Кровоцвет

1

Виселицу возвели в тени часовой башни. Отчасти – чтобы солнце не слепило глаза публике, а отчасти – чтобы Трибунал мог совершать убийства точно по расписанию. Порядок во всем – таков был девиз Трибунала.

На площади собиралась толпа. Я стояла с опущенной головой, придерживая капюшон руками. Утро было промозглым. Пар от моего дыхания поднимался тонкими облачками и сливался с туманом. Я с тревогой огляделась по сторонам.

– Хороший день для повешения, – непринужденно протянул стоявший рядом человек.

Я быстро отвернулась, чтобы не встретиться с ним взглядом. Людей редко обвиняли в колдовстве из-за цвета глаз, и все же такое случалось.

При виде двух женщин, которых вывели на эшафот, толпа зашумела. Обеих обвиняли в колдовстве. Руки первой тряслись так сильно, что даже мне с задних рядов было слышно, как позвякивают кандалы. Вторая женщина, помоложе, с печальным лицом и ссутулившимися плечами, была совершенно неподвижна. Их платья превратились в лохмотья, а болезненно-бледные лица и спутанные волосы покрывала корка грязи. Должно быть, их не один день держали в темнице и морили голодом, чтобы довести до отчаяния и исступления. Все это делалось с хитрым расчетом: безумный и одичалый вид обвиняемых рассеет подозрения горстки совестливых горожан, способных усомниться в методах Трибунала, и сделает само зрелище еще увлекательнее.

Мой сосед придвинулся поближе.

– Веселое представление, не находите?

Я попыталась не обращать на него внимания, но он наклонился надо мной и тихо повторил:

– Не находите, принцесса?

Удивленно уставившись на него, я увидела полные решимости карие глаза, поджатые губы и вопросительно приподнятые брови.

– Келлан, – возмущенно прошептала я. – Что ты здесь делаешь?

Он выпятил подбородок, и под его бронзовыми скулами залегли тени.

– Как твой личный охранник, могу спросить тебя о том же.

– Мне захотелось развеяться.

– Развеяться? Тут? Все, мы уходим. – Он схватил меня за локоть, но я тут же отдернула руку.

– Если ты потащишь меня силком, на нас все будут смотреть. Ты этого хочешь? Привлечь ко мне внимание?

Келлан недовольно скривился. В пятнадцать лет он получил звание лейтенанта и назначение в королевский полк, а в семнадцать – должность моего охранника. Сейчас ему было двадцать, и он все так же был связан клятвой меня защищать. Пока распаленная орава ведьмоненавистников не догадывалась о моем присутствии, я оставалась в относительной безопасности, поэтому Келлан нехотя уступил.

– Почему тебя вообще сюда потянуло, Аврелия? Разве может такое зрелище пойти тебе на пользу?

У меня не нашлось разумного объяснения, и я молчала, нервно перебирая подвески на браслете, надетом поверх перчатки. Браслет, последний подарок покойного отца, всегда действовал на меня успокаивающе и пришелся как нельзя кстати, когда я увидела палача в черном и клирика Трибунала, объявившего, что сейчас на помост взойдет великий магистрат Торис де Лена.

В черной сутане с накрахмаленным воротником Торис моментально приковал к себе всеобщее внимание. Он расхаживал перед публикой, с видом горького сожаления прижимая к груди Книгу заповедей Основателя.

– Братья и сестры, – начал он. – Сегодня мы собрались по печальному случаю. Перед нами Мейбл Лоренс Дойл и Хильда Эверетт Гейбл. Обеим было предъявлено обвинение в использовании темных искусств. В ходе беспристрастного судебного разбирательства обе были признаны виновными. – На шее у него висел флакончик с красной жидкостью. Он поднял его, чтобы всем было видно. – Я магистрат Торис де Лена, носитель крови Основателя. На меня возложили обязанность руководить казнью.

– Никак не возьму в толк, – пробормотал Келлан мне на ухо, – ты решила себя испытать? Проникнуть в стан врага? Заглянуть в лицо своим страхам?

Я сдвинула брови. Конечно, я боялась ареста, суда и публичной казни, но это были далеко не единственные волки в лесу моих страхов.

– Мои подданные мне не враги, – настаивала я, пока те с нарастающей громкостью скандировали: «Вешай! Вешай!» – вскидывая вверх кулаки.

И тут у ног одной из осужденных – той, что была помоложе, Мейбл, – мелькнула тусклая тень. Она появилась из утреннего тумана и постепенно росла, приобретая все более ясные очертания. Дух впитывал энергию и тепло толпы, и на площади стало еще холоднее. Это был маленький мальчик шести или семи лет. Он прижался к юбке женщины, закованной в кандалы.

Никто не остановил его, никто на него даже не посмотрел. Его видела я одна. Но Мейбл знала, что он рядом, и на ее лице отразилось какое-то новое чувство: то ли боль, то ли радость, то ли облегчение.

– Я знаю эту женщину, – шепнул Келлан. – Ее муж продавал книги и почти каждый месяц проезжал через Грейторн. Он умер в прошлом году, от той страшной лихорадки, гулявшей в начале зимы. Как и их сын.

Я тоже знала Мейбл, но рассказывать об этом было опасно.

Часы на башне показывали без одной минуты девять, и помпезная речь Ториса подходила к концу.

– Теперь вам слово, – сказал он женщинам, пока на шее каждой затягивали петлю. – Мейбл Лоренс Дойл, вы предстали перед беспристрастным Трибуналом по обвинению в распространении запрещенных текстов и попытке воскресить умерших посредством использования магии и колдовства в нарушение заповедей нашего Основателя. Именем Основателя вам был вынесен смертный приговор. Ваше последнее слово?

Я напряглась, ожидая, что она вот-вот укажет на меня пальцем, назовет мое имя. Предложит мою жизнь в обмен на свою.

Вместо этого она сказала:

– Я обрела покой, мне не о чем жалеть. – И обратила лицо к небу.

В воздухе разлился знакомый аромат – запах шиповника, хотя его пора еще не пришла. Я знала, что это означает, и огляделась по сторонам, но Предвестницы нигде не было.

Торис повернулся ко второй осужденной, дрожавшей как осиновый лист.

– Хильда Эверетт Гейбл, вы предстали перед беспристрастным Трибуналом по обвинению в попытке нанести увечье жене своего сына посредством колдовства в нарушение заповедей нашего Основателя. Именем Основателя вам был вынесен смертный приговор. Ваше последнее слово?

– Я невиновна! – завопила она. – Ничего я не делала! Она лжет! Говорю вам, она лжет! – Хильда простерла трясущиеся руки в кандалах к женщине в первом ряду. – Клеветница! Клеветница! Ты за это заплатишь! Ты…

Минутная стрелка достигла двенадцати, и над площадью прокатился звон колоколов. Склонив голову, Торис произнес: Nihil nunc salvet te – «Теперь тебя ничто не спасет». Затем кивнул палачу, и под ногами осужденных провалился пол. Я вскрикнула, и Келлан торопливо прижал меня к своей груди.

После девяти ударов колокол затих. Ноги повешенных все еще подергивались.

Голос Келлана звучал мягче:

– Не знаю, что ты ожидала тут увидеть. – Он попытался повернуть меня спиной к эшафоту, но я заупрямилась. Каждый раз, когда я наблюдала переход от жизни к смерти, мой желудок болезненно сжимался, но эту казнь я обязана была досмотреть до конца.

Мейбл уже не шевелилась, но воздух вокруг нее мерцал. Было странно наблюдать, как душа освобождается от тела, скидывает с себя гротескную оболочку, словно светская дама – старый замаранный плащ. Сын уже ждал ее, и она сразу пошла к нему. Стоило ей дотронуться до него, как обе души исчезли, покинули пограничную зону и отправились дальше, туда, где я уже не могла за ними наблюдать.

Хильда умирала намного дольше. Она давилась и хрипела, ее глаза вылезли из орбит. Когда все наконец закончилось, ее душа вырвалась из тела с негодующим ревом – а точнее, немым криком, ведь она была бесплотна – и тут же бросилась в толпу, к невестке. Та, казалось, ничего не замечала. Все ее внимание было приковано к грязному мешку костей, болтавшемуся на висельной петле.

– Заберете тело свекрови? – спросил Торис.

– Нет, – с нажимом произнесла она. – Сожгите его. – Призрак Хильды снова беззвучно закричал и впился в лицо невестки когтями. Та побледнела и приложила к щеке ладонь. Возможно, подумала я, гнев Хильды придал ей столько энергии, что ее прикосновения стали осязаемы.

Невестке нельзя было позавидовать. Скорее всего, Хильда надолго застрянет в пограничной зоне и будет преследовать предательницу, выкрикивая немые угрозы и заволакивая все вокруг своей ненавистью. Я такое уже видела.

– Аврелия, пойдем, – сказал Келлан.

Когда трупы стащили с эшафота, толпа зашумела и подалась вперед. Меня толкнули, и я полетела на булыжную мостовую. Я выставила вперед ладони в попытке смягчить удар, но приземлилась прямо на запястье. Келлан мигом подхватил меня, поставил на ноги и повел сквозь толпу, выставив руку наподобие щита.

Я потерла ушибленное место.

– Браслет! – воскликнула я, оглядываясь, но за массой тел уже ничего было не разглядеть. – Видно, застежка сломалась, и он слетел…

– Забудь о нем, – сказал Келлан твердо, но не без сочувствия: он знал, как много для меня значит подарок отца. – Он потерялся. Нужно уходить.

Я выскользнула из его рук и стала протискиваться через толпу, толкаясь и пихаясь, когда толкали и пихали меня саму. Все это время я неотрывно глядела под ноги, но Келлан оказался прав: браслет потерялся, и тут уже ничего не попишешь. Он снова догнал меня и на этот раз вцепился мертвой хваткой, но удирать мне уже не хотелось: послышались свистки. Спустя считаные минуты на площади покажутся клирики Трибунала и начнут задерживать всех, у кого расправа над Хильдой и Мейбл не вызвала должного воодушевления. В тюрьме Трибунала теперь было две свободные камеры, и они никогда не пустовали подолгу.

Спустя час я уже стояла в приемном зале королевского дворца и разглядывала легкую материю цвета слоновой кости, расшитую кристаллами. Из окна в потолке струился мягкий свет, и камни красиво переливались. Это было мое неоконченное подвенечное платье. За семнадцать лет жизни я еще никогда не носила такого роскошного наряда. В Ренольте власть Трибунала распространялась даже на моду: одежда должна была воплощать идеалы скромности, простоты и аскетизма. Исключения делались лишь для свадьбы и похорон – торжеств, которые ограничивали возможность согрешить.

Платье было подарком матери ко дню свадьбы. Каждый стежок был сделан ее рукой.

Один рукав был полностью готов. Я дотронулась до кружевной материи, восхищаясь красотой и изяществом наряда, но тут же напомнила себе, сколько несчастья принесет тот день, когда придется его надеть. А ведь он уже не за горами. Церемонию назначили на Белтейн, первый день пятого месяца, и до нее оставалось шесть с небольшим недель.

Я вздохнула, расправила плечи и, приготовившись к битве, прошла в соседнюю комнату.

Матушка расхаживала взад-вперед перед письменным столом, и ее юбки шелестели с каждым беспокойным шагом. В одном из самых неудобных кресел сидела Онэль, доверенная советница и старинный друг нашей семьи. Держа спину необыкновенно прямо, она цедила чай сквозь тонкие коричневые губы с выражением глубочайшего презрения. Когда дверь за мной закрылась, голубые глаза матери метнулись в мою сторону, и ее волнение обрушилось на меня, точно град стрел.

– Аврелия! – воскликнула она так, будто само мое имя было нелестным эпитетом. Онэль сделала еще один маленький глоток.

Я засунула руки в карманы, пытаясь изобразить смущение и сожаление, хотя ничего подобного не испытывала. Но если матушка будет думать, что я раскаиваюсь, разговор закончится быстрее.

– Как ты могла в одиночку отправиться в город? Совсем рассудок потеряла? – Она взяла в руки стопку бумаг и потрясла ей у меня перед носом. – Вот письма, которые я получила за эту неделю (только за эту!), с требованиями отдать тебя под Трибунал. Вот, – продолжала мать, указывая на другую стопку высотой в два дюйма, – угрозы в твой адрес, которые собрали мои доносчики за последний месяц. А вот, – она открыла ящик стола, – самые поэтичные и изобретательные прогнозы твоей гибели, полученные с начала года. Позволь тебе зачитать. Взять хотя бы вот это… Подробное руководство по поиску ведьм. Включает освежевание подозреваемой и тщательное изучение изнанки ее кожи.

У меня не хватило духу признаться ей, что на прошлой неделе я нашла отрубленную голову котенка в своем шкафу, а рядом с ней – криво нацарапанную народную молитву для защиты от ведьм. Или рассказать о красных «иксах» – старинном проклятье, которое кто-то вырезал на обратной стороне моего любимого седла в надежде, что лошадь взбесится и скинет меня на землю. К чему новые напоминания о том, как сильно меня ненавидят? Я понимала это лучше матери.

– Так они хотят меня освежевать? – беспечно поинтересовалась я. – Всего-то?

– И сжечь твою кожу, – добавила Онэль, взглянув поверх чашки с чаем.

– Через неделю ты отсюда уедешь, – сердито сказала матушка. – Постарайся до отъезда не влипать в неприятности! Вот станешь аклевской королевой и делай что хочешь. Ходи куда заблагорассудится и… а куда ты, кстати, ходила?

– На повешение.

– На повешение? Да помогут мне звезды! Неужели тебе так не терпится попасть в лапы Трибунала? Нам страшно повезло, что у нас там свои люди.

– Страшно повезло, – эхом отозвалась я. По мнению матушки, вдовец ее любимой кузины был преданным союзником короны и прилагал все усилия, чтобы держать Трибунал в узде, но я-то знала, что Торис получает от казней истинное удовольствие.

– Аврелия, – сказала она, оглядывая меня с ног до головы. Нетрудно было вообразить, что предстало ее взгляду: спутанные белокурые волосы и глаза, которым надлежало быть голубыми, но они вместо этого отливали серебром. В целом выглядела я вполне сносно, но за счет некоторых своих особенностей была не похожа на других, выделялась из толпы. К тому же одного моего существования было достаточно, чтобы возбудить в ренольтцах подозрения.

Я была первой девочкой, родившейся в семье правящего короля Ренольта за последние без малого двести лет. Во всяком случае, первой девочкой, которую не отдали в чужие руки сразу же после рождения. Мне было предназначено выполнить условия договора, положившего конец многовековой войне между Ренольтом и Аклевой, а именно – выйти замуж за наследника аклевского престола. Сто семьдесят шесть лет наш народ считал отсутствие дочерей у королевской четы знаком того, что ренольтцам не суждено заключить истинный союз с грязными и распутными аклевцами. Доказательством нашего нравственного превосходства. Мое рождение пошатнуло их веру в корону, в правителей, осмелившихся сначала произвести на свет дочь, а затем оставить ее при себе.

Иногда я разделяла их чувства.

Напряженное молчание нарушил стук в дверь.

– Проводите его сюда, Грейторн, – сказала матушка.

Келлан вошел, обвел комнату взглядом, обернулся и махнул кому-то рукой.

В дверях показался мужчина. Незнакомец был одет в «мятый» бархат цвета сумеречного неба, а через плечо носил золотую перевязь, закрепленную на груди брошью в форме узла-трилистника. В ухе у него дерзко поблескивал рубин, а на пальце сверкал серебряный перстень с изображением ворона с распростертыми крыльями. Густые черные волосы гостя, несмотря на его возраст, не были тронуты сединой. Он поражал своей яркостью и выделялся на нашем фоне, как разноцветный витраж среди простых стеклянных окон.

Он был аклевцем.

2

Матушка выглянула за дверь.

– Вас не преследовали?

– Нет, – ответил Келлан.

– Что караульные?

– Я их распустил. Следующая смена заступит через час.

– А стражи у входа в мои покои?

– О них я тоже позаботился.

После этого матушка представила элегантного незнакомца.

– Аврелия, это лорд Саймон Сильвис, шурин Донала, короля Аклевы, и дядя принца Валентина. Добро пожаловать, лорд Саймон, наш почетный гость. – Она поцеловала его в обе щеки.

Неожиданная встреча застала меня врасплох. Я застенчиво отвела взгляд и принялась изучать миниатюрные стеклянные грозди винограда на ножке ближайшего канделябра.

– Принцесса Аврелия, – начал он, – я очень рад снова встретиться с вами.

– Снова?

– В нашу первую встречу вы были совсем крошкой, и я даже толком не успел разглядеть вас, потому что мать не выпускала вас из рук.

– Боюсь, что с тех пор многое изменилось. Теперь она спит и видит, как бы от меня избавиться.

– Разве можно меня упрекать? – нахмурилась матушка. – Я попросила лорда Саймона сопровождать тебя в Аклев. Он знает самую безопасную дорогу. Он переведет тебя через стену и доставит к Валентину.

При упоминании о моем женихе я опустила глаза. О Валентине я толком ничего не знала и никогда не общалась с ним, если не считать горстки сухих, напыщенных писем, которыми нас заставили обменяться в детстве.

– Вижу, вы переживаете из-за предстоящего союза, – сказал лорд Саймон.

