Кровавый рассвет

ГЛАВА 10

Когда Эйнджел добралась до дома, у нее по-прежнему все плыло перед глазами, а в мыслях отсутствовала ясность. Де Гармо ухитрился лишить ее последней опоры, которая у нее оставалась. Она была до такой степени расстроена, что не сразу уловила дыхание человека, находившегося в темной гостиной. Только в дверях, стряхнув с шерсти капли дождя, она насторожилась.

Эйнджел стремительно вскинула голову. Наряду с запахом собственного мокрого меха она уловила запах человека. Еще до того, как глаза привыкли к темноте, она уже знала, что это детектив Уайт. Усилием воли она подавила жгучее желание выхватить из-за пояса пистолет, с которым она теперь не расставалась.

Уайт расположился на диване перед видеокомом. Единственным источником освещения в комнате был мерцающий свет включенной аппаратуры и редкие вспышки молний. Вид лысеющей головы взъерошенного человека на собственном диване являл собой довольно сюрреалистическую картину, способную вызвать легкий приступ дурноты. Лей нигде не было ни видно, ни слышно.

— Что вы здесь делаете? — спросила Эйнджел, схватившись рукой за ворот промокшей под дождем блузки.

Последний раз этого человека она видела во время опознания тела Байрона. Тогда он вел себя подобающим образом и даже предпринимал попытки успокоить ее. Еще она звонила ему в полицейский участок. Ей вспомнился ледяной тон, появившийся в его голосе, когда ему из-за нее пришлось пожертвовать своим китайским завтраком. Еле сдерживаемая ярость приковала ее к дверному проему.

— Вы представляете себе, что наделали? — Уайт ударил по пульту дистанционного управления, и картинка на экране застыла.

Глаза его сверкали гневом и были похожи на озера расплавленного свинца. Она чувствовала исходящий от него жар, ей даже показалось, что стены были раскалены. В воздухе комнаты витала атмосфера грозы.

Эйнджел бросила взгляд на застывшую картинку видеокома и увидела лицо Паскеса.

Давно таившееся в ней чувство страха стало набирать силу. Слава Богу, люди лишены такого преимущества, которым обладают моро и животные, и не способны различать такие тонкие запахи, иначе Уайт почувствовал бы, насколько она была взвинчена и непременно воспользовался бы этим, чтобы доконать ее.

— Где Лей?

— Честно говоря, мне на нее начхать.

Боже, что здесь происходит? «Какого лешего тебе еще надо? Ты прекрасно знала, на что идешь, когда в разговоре с Паскесом обложила всех этих людей», — подумала она.

— Как вы вошли сюда?

На мгновение на губах Уайта появилась жесткая усмешка.

— Я полицейский, маленькая потаскушка. В своем районе я могу открыть любой электронный замок. А пришел я сюда затем, чтобы узнать, что думала твоя дурья башка, когда ты трепалась с Паскесом.

— У меня есть право…

Уайт поднялся и швырнул пульт управления на кофейный столик, всем своим видом выражая: «Меня уже давно тошнит от всех ваших вшивых прав». Он направился к Эйнджел, которая все еще стояла в открытом дверном проеме. Дождевые капли стекали на пол. Она заметила, что Уайт был сухим, что позволило ей заключить, что в квартире он провел достаточно много времени и успел обсохнуть.

— Итак, ты полагаешь, что имеешь право бросать высосанные из пальца обвинения? И это сойдет тебе с рук?

Эйнджел отступила на один шаг назад.

— У вас есть ордер?

— Я здесь не для того, чтобы арестовать тебя. Просто пришел сказать, как несказанно благодарен тебе.

Он стоял перед ней, вытянувшись в струнку. Нервы его были натянуты, как тетива лука. Эйнджел предусмотрительно не шевелилась.

