Кровь и огонь

Четвёртая глава Истории у костра

Инквизиции не существует.

Её не существует в том виде, в котором её представляет большинство имперских граждан — сплочённая взаимосвязанная паутина организованной власти. Отдельным мужчинам и женщинам даруют неприкосновенность от всех видов преследований и независимость от всех законов. Им даруют самую расплывчатую из добродетелей — власть. Всё остальное сводится к тому, чего они добились и накопленному личному влиянию. Когда инквизитор требует имперские ресурсы, он или она угрожают властью, а не какой-то существующей организацией, которая их поддерживает. Их сила одновременно абсолютно реальна и искусно иллюзорна.

Мужчины и женщины совершенно разных мировоззрений, тактик и целей. Они наделены величайшей властью, но они не единый враг, с которым мы могли встретиться и сразиться. Инквизиторы часто объединяются, но редко надолго. Даже их драгоценные ордосы — это разграничение по видам деятельности, философским специализациям и задачам, а не объединённые на единых принципах армии.

Они во всём и полностью противоположны Адептус Астартес. После Ереси нас лишили временной власти, но мы необходимы Империуму и нам нет нужды притворяться, что мы повелеваем огромными силами. Наши военные флоты и братства говорят сами за себя.

Учитывая специфику войны, города Армагеддона наводнили отряды агентов Ордо Ксенос и их боевые подразделения, но выступить против Инквизиции — всё равно, что выступить против колонии грызунов. Поимка одной крысы может вообще не отразиться на остальных. Многие инквизиторы на планете не имеют никакого отношения к преследованию Львов и даже если они и в курсе бед ордена — их это мало заботит. Я не мог просто подойти к ближайшему представителю ордоса и потребовать, чтобы он рассказал всё что знает. Поскольку, скорее всего он не знает ничего.

Время — мой худший враг. Оно не на моей стороне. Нужно немедленно перейти к сути дела, но Инквизиция — это не зверь с одним сердцем. Каждый её отряд — независимое подразделение.

Мало орденов в курсе бойни на Кхаттаре, и ещё меньше хотя бы раз говорили о ней. Готов поспорить, что из тех, кто знал об уничтожении планеты, большинство не посчитало произошедшее реальной угрозой независимости Адептус Астартес и предпочло заниматься своими проблемами и войнами. Что касается остальных, то я могу с полной уверенностью говорить только о Чёрных Храмовниках, и даже наш орден скорее похож на несколько десятков независимых флотилий крестоносцев с собственными целями и традициями. Нас объединяет происхождение, а не совместные действия.

То немногое, что мне известно про Кхаттар, сводится к столкновению гордости и долга между Львами и их союзниками из Инквизиции. Множество таких конфликтов происходит ежегодно по всему огромному Империуму. Немало заканчивается кровопролитием. В случае со Львами сильнее всего раздражало то, что они предпочли действовать, сохраняя самообладание и разум, хотя имели полное право достать болтеры и закончить всё в грубой, но гораздо более действенной манере.

Львы — орден сказителей и певцов саг. Мы добрались до отдалённого промышленного квартала, когда солнце уже садилось за осаждёнными стенами улья. Временный оружейный склад Львов находился в самом центре обесточенного литейного завода, который окружали танки. В грохоте работавших вхолостую двигателей я почти слышал, как среди пустых болтерных стеллажей и ящиков боеприпасами шепчутся призраки.

Мы согласились поговорить о Кхаттаре. Я уже узнал, как двоюродные братья понесли такие потери. Теперь я хотел узнать, что произошло раньше.

Пришли семеро Львов — выжившие из отделения Экене — остальные готовились к приближавшемуся последнему бою или патрулировали. Им помогал Кинерик, я решил, что ему может пригодиться опыт пребывания в другом ордене.

Даже в глубине контролируемого имперцами города в воздухе витало напряжение перед атакой. Во рту появился неприятный привкус.

Итак, я сидел возле костра из мусора вместе с Дубаку и его гордыми воинами. Языки пламени отбрасывали на доспехи пляшущие янтарные тени. Всё выглядело, словно они рассказывали истории на Элизиуме, хотя над походными кострами в саваннах раскинулось небо, а не арочный свод заброшенной мануфактуры.

— Вы первый, — произнёс Экене.

Я не понял, о чём и сказал.

— Вы первый, — повторил он. — Вы пришли к нашему очагу. Традиция гласит, что первая история ваша.

— Чужаки всегда рассказывают первыми, — добавил один из воинов. — Так они платят за еду и отдых в лагере племени.

