Крик волка

Я услышала его голос, прежде чем свернуть в арку постоялого двора, приглушенный толстыми стенами, с резким акцентом, который я не узнала. Голос, который отвечал ему, имел местное произношение, такое же густое, как здешний сидр. Я уже въехала в арку, когда первый голос начал снова.

— Но на двери висит табличка. Ты уверен, что нет комнат?

— Она позабыла снять ее. — Аминерец зажег спичку и поднес ее к фонарю, который зашипел, вызванный к жизни; в этот момент мужчина, который не участвовал в разговоре, обернулся, чтобы взглянуть на меня.

— Привет, — сказал он. — Ты тоже за комнатой? Я думаю, нам не везет.

Этот, судя по всему, был из моих краев, и он принял меня за мальчика. При свете фонаря его волосы и усы отливали красным.

— Комнат нет, — сказал конюх и сделал паузу, словно собирался продолжать.

Красноголовый шагнул к голове своего коня и подобрал поводья.

— Волк, поедем посмотрим, пропустит ли нас воротная стража? Было хорошенькое местечко в миле или что-то вроде того отсюда.

Дверь постоялого двора распахнулась, и поток брани вылился наружу. Потом по ступеням сбежала девушка и неуклюже растянулась во дворе, вслед за ней появилась хозяйка гостиницы, размахивая метлой и продолжая извергать проклятия.

— Дайте мне посмотреть на эту паршивую овцу! — кричала она. — Чтобы еще раз в моей приличной гостинице, дрянь, мерзавка, потаскушка, шлюха! И если эта городская шваль придет здесь вынюхивать снова, я пошлю за констеблем. Вон!

Девушка уже в арке оглянулась и выкрикнула что-то невнятное, но злое, затем поспешила скрыться, ибо хозяйка начала спускаться по ступеням, но увидела пустую арку и повернула назад к двери с громогласным вздохом.

— Куколка, — позвал рыжеголовый. Она остановилась и тяжеловесно обернулась, вглядываясь в свет фонаря. Рыжеголовый отдал поводья мужчине, которого назвал Волком. — Ты помнишь, меня, куколка? Сама ты нисколько не изменилась, если только к лучшему. Узнаю твой голос по тем словам, которые слышал.

— Барлач! — воскликнула она. — Это действительно ты?

— Да, я. Неужто ты забыла меня так скоро? Нет, не здесь, ты потрясешь папусю. У тебя нет комнаты для папуси, куколка?

Она бросила быстрый взгляд позади него на мужчину по имени Волк.

Тот присел в шутливом реверансе.

— Есть отличная комната, теперь она освободилась. Две кровати, и на обеих чистые простыни. Идем, посмотришь, — сказала она рыжеголовому и взялась за ручку двери. Барлач подошел к мужчине по имени Волк, который еще держал поводья обоих коней.

— Ну? — сказал он. — Я уже устроился… Будешь с нами? — спросил он меня.

Я молча посмотрела на него. Конечно же, я знала ответ. Любой член Ордена, гласили правила, если он по своей воле и сознательно разделит комнату, кровать или одеяло с мужчиной, будет отлучен от церкви, пока соответствующее искупление… Я взглянула на мужчину с поводьями, он откинул капюшон и улыбнулся мне. При свете фонаря его лицо было белым и замечательно очерченным, а его смеющиеся глаза вытягивали из меня сердце. Опьяненная, я улыбнулась в ответ и кивнула.

— Отлично, — сказал рыжеголовый. — Тогда присмотрим за лошадьми.

Я спешилась и ввела Дестера вместе с вьючной лошадью в конюшню, раздумывая, не сошла ли я с ума. Я была вполне разумна, когда въезжала в арку, а сейчас я, Тала, воин Ордена Луны, присягнувшая оставаться девственной и избегать общества мужчин, была готова жить с ними в одной комнате. Я поставила лошадей в стойла, которые указал мне конюх и отвязала переметные сумы от седла Дестера. В них было достаточно денег, чтобы уплатить за постой в гостинице.

— Ну, дружок, — сказал мужчина со странным прозвищем Волк. Я обернулась, он смотрел на меня тем же тревожащим взглядом. Я направилась к двери и поскользнулась на пучке гнилой соломы. Волк быстро вытянул руку, чтобы не дать мне упасть, и от его прикосновения все в мире закружилось и потемнело вокруг меня.

Я лежала без сил на какой-то постели, вокруг меня столпились фигуры в капюшонах, их лица невидимы и непроницаемы в свете паукообразной лампы, которая тускло мерцала на краю деревянной чаши перед моим лицом. Я должна была либо выпить, либо отказаться от горчайшего напитка в ней. Я поднимаю руку, чтобы оттолкнуть ее, безуспешно, и судорога сжимает мое горло, когда я вижу свою ладонь. Не широкую, четырехпалую, с короткими ногтями, но длинную и узкую, с заостренными лунками и шрамом через суставы.

