Кровь первая. Арья. Они

Та промолчала, лишь слегка сжав руку сестре сильнее, показывая, что услышала.

— Они поехали, — неуверенно проговорила Нева, — эх, далеко. Не успеваю следить.

Помолчав немного, она продолжила:

— Нет. Опять стоят, но это похоже уже на краю леса. Стоят. Передумали что ли?

— Всё-таки чует, мразь, — тихо, как бы самой себе, но злобно с каким-то утробным рычанием проговорила Матёрая, и тут же уже громче, с наигранно утешающим тоном добавила — не бойся, муженёк, тебя сегодня убивать не будут. Тебе лично ничё не грозит. Вперёд, залупа ты конска. Я ж поняла, почему тебя трогать пока нельзя.

— Поехали, — тут же подтвердила Нева, — но не быстро. Я даже успеваю отслеживать.

— Давай, давай, — как бы подгоняя, сквозь стиснутые зубы выдавливала из себя Зорька.

Наступило молчание. Зорька вновь обратила внимание на то, что начинает заводиться и решила успокоиться, плюнув пока на действия врага. Нет смысла его подгонять по дороге. Надо лишь фиксировать узловые точки принятия им решения. Она открыла глаза и заставила себя спокойно любоваться открывающимися просторами родной степи, глубоко вдыхая аромат степных трав и слушая надрывное щебетание захлёбывавшихся от экстаза жаворонков…

— Похоже подъехали к обозу, — проговорила Нева, возвращая Зорьку к реальности.

— Рыщут? — спросила Старшая равнодушным тоном.

— Он стоит, — ответила Нева.

— Ну, да. Там есть и без него кому порыскать, — так же равнодушно продолжила Зорька и вновь принялась за обзор окружающих достопримечательностей.

Прошло ещё какое-то время, и Нева встрепенувшись чуть ли не заорала радостно:

— Они рванули по нашему следу.

— Вот и опаньки, — проговорила Зорька, отпуская руку Невы и вставая, — по коням, девоньки. Кажись начинается.

Все забегали, зашикали. Запрыгнули на своих любимчиков, в том числе и Нева и выстроились в ряд, приготовившись к приёму «гостей».

— Стаи. Слушать меня, — начала инструктаж Матёрая, — если я молчу, то каждая делает то, что ей велено. Если что-то пойдёт не так, я скажу, что делать. Всё. Прихорашиваемся. Как ни как аров молодых да красивых встречаем, вдруг кому приглянемся.

По стаям прошелестел нервный смешок. Девки были и без этого готовы, а Зорька просто чувствовала их нервозность и всячески пыталась передать им частичку своего спокойствия. Теперь она почему-то была уверена в том, что всё пройдёт, как надо. Нева, стоящая радом, продолжала следить за приближающимся врагом.

Ожидание было томительным и выматывало хуже оголтелой скачки.

— Они подъехали и остановились, — с нервной ноткой в голосе уведомила Нева.

— Где? — резко спросила Зорька.

— Прямо там за валом. Он стоит и на меня смотрит, — прошептала почему-то Елейка, — жуть. Насквозь смотрит. У меня аж мурашки по коже.

— Отцепись ты от него, Нева. Хватит его бесить. Теперь он никуда не денется.

Нева тяжело вздохнула и утёрла лицо рукой, расслабляясь.

В скором времени на противоположном холме появилась первая колесница. Это был сам Ардни. Тут же слева и справа показались ещё две. Лошади в золотых нагрудниках. Колесницы все из золота. И сами наездники в золоте с головы до ног. Поднялись на верх и остановились, рассматривая девичий отряд.

— Опаньки! — заорала весело Уша, отыгрывая свою роль заводилы, — смотри к, мужички аровы пожаловали. Чур мой вон тот поздоровей который, — продолжала заливаться девка, приподнявшись и указывая пальцем в направлении выехавших колесниц.

Слева и справа поднялись наверх ещё по паре колесниц и используя отражающуюся поверхность своих золотых доспехов, принялись слепить девок солнечными зайчиками. В ответ, как по команде, все девки рванули завязки своих курточек и распахнули их, представляя на обозрение свои девичьи груди, при этом пристав, чтоб лучше было видно и потрясывая ими из стороны в сторону.

— У нас слепилки похлеще будут! — продолжала голосить Уша, разматывая из стороны в сторону, как раз не совсем девичьими грудями, а полновесными и очень аппетитно колыхающимися.

Тут Беля, вскочив на спину коня ногами, повернулась к врагу спиной и чуть наклонившись, задрала подол, показывая противоположной стороне свой голый зад, проорав при этом:

— И таки есть!

Девки дружно заржали, сознательно громко и звонко.

— Эй голожопая, иди сюда! — выкрикнул кто-то из ближников Ардни.

— Бягу, спотыкаюся! — прокричала в ответ Беля, вновь усаживаясь на коня верхом, — ты догони сначала, на своём корыте.

Слева и справа поднялись ещё по паре колесниц и тоже пристроились в ряд.

— Ох! Да сколько ж вас там! — продолжала голосить Уша, — боитесь по одному не справитесь, так не чё. Кто не справится мы их на Кузкину Мать переведём.

Девки вновь разразились смехом.

Зорька напряжённо следила за атаманом. Она бы всё отдала за то, чтобы знать о чём он сейчас думает. Но он стоял и не предпринимал никаких действий. Это настораживало. Матёрая понимала, что нельзя давать ему время сообразить, нельзя было давать время на обдумывание. Эта сволочь ведь наверняка чувствует подвох. Надо было действовать и действовать быстро, и она решилась на самую не желательную провокацию, которую придерживала лишь на крайний случай. Она развернулась к его войску своей красивой стороной и прокричала:

— Ну, здравствуй, муженёк! Никак соскучился!

Она заметила, что Ардни дёрнулся, но похоже ничего не понял. Она понимала, что должна была постоянно его ошарашивать, не давая возможности оценить её действия и принять какие-либо контрмеры. И поняв, что он на неё не так отреагировал, как она хотела, решила добить последним, что могла. Она закрыла глаза и срочно начала зажигать в себе зарю. Она знала, что на опоенных Сомой это не подействует, но ей то как раз и нужно было, чтобы эти твари перешли в глубокое наркотическое опьянение и желательно зверское. Когда она открыла глаза и расцветая в улыбке Славы, посмотря на уже весь заполненный противоположный вал, по которому неслась лавина конских колесниц, довольная проговорила:

— Пугаемся в панике и уходим.

Стаи в притворном страхе заметались, крутясь в разные стороны и не уверенно, толкаясь друг с другом, пустились наутёк, но не далеко.

Скрывшись, чтоб их не было видно с другого холма, тут же развернулись, привели своё одеяние в должный порядок, вынули луки и вложив стрелки, приготовились к бою.