— Мы взяли «Рыцарей», наивно полагая, что такое собачье дерьмо, как ты, оценит это. Но тебе понадобилось разинуть свой поганый рот, да? Ты не только испортила дело, но и всколыхнула все дерьмо этого города, начиная от ведомства внутренних дел и пресс-секретаря мэра и кончая каждым безмозглым радикалом, который спит и видит, как бы досадить городу.

Запах собственного страха щекотал ей ноздри, больше она не могла выносить это.

— Я бы попросила вас покинуть мою квартиру, — произнесла она так спокойно, как только смогла.

Уайт кивнул.

— Я ухожу, но хочу, чтобы ты сначала спросила себя, не хочешь ли ты снова увидеть на улицах города Чино Эрнандеса и Дуэйна Вашингтона. Пока это единственные «Рыцари», что находятся в наших руках. Если ты позволишь себе еще разглагольствовать на этот счет, они окажутся на свободе.

Он подошел к ней ближе и пальцем приподнял ее подбородок. Палец был теплым, мягким и безволосым. От этого прикосновения Эйнджел ощутила легкое головокружение и тошноту.

— Город вот-вот взорвется. Не помогай ему в этом…

Уайт отпустил ее и пошел в коридор. Спускаясь по лестнице, он добавил:

— Ты можешь оказаться первой его жертвой.

Эйнджел по-прежнему стояла в дверном проеме, ее била нервная дрожь. Постепенно она успокоилась и закрыла за собой дверь. Уайт напомнил ей о давно позабытой истине. В душе Эйнджел никогда не любила копов.

Она прошла к видеокому и запустила записанную Уайтом передачу. Это был Паскес со своим эксклюзивным выпуском «Субботних новостей». Основную тему можно было бы сформулировать так: «Что город пытался скрыть?»

Предоставив Паскесу экран, она включила в гостиной свет и увидела, что Уайт был воистину занятым человеком. На кофейном столике валялись груда магнитных карточек. Казалось, что были собраны все карточки, имевшиеся в доме. На крышке стола, играя всеми цветами радуги, они были рассыпаны замысловатым узором какого-то невообразимого пасьянса.

За ее спиной, как она и ожидала, раздался голос отца Альвареса де Коллор. Пользуясь тем, что тот представлял «голос не человеческого населения», Паскес просил его прокомментировать создавшееся положением. Очевидно, «не человеческое население» — как ей хотелось, чтобы средства массовой информации хоть иногда употребляли бы слово «моро», — хотело, чтобы к судебной ответственности были привлечены настоящие убийцы. Тем не менее Коллор выдвинул предположение, что убийцами все же были люди и, возможно, даже полицейские. «Вот он, голос мира», — подумала Эйнджел.

Выходцы из биотехнологических лабораторий нуждались в полномочиях. Они хотели сделать с «Рыцарями» то, что «Рыцари» хотели сделать из них. «Не люди» хотели добиться хороших рабочих мест, хорошего жилья, хорошего медицинского обслуживания. Хотели покончить с дискриминацией.

Если «не люди» не получат всего этого сейчас, да еще на блюдечке с голубой каемочкой, сказал Коллор, тогда и Лос-Анжелес не за горами.

Эйнджел повернулась к экрану как раз вовремя и успела увидеть отца Коллора при всех его регалиях. Воротничок священнослужителя и полное боевое обмундирование бразильской ударной группы, к которой он когда-то принадлежал. В его словах не было ничего нового, все, в духе той чуши, которую обычно нес радикальный священник. Единственное, что отличало его нынешнее выступление от всех предыдущих, это то, что пустая раньше кобура пистолета теперь оттягивалась тяжестью личного оружия.

На протяжении двух десятилетий действовал федеральный закон, согласно которому ношение оружия моро считалось тяжким преступлением. Коллор открыто улыбался в камеру, недвусмысленно показывая всему миру два ряда хищных зубов. Такое выражение кто угодно мог принять за оскорбление.

— Здорово, — проговорила Эйнджел.

