Кровавая месть

13

Марит огляделась по сторонам: она была ужасно смущена и растеряна, совершенно забыв дорогу.

— Думаю, что это та самая дорога, — неуверенно произнесла она.

Глаза их постепенно привыкали к темноте, они могли без труда различить деревья и кусты, но было совсем не просто рассмотреть с покрытого лесом холма, где лежит долина.

— Видишь, небо в этой стороне светлее, — сказал нотариус, — и поскольку теперь месяц Рождества, значит, солнце не ходит по большой дуге, и нам нужно идти на юго-запад. Ты не помнишь, в каком направлении лежала эта усадьба?

Она готова была умереть от отчаяния: она не помнила!

— Мы как раз стоим лицом в ту сторону… — запинаясь, пробормотала она.

— Пожалуй, ты права, — согласился он. — Попробуем поехать туда, куда ты показываешь…

Переход через холм, лежащий между Энгом и Мубергом, занял много времени. До западного склона было дальше, чем они предполагали.

Один из фермеров вырвался вперед.

— Если Ваше Величество позволит, я скажу кое-что…

— Будь добр, скажи, — ответил нотариус, забавляясь тем, что к нему обратились, как к королю. Он был человеком без сословных предрассудков, любил охоту и рыбную ловлю и на протяжении многих лет был другом семьи Мейден из Гростенсхольма, поэтому и прибыл сюда по первому зову. Этого судью, на встречу с которым они ехали, он давно держал под подозрением, поскольку к нему поступали многочисленные донесения о взятках и превышении полномочий с его стороны. Но до сего времени судье удавалось вывернуться, так что теперь у нотариуса появилась возможность свести счеты с этим сомнительным судьей. Всех судей он держал в ежовых рукавицах: добросовестных, грамотных, жестоких в отношении сбора налогов.

— Так что же ты хочешь? — спросил он фермера, который просто потерял дар речи, оказавшись лицом к лицу с представителем власти.

— Если верно то, что сказал Ларс своей Марит, то мы едем в нужном направлении, потому что есть только один прямой путь из усадьбы Воллера на другую сторону холма. Но эта лесная дорога такая старая, что многие уже забыли о ней.

— Однако никто из нас не видел здесь заброшенной усадьбы, — сказал Калеб. — А мы обыскали все вокруг.

— Но не на этом холме, — уточнил Никлас. — Это ведь слишком далеко от нас…

— На этой стороне должны быть скалы и… — сказала Марит.

— Верно, — вспомнил Калеб, — мы были в этой местности, Габриэлла и я, но повернули обратно возле скал, считая, что никто не может забраться туда. Да, мы на верном пути!

И они прибавили ходу.

И вскоре ехавшие впереди закричали в один голос:

— Смотрите! Там горит!

Желто-красное пламя лизало небо, заволакивая его густым дымом и озаряя таинственным светом.

— Дева Мария! — произносили многие и пришпоривали коней, несмотря на темноту и незнакомую местность.

— Посмотрите наверх! — крикнул Калеб. — Здесь начинаются скалы. И здесь должна быть дорога к усадьбе. Мы должны найти ее!

Посреди усадьбы был каменный дом с деревянной провалившейся крышей. Об этом Воллер не подумал — и внезапно пожар приостановился. Горела лишь половина усадьбы, бывшая когда-то жилыми помещениями. Ветер дул в противоположную сторону, и искры не долетели до амбара.

— Нужно поджечь снова! — сквозь шум пожара крикнул Воллер. — На этот раз начните с конюшен!

Взяв с собой пару своих людей, он направился вдоль нетронутого здания к двери конюшни. Судья и его кнехты стояли на некотором отдалении от домов, чтобы лучше было видно представление. Из амбара не доносилось ни звука.

Виллему и Доминик решили не кричать, пока хватит сил терпеть. Они неподвижно стояли на коленях, взявшись за руки. Доминик шептал слова любви плачущей Виллему, и она отвечала ему. Они еще не поддались панике, не почувствовали дыма и жара — во всяком случае, это им пока не досаждало.

— В такие минуты обычно начинают взывать к Богу, — сказала она, пытаясь рассмеяться, несмотря на всхлипы.

