить с вендеттой — раз уж с Кэйном покончено и честь рода удовлетворена. И, пожалуй, в этом смысле Джасра была для него камнем преткновения. И раз уж я понятия не имел, чем она могла его держать, мне пришло в голову, что помянутая важная информация может представлять собой описание способа нейтрализации его мамаши. Если бы Льюк сумел тайком передать нам эти сведения — чтобы они попали к нам как бы по нашим собственным каналам, — то смог бы и сохранить лицо, и купить мир с Янтарем. Танталовы муки. Сейчас моей главной задачей было найти способ представить все это при дворе в самом лучшем свете — дабы не выглядеть предателем, который отпустил Льюка. Это означало одно: придется доказывать, что прибыль окупит инвестиции.

По сторонам прибавилось деревьев, а сам лес придвинулся ближе к дороге. Я переехал деревянный мост над прозрачным потоком, и некоторое время меня преследовал ласковый плеск. Слева вдалеке лежали поля и амбары, справа — фургон со сломанной осью…

А если я неверно просчитал действия Льюка? Существовал ли способ надавить на него и все-таки сделать так, чтобы моя интерпретация оказалась верной? У меня начала оформляться небольшая идейка. Не то чтобы я запрыгал от радости при ее появлении, но обдумать ее как следует стоило. Требовались риск и быстрота. Впрочем, достоинства у этой идейки тоже были. Я повертел ее и так и эдак, затем отложил и вернул мысли в главное русло.

Где-то был враг. И если это не Льюк, то кто же? Наиболее очевидным кандидатом на этот пост казалась Джасра. Во время двух наших встреч она сумела вполне ясно выразить все, что она думает и чувствует на мой счет. Она вполне могла послать наемных убийц, с которыми я столкнулся на Гробовой Аллее. В таком случае, я временно в безопасности — пока она пленница Крепости, — если, конечно, до того как попалась сама, она снова не выслала по моему следу людей. Впрочем, это было бы уже слишком. Не такая уж я заметная фигура в событиях, за которые она хотела отыграться, да и тех людей, которых она послала в первый раз, почти хватило для выполнения поставленной задачи.

А если не Джасра? Тогда я по-прежнему сижу по самые уши. Маг в синей маске, которого я пока постановил считать Шару Гаррулом, пустил по моему следу торнадо, который показался мне не слишком дружеской увертюрой к последовавшим за ним цветам. Последнее, разумеется, указывало на личность, с которой я контачил из квартиры Флори в Сан-Франциско. В таком случае он инициировал столкновение, которое значило, что у него есть на мой счет какие-то планы. Что он такое говорил? Что-то о возможности встретиться на узкой дорожке. Это интересно… в ретроспективе. Я уже видел, чем может обернуться эта возможность.

Но на самом ли деле убийц подослал Шару Гаррул? Несмотря на то что он знал о свойствах синего камня, который вел их по моему следу, — об этом свидетельствует синяя пуговица у меня в кармане, — что-то тут не вытанцовывается. Во-первых, наши дорожки еще толком не сходились. Во-вторых, для таинственного повелителя стихий, забрасывающего противников цветами, стиль не тот. Тут, конечно, я мог крепко ошибаться, но после колдовской дуэли я мог ждать чего-то большего, чем банальный кинжал наемного убийцы.

По мере того как опушка леса становилась к дороге все ближе, поля уступали место целине. В ярколистье леса уже вползли сумерки. Но он не походил на густой и древний лес Ардена: я издали видел выше по склону множество прогалин. Дорога оставалась широкой и хорошо утоптанной. Въехав в тенистую прохладу, я поплотнее завернулся в плащ. Поездку можно было бы назвать легкой, если б это была всего лишь прогулка. Я не торопился. В голове одна за другой всплывали идеи, которые нужно было обдумать…

Если б я сумел выпытать побольше у того странного безымянного существа, которое захватило тело Винты… Я по-прежнему понятия не имел, какова была ее истинная природа. Да, именно «ее». Я почему-то ощущал, что существо это по натуре скорее женщина, нежели мужчина, — несмотря на то что оно побывало и в теле Джорджа Хансена, и в теле Дэна Мартинеса. Наверное, потому, что я занимался с нею — когда она была Мег Девлин — любовью. Трудно сказать… Но когда-то я знал Гэйл, да и Дева Озера была настоящей леди…

Хватит. Вопрос о местоимении я решил. Были вопросы поважнее. Например — кто бы она ни была, почему она так истово убеждала меня, что хочет меня защитить? Я оценил ее высокие чувства, но мотивы ее по-прежнему оставались для меня неясны.

Было еще кое-что — нечто более важное, чем ее мотивы. То, что она вменила себе в обязанность охранять меня, — это ее личное дело. Волновало другое: от чего именно, по ее мнению, меня нужно защищать? Она должна знать о существовании какой-то конкретной угрозы, но ни единым намеком не дала мне понять, в чем эта угроза кроется.

И был ли вообще враг? Настоящий враг? Противник Винты?

Я снова попытался упорядочить все, что знал о ней.

Дано: таинственное создание, которое иногда выглядит как голубой дымок. Может находить меня в Тени. Может захватывать контроль над телом человека, полностью подавляя естественное ego. Давным-давно отирается возле меня — а я об этом ни сном ни духом… Самой ранней ее инкарнацией — из тех, что я знаю, — была Гэйл, прежняя подружка Льюка.

Почему именно Гэйл? Если она охраняла меня, то зачем ей крутиться вокруг Льюка? Почему она не стала женщиной, на свидания с которой ходил я? Действительно, почему бы ей не стать Джулией? Но нет: ее выбор пал на Гэйл. Может, Льюк угрожал моему благополучию и она не хотела выпускать его из виду? Но она прохлопала Льюка, когда тот устраивал покушения на мою жизнь. Сначала он, потом Джасра. Она знала о том, что за последними покушениями стоит Джасра, это было сказано прямым текстом. Почему она просто не устранила их? Она могла, например, забраться в тело Льюка и шагнуть под колеса грузовика, а потом упорхнуть из тела и сделать то же самое с Джасрой. Умереть вместе с телом, которым владела, ей не грозило. На моих глазах она умирала дважды.

Правда, она могла знать, что все покушения обречены на провал. Могла ли она испортить бомбу в посылке? Могла ли она разбудить меня утром, чтобы я не отравился газом? Могла ли она приложить руку к срыву каждого покушения? И все-таки гораздо проще было бы докопаться до источника неприятностей и устранить проблему вместе с ним. Я знал, что угрызениями совести из-за погубленных жизней она не страдает. На Гробовой Аллее она приказала прикончить оставшегося в живых убийцу…

Что бы это значило?

В голову пришли сразу два объяснения. Первое: ей действительно начал нравиться Льюк, и она искала способ нейтрализовать его, не уничтожая. Но затем я вспомнил Мартинеса с пистолетом — и все опять развалилось. Она же всерьез стреляла в Льюка в Санта-Фе… Ладно. Оставалось другое объяснение: Льюк — не настоящая угроза, он нравится ей ровно настолько, чтобы оставить его в живых, раз уж он забросил игры в террористов по тридцатым апреля. К тому же она удостоверилась, что мы с Льюком подружились. В Нью-Мексико произошло что-то такое, что изменило ее мнение. Что это было за событие? Я понятия не имел. Потом она последовала за мной в Нью-Йорк и ненадолго стала Джорджем Хансеном, а потом быстро переключилась на Мег Девлин. Льюк к тому времени сошел со сцены — после того, как мы расстались в горах, он летал по другой орбите. Угрозы он больше не представлял — и все-таки она исходила пеной, пытаясь войти со мной в контакт. Надвигалось что-то еще? Настоящая угроза?

Я перепахал свои мозги вдоль и поперек, но так и не смог придумать, что это была за угроза. Может, следуя этой цепочке умозаключений, я шел ошибочным путем?

Вездесущей она определенно не была. Причиной похищения и срочной эвакуации меня в Лесной Дом были ее желание получить от меня информацию и желание вывести меня из-под удара — в равной степени. И кое-что из того, что она жаждала узнать, было не менее интересно, чем то, что она знала и без меня…

Память выкрутила обратное сальто. Какой вопрос она задала первым?

Мастерски приземлившись на воображаемые ноги в доме Билла Ротта, я снова и снова прокручивал этот вопрос. Как Джордж Хансен она задала его как бы мимоходом — и я солгал; как голос в телефонной трубке она задала его же и получила от ворот поворот; как Мег Девлин, в постели, она в конце концов получила от меня честный ответ.

«Как зовут твою мать?»

Когда я сказал, что мою мать зовут Дара, она наконец заговорила свободно. Предостерегла меня относительно Льюка. Кажется, она собиралась сказать что-то еще, но прибытие мужа настоящей Мег прервало нашу беседу.

И к какой замочной скважине подходит этот ключик? К моему происхождению из Дворов Хаоса — о котором, кстати, она ни разу не упоминала. Тем не менее это, должно быть, действительно важно…

У меня появилось ощущение, что я держу в руках ответ, но пока не могу сформулировать нужного вопроса.

Стоп. Дальше я решил не идти. Ясно было, что она знает о моих связях с Дворами, — но это не давало совершенно ничего нового. Плюс к тому, она знала и о моих связях с Янтарем — и мне все равно оставалось непонятным, как это влияет на ход событий.

Так что я оставил пока эту тему открытой. Вернуться к ней можно и потом. И без того подумать было о чем. По крайней мере, я теперь знал, какие вопросы нужно задать ей при следующей встрече. А эта встреча — я был уверен — не за горами.

Затем меня посетила еще одна мысль. Раз она вбила себе в голову, что должна меня защищать, то она и сейчас, наверное, торчит где-то поблизости за кулисами. Она выдала мне гору информации, которую я с большой долей вероятности мог считать соответствующей действительности, но проверить которую у меня не было никакой возможности. Начиная с телефонного звонка, с того, как она кругами ходила вокруг меня в Нью-Йорке, и до убийства моего единственного возможного источника информации в Гробовой Аллее, она была на деле более помехой, чем подмогой. Логично допустить, что она, того гляди, вновь появится из ниоткуда и встрянет со своей помощью — причем в самый неподходящий момент.

Так что вместо того, чтобы углубленно сочинять и заучивать насыщенную убедительными аргументами само-оправдательную речь, которую я должен был произнести перед Рэндомом, я битый час размышлял над природой существа, способного вселяться в тело человека и брать управление этим телом на себя. Способов сделать это очень немного, и я быстро сузил поле поисков, всесторонне рассматривая имеющуюся у меня информацию о природе такого существа, используя приемы технической подготовки, которую преподал мне дядюшка. Когда я решил, что искомый способ найден, то сделал пару шагов назад и принялся размышлять над тем, какие силы могут быть задействованы в подобной процедуре.

Вполне представив принципиальную схему, я стал подбирать гармонические колебания и выстраивать их в интерференционную картину. Разовое высвобождение необработанной энергии, даже самое кратковременное, весьма утомительно для оператора и, по сути, расточительно, — не говоря уж о том, что с точки зрения эстетики это настоящее варварство. Лучше организовать все заранее.

Я выстроил сформированные сигнатуры и скомпилировал из них заклинание. Сугуи, наверное, срифмовал бы его куда изящнее, но у таких вещей имеется один нюанс: их эффективность убывает со временем, а свое заклинание я рассчитывал так, чтобы оно сработало именно там и именно тогда, где и когда оно должно сработать, — если базовые мои предположения верны. Поэтому я решил не слишком изгаляться и собрал матрицу так, как мне было удобно. Заклинание получилось очень длинное — слишком длинное, чтобы с ходу отбарабанить его от начала и до конца. Скорее всего, я буду применять его практически на бегу. Я еще раз прошерстил его и увидел, что оно держится на трех опорных точках… Пусть будет на четырех — так надежнее…

Я вызвал Логрус и вплел язык в его подвижный узор. Затем я медленно и отчетливо произнес заклинание, выпустив те самые четыре ключевые слова. Когда отзвенел последний слог, в лесу вокруг меня наступила мертвая тишина. Заклятие висело предо мной, словно изувеченная бабочка с крыльями из звука и цвета, пойманная в капроновую сеть вызванного мною изображения Логруса; оно готово будет явиться на мой зов и высвободиться, как только я произнесу пропущенные четыре слова…

Я убрал изображение Логруса и с облегчением почувствовал, как напряжение отпустило язык. Отныне не только это таинственное существо способно устраивать неприятные сюрпризы…

Я остановился, чтобы напиться. Небо потемнело, лес снова негромко зашумел. Я задумался, не связаться ли мне с Фионой или Блейсом и как там поживает в городе Билл… Я прислушался к шуршанию ветвей. Внезапно у меня появилось ощущение, что за мной наблюдают, — это было не холодное прощупывание козырного контакта, а явственное ощущение, что где-то рядом есть пара зорких глаз и взгляд этих глаз воткнут мне в спину. Меня затрясло. Кругом одни враги…

Я проверил, легко ли выходит из ножен клинок, и поехал дальше. Ночь была молода, а впереди миль было больше, чем осталось позади.

Проезжая сквозь вечер, я по-прежнему был начеку, но так и не услышал — и не увидел — ничего неблагоприятного. Не ошибся ли я в Джасре, в Шару или даже в Льюке? Не сидела ли у меня сейчас на хвосте команда профессиональных убийц? Порой я натягивал поводья и какое-то время прислушивался. Но и тогда я не слышал ничего необычного, — ничего, что можно было принять за шум преследования. Меня вдруг остро заинтересовала синяя пуговица, лежащая в моем кармане. Не работала ли она сигнальным маячком для какой-нибудь гадости, посланной магом? Я не хотел расставаться с этой вещицей, потому что уже видел, как ее можно использовать. Кроме того, раз уж она теперь настроена на меня — а оно, вероятно, так и есть, — то я не вижу проку выкидывать ее сейчас. Прежде чем я попытаюсь снять ее метку, я спрячу пуговицу в безопасном месте. А до той поры не вижу никакого повода что-то еще с ней делать.

Небо продолжало темнеть, робко проявились первые звезды. Мы с Дымком совсем сбавили шаг, но дорога оставалась ровной, ее светлая полоса была видна по-прежнему и не грозила никакими опасностями. Откуда-то справа послышалось уханье совы, мгновением позже я увидел ее темный силуэт, метнувшийся среди деревьев. Приятная ночь для верховой прогулки, если б я на свою голову не насоздавал призраков и не натравил бы их на себя. Мне нравятся запахи осени и леса, и я решил на привале сжечь в костре немного листьев, ибо острота этого аромата не похожа ни на что другое…

Воздух был чист и прохладен. Стук копыт, наше дыхание и ветер казались единственными звуками окрест, пока чуть позже мы не вспугнули оленя и не услышали треск, сопровождающий его бегство. Мы пересекли небольшой, но крепкий деревянный мост — и ни один тролль не потребовал у нас пошлины[23]. Дорога стала забирать вверх, и мы медленно, но верно стали взбираться к небу. Сквозь переплетение ветвей уже проглядывали многочисленные звезды, облаков я не видел. Когда мы забрались еще выше, лиственных пород стало меньше, чаще стали встречаться вечнозеленые. Порывы ветра становились все более неприятными.

Я стал чаще останавливаться, чтобы дать отдых Дымку, просто прислушаться и погрызть что-либо из припасов. Я решил ехать, по крайней мере, до восхода луны — который я попытался вычислить по ее местонахождению в прошлую ночь, вслед за моим отъездом из Янтаря. Если б я добрался до седловины и разбил лагерь на перевале, остаток пути до Янтаря поутру был бы легким и приятным…

Фракир слегка вздрогнула на запястье. К черту, во время поездки это часто случается, вечно на кого-нибудь наткнешься… Вполне возможно, что мимо пробежала голодная лиса, посмотрела на меня и захотела стать медведем. И все же я простоял на том месте дольше, чем намеревался, — готовый к нападению и старающийся не показать своей готовности…

Ничего так и не произошло, предупреждение не повторилось, и через пару минут я поехал дальше. Я прикидывал, как здорово было бы взять Льюка за яйца и сжать покрепче, — кстати, аналогичную операцию — с поправкой на анатомию — вполне заслужила и Джасра. Я пока не решался назвать эти замечательные прикидки планом — им не хватало проработки деталей. Чем больше я об этом думал, тем безумнее это все выглядело. Такой поворот был чрезвычайно соблазнителен — он позволял разом разрешить множество проблем. Затем я принялся удивляться, почему мне до сих пор не приходило в голову создать Козырь Билла Ротта. Мне было совершенно необходимо поговорить с хорошим адвокатом. К тому же, прежде чем взяться за серьезное дело, его нужно обсудить с серьезным человеком. Впрочем, сейчас слишком темно, чтобы рисовать… да и особой необходимости пока нет. Мне просто хотелось поговорить с Биллом, рассказать ему все, выяснить точку зрения человека, не заинтересованного напрямую в исходе игры…

Весь следующий час Фракир не шелохнулась. Потом начался спуск, а вскоре густая тень, улегшаяся вдоль дороги, принялась благоухать сосновыми ароматами. Я задумался — о магах и цветах, о Колесе-Призраке и его проблемах и об имени существа, которое недавно еще занимало тело Винты. Было еще много других размышлений, и некоторые из них имели долгую и богатую историю…

Много остановок спустя, когда сквозь кроны впереди меня просочился лунный свет, я решил сказать «стоп» и поискать место для ночлега. Я дал Дымку напиться из ручья, а примерно через четверть часа справа от тропы приметил местечко, с виду вполне пригодное для ночевки. Я съехал с дороги и направился туда.