Затем кадр сменился. Теперь Паскес брал куда более интересное интервью.

Первое, что бросилось ей в глаза, был красный флаг с белым кругом. В кругу имелось стилизованное изображение буквы Н ^[3], которое с таким же успехом могло символизировать урезанный вариант двойного завитка или спирали. Это был флаг «Рыцарей человечества».

Теперь камера снимала сидящего человека, с искусственно затененным лицом. В отличие от Коллора в полном полевом обмундировании, этот пинк был одет в стилизованную офицерскую форму с камуфляжем, характерным для городского пейзажа.

Паскес представил его как «Тони Икса», лидера и главного смутьяна «Рыцарей человечества».

— О Боже, — произнесла Эйнджел.

Все это сильно попахивало войной. Этот эксклюзивный выпуск «Субботних новостей» залива сильно смахивал на выбор ведущих игроков в грядущей драме, что должна была развернуться на телеэкране.

Эйнджел, не спуская глаз с видеокома, как если бы это был несущийся на нее автомобиль или контейнер с неведомым смертельно опасным биологическим оружием, обошла кофейный столик.

— Мы не причастны к убийству Байрона Дорсета, — сказал видоизмененный компьютером голос. — Отдельные индивидуумы не интересуют нас. «Рыцарей» волнует существование видов вообще.

— Вас обвиняют в провоцировании беспорядков.

— Любые стычки, в которых «Рыцари» принимают участие, носят защитный характер.

— Не хотите ли вы сказать, что все двенадцать нападений на безоружных нелюдей, якобы произошедшие за последнюю неделю, также были предприняты «Рыцарями» с целью своей защиты?

Измененный компьютером голос зазвучал громче.

— В этой стране всем и каждому грозит опасность со стороны этой чумы генетических отбросов. Все, что «Рыцари» предпринимают с целью пробуждения страны, направлено на сохранение человеческой расы.

— Вас обвиняют в геноциде… Вы знаете, что это значит?

Тони Икс поднялся и прошел к столу. Он снял кусок материи, лежавший поверх крышки стола. Под ним скрывался террариум. Внутри находился черный предмет величиной не больше руки Тони Икса.

— Посмотрите сюда. Вот пример того, что мы разводим в этой стране.

Паскес не перебивал говорящего, и камера крупным планом показала существо, распластавшееся на дне резервуара. Оно было черного цвета и имело фасеточные глаза и метровой длины яйцеклад, из которого изливалась изумрудно-зеленая жидкость, напоминающая по консистенции сперму.

— Это чудовище — продукт деятельности все тех же биолабораторий, которые занимаются производством наших пушистых соседей.

Тони Икс с помощью металлического прута начал выталкивать создание из кадра. Клоповидное существо заметалось в безумной ярости, обрызгивая стенки террариума струями зеленой жидкости, потом обвилось вокруг прута, пытаясь поразить его жалом.

— Их изготовляют все с той же целью, что и другие биообъекты, — убивать.

Теперь камера показывала Тони Икса, стоящего возле террариума. Эйнджел почувствовала приступ тошноты. Ввоз в страну подобных монстров генной инженерии законом был запрещен.

Тони Икс продолжал:

— Нам остается только ждать, когда и эта страна займется пожаром, уже поглотившим Азию, когда на наши головы падет чума, уничтожившая население Африки, когда не люди и полулюди, словом, эти волосатые шары, возьмут над нами, людьми, верх.

Он вытащил из террариума покрытый мерзкой слизью прут.

— Вы говорите геноцид? Нет, мы выступаем за выживание, выживание человечества как вида.

Эйнджел закрыла глаза и уткнулась лицом в ладони. Только одна мысль сверлила ее мозг, как бы клоповидное чудовище Тони Икса не оказалось на свободе.

Интервью с Тони Иксом продолжалось еще полторы минуты, но оно уже не интересовало Эйнджел, и она больше ничего не слышала.