Все мучившие меня вопросы выплеснулись наружу бешеным потоком слов.

– Это правда, что принц болен? Прикован к постели и почти ослеп? Правда, что его мать сошла с ума, ухаживая за ним? – Тут я спохватилась. – Простите, это было бестактно.

Если мои вопросы и рассердили его, он этого не показал.

– Я очень близко знаком с принцем, – осторожно произнес он. – Я знаю его с младенчества и отношусь к нему с большим вниманием, как если бы он приходился мне родным сыном. У Валентина была трудная жизнь, но он вырос благородным человеком с твердым характером. Его недуги едва заметны на фоне его многочисленных достоинств. Он будет хорошим мужем и однажды станет хорошим королем.

– Так, значит, он не болен? Не безумен, как его мать?

По лицу лорда пробежала тень.

– Моя сестра много страдала и слишком рано покинула нас, но всегда оставалась в ясном уме. Позвольте заверить вас, ее сын – человек достойный. Ваши тревоги… не удивляйтесь, если обнаружите, что он разделяет их. Возможно, у вас больше общего, чем вы думаете.

Его слова не развеяли моих сомнений.

– Да, разумеется. Могу представить, что говорят обо мне в Аклеве.

– В Аклеве о вас не знают почти ничего, кроме вашего имени и того, что вам предстоит стать нашей королевой.

– Так они не считают меня ведьмой?

– Ведьмой? – Он побледнел. – Ох уж эти ваши ренольтские суеверия… вы утверждаете, что поклоняетесь Эмпире́е, а сами проклинаете любого, кто обладает силой, которую мог даровать один лишь Божественный Дух.

– Ведьмы, использующие анималистические обряды и ритуальные кровопускания для общения с мертвыми, наделены темной, нечистой силой, прямо противоположной Божественному Свету Эмпиреи, – процитировала я.

Лорд Саймон смерил меня долгим взглядом.

– Это из вашей Книги заповедей Основателя?

– Это правда.

В Ренольте верили, что человек, осквернивший себя магией крови, обречен на вечные муки. И все же в глубине души я надеялась, что это не так.

Лорд Саймон сел рядом со мной.

– Нет, – горячо возразил он. – Нет, правда в том, что сила имеет разные проявления. Она может использоваться как во имя добра, так и во имя зла, но сама по себе не является ни хорошей, ни плохой. Посмотрите на меня. Разве я похож на злодея? А ведь я адепт магии крови.

Мой взгляд упал на его ладонь в шрамах.

– Достаточно об этом, – сказала матушка. – У нас нет времени на споры и наставления. Спасибо, что пришли к нам, лорд Саймон. Вас, вероятно, смутила эта тайная встреча вместо пышного приема, подобающего члену королевской семьи. Но я хотела поговорить с вами без посторонних. Готовы ли вы исполнить обещание, которое дали много лет назад? Вы понимаете, о чем я?

– Я помню о своем обещании, ваше величество, – серьезно сказал лорд Саймон. – И я его исполню. Но за семнадцать лет многое изменилось. Раньше я был моложе и сильнее, как и вы сами. Ваш супруг был все еще жив. Нужны три добровольца: я и еще двое.

– Вторым участником буду я. Онэль согласилась стать третьим.

– Участником чего? – спросила я. – О чем вы говорите?

– Ваша матушка хочет, чтобы я прочитал одно заклинание, – ответил лорд Саймон. – Оно не избавит вас от опасности, но увеличит шансы на выживание.

– У нас есть час, – сказала матушка. – Этого хватит?

– Думаю, да.

– Заклинание? Вы шутите? – воскликнула я. – Даже обсуждать такие вещи опасно. Если об этом пройдет слух, всех вас казнят. Трибунал…

– Трибунал ничего не знает. – Онэль вздернула подбородок и взглянула на меня из-под очков. – Тайна не покинет пределов этой комнаты. Да и с каких пор ты стала бояться колдовства?

Я нервно покусывала губу. До сих пор я все делала в одиночку. Если бы меня застукали, расплачиваться пришлось бы мне одной.

– Оно того не стоит, – сказала я. – Глупо подвергать себя опасности ради одного человека. – Ради меня.

– Мне нужно что-нибудь из личных вещей принцессы, – сказал лорд Саймон. – У вас есть платок, миледи? Или, может быть, шаль?

– Это подойдет? – Матушка достала из ящика стола квадратный шелковый лоскуток, на котором серебристыми нитками была вышита виноградная лоза. Это была нижняя часть рукава моего подвенечного платья. Я тут же почувствовала укол совести. Должно быть, когда я в сотый раз раскритиковала платье, матушка решила его переделать.

– Пожалуй, да. – Лорд Саймон расправил ткань на столе и стал медленно выводить на ней пальцем узоры.

Любопытство взяло верх, и я опустилась в соседнее кресло.

– А что это за заклинание?

– Связующее, – сказал он, не отрываясь от своего занятия. – Оно привяжет три жизни – королевы Женевьевы, Онэль и мою собственную – к вашей. – Он посмотрел на меня золотистыми глазами и серьезно добавил: – Наши жизни станут вашим щитом.

– Я не понимаю.

– Это значит, – сказала матушка, – что ты не умрешь, пока не умрем мы.

Келлан мерил комнату быстрыми, короткими шагами. Он терпеть не мог суеверий, и, должно быть, все происходящее действовало ему на нервы. Келлан не верил, что я ведьма. Он вообще не верил в колдовство. Он был человеком надежным, практичным и признавал лишь то, что можно увидеть и пощупать, поэтому я немало удивилась, когда он вдруг выпалил:

– Нельзя ли включить в заклинание четвертого? Не станет ли защита прочнее, если добавить еще одну жизнь?

– Увы, нет, – сказал лорд Саймон. – Три – сакральное число. Усилить защиту можно, только используя числа, кратные трем: шесть или, еще лучше, девять. Найдутся ли другие доверенные лица, готовые привязать свою жизнь к жизни принцессы?

– Нет, – ответил Келлан, глядя мне в лицо. – Таких больше нет. – Мне больно было слышать эти слова, хотя они, несомненно, были правдой. Он некоторое время смотрел на меня, а потом продолжил: – Но я молод и силен и хорошо знаю принцессу. Защищать ее – моя работа. Могу я поменяться с вами местами?

– Магия требует соблюдения строгих правил. Участники должны пойти на жертву добровольно, а исполнитель – пустить кровь наравне с остальными. Без меня заклинание не подействует. Если бы не это, я бы позволил вам занять мое место. – Лорд Саймон задумался. – Но, как вы сказали, вы молоды и сильны.

– Онэль прожила долгую жизнь…

– В старухи меня записал? – проницательно изрекла Онэль, барабаня длинными смуглыми пальцами по морщинистой щеке. – Пусть впереди у меня не так много лет, зато я веду тихую, спокойную жизнь. Я могу дожить до ста, ты же завтра можешь пасть в бою.

– Келлан, – вставила я с неохотой, – ты же не веришь в заклинания и колдовство.

– Это не важно, – сказал лорд Саймон. – Магия существует вне зависимости от того, верит он в нее или нет.

– Да, не верю, – сказал Келлан, – но все равно хочу участвовать в обряде. Ради тебя.

– Как трогательно! – фыркнула Онэль. – Ладно, можешь занять мое место. Не очень-то мне и хотелось умирать за Аврелию.

– Умирать за меня? – Идея была до того нелепой, что я чуть не расхохоталась. – Нет-нет, лорд Саймон говорил не об этом. Вы умрете не за меня, а раньше меня. Пока все вы будете живы, я тоже буду жива… – Увидев их серьезные лица, я запнулась. Во мне нарастала тревога.

– Если вы получите смертельное ранение, один из нас погибнет вместо вас, – мягко сказал лорд Саймон, – и капля крови, пожертвованная им, поблекнет. И так до тех пор, пока все мы не умрем.

Мне вдруг стало трудно дышать.

– Но я не хочу, чтобы вы умирали вместо меня. Моя жизнь не стоит трех ваших жизней. Да и к чему вообще исполнять условия договора, заключенного два века назад? До него давно никому нет дела.

– Договор – твой единственный шанс попасть в Аклеву, – сказала матушка.

– Моя родина – Ренольт. Мой народ…

– Хочет твоей смерти.

– Это все влияние Трибунала, – возразила я, чувствуя горечь во рту.

Мы уже не раз об этом спорили. В глазах матери Трибунал был незыблем. Избавиться от него не представлялось возможным: проще было обрушить небо или высушить океан.

– Вы нужны в Аклеве, принцесса, – сказал лорд Саймон. – Против нашего монарха действует множество сил. Он вздорный и надменный, но нам нужно держать его у власти, чтобы принц смог унаследовать трон. До сих пор нам удавалось поддерживать хрупкое равновесие, но если Ренольт нарушит договор, боюсь, лорды-сенешали тут же попытаются захватить престол – и добьются своего ценой многих жизней.

– В Аклеве ты будешь в безопасности, – сказала матушка. – Главное – тебя туда доставить.

– Дайте руку, – попросил лорд Саймон.

Я нехотя сняла перчатку и протянула ему руку. С минуту он разглядывал белую паутинку шрамов, разлиновывавших мою ладонь, а затем достал нож и сделал свежий надрез. Когда из раны заструилась кровь, он подставил чашу.

– А теперь повторяйте за мной, слово в слово: «Моя кровь, данная по доброй воле». Ну же, говорите.

– Я думала, магия крови не требует произнесения заклинаний вслух. – Я нервно сглотнула. – То есть… так говорят. – Дуреха!

Он искоса взглянул на меня и поднял брови:

– Неужели?

Я пожала плечами.

– Просто слухи. – И поспешно добавила: – Моя кровь, данная по доброй воле.

– Хорошо. – Лорд Саймон прижал к моей ладони платок, чтобы остановить кровотечение. – После ритуала мы наложим повязку, а пока что придется потерпеть.

Он вложил нож мне в руку и сжал мои пальцы вокруг рукояти, потом вынул из нагрудного кармана бархатный кошелек и потянул за веревочки. Три прозрачных камня необычной формы упали ему на ладонь.

– Это луноциты, – сказал он, показывая мне камни, но я такие уже видела. Трибунал называл их спиритическими камнями. Их хранение считалось доказательством того, что владелец занимается колдовством, и было вернейшим способом заработать место на эшафоте.

Лорд Саймон сложил из камней большой треугольник посреди комнаты. Воздух сгустился, как перед грозой. Он передал мне чашу с кровью и жестом велел встать в центр треугольника. Когда я переступила одну из его сторон, камни сверкнули бледно-голубым светом и тут же снова погасли. Перед глазами у меня заплясали огоньки, в ушах загудело, серебряный нож и ритуальная чаша нагрелись в моих руках.

– Луноциты – очень редкие драгоценные камни. Они встречаются только в рубцах под лей-линиями – путями, по которым странствовала Эмпирея, когда спустилась с небес. Можно считать, что это затвердевшие сгустки ее силы. Мы используем их как призму, чтобы усилить чары, и как барьер, чтобы сдерживать магию в нужных пределах.

Лорд Саймон встал у одного угла треугольника, а матушка и Келлан расположились у двух других. Гул в ушах превратился в шелестящее жужжание, похожее на невнятный шепот.

– Подойдите к каждому из нас, пустите кровь и подставьте чашу, как это сделал я, – сказал он, а затем обратился к Келлану и моей матери: – Вы должны будете произнести, слово в слово: «Моя кровь, данная по доброй воле».

Мы все кивнули, и я подошла к матушке. Она спокойно дала мне руку и даже не вздрогнула, когда я провела лезвием по ее ладони. Кровь закапала в чашу и смешалась с моей.

– Моя кровь, данная по доброй воле, – сказала она.

Когда я направилась к лорду Саймону, шум в ушах заметно усилился. Он протянул ладонь с тонкими длинными пальцами, и я сделала надрез.

– Моя кровь, данная по доброй воле, – твердо произнес он.

На полпути к Келлану я застыла в нерешительности. Перед глазами плавали круги, сливаясь и образуя расплывчатые узоры.

– Что-то не так, – сказала я.

– Мы гуляем по кромке между материальным миром и миром призраков, – сказал лорд Саймон. – У вас могут возникнуть неприятные ощущения. Постарайтесь себя перебороть.

Я сделала оставшиеся несколько шагов. Келлан смотрел на меня, не отводя взгляда. Я постаралась отвлечься от мягких шипящих голосов, которых не слышал никто, кроме меня. Они вселили в меня дурное предчувствие, и у меня задрожали руки. Аврелия, чудилось мне в их шелесте. Аврелия…

– Аврелия. – Келлан повернул руку ладонью вверх, и я занесла нож. – Все хорошо, – сказал он. – Не останавливайся.

– Нет, – сказала я, опуская нож. Странные звуки прекратились. – Простите, я не могу.

– Нам нужно закончить! – воскликнула матушка. – Мы должны…

– Поздно, – сказал Келлан, выглянув в окно. – Стражники возвращаются. Время вышло.

– Уведите ее отсюда, – рявкнула Онэль, – чтобы мы успели прибраться, пока кто-нибудь сюда не зашел. Для петли у меня чересчур хрупкая шея.

– Веди себя как ни в чем не бывало, – наказала матушка. – Сегодня вечером мы устраиваем в честь лорда Саймона приветственный пир. Ты, Аврелия, обязана на него пойти, но сначала отправляйся в святилище и подумай о своем поведении. Люди должны видеть твое смирение и преданность Эмпирее. Они должны видеть, что ты тоже поклоняешься ей. Что ты такая, как все.

– Придется тебе прикидываться, – ухмыльнулась Онэль, но у меня даже не хватило духу смерить ее испепеляющим взглядом.

А мгновением позже Келлан увел меня из комнаты.

3

Пока в замке шли приготовления к пиру в честь нашего знатного гостя, я удалилась в королевское святилище – уединенное и элегантно убранное место поклонения для монарха и его семьи. Требуя от верующих смирения и аскетизма, сама Эмпирея, похоже, предпочитала роскошь и великолепие. Зал был задрапирован шелковыми тканями с золотой каймой, вдоль стен стояли обитые бархатом стулья. Колонны из шлифованного мрамора поддерживали своды, расписанные под ночное небо, в котором среди созвездий весело порхали улыбающиеся херувимы. Снизу за херувимами наблюдали зловещие темные фигуры. Сцена должна была изображать человеческие побуждения: праведные наверху, а нечестивые внизу – но, по-моему, она искажала правду. Очаровательные и пленительные херувимы больше напоминали грехи, а дьяволы с голодными глазами и хищными оскалами подозрительно смахивали на разъяренную толпу с городской площади.

По-моему, те, кто ненавидит грешников, гораздо страшнее самих грехов.

Закрыв дверь на ключ, я прошла вглубь комнаты и приподняла парчовый занавес. За ним была алтарная зона, где в золотых подсвечниках тускло горели сотни белых свечей. Я зажгла еще одну, поставила ее у алтаря, встала на колени и после кратких извинений за надругательство над святыней отодвинула алтарный камень в сторону. Под ним было небольшое углубление. Подобрав верхнюю юбку, я засунула руку в карман подъюбника и вынула оттуда маленькую книгу заклинаний, которую собиралась обменять на что-нибудь из коллекции Мейбл Дойл. Теперь, похоже, книжка останется при мне.

Я виновато застыла, удерживая руку на обложке. Мы с Мейбл каждый месяц обменивались гримуарами, но на этот раз на встречу она не пришла. Стоя под окнами ее книжной лавки, я даже представить не могла, что через час буду смотреть на ее казнь. Мы не были близко знакомы. Боялись разоблачения. Я и не подозревала, что она лишилась мужа и ребенка. Но если вспомнить, какие у нее водились книги – вселение духа в чужое тело, некромантия, общение с мертвыми, – можно только удивляться, почему эта мысль не пришла мне в голову.

– Гениально, – прозвучало из тени. – Дерзко и кощунственно, но все же гениально.

– Кровь Основателя! – выругалась я, отскочив от алтаря и чуть не перевернув канделябр. – Как вы сюда попали? Могу поклясться, я заперла дверь на ключ.

Лорд Саймон тихо рассмеялся и поднял руку, показывая капельку крови на кончике пальца.

– Я умею оставаться незамеченным прямо под носом у врага. Это было одно из первых заклинаний, которое я освоил. Нужно пустить кровь и сконцентрировать чары с помощью фразы Ego invisibilia, или «Я невидим». Проследить за вами было несложно. Итак, давно ли вы променяли молитву на изучение… – он вытащил из алтаря первый попавшийся под руку том, – самых надежных способов повысить урожайность сои с помощью магии крови? – Он прищелкнул языком. – Надеюсь, вы не стали тратить на эти заклинания кровь? Скорее всего, они ненастоящие. Магия крови не исцеляет и не растит.

– Зачем, во имя Святой Эмпиреи, вы решили подкрасться ко мне и напугать до полусмерти?

– «Магия крови не требует произнесения заклинаний вслух». Это ваши слова. А точнее, слова Вильстины, великого мага крови третьего века. – Он вынул из моего тайника еще одну книгу – кожаный томик с обветшалым переплетом и пожелтевшими страницами. Я перевязала его лентой, чтобы не развалился. – В юности учителя заставили меня выучить эту фразу наизусть. Они тоже считали, что произнесение заклинаний отвлекает, а не помогает. Но многие маги постарше не разделяли их убеждений: старшее поколение обожало таинственные песнопения. С ними публичные демонстрации выглядели намного эффектнее. Развевающиеся мантии, длинные белые бороды, вытаращенные глаза и воззвание к духам на непонятном языке… незабываемое зрелище.