— Мне нечего рассказать.

Львы усмехнулись.

— Каждому есть что рассказать, — заметил один из них.

— Расскажите нам о Хельсриче, — предложил Дубаку.

— Нет. — Слово прозвучало резко, как выстрел из болтера, и они напряглись от неожиданного ответа. Я не хотел говорить о Хельсриче. Полученные уроки всё ещё ранили мою душу.

Они отреагировали на отказ, бегло переглянувшись и согласно зашептав, но воин по имени Джаур-Кем — оно было выгравировано на его нагруднике — откашлялся с почти забавной человеческой вежливостью.

— Реклюзиарх, — обратился он. — Расскажите, за что вас удостоили ухмыляющегося шлема вестника смерти.

Я почувствовал странное волнение, спускавшееся по позвоночнику:

— Отчёты о событиях в скоплении Пелегерон есть во многих архивах.

Львы снова рассмеялись, но в этом не было ничего обидного. Они достаточно мудры и не станут оскорблять капеллана, даже если он не из их рядов. Когда два ордена пытаются дружески общаться, возникает множество неловких моментов из-за бесконечных отличий между космическими десантниками разного происхождения. Вот над ними они и смеялись.

— Официальные документы скучны и унылы, реклюзиарх, — одобрительно жестикулировал Экене. — Расскажите, что вы видели. Вы окажете нам большую честь.

Я по очереди посмотрел на них. Прицельная сетка звенела и не фокусировалась, не считая Львов мишенями.

— Хорошо, — спокойно вздохнул я. — Есть древнее высказывание, что сентиментальность у человека в костях. Думаю, что во многих культурах с течением времени оно изменилось. Мой наставник, реклюзиарх Мордред презирал его, сказав, что его смысл противоречит заповедям Вечного крестового похода. Но мне всегда нравилась мрачная поэтичность. “Никогда не будет войны за окончание всех войн”.

Львы одобрительно зашептались. На своём родном мире они считали также.

— На четвёртой планете системы Пелегерон считали иначе. Восстание переросло в сепаратизм, а бунт в войну. Они назвали её “Последней войной”. “Войной за окончание всех войн”. Если они всей мощью выступят против Империума, тогда человечество оставит их в покое и позволит жить, погрязнув в ереси. Они действительно верили в это.

Странно чувствовать вернувшиеся жестокие воспоминания. Есть какое-то звериное удовольствие в поте и яростных криках.

— Представьте крепость, которую построил сумасшедший. Планету причудливого тектонического гнева, столица которой стоит на одном из немногих пригодных для жизни устойчивых континентов. Представьте посреди рек лавы редчайшие на этом мире скалы, где живут сотни тысяч шахтёров, хотя планета продолжает сопротивляться человеческим прикосновениям. Вот что такое Пелегерон-4, кузены. Вот каким он был. Наполовину сформировавшийся мир с магмой вместо крови и дымом вместо воздуха, планета, которая всё ещё корчилась в затянувшихся родовых муках.

Дубаку улыбнулся:

— Вы лучший рассказчик, чем сами считаете, вестник смерти Гримальд.

Мне понравилось. Это не так уж сильно отличалось от оглашения приговора или чтения литаний ненависти.

— Последняя крепость называлась Пик, как и кратер, на котором её построили. Мало в каких геологических архивах можно найти информацию о вулкане большем, чем гигант на Пелегероне-4. Он затмевал даже гору-кузню Олимп на Священном Марсе. Пик — нарыв на земной коре Пелегерона величиной с небольшой континент. Его заражённые корни тянулись к ядру планеты. В мирное время Империум долбил и бурил его всё глубже. С началом войны он превратился в цитадель вражеской секты. Нам предстояло атаковать их последний оплот раньше, чем они закроют его изнутри.

— Вы сказали, что враги называли кампанию Последней войной, — перебил один из Львов. — А как её называли ваши чёрные рыцари?

— Винкулский крестовый поход. Он закончился битвой огня и крови. Во многих архивах есть записи поединка между Винкулом и архиеретиком на крыше собора. — Я покачал головой. — Этого никогда не было. Но когда правда имела значение для имперских летописцев?

Послышалось несколько мрачных усмешек. Я едва обратил на них внимание. Мне снова стало жарко. Безумный жар последних часов внутри горы.