Со стороны впадины послышался тяжёлый мерный грохот. Колесницы пошли в бой. Она добилась своего.

— Елейка! — прокричала Зорька, — беси их лошадей!

Елейка заранее знала, что ей делать, только ждала команды. Сложив ладони рупором и пристав на Злыдне, она во всю мочь завизжала по-звериному. Сразу же тройка девок слева и тройка справа пустили своих скакунов на края ловушки, на тот случай, если кому-нибудь удастся прорваться по краям. Остальные разъехались друг от друга подальше, чтоб можно было охватить как можно больше и нацелились. И тут началось. Треск, грохот, душераздирающее ржание лошадей и в воздух взлетели десятки золотых комков плоти, беспорядочно вертящихся в воздухе. Настоящий золотой фейерверк. Золотые всадники, выброшенные из колесниц с грохотом и жутким треском, бухались на землю, усеянную колами. Гулкие удары тяжёлых тел, треск выломанных кольев и хруст костей. Вопли. И вдруг всё стихло. Только стоны, то тут, то там, поползли по притихшей степи.

— Всех добить, — кровожадно проревела Матёрая, — кроме вожака.

Она рванула вперёд Солнышко и в первую очередь принялась искать Ардни. Нашла сразу, впереди, почти прямо перед собой. Тот лежал без признаков жизни, уткнувшись лицом в травяной куст. Зорька остановила Солнышко и держа лук наготове, так и простояла всё время, пока её стаи резвились, кормя ненасытную Матёрую Ку. Ардни так ни разу и не дёрнулся. С виду он был цел. Мимо кольев проскочил. Руки, ноги не вывернуты. Крови не видно, только на голове, видно собственным шлемом саданул. Она ослабила натянутую тетиву и задумалась. Вот лежит перед ней мордой в землю самый лютый зверь здешних краёв. Знала ли она его по-настоящему. Наверно. По крайней мере она знала его лучше, чем все остальные. Она знала то, что другим не суждено было знать. Она знала в нём человека. Перед ней лежал мужчина, единственный мужчина которого она когда-то любила. Любила незабвенно, отдавая ему себя без остатка. Любила в первый и, пожалуй, в последний раз. Знала ли она, что её муж лютый зверь по натуре? Конечно знала, но ей казалось, что она своей любовью приручила его и он стал совсем ручным. Она была единственным человеком, который мог его не бояться. Наивная. Но ведь он тоже любил её, она точно это знала. Что же произошло? Почему его любовь к ней иссякла? Почему он опять стал прежним? Что она сделала не так? Ведь всё же могло быть по-другому. А может сейчас, оставшись один, без своих ближников и без этой сволочи Тихого он вновь станет её? Может они смогут вернуть их радужные отношения? Почему же жизнь такая не справедливая? Люди влюбляются, сливаются воедино, доверяют друг другу самое сокровенное, при этом скидывают с себя панцири толстой кожи и становятся беззащитно нежные, уязвимые, очень чувствительные и когда один из них в этот момент наносит удар, он почти всегда становится смертельным. Больнее всего бьют те, кого ближе всех подпускаешь. Перед кем снимаешь все защиты. Это хуже предательства. Это хуже вообще всего на свете. Сможет ли она его простить? Стоя над поверженным и беспомощным, она засомневалась. Ей почему-то стало его жалко. Но тут подъехала Буря и ей по неволе пришлось подобрать свои розовые сопли.

— Зорь, тут всё, — доложилась она, — можно нам золота отколупать немного.

— Забирайте всё, что сможете и позови ко мне Неву, — проговорила Старшая всё ещё находясь в состоянии меланхолии.

— Я тут, — ответила девка, вырастая как из-под земли.

— Глянь вокруг, нет ли живых.

— Я уже всех посмотрела. Кроме этого, — и она кивнула головой в сторону лежащего атамана, — больше никого.

— А этот что, притворяется? — вкрадчиво поинтересовалась Зорька, ибо была у неё такая мысль.

— Да нет вроде. Он живой, но еле-еле. Видать башкой хорошо об землю приложился.

— Понятно, — пробормотала Зорька и убирая стрелку и лук за спину, громко крикнула, — забирайте всё что сможете и быстро.

Золото, что с колесниц, что с трупов, снимать оказалось на удивление легко. Оно оказывается просто было раскатано в тонкий лист и обматывалось, либо прилеплялось на то, на что было нужно. На кожаный доспех, на деревянные борта, даже нагрудники у лошадей были такие же тонкие, как лист дерева, не толще. К тому же многие листы с бывших ближников, скрюченными валялись отдельно от своих хозяев, видимо, как шкура снялись, когда они бороздили своими телами землю.

— Ну вот и всё, — тихо сама себе сказала Зорька, направляя Солнышко вдоль усеянной трупами полосы земли.

Солнышко шёл медленно. Зорька давала время на мародёрство, впервые за всё время. В конце концов, а почему бы и нет? Но тут её привлёк шум и гам ругани. Уша сцепилась с Бурей до драки, из-за куска блестящего металла. Всё её умиротворение, как ветром сдуло.

— А ну заткнули оби свои дырки вонючи, — рявкнула Матёрая и тут же на автомате прибивая девок Хавкиным даром.

Те от неожиданности даже на ногах устоять не смогли и обе тут же оказались на задницах.

— Эт мне ишо ни хватало. Ну к все сюды, ебанатки недоёбаны, — проревела она на всю степь.

Бабья «прибивалка» бурлила в ней, как кипяток в котелке. Девки тут же собрались, многие ничего не понимая, но на всякий случай глазки попрятали. Мало ли что?

— Вы чё сучки творите? — продолжила она орать на двух сидящих девок.

— Я первая нашла, — пробурчала обиженно Буря себе поднос.

— Заткнись, пиздятины шматок, — рявкнула Матёрая, вплотную подступая к Буре, которая от Зорькиного ора аж вздрогнула всем телом и тут же прижалась к земле.

— Слушать всем, — продолжила Старшая ледяным тонов, но обращаясь уже ко всем, — всё чё набрали, в лесу на повозку сложите в общую кучу. Всё! Ежели кто занычет, заебашу к *уям маньячным!

Зорька лютовала по-взрослому. Она и так была на взводе из-за размышлений над поверженным мужем, искорёженной жизни и не хватало лишь искры, чтоб она взорвалась. И вот эта искра чиркнула. Драчка девок, по сути мелкий пустяк, её настолько взбесила, что она даже не могла взять себя в руки. Её трясло от злости и негодования. Мало того, что на неё накатила обида за себя любимую, так ещё испортить торжество победы, испоганить чувство выполненного долга. И из-за чего? Из-за сраного куска блестяшки. Суки.