Выяснилось, что место не настолько шикарное, как мне мечталось, и я поехал дальше в лес — до тех пор, пока не наткнулся на небольшую поляну, показавшуюся мне довольно симпатичной. Я спешился, расседлал Дымка, вытер попоной и задал корму. Затем срезал клинком дерн, выкопал яму и разжег в ней костер. На такое дело пришлось потратить заклинание, потому что возиться со спичками мне было лень. Вспомнив накативший на меня стих, я бросил в огонь несколько охапок сухих листьев.

Я уселся на плащ спиной к стволу дерева, съел сэндвич с сыром и запил его водой из фляги. Одновременно я боролся с желанием содрать с ног сапоги. Клинок лежал на земле рядом со мной. Я наконец начал расслабляться. От огня веяло ароматом ностальгии. Следующий сэндвич я поджарил над огнем.

Я долго сидел и ни о чем не думал. Под кожей потекла мягкая расслабленность. Прежде чем отвалить на боковую, я хотел еще набрать хвороста, но особой нужды в этом не было. Холода я не чувствовал. Огонь был мне нужен скорее для компании…

Тем не менее…

Я сделал усилие, встал и двинулся в лес. Раз уж все равно поднялся, то провел долгую неторопливую разведку местности. Если честно, основным побудительным мотивом для этой прогулки была потребность облегчиться. Вдруг я поймал боковым зрением слабую вспышку далеко на северо-востоке. Я остановился. Еще один костер? Отражение луны на воде? Факел? Отблеск угас, и больше я его не увидел — хотя старательно вытягивал шею, проверял, с какого места я его видел, и пытался на это место встать.

Впрочем, у меня не было ни малейшего желания носиться за каким-нибудь блуждающим огоньком и провести всю ночь, ломясь по зарослям[24]. По дороге в лагерь я проверил, насколько легко меня обнаружить. Мой костерок был едва виден даже с десяти шагов. Я обошел лагерь кругом, вернулся на полянку и снова растянулся на траве. Огонь уже угасал. Я решил дать костру прогореть, завернулся в плащ и стал слушать тихий шепот ветра.

Заснул я быстро. Сколько времени спал — не знаю. И не помню ни одного сна, который снился мне той ночью.

Проснулся я оттого, что Фракир яростно забилась на запястье. Лишь чуть-чуть приоткрыв глаза, я сделал вид, что разметался во сне, и бросил правую руку рядом с рукоятью клинка. Выровнял дыхание. Я слышал и ощущал, как поднялся ветер, видел, как он раздул угли и костер мой вновь разгорелся. Тем не менее передо мной вроде бы никого не было. Я напряженно вслушивался в малейшие шорохи, но слышал только ветер да потрескивание костра.

Одинаково глупо было как вскакивать на ноги и становиться в защитную позицию — я даже не знал, откуда грозит мне опасность, — так и разыгрывать мишень, оставаясь неподвижным. С другой стороны, я предусмотрительно расстелил плащ так, чтобы за спиной у меня оказалась старая сосна с низко нависшими ветвями. Зайти ко мне с тыла было сложно — не говоря уж о том, чтобы повести обходной маневр совершенно бесшумно. Так что внезапное нападение с той стороны мне не грозило.

Я чуть повернул голову и взглянул на Дымка, который, как мне показалось, волновался. Фракир продолжала отвлекать меня. Она метала петли и подавала мне сигналы тревоги до тех пор, пока я не приказал ей утихомириться.

Дымок подергивал ушами, раздувал ноздри и вертел головой. Я заметил, что его внимание обращено по правую сторону от меня. Конь пошел вокруг лагеря, волоча за собой длинную привязь.

Затем сквозь шум, производимый Дымком, я услышал и другие звуки — как будто кто-то приближался ко мне справа. Некоторое время звук не повторялся, но потом я услышал его вновь. Это были не шаги — было похоже, что какое-то тело задевает ветки и ветки протестующе шуршат…

Я припомнил расположение деревьев и кустов в той стороне и решил подпустить того, кто в них прятался, поближе, прежде чем я сделаю свой ход. Мысль о том, чтобы вызвать Логрус и приготовиться к магической атаке, я отбросил. На это ушло бы чуть больше времени, чем у меня оставалось. К тому же, судя по поведению Дымка и по тому, что я слышал, создавалось впечатление, что приближается кто-то один. Я решил при первом же удобном случае запастись набором заклинаний — и защитных, и наоборот, — вроде того, которое я соорудил для противодействия охраняющему меня существу. Закавыка в одном: для того чтобы выстроить эти заклинания как следует, вдохнуть в них силу и отработать их запуск до такой степени, когда они будут выскакивать по первому же зову, требуется несколько дней кропотливой работы, — к тому же заклинания имеют гнусную привычку скисать примерно за неделю. Иногда им удается протянуть дольше, иногда — и того меньше: в зависимости от количества энергии, ввязанной в них, и от магической напряженности в той тени, где запускается заклинание. Это хлопотная и муторная возня, и тратить на нее время стоит, только если абсолютно уверен, что заклинания обязательно понадобятся. С другой стороны, нормальному колдуну полагается всегда держать под рукой взведенные заклинания для нападения, для защиты и для бегства. Но я всегда был слишком ленив — чтобы не сказать беспечен, — и до недавнего времени нужды в такого рода прикрытии не ощущал. К тому же свободное время, которое можно было употребить на программирование и отладку заклинаний, у меня появилось совсем недавно.

А любое обращение к Логрусу, решись я его вызвать для прикрытия, — это все равно что отбиваться сырой неотлаженной силой.

Надо дать нападающему подобраться поближе, только и всего. Тогда он встретится с холодной сталью и удавкой…

Теперь я ясно слышал, как он приближается, — слабое шуршание сосновых иголок. Ну, вражина, еще несколько шагов… Давай… Это все, что от тебя требуется. Подходи…

Он остановился. Я услышал ровное, тихое дыхание.

Затем:

— Ты уже знаешь, что я рядом, маг, — услышал я негромкий шепот. — У каждого из нас есть маленькие фокусы, и о твоих ловушках я знаю все…

— Кто ты? — спросил я, хватая клинок и перекатываясь на колени — лицом во тьму, острие клинка описывает небольшой круг.

— Я — враг, — ответствовал он. — Тот, о котором ты думал и которого меньше всего ждал.

IX

Власть. Сила.

Я помню этот день. Мы стояли на вершине скалы. Фиона — одетая в бледно-лиловое, перепоясанная серебром, — стояла чуть выше меня и правее. В правой руке она держала серебряное зеркало и смотрела сквозь дымку вниз — туда, где высилось огромное дерево. Мир вокруг нас был недвижен, и даже негромкий наш разговор как будто приглушался. Вершина дерева исчезала в низко висящей туманной пелене[25]. Свет, который просачивался сквозь эту мглу, очерчивал изломанный силуэт дерева на фоне другого облака — касающегося земли и стеной поднимающегося вверх и сливающегося с тем, что нависало над нами. На земле возле дерева была прорисована яркая, будто светящаяся сама по себе линия. Изгибаясь, она исчезала в тумане. Слева от меня виднелась еще одна короткая дуга — она вырывалась из вспухающей белой стены и убегала обратно.

— Что это, Фиона? — спросил я. — Зачем ты привела меня сюда?

— Ты слышал об этом, — отозвалась она. — Я хотела, чтобы ты увидел его.

Я помотал головой.

— Никогда не слышал об этих местах. Я понятия не имею, что это…

— Идем, — сказала она и начала спускаться.

Я пытался подать ей руку, но Фиона отвергла ее и спустилась сама — быстро и грациозно. Мы подошли ближе к дереву. Было во всем этом что-то смутно знакомое, но я не смог понять — что именно.

— Твой отец потратил много времени, чтобы рассказать тебе свою историю, — наконец сказала Фиона. — И уж конечно, этой части он не опустил.

Я остановился. Кажется, я начал догадываться — но не решался поверить…

— Это дерево… — сказал я.

— Корвин воткнул здесь посох, когда приступил к созданию нового Образа, — сказала Фиона. — Ветка была срезана незадолго до того. Она пустила корни.

Казалось, земля вздрогнула у меня под ногами.

Фиона повернулась спиной к рисунку, подняла зеркало, которое принесла с собой, и наклонила его так, чтобы смотреть через правое плечо.

— Да, — сказала она несколько мгновений спустя. Затем протянула зеркало мне: — Взгляни так, как это сделала я.

Я взял зеркало, приладил и посмотрел.

Отражение в зеркале было совсем не таким, как то, что представало невооруженному взгляду. Теперь я мог заглянуть за дерево, видеть сквозь туман и различать большую часть необычного Образа, который закручивал сияющую спираль по земле, неуклонно свивая путь к своему центру — заметно смещенному от геометрического, — единственному месту, по-прежнему скрытому башней неподвижной туманной белизны, внутри которой, казалось, горели похожие на звезды крошечные огоньки.

— Это не похоже на Образ Янтаря, — сказал я.

— Не похоже, — согласилась Фиона. — А на Логрус?

— Нет. Логрус, конечно же, непредсказуемо меняется. И все равно — там больше ломаных линий, а здесь в основном плавные кривые и повороты.

Я еще некоторое время изучал отражение, затем вернул зеркало Фионе.

— Интересное заклятие на этом зеркале, — прокомментировал я. Пока зеркало было у меня в руках, я успел раскрутить магическую паутину.

— И гораздо более сложное, чем можно предположить, — отозвалась она. — Это не простой туман… Смотри.

Фиона приблизилась к началу Образа, расположенному возле огромного дерева, и сделала движение, как будто собиралась поставить ногу на мерцающий путь. Прежде чем нога ее приблизилась, треснул небольшой электрический разряд и коснулся ее туфли. Фиона быстро отдернула ногу.

— Он отвергает меня, — сказала она. — Я на него даже ноги не могу поставить. Попробуй ты.

Что-то мне не понравилось в ее взгляде, но я подошел и встал рядом с ней.

— Почему твое зеркало не смогло проникнуть к самому центру? — вдруг спросил я.

— Наверное, сопротивление возрастает по мере приближения к нему. А в центре сильнее всего, — ответила она. — А что касается «почему», то я не знаю.

Я помешкал еще мгновение.

— Кто-нибудь еще, кроме тебя, пытался попробовать?

— Я приводила сюда Блейса, — ответила она. — Образ отверг и его.

— И больше этот Образ никто не видел?

— Я приводила Рэндома. Но он отказался даже пробовать. Сказал, что у него сейчас нет желания возиться.

— Наверное, это было благоразумно… Талисман был при нем?

— Нет. А что?

— Просто любопытно.

— Посмотрим, как Образ отреагирует на тебя.

— Посмотрим…

Я поднял правую ногу и медленно опустил ее к линии. Примерно в футе над ней я остановился.

— Кажется, меня что-то отталкивает, — сказал я.

— Странно. А разряда нет…

— Невелико счастье, — ответил я и протолкнул ногу на пару дюймов вниз. В конце концов я вздохнул: — Нет, Фи. Не могу.

На ее лице я прочел разочарование.

— Я надеялась, — сказала она, пока я отодвигался, — что кто-то еще, кроме Корвина, сможет пройти его. Кто же, если не сын?..

— Почему так важно, чтобы кто-то прошел его? Просто потому, что он существует?

— Мне кажется, здесь кроется угроза, — сказала Фиона. — Образ придется исследовать и работать с ним.

— Угроза? Почему?

— Янтарь и Хаос — два полюса бытия, насколько мы знаем, — сказала она, — сосредоточенные в Образе и Логрусе. Веками между ними существовало нечто вроде равновесия. Но теперь, как мне кажется, баланс нарушается — из-за вот этого незаконнорожденного Образа твоего отца.

— Каким же образом?

— Янтарь и Хаос взаимно отражают порожденные ими волны. А этот Образ порождает интерференцию.

— Больше похоже на еще один кубик льда, брошенный в фужер, — сказал я. — Чуть погодя все утрясется.

Фиона покачала головой.

— Не утрясается… С тех пор как создана эта штука, увеличилось число теневых бурь. Они рвут ткань Тени. Они оказывают влияние на саму природу реальности.

— Не прокатывает, — сказал я. — Ведь тогда, помимо всего прочего, произошло куда более важное событие. Был поврежден изначальный Образ Янтаря, и Оберон исправил его. Волна Хаоса прокатилась по всей Тени. Было искажено все. Но Образ перехватил инициативу — и все успокоилось. Мне кажется более вероятным, что теневые бури — отзвуки того потрясения.

— Хороший аргумент, — сказала она. — Но что, если это не так?

— Маловероятно.

— Мерль, здесь есть какая-то сила… безмерное количество силы.

— Да я и не сомневаюсь…

— Мы всегда старались приглядывать за силой, пытались понять ее, взять под контроль. Потому что однажды она может быть обращена против нас. Говорил ли тебе Корвин хоть что-нибудь о том, что представляет собой его Образ и как можно управлять им?

— Нет, — сказал я. — Ничего, кроме того, что он сделал Образ в спешке, чтобы заменить прежний. Он боялся, что Оберон не сумеет починить изначальный Образ.

— Если б мы могли отыскать твоего отца…

— До сих пор никаких известий?

— Дроппа заявляет, что видел его на тени Земля, к которой вы оба неравнодушны. Он сказал, что Корвин был с привлекательной женщиной, они пили вино и слушали музыку. Дроппа помахал им и двинулся сквозь толпу. Он считает, что Корвин видел его — хотя, когда он добрался до столика, они уже ушли.

— И это все?

— Да.

— Негусто.

— Да уж. Хотя, если действительно только Корвин может пройти эту чертову штуку и если она действительно настолько опасна, мы можем в один прекрасный день оказаться по уши в больших неприятностях.

— Я думаю, тетя, ты зря гонишь волну.

— Надеюсь, что ты прав, Мерль. Ладно, пойдем домой…

Напоследок я еще раз оглядел это место, чтобы запомнить детали и ощущения, — я хотел создать для него Козырь. Я никогда никому не рассказывал, что, когда я опускал ногу, никакого сопротивления не было. Просто, если ты ступил в пределы Образа или Логруса, возврата нет. Либо проходишь до конца, либо будешь уничтожен. А в тот момент, несмотря на мою любовь к приключениям, времени у меня не было — перемена заканчивалась и надо было возвращаться в аудиторию, на занятия.

Власть. Сила.

Мы были в лесу в Черной Зоне — так называется часть Тени, с которой торгует Хаос. Мы охотились на зхинда — рогатую, некрупную, черную, злобную и кровожадную тварь. Я вообще не слишком люблю охотиться — предпочитаю не убивать никого без веской на то причины. Но — идею подкинул Джарт, и, раз уж это была последняя возможность помириться с братом, я решил его предложение принять. Ни он, ни я не были особо выдающимися лучниками, а зхинды очень быстры. Если повезет, мы ничего не подстрелим, зато у нас будет шанс поговорить и, может быть, завершить охоту при куда более лучших отношениях, чем в ее начале.

Когда мы потеряли след и сели отдохнуть, разговор зашел о стрельбе из лука, о придворных сплетнях, о Тени и о погоде. В последнее время Джарт был со мной заметно более вежлив — я счел это добрым знаком. Он отпустил волосы, чтобы прикрыть отсутствие левого уха. Уши вообще трудно регенерировать. О дуэли мы не вспоминали, о споре, который к ней привел, — тоже. Вскоре я должен был исчезнуть из его жизни, и я чувствовал, что он хотел бы закрыть эту главу на относительно мажорной ноте, чтобы каждый из нас ушел по своей дорожке, унося с собой хорошие воспоминания. По крайней мере наполовину я был прав.