— Осторожно, — сказал мужчина по прозвищу Волк. — Как давно ты не ел?

Я отстранилась от него. Видение прекратилось, но не паника, и я дрожала.

— Все в порядке, — промямлила я. — Немного закружилась голова. Мне нужно выпить.

Мы молча вышли во двор, я со своими суматошными мыслями. Нас учили, что подобные видения наполнены тайным смыслом, но о чем могло говорить мне это?..

Комната оказалась приличной, хотя и не настолько, как описывала хозяйка; она стояла рядом и настаивала на том, что сам Король западных земель отдыхает в ней, когда посещает их края.

— Господин Узурпатор? — спросил Барлач. — Весьма похоже, куколка. Волк, нужно три монеты. Если мы заплатим две, а юнец одну…

— Я заплачу полторы, — уточнила я.

— Волк займет большую кровать, — сказал Барлач. — Он никогда не поместится на этой. Даешь деньги?

— Пожалуйста, — сказала я в замешательстве. — Я не могу…

— Честь по чести, — заспорил Барлач. — Если ты хочешь получить другую постель, можешь…

— Барлач, — спокойно сказал Волк. Рыжеголовый оглянулся на него со словами: «О, ну хорошо», — и принял моих полторы монеты. Хозяйка, получив плату, взглянула с вожделением на Барлача и, пыхтя, двинулась вниз по лестнице. Я бросила сумки на маленькую кровать и огляделась. Кувшин с водой и таз стояли между постелями.

— Пива перед ужином, Барлач? — спросил Волк. Он сбросил плащ и стоял, облаченный в черное. Единственная тяжелая складка распахнулась, когда он поворачивал голову, и его глаза побелели под темными бровями.

— Я жажду, как раскаленное жерло, — сказал Барлач. Волк обернулся ко мне, изогнув одну бровь. Я помотала головой.

— Сначала вымоюсь. Потом спущусь к вам, — объяснила я.

Когда они выходили, я впервые оценила их рост. Барлач был ниже меня дюймов на шесть, что составляло не больше пяти футов и трех дюймов, но шире и массивнее, как говорится, крепче сшит; Волк был на фут выше друга и самый худой мужчина из всех, кого я когда-либо видела. Они являли собой странную пару.

Когда дверь за ними закрылась, я повернулась к тазу и кувшину, не уставая удивляться тому, что делала. Неужели я, в самом деле, спятила? Теперь я была отлучена от церкви; первый лунный свет убьет меня. Я не должна была больше молиться Госпоже — мне следовало упасть на колени, дрожа и плача, умолять Главную Звезду вступиться за меня… Вместо этого, я спокойно смыла пыль с лица, размышляя над тем, что бы сказал высокий мужчина с лучистым взглядом, если бы узнал, что я девушка. И что бы он потом сделал.

Я взглянула на дверь. Плотно закрыта. Я вся была перепачкана пылью, поэтому решила рискнуть и вымыться. Я сняла мягкую тунику, затем, бросив еще один взгляд на дверь, рубашку и холщовые трусики, которые были под ней. Холодная вода заструилась блаженством по горлу и плечам; я дотянулась до мыла и принялась смывать остатки пыли.

Я закончила, ополоснулась, и подумала о полотенце, когда торопливые шаги послышались из коридора. Я пыталась ухватиться за край полотняной ткани в тот момент, когда дверь распахнулась.

— Волк, у тебя есть… — начал рыжеголовый и поперхнулся. Он уставился на меня, вбирая то, что видел, затем шагнул внутрь. Я почувствовала, как краска стыда заливает мои лицо и плечи; беспомощная, я стала смотреть на него, почти гипнотизируя.

— О боги, — сказал он, закрывая за собой дверь. — Теперь плохи твои дела, моя прелесть. Волк давал клятву, он не может быть тебе полезен. Почему бы тебе не сделать этого со мной?

Я никогда не видела подобного выражения. Обернув концы полотенца вокруг себя, я с трудом пролепетала:

— Пожалуйста — ничего такого! Я не буду — я не должна…

— Или ты собиралась зарезать его ночью? — он пристально посмотрел на меня, нахмурив брови. Затем его морщины разгладились, и вернулось прежнее, более пугающее выражение. — Нет, ты не могла. Иди сюда, — попытался он уговорить меня, делая шаг вперед. Я отступила, хотя мои колени грозили подкоситься. Безоружная и полуобнаженная, я была охвачена паникой.

Вновь шаги по коридору, легкие и быстрые. Дверь отворилась, и появился Волк. Он мельком взглянул на меня, потом на Барлача, затем снова на меня; сдвинув брови, он зашел в комнату и закрыл дверь. Ужас сменился отчаянием. Я ошиблась в нем, здесь был мой конец; насилие, позор, и за ними падение на вертикальный меч.

Потом его взгляд прояснился. Мелькнуло понимание. Он взял Барлача за плечо и повернул его лицом к двери.