— Я давно уже взываю к Нему, — серьезно ответил Доминик.

— Хорошо хотя бы то, что мы вместе, — заметила она.

— Да. И поскольку мы все-таки не сможем обладать друг другом…

— То это, возможно, лучшее, что может быть! Не сказать ли об этом воллерскому помещику?

— Он не ведает, что любовь пребывает по ту сторону жизни и смерти.

А в этот момент судья и его люди замерли, услышав доносящийся из чащи леса раскатистый голос:

— Именем Его Величества короля Кристиана V прекратить этот убийственный пожар!

— Кто ты такой, чтобы говорить от имени короля? — крикнул в ответ судья. — Я судья Его Величества, и я командую здесь!

Из леса выехал большой отряд всадников. Многие из них знали судью, он испугался, чувствуя, что бледнеет.

Нотариус, как представитель власти, холодно произнес:

— Мадс Осмундссон, ты отстраняешься от обязанностей судьи. И если девушка мертва, ты будешь приговорен к смерти!

Воллерский помещик слышал этот приказ, произнесенный достаточно внятно. Он тут же сообразил, в чем дело, и сказал своим помощникам:

— Теперь они нужны нам живые, а не мертвые. Выводите их, да поскорее, и скачите с ними в Воллер так, словно за вами гонится сам черт!

С этими словами он вскочил на коня и помчался вперед.

Судья быстро оправился от шока. Он надеялся, что Воллер услышит слова нотариуса и увезет пленников с собой. И, услышав отдаленный стук копыт, он понял, что все в порядке.

— Какая девушка? — с обидой произнес он. — Мы сжигаем старую усадьбу, чтобы освободить место для новых построек.

— И для этого тебе понадобились все твои кнехты?

— Мой господин, Вы оскорбляете меня! Если Вы думаете, что у нас тут пленники, обыщите весь дом!

В полусгоревшей части усадьбы уже нечего было искать, но Калеб и Габриэлла все же направились ко входу — и остальные последовали за ними.

Нотариус дал наказ солдатам из Акерсхюса:

— Смотрите за этими кнехтами, чтобы никто из них не улизнул. Сначала проверим, так ли уж невиновен судья, как он утверждает! Иди, Мадс! Один!

Это очень не понравилось судье: он чувствовал себя уверенным лишь тогда, когда за его спиной стояли подручные Воллера или его собственные. Но на этот раз перевес был не на его стороне, так что ему пришлось подчиниться.

— Я не понимаю, в чем Вы меня обвиняете, господин нотариус. Разве могу я прятать здесь женщину? — с чувством оскорбленного достоинства произнес он. — Мне кажется, я всегда был одним из верных слуг Его Величества!

— Неужели? Скактавл придерживается другого мнения!

— Скак…

Судья лишился дара речи. Он с яростью подумал о своих помощниках, не удосужившихся проверить, жив Скактавл или нет.

Больше нотариус к нему не обращался, направившись прямиком к дверям конюшни.

— Скактавл говорил, что нужно пройти через конюшню… — нервно заметил Калеб. — Им еще не удалось сжечь амбар, так что нам остается лишь благодарить Бога за то, что мы пришли не слишком поздно.

— Там никого нет, — выдавил из себя судья, которого втолкнули туда.

Факелы освещали незапертые двери амбара.

— Вы же сами видите, что здесь пусто! Все стояли у входа.

— Что означает это сооружение из жердей? — спросил Андреас.

— Здесь держали свиней… — торопливо ответил судья.

Ощупав перегородку, Калеб заметил, какая она прочная.

— Она совсем новая, — сказал он.

— Да, ее только что поставили.

— Кому принадлежит эта заброшенная усадьба?

— Сейчас никому. Вы же видите: она пустая.

Габриэлла зашла в одно из отделений, взяла с собой факел и осветила пол. Она подняла что-то и тут же побледнела.

Калеб охнул.

— Волосы Виллему! Волосы Виллему!

Он схватил судью за воротник, стал трясти его, но тот не в силах был вымолвить ни слова. Никлас крикнул из другого отделения:

— Кто-то был привязан к этой стене!