— Вулкан пронизывали огромные и широкие транспортные коридоры, по которым в промышленные пещеры въезжали и выезжали топливозаправщики и грузовые машины, но их закрыли и защитили от воздушных ударов. Нам потребовалось бы несколько недель бомбардировок, чтобы пробиться внутрь. Поэтому пришлось атаковать центральные ворота главной магистрали, хотя мы и не могли высадить там всю армию.

Я посмотрел на воинов, не уверенный, что должным образом сумел передать тот день. Они слушали, внимательно ловя каждое слово.

— Я стоял в авангарде среди Братьев меча верховного маршала Людольда. Нам предстояло удерживать ворота, пока остальные будут подниматься по склону горы. Возле ворот не было места для развёртывания войск, поэтому сёстры из ордена Кровавой Розы и наши братья приземлились на сейсмически устойчивых плато и оттуда устремились на скалы. Авангард высадился на десантных капсулах, миновав столь загрязнённую атмосферу, что человек без противогаза умер бы от удушья. Нас было тридцать. Тридцать рыцарей — избранные верховного маршала.

Я посмотрел Львам в глаза, хотя они видели только линзы шлема.

— Так всё начиналось. Удерживать ворота потребовал наш повелитель. Удерживать, пока не подойдут остальные. И ничего больше.

Он хотел дать выход гневу, но дыхания не хватило даже на крик. От утомлённой ярости опускаются руки, обволакивая вялой негой. Никогда ещё он не чувствовал себя настолько истощённым и обессиленным. Война превратилась в работу — изнурительную рутинную бойню, свелась к взлётам и падениям клинков, к сжимавшимся и разжимавшимся пылающим мускулам.. Они всего лишь люди, говорит он себе. Всего лишь люди. Их кости ломаются. Брызги крови окрасили табард в бледно-розовый цвет. Он убивает почти всех настолько быстро, что они едва успевают вскрикнуть. Что касается других, то без кислородных масок, в которых еретики выглядят как насекомые, они задыхаются и умирают, не заслужив смерть от клинка. Чтобы мятежник сдох достаточно сломать респиратор. не опустится на колени. — “Вечному Крестоносцу”. “Вечный Крестоносец”, ответьте..

Повсюду на скалистой земле валяются убитые враги. Те из братьев, кто ещё жив, сражаются перед баррикадой из облачённых в броню вражеских тел. Визжащим безумцам, которые атакуют рыцарей, не ведом страх. Они задёшево растрачивают свои жизни, нападая вопящей ордой.

— Ай-Ай-Аййййййй, — визжат ублюдки и бегут на клинки палачей. — Ай-Ай-Айййййй.

Рыцарь слышит, как его сеньор перекрикивает хаос. Это не приказы, да и не нужны они, когда можно только сражаться и умирать. И это не вызов на поединок — мы не отступаем и это уже само по себе вызов. Нет, он слышит как его повелитель — золотой воин — смеётся.

Это путь Людольда. Одной ногой верховный маршал стоит на груде тел, размахивая и коля унаследованным мечом в непрерывном размытом пятне атакующей стали. И смеётся в пекле лихорадочной битвы.

А вот Гримальду едва хватает дыхания, чтобы выругаться. За него поёт цепной меч: рык жужжащих зубьев сменяется приглушённым мясом рёвом, когда клинок погружается в человеческую плоть.

Внизу имперская армия с трудом продвигается по горному склону. Солдаты-сектанты Пелегерона поняли, что мятеж провалился, и больше не сражаются за свою извращённую истину. Они сражаются за свои жизни и проигрывают. Их города стёрли в пыль. Их цитадель осадили.

И это произошло. Ужасный переломный момент, который нельзя предугадать — защитники перестали обороняться и начали отступать отбиваясь. Что-то переменилось в отравленном воздухе, изменились злобные крики, которые волнами поднимаются над любой армией.

Не было никаких предупредительных воплей, но паника распространилась, подобно всепожирающему пожару в папоротниковом лесу. Они больше не отступали и отбивались, а бежали. Защитники дрогнули, повернулись и обратились в бегство. Началась резня. Солдаты, которые всего несколько секунд назад с фанатичной гордостью противостояли нападавшим, сейчас умирают убитые в спину. На взгляд рыцаря это самая трусливая смерть.

Гримальд бьётся рядом с повелителем, а с высоты на него смотрят каменные ангелы, зовущие верующих в подземную крепость. Шлем сорвали почти час назад и улучшенным лёгким тяжело в душном воздухе. Но он стоит, сражается и ни разу не опустил меч.