— Извольте одеться, мадмуазель, — произнес он спокойно. Сердце билось, колени дрожали, но я вытерлась и повиновалась, борясь с прилипавшим полотном и заскорузлой от пыли шерстью. Наконец, я сказала:

— Все. Можете повернуться.

Мой голос звучал жалко даже в моих собственных ушах. Он выпустил Барлача и встал ко мне лицом. Я ощутила, как снова стала пунцовой.

— Я буду ночевать в конюшне, — бросил он грубо и направился к своим тюкам. — Будет лучше, если завтра ты уедешь раньше нас. Я не спрашиваю твоего имени, чтобы оно не дошло до ушей твоих настоятелей.

Меня шокировал его тон, но он не мог выдерживать его долго, да и его глаза жили другой жизнью. Я уже утратила все приличия, что могло быть больше?

— Я поеду с тобой, — выпалила я. Он посмотрел на меня, его лицо было по-прежнему безучастным. Барлач издал противный смешок.

— Я же говорил тебе, дорогая, Волк без пользы для тебя. Давай сделаем это со мной.

Волк бросил сумки и влепил ему затрещину. Барлач отлетел к двери, утирая рот и озираясь с испугом. Волк обернулся ко мне с тем же безразличным видом.

— Мы не для таких, как ты. Я… я под следствием по делу сношения с Тьмой, Барлач… — Он запнулся и бросил взгляд на рыжеголового, тот усмехнулся неодобрительно.

— Ты бы видел деревню, в которой мы прожили шесть месяцев, — сказала я.

— Твоя покровительница умерла? — спросил он чуть мягче. Я кивнула. Снова возникла пауза. Барлач поднялся на ноги.

— Надоело, пойдем поедим, — проворчал он. — Я голоден.

Волк перевел взгляд на него, потом на меня.

— Ладно, — сказал он. — Пойдем.

Я была рада подчиниться. Я могла поспорить утром. Барлач осмотрел меня с ног до головы и фыркнул язвительно.

— Их, по крайней мере, хорошо одевают, — сказал он.

Мы ели на одном конце длинного стола в общей комнате. Кругом было душно и шумно, все скамьи были заняты крестьянами Аминера, но груды пустых мисок говорили о том, что кое-кто успел основательно покушать. Барлач отлучился ненадолго помочь хозяйке нацедить сидр из объемистого бочонка в углу. Но судя по звукам, которые доходили до нас, он больше мешал. Мы с Волком, сидя на разных краях стола, закусывали тушеным мясом с толстыми ломтями хлеба. Волк закончил первым и принялся рассматривать свои руки, сминая хлебный катышек. Они были такими же белыми, как его лицо, длинными и узкими, с острыми отточенными ногтями, а когда он потянулся за кружкой с сидром, я увидела неровный шрам через суставы.

Что-то ухнуло внутри меня, я смотрела, как завороженная, не в силах тронуться с места. Когда я заметила, что он наблюдает за мной с легким беспокойством, я сказала первое, что пришло мне в голову.

— Шрам на твоей руке — тролль?

Он посмотрел на руку и покачал головой.

— Нет, не этот. А вот этот тролля. — Он коснулся плеча так, словно оно еще болело, и тогда я вспомнила, что он не пользовался этой рукой весь вечер. На рукаве рубашки виднелась прореха, неловко заштопанная и перепачканная кровью, частично отмытой. — Три дня бешеной скачки. — Мы помолчали. Я управилась с мясом. — Ты знаешь троллей?

— Тролли убили Феналу. Я была у них, — сказала я.

— Где это?

— Очень далеко. На севере Рхауна Диса — с другой стороны Гор.

— Ты в одиночку перешла через Горы?

— Нет, я была не одна, когда выехала. — Он поднял одну бровь и взглянул с явным интересом. Благодарная, я рассказала ему, как переходила через Горы. Кое-что насмешило его, раз или два он сделал невозмутимое замечание, которое заставило меня покатиться с хохоту. Сзади меня пивная наполнялась селянами, парами сидра и гулом, но отдаленные от центра, мы продолжали говорить о Горах, купцах, торговом пути через Перевал в южные земли.

Вдруг Волк, которому была видна бочка и толпа вокруг нее, перебил меня в тот момент, когда я о чем-то говорила.

— Мадмуазель, — произнес он тихо. — Через минуту там начнется драка. Когда я скажу, иди быстро наверх и оставайся в комнате. Открывай только мне или Барлачу. Ясно?

— Я умею владеть ножом, — сказала я. Но он выглядел так, как мужчина, которого нельзя переубедить.

— Битва, хотя бы и с троллями, это одно. Пьяная ссора — совсем другое. — Он перевел взгляд на меня. — Все. Теперь иди. Быстро. — Он поднялся с места, даже не взглянув, повиновалась ли я, и спокойно направился в толпу возле бочки. Воцарилось молчание, в котором я услышала голос Барлача.

— Отойди от меня, свиное рыло, — произнес он отчетливо.

