Крид: Советник Соломона

Убийца богов

Бог создал человека, потому что разочаровался в обезьяне. После этого он отказался от дальнейших экспериментов.

Марк Твен

— Всё так же топишь горе в вине Обатала? — холодно обращаюсь к местному богу.

— Отстань, человече… — прогудел чернокожий здоровяк.

— Ну так и я не с пустыми руками. — уверенным движением достаю бутылку домашнего рома, что я специально нагнал на случай особенно важных переговоров, и был он чист, как слеза младенца, а по крепости мог уложить и слона, ну или в нашем случае бога.

— Тошно мне… — он принюхался. — Ты даже не человек? Что ж, значит, с тобой можно и выпить. — он удивился, но быстро принял сей факт.

Спустя пятнадцать часов и десять ящиков рома

— Ну не создал ты людей, и хрен бы с ними. Занятие это неблагодарное! — уверенно молвил я, подливая богу напиток в кружку. — Зато какое небо зафигачил. В Намибии так и вовсе сказка. — Я уверенно продолжал вешать на уши богу лапшу. — И вообще, раз ты настолько в унынии, то самое время сыграть. — Всё тем же уверенным движением достаю коробку с резными шахматами.

Бог сидел на табуретке, облокотившись на стол. Он задумчиво наблюдал за тем, как я подливаю ему напиток, но его взгляд был устремлен куда-то вдаль, словно сквозь меня. Он казался усталым, измученным. Может быть, от бесконечного наблюдения за человечеством, а может, от неудачи в создании идеального мира.

— Не знаю, — пробормотал Бог, словно про себя. — Не играл уже очень давно.

Он взял кружку, сделал небольшой глоток и отставил её на стол.

— Но почему бы и нет, — продолжил он, словно пробуждаясь от задумчивости. — Раз ты так настаиваешь.

Он кивнул на шахматную доску, и я, с нескрываемым волнением, расставил фигуры.

Я расставил фигуры, и в воздухе повисла тишина. Мы сидели друг напротив друга, и в этой тишине слышался только шум ветра, проносящегося мимо огромных окон в небесный дворец. Бог взял черную ладью, и я почувствовал, как от его движения по доске побежали мурашки по спине. Он играл безупречно как бог.

— Ты очень хорошо играешь, — сказал я, наблюдая за его ходами. — Но я не сдамся.

— Сдаваться никогда не стоит, — ответил Бог, улыбнувшись темной улыбкой. — Но помни, что в этой игре я всегда буду на шаг впереди.

Он сделал еще один ход, и я почувствовал, как силы уже уходят от меня. Но я упрямо продолжал бороться, упорно ища свой ход, свой шанс на победу. Игра шла своим чередом, ход за ходом. Я чувствовал напряжение, но и некую уверенность, словно мои ходы были не случайными, а частью большего плана. И вот, в один прекрасный момент, всё было решено.

— Я выиграл.

Бог смотрел на доску, его лицо было нечитаемым. Он сделал небольшой глоток своего напитка, словно пытался усвоить произошедшее.

— Да, — произнёс он наконец. Его голос был спокойным, но в нём слышалось что-то новое, чего я раньше не замечал. — Ты победил.

— Как же так? — спросил я более ехидно. — Ведь ты же бог.

— Да, — ответил Бог. — Но я не всемогущ. Я не могу управлять всем. И порой я делаю ошибки.

— Ошибки? — переспросил я, не понимая.

— Да, — сказал Бог. — Я не могу управлять всем. Люди свободны в своих выборах. И иногда они делают что-то такое, чего я вовсе не ожидал.

— Но ты же бог, — сказал я. — Ты должен знать будущее.

— Я не знаю будущего, — ответил Бог. — Я только могу видеть возможности. И иногда я выбираю не ту.

— Что же теперь будет? — спросил я.

— Никто не знает, — ответил Бог. — Но я уверен, что мир продолжит существовать. И может быть, мы узнаем что-то новое о нем.

Бог встал с табуретки, и я почувствовал, как он смотрит на меня с уважением.

— Спасибо, — сказал он. — За игру.

— Как насчёт ещё одной партийки? — бросаю в спину уже уходящему богу, достав из кармана колоду карт.

— Тебе нечем меня удивить, не человек… — кидает в ответ Бог, но не оборачивается. Он уже у самого выхода из огромного подземного бара, стены которого украшены неземной мозаикой, а потолок усеян тысячами мерцающих кристаллов.