Враги набрасываются на него, жертвуя собой, чтобы получить шанс схватить рыцаря за руки или ноги и повергнуть на землю. Он убивает их клинком, ботинками и кулаками

Огромные ворота уже не смогут закрыть. И дело не только в том, что чёрные рыцари сразу после приземления взорвали механизмы мелта-зарядами. Магистраль завалена таким количеством трупов, что просто невозможно плотно свести створки. Со звериной обречённостью богохульные еретики защищают город-храм от осквернения. Группы пропотевших солдат пытаются закрыть гигантские каменные ворота, пока их братья гибнут под клинками чёрных рыцарей.

Первым имперским воином, который добирается до Храмовников, оказывается лично Винкул — лорд Инквизиции и временный командующий войсками Адептус Сороритас. Ему, как и следовавшим за ним, приходится идти по грудам трупов.

Его ждёт верховный маршал Людольд и девять выживших Братьев меча. Гримальд один из них. Он измотан и тяжело дышит.

Нет ничего постыдного в том, чтобы опуститься на колени. Они сражались почти три часа в одиночестве и даже без намёка на подкрепление. Они перебили сотни врагов. Братья меча устало стоят на коленях среди трупов еретиков, воспользовавшись драгоценной передышкой. Некоторые даже не могут поднять голову. Они — космические десантники, им хватит для восстановления нескольких минут там, где обычным людям потребуются дни. И всё же они смертные воины — их тела мучительно ноют, а бионические конечности вышли из строя из-за перегрузки суставов.

Но один стоит. Он не опустится на колени. Он

— Ты хорошо сражался, — говорит его сеньор. — Я начинаю думать, что ты родился в рубашке, Мерек.

Гримальд выдёргивает из подмышки иссечённой брони штык, и отшвыривает, даже не стерев кровь. Он отдаёт честь повелителю, складывая руки символом крестоносца, предоставив ране самой затянуться.

Людольд сражался без шлема, позволяя трём лёгким очищать грязный разреженный воздух. Гримальд замечает, как зрачки верховного маршала движутся влево и поворачивается, чтобы посмотреть, куда направлен взор командующего.

Среди мёртвых стоит Мордред — реклюзиарх Вечного крестового похода. Он молча наблюдает за новым Братом меча Людольда пристально глядя на Гримальда красными линзами ухмыляющегося серебряного черепа.

Внутри города-храма.

Вместо улиц — широкие туннели, прорезанные в горе. Гигантские колонны поддерживают своды рукотворных пещер. Дома и святилища защищают пронзительно вопящие, распевающие молитвы и сжимавшиеся от страха люди.

Война закончилась — началась резня. Из опалённых сопел священных огнемётов вырываются брызги химического огня. Болтеры грохочут в неумолимом ритме. Земля завалена корчащимися горящими телами.

Сложная вентиляционная система подземного города не справляется с очисткой воздуха. Огонь пожирает кислород раньше, чем космические десантники и сёстры битвы успевают его вдохнуть. Во время продвижения по склону имперцы надели противогазы, сейчас им пришлось снова так поступить, чтобы не задохнуться внутри кратера.

Шахты находятся глубоко в недрах вулкана, но жилые кварталы огромного города построили гораздо ближе к поверхности. Путь до сердца ереси займёт менее часа и Гримальд — воин, которого не впечатлили ни союзники, ни враги — благоговел, смотря на высеченный в горящей скале собор. Под закрытыми небесными туннелями стояли большие посадочные платформы, металлические части которых пострадали от магмы. На них дозаправлялись корабли с паломниками и рудные транспорты, прежде чем направлялись в недра горы.

Геологический памятник планетарной власти занимал километры огромной пещеры. Собор был неотъемлемой частью скалы — его колонны и укрепления вырубили в стенах пещеры, нависавших над расплавленным потоком. На мгновение текущее озеро магмы напомнило Храмовнику подземную реку в одном из многочисленных человеческих мифов.

Последние выжившие мятежники бегут от наступающих имперцев, заполонив земляной мост перед храмом. Они умирают, убитые в спину.

Верховный маршал Людольд ведёт воинов по каменному пролёту над расплавленной бездной. Он указывает клинком на украшенные ангелами стены еретического собора, и вперёд устремляется кричащая волна чёрных рыцарей.

— Уничтожьте генераторы, — раздаётся приказ Винкула в треске вокса. — Я хочу, чтобы небесные шахты открылись раньше, чем солнце взойдёт над этой никчёмной планетой.

Ему вторит верховный маршал:

— И убейте всех до единого в храме.