— По коням, дырки вонючи, морковками задрючены! Нева, рукоблудка не ёбана, де тя носит! Веди по прямой. Я вам всем, суходрочки, колы по дырам назаталкиваю. Вы у меня все нараскаряку ссатся будите.

Стаи судорожно сбились сначала в кучу, а затем, чуть отдалившись от Невы с Зорькой, растянулись в ряд.

Не так себе представляла Зорька победу. Не так. Она ещё долго бурлила и не думая снимать с себя «матёрую прибивалку». Закуманенные девки, все как одна, чувствовали это нутром и гусиной кожей. Никогда Зорька не позволяла при налётах брать добычу и в первый раз так обосраться. Злость, ненависть к мелочности этих «недобаб», обида за обосранное настроение, обида за неудавшиеся мечты о красивой и счастливой жизни, обида на всех и за всё обхватила её костлявыми руками и давила, давила, давила. Ведь она только хотела подумать о чём-то важном и возвышенном, а тут эти ебанашки драку затеяли и где, на месте их боевой славы, на месте первой великой победы. «Поубивала бы, дур ебанутых», — не успокаиваясь кипятилась Зорька.

Несколько угомонилась, выпустив из себя пар и спрятала в себе Хавку, она, лишь увидев вдалеке лесок, где расположился их временный лагерь. Но дойдя до него и всю дорогу дальше до дома, Зорька ехала мрачнее грозовой тучи, ни с кем не разговаривая, ни на кого не реагируя. Даже когда Голубава, пару раз подбегала, что-то спросить, она её одаривала таким испепеляющим взглядом, что та сразу забывала о чём хотела поговорить и скрывалась с глаз долой. Девки тоже ехали всю дорогу хмурые и на все расспросы Голубавы, у которой любопытство зашкаливало, отвечали односложно и нехотя. Вскоре Голубава поняв, что там что-то произошло, притом уже после бойни, но так и не поняв, что, отстала от них и поехала на повозке с пленёнными пацанами. Вот в таком мрачном виде и добрался походный отряд до встречающих их Данухи с Воровайкой и Данавы, со всём оставшимся населением. Дануха, как увидела Зорькину морду, не то что спрашивать ничего не стала, а даже по-быстрому спряталась за толпу баб, от греха подальше, но Матёрая её нашла, но только для того, чтоб даже не слезая с Солнышка, забрать с рук Данухи Звёздочку и не проронив ни слова, уехать дальше. Зорька, спрыгнув у своего кута с коня, с психом, чуть не вырвав, откинула входную шкуру и скрылась в шатре и не выходила из него целых два дня. Все эти два дня девки так и ходили, как тени не раскуманенные.

Дануха, закуманенная вместе с девками, весь поход только и делала, что издали следила за чувствами и переживаниями сестёр, а что ей ещё оставалось делать. И в первую очередь, конечно, следила за Зорькой. То, что что-то произошло в самом конце похода, Дануха конечно поняла. Да и как не почувствовать, когда говно в Старшей кипело аж через край плескаясь. Девки по приезду забились в свои шатры, пряча глаза от вековухи, а та, понимая, что рано или поздно всё равно допытается до сути, решила их пока не тормошить. Но тут к ней подошла Голубава, со строем пленных пацанов, которые несли на руках скатанное в рулоны золото аров, сложенные, как чурки.

— Зрав будь Данух, — поздоровалась усталая с дороги баба, — куда это богатство складывать.

— Эт чё? — спросила Дануха, делая вид, что не сообразила.

— Девки золото с аров поснимали и судя по тому, с каким видом они его мне сдавали, у них там чего-то не хорошее из-за него произошло.

— Чё?

— Да не знаю я Данух. Молчали всю дорогу, как воды в рот набрали. Ни у кого ничего не дозналась. Сама видела, какие они приехали.

— Похож перецапалися, — выдвинула предположение вековуха и в этот момент, что-то кольнуло внутри, так, что Дануха даже замерла, ожидая чего-то не хорошего от своего организма.

— Мне тоже так показалось, — высказала в ответ своё Голубава.

— А эт чё за молодцы? — после некоторой паузы, так и не поняв, что с ней произошло, перевела тему разговора Дануха, осматривая чумазых пацанов.

— Так принимай пополнение, Матерь, — усмехнулась Голубава, — Зорька, обоз отбирая, их Славой прибила по самые уши в землю, так они теперь за ней, как утята за уткой бегают. Она, вон чернея ночи, молнии мечет, а им хоть ссы в глаза, всё утренняя роса.

— Эхехе, — старчески прохекала Дануха, — эт дрянь блестящу покеда ко мне в кут, а мальцов сама куды хошь пристраивай. Ты тама царица, — мотнула головой она в сторону лесного городка, — тябе вядней.

Голубава с отрядом пацанов прошла дальше, а Дануха, присев на пенёк, призадумалась. Опять у неё с этим уколом промелькнуло что-то очень важное в мозгу, но она не успела это что-то ухватить. Как в прошлый раз, когда второй закон родился и на этот раз она решила это что-то ускользнувшее не упускать и поймать по горячим следам. Уйдя в себя она раз за разом прокручивала в голове всё только что услышанное, пытаясь нащупать, но каждый раз это что-то ускользало. Вот ведь крутится совсем рядом, зараза, а в руки не даётся. Она со злости ухватила волчий хвост своей клюки и с остервенением начала его теребить и… её осенило. И тут наконец по-особому дух перехватило и в глазах вдруг все краски мира стали настолько яркими, что аж голова закружилась. «Вот он», — сказала она себе. «Вот он третий закон. Не татить. Вся добыча в общую кучу. Кто не вложил, утаил, иль не своё взял — не жилец. Только так с этим можно бороться. Иначе любое сестричество пойдёт коню под хвост. Жадность да алчность родства не признаёт, любые связи рвёт, любые чувства топчет». Вот так, наконец, родился у ней третий закон.

Сначала, она подумывала собрать девок вечером в бане и там всё выяснить, разобраться и там же прибить их новым законом, но потом решила сделать по-другому. Не даром же она столько лет в большухах хаживала. Спец по бабам, а тем более по девкам из неё был отменный. Она просто пришла в кут Невы, этой чистой и не замутнённой девки, уселась у изголовья её лежака, на котором та валялась, отвернувшись лицом к стене, даже не раздевшись и просто спросила её в лоб:

— Кто эт тама подрался?

— Уша с Бурей, — ответила та сразу, уставшим безразличным тоном.

— А ты чё?

Нева тут же встрепенулась, поднимаясь на локти и поворачивая чумазое, заплаканное лицо, недоумённо уставилась на Матерь.

— А я-то что могла?

— А чё тады урёвана вся? — продолжала сбивать с толку девку многоопытная вековуха.