— Убери от нее грязные руки, — ответил хриплый бас Аминерца. — Или я сделаю тебя.

— Что тебе за дело, братец? — резко взвизгнула хозяйка. — Кто дал тебе право лезть в мои дела?

— Молчи, женщина, — отрезал Аминерец. — Убери свои руки, городской выродок. Иначе, я сделаю тебя.

Волк уже подходил к ним, готовясь вмешаться в дискуссию, когда мужчина в дверях крикнул:

— Оборотень!

Волк застыл. Мое сердце стало липко биться. Я уже однажды видела, как меняются очертания, но в тот раз Миротворцы прибыли быстро, и кровь не пролилась. Здесь же возможно…

— Где оборотень? — спросил кто-то. — Где?

— Здесь! В черной тунике!

Поверх голов мне были видны обтянутые черным узкие плечи Волка. В этот момент крестьянин рядом с ним положил на него руки. Толпа подалась назад, и я увидела, что Барлач бросился на помощь другу. Кто-то хватил его по голове кружкой с сидром, он упал, а мужчина в дверях крикнул:

— Убейте грязного оборотня!

— Он не оборотень, — запротестовала хозяйка. — Я знаю его, все знают!

— На нем отметины, — сказал мужчина. Хотя у самого на щеке было родимое пятно размером с лошадиную подкову, а взгляд блуждал, дикий и горящий. Послышался треск лопнувшей ткани, кто-то выругался, толпа вновь расступилась, Волк покорно стоял в руках своих захватчиков, его рубашка и туника были порваны на талии. Каждый знает отметины оборотня: густые волосы на спине и отсутствие их на груди, неровные зубы и крупные соски на брюхе, как у волка. Они не стали считать его зубы. Я увидела причину его прозвища, и холодная волна ужаса окатила меня до пят.

— Убейте нечистого зверя! — закричал один, и все подхватили его крик. Мне следовало уйти, но я, дрожа, продолжала стоять там, где стояла. Я оставила мою юную питомицу с оборотнем-соколом в Горах. Но птица есть птица. Волк пожирает людей. О них рассказывали истории, особенно на севере, ближе к родине волков; все, что я слышала, прыгало в моей голове. И я чуть не разделила комнату с таким…

— Повесить скотину! — взвизгнул кто-то. Мужчина, кричавший про оборотня куда-то исчез. Я встала, незаметно пробралась к двери, через нее бегом по коридору, поднялась по лестнице и влетела в комнату. Мать кобылиц, какое спасение! Я могла бы быть разорвана на части, пока спала!

Потом чувства смешались. С одной стороны, с моих глаз спала пелена — быть растерзанной зверем; но, с другой стороны, он приказал мне уйти, когда начиналась драка. Не стараясь найти оправдания своим действиям, я вернулась к двери и открыла ее. Снизу явственно слышался гул напичканных сидром голосов, споривших по поводу того, что с ним делать. Они не могли его повесить потому, что корова Грума съела веревку. Они не могли сжечь его из-за боязни, что загорится соломенная крыша, и огонь перекинется на их дома. Если воспользоваться ножом, то каждый знает, что он должен быть с серебряным клинком.

Наконец, кто-то предложил его утопить, и они все ухватились за это. Надежда вспыхнула во мне. Они должны были прежде открыть ворота, чтобы затем спуститься к реке. В том состоянии, в котором они пребывали, они, наверняка бы забыли их запереть. Громкими возгласами они подтвердили свое решение, и я поспешно втиснула мыльницу и полотняное полотенце в переметную сумку. Тяжелый кожаный плащ Волка, его капюшон и их тюки, было ли это все?

В темноте конюшни Дестер фыркнул на меня и ткнулся теплой мордой в мою ладонь. В любое другое время я разразилась бы проклятиями во Внешнюю тьму в адрес того конюха, который надел на Дестера торбу, даже не разнуздав его. Теперь я только молилась, что на всех четырех конях оказались уздечки, почти плакала от облегчения, что нашла их так. Могло быть чертовски трудно второпях взнуздать чужую лошадь. Я сразу же узнала их коней, вороного, на котором ехал Волк и гнедую, разбитую на ноги лошадку Барлача, которая норовила меня укусить, когда я нахлобучивала седло ей на спину. Дрожавшими пальцами я затянула подпруги; вьючная лошадь, мой подарок от Финиста Сокола, сонно взбрыкнула и попыталась вырваться, но я утихомирила ее ударом под ребра. Собрав в руку четыре повода я вывела коней во двор.

Когда я вошла в арку, толпа селян валила по улице. Они, видно, водили его по домам в поисках веревок, и когда он проходил мимо, я видела в лунном свете грубые узлы и петли на его руках. Я не могу сказать, заметил ли он меня, но это не так важно. Пока они шумно сражались с воротами, я вывела лошадей наружу и привязала их перед гостиницей.

