Кричащая лестница

5

Некоторые уверяют, что Проблема существовала всегда. Они говорят, что в призраках, как и в их поведении, нет ничего нового. Такие люди ссылаются, например, на римского писателя Плиния, жившего почти две тысячи лет назад. У него есть рассказ о некоем ученом, купившем дом в Афинах. Дом ему продали подозрительно дешево, и вскоре ученый обнаружил, что он заселен призраками. В первую же ночь к нему явился призрак костлявого старика, закованного в цепи. Гость поманил ученого за собой, привел его на двор и там исчез, провалившись сквозь землю. На следующий день ученый вместе со своими слугами начал копать на этом месте яму. Как и следовало ожидать, вскоре они обнаружили закованный в цепи скелет. Кости подобающим образом перезахоронили, после чего призрак исчез. Конец истории.

«Классический призрак Второго типа, – небрежно пожимают плечами специалисты. – И появлялся он с самой простой целью: чтобы его похоронили по всем правилам. То же самое, что мы наблюдаем и сегодня. На самом деле ничего не изменилось».

Простите, но меня на такой мякине не проведешь. Хорошо, соглашусь, что это древний пример нахождения спрятанного Источника, и таких примеров в прошлом можно отыскать сколько угодно. Но давайте обратим внимание на две вещи. Первое: ученый в истории Плиния совершенно не боится того, что призрак может прикоснуться к нему, после чего он сам должен распухнуть, посинеть и умереть в страшных муках. Может быть, тот ученый был глуп или ему просто повезло (дуракам всегда везет)? Или, скорее всего, призраки в те стародавние времена не были такими опасными, как теперь.

Да и встречались тогда призраки гораздо реже, чем сегодня. Это второе. Заселенный призраками дом, как пишет Плиний, продали ученому подозрительно дешево. Вопрос: много ли таких домов было в Афинах? Ответ: нет. Может, тот дом вообще был один такой на весь город. Потому его и продали за бесценок. Сегодня в Лондоне десятки таких домов, и их количество постоянно растет, несмотря на все усилия агентств по борьбе с призраками. Во времена Плиния призраки были редкостью. Теперь их появление приняло вид эпидемии. Так что для меня совершенно очевидно, что у Проблемы, с которой мы имеем дело, нет ничего общего с тем, что было когда-то. Примерно пятьдесят-шестьдесят лет назад началось нечто странное и новое, и пока никто не может понять почему.

Если вы полистаете старые газеты, как это все время делает Джордж, вы сможете найти первые упоминания об участившихся появлениях призраков в Кенте и Суссексе. Эти сообщения относятся примерно к середине прошлого века. А спустя лет десять или около того начинается вереница связанных с призраками жутких происшествий. Особенно большое внимание привлекли к себе Хайгейтский Ужас и Фантом Мад-Лейн.

В обоих этих случаях неожиданный прорыв сверхъестественного феномена в наш мир сопровождался целым рядом ужасных смертей. Обычные расследования ничего не дали – кроме того, что при этом погибли один или два полицейских. Наконец два юных исследователя, Том Ротвелл и Марисса Фиттис, смогли обнаружить Источник появления каждого призрака (в случае с Ужасом это оказался замурованный в кирпичной стене череп, а в случае с Фантомом – закопанное у перекрестка дорог тело разбойника). Эти расследования наделали много шума, и именно тогда в общественном сознании укоренилась мысль о существовании Гостей.

В последующие годы стало известно о многих других появлениях призраков, вначале в Лондоне и на юге страны, а затем эта эпидемия начала медленно распространяться на север. Англию охватила паника. Начались бессмысленные восстания и демонстрации, церкви и мечети ломились от желающих спасти свою душу. Вскоре Фиттис и Ротвелл основали свои агентства по борьбе с призраками, а следом за ними, как грибы после дождя, стали появляться и другие, менее крупные. Наконец раскочегарилось и правительство – был введен комендантский час и налажено производство призрак-ламп для крупных городов.

Разумеется, все эти действия не могли решить Проблему. Постепенно страна привыкала жить в новых условиях. Взрослые горожане повесили головы и затаились. Они обили свои дома железом, надеясь, что это спасет их от Гостей, а всю борьбу с призраками переложили на плечи агентств. Агентства, в свою очередь, бросились на поиски лучших оперативников.

А поскольку сверхъестественные способности в подавляющем большинстве случаев сильнее всего проявляются в совсем юном возрасте, целое поколение детей, таких как я, оказались брошенными на передовую линию борьбы с Гостями.

Мое полное имя – Люси Джоан Карлайл. Я родилась через тридцать с лишним лет после того, как существование Проблемы было признано официально, а сама Проблема успела распространиться по всей стране, так что теперь набатные колокола и призрак-лампы имелись во всех, даже самых маленьких, городках и деревнях. Мой отец работал носильщиком на железнодорожной станции в нашем маленьком, окруженном зелеными холмами городке на севере Англии. Это был невысокий, сгорбленный, жилистый и краснолицый человек. И еще волосатый, как обезьяна. От него всегда пахло крепким пивом, а рука у отца была такой тяжелой, что мы старались лишний раз не попадаться ему на глаза, чтобы не получить подзатыльник. Да и не очень-то мы были ему нужны. Я даже не помню, назвал ли он меня хоть раз в жизни по имени. Когда мне было пять лет, отец попал под поезд. Помню, моим единственным чувством тогда был страх оттого, что я не знала, что нам теперь делать. Впрочем, опасалась я напрасно, все сделали без нас. В соответствии с правительственным Законом о насильственной и безвременной кончине, на место происшествия вскоре прибыли священники. Они положили на глаза трупа серебряные монеты и надели на шею отца железную цепочку, которая должна была разорвать связь покойника с его призраком. Надо заметить, эти меры оказались вполне эффективными – отец ни разу не появился. Но, как сказала моя мать, даже если бы он явился, для нас это не создало бы никаких проблем – призрак напугал бы только посетителей местной пивной.

К тому времени, когда я пошла в школу, у реки, на окраине нашего городка, появилось новое небольшое бетонное здание. Днем я играла на заливных лугах или в парке, но всегда держала ухо востро, чтобы не пропустить звон колокола и успеть вернуться домой раньше, чем зайдет солнце. Придя домой, я помогала защитить его на ночь. Мне было поручено ставить на подоконник свечки с лавандой и проверять развешанные по всему дому амулеты-обереги. Мои старшие сестры зажигали свечки, лампы и доливали свежей воды в выкопанную перед крыльцом канаву. Когда совсем под ночь домой возвращалась мама, у нас все уже было готово.

Моя мать (женщина крупная, розовая и измотанная) работала прачкой в двух маленьких отелях нашего городка. Если она и испытывала когда-нибудь к нам материнские чувства, то от усталости они у нее совершенно притупились. Не под силу ей было заботиться о своем выводке дочерей, среди которых я была младшей, седьмой по счету. Добравшись до дома, мать валилась в кресло и сидела, молча глядя в экран телевизора. Поскольку ей было не до меня, моим воспитанием занимались старшие сестры. Думаю, во мне ее интересовало только одно: когда же я смогу сама зарабатывать себе на жизнь.

Дело в том, что всем было известно: в нашей семье есть Дар, который передается по наследству. В юности моя мать видела призраков, Дар Видеть передался двум моим сестрам, которые устроились на работу в ночную стражу в Ньюкастле, в тридцати милях от нашего городка. Правда, ни одна из них не обладала данными, которые могли бы заинтересовать агентство. С самого начала было очевидно, что я отличаюсь от них. У меня была необычно высокая восприимчивость ко всему, что связано с Проблемой.

Однажды, когда мне было лет шесть, я играла на заливном лугу с моей любимой сестрой Мэри – с ней мы были ближе всего по возрасту. Мы потеряли в камышах мяч и долго его искали. Когда же мы наконец его нашли – он глубоко завяз среди корней камыша в липкой грязи, – солнце уже почти опустилось за горизонт. Мы с Мэри еще шли по тропинке вдоль берега реки, а в городе уже ударил колокол.

Мы с сестрой переглянулись. Хотя мы были совсем детьми, но уже хорошо знали, что может случиться, если ты останешься на улице после наступления темноты. Мэри заплакала.

Я же была девочкой хотя и маленькой, но не из пугливых.

– Ничего страшного, – сказала я. – Еще рано, и они пока слабы как грудные младенцы. Если они вообще здесь есть, в чем я сомневаюсь.

– Я не из-за них, – ответила сестра, – я из-за мамы. Она прибьет меня.

– И меня тоже.

– Я старше тебя, мне больше достанется. А тебе ничего не будет.