Нева села на лежанку и обидчиво проговорила:

— Да ну их. Всё так хорошо прошло, без сучка, без задоринки, а эти дуры всё испортили. Я ведь зарок исполнила, за папу им всем отомстила, радоваться должна, а тут настроение такое, что хоть топись.

— Ну, ну, девонька, — вставая принялась утешать её Дануха, и разом состроив хитрые глазки, заговорщицки предложила, — а знашь чё? Подём ка мы в баньку. Грязуку с пылюкой твою смоем, да мядку на грудки примем, отпразднуем твою победу, папу твово на небе порадуем и пошли они все в жопу обосрану.

— А пошли, — с радостью согласилась Нева, разом отмахиваясь от всех невзгод, мол пропади они все пропадом.

И они пошли.

Баня была затоплена заранее. Дануха же чуяла их скорое возвращение. И воды натаскали и для стола там всё было приготовлено, в том числе и мёд хмельной. Так что загуляли Дануха с Невой на полную. Девка выложила весь поход как на духу, особенно долго, несколько раз возвращаясь к одному и тому же, она рассказывала про сквозной взгляд Ардни. И как жуть её пробрала, и как мурашки по спине бегали, бегали, а потом со страху тоже сбежали. Она к этому времени уже изрядно опьянела, но тут вдруг неожиданно трезво выдала:

— Я представляю, чтобы было если бы эта парочка не разбежалась…

— Эт ты про кого? — делая вид, что пьяная, хотя не пила мёда вовсе, а лишь вид делала, спросила Дануха.

— Да про Зорьку с Ардни, — проговорила Нева опять заплетающимся языком и падая на спину с раскинутыми в стороны руками, охнув при этом — ты представляешь, если б эти два голубка спелись, чтобы тут тогда творилось?

И тут какое-то нехорошее предчувствие кольнуло Дануху, и она задумавшись поинтересовалась:

— Нев, девонька, а чё Зорька делала пред тем, как драчку разымать?

— На своего мужа пялилась, — уже совсем пьяно ответила развалившаяся на полу Нева, — они как все порушились, и мы кинулись их добивать, она сразу к нему поскакала, да так всё время над ним и простояла. Караулила. Кстати. Я всё хотела на его лицо посмотреть. Думала вот Зорька только отъедет, так сразу подскачу да гляну на него, жутко интересно, какой он, но она его так и караулила, а перед отъездом, прямо перед дракой, заставила меня ещё посмотреть, жив ли, не претворяется ли. Не знаю выживет он или нет, но что жизнь в нём еле теплилась, это точно.

И тут Дануха всё поняла и как итог своим мыслям вслух проговорила:

— Значит пожалела она его.

Нева с большим трудом, прикладывая неимоверные усилия вновь села, наклонившись к Данухе всем корпусов и страдальческим голосом, чуть ли, не выдавливая из себя слезу, проговорила:

— Так она ж его любила, понимаешь? — и тут же спохватившись и выпучив глаза, издавая «а» на вздохе, добавила, — а может и до сих пор, а что? Как увидела снова, так опять всё вернулось.

— Тфу на тябя, — отмахнулась Дануха не желая верить, но при этом пряча глаза и закусывая губу, ведь Нева только что высказала то, что вековуха сама надумала.

Дануха не успела ничего предпринять, чтобы сменить тему, так как в этот самый момент к ним в баню ввалились Малха с Красной и как ни странно Уша с Бурей. Как оказалось, девки по приезду сами разборки устроили и выяснили, что ничего не выяснили. И драки то оказалось никакой не было и девки меж собой даже не грызлись по-настоящему, а галдели и придуривались, будто отбирали друг у друга, в шутку, ибо настроение было на такой высоте, хоть песни пой и радость от победы у всех зашкаливала. Дурачились в общем, а тут Зорька, как всех прибила… Буря даже проревелась, правда только после второй миски мёда. Она даже пожаловалась, что, когда Матёрая её второй раз стуканула, она бедолага почувствовала, как сердце остановилось и в голове такой звон пошёл, что слышать перестала. Думала всё, конец. К этому времени на пьяный гам, в бане собрались девки обоих стай в полном составе. Кроме Зорьки, которая так и не появилась. Все как одна недоумевали и гадали, что же случилось. Никто не верил, что из-за шутовства Уши могло произойти такое. Никто ничего понять не мог. Дануха молчала, лишь успевая подливать, Нева уже молчала, потому что спала, опять завалившись на том же месте, но только на этот раз свернувшись клубочком на бочок. А потом начались песни, танцы и глубокой ночью уже все поняли — праздник удался.

Дануха весь следующий день проходила по поляне туда-сюда, карауля Зорьку, но та так носа из кута и не показала. Тогда под вечер она не выдержала и зашла к ней в шатёр сама.

Зорька сидела у очага с кислой, ничего не выражающей миной и кормила грудью Звёздочку. Лицо её было серым не то от пыли и грязи, не то от мрачных мыслей, но то что Старшая ночь не спала, Дануха определила сразу. Матерь изначально приняла решение, вести себя будет с Зорькой так же, как вела всегда себя с Хавкой. Наглость второе счастье. Она бесцеремонно прошлёпала к очагу и не обращая внимание на хозяйку, преспокойненько устроилась рядом у очага, положив свою вечную клюку на пол рядом. Посмотрела на огонь, наклоняя голову вправо, влево. Затем оглядела весь кут, в упор, не замечая сидящую рядом Зорьку. В общем вела себя так, будто она одна здесь и пришла, как к себе домой. Зорька всё это время, продолжая давать дочери грудь, чуть улыбаясь без отрывочно наблюдала за Данухой. Даже когда та осмотревшись уткнулась взглядом в очаг, Зорька продолжала смотреть ей в лицо. Молчание длилось довольно долго, пока Звёздочка, не насосавшись, отпрянула от мамкиной титьки, поднялась и увидев Дануху тут же потянула к ней ручки. Зорька молча передала дочь вековухе. Та молча взяла и растянулась Звёздочке улыбкой, та, ловко ухватив Данухину седую косу, начала её теребить, что-то бурча под нос.

— Ни как отошла? — равнодушно спросила Дануха, непонятно к кому обращаясь не то к Зорьке, не то к Звёздочке.

— Тык я ни куды и ни ходила, — так же вяло и монотонно ответила ей Зорька, понимая, что баба обращалась к ней.

— А чё ж звярела тады?

— А с чего ж ты взяла, чё я подобрела, — злобно и вызывающе ответила Зорька.

Дануха вскинула на неё встревоженный взгляд, проверяя не ошиблась ли она.

— Да ни ссы, Данух, звереть ни буду, но и отойти ни получатся, — тут же успокоила её молодуха, разводя руками, мол извини.

— Чё так? — Матерь продолжала сверлить Зорьку бегающими глазками, — так запал, аж не как не выпадет?