Пивная опустела. Хозяйка всхлипывала на кухне, Барлач лежал на полу в общей комнате среди останков погрома, сидр темнел в его волосах. Я потрясла его, но он не подавал признаков жизни, тогда я схватилась за край оранжевой туники и потащила. Он перекатился на спину безвольно и необыкновенно тяжело. О, мать кобылиц, молила я, пусть только туника выдержит, он нравился мне несмотря на то, что тогда говорил, и к тому же он друг Волка.

Туника держала, пока я тащила его через порог и с горем пополам вниз по ступеням туда, где храпели испуганные кони. Я выбрала для своей цели мою вьючную лошадь; что-то придало мне силы перекинуть его через седло, пока лошадь не шарахнулась в сторону. Потом я привязала его свободными ремнями своих переметных сум, и села на Дестера, сжав в руке четыре повода. Ворота в конце безлюдной улицы стояли широко открытыми. Я рванула поводья животных и коленями направила Дестера между столбами.

Мы перешли на легкий галоп. Внизу с правой стороны группа людей кричала и бултыхалась в освещенной лунным светом реке. Свободной рукой я вытащила меч, издала боевой клич, и мы устремились вниз на гоготавших крестьян, как армия — четыре животных, один полубезумный человек и веселое военное сумасшествие. Большинство Аминерцев пустилось врассыпную, оставив что-то темное в реке. Я выпустила поводья, двое лошадей тут же рванулись прочь, исходя криком, по вороной конь Волка остался и разогнал последних Аминерцев, которые тщетно пытались подняться на ноги. Я остановила Дестера по пояс в воде и спешилась.

Он уже не сопротивлялся, неподвижно лежа в футе под водой. Я добралась до него, пытаясь приноровиться к руке или плечу, когда, к величайшему моему изумлению, вороной конь Волка бросил преследовать крестьян, вошел в реку, изогнул шею, осторожно захватил зубами тунику хозяина и потащил. Я подхватила безвольное тело, когда оно всплыло на поверхность, мокрое в лунном свете, и подтянула концы связывавших его веревок к своему седлу. Не было времени рассматривать его теперь: крестьяне, увидев, что грозная армия состояла из одного человека и трех получивших свободу коней, начали возвращаться. Я крикнула и взмахнула мечом, при этом направила голову Дестера к дороге и, что было сил, ударила его по ребрам. Остальные кони, увидев его бегущим, припустились следом, и мы помчались по дороге, как на Большой Охоте.

В миле от деревни я в первый раз заметила воронов. Горячка побега прошла, мы ехали легким галопом, так что у меня было время оглядеться. Три птицы кружили подле нас, закрывая крыльями луну, вполне обыкновенные черные вороны. Я немного удивилась, что в этот час делают здесь эти птицы, но тут же мое внимание отвлеклось на Волка, который пошевелился у меня на коленях. Я коснулась его руки, собираясь сказать что-нибудь успокаивающее, но под кончиками мокрых пальцев ощутила холодную и влажную кожу. И снова мир закружился и стал тьмой вокруг меня.

Я стояла лицом к мужчине, который, даже сидя, казался очень высоким, и который рассматривал меня пронизывающим взглядом из-под широких полей своей шляпы. Драгоценные камни свисали бахромой по ее краям, отражая свет короны из свечей, которая охватывала мою голову. Медленный голос говорил, и я чувствовала, что отвечаю.

Затем я тряхнула головой, я была на спине Дестера в компании двух полуживых мужчин, со странным ощущением, что человек в усыпанной драгоценностями шляпе знал все тропинки моего разума и то, как я ступала по ним.

Дальше было хорошее место для стоянки. Я повернула Дестера и направила его вниз на травянистый склон между рекой и дорогой. Вороной конь Волка сказал что-то другим животным, или так показалось, ибо согласно его полуугрожающему ржанию, они свернули с дороги и встали, покорно ожидая, чтобы их стреножили на ночь. Я сгрузила оба моих трофея и наскоро связала животных, пока не позволяя им пить. Барлач, когда я ткнула его, слегка дернулся, я накрыла его попоной от утренней росы и обратилась к Волку.

Он по-прежнему был без сознания, промокший насквозь, с кожей холодной и влажной на ощупь, когда я разрезала его веревки. Свежая кровь покрывала его рукава поверх той, что от ран троллей, и мне показалось, будто она была теплой. Я выложила сухие сучья их моих тюков и начала разжигать огонь.

Когда вода закипела, он очнулся. Я бросила в кастрюлю лекарственные травы, один от лихорадки, другие от простуды, чтобы они настоялись, и когда он застонал, я сняла сосуд с огня и вылила отвар в оловянную кружку. Поставив ее рядом с ним, я, не задумываясь, коснулась его щеки, чтобы повернуть голову. Он снова застонал, его глаза открылись, и взгляд встретился с моим.