— Сыграем на суть! И если ты проиграешь, то перестанешь существовать. Чем не желанный покой? Но я заберу твою душу, духовную суть и титул бога. — произношу как бы невзначай, но в голосе слышится стальная уверенность. — Ну а я, если проиграю, то с меня ещё ром. Ну так что, ты меня уважаешь? — басовито интересуюсь в ответ, уже не уверенный в том, что Бог согласится.

Бог останавливается, его белоснежная улыбка впервые за весь вечер заполняет весь зал. В ней слышится вызов, ирония и нескрываемая радость от игры.

— Ром? Я согласен! — отвечает он, и его голос эхом отражается от стен бара.

Он возвращается к столу, и мы садимся друг напротив друга. На столе уже стоит небольшая горка ромовых бокалов, а воздух наполнен ароматом пряностей и ванильного сахара.

— Во что будем играть? — спрашивает Бог, разглядывая колоду карт.

— Что-нибудь простое, — отвечаю я, перемешивая карты. — Например, в «Пьяницу».

— «Пьяницу»? — Бог усмехается, но в его глазах уже нет иронии, а только интерес. — Хорошо. Ты знаешь правила?

— Конечно, — киваю я, раздавая карты. — По одной, и кто первым сбрасывает все, тот и выиграл.

Мы разложили карты перед собой, и Бог сделал первый ход. Его рука была быстрой и уверенной. Он сбросил туза пик, и я почувствовал, как в жилах заструилась холодная кровь. Он знал правила этой игры так же хорошо, как и правила Вселенной.

Но я не сдавался и ответил ему дамой пик, и мы продолжили игру. Ход за ходом, карта за картой. Я чувствовал, как напряжение растет с каждой минутой.

— Ты хорошо играешь, — сказал Бог, сбросив еще одну карту. — Но ты не можешь меня победить.

— Не стоит говорить заранее, — ответил я, сбрасывая карту и внимательно наблюдая за Богом. — Мы ещё не закончили.

В воздухе повисла тяжёлая тишина. Каждый раз, когда карта с громким стуком ложилась на стол, это звучало как удар молота. Мы играли не просто в игру, а в смертельную партию, где на кону стояли не только карты, но и судьбы всех участников.

— Уверен, что сможешь победить меня? — спросил Бог, и на его лице появилась мрачная улыбка.

— А я знаю, как победить, — сказал я, сбрасывая последнюю карту. — Я не всемогущ, но могу выиграть эту партию.

Бог посмотрел на меня с нескрываемым удивлением. Он еще никогда не видел человека, который мог бы выстоять перед ним на равных. Он взял последнюю карту в руке, и его лицо покрылось потом. Он знал, что проиграл.

— Ты выиграл, — сказал он глухим голосом. — Но я не понимаю, как тебе это удалось.

— Я беру твою душу, — сказал я, вкладывая в эти слова всё моё величие. — И я беру титул бога. И всю твою суть.

Бог молча кивнул, и в этот момент над нами зависла тишина, густая и тяжелая, словно вся Вселенная затаила дыхание. Я почувствовал, как из его тела вырывается что-то невидимое, но ощутимое, словно энергия, и проникает в меня. Это была его душа, его суть, его божественность. В моих жилах забурлила неземная сила, и я ощутил, как моё тело наполнилось невероятной энергией. Мир вокруг засиял яркими красками, а звуки стали более отчётливыми.

— Ты не сможешь грамотно распорядиться этой силой, — сказал Бог уже слабым и неуверенным голосом. — Ты не готов к такой ответственности.

— Я уверен, что смогу, — ответил я с полной уверенностью в голосе.

И пока бог окончательно не растворился, я пожал ему руку, показывая, что сделка завершена.

Затем, переместив душу и суть в эбонитовый слиток, я призвал демона и даровал ему имя, что когда-то было моим титулом. Так дэ Сад обрёл «божественную» силу и сам стал Маликом. Демон остался крайне доволен нашей сделкой и посему был рад продолжить сотрудничество и почему-то всё удивлялся, как я сумел столь филигранно использовать его «навыки». Сам же демон хвалился тем, что подчинил какой-то план в Инферно и собрал первый легион из подконтрольных ему демонов. Малик занялся услугами частной демонической армии и предлагал свои услуги как королям, так и демонам, и был горд и доволен собой. Но подобное меня не интересовало. Однако! Поскольку то, чем владел он, также было и «моим», то я взял его легион на обкатку для пару десятков воин. Зара хотел подчинить Нубию? Так почему бы и мне не размяться, и «царю» будет приятно. Успокою его паранойю и продолжу интриги уже внутри двора. Дурное дело нехитрое, как известно.