Вот в это, честно говоря, мне верилось с трудом. Наша мать по девять часов в день стирала простыни – в основном вручную, – так что била она тяжело, как свинья копытом. Один такой шлепок по заду – и потом неделю не сможешь сидеть. Погрузившись в мрачное молчание, мы с Мэри припустили бегом.

Вокруг тянулись камыши, тускло блестела в предзакатном свете жирная грязь. Впереди на склоне холма зажглись огни нашего городка – предупреждая нас об опасности, они манили к себе, были для нас путеводной звездой.

Мы с Мэри слегка повеселели – уже виднелся поросший травой пологий склон, выводивший на дорогу.

– Это мама зовет? – неожиданно спросила я.

– Что?

– Это она окликает нас?

Мэри прислушалась:

– Я ничего не слышу. Да и как можно услышать мамин голос, если до нашего дома еще так далеко.

Далеко, это верно. Кроме того, мне не казалось, что этот слабенький тонкий голос долетает сюда из городка, он был где-то совсем близко.

Я оглянулась в сторону реки, невидимой отсюда, текущей по темной, спрятанной между холмами долине. Трудно было утверждать наверняка, но мне показалось, что я увидела стоящую среди камышей фигуру – темную, перекошенную, напоминающую пугало. Я присмотрелась и заметила, что фигура не стоит на месте, движется – не так чтобы быстро, но и не слишком медленно, в самый раз для того, чтобы пересечься с нами дальше на тропинке.

Чем или кем ни была бы эта фигура, встречаться с ней мне совершенно не хотелось. Я легонько подтолкнула сестру локтем:

– Давай прибавим немного. Шевелись! А то я совсем замерзла.

И мы побежали. Через каждые несколько метров я подпрыгивала и видела, что загадочная фигура, продираясь сквозь густые камыши, изо всех сил старается нас догнать. Короче говоря, мы с Мэри этот забег выиграли и благополучно поднялись на дорогу.

А когда я вновь обернулась, то увидела только пустые заливные луга – никто больше не гнался за нами, никто не окликал нас из камышей.

Позже, когда мою попу почти перестало жечь и щипать, я рассказала матери о той фигуре. Выслушав меня, она поведала мне о том, что одна местная женщина покончила с собой из-за несчастной любви. Это случилось, когда мама была еще девочкой. Ту женщину звали Пенни Нолан. Она зашла в камыши, бросилась в воду и утонула. Как вы уже поняли, после этого Пенни Нолан превратилась в призрак Второго типа и время от времени показывалась людям, поздно вечером возвращавшимся вдоль камышей из долины. Спустя несколько лет инспектор Якобс извел массу железа, отыскивая на том месте Источник, но так и не обнаружил его, поэтому Пенни Нолан, по всей видимости, продолжает бродить в камышах до сих пор. Все кончилось тем, что в город проложили новую тропинку, а сам луг просто забросили. Теперь на нем растут полевые цветы. Красиво.

Благодаря подобным случаям, о моем Даре очень скоро стало известно по всей округе. Мать с нетерпением ждала, когда мне исполнится восемь, а когда это случилось, отвела меня на встречу с агентом, контора которого располагалась рядом с главной городской площадью. Момент для такой встречи был выбран очень удачно – всего три дня назад на задании погиб один из оперативников агента. Все сложилось как нельзя лучше. Мать сразу получила мой недельный заработок, я – свою первую работу, а инспектор Якобс – новую ученицу.

Инспектор Якобс был высоким бледным как смерть джентльменом и руководил местными расследованиями больше двадцати лет. Хотя в нашем городке Якобса уважали, но в силу его профессии старались держаться от него подальше.

У инспектора Якобса, казавшегося жителям городка загадочной фигурой, была мертвенно-серая кожа, нос крючком, черная бородка, он всегда носил старомодный черный костюм, в котором был похож на гробовщика. Якобс не выпускал изо рта сигарету, его карманы всегда были набиты железными опилками, рубашки он менял не часто. Его рапира была покрыта желтыми пятнами от эктоплазмы.

Каждый вечер с наступлением темноты он выводил пятерых-шестерых детей-оперативников на дежурство. Если возникала необходимость, являлся с ними по тревожному вызову, если нет – обходил злачные места городка. Старшие оперативники, сдавшие тесты на Третий разряд, носили рапиры и рабочие пояса. Младшие, вроде меня, выходили на дежурство только с ранцами. Тогда мне очень нравилось быть частью такой избранной компании, мы гордо расхаживали, задрав нос, в своих форменных горчичного цвета куртках во главе с самим великим мистером Якобсом.

За первые месяцы учебы я научилась в правильных пропорциях смешивать соль и магний, чертить защитные круги из железных опилок. Я стала специалистом по укладыванию рюкзаков, проверке фонариков, цепей и заправке масляных ламп. Я полировала рапиры. Я готовила чай и кофе. А когда из Лондона приходил фургон с новыми припасами от корпорации «Санрайз», я разбирала на складе ящики с магниевыми бомбами и банками греческого огня и расставляла все это по полкам.

Вскоре Якобс обнаружил, что хотя я достаточно хорошо вижу Гостей, но слышу их намного лучше.

Мне еще не было девяти, когда я выследила по шепоту Источник, пройдя за голосом от пивной «Красный Сарай» до сломанного столба, под которым закопали какого-то преступника. Во время ужасного происшествия в отеле «Лебедь» я расслышала тихие крадущиеся шаги. Они приближались сзади, и я спасла всю нашу группу от смертельного прикосновения призрака. Мой Дар обеспечил мне быстрое продвижение по службе. Я в ускоренном темпе сдала зачеты на Первый и Второй разряд, а в свой одиннадцатый день рождения стала агентом уже Третьего разряда. В тот знаменательный день я пришла домой со своей собственной рапирой, ламинированным свидетельством агента Третьего разряда и подаренным мне экземпляром «Руководства Фиттис для охотников за привидениями». Для моей матери самым главным было то, что с этого дня мне значительно прибавили жалованье. Теперь я стала в семье главным кормильцем, получая за четыре ночные смены больше, чем мать за шесть долгих рабочих дней. Мое повышение мать отметила покупкой новой посудомоечной машины и телевизора с большим экраном.

Сама же я, честно говоря, большую часть времени проводила вне дома. Все мои сестры к тому времени разъехались кто куда, кроме Мэри, которая работала в местном супермаркете. Мать? С ней нам вообще нечего было сказать друг другу. Так что почти все свое время (по большей части это были ночные часы) я проводила в компании других юных агентов Якобса. Мы очень сдружились и охотно работали вместе. Нам было весело, и мы не раз спасали друг другу жизнь. Если кому-то интересно, их звали Пол, Норри, Джулия, Стеф и Альфи-Джой. Теперь все они мертвы.

Я выросла в высокую девушку с довольно резкими чертами лица (чуть полноватого, на мой вкус), большими глазами, густыми бровями, длинноватым носом и пухлыми губами.

Да, хорошенькой я не была, но, как сказала однажды моя мать, красота – не моя профессия. Я была гибкой, подвижной, неплохо владела рапирой. Я была очень трудолюбивой и любила свою работу. Беспрекословно и точно выполняла все приказы и легко вписывалась в любую команду, потому что никогда не тянула одеяло на себя. Я надеялась, что вскоре получу сертификат Четвертого разряда, что позволит мне возглавить собственное подразделение, где я стану наконец самостоятельно принимать решения (честолюбия у меня тоже хватало). Жизнь моя была опасной, но наполненной до краев, и все, казалось, было совсем неплохо, если бы не одно «но».

Говорили, что мальчиком инспектор Якобс обучался в знаменитом лондонском агентстве «Фиттис». Так что в свое время он, очевидно, был настоящим мастером. Был, но перестал. Разумеется, как у всякого взрослого, его чувства притупились, и, утратив способность самостоятельно обнаруживать с былой легкостью Гостей, он начал все больше полагаться на нас, своих помощников. Мы стали его глазами и ушами. Ничего страшного в этом не было, все взрослые инспекторы поступают точно так же. Работа их заключается в том, чтобы на основании своего богатого опыта быстро принимать нужные решения, координировать действия по обезвреживанию обнаруженного Гостя и, в случае опасности, поддерживать и прикрывать своих юных агентов. Когда я только начинала работать в агентстве, со всем этим Якобс справлялся превосходно. Но наступил какой-то момент, когда бесконечные часы ожидания и наблюдения в темноте начали сказываться и Якобс потерял уверенность в себе. Теперь он все чаще старался держаться в стороне от зараженного призраками места, у него тряслись руки, он непрерывно курил и издали, с безопасного расстояния, выкрикивал свои приказы. Сам он теперь к Гостям не приближался на пушечный выстрел, более того – начал пугаться теней. Одним словом, у него сдали нервы. Однажды ночью, когда я подошла к нему с донесением, он принял меня за Гостью, выхватил рапиру и едва не заколол.