В это время, больше, чем когда-либо, я перестала быть самой собой. Я сидела в высоком деревянном кресле, резном и неудобном, лицом к мужчине с пронзительным взглядом, который сидел точно таким же образом. Между нами с левой и правой сторон стояли длинные столы, за которыми расположились люди и молча наблюдали за нами. Мой визави говорил, глядя на меня в упор из-под полей украшенной драгоценностями шляпы, но мне не удавалось понять его речь. Потом он произнес: «Ты, которая обвиняешься, первое испытание на поражение мысли, намерения и памяти не дало результата. Второе испытание на искажение действия не дало результата. Это испытание покажет, заражены ли Тьмой твоя кровь, кости и сухожилия, путем написания на ногте. Ты подчиняешься последнему испытанию?»

Я кивнула, потому что сказанное им было действительно правдой.

«Испытание проводится в Кольце Чувств», — сказал он, и слова отозвались эхом в моей голове, кольцо-чувств, кольцо-чувств — снова началось кружение; вокруг меня на плитах были мелом начерчены линии и сумрачно сверкающие в воздухе. Я увидела их и поняла, что они иллюзорны, только меловой круг был, действительно проведен ка мраморном полу; в этот миг я ощутила обнаженность разума и тела, не поврежденных, но как если бы то, что причиняло боль, было слишком большим, чтобы ее вынести, словно рак без панциря. Мой собеседник произнес: «Вытяни левую руку».

Я сделала это, и чьи-то руки приняли ее; она была белой, с длинными пальцами, и они искусно уложили ее на мраморные плиты, и когда я ясно поняла, что будет дальше, висевший в петле нож опустился на мой мизинец. Он чисто прошел сквозь кость и мускулы, кто-то бросил отрубленный сустав в маленькую серебряную чашу, и моя рука была выпущена на свободу точно внутрь мерцающего круга. Демон боли, грозный даже в воспоминаньях, поглотил мою руку, и тьма накрыла меня.

Ряд видений. Карлик, странно одетый, перемешивает что-то в чашечках на столе перед мужчиной в шляпе. Две крысы, черная и белая, в клетке у моих ног; одна ест вареное мясо, другая отказывается от своей порции. Тошнотворный позыв и бурление в желудке, внезапное знание, что это моя плоть, кусочек мышцы от обрубка, то же самое с костью… Карлик трудится над другой чашкой, орудуя стеклянной палочкой, накаливает ее над крошечной жаровней, добавляет винный уксус и серный раствор. Гигантская фраза вырастает в моей голове: «Написание на ногте».

Карлик оборачивается ко мне.

«Ты вступила в союз с Тьмой, — говорит он. — Шесть недель тому назад». — Слова искажаются в моем мозгу, рука горит, и мир выглядит странным.

— Мы были там, — слышится голос Барлача. — Выговаривали Узурпатору Ублюдку.

Я смутно вижу мужчину с родимым пятном, который был в дверях пивной, его глаза сумасшедшие, пятно пульсирует красным.

Затем мой взгляд прояснился, я стояла на коленях перед Волком, пристально разглядывая его в лунном свете. Моя ладонь, лежавшая на его щеке, была по-прежнему четырехлапой.

— Ты ушла, — сказал он. Я глубоко вздохнула, чтобы восстановить дыхание. Что бы это ни значило — там был сон. Здесь была реальность — двое больных мужчин, и один из них промок насквозь.

— Я боялась, что ты так подумаешь, — сказала я, затем подняла его голову и поднесла к губам чашку, которая была обжигающе горячей. — Постарайся выпить это. Осторожней, горячо.

Он выпил немного, потом встал на четвереньки, почувствовав позывы в желудке. Я отставила кружку и держала его голову, пока его рвало, до тех пор, пока он не повалился рядом со мной, дрожа. Я заметила, что держу его руку; она была белой в лунном свете, с длинными пальцами, последний сустав на левом мизинце отсутствовал. Рана еще кровоточила.

Я стала как помешанная. Эти видения не имели отношения ко мне. Они были его воспоминаниями в той же мере, как и снами. Особый род судебного испытания. Что он говорил? — «Я под следствием по делу сношения с Тьмой!» — Мать кобылиц, неудивительно, что его судьи затребовали Пророческий Сустав.

Я уложила его на дерн и снова взялась за кружку. Он послушно выпил и сказал:

— Мне кажется, я побывал в воде.

— Да, — сказала я. — Я думала о том, как спасти тебя и понадеялась на клинок своего меча. Но этот твой конь разогнал крестьян, как собака — кроликов. Они больше испугались его, чем меня.

Он искренне улыбнулся.

— Бельчонок умный, — сказал он. — Почти такой же, как вороны Колдуна.

— Мы видели трех. Я имею в виду воронов.

— Воронов? — быстро переспросил он.

— Да. Они кружили возле нас всю дорогу сюда. Теперь они улетели, но…

— Вороны! — тихо воскликнул он. — Это, должно быть!.. — Он воззрился на меня в молчании. — Ты уверена? Это были не совы?

— Я видела их на фоне луны.