Мечи вонзаются глубоко в плоть, и кровь стынет в жилах. После казней они находят архиеретика — он один, без оружия и плачет. На нём нет ниспадающей жреческой мантии, и он не восседает на украшенном троне из золота и вулканического стекла. Они находят человека в шахтёрской спецовке и в респираторе, который задумчиво молится на коленях на зубчатой стене собора. По щекам предателя серебрятся медленно текущие слёзы. Но он даже не открыл глаза, когда сзади приблизились убийцы.

Гримальд один из них — стоит за плечом сеньора. Он напрягся от нетерпения, желая первым шагнуть вперёд. Людольд останавливает его жестом.

— Нет, — говорит верховный маршал чёрному рыцарю.— Не ты.

Цепной меч Храмовника жужжит в тихом неподвижном раскалённом воздухе.

Винкул — такой смертный и такой тщедушный — выходит вперёд. Рядом с космическими десантниками он выглядит слабым, но голос инквизитора холоден как металл.

— Именем Бога-Императора Человечества, — обращается он к стоящему на коленях еретику,— я объявляю тебя diabolus extremis. Ты не имеешь права жить в галактике Его Божественного Величества.

— Вы не понимаете, — отвечает плачущий культист. Он не двигается и не пытается убежать, когда Винкул подходит сзади, неся смерть на коротком силовом клинке.— Я — сосуд. Всего лишь сосуд.

Острие священного меча касается позвоночника врага. Инквизитор собирается с силами перед ударом, который положит конец предателю и войне. Еретик смотрит заплаканными глазами на рыцарей:

— Простите меня.

— Остановитесь, — выступает вперёд Гримальд, предупреждающе поднимая руку.

— Остановитесь! — поддерживает его Мордред, произнося те же слова и отдавая тот же приказ.

Лезвие глубоко вонзается в тело человека. Называвший себя сосудом падает на камни, умирает и разваливается на куски, высвобождая содержимое. Из раны вырывается поток скверны, призрак маслянистого дыма превращается в растущее облако и впивается в выпученные глаза и открытый рот Винкула. Вдохнув, инквизитор обрекает себя на смерть.

Реклюзиарх первый срывается с места, высоко подняв крозиус. Спустя удар сердца за ним с ревущим цепным мечом бросается Гримальд. Инквизитор кричит, отступая, и скрюченными пальцами вырывает глаза. Они легко вываливаются из глазниц вместе со свисающими внутренностями, и он держит их так, словно протягивает двум атакующим рыцарям.

Винкул падает и визжит, его рвёт влажной чернотой, которая не может существовать в человеческом теле. Мордред и Гримальд рубят его на куски, как будто пытаются вырезать скверну из новой оболочки. Инквизитор смеётся и извергает мерзость. Воздух вокруг сгущается, как перед раскатом грома. И он грянул — тело Винкула взрывается изнутри.

С последним мощным ударом опускается беспричинная и беспросветная тьма.

Первым, что он почувствовал, оказалась привычная боль израненного тела. Жизнь — это война, а война — это боль: эту истину он постигал множество раз. В ней нет ничего неизвестного, он видит её точно также как гаснущие биометрические показатели на ретинальном дисплее. Боль всего лишь означает, что он ещё жив.

Гримальд поднимается, ботинки глухо стучат по опалённому каменному мосту над пропастью жидкого огня. Доспех на полпути к полному уничтожению: обожжён, исцарапан и пробит. Из силовых кабелей вместо крови бьют искры. Взрыв обрушил собор и расшвырял имперцев по всей пещере. Огромные куски кладки продолжают дождём падать в пламенную бездну.

Повсюду тела. Мёртвые рыцари, мёртвые сёстры и сотри мёртвых еретиков. Среди трупов начинают шевелиться выжившие. Но их мало. Некоторые уже стоят, сжимая оружие. Но их мало.

Три минуты. Если верить данным ретинального дисплея, то он был без сознания целых три минуты. Он наложит на себя епитимью за эту слабость, если переживёт ночь. Не важно, что почти все в пещере тоже потеряли сознание — он счёл это слабостью, которая заслуживает наказания. В его венах горит мученическая кровь Дорна.

Демон шагает среди трупов, охотясь на уцелевших, и отшвыривает в сторону несколько мечей, которые преградили ему путь. Он — бурлящая масса самых глубинных кошмаров, которые обрели форму; потаённых чувств, которые появляются, когда смотришь в бесконечную тьму огромного океана, не зная, что находится за пеленой человеческого зрения.