Меня спасло только то, что у Якобса тряслись руки.

Мы, агенты, прекрасно понимали, что происходит с Якобсом, и никому из нас это не нравилось. Но он был нашим нанимателем, платил нам деньги и оставался заметным в нашем городке человеком, поэтому нам оставалось лишь смириться и впредь полагаться только на свои силы. Довольно долго ничего страшного не происходило, но потом настала та ночь на мельнице Уизбурн Милл.

Эта водяная мельница находилась примерно на полпути вверх по долине Уиз и пользовалась дурной славой. Там постоянно случались происшествия – два даже со смертельным исходом. Потом мельницу закрыли, и в последние годы она стояла заброшенной. Но сейчас ею заинтересовалась местная лесозаготовительная фирма, решившая приспособить помещение мельницы под свой офис, и они прежде всего хотели удостовериться в том, что мельница не заражена призраками. Представители фирмы пришли к Якобсу и попросили его проверить мельницу.

Мы вышли на задание во второй половине дня, прошли по долине и добрались до мельницы вскоре после заката. Стоял теплый летний вечер, в деревьях заливались птицы. На небе у нас над головами высыпали первые звезды. Мельница темнела посреди долины, втиснутая между валунами и соснами. Под засыпанной гравием дорожкой, что вела к мельнице, журчал поток.

На двери мельницы висел замок. Стеклянные панели двери были разбиты и заменены небрежно набитыми сверху досками. Мы проверили наше снаряжение. Инспектор Якобс, по укоренившейся у него привычке, примостился в сторонке на каком-то пеньке.

Он зажег сигарету. Мы должны были включить свой Дар и доложить ему обстановку. Что-то обнаружить удалось только мне одной.

– Я слышу плач, – сказала я. – Очень тихий, но где-то поблизости.

– Чей плач? – спросил Якобс, наблюдая за кружащей в воздухе стайкой летучих мышей.

– Похож на детский, – ответила я.

Якобс неопределенно качнул головой, не глядя в мою сторону.

– Сделайте зачистку в передней, – сказал он, – и проверяйте дальше.

Замок за долгие годы заржавел, сама дверь разбухла от влаги и покоробилась. Мы не без труда открыли ее и осветили фонариками большую пустынную переднюю. Потолок здесь был низкий, пол, покрытый потрескавшимися плитками линолеума, изрядно замусорен. В передней стояли столы, легкие стулья, на стенах виднелись старые зарубки. Ощущался густой запах гниющего дерева. Где-то под полом журчала вода.

Осмотревшись с порога, мы вошли в переднюю, сопровождаемые струйкой сигаретного дыма. Сам инспектор Якобс внутрь вместе с нами не зашел. Он направился к своему пеньку и, усевшись на него, уставился на свои колени.

Стараясь держаться ближе друг к другу, мы вновь включили свой Дар. Я опять услышала рыдания, теперь они раздавались отчетливее и ближе. Мы выключили фонарики и принялись всматриваться и вслушиваться в темноте. Вскоре мы увидели небольшую светящуюся фигуру, сидевшую, скорчившись, на дальнем краю прохода, который вел в глубь мельницы. Когда мы вновь включили фонарики, проход показался нам пустым.

Я вернулась к Якобсу, чтобы рассказать ему о том, что мы обнаружили.

– Пол и Джулия говорят, что призрак похож на ребенка. Точнее пока сказать не можем. Призрак очень бледный. И не двигается.

Инспектор Якобс притоптал ногой сигаретный пепел на траве.

– Призрак никак не отзывался тебе? Не пытался приблизиться? – спросил он.

– Нет, сэр. Остальные агенты полагают, что это слабый призрак Первого типа, возможно эхо ребенка, работавшего на мельнице много лет назад.

– Хорошо. Припечатайте его железом. Затем сможете поискать Источник.

– Да, сэр. Только, сэр…

– Что такое, Люси?

– Мне кажется, здесь что-то не так. И мне это не нравится.

В темноте ярко вспыхнул кончик сигареты. Как всегда в последнее время, рука Якобса дрожала.

– Не нравится? – раздраженно переспросил он. – Плачет ребенок. Разумеется, это не может нравиться. Что-нибудь еще услышала?

– Нет, сэр.

– Может быть, другой голос? Более сильного второго Гостя?

– Нет…

Я сказала правду. Кроме детского плача, я не слышала ничего опасного. Все следы призрака были размытыми, хрупкими, бледными, все они вроде бы говорили о слабости Гостя. Звук, фигура – все это едва можно было увидеть или услышать. Типичная слабая тень. Такую тень можно обезвредить в два счета. В то же время я не доверяла этому призраку. Мне не нравилось, как он демонстрирует свою слабость.

– Что говорят остальные? – спросил Якобс.

– Они считают, что справиться с Гостем будет достаточно легко, сэр. Им не терпится приняться за дело. Но мне кажется, что это… неправильно.

Якобс заерзал на своем пеньке. В деревьях прошумел порыв ветра.

– Я могу отдать им приказ возвращаться, Люси, но таких неопределенных ощущений, как у тебя, мне для этого недостаточно. Мне нужны более серьезные основания.

– Но сэр…. Я надеюсь, все пройдет нормально. – Я вздохнула, ожидая, и, не дождавшись, спросила: – Может, вы пойдете со мной? Тогда сможете высказать свое мнение.

Повисло тяжелое молчание.

– Выполняй свою работу, – сказал инспектор.

Мои товарищи сгорали от нетерпения. Когда я вернулась на мельницу, они уже продвигались по проходу с рапирами в руках, с солевыми бомбами наготове. Вскоре бледная светящаяся фигура почувствовала приближение железа. Призрак вздрогнул, замерцал, словно экран плохо настроенного телевизора, и начал утягиваться за угол прохода.

– Он задвигался! – сказал кто-то из моих товарищей.

– Уплывает!

– Следите внимательнее, мы не должны упустить его!

Если не засечь точку, в которой исчезает призрак, будет намного труднее найти Источник. Мои товарищи дружно рванули вперед. Я вытащила свою рапиру и поспешила за ними. Тень стала такой бледной, что ее едва можно было рассмотреть. Вот-вот совсем погаснет. Мои дурные предчувствия вдруг показались мне смехотворными и глупыми.

Маленький, как ребенок, призрак юркнул за угол и скрылся из виду. Все бросились следом. Я тоже прибавила шагу, но не успела догнать их, как из-за угла, прямо передо мной, полыхнула мощная вспышка эктоплазматического света.

Раздался пронзительный скрип железа, сверкнула одиночная вспышка магния. В ее свете я увидела поднимающуюся чудовищную тень. Свет погас.

Раздались крики.

Резко, едва не вывихнув шею, я обернулась в сторону открытой двери. За ней в темноте мелькнул красный огонек зажженной сигареты.

– Сэр! Мистер Якобс!

Молчание.

– Сэр! Нам нужна ваша помощь! Сэр!!!

В темноте ярко вспыхнул огонек сигареты. Никакого ответа. Якобс не сдвинулся со своего места. Затем в проходе заревел ветер и его порыв едва не сбил меня с ног. Стены мельницы затряслись. Распахнутая дверь с грохотом закрылась.

Я выругалась, стоя в темноте. Затем вытащила из рабочего пояса банку с греческим огнем, подняла вверх рапиру и бросилась по проходу за угол, откуда продолжали доноситься крики.

На предварительном следствии у коронера инспектора Якобса честили все родственники погибших агентов, требовали передать дело в суд присяжных, но все закончилось ничем. Якобс настаивал, что действовал в полном соответствии с полученной от меня информацией. Я должна была донести ему о том, что мы столкнулись с необычайно сильным Гостем.

Якобс уверял, что не слышал моих криков о помощи, что вообще ничего не видел и не слышал до того момента, когда я разбила окно верхнего этажа, выбралась через него на крышу и скатилась по ней на землю.

Давая показания, я попыталась описать свои дурные предчувствия, которыми поделилась с Якобсом, но меня заставили признать, что при этом я не сообщила ничего конкретного. В своем заключительном слове коронер отметил, что в моем донесении не было достаточно точно сказано о силе Гостя. В противном случае жизни моих товарищей, возможно, удалось бы сберечь. Короче говоря, произошедшее объявили несчастным случаем – обычное дело в подобных ситуациях. Родственникам погибших выплатили компенсацию от Фонда Фиттис и решили установить на городской площади памятные таблички с именами их детей. Мельницу снесли, а место, на котором она стояла, засыпали солью.