Затем я вернулся к духу и попросту подчинил его, также забрал силу, следуя «букве» нашего договора, ибо сделка — это «святое». Но я вовсе не упивался силой, но скорость мне нравилась, ибо возможно оказаться в любой точке Африки по щелчку пальцев приятно согревало мою тёмную душу. Ну а молнии были прекрасным инструментом для менее разрушительного уничтожения, коли оно необходимо, так и для устранения прочих разумных и не особо существ. Магия — это классно, а уж когда ты подчинил себе великого духа, то и того лучше, но это всё лирика и пустой трёп. Одной голой силы бывает недостаточно, а «игра» может предотвратить битву, ведь кто знает, чем она кончится? А победителей не судят. Но есть нюанс. Убийство «бога» мне не оставят просто так, ибо, как я понял из наших пьяных посиделок, то весь пантеон Лоа вполне себе здравствует и переключился на другие миры и разумных, что более податливы для их манипуляций и игр, в отличие от неблагодарных людей, что охотно забывали традиции и своих истинных «господ».

Не желая возвращаться в Гондэр так быстро, я отправился в Рим, дабы нанести визит вежливости данным посланникам бога после встречи с другим.

Рим встретил меня полуденным солнцем, но не тем ласковым и щедрым, что палило в Африке. Здесь оно было каким-то бледным, нерешительным, словно за стенами древних домов пряталось от чужеземцев. Античная красота, воспетая поэтами, казалась мне холодной и неприветливой. Мраморные колонны, величественные статуи, мощёные площади — всё было словно окутано лёгкой дымкой, словно Рим сам чувствовал себя чужим в этом времени.

Лица людей, которые проходили мимо, казались мне закрытыми, непроницаемыми. Их невозмутимые лица, одетые в строгие одежды, не излучали никакой теплоты. Они двигались быстро, с целеустремленной поспешностью, будто боялись задержаться в этом городе, боялись заразиться его холодной красотой.

После раскаленной Африки всё казалось мне каким-то диким и промозглым. Не хватало солнечного тепла, той живительной силы, которая наполняла душу в Гондэре. Хотя и казалось, Рим — это прекрасно, но здесь я чувствовал себя ещё менее уютно, чем в Гондэре. Я был одинок в этом величественном городе, как капля воды на мощном мраморном памятнике. И хотя вокруг меня кипела жизнь, я ощущал себя затерянным в ее бесконечном потоке.

Множество торговых лавок и рядов буквально поглотили Рим. Они стелились по узким улочкам, взбирались на холмы, упирались в стены Колизея, как будто сами древние камни уступали место алчности и торговле. Папская область купалась в злате не только от индульгенций, податей и десятин, но и от щедрой торговли по всему Средиземному морю.

Товар шёл нескончаемым потоком — пряности из Востока, ткани из Индии, золото из Африки. Всё это перемешивалось с местными продуктами — вином, оливковым маслом, сыром, создавая густую, духовитую смесь запахов, где дух божественного перемешивался с запахом человеческих страстей.

Но их «власть» скрывалась в тенях. Открыто они порицали такое богатство, говоря о скромности и нестяжательстве. А вот за стенами домов во всю упивались плодами «трудов» своих. На столах блестели золотые приборы, на стенах висели бесценные картины, а в шкафах хранились шелковые одежды.

Пока я продвигался к папскому дворцу, меня окружали всяческие искушения. Мне предлагали купить духовный сан, и вовсе недорого. «Отобьете цену за пару лет», — утверждал сморщенный старичок в монашеской рясе, показывая мне маленькую карточку с изображением святого Петра и ценником, написанным на немецком языке.

Я проходил мимо лавки с иконами, где продавались не только святые образы, но и маленькие фигурки богини Венеры. Мне предлагали купить амулеты от злых духов и таблетки от всех болезней. Я видел, как у стен собора богатые купцы пересчитывали монеты, а рядом нищие просили милостыню.

Рим был городом противоречий, где богатство и бедность, вера и алчность, святость и грех жили бок о бок. И я понимал, что в этом городе каждый может найти то, что ищет. Но мне не нужен был ни духовный сан, ни амулеты, ни фигурки Венеры. Я искал правду, и она скрывалась за толстыми стенами папского дворца.