Сначала существо было размером с человека, телом которого оно завладело, но ядовитая тварь уже раздулась до отвратительной истиной величины, и крушила тела хрящевыми когтями. Боковым зрением Гримальд видел её танец — создание находилось одновременно в двух мирах и ни в одном. От пульсирующего звона целеуказателя у рыцаря заслезились глаза, мозг болел от греховного созерцания варп-отвращения.

Людольд — верховный маршал Чёрных Храмовников сражается с демоном на каменном мосту. У его ног лежат облачённые в броню воины: Джасмин — настоятельница Кровавой Розы и Ульрик — чемпион Императора Винкулского крестового похода. Два великих героя, каждый из них с полным правом мог называться чемпионом человечества, погибли, пока Гримальд поддался слабости и потерял сознание. Он клянётся, что епитимья продлится долго, очень долго.

Повинуясь какому-то порыву, он смотрит вверх и выискивает какие-нибудь повреждения на громадном потолке пещеры. Он не хочет быть погребённым здесь — ни мёртвым, ни живым. Секунду спустя он включает вокс-связь:

— Брат меча Гримальд — “Вечному Крестоносцу”. “Вечный Крестоносец”, ответьте...

— Брат меча.

— Генераторы отключены и небесные туннели открыты.

— Понял, Брат меча. Мы в пути.

Чёрный рыцарь тянется за клинком, но его нет. Тогда он берёт оружие убитого. Цепь, которая соединяла меч и броню, висит разорванная.

Людольда вынудили перейти к обороне — парировать, а не рубить. Каждый взмах реликтового клинка отражает очередной удар клыкастых щупалец или мясистых когтей. Довольно скоро он начинает отступать, молча ругаясь с каждым шагом.

Ему больно, как никогда. Ни одно существо не может быть настолько сильным. Ни одна тварь варпа прежде не испытывала так его воинов. Ульрик — несравненный воин — обменялся с демоном всего семью ударами, прежде чем когти монстра выпотрошили чемпиона. Джасмин продержалась не дольше — её разрубленное пополам тело лежит накрытое её же алым знаменем.

Они не могут убить его. Они не могут взять его числом. Мастерство бесполезно против его скорости. Тварь обрушивает такие удары, что немеют мышцы. С каждым её выдохом в прогорклый воздух брызгает слизь, застилая взгляд лорда-рыцаря.

Демон расшвыривает рыцарей и сестёр — переломанные и разорванные тела падают в пылающую бездну. Очередной Храмовник встаёт рядом с верховным маршалом и умирает спустя удар сердца. Ещё один попадает под мощнейший взмах когтей и стремительно падает с каменного моста в реку магмы. Затем гибнет сестра — она горит и кричит, когда монстр рёвом отшвыривает назад пламя её же огнемёта. Тошнотворное размытое пятно снова поворачивается к Людольду.

Он рискует потянуться за гранатой на поясе, но тварь обрушивает удары на клинок. Ему нужны обе руки, чтобы защищаться. Вот сеньор уже опустился на колено среди мёртвых имперцев, парируя удары над головой. Ему нужна секунда, всего одна секунда, чтобы дотянуться…

Демон давит на меч. Верховный маршал сопротивляется изо всех сил, чувствуя, как от напряжения трещат мышцы. Едва он отбрасывает коготь назад, как снова приходится вскидывать клинок, останавливая очередной удар.

Это никогда не закончится. И тут падающий коготь блокирует булава. Энергетическое поле оружия трещит от перегрузки, уступая мощи зверя.

— Мордред. — Смеётся Людольд.

Но это не Мордред. Другой воин сражается крозиусом реклюзиарха.

Красный плащ Брата меча Гримальда объят пламенем. Богато украшенный доспех превратился в обломки из покрытых вмятинами пластин брони и почерневших цепей.

— Сир, — выдыхает он в вокс. Благодарность судьбы.

Верховный маршал успевает отпустить одной рукой меч и отстегнуть священный зажигательный заряд на поясе. Граната свободна. Людольд с такой силой нажимает на кнопку активации, что ломает оболочку бронированного шара. Он поднимает священный символ, вызывающе крича в ревущую морду демона.

Командующий швыряет гранату, но не в тварь, а ей под ноги.

Сфера Антиоха — один из самых редких и священных боеприпасов ордена. Первым её создал тысячелетия назад технодесантник Антиох из Чёрных Храмовников. Она во много — очень много — раз мощнее обычной гранаты других орденов Адептус Астартес. В компактном взрывном устройстве смешаны освящённые масла и святые кислоты. Каждый шар — истинный шедевр, украшенный своими собственными проклятиями, благословениями и мандалами на высоком готике. Граната убивает, как правых, так и виноватых, но сфера Антиоха гарантирует, что богохульник умрёт в пылающей агонии.