Вскоре Якобс вернулся к своей работе. Как само собой разумеющееся, предполагалось, что после короткого отдыха я присоединюсь к нему, но я приняла другое решение. Три дня я пролежала в постели, восстанавливая силы. Рано утром на четвертый день, пока мать и сестра еще спали, я уложила в рюкзак свои пожитки, прицепила на пояс рапиру и, даже ни разу не оглянувшись, покинула свой дом. Через час я уже сидела в поезде, который вез меня в Лондон.

6

«Локвуд и Компания

Хорошо известному агентству парапсихологических исследований «Локвуд и Компания» требуется новый младший оперативный сотрудник. Его обязанности: анализ сообщений о появлении призраков на месте и их ликвидация. Претендующий на это место должен быть ВОСПРИИМЧИВЫМ к сверхъестественным феноменам, хорошо обученным, предпочтительно женского пола и не старше пятнадцати лет. Просим не беспокоиться людей, склонных к пустой трате времени, мошенников и лиц с криминальным прошлым. С предложениями обращаться в письменном виде, приложив свою фотографию, по адресу: Лондон, Портленд-роу, 35».

Я стояла на улице, глядя вслед отъезжающему такси. Звук мотора пропал вдали, и сразу стало очень тихо. Бледный солнечный свет отражался на асфальте и выстроившихся в ряд, бампер к бамперу, машинах по обеим сторонам улицы. Неподалеку в пыльном солнечном луче возился маленький мальчик, двигая взад-вперед по бетону пластмассовые фигурки агентов и призраков. У агентов были тоненькие рапиры, призраки напоминали развевающиеся на ветру простыни. Кроме этого мальчишки вокруг не было ни души.

Это был жилой квартал, как и все остальные в этой части Лондона. Дома здесь стояли старые, еще викторианской эпохи, со ступеньками, которые вели к каждому крыльцу прямо с улицы, с колоннами возле крыльца. С колонн свисали набитые лавандой корзины. Этот квартал носил следы былого, теперь изрядно потрепанного, аристократизма. И здешние дома, и их обитатели когда-то явно знавали лучшие дни. На углу находилась маленькая зеленная лавка – из тех, где можно купить буквально все, от апельсинов до обувного крема, молока и магниевой вспышки. Возле лавки на покосившемся столбе висела призрак-лампа, тоже видавшая виды. Ее большие ставни были закрыты, импульсные лампы потемнели, линз вообще не наблюдалось. Столб и все железные части призрак-лампы покрылись ржавчиной.

Ну что ж, начнем все по порядку. Я взглянула на свое отражение в зеркальце бокового вида ближайшего ко мне автомобиля, сняла бейсболку, провела пальцами по волосам – достаточно ли хорошо я выгляжу для кандидатки в столичные оперативники? Произвожу впечатление человека, имеющего отличный послужной список и высокую квалификацию? Или скорее похожа на провинциальную девчонку, получившую за последние семь дней отказ в шести агентствах? Трудно сказать.

Я пошла по улице.

Дом 35 по Портленд-роу оказался четырехэтажным белым особняком с выгоревшими зелеными ставнями и розовыми цветочками в оконных ящиках. Внешне особняк выглядел еще более обветшавшим, чем дома по соседству. Буквально каждая поверхность здесь просила, чтобы ее заново покрасили или хотя бы хорошенько помыли. У ограды висела небольшая деревянная табличка с надписью:

«Э. Дж. Локвуд и Компания, исследователи. После наступления темноты позвоните в колокольчик и ожидайте за железной чертой».

Я на секунду остановилась, с грустью вспоминая красивый таунхаус агентства «Тенди и сыновья», просторные офисы в «Аткинс и Армстронг» и прежде всего сверкающее стеклами огромное строение агентства «Ротвелл» на Риджент-стрит… Но собеседования ни в одном из них я не прошла. И выбора у меня уже не было. По Сеньке и шапка.

Толкнув хилую железную калитку, я ступила на узкую, мощенную треснувшими каменными плитками дорожку. Справа от меня виднелись крутые ступеньки, спускавшиеся во внутренний дворик у цокольного этажа, это было тенистое местечко, увитое разросшимся плющом, заставленное неухоженными растениями и торчащими из кадок деревцами. По обеим сторонам дорожки, по которой я шла, в землю были вкопаны железные полосы, рядом стоял столб с висевшим на нем большим колоколом с деревянной колотушкой. Впереди виднелась покрашенная в черный цвет дверь.

Проигнорировав колокол, я переступила железную черту перед порогом и громко постучала в дверь.

Очень скоро из нее выглянул толстенький юный коротышка в больших круглых очках.

– А, еще одна, – сказал он. – А я думал, что на сегодня мы уже закончили. Или вы новая рассыльная от Арифа?

– Кто такой Ариф? – спросила я.

– Владелец магазинчика на углу. Обычно он в это время присылает к нам кого-нибудь с пончиками. Но у вас, похоже, нет с собой пончиков. Жаль, – разочарованно ответил очкарик.

– Нет. Но у меня есть рапира.

– Значит, вы еще одна кандидатка, – вздохнул толстячок. – Ваше имя?

– Люси Карлайл. А вы мистер Локвуд?

– Я? Нет.

– Так я могу войти?

– Да. Последняя перед вами девушка только что зашла. Судя по ее виду, долго она у нас не задержится.

В это время из глубины дома раздался истошный крик. Он эхом пролетел над увитыми плющом стенами, вспугнув сидевших на деревьях птиц. Я ошеломленно отпрянула назад, автоматически выхватив висевшую у меня на поясе рапиру. Крик сменился какими-то булькающими звуками, а затем окончательно стих. Я удивленно следила за стоящим в двери очкариком. Он даже не шелохнулся.

– Да, вот так, – сказал он. – Ну что ж, вы следующая. Проходите.

Ни тот крик, ни этот неприветливый юнец не добавили мне уверенности, поэтому я наполовину уже готова была извиниться и уйти. Но после двух проведенных в Лондоне недель у меня почти не оставалось вариантов. Провалюсь здесь, у Локвуда, и придется наниматься в ночную стражу вместе с другими безнадежными мальчиками и девочками. Между прочим, в том, как развязно вел себя со мной этот очкарик-толстячок, четко читалось, что он как раз очень надеется на то, что я уйду. Ну уж нет, не дождешься. И я быстро прошла вслед за неприветливым парнем в прохладный просторный холл.

Пол здесь был выложен паркетными плитками, стены увешаны книжными полками из красного дерева. На полках вместо книг вперемешку лежали туземные ритуальные маски, горшки, иконы, ярко раскрашенные раковины и сушеные тыквы. Рядом с входной дверью стоял узкий столик для ключей, а на нем – лампа с подставкой в виде хрустального черепа. За столиком я увидела большую потрескавшуюся кадку для растений, из которой торчали зонтики, трости и рапиры. Дальше была вешалка, возле которой я притормозила.

– Подождите минутку, – сказал очкарик. Он по-прежнему оставался возле открытой двери.

Очкарик был чуть старше меня, примерно одного со мной роста, но, конечно, гораздо массивнее. Черты его лица казались какими-то размытыми, единственной запоминающейся деталью можно было, пожалуй, считать только мощную квадратную нижнюю челюсть. За стеклами очков я рассмотрела ярко-синие глаза. Волосы у парня были светлыми, почти песочного цвета, и очень толстыми, они напомнили мне лошадиный хвост. На парне были белые кроссовки, джинсы и небрежно заправленная в них, выпирающая на животе футболка.

– Теперь уже с минуты на минуту, – сообщил он.

Шум голосов внутри дома становился все громче. Затем с грохотом распахнулась боковая дверь, и из нее вылетела хорошо одетая девушка с пылающими глазами, бледным как мел лицом и судорожно зажатым в руке плащом. Она пролетела мимо, окинув меня яростным и одновременно презрительным взглядом, обогнула толстячка, пинком открыла входную дверь и мгновенно исчезла.

– Хм… Совершенно очевидно, что она дошла только до второй части собеседования, – заметил толстячок. Он закрыл за девушкой дверь и поправил очки на своем поросячьем носике. – Ну что ж, если хотите, можете следовать за мной.

Он провел меня в ярко освещенную солнцем, уютную гостиную с белыми стенами и украшенную, как и холл, многочисленными артефактами и тотемами. Рядом с низеньким кофейным столиком стояли два легких кресла и диван, а за столиком на одном из кресел сидел высокий тощий парень в темном костюме.

– Я выиграл, Джордж, – сказал он. – Я знал, что будет еще одна.