— Да дристала я на него. Коль ни Троицыны дела, голыми б руками придушила.

— Чё т я ни чё не пому, Зорь, — переведя взгляд на Звёздочку и явно стушевавшись, продолжила диалог Дануха заводясь, — Чё стряслося то? Кака пиздюлина тебя кусила то?

— Да ни кака, — то же сменила тон Зорька на раздражённый, — просто заёбло эт всё. Жить хочу по нормальному.

— Эт как? — недоумённо произнесла баба, — по рячному чё ли, аль по арову? Коли по рячному, так не получится уж. Троица нашу прежню жизню то пиздятиной накрыла…

— Заёбли они уж со своими делами под шкурными. Ты вот мне чё скажи, Данух. Ты сама то хоть понимаешь, чё Свята Троица задумала? В какую игрушку они с нами играют? С кем они там грызутся и какой жопой эт для нас закончиться?

— Ох, ё — пропела свою любимую песню Дануха, — эка тябя понесло то. Дык откуды ж мяне знати их помыслы то? Я так высоко не залётываю. Не того крыла птица.

— Правильно. Ты своё отжила. Жизни хлебнула, да и ни постна она у тебя была. Есть чё вспомнить, есть чё забыть. А мы? Ну перебили мы всего зверя, как Дева наказала, а дале чё? Дале будем скок да скок, да таскать всё говно в лесок? И с чего ты взяла, чё когда всё выполним нас самих следом за зверем Девы ни отправят за ненадобностью?

— Эка ты загибашь круто, — насупилась Дануха, но призадумалась.

— Они ж нами правят, как мы дарёными конями. У них какая-то своя грызня идёт. Тольк я в толк ни возьму кто с кем. С одной стороны, мне как-то похуй на их дела, но с другой, знай мы эти дела, так хоть соломку могли постелить в то место куды мордой тыкать бут.

Дануха молчала, смотря на огонь и автоматически поглаживая по голове засыпающую Звёздочку.

— Страшно мне стало Данух, — в пол голоса выдохнула Зорька, — я ни знам, чё будить дале. И будить ли чё-нибудь у нас дале…

— Эт ты девка брось, — тихо, но твёрдо осекла её Дануха, — незнам каки у Дев разборки и с кем, но я им верю. Мяне велено не тольк зверя известь, но и нову жизню наладить, тольк не с рячными устоями, по нову. Эт должок за мной.

— Ну и… — принялась ехидно напирать на неё Зорька.

— Да ся пальцами заяби, — огрызнулась баба, — незнам с како хуя начинать. Куды оттащить и где отъябать. Ты вот знашь чё хошь? Каку жизню?

— В том то и дело, ни вижу для себя я жизни. Чё хочу ни будеть, а чё будеть, ни хочу.

Под резвую ругать двух баб, Звёздочка преспокойненько заснула, как под колыбельную, смешно почмокивая пухлыми губками. Наступила пауза в ругани. Обе смотрела на дитё.

— Слышь, Зорь, — вдруг встрепенулась Дануха, — а чё эт тольк у мяня должна жопа болеть. Давай-ка начинай тож свою рвать. Эко ты правильно заметила то, я т своё отжила уж, эт вам надоть, так чё эт я за вас ряшать то бу? Сбирай девок, судачьте тама чё да как, да кто чё хошь. А как порешите, так и устой поставим. Вот ты как хошь?

— Я? — удивилась такой постановке вопроса Зорька, — даж ни знам.

— Э, врёшь, девка, — хитро скривилась баба, грозя пальчиком, — по глазищам твоим бесстыжим вижу, чё знашь, тольк дуру тута корчишь, девкой неёбаной прикидывашся. Я ж за раз поняла чё тябе за вошь под хвост кусила, о жизни прежней пожалела. Ах я бедна, ах несчастна. Таку жизню просрала.

Зорька потупилась, покраснела и закусила губу.

— Ох, ё — растянулась в улыбке Дануха, — гляньте на Матёру, в краску бросило. Ты чё ж думашь я слепа чё ли? Я уж давненько поняла твои хотелки, ящё кода ты Голубе совет дала мужиков при бабах пристроить. Прибить их к кутам. А я ведь то ж тябя пред Голубой поддержала. Самой интярес клюнул, чё получится. А получилось то ладно. Бабы от счастья мухами над мужами аки над говном, так и кружат, так и жужжат. Пылинки сдуват, живут не нарадуются. И мужики довольны, как кабаны обожравшиеся да тут же обосравшиеся. Знам баба теперяча вроде как своя, дети, коли будут, тоже свои, кровиночки. Ты знашь, Зорь, мне даж под сраку лет завидно стало. И я так хочу. Ни одна ты тута дура така хотюниста.

— Да кому я така нужна, — махнув на Дануху рукой с досадой в голосе проговорила Зорька, затеребив свой кожаный подольчик, даже забыв о скрытности своих вожделений.

— А за мяня прям мужики в очереди подралися, смотри к, — тут же отреагировала баба, переходя на громкий шёпот и смешно выпучивая при этом глаза.

— Да, ты права, — сдалась Зорька, успокаиваясь и каясь, — запала мне в душу счастливое времечко семейной жизни, когда всё по любовно было, да ладно. Не долго, но есть, что вспомнить и есть о чём пожалеть. Может я чего не так сделала, может просто было не суждено.

— Да плюнь ты на говнюка. Кривохуего тольк кол в жопе исправит и то ежели на всю длину, да штанами прикроють. Ну, а ежели нормальный мужик попадётся?

— Да где их нормальных взять то? У нас один молодняк, хотя подрастут, конечно, только пока они подрастут, мы ту все вековухами вымрем.

— Да поискать то еся де, — хитро прищурилась баба, — ты ж всего не знашь. А я про всё не болтаю. Тут по лясам два отряда мужичков молодых да здоровых рыщут, тольк к нам прибиться не пожелали. Видите ли, под девкин присмотр стыдоба им идтить. А коль узнают про то, чё эт девки со зверьём сотворили, да как всех их под корень к хуям собачим повывели, в раз зауважают и уж на смотрины, как пить заявятся. Их, хуеносных, любопыт замучит. К тому ж про тябя в землях аровых уж сказки сказывают, про твой выход на Трикадруке. Ты чё ж думашь, коль умолчала, так мы тута дрямучи и знать не знам? Эт ты, дур припизднута всего не знашь. Не знашь что в округе о тябе брешут. А из тех мужичков лессовых, даж кое кто клянётся, мол лично видел тябя как чудо. Тольк мы с Данавой до поры до времени о тябе помалкивали. Никто из «колдунков», а знать и все в округе, о том, чё за девка тута верховодит, никто знать не знат, слыхать не слыхат. А вот теперяча Данаву запущу по всем, да и тябя прятать перестанем. Эдак жди целый табун мужицкий у свого шатра, да ковыряйся в них, как в навозе.