Позже, когда мы остановились на перекус, он спросил меня:

— Так на что же она похожа?

— Что? — сказал я.

— Власть, — ответил он. — Сила Логруса… возможность ходить в Тени, работать магию на порядок выше обычной…

Вдаваться в детали мне не очень-то хотелось. Я знал, что Джарт трижды хотел пройти Логрус — и трижды в последний момент отступал, заглянув в него. Наверное, его расстраивали скелеты неудачников, которые там повсюду разложил Сугуи. Вряд ли Джарт знал, что я осведомлен о двух последних случаях, когда он отказывался от попытки; я решил не подавать вида, что знаю о них.

— Да нет, каких-то кардинальных перемен не ощущается, — сказал я, — пока действительно не воспользуешься этой силой… Но это сложно описать.

— Я думаю, что скоро и сам его пройду, — сказал он. — Здорово будет побродить в Тени. Может, даже найти себе какое-нибудь королевство… Присоветуешь что-нибудь?

Я кивнул.

— Не оглядывайся, — сказал я. — Не останавливайся, чтобы подумать. Просто иди вперед. И только вперед.

Джарт рассмеялся.

— Звучит как военный приказ, — сказал он.

— Какое-то сходство есть…

Он опять рассмеялся.

— Ладно, пошли убивать зхинда.

В тот день мы потеряли след в густом буреломе. Мы слышали, как зхинд ломился сквозь заросли, но не сразу поняли, в какую сторону он ушел. Я стоял к Джарту спиной и лицом к опушке, выискивая хоть какой-то след, когда Фракир туго стянула мне запястье, затем ослабла и упала на землю.

Я нагнулся подобрать ее, удивляясь, что это с ней могло случиться, и над головой услышал глухой «чпок». Глянув вверх, я увидел торчащую в стволе стрелу. Если б я не нагнулся, она воткнулась бы мне в спину.

Даже не успев выпрямиться, я быстро повернулся к Джарту. Он накладывал на тетиву вторую стрелу.

— Не оглядывайся, — сказал он. — Не останавливайся, чтобы подумать. Просто иди вперед. И только вперед.

Когда Джарт поднял оружие, я бросился в его сторону. Стрелок получше, вероятно, убил бы меня на месте. Когда я начал движение, он запаниковал и выстрелил раньше времени — стрела пробила бок моего кожаного жилета, но никакой боли я не почувствовал.

Я подсек Джарту колени. Он упал навзничь, отбросил лук, выхватил охотничий нож, перекатился на бок и взмахнул оружием, целя мне в глотку. Я перехватил его запястье левой рукой, но удар был силен, и я повалился на спину. Продолжая удерживать лезвие подальше от себя, я ударил Джарта по лицу правой рукой. Он перехватил кулак и врезал коленом в пах.

Острие ножа оказалось в нескольких дюймах от моего горла, и лишь отчаянным усилием я сдержал последний толчок. Болело дико, но я сумел повернуть бедро, чтобы предотвратить еще один пенальти, и одновременно поставил правую руку Джарту под запястье, порезав себе при этом ладонь. Затем я двинул ему правой, левой рванул на себя и перекатился через левое плечо. Его рука вырвалась из моего ослабевшего захвата, и он откатился в сторону, а я попытался очухаться… и услышал его вопль.

Привстав на колени, я увидел, что Джарт лежит на левом боку там, где остановился, а нож висит в нескольких футах от него, запутавшись в сплетении ветвей. Руки Джарт прижимал к лицу, и крики его больше походили на блеяние.

Я подошел посмотреть, что случилось. Фракир готова была обвиться вокруг его горла — на случай, если он задумал какую-нибудь хитрость.

Но это была не хитрость. Подойдя ближе, я увидел, что острый сук упавшей ветки воткнулся ему в правый глаз. По щеке и по носу Джарта текла кровь.

— Да не дергайся ты! — сказал я. — Только хуже сделаешь. Давай я его выну…

— Убери руки, падаль! — крикнул он.

Затем, стиснув зубы и состроив жуткую гримасу, Джарт взялся за сучок правой рукой и откинул голову назад. Я невольно отвернулся. Через пару мгновений он жалобно простонал и свалился без сознания. Я отодрал левый рукав рубашки, оторвал от него полосу, сложил тампон и положил на поврежденный глаз. Второй полосой я этот тампон примотал. Фракир привычно вернулась мне на запястье.

Затем я выудил Козырь, который доставил бы нас домой, и поднял Джарта на руки. Маме все это не понравится…

Власть.

Была суббота. Все утро мы с Льюком летали на планере. За ленчем встретили Джулию и Гэйл, после этого взяли «Звездную вспышку» и оставшийся день ходили под парусом. Потом мы ввалились в гриль-бар на прибрежной эспланаде, где, пока мы ждали бифштексы, я купил пива, поскольку Льюк припечатал мою руку к столешнице, пока мы разминались армрестлингом[26], выясняя, кому платить за выпивку.

Кто-то за соседним столом сказал: «Если бы у меня был миллион долларов, свободный от налогов, я бы…» Услышав эту фразу, Джулия рассмеялась.

— Что смешного? — спросил я.

— Список его желаний, — сказала она. — Я бы хотела шкаф, набитый платьями от лучших модельеров, и несколько элегантных украшений к ним. Шкаф хорошо бы поставить в действительно красивый дом, а дом построить в таком месте, где я считалась бы важной шишкой…

Льюк улыбнулся.

— Так, поехали от денег к власти, — сказал он.

— Может, и так, — отозвалась она. — Но на самом деле — какая разница?

— За деньги можно что-то купить, — сказал Льюк. — Власть позволяет что-то создать. Если тебе когда-либо предложат выбор между деньгами и властью, бери власть.

Обычная беспечная улыбка Гэйл сменилась выражением необычайной серьезности.

— Я не верю, что власть — это конечная цель, — сказала она. — Власть нужна для того, чтобы чего-то с ее помощью добиться.

Джулия рассмеялась.

— Что это вы прицепились к власти? — спросила она. — По-моему, это просто смешно!

— Да, но лишь до тех пор, пока ты не получишь огромную власть, — сказал Льюк.

— Тогда придется думать в других масштабах, — ответила Джулия.

— Ерунда, — сказала Гэйл. — У каждого есть обязанности, и они — прежде всего.

Льюк взглянул на нее и кивнул.

— Может, не стоит примешивать мораль? — сказала Джулия.

— Нет, стоит, — отозвался Льюк.

— Я не согласна, — сказала она.

Льюк пожал плечами.

— Она права, — вдруг сказала Гэйл. — Для меня долг и мораль — разные вещи.

— Ну, если у тебя есть долг, — сказал Льюк, — что-то, что ты непременно должен сделать, — скажем, дело чести, — этот долг становится твоей моралью.

Джулия посмотрела на Льюка, посмотрела на Гэйл.

— Это значит, что мы говорим об одном и том же? — спросила она.

— Нет, — сказал Льюк. — Я так не думаю.

Гэйл сделала глоток.

— Ты говоришь о личном кодексе чести, который ничего общего не имеет с общепринятой моралью.

— Верно, — сказал Льюк.

— Значит, на самом деле это не мораль. Ты говоришь о долге, и только о нем, — ответила она.

— В этом отношении ты права, — ответил Льюк. — Но мораль от этого никуда не делась, правильно?

— Мораль — достояние цивилизации, — сказала она.

— Нет никакой цивилизации, — ответил Льюк. — Это слово означает искусство жить в городах.

— Ну хорошо. Достояние культуры, — сказала Гэйл.

— Культурные ценности — вещь относительная, — заявил Льюк, улыбаясь. — Мои культурные ценности утверждают, что я прав.

— А откуда они взялись, твои культурные ценности? — спросила Гэйл, внимательно вглядываясь в него.

— Давай оставим этот вопрос риторическим, — предложил он.

— Тогда давай отложим эту тему в сторону, — сказала Гэйл, — и вспомним о долге.

— А куда подевалась власть? — спросила Джулия.

— Ушла в пампасы, — сказал я.

Гэйл вдруг растерялась — как будто этот спор не повторялся в различных формах тысячи раз, как будто разговор действительно сделал неожиданный и новый поворот.

— Если это разные вещи, — сказала она медленно, — то какая из них важнее?

— А они не разные, — сказал Льюк. — Они одинаковые.

— Не думаю, — возразила Джулия. — Но долг обычно четко определяется, — значит, определив свой долг, ты сам устанавливаешь для себя мораль. Нет уж, если придется выбирать одно из двух, я выберу мораль.

— А мне нравятся четкость и определенность, — заявила Гэйл.

Льюк выдул свое пиво и негромко рыгнул.

— К черту все это! — сказал он. — Занятий по философии до вторника не предполагалось. Нынче у нас выходной. Кто платит за следующий круг, Мерль?

Я поставил левый локоть на стол и раскрыл ладонь.

Мы мерились силой, напряжение росло и росло, он сказал сквозь стиснутые зубы:

— Я прав, разве не так?

— Ты прав, — сказал я. За секунду до того, как его рука припечаталась к столу.

Власть. Сила.

Я забрал почту из запертого ящика в холле и отнес ее наверх, в квартиру. Там было два счета, несколько рекламных проспектов и что-то толстое, посланное первым классом и без обратного адреса.

Я закрыл дверь, сунул ключи в карман, бросил кейс на ближайшее кресло и уже направлялся к дивану, когда на кухне зазвонил телефон.

Бросив почту на кофейный столик, я развернулся и почапал на кухню. Взрыв, который немедленно шарахнул у меня за спиной, мог бы вышибить из меня мозги. А мог бы и не вышибить — точно не знаю, потому что, как только рвануло, я нырнул головой вперед. Стукнулся башкой о ножку стола. С одной стороны, я чуть не потерял сознание, зато с другой — не потерял ничего существенного. Все потери пришлись на долю гостиной. Когда я поднялся на ноги, телефон звонить уже перестал.

Я знал, что есть масса более простых способов избавиться от ненужной почты, но еще долго меня мучил вопрос — кто же мне тогда звонил.

Иногда я вспоминаю и первую серию этой мыльной оперы — грузовик, который решил на меня наехать. Я тогда лишь мельком увидел лицо водителя, прежде чем бросился в сторону, — безучастное, никаких эмоций, как будто он был мертв, загипнотизирован, накачан наркотиками или одержим. Выбирай из этого списка что хочешь — и можно сразу несколько позиций.

Потом настала ночь грабителей. Они напали на меня без единого слова. Когда все завершилось, я, уже топая прочь, оглянулся. Мне кажется, что заметил смутную тень, метнувшуюся во тьму парадного подъезда дальше по улице, — нетщетная предосторожность, я бы сказал, особенно если учесть, что только что произошло. Впрочем, это мог оказаться кто-то, причастный к нападению. Я тогда был измучен, а человек этот был слишком далеко, чтобы обеспечить полиции описание моей персоны с особыми приметами. Если бы я вернулся и узнал, что это просто прохожий, он мог бы потом меня опознать. Не то чтобы я опасался, что обычное дело о самозащите без превышения необходимого уровня обороны могут раздуть в нечто большее, но ведь тягомотины не оберешься… Поэтому я решил: ну и черт с ним, пусть живет — и пошел дальше. Еще одно интересное тридцатое апреля.

День ружья. Я топал по улице. Хлопнули два выстрела. Оба — в «молоко»: кирпичные крошки сыплются из стены здания слева от меня, и только тут я сообразил, что происходит. Третьего выстрела не было, из стоящего через улицу здания раздался глухой удар и что-то как будто треснуло. Окно на третьем этаже было распахнуто.

Я поспешил туда. Это был старый многоквартирный дом, парадная дверь была заперта, но я не стал задерживаться — не до тонкостей этикета. Поднялся по лестнице, подошел к комнате, которая, по моим расчетам, была именно та, и решил подергать за ручку. Это сработало. Грубо говоря, дверь была незаперта.

Я встал сбоку и, толкнув дверь, увидел, что комната мебелью не обставлена и пуста. И кажется, не жилая. Не мог ли я ошибиться? Но затем я заметил, что окно, выходящее на улицу, распахнуто, и увидел то, что лежало на полу. Я вошел и прикрыл за собой дверь.

В углу валялось сломанное ружье. По отметинам на прикладе я догадался, что его, прежде чем отбросить в сторону, с огромной силой шарахнули о ближайший радиатор. Затем я увидел на полу что-то влажное и красное. Немного — всего несколько капель.

Я наскоро обыскал квартиру. Она была невелика. Окно в спальне тоже было открыто, я подошел к нему. Рядом с окном крепилась пожарная лестница, и я решил, что этот выход ничем не хуже любого другого — и для меня тоже. На почерневших перекладинах лестницы виднелись несколько мелких пятен крови — и все. Ни внизу, ни дальше по переулку никого видно не было.

Власть. Чтобы убивать. Чтобы оберегать. Льюк, Джасра, Гэйл. Кто ответственен?

Чем больше я думал об этом, тем более укреплялся в мысли, что утром открытых газовых горелок я тоже проснулся от телефонного звонка. Не было ли это предупреждением об опасности? Каждый раз, когда я пытался осмыслить эти события, мне начинало казаться, что в каждом из них ощущается некоторая искусственность интонаций. Теперь же все высветилось в совершенно ином свете. По словам Льюка и псевдо-Винты, настоящая опасность во время последних покушений мне не грозила — хотя казалось, что любое из них могло закатать меня в гроб. Кого теперь винить? Преступника? Или спасителя, который хотя и спасал, но не вполне последовательно? Кто из них кто, в конце концов? Я помнил, какой запутанной была история моего отца из-за той проклятой автомобильной аварии, которая была сыграна подобно «Последнему году в Мариенбаде», — хотя его приключения казались бесхитростными по сравнению с теми, что выпали на мою долю. По крайней мере, большую часть времени он точно знал, что ему следует делать. Может, я унаследовал семейное проклятие и вечно обречен путаться в изощренных интригах?

Власть. Сила.

В памяти крепко засел последний урок дядюшки Сугуи. После того как я развязался с Логрусом, дядя решил потратить время на мое обучение вещам, выходящим за пределы обычного курса. И однажды настал день, когда я решил, что учеба завершена. Я прошел конфирмацию в Искусства[27] и был выпущен на все четыре стороны. Казалось, что я объял все основы мастерства, что остальное может быть только несущественным дополнением этих основ. Я начал готовиться к путешествию на тень Земля. Но однажды утром за мной пришли и пригласили к Сугуи. Я решил, что он просто захотел со мной попрощаться и дать пару дружеских советов.

Волосы Сугуи были белы, он иногда сутулился, а случались дни, когда даже ходил с посохом. Тот день был как раз из таких. Сугуи надел тогда желтый кафтан — который я всегда считал скорее рабочей одеждой, чем знаком социального положения.

— Ну что, готов к прогулке? — спросил Сугуи.

— Вообще-то путь предстоит неблизкий, — заметил я. — Но я в принципе готов.

— Нет. — Он покачал головой. — Я имел в виду не это путешествие.

— Но… Ты хочешь сказать, что намерен куда-то отправиться прямо сейчас?

— Идем, — сказал он.

Итак, я последовал за ним, и тени расступились перед нами. Мы шли, и местность становилась все более пустынной… В конце концов мы пришли туда, где вообще не было ничего живого. Вокруг нас простирался голый черный базальт, оцепеневший в медном свете тусклого древнего солнца. На этом краю всех миров было холодно и сухо. Когда мы остановились, я огляделся и поежился.

Я ждал, что Сугуи объяснит цель нашей прогулки. Но прежде чем он заговорил, время успело умереть и воскреснуть. Казалось, он не замечал моего присутствия и просто высматривал что-то на ровном горизонте мира.

— Я научил тебя законам Тени, — наконец сказал он — медленно и тяжело. — Я научил тебя составлять заклинания, научил, как сделать так, чтобы они срабатывали…

Я промолчал. Вроде бы речь его не предусматривала моего ответа.

— Теперь ты знаешь кое-что о власти над миром, — продолжил он. — Ты черпаешь силу из Знака Хаоса, из Логруса, и воплощаешь в деяния…

Сугуи наконец взглянул на меня. Я кивнул.

— Ясно, что те, кто носит в себе Образ, Знак Порядка, могут совершать подобное — подобными же способами, а может, совсем другими… — продолжал он. — Наверняка я не знаю, ибо я не посвящен в Образ. Сомневаюсь, что дух мог бы выдержать бремя знания обоих Путей. Но тебе следует осознать, что существует другой путь Силы, антагонистичный тому, в который посвящены мы.

— Я понимаю, — сказал я, поскольку Сугуи, казалось, ожидал ответа.