– Но вы же сами сегодня прочли заклинание вслух, – робко сказала я.

– Прочел. И делаю так всегда. Отчасти – в память о своих учителях. – Его рука коснулась цепочки, на которой висел амулет, спрятанный под золотой перевязью. – А отчасти – чтобы сосредоточиться. Магия крови завязана на эмоциях: чем быстрее бьется наше сердце, тем быстрее оно перекачивает кровь. Боль, удовольствие, страх, страсть: все, что распаляет наши чувства, способно усилить наши чары. Но есть и обратная сторона: мы легко можем потерять контроль, и тогда магия нас поработит. Следя за произнесением заклинаний, мы сдерживаем и направляем свою силу. Новичок нуждается в подобных приемах больше, чем опытный маг. Со временем мы начинаем управлять магией на интуитивном уровне, и она становится для нас доступнее – но в то же время и опаснее. Магия похожа на реку, сдерживаемую плотиной: мы можем разобрать плотину по бревнышку и направить поток в нужное русло, но если действовать неосмотрительно, плотину прорвет, и нас затопит. – Он покачал головой. – Разумеется, использовать магию крови без подготовки крайне опасно, как бы вы ни были подкованы в трудах Вильстины.

Я в смущении заправила за ухо прядку волос.

– Я и правда много читаю, но никогда… то есть кое-какие заклинания я пробовала, но ничего серьезного…

Лорд Саймон поджал губы и повернул мою руку ладонью кверху. Перчатки я оставила в покоях матушки, и в тусклом свете его взгляду предстали десятки шрамов.

– Позвольте поинтересоваться, – сказал он, – как поживают ваши соевые поля?

– Честно говоря, – поморщилась я, – у меня не было случая испробовать это заклинание.

– Оно бы все равно не сработало, – рассмеялся он. – Хотя зрелище вышло бы презабавное. Нет, магия крови не вырастит вам урожай. Для этих целей лучше подходит другой вид магии.

– Магия природы? – предположила я.

– Совершенно верно. Я вижу, в вашей коллекции есть сборник Витезио Compendium de Magia. В нем дан прекрасный обзор всех трех магических дисциплин. Я рад, что вы хотя бы его прочитали.

– От корки до корки. Правда, там и читать-то почти нечего.

Лорд Саймон взял в руки тонкий томик и пролистал.

– Какое безобразие! – сказал он. – Кто-то ампутировал три четверти книги. Да тут ничего не разобрать.

– Большая часть моей коллекции выглядит именно так. Трибунал часто проводит чистки библиотек и с большим усердием уничтожает материалы, связанные с колдовством. Повезло, что хоть что-то уцелело. Из этих фрагментов и сложились мои знания.

Лорд Саймон с досадой захлопнул сборник.

– Урок первый. Магия – это то, что отличает деревья, животных, растения и нас самих от камней, грязи и воды. Это искра, дух. Это жизнь. Одним словом, магия – это сила, и черпать ее можно тремя основными способами. Первый называется sancti magicae, то есть «высшая магия». Ключ к ней кроется в медитации, молитве и духовном единении с Эмпиреей. Маги высшего порядка способны видеть будущее и двигать предметы силой мысли, а порой даже исцелять. К их числу относилась и легендарная Арен, которая была затворницей до своего брака с ренольтским королем. Второй вид магии называется fera magicae, или «магия природы». Он включает в себя такие науки, как травология, предсказания и превращения. Это магия роста, развития, циклического порядка и природного равновесия. Ее использовал брат Арен Аклев, возглавивший наше государство и давший ему свое имя. Последний вид магии – это sanguinem magicae. «Магия крови». Магия страсти и жертвоприношений. Возможно, самая мощная и губительная из всех. Прежде чем отречься от чародейства и основать Трибунал, второй брат Арен, Каэль, практиковал именно ее. Он обладал великой силой. В свое время Арен, Аклев и Каэль были очень могущественны. Ассамблея называла их триумвиратом, потому что каждый из них был лучшим в своей области.

Я молча слушала его упрощенное объяснение, стараясь заполнить пробелы в своих обрывочных знаниях.

– Эту историю я не знала.

– Да и как вы могли ее знать? – сказал лорд Саймон, мрачно взглянув на мою скудную библиотеку.

– Постойте! Вы сказали «урок первый». Это значит, что будет и второй? – с надеждой спросила я.

Лорд Саймон тихо присвистнул.

– Когда ваша матушка написала мне с просьбой приехать в Ренольт, она упомянула, что ваше «шаткое положение» ничуть вас не беспокоит. Я начинаю понимать, что она не шутила.

– Она ошибается, – сказала я. – Я прекрасно осознаю, насколько шаткое у меня положение.

– И все равно собираете книги о магии и разучиваете заклинания?

Я раздраженно пожала плечами.

– Эту страну – мою страну – терроризирует Трибунал. Если для членов Трибунала колдовство – это оружие, я должна научиться использовать его против них, – я тяжело перевела дух, – прежде, чем они используют его против меня.

Или против невинных людей вроде Хильды и Мейбл. Я прогнала мысли об их смерти, но скорбь и чувство вины свернулись в тугой клубок у меня в животе.

– Урок второй. «Колдовство» – слово вульгарное, – поморщился лорд Саймон. – Ассамблея магов, хотя ее давно не существует, не допускала его использования. Колдуны и колдуньи – это необузданные самоучки, которые ни во что не ставят постановления Ассамблеи, введенные для безопасности магов и обычных людей.

Влияние Ассамблеи ослабевало из года в год, пока однажды она не пала. Я не застала ее в действии, зато выросла на рассказах о великолепном празднике, который закатили ренольтцы по случаю ее крушения. Об этом дне часто вспоминали с ностальгией и рассказывали забавные истории. Где ты был, когда услышал новости? Помнишь, какой был салют? Как народ высыпал на улицы и танцевал до утра?

Лишь повзрослев, я поняла, что поводом для праздника была смерть. Смерть людей с магическими способностями. Людей вроде меня.

– Что стало с Ассамблеей? – спросила я. – Что произошло на самом деле?

Лицо лорда Саймона потемнело.

– Это тема для отдельного урока.

– Так вы правда будете меня учить?

– Когда вы вошли в треугольник, луноциты сверкнули, и я сразу понял, что волшебная сила вам знакома. Однако магия, в особенности магия крови, требует изматывающей подготовки и болезненных ритуалов. Я давно хочу передать свои знания молодому поколению, ведь без Ассамблеи учить их некому, но боюсь, моя последняя попытка обернулась неудачей. То, что вы испытали внутри треугольника, – лишь малая толика того, что ждет впереди. Скажите честно, вы уверены, что это вам по плечу?

– Да, – сказала я. – Совершенно уверена.

– Что ж, ладно, я возьму вас в ученицы – но только в порядке эксперимента и не раньше, чем мы вернемся в Аклеву. Приступим к занятиям после свадьбы. До тех пор советую вам воздержаться от заклинаний. Тогда мы сможем начать с чистого листа, а вы к тому же будете живы.

– Считайте, что вы меня убедили. – Немного подумав, я добавила: – Но разве вы не собираетесь читать мне лекцию о губительности возмездия? О том, что, став правительницей Аклевы, я должна буду похоронить свою ненависть к Трибуналу и все такое прочее?

– Что вы, конечно же нет! – сказал лорд Саймон. – Трибунал – это наше проклятье. Избавившись от него, вы окажете своим подданным неоценимую услугу. Нельзя придумать лучшего наследия для королевы двух государств.

Я молча смотрела на него. Впервые в жизни мысль о свадьбе меня воодушевляла.

– Что ж, это все меняет, – сказала я наконец.

– Сразу предупреждаю, будет нелегко. Пусть в Аклеве и нет Трибунала, но бед у нас хватает. – Уголки его губ опустились, и на лице показались следы этих самых бед – глубокие морщины, которые можно было ошибочно приписать улыбчивости. – Пока я тут, я намерен прояснить кое-какие обстоятельства, беспокоившие меня еще дома.

– Что вы надеетесь обнаружить в Ренольте? Ренольтцы даже через аклевскую стену не могут перебраться, не… – Спохватившись, я неопределенно помахала пальцами в воздухе. – Ну, сами знаете. Не сгорев заживо, – пояснила я, когда он вопросительно приподнял брови. Наши хроники пестрели ужасными изображениями ренольтских воинов, штабелями умиравших при попытке штурмовать город Аклев. Следуя заветам Каэля, основателя Трибунала, ренольтцы триста лет посылали войска к стенам вражеской столицы. Договор о союзе ренольтской принцессы и аклевского наследника положил конец войне, хотя и не прекратил лежавшую в ее основе вражду.

– Ренольтцам необязательно проникать за стены Аклева, чтобы влиять на происходящие в нем события, – сказал лорд Саймон. – Я хочу понять, как к нам в оборот попало столько ренольтских монет и как купцам удалось заключить торговые сделки с ренольтскими портовыми городами, которые прежде ни за что не стали бы с ними сотрудничать… Галле, Грейвс, де Лена…

Услышав последнее название, я напряглась.

– Де Лена?

– Вы знакомы с Торисом де Лена?

– Он член Трибунала и не станет пускать в свой порт аклевские корабли. Если только это не послужит его собственным корыстным целям.

– Возможно, он хочет добиться у нас влияния.

Ужасное предположение! Я прокручивала в уме услышанное: Торис де Лена, магистрат, носитель крови Основателя… тайно ведет торговлю с Аклевой?

– Если что-нибудь разузнаете, прошу, сообщите мне, – сказала я. Голос Ториса звенел у меня в ушах. «Мейбл Лоренс Дойл, вы предстали перед беспристрастным Трибуналом по обвинению в распространении запрещенных текстов. Вам был вынесен смертный приговор».

Почему бы перед отъездом не подмочить безупречную репутацию Ториса? Это будет мой прощальный подарок Ренольту. Его провинности, если они окажутся достаточно серьезными, могут стоить ему места за магистратским столом, а могут проторить дорожку в темницу. Или сразу на эшафот.

Может быть, в этот раз он затянул петлю на собственной шее?

4

Когда я вернулась в свои покои, горничная сметала с пола какие-то осколки. Круглолицая и румяная Эмили была младше меня на год или на два, хотя ростом не уступала. Она состояла у меня в услужении уже несколько недель. Порядочный срок, учитывая, что обычно мне приходилось менять горничных, как принцессам из моих детских книжек – бальные туфли. То есть каждый день. Прогуливаясь вокруг замка, я иногда видела своих бывших горничных за новой работой: кто-то чистил конюшни, кто-то выносил ночные горшки, а кто-то потрошил куриц в примыкающем к кухне дворике. Я всегда проходила мимо с высоко поднятой головой, а после, бывало, ревела – но только когда никого не было рядом – из-за того, что мне предпочли куриную требуху и содержимое ночных горшков.

– Вы уж простите, миледи, – сказала Эмили, торопливо сметая остатки стекла. – Я надеялась управиться до вашего прихода.

– Что там? Дай посмотреть, – сказала я.

Она нехотя показала мне совок. Среди осколков лежал булыжник, раскрашенный символами для отпугивания злых духов. На нем было нацарапано Malefica. В наше время это старинное слово означало «ведьма». Оно не раз попадалось мне на оборванных страницах колдовских книг, написанных на устаревшем наречии. Почему-то мне всегда казалось, что это не просто слово, а чье-то имя.

По-видимому, кто-то считал, что мне оно подходит.

– Стекло скоро заменят, миледи, – сказала Эмили. – Я хотела убраться тут, чтобы вам не пришлось…

– Не пришлось это видеть? – нахмурилась я. – И часто ты так делаешь?

Она опустила голову и робко на меня посмотрела.

– Ну же, не молчи.

– Я не хотела пугать вас, миледи. Это всего лишь хулиганы и суеверные сельчане. Не берите в голову.

Эмили поспешно вынесла осколки из комнаты, а я подошла к разбитому окну. Из моих личных покоев открывался вид на казармы и конюшню, поэтому я без труда разглядела во дворе Келлана. Он направлялся к загону, ведя под уздцы Фаладу, белоснежную лошадь невероятной красоты. Я с тоской провожала их взглядом. Кони Грейторнов славились на все королевство, а Фалада была чистокровной эмпирейской кобылой, к тому же безупречно выдрессированной. Келлан заботился о ней с самого ее рождения. Глядя на Фаладу, нетрудно было поверить, что божественная Эмпирея приняла обличье лошади, когда спустилась на землю. Не было создания прекраснее и благороднее.

Следовало бы радоваться, что Келлану удалось прокатиться перед пиром, но мне было завидно. Будто почувствовав на себе мой взгляд, он обернулся и поднял голову. Завидев меня, он отсалютовал, а затем вскочил в седло и скрылся из виду.

– В чем пойдете на пир, миледи? – Эмили распахнула дверцы гардероба, чтобы я могла изучить его содержимое.

– Выбери сама, – ответила я, как отвечала всем своим горничным. Она с воодушевлением принялась разглядывать наряды и вскоре представила на мой суд атласное платье изумрудного цвета. Все ее предшественницы одевали меня в черное, поэтому я немало удивилась.

– Вам не нравится?

– Нет-нет, нравится… просто… почему ты выбрала именно его?

– Изумруд был любимым камнем моей матери, – сказала она, помогая мне надеть юбку. – Она носила его в кольце. Он был точно такого же оттенка, как ваше платье. Она всегда говорила, что изумруд – символ мудрости и прозорливости.

– Твоя мать разбирается в драгоценных камнях?

– Да, миледи, разбиралась, но ее больше с нами нет, – ответила Эмили, шнуруя лиф. – Еще она любила замысловатые прически с косами и многому меня научила. – Она подняла прядь моих волос. – Мне кажется, вам бы очень пошло. Хотите, попробуем?

Я пожала плечами:

– Почему бы и нет? Твоя мать, похоже… была довольно молода. Как это произошло? Прошлогодняя лихорадка?

– Нет, не лихорадка. Ее обвинили в колдовстве и сожгли на костре четыре года назад.

Клубок у меня в животе болезненно сжался. Эмили было от силы лет пятнадцать, а значит, на момент казни ей не исполнилось и двенадцати. Она лишилась матери и вынуждена была в одиночку преодолевать порог между детством и взрослой жизнью… Я даже представить себе не могла, как ей пришлось тяжело. А ее мать была одной из многих, из бессчетного числа женщин и мужчин, отправленных на смерть за колдовство. И не важно, кто из них использовал магию, а кто нет. Меня душила несправедливость закона, жестокая бессмысленность этих смертей.

– Мне очень жаль, – едва слышно пробормотала я. Что еще можно было сказать?

– Мне тоже. – Эмили отступила на шаг и оглядела меня с ног до головы, а потом тихо продолжила: – Она была хорошим человеком. Те, кого называют ведьмами и колдунами, в большинстве своем обычные, добрые люди. Настоящие злодеи – это те, кто делает другим больно.

– Спасибо, – сказала я и крепко пожала ее руку. Она поступила храбро. Не каждый решится сказать такое вслух – даже кому-то вроде меня.

Обычно я предпочитала есть в своих покоях. И вовсе не потому, что мне неприятно было общество брата, матери или придворных. Все дело было в мертвеце у подножия лестницы, ведущей в главный зал.

Как же, наверное, больно катиться по таким крутым ступеням! От одного вида его неестественно изогнутой шеи мне становилось не по себе. Тени часто застревали на месте своей гибели, снедаемые непреодолимым желанием переживать ее снова и снова и демонстрировать другим. Когда он дотрагивался до меня, это жуткое зрелище приходилось наблюдать и мне. Иногда воспоминания духов были настолько яркими, что я не могла отличить их от действительности, и мне казалось, будто трагедия происходит со мной. Но если рухнуть без памяти и забиться в истерике прямо посреди королевского пира, тебя мигом подхватят под руки и потащат на эшафот.

Когда в главном зале все же требовалось мое присутствие, я выбирала обходной путь. Но зачастую это было ничуть не лучше, чем спускаться по лестнице с призраком. Как только я появилась на пороге кухни, бурная деятельность, предварявшая пир, мгновенно прекратилась, и все уставились на меня.

Поворачивать назад было поздно, поэтому я с гордо поднятой головой прошествовала мимо дымящихся блюд с мясными пирогами и подносов с жареными утками, ожидавших своего часа. Я знала, что слуги считают меня чудачкой, но делала вид, будто это нисколько меня не смущает.

Гости увлеченно беседовали, и, похоже, никто не заметил, что я вошла через черный ход. Один только Келлан молча ждал неподалеку. Он давно привык к моим странностям, убедив себя, что я стала жертвой обстоятельств. Он считал, что, если бы не моя помолвка с аклевским принцем, никто не стал бы обращать внимания на мои эксцентричные привычки и необычный цвет глаз, и мне не пришлось бы передвигаться по замку окольными путями. Расскажи я ему о мужчине со сломанной шеей – или о девушке с фиолетовым лицом, мерно покачивавшейся в пруду с лилиями, или о женщине с пустым взглядом, гулявшей по парапету западного крыла, – он бы решил, что я тронулась умом.