— Да ну тебя Данух, придумаешь тож.

— Я серьёзно, Зорь. Мяне перед Водяницей слово держать. Вот я из вас и начну нову жизню то рожать. А от кель мене других то взять?

— Ладно, размечталась, — проговорила Зорька, нарочито выпячивая последнее слово, передразнивая Дануху, — Данух, ты со Звездюлей посиди, а я пойду сполоснусь, да постираюсь хоть.

— И то, — не собираясь останавливать свой разнос, в который сама же себя разогнала бабьими мечтами Дануха, — теперяча тябе красоту надобно держать, чай пред мужиками хвостом крутить.

— Данух, — рассмеялась Зорька уже выходя, — а ты не думала, что стоит мне их Славой прибить, как они все тут у меня в очереди на коленках ползать будут и сопли на кулак наматывать.

С этими словами Зорька вышла. А Дануха услышав их, аж поперхнулась. Об этом то она совсем забыла. А она то дура здесь распиналась, забыв, что этой оторве, с её то даром, всё это просто не нужно. Но тут же успокоилась, покрыв свой конфуз тем обстоятельством, что она то думала не только о Зорьке, но и обо всех девках и бабах поселения. Во как. На чём и успокоилась.

Баня как всегда оказалась прогретой и воды Зорьке хватило. Вот только постираться она не успела. Вылив на голову последний ковш воды, ополоснувшись и с блаженной улыбкой утерев ползущие по лицу струйки воды ладонью, тут же узрела, как из пара прямо пред ней собралась и воплотилась фигура хмурой на вид Речной Девы. Можно было даже сказать — злой. Зорька тут же вспомнила разговор с Данухой и свои нелесные высказывания о Святых Девах и ей как-то стало не по себе. Она низко опустила голову и прикусила губу, смотря на Деву исподлобья, как загнанный зверёк, но не смерившийся с поимкой и готовый напоследок укусить. Дева, не говоря ни слова медленно проплыла по густому пару, устилающему напольные шкуры, казалось, не касаясь ворса шкур и Зорька впервые в жизни увидела её со спины. Огромная, толстенная коса до самого пола, как магнит приковала её взгляд. Дева, дойдя до входной шкуры остановилась и развернулась к ней лицом, всё с тем же суровым взглядом. У Зорьки тут же в голове сложилось понимание, что Дева перекрыла путь для побега. «Значит будут убивать», — пришла ей в голову мысль. И поняв, что убивать её будет кто-то другой, настороженно огляделась. И тут у неё глаза полезли на лоб. Прямо за очагом, на противоположной от неё стороне, стояла хмурая Дануха. Но тут же боковое зрение уловило какое-то движение. Зорька зыркнула в сторону тёмной стены. Оттуда шла Голубава. Она медленно подошла к Данухе и буквально влилась в неё! В результате получилась незнакомая баба, что-то среднее между Данухой и Голубавой, которая удивительным образом сочетала в себе черты обоих баб. Тут с другой стороны, но уже быстрей к этой бабе подошла Кноха и не успев слиться с этой непонятно кем, как с другой стороны ещё быстрее поплыла Москуха. Потом бабы появлялись всё быстрей и быстрей. Проскочил силуэт Данавы, а потом опять бабы и мужики вперемешку. Зорька уже не успевала отслеживать и узнавать их. Они буквально ветром влетали во вновь образующуюся бабу, которая с каждым вливание мгновенно усреднялась с вновь влившейся. Вскоре процесс стал настолько быстр, что Зорька видела лишь мельтешение прямо перед глазами и какой-то тяжёлый, нарастающий гул в ушах. Гул становился всё выше и сильнее. Перед глазами уже просто колыхалось размытое пятно с полосами, уходящими влево и вправо. Наконец ушераздирающий звук резко улетел куда-то в диапазон визга и стал нестерпим, от чего Зорька закрыла уши руками и с силой зажмурила глаза. И вдруг, раз и наступила тишина. В голове стоял звон огромной тучи комаров на фоне оглушительного стука сердца. Зорька, не отнимая рук от ушей, осторожно приоткрыла глаза и украдкой, боясь выдать себя, что ещё жива, взглянула за очаг. Руки тут упали от ушей вниз сами, а с ними и челюсть. Глаза распахнулись и из горла вылетело лишь «ах». Перед ней стояла абсолютно незнакомая баба, среднего возраста, точнее сказать Зорька не могла. Она её видела в первый раз, но при этом чувствовала в ней, что-то родное, неуловимо знакомое и близкое. От неё исходил тонкий, ажурный свет в виде струящейся во все стороны, живой дымке и эта светящаяся баба улыбалась Зорьке, притом, как показалось молодухе, где-то даже ехидно. Она стояла и молчала. В длинной, белоснежной бабьей рубахе с таким же белоснежным подолом до самого пола. Голова её была покрыта светящимся, сотканным из звёзд покрывале, концы которого спадали на плечи и ниже, накрывая груди. Она так и не сказала ни слова, но Зорька сразу поняла, кто перед ней стоит. Это была общность всех людей Земли Рек — Мать Сыра Земля! Зорька с благоговеньем и трепетом взирала на неё и слёзы ручьями лились по её щекам, но она даже не думала их утирать. Это были слёзы счастья, обыкновенного бабьего счастья. Сколько это продолжалось Зорька не помнила, она просто потеряла время и пространство. Она и себя потеряла, вообще перестав что-либо соображать. Затем Матерь стала удаляться, как бы отплывая к задней стенке и наконец, где-то далеко-далеко исчезла, растворившись в светящейся точке. Зорька продолжала ошарашенно всматриваться куда-то в темноту, где и точка уже погасла, пока на её целенаправленный взгляд не наплыла светлая фигура Речной Девы, которая встала прямо перед ней. Она уже была не зла, но печальна.

— Ты хотела знать о наших делах? — начала она тихо, — я скажу тебе. Мы схватились в борьбе не на жизнь, а насмерть за наш народ, за наши земли, леса, реки, за НАШУ степь. Враги очень сильны и коварны. Арья называют их богами. Мы не пользуем тебя Утренняя Заря, мы лишь просим тебя о помощи. Защити нас, защити себя и своё будущее и будущее твоего будущего. Он сотворил своё мерзкое дело. Закончи начатое.

Дева приблизилась к Зорьке и как будто вошла в неё, обдав жаром тело, от чего у Зорьки дух перехватило.