— Они убили сына Микаела! — завопил Бранд.

Все знали о непримиримости Бранда, впадавшего в ярость.

Судья, страшащийся своего одиночества среди врагов, воскликнул:

— Это не я! Это не я! Это не мои пленники, я могу присягнуть!

— Вполне возможно, — холодно заметил Андреас. — Но Скактавл был твоим пленником. Ты целый год держал его здесь — ты, презренная тварь! И только потому, что тебе показалось, что он слишком легко отделался от последствий бунта!

Один из свартскугенцев давно уже пытался что-то сказать.

— Господин нотариус, мне показалось, что я слышал удаляющийся стук копыт, как только мы пришли сюда.

— Я тоже слышал, — подтвердил другой.

— Я видел, вниз ведет дорога, — добавил третий.

— Куда ведет эта дорога? — спросил нотариус судью.

— Я не знаю.

— Не валяй дурака, это не в твоих интересах!

— Я — я думаю, что она ведет… к усадьбе Воллера.

— Вот это мы и хотели узнать. Маттиас, я останусь здесь: ответственность за судью и его кнехтов теперь ложится на меня и моих людей. Но вы можете взять с собой несколько солдат из Акерсхюса, хотя вас и так много. Скачите поскорее к Воллеру, я прибуду следом, как только мы обезвредим всех этих людей.

Все тут же сели на коней и поскакали вниз по лесной дороге.

Покинутая усадьба была скрыта за скалами и лежала в глубоком ущелье на границе с округом Энг — вот почему так трудно было найти ее.

В усадьбе Воллера было темно и тихо. Это было четырехугольное строение, внутри которого находился скрытый от глаз двор. К их большому удивлению, ворота оказались открытыми — и они, не задумываясь, въехали туда на всем скаку.

Фермеры на своих битюгах не могли скакать так же быстро, как остальные, часть из них отстала. И тут ворота закрылись, пропустив лишь небольшую группу, ехавшую впереди.

Во дворе зажгли факелы — и тут Люди Льда и свартскугенцы — немногие, кому удалось проскочить, — увидели, что на них со всех сторон наставлены копья, колья и вилы.

Но Бранда это не испугало: в нем загорелся страшный гнев, и он бросился к двери и принялся колотить в нее.

— Выходи, воллерский помещик, и держи перед нами ответ! Если ты убил наших детей, я сам отправлю тебя на плаху!

Все напряженно ждали. Атмосфера во дворе была крайне напряженной, люди Воллера нервничали, но гости не шевелились. Они получили приказ от Калеба не ввязываться в драку.

Наконец дверь распахнулась.

— Кто вы такие, чтобы нарушать ночной покой честных людей? — крикнул Воллер.

— Не притворяйся, — холодно произнес Бранд. — Ты держишь здесь Виллему и Доминика. Мы требуем их выдачи живыми. И знай, что сюда скоро прибудет нотариус с кнехтами из Акерсхюса, так что твоя песенка спета!

— Вряд ли. Они будут сторожить кнехтов судьи.

— Будь разумным! Давай по-хорошему, без кровопролития! Мы не хотим устраивать здесь драку!

Воллерский помещик бросил взгляд на освещенный факелами двор. Быстро прикинув соотношение сил, он решил, что они примерно равны. Потасовка могла превратиться в настоящую кровавую бойню, и еще не известно было, чья возьмет. Его люди впустили слишком много «гостей».

— Мы можем договориться полюбовно, — коротко произнес он. — Вы получите их, если подпишете документы, уже заготовленные мной.

— И что же говорится в этих документах?

— Что я взамен получаю во владение Гростенсхольм, Липовую аллею и Элистранд.

Все охнули. Во дворе воцарилась полная тишина. Наконец арендатор Свартскугена мрачно произнес:

— Твой отец тоже выкинул такую злую шутку, когда отнял Воллер у моего отца!

Помещик не нашел, что ответить.

Габриэлла, побелевшая, как полотно от страха и боли в плече, больше не могла выдержать этого.

— Сначала покажи нам наших детей! Мы хотим видеть, что они живы!