Вместо этого она сидела и тщательно рассматривала разбросанные на кофейном столике карточки. Интересно, зачем Уайту это понадобилось? В какую игру он играет? А может быть, он что-то искал среди них?

Дверь в квартиру распахнулась, и Эйнджел от неожиданности вскочила на ноги. Карточки рассыпались по полу.

В дверях стояла Лей.

— Лей, черт побери, ты испугала меня до полусмерти.

— Здравствуйте вам.

Лей прошла в комнату и принялась собирать разбросанные карточки.

— Где ты была? — спросила Эйнджел.

— Одна моя подруга попала в больницу. Прошлой ночью в Чайнатауне на нее напали чертовы пинки, мальчишки из «Рыцарей». Видеоком все время был занят, и я узнала об этом, только вернувшись с работы домой.

Эйнджел взяла карточки у нее из рук.

— Как она, в порядке?

Лей кивнула.

— Она отделалась шишкой на голове, в нее запустили кирпичом. Ее оставили в больнице, чтобы немного понаблюдать за ее состоянием. Да, я хотела спросить тебя насчет этого, — Лей указала на разноцветные прямоугольники, — что ты делала с ними весь этот день?

— Это не я, это…

Эйнджел не договорила. Она не знала, как это называется, заскок или нечто подобное, но в словах Лей ей кое-что не понравилось.

— Что ты имеешь ввиду, говоря «целый день»?

— Когда я пришла с работы домой, то все карточки…

Лей наморщила нос, и нервно замахала хвостом. От волнения собачьи черты ее лица обострились и стали почти угрожающими.

— Кто здесь был?

— Один из детективов, Уайт. Ты пришла с работы и…

— Карточки были разбросаны по столу, а помещение провоняло дезинфекцией. Видеоком был включен. Что, черт побери, все значит, Эйнджел? Что ты делаешь? Я прощала тебе все из-за того дерьма, в которое ты вляпалась. Но некоторые из этих снимков очень личные. Что ты делала в моей комнате?

— Здесь никого не было?

— Я вошла в комнату, увидела весь этот бардак, потом мне позвонили, и я ушла. А теперь скажи мне, какое право имела ты… С тобой все в порядке?

Эйнджел покачала головой и осела на диван. Значит, это не паранойя. Она в самом деле куда-то влипла по самое некуда. Ей хотелось только одного — точно знать, что это было.

— Что случилось? — спросила Лей.

— До обеда меня здесь не было. И не я взяла эти чертовы фотографии. Уходя, я выключила видеоком, чтобы отсекать все поступающие звонки. Я не включала его.

— Ты сказала, что детектив Уайт…

— Хочешь сказать, он ушел, а потом возвратился назад? Постой, ты же сказала, что стоял запах дезинфекции?

— Да…

— Кто-то попытался сбить свой запах? Какой-нибудь коп?

Эйнджел вспомнила искусственный запах сосны, который уловила в тот вечер, когда они вернулись из дома Байрона. Кто-то побывал в их жилище дважды. От этой мысли она содрогнулась.

Они вызвали полицию. Коп прибыл во вторник, после ланча. Прибыл один. На этот раз было все не так, как после погрома в доме Байрона. От несвойственной им почтительности, которую полицейские проявляли в прошлый раз, как будто не осталось и следа. Эйнджел потребовался целый час, чтобы ее жалоба была принята, а копу — одному жалкому полицейскому в униформе с видиком в руках — целых двенадцать часов, чтобы прибыть на вызов.

По всей видимости, ее имя больше не стояло одним из первых в списке особо важных персон.

Нельзя было сказать, чтобы полицейский, явившийся на место, был так уж плох. Он жевал резинку и снимал все на видео. Рот его ни на минуту не закрывался. Он трепался о том, что Чайнатаун и Тендерлойн находятся у кодов под особым контролем; о «Рыцарях человечества», которых именовал необритоголовыми; об отце Альваресе де Коллор, к которому у него было двоякое отношение, поскольку он сам католик, о предвыборной борьбе за пост президента, в которую вступила Сильвия Харпер.