В то же самое время в лагере особых девок творилось что-то невообразимое. Благодаря тому, что девки не раскуманились до сих пор, их всех одновременно накрыло странным, необъяснимым чувством чего-то большого, непонятного, а значит тревожного. Они все как одна повыскакивали из своих шатров и недоумённо, как бы спрашивая друг друга, мол что случилось, непонимающе пересматривались. Наконец, кто-то выкрикнул: «Зорька!» и все не сговариваясь побежали к шатру Старшей. Не задумываясь о последствиях, они тут же кучей ввалились в шатёр и замерли на входе, растекаясь по бокам вдоль стен. Сказать, что они были ошарашены увиденным, значит ничего не сказать. Прямо у очага девки увидели до смерти перепуганную Дануху, скулящую как побитый щенок и прикрывающую своим массивным телом Звёздочку, голосящую в истеричном оре. Девки впали в оцепенение. Они ничего не могли понять, что происходит. Дануха скулила и ни как на них не реагировала. Перепуганное дитё похоже тоже их не видела и продолжала заливаться, лёжа на полу. Но тут входная шкура за их спинами распахнулась и в кут буквально вплыла абсолютно голая Зорька, мокрая, с полными глазами слёз и при этом с идиотской, блуждающей улыбкой на губах. Шла она медленно, короткими шашками, как заворожённая, так же, как и Дануха не обращая на них никакого внимания. Прошла через их строй как через пустое место, подошла к истерично заливающейся Звёздочке, спокойно села рядом, взяла её на руки и отлаженным движением сунула её в орущий рот сосок груди. Та вякнула пару раз, захлебнулась, не то молоком, не то своими слезами и принялась сосать титьку, то и дело всхлипывая. Зорька при этом сидела как под мороком, тупо глядя в огонь и чему-то счастливо улыбаясь. Тут в себя начала приходить и Дануха, она перестала скулить и как мешок с рыбой рухнула без чувств на пол, престав подавать признаки жизни. Воцарилась немая картина, которая могла сохраняться, казалось бесконечность, если бы невозможность терпеть это безобразии у маленькой Невы.

— Зорь, ты жива? — глотая слёзы, дрожащим голосом спросила она.

Зорька медленно повернула в их сторону голову, абсолютно не меняя идиотского выражения лица. При этом она ничего не ответила, зато пришла в себя Дануха. Она шумно кряхтя поднялась с пола, как ванька-встанька, перекатившись на устойчивую попу и громко вереща, выругалась:

— Да разъябить вас всех хуилами чурбанными, — тут у неё кончался воздух в лёгких, она громко и глубоко вздохнула, шумно выдохнула, вновь вздохнула и закончила, — пиздец.

Тут она принялась охлопывать себя руками, как бы проверяя все ли части её тела целы, потом принялась испуганно озираться. Сначала увидела перепуганных девок у входа, которые плотно прижались друг к другу и вытаращенными от ужаса глазами смотрели на Матерь. Только потом увидела голую и похоже не в себе Зорьку, которая до сих пор отойти не могла.

— Зорьк, сучка недоёбана, — вдруг грозно ругнулась она на Старшую, — ты эт… мяне тута… пиздятиныкусок, кончай.

Не способность связать двух слов, ещё больше взбесило Дануху, и она не с того ни с чего схватила клюку и замахнувшись на Зорьку выдала:

— У, так бы и уёбла бы хуюшкой по пиздятушке чё б мозги малафьёй по выбрызгали.

Тут она обмякла, видать пар вышел. Клюка с обессиленной рукой упала на пол и Дануха шумно и тяжело дыша, будто бегом бегала, потупила глаза в пол и закончила:

— Дрянь.

На Зорьку это не произвело абсолютно никакого впечатления. Она как сидела дура дурой, так дурой и осталась. Только когда Звёздочка насосалась и выпустила титьку, тут же кряхтя принимая вертикальное положение и шумно удивляясь собравшимся, у Зорьки в голове что-то наконец включилось. Она осмотрела собравшихся, с трудом соображая зачем они здесь все.

— И чё стоим то? — неожиданно спросила она девок, — в поход я за вас готовитьси буду?

— Какой в пязду поход? — тут же встряла Дануха, — Зорь, у тябя с башкой то чё, совсем плох? Вы ж тольк вертались.

— Мы не закончили, Данух, — спокойно и твёрдо ответила ей Старшая, — там одного мудака отпустили, чтоб сползал кой куда, а тепереча и его кончить велено. Знак мне был.

— Вот не хуясе знак, — хмыкнула Дануха, — я чуть со страху весь подол не уделала. Ну к выкладай, чё творила? Прибивалка твоих рук дело?

— Мне самой в бане только что такой пропиздон выдали за слова не по делу высказанные, рада бы кого прибить, да саму так приложили, что не скоро отойду.

— Эт кто ж тябя так, Дева твоя чё ли?

— Да нет, повыше.

— Кака ж нежить к тябе захаживала?

— Ещё выше Данух.

Удивление на лице бабы надо было видеть. Если б не момент величественности, можно было обоссаться со смеху. Такое дурацкое лицо специально не получается.

— Общность ко мне наведывалась, девоньки, сама Мать Сыра Земля.

— Блядишь, — выдохнула Дануха сделав такой жалостливый вид, будто упрашивая, всё что угодно, только не это.

— Ни говори, сама охуела.

— Чё сказала?

— Ни чё ни сказала. Просто душу вынула, встрихнула и обратно засунула, и стало всё ясно и понятно. Без слов.

Зорька передала ошарашенной Данухе дочь, встала и только тут обнаружила, что абсолютно голая, вспомнив, что собиралась одежду постирать, но никак не могла вспомнить, как из бани сюда пришла. Что это выходит, она по всему лагерю так разгуливала? Да и наплевать.

— Ну чё стоим, как *уилы деревяны, — рявкнула она на девок, — выход по готовности.

Девки затолпились на выходе и вскоре рассосались по своим шатрам, собираясь. Зорька направилась за ними.

— Эт ты куды? — услышала она из-за спины голос Данухи.

— Поду Данаву наведаю. Спрошу за заказ, — тут же ответила Зорька даже не оборачиваясь.

— Да жопу хотя прикрой, оторва бесстыжа, — взъелась баба.

Зорька ничего ей на это не ответила, но вместо шатра Данавы, быстро прошла в банный шатёр и натянула на себя грязную и мокрую уже одёжу. Данава не подвёл. Сделал всё как просила Зорька, даже лучше. Для каждой девки он сделал кожаный пояс с кармашками, в которые вложил маленькие глиняные сосудики, полностью той же глиной запечатанные. Тут же предупредил, что сосудики хрупкие и как только раздавятся, тут же вытекут, а коль огонь будет рядом, так неминуемо та, кто раздавила, сгорит заживо. Поэтому от греха подальше до поры до времени, пояса одевать не стали, а сложили их аккуратно на грузовых лошадей.