Мать кобылиц! Луна! Я нарушила Правила, я верно, совсем сошла с ума, но я скакала все это время в лунном свете! И еще, я молилась ей — и она ответила. В конце концов туника Барлача выдержала. Что это? Все мои учителя плохие, или я особенно счастлива?

Я увидела, что Волк дрожит.

— Тебе нужно переодеться, — сказала я. — Я буду у реки, если понадоблюсь.

Барлач охнул на той стороне костра. Волк прыгнул. Я обернулась и вгляделась в рыжеголового, который неподвижно лежал под попонами.

— Это Барлач, — объяснила я. — Ничего страшного, не считая удара по голове.

— Ты можешь все? — Его тон язвительно-унылой забавы заставил меня вспыхнуть.

— На мне печать грома, — сказала я. Он посмеялся над этим и попытался встать на ноги. Влажная туника распахнулась, и я вспомнила, почему от тонул.

— Я буду у реки, — повторила я и пошла по короткой траве.

Внизу у воды я нашла плоский камень, села на него и некоторое время бездумно созерцала серебристо-черную воду. Все, что случилось со мной этой ночью, помимо моей воли, крутилось в моей голове, фигура Барлача, крестьяне, столпившиеся вокруг водоема, безволосая грудь Волка при свете луны, но и те его неотразимые глаза в луче фонаря во дворе. Он мне нравился. Меня тянуло к нему, когда он улыбался, я бы стала его рабыней, но он был оборотнем, полуживотным, изменяющим очертания — рассказы старенькой няни плясали в моей голове.

Внезапно картины таким образом исчезли. Луна показала мне их; она осветила мне дорогу из гостиницы, она дала свой свет возле реки, и сейчас она напомнила мне, кем был этот мужчина. Мне оставляли выбор: идти с ним, как хотела моя душа, забыв мое обучение, или покинуть его и ехать прочь вместе с лунным светом. Впервые в жизни лунный свет показался мне унылым.

Но если вопреки здравому смыслу сделать то, что я хотела и поехать с ним? Как мог уцелеть Орден, если законы нарушены? Я попадала в немилость к Луне, которой служила с семи лет… но он отказал мне в моей ранней просьбе, кто мог поручиться, что он не сделал бы этого теперь? Внезапно я решилась. Я не буду спрашивать. Я поднимусь на берег, соберу лошадей и уеду верхом раньше них, чтобы никогда больше не увидеть его. Я могла добраться до Маер-Кьюта и рассказать им в Храме, что Фенала умерла; они нашли бы мне другую подругу, чтобы вместе скакать в седле, по ночам мы бы выбирались оттуда и боролись бы с дьяволом под луной…

Хрустнула ветка. Я обернулась, он стоял против звезд. Я поднялась с камня, и луна ушла. Поглощенная своими мыслями, я не заметила, как в небе собрались облака.

— Вам будет хорошо здесь, — сказала я. — Мне пора ехать, лошади, должно быть, отдохнули.

— Я клянусь тебе, — сказал он со смехом. — Я перестал кушать маленьких девочек на завтрак с тех пор, как покинул родину.

— Это не… — начала я и поперхнулась с виноватым видом.

— Очень просто, — продолжил он сухо. — Я не люблю есть мясо по утрам.

Я не могла удержаться и хихикнула.

— Я тоже предпочитаю легкий завтрак, — согласилась я. Он сел, словно у него подкосились ноги. Черт дернул меня за язык сказать: — Я никогда не встречала оборотней. Я не думаю… — тут я овладела собой и свела все к следующему: — Когда мужчина с родимым пятном крикнул: «Оборотень!..»

— Родимое пятно? — быстро сказал он.

— Да, мужчина в дверях, — заразившись его тоном, я поспешно вспомнила. — Нет, он скрывался от тебя. Шести футов, темные волосы, дикий взгляд, на щеке родимое пятно в форме подковы. — Я скорчила свою щеку, чтобы было нагляднее. Он облегченно рассмеялся.

— Узурпатор, — сказал он. — Ублюдок Узурпатор. Мой дорогой кузен.

— Узурпатор? — переспросила я. Возникла короткая пауза, затем я решилась. — Он был в твоем сне. В третьем.

Он взглянул на меня, не удивившись.

— Я почувствовал твой страх, когда Барлач застал тебя врасплох, — сказал он. — Отчетливо, хотя был во дворе. Если ты видела мой сон, мадмуазель, ты заметила, что я был на суде. — Он говорил так, словно слова были неприятными на вкус. — Мой кузен, Король западных земель, не мог найти лучшего способа избавиться от меня, как только возложить на меня обвинение перед Орденом Белой Магии в грехе сношения с Тьмой. — Он вздрогнул, его пальцы соединились. Я видела, как он гладит изуродованный мизинец, словно на нем прежде было кольцо.

— По законам Ордена, если бы я оказался невиновным, он должен был бы предстать перед тем же судом, но он посчитал, что игра стоит свеч.