— Зачем вам они? Ваша дочь — ведьма, которую рано или поздно сожгут на костре. Мы просто хотим немного укоротить ее мучения.

— Виллему не ведьма!

— Неужели? Спроси любого из них! Спро…

— Я хочу видеть ее! — в ярости и отчаянии бросила ему в лицо Габриэлла. — Что вы сделали с ней?

Воллер сделал знак одному из мужчин, стоящих за его спиной — и Виллему вывели на ступени, освещенные светом факелов. Руки ее были связаны за спиной, из носа текло, она сопела и шмыгала. Она казалась такой маленькой и беспомощной, остриженная, дрожащая от холода.

— Один мой взгляд, и она умрет, — сказал воллерский помещик.

— Виллему! — крик Габриэллы был похож на душераздирающий вопль.

— Мама! Дорогие мама и папа! — всхлипывала Виллему, и в ее плаче слышались все перенесенные ею страдания.

— А где Доминик? — спросил Бранд. — Где внук моего брата Тарье?

— Молодой человек оказал сопротивление, когда мы тащили сюда девицу, так что нам пришлось немного образумить его — сам виноват. Но с ним все в порядке. С моим сыном Монсом было в тот раз куда хуже!

— Что Вы заладили об одном и том же? — вспылил Калеб. — У Вас что, нет других наследников?

Это было сказано грубо, Калеб сам понял это, но вид измученной дочери заставил его потерять над собой контроль.

— У него есть наследник, — ответила Виллему, и все услышали, как страшно она была простужена. — У него есть дочь и внук, который смертельно болен. Дядя Маттиас, не могли бы Вы спасти его? Вместе с Никласом…

— Заткнись, девка! — крикнул Воллер.

— Я мог бы попробовать помочь ему, — дружелюбно сказал Маттиас. — Я прихватил с собой лекарства на случай, если они понадобятся нашим детям.

— Мне не нужна помощь учеников дьявола!

— Маттиас обычный врач, — сказал Бранд. — Но у Никласа целительные руки. Он может…

— Никогда в жизни! — выкрикнул помещик. — В этот дом Люди Льда не ходят! Всем известно, что Люди Льда — потомство Сатаны! Я сам смогу присмотреть за своим внуком.

В западной части дома распахнулось окошко.

— Отец! Прошу тебя, пожалуйста…

Все посмотрели туда: у окна стояла невзрачная молодая женщина, дрожащая от страха, потому что осмелилась перечить отцу.

Побагровев, он погрозил ей кулаком.

— Тебя это не касается! Закрой окно — и немедленно!

На ее лице появилась гримаса нерешительности: она уже взялась было за оконную раму, но остановилась, услышав голос Андреаса:

— Это ее ребенок, она имеет право принимать решение! Если она хочет, чтобы сначала Маттиас — не Никлас — осмотрел его, послушайтесь ее!

— Послушаться ее? Женщину?

Бранд наклонил голову и посмотрел исподлобья, по-бычьи, на Воллера.

— Ты боишься не Сатану, поскольку ты сам находишься скорее под его покровительством, чем под покровительством Господа! Ты воплощение самого зла! Ты просто ненавидишь Людей Льда — и это становится для тебя делом принципа! Забудь о своем жалком самолюбии и не приноси ему в жертву жизнь ребенка и душевный покой матери! У твоего внука есть возможность спасения — а ты ею не пользуешься! Какой же ты после этого дед!

— Вы все равно не сможете спасти ребенка, так что нечего и болтать об этом! — презрительно бросил Воллер.

— Этого ты не знаешь. Если ты боишься сверхчеловеческих способностей Никласа, то прими, по крайней мере, помощь Маттиаса! Он совершенно обычный человек.

— Я не боюсь…

Воллерский помещик заметил, что противоречит самому себе и раздраженно отвернулся.

— Ну, хорошо, идемте! Вы, двое, врач и колдун! Даю вам один час. Если вы не вылечите за это время мальчика, усадьбы будут моими. А если я не получу их, тогда конец ведьме и ее рыцарю!

Они ничего не ответили. Виллему снова увели, а Доминика они так и не видели. Все, кто остался во дворе, уселись на землю и на ступени.