Келлан проводил меня к моему обычному месту за королевским столом. В мундире цвета слоновой кости с золотым шитьем и сапфирово-синем плаще, составлявшим парадное облачение королевской стражи, он был неотразим. Я покусывала внутреннюю сторону щеки, стараясь не смотреть на непослушный завиток, изящно упавший ему на лоб.

– Ты сегодня не в черном, – заметил он. – Я и не догадывался, что в твоем гардеробе есть другие цвета.

– Я не всегда ношу черное.

– Ах да, однажды я, кажется, видел тебя в сером.

Я не знала, сердиться мне или смеяться, но Келлан не стал ждать ответа и встал у меня за спиной. Теперь, когда мы были на виду у всего зала, он снова вел себя как стражник. Условности давались ему легко. Он закрывался ими, как маской. И теперь на месте своенравного юноши, который, смеясь и шутя, научил меня ездить верхом, когда мне было четырнадцать и никто не хотел со мной дружить, стоял строгий и рассудительный рыцарь, которому я могла доверить свою жизнь, но не секреты. Первого я любила, тихо и ненавязчиво, не посвящая никого в свои чувства, второму же была благодарна. Когда он был таким отстраненным, таким суровым и непреклонным, мне легче было себя убедить, что я потеряю не так уж много.

– Поприветствуйте королеву Женевьеву и принца Конрада. – Гости нестройной волной поднялись со стульев, и королева с наследным принцем вошли в зал. Конрад вел матушку под руку, гордо вскинув подбородок, хотя ростом был вдвое меньше ее. Всеобщее внимание было ему не по душе. Пирам он предпочитал книги, а светским беседам – арифметические задачки. Держался он очень прямо, выпятив грудь и расправив плечи. Видно было, что тренировался. Он даже немного улыбался. В свои без малого семь лет он был миниатюрной копией нашего отца: те же золотые кудри, те же ясные голубые глаза. Когда он увидел меня, улыбка исчезла с его лица, и сходство пропало. Он вежливо кивнул в мою сторону.

Раньше у нас была тайная игра: гуляя по замку или по саду, я прятала для него гостинец, а неподалеку, на дверной ручке, ветке дерева или лестничном пруте, оставляла подсказку – яркую ленту. Цвет ленты служил ключом к местоположению подарка. Желтый означал «вверху», синий – «внизу», красный – «на севере», зеленый – «на юге», фиолетовый – «на востоке», оранжевый – «на западе». Если лента была белой, приз находился в двадцати шагах от нее, если черной – в десяти, но был скрыт из виду. Обнаружив очередной подарок, Конрад прятал что-нибудь для меня, по тем же правилам. Игра была прекрасным предлогом его баловать. Я задаривала его сладостями, сборниками загадок и маленькими игрушками, за которыми тайком бегала на рынок. Ему легче удавалось сосредоточиться на уроке или высидеть до конца длинной церемонии, когда в руках была шкатулка с секретом, или игрушка-вертушка, или кольцо с компасом. Своим лучшим подарком я считала затейливую фигурку величиной с грецкий орех из металлических деталей и магнитов. Сгибая и переставляя их, можно было собрать с полдюжины различных животных.

То было счастливое время, но длилось оно недолго. Молва неизбежно должна была добраться и до него. Похоже, за последние несколько месяцев он узнал, какие обо мне ходят слухи, понял их значение и начал в них верить. Он стал относиться ко мне с подозрением, и я знала, что рано или поздно его недоверие выльется во что-то большее. Наблюдать, как меняется его отношение ко мне, было просто невыносимо, и, не придумав ничего лучше, я стала его избегать.

Когда матушка с братом заняли свои места, остальные тоже сели, и вокруг нас закружили слуги, зажигая свечи и наполняя кубки. Слева от меня стояло кресло покойного отца. Оно будет пустовать до тех пор, пока Конрад не взойдет на трон. По правую руку от меня обычно сидела дряхлая и беззубая маркиза Галле, в силу старческого слабоумия неспособная вести со мной разговор (или жаловаться на наше соседство). Но на этот раз ее место занимал человек в черной сутане члена Трибунала.

– Чудесно выглядите, принцесса, – сказал Торис. – Этот цвет вам к лицу.

– Спасибо, – натянуто улыбнулась я.

Он рассеянно переставлял приборы, поблескивая перстнями, по одному на каждом пальце. Матушка рассказывала, что когда-то он был ученым и страстно увлекался историей. Когда-то он путешествовал в далекие страны в поисках мифов и артефактов. Когда-то завоевал сердце ее кузины Камиллы благодаря чувству юмора и острому языку. По словам матушки, смерть жены сильно его изменила. Я хорошо помнила Камиллу. Она была доброй, милой и прекрасной, как летний день. Торис времен моего детства был таким же мерзким, как и тот, что сидел сейчас рядом и выкладывал столовое серебро стройными рядами. Если этот человек и был когда-то другим, перемена в нем произошла задолго до смерти Камиллы и уж точно не на моей памяти.

Когда вилку для рыбы и ложку для супа разделял ровно дюйм, Торис небрежно заметил:

– Сегодня утром, дорогая принцесса, я видел вас там, где вам быть не положено. – Облокотившись на стол, он подался вперед и повернул голову в мою сторону. – Вы стали весьма безрассудны, вам так не кажется? Я бы на вашем месте поостерегся.

– Матушка меня уже отчитала.

– Вам следует к ней прислушаться. Великая женщина ваша матушка.

Мои губы скривились в усмешке. Конрад родился спустя восемь месяцев после гибели Камиллы и отца. За это время Торис успел пробиться в ближайшее окружение моей матери. Они же оба познали горести вдовства! Но никто не сомневался, что им двигал и другой мотив. Ренольтский трон передавался только по мужской линии. А значит, если бы матушка родила девочку, положение нашей семьи мгновенно бы изменилось. Чтобы остаться у власти, ей пришлось бы как можно скорее снова выйти замуж. Торис был очевидным кандидатом, все так говорили.

Но вскоре у матери родился сын, наследник престола. При мысли о том, что ей не придется выходить замуж (больше того, повторный брак только бы ослабил притязания Конрада на трон), я каждый день вздыхала с облегчением. Можно было не опасаться, что Торис станет моим отчимом. Или королем. Я даже не знала, что из этого хуже.

Торис наблюдал за мной с отеческой заботой во взгляде.

– В силу своего положения я, по просьбе вашей матушки, не раз отводил от вас подозрение. Теперь, когда дело Мейбл Дойл и той второй женщины – Гарриет, кажется? – словом, теперь, когда эти дела закрыты, я не сомневаюсь, что мне снова придется употребить все усилия, чтобы вас защитить.

– Хильда, – пробормотала я. – Ее звали Хильда.

– Почему, скажите на милость, вы запомнили ее имя? – Его тонкий нос презрительно наморщился. – Именно из-за таких вещей люди вас остерегаются. Ваши симпатии вызывают подозрения. Предупреждаю, когда-нибудь Хильды закончатся, и мне больше нечем будет отвлекать Трибунал.

Торис ухмыльнулся. Он приговорил к смерти женщину, которая почти наверняка была невиновна, и хотел, чтобы я преисполнилась благодарности за то, что он сделал это и не преминет сделать снова. Я с такой силой сжала ножку кубка, что ногти впились в ладонь. Хильда будет преследовать свою невестку, даже не подозревая, что в ее смерти виновата и я.

– Сегодня приехала Лизетта. Она скоро присоединится к нам, – сказал Торис, бодро меняя тему. Затем, понизив голос, чтобы Келлан его не услышал, он прибавил: – Ей так не терпится снова увидеться с лейтенантом Грейторном. Она, как мне сказали, питает к нему особую привязанность.

У Ториса был настоящий талант втыкать мне в сердце иголки сквозь малейшие прорехи в моей броне. И дело было не в том, что Лизетта неровно дышала к Келлану – в этом я как раз сильно сомневалась, – а в том, что Торис угадал мои чувства. Я сделала глубокий вдох. Что же, в его кольчуге тоже была парочка слабых звеньев.

– Теперь в вашем порту столько кораблей из соседнего королевства, что она без труда найдет себе какого-нибудь дюжего моряка. Из вас бы вышел прекрасный дедушка для целого помета крепких аклевских щенков.

– Ну разве вы не чудо? – Его глаза превратились в щелочки, а на губах застыла притворная улыбка. – Ничего-то вы не боитесь!

«Я боюсь выходить замуж за хилого принца Аклевы. Боюсь, что никогда больше не увижу матушку и брата. Боюсь Трибунала. Боюсь, что Келлан охраняет меня только по долгу службы. Боюсь призраков, которые прячутся за каждым углом. Боюсь присоединиться к ним на том свете».

Я пригубила вина.

– Кое-чего я все-таки боюсь.

Он отряхнул невидимые пылинки с плеч и откинулся на спинку стула.

– И правильно делаете. Волки воют, Аврелия, придет час, когда я не смогу больше их сдерживать.

На его губах заиграла гнусная ухмылочка, ясно говорившая, что этого часа он ждет с нетерпением.

5

Я уставилась на него, но злобная ухмылка уже исчезла. Он встал и одернул сутану.

– Кажется, прибыла моя дочка. Приятного вечера, принцесса.

Лизетта де Лена стояла на верхней ступени лестницы в багровом платье, которое выгодно подчеркивало ее красоту. Ее локоны отливали золотом, а на щеках играл румянец. В детстве нам постоянно говорили, как мы похожи, но я всегда знала, что от этого сравнения выигрываю только я. Если бы портрет Лизетты оставили на пару недель в канаве под дождем, тогда он, возможно, и выцвел бы в некое подобие меня.

Мы были неразлейвода – когда-то давно.

Лизетта остановилась у стула моего брата, украдкой протянула ему кусочек шоколада, озорно подмигнула в ответ на его радостную улыбку, а затем подошла ко мне.

– Ваше высочество, – холодно произнесла она. – Лейтенант Грейторн, – протягивая ему руку в перчатке, – какая приятная встреча.

Келлан быстро поклонился:

– Миледи.

Я лишь слегка наклонила голову. На прочие знаки внимания я была неспособна.

Губы Лизетты дрогнули, но она не растеряла самообладания.

– Что ж, рада была увидеться, – прощебетала она. – А теперь прошу меня простить, я просто обязана поздороваться с герцогом Нортэнским. Его бедная супруга Агнесса только что потеряла отца, и я хочу справиться, получила ли она мои цветы.

Я уже не слушала ее болтовню. Минутой раньше в зал вошел лорд Саймон, и теперь его усаживали на почетное место между моей матерью и братом.

Может быть, не стоило объявлять Торису, что я знаю о его связи с Аклевой? «Волки воют, Аврелия, – сказал он. – Придет час, когда я не смогу больше их сдерживать».

О каких таких волках шла речь? О Трибунале? О горожанах, считавших меня ведьмой? О тех, кто ненавидит меня просто потому, что не желает объединения Ренольта и Аклевы? Вокруг одни враги – что живые, что мертвые. Пополнять ряды последних я не хотела, у меня было слишком много неоконченных дел. И тут у меня родилась интересная мысль. План на случай, если события примут неблагоприятный оборот.

– Прошу прощения, принцесса, ваш бокал…

Надо мной наклонился юноша в ливрее с кувшином вина в руке. При звуке его голоса я подпрыгнула, как ошпаренная, и выбила кубок у него из рук. Красная жидкость забрызгала лиф моего платья и потекла на юбку.

– Прошу простить меня, миледи, – залепетал юноша, промокая разраставшееся пятно салфеткой.

– Ничего страшного, – сказала я, отстраняя его руку и поднимаясь из-за стола. – Я просто… просто…

Все на меня глазели. Келлан, матушка, Конрад. Торис, стоявший в другом конце зала.

– Принцесса, – сказал Келлан, сделав шаг мне навстречу. – Вам нужна помощь?

Матушка подбежала ко мне, схватила за руку и прошипела:

– Если это твоя попытка не выделяться, она не удалась.

– Это оплошность недотепы-слуги, – тихо сказала я ледяным тоном, – а не хитроумный план, чтобы удрать с ужина.

– Переоденься и немедленно возвращайся, – приказала она. – Ты выставила себя на посмешище.

За спиной у меня вырос Келлан.

– Проводить вас…

– Нет, – отрезала я и с достоинством направилась к выходу в своем запачканном платье. Даже призрак лестницы забился в темный угол и не стал мне мешать.

Оставшись одна, я наскоро все обдумала: я вполне могу сама о себе позаботиться, но действовать надо быстро, а то другой возможности не представится. Поэтому вместо того, чтобы свернуть за угол, в свои покои, я пошла по темному коридору к массивной дубовой двери, ведущей в кладовую Онэль. Я вынула из волос шпильку, вставила в замочную скважину и повернула. Раздался щелчок, и дверь податливо отворилась.

Я уже много лет не заходила в эту комнату. Раньше я постоянно готовила здесь лечебные зелья и микстуры под руководством Онэль, а потом мы с отцом относили их в самые бедные районы города. «Мы не правим, – любил говорить он, – а служим. Не ренольтцы присягают нам в верности, а мы им». И это были не пустые слова. Именно так он и обращался с подданными, и они его за это любили. Даже самые бедные, больные и голодные смеялись над его шутками, изливали ему душу и приглашали за свой стол. Отец прививал мне любовь к этим людям, но одновременно показывал им, что меня тоже можно любить. Престол передавался по мужской линии, но могло статься, что у него никогда не будет сыновей и управление обоими королевствами ляжет на плечи его дочери и ее аклевского мужа.

Чтобы ренольтцы приняли аклевского короля? Согласились жить под объединенным флагом? Отец знал, что такое будет возможно, только если я завоюю уважение и преданность своего народа.

Долгое время я считала, что мне это удалось.

С моего детства в кладовой мало что изменилось. Все стены были увешаны полками с разноцветными бутылочками и склянками, в которых хранились травяные снадобья собственной перегонки Онэль. В памяти всплыли стишки, которые я сочинила, чтобы запомнить названия и целебные свойства различных трав. Терн остановит жар и лихорадку. Поможет шалфей при мигренях и припадках…

Я подошла к рабочему столу и зажгла лампу, пытаясь выкинуть из головы навязчивые строчки. Они как были сущим наказанием, так им и остались. Меня пускали в эту комнату со всевозможными диковинками, святая святых Онэль, только при условии, что я выучу название и применение каждого растения из ее коллекции. А их были целые сотни. До конца списка, впрочем, я так и не дошла. Смерть отца все изменила. Я пыталась навещать бедных в одиночку, но была слишком мала, слишком убита горем – и надолго меня не хватило. После того, как у меня перед лицом в сотый раз захлопнули дверь, злобно прошипев «ведьма», я бросила это дело.

Хотя они много лет пылились на полках, большую часть снадобий узнать было нетрудно. Вот настойка из пижмы девичьей, хорошее средство от ушибов и синяков. А вот спиртовой экстракт этой же травки. Он снимет отек суставов. Ведьмин орех поможет при болезнях кишечника. Первоцвет – при мышечных болях. Тоник из коры белой ивы ускорит выздоровление и придаст сил. Телорез заживит раны. Бутылочки и склянки шли в один ряд и занимали те же места, на которых стояли в моем детстве.

На столе сгрудились стеклянные аламбики и медные реторты, а рядом – пузырьки и кубки всех возможных размеров. В темноте они напоминали очертания заколдованного замка. С замиранием сердца я пробежала ладонью по внутренней стороне столешницы. Ага! А вот и ключ.

Онэль вечно ругала меня за невнимательность, ворчала, что я витаю в облаках, а сама и не подозревала, как пристально я следила за ней в годы своего ученичества. Когда ей казалось, что я не смотрю, она брала этот маленький ключик, подходила к дальней стенке, отодвигала в сторону склянки на третьей полке сверху и вставляла ключ в крошечную скважину в потайной панели. Я в точности повторила ее движения, а затем отодвинула панель. За ней находилась металлическая шкатулка.

Я вынула шкатулку из тайника, поставила на стол, откинула скобу и подняла крышку. Внутри лежал деревянный брусок с тремя аккуратными отверстиями размером с наперсток. Первые два пустовали, а в третьем лежал крошечный стеклянный флакон. В нем-то и хранилось сокровище. Стекло и жидкость не помешали мне хорошенько его разглядеть. Это был белоснежный лепесток величиной с ноготь моего большого пальца, по форме напоминавший вытянутое сердце или наконечник стрелы. Его сорвали с цветка кровоцвета.

Все в королевстве знали, что кровоцвет – это ядовитое растение, которое можно найти на поле боя или в любом другом месте, где пролилась кровь, но о цветках этого растения говорить было не принято. В моих колдовских книгах встречались лишь отрывочные упоминания о них. Волшебные цветы. Чудодейственное средство. Считалось, что кровоцвет способен залечить почти любую рану, прогнать любую болезнь. Но коварное, ненасытное растение цвело, лишь когда место трагедии обагрялось кровью во второй раз. А значит, каждая жизнь, сохраненная с помощью его цветка, была куплена ценой двух других жизней.

В одной из моих книг утверждалось, что стоило ввести запрет на хранение кровоцвета, как число убийств у нас в королевстве сократилось в два раза, ведь наказание было суровым, приводилось в исполнение незамедлительно и чаще всего включало разлучение головы с шеей.