Но ни разу этот чересчур хорошо информированный коп не упомянул имя Байрона Дорсета и его безвременную кончину.

Полицейскому понадобился час, чтобы отснять всю квартиру и еще пятнадцать минут, чтобы записать ее заявление. Уходя, он наткнулся на стоящего в дверях детектива Анаку.

— Можно войти?

Эйнджел пожала плечами.

— Ваш напарник не спрашивал у нас разрешения.

Анака прошел в комнату. От него пахло грязью и потом. Костюм его выглядел еще более помятым, чем обычно.

— Прошу прощения за Уайта.

Он вздохнул и рухнул на диван.

— Прошу вас, присаживайтесь, — несколько запоздало сказала Эйнджел и поспешно убрала карточки со стола.

Анака подался вперед и потер виски. Эйнджел ходила по комнате и торопливо наводила порядок. Она раздвинула автоматические шторы, и в комнату хлынул поток солнечного света. Грозовой фронт наконец сменился ясной погодой. Все это время Анака хранил молчание.

Когда в ожидании прошло еще десять минут, Эйнджел наконец не выдержала:

— Ну что? Вы кажется, собирались поговорить со мной, ну так я жду. Говорите.

— Сказать мне особенно нечего… — произнес Анака и уставился в потолок. — Они временно отстранили меня от дел…

Эйнджел разинула рот, потом закрыла его и снова открыла, словно собиралась что-то сказать. Она вовсе не собиралась ошарашить его вопросом, который вертелся на языке. «Тогда зачем вы здесь?» Вместо этого она спросила:

— Что случилось?

— … на четыре с лишним месяца для поправки здоровья и отдыха. Говорят, что я перетрудился.

Анака дрожащей рукой повел по своим черным волосам. Даже его аккуратно подстриженные усы выглядели какими-то растрепанными.

— Конечно, я и впрямь очень уж выкладывался на работе. За все эти годы не пропустил ни единого дня…

— Мне так жаль…

Чувство неловкости, испытываемое Эйнджел, усиливалось. Она не привыкла утешать совершенно посторонних для нее людей. Тем более копов. Что, черт бы его подрал, он ждет от нее?

— Теперь остается только ждать. Я в самом деле как бельмо в глазу. Я все время роюсь там, где меня не ждут. — Анака покачал головой. — Людям в отделе нужен был какой-нибудь благовидный предлог, чтобы только убрать меня с патрулирования. В муниципалитете давно подкапывались под меня, выжидая удобного случая.

Эйнджел никогда не симпатизировала людям, которые говорили, что кто-то подкапывается под них. Ей всегда казалось, что человек, говорящий такое, считает себя на голову выше остальных.

«Давай, — подумала она, — скажи что-нибудь. Хоть вы и стояли по разные стороны баррикады, теперь оказались в одной упряжке и может статься, что вас переедет одно и то же колесо».

После продолжительной паузы Анака поднял голову и спросил:

— У вас найдется что-нибудь выпить?

Ей отчаянно хотелось выпроводить Анаку из дома, для этого, по ее мнению, наступил удобный момент.

— Очень сожалею, но нам некогда было сходить в магазин.

— О-о-о, — протянул Анака, но даже не пошевелился.

Тогда Эйнджел сама подошла к нему и схватила за локоть.

— Почему бы нам не пойти куда-нибудь и не взять какую-нибудь выпивку?

Де Гармо выдал ей одну кредитную карточку с магнитным шифром, по которой она могла получить пятьдесят тысяч долларов. Эйнджел решила, что не много потеряет, если израсходует небольшую сумму на Анаку, лишь бы только избавиться от его присутствия.