Ночь была холодной, но они этого не замечали: холод страха, наполняющий их сердца, было куда труднее вынести.

— Один час? — произнесла Габриэлла, повернувшись к Калебу. — Что они, по его мнению, могут сделать за один час? Он намеренно поставил такое жесткое условие!

— Да. Я не понимаю его. Нотариус может прибыть с минуты на минуту — и что тогда он скажет в свое оправдание?

— Возможно, он думает, что мы подпишем документы о покупке усадеб до того, как приедет нотариус. Ты слышала, что он сказал Маттиасу в доме, перед тем, как закрыть дверь?

— Нет, а что?

— Что он указал в документах, что усадьбы продаются за две телячьи шкуры. «И догадайся сам, какие телячьи шкуры мы имеем в виду!» — злорадно сказал он Маттиасу. Что можно ожидать от такого человека?

Калеб тяжело вздохнул.

— Но она жива, и то хорошо, — сказала Габриэлла.

— Да, слава Богу! И мы должны вызволить ее отсюда.

— Ты готов отдать за нее Элистранд?

— Да, готов. Ты ведь тоже?

— Конечно! Но не говори об этом вслух, а то Воллер услышит!

Маттиас и Никлас вошли в комнату, где ждала их дочь хозяина, уже одетая. Вблизи она казалась еще более невзрачной. Но в ее любви к ребенку нельзя было ошибиться. Руки ее двигались нервозно, глаза, уставившиеся на обоих мужчин, расширились от призрачной надежды.

— Пойди прочь, баба, — сказал ее отец. — А вот и ребенок. Посмотрим, на что способны вы со своим искусством!

Маттиас захватил с собой сундучок с медикаментами. Поставив его на стол, он склонился над ребенком.

Мальчик спал или был без сознания, дыхание его было слабым и быстрым, как у птенца.

— Сколько времени он уже находится в таком состоянии? — тихо спросил Маттиас.

— С самого рождения, — грубо отрезал Воллер. — Он всегда был хилым. Но после того, как свартскугенцы убили его отца, я все надежды возлагаю на него.

— Это Ваша дочь? — спросил Маттиас. Помещик неопределенно фыркнул.

— Вы уверены, что это свартскугенцы убили его отца?

— Знаю? Это ясно и так! Мой зять был один, когда это случилось.

— Каждый волен думать по-своему, — ответил Маттиас своим мягким, дружелюбным голосом. — Можно раздеть ребенка? — спросил он у матери.

Она тут же бросилась раздевать мальчика. Он проснулся и начал хныкать усталым, жалобным голосом.

Маттиас вздохнул:

— Один час — слишком малый срок. За это время мы только, в лучшем случае, поставим диагноз. Возможно, определим, как нужно лечить его, но вылечить его за это время…

— Таковы мои условия.

— В таком случае, нужно сразу обратить к Никласу.

— Только без фокусов-покусов!

Маленького, тщедушного мальчика положили на стол, подстелив сукно. Маттиас принялся тщательно ощупывать его — и ребенок пищал, как новорожденный.

— Что он ест?

— Самое лучшее, что у нас имеется! — похвастался хозяин. — Здесь у нас нет недостатка в еде!

Маттиас взглянул на мать.

— Ему дают молоко, хлеб и все, что у нас есть. Но у него рвота. Единственное, что он может есть, так это кашу…

— И так было все время?

— Нет, сначала все было нормально, потом стало все хуже и хуже.

Она заплакала, а отец рявкнул, чтобы она замолчала.

— В выделениях есть кровь?

— Да, на пеленках…

Маттиас задумался. Ему трудно было поставить диагноз.

— Ты заметила, какую еду он в особенности не выносит?

— Всю еду.

— Некоторые дети не переносят коровьего молока…

Она задумалась, в глазах ее было отчаяние.

— Нет, он не переносит вообще всякую пищу…

— На пеленках бывает слизь?

— Да.

— Тогда все ясно! У него острый катар желудка!

— Я так и знал, — вставил воллерский помещик.

— Почему же Вы сразу не сказали об этом? — вмешался Никлас, до этого молчавший. — Мы зря теряем время на расспросы!