Подходя, чтобы поздороваться, я, как всегда, внимательно прислушивалась к своим ощущениям, не только внешним, но и внутренним. Надеюсь, вы понимаете, что я хочу сказать.

Наиболее примечательным был округлый, довольно объемистый предмет, лежавший на столе и накрытый бело-зеленым клетчатым носовым платком. Интересно, увидев именно этот предмет, так поспешно ретировалась та девушка? Я решила про себя, что именно так и было. Еще я уловила тонкие, едва слышные шумы. При желании я смогла бы сказать об этих шумах больше, если бы сконцентрировала на них свое внимание. Но это означало бы, что я застыну перед кофейным столиком как изваяние, закрою глаза и раскрою от напряжения рот – не самая эффектная поза для того, чтобы начинать собеседование, правда?

Поэтому я просто подошла ближе и пожала руку сидевшему за столом парню.

– Привет, – сказал он. – Я Энтони Локвуд.

У него были очень яркие, блестящие темные глаза и симпатичная усмешка.

– Очень рад познакомиться. Чаю? Или Джордж вам уже его предлагал?

Толстячок пренебрежительно махнул рукой.

– Я подумал, что с чаем можно подождать, пока она не пройдет хотя бы первый тест, – сказал он. – Кто знает, не сбежит ли она после этого. Я и так израсходовал за сегодняшнее утро слишком много чайных пакетиков.

– Ну зачем же так сразу сомневаться в человеке, – сказал Энтони Локвуд. – Давай, Джордж, иди поставь чайник.

Не похоже, что слова Локвуда убедили толстячка.

– Ну ладно, – сказал он. – Чайник я, конечно, поставлю, но готов поспорить, что она у нас не задержится.

Толстячок медленно развернулся на каблуках и чинно выплыл из гостиной.

Энтони Локвуд указал рукой на свободное кресло.

– Вы должны простить Джорджа, – сказал он. – Мы проводим собеседование с восьми утра, и он сильно проголодался. И к тому же был абсолютно уверен, что та девушка, которая была перед вами, – на сегодня последняя.

– Мне очень жаль, – ответила я, – но, боюсь, пончиков у меня для него нет.

– Почему вы сказали про пончики? – быстро стрельнул на меня глазами Локвуд.

– Джордж сказал, что вам ежедневно приносят пончики.

– М-м, а я уж на секунду подумал, что вы медиум.

– Я медиум.

– Я имел в виду не совсем это. Ладно, неважно.

Он удобнее уселся в кресле и разгладил какие-то лежащие перед ним на столе бумаги. Лицо у Локвуда было очень худое, с длинным носом и торчащей надо лбом копной темных непослушных волос. Я с удивлением отметила, что он был едва ли старше меня. Просто держался настолько уверенно, что я не сразу смогла определить его возраст. Только теперь я впервые отметила, что в собеседовании не принимал участия никто из взрослых инспекторов.

– Из вашего письма я понял, что вы из Северной Англии, – сказал Локвуд. – Из… Шевиот Хиллс. Это не у вас там несколько лет назад произошел один громкий случай?

– Ужас шахты Мартон, – кивнула я. – Да. Тогда мне было пять лет.

– И для того, чтобы справиться с Гостями, были вынуждены приехать из самого Лондона оперативники агентства «Фиттис», я правильно помню? – спросил Локвуд. – Я читал об этом в «Британском вестнике появлений призраков».

– Местным жителям запретили тогда нос высовывать на улицу, и пока агенты работали, мы должны были сидеть по домам, закрыв окна ставнями. Но я все равно сумела подсмотреть. Видела, как в лунном свете плывут над дорогой эти призраки. Похожие на маленьких девочек светящиеся размытые облачка.

– На маленьких девочек? – удивленно посмотрел на меня Локвуд. – А я думал, это были призраки погибших под землей шахтеров.

– Поначалу да, но это были Перевертыши. Перед тем как исчезнуть, они несколько раз меняют свое обличье.

– Понятно, – кивнул Локвуд. – Звучит правдоподобно… Ну, хорошо. Если так, то совершенно очевидно, что о своем Даре вы узнали с самого детства. О том, что обладаете способностью Видеть лучше, чем большинство других детей. К тому же в вас уже тогда было достаточно отваги, чтобы использовать свой Дар. Однако из вашего письма следует, что способность Видеть – не единственное и не самое сильное ваше качество. Вы способны также Слышать. А еще у вас есть способность Осязать.

– Вообще-то моя самая сильная сторона – умение Слышать, – сказала я. – С раннего детства я начала слышать шепчущие на улице голоса, причем после наступления комендантского часа, когда все жители городка сидят по своим домам. Правда, Осязание у меня тоже острое, хотя часто сливается с тем, что я слышу. Эти два ощущения сложно отделить одно от другого. По-моему, Осязание – это что-то вроде спускового крючка, который высвобождает эхо минувших событий.

– В этом неплохо разбирается Джордж, – сказал Локвуд. – Я – нет. Я Гостей не слышу. Моя сильная сторона – зрение. Я способен Видеть свечение смерти, следы призраков и прочие мерзкие вещи… Не самое веселое зрелище, – усмехнулся он. – Ну хорошо, вернемся к делу. Итак, вы прошли курс обучения у местного агента… – он заглянул в свои бумаги, – …у местного инспектора по фамилии Якобс, правильно?

Я вежливо улыбнулась, хотя у меня свело желудок от напряжения – наш разговор сворачивал на опасную тему.

– Да, это так.

– И несколько лет работали с ним.

– Верно.

– Он обучал вас, и вы под его руководством поднялись до агента Четвертого разряда?

– Да, – слегка заерзала я в своем кресле. – Прошла с ним все разряды от Первого до Четвертого.

– Хорошо, – Локвуд поднял на меня глаза. – Однако, как я заметил, выпускного аттестата у вас нет. И нет даже рекомендательного письма от мистера Якобса. Это несколько странно, вы не находите? В подобных случаях наставник всегда дает своему ученику хотя бы письменную рекомендацию.

– Он ничего мне не дал, – глубоко вздохнула я. – Наше сотрудничество прервалось… внезапно.

Локвуд молчал. Он явно ждал продолжения.

– Если хотите услышать всю историю, я могу ее рассказать, – тяжело вздохнув, сказала я. – Видите ли, я… Я просто не выдержала, вот и все.

Я помедлила, слушая, как колотится в груди мое сердце. Все предыдущие собеседования заканчивались именно на этом месте.

– Ладно, расскажете подробнее в другой раз, – Локвуд улыбнулся. От его улыбки в комнате сразу стало еще светлее. – Знаете, не могу понять, что это Джордж там так долго копается. Приготовить чай за такое время могла бы даже дрессированная обезьяна. Ну хорошо, перейдем к тестам.

– Что это за тесты? – поспешно поинтересовалась я. – Вы будете задавать мне вопросы?

– Не совсем так. Видите ли, мисс Карлайл, я не слишком доверяю рекомендациям и свидетельствам, с которыми приходят на собеседование кандидаты на вакантную должность. Предпочитаю увидеть их Дар в действии своими собственными глазами… – он взглянул на свои часы. – Даю Джорджу еще минуту, а за это время кое-что расскажу вам о нас. Мы новое агентство, лицензию получили всего три месяца назад. Мы, конечно, зарегистрированы в ДЕПИК – Департаменте парапсихологических исследований и контроля, но не состоим у них на дотации, как «Фиттис» или «Ротвелл» и другие крупные агентства. Мы независимое агентство, и нас это вполне устраивает. Это позволяет нам браться только за ту работу, которая нам действительно интересна. Все наши клиенты – это частные лица, у которых возникли проблемы с Гостями, решить которые они хотят быстро и тихо. Мы решаем их проблемы. За это клиенты платят непосредственно нам. И платят весьма неплохо. Вот, пожалуй, и все. Есть вопросы?

Проскочив самую опасную, как мне казалось, часть собеседования, я почувствовала облегчение. Теперь только бы ничего не испортить. Я выпрямилась в кресле, аккуратно сложила руки на коленях и спросила:

– А кто ваши старшие инспекторы? С ними я тоже должна буду встретиться?

Локвуд на секунду нахмурил лоб:

– У нас нет старших инспекторов. Нет взрослых. Это мое агентство. Я им руковожу. Джордж Каббинс – мой заместитель. Некоторых кандидатов это смущает и они предпочитают уйти. Вас это тоже смущает?

– Нет, – ответила я. – Мне это даже нравится, – и, немного помолчав, добавила: – Значит… вас в агентстве только двое? Вы и Джордж?

– Обычно у нас есть еще один помощник. Справиться с большинством Гостей можно, как правило, вдвоем, однако в сложных случаях необходима помощь третьего. Да и вообще, знаете ли, тройка – число магическое.