— Однако ты обладаешь ресурсом, доступным тебе, — сказал он, — но которого нет у тех, из Янтаря. Смотри!

Последнее слово не значило, что мне нужно просто стоять и смотреть, как он прислоняет посох к валуну и простирает пред собой руки. Это значило, что мне следует вызвать Логрус, чтобы на уровне Силы увидеть то, что дядя делает. Я включил магическое зрение и принялся наблюдать за происходящим сквозь Логрус.

Видение, висевшее перед ним, казалось продолжением того, что вызвал я, — растянутое и перекрученное. Я видел и чувствовал, как дядя соединяет с ним руки и вытягивает пару зазубренных щупалец, чтобы коснуться валуна, лежащего много ниже по склону.

— Теперь войди в Логрус, — сказал дядя, — но оставайся пассивным. Держись рядом, пока я буду работать. Но ни в коем случае не смей вмешиваться.

— Понятно, — сказал я.

Я окунул руки в собственное видение, пошевелил ими, нащупывая гармонию, пока руки не слились с ним.

— Хорошо, — сказал дядя, когда я закончил. — А теперь ты должен только наблюдать — на всех уровнях Власти сразу.

Что-то запульсировало по всей длине управляемых им отростков, подбирающихся к валуну. К тому, что произошло потом, я оказался не готов.

Изображение Логруса передо мной почернело, расплылось бурлящей кляксой чернильной жижи. Жуткое ощущение разрушительной мощи хлынуло в меня — неописуемая сила уничтожения, она грозила переполнить меня, унести в блаженное ничто абсолютного беспорядка. Часть меня, кажется, жаждала этого, но другая часть немо вопила, моля, чтобы это прекратилось. Но Сугуи держал это безумие под контролем, и я мог смотреть, как он это делает, — именно в тот момент, когда я увидел, как он выводит небытие в бытие.

Валун стал частью пятна хаоса, присоединился к нему и исчез. Не было ни взрыва, ни поглощения — только ощущение могучих холодных ветров, только отзвуки голосов ужаса в бесконечности… Дядя медленно развел руки — и линии кипящей черноты последовали за его руками, растеклись в обе стороны от зрачка бездны, который когда-то был гранитным валуном, прожирая длинную черную борозду, внутри которой я увидел несоединимое — сущее Ничто, становящееся Деянием…

Затем дядя замер — и все остановилось. Мгновением позже он заговорил.

— Я мог бы просто отпустить это, — сказал он, — дав ему власть существовать без моего контроля. Или толкнуть его в какую-то сторону — и лишь потом отпустить…

Он не спешил развить эту мысль, и я спросил:

— И что тогда произойдет? Оно просто будет продолжаться, пока не уничтожит всю эту тень?

— Нет, — отозвался он. — Есть ограничения. Сопротивление Порядка будет возрастать по мере того, как Хаос будет расширяться. Рано или поздно все придет в равновесие…

— А если ты продолжишь, если ты будешь вызывать его снова и снова?

— Это может привести к громадным разрушениям…

— А если мы объединим усилия?

— Разрушения будут еще больше… Но не в этом урок, который я хотел тебе преподать. Теперь я буду пассивен, а ты возьмешь контроль на себя.

Итак, я перехватил управление Знаком Логруса и огромным кругом замкнул линии разрыва на себя — будто окружив нас рвом тьмы.

— Теперь прогони его, — сказал дядя, и я сделал это.

Но ветра и боги продолжали буйствовать, я ничего не мог разглядеть за темной стеной, которая медленно надвигалась на нас со всех сторон.

— Похоже, до точки равновесия еще далеко, — заметил я.

Дядя хмыкнул.

— Это так. Ты прекратил воздействие, но критический предел был превышен — и теперь все идет вразнос.

— Ага, — сказал я. — Ну и когда же естественные ограничения решат, что им уже пора восстанавливать равновесие?

— Вскоре после того, как та точка мира, на которой мы стоим, перестанет существовать, — сказал дядя.

— Эта штука распространяется во все стороны?

— Да.

— Интересно. Ну и какова же критическая масса?

— Да придется уж показать тебе… Но сначала давай подыщем себе местечко поспокойней, а то от этого скоро ничего не останется. Возьми меня за руку.

Я сделал как он просил, и он провел меня в иную тень. На этот раз я сам вызвал Хаос и шаг за шагом воспроизвел всю процедуру, а дядя только наблюдал за мной. На этот раз я уже не выпустил процесс из-под контроля.

Когда я завершил работу и стоял, не в силах унять дрожь, уставившись в созданный мною небольшой кратер, дядя положил мне на плечо руку и сказал:

— Теоретически ты знал, что за твоими заклинаниями стоит абсолютная власть. Сам Хаос. Работать непосредственно с ним крайне опасно. Но, как видишь, все-таки возможно. Теперь, когда ты это знаешь, учеба завершена.

Это был впечатляющий урок. Я был одновременно в ужасе и восторге, в растерянности и благоговении. Применение всей силы Хаоса в большинстве ситуаций, которые я мог вообразить, напоминало стрельбу ядерными зарядами в парковом тире. Я так и не мог представить себе обстоятельств, в которых мне хотелось бы применять навык управления Хаосом, пока меня не уделал Виктор Мелман.

Власть, сила — во что бы они ни воплощались, какие бы виды, формы, масштабы и стили они ни принимали, — продолжают изумлять меня до сих пор. Сила так долго живет со мною рядом, что я привык к ней, мы с ней на короткой ноге и хорошо друг к другу относимся — но я сильно сомневаюсь, что когда-нибудь сумею хотя бы приблизиться к пониманию ее…

X

— Ну, давай же, — сказал я во тьму, — кем бы ты ни был.

То, что я услышал в ответ, не было человеческим голосом. Скорее, негромкое рычание. Мне стало интересно, с какой это зверюгой я схватился. Ясно было, что сейчас на меня нападут, — и я удивился, когда этого не произошло. Ворчание утихло, и это — чем бы оно ни было, — заговорило снова.

— Чувствую твой страх, — донеслось до меня шипение.

— Лучше почувствуй свой, — посоветовал я, — пока ты можешь вообще что-то чувствовать.

Дыхание чужака стало тяжелее. За моей спиной танцевали языки пламени. Дымок отошел на другой край лагеря, — насколько позволяла длина привязи.

— Я мог бы убить тебя, пока ты спал, — медленно сказали из кустов.

— Дурак, что не убил, — ответил я. — Теперь это будет не так просто.

— Я хочу понаблюдать за тобой, Мерлин, — заявило нечто. — Я хочу видеть твое замешательство. Хочу видеть твой страх. Хочу видеть твои мучения — прежде чем увижу твою кровь…

— Понимаю, ты меня будешь убивать по личным причинам, а не из деловых соображений.

Раздался странный звук, на интерпретацию которого мне понадобилось несколько секунд, — как будто нечеловеческое горло пыталось испустить смешок.

— Ну что ж, колдунчик, — отозвалась тварь, — вызывай свой Знак, распыляй внимание… Я почувствую это и разорву тебя, прежде чем ты сможешь задействовать его.

— Как мило, что сказал заранее.

— Всего лишь хотел предупредить, чтобы ты не был опрометчив. Кстати, штучка, обернувшаяся вокруг твоего левого запястья, тоже не сможет тебе помочь.

— А ты неплохо видишь.

— И подобные штучки тоже.

— Может, обсудим философские аспекты проблемы мести?

— Я жду, когда ты сломаешься и сделаешь какую-нибудь глупость. Так будет гораздо занятней. Теперь ты можешь действовать только физически — и поэтому ты обречен.

— Тогда жди дальше, — сказал я.

В кустах раздался шум — нечто подобралось поближе. Несмотря на это, я по-прежнему не мог разглядеть, что же это за тварь. Тогда я сделал шаг влево — чтобы свет костра упал на заросли. Внизу что-то сверкнуло. Свет отразился от горящего желтой искрой единственного глаза.

Я опустил острие клинка, направив его в глаз. Черт возьми, любая тварюга бережет прежде всего глаза.

— Банзай![28] — заорал я и сделал выпад. Беседа вроде как зашла в тупик, и мне захотелось сменить тему.

Зверюга тут же взметнулась и, уклонившись от моего удара, с невероятной силой и огромной скоростью ринулась на меня. Это был большой черный корноухий волк, он ушел от моего отчаянного удара наотмашь и нацелился на мою глотку.

Левая рука у меня автоматически вскинулась, и я сунул ее в открытую пасть. В тот же миг я заехал рукоятью клинка зверю прямо в висок. При этом капкан его челюстей ослаб, но они не разжались и продолжали раздирать мне рубашку и мускулы. От толчка я начал падать на спину. Попытался извернуться, чтобы упасть поудачней, — но уже понимал, что мне это не удастся.

Я грохнулся на левый бок, попытался перекатиться дальше и еще разок добавил зверю по черепу рукоятью. Тут, ради разнообразия, на меня снизошло озарение: я сообразил, что мы барахтаемся возле самого костра и даже продолжаем катиться в сторону огня. Я выронил оружие и стал правой рукой нашаривать горло волка. Зверь был на редкость мускулистый, шансов быстро раздавить ему глотку не было никаких, но я к этому и не стремился.

Я хватал волка под челюстью до тех пор, пока не нашел, за что ухватиться. Тогда я вцепился мертвой хваткой, нашел точку опоры и оттолкнулся одновременно ногами и руками. Мы сдвинулись как раз на те полметра, которых мне не хватало, чтобы затолкнуть рычащую голову волка в огонь.

Вроде бы ничего не происходило — лишь кровь ровной струйкой сочилась у меня из предплечья в пасть волку. Захват его челюстей по-прежнему был силен и причинял дикую боль.

Но через секунду у него загорелась шерсть на загривке и на голове. Зверь выпустил мою руку и рванулся прочь из пламени. Меня отбросило в сторону, из глотки волка вырвался оглушительный вой. Я перекатился на колени и поднял руки, но тварь не стала нападать. Вместо этого волк промчался мимо меня в заросли — в сторону, противоположную той, откуда появился.

Я подхватил клинок и помчался вслед за зверем. Времени, чтобы натянуть сапоги, не оставалось, но я сумел на бегу изменить форму ступней, чтобы хоть немного приспособить их для бега по пересеченной местности. Я все еще видел моего противника — его подпаленная шкура тлела. Впрочем, я мог бы преследовать его, ориентируясь только на вой, который почти не прекращался. Что странно, тональность и характер волчьего вопля менялись: они становились все больше похожи на крики человека и все меньше — на подвывания волка. И еще странно — зверь убегал, но не так быстро, как можно было ожидать, и совсем не пытался выбирать путь. Я слышал, как он проламывался сквозь кустарник и налетал на деревья. Иногда он даже издавал звуки, в которых, казалось, слышались отголоски человеческих проклятий. Как бы то ни было, мне удавалось держаться к нему ближе, чем я мог ожидать, и даже через несколько минут сесть ему на хвост.

Затем я вдруг сообразил, куда он так спешит. Я снова увидел тот самый бледный свет, который приметил раньше: теперь свет был ярче, а источник его — крупней, и становился все лучше виден по мере того, как мы приближались к нему. По форме это был грубый прямоугольник, по прикидкам, футов восемь-девять в высоту и где-то футов пять в ширину. Я бросился на свет. Волк наверняка бежал туда, и я хотел успеть первым.

Мы мчались. Волк шел чуть впереди и левее. Шерсть его уже не горела, хотя он продолжал взрыкивать и поскуливать. Свет впереди становился все ярче, вот уже я сумел заглянуть в него… сквозь него… и впервые понять, что же я вижу. Я увидел склон холма с водруженным на него низким камнем; к камню вела дорога, вымощенная каменными плитами, и вереница каменных ступеней — и все это в прямоугольной рамочке, словно картина — поначалу подернутая дымкой, но с каждым шагом становящаяся все четче. На картине сиял облачный полдень, и прямоугольник находился от меня метрах в двадцати, в центре поляны.

Увидев, что зверь уже выбежал на поляну, я сообразил, что добраться туда вовремя и схватить то, что должно было лежать поблизости, я уже не успеваю. И все же, думал я, может быть, мне удастся перехватить и остановить эту тварь.

Но, оказавшись на поляне, волк поддал газу. Я мог видеть то, к чему он направлялся, яснее, чем все остальное вокруг. Я крикнул, надеясь отвлечь его, но это не сработало. Мой финишный спурт оказался слабоват. И тут я увидел на земле возле порога то, что искал… Но было уже слишком поздно. Как раз в этот момент зверь опустил голову и схватил зубами плоский прямоугольный предмет — даже не сбавив при этом размашистой рыси.

Я остановился и отвернулся. В тот миг, когда волк нырнул вперед, я в падении выронил оружие и кувыркнулся, стараясь закатиться куда-нибудь подальше.

Я ощутил мощный толчок беззвучного взрыва, потом все схлопнулось и разбежались несколько слабых ударных волн. Я лежал, мысленно матерясь, пока не утихла встряска. Потом я встал и подобрал клинок.

Ночь вокруг меня вновь стала нормальной. Звездное сияние. Ветер в соснах. Не было нужды поворачиваться — хотя я это сделал на всякий случай, — чтобы узнать, что светящийся проход в другой мир, к которому я мчался всего лишь мгновение назад, теперь исчез, не оставив и следа.

Я поплелся обратно на стоянку и некоторое время успокаивал Дымка. Потом натянул сапоги и плащ, забросал землей угли костра и повел коня к дороге.

Там я сел верхом, мы минут сорок ехали вверх по дороге к Янтарю, и там я разбил новый лагерь — под белым, как кость, ломтем луны.

Остаток ночи прошел без неприятностей. Меня разбудили свет и пересвист утренних птиц в сосняке. Я позаботился о Дымке, быстро позавтракал остатками провианта. Как сумел, привел себя в относительный порядок и через полчаса уже был в пути.

Утро выдалось холодное. Над головой простиралось чистое небо, далеко слева плыли гряды кучевых облаков. Я не торопился. Я решил ехать верхом, а не козыряться в основном потому, что хотел узнать чуть больше о местности вокруг Янтаря, и, несколько менее, из-за желания побыть одному и спокойно поразмыслить. Если принять во внимание, что Джасра в плену, Льюк в санатории, а Колесо-Призрак занят бог знает чем, то складывалось впечатление: главные опасности для Янтаря или для меня на время неактуальны. Можно сделать небольшую передышку. Я чувствовал, что на деле приблизился к положению, когда сам смогу все уладить с помощью Льюка и Джасры — нужно только разузнать побольше. И я был убежден, что с Призраком-то я после этого сговориться сумею — раз уж последняя наша беседа была преисполнена оптимизма…

Дел невпроворот. Прочие концы можно увязать и позднее. Провинциальный маг вроде Шару Гаррула беспокоил меня только в связи со всем остальным. Дуэль с ним затруднений не вызовет, надо только выкроить на это пару свободных минут… хотя уже то, что он вообще что-то против меня имел, выглядело достаточно странным.

И потом, существо, которое было Винтой… Я не видел в нем реальной угрозы, но несомненно, это была тайна, лишавшая меня покоя и, видимо, непосредственно касавшаяся моей безопасности. Этот вопрос тоже следует уладить, когда у меня появится уйма свободного времени.

Беспокоило меня предложение Льюка раскрыть информацию, жизненно важную для безопасности Янтаря, только после спасения Джасры. Я поверил ему и все еще верил, что слово он сдержит. Хотя оставалось подозрение, что он будет тянуть с расчетом, пока не станет слишком поздно что-то предпринимать… Строить домыслы — занятие, разумеется, бесполезное; узнать, к чему ведется подготовка, невозможно. Не было ли само предложение, — независимо от того, правду говорил Льюк или нет, — частью военных действий, ударом в психологической войне? Льюк всегда был более хитер, чем могло показаться по его грубоватой внешности. Чтобы понять это, мне самому понадобилось довольно много времени, и забывать об этом я не собирался.

Я чувствовал, что пока могу скинуть со счетов дело о синих камнях — тем более что я планировал избавиться вскорости от всех следов их воздействия. С этим проблем нет, разве что на всякий случай мысленно завязать на память узелок, для вящей бдительности — хотя именно в таком состоянии я и пребываю.

Так что осталось приспособить в общую картинку случай с волком.

Ясно, что зверь был не обычным, да и намерения его никаких сомнений не оставляли. Но кое-какие моменты нашей встречи были ясны гораздо менее. Кем или чем он являлся? Действовал он по своей инициативе — или был чьим-то агентом? Если второе, то кто его послал? И наконец — ради чего?