— Заткнись, бесстыдный, сопливый щенок!

Никласу стало ясно, что помещик даже понятия не имел о катаре желудка.

Маттиас попытался успокоить их:

— Я пропишу ему диету, куда входят лекарственные растения…

— Ведьмовские снадобья? — оборвал его помещик.

— Ни в коем случае! Вот это, — сказал он, доставая маленькую коробочку. — Этот порошок достался нам от сведущих в колдовстве Людей Льда. Я отдаю его Вашей дочери, потому что она лучше понимает состояние своего ребенка. Каждое утро она должна давать ему одну маленькую щепотку.

— Не бери это! — приказал помещик дочери, которая уже взяла коробочку. Отпрянув от него, она крепко зажала в руке драгоценное снадобье.

— Я бы так не поступал на Вашем месте, — мягко сказал Маттиас Воллеру. — Датский король Кристиан IV очень хотел, чтобы ему прописали этот порошок, когда его лечил от расстройства желудка мой родственник Тарье Линд из рода Людей Льда. Но ему так и не досталось это снадобье. Мой прадед Тенгель лечил с помощью этого порошка одного священника, и тот не протестовал, хотя и знал, что это колдовское средство.

— Гм… — только и произнес помещик.

— А сейчас ребенок должен принять дозу этого снадобья. Оно сделано исключительно из хорошо известных трав, так что Вам нечего опасаться. Не найдется ли немного кипяченой воды?

Дочь подошла к двери и крикнула слуге, потом вернулась.

— Некоторое время воздерживайтесь от коровьего молока, — сказал ей Маттиас. — Используйте только чистую кипяченую воду для приготовления каши, я напишу, как ее готовить. Но, господин Воллер, Вам не кажется, что такой тяжелый катар невозможно вылечить за один час? Не слишком ли это короткий срок?

— Такова моя воля.

Маттиас вздохнул. Он достал из сундучка жаропонижающее средство и высыпал порошок в бокал с водой.

— Тогда нам ничего другого не остается, как попросить помощи у Никласа, — сказал он.

— Шарлатанское искусство! — пробормотал помещик. — Но пусть попробует! Я вижу, вы хотите, чтобы у постели ребенка стоял сам дьявол!

— Искусство врачевания — это загадка, любезный, — терпеливо пояснил Маттиас. — И не наше дело решать, откуда оно пришло — с неба или откуда-то еще. Я знаю только то, что мой прадед Тенгель очень многим принес облегчение и благоденствие своими целительными руками, и Никлас равняется на него, используя свой дар. Он мог бы иметь власть над людьми, мог бы стать святым, к которому совершают паломничество — но он не хочет этого. Он скромный молодой человек, не считающий себя избранником Божьим, а тем более — избранником Князя Тьмы.

— Но теперь ты все-таки делаешь это, — ворчливо сказал Воллер Никласу. — Почему же?

— Потому что я хочу спасти моих родственников и друзей детства. Мы трое всегда были близки друг другу, потому что у всех нас есть специфические способности.

— Еще бы! — пробормотал помещик. — Я сам видел это у нее… с меня хватит! И у него тоже? Что же он умеет?

— Он может читать мысли, — не без опаски произнес Никлас.

Воллерский помещик с изумлением уставился на него.

— Значит, он…

— Что же?

Помещик говорил это скорее самому себе:

— Узнал, что мы хотим сжечь их…

— Доминик вполне мог это узнать.

По телу тучного помещика пробежал озноб.

А Никлас продолжал:

— И я делаю это потому, что этот маленький мальчик должен быть спасен — ради его матери, у которой наверняка нет иных радостей в этом доме, и ради самого мальчика.

В глазах помещика он увидел вопрос: «А не ради меня?» — но его лицо тут же приняло свое обычное, деспотическое выражение.

— Ну, давай же, нечего тут болтать!

Взглянув на свои руки, Никлас — на глазах у трепещущей матери — положило их на тщедушное тельце, провел ими по бледной коже, потрепал ребенка по щеке и улыбнулся, заметив его испуганный взгляд. У воллерского помещика пока не возникало мысли о том, что все это имеет отношение к ведьмам и демонам.