– Понимаю, – медленно кивнула я. – А что случилось с вашим предыдущим помощником?

– С беднягой Робином? Он… э… ушел.

– В другое место?

– Не совсем, хотя можно сказать и так. На самом деле он умер…. О, отлично! Вот и чай наконец!

Дверь гостиной отворилась, и в нее спиной вперед протиснулся толстячок Джордж. Войдя, он чинно развернулся и подошел к нам, неся поднос с дымящимися чашками и тарелкой печенья. Не знаю, чем он занимался все это время там, на кухне, но вид у него был еще более неряшливый, чем прежде, – футболка совсем вылезла из джинсов, на глаза свалилась спутанная челка. Он поставил поднос на стол рядом с прикрытым платком предметом и неодобрительно покосился на меня:

– Все еще здесь? А я думал, что вас и след простыл.

– Мы еще не приступали к тестам, Джордж, – улыбнулся Локвуд. – Но теперь, пожалуй, самое время.

– Хорошо, – Джордж взял самую большую чашку и вместе с ней уселся на диван.

Последовала обычная церемония, когда раздаются чашки, предлагается и берется или отклоняется сахар.

– Берите печенье, – сказал Локвуд, придвигая ко мне тарелку. – Прошу. И не мешкайте, иначе Джордж съест все.

– Спасибо.

Я взяла печенье. Локвуд откусил большой кусок от своего печенья и отряхнул с рук крошки.

– Так, – сказал он. – А теперь несколько тестов, мисс Карлайл. Не волнуйтесь, это не страшно. Вы готовы?

– Конечно.

Я чувствовала на себе пристальный взгляд Джорджа, ощутила напряжение, скрывавшееся за беззаботным тоном Локвуда. Но эти ребята имели дело с агентом, который один сумел уцелеть во время той трагедии на мельнице Уизбурн. Так что их тесты меня не пугали, я за свою жизнь успела всякого насмотреться.

– Начнем вот с этого, – сказал Локвуд. Он лениво протянул руку к лежащему на столе предмету и, выдержав театральную паузу, снял накрывающий его платок.

На столе стоял невысокий цилиндр из толстого прозрачного стекла, плотно закрытый сверху красной пластиковой пробкой. На верхней части цилиндра имелись маленькие ручки, за которые можно было его брать – в целом цилиндр напомнил мне большие стеклянные бутыли, в которых мой папаша варил свое пиво. Только вместо вонючей коричневатой жидкости цилиндр был наполнен мутным желтоватым дымом. Этот дым не висел неподвижно, он медленно перемещался внутри цилиндра. А в глубине дымного облака притаилось что-то большое и темное.

– Как вы думаете, что это? – спросил Локвуд.

Я наклонилась вперед, чтобы лучше рассмотреть цилиндр, и увидела несколько вплавленных в стекло защитных серебряных полосок и двойные печати. На боку цилиндра имелся маленький значок – глаз в солнечном диске, от которого расходятся лучи.

– Это контейнер с серебряной защитой, – сказала я. – Изготовлен корпорацией «Санрайз».

Локвуд кивнул и слегка улыбнулся. Я наклонилась еще ближе. Постучала ногтем по стенке цилиндра – на стук протянулись дымные щупальца, сам дым стал при этом гуще, затем отплыл в сторону, и показался предмет, лежавший за дымовой завесой внутри цилиндра. Это был человеческий череп, коричневый, покрытый пятнами и прикрепленный к дну цилиндра.

Полосы дыма свивались, перекручивались, они нарисовали нечто, напоминающее ужасное лицо с пустыми выпученными глазами и широко раскрытым ртом.

На секунду дымная маска наложилась на череп, и я невольно отпрянула от цилиндра. Лицо вновь превратилось в дымные струйки, расплывшиеся внутри цилиндра и вскоре неподвижно застывшие.

– Ну что ж, – откашлявшись, сказала я. – Это призрак-банка. Череп – это Источник, к которому привязан призрак. Какого типа сам призрак, точно сказать не могу. Возможно, Фантазм. Или Спектр.

Говоря это, я постаралась придать своему лицу такое выражение, будто каждый день сталкиваюсь с заключенными в банку призраками. На самом деле, такое я видела впервые, и это видение призрака напугало меня. Но, честно, говоря, напугало не слишком сильно – услышав истошные вопли девушки, которая была здесь передо мной, я была готова к чему-то подобному. К тому же мне уже доводилось слышать о таких контейнерах с призраками.

Локвуд озадачился, словно не зная, как ему реагировать – удивиться, быть довольным или, напротив, огорчиться. В итоге победило второе.

– Да, все верно, – сказал он. – Отлично.

Он снова прикрыл цилиндр платком и с некоторым усилием убрал контейнер с глаз подальше, под стол.

– Она испугалась, – сказал Джордж, громко прихлебывая чай. – Ты тоже должен был заметить это.

Я решила оставить слова толстяка без внимания.

– Где вы взяли эту призрак-банку? – спросила я. – Мне казалось, что такие контейнеры имеются только у «Ротвелла» и «Фиттис».

– Все вопросы потом, – сказал Локвуд. Он вытянул на себя выдвижной ящик кофейного столика и вытащил из него небольшую красную коробочку. – А теперь, с вашего позволения, мне хотелось бы проверить ваш Дар. Здесь у меня есть несколько предметов. Пожалуйста, скажите мне, если сможете, что вы ощущаете, рассматривая их.

С этими словами он открыл коробочку и вынул спрятанный в ней предмет.

Это оказалась ничем не примечательная чашка из старого белого фарфора с гофрированным основанием и острой щербинкой на ручке. Внутри чашки – на ее донышке и вдоль верхнего ободка – имелся какой-то странный белый налет.

Я взяла чашку в руку, закрыла глаза и принялась ее поворачивать, легко проводя пальцами по поверхности.

Я вслушалась, надеясь поймать эхо… Ничего.

Плохо дело. Я тряхнула головой, постаралась сосредоточиться и отсечь все посторонние шумы – шелест шин от проезжающих по улице машин, звук, который издавал, прихлебывая чай, сидевший на диване Джордж. Попробовала еще раз что-нибудь услышать.

Ничего. По-прежнему ничего.

Спустя несколько минут я сдалась:

– Простите. Я ничего не смогла обнаружить.

Локвуд довольно кивнул:

– Так я и думал. Это чашка, в которой Джордж держит свою зубную щетку. Хорошо. Попробуем следующий предмет.

Он взял чашку со стола и швырнул ее Джорджу, который, весело хмыкнув, ловко поймал ее.

Меня слегка знобило, я знала, что у меня пылают щеки. Я подняла с пола свой рюкзак, резко поднялась на ноги и сказала:

– Я сюда не шутки шутить пришла. Не трудитесь, дорогу назад я найду сама.

– О-о, – протянул Джордж. – Злючка.

Я посмотрела на него. На неряшливую копну его волос, на его бесформенное лицо, дурацкие кругленькие очочки.

Если бы вы только знали, как раздражало меня в этом парне буквально все!

– Это верно, – сказала я. – Если хочешь, подойди сюда, и я покажу тебе, насколько я действительно злючка.

– Эй, я ведь действительно могу подойти, – моргнул Джордж.

– Что-то не вижу, чтобы ты шевелился.

– Диван тут очень глубокий, никак из него не выберешься.

– Хватит, прекратите, вы оба, – сказал Энтони Локвуд. – Это собеседование, а не боксерский поединок. Заткнись, Джордж. А вы, мисс Карлайл, примите мои извинения. Но поверьте, это был очень серьезный тест, который вы с блеском прошли. Знали бы вы, сколько историй я наслушался за сегодняшнее утро про эту чашку! Эту несчастную посудину кое-кто объявил орудием отравления, суицида и даже убийства. Так что успокойтесь, прошу вас, и сядьте на место. Скажите лучше, что вы думаете вот об этом?

Из стоящего под столом ящика он вынул три новых предмета и положил их передо мной. Мужские наручные часы с позолоченным ободком на старом коричневом кожаном ремешке. Кружевная красная лента. И узкий перочинный нож с длинным лезвием и костяной рукояткой.

Мое раздражение прошло. Я больше не обижалась на Локвуда и даже на Джорджа. Похоже, теперь меня ждало настоящее испытание. Под ледяным взглядом Джорджа я слегка раздвинула предметы, чтобы их скрытые фактуры (если они были) не наслаивались друг на друга. Затем отключила все посторонние мысли, закрыла глаза и принялась один за другим изучать предметы.

Время шло. Я закончила, проверив все три предмета.