Его неуклюжесть наводила на мысль — я и сам играю в эти игры, — что это был скорее оборотень, чем реальный волк с магически приобретенной речью. Большинство людей, мечтающих превратиться в какую-нибудь мрачную зверюгу — после чего порвать кому-нибудь глотку, разорвать кого-нибудь в клочья, изувечить и, может быть, даже переварить, — большей частью склонны упиваться мечтами о том, сколь это будет шикарно, и обычно забывают о грубой прозе. Стоит обнаружить, что ног у вас теперь четыре, а не две, что центр тяжести у вас расположен где-то не там, где нужно, что органы чувств ведут себя совершенно непривычно, и уже вовсе не так просто немедленно обрести грациозность движений. Такое существо гораздо уязвимее, чем можно полагать по наружности. И определенно, такое существо даже близко не сможет приблизиться по боевым качествам и эффективности к настоящему зверю со звериным жизненным опытом. Нет. Я в таких случаях предполагаю скорее тактику запугивания, нежели что-то другое.

Как бы то ни было, способ, которым зверь пришел и ушел, — вот что заставляло меня воспринять эту угрозу всерьез. Он задействовал Козырные Врата, которые соорудить не так-то просто — и лучше вообще не сооружать, если без этого можно обойтись. Установить козырной контакт с каким-то отдаленным местом, а потом сливать бездну энергии, поддерживая существование таких ворот, — это эффектная показуха. На создание ворот, которые простоят минут пятнадцать, требуется такой расход энергии и сил, что адская скачка покажется прогулкой по скверику. Такая затея может надолго истощить все ресурсы. И все же противник пошел именно на это. Причина его расточительности меня не беспокоила — скорее беспокоил факт случившегося. Потому что способны на сей подвиг были только прошедшие Образ или Логрус. Человеку, который просто нашел колоду, такого не суметь.

Это значительно сужает поле поиска.

Я попытался соотнести оборотня с его поручением. Первое: он меня отыскал и…

Конечно. Я вдруг вспомнил растерзанных собак в роще возле Лесного Дома и следы большой собакоподобной твари. Значит, зверь засек меня еще раньше и наблюдал, выжидая. Он преследовал меня, когда я выехал вчера вечером, и вышел на сцену, только когда я разбил лагерь. Он создал — или ему создали — Козырные Врата для отступления, но возможность погони не предусматривалась. Значит, он пришел меня убить. И невозможно установить, есть ли тут связь с Шару Гаррулом, тайной Льюка, синими камнями и миссией меняющего тела существа. Придется оставить неподвязанной еще одну провисшую ниточку. И сосредоточиться на главном…

Я догнал и обогнал колонну фургонов, направляющихся в Янтарь. Меня самого пару раз обогнали какие-то всадники. Ни одного я не знал, хотя каждый из них меня поприветствовал. Слева продолжали собираться тучи, но пока ничего похожего на бурю не намечалось. День оставался прохладным и солнечным. Дорога опускалась и снова поднималась, и так несколько раз — хотя в результате я все больше забирался вверх. В большой и шумной гостинице я остановился перекусить, наскоро, но сытно поел и не стал задерживаться. Дорога стала ровнее, но прошло еще много времени, прежде чем на вершине Колвира, искрящегося в полуденном свете, я увидел дальний отблеск Янтаря.

По мере того как солнце шествовало по небесам, движение становилось все оживленнее. Я продолжал строить планы и предаваться вольным размышлениям. Дорога сделала несколько поворотов, маршрут пролегал меж скал — но Янтарь почти все время оставался виден.

По дороге я никого не встретил и уже за полдень добрался до Восточных Ворот, оставшихся еще от старой крепостной стены. Я проехал по Восточной Виноградной и остановился у городского дома Бэйлей, где когда-то бывал на вечеринке. Я передал Дымка груму у конюшни на заднем дворе, и, похоже, они оба были счастливы увидеть друг друга. Сам я обошел дом, подошел к парадной двери и постучал. Слуга известил меня, что барона нет, поэтому я представился и передал послание Винты. Слуга обещал передать сообщение, когда хозяин вернется.

Разделавшись с этим долгом, я продолжил путь по Восточной Виноградной пешком. Ближе к горе, но там, где уклон не стал еще ясно ощутим, я уловил запах готовки и решил не откладывать обед до возвращения во дворец. Я остановился и стал озираться в поисках источника ароматов. Его я обнаружил в проулке по правую руку, там дорога выходила на большую площадь с фонтаном в центре, в котором вставший на дыбы медный дракон, покрытый роскошной зеленой патиной, писал в бассейн розового камня. Дракон был обращен мордой к расположенному в подвальчике ресторану под названием «Яма». Еще десять столиков стояли на улице, огражденные изгородью из медных колышков, по периметру которой были расставлены растения в горшках. Проходя мимо фонтана, я увидел в чистой воде огромное количество экзотических монет, включая юбилейный четвертак США. Я прошел за загородку, открыл дверь и уже собрался спуститься по лестнице, когда услышал, что меня окликают по имени.

— Мерль! Давай сюда!

Я оглянулся по сторонам, но не узнал никого из тех, кто сидел за четырьмя занятыми столиками. Затем, когда мой взгляд вновь прошелся по ним, я заметил, что человек постарше за угловым столом справа от меня улыбается.

— Билл! — воскликнул я.

Билл Ротт поднялся из-за стола — больше для демонстрации, чем отдавая дань какой-то формальности, как я понял. Сразу я его не узнал: теперь он отпустил седую бороду и усы. К тому же он был одет в коричневые штаны с серебряной отделкой по внешним швам, уходящие в пару высоких коричневых сапог. Рубашка его была серебристого цвета с коричневым кантом, а на кресле справа от него лежал свернутый черный плащ. Широкая черная перевязь брошена поверх плаща, а на ней — средних размеров клинок в ножнах.

— Совсем натурализовался, не так ли? Вдобавок немного похудел.

— Верно, — сказал он, — и думаю о том, чтобы после выхода на пенсию переехать сюда. Мне этот городок по нраву…

Мы сели.

— Ты уже заказал? — спросил я Билла.

— Да, но вон официант на лестнице — давай-ка я его для тебя отловлю.

Он так и сделал — и заказал и на мою долю.

— Твой тари стал заметно лучше, — сказал я после всей суеты.

— Практики много, — отозвался он.

— Чем занимаешься?

— Ходил по морям с Джерардом. Был в Дейге и в одном из лагерей Джулиэна в Ардене. Еще посетил Ратн-Я. Изумительное место. Беру уроки фехтования. А Дроппа показал мне весь город.

— Все городские бары, так будет верней.

— Ну, не все. В общем-то, я здесь именно поэтому. Он владеет половиной пая в «Яме», и я обещал ему, что в основном буду питаться здесь. Впрочем, место неплохое. Когда ты вернулся?

— Только что, — сказал я, — и у меня для тебя есть еще одна длинная история.

— Это хорошо. Твои рассказы обычно причудливы и запутанны, — заметил он. — В самый раз для холодного осеннего вечера. Ну что ж, послушаем.

Я говорил в течение всего обеда и еще долго после того, как он закончился. Затем вечерняя прохлада прогнала нас оттуда, и мы направились во дворец. В конце концов я завершил свое повествование за горячим сидром перед камином в одной из малых комнат восточного крыла.

Билл покачал головой.

— Ты действительно ухитряешься грузить в кузов по самые борта, — сказал он наконец. — У меня вопрос.

— Ну?

— Почему ты не привел Льюка сюда?

— Я уже говорил…

— Это не причина. Ради неизвестно какой информации, которая, по его словам, важна для Янтаря? И ты собрался подцепить Льюка и вытащить из него эту информацию?

— Все совсем не так…

— Он — торговец, Мерль, и он продал тебе кучку дерьма. Вот что я думаю.

— Ты не прав, Билл. Я его знаю.

— Да, вы давно знакомы, — согласился он. — Но насколько хорошо? Мы, помнится, это уже проходили… Все, чего ты не знаешь о Льюке, явно перевешивает то, что ты о нем знаешь.

— Он мог пойти куда угодно, но пришел ко мне.

— Это входило в его планы, Мерль. Он хочет через тебя пробраться в Янтарь.

— Не думаю, — сказал я. — Это не в его стиле.

— А я думаю, что он воспользуется любым средством, которое подвернется под руку… или любым человеком.

Я пожал плечами.

— Я ему верю. Ты — нет. Вот и все.

— Видимо, так, — сказал он. — И что ты намерен делать теперь — ждать, что будет дальше?

— Есть у меня один план, — сказал я. — Льюку я верю, однако это еще не значит, что я не собираюсь подстраховаться… Но у меня к тебе вопрос.

— Да?

— Предположим, я привел его сюда, Рэндом решил, что факты неоднозначны, и пожелал устроить слушание дела — ты взялся бы защищать Льюка?

Глаза его распахнулись, а затем Билл улыбнулся.

— Что за слушание? — спросил он. — Я же не знаю, каковы здесь процедуры ведения дел.

— Как внук Оберона, — объяснил я, — он подпадает под Закон Дома. Рэндом сейчас — глава Дома. От него будет зависеть, забыть ли обо всем, вынести ли скорый приговор или назначить слушание дела. Как я понимаю, такое слушание может быть официальным или неофициальным — это уж как Рэндом захочет. В библиотеке есть книги по этому вопросу. Но у человека всегда есть право на защиту, если он того пожелает.

— Конечно, я возьмусь, — сказал Билл. — Редкий случай обогатить практику. Но тут может возникнуть конфликт интересов, — добавил он. — Я же работаю на Корону.

Я прикончил сидр, поставил стакан на каминную полку и зевнул.

— Ну, мне пора, Билл.

Он кивнул.

— Пока это все чисто гипотетически, так? — спросил он.

— Да, конечно! — сказал я. — Все может закончиться слушанием моего дела. Доброй ночи.

Билл внимательно смотрел на меня.

— Ну… та страховка, о которой ты упомянул, — сказал он. — Наверное, это несколько рискованно, да?

Я улыбнулся.

— Насколько я понимаю, я тебе помочь не смогу?

— Это точно.

— Ну, удачи.

— Спасибо.

— Завтра увидимся?

— Может быть, днем, попозже…

Я пошел в свою комнату и прилег. Прежде чем пойти на дело, которое я задумал, нужно передохнуть. Не помню, снилось ли мне что-нибудь…

Когда я проснулся, было еще темно. Приятно сознавать, что по крайней мере будильник у меня в голове работает нормально.

Было бы здорово перевернуться на другой бок и снова дать храпака, но я не мог позволить себе такую роскошь. Предстоящий день был расписан по минутам. И, согласно расписанию, я встал, умылся и оделся в свежее.

Затем отправился на кухню, где приготовил себе чай, тосты и яичницу с чилли, луком и чуточкой перца. К этому я добавил фруктов из Снелтерса — давненько я их не пробовал.

Я вышел через заднюю дверь и прошел садом. Было темно, безлунно и сыро, лишь несколько полос тумана обшаривали невидимые тропинки. Я пошел по дорожке, которая вела на северо-запад. В мире стояли тишина и спокойствие, и мыслям своим я позволил течь так же — тихо и спокойно. Этот день пройдет под девизом: «Всему свое время», и я хотел начать его с нужным душевным настроем.

Я выбрался из сада через брешь в изгороди и направился по крутой тропе, в которую влилась моя дорожка. Первые несколько минут она неторопливо забирала вверх, потом сделала резкий поворот и тут же стала еще круче. Я задержался на одном из выступов и оглянулся — отсюда можно было различить темные очертания дворца, несколько окон были освещены. Высоко вверху пряди перистых облаков медленно превращались в собранный граблями звездный свет в небесном саду, над которым навис Янтарь. Мгновением позже я отвел глаза. Идти было еще порядочно.

Я добрался до гребня. На востоке, за лесом, который я только что пересек, я сумел рассмотреть слабую полоску света. Торопливо миновал три массивные ступени, воспетые в песнях и историях, и начал спускаться по северному склону. Путь, которым я шел, становился все круче и круче и вывел меня на северо-восточный склон. После этого тропа вновь полого пошла вниз. Я прошел поворот на северо-запад — тропа опять стала круче, потом опять пошел легкий участок, и я знал, что дальше дорога будет еще легче. Высокий отрог Колвира у меня за спиной заслонил отблески предрассветной зарницы, которую я видел. И передо мной и надо мной раскинулась усеянная звездами ночь, стирающая очертания всего мира, кроме ближайших валунов. И все же я интуитивно знал, что иду правильно, — единожды я уже проходил этим путем, хоть и задержался там тогда совсем ненадолго…

Мили за две до вершины, приблизившись к нужной точке, я сбавил шаг и принялся озираться по сторонам. Это было урочище с высокими отвесными стенами, в плане слегка напоминающее след лошадиного копыта, и когда в конце концов я нашел его, то не торопясь пошел туда. Во мне нарастало странное ощущение. Я никогда не хотел предвосхищать свои реакции; но когда-нибудь этим следует заняться.

Зайдя внутрь — стены урочища поднимались по обе стороны от меня, — я вышел на тропу и двинулся по ней. Тропа вела вниз, к паре тенистых деревьев, а затем между ними — туда, где стоял низкий каменный павильон, вокруг которого буйно разрослись кусты и травы. Ясно было, что почву сюда привезли, чтобы можно было рассадить растения, но потом о зеленых насаждениях забыли, и место выглядело заброшенным.

Я уселся на одну из каменных скамеек, стоящих перед павильоном, и стал ждать, когда посветлеет небо. Это была гробница моего отца — кенотаф[29], выстроенный давным-давно, когда считалось, что он умер. Его потом здорово веселила возможность посещать свою могилу. Теперь, конечно, этот мавзолей мог иметь и более зловещий смысл. Теперь он мог быть настоящим. Была ли в этом некая ирония? Я так и не смог решить для себя этой задачки. Хотя оказалось, что я волнуюсь сильнее, чем ожидал. Мой путь сюда — не путь паломника. Я пришел сюда в поисках мира и покоя, которые нужны таким колдунам, как я, для того, чтобы развесить парочку заклинаний. Я пришел сюда…

Наверное, это рациональное объяснение. Я выбрал это место потому, что — настоящая это гробница или нет, — но на ней начертано имя Корвина, и она воссоздает во мне ощущение его присутствия. Хотел бы я узнать его получше… но кенотаф может оказаться единственной связью с моим отцом, и ближе мне к папе уже не подойти. Я вдруг понял, почему доверился Льюку. Он был прав — там, в Лесном Доме. Если бы я узнал о смерти Корвина и знал, кто виновен в его гибели, уверен — я отбросил бы все и попер бы выставлять счета и взыскивать по ним, и я закрыл бы счет и подписал бы его кровью. Даже если бы я не знал Льюка так, как знал, мне было легко поставить себя на его место. Осуждать его я не мог.

Проклятье. Почему мы должны быть пародиями друг на друга — за границами смеха, за границами озарения, — там, где остались лишь боль, крушение, клятвы верности воюющим богам?

Я встал. Теперь здесь было достаточно светло; теперь я видел, что делаю.

Я вошел внутрь и приблизился к нише, в которой стоял пустой каменный саркофаг. Кажется, безопаснее сейфа не придумаешь, но я замешкался, встав перед ним, — у меня дрожали руки. Это было забавно. Я знал, что его там нет, что передо мной всего лишь украшенный резьбой пустой ящик. И все-таки прошло несколько минут, прежде чем я заставил себя взяться за крышку и поднять ее…

Пусто, конечно, — как и в бесконечных моих снах и кошмарах… Я швырнул внутрь синюю пуговицу и вновь опустил крышку. Какого черта. Если Шару захочет вернуть свою пуговицу и отыщет ее здесь, пусть заодно получит и намек, что он, начав играть в такие игры, слишком близко подошел к могиле.

Я вышел наружу, оставив свои сантименты в гробнице. Пора начинать. Надо было сделать и развесить кучу заклинаний. Я не хотел безоружным попасть туда, где бушуют дикие ветра.

XI

Я встал на утесе над садом, наслаждаясь цветом осенней листвы. Ветер играл моим плащом. Дворец купался в свете созревшего полудня. Воздух был прохладен. Мимо меня, словно лемминги, промчалась стайка опавших листьев и, шелестя, взметнулась с края тропы в воздух.

Впрочем, остановился я не для того, чтобы любоваться природой. Я стоял, блокируя козырной контакт — второй за день. Первый случился чуть раньше, когда я гирляндами развешивал на лике Хаоса мишуру заклинаний. Я решил, что вызывал меня или Рэндом, разгневанный тем, что я, возвратившись в Янтарь, не нашел нужным оповестить его о своих недавних приключениях и планах, или Льюк — уже выздоровевший и намеренный потребовать от меня поддержки его атаки на Крепость. Подумал я именно о них, потому что встречи именно с этой парочкой больше всего хотел избежать; и ни одному из них не понравится то, что я собираюсь сделать, хоть причины для недовольства у них разные.