Но книга была старой, и о кровоцвете уже никто не вспоминал. Впрочем, я понимала, почему Онэль хранит цветок за потайной панелью в дальнем углу кладовой.

Я пробежала пальцем по пустым отверстиям, бережно вынула последний флакон и при тусклом свете лампы поднесла его к глазам. Раньше флаконов было два. Второй исчез в ту ночь, когда в замок доставили гроб с телом отца. Судя по всему, Онэль пыталась вернуть его к жизни, но уж она-то должна была знать, что из этого ничего не выйдет. Все источники сходились в одном: кровоцвет не может оживить мертвеца.

Я водила пальцем по флакону, повторяя контуры лепестка. «Красть нехорошо», – напомнила я себе. Но и Онэль поступила плохо, сохранив запретный цветок. И это при том, что ее никто не хотел освежевать. Без защитного заклинания лорда Саймона лепесток был моей единственной надеждой. Так, по крайней мере, никому не придется жертвовать ради меня жизнью.

Я спрятала флакон в карман, вернула пустую шкатулку в тайник и расставила бутылочки по местам. В комнату ворвался порыв холодного ветра. Обернувшись, я увидела, как хлопнуло окно над столом. Неужели оно было не заперто?

Поежившись, я взяла со стола лампу, подошла к окну и заперла его на задвижку. Ветер стих, но теплее не стало. Комнату заполнил аромат шиповника.

Меня охватило тревожное предчувствие, затылок неприятно защипало, по спине поползли мурашки. Во рту пересохло, страх песком собрался в горле. И тут мой взгляд упал на цепочку с драгоценными камнями в затейливых оправах, лежавшую на столе. В брюхе дракона поблескивали изумруды, в диких глазах грифона мерцали топазы, хвост русалки был усыпан сапфирами, в крыльях жар-птицы с глазами-карнеолами горели рубины и гранаты, а крылатая лошадь, символ Эмпиреи, была украшена опалами и бриллиантами.

Это был браслет, который подарил мне отец. Я потянулась за ним дрожащей рукой и, перебрав пальцами золотые звенья, нащупала сломанный замочек, из-за которого он соскользнул с запястья. Сомнений не было: у меня на ладони лежал тот самый браслет, который я потеряла в утренней давке и уже не надеялась увидеть снова.

– Ты тут? – прошептала я.

Лампа погасла.

6

Я резко обернулась.

Да, это была она. Тень, преследовавшая меня всю жизнь. Ни одной трагедии не обходилось без ее присутствия. Я звала ее Предвестницей, потому что она появлялась лишь в преддверии чьей-либо смерти.

Она не походила на остальных духов, которые были всего-навсего тусклыми отголосками себя прежних. Зримая, но неосязаемая – казалось, она была соткана из тумана с тенью и преломляла свет, подобно капле воды.

Другие призраки вечно тянули ко мне руки, когда понимали, что я их вижу, – но только не Предвестница. Она дотронулась до меня лишь однажды.

Мне было десять. Отец отправился в долгое путешествие по прибрежным землям нашего королевства в сопровождении Ториса и Камиллы. Лизетту оставили в замке, со мной и матушкой, которая плохо себя чувствовала. Мы с Лизеттой целые дни проводили в моих покоях, зачитываясь приключенческими и любовными историями, хотя последние были скорее по ее части. Я даже показала ей парочку невыносимо сухих и шаблонных писем, которые дважды в год получала от своего жениха Валентина. На мой взгляд, они были жутко скучными и, если верить слухам о его недалеком уме, писались под диктовку учителя. Но Лизетту они привели в полный восторг, и она жадно прочитала их все.

– Ты уже написала ответ? – спросила она, прижимая последнее письмо Валентина к груди.

– Делать мне больше нечего, – скривилась я. Все свободное время я проводила или в кладовой Онэль, или с отцом в городе, пренебрегая такими неприятными обязанностями, как переписка с будущим супругом.

Лизетта посмотрела на меня с осуждением.

– Ах, Аврелия, нельзя же заставлять его ждать! Ты должна немедленно ответить!

– Можешь сама ему написать, если хочешь. Вместо меня, – сказала я. Уговаривать ее не пришлось, и к вечеру письмо было составлено, подписано моим именем и отправлено с гонцом в Аклев.

Той ночью мне приснилось, будто матушка застряла в комнате, охваченной огнем. Когда я проснулась, надо мной витала Предвестница, положив ледяные ладони мне на щеки и вонзив пальцы с заостренными ногтями в мои глаза.

Я с воплем выпрыгнула из постели. Лизетта заворочалась.

– Аврелия? Что такое? Аврелия!

Я уже неслась по галерее и молилась, чтобы видение оказалось всего-навсего дурным сном.

Но это был не сон. Оказавшись в матушкиных покоях, я увидела, что дверь ее спальни заперта, а из-под нее валит дым. Я принялась дергать за раскаленную ручку, но дверь не поддавалась. В это время подоспела Лизетта.

– Аврелия?

– Нож для писем! – прокричала я. – Рядом с почтовой бумагой! Быстрее! – Под дверью уже виднелись отблески пламени. Кашляя в рукав ночной сорочки, Лизетта шарила рукой по столу, пока я раз за разом пыталась выбить дверь.

– Нашла! – воскликнула она. Я вырвала нож у нее из рук, не чувствуя боли от того, что лезвие вонзилось мне в кожу, и не замечая красного пятна на рукаве. Я засунула его в замочную скважину, как это делали герои моих книжек, но все усилия были напрасны. От крови ладони стали скользкими, и я едва могла удержать ножик в руках.

Прислонившись к неприступному дереву лбом, я заплакала. Матушка умрет, и, даже получив предупреждение Предвестницы, я не могу изменить ее судьбу. Меня захлестнули эмоции: ярость, отчаяние, страх, вина, скорбь… они душили меня, пока что-то не надломилось в моей груди и все переживания не выплеснулись наружу, как вода из прорвавшейся плотины. В этот момент я поняла, что делать. Я использую кровь. Магию крови.

Я забормотала некое подобие заклинания из отрывочных фраз и повторявшегося припевом воззвания к огню. Ignem ire, abeo, discedo, recedo… пожалуйста, не забирай матушку. Пожалуйста, не забирай матушку… ignem ire, concede, absisto, secedo…

– Что ты делаешь? – ужаснулась Лизетта, отступая назад. – Аврелия, прекрати! Прекрати! – умоляла она.

Должно быть, что-то из этого подействовало. Я почувствовала, что огонь откликнулся на мой призыв. Ощутила, как он греет мои ладони. Бежит по венам, наполняет сердце. Обнаружив, что он в моей власти, я оттолкнула его как можно дальше. Все это время я думала о воде. Хотела, чтобы он утонул.

Когда прибежали стражники, я стояла посреди задымленной комнаты, отрешенно уставившись на свои руки. Они выбили дверь, и из-под почерневшего балдахина показалась матушка. Она сильно кашляла, но пламя до нее не добралось.

Лизетта смотрела на меня широко распахнутыми от ужаса глазами.

– Что ты сделала? – прошептала она. – Куда делся огонь?

– Не знаю, – ответила я в смятении. – Исчез.

Наутро по городу разнеслась скорбная весть: «Король умер! Король умер!» История была чудовищной. Король Регус и леди Камилла погибли во время внезапно разразившейся огненной бури, сметавшей все на своем пути: корабли, торговые лавки, людей… Невероятная по силе буря застигла их на пристани в порту де Лена. Единственный выживший, Торис, был твердо уверен, что в смерти его жены и короля замешаны ведьмы.

Я пыталась заговорить с Лизеттой на похоронах ее матери, но она не отвечала мне и только отводила глаза. Мы обе знали, что это я погубила наших родителей, хотя и не понимали как. Вскоре Торис стал членом Трибунала, а я еще много месяцев испуганно прислушивалась, не раздастся ли за дверью стук сапог. Я была уверена, что рано или поздно Лизетта выдаст меня и за мной придут, но этого так и не произошло.

Лизетта сохранила все в тайне. Порой я даже сердилась на нее, ведь одного ее слова было достаточно, чтобы меня отправили на гильотину. Возможно, она просто хотела обо всем забыть, а может, ждала случая усилить свое политическое влияние. Я не знала, как долго продлится ее молчание, и неопределенность была для меня настоящей пыткой.

Но нет худа без добра. Родился мой брат. Я повзрослела, познакомилась с Мейбл Дойл. Мы начали обмениваться колдовскими книгами. Я стала осторожно экспериментировать с той силой, которую обнаружила у себя в ту ночь.

После смерти отца я видела Предвестницу десятки раз, и каждое ее появление служило дурным знаком. Часто я ощущала ее присутствие еще до того, как она мне показывалась. Она постоянно наблюдала за мной, но больше ко мне не прикасалась, хотя меня не покидало чувство, что она хочет чего-то еще.

Ветер утих, и она была неподвижна. Ее лоб украшал серебристый венец, из-под которого смотрели вдаль черные, бездонные глаза.

Я сжала в руках погасшую лампу и сломанный браслет.

– Ты сегодня была на площади. Я тебя почувствовала.

В страхе, гневе или отчаянии у духов иногда получалось передвигать предметы, но какой же надо обладать силой, чтобы вернуть в замок браслет с площади?

Ее взгляд остановился на моем лице, и ужас волной прокатился по моему телу. Набравшись смелости, я сделала шаг вперед.

– Я искала тебя.

Она выжидающе молчала.

– Ты видишь события, которые еще не произошли, так ведь? – Я нервно сглотнула. – Скажи, ты видишь только смерть?

Она даже не шелохнулась.

– Скоро я уеду отсюда, – продолжила я непринужденным тоном, хотя мой голос дрожал. – В незнакомую страну. Чтобы выйти замуж за человека, которого не люблю. Если, конечно, доживу до свадьбы. – Я собралась с духом. – Так вот, я хочу знать… твои видения случайны или ты сама заглядываешь в будущее? Прошу, скажи, что меня ждет?

Еле передвигая ноги, она сделала шаг мне навстречу. А потом еще один. Я задержала дыхание и почувствовала покалывание в легких. Воздух вокруг меня наполнился кристаллами льда. Я заставила себя выдохнуть. Когда белый пар от дыхания растаял, она стояла в дюймах от меня. Внезапно ее ледяные ладони легли мне на щеки, а костлявые пальцы, подобно кинжалам, вонзились в глаза.

Перед моим мысленным взором возникли огни главного зала. Матушка стояла на невысоком помосте вместе с Саймоном Сильвисом. Его представляли ко двору. Но вместо того, чтобы гордо расправить плечи, он согнулся пополам, руками сжимая древко стрелы, торчащей из его груди. Кровь была повсюду: на полу, на его ладонях.

Я вынырнула из видения с криком ужаса.

В дверь забарабанили.

– Аврелия! – из коридора донесся голос Келлана. – Аврелия, ты там? Отвечай!

Дверь распахнулась, в комнату ворвался ветер, и Предвестница исчезла, точно потухшее пламя. Ее здесь как будто и не было.

– Я звал тебя, но в покоях – никого, – взвился Келлан. – А потом я услышал твой крик. Аврелия?.. – Его взгляд упал на браслет, который я держала в руках.

– Аклевец, – проговорила я как в тумане. – Лорд Саймон. Он умрет.

Мгновение – и я уже бежала по лестнице, ведущей в главный зал.

Я ворвалась в зал со скоростью урагана.

– Лорд Саймон! – заорала я. – Берегитесь! Вы в опасности!

Гости забеспокоились и начали подниматься со своих мест. Не обращая на них внимания, я протолкнулась к помосту, где стояла матушка. В ее взгляде читались гнев и недоумение. Рядом с ней, прямо как в видении, стоял лорд Саймон, и я бросилась ему навстречу.

– Выслушайте меня! Прошу! Знаю, это прозвучит странно, но вы должны мне поверить. Вам угрожает опасность, вы срочно должны…

Лорд Саймон перевел взгляд с моего лица на что-то за моей спиной, а затем резким движением оттолкнул меня в сторону. Я споткнулась о ступени и чуть не упала, а подняв голову, увидела, как грудь аклевца пронзает стрела, выпущенная из противоположного конца зала. Стрелял тот самый юноша, который пролил мне на платье вино. Его лицо искажали ярость и отвращение.

Опустив лук, он прокричал:

– Смерть ведьмам и колдунам! Смерть поборникам темных…

Его боевой клич оборвался на полуслове, и в ту же секунду из его живота показалось блестящее острие.

Вытащив меч из тела юноши, Келлан направился ко мне, а я в ужасе повернулась к истекающему кровью человеку на помосте. Матушка прижала Конрада к себе и закрыла ему ладонью глаза.

Я подползла к лорду Саймону, но Онэль уже склонилась над ним, изучая рану.

– Похоже, сердце не задето.

– Тут уже без разницы, – сказал Келлан, вытаскивая стрелу и прижимая к ране платок. – Наконечник смазан ядом кровоцвета. – Келлан отшвырнул стрелу в сторону. – Он не жилец.

– Не говори так, – сказала я, сжимая плечо Келлана. Лорд Саймон не заслуживал такой смерти. – Неужели ничего нельзя сделать? – молила я Онэль.

– Можно было бы, я бы сделала, – ответила она.

– Это все я виновата. – Понимание отрезвило меня. Если бы я не заглянула в будущее, то не стала бы возвращаться на пир, и пророчество никогда бы не исполнилось. – Его ранили из-за меня.

Если Саймон Сильвис умрет, некому будет учить меня использовать ту странную силу, которая бежит по моим венам. Трибунал и дальше будет казнить невинных, ренольтцы продолжат скрывать страх за маской ненависти, и еще одна жизнь будет потеряна из-за моей очередной чудовищной ошибки.

У меня просто не оставалось выбора: я не могла допустить его смерти.

Стиснув зубы, я вытащила из-за пояса Келлана нож и провела им по ладони. Рядом со шрамом от незаконченного обряда появился тонкий надрез, и когда из него выступила кровь, я окропила грудь аклевца тремя каплями.

– Что ты творишь? – прошипел Келлан. – Аврелия, перестань!

– Ego præcipio tibi ut… ох… исцелиться… – Я лихорадочно подбирала слова. – Curaret! Я приказываю тебе исцелиться!

– Я вижу, что ты задумала, – сказала Онэль. – Ничего не выйдет! Остановись, дитя, на нас смотрят!

Я подняла голову и увидела, что гости вытаращились на меня во все глаза. Но мне было не до них. Из горла лорда Саймона вырывались хрипы, его дыхание замедлилось, глаза остекленели и закатились.

Онэль была права: магия крови тут не поможет. Я чувствовала ее сопротивление. Она не годилась для лечения, это еще лорд Саймон говорил.

Запустив руку в складки платья, перепачканного вином с кровью, я вынула флакон и вскрыла сургуч.

– Где ты его взяла? – ахнула Онэль. – Аврелия, нет…

Но я уже вылила содержимое флакона – и лепесток, и воду – в рот умирающего.

– Что ты наделала? – прошептала она.

7

– Он поправится?

– Да, – сказала Онэль, расхаживая взад-вперед по матушкиным покоям, где на софе без чувств лежал лорд Саймон. – Поправится.

– Пожалуйста, не сердись, – сказала я, хотя прекрасно знала, что провинилась.

– Не сердись? Нет, я не сержусь, я в бешенстве, глупая, глупая девчонка!

– Но я спасла его!

– Ты вломилась в мою кладовую, украла самое ценное…

Матушка уложила Конрада спать в соседней комнате и теперь сидела у камина.

– Лепесток предназначался тебе, Аврелия, – сказала она. – Ты получила бы его перед отъездом. А теперь… его больше нет.

– Простите… – Я отчаянно пыталась подобрать слова. – Может быть, лепесток можно купить? Знаю, они редкие, но один раз Онэль их уже раздобыла… – Я не договорила. Сама мысль о том, чтобы заглянуть на рынок и прикупить кровоцвета, была нелепа.

Я совершила ошибку. Чудовищную ошибку.

– «Простите», говоришь? – взвизгнула Онэль. – Знаешь, как мне достались те лепестки? Однажды ночью мою сестру похитили, забрали прямо из дома, а наутро мы нашли в лесу ее труп. Я потеряла сестру, но получила цветок. Кем ты готова пожертвовать, чтобы вырастить еще один?

Не желая в полной мере признавать свою глупость, я решила сердиться не на себя, а на Онэль.

– Но ты сама потратила один лепесток впустую. Ты знала, что они не могут воскрешать из мертвых, и все же, когда отец…

– Дуреха! Как ты смеешь сравнивать наши поступки? Я заботилась о твоем отце с рождения и любила его всем сердцем, как родного сына. Можно было даже не пытаться его оживить, потому что, когда его доставили в замок, он был мертв уже несколько дней. Но я все равно попробовала. Не могла поступить иначе. Потому что любила его. Да, тот лепесток уже не вернуть, но мне начхать! Ты же… выкрала мой последний лепесток и тут же его растратила! Хорошо ли ты знаешь этого человека? Да он тебе едва знаком!

– Стрелок целился не в лорда Саймона, а в меня! Не могла же я позволить ему умереть! Кроме того, он аклевский посланник, и в убийстве могли обвинить нас. Развязалась бы война…

– Я не исключала такую возможность. Но теперь тебе не избежать опасности, – мрачно сказала матушка. – Мы все теперь в опасности.