Покинули лагерь уже когда совсем стемнело. По крайней мере в лесу. Хотя, когда вышли в степь, было достаточно светло. Ехали прямым ходом в логово. Нигде не останавливаясь, не отворачивали и на утро второго дня достигли проклятого леса. Скакали довольно резво, даже не разворачиваясь в боевое построение. Зорька впереди. Её стая за ней. Буря со своими позади всех. Заскочив на последний холм, с которого открылся вид на лес логова, Зорька даже не подумала сбавлять темп. Прямо на ходу, прикинув расстояние, она прикрыла глаза и начала разжигать в себе утреннюю зарю, а когда открыла и засветилась лучезарной улыбкой, до входа в лес оставалось уже совсем чуть - чуть.

Дальний дозор сидел в засаде и выскакивать на встречу скачущим всадницам не спешил. Зорька, прекрасно зная их засадные места, подъехала почти в плотную и остановилась, накрывая всё вокруг Славой. Вскоре из зарослей выползли замороченные четыре дозорных и упали перед Зорькой на колени. Она осмотрела их, что-то взвесила в голове, видно вспоминая кто это такие и спокойно скомандовала девкам:

— Этих кончаем.

И тут же, не обращая больше внимание на молодых лучников, проехала мимо них в лес.

Достигнув первых ворот в деревянном частоколе, она опять остановилась, озирая ворота и прилегающий к ним частокол своей лучезарной, хищной улыбкой. Подняла руку и кому-то ласково велела:

— Откройте ворота.

Тут же послышалась беготня, шум, грохот и ворота распахнулись. Здесь её встречали восемь лучников. С ними она велела сделать тоже самое и поскакала дальше, минуя внешний город, где по дороге никто не встретился. Наконец подъехала к воротам внутреннего круга. Опять внимательно и хищно осмотрела их и так же велела кому-то их открыть. И последние ворота распахнулись, но тут вместо лучников, их встретили пацаны, притом абсолютно разного возраста, от мала до велика, но старшему было не более лет четырнадцати. Зорька осмотрела их внимательным взглядом, с кем-то персонально поздоровалась, потом подъехала к одному, видимо самому старшему и спокойным голосом позвала из-за спины Малху.

— Малхуш, — проговорила она с тоном, будто сейчас познакомит девку с завидным претендентом на её сердце, — вот этого змеёныша придуши по-тихому.

Малхе дважды повторять не пришлось. Затем Зорька обратилась к другому:

— Капенька, ты ль это?

— Я моя богиня, — пролепетал щупленький пацанчик, расплываясь в улыбке раболепия.

— Атаман где?

— Так у себя. Хвор он и Хабарка при нём. Из города приехала лечить.

— Во как! — удивилась не сказанной удаче Зорька, возможности расправиться сразу с двумя ненавистными, и обращаясь ко всем сказала, — стоять меня ждать.

Но никуда не поскакала, а наоборот спрыгнула с Солнышка, достала со Спокойной пояс с огнём и пошла пешком по укатанной дорожке. Подошла к кибитке не со входа, а с боку, к открытому окошку. Тихонько так подошла, будто чувствовала, что услышит нужный ей разговор. Она сразу узнала лебезящий голос Хабарки и глухой, болезненный голос своего мужа. Ещё подходя она издали услышала его требовательный голос:

— Позови жену!

«Опаньки! Эт он меня зовёт, иль скорей всего другой обзавёлся», — тут же подумала Зорька, тем более ответа от Хабарки она не услышала, та говорила тихо.

— Как нет! — вновь рявкнул Ардни, — А где же они? — и после небольшой паузы, во время которой Зорька уже подошла в кибитке вплотную, тише добавил, — я их тоже убил? Всех?

— Да, — ответила спокойно Хабарка, и тут же заискивающи и наигранно лживо запричитала, — одни мы с тобой остались атаман. Видно судьба нас связала. Давай я тебе тело протру прохладной водой, горишь весь.

«Хабарка, — подумала про себя Зорька, — ты не исправимая сучка».

С этой мыслью она тихонько, насколько смогла приоткрыла входную шкуру. На его лежаке, спиной ко входу сидела Хабарка, закрывая собой и его от Зорьки и Зорьку от него. Матёрая пронырнула ужом в кибитку и вынув сосудик с огнём, выпрямилась в полный рост. И тут не удержавшись, решила оторваться напоследок:

— Хабарк, подруг, — спокойно и как бы между прочим проговорила Зорька, упираясь спиной на входной косяк.

Бабу как плетью стегнули. Она крутанулась сначала, потом соскочила на ноги и попятилась, сделав несколько шагов и тут же в чём-то запутавшись, остановилась. А Зорька продолжала всё тем же тоном:

— Опосля Шумного то в твоей пиздище его огрызок, как стрела в ушате болтаться будить. Тебе эт нать?

Славу она никуда не девала, а муженёк её был сухой, без Сомы и это не могло не подействовать. Она посмотрела на него ласковой улыбкой и тот застонал, выпуская по слезинке из каждого глаза.

— А ты заткнись! — рявкнула Зорька на автомате включив бабью прибивалку, от которой атаману было ни тепло, ни холодно, а вот Хабарке прилетело опять и на этот раз по полной.

Её тряхнуло, она взвизгнула и сорвав занавеску с бабьей половины, вообще запутавшись, рухнув на пол у второй лежанки. Глазки атамана блестели полные раскаяния и любви. Зорька посмотрела на него и вдруг весело проговорила:

— А не буду я вам речи тут красивые толкать. Идите вы все в жопу не мытую.

И с этими словами со всего маха запустила сосудик в каменный очаг, тут же выпрыгивая из кибитки, как учил Данава. Но даже её прыти не хватило. Содержимое разбившегося сосудика ухнуло так, что Зорьку просто выбросило и она похоже своей головой входную шкуру сорвала. Ещё в полёте она услышала душераздирающий визг Хабарки и как только он стих, рухнула на землю. Хорошо трава была густая, а то б все руки раскарябала, пока тормозила.

Через какое-то время к ней подскакали Елейка с Невой и перепуганными глазами уставились на лежащую на траве Зорьку, расплывшуюся в улыбке полного блаженства.

— Всё девки, кончено, — тихо сказала она, похоже и не думая подниматься.

— А что с пацанами делать? — тут же спросила Нева.

— Берите в полон. Вяжите их хоть за яйца и тащите к нам в лагерь на расплод.

Девки тут же рванули обратно, и Зорька услышала, как удаляющаяся Елейка орала во всю глотку своим подругам:

— Матёрая велела их за яйца вязать и тащить в лагерь плодиться.

— Вот дуры, — растягиваясь в улыбке и закрывая глаза, пробубнила себе под нос Зорька и схватив себя обоими руками за окаменевшие груди, с грустью продолжила, — вот же сволота, опять доиться пора…