Зов ослаб и мало-помалу исчез. Я спустился по тропе, перелез через изгородь и оказался в саду. Мне не хотелось тратить заклинание, чтобы замаскировать свое отбытие, поэтому я выбрал тропу слева — она вела в заросли, где меня не могли случайно увидеть из окна. Я мог бы просто козырнуться, но Козырь Янтаря всегда приводит в центральный зал, а там может оказаться кто угодно.

В общем, я двинул по другому пути…

Вернулся я так же, как и выходил — через кухню, по дороге подкрепившись сэндвичем и стаканом молока. Затем поднялся на пролет по лестнице для прислуги, прокрался в комнату — меня никто не заметил. Там я надел перевязь, которую оставил на спинке кровати, проверил клинок, нашел небольшой кинжал, прихваченный из Хаоса, — подарок Боркиста, ныряльщика в Преисподнюю, которого я когда-то представил ко двору и обеспечил покровительством (он был посредственным поэтом), — и подвесил кинжал к поясу. К тыльной стороне левого рукава я прицепил Козырь. Заодно вымыл лицо и руки, почистил зубы. Больше причин для задержки я придумать не сумел. Придется пойти и сделать то, чего я так боялся. Это было необходимо для выполнения остальных моих планов. Я преисполнился внезапным желанием отправиться поплавать под парусом. Впрочем, просто полежать на берегу тоже было бы неплохо…

Вместо этого я покинул апартаменты и спустился по лестнице, возвращаясь тем же путем, которым пришел. По коридору я прошел в западное крыло, прислушиваясь по пути к шагам и голосам. Один раз пришлось отступить в ближайшую кладовую, чтобы пропустить кого-то. Появляться на людях я пока не хотел. В конце концов я свернул налево, сделал несколько шагов и почти минуту ждал, прежде чем войти в главный коридор, который вел мимо большого мраморного тронного зала. В поле зрения — никого. Хорошо. Я во весь дух промчался до ближайшего входа и заглянул туда. Великолепно. Сюда никто не забрел. Обычно залом пользовались не каждый день, но у меня не было способа выяснить, не намечается ли сегодня какое-нибудь государственное событие, — впрочем, до обеда было еще далеко.

Я вошел и пересек зал. Позади него находился темный, узкий коридор. Стражу обычно выставляли ближе ко входу в пещеру. Допуск туда имели все члены семьи, хотя охрана отмечала, кто и когда туда прошел. Впрочем, до начальства эта информация не дойдет, пока ему не доложит стражник, а он доложит, только когда сменится с караула. К тому времени это будет уже неактуально.

Тод был коренаст, приземист и бородат. Увидев, что я вхожу, он продемонстрировал мне взятый на изготовку топор, который мгновением раньше был прислонен к стене.

— Вольно. Там занято? — спросил я.

— По правде говоря, нет, сэр.

— Я иду вниз. Надеюсь, там найдется какая-нибудь лампа. Я не так хорошо знаю лестницу.

— Я проверил некоторые из них, когда заступал на дежурство, сэр. Я зажгу вам одну.

Это сохранит мне одно заклинание, решил я. Что ни делается, все к лучшему…

— Спасибо.

Тод открыл дверь, взвесил одну за другой три лампы, которые стояли внутри справа, и склонил свой выбор в пользу второй. Зажег ее от громадной свечи, горевшей чуть дальше по коридору.

— Я там пока побуду, — сказал я, забирая у него лампу. — Наверное, когда я буду выходить, ты уже сменишься.

— Хорошо, сэр. Смотрите там под ноги.

— Да уж постараюсь.

Длинная винтовая лестница виток за витком уходила вниз. Куда ни глянь, взгляд тонул во тьме — только вниз уходил колодец, в котором пылали свечи и факелы на кронштейнах и подвешенные лампы. По-моему, они давали куда более существенный повод для приступов акрофобии, чем абсолютная тьма. Хотя бы вон те маленькие светлые точки внизу. Ни стен, ни далекого пола я не видел. Одну руку я положил на перила, а другой рукой держал перед собой лампу. Внизу было сыро. И затхло. Не говоря уж о том, что здесь было холодно.

Я снова попытался считать шаги. И, как обычно, сбился со счета где-то на полпути. Ладно, в следующий раз…

Мысли вернулись к далекому дню, когда я впервые спустился туда — уверенный, что иду навстречу смерти. То, что я тогда не погиб, нынче не сильно меня утешало. Все равно испытание было нелегким. И оставалась вероятность, что на этот раз я все-таки облажаюсь и меня поджарит или вознесет в клубах дыма.

Круг, еще круг. Вниз, вниз… Ночные мысли в час полудня…

С другой стороны, Фиона как-то сказала, что во второй раз бывает легче. Перед этим разговор шел об Образе, и я надеялся, что последние слова относились к нему же.

Великий Образ Янтаря, Символ Порядка. Равный по силе Великому Логрусу Дворов, Знаку Хаоса. Напряжение между ними, по-видимому, и порождает все проблемы. Стоит потерять самообладание, когда ты находишься в одном из них, — и с тобой покончено. Меня угораздило связаться и с тем, и с другим. Мне не с кем было обменяться впечатлениями, стал ли мир от этого круче, хотя мое ego вечно тешится мыслью, что клеймо одного из них делает прохождение второго труднее… а они клеймят тебя, оба. На каком-то уровне, когда проходишь через это испытание, тебя разрывает в клочья и воссоздает по твоему же образу и подобию, согласно всеобъемлющим космическим принципам — звучит это благородно, важно, метафизически, спиритически и изящно, но, по сути, оборачивается банальными мозолями на заднице. Это цена, которую мы платим за определенную власть, но ни один космический принцип не требует, чтобы я при этом плясал от радости.

И Образ, и Логрус давали прошедшим их способность пересекать Тень без посторонней помощи — Тенью именовалась возможность бесконечного множества вариантов реальности, в которые мы и играли. А заодно прошедшие получали еще кое-какие способности.

Круг за кругом вниз. Я сбавил шаг. Как и раньше, я почувствовал легкое головокружение. По крайней мере, той же дорогой возвращаться я не собирался…

Когда наконец стал виден пол, я вновь поднажал. Там была скамья, стол, несколько стеллажей и ящиков. Горел свет. Обычно тут на посту стоит стражник, но я никого не заметил. Впрочем, он мог совершать обход. Где-то слева находились камеры, в которых иногда можно обнаружить каких-либо политических неудачников, шатающихся по узилищу и медленно сходящих с ума. Не знаю, были ли такие в тот момент. Я отчего-то надеялся, что нет. Мой отец когда-то был одним из таких узников, и, судя по описанию его опыта, это были не самые веселые дни его жизни.

Добравшись до нижней площадки, я остановился и пару раз крикнул. В ответ получил подходяще жуткое эхо, но не ответ.

Я подошел к стеллажу и взял наполненную маслом лампу в другую руку. Лишняя лампа может оказаться весьма полезной. Вдруг заплутаю? Затем я пошел направо — нужный туннель находился где-то там. Прошло очень много времени, прежде чем я остановился и поднял лампу повыше, — мне начало казаться, что я забрел слишком далеко. Никакого входа в туннель видно не было. Я пошел дальше, вышаривая в памяти воспоминания о том, каким путем я топал в прошлый раз.

В конце концов звуки моих шагов смешались с коротким эхом. Видимо, я приближался к стене, к препятствию. Я вновь поднял лампу.

Да. Впереди девственная тьма. Серый камень вокруг. Я пошел туда.

Темно. Далеко. Тени разыгрывают долгий спектакль, свет скользит по неровной поверхности, его лучи разбрасывают по каменным стенам яркие пятна. Потом слева от меня открылся боковой туннель. Я миновал его и продолжал идти. Кажется, скоро должен быть еще один. Вот. Два…

Третий — чуть дальше. Затем четвертый. Я праздно полюбопытствовал про себя, куда они все ведут. Никто мне никогда ничего о них не говорил. Может, вообще никто не знает. В причудливые гроты неописуемой красы? В иные миры? В тупики? В кладовые? Когда-нибудь, может быть, когда будут время и желание…

Пять…

И еще один.

Мне нужен был седьмой. Добравшись до него, я остановился. Я думал о тех, кто прежде меня прошел этим путем. Потом решительно зашагал вперед —, к большой, окованной металлом двери. На стальном крюке, вбитом в стену справа, висел огромный ключ. Я снял его, отпер дверь и повесил ключ обратно, зная, что страж с нижней площадки проверит дверь и вновь запрет ее при следующем обходе; и меня заинтересовало — не в первый раз, — с какой стати надо запирать дверь, если ключ висит тут же. Такое впечатление, будто опасность могла навалиться изнутри. Я спрашивал об этом, но никто из тех, кому я задавал этот вопрос, ответа, похоже, не знал. Традиция, говорили мне. Джерард и Флори — каждый в отдельности — предложили, чтобы я спросил Рэндома или Фиону. Те, в свою очередь, предполагали, что об этом должен знать Бенедикт, но не помню, чтобы я спрашивал у него.

Я налег на дверь — никакого результата. Я поставил лампы и попробовал еще раз, посильнее. Дверь скрипнула и медленно открылась вовнутрь. Я поднял лампы и вошел.

Дверь за моей спиной сама собой закрылась, и Фракир — дитя Хаоса — яростно запульсировала. Я припомнил свой прежний визит и то, почему никто не брал сюда дополнительной лампы: голубоватое сияние Образа, прочерченного на гладком черном полу, освещало грот достаточно, чтобы видеть, куда ступаешь.

Я зажег вторую лампу. Первую поставил у края Образа, а со второй обошел его по периметру, поставив ее у дальнего конца. Неважно, что сам Образ обеспечивает достаточное освещение. Я находил эту чертову штуку призрачной, холодной и откровенно пугающей. При дополнительном освещении я чувствовал себя в ее присутствии много лучше.

Я осмотрел хитросплетение линий — пока шел в тот угол, откуда положено начинать. Успокоил Фракир, но собственные предчувствия подавил не полностью. Если это внутри меня бушует Логрус, то интересно, какой будет моя реакция на сам Логрус сейчас, когда я несу в себе и Образ. Бесплодные размышления…

Я попытался расслабиться. Глубоко вздохнул. На мгновение прикрыл глаза. Присел, встал. Опустил плечи. Нет смысла тянуть…

Я раскрыл глаза и поставил ногу на Образ. Вокруг нее немедленно поднялись искры. Я сделал еще шаг. Искр стало еще больше. Еле слышное потрескивание. Еще шаг. Сопротивление — когда я делаю следующее движение…

И все вернулось ко мне — все, что я чувствовал, когда шел в первый раз: холод, легкое потрясение, простые и трудные участки. Где-то внутри меня имелась карта Образа, и я словно читал по ней, пока двигался по первой кривой, а сопротивление нарастало, искры роились, волосы шевелились, потрескивание, какая-то дрожь…

Я достиг Первой Вуали, и это было похоже на прогулку в аэродинамической трубе. Каждое движение давалось с превеликим трудом. Хоть и не без смысла; это все, что требовалось. Надо было ломить вперед — и ты продвигался, хоть и медленно. Фокус заключался в том, чтобы не останавливаться. Начать снова было бы невероятно трудно, а в некоторых местах просто невозможно. Сейчас требовалось непрерывное продавливание. Еще несколько мгновений — и я пройду. Дальше будет легче. А вот Вторая Вуаль — это просто смерть…

Поворот, поворот…

Я прошел. Я знал, что теперь некоторое время путь будет легким. Я зашагал немного увереннее. Наверное, Флори права. Этот отрезок показался мне чуть легче, чем в первый раз. Я справился с длинной кривой, затем с резким разворотом. Искры добрались теперь до верха сапог. Голова была забита тридцатыми апрелями, семейной политикой Дворов, где люди сражались на дуэлях и умирали «в ответ на ответ» за наследственное оскорбление и прокладывали хитрый путь сквозь кровавые ритуалы подтверждений статуса и возвышений. Хватит. Я с этим покончил. Прочь. Может, кому это и любезнее сердцу, но крови там пролито куда больше, чем в Янтаре, и все ради проклятого мелочного превосходства над приятелями…

Я стиснул зубы. Было трудно сосредоточиться на непосредственной задаче. Это воздействие Образа — конечно, теперь я и это вспомнил. Еще один шаг… Ноги покалывает… Треск искр — словно буря… Одну ногу перед другой… Приподнять, опустить… Волосы уже стоят дыбом… поворот… поднажать… Выводим «Звездную вспышку» перед осенним шквалом, Льюк на парусах, ветер за нашими спинами словно дыхание дракона… Еще три шага, и сопротивление возрастает…

Я на Второй Вуали, и впечатление такое, будто пытаюсь вытащить машину из грязной канавы… Все мои силы направлены вперед, а результат усилий бесконечно мал. Я двигаюсь медленно, как по льду, и искры танцуют вокруг талии. Я — синее пламя…

Внезапно накатывает отчаяние. Даже Время бросило меня одного. Есть лишь то, чем я стал: без прошлого, без имени, всей сутью своей борющийся против инертности дней, — равновесие столь тонко сбалансированное, что мне следовало бы навечно застыть здесь на полушаге, если не считать того, что отсутствие масс и сил не затрагивает волю, очищает ее, так что необходимость двигаться вперед перевешивает физические страдания…

Еще шаг, еще — и я прохожу — став старше на века — и иду вновь, и знаю, что намерен закончить путь, несмотря на то что приближаюсь к Великой Кривой, которая крута, сложна и длинна. Совсем не так, как в Логрусе. Сила здесь искусственна, не аналитична…

Вселенная будто вращалась вокруг меня. Каждый шаг приносил мне ощущение, будто я то исчезаю, то вновь появляюсь, будто меня то рассыпает на атомы, то воссоздает вновь, рассыпает и собирает, я умираю и возрождаюсь…

Наружу. Внутрь. Затем еще три кривые, следом за ними — прямая. Я пру вперед. Головокружение, тошнота. Промок до нитки. Прямая на исходе. Дуги — одна за другой. Поворот. Поворот. Еще один поворот…

Когда искры сомкнулись надо мной, словно клетка из молний, и я понял, едва-едва волоча ноги, что дошел до Последней Вуали… Недвижимость и неодолимое стремление вытеснить…

Но на этот раз я чувствую себя как бы закаленным и давлю вперед, зная, что победа будет за мной…

Я прошел, в ознобе, и мне осталась одна короткая дуга. Однако три последних шага бывают труднее всех предыдущих. Как будто, изучив тебя как следует, Образ не хочет выпускать из своих объятий. Я сражался, лодыжки ныли, как на финише эстафеты. Два шага… Три…

Кончено. Стою неподвижно. Задыхаясь и дрожа всем телом. Покой. Нет разрядов. Нет искр. Если это не смыло настройку на синие камни, то не знаю, что еще может это сделать.

Сейчас… скажем, через минуту… я могу отправиться куда захочу. Из этой точки в этот миг громадной власти я мог приказать Образу доставить меня куда угодно и был бы туда доставлен. Едва ли стоит тратить желание на то, чтобы сэкономить подъем по спиральной лестнице и вернуться к себе в комнату. Нет. У меня были другие планы. Через минуту…

Я поправил одежду, причесал пятерней волосы, проверил оружие и спрятанный Козырь, подождал, когда успокоится колотящийся пульс.

Льюк получил ранения в битве при Крепости Четырех Миров, сражаясь с бывшим другом и союзником Далтом — наемником, сыном Осквернительницы. Далт мало меня волновал — разве что представлял возможную помеху, поскольку теперь он, кажется, состоял на службе у хозяина Крепости. Но, даже учитывая любую разницу во времени — которая, вероятно, не так велика, — я видел Далта практически сразу после его стычки с Льюком. Что, по идее, должно означать, что он находился в Крепости, когда я дозванивался к нему через Козырь.

Ладно.

Я попытался вспомнить ту комнату, в которой видел Далта. Лишь схема. Какой минимум данных требуется Образу для работы? Я вспомнил текстуру каменных стен, форму небольшого окна, кусочек потертого гобелена, стебли тростника на полу; когда Далт отодвинулся, стали видны низкая скамья и стул, над ними трещина в стене — и лоскут паутины…

Я сформировал изображение по возможности четко. Пожелал оказаться там. Я захотел быть в том месте…

Там я и оказался.

Я быстро повернулся — рука на рукояти клинка, — но в комнате я был один. Я увидел кровать и шкаф, небольшой письменный стол, сундук — ничего этого не было видно, когда я в первый раз бросил сюда взгляд. Через оконце лился солнечный свет.