В комнату вошел Келлан, вытирая со лба пот.

– Пока в замке все спокойно, но Трибунал уже совещается. Предлагаю увезти Аврелию, пока новость не облетела весь город. – Он провел рукой по навершию меча. – Аврелия могла бы скрыться в поместье моей семьи.

– А что будет делать твоя семья, когда к ней в гости нагрянет Трибунал, да еще и разъяренная толпа в придачу? – Онэль всегда была суровой, но теперь походила на рыскающую в поисках добычи тигрицу. – А это непременно произойдет, ведь за колдовством Аврелии наблюдал весь зал. – Мне же она сказала: – Помяни мое слово: они придут за тобой и убьют тебя, а заодно всех, кто встанет у них на пути.

– Не так все должно было обернуться, – сказала матушка. – Не на такой исход я рассчитывала. – В ее глазах блестели слезы. – Обряд не завершили, лепесток потрачен. Не могу же я отпустить тебя в Аклев без защиты!

С софы раздался слабый голос Саймона Сильвиса:

– Давайте завершим обряд.

– Вы очнулись! – изумилась я. – Лепесток и правда подействовал.

Лорд Саймон со стоном приподнялся на локтях и оглядел запачканную кровью одежду.

– Как вы меня исцелили? Последнее, что я помню…

– Вам в грудь попала стрела. Аврелия использовала магию крови, а когда заклинание не сработало, – лепесток кровоцвета, – отчеканила Онэль.

– О звезды! – Его изумление быстро сменилось решимостью. – Обряд! Нужно немедленно закончить обряд. Вы сохранили чашу с кровью? Несите ее сюда вместе с ножом и тканью, расставьте все по местам.

– Но вы же сами сказали, чтобы я воздержалась… – начала было я.

– Забудьте о том, что я говорил утром. Думаю, все согласятся, что обстоятельства изменились.

Камни снова сложили треугольником, а матушка, лорд Саймон и Келлан заняли места у трех углов, только на этот раз аклевец опирался на костлявое плечо Онэль.

– Продолжайте с того места, где остановились, – попросил лорд Саймон.

– Нет, – отрезала я. – Я уже сказала, что не хочу этого. Я не буду завершать ритуал. Из-за меня больше никто не пострадает.

– Аврелия. – Келлан раскрыл мои пальцы и вложил нож мне в ладонь. – Ты должна довести дело до конца. – От его взгляда у меня перехватило дыхание.

– Нет, Келлан, я не хочу…

Не дав мне договорить, он сжал нож в моей руке, полоснул по своей ладони и сквозь зубы процедил:

– Моя кровь, данная по доброй воле.

– Поднеси чашу к лоскутку, – скомандовала матушка. – Живее!

Растерявшись, я послушно встала в центр треугольника, где лежал обрезок ткани от моего подвенечного платья.

– Три капли, – сказал лорд Саймон. – Повторяйте за мной. Sanguine nata, vita et morte.

Одна капля задержалась на краю железной чаши, а затем упала на белую материю.

– Sanguine nata, vita et morte.

– Еще раз.

Вторая капля.

– Sanguine nata, vita et morte.

– Еще!

Последняя капля.

– Sanguine nata, vita et morte.

– Tertio modo ut ab uno vitae. Ligat sanguinem, sanguinem, facere, – произнес лорд Саймон. – Три жизни связаны с одной. Ее спасут своей ценой.

Камни сверкнули, а потом все стихло.

Мы молча привели комнату в порядок. Никто не решался нарушить тишину. Но вот дверь соседней комнаты со скрипом приоткрылась, и оттуда выглянул Конрад:

– Мама, я не могу заснуть. Огоньки мешают.

Матушка подошла к нему и ласково взяла его маленькое личико в ладони.

– Какие огоньки, милый?

– Те, что снаружи. Они все ярче и ярче.

Она подошла к окну и в страхе зажала рот рукой. Тьму разреза́ли сотни горящих факелов, прыгавших вверх-вниз, подобно поплавкам. Они тянулись от ворот до середины двора.

– Это Трибунал, – холодно заметила Онэль. – Идут на замок.

– Они не посмеют, – сказала матушка.

– Уже посмели.

В тяжелую деревянную дверь настойчиво постучали. Послышался приглушенный голос Ториса:

– Женевьева! Моя королева… они идут.

Келлан отпер дверь, и Торис ввалился в комнату.

– Они идут сюда, – повторил он, отдуваясь. – И не только за принцессой. Они собираются захватить замок.

– Переворот задумали? – Рука Келлана легла на рукоять меча.

– Им нужна я, – сказала я как можно более ровным голосом. – Если я выйду к ним, остальных оставят в покое.

– Вы же понимаете, принцесса, мы не можем этого допустить, – сказал лорд Саймон. Он был прав. Если я сдамся, Трибунал тут же казнит меня, а когда обнаружится, что я не умерла, меня станут убивать снова и снова, забирая жизни моих защитников, пока мы все не погибнем.

– Тогда я уеду – сегодня, сейчас же – и буду просить убежище в Аклеве.

– Это не помешает им свергнуть меня с престола, – сказала матушка.

– Ты могла бы отправиться со мной. Аклевские стены нас защитят. За триста лет ренольтцы ни разу их не преодолели.

– Я не позволю, чтобы Ренольт оказался во власти Трибунала.

Мне так не терпелось выучиться магии, чтобы покончить с Трибуналом, что я натравила его на всех нас. Как с этим жить?

– Но если ты останешься тут… что будет с Конрадом?

– Он может поехать в Аклев с нами, – сказал Торис. – Я о нем позабочусь.

– С нами? – Я уставилась на него в изумлении. – Вы же не думаете, что тоже поедете?

Пропустив мои слова мимо ушей, он обратился к матери:

– В каретном сарае нас ждет экипаж. Лизетта уже там. Мы должны встретиться с ней через час. Без меня Аврелии не уехать: Трибунал перекрыл все выходы. У каждых ворот дежурят клирики, но меня они знают. Они доверяют мне и не найдут странным, что я пытаюсь увезти единственную дочь подальше от кровопролития. – Торис прижал руку к груди, к флакончику с кровью на шее. – Принцесса, ваш народ ненавидит вас всей душой. Вы должны радоваться любой помощи. Другого шанса у вас не будет.

– Мой народ невзлюбил меня по вашей милости. Это вы внушили им, что меня можно и нужно ненавидеть. Вы и ваш треклятый Трибунал.

– Пусть я член Трибунала, – прогрохотал Торис, – но я всегда был предан короне. Когда моя измена раскроется, я потеряю все. Богатство, связи, доброе имя…

– Какая трагедия, – сухо сказала я.

– У вас есть час, – оскалился Торис. – Встречаемся в каретном сарае. Постарайтесь, чтобы вас никто не увидел.

– Я провожу принца и принцессу, – сказал Келлан.

Хлопнув дверью, Торис удалился.

Матушка сняла подвенечное платье с манекена, аккуратно сложила и принялась оборачивать парусиной. Понаблюдав за ней с минуту, я повернулась к лорду Саймону:

– Мы сумеем попасть в Аклев без вашей помощи?

– Да, – медленно протянул он. – Для этого нужно приглашение от короля или наследника по прямой линии. Я привез три: для вас, вашей горничной и стражника. Остальным вашим спутникам придется либо возвращаться домой, либо ждать в лагере за стенами города, пока король не подпишет приглашения и для них.

– Это все, что нам нужно, – сказала я. – Одно для меня, одно для Конрада и одно для Келлана. Лорд Саймон, прошу, останьтесь с моей матерью. Как маг крови, вы один можете ее защитить. Вы только что привязали свою жизнь к моей. Неужели ничего нельзя сделать и для нее?

Он нахмурился.

– Возможно, мне удастся запечатать эти покои, чтобы никто не смог проникнуть внутрь, но я не знаю, надолго ли хватит чар. Если в защите появится брешь… – он не стал заканчивать. Мы все знали, что будет дальше.

– Сделайте все, что в ваших силах.

Лорд Саймон достал три конверта с печатями в форме узла-трилистника, государственного символа Аклевы.

– С ними вы попадете в город, – сказал он, протягивая мне конверты. – Храни вас Эмпирея.

– И вас.

– Нужно спешить, – сказал Келлан. – У нас мало времени.

– Мама? – На глаза Конрада навернулись слезы.

– Будь храбрым, мой принц, – сказала она. – Тебе придется уехать, совсем ненадолго, но не беспокойся, Аврелия за тобой приглядит.

Он в недоумении уставился на меня, и я расправила плечи, хотя сердце больно сжалось.

Матушка вручила мне сверток с подвенечным платьем, церемонно обняла и напутствовала своим «королевским» тоном:

– Доброго пути, дочь моя. Я люблю тебя и буду страшно скучать. – Она коснулась губами моей щеки, вложила что-то мне в руку и прошептала: – Всегда носи с собой. Это подарок. Мы защитили тебя ценой своих жизней. А ты защищай брата.

Это был шелковый лоскуток, только теперь на нем виднелись три красных пятнышка – напоминание о том, на что готовы ради меня близкие.

– Аврелия, – нетерпеливо позвал Келлан. Я посмотрела на него, потом на лорда Саймона, и наконец мой взгляд остановился на матушке. Если Трибунал ее свергнет, никто, кроме меня, не сможет отвоевать престол для нашей семьи. Я должна буду оберегать Конрада. Должна буду стать аклевской королевой, а когда удастся нарастить мощь, должна буду вернуть то, что по праву принадлежит нам.

Глотая слезы, я сказала:

– Обещаю.

Лишь когда мы шли по темному коридору, я вспомнила, что так и не сказала матери, что тоже ее люблю.

Из коридора мы вышли в зал королей, от пола до потолка увешанный портретами двадцати поколений ренольтских правителей. Под их строгими взглядами мы – Келлан, Конрад и я – бегом пересекли зал. Вдалеке послышались гневные крики. Завернув за угол, мы обнаружили, что дверь в мои покои приоткрыта. Келлан приложил палец к губам, обнажил меч и толкнул ее плечом.

Все было перевернуто вверх дном. Все мои вещи, всё, что я считала своим, было разбросано по полу. Гобелены порваны, гардероб опрокинут. Кровать была расколота надвое и лежала на боку. Поломанный каркас напоминал остов затопленного корабля. Стены были исписаны словами: Malefica, malefica, malefica. Ведьма, ведьма, ведьма.

– Собери все самое необходимое, – сказал Келлан. – Только быстрее. Нужно выбираться отсюда.

– Тут и собирать нечего, – сказала я. – Все сломано.

Внезапно крупный обломок письменного стола со скрежетом отодвинули в сторону. Конрад спрятался за спиной Келлана, тот замахнулся мечом, но секунду спустя из-за груды досок показалось знакомое лицо.

– Миледи? – робко произнесла Эмили. – Принцесса, это вы? Вы не пострадали?

Я помогла ей выбраться из укрытия.

– Нет, а ты?

– Когда пришли слуги, я спряталась. Чудо, что меня не нашли. – Она поежилась. – Они про вас такое говорили…

– Они скоро вернутся, – сказал Келлан. – Пора уходить.

– Постойте! – сказала Эмили. – В этом платье вас быстро заметят. Тут где-то были другие… – Но дверца шкафа едва держалась на петлях, а те немногие наряды, которые все еще висели в нем, были изодраны в клочья. Остальные кто-то украл. Словом, переодеться было не во что. – Мы должны поменяться платьями, – сказала Эмили. Ее лицо выражало решимость. – Фигуры у нас похожие. Ваши враги ищут принцессу в изумрудном платье, на служанку они и не посмотрят.

– Блестяще! – воскликнул Келлан. – Надень ее платье. Быстрее!

– Нет, – твердо сказала я. – Это слишком опасно. Вспомни, что случилось с твоей матерью…

– Поэтому я и предлагаю, – пылко возразила Эмили. – У меня не было возможности спасти ее и даже отомстить за ее смерть, зато я могу помочь вам.

Не в силах вымолвить ни слова, я положила руку ей на плечо.

– Если кто и способен заставить Трибунал заплатить за все, что они сделали, так это вы, – продолжала она. – Если сегодня я помогу вам, возможно, когда-нибудь вы вернетесь в Ренольт и восстановите справедливость.

– Поторапливайтесь! – сказал Келлан. – Они близко.

Пальцы не слушались, платье никак не получалось снять. Наконец я стащила его и протянула Эмили.

– Укройся в каком-нибудь безопасном месте. Скажи, что это я тебя там заперла, – велела я, накидывая через голову ее простое платье. – Скажи, что я заставила тебя отдать мне свою одежду. Сделай все, чтобы тебе поверили.

– Слушаюсь, миледи, – ответила она, пока я шнуровала на ней лиф. Она разгладила складки на юбке. – В жизни не надевала ничего чудеснее.

– Еще наденешь. Я тебе подарю.

– Договорились, – сказала она, снимая с головы желтый платок и покрывая им мои непослушные волосы.

– Эмили, – пробормотала я. – Я этого не забуду. Я тебя не подведу.

Келлан, стоявший в дверях с Конрадом, махнул мне рукой. Время было на исходе.

– Подождите! – спохватилась я. – Браслет!

Эмили вынула из кармана платья сломанный браслет и отдала его мне. Поддавшись внезапному порыву, я сорвала с цепочки подвеску с драконом, украшенную любимыми камнями ее матери, вложила Эмили в ладонь и прошептала:

– Спасибо.

Она кивнула и сжала в руке подвеску, которая, как я надеялась, будет напоминать ей о матери и о моем обещании за нее отомстить.

Когда мы вернулись в зал королей, Келлан велел нам с Конрадом спрятаться за гобеленом, а сам отправился на разведку. Напротив нашего укрытия висели портреты прославленного короля Рейнольда и его правой руки, лорда Каэля, основателя Трибунала.

Я выглянула из-за гобелена, и суровый Каэль холодно встретил мой взгляд. Васильковые глаза, квадратный подбородок, светло-русые волосы, собранные в хвост на затылке. «Жили-были два брата и сестра, и были они самыми одаренными магами в своих орденах. Однажды они собрались, чтобы провести магический обряд…» Все предания начинались одинаково. Что было дальше, тоже всем известно: во время рокового обряда сестра, Арен, погибла. А вот как это произошло, никто точно не знал: одни говорили, что Арен сама рассталась с жизнью; другие – что Каэль разглядел в сестре зло и вынужден был казнить ее, чтобы защитить человечество (положив тем самым начало охоте на ведьм). Трибунал придерживался толкования, изложенного в Книге заповедей Основателя, признавая его единственно верным: Арен погибла от рук старшего брата, Аклева, а благородный Каэль пал, потратив всю свою кровь до последней капли в попытке ее спасти. Эмпирея была так тронута его храбростью и самоотверженностью, что вернула его на землю и сделала своим посланником, дабы он сеял свет и счастье среди людей. Он воскрес из мертвых, чистый духом и телом, и получил от покровительницы священный наказ: собрать последователей и очистить мир от магии.

«Это все из-за тебя, – мысленно упрекнула я Каэля. – Из-за тебя, и твоего Трибунала, и твоей проклятой Книги заповедей». По слухам, его тело оказалось настолько чистым, что не подверглось разложению, и хранится в стеклянном гробу где-то в горах, свежее и юное, как в тот день, когда Эмпирея впервые призвала его на службу.

Где бы ни покоился Основатель, я всей душой надеялась, что он гниет.

Конрад захныкал, и я неуклюже обняла его за плечи, стараясь не замечать, как он съеживается от моего прикосновения.

– Все образуется, – шепнула я.

– Откуда тебе знать? – всхлипнул он.

Вскоре вернулся Келлан. Он молча подозвал нас и повел кружным путем. Мы начали спускаться по черной лестнице, но, услышав голоса, замедлили шаги. Этажом ниже кто-то хохотал и громко описывал, что сделает со мной, когда найдет. Мы попятились и замерли на месте, Келлан загородил нас собой. Когда путь наконец был свободен, он сказал:

– Нам туда. Не отставайте!

Не успели мы добраться до следующего этажа, как до нас долетел крик:

– Куда? Стоять!

Мы остановились. Мое сердце билось в бешеном ритме. Подняв глаза, я увидела, как мелькнуло в соседнем коридоре изумрудное платье. Преследователи ринулись туда.

– Эмили, – прошептала я.

– Она решила отвлечь их. Выиграть для нас время.

Мы пустились вниз по лестнице, перепрыгивая через две-три ступеньки, и через черный ход попали в аптекарский сад. Я подхватила Конрада на руки, и мы помчались к сараю. Торис уже заложил карету и ждал на козлах.

– Вы опоздали, – сказал он. – Залезайте.

Келлан усадил Конрада рядом с Лизеттой, которая тут же принялась с ним сюсюкаться.

– Какой ты у нас храбрый мальчик! Ну-ну, не плачь, мой сладкий. Я тебя в обиду не дам.

Я плюхнулась на сиденье напротив и обхватила себя руками, а Келлан оседлал Фаладу и приготовился сопровождать карету верхом.

– Поехали! – бросил он.

До ворот было далеко, а наш путь пролегал мимо той части двора, где вокруг высокого столба из веток и бревен сложили огромный костер. Собралась большая толпа. Яростно размахивая зажженными факелами, народ скандировал: «Сжечь ведьму! Сжечь ведьму!»