Поскольку я был облачен в лохмотья, то меня даже не стали слушать. Двери дворца охраняли суровые стражники в стальных доспехах, их лица были непроницаемыми, как мраморные скульптуры. Они не хотели тратить время на бедного странника, чье платье говорило о бедности и нищете. Я попытался было обратиться к ним с просьбой о встрече с Папой, но они лишь отмахнулись, даже не попытавшись рассмотреть меня внимательно.

— Уходите, странник, вам здесь не место, — прорычал один из стражников, и его голос звучал так же твёрдо, как и сталь его доспехов.

Мне пришлось пробиваться силой. Не применяя магию, конечно. В этом царстве божественном магия была опасна, как огонь. Она могла привлечь к себе внимание не только святош, но и инквизиции. А там и до крестового похода недалеко, так что ну его, эту магию. Пускай святоши показывают им чудеса, а я пройду через врата этого дворца своими силами.

Я ударил кулаком по двери, она задрожала, но не поддалась. Затем еще раз, и еще, и еще. Стражники попытались остановить меня, но я был решителен, быстро скрутив их. И не отступал, пока не пробил себе путь во дворец.

Когда я оказался внутри, я огляделся. Белые стены, словно выбеленные солнцем, отражали блеск золотых люстр, висящих под высокими сводами. Эти люстры были не просто источником света, они были символом богатства и власти. Их сияние озаряло лицо каждого человека в этом дворце, делая их еще более недоступными и чужими.

Множество людей в дорогих одежках толпилось в коридоре. Они были одеты в яркие цвета, украшенные драгоценными камнями и вышивкой. Их лица были накрашены, волосы уложены в изысканные прически. Они перешептывались, смеялись, делали приветствия, но их голоса звучали приглушенно, словно боясь нарушить тишину этого священного места.

Они смотрели на меня с удивлением и недоумением. Мои лохмотья резко контрастировали с их роскошью. В их взглядах читалось не только отвращение, но и страх. Они видели в моих глазах не бедность, а нечто более страшное — бунт. Они не хотели видеть в этом дворце кого-то равного себе, кто мог бы пошатнуть их уверенность в своем превосходстве.

Но я не обращал на них внимания. И шел к своей цели, не оглядываясь назад. Чувствовал на себе их взгляды, но не давал им сбить меня с курса. Ибо знал, что меня ждут там, в глубине этого дворца, и ничто не сможет остановить меня на пути к правде.

За очередной дверью я увидел наиболее богатый из всех залов, которые встречал за всю свою жизнь. Стены были отделаны мрамором, пол выложен мозаикой, а потолок украшен фресками с изображением сцен из Библии. В центре зала стоял большой стол, накрытый белой скатертью и уставленный золотыми приборами. На столе стояли вазы с цветами, а в воздухе витал сладкий аромат пряностей.

Именно там и устроился человек в белоснежных одеждах и папской тиаре. Он сидел в большом кресле, опираясь на высокую спинку. Его лицо было бледным, но глаза горели необычайно ярко. Он загадочно улыбался, словно видя старого друга, но совсем не спешил начинать диалог.

Так мы и молчали пару минут. Я стоял перед ним, опираясь на пику отобранную у одного из стражей. Его улыбка не исчезала, она стала еще более загадочной. В этот момент в зал ворвались гвардейцы. Воины были облачены в прочные стальные доспехи. В руках они держали мечи и щиты. Их лица были суровы, а в глазах горел гнев. Я тут же технично нокаутировал их. Не применяя магии, конечно. И быстро переместился в сторону, уклонившись от ударов их мечей. Затем я ударил их пикой плашмя, быстро вырубая каждого, и они упали на пол, теряя сознание.

Но я не хотел их убивать. Я просто хотел пройти в этот зал и поговорить с Папой. Однако они не желали меня пропускать. Они стали преградой на моём пути, и я был готов сделать всё, чтобы устранить её. Ибо цель оправдывает средство, если цель — спасение души!

— Давно не виделись, Виктор. Как вижу, слухи о твоей смерти крайне преувеличены. — Папа улыбнулся и направился прямо ко мне. — Рад видеть тебя, мой самый верный кардинал. — Его глаза опасно сверкнули чистой магией, но на устах всё так же играла дружеская улыбка.