Я пересек комнату, подошел к единственной двери и долго стоял, прислушиваясь. По ту сторону — лишь тишина. Я чуть приоткрыл дверь — открывалась она налево — и выглянул в длинный пустой коридор. Прямо напротив меня находилась лестница, ведущая вниз. Слева была голая стена. Я вышел и закрыл дверь. Спуститься или пойти направо? По обе стороны коридора располагалось несколько окон. Я подобрался к ближайшему, которое было по правую руку, и выглянул.

Я увидел, что нахожусь рядом с нижним углом прямоугольного двора; напротив, слева и справа, были еще строения — все соединенные углами, не считая проема справа вверху, который, видимо, вел в другой двор, где прямо напротив меня над крышами возвышалась довольно большая башня. Внизу, во дворе возле многочисленных дверей, расположилась дюжина солдат. Они не производили впечатления обычных стражников, — например, они занимались чисткой и починкой пожитков. Двое из них были щедро забинтованы. И все-таки большая часть была в таком состоянии, что могли очень быстро вскочить и приступить к службе.

В дальнем конце двора находился странный обломок, напоминающий небольшой разбитый самолет, который показался мне смутно знакомым. Я решил направиться по коридору, который шел параллельно двору, — казалось, он приведет меня к зданиям на дальнем краю периметра, и, вероятно, оттуда я смогу получше рассмотреть следующий двор.

Я двинулся по коридору, настороженно прислушиваясь к любым звукам. Пока я приближался к углу, не было ничего, кроме тишины. Возле угла я долго стоял и прислушивался.

Так ничего и не услышав, я повернул за угол и застыл. Как и человек, сидевший на подоконнике справа. На нем были кольчужная рубаха, кожаная шапка, кожаные же поножи и сапоги. На боку висел тяжелый клинок, а в руке он держал кинжал — похоже, делал себе маникюр. Когда голова его повернулась ко мне, я почувствовал, что он удивлен.

— Ты кто? — спросил он, расправил плечи и опустил руки, как будто собирался спрыгнуть со своего насеста и встать.

Мы оба были ошеломлены. Кажется, это был охранник. При том, что проворство или попытка ускользнуть могли подставить его под Фракир или мой удар, медлительность обеспечивала ему великолепное убежище, а мне — небольшую дилемму. Я был уверен, что надуть его не смогу, как не смогу и положиться на результат, если даже сумею обмануть. Мне не хотелось нападать и поднимать шум. И то и другое лишало меня возможности маневра. Я мог бы быстро и тихо убить его небольшим хитроумным заклинанием инфаркта, которое я вывесил перед собой. Но я слишком высоко ценю жизнь, чтобы губить ее, когда в том нет нужды. Так что, поскольку мне сильно не хотелось тратить еще одно заклинание, приготовленное про запас, я произнес слово, которое заставило мою руку машинально помахать в соответствующем жесте, и, как только сила Логруса запульсировала во мне, я мельком увидел его отблеск. Человек закрыл глаза и грузно навалился спиной на оконный переплет. Я устроил его спать поудобнее и оставил мирно похрапывать с кинжалом в руке. Кроме того, заклинание инфаркта могло мне вскоре понадобиться.

Коридор вывел на галерею, которая, видимо, тянулась в обе стороны. При этом я не мог рассмотреть, что находится с каждой стороны дальше определенной точки, и я понял, что придется применять еще одно заклинание раньше, чем мне того хочется. Я произнес слово заклинания невидимости, и мир вокруг слегка померк. Я надеялся пробраться чуть дальше, прежде чем мне придется воспользоваться этим заклинанием, раз уж оно хорошо работает всего лишь минут двадцать, а я понятия не имею, где находится мой будущий трофей. Но рисковать было нельзя. Я заторопился и прошел в галерею, которая оказалась пустой.

Впрочем, там я кое-что узнал о здешней географии. Я заглянул в следующий внутренний двор — он был огромен. Там высилось массивное сооружение, которое я мельком видел с другой стороны. Это была громадная, прочно выстроенная Цитадель; похоже, вход в нее был только один, и он хорошо охранялся. С другой стороны галереи я увидел, что тут был еще и внешний двор, ведущий к высоким, хорошо укрепленным стенам.

Я оставил галерею и поискал лестничный пролет, почти уверенный, что громоздкое строение из серого камня и есть искомое мною место. Вокруг него сияла аура магии, я чувствовал ее всеми костями.

Я побежал по коридору, повернул и увидел у лестницы часового. Если он что и почувствовал, так разве что ветерок от взметнувшегося плаща. Я рванул вниз по лестнице. Нижняя ее площадка выводила в другой коридор — неосвещенный; прямо передо мной в стене была крепкая, обитая железом дверь во внутренний двор.

Я распахнул дверь, шагнул за порог и скользнул вбок, так как повернувшийся стражник уставился в пустоту перед собой и двинулся в мою сторону. Я уклонился от него и направился к Цитадели. Средоточие сил, сказал Льюк. Точно. Чем дальше, тем сильнее я чувствовал это. У меня не было времени размышлять над тем, что делать с этими силами, как ими распорядиться. Так или иначе, у меня с собой личный запас.

Подойдя к стене, я свернул налево. Быстрый взгляд кругом, чтобы убедиться, что все в порядке. Немного прошел вокруг стены — и я понял, что моя догадка верна: имеется только один явный вход. Кроме того, окна в стене были прорублены на высоте минимум тридцати футов. Вокруг тянулась высокая, ощерившаяся металлическими зубцами изгородь, с внутренней стороны — ров. Однако больше всего меня удивил не вид сооружения. На дальней стороне, у стены, лежали обломки двух и три относительно целых летательных аппарата. Я недолго пребывал в недоумении по поводу этих останков — раз уж увидел перед собой неповрежденные. Это были привязные планеры. Мне очень хотелось поглядеть на них поближе, но ресурс невидимости был на исходе и отвлекаться на экскурсии было непозволительной роскошью. Я торопливо одолел остаток пути и принялся изучать ворота.

Ворота в изгороди были закрыты и охранялись стоящими по сторонам двумя часовыми. В нескольких шагах за воротами через крепостной ров был переброшен перекидной деревянный мост, стянутый для прочности железными полосами. В углах настила были большие шкворни с проушинами, в стене над воротами виднелась вмонтированная лебедка; на лебедке качались четыре цепи с крюками на концах. Я подумал, насколько тяжел мост. Дверь в Цитадель — высокая, широкая, окованная металлом — была углублена в каменную стену фута на три и, судя по виду, могла долго выдерживать удары тараном.

Я приблизился к воротам в ограде и стал осматривать их. Никакого замка — просто ручной запорный механизм. Я мог бы открыть его, вбежать внутрь, проскочить открытый участок и оказаться у большой двери прежде, чем стражники успеют хоть что-то сообразить. С другой стороны, исходя из характера этого места, они с большой долей вероятности могут быть проинструктированы на случай сверхъестественной атаки. А раз так, то им и не нужно будет видеть меня, а если они быстро отреагируют, то загонят меня в нишу. И у меня было ощущение, что та тяжелая дверь уж точно заперта.

Я скоренько подумал, перебирая свои заклинания, и заодно проверил местонахождение во дворе еще шестивосьми человек. Никто не был ко мне слишком близко, никто не двигался в моем направлении…

Я бесшумно приблизился к стражникам, посадил Фракир на плечо того, что стоял слева, отдав приказ быстренько придушить его. Потом три быстрых шага направо — и я бью второго стражника слева по шее ребром ладони. Хватаю его под мышки, чтобы он не загремел доспехами при падении, опускаю на землю, прислонив спиной к ограде справа от ворот. Но тут же услышал, как загремели об ограду ножны другого привратника, — он падал, вцепившись себе в горло. Я поспешил к нему, помог опуститься на землю и снял Фракир. Быстро осмотрелся — те двое, что торчали в дальнем конце внутреннего двора, в нашу сторону не глядели. Проклятье.

Я отодвинул засов на воротах, проскользнул внутрь, закрыл створки и закрыл изнутри засов. Затем торопливо пересек мост и оглянулся. Двое, которых я приметил, теперь направлялись в мою сторону. Похоже, у меня была возможность выбирать… Я решил посмотреть, насколько действеннее получится у меня стратегия.

Присев, я схватился за ближайший край моста — правый от меня. Ров, над которым он был перекинут, на глаз был глубиной футов в двенадцать и почти вдвое больше в ширину.

Я стал выпрямлять ноги. Чертовски тяжело, но мост скрипнул, и мой край приподнялся на несколько дюймов. Я вернулся в исходное положение, посидел немного, восстановил дыхание и сделал еще одну попытку. Еще скрип, и еще немного дюймов. Еще раз… Ладони заныли там, где на них давил вес. Руки будто медленно выкручивало из суставов. Как только я выпрямил ноги и с еще большим усилием выпрямился сам, мне стало интересно, сколько человек проиграли во вполне выигрышных ситуациях из-за внезапного прострела пониже спины. Полагаю, как раз те, о которых вы не слышали. Я чувствовал, как тяжело бьется сердце, словно заполняя грудную клетку целиком. Мой край моста был теперь почти в футе над землей, но левый бок еще касался ее. Я еще раз собрался с силами, чувствуя, как по лбу и рукам потек пот. Вдох… Вверх!

Мост дошел до уровня коленей, затем выше. Левый угол настила в конце концов тоже приподнялся. Я услышал два приближающихся голоса — громкие, возбужденные, — теперь они торопились. Я начал заворачивать налево, волоча за собой все сооружение. Пролет прямо напротив меня приподнялся — другой край почти лишился опоры. Хорошо. Я продолжал двигаться. Пролет слева теперь на пару футов зависал над пропастью. Руки, плечи и шея пылали, как в огне. Еще дальше…

Люди теперь были у ворот, но они задержались, чтобы осмотреть упавших стражников. Тоже хорошо. Я по-прежнему не был уверен, что, если я брошу мост теперь, он грохнется достаточно капитально и его не удастся поднять на место. Нужно было свалить его в пропасть, или я за здорово живешь выдвину себя кандидатом на операцию на позвоночнике. Налево…

Мост начал раскачиваться у меня в руках, опрокидываясь на правый бок. Я мог сказать, что через несколько секунд потеряю над ним контроль. Еще левее, левее… почти… Теперь охранники переключили внимание от валяющихся привратников на двигающийся мост и начали тупо дергать засов. Еще двое спешили к ним на помощь — я слышал их крики. Еще шаг. Теперь мост уже действительно скользил. Мне его было не удержать… Еще один шаг…

Пусть теперь попробуют его вытащить!

Конец моста ударился о край рва, но дерево расщепилось, край просел, а я продолжил отступление. Пролет перевернулся, дважды ударился о дальний склон и с жутким грохотом рухнул на дно. Руки мои бессильно висели.

Я повернулся и направился к дверям. Заклинание еще держалось, так что, по крайней мере, я не стал мишенью для желающих покидать в меня чем-нибудь с той стороны рва.

Когда я добрался до двери, мне потребовались все силы, чтобы поднять руки к большому кольцу на правой створке и взяться за него. Я потянул, но без всякого результата. Дверь была заперта. Впрочем, я этого ожидал и подготовился. Но надо попробовать еще разок. Просто так с заклинаниями я не расстаюсь.

Я произнес слова — на этот раз три — менее элегантно. Заклинание было не вполне аккуратным, хотя и эффективным.

Меня тряхнуло, а дверь взрывом внесло внутрь — словно от пинка гиганта, обутого в башмак со стальным носком. Я тут же вошел и чуть замешкался, пока глаза привыкали к полутьме. Я находился в зале высотой в два этажа. Впереди справа и слева поднимались лестницы, изгибаясь до огороженной перилами площадки, от которой начинался коридор на втором этаже. Ниже был еще один коридор, прямо напротив меня. Еще две лестницы вели вниз, соединяясь с теми, что вели наверх. Что делать, что делать?..

В центре комнаты находился брызжущий пламенем — не водой — фонтан, обрамленный черном камнем; пламя падало в бассейн, вихрилось и танцевало в его чаше. Кончики огненных языков были красно-оранжевыми; у основания — бело-желтыми, идущими рябью. Ощущение силы переполняло помещение. Любой, кто может контролировать силу, вырывавшуюся здесь на свободу, действительно неодолимый соперник. Если повезет, мне, может быть, не придется определять, насколько неодолимый.

Я вздрогнул и чуть не потратил заклинание особой атаки, когда осознал, что справа от меня в углу стоят две фигуры. Но фигуры не шевелились. Они были неестественно неподвижны. Статуи, разумеется…

Я попытался выбрать — пойти наверх, вниз или прямо, и почти уже решил спуститься — исходя из предположения, что существует традиция держать своих врагов в сырых подвалах, когда что-то в тех двух статуях опять привлекло мое внимание. Зрение наконец наладилось, и я разобрал, что одна из фигур изображала седого старика, а другая — стройную женщину. Я протер глаза, несколько секунд не соображая, что вижу очертания собственной руки. Заклинание невидимости выдыхалось…

Я подошел к фигурам. Уже того, что на старике висела пара плащей и шляп, должно было хватить для догадки. Но я все равно приподнял подол его темно-синего балахона. При ярком свете, вдруг хлынувшем из фонтана, я увидел, что на правой ноге старика вырезано имя «РИНАЛЬДО». Вот гаденыш…

Женщина была Джасрой, и это спасало меня от необходимости искать ее внизу, среди крыс. Руки ее тоже были простерты в вечном защитном жесте; на левую кто-то повесил голубой зонтик, а на правую — светло-серый английский дождевик; побывавшая под дождем шляпа болталась на голове Джасры, сдвинутая набок. Лицо ее было размалевано под клоуна, а к зеленой блузе кто-то приколол пару желтых кисточек.

Свет вспыхнул еще ярче, и я обернулся взглянуть, что происходит. Теперь фонтан выплевывал жидкий огонь футов на двадцать вверх. Огненные капли падали в переполненный бассейн и растекались по плитам пола. Самый большой ручеек направлялся в мою сторону. И тут негромкий смешок заставил меня взглянуть наверх.

Одетый в темный балахон, капюшон и перчатки, на площадке надо мной стоял маг кобальтовой маски — одна рука лежала на перилах, другая указывала на фонтан. Хотя я и не планировал встречаться с ним в ходе экспедиции, к схватке я был готов. Как только пламя подпрыгнуло еще выше, образовывая огромную яркую башню, которая немедленно начала крениться и заваливаться на меня, я широким жестом поднял руки и произнес слово самого подходящего из трех оборонительных заклинаний, которые развесил раньше.

Зашевелились возбужденные Логрусом воздушные потоки, почти немедленно достигнув силы шторма и отбросив от меня пламя. Затем я сместился так, чтобы ветер дул в сторону мага. Маг тут же махнул рукой, и пламя в фонтане угасло до едва тлеющего огонька.

Так, пока ничья. Собственно, я пришел сюда не счеты сводить с этим парнем. Я пришел, чтобы обставить Льюка и спасти Джасру самому. Если она будет моей пленницей, все коварные замыслы Льюка будут Янтарю до лампочки. Как только мои ураганы затихли и вновь раздался смешок, мне стало интересно: использовал ли маг заклинания, как делал это я? Или, живя с таким источником силы под боком, он научился контролировать силы напрямую и преобразовывать их по своему желанию? Если второе — а я подозревал, что дело обстоит именно так, — значит, у него в рукаве, по сути, неисчерпаемый источник уловок, так что в любом полновесном соревновании на его поле мне со временем придется или прибегнуть к быстрому отступлению, или нажимать «красную кнопку» — вызвать сам Хаос, чтобы стереть с лица земли этот район, — а я совсем не был заинтересован уничтожать все загадки, — в том числе загадку личности мага, — вместо того чтобы разгадать их и получить ответы, существенные для благополучия Янтаря.

В воздухе перед магом материализовалось сверкающее металлическое копье, повисло на мгновение и устремилось ко мне. Я использовал второе оборонительное заклинание, вызвав щит, отклонивший копье.

Единственной для меня альтернативой магической дуэли или уничтожения этого места Хаосом была попытка самому научиться контролировать здешние силы и выиграть у этого парня в его собственной игре. Впрочем, времени на упражнения сейчас не было; мне и так было чем заняться — едва только я выкрою пару секунд. Однако, похоже, рано или поздно нам придется встретиться в серьезном поединке — раз уж у этого парня, кажется, есть на меня зуб и, быть может, именно он стоял за нападением незадачливого оборотня.