— И ты оказался невиновным? — Как ни старалась, я не смогла удержаться от вопроса. Он кивнул.

— Я знал, что ни в чем не повинен. Но мой кузен не в своем уме, у него большая власть, разговаривать с ним, все равно, что говорить с Тьмой. Они должны были решить сегодня.

— Но теперь, — сказала я, — когда он встал на твоем пути, суд должен быть за тебя…

— Вороны скажут мне, — его голос звучал устало. Я вдруг вспомнила о своем решении и резко поднялась.

— Желаю удачи. Луна поможет тебе.

Он не дал мне уйти, схватив за запястье. Его пальцы сомкнулись на нем. Я посмотрела вниз, и он сказал:

— Я давал ту же клятву, что и ты. Я не обижу тебя.

Луна вышла из облаков — когда она скрылась? — в этот момент голос Барлача позвал от костра. Я выскользнула из ослабевшей хватки и поднялась на берег; Волк последовал за мной. Барлач сидел на траве и, бранясь, ощупывал голову, которая была абсолютно целой, вопреки тому, что он говорил.

— Я думаю, он будет жить, — бросила я через плечо Волку. — Его язык, во всяком случае, не поврежден.

— Как дела, дружище? — спросил Волк.

— О, боги, моя голова, — простонал рыжеголовый. — Будь я проклят, если когда-нибудь выпью сидра Аминера. — Он смолк и уставился перед собой. Волк и я тоже обернулись. В этот момент, второй и третий вороны, хлопая крыльями, присоединились к первому на траве.

— Привет посланникам Колдуна, — сказал Волк, опускаясь на колени. Первая птица шагнула вперед и комично склонила голову:

— Сын мой. Обвинения Узурпатора против тебя не подтвердились.

Вторая птица, встала рядом с первой и тем же чудным языком продекламировала:

— Где бы ни нашло тебя мое послание, поспеши возвратиться ко мне.

Третий ворон неуклюже пошел по траве и споткнулся о колено Волка.

— Узурпатор повешен, — сказал он. — Возьми свое кольцо и иди на свет.

Золото сверкнуло на его лапе. Волк осторожно взялся за нее, его руки дрожали, когда он стягивал кольцо через когти. Ворон каркал и клевал его, но, наконец, он выпустил птицу, показывая нам кольцо. Затем он одел его на обезображенный палец.

— Идите в свет, — сказал он. Барлач вскочил и бросился на него, затем скрутил и так пхнул в ребра, что Волк покачнулся.

— Осторожно, — крикнула я, — он чуть не утонул.

— Утонул? — тупо переспросил Барлач. — Но как мы оказались здесь в таком случае?

— Нас перенесли, — сказал Волк, его рука лежала на плече Барлача. — Вот эта молодая леди, имя которой мы до сих пор не знаем.

— Тала, — сказала я.

— Тала, — повторил он. — Какой дорогой ты поедешь, Тала? Мы должны без промедления ехать на запад, ибо Колдун вызывает меня.

Барлач тяжело вздохнул и пробормотал что-то в адрес Колдуна, но я смотрела на Волка. Мое решение, тысячи раз принятое и отвергнутое в моей голове, теперь не зависело от меня. Все святилища и священные места Западной Земли лежали отсюда к югу, но не к западу. Они отправлялись с поручением туда, где мне не было места. На юг по лунной тропе шла моя дорога.

— Юг, — сказала я, и мой голос дрогнул. Он долго смотрел на меня, в то время, как Барлач таращил на нас глаза, переводя взгляд с одного на другого.

— Пусть будет так, — наконец произнес он. — Давайте разворошим костер.

Но когда с костром было покончено, лошади напились, готовые в дорогу, он подошел ко мне туда, где я проверяла подпругу Дестера.

— Тала, — сказал он. — Мое сердце подсказывает мне, что мы еще встретимся, и очень скоро. Мне неизвестны мои планы, и только Луна ведает, что ожидает тебя, но Виноградная Гроздь в Маер-Кьюте хорошее место.

— Хорошее — для чего? — Мое сердце глухо билось, но я разом успокоилась, когда он сказал:

— У тебя есть монета? Любая.

— Зачем? — спросила я, шаря по карманам. — Если ты собираешься вернуться и уплатить по счету…

Он рассмеялся.

— Я хочу тебе кое-что подарить, но мне не хотелось бы разрушать нашу дружбу.

Я нашла и дала ему монету, в ответ он вложил мне в руку кинжал из превосходной южной стали с шагреневой рукояткой. Он сжал мою ладонь вокруг кинжала, наклонился и поцеловал мои пальцы. Спустя мгновенье он уже сидел в седле Бельчонка.

— Поехали, Барлач, — скомандовал он, и они тронулись, минуя дорогу, направляясь на запад по освещенной луной дикой местности. Я смотрела им вслед и видела, как Луна меняла очертания, дрожала и расплескивалась, и он не обернулся.