У ворот экипаж остановили люди в сутанах.

– Нам приказано никого не впускать и не выпускать, пока ведьму не словят.

Я поджала колени к груди и стала разглядывать цветочный узор на поблекшем платье Лизетты. «Только не заглядывайте внутрь», – взмолилась я про себя.

Голос Ториса звучал строго и властно:

– Я лорд Торис де Лена, магистрат и носитель крови Основателя. В карете моя дочь, и я хочу увезти ее подальше от насилия. Не задерживайте меня понапрасну. Иначе вы пожалеете, – спокойно добавил он.

Повисла пауза, потом послышался скрип железных ворот. Когда карета тронулась, я задержала дыхание и отвернулась от окна. Но не успела я вздохнуть с облегчением, как рядом возникла Предвестница. А секунду спустя растворилась в воздухе.

Закрывая за нами ворота, клирики возбужденно переговаривались:

– Вот дела! Ее схватили!

– Слава Эмпирее! Наконец-то ведьма сгинет!

Карета набирала ход, но я приоткрыла дверцу и выглянула наружу, а затем хрипло застонала.

Разъяренная толпа привязывала к столбу девушку. Девушку в изумрудном платье.

– Нет! Стойте! – крикнула я. – Остановитесь! Мы должны вернуться! – Но даже если мои вопли не утонули в стуке копыт, Торис не обратил на них внимания.

В панике я выбралась на подножку кареты, чтобы спрыгнуть на землю и побежать обратно, но ко мне уже несся Келлан верхом на Фаладе. Келлан подхватил меня с подножки и усадил перед собой в седло.

– Поздно возвращаться. Она позади тебя. Это ее дар, Аврелия. Дар! Не трать его впустую.

Я уткнулась лицом в его плащ и заплакала. Мы завернули за угол, и костер скрылся из виду. Только оранжевый столб пламени высился над городскими крышами и уходил в небо.

8

На исходе второй недели, изнуренные, промокшие до нитки и поникшие духом, мы добрались до опушки Черной Чащи. Мы проделали трудный путь: днем шли по извилистым проселочным дорогам Ренольта, ночами ютились в болотистых оврагах. Ели все, что Келлану удавалось поймать: в лучшем случае – куропаток и старых сморщенных зайцев, в худшем – мелких грызунов. В Трибунале, видно, поняли, что сожгли не ту девушку. Несколько раз за нами посылали отряды, поэтому мы перестали разводить костры и начали собирать съедобные травы. Кроме самых ранних, ярутки и клевера, питаться было нечем. Карету мы бросили. По весне дороги развезло, и в один прекрасный день она погрузилась в топкую грязь по самые окна. Как мы ни старались, вытащить ее не удалось. Келлан бы не отступился, но я настояла на том, чтобы продолжить путь верхом. Мы не первые потерпели бедствие на этом месте, и я не горела желанием пополнить ряды чахлых, распухших призраков, беспомощно цеплявшихся руками за размякшую почву. Мы еще легко отделались.

Я вела счет времени уже не со страхом, а с вялой отрешенностью. Наступил первый день четвертого месяца, до свадьбы оставалось четыре недели.

Лишь один из нашей компании не поддавался унынию. С каждым днем Торис становился все бодрее. Часто он насвистывал себе под нос мелодию ренольтской народной песни, а когда на горизонте показались очертания леса, стал напевать слова:

Он затянул было второй куплет, о проклятом всаднике без головы, когда я не выдержала и сказала:

– Прошу, увольте.

Он вызывающе осклабился, но петь перестал. Зато свистел всю оставшуюся дорогу.

В ту ночь мы разбили лагерь на опушке леса, недалеко от берега реки Сентис, и впервые за долгое время развели костер. Келлан наловил окуней, смастерив крючок из сережки Лизетты, а леску – из длинной нити от подола ее изрядно потрепавшегося платья. Она громко сокрушалась о своих потерях, но, получив порцию жареной рыбы, тут же умолкла. Так сытно мы не ели с самого Сирика.

Конрад быстро расправился с ужином и уснул, положив голову Лизетте на колени. Со дня отъезда мы обменялись лишь парой слов. Когда на него никто не смотрел, он часто беззвучно плакал. Крупные, круглые слезы катились по его щекам, а он торопливо утирал их ладонью. Несмотря на утомительное путешествие и первую в жизни разлуку с матерью, он ни на что не жаловался. Я мечтала утешить его, но держалась в стороне; для этого у него была Лизетта. После ужина она бережно перенесла Конрада на лежанку, укрыла пледом, легла рядом и тоже уснула.

Торис взял на себя первую вахту и вскоре ушел в поисках более выгодной наблюдательной позиции.

Мы с Келланом остались вдвоем. Он накинул мне на плечи меховое одеяло.

– Первую половину ночи дозор будет нести Торис, потом я его подменю.

Я рассеянно кивнула, размышляя о своем.

– Аврелия, – сказал он, подсаживаясь ко мне. – Хватит об этом думать.

– Из-за меня Эмили погибла. Как о таком не думать?

Он взял меня за руки.

– Ты не виновата. Ты ни в чем не виновата.

Я пристально посмотрела на наши руки, а затем – ему в лицо.

– После всего, что случилось, ты все еще в это веришь?

– Конечно, верю. Я же тебя знаю.

Он знал ту Аврелию, какой я была в его присутствии. Я боялась, что мое истинное лицо придется ему не по душе. У меня засосало под ложечкой. Я не хотела обсуждать с ним такие вещи, но мой разум наказывал меня, снова и снова прокручивая перед глазами сцену, где девушка в изумрудном платье заживо сгорает на костре. Мне надоело поддерживать иллюзию невинности, даже ради Келлана.

– Ты думаешь, что знаешь меня, но на самом деле это не так.

– Я знаю тебя лучше, чем кто-либо еще. Ты упрямая, и… несносная, и просто удивительная. Ты смелая, но безрассудная и начисто лишена инстинкта самосохранения, – он с улыбкой опустил глаза. – Люди тебе небезразличны. Когда они страдают, ты тоже страдаешь, хотя стараешься этого не показывать.

В его взгляде читалась решимость.

– Если бы ты знала… – Он запнулся, будто спохватившись, и начал сначала: – Ты не понимаешь, как много ты для меня значишь. – Он провел пальцами по моей щеке.

– Ты же видел, что я сделала в замке, – не унималась я. – В Сирике.

– Аврелия, я не…

– Скажи мне, что ты видел, – потребовала я.

Он покачал головой.

– Лорд Саймон был при смерти, ты что-то забормотала, и… что ты хочешь от меня услышать?

– Объясни, как ты можешь меня не винить? Ты был там и видел все своими глазами.

– Тебе крепко досталось, любой бы не выдержал… Ты всю жизнь слушала о себе байки…

– Никакие это не байки! – закричала я, вскочив на ноги. – Хочешь узнать правду? Так вот, про меня всё верно говорят. – Я перевела дыхание. – Я действительно ведьма.

Его лицо было непроницаемым. Понял ли он меня? Поверил ли?

– Я вижу призраков, Келлан, вижу их повсюду. Как я, по-твоему, узнала, что в лорда Саймона попадет стрела? Ко мне явился дух, и с его помощью я заглянула в будущее. Это не суеверия. Мир призраков существует, он настоящий и пугающий, и я наблюдаю за ним всю свою жалкую жизнь. – Стыд и чувство вины, подобно змеям, обвили мое горло и медленно меня душили. – Я действительно произнесла заклинание, чтобы спасти лорда Саймона, и это был далеко не первый раз. Зря я принялась колдовать на глазах у всего зала, где все и так меня ненавидят, хотя знаешь что? Так даже лучше. Я никогда не смирюсь с тем, что случилось с Эмили, но я рада тому, что случилось со мной. Не нужно больше притворяться. Не нужно больше гадать, что ты подумаешь обо мне, когда наконец осознаешь…

Келлан резко встал, схватил меня за плечи и заглянул мне в глаза, а затем наклонил голову и поцеловал меня. Он меня поцеловал. И, вопреки всему, я зажмурилась и ответила на поцелуй. Он прижал меня к себе, и все остальное потеряло значение.

Когда наши губы разомкнулись, он пробормотал:

– Ты не ведьма, Аврелия. Ты обычная девушка, которой пришлось нести непосильную ношу. Мы уже не в Ренольте. Можешь забыть о страхах и суевериях. Забыть о Ренольте, Аклеве… обо всем. Мы с тобой можем отправиться куда угодно, быть кем угодно. Только скажи, и я все устрою.

Мое сердце бешено заколотилось.

– Ты предлагаешь мне сбежать?

– Да, – ответил он без колебаний. – Сбежать вместе со мной. Мы оставим прошлое позади. Навсегда.

Его слова не укладывались у меня в голове. Просто взять и… сбежать?

– А как же моя матушка? Как же Конрад? Ренольт?

– Без тебя их жизнь пойдет своим чередом. Твоя матушка снова будет на троне, Конрад сможет вернуться домой…

– А Трибунал продолжит безнаказанно убивать сотни невинных. Ты это хочешь сказать?

– Так было испокон веков. Меня заботит лишь то, что случится с тобой.

Мое сердце замерло. Опомнившись, я будто впервые заметила, как он близко. Он обнимал меня за талию. Мои руки лежали у него на груди, а щека касалась его лица. Я высвободилась из его объятий и отступила назад, а он так и остался стоять на месте с разведенными в стороны руками и приоткрытым от удивления ртом.

– Аврелия, посмотри на меня.

Я отвернулась, чтобы он не увидел моего лица. Он не только отмахнулся от моего признания. Он был убежден, что установленный порядок не изменить. Для него Трибунал был данностью, как приливы и отливы, как смена времен года, а убийство сотен – условием безопасности одного. Меня.

Такое условие я не приму. Ни за что на свете. Если такова цена жизни с Келланом, она мне не по карману. Стоило мне осознать это, и все мои тайные надежды рухнули. Я сделала еще несколько шагов назад, чтобы увеличить расстояние между нами. В моем сознании нас разделяла огромная пропасть.

– Аврелия!

Я упрямо смотрела на костер и темневший вдалеке лес, который бархатной шалью окутывал острые белые плечи аклевских гор.

– Ты столько повидал, мы через столько прошли вместе, а ты все равно не понимаешь.

– Ты разве не слушала меня? – Келлан загородил собой вид на горы и прошептал: – Я пытаюсь сказать, что люблю тебя.

– Неправда, – возразила я ледяным тоном. – Ты не умеешь.

– Как это понимать?

– А вот как. Если мы благополучно доберемся до Аклева, я освобожу тебя от твоих обязанностей, и ты вернешься в Ренольт. Хочешь, оставайся в королевской страже, хочешь – уходи. Женись, если угодно. – Мужество покидало меня, и я быстро добавила: – Надеюсь, ты так и сделаешь.

Он молча развернулся и зашагал прочь, мимо Лизетты с Конрадом, к залитым лунным светом полям, за которыми пролегала граница нашего королевства. Когда он скрылся в высокой траве, я рухнула на лежанку. Меня захлестнули отчаяние и одиночество.

«Отлично, – подумала я. – Теперь я никому не смогу причинить боль, кроме себя самой».

9

Сон был невероятно правдоподобным. Я стояла на краю леса и смотрела на бледный свет за деревьями. Я прищурилась, чтобы получше его разглядеть. Ноги сами несли меня вперед. Меня влекло к нему, как мотылька к пламени. Я знала, что он не сулит ничего хорошего, но это меня не останавливало.

Свет исходил от лампы Ториса, сгорбившегося посреди леса в сотнях футов от опушки. Тени до неузнаваемости искажали его лицо. Я наблюдала за ним из-за большого дерева. Торис достал флакон с кровью Основателя, который всегда носил на шее, откупорил его и окропил свое лицо. Одна. Две. Три капли. Затем спрятал флакон за пазуху.

Он медленно выпрямился, и на время его черты стали какими-то нечеловеческими, словно одни кости черепа вытянулись, а другие сплющились. Он что-то бормотал себе под нос на непонятном языке. Слова звучали устрашающе и содержали в себе большую силу. Это была магия крови. Он использовал кровь самого Основателя, и, судя по тяжести в воздухе, заклинание было вовсе не безобидным.

Внезапно сон изменился. Хаотичные картины быстро сменяли одна другую: всполох синей ткани. Пальцы на рукоятке ножа. Лицо Келлана, искаженное от боли после нападения Ториса.

Я проснулась, задыхаясь от ужаса, и зажала рот ладонью, чтобы не закричать во весь голос. Предвестница тут же растворилась в воздухе, но кожа на моей руке была синей от прикосновений ее ледяных пальцев.

Скинув одеяло, я схватила кожаную котомку и принялась набивать ее всем, что попадется под руку.

Келлан стоял у костра, спиной ко мне, и устало ворошил палкой дрова. Я быстро подползла к нему.

– Келлан… – выдавила я и потрясла его за руку. – Келлан!

Наконец он обернулся.

– Что случилось? – удивленно спросил он. Увидев, как я встревожена, он весь подобрался. От обиды и раздражения не осталось и следа. Пять лет в должности моего охранника научили его быстро распознавать опасность.

– Нужно уезжать отсюда. Только нам с тобой и Конрадом. И поскорее! Я… я видела Ториса. Он колдует в лесу. На крови. Он… – Я запнулась, осознав, как нелепо обвинять виднейшего члена Трибунала в колдовстве. Но я знала, что Предвестница меня не обманула. Сон был видением. Но как же убедить в этом Келлана, особенно сейчас?

Я взяла его за плечи.

– Понимаю, все это звучит глупо, и в магию ты не веришь, но сейчас ты просто обязан ко мне прислушаться. Нужно немедленно уезжать отсюда. Умоляю, Келлан, доверься мне.

Он пристально посмотрел на меня и сказал:

– Хорошо.

Мы спешно собрали вещи в котомку, и Келлан прикрепил ее к своему седлу. Я села верхом на свою лошадь, а Келлан, подхватив Конрада, – на Фаладу. Конрад испуганно вскрикнул, и проснулась Лизетта.

– Аврелия, что происходит? – сонно спросила она. – Что вы делаете? Аврелия! Отпустите его!

Мы поскакали в лес, а Лизетта закричала:

– Отец! Отец! Они схватили принца! Они уходят!

Из чащи выскочил Торис. Мы промчались мимо него. В одной руке он держал лампу. Игра света и тени превратила его лицо в злобную маску, похожую на гримасу из моего сна. Он побежал к лагерю, запрыгнул на первую попавшуюся лошадь, и, чуть не задавив Лизетту, пустился в погоню.

Тропинка шла в гору и лихо петляла. Торис висел у нас на хвосте и в насмешку над нами насвистывал в такт ритмичной дроби копыт. «Ты в Черную Чащу, дитя, не ходи. Там страшная ведьма живет…» Но наши кони были быстрыми и крепкими, и с каждой секундой мы все больше отрывались от преследователя. Во мне затеплилась надежда.

Но ненадолго.

Тропа круто сворачивала направо, уходила в ущелье и пролегала по самому краю отвесного склона, у подножия которого шумела река Сентис. Дорога была предательски узкой и ухабистой, а кое-где порода обрушилась под действием времени и стихий, оставив края склона неровными. Вдалеке тропа уходила в лес, и откуда-то из его глубин раздался волчий вой. Моя лошадь резко остановилась и начала нервно перебирать копытами. Когда вой послышался снова, с испуганным ржанием она взвилась на дыбы.

Не удержавшись в седле, я свалилась на землю, а лошадь скрылась среди деревьев.

Я приподнялась на локтях. Глаза щипало от слез и грязи, все тело ныло. Келлан, ехавший впереди, остановился.

– Уезжайте! – крикнула я. – Не ждите меня! Уезжайте! – Если верить видению, Келлану нельзя было задерживаться в компании Ториса. Но, к моему огорчению, он развернулся и поскакал назад.

В это время меня нагнал Торис. Он спрыгнул с лошади с грацией танцовщика и стал надвигаться на меня, с ухмылкой поигрывая ножом. Я выставила руки вперед, чтобы защитить лицо. К нам подъехал Келлан.

– Отпусти меня! – кричал Конрад, отбиваясь от стражника.

– Довольно, – сказал Торис. – Отпустите мальчика, лейтенант. Живее!

Поджав губы, Келлан помог Конраду слезть с лошади, а после спустился сам.

– Осторожно, магистрат, – предостерег его Келлан. – Не делайте того, о чем будете жалеть.

Из леса выехала Лизетта. Растрепавшиеся волосы рассыпались у нее по плечам. Она спешилась и встала рядом с отцом.

– Отпусти Конрада, Аврелия, – сказала она вкрадчивым тоном. – Не нужно делать ему больно.

– Что? Я не…

Мой брат вырвался из рук Келлана и, всхлипывая, бросился к Лизетте.

– Они хотели забрать меня, – сказал он. – Торис был прав.

– Я тоже не хотела в это верить, – пробормотала она. – Не переживай, теперь ты с нами.

– Нет, Конрад! – воскликнула я. – Я бы тебя и пальцем не тронула! Как ты не понимаешь? Я бы никогда…

– Ложь! – Торис медленно обходил меня по кругу. – Мы раскрыли вашу измену. Вы вступили в заговор с Саймоном Сильвисом, чтобы убить наследников двух королевств: вашего брата и жениха. По счастью, мы поехали с вами и смогли вам помешать.