Да я и не настолько раскочегарился, чтобы исследовать силу здесь, в этой точке, — раз уж Джасра оказалась достаточно хороша, чтобы победить изначального хозяина этих мест, Шару Гаррула, а у этого парня хватило мощи, чтобы заломать Джасру. Хотя я многое отдал бы, чтобы узнать, что же он против меня имеет…

Итак…

— Что тебе все-таки нужно? — воззвал я.

Металлический голос немедленно отозвался:

— Твою кровь, твою душу, твой разум и твое тело.

— А мою коллекцию марок? — заорал я в ответ. — Можно, я оставлю себе все гашеные конверты?

Я пододвинулся к Джасре и правой рукой обхватил ее за плечи.

— Зачем она нужна тебе, клоун? — спросил маг. — Она — самый никчемный предмет в этой крепости.

— Так почему ж ты не позволяешь забрать ее?

— Ты собираешь марки. Я собираю самонадеянных колдунов. Она уже моя, на очереди — ты.

Я почувствовал, что против меня опять поднимается сила.

— Что ты имеешь против твоих братьев и сестер по Искусствам?

Ответа не было, но воздух вокруг меня вдруг наполнился острыми, вращающимися лезвиями — ножами, топорами, сюрикэнами, разбитыми бутылками. Я произнес слово для своего последнего заклинания защиты, Завесы Хаоса, поднимая между нами рябящий мутный экран. Острые предметы, вихрем мчащиеся к нам, были немедленно рассыпаны в космическую пыль, едва только соприкоснувшись с ним.

Перекрывая грохот этой стычки, я прокричал:

— Каким именем мне называть тебя?

— Маска! — последовал немедленный ответ мага — не слишком оригинальный, по-моему. Я почти ожидал имени в стиле Джона Д. МакДональда — ну, например, Лиловый Кошмар или Кобальтовый Шелом[30]. Ну и ладно.

Я уже использовал последнее защитное заклинание. Я поднял левую руку — так, что рукав, на котором был Козырь Янтаря, теперь болтался у меня перед глазами. Я уже сдал себе карты получше, но еще не разыграл «полную руку». Так что показательную оборону я провел по полной программе, а в резерве держал заклинание, которым особенно гордился.

— Она тебе ни к чему, — сказал Маска, как только наши заклинания увяли и он приготовился ударить вновь.

— И тем не менее — счастливо оставаться! — сказал я, развернул запястья, направил пальцы прямо на поток и произнес слово, которое сразило его наповал.

— Око за око! — заорал я, когда весь ассортимент цветочного магазина рухнул на Маску, полностью похоронив его в самом большом букете, который мне доводилось видеть. Пахло в этом букете, наверное, неописуемо.

Сила стушевалась и утихла, а я меж тем вглядывался в Козырь и тянулся в него. В тот миг, когда установился контакт, в цветочной куче возникло шевеление, и из нее поднялся Маска, похожий на Аллегорию Весны.

Я, вероятно, уже исчезал, когда он сказал:

— Ну, все…

— И запах к запаху, — отозвался я и произнес слово, которое завершило заклинание и вывалило на Маску пару тачек навоза.

Я шагнул в тронный зал Янтаря, унося с собой Джасру. Возле стойки буфета стоял Мартин с бокалом вина в руке и разговаривал с Борсом, сокольничим. Заметив изумленный взгляд Борса в мою сторону, Мартин замолчал, затем развернулся и тоже уставился на меня.

Я поставил Джасру у входа. Я совсем не собирался прямо сейчас возиться с нею, разбираясь с заклинаниями, — тем более, я слабо представлял, что буду с ней делать, когда освобожу от заклятия. Так что я повесил на нее свой плащ, прошел к буфету и налил себе вина, кивнув по дороге Борсу и Мартину.

Я осушил бокал, поставил его, затем сказал им:

— Делайте с ней что хотите, только не вырезайте на ней своих инициалов.

Затем я ушел и, отыскав кушетку в восточной комнате, вытянулся на ней и закрыл глаза. Как мост над бурными водами[31]. Некоторые дни — как бриллианты. Куда исчезли все цветы?

Что-то в таком духе.

XII

Дым коромыслом, гигантский червяк и цветовые вспышки. Каждый звук рождался в форме, достигал до максимума — и угасал, убывая. Толчки бытия, похожие на высверки молний, — вызванные из Тени и вернувшиеся в Тень. Червяк длился вечно. Цветы с собачьими головами щелкали на меня зубами и покачивали листьями. Струя тумана остановилась на сигнал подвешенного к небу светофора. Червяк — нет, гусеница, — улыбался. Или улыбалась? Пошел медленный, слепящий дождь, и каждая из парящих капель была глазом стрекозы…

«Что не так на этой картинке?» — спросило что-то внутри меня.

Я сдался, потому что не был уверен — что. Хотя у меня было ясное ощущение, что случайный ландшафт вряд ли должен плыть…

— Во дает! Мерль…

Чего теперь надо Льюку? Почему бы ему не прекратить соваться в мои дела? Вечно у него проблемы.

— Посмотри на это, ну же!

Я посмотрел туда, где несколько ярких прыгающих шаров — может, кометы? — ткали из света гобелен. Гобелен упал на лес, сплошь заросший зонтиками.

— Льюк… — начал я, но один из собакоголовых цветов укусил меня за руку, и все вокруг треснуло, как будто было нарисовано на стекле, только что пробитом пулей. За стеклом висела радуга…

— Мерль! Мерль!

Глаза мои внезапно открылись, и я увидел, что это Дроппа трясет меня за плечи. Там, где лежала моя голова, на кушетке расплывалось влажное пятно.

Я приподнялся на локте и протер глаза.

— Дроппа… Что?..

— Не знаю, — сказал он.

— Чего ты не знаешь? Я спрашивал… Черт! Что случилось?

— Я сидел в этом кресле, — сказал он, указывая, — и ждал, когда вы проснетесь. Мартин сказал, что вы здесь. Я хотел передать, что вас, когда вернетесь, хочет видеть Рэндом.

Я кивнул, затем заметил, что из ладони у меня сочится кровь — там, где укусил цветок.

— Сколько времени я был в отрубе?

— Минут двадцать, наверное.

Я свесил ноги, сел.

— Так почему же ты решил разбудить меня?

— Вы козырялись отсюда, — сказал он.

— Козырялся? Во сне? Нет, так это не работает. Ты уверен…

— На беду, я в тот момент задремал, — сказал он. — Вы налились радужным сиянием и начали расплываться по краям и исчезать. Я подумал, что лучше разбудить вас и спросить, сознательно ли вы это делали. Что вы пили, пятновыводитель?

— Нет, — сказал я.

— Я раз опробовал его на своей собаке…

— Видения, — сказал я, массируя виски, которые начали пульсировать. — Вот и все. Видения.

— Те же самые видения, что и у других? Как DTs а deux?[32]

— Вы не поняли.

— Пойдемте лучше к Рэндому. — Дроппа направился было к выходу.

Я покачал головой.

— Не сейчас. Я хочу посидеть и собраться с мыслями. Что-то не так…

Я посмотрел на Дроппу и увидел, что зрачки у него расширяются. Смотрел он мимо меня. Я повернулся.

Стена за моей спиной таяла, как восковая пластина возле огня.

— Кажется, пора трубить в трубы и бить в барабаны, — пробормотал Дроппа. — На помощь!

Вопя, он промчался через комнату и вылетел за дверь.

Раз, два, три — и стена снова была во всех отношениях нормальной, но меня трясло. Кой черт тут происходит? Маска ухитрился наложить на меня чары прежде, чем я вырвался? Если так, то на что они направлены?

Я поднялся на ноги и медленно обошел комнату по кругу. Все, на первый взгляд, было в порядке. Я понимал, что едва ли это примитивная галлюцинация, порожденная моими недавними потрясениями, — Дроппа ведь тоже видел. Так что я вроде не спятил. Это было что-то другое — но что бы это ни было, я чувствовал, что оно все еще рыскает по соседству. В воздухе была какая-то особенная неестественная ясность, и каждый предмет казался необычайно живым.

Я быстро обыскал комнату, — не зная даже, что же я ищу. Неудивительно, что я ничего не нашел. Тогда я шагнул наружу. В чем бы ни заключалась проблема, не могла ли она возникнуть из чего-то того, что я притащил с собой? Могла ли Джасра, неподвижная, как бревно, и безвкусная, как кичевый галстук, оказаться троянским конем?

Я направился в тронный зал. Стоило мне сделать десяток шагов по коридору, как впереди возникла наклонная решетка света. Я заставил себя идти дальше, и она отступала, меняя облик, пока я приближался.

— Мерль, пойдем!

Голос Льюка, но самого Льюка нигде не было видно.

— Куда? — крикнул я, не сбавляя шага.

Ответа нет, но решетка раскололась посередине, и две ее половины качнулись в стороны, как пара ставней. За ними разлился почти слепящий свет; по ту сторону я, по-моему, заметил кролика. Затем видение вдруг исчезло, и я почти поверил, что мир стал нормальным, — почти, потому что смех Льюка еще какое-то время звучал из пустоты.

Я побежал. Был ли Льюк на самом деле тем врагом, о котором меня постоянно предупреждали? Не было ли подстроено все, что со мной произошло, — подстроено с единственной целью освободить его мать из Крепости Четырех Миров? А теперь, раз она в безопасности, не обуяло ли его безрассудное желание завоевать Янтарь и вызвать меня на дуэль колдунов на условиях, которых я не могу даже понять?

Нет, в это я поверить не мог. Я был уверен, что он такой силой не обладает. Но даже если и так, он не осмелился бы опробовать ее — только не сейчас, когда у меня в заложниках Джасра.

Мчась вперед, я вновь услышал голос Льюка — отовсюду и ниоткуда. На этот раз он пел. У него был сильный баритон, а песенка называлась «Auld Lang Syne»[33]. По поводу чего он иронизировал, хотел бы я знать?

Я ворвался в тронный зал. Мартин и Боре исчезли. На буфете, возле которого парни стояли, я увидел пустые стаканы. А возле другой двери?.. Да, возле другой двери оставалась Джасра — прямая, неподвижная и по-прежнему с моим плащом.

— Ладно, Льюк! Завязывай! — крикнул я. — Кончай дурить, давай уладим дело!

— М-м?

Пение резко оборвалось.

Я медленно подошел к Джасре, рассматривая ее по дороге. Совершенно не изменилась — разве что кто-то повесил шляпу на другую руку. Откуда-то из недр дворца я услышал крик. Наверное, Дроппа все еще поднимал тревогу.

— Льюк, где бы ты ни был, — сказал я, — если ты меня слышишь, если ты меня видишь, протри глаза и слушай: я принес ее сюда. Видишь? Имей это в виду — что бы ты там ни планировал.

Комната неистово зарябила, как будто я стоял посреди картины без рамы, которую кто-то только что решил встряхнуть, скомкать, а потом, расправив, вновь туго натянуть.

— Ну?

Ничего.

Затем смешок.

— Мамочка — вешалка для шляп… Ну, ну. Да уж, спасибо, приятель. Славное представление. Никак не мог дозвониться до тебя раньше. Не знал, что ты приехал… А нас разбили. Я послал несколько ребят на планерах, они уже встали на крыло… Но там ждали. Вышибли нас. Потом точно не помню… Больно, черт…

— С тобой все в порядке?

Послышалось нечто вроде всхлипа. Как раз в этот момент в зал вошли Рэндом и Дроппа, за их спинами маячила долговязая фигура Бенедикта — безмолвная, как смерть.

— Мерль! — окликнул меня Рэндом. — Что происходит?

Я покачал головой.

— Не знаю.

— Точно, надо взять еще выпивки, — еле слышно донесся голос Льюка.

Через центр зала пронесся огненный вихрь. Он длился всего лишь мгновение, а затем на его месте возник большой прямоугольник.

— Ты же колдун, — сказал Рэндом. — Сделай что-нибудь!

— Да не знаю я, что это за хрень! — отозвался я. — Никогда не видел ничего подобного. Как будто магия сошла с ума!

Внутри прямоугольника начали проявляться очертания… очертания человека. Форма установилась, обрела черты, облеклась в одежды… Это был Козырь, — гигантский Козырь, — затвердевающий в воздухе посреди комнаты. Это был…

Я. Я смотрел на собственные черты, а те смотрели на меня. Я заметил, что на карте я улыбаюсь.

— Валяй, Мерль. Присоединяйся к веселью, — услышал я голос Льюка, и Козырь принялся медленно вращаться вокруг вертикальной оси.

Звуки, будто от звона бокалов, наполнили зал.

Огромная карта поворачивалась, пока я не увидел ее ребро — словно черный разрез. Затем черная линия расширилась рябью, как раздвигающийся занавес, и я увидел скользящие по ту сторону яркие цветные пятна. Еще я увидел гусеницу, пыхтящую кальяном, и толстые зонтики, и яркий, сияющий поручень стойки бара…

Из щели высунулась рука.

— Давай сюда.

Я услышал, как Рэндом шумно вздохнул.

Клинок Бенедикта внезапно взметнулся к карте. Но Рэндом положил руку на плечо брату и сказал:

— Нет.

Странная, бессвязная музыка висела теперь в воздухе; каким-то образом она соответствовала обстановке.

— Давай, Мерль.

— Ты входишь или выходишь? — спросил я.

— И то и другое.

— Ты обещал мне, Льюк: информация в обмен на спасение твоей матери, — сказал я. — Итак, она здесь. Выкладывай секрет!

— Нечто, жизненно важное для твоего благополучия? — медленно спросил он.

— Жизненно важное для безопасности Янтаря, ты сказал.

— Ах, тот секрет…

— И от второго я тоже не откажусь.

— Пардон. Продается только один. Который?

— Безопасность Янтаря, — ответил я.

— Далт, — отозвался он.

— А что с ним?

— Дила Осквернительница была его матерью…

— Я это уже знаю!

— …за девять месяцев до рождения Далта она была пленницей Оберона. Он ее изнасиловал. Вот почему Далт, ребятки, имеет к вам претензии.

— Чушь собачья! — сказал я.

— Именно это ему и я сказал, когда однажды услышал эту историю. И я подначил его пройти Образ в небесах.

— Ну и?

— И он прошел.

— Ох…

— Я недавно узнал об этом, — сказал Рэндом, — от эмиссара, которого посылал в Кашфу. Хотя о том, что он прошел Образ, я не знал.

— Ну, раз уж ты знал об этом, то за мной все еще числится должок, — медленно, почти рассеянно сказал Льюк. — Ну ладно, тогда вот еще: Далт после этого навестил меня на тени Земля. Это он выпотрошил мой склад, украл оружие и специальные боеприпасы. А после, чтобы замести следы, сжег дом. Я нашел свидетелей… Он прибудет… когда захочет. И кто знает — когда?

— Так, еще один родственничек с визитом, — сказал Рэндом. — Ну почему я не был единственным ребенком в семье?

— Теперь делай с этим что хочешь, — добавил Льюк. — Теперь мы квиты. Дай мне руку!

— Ты идешь сюда?

Он засмеялся — и весь зал, казалось, заходил ходуном. Передо мной висела в воздухе дыра, и рука сжала мою руку. Что-то было очень неправильно.

Я попытался притянуть его к себе, но почувствовал, что вместо этого меня самого притягивает к нему. Это была сумасшедшая сила, с которой я не мог сражаться, и казалось, что вселенная, подхватившая меня, скрутилась в жгут. Созвездия разошлись предо мною, и я вновь увидел яркий поручень. На нем расположилась обутая в сапог нога Льюка.

Откуда-то издалека и сзади я услышал крик Рэндома:

— Бэ-двенадцать! Бэ-двенадцать![34] И выводите его!..

…А затем я не смог припомнить, в чем же было дело.

Кажется, это было удивительное место. Впрочем, только дурак мог спутать грибы с зонтиками…

Я взгромоздил на поручень собственную ногу. Болванщик наливал выпивку мне и доливал Льюку. Льюк махнул рукой налево, и Мартовскому Зайцу тоже подлили. С Шалтаем все было хорошо, он балансировал на краю мира. Труляля и Траляля, Птица До до и Лягушонок в Ливрее делали так, чтобы играла музыка. Гусеница попыхивала кальяном.[35]

Льюк хлопнул меня по плечу, я хотел вспомнить что-то важное, но оно всякий раз ускользало.

— Со мной полный порядок, — сказал Льюк. — Все в полном порядке.

— Нет, есть что-то… Не могу вспомнить…

Он поднял пивную кружку, чокнулся ею с моей.

— Радуйся! — сказал он. — Жизнь — это кабаре, дружок!

Кот на стуле возле меня продолжал улыбаться.