Открыв глаза, я увидела, что Джордж погрузился в толстенный комикс, который выудил неизвестно откуда, а Локвуд сидит, как и прежде, сложив руки и наблюдая за мной.

Я сделала большой глоток остывшего чая.

– Кто-нибудь из других кандидатов справился с этим заданием? – негромко спросила я.

– А вы? – вопросом на вопрос ответил Локвуд, улыбаясь.

– Ощущения было сложно отделить друг от друга, – сказала я. – Наверное, именно поэтому вы и дали мне все эти предметы сразу. Эхо у каждого из них довольно сильное и отчетливое. С чего хотите начать?

– Давайте начнем с ножа.

– Хорошо. Нож излучает несколько противоречивых эхо. Мужской смех, ружейные выстрелы и – возможно – пение птиц. К этому примешивается отголосок смерти, но без оттенка жестокости или печали. В целом эхо ножа можно назвать спокойным, почти счастливым.

Я посмотрела на Локвуда. Его лицо ничего не выражало.

– А что можете сказать насчет ленты?

– Эхо на ленте по силе слабее, чем на ноже, но сильнее по эмоциям, – сказала я. – Думаю, мне удалось расслышать плач, но очень неотчетливый. Гораздо сильнее на ленте эхо печали. Когда я держала ее в руках, мне казалось, что у меня может разорваться сердце.

– А часы? – спросил Локвуд, внимательно глядя на меня. Джордж продолжал листать свой комикс «Удивительные арабские ночи».

– Часы… – я сделала глубокий вдох. – Эхо здесь не такое сильное, как на ленте или ноже, это заставляет меня предположить, что владелец часов еще не умер – или, во всяком случае, был жив, когда носил их. Но смерть в эхе часов все же присутствует. Сильный отзвук смерти. И это эхо очень… неприятное. Я слышала громкие голоса, крики… – Я поежилась и посмотрела на мирно поблескивающие на столе часы. Каждая царапина на этом позолоченном ободке, каждая заусеница на кожаном ремешке наполняли меня ужасом. – Это очень злая вещь, – сказала я. – Я не смогла долго держать их в руках. Не знаю, откуда вы взяли эти часы, но никому не советую притрагиваться к ним. И просила бы вас больше не использовать их для своих дурацких собеседований.

Я наклонилась вперед, взяла с тарелки два оставшихся печенья и принялась жевать их, откинувшись на спинку кресла. Я впала в состояние, когда тебе на все наплевать, и запрокинула голову, уставившись в небо за окном. Я устала. В конце концов, это было мое седьмое собеседование меньше чем за неделю. Я сделала все, что могла, а оценит ли это Локвуд и его жирный дружок Джордж, мне было уже безразлично. Честно-честно, меня больше совершенно не волновало, чем закончится это собеседование.

Долгое время все молчали. Локвуд сидел, сцепив руки между коленями, и напоминал священника, с ничего не выражающим лицом сидящего на унитазе. Джордж по-прежнему листал свой комикс. По-моему, его вовсе не интересовало, здесь ли я или уже ушла.

– Ну что ж, – сказала я наконец. – Как найти дверь на улицу, я помню.

– Объясни ей правило печенья, – сказал Джордж.

– Что? – посмотрела я на него.

– Объясни ей, Локвуд, причем прямо сейчас. Иначе мы на нем разоримся.

Локвуд согласно кивнул.

– Правило такое, – сказал он. – Каждый член нашего агентства берет только по одному печенью, и все делают это по очереди. Все должно быть по-честному. По два печенья сразу у нас не берут даже для того, чтобы снять стресс.

– По одному печенью за раз?

– Верно.

– Вы хотите сказать, что я принята?

– Разумеется, вы приняты, – сказал Локвуд.

7

Особняк на Портленд-роу, 35, служивший агентам «Локвуд и Компания» одновременно жилым домом и офисом, был необычным местом. Казавшийся с улицы приземистым и квадратным, он на самом деле располагался на вершине небольшого склона, и его задняя стена опускалась под углом к заброшенному, обнесенному кирпичными стенами саду, а сам дом скорее напоминал пирамиду. В доме было четыре этажа, считая от самого маленького мансардного до просторного цокольного. Верхние три этажа считались жилыми, а цокольный – офисным, но это деление было довольно условным. На жилых этажах, например, были всевозможные потайные двери, которые вели в оружейные комнаты, или становились, если их открыть, досками для дартса, или раскладывались как запасные кровати, или превращались в огромные, утыканные разноцветными булавками карты Лондона.

А в цокольном, считавшемся офисным, этаже имелась прачечная – это означало, что здесь можно потренировать уэссекские полувыпады рапирой на свисающих с веревки у тебя над головой рядах носков или под громкое гудение стиральной машины наполнять бомбочки из ящика с солью.

Я сразу же полюбила этот дом, хотя он не переставал удивлять и озадачивать меня. Он был большой, старомодно обставленный, но при этом в нем нигде не наблюдалось следов присутствия взрослых. Здесь жили только Энтони Локвуд и его заместитель Джордж. А теперь еще и я.

В первый же день моей работы в агентстве Локвуд провел меня по дому. Вначале показал мне верхний этаж со скошенными, как во всех мансардах, стенами. Здесь было всего два помещения – крошечная ванная комната с раковиной, душем и унитазом (все они буквально налезали друг на друга) и очень миленькая спальня, в которую умудрились втиснуть кровать, небольшой шкаф и комод. Расположенное напротив кровати сводчатое слуховое окно выходило на Портленд-роу, которая была видна отсюда до самой призрак-лампы на углу.

– Здесь я спал, когда был маленьким, – сказал Локвуд. – Потом она много лет пустовала. Наш последний агент, упокой Господи его душу, предпочитал жить у себя дома. Можете занять эту спальню, если хотите.

– Спасибо, – ответила я. – С огромным удовольствием.

– Я знаю, ванная здесь тесная, но зато будет вашей собственной. Внизу есть еще одна ванная, попросторнее, но это значит, что вы с Джорджем будете вытираться одними и теми же полотенцами.

– Я думаю, что прекрасно устроюсь здесь.

Мы покинули мансарду и спустились по узкой лестнице.

Лестничная площадка внизу была темной и угрюмой, в ее центре лежал круглый золотистого цвета коврик. В углу висели полки, беспорядочно забитые книгами. Я заметила потрепанные «Ежегодники Фиттис», «Парапсихологические теории» Мотгрема и массу книжек в дешевых бумажных переплетах – в основном это были низкопробные триллеры, детективы и фантастика, однако попадались и очень серьезные исследования по религии и философии. Так же, как в холле и нижней гостиной, стены украшали туземные артефакты, вплоть до чего-то вроде трещоток, сделанных, как мне показалось, из человеческих костей.

Локвуд заметил, что я разглядываю трещотку, и сказал:

– Трещотка. Полинезия. Девятнадцатый век. Предназначена для того, чтобы своим звуком отгонять злых духов.

– И как, работает?

– Понятия не имею. Еще не испытывал ее в деле. Но, может быть, стоит попробовать, – затем он указал мне на дверь рядом с площадкой: – А это ванная, если вдруг она вам понадобится. Дальше, вот здесь, моя комната, а это комната Джорджа. Советую входить к нему с опаской. Однажды я зашел, а Джордж в это время голышом занимался йогой.

Не без труда прогнав из головы образ стоящего на голове голого Джорджа, я спросила:

– Значит, вы живете в этом доме с самого детства?

– Да, он принадлежал моим родителям. Теперь он мой. И ваш, разумеется, пока вы работаете с нами.

– Благодарю. Скажите, а ваши родители…

– А теперь я покажу вам кухню, – перебил Локвуд. – Думаю, там сейчас Джордж готовит обед.

И он повел меня вниз по лестнице.

– А что здесь? – спросила я, неожиданно заметив еще одну дверь, о которой Локвуд не упомянул.

Дверь с виду была самой обычной и находилась рядом с комнатой Локвуда.

– Это, с вашего позволения, моя частная территория, куда прошу никого не заходить. Не переживайте, ничего интересного там нет. Ну, пошли! Мы еще многое не осмотрели.

Цокольный этаж, в котором имелись гостиная, библиотека и кухня, был, несомненно, сердцем дома. На кухне мы проводили большую часть свободного времени. Здесь мы собирались перед выходом на расследование, чтобы выпить чаю с бутербродами, на кухне же встречались и перекусить наутро после работы. Обстановка кухни соответствовала месту, где люди и работают, и отдыхают. Рядом с обычной домашней утварью – сковородками, кастрюлями, пакетами с чипсами – лежали тщательно взвешенные, приготовленные к бою мешочки с солью и железными опилками. Здесь же в ведре, стоящем за корзинами с овощами, отмокали испачканные эктоплазмой рапиры. Посреди кухни стоял старинный дубовый стол, накрытый белой скатертью, которая была испещрена торопливыми заметками, диаграммами и рисунками, изображавшими несколько подвидов Гостей – Райзов, Отшельников и Теней.