– Он лжет, Конрад… – вступился за меня Келлан.

– Принц видел достаточно, – перебил его Торис. – Увези его, дочь моя. А я займусь этой парочкой.

– Стойте! Не забирайте его! Нет… – Мне в спину между лопаток уткнулось острие ножа.

Лизетта посадила Конрада в седло, устроилась за ним и, бросив на меня разочарованный взгляд, поскакала обратно в лагерь.

– А теперь, – сказал Торис, – будьте так любезны, отдайте мне письма.

– Какие еще письма? – растерялась я.

– Полноте, Саймон Сильвис не стал бы посылать вас в Аклев без приглашений. Ну же, я жду. – Торис повел меня к лошади, уперев мне в спину клинок. Послышался треск ткани. Одно неверное движение – и острие вонзится в кожу.

Я достала из котомки конверты.

– Вам нужны приглашения? Вы их получите, но только если вы вернете мне Конрада и позволите нам уехать. – Краем глаза я видела, как сзади к нему крадется Келлан.

– Конрад не желает ехать с вами, – сказал Торис. – Больше того, он вас ненавидит. У вас не так уж много друзей, милочка, не правда ли? – Он склонил голову набок. – Вам больно терять даже одного.

Внезапно Торис пригнулся, уклонившись от меча Келлана, напал на него со спины и приставил к горлу нож. Келлан бросил меч на землю и поднял руки.

– Как назло, без приглашений не обойтись. Магия порой все только усложняет. Именно поэтому работа Трибунала так важна. Он следит за порядком. А теперь отдайте бумаги. Повторять я не собираюсь. – На шее Келлана выступила капелька крови и потекла за воротник.

На секунду я задумалась… а потом занесла приглашения над пропастью.

– Опустите нож, или не попасть вам в Аклев.

– Я торговаться не собираюсь.

– Опустите, – сказала я, повысив голос.

Торис недовольно отвел руку в сторону, и я положила приглашения на край обрыва. Красная печать в форме узла-трилистника тускло поблескивала в лунном свете. Торис потащил Келлана к обрыву. Когда конверты оказались у их ног, он отпустил стражника и быстро подхватил их.

Я бросилась в объятия Келлана. За его спиной Торис с усмешкой убирал приглашения в карман.

– Вот и все! – крикнула я. – Вы получили что хотели. Теперь позвольте нам уехать, как обещали.

– Ничего я не обещал.

Быстрым движением Торис вонзил Келлану нож в бок.

Стражник обмяк, и я пошатнулась под его весом.

– Келлан!

У меня подкосились ноги, и я отчаянно вцепилась в его плащ, чтобы не дать ему сорваться со скалы. Мгновение он балансировал на краю обрыва.

Я с ревом уперлась ногами в землю и рывком потянула плащ на себя, но застежка сломалась, и Келлан полетел в пропасть.

Я уставилась на свои руки, в которых одиноко развевалась на ветру сапфирово-синяя материя. Тишину нарушали только далекий шум реки и мое прерывистое дыхание. Темнота поглотила Келлана целиком. Его не стало.

Торис схватил меня за руку, поднял на ноги и поднес к моему горлу нож, с которого капала кровь Келлана.

– Думаю, в глубине души вы всегда знали, что плохо кончите, принцесса, – спокойно произнес он.

Я вся похолодела, будто окунулась в ледяные воды горной реки, и моя скорбь обернулась ненавистью.

– Вы настолько противитесь объединению Ренольта и Аклевы, что готовы меня убить?

– Напротив, я его жажду. Свадьба состоится, принцесса выйдет замуж за принца, однако ваше присутствие на церемонии не потребуется. Лизетта всегда больше подходила на эту роль.

Так вот оно что. Лизетта отправится в Аклев вместо меня, а я умру в этом ущелье.

– А что с Конрадом?

– Он всего лишь марионетка. Он нужен нам, чтобы держать в узде вашу мать. К тому же в отличие от вас он оказался весьма податлив, а это ценно. – Он скроил тревожную мину и пролепетал: – «Ах, маленький принц, никто не должен узнать о подмене, иначе нам не вычислить сообщников вашей сестры. На кону жизнь королевы!» – Он засмеялся, уперев лезвие мне прямо в горло.

Мне хотелось зажмуриться, но я себе не позволила. Пусть видит мое лицо, мои глаза, когда будет отнимать у меня жизнь. Возможно, чары лорда Саймона подействуют и вместо меня погибнет кто-то другой (одна мысль об этом была невыносима), но если по какой-то причине они не сработают, я хочу умереть в ярости. С жаждой возмездия. Я хочу стать призраком и мучить Ториса до конца его дней.

– Вы уж не серчайте, принцесса, – сказал он. – Вы просто не входите в мои планы.

Его рука двигалась умело, надрез от уха до уха получился ровным и чистым. Но я не почувствовала прикосновения лезвия. Я вообще ничего не почувствовала.

Удар приняла на себя другая.

Торис перерезал глотку Предвестницы, возникшей между нами в то самое мгновение, когда он занес нож. Но у нее на горле и так зияла глубокая рана, ей он не мог навредить. Он подскочил, как ошпаренный, и выронил оружие.

– Арен?

Он тоже увидел ее – и даже узнал. Торис в панике уставился на нас, переводя взгляд с одного лица на другое.

А потом Предвестница исчезла. Так же быстро, как появилась.

Я схватила флакон с кровью, висевший у него на шее, и с силой дернула. Со звуком лопнувшей струны шнурок порвался. Затем я толкнула его плечом в грудь, и он полетел на землю. Три больших шага – и я очутилась возле Фалады. Я запрыгнула ей на спину, как на тренировках с Келланом, и, все еще сжимая в кулаке флакон, вцепилась в длинную гриву лошади и ударила ее пятками по бокам.

Фалада понеслась вперед, взбивая темную, влажную землю Черной Чащи копытами, и мы растворились во мраке.

10

«Нас здесь нет. Мы невидимы. Нас здесь нет. Мы невидимы».

Я твердила заклинание лорда Саймона до глубокой ночи, даже после того как высохла кровь, которую я пустила, чтобы его прочесть. Когда ехать дальше не было сил, я устроила привал и, кутаясь в теплый плащ Келлана, бормотала в темноте под жалобный волчий вой. «Нас здесь нет. Мы невидимы». Прошло время, и я задремала, а заклинание все равно считалочкой крутилось у меня в голове. «Нас здесь нет. Мы невидимы. Нас здесь нет. Мы невидимы».

Проснувшись, я никак не могла понять, утро сейчас или вечер, потому что в Черной Чаще всегда было одинаково темно. Свет, пробивавшийся сквозь кроны деревьев, был тусклым и серым. Его едва хватало, чтобы разглядеть прореху в плаще Келлана, окаймленную запекшейся кровью. Именно сюда вошел нож Ториса, а вскоре после этого Келлан упал.

Он упал…

Келлан. Мой лучший друг. Мой страж. Мой защитник. Человек, который любил меня и – о, Эмпирея! – был мною отвергнут… его больше нет.

Из моей груди вырвался нечеловеческий звук – не то завывание, не то стон. Я опустилась на колени и уткнулась лицом в усыпанную листвой землю. Сжимая в руках сапфирово-синий плащ, я шумно хватала ртом воздух, и мне казалось, что я тону.

Фалада робко коснулась мордой моего плеча. Я подняла голову и сквозь слезы увидела то, что привлекло ее внимание: из-за деревьев за мной наблюдала лисица. Огненно-рыжая шубка, золотые глаза. Она была совершенно неподвижна.

Я встала на ноги, прерывисто дыша.

– Он хороший, – сказала я лисице. – Он такого не заслужил.

Она смерила меня долгим, словно бы оценивающим взглядом и юркнула в лесную чащу.

Эта сцена вернула меня к действительности. Я заблудилась в лесу. Останусь на месте – умру от голода, или от холода, или от зубов хищного зверя. Ради Келлана я обязана спасти Фаладу. Ради Келлана я обязана спастись сама. Нужно двигаться дальше.

Но куда? Я оказалась в безвыходном положении. Впереди был Аклев. Теперь я знала, что Торис и остальные направляются именно туда. Лизетта будет притворяться мной, выйдет замуж за принца и перечеркнет целую династию. Позади остался Ренольт, где находились лорд Саймон с матушкой. Я надеялась, что Трибуналу не удалось до них добраться.

Я не могла заявиться в Аклев и представиться принцессой Ренольта. Торис и Лизетта отняли у меня брата и убедили его, что я замешана в заговоре против обеих королевских семей. Если Конрад по собственной воле или по принуждению подтвердит, что они – те, за кого себя выдают, я ничего не смогу доказать. Меня осудят за измену, как только я открою рот.

В Ренольт возвращаться тоже было нельзя. Едва я переступлю порог замка, Трибунал тут же исправит недавнюю ошибку и поведет меня на казнь. Подвергая опасности себя, я подвергну опасности и матушку, ведь лорд Саймон не сможет вечно ее защищать.

Я достала шелковый лоскуток от подвенечного платья и пробежала по нему пальцами. На нем по-прежнему было три капли крови, но одна из них – капля Келлана – поблекла и стала почти незаметной.

Я приняла решение продолжить путь. Я найду способ попасть в Аклев, сохраню свой приезд в тайне и буду строить планы, оставаясь в тени.

Я должна это сделать не только ради себя. Отныне от каждого моего решения будет зависеть судьба моего народа, нравится мне это или нет. Моя жизнь раскололась на «до» и «после». Пора оставить прошлое позади и приготовиться к встрече с будущим.

Я сделала шаг, а затем еще один.

Я всегда буду считать это решение – двигаться вперед вместо того, чтобы свернуться клубочком и ждать смерти, – своей первой победой.

Однообразие пути нарушали только частые появления Предвестницы. Она возникала лишь на долю секунды, невдалеке, но всегда оставалась недосягаемой. Трудно было сказать, кто за кем следовал: мы за ней или она за нами. Но в те минуты, когда от голода и изнеможения путались мысли, она была для меня маяком.

Несмотря на все тягости, Фалада не подвела. Она стойко продолжала путь сквозь беспросветную чащу, пока деревья не поредели и в отдалении не показался залегший в низине город. Тогда она остановилась, будто ее тоже удивило, что на белом свете еще остался кто-то кроме нас.

Нашему взгляду открылся фьорд со скалистыми берегами и бирюзовой морской водой – древнее изваяние, над которым тысячи лет трудились ледники. На пересечении фьорда с лесом и горной грядой и располагалась столица Аклевы – славный город Аклев. Над долиной нависали густые тучи, но город накрывал купол ясного синего неба, как будто в этом месте буря вынуждена была огибать невидимый барьер.

Город был обнесен знаменитой аклевской стеной, заколдованной, чтобы внутрь не проник ни один непрошеный гость. Именно благодаря ей за долгие годы войны ренольтцам так и не удалось взять столицу штурмом. Глядя на стену, можно было подумать, что она высечена из скалы. Высотой она была футов пятьдесят, а толщиной – не меньше пятнадцати. Она тянулась неразрывным кольцом через скалы, лощины и самую узкую часть фьорда. За неприступной стеной виднелся лабиринт серых башен с остроконечными крышами. Самая высокая башня стояла по центру, пронзая небо, подобно рапире. Было очевидно, что этот город выдержит мощнейшую атаку.

Натиск любых вражеских армий. И даже времени.

Когда мы с Фаладой добрались до стены, уже сгущались сумерки. Тут и там горели костры, а вокруг них толпились люди в потрепанных одеялах. Желающие попасть в город, догадалась я. И изгнанники. Под их недружелюбными взглядами я спешилась и повела Фаладу под уздцы.

– Как же вас угораздило в наши края-то, а, мисс?

Эти слова произнес пожилой мужчина, высокий и тучный, с раскрасневшимся лицом. На его щеках и подбородке клочками росла седая щетина. В руках он держал оловянную кружку с чеканкой.

– Не ваше дело, – ответила я.

Он ухмыльнулся, обнажив бледные десны и два неполных ряда желтых зубов.

– Вы, мисс, небось устали и проголодались. Посидите со мной, отдохните, промочите горло. – Его мясистая лапища схватила меня за запястье.

Я как раз пыталась сообразить, как лучше отклонить его предложение: ударить в пах или выцарапать ему глаза – когда мои размышления прервал сиплый смешок.

– Давай, Дарвин, усади кошечку к себе на колени, – сказал другой мужчина, срывавший со стены бумажки, развешанные через каждые несколько футов. – Приласкай. Вот веселье-то будет, когда Эрда твоя вернется. Я бы посмотрел, что она с тобой на этот раз сделает. И соверена б не пожалел. Останешься с пустым гнездом.

Дарвин отпустил мою руку и пробурчал:

– Да то была всего лишь царапина, Рэй. Эрди просто пошутила. У меня гнездо цело.

– Ну это пока, – усмехнулся Рэй, срывая очередной листок. Дарвин бросил на него сердитый взгляд, вернулся к своему костру, уселся на место и, боязливо оглядевшись по сторонам, закинул ногу на ногу.

– Спасибо, – сказала я своему спасителю. – Мистер…

– Теккери. Рэймонд Теккери. – Он переложил листы бумаги в одну руку, а другой провел по коротко остриженным седым волосам. – Дарвин, чтоб вы знали, мисс, не худший здешний экземпляр. Это место кишит нечестивцами, которые любого обуют, дай им только шанс, а то и чего похуже.

– А вы, мистер Теккери? – робко поинтересовалась я. – Вы не один из них?

Он издал еще один лающий смешок.

– А вы за словом в карман не полезете! Я мог бы сказать «нет», но кто ж его знает?

– Послушайте, сэр, мне просто нужно место для ночлега, совсем ненадолго. А еще корм и вода для лошади.

– У всего своя цена, мисс. Я не то что старик Дарвин, под юбку вам не полезу, но и кормить каждого бродягу, ясное дело, не собираюсь. Деньги у вас есть?

– Нет. Извините.

Он равнодушно пожал плечами:

– Не свезло. Ну, тогда нам с вами толковать не о чем, разве что… – Он почесал подбородок. – А кобыла ваша, она эмпирейская?

– Я не стану ее продавать, – прищурилась я.

Еще один листок расстался с гвоздем и попал в стопку.

– Я предложу вам хорошую цену, за такую-то хилую кобылку. Она вон еле на ногах держится.

– Нет. Она не продается. Ни за какую цену.

– Цена есть у каждого. Я бы мать родную продал, ежели бы нашелся богатый покупатель. – Он снова пожал плечами. – Но за такую хитрую мегеру много не дадут. Ну, вам же хуже. У меня в конюшне свежая солома, и я как раз собирался поесть похлебки. – Он повернулся ко мне спиной.

– Постойте! – Я достала из кармана браслет и сняла с него вторую подвеску. – Может, это примете? – Я протянула на ладони грифона с топазовыми глазами. Грифон был изображен вставшим на дыбы; его передние лапы заканчивались острыми когтями, а из распахнутого клюва торчал длинный изогнутый язык.

Рэй приподнял брови.

– Ну… это, пожалуй, пойдет. – Не успела я и глазом моргнуть, как подвеска исчезла в складках его лохмотьев. – Сюда, значится, мисс.

Он повел меня к месту своей стоянки, по дороге продолжая срывать со стены листки.

– Королевские указы, – сообщил он, заметив мое любопытство. – Король Донал подписывает их по три штуки в неделю и велит развешивать по обе стороны стены. Требует, чтоб его благодарили и хвалили за всякое разное, а благодарить и хвалить-то не за что. Всякий раз, когда выходит новое… это… постановление, все думают, мол, куда уж глупее… а потом появляется следующее. – Мы остановились у ветхой конструкции из веток, скрепленных бечевкой, которая была прислонена к стене города и покрыта парочкой тонких шкур. – Я их собираю, чтоб огонь разводить, смекаете? На одно только он и годится, старик Донал: разводить огонь. – Он сел на корточки возле дымящегося кострища, смял листы в шарики и, тихонько посмеиваясь, стал подбрасывать их на тлеющие угли.

– Это и есть ваша конюшня? – разочарованно протянула я. – А чем здесь так пахнет?

– Ах, это! – Он ткнул пальцем вверх. – Это всего-навсего старик Гилрой.

Высоко над нашими головами из стены выступал крючок, а на нем болталась железная клетка для повешения. Оттуда торчали кости и шматы разлагающейся плоти, которые когда-то были человеком. Мой пустой желудок неприятно сжался.

– Гилрой был моим другом, – сказал Рэй, почтительно приподняв шляпу. Призрак выглянул из-за прутьев клетки и отсалютовал, хотя Рэй этого не увидел. – Попал в немилость к его величеству. Обыграл его в карты, причем по-честному. Оглянуться не успел… – Он провел пальцем по горлу. – А все ж таки Гилрой сам виноват. Не надо было соваться в «Чарку и кувшин». Всякий знает: это Доналов любимый шлюший дом. И уж точно не надо было садиться играть с этим выродком, как бы сильно ты ни нализался. Но наш Гилрой никогда не блистал умом.

Дух Гилроя показал ему из клетки неприличный жест.

– Чего уж теперь, – продолжал Рэй. – Зато благодаря Гилрою никто не это… не посягает на мою территорию. Ну и не забывает.