Шар врезается в мост и взрывается. Людольд и Гримальд уже отступают, но не поворачиваются к врагу спиной, рискуя ослепнуть, зато увидеть смерть монстра. Расцветает белая солнечная вспышка, омывая демона священным огнём и разнося в дребезги камни. Мост начинает падать и разрушаться, а следом за ним и многие поддерживающие пещеру колонны.

Падает и объятая пламенем тварь. Её вопли не смолкают даже, когда она погружается в магму. Гримальд отходит по обваливающемуся мосту и, не веря своим глазам, с отвращением смотрит на мечущееся в лаве существо. Плоть порождения варпа вспыхивает, но оно продолжает молотить щупальцами, разбрызгивая жидкие камни.

Новые конечности отрастают вместо расплавленных. На серой кальмаровой плоти распахиваются новые пасти и с воплями закрываются. Некоторые заливает лава, из других выплёскивается рвота.

Людольд спотыкается, когда под его весом начинает оседать скала; Гримальд рукой в латной перчатке хватает его за ворот золотого доспеха и оттаскивает от пропасти.

— “Громовые ястребы” в пути, — ворчит Брат меча, спасая повелителя.

— Тварь ещё жива, — предупреждает верховный маршал.

Гримальд и сам это видит:

— Пока жива.

Они открывают огонь. Грохот болтеров эхом отлетает от стен, когда имперцы стреляют в расплавленные камни — несколько десятков истекающих кровью выживших сестёр и чёрных рыцарей стоят среди сотен трупов.

Умирающий демон не обращает внимания на все их усилия. Подводная головоногая тварь молотит бесчисленными извивающимися щупальцами. Вопя в брызгах магмы, она проявляет свою подлинную сущность — аватара боли. У неё нет чёткой формы, и взгляд смертного не может постичь, что она такое. Она — это пойманные чудовищем из мифов человеческие души. Она раздувается и пульсирует, страдая от тысяч разрывных снарядов, которые впиваются в её плоть.

Болты взрываются в ней, расплёскивая лаву вместо крови и плоти. А тварь начинает ползти вверх. Мучительно метр за метром создание из камня и расплавленного шлака ползёт по стенам пещеры, выискивая выживших букашек, которые мучают его, потоком булавочных уколов. Имперцы чувствуют ненависть демона, словно ветер на лицах. Он презирает их за грех жизни. Его ненависти хватает, чтобы поддерживать существование даже после таких повреждений.

Тварь не добирается до них. Она останавливается возле поддерживающих свод пещеры колонн. Обвивает их. Сжимает их. Ломает их.

Крушит их. Одну за другой, монстр прокладывает себе путь, разрывая колонну за колонной, в гневе обрушивая пещеру.

Ничто в материальном мире не может игнорировать раны вечно. Когда начинают рушиться скалы, вопли существа сменяет жалобный вой. Священная сфера и разрывные раны от бесчисленных болтов отняли последние силы. Оно крутится на очередной колонне — извивающиеся щупальца никак не могут зацепиться. Дёргаясь и кувыркаясь, тварь летит вниз в каменном дожде. Обломки скал падают на пол пещеры и остатки моста, поднимая пыль.

Рыцари и сёстры окружают упавший ужас и казнят его клинками и пламенем. Монстр слабо отбивается, но не может никого убить. Он обваливается внутрь себя, распадается и отравляет воздух зловонными парами из рваных ран.

Никогда после победы не наступает тишина. Поле битвы оглашают крики умирающих и рёв пламени горящих танков. Здесь под землёй тишину прерывает грохот падающих камней и низкий гул дрожащей земли.

Первые десантно-штурмовые корабли вылетают из небесных туннелей. Снизу на свод пещеры смотрят рыцари и воительницы, молясь за “Громовые ястребы”, которые лавируют среди резко падающих горных пород. Сталактиты проливаются потоком земляных копий. Объятые огнём крутящиеся остовы сбитых кораблей разбиваются вместе со смертоносным каменным ливнем.

Неожиданно Гримальда потрясает удар, и Храмовник теряет равновесие. Но это не камень — над рыцарем возвышается реклюзиарх Мордред, пристально и бесстрастно уставившись на него красными линзами серебряной лицевой пластины шлема-черепа.