– Мы называем ее скатертью для размышлений, – пояснил Локвуд. – Мало кому известно, но кости Фенчерчского Райза я обнаружил, набрасывая здесь план улицы, прихлебывая чай и жуя тосты с сыром в четыре часа утра. Скатерть позволяет нам сохранять свои воспоминания, теории, пришедшие в голову интересные мысли… Очень полезная штука.

– А еще через нее можно общаться, когда разругаешься и не разговариваешь друг с другом, – добавил Джордж.

Он стоял в это время у плиты и готовил «вечерний перекус».

– Э… И часто такое случается? – спросила я.

– Нет-нет-нет, – заверил меня Локвуд. – Почти никогда.

А Джордж, с мрачным видом помешивая что-то на сковородке, обнадежил:

– Погодите немного – и сами увидите.

– Ну хорошо, – потер руки Локвуд. – Я уже показывал вам офис? Нет? Спорю, вы никогда не догадаетесь, где у него вход. Смотрите – вот здесь!

Оказалось, что в офис на цокольном этаже агентства «Локвуд и Компания» можно попасть прямо из кухни. Дверь, которая в него вела, на самом деле не была потайной – ее ручка находилась на самом виду – но снаружи ничем не отличалась от двери в какой-нибудь самый обычный чулан или кладовку. Тот же размер, цвет, такая же ручка, как на других дверях, выходивших на кухню. Но открыв эту дверь, ты оказываешься на слабо освещенной лестничной площадке, от которой круто уходит вверх винтовая лестница.

А от подножия лестницы уходила вдаль анфилада открытых, с голыми кирпичными стенами, комнат, разделенных не дверями, а колоннами, арками или оштукатуренными выступами стен. Солнечный свет проникал сюда через большое окно, выходящее на заросший двор перед домом с одной стороны, и ряд слуховых окон, расположенных вдоль противоположной стены. Самая большая из этих комнат вмещала в себя три стола, картотеку, два потертых зеленых кресла и довольно хлипкую книжную полку, на которой Локвуд держал свои бумаги. На среднем из столов лежал большой гроссбух в черном переплете.

– Наш рабочий журнал, – сказал Локвуд, заметив, что я разглядываю гроссбух. – В нем записана история всех наших расследований. Его ведет Джордж, он же все сверяет со сведениями из нашей картотеки. Джордж любит такую работу. А я обычно сразу берусь за любое задание, которое нам предлагают.

Я оглядела стоящие на полке папки. На корешке каждой из них был написан вид и подвид призрака, сведения о котором собраны в этой папке. Первый тип: Тени. Первый тип: Луркеры. Второй тип: Полтергейсты. Второй тип: Фантазмы – ну и так далее. В самом конце ряда притулилась тощая папочка с надписью Третий тип. Я удивленно наклонила голову набок:

– Вам действительно приходилось иметь дело с Третьим типом?

– Вряд ли, – пожал плечами Локвуд. – Я даже не уверен, что такой тип вообще существует.

За аркой главного офиса находилась боковая комната, абсолютно пустая, если не считать стойки с рапирами, чаши с тальком и двух соломенных чучел Гостей, свисающих на железных цепях с потолочной балки. На голове одного чучела был женский чепчик, на голове второго – мужской цилиндр. Оба чучела во многих местах были проколоты рапирами.

– Познакомьтесь с Джо и Эсмеральдой, – сказал Локвуд. – Мы назвали их в честь Леди Эсмеральды и Блуждающего Джо. Ну, помните, это два знаменитых призрака, о которых писала Марисса Фиттис в своих «Воспоминаниях». Это, само собой, наш фехтовальный зал. Здесь мы тренируемся каждый день. Полагаю, вы очень хорошо владеете рапирой, если у вас Четвертый разряд… – он внимательно посмотрел на меня.

– Да, – кивнула я. – Разумеется.

– …но это не значит, что не нужно поддерживать себя в форме, правда? Очень хочется поскорее увидеть вас в деле. Ну, а здесь, – Локвуд подвел меня к встроенной в стену и запертой на замок металлической двери, – наше тайное хранилище. Давайте заглянем в него.

Тайное хранилище оказалось просто еще одной, только полностью изолированной, комнатой – маленькой, без окон, заставленной полками и ящиками. Здесь хранилось все самое необходимое снаряжение – серебряные печати, железные цепи, банки с греческим огнем и солью, закупленные, судя по этикеткам, у корпорации «Санрайз». Здесь же хранился накрытый тканью стеклянный цилиндр с запечатанным в нем коричневым черепом и эктоплазмическим призраком.

– Джордж иногда берет этот цилиндр, чтобы провести с ним некоторые эксперименты, – пояснил Локвуд. – Он пытается выяснить, каким образом призраки реагируют на различные раздражители. Лично я предпочел бы уничтожить эту штуковину, но Джордж так к ней привязался…

Я с опаской покосилась на цилиндр. Так же, как и во время собеседования, я могла почти различить экстрасенсорный шум, похожий на едва слышное жужжание.

– Э… А откуда вы его взяли? – поинтересовалась я.

– А, стащили. Как-нибудь расскажу вам об этом подробнее. Вообще-то это не единственный трофей, который у нас имеется. Взгляните сюда.

В задней стене находилась современная стеклянная дверь, усиленная железными полосками и выходящая в сад. Рядом с ней к кирпичной стене были привинчены четыре полки. На них стояли контейнеры из сплавленного с серебром стекла, и в каждом из них находился какой-нибудь предмет.

Некоторые из этих предметов были старинными, другие – современными. Среди них я заметила колоду игральных карт, длинный светлый локон волос, испачканную кровью женскую перчатку, три человеческих зуба, сложенный мужской шейный платок. В самом большом контейнере хранилась мумифицированная рука – почерневшая и сморщившаяся, как гнилой банан. Рука лежала на красной шелковой подушечке.

– Это рука одного пирата, – пояснил Локвуд. – Предположительно семнадцатый век. Принадлежала одному парню, которого вздернули и высушили на солнце в доке для смертных казней. На этом месте сейчас стоит гостиница «Мышь и Мушкет». Его дух был Луркером и успел нагнать страху на официанток из гостиничного бара, прежде чем я откопал эту руку. Все эти вещицы мы собрали с Джорджем за время нашей работы. Некоторые из них – настоящие Источники, и они очень опасны. Их следует держать крепко запертыми, особенно по ночам. Другие не так опасны, с ними – если вы медиум – просто следует обходиться с осторожностью, как с теми тремя предметами, которые я давал вам во время собеседования.

Я сама увидела эти знакомые предметы на нижней полке – нож, ленту и мерзкие часы.

– Кстати, – сказала я, – вы так и не рассказали мне, что это за вещи.

– Извините, – кивнул Локвуд. – Я не думал, что они произведут на вас такое сильное впечатление. Итак, этот нож принадлежал моему дяде, который жил в деревне. Он брал его с собой на прогулки и на охоту. Нож был при дяде, когда тот погиб от внезапного сердечного приступа как раз в ту секунду, когда выстрелил в дикую утку. Дядя был добрым, мягким человеком, и нож сохранил эти черты его характера.

Я вспомнила ощущения, которые появились у меня, когда я ощупывала нож, и сказала, кивнув:

– Согласна.

– А лента попала сюда из могилы, которую вскрыли на кладбище Кенсал Грин, когда устанавливали в прошлом году железный барьер по его периметру. В гробу были женщина и младенец. Лента была у женщины в волосах.

Ко мне возвратились чувства, которые я пережила, трогая этот кусочек шелка, и у меня на глаза навернулись слезы. Я закашлялась и стала сосредоточенно рассматривать другие контейнеры на полке. Я не хотела показать Локвуду свою слабость. Слабость – это то, чем питаются Гости. Слабость и неконтролируемые эмоции. Хороший агент должен всегда держать себя в руках и иметь стальные нервы. У моего прежнего руководителя Якобса сдали нервы – и чем это обернулось? Тем, что я едва не умерла.

– А часы? – спросила я, стараясь говорить холодно и равнодушно.

Прежде чем ответить, Локвуд внимательно посмотрел на меня.

– Да… часы. Вы правильно прочитали на них следы злодейства. А вообще-то эта вещь напоминает о моем самом первом успешном расследовании, – Локвуд сделал многозначительную паузу. – Не сомневаюсь, что вы слышали об убийце по имени Гарри Крисп?