В комнате было тихо, даже помещик молчал, было слышно лишь, как Маттиас перемешивает порошок. Тишину нарушил приход служанки, которая принесла кипяченую воду. Наконец смесь была готова.

— Будет лучше, если ты дашь это ему сама, — сказал он матери.

Она тут же это сделала: ребенок проглотил это равнодушно и вяло, почти не раскрывая рта. Все это время Никлас не отнимал рук от его тела.

Когда мальчик проглотил все, мать выпрямилась и сказала:

— А теперь остается только ждать, когда он выплюнет все это обратно.

— Обычно это бывает сразу? — поинтересовался Маттиас.

— Сейчас сами увидите.

Они стали ждать, но ничего не было.

— И, конечно, у него тут же начнется понос, — добавила она.

Они опять стали ждать.

— Он может сидеть?

— Только с поддержкой, он же такой слабый.

— Приподнимите его. Так будет лучше для него после еды.

— Да, но тогда начнется рвота!

— Давайте попробуем.

Она подняла за плечи маленькое тельце — нежно, по-матерински. Мальчик зевнул.

— Но… — удивленно произнесла она. — Обычно он…

— Будет лучше, если я снова займусь им, — сказал Никлас и взял ребенка на руки. — Я еще не закончил. Как его зовут?

— Эрлинг, — застенчиво произнесла она.

— Эй, Эрлинг! — улыбнулся Никлас мальчику, держа его на руках. Мать просияла от радости и гордости оттого, что кто-то разговаривает с ее всеми забытым ребенком.

Руки Никласа мягко и осторожно обхватывали маленькое тельце. И вот — хотя голова его неустойчиво качалась из стороны в сторону — мальчик посмотрел на свою мать, найдя ее лицо среди новых и незнакомых лиц, и неуверенно улыбнулся.

— Он улыбается! — воскликнула мать. — Он улыбается, отец! Он не улыбался уже так долго!

— Ему больше не больно, — пояснил Маттиас. — Лекарство и руки Никласа сделали свое дело.

Воллерский помещик встал.

— Можете забрать домой тех двоих, — проворчал он и вышел из комнаты.

Передав ребенка матери, Никлас поспешил за ним, в то время как Маттиас давал ей необходимые предписания. В прихожей Никлас увидел, как воллерский помещик рванул дверь и крикнул Бранду:

— Можете заходить, вас никто не тронет!

И, надув губы, он отступил назад и скрылся в своих комнатах. Что еще ему оставалось делать?

И тут начался хаос. Прибывшего нотариуса вместе с его кнехтами впустила охрана, толком не знавшая, что ей нужно делать, и Никласу пришлось объяснить, в чем дело, в то время, как большинство Людей Льда бросились освобождать пленников. Сказав, что хозяин Воллера не отделается от ответственности, и искупит свои грехи, нотариус направился во внутреннюю часть дома. Габриэлла позвала Виллему — и та вышла из комнаты со связанными за спиной руками, сопровождаемая двумя охранниками.

— Где Доминик? — первым делом спросила она.

— Здесь, — ответил один из охранников и открыл другую дверь. Доминик сидел там, скрючившись, у стены, со связанными руками и разбитым в кровь лицом.

Упав перед ним на колени, Виллему прошептала:

— Ах, Доминик!..

Но руки ее были связаны.

Он посмотрел на нее — его глаза улыбались, несмотря на боль.

— Виллему… — сказал он, и в его голосе звучала вся любовь мира.

Калеб, Габриэлла, Бранд и Никлас, вошедшие в комнату, чтобы развязать пленников, остолбенели, уставившись друг на друга: их лица выражали ужас.

Быстро нагнувшись, Габриэлла развязала веревку на руках дочери и помогла ей встать.

— Пойдем, Виллему, — сказала она. Остальные занялись Домиником, поставили его на ноги.

— Вытри мне нос, мама, — попросила Виллему, — я не могу пошевелить руками.

До Габриэллы дошло не сразу. Ах, дитя, дорогое дитя!

— Я так хочу есть, мама, — жаловалась Виллему. — Я такая грязная, я насквозь продрогла, я простужена… Я хочу домой!