— Украсть оружие капеллана, — рычит воин-жрец, — один из самых тяжких грехов.

Лёжа на земле Гримальд смотрит на реклюзиарха. Брат меча почти поддаётся порыву вскочить на ноги и наброситься на нападавшего. Но сдержанность одерживает победу посреди каменного шторма.

— Я думал, что вы погибли.

Мордред не отвечает. Он протягивает руку и ждёт с безумным спокойствием, пока вокруг рушится мир

— Это всё? — спросил Экене. Все Львы смотрели на меня.

— Так закончилась битва.

— Значит, вы получили ухмыляющийся череп за доблесть.

Я и сам не знал ответ. Мордред всегда игнорировал мой вопрос о причине, считая его бессмысленным. В таких случаях он говорил: “Важен результат, а не решения, принятые для его достижения”.

— Я был одним из тех, кто удержал ворота. Я первым почувствовал, что Винкул изменился и действовал вместе с Мордредом. Я защищал сеньора оружием капеллана и удержал его на краю пропасти.

— Эти деяния великолепно смотрятся в свитках почёта, — заметил Дубаку. Вожак прайда не глуп. Он же мог сказать, что я что-то скрываю. — Но я чувствую, что это не всё.

— Не всё, — согласился я. — Ничего драматичного или героического. Только любопытство, от которого я так и не сумел избавиться.

Осталось всего два десантно-штурмовых корабля...

Первый поднимается под градом камней на пронзительно воющих протестующих двигателях. Секунду спустя он отрывается от обваливающейся земли, с лязгом убирает шасси и взрывается в яркой вспышке прометия. Челнок раздавила упавшая колонна и его обломки продолжают подёргиваться — похоже на судороги убитого животного — даже когда двигатели уже затихли.

Последний “Громовой ястреб” выпускает вихревые реактивные струи, от которых обжигает лёгкие, и начинает взлетать. Последние рыцари бегут и прыгают на погрузочную рампу, поднятую ожидавшими их братьями.

— В космос, — приказывает Людольд, он тяжело дышит и прислоняется спиной к стене грузового отсека. — Доставь нас в космос, Артарион.

Пилот подтверждает получение приказа и начинает набирать высоту.

— Гримальд, — верховный маршал стоит рядом с Мордредом, и его обветренное лицо резко контрастирует с посмертной маской капеллана.

— Сир.

— Ты последний из рыцарей в красных плащах.

Мгновение Мерек сомневается и почти возражает, что это невозможно. Но он стоял рядом с верховным маршалом, который наблюдал, как остальные эвакуируются, не желая покидать поле битвы раньше своих людей и союзников. И он не видел других выживших Братьев меча.

— Возможно это так, сир.

— Это так, — Людольд поворачивается к Мордреду. — Я же говорил тебе, что он любимчик судьбы?

Реклюзиарх ничего не отвечает, а просто смотрит ухмыляющимся черепом

Львы кивали друг другу и улыбались.

— Значит дело не только в доблести, — рискнул высказаться Экене. — А ещё и в везении. Вы выделялись среди братьев удачей не меньше чем свирепостью.

— Может быть, — согласился я. — Мордред был человеком настроения. Я так никогда и не узнал, почему он выбрал меня.

— Или почему ему велели выбрать вас.

— Или… что? — я редко терял дар речи. В эту ночь я почувствовал, как слова и воздух застряли в горле.

Или почему ему велели выбрать вас. Как мне велели выбрать Кинерика.

— Я не хотел обидеть, — произнёс Дубаку.

— Всё в порядке, никаких обид, — я едва не улыбнулся, хотя они всё равно бы ничего не увидели. Моя лицевая пластина — бывшая лицевая пластина Мордреда — позволяет скрывать эмоции. — Я рассказал историю, кузены.

— Мало крови, — заметил один из Львов, заслужив одобрение братьев.

— Вот и ещё одна причина никогда не доверять слабым жалким людишкам из Инквизиции, — добавил вожак прайда. Что вызвало ещё несколько усмешек. — Но я бы взял себе трофей. Коготь для клинка.

Само собой остальные Львы поддержали его добродушным рыком.

Я начал понимать, что непринуждённость в общении вызвана не недостатком дисциплины, а беззаветным братством. Любопытно насколько разными бывают ордены из одного геносемени. Так повлиял на них родной мир, где они родились. Место рождения для Храмовников не значило почти ничего.

— И так, кузены, я заплатил вам. Расскажите мне то, что я хочу знать. Расскажите о Кхаттаре.